Даешь миллион читателей, любых!

В наступившем январе было провозглашено: начинаем разработку программы «Обновленные “Известия”», которая должна вступить в силу 1 марта. Она велась по двум направлениям — одно было открытым для редакционной публики, второе закрытым, тайным даже для редколлегии. Второе продумывали, обсуждали два человека — Голембиовский и Гонзальез. Для первого была образована рабочая группа в составе шести или семи человек. Всех их на несколько дней освободили от работы, за счет редакции отправили на издательскую базу отдыха «Пахра» в пятидесяти трех километрах от центра Москвы.

Группу возглавил Сергей Дардыкин. Он был опытным журналистом. В «Известия» пришел в 1974 году 22-летним практикантом МГИМО со знанием английского и дефицитнейшего венгерского языка. Практиковался в отделе социалистических стран, понравился — здесь его и оставили с дальней перспективой направить собкором в Венгрию. Газете везло на своих полпредов в этой стране. Многие годы им был великолепный журналист, талантливый поэт Саша Тер-Григорян. Достойной ему сменой стал Борис Родионов, а уже его место занял в 1979 году Дардыкин, удержавший хорошую репутацию будапештского корпункта. Вернувшись в 1985 году в Москву, он оставался в составе международной службы газеты. При образовании с американцами еженедельника «We/Мы» возглавил известинскую часть совместной редакции в Вашингтоне. Когда еженедельник закрылся, Голембиовский не знал, куда его пристроить, он недолюбливал Сергея — к каким-то давним причинам добавился еще и желтоватый журнальчик, который тот предложил к выпуску в издательстве «Известия», о чем я уже упоминал.

Рассчитывая после Америки на большее, Дардыкин, назначенный замом редактора международного отдела, переживал свое несколько опальное положение. Он высказывал мне обиду на то, что главный редактор его недооценивает и прозрачными намеками просил замолвить о нем доброе слово. У нас с ним сложились не то чтобы близкие, просто нормальные товарищеские отношения еще с момента его появления в редакции. За ним тянулся хвостик человека, склонного к интригам, но на меня они не распространялись. Я видел в нем надежного работника и неслучайно предлагал его на роль редактора в проекте «“Известия” — понедельник», к сожалению, не состоявшемся. Потому и замолвил, причем не однажды, о нем слово Голембиовскому, обращая его внимание на то, что в международном отделе особенно активное беспокойство за интересы дела проявляет именно Дардыкин, что являлось совершеннейшей правдой. Наверное, Игорь и сам это видел. Со временем он перевел его в редакторы отдела, ввел в редколлегию. Здесь Сергей развил еще большую активность, причем разновекторную. Доходили слухи, что, используя сократившуюся дистанцию в общении с главным редактором, он начал исподтишка мутить воду против Леонида Млечина, что тот, мол, не проявляет организационного энтузиазма как зам главного редактора. Когда на последнем совете директоров Варданян спросил у Голембиовского, есть ли новые люди, которые могут реализовывать новые задачи, он ответил:

— Пока это те, что понимают ситуацию и ратуют за коренные перемены.

В число тех, кто на взгляд Игоря «понимал ситуацию», входил Дардыкин. Он и был поставлен во главе рабочей группы для подготовки новых предложений по газете.

У меня сохранилась копия привезенного из «Пахры» документа. Он был правильным с начала до конца, хотя и не открывал ничего принципиально нового. Предлагалось, в частности, «все материалы в газете четко разграничить на информационные (событийные) и комментарийные (мнения) с безусловным преобладанием первых; главным газетным сюжетом в “Известиях” сделать новость, а главным жанром — репортаж». Мои здешние заметки о предыдущих годах «Известий» подтверждают (со ссылками на стенограммы летучек), что эти призывы и раньше звучали в стенах редакции. Но тут, конечно, не пахло плагиатом. Как в свое время Надеин, так и группа во главе с Дардыкиным (к сожалению, не помню имен других ее участников) брали за основу общепринятые мировые газетные стандарты. Не выдерживали эти предложения претензий на оригинальность еще и потому, что каждая утренняя планерка и без того начиналась с вопросов, требований: что нового в стране, в мире? Давайте новость! Под видом «современных» были приведены и другие давние известинские правила, разве что никогда не формулировавшиеся и только теперь обретающие какую-то редакцию:

— язык и стиль довести до безупречной корректности, с уважением к нормам литературного русского языка; употребление жаргона, оскорбительных эпитетов, поучительной интонации и пропагандистских приемов недопустимо (запомним особенно этот пункт);

— на первой полосе может анонсироваться один материал или несколько. Когда это возможно, анонс хорошо бы сопровождать графическим оформлением.

Более категоричным выглядел тезис, который раньше не считался обязательным:

— материалы комментарийной направленности не следует выносить на первую полосу, а тем более делать их главными — «шапочными».

И его запомним.

Были в этой программе и действительно свежие предложения, касавшиеся структуры газеты, организации работы, но в целом разосланный членам редколлегии документ не произвел революционного впечатления и соответственно не стал предметом широкого заинтересованного обсуждения. Куда больший интерес в редакции был к другому — ожидающимся кадровым переменам, а они все еще держались в секрете.

— Сообщим на общем собрании, — усиливая интригу, отвечал любопытным главный редактор.

Поскольку планировалось новую жизнь начинать 1 марта, за неделю до него было вывешено объявление о том, что собрание состоится 29 февраля в 15.00. В этот день я старался сделать все, чтобы вечерний выпуск газеты был подписан к печати по графику, то есть не позже 15.00, с этой целью зашел на верстку в компьютерный центр. Туда мне и передали по телефону, что в 14.50 надо быть в кабинете главного редактора. Когда я вошел, там уже находились Друзенко, Боднарук, не помню, был ли Млечин.

— Я собрал главную редакцию, — сказал Голембиовский, — чтобы до собрания сообщить мои решения.

Обратившись ко мне, продолжил:

— Считаю, что тебе пора подняться на ступеньку выше — стать заместителем главного редактора. Направление работы важнейшее — информационная служба. Яков не смог ее наладить. На твое место назначаю Дардыкина, будем менять схему планирования и выпуска газеты.

Почему-то все это говорилось категоричным тоном, не допускающим обмена мнениями, да и не оставалось на это времени. Я входил в Круглый зал с противоречивыми чувствами — был и доволен, и огорчен.

Доклад Голембиовского длился долго, в нем переплелись обе его ипостаси — главного редактора и президента АО. Много говорилось о неблагоприятно складывающейся финансовой ситуации, влиянии на нее падения тиража. Большая часть доклада отводилась самой газете — критике нынешнего ее состояния, необходимости изменить к лучшему всю редакционную работу, повысить персональную ответственность каждого сотрудника. Дальше пошла речь об уточнении должностных функций, а за этим и о кадровых перемещениях.

Когда Игорь объявил о моем новом назначении и стал характеризовать меня как работника, я вспомнил, что нечто подобное он уже говорил обо мне и именно здесь, в Круглом зале, только это было давно. Но звучало это с другой степенью искренности… Полистав уже дома старые стенограммы летучек, в одной из них — от 19 декабря 1983 года — я нашел выступление ответственного секретаря Голембиовского, он говорил:

— Сперва я хотел бы отметить работу Василия Захарько — очень важную, на мой взгляд, для нас всех. Дело не только в том, что он предложил и открыл рубрику «Назначение» (она начиналась с представления нового начальника московской милиции и интервью с ним, в котором удалось пробить через цензуру факт ограбления и убийства знаменитого адмирала — об этом говорила вся Москва, но запрещалось сообщать. — В. З. ). Эта рубрика — деловая, строгая, в этом ее смысл. Начинаем мы ее, чтобы в перспективе перейти к лицам более высоких должностей. И, на мой взгляд, материал Захарько составляет славу субботнего номера. Это не только мое мнение. Но, говоря об этом, я хотел бы вспомнить и другие работы Захарько. Я хотел бы сказать об одной его черте, которой нам часто не хватает. Он берется за материалы, которые, по мнению многих, мы не сумеем опубликовать. Возьмем «Выброс» (о гигантском загрязнении реки Днестр, названном в западных СМИ со ссылкой на «Известия» крупнейшей экологической катастрофой в СССР. — В. З. ). Наш корреспондент в Молдавии так и заявил: не занимался, потому что не опубликуем. Захарько взялся, написал, опубликовал. Больше всего усилий ушло на «пробивание». Помогали ему многие, в том числе и главный редактор. Другой пример — достаточно сложный материал по СЭВу, связанный с железными дорогами. И третий, наконец, — МУР. Захарько не боится трудностей, он ищет темы сложные во всех отношениях, он настойчив, он борется за материал до последнего. Это отличная профессиональная черта, которой очень немногие из нас могли бы похвастаться. Я хотел бы, чтобы это было зафиксировано в протоколе.

Тринадцать лет спустя Игорь наговорил хорошего обо мне втрое больше. Это был явный перебор, который не отражал его истинной оценки моей работы. Хотя он никогда не предъявлял мне претензий, на самом деле их не могло не быть. Потому что как бывший успешный ответственный секретарь он неосознанно идеализировал себя в этой роли и ждал от других — сначала от сменившего его Друзенко, потом от меня — похожего стиля работы. А все мы люди разные, и копии в такой работе невозможны. Газетчики старших поколений знают, что это за должность. В каждой редакции круг ее функций разный, но везде — широкий. В «Известиях» он традиционно был огромным. По продолжительности пребывания на этом посту — шесть лет! — я давно побил известинский рекорд. Здесь стал седым, нажил язву, однако это мелочи по сравнению с удовольствием, которое получал, непосредственно участвуя в рождении такого ни с чем несравнимого, всегда нового чуда, как ежедневная большая газета. Но по ходу времени все чаще думалось, что этот каждодневный, непрерывный, с утра до позднего вечера коловорот не может (и не должен) продолжаться вечно — долгое засиживание на любом месте не лучшим образом способствует делу. Словом, я считал, что секретариат как творческий штаб редакции надо чаще обновлять, и сам давно уже мысленно готовился к расставанию с ним, а объявленный перевод на информационную службу меня вполне удовлетворял, тем более что я, как журналист, родом оттуда. Вот только не ожидал, что уход из секретариата произойдет в столь неожиданной и беспардонной форме, как наказание за внезапную провинность. Ротация кадров — это так нормально, так естественно в газете, почему же она должна осуществляться не открытым, естественным путем, а как гром среди ясного неба? Слушая, как Игорь в приукрашенном свете объясняет мой перевод, какие возлагает на меня надежды в качестве замглавного, я все пытался разгадать: это он сам придумал держать в секрете до последней минуты свой кадровый план или ему подсказал Гонзальез? Ответ я получил после собрания, в тот же вечер, когда начал разбирать бумаги в ящиках большого стола, который предстояло покинуть в ближайшие дни.

Позвонил Игорь:

— Вася, ты не обиделся?

— Нет, — сказал я полуправду и добавил: — Мы давно с тобой работаем, хорошо знаем друг друга, и на этой основе у меня к тебе маленькая просьба. Когда в следующий раз ты надумаешь меня куда-то передвинуть — вправо или влево, вверх или вниз, — скажи об этом заранее.

— Знаешь, — был ответ, — я боялся, что ты меня переубедишь.

Эта фраза была весьма показательной, мне она лишний раз говорила о переменах, происходящих в последнее время с Игорем: он стал гораздо чаще, чем требовалось для дела, впитывать чужое мнение, превращая его в собственное. Неоднократно я был свидетелем того, как тот же Гонзальез, не имеющий отношения к содержанию газеты, в кабинете главного редактора оценивал вечерние выпуски, обрушиваясь на отдельные материалы, заголовки, а на утренней планерке на следующий день Игорь повторял все это чуть ли не теми же словами. Воздействие на него усилится по мере того, как он будет приближать к себе так называемую новую команду, формирование которой началось с Дардыкина, пересевшего в кресло ответственного секретаря.

Что касалось старой команды, собранной еще Лаптевым, она стала терять свое прежнее влияние на газету и атмосферу в редакции. Вскоре после того, как я ушел из секретариата, началось давление на Боднарука, он находил все меньше общего языка с Игорем. Во многом как-то сник Друзенко, он не умел и не любил действовать локтями, его не тянуло тягаться с закулисной энергией Дардыкина.

Ну а что же происходило с программой, названной «обновлением» газеты? Более светлой, динамичной стала первая полоса. Появились новые рубрики, больше места отводилось фотоснимкам, добавились другие иллюстративные элементы. Поменялся порядок формирования полос, чему способствовал отказ от дежурных бригад, от поочередного ведения номеров заместителями главного редактора. Теперь этим ежедневно занимался Дардыкин. Сама по себе это была полезная перемена, призванная улучшить управление всем газетным процессом. Но значительного изменения не произошло, поскольку фактически осталась старой организация работы в отделах, именуемых редакциями — общественно-политической, экономической, международной, новостной. По-прежнему отрицательно сказывался чрезмерный объем рекламы, не позволявший полосы сделать тематическими и каждую из них отдать на усмотрение непосредственно редакций.

Меня, понятно, больше всего заботила информационная служба. Я шел сюда с намерениями многое поменять, поставить дело так, чтобы важные новости не заставали нас врасплох. Чтобы мы узнавали о них своевременно и по своим каналам. Для этого требовалось охватить нашими связями те богатейшие источники компетентной информации, где она сосредоточивается и бурлит постоянно — прежде всего, Администрацию президента, правительство, парламент, ключевые министерства, ведомства, комитеты. Я считал, что именно новостная служба должна держать руку на пульсе главных событий в стране. Раньше репортеры в основном работали на горячих темах: военные и межнациональные конфликты, теракты, убийства, грабежи, пожары, наводнения и т. п. Безусловно, газета должна на все это реагировать, но в разных сферах жизни, начиная с политики, происходит немало такого, что и без трагических поводов заслуживает пристального общественного внимания, содержит большую информационную привлекательность. Согласившись с моим пониманием задач для новостной части газеты, Голембиовский обещал перекроить штатное расписание, с тем чтобы значительно расширить тематику информслужбы, увеличив ее численно.

Кроме меня в ней было восемь человек. Люди разных возрастов, ветераны и молодежь, все хорошие журналисты, однако у большинства не имелось конкретных и ясных границ: кто и за какую сферу в ответе перед газетой. Когда случалось что-то громкое, горящее, с огнем и кровью, многие на это бросались, и тогда вырисовывалась общая картина происшедшего. Когда же на лентах агентств дни спокойные и тихие, тогда труднее — своих новостей нет. А нет их потому, — и мне как репортеру это было хорошо понятно, — что мы их просто не видим, не знаем, у нас не отработана система постоянного отслеживания информационного потока в тех областях, что должны быть закреплены за каждым сотрудником. Что ж, в «Известиях» с этим всегда имелись проблемы, и я настроился их решать. Но в узких рамках информслужбы это было невозможно. Все зависело от общей установки на то, какую газету мы делаем. А вот с этим существовали большие неопределенности.

В один из июльских дней состоялся долгий разговор о характере газеты. Как уже повелось с некоторых пор, он прошел не на заседании редколлегии, а на совете директоров. Впрочем, это оправдывалось тем, что причина для разговора была все же экономической: июньская подписка показала очередное резкое снижение тиража. Раньше высказывалась твердая надежда на то, что благодаря проведенным с 1 марта изменениям в газете подписка на второе полугодие если не возрастет, то как минимум останется прежней. Ее результаты оказались шокирующими: потеряно 112 тысяч экземпляров, из 630 осталось 518 тысяч.

Тон задал Гонзальез, цитирую протокол:

— Сложилась очень тревожная финансовая ситуация. Дошли до нуля. Из-за падения тиража от нас ушло около 25 процентов рекламы в «Комсомольскую правду». Она имеет тираж более миллиона и по Москве практически догнала «Известия». Мы делаем газету, которую массовой назвать трудно. Она ориентирована на довольно узкий круг читателей, на который претендуют также другие газеты — «Независимая», «Сегодня», «КоммерсантЪ», «Российская»… Все эти издания однотипны и делаются в чем-то лучше, в чем-то хуже «Известий», но в этом же ключе… Смотрите «Комсомольскую правду». Надо делать новую газету.

С длинной речью выступил Данилевич. Начал будто с критики в адрес совета директоров, но подозревался больше вице-президент по экономике, то есть Гонзальез:

— В наших руках дело, на успех которого работало не одно поколение журналистов и слишком уж мощный задел они оставили. Угробить это дело, погубить газету — грех непростительный. Мы сняли с себя ответственность «за выработку, — как говорится в одном нашем документе, — политики увеличения прибыльности и конкурентоспособности акционерного общества и составляющих его подразделений». А ведь это — основная задача нас с вами, избранных в совет директоров. Мы не требовательны ко всем и к самим себе, не восприимчивы к опасности, симптомы которой проявились не сегодня. Не буду говорить об однобокости развития всего нашего АО, когда доход на 85 процентов черпается из рекламы в «Известиях» и отсутствуют другие возможности получать доход.

Дальше Анатолий обратил свой взор уже в сторону президента и главного редактора:

— У нас нет конструктивных идей, какими в этот период должны быть «Известия». Нам необходимо разработать концепцию развития, тщательно рассмотреть ее, может быть, с помощью экспертов, утвердить и неукоснительно проводить в жизнь. Если мы признаем, что будущее за информационной журналистикой, то и действовать нужно соответственно. Предлагаю поручить главному редактору представить развернутый план по выходу газеты из кризиса — предложения по организации работы и выработке концепции издания, по кадровым изменениям. Словом, по всему комплексу вопросов, способных переломить критическую ситуацию.

Звучало, таким образом, признание, что совсем недавнее «обновление» газеты не дало никакого эффекта, скорее наоборот — раньше, во всяком случае, не говорилось, что газета в кризисе.

Голембиовский. Концепция сегодняшних «Известий» не устраивает никого. Нам надо реконструировать редакцию, и мы вновь готовы пересмотреть систему управления газеты.

Всего четыре месяца назад ввели эту систему, а теперь уже ее менять? Здесь явно слышалась неудовлетворенность всеми прежними полумерами приостановить падение тиража. Но в протоколе вовсе не упоминается чрезвычайно важный вопрос: на какого читателя мы должны работать. И здесь в руководстве АО не было единства мнений, а те, что время от времени произносились, отличались непоследовательностью.

В апреле 1995 года, выступая на собрании акционеров, Голембиовский призывал к укреплению связей газеты с интеллигенцией, нашими давними и большей частью взрослыми читателями — лет от сорока и старше. А через несколько месяцев Гонзальез пренебрежительно заявит на совете директоров:

— Из 95 тысяч московских подписчиков 29 тысяч стариков, которые не могут являться потребителями рекламы.

Потом будет слышно постоянно: «Известия» являются газетой для пенсионеров, их свыше 30 процентов среди подписчиков — рекламодателям эта аудитория не нужна. Настойчиво зазвучало: нам необходим молодой читатель, ему и надо адресовать содержание газеты. И газета стала поворачиваться, искать этого читателя и заискивать перед ним, полагая, что ему нужна другая, более увлекательная тематика, другие, вошедшие в моду способы ее подачи, иная, облегченная манера письма и чуть ли не обязательно все со стебом. Этот поворот отталкивал традиционную публику — более возрастную, серьезную, деловую. Но как только приближалась очередная подписная кампания, все грани между поколениями, социальными группами тут же стирались — требовался миллион читателей, любых!

Наверняка газета стояла бы тверже на ногах, если бы она была все же сориентирована не просто на «для всех» (даешь миллион!), а на более определенный круг людей. Придумывать здесь ничего не требовалось, достаточно было придерживаться своей же давней стратегии, неплохо оправдывавшей себя долгие годы, — следовать курсу на информационно-аналитическое обслуживание общественно активной части населения с достаточно высоким уровнем образованности, культуры. Видя перед собой эту аудиторию, а не «всех», имело бы смысл подчинять ее запросам и интересам всю редакционную работу — от выбора графической модели до каждо-дневного наполнения полос. И ничего лишнего, ударяющего по репутации, роняющего авторитет издания.

К сожалению, «обновление» газеты пошло по иному пути, который склонял не в лучшую сторону ее качество. При распределении места на полосах слишком часто предпочтение отдавалось явно скандальной, не традиционной для серьезной общественно-политической газеты тематике, нередко с непотребными для известинской публики заголовками типа вот этого над материалом в более чем 300 строк: «Секс по телефону особенно приятен за чужой счет». Отказ от ведения номеров замами главного не избавил газету от редакторской вкусовщины. Наоборот, она усилилась, только теперь из-за очень возросшего влияния на содержание полос одного человека — им стал Дардыкин, с присущим ему уклоном к той журналистике, что ближе к таблоидной. Она равноправна в нашей профессии, но известинская все же из другой области.

Произнеся на июльском заседании совета директоров фразу «Вся наша коммерческая деятельность как бы выскальзывает из рук», Игорь мечтательно продолжил:

— Если мы получим больший объем, будем делать другую газету, иного качества. Сейчас на Олимпийских играх в США начинают работать трое наших журналистов (Надеин, Друзенко, Карапетян. — В. З.), а из-за тесноты на полосах сможем давать им место только на шесть машинописных страниц. Получив объем, создадим и новую технологию в организации редакционной работы.

Но никаких новых источников дохода для увеличения объема газеты не ожидалось, неизменной и единственной оставалась ставка только на рекламу, соответственно и на увеличение тиража. Вновь раздался призыв: даешь миллион экземпляров! Осенью развернулась самая активная за всю историю газеты организационная работа по подписке, в этот раз — на 1997 год. Как всегда, она стартовала 1 сентября, а подготовка велась еще с начала августа. Уже первый из многих приказов Голембиовского по подписке отличался суровой, почти в военном стиле требовательностью:

— Обязать собственных корреспондентов использовать все возможности для активизации подписки на «Известия».

— Предупредить собственных корреспондентов о том, что вопрос о возможности их дальнейшего использования в данной должности будет решаться в зависимости от тиража газеты в регионе.

Впервые в истории газеты объявлялись лотереи для подписчиков. На самых видных местах замелькали материалы, которые своим содержанием и стилевым исполнением выпадали из рекламы, характерной для крупных федеральных изданий. Так, через всю полосу огромными буквами растягивался заголовок с призывом участвовать в конкурсе для любителей чая. Сообщалось, что каждый может прислать в редакцию свои рецепты домашних кондитерских изделий. Первое место будет присуждено автору лучшего торта или пирога. Второе место — двум авторам лучших пирожков и пирожных. Третье место достанется трем призерам, которые лучше всех сумеют приготовить булочки, кексы и печенье. Авторы тех рецептов, которые предварительно отберет жюри, будут приглашены в Москву и «здесь в одном из столичных ресторанов или на обычной домашней кухне смогут сами приготовить свою вкуснятину. Затем будет дегустация, и по ее итогам жюри назовет победителей».

Хитом этой подписной кампании стал большой фотоблок на первой полосе с огромным заголовком: «Трехкомнатная квартира уже ждет подписчика “Известий”. Дальше шли подробности об этой квартире на окраине Москвы, где «есть все: даже спецгазоны для выгула собак».

В прежние подписные кампании лучшей агитацией в пользу газеты неизменно считались ударные материалы, поднимающие острые проблемы, исследующие сложнейшие конфликты, защищающие права человека. В эти периоды особенно активизировалась вся редакционная жизнь, царил по-настоящему творческий подъем, а его дирижером многие годы бывал не кто иной, как Игорь Несторович Голембиовский. Осень-96 стала осенью его редакторства, все больше и зримее его внимание и силы переключались на президентское поприще. Главной целью было любыми способами удержать хрупкую экономику газеты. Исходя из этого особенный расчет делался на привлечение читателя рекламными эффектами, хотя иные из них признавались в редакции недостойными уровня «Известий». Они-то и производили на многих читателей жалкое, отталкивающее впечатление.

Лишь одним коротким пунктом в своих приказах президент коснулся содержания газеты на период подписки: «Секретариату (Дардыкин С. Н.) упорядочить ведение рубрики “Я и «Известия»”. Привлечь к подготовке материалов для нее все редакции и отделы, а также собственных корреспондентов».

Но эта рубрика погоды не делала — и не могла сделать. Известные люди под своей крохотной фотографией на первой полосе отвечали на два вопроса о публикациях в газете: «Что понравилось?», «Что не понравилось?» и на третий, якобы полемический — «С чем хотелось бы поспорить?». Нравилось, разумеется, очень многое. Не нравилось лишь кое-что. А на третий вопрос ответ обычно писался в редакции. Часто и на первые два.

В конце декабря были подведены итоги подписки. Подтверждая сезонные колебания, они превысили летние цифры, но до миллиона было далеко. Общий с продажей в розницу тираж на первую половину 1997 года составил 585 тысяч экземпляров. На 45 000 меньше, чем год назад.

 

Вынужденная агитация за Ельцина

Но как бы плохо ни складывались дела с нашей экономикой, это никак не отражалось на политической ориентации газеты. Она продолжала твердо держаться давно избранного курса — на перемены в стране, на ее демократизацию. С самого начала 1996 года этот курс прокладывался сквозь сложнейшую, небывалую по масштабу ни в СССР, ни в РФ избирательную кампанию по выборам главы государства.

А пока еще шли гадания, за кого придется людям голосовать, пойдет ли Ельцин на второй президентский срок, «Известия» подвергли его острой критике сразу двумя статьями в одном и том же номере — от 20 января. Поводом для них послужили трагические события, вошедшие в историю под названием тех мест, где они произошли — дагестанский город Кизляр и село Первомайское у границы с Чечней. Здесь в результате налета более трехсот чеченских боевиков нависла смертельная угроза жизни очень многих местных жителей, взятых в заложники. Вся страна была в напряжении, ожидая развязки ситуации. А из Москвы постоянно распространялась успокаивающая, как позже выяснилось, ложная официальная информация о якобы тщательно готовящейся операции, не допускающей жертв среди военных и мирного населения. В Кремле перед телекамерами Ельцин жестами показывал, как «на позициях расположились тридцать восемь снайперов, и у каждого своя цель». Сама по себе эта президентская мизансцена могла быть довольно смешным зрелищем, если бы на виду у миллионов людей она не выглядела наводящей ужас.

Заявлялось, что цель штурма позиций террористов с применением вертолетов, танков, бэтээров — освобождение заложников. Но в действительности, как передавал в редакцию наш спецкор В. Яков, это была настоящая бойня. После мощной артподготовки четыре дня все виды оружия громили это село, перемешивая с землей тела террористов и заложников, местных жителей — женщин, детей, мужчин. Разрушены школа, мечеть, 250 домов, уничтожены имущество людей и их скот, оставшиеся в живых оказались без всяких средств к существованию.

Несмотря на огромный размах операции, она была так организована, что основным силам боевиков удалось вырваться из окружения и вернуться на свою базу в Чечне. Днем ранее (17 января) Отто Лацис выходит из Президентского совета в знак протеста против того, как повели себя Ельцин и его генералы в истории со штурмом Первомайского. Лацис и является автором одной из двух статей от 20 января, критикующих президента. Уже одно название говорит о ее направленности: «Борису Ельцину, похоже, изменяет память». Смысл заголовка раскрывается первыми фразами:

Президент России, судя по всему, начинает забывать, как он стал президентом России. А было так: впервые в истории нашей страны выбор главы государства определила народная поддержка, преодолевшая сопротивление правящей бюрократии. Сегодня, когда подходит срок переизбрания, президент делает все для того, чтобы уничтожить и без того слабеющие шансы на возобновление народной поддержки своей политики.

Говоря о том, что на первом месте должна была стоять забота о спасении заложников, Лацис считает, что назначенные президентом организаторы операции думали не о людях, а о мести, которая сняла бы досаду за прошлогоднее поражение в Буденновске.

Не исключены, — продолжает он, — и совсем циничные расчеты: думали о предстоящих выборах. Авторитет Бориса Ельцина в народе резко упал по сравнению с 1991 годом. Надежда на то, что в него вновь поверят, может быть связана только с тем, что люди вновь увидят прежнего Ельцина, того, который мог встать на танке и сказать те слова, каких ждали люди. Вновь увидят сильного Ельцина. Но вместо силы государства мы увидели только государственную жестокость. Потому что сила государства не в способности подавлять и убивать своих граждан, а в способности их надежно защищать.

В этом же номере бросался в глаза и заголовок второй статьи, посвященной Ельцину: «Президент заговорил голосом оппозиции». По мнению ее автора Альберта Плутника, сражение в Первомайском с его стратегией и тактикой явилось признаком того, что

власть заимствует у оппозиции простую и общедоступную демагогию в идеологической обработке населения. Это, если хотите, популистский трюк новейшего образца — народ же, как говорят, истосковался по сильной руке. Это, по сути, вступление не под звуки фанфар, но под гром пушек президента Ельцина в борьбу за свое переизбрание на второй срок.

Напоминая о победных результатах оппозиции на прошлогодних выборах в парламент, Плутник пишет, что ее вес при решении коренных проблем внутренней и внешней политики России не только возрос, но и — во многих случаях — оказывается теперь определяющим.

Сегодня, — заключает статья, — мы хорошо знаем, что Ельцин многолик. Он может быть очень разным — до полной себе противоположности. Ибо президент — это во многом его окружение. А оно меняется, его мы не выбираем всенародным голосованием. Избирая же так поддающегося влиянию высшего руководителя, просто невозможно предугадать, кого именно, представителей каких сил он предпочтет завтра видеть рядом с собой.

Прошло всего четыре дня и без малейших колебаний Голембиовский ставит в номер материал, на публикацию которого мог решиться только очень смелый редактор по-настоящему независимой газеты. Это огромное, объемом в 400 строк «Открытое письмо Б. Ельцину» депутата Госдумы, председателя Комиссии по правам человека при президенте РФ Сергея Адамовича Ковалева. Ни в одном другом издании не появлялось такого эмоционального и вместе с тем конкретного обвинения Ельцина в многочисленных ошибках и просчетах, в принципиально, как считал Ковалев, неверном выборе приоритетов и критериев в государственной политике, в смене демократического курса страны на прямо противоположный тому, что был провозглашен в августе 1991 года.

Критикуя Ельцина, газета еще только готовилась вступить в кампанию по выборам президента. Она началась для нас через несколько дней большой статьей литератора Льва Тимофеева, познавшего тюрьму за свои антисоветские публикации в Самиздате. На вопрос в ее заголовке «Сдадим страну коммунистам?» всеми своими 450 строками статья давала твердый однозначный ответ: этого допустить нельзя! Называя президентскую кампанию решающей битвой с коммунизмом, Тимофеев писал: «Мы пока не знаем, кто сегодня в России способен взять на себя дело объединения демократических сил. Но если такая работа не начнется в ближайшее время, мы проиграем президентские выборы коммунистам. Отдадим им Россию».

Только с двумя именами автор связывал надежды на то, что коммунисты не пройдут — с Борисом Ельциным и Александром Солженицыным, но реальнее он считал все же кандидатуру Ельцина.

Когда в редакции обсуждалась эта статья, то относительно Ельцина высказывались примерно те же суждения, которые приводил Тимофеев. Что опасно подпадать под влияние эмоций, вызванных неадекватным поведением президента в последние дни, и безоглядно отказывать ему в доверии за пять месяцев до выборов. Что остаться сегодня вообще без политического лидера (а такого за недели не создашь) значило бы сознательно привести коммунистов к власти. Как бы ни звучало сомнительно, но Ельцин и после села Первомайского оставался главным, если не единственным гарантом демократических реформ в стране.

Ну а гарантом политической линии «Известий» являлся, понятно, Игорь Голембиовский. Основным же ее разработчиком был Коля Боднарук. Через возглавляемую им редакцию и шел на страницы газеты нарастающий поток материалов, связанных с будущими выборами. Спустя два дня после Тимофеева с еще более крупной статьей выступил бывший до недавнего времени главой администрации президента Сергей Филатов. Также написанная по просьбе Боднарука, она анализировала многие аспекты президентской кампании. В частности, был затронут вопрос о нежелательности переноса на российскую действительность опыта некоторых стран Восточной Европы, где в последнее время высшие государственные посты заняли коммунисты.

То, что происходит в Восточной Европе, нельзя переносить на Россию, — писал Филатов. — И если там есть уверенность, что пришедшие к власти бывшие коммунисты не вернутся к большевизму, а будут развивать социал-демократию, то в России такой уверенности нет и быть не может, ибо компартия, имеющая кровавое прошлое и не отказавшаяся от него в настоящем, опасна своим возвращением. За лидерами КПРФ стоят радикальные фигуры с замыслом реванша, мести, расправы. А сегодня умело используется маскировка, идет игра на трудностях реформ.

Сделав немало оговорок, и, конечно, не сговариваясь ни с Тимофеевым, ни с заказчиком статьи Боднаруком, Филатов также высказался за то, что с точки зрения обеспечения гарантии реформ и стабильности в стране, целесообразно сохранить президентство за Ельциным. И подробно объяснил, почему он так считает. В сжатой форме его аргументы сводились к следующему:

— …хоть и с трудом, но мы продвигаемся по пути законодательства, а именно нынешний президент является инициатором, организатором и гарантом конституционной и правовой реформы в государстве;

— как ни трудно развивается экономическая реформа, на протяжении ряда лет мы видим, что прогресс есть, и гарантом здесь также выступает Ельцин;

— именно в эти годы мы впервые ощутили свободу — свободу выбора, свободу слова, передвижения, говоря шире — свободу жизни;

— после выборов в Госдуму сильные позиции имеет Зюганов, а может быть, и Жириновский. Что связано с приходом этих людей к власти, объяснять излишне…

Когда выходили названные статьи, редакция еще не высказывала своего мнения: она «за» или «против» участия Ельцина в президентских выборах. Тогда, в январе — начале февраля 96-го, вопрос для газеты стоял по-другому: какой кандидат от демократических сил способен одержать верх над коммунистом? И мы участвовали в развернувшихся на политическом горизонте поисках такого человека. Участвовали чисто по-газетному: освещали фактически начавшуюся предвыборную кампанию, готовившуюся к своему официальному старту. Старались давать побольше информации, возникающих версий, разных суждений. Фигурировало много фамилий кандидатов в президенты, которые назывались различными инициативными группами с демократического фланга. Это были политики и экономисты Егор Гайдар и Григорий Явлинский, премьер Виктор Черномырдин и мэр Москвы Юрий Лужков, мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, первый и последний Президент СССР Михаил Горбачев, депутат Госдумы Галина Старовойтова, выдающийся врач и талантливый управленец Станислав Федоров, великий спортсмен и писатель Юрий Власов, удачливые бизнесмены Артем Тарасов, Мартин Шаккум…

Тем временем Центральный исполнительный комитет зарегистрировал уже сорок пять инициативных групп, выдвинувших свыше тридцати кандидатов в президенты, а того единственного, который устроил бы всех сторонников кардинального обновления России, по-прежнему не было. «Растерянность в стане демократов» — под этим названием 13 февраля выходит в «Известиях» развернутая информация о том, что Гайдар неожиданно предложил выдвинуть кандидатом от объединенных демократических сил нижегородского губернатора Бориса Немцова. Причем в одной связке с Явлинским как кандидатом в премьер-министры. По сообщению нашего корреспондента Василия Кононенко, Гайдар и Немцов имели продолжительный разговор на эту тему перед отъездом на форум в Давос. Несмотря на давление со стороны Гайдара, который пытался убедить Немцова в том, что его участие в президентской кампании нужно не столько ему, сколько России и демократии, губернатор своего согласия не дал.

Все ждали, как поведет себя Ельцин, будет баллотироваться или нет. Хотя против него были настроены как раз многие демократы, считавшие его кандидатуру наихудшим подарком демократии и наилучшим — для противоборствующего, коммунистического лагеря. От самого же Ельцина, из его окружения не исходило никакой информации: ни да, ни нет. В действительности же, как станет известно гораздо позже, Борис Николаевич еще в конце декабря объявил своей семье, что после долгих размышлений окончательно принял решение: идти на перевыборы. По признанию его дочери Татьяны Дьяченко-Юмашевой, об этом кроме семьи знали всего несколько человек, умевших хранить тайны.

Наконец в один день — 15 февраля — произошли сразу два события, которых, как писали «Известия», ждали, в неизбежности которых не сомневался практически никто. На своей родине, в Екатеринбурге, Борис Ельцин объявил о своем решении бороться за переизбрание. В Москве на конференции КПРФ его соперником был выдвинут Геннадий Зюганов. Само по себе вроде бы случайное по времени совпадение как бы подчеркивало: именно эти фигуры станут главными претендентами на победу в президентской гонке. На этот день в Центризбиркоме было зафиксировано более четырех десятков соискателей, но страна понимала, что 15 февраля в открытую борьбу вступили два лидера, две непримиримые силы, каждая из которых рассчитывала победить и повести за собой Россию.

С этого дня для руководства и всей редакции «Известий» наступила полная ясность насчет позиции газеты в выборной кампании. Из всех выдвинутых демократических кандидатов мы предпочли действующего президента.

В отчете о его пребывании в Екатеринбурге наш собкор Александр Пашков написал, что на встрече с местными журналистами Ельцин высказался довольно откровенно: те средства массовой информации, которые рассчитывают на государственную поддержку, должны выражать интересы государства. Добавил:

— Волен говорить, что хочешь, — финансируйся сам. Ври за свои деньги.

Несмотря на растущие трудности, мы продолжали финансироваться сами и были по-прежнему вольны говорить то, что хотели. Врать при этом не пришлось — «Известия» открыто и честно выступили за Ельцина, потому что не видели в той выборной кампании другого кандидата, который смог бы выиграть схватку с коммунистом Зюгановым, пользовавшимся довольно широкой поддержкой населения.

Здесь коснусь неоднократно звучавших в разное время обвинений в адрес «Известий»: газета, мол, получала указания из ельцинского выборного штаба, когда и что надо печатать, а Голембиовский в нем чуть ли не ночевал, недаром же по итогам выборов он был поощрен Ельциным. Иной раз это говорилось таким тоном, что под «поощрением» имелось в виду нечто особенное, скорее всего материальное и притом весьма существенное — ну не меньше чем «мерседес» или БМВ.

Начну с последнего. Действительно, 25 июля вышло президентское распоряжение № 396-рп (оно есть в Интернете) «О поощрении активных участников организации и проведения выборной кампании Президента Российской Федерации в 1996 году». Я насчитал в нем 63 человека, по алфавиту Игорь шел седьмым. В списке еще девятнадцать фамилий коллег, в их числе из печатной журналистики: Павел Гусев («Московский комсомолец»), Лев Гущин («Огонек»), Александр Лисин («Вечерняя Москва»), Виктор Лошак («Московские новости»), Леонид Милославский («КоммерсантЪ»), Шод Муладжанов («Московская правда»), Александр Потапов («Труд»), Валерий Симонов («Комсомольская правда»), Владислав Старков («Аргументы и факты»), Виталий Третьяков («Независимая газета»), Анатолий Юрков («Российская газета»), Владимир Яковлев («КоммерсантЪ»). Среди других фамилий — политики, политологи, много бизнесменов, включая всю знаменитую семибанкирщину: Петр Авен, Борис Березовский, Владимир Гусинский, Владимир Потанин, Александр Смоленский, Михаил Фридман, Михаил Ходорковский… Независимо от финансовой состоятельности каждого из участников списка все они были удостоены одинакового поощрения — цитирую: «За активное участие в организации и проведении выборной кампании Президента Российской Федерации в 1996 году объявить благодарность Президента Российской Федерации». Вот и все «поощрение»…

Насколько я понимаю, эта скромная, больше формальная благодарность конкретно Голембиовскому была никак не за работу в штабе Ельцина — туда он, и я это хорошо знаю, лишь иногда наведывался. Ни его, ни других вышеназванных главных редакторов, которые, видимо, также заглядывали в этот, а может, и в остальные штабы, коих было одиннадцать по числу кандидатов в президенты, это не может компрометировать. Отмечалось, прежде всего, «активное участие» руководимой Голембиовским газеты, хотя лично он, и я это также могу свидетельствовать, в период всей выборной кампании был особенно энергичным и инициативным. Ну а разговоры о том, что якобы редакция получала указания по публикациям извне, мягко говоря, несерьезны, говоря точнее — это выдумки, полный бред.

Перечитывая сейчас материалы «Известий» той поры, я сужу о них не из сегодняшнего дня, когда идет уже третий, фактически — четвертый срок пребывания у власти Владимира Путина и все больше людей винят в его авторитарном воцарении ельцинскую Конституцию и второй заход в Кремль самого Ельцина, навязавшего России институт преемничества. Если следовать этой логике, то получается, что здесь есть и доля определенной вины «Известий», поддержавших в свое время проект этой Конституции и переизбрание на высший государственный пост ее главного вдохновителя. Но извиняться за это, тем более каяться нам, работникам газеты, не пристало, ибо неизвестно, к чему бы пришла страна сегодня, если бы в 96-м ее возглавил товарищ Геннадий Андреевич Зюганов. Тот Зюганов, который, говоря словами Анатолия Собчака в интервью «Известиям», «может быть, и попытался бы проводить политику хоть и популистскую, но не полностью отрицающую рыночные отношения. Но за ним стоит не просто политическая партия, а партия реванша, вот что самое страшное. Это партия тех самых функционеров, а их было три миллиона в Советском Союзе, которые потеряли опору в жизни. Главное даже не в том, что они утратили деньги, привилегии, они жизненную опору потеряли. И теперь, когда забрезжил шанс вернуться, они уже, не стесняясь, говорят, кого повесят, кого куда пошлют».

Вот этим и были пронизаны наши многие публикации — беспокойством, вполне обоснованной тревогой за судьбу страны, за всю организацию жизни ее граждан. С самого начала выборной кампании газета в основном вышла за рамки противопоставления двух личностей — возвышения образа «положительного Ельцина» и принижения «плохого Зюганова». Этим подходом больше отличались телевидение и всевозможная реклама с призывами «Голосуй или проиграешь», посланиями типа «Верю. Люблю. Надеюсь. Борис Ельцин» и нелестными фотомонтажами лидера КПРФ, сравнениями его с Гитлером. У большинства материалов в «Известиях» было два основных стержня. Первый — это объявленный бой коммунистической идеологии и тем, кто стремится вернуть ее в государственное русло. Второй — происшедший реальный сдвиг в сторону демократии и рыночной экономики, планы Ельцина по продолжению реформ и усилению гарантий социальных прав граждан, конкретные обязательства по исправлению ошибок и просчетов, по завершению войны в Чечне.

Хотелось бы привести в качестве образца наших публикаций того времени выдержки из статьи российского посла в Израиле, бывшего и будущего политобозревателя «Известий» Александра Бовина:

Как и любой из нас, я могу выставить нынешнему президенту внушительный счет. Неуправляемая государственная машина. Коррупция. Преступность. Развал и обвал экономики. И главное, плохо, очень плохо живут люди, особенно те, кто постарше. Я уже не говорю о том, что президенту — как бы ни было ему тяжело, как бы ни хотелось ему вырваться из-под постоянного груза ответственности, — непозволительно то, что позволено каждому из нас. Все это мучит, терзает душу, не дает покоя. И все это работает против Ельцина.

И все-таки, тысячу и один раз взвешивая и перевешивая все, что мне известно, я буду голосовать за Ельцина. И не только потому, что я не хочу возвращаться в прошлое, не хочу, чтобы новые поколения вновь превратились в «винтики», в безгласных исполнителей воли начальства. И не только потому, что конкуренты Ельцина не дотягивают до той отметки, до того уровня, который соответствует первому лицу России. Но потому, прежде всего, что я продолжаю верить Ельцину, продолжаю верить в то, что он, несмотря на колебания, зигзаги, непоследовательность, сумеет дать нам необходимый, как воздух, период стабильности, сумеет не отступиться от демократии, гласности, свободы предпринимательства, сумеет создать условия для нормальной жизни миллионов «простых» людей, которыми держалась и держится Россия.

Не сомневаюсь, что под этими строками подписалось бы абсолютное большинство известинцев. Собственно, это и есть ответ на раздающийся иногда даже сейчас, спустя столько лет, вопрос: «Почему “Известия” поддержали переизбрание Ельцина президентом?». Никто тогда не мог знать, кто и как придет ему на смену. Не знал этого и сам Ельцин. Ни тогда, ни много позже.

Вспоминаю, как в январе 98-го он принимал в Кремле по случаю Дня российской прессы главных редакторов ведущих СМИ. Почти что как в домашней, за чаем, обстановке кто-то поднял тему возможного преемника президента. Он сказал, что давно думает об этом, особенно приглядывается к одному человеку. В порядке шутки я спросил, знает ли тот человек о таком интересе к себе.

— Нет! — хотя и с улыбкой, но категорически ответил Борис Николаевич.

Этим человеком вряд ли тогда мог быть руководитель Главного контрольного управления Администрации президента В. В. Путин. В числе потенциальных претендентов на высший пост в государстве звучали другие фамилии: Немцов, Черномырдин, Примаков, Лужков, Степашин… Приметив Путина с подачи ближайшего окружения, Ельцин внимательно за ним наблюдал и быстро к себе приближал. Первый замглавы администрации, директор ФСБ, секретарь Совета безопасности. Наконец, в августе 1999 года исполняющий обязанности председателя правительства — и сразу президент публично называет его своим преемником.

Я уже не работал тогда в «Известиях», но хорошо помню, как газета приветствовала кадрового разведчика в качестве нового хозяина Кремля. В дальнейшем она вместе со всей прессой многое сделала для его популяризации, взвинчивания и закрепления высоких рейтингов. И продолжает делать. Во все четырнадцать лет пребывания Путина у власти — ни малейшей критики его ошибочных решений и инициатив. А таковых было более чем достаточно… Прошлое нас ничему не учит: снова до заоблачных высот поднимают культ личности руководителя страны, всегда мучительно гнетущий, всегда оказывающийся трагическим для судьбы народа.

Наверное, действительно есть доля вины Ельцина в том, что благодаря его преемничеству у нас возникла вертикаль власти, которая сначала построила авторитаризм, а сейчас несется дальше. Но еще больше в этом виноваты мы сами, граждане России, в особенности журналисты, позволяющие делать с собой все то, что хочется политикам, до смерти напуганным демократией.

 

Маневры вокруг акций

Однако пора уже вернуться к теме, хотя и оставленной мною в 1992 году, но все это время не выпадавшей из жизни редакции. И уже скоро она так заявит о себе, что в головах многих сотрудников станет важнее содержания газеты. Речь об акциях нашего акционерного общества.

Напомню: в результате приватизации газеты в 92-м году известинцам — действующим и бывшим — достался положенный по государственным правилам 51-процентный пакет. Каждый получил официальный сертификат с указанием приобретенного им числа акций. Все они значились в едином реестре, который велся в правлении АО, доступ к нему имели только два должностных лица: президент и вице-президент. По закону остальные 49 процентов передавались во временное распоряжение Российского фонда федерального имущества, сокращенно РФФИ.

Чтобы контролировать 51-процентный пакет, весной 1993 года было всем предложено передать свои активы в доверительное управление президенту АО Голембиовскому. Но не все захотели подписывать сроком на целый год соответствующие индивидуальные договоры, запрещающие продавать акции в течение этого времени. Недовольным намекали, а особенно упорствовавшим открытым текстом настойчиво говорили, что эта их позиция непатриотична по отношению к «Известиям» (со временем этот прием давления будет применен более грубым и циничным образом). Пришлось в договорах сделать уступку — указывать, что президент не реже чем один раз в квартал информирует доверителя о действиях, связанных с его акциями. В итоге все намеченные договоры были подписаны обеими сторонами.

Но еще шло оформление этих бумаг, а уже стали поступать просьбы об их расторжении. К этому людей подталкивала нужда. Идя им навстречу, совет директоров 8 июня 93-го года принял решение:

В связи с инфляцией и тяжелым материальным положением участились просьбы акционеров из числа пенсионеров о материальной помощи или разрешении на продажу акций АО «Известий». Совет директоров считает возможным отступление от трастовых договоров в индивидуальном порядке и постановляет: разрешить продажу акций, но только непосредственно акционерному обществу «Известия». Установить цену при выкупе одной акции для пенсионеров до 20 тысяч рублей, для работающих акционеров — до 10 тысяч рублей (номинальная цена была 1000 руб. — В. З. ).

Спустя пять месяцев, 10 ноября, принимается такое же решение, но уже без слов «в индивидуальном порядке». Продажа акций разрешается всем желающим, условие прежнее: продавать только своему АО. Сильно дает о себе знать инфляция: цена одной акции поднята до 40 тысяч, причем одинаково для всех — пенсионеров и работающих.

Так были опрокинуты прогнозы редакционных скептиков, считавших, что нет никакого смысла тратиться на приобретение акций. Они наказали сами себя и сбили с толку многих коллег-товарищей. Едва появившись, известинские ценные бумаги быстро доказали, что они — тот товар, на который может быть спрос, пусть для начала только в собственных стенах. Теперь уже не проходит ни одного заседания совета директоров (обычно раз в месяц), на котором не вставал и не обсуждался бы вопрос об акциях. Скупка их продолжается, но регулируется небольшими порциями, таким образом, чтобы АО не расходовало всю свою прибыль.

Тем временем Госкомимущество принимает решение о распределении 49 % акций, находящихся в распоряжении государства: 29 % продать на аукционах, 15 % закрепить в собственности государства сроком на три года с передачей в траст совету директоров АО, оставшиеся 5 % направить в ФАРП (Фонд акционирования работников предприятий) для последующей продажи работникам «Известий».

Сначала было продано 26 % акций на чековом аукционе, затем 3 % — на денежном. В число известинских акционеров вошли финансовая компания «Тройка-Диалог» (19,2 %), банк «Олби» (6,04 %), гораздо меньшими пакетами чековые инвестиционные фонды «Евроинвест», «Московская недвижимость», «Волна» и другие. После проведенных аукционов у государства оставалась еще весьма солидная доля — 20 процентов, из них 15 должны были направляться на инвестиционные торги. Это открывало хороший шанс «Известиям» — выставить на торги такую свою программу, которая могла бы дать серьезный экономический эффект. Ее надо было придумать, разработать, сформулировать. И здесь начинается история, которая закончится большим невезеньем.

В конце декабря 1994 года совет директоров утвердил проект инвестиционной программы. Она состояла из двух частей. Первая — создание в «Известиях» технической системы передачи газетных, журнальных полос из Москвы в периферийные типографии. По расчетам, она бы позволила существенно сократить расходы — только в текущем году на передачу полос «Известий» в региональные типографии израсходовано свыше 6 миллиардов рублей. Кроме экономии просматривалась и выгода, если предложить другим изданиям свои услуги с пересылкой полос по ценам ниже, чем у монополиста — Министерства связи. Вторая часть программы касалась капитального ремонта редакционного здания с заменой основных коммуникаций.

Попутно замечу: в совете директоров не имелось единого мнения по поводу того, что надо выставлять на торги именно эту программу, оцененную в 7,5 миллионов долларов США. Раздавались голоса, что такие деньги можно было бы использовать с большим эффектом на другие проекты. Примерно то же самое говорил и ознакомившийся с программой гендиректор «Комсомольской правды» Владимир Сунгоркин. Но и предложенный проект, по мнению специалистов, имел право на существование.

Принятый за основу, он уточнялся, дорабатывался, а параллельно с этим шла подготовка к инвестиционному конкурсу. На одной из летучек Голембиовский попросил всех иметь в виду, что нужна кандидатура инвестора: может, кто-то предложит подходящую фирму. Сколько бы я над этим ни задумывался, ничего предложить не смог бы — в мире солидного бизнеса знакомств не было. Но задумываться не пришлось, кандидатура сама всплыла на моем горизонте.

Давным-давно в «Известиях» работал журналист-международник Конрад Смирнов, к моему приходу в газету его уже не было в живых. Как-то наш японский собкор Сергей Агафонов познакомил меня в Москве со своим приятелем по журфаку МГУ Олегом Смирновым, и оказалось, что он сын Конрада, тоже международник. Мы виделись несколько раз и однажды говорили о Тайване — я там уже побывал, а Олег туда собирался, уезжал на работу собкором от АПН. Через несколько месяцев у меня звонок:

— Вам привет и презент с Тайваня — от Олега Смирнова. Я его брат Денис, нахожусь на Пушкинской площади. Можно зайти?

Как я вскоре понял, привет и бутылка виски от Олега были поводом для Дениса познакомиться со мною, а через меня войти в контакт с Голембиовским. Недавний выпускник (сказал, что с отличным дипломом) все того же журфака МГУ, он работал пресс-секретарем Межпромбанка, о котором я раньше ничего не знал. После минут пяти нашего разговора бодрый, темпераментный мой гость вдруг говорит, что со мной хочет встретиться хозяин банка Сергей Викторович Пугачев. На мой вопрос, почему со мной, Денис ответил:

— Вообще-то с Голембиовским, но до разговора с ним ему интересна предварительная информация об экономике «Известий», видах на будущее. Что-то он задумывает по части бизнеса в области СМИ. Спросил, знаю ли я кого в «Известиях», я сказал о знакомстве моего брата с вами. А тут звонок от Олега. Вот такое совпадение, и я теперь у вас…

— Хорошо, — ответил я, — пусть Пугачев приезжает в редакцию.

— Нет, он парализует работу «Известий», — засмеялся Денис. — Его охраняют два взвода автоматчиков. Один спереди, другой сзади. Пожалуйста, вы к нам…

— Куда-то ехать, а у меня плохо со временем, — сказал я, на что Денис воскликнул:

— Не надо никуда ехать! Банк находится рядом с «Известиями» — на углу Пушкинской площади с Пушкинской улицей.

Я рассказал об этом визите Игорю, он оживился:

— Обязательно сходи, мы же ищем инвестора.

Через несколько дней юный Смирнов встретил меня у подъезда Межпромбанка, провел через сильно вооруженную охрану в приемную Пугачева. Секретарь сказала, что он говорит по телефону, сейчас освободится, и положила передо мной пачку журналов. Денис куда-то убежал. Листаю журналы, поглядываю на часы. Пять, десять, пятнадцать минут… Дверь не открывается, секретарь извиняется. Заглядывает Денис, и я встаю:

— Все, больше двух минут не жду.

Денис тихо говорит:

— Понимаете, он какой-то такой, не совсем пунктуальный. Я зайду к нему…

Вышли уже вдвоем с Пугачевым. Высокий, лет тридцати с небольшим. Улыбнулся, извинился, пригласил в свой маленький, даже крохотный кабинет, где сразу бросились в глаза дорогие иконы. С годами о Пугачеве появится много публикаций, и чуть ли не в каждой будет подчеркиваться, что он религиозен, благодаря чему заслужил прозвище «православный банкир». Жертвует на богоугодные заведения, поддерживает тесные отношения с Московской Патриархией. Его близким другом и духовником называли игумена Тихона (Шевкунова), который считается духовником В. Путина. В прессе было много указаний на связи Пугачева с семьей Ельцина, с президентскими структурами. Телевизор не однажды показывал его беседующим с Путиным, когда тот уже являлся президентом. Со временем бизнес-интересы Пугачева охватили с десяток отраслей экономики, он был вовлечен во множество финансовых конфликтов российского и международного масштабов. Долго заседал в Совете Федерации РФ, публично обвинялся в причастности к различным политическим интригам на высшем государственном уровне, в частности, лоббировал назначение генеральным прокурором Владимира Устинова. В десятых годах XXI века попал в опалу, обанкротил ряд своих крупных бизнесов и удалился к жизни в основном во Франции, где накопил много объектов сверхдорогой недвижимости, в том числе на Лазурном Берегу. А в конце декабря 2013 года решением Басманного суда был заочно арестован и объявлен в розыск.

Но все это произойдет в будущем, а тогда, в 95-м, только разворачивалась деятельность Межпромбанка, в котором Пугачев возглавлял совет директоров. Он подробно меня расспрашивал, как строится работа такой крупной газеты, как «Известия», как редакция взаимодействует с типографиями в Москве и по стране, что собой представляет наше АО, как распределились акции в ходе приватизации. Когда я сказал об инвестиционной программе, он задал несколько уточняющих вопросов. В свою очередь, коротко обрисовал деятельность Межпромбанка, его радужные перспективы. В заключение сказал, что надеется побывать в «Известиях», познакомиться с Голембиовским.

Когда я через несколько минут вошел к главному редактору, у него был Гонзальез. Рассказав обо всем, что услышал от Пугачева, я не упустил и ожидание в его приемной, повторил фразу пресс-секретаря, что его шеф «не совсем пунктуальный».

— Надо встречаться, Эдик, — подвел итог Игорь.

— Наверное, вы его примете здесь, у себя, пусть посмотрит, что мы собой представляем. Слава богу, не нищие с паперти. О деле можно продолжить в спецбуфете, — сказал Эдик, и совет был одобрен. Мне выпала роль организатора и участника встречи.

Пугачев прибыл не с двумя взводами, а всего лишь с тремя охранниками. Восторженно поохав от размеров кабинета Голембиовского и двухъярусной батареи телефонных аппаратов, сказал приятные слова о газете «Известия», которую считает лучшей в стране. Потом мы прошли в буфет, где уже был накрыт просторный стол. На передвижном столике в дальнем углу я увидел вместе с водой четыре бутылки водки. Прикинул: по одной на человека, должно хватить. Было жарко, и мы сняли пиджаки. Разговор начался без натяжек, продолжился тем более неформально. Расставались уже как друзья. Договорились в ближайшие дни спустить инвестпрограмму на уровень специалистов. Наутро мне вспомнилось, что, когда уходили, передвижной столик был пуст. Еще вспомнилось, как Эдик втолковывал Пугачеву, как ему следует вести себя на финансовом рынке.

Потом было общение с банковскими и техническими специалистами по инвестпрограмме. После снятия всех вопросов началось оформление документов для конкурсной комиссии. Но торги не могут проходить с одним участником — нужен как минимум второй. Далеко ходить не стали, подставным участником согласилась выступить «Тройка-Диалог».

На конкурс был выставлен 1 миллион 125 тысяч акций номинальной стоимостью в 2 рубля, что составляло 15 процентов уставного капитала. Продавец, то есть РФФИ, определил минимальный объем инвестиций за них: 7 500 000 долларов США. Меньше — нельзя, больше — можно и нужно. Шедшая в списке участников под номером 1 «Тройка-Диалог» предложила именно эту сумму — 7 500 000 долларов с оплатой в течение одного года с момента подписания договора купли-продажи. Шедший вторым Межпромбанк сильно переплюнул первого участника по всем показателям. Предложил: общий объем инвестиций — 10 500 000 долларов США с оплатой 50 % этой суммы в течение всего лишь месяца после заключения договора купли-продажи, а оставшиеся деньги будут внесены в течение трех месяцев. Членам комиссии не понадобилось долго размышлять, кому отдать предпочтение. Через две недели был подписан договор купли-продажи 15-процентного пакета акций, обязывающий Межпромбанк выплатить предложенную им же сумму.

Все-таки напрасно мы (с себя не снимаю ответственности) не придали должного значения словам пресс-секретаря Межпромбанка насчет пунктуальности Пугачева. Прошли месяцы. Гонзальез на совете директоров 16 ноября:

— Ситуация беспокоит. Межпромбанк денег пока не переводит, несмотря на то что мы, со своей стороны, сделали всё — открыли специальный счет, обратились в банк с письмом, неоднократно разговаривали по телефону. Наше приглашение на сегодняшнее заседание банк проигнорировал. Работы по двум направлениям инвестиционной программы так и не начаты, хотя есть коллективы и специалисты, готовые их вести. Тревожно, хотя и понятно: все стремятся не расставаться со своими деньгами до последнего момента.

Голембиовский:

— Я дважды общался по телефону с Пугачевым. Все время слышал: «Да, да, все будет решено». Но уровень организованности там очень низок, и реального движения нет.

На следующий день Игорь подписывает письмо Пугачеву:

На заседании совета директоров АО «Известия» 16 ноября обсуждено выполнение инвестиционной программы, которую должен финансировать Межпромбанк.

Поскольку и сегодня, спустя четыре месяца после заключения договора о порядке осуществления инвестиций, финансирование не открыто, совет директоров поручил мне обратиться к Вам с официальным предложением о встрече в самое ближайшее время для обсуждения обстоятельств, мешающих реализации инвестиционной программы.

Сегодня около десятка специалистов в разных организациях ожидают нашего приглашения на работу над инвестиционным проектом. Без жесткого плана и графика инвестиций мы, естественно, не рискнем приглашать этих людей. Решение вопроса не терпит отлагательств и по причине того, что членом совета директоров АО «Известия» является председатель РФФИ — организации, на которую возложен контроль за реализацией инвестиционной программы.

Полагаю, что мы в состоянии решить возникшие проблемы без помощи надзирающих организаций.

И. Голембиовский

Никакого письменного отклика на это послание я в архивах не обнаружил. Скорее всего, его не было — Пугачев не любил оставлять документальных следов. Но какой-то телефонный перезвон, похоже, состоялся, если Гонзальез в середине декабря, как свидетельствует протокол заседания совета директоров от 21 декабря, вел переговоры с Межпромбанком:

— Вчера, 20-го, я направил им график внесения денег на специальный счет, увязанный с графиком работ. Они должны в течение 1996 года вернуть нам все деньги, примерно по 1 миллиону долларов каждые полтора месяца. Есть смысл подождать некоторое время до окончательного решения вопроса. Просто вернуть пакет акций государству неинтересно, мы слишком многое теряем. Вот почему параллельно ищем замену Межпром-банку.

Соколов, член совета директоров, председатель РФФИ:

— Да, жалко терять результаты конкурса. Самое радикальное средство — наказывать. Будем вынуждены предъявить штрафные санкции.

Но ничто не помогало — ни звонки, ни письма, ни штрафные санкции. Пугачев оказался скользким как уж, — даже когда его загоняли в угол, он и оттуда легко выворачивался. Формально завладев 15-процентной частью «Известий», он и в течение всего следующего, 1996 года не выплатил ни цента, ни копейки, при этом дав с десяток обещаний, что вот-вот у него дела пойдут лучше и он полностью закроет долг за инвестиционную программу. Тем временем доходила информация, что Межпромбанк старается прикупить еще известинских акций, и она вскоре подтвердится, очень возмутив, но и сильно напугав руководство «Известий».

Плохая новость поступила от хорошего человека. Я его уже называл — это Питер Дерби, глава «Диалог-банка». Гражданин США, выходец из семьи русских эмигрантов первой волны. В «Известиях» считалось, что он сыграл очень важную роль в становлении экономической независимости газеты. Купив в 1993 году 22,7 процента наших акций, Питер заявил, что будет держать их «до тех пор, пока Россия не определится со своим президентом и вообще со своим политическим будущим», а потом будет готов продать пакет тому, кого предпочтут руководители газеты. Являясь членом совета директоров «Известий», он свое слово сдержал. Только уже после переизбрания Ельцина в июле 1996 года проинформировал Голембиовского о своей готовности к продаже акций. Откровенно говорил о мотивах, их было два. Первый: сложившаяся конъюнктура рынка, позволявшая на продаже заработать намного больше, чем предполагалось. Второй: явная неудовлетворенность тем, как ведутся дела в нашем АО, плохие их результаты.

В качестве возможного покупателя Питер назвал сначала одну фирму, потом другую, третью, но по разным причинам они были отклонены «Известиями». Понятно, что этот фильтр со стороны газеты не должен был действовать слишком долго, в конечном счете владелец акций имел полное право поступать так, как ему выгоднее. И тут выяснилось, что Межпромбанк не только прикупил к своим 15 еще 3 процента наших акций, но и активно, через влиятельных посредников, ищет подступы ко всему пакету «Диалог-банка». Если он ему достанется, на независимости «Известий» придется ставить большой крест: полный контроль над «Известиями» (40,7 процента) перейдет к Пугачеву. А он к этому и стремился, предлагая за весь пакет очень впечатляющую цену.

Образовалась непростая, прямо-таки драматическая ситуация. Особенно острой она была для Игоря в момент, когда он узнал: буквально на завтра намечается итоговая встреча между «Диалог-банком» и Межпромбанком, которая может завершиться подписанием соглашения. Если это состоится, то в «Известиях» будет новый совет директоров, и скорее всего — новый президент, а то и новый главный редактор. Это был тяжелый момент и для Питера Дерби. Ведь если он не поставит свою подпись под соглашением с Межпромбанком, то теряет реальный шанс много заработать, который может больше не подвернуться. Все осложнялось тем, что между ними — Игорем и Питером — вот уже три года существовали хорошие, уважительные отношения, и оба хотели их сохранить. Они в этот день несколько раз общались по телефону, ближе к вечеру встретились в редакции. В итоге глава «Диалог-банка» остался верным своему обещанию не продавать акции без согласия «Известий».

Обезопасив газету и себя от предпринимательской экспансии Пугачева, Игорь сам взялся за поиски такого покупателя, который удовлетворил бы и Питера, и его лично, и, конечно, «Известия». У этих поисков была еще одна важная цель, вытекавшая из общей экономической ситуации, сложившейся для нашего АО к осени-96.

Как уже здесь говорилось, благодаря рекламе мы с января 1993 года обходились без государственных дотаций. Но прибыль постоянно таяла. Если в 93-м рентабельность составляла 18,8 процента, то уже на следующий год она уменьшилась более чем вдвое — до 7 процентов, в 95-м вышла такой же уровень, а в 96-м, как покажут его итоги, скатилась до 4 процентов. Из официального отчета правления АО:

Наша финансово-хозяйственная деятельность в 1996 году в целом имеет нулевой результат… Были месяцы, когда акционерное общество работало с убытками… Совет директоров принял решение: дивидендов по итогам года не начислять.

К осени 96-го Игорь уже осознавал глубокую экономическую ошибку, допущенную в предыдущие годы, когда не было предпринято серьезных усилий для развития газеты, в частности, развития ее в регионах, ближнем зарубежье. Тогда как, скажем, «Комсомольская правда» очень настойчиво, целенаправленно и мощно усиливала свои позиции в республиках, краях, областях, и это существенно отражалось на ее финансовом положении. С учетом опыта «Комсомолки» и начали теперь «Известия» поворачиваться лицом к периферии, пока, правда, только на бумаге. Был разработан генеральный план развития АО с идеей создания необходимой инфраструктуры (включая инвестиционную программу) и охвата местными выпусками «Известий» практически всей территории России, Украины, Казахстана. Расчеты показывали, что для его реализации понадобится до 40 миллионов долларов США на пятилетие. Этих средств у «Известий» не имелось, вся надежда была только на привлечение инвесторов.

Так переплелись интересы газеты и Питера Дерби, что и ему, и «Известиям» нужен был богатый покупатель акций, способный финансировать этот генеральный план. И однажды в голову Игоря пришла спасительная идея. Вот что рассказывал он в интервью журналу «Итоги»:

В тот период (осень 96-го года. — В. З .) у нас сложились довольно приличные отношения с Чубайсом — он тогда еще был в Администрации президента. Ну, не могу сказать, что близкие, но все-таки. Когда-то он нам очень помогал в борьбе с Хасбулатовым: видимо, что-то с тех пор осталось. В общем, я ему позвонил, напросился на встречу, рассказал ему, какая у нас ситуация. Он сразу отсек ряд компаний, которые мы рассматривали как претендентов. Сказал: «Вы просто потеряете имя “Известий”, если только их марка окажется рядом с вашей…». И потом спросил: «А вы не думали никогда о “Лукойле”?» Я не знаю ни Алекперова, ни эту компанию изнутри, но известно, что она достаточно сильная, крепко стоящая на ногах, перспективная и так далее». Буквально через два дня состоялась встреча с представителями «Лукойла». Их по-настоящему, помимо возможности приобрести потрясающую торговую марку, заинтересовал наш проект регионального развития. Они просчитали бизнес-план и подтвердили наши расчеты. И мы поняли друг друга.

Тогда же, по словам Игоря, были достигнуты принципиальные договоренности о невмешательстве «Лукойла» в редакционную политику. Ну а залогом и гарантией этого невмешательства являлось то, что «Лукойл» давал слово: президентом компании и главным редактором «Известий» остается Голембиовский. Так на этой встрече был решен и вопрос, который не мог быть безразличен лично Игорю. Закрепляя за собой два из трех занимаемых им главных мест в «Известиях», третье он был готов отдать нефтяникам — должность председателя совета директоров.

В итоге остался удовлетворенным и Питер Дерби — «Лукойл» хорошо заплатил за его известинские акции. Они всё же соединятся в одном портфеле с акциями, принадлежащими Межпромбанку. Поняв, что ему не подчинить себе газету, Пугачев уступит весь свой пакет «Лукойлу», после чего нефтяники станут нашим главным акционером.

Но это случится в следующем, 1997 году — роковом для «Известий».

 

Агафонов. История с Березовским

В уходящем 96-м был сокращен самый дорогостоящий из всех корпунктов «Известий» — в Токио. На его финансирование ежегодно уходило свыше 80 тысяч долларов США. Но первичным в этом случае была не экономия средств, а кадровое решение: 35-летний собственный корреспондент Сергей Агафонов отзывался на повышение в редакции. Он занял место заместителя главного редактора по освещению международной жизни, с которого Леонид Млечин перевелся в политобозреватели. Через пару месяцев он ушел на Московское телевидение, где станет известной и авторитетной медийной фигурой федерального масштаба.

Агафонов заслуженно считался одним из лучших наших международников, и никто не сомневался, что его десятилетний опыт работы в Японии плюс деловитость и коммуникабельность в характере обеспечат ему успех и в новой должности. Приказ о назначении Агафонова вышел 3 июня, и при разговоре в тот день по телефону с Токио я в шутку назвал его подарком мне в мой день рождения — несмотря на приличную разницу в возрасте, мы с Сергеем поддерживали дружеские отношения. Была у нас одна совместная поездка по маршруту Москва — Тайвань — Сингапур — Париж — Москва, поездка с приключениями, когда мне пришлось обратиться к докторам, а молодой мой коллега проявил себя как человек, с которым можно идти (и лететь) в разведку. Словом, я был рад, что Сергей вливается не просто в редколлегию, а в главную редакцию. Он быстро освоился в организаторской должности, не потеряв тяги к написанию собственных материалов. На память приходит одна из самых резонансных публикаций «Известий» в 1996 году.

26 октября Указом Ельцина олигарх Борис Абрамович Березовский был назначен заместителем секретаря Совета безопасности РФ. Новый государственный служащий заявил, что «готов прекратить любую коммерческую деятельность, так как он — законопослушный гражданин, выполняющий все правовые нормы действующего законодательства, которые накладывают определенные обязательства на всех, кто поступает на государственную службу». В связи с этим назначением в ряде газет промелькнули намеки на то, что помимо российского гражданства Березовский имеет еще и израильское. А в законе об основах государственной службы Российской Федерации, принятом всего лишь год назад, говорилось: «Гражданин не может быть принят на государственную службу и находиться на государственной службе в случае наличия гражданства иностранного государства». Данный же случай был исключительным: как писали «Известия», Березовский занял пост не в какой-то мелкой конторе, скажем, бухгалтером или даже ее начальником, а в одной из высших инстанций, где перед ним настежь открывались многие прошлые, нынешние и будущие важнейшие государственные секреты. Так сколько же он имеет гражданств?

То, что в других газетах всего лишь мелькнуло, очень заинтересовало Агафонова. Обращения в посольства Израиля в Москве и российского в Тель-Авиве, разговор с нашим послом — известинцем Александром Бовиным никакой уточняющей информации не дали. Пришлось звать на помощь израильских коллег. Журналистка Людмила Сирецкая навела справки через банк данных центрального компьютера МВД Израиля. Выяснилось: Березовский Борис Абрамович, 1946 года рождения, является гражданином этой страны, имеет удостоверение личности, выданное израильским МВД № 309645448 и на момент выдачи этого удостоверения зарегистрирован по адресу: Тель-Авив, Бат-Ям, улица Герцуля, 15. Важные сведения, но Агафонов решает их проверить: мало ли какие бывают совпадения, может, это вовсе не наш Борис Абрамович. Сирецкая едет по указанному адресу. Оказалось, что там много Березовских, есть они и в соседних домах. Найден был и Борис Абрамович, но не наш, 50-летний, а весьма преклонного возраста. У обнаруженного по искомому адресу Моше Березовского имелся брат Борис, но он в заграничной командировке, скоро вернется…

Не ожидая возвращения брата Моше, сомневаясь, что он может оказаться нашим Борисом Абрамовичем, «Известия» направляют обращения премьеру Черномырдину, секретарю Совета безопасности РФ Рыбкину. Редакция интересовалась, задавались ли эти уважаемые господа (один — в процессе кадрового выбора, другой — при активной публичной защите этого выбора) вопросом о том, не является ли заместитель секретаря СБ РФ Березовский Б. А. тем самым Березовским Б. А., который занесен в компьютер израильского МВД в качестве гражданина Израиля?

Было обращение и лично к Борису Абрамовичу, но он заявил по телефону, что соберет пресс-конференцию и там все прокомментирует. Сказав лишь, что информация о двойном гражданстве — неправда, обещал перезвонить и назвать час пресс-конференции. Время шло, а он молчал. Не было ответа и из аппаратов Черномырдина, Рыбкина, а номер газеты уже подписывался…

Могло быть два журналистских варианта этой истории (здесь она только начинается). Первый: расследуется все, что только можно расследовать, и в итоге публикуется материал, из которого видно, имеет ли наш герой двойное гражданство. Наверное, по традиции так поступило бы большинство газет, занявшись расследованием. Слившись за десять лет в Токио своей квалификацией с методами работы японской журналистики — она же мировая практика с ее сверхоперативностью и стремлением к сенсационности, — Агафонов предложил другой вариант. Не теряя времени, печатать сегодня то, что стало известно к моменту подписания номера, а завтра хоть трава не расти. Завтра печатать то, что за сутки еще удастся раскопать. Не найдется ничего — будет еще и послезавтра, что-нибудь да всплывет новое. На мой репортерский вкус, Агафонов выбрал верный профессиональный ход, Голембиовский тут же его одобрил. Следить за вызывающим общественный интерес сюжетом по мере его развития, полностью зависеть от непредсказуемости реальных обстоятельств — это едва ли не самое увлекательное, что может быть в работе репортера, а для читателя — на страницах газеты.

Первый материал под названием «Ужель тот самый Березовский?» вышел 2 ноября на первой полосе с продолжением на второй. И хотя заданный вопрос оставался без ответа, публикация привлекла всеобщее внимание. О ней тут же заговорило телевидение. С бранью в адрес «Известий» выступил известный телекиллер Сергей Доренко, вещавший на главном федеральном канале, фактическим собственником которого являлся Березовский. Сам олигарх, вместо того чтобы провести обещанную пресс-конференцию, дал интервью популярной телепрограмме «Итоги» на канале НТВ, расценив материал в «Известиях» как антисемитский. На это же указывал и Доренко. Но ни тот, ни другой не ответили по существу: одно или два гражданства? Обойдя эту тему, Березовский только заявлял, что он — гражданин России.

Нервную реакцию двух телеканалов «Известия» прокомментировали 5 ноября в подготовленной Агафоновым редакционной статье «Вопрос остался: ужель тот самый Березовский?». Поскольку Березовский назвал нашу публикацию антисемитской и пригрозил, что будет с газетой судиться, а ему подпевали Доренко и в «Итогах», в редакционной статье говорилось, что у нас «и под микроскопом не найти ни слова, ни намека на этническую принадлежность Березовского. Слово «еврей» встречается лишь в выделенном курсивом материале, присланном израильской журналистской, которую мудрено заподозрить в антисемитизме. Повторяем: речь только о предполагаемом иностранном гражданстве, несовместимом, по нашему мнению, с новым назначением Березовского». Далее еще раз разъяснялась позиция газеты:

Березовский не сказал, что не является также гражданином другой страны. А вопрос, повторяем, в этом, и только в этом. И вопрос, таким образом, остается. Искать ответа на этот вопрос нас побудила не страсть к сенсации (здесь автор немного слукавил. — В. З .). Заставило соображение, на наш взгляд, важное. Нарастает опасность возврата к былым нравам, когда власти считали народ быдлом. В те времена у нашего государства, никогда не грешившего либерализмом и доверчивостью, для одних были бесконечные анкеты, проверки, запреты, для других — «Чего изволите?». Если уж государство новой России призывает граждан к дисциплине и законопослушанию, требует порядка, то начать следует с собственных высших чиновников. Именно они не вправе становиться в позу и изображать обиду по поводу задаваемых им вопросов, тревожащих общественность и требующих всего-навсего внятного ответа.

История продолжала раскручиваться, причем не в одной России. В различных израильских изданиях появилась серия публикаций, которые при полном молчании российских официальных лиц и структур извлекли на свет разнообразные свидетельства, факты и документы, подтверждающие предположения и догадки — Березовский в самом деле гражданин не только России, но и Израиля. Подал голос и Кремль: пресс-секретарь президента РФ сообщил, что Ельцин в курсе перипетий вокруг гражданства заместителя секретаря СБ и в скором времени выскажет свое отношение к этому. А из Тбилиси поступила настоящая сенсация: прибывший туда Березовский признал, что имел израильское гражданство, но теперь его уже нет, так как он формально от него отказался. Но, как дальше выяснилось, это было полуправдой — только готовились бумаги с отказом от второго гражданства.

15 ноября газета в третий раз выступает по этой теме, печатая большую статью Агафонова, в которой сообщается, что Березовский в течение одного дня четыре раза приезжал в «Известия» для «предметного разговора». В этой статье нет интересной детали, которую я хорошо помню: Голембиовский 40 минут не принимал Березовского, тот все это время сидел в предбаннике главного редактора, потом многое говорил под диктофонную запись, но не дал согласия на полную публикацию разговора, в котором фактически признал свое двойное гражданство.

Наконец 22 ноября на первой полосе выходит материал Агафонова «О гражданстве Бориса Березовского. В последний раз». Он начинается с того, что на пресс-конференции в Москве посол Израиля в России профессор Ализа Шенар официально заявила: отныне заместитель секретаря Совета безопасности РФ Борис Березовский не является гражданином государства Израиль. По подсчетам Агафонова, со времени назначения на высокий государственный пост он пробыл в состоянии двойного гражданства три с лишним недели. В этой статье газета относила вопросы уже не к нему, а к целой когорте российских должностных лиц, допустивших грубое нарушение законодательства. Эти вопросы были адресованы прежде всего президенту Ельцину, секретарю СБ Рыбкину, предложившему кандидатуру Березовского, управлению кадров Администрации президента, это предложение одобрившему, главе Кабинета министров Виктору Черномырдину, это назначение публично поддержавшему. А суть возникавших и оставшихся без ответа вопросов сводилась к одному: кто будет нести ответственность за допущенные нарушения закона?

Сейчас я перечитал все четыре публикации и снова, как и в ноябре 96-го, считаю их очень хорошей журналистской работой. Еще раз убедился, что ни текстом, ни подтекстом, ни одним печатным знаком или пробелом они не давали оснований для упреков и тем более обвинений в этническом пристрастии автора и газеты к герою этих материалов, говоря проще, в антисемитизме. Надо признать, что такие упреки имели место и в стенах самой редакции «Известий». Правда, после первой статьи последующие всё досконально разъяснили.

А в заключение всей этой истории так и хочется воскликнуть: ну до чего же ты удивительная штука, жизнь! Сорок минут Голембиовский не принимал Березовского. В течение одного дня четыре раза Борис Абрамович бегал в «Известия» для «предметного разговора». Четыре жестких статьи написал Агафонов, поиздевавшись над враньем важного государственного служащего. Но прошло всего лишь восемь месяцев, как многое кардинально поменялось. И теперь уже бывшие главный редактор «Известий» Голембиовский и его зам Агафонов в приемной бизнесмена Березовского терпеливо ожидали, когда он найдет для них время, а войдя в кабинет, попросили денег на создаваемую ими новую газету. Хорошим математиком был Борис Абрамович, он и этот визит просчитал. Может, и не забыл зла, но решил, что выгоднее для него дружить с этими парнями. И в ноябре-97, ровно через год после появления у нас первой скандальной статьи о нем, газета «Новые известия» вышла на его деньги.

Так получилось, что спустя некоторое время на коктейле в казахском посольстве на Чистых прудах я оказался рядом с Б. А. Березовским. Нас познакомили, и я спросил:

— Как вам «Новые известия»?

— Мне очень нравятся! — был немедленный ответ. — Там ведь руководят талантливые журналисты. Полагаю, что вы о них так же думаете…

— Конечно, — согласился я.

Вернувшись из Токио, Агафонов пополнил новую неформальную команду, которую Игорь стал приближать к себе, часто встречаться с нею. Начиналась она с Дардыкина, присоединился Яков, третьим был Сергей. Но к концу 96-го года он по влиянию на Игоря и на обстановку в редакции вышел в лидеры этой тройки. Она и сыграет вскоре решающую роль в судьбе «Известий».