Вырываясь из советской системы

И вот он наступил, этот день, которого с невиданным интересом и с еще большим страхом ждало все население России. Как было объявлено заранее, с этого дня, 2 января 1992 года, начиналась радикальная экономическая реформа с переходом к свободным, рыночным ценам и тарифам на всевозможную продукцию, товары, работы, услуги.

Как, наверное, и все москвичи, я прошелся в этот и ближайшие дни по магазинам и увидел, что сразу сбылись самые мрачные предсказания: цены резко взлетели, некоторые в разы. Но на торговых полках уже обозначились и некоторые признаки возможных перемен к лучшему. Сначала частник, а за ним государственная торговля смогли постепенно оживлять и разнообразить магазинные ландшафты. Продуктов, товаров появлялось больше, и уже одно это добавляло людям веры в будущее, но оно продолжало нести всё новые и новые испытания. Либерализация экономики вела к галопирующей инфляции, снижению реальных зарплат и пенсий, обесцениванию банковских накоплений, резкому падению уровня жизни.

Естественно, что отпуск цен обострил в обществе давнее недовольство, и оно нарастало с каждым днем. Отражая его, значительная часть российской прессы, еще недавно громко призывавшая к рынку, стала осуждать шоковую терапию. «Известия» не дрогнули — заняли твердую позицию по поддержке реформ, время от времени предоставляя слово их идеологу и главному проводнику Егору Гайдару. Сам он с пониманием относился к причинам общественного нетерпения: люди слишком долго ждали перемен к лучшему. «Труднее объяснить, — говорил Гайдар в интервью Михаилу Бергеру, — что в наших условиях дистанция между решением на макроуровне и результатом на уровне потребителя велика, как само государство. Требуется хоть какое-то время, чтобы заработали новые стимулы и интересы, требуются огромные усилия, чтобы сломать традиционную распределительную систему, не знающую других условий работы, кроме условий дефицита».

Оказалось, что людское нетерпение кое-кому было выгодно. Всего лишь на одиннадцатый день после начала реформ, 13 января удар по ним нанес не кто-нибудь, а глава российского парламента Руслан Хасбулатов. Встретившись накануне с жителями Рязани, посочувствовав им, он сразу же по возвращении в Москву использовал в качестве повода малозначащую протокольную встречу с итальянскими сенаторами и внезапно заявил перед телекамерами на всю страну, что «сейчас складывается такая ситуация, когда уже можно предложить президенту сменить практически недееспособное правительство». Заметив, что парламент может сделать это и сам, опираясь на Конституцию, Хасбулатов добавил: «Президенту надо дистанцироваться от не просто неудачного, а неквалифицированного правительства». Несколько часов спустя, выступая на заседании Президиума Верховного Совета, он сказал еще больше, а именно: это была ошибка — доверить президенту формировать правительство, впредь это должен делать только парламент.

Вылетая на следующий день в Брянск, Ельцин в ответ на вопросы журналистов у трапа самолета заявил: «Бывают иногда эмоциональные всплески у любого руководителя. Правительство не перчатки. Принимать законы легче, чем их реализовывать. Я буду защищать правительство».

Так начиналось в российских верхах трагическое противостояние, которое осенью 93-го года приведет к гражданской войне в Москве и мимо которого все это время не могли проходить — и не проходили — «Известия». Уже в вечернем выпуске 14 января половина первой полосы была отдана материалам в связи с беспрецедентными высказываниями спикера, получившими резко критическую оценку газеты. В следующем номере, также на первой полосе, «Известия» публикуют интервью государственного секретаря Бурбулиса, которому надлежало объясняться от имени правительства. Он заявил: «Доверия у нынешнего правительства достаточно, и прежде всего потому, что его возглавляет избранный и поддерживаемый народом президент, убежденный в правильности, последовательности и необратимости принимаемых мер по выходу из кризиса, убежденный в солидарной ответственности, которую мы на себя взяли». Оставаясь верным своей дипломатической манере выражаться, Бурбулис не скрывал, что думает он, а значит, и Ельцин, о Хасбулатове: «Сегодня нередко мы имеем дело с политиками, по разным причинам оказавшимися неспособными понять и принять объективную логику реформ, найти в них свое место, и потому они порой всю свою боль, уровень понимания происходящего вкладывают в политические декларации».

Через несколько дней, совершая очередной выпад против правительства и президента, спикер обрушился еще и на прессу, заявив, что она подает пример западным журналистам в критике российского парламента. Угрожающе закончил: «Кому нужна такая пресса?.. В общем, я прошу сделать серьезные выводы, очень серьезные. Если кто-то думает, что так мы будем терпеть, они ошибаются. Одни терпели — ушли в небытие».

На момент, когда произносились эти слова, журналистский мир еще мало знал о таких качествах Хасбулатова, как злобность, мстительность. Оставалось немного времени до того, как эти качества вместе с январскими угрозами прессе проявятся по отношению к «Известиям». А пока мы, внимательно отслеживая события, продолжаем жить своими внутренними заботами.

На одной из первых в 1992 году летучек Голембиовский провозгласил:

— Нынешний год мы должны сделать годом становления «Известий» в новых условиях.

Новые условия еще предстояло осознать. Все понимали, что переход страны к рынку, заявленный нами статус независимого издания вызовут перемены в жизни редакции. Но какие, что придется менять и как менять? Пока никто не задумывается о том, что под угрозой могут оказаться те социальные, бытовые преимущества, которые отличают «Известия» от абсолютного большинства журналистских коллективов России. Если и заходит речь о ранее нажитых газетой благах и удобствах, то под одним углом: как их можно улучшить. Вот и сейчас, на этой летучке, неожиданно звучит вопрос, далекий от содержания газеты, — его поднимает Элла Меркель (Максимова), специальный корреспондент из плеяды знаменитых золотых перьев «Известий»:

— Считаю себя вправе коснуться одной темы, не имеющей отношения к номерам недели. Надеюсь, что демократический дух жизни нашего коллектива позволит понять меня правильно. Я делаю сейчас очень острый, я бы сказала, склочно острый материал. И вот мне надо было срочно попасть в студию Грекова. Люди там согласились на беседу со скрипом, и я понимала, что если не буду там через 15–20 минут, то другой возможности кое-что узнать не представится. Попросила машину у Цыганова (один из моих замов, курирующий автодиспетчерскую издательства, о нем еще будет речь. — В. З. ). Он отказал: машины только для работы по номеру. Побежала к Николаю Давыдовичу (Боднарук, зам главного. — В. З. ), конечно, он разрешил взять свою машину, и я успела. Но нормально ли такое положение? Девять человек в редакции пользуются персональными машинами, и шесть остаются на всех остальных. Мои профессиональные интересы и моральные принципы ничуть не затрагивает тот факт, что заместителей главного редактора утром привозят, а вечером увозят с работы. Меня это абсолютно не трогает. Но, простите, в течение дня машины равно нужны всем — и Боднаруку, и Друзенко, и Мамлееву, и мне. Иногда спецкору даже нужнее. А девять водителей сидят без дела, играют в домино, а ты мечешься по редакции — к кому удобнее кинуться с просьбой. И пусть отказов не бывает, все равно, это унизительно и это — во вред. Бывает, хозяева машин уезжают в командировку, но машины все равно остаются и на это время за ними. Это — отрыжка командно-административных нравов, с которыми нашей редакции надо, наконец, расстаться. У меня есть предложение. Пусть в течение дня из девяти персональных машин в распоряжении девяти владельцев остаются две, три, а остальные обслуживают всех.

Слушая Эллу, я вспомнил, как был поражен, когда двадцать лет назад отправлялся в первую репортерскую командировку от «Известий». Еще плохо зная Москву, я спросил редактора своего отдела Пономаренко, как лучше рано утром добраться до Домодедова, на что Юрий Васильевич ответил: «Нет проблем», — и велел секретарше отдела написать заявку на машину в диспетчерскую издательства, назвав мою фамилию, домашний адрес, час отъезда, аэропорт. У меня был и обратный билет, в заявке указали и дату возвращения, номер рейса. К большому удовольствию все сработало четко — и перед вылетом, и после прилета.

Что ж, будучи богатой конторой, «Известия» могли себе такое позволять: отвозить на вокзалы, в аэропорты и встречать своих командированных сотрудников, независимо от должности. Это правило действовало многие годы, сбои пошли уже на закате перестройки, когда в целях экономии издательство начало сокращать число машин. Но только так называемых разъездных, а не персональных. Как играли с утра до вечера их шоферы в домино при большевиках, так и продолжили они стучать любимыми костями при демократах. Как раньше ничуть не беспокоило это руководителей газеты, так и новое, демократическое начальство продолжало охотно пользоваться персональной автомобильной привилегией (до которой лично я по должности не дорос), иногда ее все же стесняясь.

Н. Боднарук, после выступления Э. Меркель. Понимаете, я сижу и думаю — а что такое «персональная машина»? Я лично ничего не имею против того, чтобы ею пользовались другие сотрудники, как и всеми машинами, которые имеются в издательстве. Мне она не нужна, когда я в редакции… А то получается, что я здесь сижу и краснею, словно на этой машине огурцы на рынок вожу, когда нахожусь здесь. Давайте, наконец, соберемся и примем решение на этот счет.

И. Голембиовский. Персональные машины, безусловно, анахронизм. Но отношения редакции с издательством таковы, что если сегодня мы все откажемся от персональных, количество машин для нужд редакции не увеличится. Называя себя демократической организацией, мы живем в рамках достаточно старой системы.

Главного «анахронизма» уже не осталось. Это было заведенное еще при Ленине «лечебное питание» для высокой советской номенклатуры, куда с годами вошла и редколлегия «Известий». Многие десятилетия «лечебное питание» представляло собой почти бесплатные наборы дефицитнейших продуктов. Именуемая в народе как «спецпаек», «кремлевка», «кормушка», «авоська», эта привилегия сыграла великую контрреволюционную роль, настраивая широкие массы против советской власти. Она явилась одной из самых обсуждаемых антисоветских тем в начале перестройки, и ее отменили еще до того, как я мог бы ею хоть один раз воспользоваться — то есть до того, как меня назначили ответственным секретарем. А вот другие «анахронизмы» продолжали у нас действовать.

В отличие от мировых революций прошлогодний августовский переворот в «Известиях» не вызвал социальных катаклизмов, в редакции все осталось без перемен. Как были в буфете для членов редколлегии ложки и вилки из качественной стали, а в общей столовой из дешевого алюминия, так оно и продолжало быть. Как значились раньше в меню начальников борщ украинский с пампушками, суп фасолевый с грибами, антрекоты и эскалопы, плов с говядиной, домашние пельмени, оладьи с изюмом и кисель из черной смородины, а у подчиненных меню вдвое короче и с названиями попроще — так оба пищеблока и продолжали кормить своих клиентов. Единственное, что поменялось, говоря о буфете, так это едоки. До августа 91-го они были назначены Центральным Комитетом КПСС, после — избраны родным коллективом и отобраны своим же товарищем, ставшим главным редактором. Но двое из новых членов коллегии не позволили себе оторваться от народных масс, это были Иллеш и Плутник, ни разу не переступившие порога начальственного буфета. Возможно, они не переносили даже легкого чесночного запаха борща с пампушками. У меня на него аллергии не было, я улавливал его зов еще находясь в своем кабинете, самом ближайшем к буфетной кухне.

Как и в советское время, в 92-м году не только члены коллегии, но и все редакторы отделов, их замы, работники секретариата, некоторые обозреватели были прикреплены к поликлиникам кремлевской системы здравоохранения, правда, разных уровней. По-прежнему оставалась доступной для многих весьма комфортная по тем временам круглогодичная база отдыха издательства на живописнейшем берегу реки Пахры. Там же стояли и уютные коттеджи со всеми удобствами для руководящего состава редакции и полит-обозревателей. В одном из таких коттеджей пару зим провел и я с семьей, передав потом занимаемую мной его половину семье Плутника. Это удовольствие, в отличие от спецбуфета, он не стал игнорировать.

Особо важным номенклатурным атрибутом всегда смотрелась в «Известиях» правительственная связь с ее массивными аппаратами цвета слоновой кости и ввинченными в них стальными гербами СССР. Не спешили мы расставаться с этим атрибутом. Сохранились телефонные списки редакции 1992–1997 годов, в которых я насчитал семнадцать (!) «вертушек» с пятизначным набором, — такими были номера второй правительственной связи. В кабинете главного редактора стоял еще и аппарат первой, более высокой правительственной связи — для чиновников уровня министра. А еще здесь находилось то черное устройство, которое хотя и напоминало о себе крайне редко, но постоянно свидетельствовало о высочайшем государственном доверии к хозяину кабинета. Это был исключающий возможность прослушивания аппарат ВЧ — высокочастотной телефонной связи, по которой только и можно вести сверхсекретные разговоры. «С кем и о чем ты проявляешь бдительность по ВЧ?» — спросил я однажды Игоря. «Последний раз, — ответил он, — снимал трубку дней десять назад. Звонил Полторанин, звал на обед». Кабинет министра Полторанина находился на другой стороне Пушкинской площади.

Ну и конечно, нельзя не сказать о том «анахронизме» в «Известиях», который у отечественных коллег вызывал немалую зависть, у иностранных — искреннее удивление, а иногда и плохо скрываемую усмешку. Это едва ли не рекордное на планете обилие недвижимости на одну журналистскую душу.

В отличие от редакций зарубежных газет, где рабочие места большей части журналистов находятся в одном помещении, у нас было все иначе. Когда в 1977 году мы въезжали в это здание с окнами на улицу Горького (нынешнюю Тверскую), лишь немногих корреспондентов рассадили по двое в одной комнате, остальным выделили отдельные кабинеты — спецкорам, редакторам отделов и их замам, политическим обозревателям, заместителям главного редактора. Чем выше была должность, тем больше доставался кабинет. У главного редактора он вообще необозримый, в 166,4 квадратных метра, с персональным санузлом, отсеками для приема пищи, отдыха, для секретаря. Второе место по площади занимал мой (ответственного секретаря) кабинет — 60 квадратных метров, в 7,5 раза больше моего домашнего кабинетика, служившего еще и спальней и казавшегося мне идеальным местом для работы за столом. Правда, в этом семейном уголке я не проводил заседаний, но для них достаточно было бы площади и втрое меньшей, чем располагала моя должность.

Сильнейшее впечатление производил на гостей огромный Круглый зал — амфитеатр для собраний, летучек, кинопросмотров, встреч со знаменитостями всех мастей от политиков до спортсменов. Вряд ли в какой другой редакции была такая, как у нас, гигантская и оборудованная всем необходимым библиотека, насчитывающая около ста тысяч названий книг, включая и всевозможную справочную литературу. Здесь же хранились подшивки «Известий», начиная с первого номера от 13 марта 1917 года, и регулярно пополняемые подшивки основных центральных, республиканских, областных газет СССР.

Кроме общей столовой и буфета для комсостава работали кафетерии на втором и седьмом этажах. Имелась у нас и своя парикмахерская, постоянными клиентами которой бывали в разные годы два главных редактора — Алексеев и Голембиовский. Само здание вобрало новейшие на момент его строительства энергетические и сантехнические устройства, системы кондиционирования, вентиляции и пылеудаления, внешней и внутренней телефонии, пневмопочту. Для его отделки было использовано обилие мрамора, дорогой мозаики, сияющего паркета. Вся мебель заказывалась в Финляндии: удобные стулья и мягкие кресла, большие столы, вместительные шкафы… Прошедшие после новоселья пятнадцать лет поубавили лоска, но небывалый в журналистских сферах простор и комфорт для известинцев сохранились.

Когда Голембиовский включился в начатый Эллой Меркель разговор о машинах, органично всплыла и тема кабинетов. Сказав, что мы используем свое здание поразительно неэффективно, Игорь сообщил, что он считает нужным принять решение, которое «вызовет неудовольствие и напряжение»:

— Постараемся сделать все с наименьшими издержками, но принцип будет такой: право работать в отдельном кабинете будет исключительным. В больших комнатах придется сидеть, возможно, по три человека, это не очень приятно, но, к сожалению, на это идти нас заставляет жизнь, а не прихоть. Надо это сделать спокойно, учитывая интересы всех.

Я не припомню, чтобы проведенное некоторое уплотнение кабинетов вызвало какое-то неудовольствие или напряжение. Но чтобы вместо персональных машин иметь больше разъездных, чтобы сдать в аренду освободившуюся площадь, оставлять редакции больше денег от публикации рекламы, повышать зарплату при диких скачках цен, закупать компьютеры, улучшать работу столовой, чтобы решать все старые и возникающие новые вопросы, необходимо было обязательное условие — получить юридическое право всем этим заниматься. Как и в предыдущие семьдесят лет, в начале 1992 года газета оставалась лишь частью издательства, не имеющей никаких хозяйственных полномочий. Их требовалось добиться.

Я получил задание ускорить подготовку устава редакции, что и было сделано с участием юридической команды Михаила Федотова. 29 января устав принимается и утверждается общим собранием журналистского коллектива. 5 февраля его регистрирует Межведомственная комиссия по общественным объединениям и вносит в реестр Моссовета по средствам массовой информации. Эти спешные первые шаги к нашей хозяйственной самостоятельности открывали путь для дальнейших действий. А их проговорили сначала между собой Голембиовский как главный редактор и Лаптев как гендиректор концерна. Теперь уже приняли эстафету другие юристы, издательские.

Под вечер 24 февраля в присутствии членов редколлегии в раскрепощенной дружеской обстановке Игорь Несторович и Иван Дмитриевич подписывают Учредительный договор о создании и деятельности товарищества с ограниченной ответственностью (ТОО) «Редакция газеты “Известия”». Здесь же пущен по кругу для ознакомления написанный издательскими юристами проект еще одного документа — Устава «Редакции газеты “Известия”». Если подготовленный группой Федотова был уставом средства массовой информации, то, вбирая его элементы, новый проект касался уже деятельности «Известий» как предприятия. Не отрываясь от рюмок и бокалов, не вникая в нюансы формулировок, восприняв этот проект как срочно нужный документ, редколлегия поддержала предложение созывать собрание для его принятия. Кто-то сказал: «А чего тянуть — давайте завтра!». Решили: послезавтра.

Передо мной протокол состоявшегося 26 февраля общего собрания. Всего одна страница, внизу две подписи: председатель В. Т. Захарько, секретарь В. В. Антонов (помощник Лаптева, многолетний кадровик «Известий». — В. З.). Все вспоминается смутно, поэтому не отклоняюсь от текста.

Присутствуют 300 человек — представители концерна и редакции.

Повестка дня:

1. Учреждение ТОО «Редакция газеты “Известия”».

2. Утверждение Устава «Редакции газеты “Известия”» и подписание Учредительного договора о создании и деятельности ТОО «Редакция газеты “Известия”».

3. Выборы председателя правления ТОО «Редакция газеты “Известия”».

Слушали: тт. Голембиовского И. Н., Макарова Ю. И., Лаптева И. Д., Друзенко А. И.

Постановили: учредить… утвердить… избрать… Кандидатура одна — Голембиовский. Решение принято единогласно открытым голосованием.

Согласно принятым документам, ТОО «Редакция газеты “Известия”» объявлялось правопреемником газеты «Известия» как средства массовой информации. Становясь юридическим лицом, редакция получала право действовать на принципах хозрасчета, самофинансирования, самоокупаемости и самоуправления. Уставный фонд был определен в сумме 500 тысяч рублей. Учредители обладали следующими долями: концерн — 5, газета — 495.

Сухой протокол собрания с коротким списком выступающих, со стопроцентным, единогласным голосованием свидетельствует, что собрание было формальным. Оглядываясь сейчас в прошлое, с удивлением вижу, что ни один из нас, участников собрания, не обратил внимания на то, что издательские юристы не разделили в уставе совершенно разные виды деятельности (хозяйственную и чисто газетную, творческую), практически смешали понятия: «предприятие» — «средство массовой информации», «журналистский коллектив» — «трудовой коллектив». Высший орган управления товариществом — правление — не избиралось, а им механически названа редакционная коллегия. Причем правлением (на бумаге) стала редколлегия в полном ее составе, тогда как почти все мы не шибко разбирались в хозяйственных и финансовых сложностях.

В итоге наши первые уставные документы способствовали тому, что вся власть в коллективе сосредоточивалась в одних руках — председателя правления, он же главный редактор, он же еще и председатель правления совместного предприятия «“Известия” — Бурда». Если в содержании газеты Игорь опирался на мощь всей редакции, она могла на одном с ним профессиональном уровне многое обсуждать и о многом спорить, нередко переубеждать его, то в области экономики он не имел такого коллективного противовеса. А высокая самооценка свое брала — видел себя грамотнее остальных и не находил особенно нужным интересоваться мнениями других, кроме, конечно, Гонзальеза. Не всегда советовался даже с доктором экономических наук Лацисом. Правда, Отто хорошо знал макро-экономику, а в тонкости реальной экономики, на уровне предприятий, он не вникал.

Но какие бы негативные последствия ни закладывались в начале самостоятельной жизни «Известий» в юридические документы, надо отдать должное Игорю — на этом этапе его энергия и настойчивость обеспечили выживаемость газеты. 10 марта Московская регистрационная палата занесла данные в реестр РСФСР и выдала нам свидетельство № 009.329 о том, что создана такая компания — «“Редакция газеты «Известия»” в форме товарищества с ограниченной ответственностью». Наконец мы получили право вести хозяйственную деятельность. Через несколько дней были открыты текущий, расчетный, валютный счета, и денежный поток за рекламу и газету, направлявшийся в издательство и совместное предприятие «“Известия” — Бурда», стал постепенно поворачиваться и в сторону редакции. На летучке 8 апреля Игорь сообщил:

— Мы не занимались финансами, теперь придется. Решено создать финансовую службу. В глазах издательства это выглядит, как попытка редакции отделиться, на самом деле речь о другом. Сегодня все содержание редакции, вся наша производственная деятельность должны обойтись в 28 миллионов рублей. Эти деньги мы и возьмем на наш счет. Оставим себе и резерв на увеличение зарплаты, гонорара и т. д. Все остальные заработанные нами деньги будут переданы в издательство на расходы по изданию газеты. Если окажется прибыль, мы, безусловно, поделим ее с издательством.

Вскоре в составе редакции появился финансово-экономический отдел. Его заведующей — главным бухгалтером была назначена по переводу из издательства опытный специалист Марина Вадимовна Астапова. По ее предложению в штат отдела приняли еще семь бухгалтеров и одного кассира, для которых на восьмом этаже выделили три освободившихся кабинета и на шестом этаже — комнату для кассы. Когда на редколлегии Иллеш выразил сомнение, нужен ли нам такой большой бухгалтерский отряд, ответил Гонзальез:

— По ходу дела посмотрим. Надо будет — сократим.

Появление своей бухгалтерии помогло, в частности, упростить, а точнее — привести в нормальное состояние финансовую документацию, которую вели зарубежные корреспонденты «Известий». Раньше здесь процветал полный идиотизм. Чуть ли не Минфином расписывалось до мелочей, до скрепок и веников, на что собкор мог тратить деньги, присылаемые из Москвы. Строго требовалось соблюдать все указанные в инструкции статьи расходов. Нельзя было ни доллара (франка, песо, юаня, драхмы и т. д.) перебросить из статьи, скажем, «Приобретение хозяйственного инвентаря» в статью «Приобретение литературы» или «Оказание медицинской помощи». Нельзя было утерять ни одного кассового чека, ни одной платежки, иначе издательская бухгалтерия не поверит тебе, что ты действительно оплатил стоимость туалетной бумаги или купил бензин для своей корреспондентской машины. Самое неприятное из всего того, что я вспоминаю о своей собкоровской жизни в Болгарии, — это составление ежеквартальных финансовых отчетов с платежками на каждую стотинку, примерно равную советской копейке.

По предложению Владимира Надеина и редактора международной редакции Андрея Остальского редколлегия исключила из периодической отчетности множество статей, оставив лишь четыре. Это — «Аренда помещений», «Связь», «Командировки» ну и, понятно, «Зарплата». Все средства из выброшенных статей включались в зарплату корреспондента, и он уже сам решал по мере необходимости, сколько и на что тратить. На крупные приобретения (например, машина, мебель, компьютеры и т. п.) деньги должны были выделяться по специальному решению редколлегии.

С учетом этих изменений был установлен уровень расходов в следующих размерах (в долларах США) на 1992-й и ближайшие годы:

Все эти расчеты сделаны с учетом цен в местах аккредитации собкоров, в обслуживаемых ими регионах. Все средства для зарубежной корсети перечислялись со счета совместного предприятия «“Известия” — Бурда», а заработаны они были на публикации валютной рекламы.

Принят и ряд постановлений по внутренней корреспондентской сети. Упразднены корпункты газеты в Саратове, Усть-Каменогорске. Сокращены собкоры А. Зиновьев (Уфа), М. Кургалина (Барнаул), В. Самедов (Баку), В. Сбитнев (Иркутск), А. Сабиров (Казань), Г. Щербина (Челябинск). На контрактную систему переведены С. Жигалов (Самара), А. Казиханов (Нальчик), А. Карпов (Душанбе), В. Кулагин (Курск), В. Кулешов (Ашхабад), Н. Лисовенко (Донецк), В. Невельский (С.-Петербург), Ю. Переплеткин (Тюмень), А. Рябушкин (Бишкек), А. Соловьев (Вологда), О. Стефашин (Караганда).

Было принято и решение по еженедельному приложению «Жизнь», ранее выходившему под названием «Союз». Оно появилось в 1989 году при «Известиях» без ведома самой газеты — приказом руководства Верховного Совета СССР, лично А. И. Лукьянова. Этому изданию предписывалась важная пропагандистская роль по сохранению уже дававшего мощные трещины Союза Советских республик. Были выделены немалые деньги, без учета возможного спроса назначен большой тираж. После распада страны и исчезновения Президиума Верховного Совета СССР спонсорских денег не стало. В условиях растущей конкуренции на газетном рынке еженедельник не смог держаться на плаву. Не помогла и смена названия с «Союза» на «Жизнь». Тираж падал, число читателей сокращалось, что не способствовало поступлению рекламы. Учитывая экономическую бесперспективность издания, редколлегия сочла нецелесообразным его дальнейший выпуск. Это было тяжелое решение, оно касалось судеб более пятидесяти человек и принималось не с первого захода. Ликвидационную комиссию возглавил главный редактор «Жизни» Лев Корнешов, в свое время направленный Лаптевым в еженедельник с должности заместителя главного редактора «Известий», которую он занял еще при Алексееве в 1978 году, а до этого был главным редактором «Комсомольской правды». С окончанием процедурных дел по еженедельнику Корнешов создал журнал «Эмиграция», но раскрутить его не удалось, и он ушел на вольные литературные хлеба, к которым тянулся всю свою журналистскую жизнь.

 

Союз с гигантами мировой газетной индустрии

В конце мая 92-го в Санкт-Петербурге состоялась международная конференция, посвященная проблемам становления свободной демократической прессы в России. Одним из двух ее спонсоров-соучредителей была американская неправительственная организация «Freedom Forum», широко известная своими исследованиями состояния политических и гражданских свобод в мире. Вторым спонсором-соучредителем выступили «Известия», которые взяли на себя небольшие расходы по встречам и проводам участников, переводам с английского языка на русский (и наоборот) документации, закупке канцтоваров, памятным сувенирам. Главным же было не материальное, а имиджевое участие «Известий», на которое охотно откликнулись многие СМИ двух стран. В конференции приняли участие владельцы и главные редакторы газет «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс», «Бостон глоб», корпорации Хёрста, «Крисчен сайенс монитор», «Нью-Йорк дейли ньюс», «Лос Анджелес таймс», «Майами геральд», «Даллас морнинг ньюс», «Филадельфия инкуайрер», «Интернэшнл геральд трибюн» и другие. Со стороны России участниками стали «Независимая газета», «Московские новости», «Московский комсомолец», «Литературная газета», «Огонек», агентство «Интерфакс», многие региональные издания.

Оргкомитет конференции возглавлял Голембиовский, его заместителем был Надеин. Он и рассказывал мне о состоявшихся задушевных разговорах в кулуарах конференции с редакторами из Воронежа, Курска, Новгорода, Тюмени, других городов, которые высказывали желание сделать свои газеты дочерними изданиями «Известий». Об этом не однажды заходила речь и в самих «Известиях». Но Игорю и Гонзальезу такие сделки казались в финансовом отношении не перспективными. Другое дело — богатые западные авторитеты, с которыми было бы желательно наладить сотрудничество. Тем более что первый опыт в этой сфере уже нарабатывался.

Еще до того как редакция получила право на самостоятельную хозяйственную деятельность, включая внешнеэкономическую, завершились переговоры с корпорацией Хёрста о выпуске российско-американской газеты «Wе/Мы», а для формальностей с нашей стороны использовался статус концерна «Известия». 27 января в редакции было заключено соглашение о создании совместного предприятия по изданию этой газеты. В присутствии американского посла в Москве Роберта Страусса его подписали Игорь Голембиовский и президент корпорации Хёрста Фрэнк Беннак.

Сообщая об этом в тот же день, «Известия» рассказали, что новая газета будет выпускаться на русском и английском языках одновременно в Вашингтоне и Москве двумя параллельно работающими редакциями со смешанным российско-американским составом. Главным редактором был утвержден опытнейший газетчик, недавний собкор в Финляндии Владимир Шмыгановский, заместителем — Борис Иванов, до этого работавший нашим собкором в США. 1 февраля в Вашингтон вылетела известинская команда для работы в американской редакции в составе: Сергей Дардыкин (с супругой и дочерью), Александр Аничкин (также с супругой и дочерью) и холостой на тот момент Александр Иванько.

Срок этих командировок устанавливался в три года, но был сокращен чуть ли не вдвое — проект оказался убыточным. Время не закрепило первый успех, датированный еще июлем 1990 года, когда вышел пробный номер «Wе/Мы» тиражом в 135 тысяч экземпляров. Пущенный в продажу в Москве, Ленинграде и Киеве, он разошелся в первый же день. Учитывая такой спрос, «Известия» хотели быстро перейти к регулярному выпуску, но американцы не торопились, увязывали свою готовность с событиями и ситуацией в Советском Союзе. Реализацию идеи очень задержали погромы в Баку, кровь в Вильнюсе, путч в Москве. Тем временем в Америке падал интерес к нашей стране, а у нас увядала привлекательность образа Америки. Участники совместного проекта согласились с тем, что наиболее подходящее время для его раскрутки упущено, и в конце 1993 года по инициативе «Известий» он был закрыт.

Еще не вышло и двух десятков номеров российско-американской газеты, как ускорились переговоры «Известий» с британской «Файнэншел таймс» о совместном издании — инициаторами были англичане. С 11 по 15 мая 92-го года мы принимали ответственных работников «ФТ» Уильяма Гибсона и Джонатана Райта, которым были неназойливо продемонстрированы наши смешные фирменные знаки внимания к важным гостям, говорящие о наших возможностях: встреча и проводы через депутатский зал аэропорта «Шереметьево» и посещение Большого театра с рукопожатием его руководства. Деловые разговоры за тремя обедами в редакции и двумя ужинами в ресторанах убедили каждую из сторон, что есть предмет для дальнейших встреч, которые потом проходили в Москве и Лондоне. Наконец, 26 июля через депутатский зал «Шереметьево» прибыла, а следующим вечером отбыла делегация руководителей «Файнэншел таймс» во главе с Д. Прайор-Палмером. Он и подписал с Голембиовским соглашение о совместном издании «Финансовых известий» — русско-британского еженедельного приложения к «Известиям».

Примерно за месяц до этого Игорь, рассказывая редколлегии о переговорах с англичанами, попросил нас подумать над тем, кто бы мог возглавить готовящееся приложение. Не знаю, кто и какие кандидатуры называл, но я вспомнил тогда прочитанную накануне в «Журналисте» умную статью о деловой журналистике совершенно незнакомого мне автора по фамилии Мурзин. По стилю изложения это был явно не спецкор «Правды» Александр Мурзин, написавший одну из книг за Брежнева. Его милая, красивая дочь Марина работала у нас в отделе культуры, занималась в основном кинематографом. Марину я и спросил о Мурзине из «Журналиста» — родственник, однофамилец? Оказалось, это родной брат Дима, мой коллега — ответственный секретарь бывшей газеты ЦК КПСС «Социалистическая индустрия», ставшей после путча «Трибуной». Я позвонил ему, мы встретились, часа три говорили, и я уверенно рекомендовал его Голембиовскому. После их долгой беседы Игорь сказал, что кандидатура достойная. Понравился Дима и представителям «Файнэншел таймс». 31 июля он был утвержден главным редактором и уже в этом качестве выведет российско-британское приложение к «Известиям» на хороший журналистский и коммерческий уровень.

Оно стало выходить с 29 октября раз в неделю объемом в восемь полос, тиражом около трехсот тысяч экземпляров. Вместе с Мурзиным его редакция насчитывала пятнадцать человек. В их число вошел и представитель «Известий» при редакции «ФТ» в Лондоне Андрей Остальский, который по этому случаю покинул нашу редколлегию. По окончании известинской командировки он останется жить в британской столице, будет возглавлять русскую службу Би-би-си. С первого номера приложения в нем стал работать и недавний выпускник журфака МГУ Егор Друзенко. Снисходительно-ироничные комментарии в его адрес, как сына второго лица в редакционной иерархии, прошли так же быстро, как и возникли. Егор сразу проявил себя весьма способным в жанре деловой журналистики. Успешно выступал и на страницах «Известий», впоследствии возглавил один из специализированных журналов, освещающих нефтегазовую отрасль.

Неисповедимы пути Господни. В июне 1997 года Мурзин станет вместо Голембиовского президентом акционерного общества «Редакция газеты “Известия”» и в один день подпишет два приказа: первый — об увольнении Игоря как главного редактора газеты и второй — о моем назначении на эту должность.

Но до этого еще далеко, целых пять лет. Еще мало что сбылось из провозглашенного в начале текущего, 92-го: это будет «год становления “Известий” в новых условиях». Мы еще только осмысливали эти условия, пытались к ним приспособиться, не подозревая, что вскоре с политических небес на нас обрушится реальная угроза уничтожения независимых «Известий».

 

Парламент против «Известий»

Начав с середины января угрожать журналистам, спикер Хасбулатов все чаще в числе «подкупленных и подрывных изданий» стал называть «Известия». Газета не отмалчивалась. Постоянно углубляясь, расширяясь, конфликт приобрел острейший политический характер. На него откликнулись все ветви власти, отечественная и мировая пресса, парламенты и главы многих государств, включая Конгресс и президента США. Опуская многие подробности, приведу лишь сжатую хронику этой остронапряженной, накаленной главы в истории не одних «Известий», а всей постсоветской российской журналистики.

14 февраля. В Белом доме экстренно собраны директора почти всех московских гостиниц. С десятиминутной речью выступил перед ними Хасбулатов. В присутствии министра внутренних дел Ерина и начальника московской милиции Мурашева он заявил, что из-за криминогенной обстановки в столице не надо селить в гостиницах чеченцев, а уже живущих потребовал выселить. В конце речи сказал, что директора, которые не выполнят эту его рекомендацию, будут уволены.

20 февраля. В этот день из 1700 мест, имеющихся в гостинице «Заря», 62 занимали жители Чечено-Ингушетии. В половине восьмого утра на них началась облава. В номера врывались люди в шлемах, скрывающих лица, в пятнистых униформах, с дубинками, автоматами. Ударами дубинок, сапогами поднимали спящих, ставили их лицом к стенке. Набрасывали наручники, сгоняли в автобус, на выходе из него, уже в милиции, молотили всех подряд. В длинном милицейском коридоре вдоль стен двумя шеренгами выстроились люди в таких же униформах — это тоже были омоновцы. Прогоняя сквозь строй доставленных 37 жильцов «Зари», били их по спинам, головам, шеям, ударами сапог передавая друг другу. На полу — кровь.

20–21 февраля. В «Известиях» и других газетах появились сообщения о чеченском погроме.

19 марта. «Известия» возвращаются к этой истории, публикуя большую статью «Облава». Автор — Ирина Дементьева, высший класс расследовательской журналистики. В своих материалах всегда скрупулезно точная, честная, ответственная за каждый факт, каждую фразу. Сенсационная статья заканчивалась словами, что «жестокие облавы с селекцией по национальному признаку — это свойство режимов, исторически оскандалившихся… Сегодня акция предпринимается против чеченцев. Завтра это будут украинцы, евреи, армяне, татары, азербайджанцы, другие нечистые. Завтра будут красные, белые, зеленые, тверские, рязанские, сибирские. Что может быть завтра, мы знаем. Мы этот урок уже проходили, и страшно, если не усвоили».

30 марта. Хасбулатов встречается с членами Комитета по средствам массовой информации Верховного Совета РФ и представителями печати. Он указывает журналистам на их место: «Пресса не должна тешить себя иллюзией, будто она — четвертая власть. Вы ничего не значите!». Не приводя доказательств, заявляет, что все крупные издания коррумпированы, служат российскому правительству и направляются им, соревнуясь в нападках на Верховный Совет. Больше всего достается «Известиям».

9 апреля. «Известия» печатают заметку собкора по Северному Кавказу Али Казиханова о том, что на тайном совещании во Владикавказе было решено дать 1,5 миллиона долларов за голову командира национальной гвардии Чечни, которая подчинялась генералу Дудаеву, президенту самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия. В этой же заметке было сказано, что в совещании приняли участие лидеры антидудаевской оппозиции, руководители МВД России и Северной Осетии. От кого-то из них наш собкор и получил сведения. Именно эта коротенькая публикация была использована в качестве повода для начала открытой атаки на «Известия».

Следующий день, 10 апреля. Во время работы в Москве VI съезда народных депутатов выступил депутат от Северной Осетии, первый замминистра внутренних дел республики Т. Батагов, который опроверг это сообщение газеты, после чего слово берет Хасбулатов. Сначала он иронично отзывается о Казиханове как о журналисте, и тут же, обращаясь к депутатам, переходит к главному, продуманному:

— Но раз вы заговорили о газете «Известия», я хотел бы вам сказать, что в начале съезда к нам, в Президиум Верховного Совета и президиум съезда, обращалось очень много депутатов. Они давали предложения по газете «Известия». Она испытывает большие трудности — задолжала уже, кажется, больше миллиарда рублей, и не потому, что это финансовые трудности, а скорее всего потому, что читатели перестали ее читать. Не особенно интересны вот эти материалы типа казихановских. Но вместе с тем людям дорога эта газета. Эта газета на протяжении десятков лет выступала как либеральная. Поэтому предлагают вновь ей вернуть статус газеты Советов всех уровней и просят Верховный Совет оказать помощь в этом плане именно как газете представительных органов власти. Может быть, до конца съезда надо будет принять такое решение. Тогда Советы всех уровней получат свою центральную газету «Известия» — авторитетную, с хорошими редакторами, с хорошими корреспондентами, с тем же Казихановым, другими известными лидерами этой газеты.

Для редакции все было понятным: взят курс на смену статуса газеты — с независимого на государственный с целью подчинить ее Верховному Совету.

11 апреля. Газета выходит с редакционной статьей: «Р. Хасбулатов предлагает “разобраться с «Известиями»”, “Известия” предлагают уважать закон». Выдержки из нее:

На данный момент мы не можем сделать окончательный вывод, кто прав — наш корреспондент или народный депутат из Северной Осетии, чей призыв к руководству «Известий» разобраться по существу публикации совершенно правомерен. В случае если действительно опубликована недостоверная информация, газета принесет извинения, а автор публикации будет привлечен к служебной ответственности.

Но что абсолютно очевидно — так это то, что спикер парламента воспользовался этим поводом, чтобы, во-первых, дать искаженную оценку деятельности нашей газеты вообще, а во-вторых, выдвинуть предложение, которое никоим образом не согласуется с законом.

Предлагая изменить статус «Известий», Хасбулатов, по сути, ставит вопрос о перерегистрации действующего издания или закрытии его, благословляя тем самым нарушение целого ряда статей законов (в частности, 9-я, 11-я, 15-я и 16-я)… Нельзя не задаться вопросом, в какой политической реальности видит себя человек, занимающий столь ответственный пост в Российском государстве? Где понимание элементарных азов демократии и законности?..

14 апреля. На Съезде народных депутатов звучат требования «обратить внимание на выступления прессы, особенно “Известий” и дать им оценку». Абсолютным большинством голосов («за» — 695, «против» — 191, «воздержалось» — 27) принимается постановление: рассмотреть вопрос о политике средств массовой информации. Предлагается заслушать на одном из заседаний съезда вице-премьера, министра печати и информации Михаила Полторанина.

Пока Полторанин готовился к этому выступлению, набрасывал его тезисы, произошел эпизод, о котором он рассказывает в своей книге «Власть в тротиловом эквиваленте», вышедшей в 2011 году:

Однажды поздним вечером я ехал из Кремля домой, и мне в машину позвонил Хасбулатов. После недолгих прелюдий он сказал:

— Президиум Верховного Совета просит вас закрыть газету «Известия».

— Как закрыть? На каком основании? — опешил я. — Закона они не нарушили ни разу.

— Нарушили не нарушили, какая разница, — начал заводиться Руслан Имранович, — у них юристы сверяют каждую запятую, а вы найдите повод — вы же министр печати. Группа дельцов прикарманила массовое издание и третирует неугодный ей Верховный Совет. Чей заказ они там выполняют, не знаю.

Я сказал, что идея Президиума Верховного Совета очень плохая — это рудимент сусловщины. Одной рукой парламент давал свободе слова дорогу, а другой — хотел затыкать критике рот. «Ты берешься за молнию вместо ответа — значит, ты, Зевс, не прав!». У Верховного Совета свое издание — «Российская газета», своя телекомпания — ВГТРК, где председатель Олег Попцов дружен с Хасбулатовым, сеть своих средств массовой информации в регионах… Сколько возможностей размазать «Известия», если они не правы, но размазывать надо в дискуссиях, а не запретительным катком.

Почти каждый рабочий день VI съезда народных депутатов начинался с атаки на прессу. Сама пресса серьезно готовилась к отражению все усиливающегося давления со стороны консервативных сил. Зная об этом, руководство съезда пошло на попятную, сняв с обсуждения вопрос «О политике средств массовой информации». Но вице-премьер, министр печати и информации подготовился…

21 апреля. «Известия» публикуют его несостоявшуюся речь, которая никак не могла понравиться главе парламента и большинству депутатов. Отметив, что в течение двух последних лет в России сделано все, чтобы ни президент, ни Верховный Совет, ни правительство, ни тем более Министерство печати не имели возможности держать в руках вожжи от прессы, Полторанин коснулся больной темы — конфликтных взаимоотношений между депутатским корпусом и прессой. На его взгляд, существуют два источника разрастающегося конфликта: запредельное поведение спикера Хасбулатова и деструктивная позиция немалой части депутатов. Речь, она же статья, заканчивалась утверждением, что сегодня реалии таковы: кто попытается кричать на прессу с любых высот должностей — сорвет голос; кто попытается стучать на нее кулаком — отобьет себе руки; кто попытается закрепостить свободное слово — тот обречет себя на политическую смерть.

22 апреля. Газета печатает материал репортера Игоря Андреева, специально вылетавшего в Чечню для проверки ранее опубликованного сообщения Али Казиханова. Подтвердилось, что наш собкор был точен в своей информации.

2 июня. Газета публикует статью Михаила Бергера «Домыслы об иждивенчестве “Известий” опровергаются фактами». В ней разъясняется, что «Известия» Верховному Совету СССР никогда не принадлежали. Президиум же Верховного Совета был лишь издателем, но не владельцем газеты, издательства, зданий и оборудования. Не имеют под собой никаких оснований и утверждения, что «Известия» строились на народные деньги, поэтому, дескать, им самим здесь ничего не принадлежит.

В статье приводились сведения из документов финансовой отчетности издательства. Из них было видно, что только за последние пятнадцать лет — с 1977 по 1991 год включительно — суммарная прибыль комбината составила 683 миллиона рублей, 434 миллиона из них перечислены в бюджет. Остальное истрачено на содержание и развитие всего комплекса «Известий», включая новое строительство. За счет амортизационных отчислений и прибыли были построены новый редакционный корпус и конференц-зал, начато строительство полиграфического комбината. По существующей до последнего времени практике государство просто разрешало «Известиям», которые в списках Госплана проходили отдельной строкой как министерство или ведомство, тратить на свои нужды часть прибыли, но никак не отдавало нам чьи-то чужие, казенные, или «народные» деньги. Единственное, что «Известия» получали от казны, — это валюту на содержание зарубежной сети и приобретение некоторого оборудования. Тогда все валютные расходы шли только по централизованному распределению, и никто не имел собственного валютного счета. Но и выделенная нам валюта по любому — на момент ее выделения — курсу значительно перекрывалась отчислениями известинской прибыли в бюджет.

«Как, зная все это, — говорилось в статье, — не обеспокоиться уровнем компетентности некоторых депутатов, которые при этом обсуждают, а главное — принимают решения, определяющие основы экономической жизни России».

10 июля. Смысл публикаций во многих сегодняшних газетах отражен в известинском заголовке: «В парламенте России готовится наступление на свободу прессы». Речь уже не только об «Известиях», в этот раз больше имеется в виду проект постановления «О государственной политике в области средств массовой информации», которым предусматривается создание Наблюдательного совета по СМИ с огромными полномочиями в области кадровой политики и финансирования телевидения, радио, газет.

По этому проекту Наблюдательный совет наделяется правом «давать рекомендации, обязательные к исполнению». Предполагается, что он будет создан из «представителей депутатских фракций, комиссий палат, комитетов ВС и его органов, представителей различных общественно-политических партий и движений». По мнению «Известий», отсутствие влиятельных, вполне сформировавшихся политических фракций в парламенте открывает широкое поле для закулисных интриг формирования совета, что уже подтверждается в процессе подготовки данного постановления — от работы над ним отстранен председатель комитета по СМИ Брагин. Подготовка документа поручена председателю Совета Республики Рябову. «Известия» пишут, что в нем закладываются позиции, которые «должны обеспечить руководству Верховного Совета простор для решающих кадровых перемен и выборочной финансовой поддержки средств массовой информации». Вывод газеты: если данный проект будет принят на предстоящей сессии Верховного Совета и претворен в жизнь, то Хасбулатов сможет стать фактическим повелителем российских средств массовой информации.

13 июля. Мы чувствовали, мы знали, что приближаются день и час решительных действий против «Известий». Этот момент наступил в понедельник 13 июля в 10 часов утра.

К этому времени в Белый дом, где располагался Верховный Совет, были приглашены Голембиовский, Лаптев, Ефремов. Их принял ближайший человек Хасбулатова — Рябов, который тут же вручил вошедшим в его кабинет проект официального документа:

Постановление Верховного Совета Российской Федерации

О газете «Известия Советов народных депутатов СССР»

23 августа 1991 года в нарушение действующего законодательства был прекращен выпуск газеты «Известия Советов народных депутатов СССР» (учредитель — Президиум Верховного Совета СССР).

На базе государственного издательства «Известия Советов народных депутатов СССР» начала издаваться новая газета «Известия». Ее учредителем выступил журналистский коллектив газеты «Известия Советов народных депутатов СССР». Учреждение и регистрация газеты «Известия» проведены с существенным нарушением Закона СССР «О печати и других средствах массовой информации».

Учитывая, что право учредителя — Президиума Верховного Совета СССР, правопреемником которого на территории Российской Федерации выступает Верховный Совет РФ, — на издание своего официального печатного органа нарушено, Верховный Совет Российской Федерации постановляет:

1. Поручить Президиуму Верховного Совета Российской Федерации на базе издательства «Известия Советов народных депутатов СССР» и газеты «Известия Советов народных депутатов СССР» обеспечить выпуск газеты представительных органов власти Российской Федерации, рассмотреть и утвердить программу деятельности и устав редакции.

2. Поручить Министерству печати и информации Российской Федерации оказать содействие ныне действующей газете «Известия» в приведении учредительных документов и регистрации ее в соответствии с требованием закона, выделении необходимых помещений для нормального функционирования.

3. Принять к сведению, что по фактам выявленных нарушений действующего законодательства со стороны концерна «Известия» Прокуратурой Российской Федерации приняты необходимые меры прокурорского реагирования.

Председатель Верховного Совета Российской Федерации

Р. И. Хасбулатов

В три часа дня Голембиовский, Лаптев и Ефремов были на заседании Президиума Верховного Совета, выступали при обсуждении проекта, отвергая его по существу формулировок. Играя в демократизм парламентской процедуры, Хасбулатов велел направить проект постановления для рассмотрения в комитетах и комиссиях Верховного Совета, провести его экспертизу в Институте законодательства и правоведения. Как рассказывал Игорь, спикер даже произнес:

— Меня беспокоит общественный резонанс. Мы должны прогнозировать последствия такого решения.

Явно с целью ослабить возможный резонанс было принято решение обсудить проект еще и в редакции, направив к нам Рябова, Брагина. Создавалась видимость, что Президиум ВС не торопится с окончательным решением вопроса по «Известиям», но на самом деле он уже был включен в повестку дня заседаний Верховного Совета в конце текущей недели.

А визиту парламентариев в «Известия» вообще был придан срочный характер — его назначили на следующий день.

14 июля, в редакции. Так вышло, что и в этот раз меня избрали председателем собрания журналистского коллектива. Помнится многое, но больше доверия стенограмме. Она очень велика, указан ее объем — 1,625 печатного листа. Это 39 страниц классического машинописного формата, полторы газетных полосы, так что серьезные сокращения здесь неизбежны.

Но сначала представлю гостей. От парламента кроме Рябова, Брагина по собственной инициативе оказался у нас и депутат (в прошлом журналист, собкор «Правды» по Нижнему Новгороду) Владимир Лисин, будущий (через три дня) основной докладчик по вопросу об «Известиях» на заседании Верховного Совета. Присутствовали также Лаптев и Полторанин, которых специально пригласил Игорь.

Зал набит до отказа. После того как главный редактор коротко сообщил, что происходило в Верховном Совете 13 июля, слово было предоставлено Рябову, недавнему директору сельхозтехникума в городе Сальске Ростовской области. Часто появлявшийся в последние месяцы на телеэкранах, зарекомендовавший себя как верный Хасбулатову большой косноязычный демагог, он оставался им и сейчас, очень желая при этом понравиться аудитории:

— Добрый день, дорогие известинцы! Во-первых, я хочу сказать, что, встречаясь с таким известным, знаменитым, глубоко уважаемым коллективом, нельзя не испытывать чувство волнения, и я думаю, это совершенно объяснимо. Прошу не обращать внимания на мой вид (его шея и грудь были опутаны проводами. — В. З. ), это не записывающее устройство, это новейший медицинский прибор…

Я полностью на стороне тех людей, которые говорят о том, что известинцы в ряду подавляющего большинства нашей общественности, профессионалов, населения выступили в защиту демократии, в защиту конституционного строя, выступили против ГКЧП и т. д. Я думаю, мы в этом — единомышленники. По крайней мере, я стоял в то время на тех же баррикадах, что и многие из вас. И точно так же переживал и боролся, делал что мог.

Сегодня мы поставлены перед вопросом, что надо формально восстановить правопреемственность. Фактически же такое правопреемство порождает щекотливую, сложную ситуацию. С одной стороны, существует газета «Известия», воспринявшая все традиции, весь опыт, имеющая имидж тех «Известий», которые существовали до известных событий. И с другой стороны — появляется формально орган, учредителем которого по праву правопреемства выступает Российский парламент — еще одни «Известия». Каждый здравомыслящий человек понимает: такая ситуация является неестественной, она — иррациональна, она не может продолжаться длительное время и вообще лучше ее в практике политической жизни не допускать. Здесь столкнулись, на наш взгляд, две ситуации. С одной стороны — необходимость восстановления по формальным основаниям; а с другой стороны, такая же насущная потребность ни в коем случае не поколебать существующие «Известия», прежде всего этот коллектив, который сегодня — олицетворение газеты. Если бы мы с вами нашли цивилизованный выход из этой ситуации, всем сказал бы спасибо.

В. Надеин. Мы все хотели бы найти цивилизованный вариант, который соответствует законности. Если будет принято постановление по вашему проекту, какая судьба ждет «Известия»? Что вы намерены делать с «Известиями»?

Н. Рябов. Во-первых, я должен сказать, прежде всего, от имени Руслана Имрановича, я с ним перед уходом перекинулся двумя словами. Я ему сказал, что уезжаю на встречу с известинцами. Он говорит: уезжай, передай, чтобы ни один из них не беспокоился о судьбе «Известий» (шум в зале), ни один известинец не должен беспокоиться о своем месте работы. Можно по-разному расценивать эти слова, я попытался через фразу Руслана Имрановича ответить на ваш вопрос, что ждет известинцев. Еще раз хочу сказать: лично я, как народный депутат, как Председатель Совета Республики сделаю все, что в моих силах и что в моем влиянии, и не допущу того, и думаю, Михаил Никифорович Полторанин тут со мной согласится, чтобы наши «Известия» превратились в фикцию или были кем-то каким-то образом разогнаны или усечены.

Надеин. Ваш ответ не содержит ни одной капли информации о том, что вы намерены сделать с «Известиями». Что делать, если цивилизованный вариант или компромисс не осуществится? Что делать с «Известиями»?

Рябов. Фактическая сторона этого вопроса на сегодняшний день неизвестна. Вы требуете от меня окончательного ответа, за которым, собственно говоря, пришел я к вам. Этот вопрос будут задавать себе комитеты и комиссии при обсуждении постановления.

Н. Исмаилова. Что недостает в «Известиях» для вас, как для депутата и читателя?

Рябов. Анализировать сегодня состояние вашего издания, его политическое кредо, его разнообразие интересов и т. д., на мой взгляд, было бы для меня бестактно.

Н. Боднарук. Почему политическая акция именно в этот момент направлена против «Известий»?

И снова ответ Рябова так же размазан, невнятен. Возмущенный зал уже гудел, как улей, и я попросил выступить Полторанина. Сказав, что у него не будет трудностей в общении с этой аудиторией, министр продолжил:

— Я бы хотел оголить тему разговора, потому что мы только и слышим намеки о том, что где-то что-то, вокруг да около. А надо говорить прямо. Вопрос стоит так, и проект постановления соответствующий: либо коллектив «Известий» ложится под Президиум Верховного Совета, соглашается, чтобы Президиум стал учредителем или как-то влиял на политику газеты через дотации и т. д., либо «Известия» остаются, как были, независимой газетой. Никто не вправе закрывать это издание или выгонять его из издательства. Вопрос не стоит так, что «Известия» окажутся на улице. Если бы так стоял, то наше министерство потеснилось бы и своих собратьев мы пустили бы на наши этажи. Но этого не будет.

Предоставляя слово гендиректору концерна «Известия» Лаптеву, я напомнил залу, что в августе прошлого года, когда «Известия» вышли из подчинения Президиуму Верховного Совета СССР, он был членом этого Президиума, председателем верхней палаты ВС. Вспоминая обстоятельства, в которых газета заявила о себе как о правопреемнице «Известий», издающихся с 1917 года, Иван Дмитриевич подчеркнул, что в августе 91-го происходила, по сути, не «регистрация» независимого издания, а его «перерегистрация». Об этом, сказал он, свидетельствует и такая беспристрастная инстанция, как налоговая служба:

— Когда было обращение в налоговую инспекцию с просьбой освободить «Известия» на два года от налогов как только что зарегистрированное издание, там ответили: нет, вы не новая газета, вы перерегистрировались, и все остается по-старому.

Приведя множество убедительных аргументов, в том числе из давней и совсем близкой истории газеты и издательства «Известий», а теперь уже и концерна, Лаптев не оставил камня на камне от официальной справки, подготовленной в Верховном Совете для обоснования задуманной расправы над газетой. Он подтвердил документами публикацию Бергера о том, что газета фактически никогда не была официальным печатным органом ни Верховного Совета СССР, ни его Президиума. Они никогда не распоряжались ни имуществом «Известий», ни бюджетом, не определяли они и политическую линию газеты, не вмешивались в кадровую политику — все решалось в ЦК КПСС.

Свое выступление Вячеслав Брагин начал с того, что далеко не все в Верховном Совете и его Президиуме согласны с методами, которыми готовился и ставится опрос об «Известиях»:

— Я, как председатель Комитета по СМИ, — продолжил он, — проект постановления увидел только вчера, когда уже шло заседание Президиума. И там же высказал свое недовольство тем, что вопрос не продуман. Он инициирован силами, которым не нравится политическое направление «Известий». Нужно четко осознавать, что это дело не правовое и не о собственности — оно политическое… Сама линия ВС на приобретение второй газеты — ошибочна. Наш комитет считает, что средства массовой информации должны быть независимыми.

Брали слово и многие известинцы — с вопросами, репликами, короткими речами. Кроме уже названных, стенограмма цитирует Игоря Карпенко, Василия Кононенко, Эдуарда Гонзальеза, Николая Цветкова (замдиректора издательства), Анатолия Друзенко, Александру Луговскую, Анатолия Степового, Сергея Чугаева, Валерия Выжутовича, Павла Демидова, Александра Ермакова (выпускающий), Андрея Иллеша, Константина Кедрова.

Этот же день, 14 июля. Президенту Ельцину вручается коллективное письмо к нему руководителей крупнейших СМИ России. В нем сказано, что выступить «с этим обращением нас вынуждает беспрецедентная, близкая к печальному завершению кампания по удушению свободы слова и печати. Назначенное на 16 июля рассмотрение в Верховном Совете вопроса о средствах массовой информации, судя по проектам намеченных постановлений, готовит для прессы, телевидения и радио тугую узду, какой журналисты не знали даже во времена всевластия КПСС».

Говоря о давлении на «Известия», авторы обращения указывают на то, что «активное стремление руководителей парламента превратить это независимое издание с мировым именем в карманную газету может иметь губительные последствия не только для “Известий”, но и для прессы в целом».

Это был редкий случай полной солидарности СМИ, которые конкурировали, а нередко и полемизировали между собой. Письмо подписали: Д. Авраамов, главный редактор журнала «Журналист»; В. Волин, главный редактор газеты «Мегаполис-экспресс»; И. Голембиовский, главный редактор «Известий»; П. Гусев, главный редактор «Московского комсомольца»; А. Дроздов, главный редактор газеты «Россия»; В. Игнатенко, генеральный директор ИТАР-ТАСС; И. Ильин, главный редактор еженедельника «Голос»; Л. Карпинский, главный редактор «Московских новостей»; М. Комиссар, президент «Интерфакса»; А. Куряков, заместитель директора «Радио России»; В. Кучер, главный редактор газеты «Российские вести»; В. Поволяев, первый заместитель генерального директора радиовещания «Останкино», директор радиостанции «Маяк»; О. Попцов, председатель Российской государственной телерадиокомпании; А. Потапов, главный редактор газеты «Труд»; Э. Сагалаев, председатель Конфедерации журналистских союзов; В. Старков, главный редактор газеты «Аргументы и факты»; В. Третьяков, главный редактор «Независимой газеты»; А. Удальцов, главный редактор «Литературной газеты»; Я. Юферова, первый заместитель главного редактора «Комсомольской правды»; Е. Яковлев, председатель Российской государственной телерадиокомпании «Останкино».

Как сообщил пресс-секретарь Костиков, на состоявшейся у президента встрече руководителей парламента и правительства значительное внимание было уделено обстановке вокруг средств массовой информации. Президент высказал свою озабоченность стремлением поставить прессу под контроль какого-либо одного института власти. Он выразил, в частности, свою решительную поддержку коллективу «Известий».

17 июля. Как и предсказывалось, вопрос об «Известиях» был поднят во второй половине дня, к концу заседания Верховного Совета. До этого раздалось несколько шуток-прибауток Хасбулатова. В этой же манере он продолжил:

— Я бы перерыв объявил, но боюсь, что вы сбежите, — а призвав всех не расходиться, тут же сказал: — Может быть, минут пятнадцать отдохнем?

Отдохнув, стали слушать докладчика — Лисина. Он не сказал ничего нового, практически повторил опубликованный, приведенный мною выше проект постановления. Смысл его остался прежним: нынешние «Известия» не имеют никакого отношения к тем, что издавались с 1917 года, надо восстановить старую газету.

Когда слово было дано присутствующему в зале Голембиовскому, он заявил от имени коллектива редакции, что проект постановления об «Известиях» противозаконен. После этого состоялся примечательный диалог, полностью выдавший истинные претензии Хасбулатова к «Известиям» — нисколько не правовые, а чисто политические.

Р. Хасбулатов. Игорь Несторович, извините, пожалуйста, и депутатов прошу извинить, но я этот вопрос вам адресую. Вы же — многоопытный редактор, зачем же вы пытаетесь в это наше сложное время искусственно вбить клин, причем на высоком профессиональном уровне, между Верховным Советом и Президентом Российской Федерации? Раз. Второе. Почему же вы, уважаемый Игорь Несторович, сознательно нагнетаете истерию и психоз? Вот, пожалуйста, по отношению к радио и телевидению. Насколько скупо дается время нашими телевизионщиками Российскому парламенту? Откуда у вас возможности на многочасовые дискуссии вокруг проблем своей газеты, которые интересуют вас лично и ваших единомышленников? И все. Вы сами себе задайте эти вопросы.

И. Голембиовский. Руслан Имранович, извините, я не командую телевидением, меня приглашают — я прихожу.

Р. Хасбулатов. Ясное дело, что вас приглашают. А почему вас приглашают?

Голембиовский. Ну, вы задайте тогда вопрос радио и телевидению.

Хасбулатов. А почему депутатов не приглашают, которые рвутся месяцами? Ясное дело, почему вас приглашают. Потому что вы ведете войну с российским парламентом.

Голембиовский. Это неверно.

Хасбулатов. Ну хорошо. Есть вопросы? Третий микрофон, пожалуйста…

Дальше последовало от депутатов несколько вопросов и реплик, которые по существу повторяли демагогические утверждения Рябова, Лисина. Игорь отвечал на них достойно и уверенно. Дальнейшее обсуждение управлялось таким образом, что заранее становился очевидным его результат. Победил не один Хасбулатов, а вся та часть Верховного Совета, что шла за ним, что представляла собой мощную консервативную, деструктивную силу, отвергающую правовой путь при достижении своих целей. Голосовал 171 человек, за проект постановления высказались 142, против — 23, воздержалось двое. Приняв постановление о подчинении себе «Известий», Верховный Совет поручил Министерству печати провести перерегистрацию газеты, тем самым лишить ее статуса независимого издания. Было принято и постановление о создании наблюдательных советов.

Несмотря на уже позднее время пятницы, часов около девяти вечера, Игорь приехал в редакцию, и в его кабинете мы провели часа два. Было много людей, помню Друзенко, Боднарука, Надеина, Лациса, Гонзальеза, Орлика. Помню твердость и решительность, с какими Игорь и все остальные говорили о том, что нельзя опускать руки — надо бороться словом и делом, с опорой на суд. Тогда и была сформулирована первополосная шапка для следующего номера газеты в понедельник, 20 июля: «“Известия” готовы подчиниться закону, но не прихоти законодателя».

Начиная с вечера пятницы, всю субботу, воскресенье и в наступивший понедельник телевидение и радио многократно информировали о решениях ВС, широко их комментировали. Разные эфирные каналы брали интервью у многих известинцев, в большой передаче по радио «Свобода» участвовал и я. Активно отозвались на эти решения крупнейшие мировые издания. Пресс-секретарь Ельцина заявил, что президент «с глубокой озабоченностью воспринял попытку изменить независимый статус газеты “Известия”, которая считается одной из самых уважаемых газет и последовательно поддерживает курс на демократическое преобразование российского общества». Министерство печати провело юридическую экспертизу постановления ВС, констатировало его правовую несостоятельность и решило обратиться в Конституционный суд с ходатайством о проверке конституционности этого документа.

Каждый день мы ждали, когда и каким образом руководство Верховного Совета начнет реализовывать свое постановление. Гадали: ОМОН перекроет оба входа в редакцию ночью или днем, утром или вечером? Узнав, что Хасбулатов отправился в отпуск, решили больше не гадать, а получить разъяснения от его первого заместителя С. А. Филатова, который только что вернулся из отпуска и не участвовал в парламентских дебатах по «Известиям». Сергей Александрович пользовался репутацией здравомыслящего, демократически настроенного депутата, и это проявилось в его интервью Сергею Чугаеву, которое мы напечатали 29 июля.

— Я не знаю, зачем Верховному Совету принимать такие постановления, — сказал Филатов. — Для того чтобы создать свою новую газету, совсем не нужно ломать то, что работает… Я противник делать ее «на базе» работающей газеты. Тем более что на момент перерегистрации «Известий» мы не претендовали на собственность Верховного Совета СССР. Эти претензии были предъявлены уже после распада Союза, когда «Известия» уже являлись новым юридическим лицом… Мы, парламент, после принятия такого постановления выглядим политически не очень хорошо. Почему бы тогда не посмотреть все остальные газеты, которые после ГКЧП, после их закрытия и открытия отказались от своих учредителей? Однако к ним претензий у законодательной власти нет. Они есть лишь к одной газете… Я не собираюсь посылать в «Известия» милицию, выселять редакцию. Тем более что в постановлении об этом речь не идет. Может, кто-то другой собирается…

На состоявшейся 17 августа пресс-конференции, посвященной годовщине провала августовского путча, Хасбулатов значительную часть времени уделил конфликту между парламентом и «Известиями». Он подчеркнул, что постановление ВС будет выполнено, и вновь повторил утверждения о том, что редакция приватизировала издательство.

 

Идем на разрыв с издательством

Дата августовского путча — особенная для известинцев: ровно год назад мы объявили газету независимой. Никто не мог тогда предположить, что этот статус придется трудно и долго отстаивать, а борьба за него и против него столкнет между собой две ветви высшей государственной власти — занимаемый Верховным Советом Белый дом и Кремль. На новом витке противостояния в него втягивается еще один важнейший участник — пятитысячный коллектив издательства «Известия». События вокруг газеты выходят на главный и самый чувствительный этап, касающийся собственности.

22 августа Ельцин издает распоряжение: Госкомимуществу рассмотреть вопрос закрепления издательского комплекса «Известия Советов народных депутатов СССР» за его правопреемником — газетно-издательским комплексом «Известия». Читая об этом, мы радовались, что сорваны усилия парламента по удушению газеты, что мы остаемся вместе — редакция и издательство. Но радость была преждевременной. Не прошло и двух суток, как узнаем о предпринятой попытке торпедировать решение президента.

Днем 24 августа активный сторонник Хасбулатова, председатель Российского фонда федерального имущества Ф. Табеев подписал распоряжение, которым объявил, что его фонд становится собственником издательства «Известия». Публикуя этот документ, сопровождаем его комментарием Петра Мостового, зампредседателя Госкомимущества. Ссылаясь на декабрьское 1991 года постановление все того же Верховного Совета РФ о разграничении государственной собственности, он заявляет, что правом распоряжения имуществом издательства «Известия» обладает исключительно Госкомимущество. А поскольку оно не передавало свидетельство о собственности фонду Табеева, то его распоряжение не имеет законных оснований.

К помощи газете подключается шеф Мостового — председатель Госкомимущества Анатолий Чубайс. Команда его юристов совместно с Голембиовским и Лаптевым прорабатывают разные варианты действий. Первый шаг делается почти по Ленину: чтобы объединиться, надо сначала размежеваться, в нашем случае — исчезнуть. Составляются документы о готовности к самоликвидации двух предприятий — концерна «Известия» и ТОО «Редакция газеты «Известия».

27 августа во исполнение распоряжения президента от 22 августа и «в целях наиболее эффективного использования федерального имущества» Чубайс подписывает свое распоряжение:

1. Принять к сведению уведомления концерна «Известия» и учредителя Товарищества с ограниченной ответственностью редакции газеты «Известия» о ликвидации указанных предприятий.

2. Образовать государственный газетно-издательский комплекс «Известия», являющийся правопреемником издательства «Известия Советов народных депутатов СССР». Включить в состав комплекса редакцию газеты «Известия», редакции ее приложений и издательство, включая типографию и другие структуры издательства.

3. Возложить обязанности генерального директора газетно-издательского комплекса «Известия» на Голембиовского Игоря Несторовича до момента заключения с ним контракта в соответствии с действующим законодательством.

4. В порядке приведения учредительных документов в соответствие с действующим законодательством утвердить Временный устав газетно-издательского комплекса «Известия», действующий на период разработки постоянного устава и до момента его утверждения в установленном порядке.

Распоряжения сначала Ельцина, затем Чубайса возникли не сами по себе, а в результате постоянных консультаций Голембиовского с Лаптевым, Полтораниным, многих встреч и телефонных разговоров на разных уровнях в администрации президента и правительстве. Игорь проявил себя здесь и как стойкий борец за газету, неплохо ориентирующийся в политических лабиринтах, и как набирающий силу мастер кабинетных интриг.

Уже 28 августа, на следующий день после выхода распоряжения Чубайса, Голембиовский издает приказ № 1, согласно которому с этого дня он приступил к исполнению обязанностей генерального директора газетно-издательского комплекса «Известия».

Общаясь с Игорем, я видел, что он не был в восхищении от столь крутого оборота в его карьере, притом что сам факт назначения гендиректором поднимал его в собственных глазах. Я слышал от него признания — чаще в форме вымученных шуток, — что не очень хотелось бы ломать голову еще и над множеством проблем пятитысячного коллектива. Однако в полезности новой должности он не сомневался, считал ее гарантией сохранения как своего положения в газете, так и ее независимости. И абсолютно был уверен, что найдет общий язык со своими новыми подчиненными, еще вчера руководителями издательства, добрыми товарищами. Так оно и было, но только в первые дни.

Тогда же к Голембиовскому как-то зашел Надеин и на правах старого друга дал совет, что ему как гендиректору надо бы сделать в первую очередь. Как рассказывал мне Володя, он предложил Игорю воспользоваться мировым кадровым опытом, когда многие вновь назначенные руководители начинают с того, что немедленно меняют доставшуюся им управленческую команду.

— Если оставишь все, как есть, столкнешься с мощным сопротивлением. Поэтому многолетнему директору издательства Ефремову дай вдвое большую зарплату, чем у него сейчас, и назови его своим специальным представителем куда хочешь, хоть в Организацию Объединенных Наций. Подобное сделай и с его первым замом — главным инженером Гутовым. Директора типографии Плессера приблизь к себе, назначь своим первым замом. На освободившиеся места поставь новых для издательства людей, может, для начала из числа журналистов «Известий». В результате не будешь иметь сильную оппозицию и за месяц-полтора проведешь перемены в интересах издательства и газеты, — так формулировал свои рекомендации считающий себя матерым прагматиком Владимир Дмитриевич.

По его словам, Голембиовский согласился с ним, сказал, что так и поступит в понедельник. Разговор был в пятницу, когда Игорь обычно ездил с Гонзальезом играть в теннис на арендуемом редакцией корте. А в понедельник он сообщил Надеину, что у Гонзальеза другое мнение, и оно логично: опытные начальники должны оставаться на своих местах, хотя названия их должностей придется поменять.

В приказе Голембиовского от 2 сентября объявлялось, что все подразделения издательства и типографии вплоть до особого распоряжения функционируют в соответствии с установленным ранее порядком. Первым заместителем гендиректора комплекса по общим вопросам назначался Ефремов, за которым были оставлены фактически все прежние его директорские полномочия. Просто замом с его старыми обязанностями главного инженера становился Гутов. Директором типографии переутверждался Плессер. Вводилась должность зама гендиректора по внешнеэкономическим связям и разработке проектов перспективного развития, на нее переводился Лаптев. Подробно излагался круг его обязанностей, в их числе — руководство малыми предприятиями, агентствами, фондами, ранее учрежденными концерном. Образовывался совет директоров комплекса в составе шести человек: Голембиовский, Ефремов, Лаптев, Гутов, Плессер, от редакции — Друзенко. К постоянному участию в работе совета директоров приглашались председатели профсоюзных комитетов издательства и редакции.

Все будто бы шло к закреплению давних надежных связей всех известинских структур. Быстро были проведены собрания их трудовых коллективов, после чего собрался вышеназванный совет директоров. Но там оказалось не шесть человек, поименованных в приказе Голембиовского, а уже семь. Новым членом совета директоров был не кто иной, как Гонзальез — и в этой своей должности Игорь, похоже, не мог обходиться без советов Эдуарда Фернандовича.

На этом заседании было решено:

— создать согласительную комиссию из 21 представителя издательства, типографии, газеты для выработки предложений по перспективам развития комплекса «Известия» и возможному его акционированию,

— подготовить проект совместного устава, предусматривающий единство действий по использованию имущества и получению прибыли.

8 сентября, когда принималось это решение, еще казалось, что под крышами «Известий» по-прежнему царят мир и дружба между редакцией и издательскими службами. На самом деле уже происходили трения, уже все чаще были слышны разговоры с вопросами о том, кто за чей счет живет: газета зарабатывает деньги для издательства — или оно покрывает расходы газеты? Если с начала года в связи с бешеной инфляцией удавалось одновременно увеличивать зарплату в каждом из коллективов примерно на одинаковые доли, то к лету благодаря доходам от рекламы компенсации в редакции заметно превысили издательские. Возрос гонорар, были повышены расходы на командировки и гостиницы. Настроения полиграфистов, что их обижают, подогрелись августовским решением редколлегии поднять на величину до 100 процентов зарплаты абсолютно всем сотрудникам газеты, включая секретарей, курьеров, а за нашими стенами этого не произошло. Там усилились роптания против редакции, заодно и против своего начальства, которое, мол, не отстаивает интересы своего коллектива, тратит большие деньги на финансовую поддержку журналистов.

Между тем в самой редакции стала приобретать все больше сторонников идея расставания с издательством и обязательного раздела общего имущества. Главный аргумент: с более чем трехмиллионным тиражом и дорогой рекламой мы не только выживем, но и отлично заживем. Хотя эта идея официально не обсуждалась, полиграфисты о ней, конечно, знали. Недовольство редакцией совпало по времени с очень сильным давлением на их руководителей со стороны Верховного Совета, им внушали: будете заодно с журналистами — лишитесь финансирования, разных материальных благ. Сюда зачастили политики из ближайшего окружения Хасбулатова. Наибольшую активность проявляли Рябов, другой замспикера Юрий Воронин, депутат Лисин. Каждый из них уговаривал Лаптева возглавить намеченную к выпуску газету «Известия представительных органов власти», но Иван Дмитриевич все предложения отверг.

Очень быстро подтвердились не лучшие предсказания Надеина. Лавируя между Голембиовским и людьми Хасбулатова, оставшаяся у власти руководящая команда издательства не стала бороться с настроениями в коллективе, носящими все более антиредакционный характер. Наоборот, от нее исходили и тут же мгновенно разносились молвой реплики, комментарии о профессиональной неподготовленности нового гендиректора. С явного одобрения этой команды ряд ведущих специалистов и юристы издательства развернули открытую агитационную кампанию против единства с редакцией и подписанного Чубайсом распоряжения по комплексу «Известия».

Игорь рассказывал на редколлегии, как со дня на день возрастает напряжение в его отношениях с Ефремовым, Гутовым, Плессером. До этого почти десять лет Плессер входил в число самых близких к Игорю известинцев, они были полными единомышленниками во всем, что касалось производства газеты, технических перспектив ее развития. А теперь каждый вопрос становился проблемным и обсуждался в основном уже с противостоящих позиций. Тяжелейшие споры вызвала ситуация с 27 тысячами тонн бумаги. На деньги, оплаченные подписчиками газеты, она была закуплена еще год назад — по старым государственным расценкам. Теперь же издательство требовало деньги за нее от редакции по новой, рыночной цене, а она оказалась в 11 раз выше. Только с помощью Лаптева и Полторанина удавалось поэтапно разрешать бумажный вопрос в пользу газеты, что еще больше настраивало полиграфистов против журналистов.

Заметно уставший под грузом многих проблем Игорь берет отпуск, но в отличие от предыдущих лет, когда уезжал из Москвы надолго, сейчас уходит всего на неделю — с 28 сентября по 5 октября, оставляя за себя в газете Друзенко, в издательстве — Ефремова. А на следующий день, 29 сентября, экстренно созывается конференция трудового коллектива издательства и типографии. С молчаливого одобрения руководящих лиц она принимает решение не признавать подписанный Голембиовским и утвержденный Госкомимуществом Устав газетно-издательского комплекса «Известия». Берется за основу другой устав, в который газета уже не включена, а ее производство и распространение (вместе с приложениями) уже не упоминаются в качестве уставной задачи издательства. Отрицая распоряжение Чубайса об организации комплекса, конференция выражает намерение образовать самостоятельное госпредприятие, не имеющее никакого отношения к выпуску газеты «Известия». Приглашенный на конференцию Друзенко пытался отговорить ее участников от таких шагов, но был всего лишь выслушан, да и то не очень вежливо. Нам Толя сказал:

— Дико нарастает конфронтация.

Игорь вернулся из отпуска 6 октября и на следующий день созывается собрание уже трудового коллектива редакции. В своей резолюции собрание осуждает как вредное для всех известинцев решение конференции издательства и считает, что оно «не может быть реализовано как противоречащее распоряжениям президента и Госкомимущества, а его рассмотрение в правительственных органах может на многие месяцы создать в наших коллективах нездоровую, нервозную обстановку, помешать нормальной работе, процессу акционирования, которым сейчас заняты все трудовые коллективы».

Собрание постановило:

— выразить несогласие с решением конференции, направленным на искусственное разделение редакции и издательства и расчленение единого технологического процесса производства газеты и приложений к ней;

— предложить коллективу типографии и издательства обсудить перспективы совместной работы на общей конференции трудового коллектива редакции и издательства.

А после собрания в кабинете главного редактора состоялся многолюдный, долгий и гораздо более откровенный и острый, чем в Круглом зале, разговор. Раньше здесь не однажды заходила речь о том, надо или не надо разрывать отношения с издательством. И всегда доминировало мнение, что лучше оставаться вместе, это постоянно декларировалось и на страницах газеты. В тот же вечер впервые было признано: отношениям, что существовали семь десятилетий, пришел конец, надо их переводить на иную — коммерческую основу. Значит, все дела нужно вести к юридическому выходу из рамок издательства. Таким образом, принятая несколько часов назад резолюция с призывом к полиграфистам работать вместе в тот же вечер была практически похоронена руководством газеты.

Нужно заметить, что к этому времени кое-кто у нас начал поговаривать, что, может, не стоит бояться возвращения газеты к государственному статусу. Как и все в главной редакции, я был против этого, но ничего не слышал о том, о чем узнал много лет спустя. Оказывается, тогда, осенью 92-го, у нас возникла инициативная группа, которая прорабатывала возможность перехода части редакции под крыло Верховного Совета. Свои дальнейшие действия она ставила в зависимость от того, согласится ли занять пост главного редактора парламентских «Известий» Лаптев. С этой идеей и направилась к нему делегация, не зная, что он уже выслушивал подобные предложения от Рябова, Воронина, Лисина. Отказал Лаптев и этим ходокам.

Незадолго до написания этих строк мы вместе с Борисом Резником были гостями Ивана Дмитриевича и его супруги Татьяны Алексеевны в их московской квартире. Сели за стол в пять часов, неохотно встали около двенадцати, и немало времени этого замечательного, трогательного вечера было отдано разным известинским историям далекого прошлого. Когда зашел разговор о периоде конфронтации с парламентом, Иван Дмитриевич рассказал, как несколько раз ему предлагалось возглавить «Известия», но он твердо говорил нет. Я спросил:

— И кто же вас звал к нам на царство? Кто приходил из редакции?

На что хозяин стола рассмеялся:

— А вот этого я не скажу. Повязан словом.

Я высказал свои предположения, назвал несколько имен известинцев, довольно критически относившихся к позиции газеты в ее отношениях с Верховным Советом, Хасбулатовым. Ответ был прежним:

— Не пытай, Вася. Я — как тот партизан — имен не выдаю…

Что ж, вернемся на двадцать с лишним лет назад, когда весьма затянувшийся конфликт с парламентом продолжал углубляться.

19 октября возглавляемый Рябовым Совет Республики ВС принял постановление, по которому издательство становится собственностью парламента и впредь должно именоваться: «Известия Советов народных депутатов Российской Федерации». Через несколько дней это решение продублирует и Совет национальностей. По оценке нашего парламентского корреспондента Сергея Чугаева, ни один законопроект, включая проект новой Конституции, не отнял у лидеров ВС и депутатов столько времени, сколько вопрос об «Известиях».

Тот факт, что парламент подчинил себе издательство, был воспринят в редакции как сигнал к немедленной ответной мере. Срочно созывается общее собрание, которое принимает решение о выходе газеты из издательского комплекса с одновременным преобразованием редакции в акционерное общество открытого типа «Редакция газеты «Известия». Присутствовали 269 человек, абсолютное большинство проголосовало «за». На вопрос, какую собственность получим, Голембиовский заявил:

— Будем бороться за редакционный корпус, его и приватизируем.

Тут же из трех официальных вариантов приватизации избирается второй (о нем чуть позже) и утверждается заранее подготовленный Устав АО.

Это было днем 20 октября, а вечером…

Вспоминает Лаптев:

— Я не был сторонником разрыва отношений газеты с издательством, но мешать редакции в осуществлении ее намерений не собирался. Когда зашла речь об отделении редакционного корпуса, я пытался убедить Игоря, что спешить с этим не надо. Иначе будет утеряно право на вполне заслуженную газетой гораздо большую часть известинской недвижимости. Но он торопился и попросил меня переговорить с Чубайсом об ускорении оформления документов. Позвонив Чубайсу, я сказал, что нельзя допустить, чтобы одна из конфликтующих сторон (Ельцин — Хасбулатов) получила контроль над «Известиями», поэтому важно помочь редакции утвердиться независимым изданием. Он с пониманием отнесся к моей просьбе и поручил своему заместителю Мостовому срочно нас принять. Мы приехали к нему в самом конце рабочего дня втроем — я, Голембиовский, Гонзальез…

Петр Мостовой был одним из главных разработчиков российской модели приватизации. Прежде чем говорить с известинцами, он дал команду задержаться на своих рабочих местах руководителям ряда служб. После этого пошла беседа с подробным рассмотрением всего пакета принесенных бумаг, включая редакционный «План приватизации» на семи страницах. Затем и наступил тот момент, о котором на следующий день с особым удовлетворением рассказал редколлегии главный редактор. И о котором спустя двадцать лет вспоминал Лаптев.

Изучив показанные ему бумаги, получив ответы на все заданные им вопросы, Мостовой достал из шкафа ведомственный бланк и вставил его в пишущую машинку, взятую со стола давно отпущенной домой секретарши. Не имея достаточного опыта, двумя пальцами, редактируя себя и исправляя ошибки, отпечатал документ, копия которого сейчас у меня в руках. Это — распоряжение Госкомимущества № 577-р. В нем говорится, что, основываясь на решениях общего собрания коллектива редакции, состоявшегося 20 октября, Госкомимущество предписывает:

— осуществить коммерциализацию редакции газеты «Известия» путем выделения ее из состава издательского комплекса с одновременным преобразованием в АО открытого типа «Редакция газеты “Известия”»;

— утвердить Устав АО и план приватизации;

— Главному управлению приватизации предприятий социальной сферы и услуг (Веретенникову Б. Н.) осуществить оформление документов по коммерциализации редакции газеты «Известия» в соответствии с действующим законодательством.

Подпись: заместитель Председателя П. П. Мостовой

Дата — 20 октября 1992 года

Вынутая из машинки, эта бумага пошла к руководителям задержанных на работе служб, которыми были исполнены необходимые в таких случаях процедуры — поставлены нужные росписи, регистрационные номера, печать. А закончила свой канцелярский путь уже поздно вечером в том же кабинете Петра Петровича, который и вручил один ее экземпляр главному редактору «Известий».

— Сам тот факт, что ради нашего документа работа правительственного учреждения была продлена чуть ли не до ночи, свидетельствует об огромном уважении к «Известиям», о высочайшем политическом весе газеты, — говорил на редколлегии Голембиовский. И заключил:

— Но это не обязывает нас к благодарственным публикациям.

Свидетельствую, что они в газете не появились. Через четыре с половиной года произойдет другое: не откликнувшийся на новую просьбу редакции Анатолий Чубайс будет совершенно безосновательно разруган и оболган гигантской статьей в «Известиях». Команду на ее публикацию дал лично Голембиовский.

Получив важнейшее распоряжение за подписью Мостового, редакция стала готовиться к акционированию, а со страниц газеты по-прежнему не уходила тема взаимоотношений «Известий» и парламента.

27 октября. Руководство Верховного Совета приступило к практическому осуществлению своего решения о контроле за издательством «Известия». Отныне сотрудники газеты при входе-выходе должны были предъявлять свои редакционные пропуска вооруженным людям из Управления охраны объектов высших органов государственной власти и управления.

30 октября. Состоялось собрание представителей трудовых коллективов издательства и типографии «Известия». На нем было принято обращение к президенту России и главе парламента, в котором, в частности, заявлялось: «Рабочие и служащие нашего предприятия принимают учредительство Верховного Совета РФ».

Теперь уже становилось окончательно ясно, что Хасбулатов получает полную власть над издательством, а распоряжения Ельцина и Чубайса о комплексе «Известий» фактически утрачивают силу. Соответственно, испаряется и смысл существования должности генерального директора этого комплекса, о чем Голембиовский не очень сожалел.

2 ноября. Споры вокруг «Известий» не обошли Белый дом и Капитолий, сообщил Джон Уоллак из вашингтонского бюро еженедельника «We/Мы». Как заявил помощник президента США по национальной безопасности Бен Скоукрофт, Джордж Буш следит за борьбой вокруг «Известий» с великой обеспокоенностью. Любая попытка парламента завладеть газетой, считает он, знаменовала бы собой возвращение к временам государственной цензуры. Президент убежден, что свободная и открытая пресса — ключевой компонент всякой демократической системы.

3 ноября. Чтобы выиграть для редакции время, не дать ей попасть в подчинение Верховному Совету, Госкомимущество своим новым распоряжением выделяет только что образованное АО «Редакция газеты “Известия”» из состава издательства. Этим же распоряжением Голембиовский назначен генеральным директором акционерного общества. Его первые решения: назначить своим замом Друзенко, главным бухгалтером Астапову; считать всех сотрудников редакции и приложений «Неделя», «Закон», «Финансовые известия» работниками АО с сохранением прежних условий труда и заработной платы.

В эти же дни начинает закручиваться интригующий сюжет во внутренней жизни газеты, который вызвал слухи, не развенчанные до сих пор. Название сюжета: приватизация.

 

Слухи и правда о нашей приватизации

Охватившая всю страну приватизация напоминала план краткосрочной военной операции, расписанной на этапы, дни, часы. Как требовали правила, сначала в редакции была образована специальная рабочая комиссия по передаче газеты в руки ее работников, то есть в наши собственные, частные руки. Ее численность из трех человек и состав определил главный редактор: председатель — Голембиовский, плюс, естественно, Гонзальез, секретарь — Таня Иванова. Кто-либо другой туда и не рвался, так как там предстояло немало тягомотной бумажной и организационной работы.

В стране было объявлено три официальных варианта приватизации. Редакционный народ не стал вникать в особенности каждого, доверился своей рабочей комиссии, а она рекомендовала второй вариант. Как все мы поняли, его условия были проще и демократичнее. Во-первых, он всех уравнивал, никаким должностным лицам не устанавливал никаких льгот, привилегий. Во-вторых, мы имели право приобрести по закрытой подписке 51 процент акций, то есть получить контрольный пакет и не допустить никого из чужих к управлению газетой.

Наконец наступил фантастический этап, в том смысле фантастический, что еще недавно о таком и не мечталось: мы, дети и внуки сталинского социализма, вдруг становимся капиталистами — владельцами настоящих, мирового свойства именных акций. Еще вчера в стране проклиналась общественно-экономическая формация, где правит частная собственность, а сегодня это уже и наша реальная действительность. Все с той же целью выигрыша времени редакционная комиссия установила жесткий срок для распределения акций: всего неделя, с 13 по 19 ноября. Но распределить их — не значит механически поделить. Сначала требовалось пройти процедуру, которая именовалась как «сбор заявок на участие в закрытой подписке на акции ОАО «Редакция газеты “Известия”».

В те дни в кабинетах и коридорах, за едой и в перекурах царила особая атмосфера, напоминающая студенческие сессии с их общим оживлением, повышенной нервозностью и одновременной легкостью, веселым настроем. Жалею, что не записал тогда редакционных острот, их было много, и во всех обыгрывалась тема наших акций, их будущий триумфальный успех на мировых биржах, их дивиденды, которые мы вложим в автомобили-иномарки, особняки на лазурных берегах. Шутки не отменяли серьезности и обеспокоенности, ведь каждому предстояло сдать непростой экзамен: сколько выкупить акций, чтобы не нанести урон семейному бюджету? Дивиденды будут или нет, а платить надо сейчас.

Здесь и дальше я буду против своего желания подробно говорить о самом механизме акционирования. Вынужденно иду на это, чтобы показать, оправданны или нет живущие вот уже более двадцати лет подозрения и обвинения в неблаговидных делах руководства газеты, в первую очередь Голембиовского и Гонзальеза.

По установленным правилам половина стоимости каждой акции оплачивалась из средств редакции, другая половина — теми самыми ваучерами, каждый из которых Чубайс приравнивал к цене двух автомобилей «Волга», а это, по первоначальной стоимости, 10 000 рублей. Как и все граждане России, от младенца до глубокого старца, известинцы получили по одному такому чеку. К нему при покупке акций можно было добавить чеки других членов семьи или приобрести их на стороне. Исходя из своих личных возможностей (количества ваучеров, денег на их покупку), все мы и должны были решать, какую цифру вывести в заявке на акции. Для каждой из них при номинальной цене в 1000 рублей Госкомимущество установило цену в 1700 рублей.

Трудность этого экзамена состояла в том, что большинство работников газеты (журналистов, выпускающих, технических секретарей, машинисток, стенографисток, библиотекарей, курьеров, уборщиц) не разбирались в вопросах акционирования, не осознавали их смысла и важности. Да, невежество, как говорилось еще в Древнем Риме, не есть аргумент. Но от невежества освобождают только знания. Была острейшая необходимость просветить людей, дать им исчерпывающую информацию обо всех шагах и условиях намеченных действий на пути к акциям. Однако комиссия по приватизации не удосужилась это сделать. Главный наш профессор по бизнесу Эдуард Фернандович ограничился лишь своей формальной установочной лекцией на общем собрании, не дал в ней четких, всем доступных разъяснений. Многих сотрудников не было на том собрании, а собственные корреспонденты по России и за рубежом вообще оказались в информационном вакууме.

Вот что писал мне недавно Леонид Капелюшный, в то время собкор в Одессе: «Гонзальез прислал какую-то мутную бумагу об акционировании. Я позвонил ему — ничего толком он мне не ответил. Никто не пояснял, каков на самом деле механизм акционирования. В конце концов у меня акций оказалось очень мало».

Если Капелюшный, опытнейший журналист-расследователь, не все понял в циркуляре Гонзальеза по приватизации, то что могли из него вынести театральный критик или спортивный репортер, пожилая женщина-уборщица или юная телетайпистка?

Уставный капитал нашего АО был определен в 15 миллионов рублей. Выпускалось 15 000 обыкновенных именных акций, номинальная стоимость одной, повторяю, 1000 рублей. Выбрав вариант приватизации с правом на 51 процент акций, коллектив получал для распределения 7650 акций. Согласно установке Госкомимущества, каждому сначала вручался официальный бланк с названием: «Заявка на приобретение обыкновенных акций». Заполняя его, надо было назвать свои ФИО, адрес, паспортные данные. Следующую строку «заявляю о намерении приобрести по закрытой подписке» требовалось заполнить числом запрашиваемых акций, а потом расписаться. Но какие цифры вписывать?

Типичный в те дни разговор в редакции:

— Сколько берешь акций?

— Не пойму, сколько можно заказывать.

— Будто бы до ста.

— Да?.. Я слышал, что семьсот пятьдесят.

С цифрами комиссия наломала дров. Перед раздачей бланков объявили, что максимальное число в заявке — 100 акций. Когда многие уже заполнили, подписали и сдали эти листки, выяснилось, что на данном этапе (пока еще не имеются в виду реальные акции, а идет только выяснение спроса на них) можно заявлять и гораздо большее количество — до 750. Кое-кто из уже сдавших бланки попытался переписать свой запрос, но Гонзальез на это не соглашался, говоря обидевшимся, что «промашка несущественна», на конкретные итоги не повлияет. Может, он и сам так думал? Тем временем неразбериха продолжалась: здание большое, восемь этажей — ко всем корректива не дошла, и люди ориентировались на разные максимумы: одни на 100, другие на 750.

«У многих тогда остался нехороший осадок на душе от того, что их ввели в заблуждение, — вспоминает спецкор Татьяна Худякова. — При том, что особой веры в акции не было, заявлять протесты, ходить к главному редактору не стали. Больше откровенничали по углам».

Когда акции распределили, на это никак не отреагировали не только мировые, но и едва проклюнувшиеся отечественные биржи. Все акции значились в едином реестре, а сами владельцы о них долго не вспоминали. Но со временем, через полгода, как только акциям назначили цены чуть повыше первоначальных, об этих семи днях — с 13 по 19 ноября — пошли разговоры в том духе, что тогда была проявлена явная несправедливость по отношению к части коллектива. Еще через год-два, когда цена снова поднялась, «промашка» называлась уже чуть ли не сознательным просчетом. А когда весной 97-го года за известинские бумаги развернулась острейшая борьба и их стоимость взлетела до небес, туда же устремились и слухи — очень широко распространилось утверждение, что пять лет назад руководство газеты обмануло коллектив и разбогатело на этом обмане. Эта распухавшая в объеме история находила отражение и в столичной прессе. Не обошли ее и авторы упоминавшейся здесь книги «С журналистикой покончено. Забудьте». На 45-й странице они приводят следующий текст агентства «Стрингер»:

Всем сотрудникам «Известий» объявили, что они могут подписаться на 100 акций. Все подписывались, кто на сколько мог, из расчета — 10 акций за ваучер. В последний день подписки выяснилось, что подписаться можно не на 100, а на 750 акций. Информация эта не дошла до всех сотрудников. Удивительным образом на 750 акций подписались члены редколлегии и редакторы отделов. При пересчете подписки оказалось, что обычный сотрудник получит 10 акций, а «приближенный к редакционной власти» — 99. Причем половина акций будет оплачена из спецфонда, созданного из доходов редакции. То есть крупные держатели акций умудрились еще и сэкономить….

Печатая это сообщение, авторы книги (напомню: трое известинцев, в том числе двое из руководства газеты той поры) никак его не комментируют — выходит, что полностью соглашаются с ним. Жаль, серьезную оговорку все же надо было сделать…

Более объективный текст о тех событиях написан шариковой ручкой и в единственном экземпляре — он передо мною. Это толстая тетрадь в клеточку, на обложке которой печатными буквами выведено: «ЖУРНАЛ по приему заявок на участие в закрытой подписке на акции открытого акционерного общества «Редакция газеты “Известия”» (13.11.92–19.11.92). Москва, 1992 год». Мне показала его Светлана Соловьева, юрист нынешнего ОАО «Редакция газеты “Известия”», сдающего в аренду помещения на Пушкинской площади и с лета 2011 года не имеющего никакого отношения к изданию газеты «Известия».

Записи в журнале говорят о том, что на старте акционирования были равны права абсолютно всех — от главного редактора до курьера, всех сотрудников приложений «Неделя», «Закон» и всех пенсионеров «Известий». Список желающих выкупить акции составил 566 человек (около ста из них пенсионеры). На каждой из пятидесяти пяти заполненных страниц шесть граф: порядковый номер, ФИО заявителя, количество запрашиваемых акций, подпись заявителя, подпись регистратора и… снова заявителя. Сегодня непонятно, зачем каждому человеку понадобилось дублировать свою подпись, но тогда, видимо, был в этом какой-то резон. Заметен элементарный непрофессионализм в работе с документами и классическая халатность, отличавшие все наше делопроизводство. Как следует из обложки журнала, сбор заявок проводился с 13 по 19 ноября, но регистрация зафиксирована только с 16-го. Причем сначала идет 19 ноября и лишь потом — 16, 17, 18 — и снова 19-е. Судя по почеркам, было три регистратора. Похоже, что они делали свои записи на разных листах, а потом свели их в этом журнале. Первая мысль при виде такой неряшливости в хронологии: что-то здесь подозрительное, какая-то махинация. Но я осматриваю двойные подписи заявителей, они все подлинные (сужу по своей и множества коллег), и нехорошее подозрение исчезает.

Изучая журнал, я убедился в том, в чем не сомневался: в «промашке» комиссии по приватизации не было злого умысла. О его отсутствии говорит и результат акционирования, а это, прежде всего, цифры. Они и представляли для меня главный интерес, когда я остался наедине с журналом в комнате для переговоров, которую когда-то занимал, будучи заместителем главного редактора. Листаю его в одну — другую сторону, вглядываюсь в имена, числа, выделяю на разных страницах максимально разрешенную для подписки цифру 750 — и будто слышу состоявшийся в те давние ноябрьские дни наш короткий диалог с Голембиовским:

— Если не секрет, Игорь, что заявляешь? Максимум?

— Нет! — смеется Игорь. — Какой смысл?

— Ну, акции могут подорожать, их выгодно будет продать.

— Не заблуждайся. Кому они понадобятся? Может, возьму половину из того, что разрешено каждому.

Я не однажды вспоминал этот разговор, стараясь понять, о чем он мог свидетельствовать. О чисто житейском неверии, что может подвернуться удача? О сомнениях насчет нашего приобщения к капиталистическим реалиям? Или об отсутствии оптимистичного взгляда на экономическое будущее газеты? Я и сейчас задаю себе эти вопросы и по-прежнему не нахожу на них ответа.

— А ты, — спросил меня тогда Игорь, — сколько берешь?

Я ответил, что тоже еще не решил, так оно и было. Появившийся при подписке легкий азарт напомнил, как когда-то, в шестнадцать лет, в общежитии техникума, где учился, я сел вечером с дружками поиграть в карты на деньги, имея при себе 32 рубля. Встали из-за стола под утро, дружки мрачные, я счастлив — в кармане 432 рубля, три месячных стипендии. Днем мы не пошли на занятия, отсыпались. Вечером я уже с нетерпением ждал, когда снова возьмемся за карты. Тем же составом просидели всю ночь — из 432 р. у меня не осталось ни копейки. Тогда я и дал себе слово никогда не играть на деньги, держу его по сей день. В случае с акциями азарт был поменьше того, карточного, влияло не совсем устойчивое состояние домашнего кошелька. Платить надо ваучерами, а семья не очень поверила в их потенциал. Жена поменяла свой на что-то из галантереи, дочь на мороженое, тесть с тещей куда-то свои так уложили, что до сих пор их не нашли. Только десятилетний сын сказал, что он готов разделить со мной риски бизнеса. Но мне этой поддержки было мало, требовался еще какой-то толчок, необязательно финансовый. И он раздался в ближайший день, да не один, а сразу два — утром и вечером.

После утренней планерки ко мне заглянул Миша Бергер обсудить какой-то вопрос по текущему номеру. К этому времени он уже возглавлял экономическую редакцию и считался у нас знатоком по части новейшей, то есть рыночной экономики. Таким он казался и на страницах газеты в своих статьях, комментариях, интервью с главными реформаторами, министрами, банкирами — говорил на их языке. Но до этого он дошел без специального образования (окончил журфак МГУ), а благодаря изучению в редакционной библиотеке литературы и словарей, изданных в антирыночные советские времена. Двадцать лет спустя в одном из интервью Миша не без иронии над собой рассказывал, что хотя его и представляли иногда как «экономист Бергер» и он выглядел этаким гуру и просветителем, именно из словаря в нашей библиотеке он выяснял, что такое «акция» и чем она отличается от «облигации».

Переговорив с ним по номеру, я спросил:

— Что посоветуешь как экономист: сколько брать акций?

— Ну, это выбор каждого! — ответил Миша. — Лично мой — 750. Следую не расчету, а интуиции.

Миша умел (и сейчас умеет, я его иногда слышу по радио, которым он руководит) говорить короткими фразами, наполненными большим деловым содержанием. Он ушел, а я подумал: может, и мне довериться его интуиции? Это был первый мозговой толчок.

Второй произошел дома, когда я уже засыпал. Позвонил из Америки мой близкий друг по Ленинградскому университету и дальнейшей жизни Борис Меттер (племянник Израиля Меттера, автора популярных книг и фильмов «Ко мне, Мухтар!», «Это случилось в милиции» и других). Эмигрировав в 1978 году в США, он явился инициатором создания ставшей знаменитой русскоязычной газеты «Новый американец», был ее президентом и первым главным редактором. После выхода нескольких номеров газеты уступил место главного редактора тоже бывшему ленинградцу Сергею Довлатову, чем сильно помог ему добиться писательской известности сначала за океаном, затем и в СССР. С уникальным опытом «Нового американца» Борис был взят в рекламную службу «Нью-Йорк таймс», где его дела пошли весьма успешно (в пятитысячном коллективе газеты был единственным выходцем из СССР). Мы нередко говорили по телефону, и в этот раз он позвонил просто так, обменяться новостями. Когда услышал от меня, что идет акционирование «Известий», с апломбом бывалого иностранца произнес:

— Бери все, что можно взять. Жаль, что вы меня не допустите в свой дележ. Если не хватит денег, я помогу.

Утром «интуиция», вечером — «бери все»… На следующий день я заполнил бланк заявки, вывел цифру 750, отнес к регистратору и получил порядковый номер, который вижу сейчас — № 341.

Помимо путаницы в цифрах (100 или 750), помимо отсутствия разъяснительной работы, на результаты подписки сильно повлиял и широко распространившийся в редакции, как и во всем российском обществе, большой скепсис в отношении самой приватизации, приобретения акций. Многие в них не верили и убеждали других, что эти акции — всего лишь фикция. Так что и эти настроения отразились в журнале подписки.

Первым в нем значится Игорь Ковалев, обозреватель иностранного отдела, заявлено 24 акции. За ним — фельетонист Юрий Соколов (30). Дальше идут заявки на 200, 12, 200, 200, 60, 120 штук. А вот под номером 9 впервые появляется цифра 750. Вопреки утверждениям агентства «Стрингер» столько акций просит не член редколлегии, не редактор отдела, словом, никак не «приближенный к редакционной власти», а бывало что и критикуемый этой властью сотрудник — рядовой спецкор Дмитрий Храповицкий, проработавший в «Известиях» всего несколько лет. На многих следующих страницах максимальное число 750 не встречается ни разу. А где оно попадается, записываю в свой блокнот его обладателя. После Храповицкого — Николай Боднарук (зам главного редактора), за ним — пенсионер Георгий Остроумов, обозреватель экономического отдела Иван Жагель…

Об очередном претенденте на 750 акций надо сказать особо, это 76-летний на момент заполнения журнала Самарий Михайлович Гурарий, наш легендарный фотокорреспондент. Он начинал учиться мастерству фоторепортажа еще в 30-х годах в отделе иллюстраций «Известий». В годы Великой Отечественной войны был фронтовым фотокором газеты, снимал на всех фронтах. Лично участвовал в боях под Одессой и Севастополем. Зафиксировал своей камерой такие исторические события, как парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, Ялтинскую и Потсдамскую конференции, Парад Победы в Москве 24 июня 1945 года. Теперь он был далеко от Москвы — жил в Америке. А прослышав о переходе родных «Известий» к капитализму, дал о себе знать.

Продолжаю составлять список тех, кто запросил 750 штук. Отто Лацис, художник Валентин Розанцев, Михаил Бергер, Андрей Иллеш, спецкор Надежда Головкова, зав корсетью Анатолий Степовой, спецкор Эдвин Поляновский, собкор Али Казиханов, репортер Валерий Руднев, спецкор Владимир Ковалевский, омский собкор Евгений Вострухов, собкор в США Александр Шальнев… Всего вместе со мной 26 «максималистов». Нет в этом списке большинства членов редколлегии, нет главных организаторов акционирования, в адрес которых направлены основные обвинения в обмане: Голембиовского, Гонзальеза. Игорь подписался на 400 акций, меньше многих рядовых сотрудников. Гонзальез запросил еще меньше — 200 акций.

Никто не мог предсказать, какой получится сумма заявок. Оказалось, что 566 человек запросили 56 657 акций, а всего-то их было 7650. Дальше следовали чисто арифметические действия. Одно делилось на другое, и выяснялся как бы заявочный вес одной акции: 7,40614379. Потом каждая конкретная заявка делилась на этот «вес», и определялось число уже фактических акций. Так, в примере моем (и еще двадцати пяти человек) при делении заявки (750) на 7,40614379 выходило, что мне причитается 101 целая акция и ее 0, 267275 часть — если я их оплачу.

Но до момента оплаты эти цифры не дошли. Во-первых, акции не принято делить на стотысячные и даже десятые доли, дробные числа округляют. Во-вторых, вопрос с округлениями вылился в немалую проблему, для окончательных подсчетов привлекалась ЭВМ одного из вычислительных центров. В итоге проигрывания разных вариантов было принято не столько математическое, сколько административное решение: округление проводить в пользу тех сотрудников, кому выпадает меньше акций. Так, лично мне и всем остальным «максималистам» было срезано по 5,267275 акции, оставлено по девяносто шесть целых. Зато многие получили чуть больше, чем первоначально указывала голая арифметика. Например, Игорю Ковалеву с его заявкой на двадцать четыре штуки выходило 3,2405528 акции — округлили до четырех. Юре Соколову, заявившему тридцать, калькулятор насчитал 4,050691 акции — по правилам округления ему причитались четыре акции, выделили пять. Голембиовскому полагалось бы 54,00921334, выписали пятьдесят одну. Гонзальезу арифметика давала 27,00460667, сократили до двадцати шести.

Платили мы за акции в следующем, 93-м году — по правилам, о которых уже говорилось: половина — ваучерами, остальное из прибыли АО. Вот как выглядели платежи на примере уже называвшихся фамилий. С Ковалева за его четыре акции причиталось 6800 рублей (по 1700 р. за штуку). Половину он должен был внести ваучером, другую половину выплачивало АО. У Соколова пять акций, их общая цена 8500, лично вносил 4250, АО — столько же. Гонзальез: 26 акций на 44 200 руб., платежи по 22 100. Голембиовский: пятьдесят одна акция на 86 700 руб., платежи по 43 350. Храповицкий, Захарько и остальные двадцать четыре человека с девяноста шестью акциями у каждого: общая стоимость 163 200 руб., ваучерами — 81 600 и столько же из средств АО.

Повторяю: никто не имел преимуществ, льгот по отношению к другим. Действовало единое правило для всех. Каждый из нас мог написать другие заявочные цифры, и тогда он стал бы владельцем другого числа акций и вносил бы другие деньги. И другие деньги заплатило бы за него АО. Мы все могли поменяться местами. Например, Ковалев со мной или с Храповицким, Соколов — с Голембиовским или Гонзальезом и так далее. Это была своеобразная лотерея, и большинство известинцев к этому дележу акций и отнеслось именно как к лотерее, проведенной, к сожалению, не на лучшем организационном уровне.

В итоге коллектив редакции получил свой 51-процентный пакет акций. По закону остальные 49 процентов передавались во временное распоряжение Российского фонда федерального имущества (РФФИ). Психологически не совсем здоровое, по сути, конфликтное начало акционирования «Известий» решающим образом даст о себе знать трагической для газеты весной 1997 года.

Еще продолжались заявки на акции, когда наше АО стало готовить новый юридический шаг, направленный на выход из состава издательства, только теперь уже требовалось взять свою долю собственности.

К тому времени издательство «Известия» являлось одним из крупнейших владельцев собственности в Москве. На его балансе находились 12 зданий только в четырехугольнике в самом центре столицы, образованном Пушкинской площадью, Тверской улицей, Настасьинским переулком, нынешней улицей Малая Дмитровка. Здесь же размещалась мощная газетно-журнальная и книжная типография, получившая в последние годы много дорогостоящего импортного оборудования. В Калошине (на окраине Москвы) на территории около восьми гектаров издательство вело строительство гигантского полиграфического комплекса. Известинские здания и разнообразнейшее имущество были на улице Добролюбова, в районе стадиона «Динамо». Имелся свой большой парк легковых и грузовых автомобилей, солидные базы отдыха в ближнем и дальнем Подмосковье, на Черном море. В лучших районах шестидесяти городов, начиная с Невского проспекта в Ленинграде, Крещатика в Киеве, большие площади занимали корреспондентские пункты «Известий».

Все это богатство в течение семи десятилетий создавалось, наживалось, развивалось с активнейшим участием газеты «Известия» и во многом благодаря средствам от реализации ее колоссальных тиражей. Какая же доля такого объема собственности могла принадлежать журналистскому коллективу? Этого никто не просчитывал ни в редакции, ни в издательстве и обстоятельно не обсуждал. Угроза оказаться в подчинении Верховному Совету диктовала высокие темпы и низкое качество решений.

По договоренности с Петром Мостовым была избрана следующая схема действий: сначала Госкомимущество выводит редакционный корпус из структуры издательства и принимает на свой баланс, затем передает его уже в собственность журналистам. Законодательство давало такое право Госкомимуществу.

Готовя сопутствующие документы, Гонзальез встречался со специалистами издательства, его руководством. Довольствуясь тем, что газета не потребовала гораздо большего, не подняла вопрос о своей доле в других зданиях, базах отдыха в Подмосковье и на Черном море, Ефремов и его команда хотя и со скрипом, но согласились на отторжение редакционного корпуса. Однако заявили, что им должны остаться те площади в нем, где располагались различные службы издательства, а их набиралось немало. Чуть ли не треть пятого этажа занимала АТС (автоматическая телефонная станция). Своей они считали и общую с нами столовую, ее персонал был в штате издательства. Не хотели отдавать и большой телетайпный зал, технические помещения со столярной мастерской в подвале, весь просторнейший двухъярусный подземный гараж. Редакция же пользовалась частью некоторых других строений, например, одного из них, выходящего своим фасадом на Малую Дмитровку — там работали все сотрудники рекламной службы. В нашем старом, знаменитом здании с окнами на Пушкинскую находился кабинет редактора «Недели». Его когда-то занимал главный редактор «Известий», «любимец партии» по выражению Ленина, верный ему соратник Николай Бухарин, расстрелянный в 1938 году по указанию Сталина.

Переговоры с издательством о компенсационном разделе помещений не были долгими, они ничего не давали. Ефремов отказывался предоставить документы, запрашиваемые Мостовым. Чтобы выиграть время, было решено употребить власть — 30 ноября Госкомимущество берет на свой баланс здание по адресу: ул. Тверская, дом 18, корпус 1. В акте сделана оговорка, что в связи с отказом издательства предоставить необходимые документы Госкомимущество «принял на свой баланс здание в одностороннем порядке».

Теперь можно было двигаться не только дальше, но и очень быстро. Буквально на следующий день, 1 декабря, подписывается другой важнейший документ — акт о передаче 10 000 квадратных метров этого здания теперь уже на баланс АО «Редакция газеты “Известия”». К документу прилагались как неотъемлемая его часть акт инвентаризации, экспликация, поэтажный план.

Когда в недавних гостях у Лаптева мы вспоминали историю разделения известинской собственности, Иван Дмитриевич сказал:

— Тот давний визит в Госкомимущество к Мостовому был фактически последним моим участием в делах газеты. Я сосредоточился на реализации проектов, задуманных по линии концерна «Известия». Ну а ребята, Голембиовский и Гонзальез, были горды и счастливы — с полученной итоговой бумагой в руках носились, словно с жар-птицей. Если бы все делалось не впопыхах, газета могла бы получить с баланса издательства значительно большую часть совместно накопленной недвижимости.

С сожалением надо сказать, что у этой жар-птицы оказались подрубленными крылья. Торопливо оформленный раздел вызвал со временем немало юридических сложностей. Газете пришлось доказывать в Высшем арбитражном суде правомерность получения в собственность редакционного здания. Причем так долго, много месяцев доказывать, что к своей статье в газете на эту тему в июле следующего, 1993 года Гонзальез придумал совсем пессимистичный заголовок, который стал еще и провидческим: «Похоже, мы будем судиться всю жизнь». Так оно и вышло. Когда в 1997 году ОНЭКСИМ-банк и «Лукойл» сражались между собой за акции «Известий», они не знали того, что им предстоит узнать уже после завладения газетой. А узнав, ужаснулись — у редакции не оказалось достаточных юридических прав на здание и абсолютно никаких — на товарный знак. Логотипом владели не мы, а издательство. И лично мне раз в полгода приходилось ехать к Управделами президента Пал Палычу Бородину с просьбой, чтобы он дал очередное указание подведомственному ему издательству «Известия» пролонгировать договор на товарный знак на очередные шесть месяцев. Пал Палыч — добрый человек, не отказывал. Другой на его месте сказал бы «нет», и это в любой момент могло стать поводом к ликвидации газеты.

Высший арбитражный суд оставил за издательством все площади, на которых оно настаивало в ходе приватизации. При площади редакционного корпуса в 14 768 квадратных метров отрыв от нее 10 000 кв. м создал множество проблем, связанных с эксплуатацией систем энергообеспечения, водоснабжения, канализации, сигнализации, пожаротушения, кондиционирования и вентиляции, работы лифтов. Все системы оставались общими, а двое хозяев постоянно пребывали в выяснениях отношений: что кому принадлежит, кто, за что и сколько платит. По свидетельству юриста Соловьевой, до сих пор не преодолены все разногласия, заложенные между АО «Редакция газеты “Известия”» и издательством «Известия» тогда, в 1992 году.

Тяжелое, болезненное размежевание двух коллективов еще не означало, что теперь уже разорвутся все наши производственные связи. Они продолжали существовать, но переходили на другую основу — договорную, коммерческую. В редакции была образована специальная комиссия по договорам с издательством, в которой состоял и я, возглавлял ее Друзенко. Приближался конец декабря, и важно было решить многие вопросы по следующему, 93-му году — по печатанию газеты, подписке и продаже, по ее пересылке и доставке внутри страны и за рубежом, в первую очередь на постсоветском пространстве. Договорились, что кроме Москвы «Известия» будут печататься еще в пятнадцати городах (вместо сорока четырех пару лет назад), это — Алма-Ата, Бишкек, Донецк, Екатеринбург, Иркутск, Киев, Минск, Новосибирск, Одесса, Ростов-на-Дону, Самара, Санкт-Петербург, Симферополь, Хабаровск, Челябинск.

Долго, трудно готовился и только 30 декабря был подписан договор на распространение газеты с января. К этому времени издательство создало у себя специальное агентство, которое ввело высокие тарифы на доставку «Известий» на места. За пересылку 8-полосного номера стало брать 1 руб. 48 коп., 16-полосного — 2 руб. 96 коп. Никакими подобными расчетами за всю свою 75-летнюю историю редакция никогда не занималась, все производилось, продавалось и считалось издательством. Так могло бы и продолжаться, но мы хотели самостоятельности, и она заставила нас взяться за калькуляторы.

Когда в кабинете главного редактора подписывался этот договор, на стол уже выставлялись бутылки, рюмки, бутерброды. Никто и не заметил, что на пятой, последней странице было указано, что в части валютных расчетов договор действует до 31 декабря… 1944 года.

Что ж, весь этот год работа с документами постоянно у нас хромала. Статьи и репортажи готовились намного лучше.

 

Состояние страны в фокусе тиражей

Листая «Известия» номер за номером, я не просто вижу, а ощущаю, какой тревожной, постоянно ухудшающейся во всех сферах жизни была в 1992 году обстановка в стране. Как результат постоянных разговоров в редакции о характере газеты, регулярно начали выходить статистические, социологические материалы с таблицами, схемами, графиками, отражающими тяжелейшее состояние дел в различных отраслях экономики, близкие к паническим настроения в обществе. Весомость этим публикациям придавали компетентность авторов, их авторитет в профессиональных кругах.

Вот, к примеру, данные, которые привела 3 ноября Ирина Горячева из Центра экономической конъюнктуры и прогнозирования при Минэкономики России. За последние десять месяцев средние цены на 70 основных продовольственных товаров выросли до 1056 процентов. Только за осеннее время — сентябрь, октябрь — они поднялись в полтора раза. А традиционный статистический набор из девятнадцати основных продуктов питания в октябре по стоимости был выше декабря 91-го года еще больше — в 13,2 раза.

Здесь же, под графиком, приведенным Горячевой, напечатана информация из Госкомстата о том, что большие различия в стоимости продуктов питания в разных городах России во многом обусловлены попытками местных органов власти всевозможными способами регулировать цены. Повсеместно они росли и на непродовольственные товары. Если в начале сентября отечественные полуботинки стоили около полутора тысяч рублей, то в конце октября уже 2900. Сапожки женские соответственно — 2000 и 6900 рублей. Цветной телевизор — 20 000 и 38 000, холодильник — 20 500 и 35 700 рублей.

Все, чего бы ни коснулась статистика, показывало углубление социальных проблем, ухудшение условий жизни людей. Как это отражается на самочувствии российских граждан, в частности москвичей? «Известия» еженедельно публикуют опросы тысячи жителей столицы, проводимые Институтом социологии парламентаризма. Приводя в своей газетной колонке в начале октября очередной сравнительный анализ, директор Института Нузгар Бетанелли указывает на случившиеся в последние дни два полярных события в экономической жизни России: резкий скачок цен, который сразу делает нищими многих уже сегодня, и начало раздачи приватизационных ваучеров, которые обещают сделать богатыми всех, но… завтра. В итоге число тех, кто не выдерживает либерализации цен, заметно возросло: с 37 процентов (17 сентября) до 43 процентов (1 октября). Подобные всплески социального отчаяния были зафиксированы и ранее — в январе и в марте текущего года, но все остальное время этот показатель не превышал 34–37 процентов.

Экономические потрясения, продолжает автор колонки, основательно расшатывают образ российской власти в целом. По мнению 33 процентов московских избирателей, существующая власть в России вообще не имеет положительных черт, а еще 49 процентов затруднились назвать хотя бы одну такую черту; 45 процентов опрошенных назвали конкретные отрицательные черты: отсутствие заботы о народе, его обман, невыполнение обещаний (22 процента), непрофессионализм, некомпетентность, корыстолюбие, взяточничество, продажность… Лишь два процента респондентов считали, что у нынешней власти отрицательных черт вообще нет.

Публикуя статистику и социологию такого рода, дополняя их корреспондентскими материалами о людских бедах и растущем недовольстве властью, мы проводили на страницах газеты четкую грань между отражением жизни и позицией редакции. Каждым номером «Известий» мы стремились к полноте информации о происходящем в стране, но ни одной статьей, ни одной строкой от имени редакции не соглашались с оппозицией, что Россию можно спасти, вывести из глобального кризиса без радикальных рыночных реформ. Нашу газету и тогда, и позже многие упрекали, обвиняли в том, что она придерживалась этого курса — на серьезнейшие реформы. В силу своих должностных возможностей я немало делал, чтобы мы с него не сворачивали. И нисколько об этом своем участии не сожалею, наоборот. Думаю, то же самое сказали бы о себе входившие в главную редакцию Друзенко, Боднарук, Надеин. Ну и разумеется, бескомпромиссный в отстаивании позиции газеты того времени Игорь Голембиовский.

В день годовщины путча, 19 августа, мы печатаем крупную, чуть ли не на всю полосу статью фактического главы правительства (официально его возглавлял Ельцин) Егора Гайдара. Основанная на фактах, на констатации старых и начавшихся новых процессов в экономике, она была выстроена по холодной железной логике, которая объясняла, что же, собственно, произошло за истекший год, почему правительство действовало именно так, а не иначе. А объяснив, убеждала: обещанной оппозицией катастрофы не будет. При сохраняющихся глубочайших экономических и социальных проблемах страна управляема, рынок заработал, голода не предвидится. Начавшаяся структурная перестройка будет болезненной, но через нее все равно придется пройти. Механизм приватизации запущен — задействованы мощные интересы, теперь трудно повернуть назад.

Особенно тяжело в новых условиях пришлось десяткам тысяч руководителей государственных предприятий, принявших на себя все ударные волны кризиса и народного недовольства. Со статьей о проблемах директорского корпуса, в его защиту выступает наш — теперь уже постоянный — автор, доктор экономических наук, будущий вице-премьер Александр Лившиц. Друзенко помог ему с конструкцией заголовка («Ода директору. Хозяйственные руководители оказались первыми жертвами перехода к рынку, но большинство из них работают на реформы»), а замечательный текст говорил сам за себя. Приведу небольшую выдержку:

Правительственным чиновникам, с обидой воспринимающим любую критику, не снилось то, что выпало на долю заводских начальников. Особенно в мае-июне, когда на фоне падения производства одновременно грянули кризисы наличности и платежей. В самое тяжелое время они проявили невиданную изворотливость, политическую выдержку, государственный подход к делу. Даже негодуя в душе на правительство, фактически разделили с ним ответственность за рыночные преобразования, вовремя подставили плечо, удержали социально-политическую ситуацию, способствовали ее стабилизации. Продолжению реформ реально помогли как раз те, кого прозвали антиреформаторами.

Но хотя заслуги директората несомненны, пишет далее Лившиц, далеко не всегда он оказывался на высоте. Многое недопонимал, многие шаги его были неверными. Сообщения в «Известиях» с мест, журналистские материалы указывали и на то, что директора нередко в ходе приватизации старались взять себе гораздо больше, чем им полагалось по закону. Не без участия многих из них развернулась по стране и силовая борьба за собственность. Приватизация вообще стала своеобразным фронтом, с которого постоянным потоком шли в редакцию собкоровские и агентские сводки о штурмах, захватах заводов, фабрик, проектных институтов, магазинов, детских садов и яслей.

Осенний пик приватизации совпал с резким нарастанием политической борьбы вокруг будущего российских реформ. Больно ударившие по интересам людей экономические реформы резко взвинтили популистскую демагогию оппозиции, и в конце 1992 года она получила то, что хотела, — как написал у нас М. Бергер, получила «голову Гайдара». Это случилось на открывшемся 14 декабря VII съезде народных депутатов. В ближайшем и последующих номерах «Известия» широко комментировали разрыв связки Ельцин — Гайдар. Снова высказался доктор экономических наук Евгений Ясин:

Я однозначно отрицательно отношусь к тому, что премьером утвержден не Гайдар. По моему убеждению, в нынешних условиях он лучше, чем кто-либо другой, знает, каким способом продвигаться дальше к рынку, и его уход — большая потеря для российских реформ. В то же время было совершенно очевидно, что правительство, решившееся на деле проводить реформы, обречено, так что для команды камикадзе, как с самого начала называли нынешнее правительство, Гайдар и его люди продержались очень даже немало. Кроме того, сделано уже много того, что трудно будет даже при желании переделать по-старому, многое стало необратимым.

Впервые появившийся перед телекамерами съезда новый премьер Виктор Черномырдин не произвел впечатление человека, способного вывести экономику из кризиса. А слушая его речь, вряд ли кто мог подумать, что он одарит великий русский язык множеством выражений, которые станут крылатыми. Хотя уже в этой короткой и сбивчивой речи он отметился новаторской для высокопоставленного деятеля лексикой: экономический термин «рынок» скрестил с образом обычного базара. На что сразу же среагировали «Известия», выйдя с первополосной шапкой: «Глава российского правительства обещает стране рынок без базара».

В течение почти шести будущих лет своего пребывания у власти этот умный государственный муж еще много раз отдаст свои оригинальные фразы и изречения на шапки и заголовки во всех газетах, включая «Известия». Но я знаю один случай, когда авторство Виктора Степановича можно поставить под сомнение. Причем в отношении самого известного и популярного выражения из его уст: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Есть веское доказательство, что эта фраза была оглашена задолго до того, как ее публично произнес премьер в 1994 году. Подтверждает это газета «Известия» от 7 октября 1992 года, где и напечатана на последней полосе под рубрикой «Курсы для простаков» колонка с заголовком «Хотелось как лучше, а вышло — как всегда».

Речь там шла об одной в принципе полезной инициативе Центрального банка, но она была реализована так, что ею воспользовались мошенники. Абсолютно подходящий сюжет к придуманному в редакции заголовку — может, самим автором колонки Валерием Решетниковым, может, кем-то из дежурной бригады, сейчас это не установить. Но точно он не взят ни из дневников теоретика русского анархизма П. Кропоткина (самые дотошные исследователи словесных шедевров Черномырдина нашли и там «прецедент»), ни из арсенала Виктора Степановича, который к тому моменту еще не держал речей перед телекамерами. Подозревать же его в том, что он вычитал формулировку у «Известий» и пару лет ждал удобного момента для ее восхитительной премьеры, я бы не стал… Не мог до такого додуматься этот порядочный, самобытный человек. Скорее всего, здесь история чем-то похожа на изобретение радио, когда его авторы наш Попов и итальянец Маркони действовали независимо друг от друга, хотя славы больше у того, кто отстал фактически на два года, но первым получил патент. В нашем же случае, с учетом особенно того, что в одном слове расхождение все-таки имеется («получилось, как всегда» — «вышло, как всегда»), правильнее будет не прибегать к выяснениям подлинного авторства, а оставить за каждой из сторон право считаться изобретателем мудрости, удивительно точно отразившей реалии российской жизни.

Замечу, что в самой редакции этот заголовок не вызвал никакого восторга и даже легкого оживления. Наверное, потому, что и не такое придумывали. Тем более о нем не вспомнили, когда триумфально заявила о себе версия главы правительства. В общем, как говорится, нет пророка в своем Отечестве…

Текущий 92-й год с его острейшими проблемами очень негативно отразился на нашем тираже. В январе он насчитывал 3 миллиона 200 тысяч экземпляров, а к середине осени уменьшился на 500 тысяч. Мы ожидали, что его снижение будет продолжаться и в ходе подписки на следующий, 1993 год, но реальность превзошла самые пессимистические прогнозы. В конце декабря стало известно, что в январе мы сможем печатать для подписчиков и на продажу в общей сложности всего 976 тысяч экземпляров. А это более чем в три раза меньше, чем было в начале года. Таких темпов падения тиража история «Известий» не знала.

Не знала история и того, что произошло в тот год с тиражами многих других российских газет — они рухнули еще сильнее, чем известинский. В мае 1990 года был внесен в книгу рекордов Гиннеса, как самый крупный в истории цивилизации, тираж еженедельника «Аргументы и факты»: 33,5 миллиона экземпляров — три года спустя он ужался более чем в десять раз.

Основные причины всех тиражных потрясений были общими. Это сокращение после распада СССР территории распространения печати: вместо одной шестой части планеты она уменьшилась до размеров России, численность населения сократилась с 293 до 148 миллионов человек, фактически вдвое. Это резкое удорожание бумаги, типографских, транспортных, почтовых услуг, отсюда повышение цен на подписку, на каждый экземпляр в киоске в среднем в 10 раз. Это обвальное и многократное падение платежеспособности населения. А кроме общих причин потерь тиражей у каждой газеты имелись и свои, индивидуальные, во многом касавшиеся ее содержания. Были они и у «Известий».

Сегодня мне кажется, что в 92-м, как и вообще в девяностых, мы оттолкнули от себя многих читателей тем, что не поднялись над противостоянием между сторонниками и противниками реформ. Твердо оставаясь на антикоммунистических позициях, мы должны были бы шире представлять на своих страницах существовавшие тогда точки зрения на происходящее в стране. Мы это делали, но редко и робко, не всегда по ключевым вопросам и проблемам. Боялись. Но не Кремля или правительства, а своего читателя.

Мы убеждали себя и друг друга, что если будем частить с не «нашими», не либеральными рассуждениями на той же полосе «Мнения», то от нас отвернутся давние известинские читатели демократической ориентации. Возможно, какая-то часть из них и перестала бы брать в руки «Известия», зато многие люди иных воззрений могли бы видеть и знать: эта газета — не только для «своих», она для всех, ей можно доверять. Мы не сделали чисто прагматического вывода из важной оценки социологов ВЦИОМа, исследовавших в 1992 году по нашему заказу «Отношение населения к газете «Известия». В ней говорилось: «Заслуживает внимания тот факт, что среди людей, называющих “Советскую Россию” лучшей газетой, 45 % высказывают не очень твердое, а 15 % вполне твердое желание в будущем регулярно читать “Известия”. Среди поклонников “Правды” эти показатели составляют соответственно 26 % и 16 %, среди поклонников “Труда” — 23 % и 12 %». Печатая в основном статьи либерального толка, мы не притягивали к себе внимание других читательских аудиторий с целью и их вовлечь в демократическую веру, не убеждали, что на наших страницах могут уживаться и близкие, интересные им взгляды, суждения. А оттоку постоянных читателей это способствовало.

Речь не только о «мнениях». Односторонним бывал подход и к публикации новостей. По тем же идеологическим соображениям мы отдавали предпочтение событиям, которые, как нам казалось, входили в круг интересов демократической общественности. И меньше оставалось места на полосах или вообще его не находилось для информации, которая могла интересовать еще и другую публику. Далеко не всегда выдерживался правильный тон при подаче новостей. Правильный — это значит, прежде всего, нейтральный, без эмоций, без навязывания читателю каких-либо оценок, тем более ярлыков.

У нас же мог пройти, к примеру, материал о съезде ЛДПР, где практически ничего не было сказано о характере работы съезда, численности и возрасте, образовательном цензе его участников, вынесенных на обсуждение и принятых документах. Зато литературно способный автор снисходительно и лихо отплясал на будто бы комичном имидже партии, вдоволь поерничал над ее лидером, соревнуясь с ним в жанре клоунады. В результате наши читатели не узнали ничего нового об ЛДПР. А в ней немало было такого нового, что вскоре выведет эту партию в победители парламентских выборов, по случаю чего в прямом телеэфире прозвучит и станет знаменитым трагический комментарий известного литератора и общественного деятеля Юрия Карякина: «Россия, ты одурела!». Как-то неловко сейчас вспоминать, что ранее не принятый в «Известиях», пустоватый по информационному содержанию стиль обычной хохмы удостоился в тот раз большой похвалы на летучке, тогда как всем нам надо было встревожиться — здесь мы отошли от важнейшего стандарта новостной журналистики, от ее ответов на классические вопросы: что? кто? где? когда? как? почему? Эта не маленькая по объему публикация стала началом пренебрежения традиционной известинской культурой письма, исключавшей вольницу ради красного словца или ради тех же хохм. У начала будет продолжение, которое сыграет немалую роль в разрушении требовательной творческой обстановки в редакции.

Ничуть не лучше, не полнее, разве что чуть строже, но по смыслу так же издевательски писались и редкие материалы о компартии России, а между выборами она вообще не замечалась газетой. Тогда как ее агрессивно-консервативное влияние на атмосферу в обществе вернулось и постоянно нарастало. И если бы «Известия», оставаясь антикоммунистическим изданием, давали больше правдивой и ясной информации о КПРФ, то уважение и доверие к газете могли бы испытывать и многие из тех, кто разделял лозунги этой партии, а это чуть ли не треть населения страны.

Выходило же так, что борясь за обновление России, мы адресовались лишь к той совсем малой части народа, которую и не надо было убеждать в необходимости и пользе перемен — с надеждой на них она жила и без нашего пропагандистского участия. А то, что мы занимались пропагандой, нельзя отрицать, как, впрочем, и стесняться. Это были такие годы и в такой стране, мы работали в такой газете, что политически стерильными журналистами быть не могли.

Сейчас надо признать и то, чего нам не хотелось делать двадцать лет назад — мы практически не придавали тогда значения зависимости «Известий» от конкуренции на газетном рынке. Между тем, ранее созданная Виталием Третьяковым «Независимая газета» отнимала у нас существенную часть политизированной интеллигенции. Быстро набирал известность и популярность придуманный сыном нашего друга Егора, юным Володей Яковлевым ни на кого не похожий, дерзкий в своих амбициях «КоммерсантЪ». Легкой насмешкой над нами выглядела публикуемая на наших же страницах его большая, на четверть полосы, реклама с нахальным по тем временам текстом на фоне своего фирменного твердого знака: «Газета для тех, кто энергичен, образован, умен, состоятелен, удачлив. Присоединяйтесь к нимЪ!». И многие новые люди, люди бизнеса, охотно к нему, «Коммерсанту», присоединялись. В следующем, 93-м году, родится и сразу привлечет к себе немалое внимание газета «Сегодня», собравшая на деньги олигарха Владимира Гусинского многих молодых талантливых журналистов. Твердо стояли на рынке и постоянно стремились удержать и расширить на нем свою долю «Комсомольская правда», «Труд», «Московский комсомолец». В серьезного конкурента «Известий» и всех прочих федеральных изданий начала вырастать региональная, местная пресса, на которую все больше переключались информационные запросы населения.

Ну и конечно, постоянно возрастающую убийственную роль по отношению к тиражам «Известий», как и всей российской печати, стало играть телевидение. И уже замаячил на горизонте главный могильщик мировой бумажной прессы — интернет.

 

Деньги от рекламы. Бесплатно за границу

На 92-й год пришелся первый случай, когда редакция узнала, что далеко не все благополучно в коммерческом ведомстве, которое курировал Гонзальез. Закрытое для посторонних глаз, оно считалось очень успешным, его постоянно хвалил Игорь, называя нашим надежным и честным кормильцем. И вдруг становится известно, что в этом ведомстве выявлены серьезные проблемы, заблокированы в банках его валютные и рублевые счета.

Официально оно называлось так: Совместное предприятие «Рекламно-информационный сервис “Известия” — Бурда», а основным предметом его деятельности являлась публикация в «Известиях» рекламных объявлений российских и иностранных предприятий, объединений, организаций и фирм. Я о нем упоминал в главе «Время Лаптева», говоря о том, что в начале 1989 года «Известия» привнесли революционное новшество в советскую прессу: мы первыми из всех массовых газет начали печатать рекламу.

Здесь надо назвать человека, который стоял у истоков этого дела. Я его помню года с 1976-го, нас познакомил в редакции Голембиовский:

— Саша Кутателадзе, мой земляк из Грузии.

Саша был стажером в «Комсомольской правде». Как всякий уважающий себя начинающий репортер, он параллельно осваивал и знаменитый пивбар в Доме журналиста. Там мы виделись, уже здороваясь, несколько раз. Как-то мне случилось защитить его от возможных неприятностей в «Комсомолке».

Однажды мне позвонил Петр Петрович Грузинский, глава крупного морского объединения «Совсудоподъем», занимавшегося спасательными работами на морях и океанах. Обычно я ему звонил, интересуясь, где и что происходит на его широтах и меридианах, а тут он набрал мой номер. Был зол и просил моего совета:

— Видел сегодня «Комсомольскую правду»? Там заметка о нашей судоподъемной операции, все в ней напутано — надо мной смеется весь Минморфлот. Подписано А. Кутателадзе. Кто это такой, ты его знаешь? Что мне с ним делать? Я хочу позвонить главному редактору и потребовать опровержения. Или лучше направить письмо?

Мне удалось отговорить авторитетнейшего морского аса и от устной, и от письменной телег в «Комсомолку». Не сразу, но он прислушался к моим доводам: автор молодой, только набирается опыта, вашу специфику пока не знает. Вы поднимаете со дна океанов корабли, говорил я, а газетную судьбу парня можете потопить. Окончательно смирился Петр Петрович, когда я сказал, что негоже ему, человеку с фамилией Грузинский, наказывать юного грузина.

И все же Сашу ушли из «Комсомолки». Но не из-за претензий по работе, а за то, за что могли и в тюрьму посадить: скрывшись в Австрии от своей туристической группы, он пробрался в Мюнхен, явился на антисоветскую радиостанцию «Свобода» и предложил ей журналистские услуги. По иронии судьбы, тот сотрудник, который его выслушивал, был агентом КГБ, и уже ближайшим рейсом Аэрофлота свободолюбивый беглец был насильно возвращен в Москву. Сажать его не стали, но в редакции он уже не появился. Мягче, но была наказана и руководительница туристической группы Маша Ильина — моя приятельница, прекрасная журналистка из родной «Ленинградской правды». Ей вкатили выговор по партийной линии — за потерю бдительности. Спустя несколько лет при разговоре по телефону она спросила меня, что в Москве известно о дальнейшей судьбе Кутателадзе? Но об этом если кто и знал тогда, то только самые близкие ему люди.

В один из летних дней 1988 года я находился в кабинете главного редактора Лаптева, когда секретарь ему доложила, что прибыли гости из западногерманского издательского дома «Бурда». Я пошел к выходу и на пороге в группе гостей вдруг вижу знакомое лицо. Кутателадзе! Он тоже узнает меня, мы обмениваемся рукопожатиями — и Саша говорит мне на ухо: «У меня сейчас другая фамилия: Потемкин!».

Захожу в соседний кабинет, к Боднаруку, у которого в «Комсомольской правде» учился писать заметки стажер из Грузии, спрашиваю:

— Коля, что было сделано много лет назад с Кутателадзе? Его завербовал КГБ, и он стал немцем? Но почему не каким-то Гюнтером, Мюллером, а Потемкиным?

Коля улыбнулся, ему было что ответить. Он рассказал, а много позже описал в своей чудесной книге «Хлопчик», как несколько месяцев назад в его кабинете раздался телефонный звонок. Незнакомый голос представился: Александр Кутателадзе. Он звонил от входа в редакцию и попросил о встрече, поспешив сказать, что у него есть интересное предложение для «Известий». Заинтригованный не столько сутью этого предложения, сколько возвращением из небытия неудачливого репортера, Боднарук отзвонил вахтеру, чтобы тот пропустил молодого человека, заказал секретарше два стакана чая.

Как писал Коля, возмужавший и уже успевший поседеть бывший коллега коротко поведал, что за минувшие десять лет о журналистике и не думал. Перепробовал разные другие профессии, был таксистом, работал на небольшой мебельной фабрике, даже стал ее директором. Женившись, использовал родственные связи и уехал в Западную Германию. Там было нелегко, но главное — учился, постигал экономику, бизнес. В этот приезд в Москву представляет интересы крупного немецкого издательского дома «Бурда», от имени которого и хотел бы сделать «Известиям» коммерческое предложение.

Когда Коля услышал, о чем идет речь, он, по его выражению, опешил. О каком-то из мира фантастики совместном германо-советском предприятии для публикации рекламы на страницах «Известий»… Если эти строки попадутся на глаза молодым людям, им трудно будет понять, почему так отреагировал журналист, ведь сейчас, куда ни посмотри, — везде реклама. Она на земле, под землей, в воздухе, постоянно в ушах. Но о каких ее публикациях можно было говорить в 1988 году, если тогда в торговле не существовало абсолютно ничего, что ни расхватывалось в считаные часы и минуты, за чем бы ни выстраивались километровые очереди без какой-либо рекламы.

Поразившись тому, как немцы, а вместе с ними и этот наивный бывший соотечественник оторваны от советских реалий, Коля уже хотел закрыть тему. Но продолжая слушать из вежливости, неожиданно начал улавливать логическую нить в словах Кутателадзе. Тот говорил, что немцы смотрят далеко вперед, они считают, что в СССР наступят рыночные времена, с ними обязательно придет изобилие товаров, продовольствия, и тогда без рекламы не обойтись. Для «Бурды» важно обосноваться здесь первой, а начинать она готова не с торговой сферы. Уже сегодня на Западе есть немало банков, производителей разной техники, оборудования, которые зондируют почву в Советском Союзе, хотят, чтобы о них здесь знали, а лучший этому помощник — реклама в такой крупной и солидной газете, как «Известия».

Кутателадзе не стал напрашиваться к главному редактору — Лаптев его не знал, а если бы ему доложили, что с какой-то дурацкой идеей просится на встречу несостоявшийся сотрудник мюнхенской «Свободы», то Иван Дмитриевич велел бы не отвлекать его на разные глупости. Думаю, что позвони представитель «Бурды» своему земляку Голембиовскому, результат оказался бы не лучшим — Игорь еще в давние времена относился к нему свысока, даже пренебрежительно, а после мюнхенской авантюры вообще вряд ли был бы готов вести с ним какой-то серьезный разговор. Зная же Боднарука как доброжелательного к нему человека, Кутателадзе надеялся, что он его спокойно и внимательно выслушает.

Именно Боднарук практически начал дело, которое принесет «Известиям» многие миллионы долларов и фактически спасет независимые «Известия» от финансового краха. А главную роль сыграет Лаптев. Вдоволь поулыбавшись над рассказом своего зама, он, как пишет Коля, заключил, проведя рукой по затылку:

— Чем черт не шутит! Давай пиши записку в Политбюро. Но об этом деле — молчок, а то свои же первыми засмеют.

Как рассказывал мне Иван Дмитриевич, и помимо этой записки пришлось прилагать много усилий: обходить членов Политбюро и убеждать каждого лично, что газета собирается рекламировать не отсутствующие мясо, масло и прочие продукты, а станки, экскаваторы, бумагоделательные машины и т. д:

— Дольше других сопротивлялся, вникал в суть вопроса всесильный Лигачев. «Что, — говорил, — тебе денег не хватает на выпуск газеты? Поможем!». Никто не брал на себя ответственность принять решение. Так я дошел до Горбачева. Он сказал: раз затея экономическая — иди к главе правительства Рыжкову. Сначала я ему позвонил — не сработало. Потом ездил. В итоге Николай Иванович отнесся лояльно, а поскольку тема внешнеэкономическая, послал меня к своему заму Каменцеву, возглавлявшему Внешнеэкономическую комиссию. Она и подготовила постановление Совета министров СССР, разрешающее создание советско-западногерманского СП «Рекламно-информационный сервис “Известия” — Бурда». Потом вышло и дублирующее решение Секретариата Верховного Совета СССР.

В те дни, когда я на пороге кабинета главного редактора встретился с бывшим Кутателадзе, теперь Потемкиным, стороны завершали переговоры. А в редакции оживленно обсуждалось, как будем работать при публикации рекламы, на каких полосах и сколько выделять под нее газетной площади. Это сейчас что ни печатный листок, там есть свои знатоки и мастера рекламных дел, а для нас это был темный-претемный лес.

До сих пор при воспоминании о тех днях чувствую, что краснею от стыда из-за нашего невежества в этой области. Сидим как-то у Голембиовского (тогда ответсекретаря) — он, я как его первый зам, зам Анатолий Шлиенков, один из самых остроумных людей в редакции. Закончив с вопросами по текущему номеру, начинаем говорить о рекламе. Игорь призывает думать в том ключе, как лучше ее использовать для привлекательности газеты. Что-то мямлим, разумных соображений нет. Вдруг Шлиенков говорит:

— На нас наваливается угроза дикой скуки от будущих тяжелых текстов о банках, станках, фирмах, биржах. Нужно привнести в них легкость, изящество, юмор.

— Отличная мысль! — оживляется Игорь.

И мы долго и весело толкуем в счастливо найденном ключе. Я предлагаю всю рекламу пропускать через Толю, а он уже должен тряхнуть стариной — придумывать остроумные, смешные тексты.

— Да, Толя, займешься этим, — говорит Игорь, — тут есть поле для творчества. По мере необходимости будем тебя освобождать от текучки.

Расходимся довольные полезностью обсуждения. Никому из нас в голову не могло прийти, что нельзя вторгаться в тексты, составленные самими рекламодателями. Это в дальнейшем будут происходить случаи, когда по техническим причинам или по недосмотру в рекламном объявлении выпадала та или иная буква или линейка, что-то чуть смещалось в макете. Из-за этого при расчетах с рекламодателями приходилось снижать им цену, а виновникам объявлять выговоры, штрафовать.

С таким вот багажом знаний о некоторых рыночных элементах мы готовились к ведению рекламного бизнеса. Но обучение ему пошло быстро, еще в процессе подготовки документов для соглашения с немцами. От имени «Известий» оно было подписано Лаптевым и директором издательства Ефремовым.

При этом как-то получилось, что элегантно был отодвинут в сторону от нового дела его зачинатель в редакции Николай Боднарук, да он к этому и не стремился — весь отдавался содержанию газеты. И лишь много лет спустя в своей книге Коля признается, что ему было несколько досадно, что оказался невостребованным на деловом участке развития «Известий».

Когда Лаптев довел все формальности до конца, к проекту подключился Голембиовский, ставший к тому времени замом главного редактора. Ему и вручил Иван Дмитриевич пост председателя правления совместного предприятия. Большую организационную работу проделал бывший собкор в Берлине Николай Иванов. К сожалению, он недолго пробыл генеральным директором СП. После его внезапной смерти на это место пришел профессиональный экономист, кандидат наук Борис Прокофьев.

По договоренности сторон рекламная вкладка своим содержанием была сориентирована на популяризацию в СССР лучших образцов не только зарубежной, но и советской промышленной продукции, научных разработок и технологий. «Бурде» предоставлялось исключительное право собирать рекламу на территории всех государств мира, за исключением СССР и социалистических стран — членов Совета Экономической Взаимопомощи. Заказанные, организованные «Бурдой» материалы со всего света для печати в «Известиях» должны были «отвечать политическим, моральным и этическим принципам советского общества». В СССР еще правила компартия, свирепствовала цензура, еще продолжалось запугивание народа всевозможными идеологическими диверсиями. Поэтому в рекламе на страницах «Известий» не допускалось рекламирование русскоязычных газет, журналов, книг, выпускаемых зарубежными издательствами, за исключением той литературы, которая издается за рубежом по советским лицензиям.

Появившись в газете в начале 89-го, рекламная вкладка весь первый год выходила только в Москве. За это время напечатаны объявления более двухсот зарубежных фирм, банков и компаний, почти ста тридцати советских предприятий, организаций, кооперативов. Каждая полоса стоила 50 тысяч долларов. Не менее 75 процентов площади этой вкладки продавались за твердую валюту, остальное место могло оплачиваться советскими рублями, валютой соцстран. В зависимости от годового объема рекламы доход распределялся между партнерами в соотношениях: «Известиям» — от 50 до 66,7 процента, «Бурде» — от 50 до 33,3. Известинская доля распределялась поровну между редакцией и издательством.

Редакция уже вскоре заметно ощутила появление средств от этих объявлений. За их счет был вдвое увеличен авторский гонорар, улучшилось финансирование зарубежных корпунктов, оплачивалась часть расходов по зарубежным командировкам. Деньгами от рекламы рассчитывались и за бумагу для нее. На индийские рупии от объявлений были закуплены в Индии медицинское оборудование, препараты, одноразовые шприцы для известинской поликлиники. Со следующего года вкладка пошла и на Ленинград тиражом в 354 000 экземпляров, затем на всю страну тиражом около 10 миллионов.

Когда осенью 91-го, уже после обретения независимости, мы начали выпускать 12-полосные номера, объем рекламы в них стал доходить до четырех полос. В шести-восьмиполосных номерах она занимала до трети общей площади. Теперь ее печатали уже многие издания, но в «Известия» она продолжала идти нарастающим потоком. Очередь на публикацию растянулась на несколько месяцев. Заслуга в этом была не работников СП, а журналистов — они делали газету, в которой хотели видеть свои объявления солидные российские и зарубежные рекламодатели. Но редакция только и слышала похвалу в адрес ведомства Гонзальеза. И вдруг вот эта весенняя новость 92-го года: как председатель правления, Голембиовский встревожен состоянием дел в СП и направляет туда контрольно-ревизионную комиссию во главе с Михаилом Бергером.

Для пресечения слухов было объявлено, что это соответствующая Уставу СП плановая ревизия по итогам его деятельности за предыдущий год. Формально так оно и являлось, но при этом сразу были нарушены элементарные правила — дирекция не предоставила проверяющим полного объема документов ни по одному из вопросов, растянула проверку на целых три недели. Не имея возможности подготовить акт ревизии по всей форме, Бергер ограничился служебной запиской, но и ее было достаточно, чтобы прийти к выводу: необходим глубокий анализ деятельности СП за весь период его существования — по состоянию на 1 июля 1992 года.

К этому времени уже состоялось знакомство руководства газеты с американцем русского происхождения Питером Дерби, возглавлявшим «Диалог-банк», один из первых в России коммерческих банков. Основанная им крохотная компания «Тройка-Диалог» была приглашена в качестве финансового консультанта «Известий». С первых дней в ней работал окончивший с отличием экономический факультет МГУ симпатичный бородатый юноша Рубен Варданян, в будущем крупнейший предприниматель, оказавший через руководимую им уже мощную «Тройку-Диалог» огромное влияние на развитие всего рынка ценных бумаг в России. Вместе с мистером Дерби он войдет со временем в совет директоров нашего АО, а дебютирует у нас аналитическим отчетом о работе СП «“Известия” — Бурда».

Это были одиннадцать страниц текста, добрую треть которого составили цифры. На их основании и сделаны критические выводы:

Нет сколько-либо продуманной финансовой политики… Совершенно неоправданно выглядит заключение в конце 1991-го — начале 1992-го ряда долгосрочных депозитных соглашений под очень низкий процент… Руководство СП стремится расширять коммерческую деятельность за рамками своей специализации, во многом — в ущерб собственному производству… Большинство из находящихся в собственности СП акций и брокерских мест обладают крайне низкой ликвидностью, возвратность вложенных в них средств вызывает большие сомнения…

Судя по этому отчету, Варданян не боялся сказать и то, что думает о тех, кому подчинено СП, кто его курирует.

Правление, — писал он в своем отчете, — оказалось не в состоянии контролировать деятельность СП. Отсутствие контроля за деятельностью дирекции привело к тому, что, отчасти опираясь на довольно общие решения правления, отчасти действуя с явным превышением полномочий на свой страх и риск, Дирекция по сути перестала заниматься вопросами рекламы, переключившись на иную коммерческую деятельность. Этому способствовало наличие больших «свободных» финансовых ресурсов, возможность использовать их по своему усмотрению в условиях неопределенной ответственности.

Ударяя по управленческим амбициям Голембиовского, этот отчет доставил ему немало неприятных минут. И все же Игорь велел Гонзальезу и впредь привлекать для консультаций именно Варданяна. Потом я слышал не однажды, как он уважительно отзывался о высокой квалификации Рубена. А в итоге отстраненный на время ревизии от работы гендиректор Прокофьев был окончательно уволен. Через пару месяцев на его место назначили Александра Гордина, которого я знал еще в детстве как сына журналиста из «Вечерней Москвы» Валентина Гордина и его супруги Ирины, давнего и опытного секретаря одного из наших отделов. Оканчивая школу, их сын приносил мне свои первые заметки, несколько из них было напечатано, и я дал ему рекомендацию для поступления на факультет журналистики МГУ. Не припомню, где и чем занимался Саша по окончании университета, но, видно, набрался делового опыта, если смело рискнул принять пост, который до него занимал кандидат экономических наук.

Ну а как сложилась судьба человека, подавшего сигнал к новому финансовому пополнению «Известий»? Представляясь потомком знаменитого генерал-фельдмаршала, князя Таврического (1739–1791), Александр Потемкин (в советском прошлом Кутателадзе) продолжает иметь дело с рекламой. Но уже не как ее агент, коммерсант, а как герой довольно громких и шумных рекламных акций в Москве, которые сопровождают выход в свет каждой его новой книги. Читаю об одной из них: «Кабала» уже восьмой роман Александра Потемкина, и эта художественная вселенная создана им всего за восемь лет — поразительная творческая мощь! На наших глазах в литературе возник уникальный сюрреально-поэтический материк Потемкина». Из всех встреченных мною это, пожалуй, самая скромная оценка творчества писателя. С более масштабной меркой подходит другой критик, называя автора «новым Достоевским», отталкиваясь, видимо, от самого названия его книг: роман «Изгой», повести «Игрок», «Бес»… Последнее, что я видел: «Для обогащения души и разума читайте книги Александра Потемкина».

Однако все эти словосочетания с презентаций я пропускаю мимо ушей — «художественная вселенная», «новый Достоевский», «материк Потемкина»… Для меня весь этот материк — совсем седой, энергичный Саша, с которым мы идем по деревне Жуковке на Рублево-Успенском шоссе, и каждое его второе слово простонародно-матерное, таких грубостей в его постельно-откровенных сюрреальных сочинениях не встретишь. Меня не увлекают придуманные им литературные герои и сюжеты, намного любопытнее кажется его собственная жизнь, где не поймешь, что было на самом деле, а где фантазии. Собственно, я и не стараюсь все это понять, просто при наших крайне редких случайных встречах (раз в три-четыре года) воспринимаю на веру всё новые, всегда неожиданные сведения, касающиеся его биографии. Рассказывал, что в Боннском университете получил образование экономиста, потом вдруг узнаю, что он еще и физик-ядерщик; что доктор экономических наук, затем оказывается, что и генерал-лейтенант в отставке. По-прежнему общительный, азартный, он был и остается для меня слегка таинственным, авантюрным добрым малым. Но непреложен факт, что он с юности тянулся к достойной, обеспеченной жизни и ее достиг благодаря собственному упорству, находчивости, гарантировав материальное благополучие своей семье, всем своим, если не ошибаюсь, шестерым детям.

Я был в его загородном особняке на Рублевке — в таком, наверное, охотно мог бы останавливаться и столь большой любитель жизненных удобств, как прямой (по версии хозяина) родственник генерал-фельдмаршал Григорий Александрович, светлейший князь Потемкин-Таврический. Во всяком случае, здесь точно бывают известные люди нынешней России. Чиновники, политики. В этом доме в начале XXI века обсуждался замысел издательского дома «Порог» давшими ему имя учредителями — литератором Потемкиным и семьей будущего вице-премьера России Дмитрия Рогозина. «Порог» и является поставщиком на рынок всех книжных сочинений бывшего репортера «Комсомольской правды», принесшего на Пушкинскую площадь замечательную коммерческую идею.

Если не все, то очень многие известинцы в 1992 году побывали за границей. Не как туристы, а по работе. Об этом напоминают папки с документами редколлегии. Чуть ли не на каждой новой странице очередное решение: командировать в такую-то страну такого-то сотрудника. Должности — от репортера до главного редактора. Человек десять выезжали за рубеж по два-три раза, кое-кто и больше.

Напрашиваются вопросы: какие интересы газеты побуждали к столь массовым поездкам за границу? Откуда брались средства, инвалюта? Если отвечать коротко, эти поездки обещали нужные газете темы. Что касается денег, то «Известия» чаще всего не очень тратились, большинство поездок оплачивали приглашающие стороны.

Но что это за приглашающие стороны? Где они, каковы они, сколько их? Кого и почему они зовут к себе? Наконец, зачем газете откликаться на их зов, быть кому-то благодарной, обязанной?.. И вот здесь нужен более развернутый ответ с экскурсом в историю.

В советские годы любой выезд в любую заграницу был праздником, тем более командировка. «Известиям» выделялся определенный бюджет в иностранной валюте, но он расходовался на поездки только ограниченного круга лиц, куда входили главный редактор, его первый заместитель, курирующий иностранные отделы, редакторы этих отделов, политобозреватели, ведущие журналисты-международники. На остальную часть редакции за год выпадало лишь несколько оплачиваемых поездок, разрешенных ЦК КПСС, в основном для освещения мировых событий в спорте. Значительно чаще известинцы пересекали границу за счет «приглашающей стороны». Разумеется, и в этих случаях обязательно требовалось согласие ЦК КПСС, КГБ.

Приглашения шли из министерств, ведомств, научных, творческих организаций, направлявших свои делегации за рубеж по разным поводам — на съезды, конгрессы, выставки, фестивали, гастроли, соревнования. В составе этих делегаций и находилось иногда место для журналиста. Поступали приглашения и от иностранных посольств, и непосредственно из-за границы. Это бывали обращения к руководству газеты с просьбой направить корреспондента в связи, скажем, с юбилеем того или иного государства или с какой-то акцией правительства. Но откуда бы ни были приглашения, в них указывалось, что все расходы или основная часть (оплата гостиницы, питание, поездка по стране) приглашающая сторона берет на себя.

Обычно редакционное начальство определяло, кто сможет представлять «Известия», и это каждый раз выглядело поощрением по работе. Были и именные приглашения, когда в поездку звали конкретного журналиста. Зачастую именно он и являлся инициатором письма в редакцию — срабатывали его контакты в тех же министерствах, ведомствах, организациях, посольствах.

Расскажу, как я несколько раз оказывался в заграничных командировках.

Поработав в «Известиях» с год, я знал, что главный редактор Толкунов благосклонно относится к желанию сотрудников бывать в других странах, видеть мир, жизнь людей не такими, какими они часто предстают в нашей же газете. Мне хотелось не просто за границу, а туда, где происходило бы нечто такое, чего сейчас нет нигде. Откуда я мог бы привезти материал о чем-то новом, важном и интересном. Я ломал над этим голову, с мыслью об этом просматривал многие издания, агентские сообщения. Так мне попались на глаза в главной армейской газете «Красная звезда» буквально несколько строк о том, что в Бангладеш, при впадении реки Брахмапутра в Бенгальский залив, советские моряки взорвали несколько мин, оставленных здесь после недавней войны между Индией и Пакистаном, в результате которой и возникло это новое государство.

Опускаю все дальнейшие свои телефонные звонки, встречи. Оказалось, что в порту города Читтагонг в устье Брахмапутры советская экспедиция развернула сложнейшую операцию по разминированию акватории и подъему около тридцати затонувших кораблей. И еще оказалось, что туда готовится новая группа специалистов по подводным работам. Когда в объединении «Совсудоподъем» я сказал, что хотел бы улететь с этой группой, в тот же день там было подписано письмо в редакцию с предложением командировать меня в Читтагонг. Все расходы фирма брала на себя.

Конечно, ничего с «Известиями» не случилось бы, не появись мой репортаж из Бангладеш об очень тяжелой и крайне опасной работе наших спасателей. Но хорошо поданный на полосе, он обращал на себя внимание экзотическим местом события, новизной информации и тем самым подкреплял широкое читательское мнение об «Известиях», как о газете, которая старается и умеет удивлять, о многом рассказывать первой.

В итоге я был рад, что побывал в тропиках, что о моем дебютном зарубежном материале добрым словом отозвался лично главный редактор. Словом, командировка за границу удалась. Но думалось ли мне, что эта поездка не совсем чистая с этической точки зрения, что я ее практически выпросил, поставив себя, как журналиста, в определенную зависимость от того, кто за нее платил — от «Совсудоподъема»? Хорошо, что за всю неделю пребывания в Читтагонге ни от кого из спасателей я не услышал ни жалоб, ни обид на руководство экспедиции и начальство в Москве, не увидел ничего, что заслуживало бы критических строк в репортаже. Ну а если бы все это было, появились ли бы такие строки? Решился бы я на такую неблагодарность — критиковать тех, кто сделал приятное мне и полезное газете?

Нет, не припомню, чтобы тогда, сорок лет назад и позже я или кто-то из друзей-товарищей, бывавших в «левых» загранкомандировках, мучился подобными вопросами. Редакционная жизнь всегда давала поводы для разговоров о профессиональной этике, о таких ее ценностях, как правда, точность и объективность в газете, о том, что нельзя славить то, что недостойно похвалы, и замалчивать вещи, требующие публичного осуждения. Говорилось, понятно, и о том, что недопустимо кого-то или что-то хвалить за деньги, принимать подарки, угощения. Но наши разговоры и дискуссии никогда не доходили до того, чтобы вот так же, прямо и откровенно, подвергать моральному суду еще и приглашения в загранпоездки за чей-то счет, — а их ведь тоже можно охарактеризовать как своеобразные подарки, угощения, подкупы. Похоже, что для отказа от них мы не созрели, как, впрочем, и нынешние журналистские поколения — не созрели ни морально, ни материально.

Сильно возрос поток подобных приглашений в горбачевские времена, когда страна открывалась миру, а в мире нарастал интерес к нам. В «Известия» шли письма от редакций газет и журналов, правительств, парламентов, университетов, исследовательских центров, фондов, ассоциаций, компаний, банков. Это были приглашения к знакомству, сотрудничеству, обмену информацией, готовность поделиться опытом в той или иной области. Нередко это было и чисто пиаровское желание привлечь к себе внимание большой газеты, а через нее — деловых, руководящих советских кругов. Знакомясь с почтой, Лаптев, а после него Ефимов сразу отклоняли обращения, в которых явно просматривалась заинтересованность в рекламе. Давали ход письмам, где виделась возможность выступить «Известиям» с актуальной и интересной публикацией.

Как-то в Москве в 1989 году объявился мой давний приятель Юрий Глейзер, эмигрировавший вместе с женой в США еще при Брежневе. Уролог, доктор медицинских наук, он не стал добиваться за океаном права на врачебную практику, дело это сложное, долгое, без гарантии на успех. Принял предложение одного бизнесмена, тоже бывшего советского гражданина, пойти к нему консультантом по продажам медицинского оборудования. Бизнес и позвал их на открывающийся гигантский советский рынок. Юра позвонил мне, мы встретились на Пушкинской после того, как они с шефом уже обсудили первые сделки с Академией медицинских наук, достигли договоренности о строительстве в Баку завода по производству медицинской техники. Шеф Юры сказал, что если газету может заинтересовать информация на этот счет, он готов пригласить в Штаты корреспондента «Известий», взяв на себя необходимые расходы.

Я рассказал об этом своему тогда начальнику Голембиовскому, он — Лаптеву, оба они решили, что предложение надо принять из политических соображений. Газете важно показывать, что деловая Америка тянется к сотрудничеству с обновляющимся Советским Союзом, что эмигрировавшие из СССР люди — не враги нам, накопленный ими зарубежный опыт в самых различных сферах может быть полезным для применения в отечестве. Лететь в США было предложено мне, на что я и надеялся.

Побывав в офисе Глейзера в дорогом районе Манхэттена, встретившись в Чикаго с выпускавшими медоборудование инженерами, я посчитал, что информацию собрал достаточную, и на двое оставшихся для Америки суток рванул в штат Огайо, город Кливленд, куда я звонил из Нью-Йорка и где меня ждал близкий и дорогой мне человек.

Направляясь к нему, я вспоминал имена многих известных людей, эмигрировавших из СССР, — писателей, мастеров искусств, ученых. Но ведь покидали страну и малоизвестные, и вовсе неизвестные граждане, а больше — инженеры, конструкторы, научные сотрудники, врачи. Их отъезд и стал тем массовым явлением, которое назвали «утечкой мозгов». Когда я слышал о ней, мне всякий раз она виделась в образе конкретного человека — кандидата технических наук из ленинградского Института химии силикатов АН СССР Симона Рехсона, для меня — Семы. Мы тесно дружили с ним долгие годы, и когда в 1978 году, решив эмигрировать, он вместе с женой Милой приехал в Москву попрощаться со мною, мы были уверены, что видимся в последний раз. Так тогда расставались, словно хоронили друг друга.

Встретившись сейчас, за эти двое суток мы не сомкнули глаз… После того как в газете вышел мой материал о фирме Глейзера и ее контактах в СССР, я включил диктофон с записью большой части нашего разговора в доме Рехсонов. А прослушав его, пришел к выводу, что ответы и суждения Семы интересны не только для меня, они могут и читателей «Известий» заставить задуматься о том, каких людей наше общество отторгало от себя и дальше будет терять, если страна не опомнится, не ускорит создание условий, когда никому не захочется уезжать навсегда. Я перевел этот разговор на бумагу, он получился объемным, на половину полосы, но Лаптев посчитал его актуальным, и сокращать ничего не пришлось.

Мой друг работал главным ученым одной из крупнейших компаний, входящих в знаменитую корпорацию «Дженерал электрик». Я его спросил:

— Из Ленинграда — и сразу в это кресло?

Он ответил:

— Спасибо зубным врачам, вернее, ученым в области зубоврачебной технологии. Каким-то образом им попалась на глаза опубликованная в Англии статья о моих теоретических разработках в СССР, касающихся напряжений, которые возникают при спаивании стекла с металлом. В Ленинграде думалось, что это может найти применение в электроламповой промышленности. А разыскавшие меня в Вашингтоне американские специалисты имели дело с фарфором, решали вопрос соединения его с металлической коронкой. Стал получать приглашения читать лекции, участвовать в семинарах, конференциях. Однажды подошли люди из «Дженерал электрик», выяснилось, что они знакомы с моими прежними публикациями в СССР и за рубежом. Последовало предложение работать в компании, а со временем доверили нынешнюю должность…

Много было сказано такого, что свидетельствовало: в лице Рехсона наша страна потеряла яркую и одаренную личность, активно действующего ученого и широко мыслящего интеллектуала. А в числе множества моих вопросов был и такой: спокоен ли ты за завтрашний день? Где рынок, там конкуренция, а где конкуренция — там и безработица, не коснется ли она тебя? Мой друг отвечал:

— Шесть лет назад «Дженерал электрик» почувствовала учащенное дыхание приблизившихся к ней конкурентов. И тогда было решено провести крупную перестройку, правда, без излишне громкой гласности: мы так были заняты своей перестройкой, что на разговоры не оставалось времени. Создана принципиально новая структура управления на всех уровнях. Устранены сразу несколько слоев бюрократии, многие производства переведены на более производительные технологии. При этом из 400 тысяч работающих сокращено около 100 тысяч человек. Но это не значит, что на судьбы людей наплевали, выбросили их на обочину жизни, в канаву. Всем были даны большие денежные вознаграждения, отведено много месяцев на новое трудоустройство и при этом оказана необходимая организационная помощь. Одни устроились несколько хуже, чем им было у нас, но многие — лучше, а нищим не стал никто. Меня, как видишь, миновала участь быть уволенным. Но в принципе я не исключаю, что завтра услышу: признано целесообразным вашу должность упразднить, лабораторию — закрыть. Сознание этого щекочет нервы. А случись со мной, что буду уволен, трагедии не наступит. Существует много профессиональных компаний, которые будут только рады найти для меня новую работу, причем заплатит им за услуги та самая новая работа, а не я…

Прозвучавшее в последней фразе было выше моего понимания. Как это, будут рады найти для человека работу и при этом не возьмут с него ни копейки? Я мысленно перенес такую коллизию на родную землю, но в советскую жизнь она никак не вписывалась. Ничего подобного у нас никогда не было и нет. Я стал задавать Семе один за другим уточняющие вопросы, а по мере его объяснений пришел к мысли о том, что надо, обязательно надо рассказать в «Известиях» о таких компаниях. Ведь важнейшим козырем наших идеологов была именно безработица. Они пугали народ тем, что, если реформы Горбачева приведут к отмене плановой системы в экономике, к рынку, то страна непременно лишится одного из главных преимуществ социализма — права людей на труд. Правдивым ответом, развенчивающим эту демагогию, и могла бы быть статья о работе в США компаний, ищущих специалистов, своеобразных охотников за головами. Но сейчас услышанного было недостаточно, для убедительной публикации требовалось детальное изучение практики на примере конкретной фирмы. А времени для этого нет, я уже завтра должен быть в Нью-Йорке, послезавтра — в Москве. Что делать?

И тут мой друг сказал, а почему бы мне вновь не прилететь в Америку специально по этой теме?

— Я заранее разошлю письма в десятки таких компаний, они есть везде, в том числе и в нашем Огайо. Напишу им, что выходящую многомиллионным тиражом советскую газету интересует специфика их бизнеса, для изучения которой готов прибыть в США один из ее сотрудников. Наверняка кто-то откликнется, изъявит желание принять московского журналиста, поделиться с ним необходимой информацией.

Через несколько месяцев Сема сообщил, что сразу три компании дали положительный ответ. Он выбрал наиболее крупную из них со штаб-квартирой в Кливленде — «Менеджмент рекрутерс интернэшнл» (МРИ). Встретился с ее президентом, и в результате мне в Москву поступило официальное приглашение нанести визит в МРИ, причем «вместе с супругой Ириной». Оно явилось основанием для получения в июне 1991 года американской визы. Редакция не несла лишних расходов, оплатила авиабилет только мне одному. На гостиницу денег не требовалось — свободных комнат у Рехсонов было достаточно.

Пять дней с утра до вечера я провел в общении с сотрудниками МРИ всех уровней, начиная с президента Алана Шенберга. Много времени пробыл в филиалах компании, встречался с людьми, в трудоустройстве которых она сыграла важную роль. Статья получилась большой, но я долго даже не посылал ее в набор — из-за накалявшейся политической обстановки не находилось места в газете. А тут еще наступило 19 августа, и только спустя еще месяц после путча было решено в номере от 20 сентября отдать мне на одной из полос шесть колонок. Статья выделялась крупным заголовком и подзаголовком: «Охота за головами. Сегодня она идет в Америке и во всем западном мире. Завтра она придет к нам».

Процитирую лишь набранный жирным шрифтом врез, который сфокусировал повод к публикации и главный ее смысл:

Итак, мы уже чуть приобщились к тому, что с недавних пор у нас принято называть «цивилизованным миром», — безработица официально вошла и в советскую действительность. Радости, конечно, в этом мало. Но неблагодарным делом заняты те, кто использует этот факт как устрашающий массы людей аргумент против радикальных экономических реформ. Надо договаривать все до конца, а именно: рынок труда в условиях свободной экономики открывает не только новые, прежде всего психологические сложности, но и невиданные раньше возможности для всех, кто умеет и хочет работать. И что совсем уж нам незнакомо: сам рынок труда — это еще и отдельная, огромная сфера для настоящего, с пользой всему обществу, предпринимательства, в чем убеждает деловая Америка.

Завершая подробный рассказ об организации и приемах работы в США «охотников за головами», я писал, что компании по поиску и найму специалистов могут, должны появиться и у нас — приоткрывающийся рынок труда уже ждет их, инициативных частных предпринимателей. В первый же после выхода статьи день оказалось, что, говоря это, я как в воду глядел. На редакцию обрушился буквально шквал телефонных звонков, разыскивающих автора, а вслед за ними, параллельно с ними стали расти пачки телеграмм и писем со всей страны с одинаковыми просьбами: напечатать дополнительные подробности кадровой охоты в Америке, сообщить адрес МРИ, принять для беседы… Оказалось, что уже повсюду многие люди подумывают о том, чтобы найти себе занятие в кадровой сфере, но никто не знает, не представляет, в каких формах это может быть, что и как надо делать.

Я постарался ответить каждому по существу вопроса, человек десять принял у себя в редакции, с некоторыми знакомство переросло в товарищеские отношения, продлившиеся многие годы. Из их уст, из текущей информации я видел, как стартовал у нас и быстро развивался рекрутерский бизнес, как он стал мощной отраслью, вышедшей на международную орбиту. В 1995 году была создана Ассоциация консультантов по подбору персонала (АКПП), охватившая практически все регионы России. Когда в 2001 году она решила учредить свой ежегодный профессиональный праздник, то его датой был выбран день публикации в «Известиях» статьи «Охота за головами» — 20 сентября. На официальном сайте этой организации (www.apsc.ru) сказано, что «для многих специалистов по поиску и подбору персонала в России и стран СНГ эта публикация долгие годы была первым, а часто и единственным учебным пособием». Тогда же, 20 сентября 2001 года, в десятую годовщину выхода статьи, повсеместно в РФ состоялись торжества по линии АКПП, многие делегации из регионов съехались в Москву. Меня усадили в президиум, забросали цветами, вручили свидетельство № 1 почетного члена Ассоциации. А когда попросили выступить как крестного отца их бизнеса, я честно сказал, что у меня и в мыслях не было пропагандировать этот бизнес. В момент острейшей борьбы с тоталитаризмом и плановой экономикой в нашей стране мне хотелось лишь сказать, что не надо бояться демократии и свободного рынка.

Я понимаю, что описанное выше дает основания обвинить меня в личной нескромности. Но я решился на это потому, что гораздо меньше, чем о своих материалах из загранкомандировок, знаю об истории публикаций коллег из зарубежных поездок «по приглашению». Считаю, что в абсолютном большинстве это были интересные читателям, злободневные репортажи, статьи, очерки, значительно расширяющие международную тематику газетных полос. Их объединяло общее известинское стремление снять железный занавес, отделяющий нашу страну от всего мира, показать, как устроен и живет этот мир, чего он достиг, какие проблемы решает.

Когда я как ответственный секретарь подписывал Юрию Васильевичу Феофанову командировку в Лондон, то я не сомневался, что он блестяще реализует приглашение правительства Ее Высочества встретиться с известнейшими английскими юристами — сделает для газеты такой материал о британской демократии, какого еще не было в нашей печати. И он его сделал.

Когда редколлегия принимала решение о поездке Алика Плутника по приглашению правительства ФРГ, мы понимали, что его будущий сериал в соавторстве с собкором «Известий» Евгением Бовкуном о миграционной политике этой страны может стать во всех отношениях поучительным для российских законодателей и чиновников, так он и был воспринят.

Включенный в состав делегации «Инкомбанка» и за его счет Иван Жагель тоже выезжал в Германию, а вернулся с постановочной статьей по проблемам частных иностранных инвестиций в Россию.

Наши аграрии Игорь Абакумов, Валерий Коновалов шокировали аудиторию «Известий» своими материалами о том, как организовано сельское хозяйство в Голландии и Великобритании, как живут и работают тамошние фермеры…

Можно еще долго продолжать перечень глубоких, умных, увлекательных, нужных газете публикаций из даровых загранкомандировок, так что, думаю, нам нечего особенно стесняться того, что редакция активно ими пользовалась.

Принимались и многие такие приглашения, за которыми не стояли новые крупные темы, но открывалась престижная возможность получить эксклюзивную информацию из наиболее компетентных источников за рубежом. Чаще всего это были приглашения на встречи с главами государств, правительств, министрами иностранных дел. На такие интервью обычно выезжали руководители «Известий», политические обозреватели Александр Бовин, Станислав Кондрашов, Викентий Матвеев, из молодых международников Андрей Остальский, Константин Эггерт, Максим Юсин. Назову в этом ряду и Леонида Млечина, поработавшего у нас в 1993–1996 годы сначала замом главного редактора по иностранной тематике, затем недолго политическим обозревателем. Так, по одной из сохранившихся в архиве сводок отдела кадров он в течение всего четырех месяцев (июнь-сентябрь) 96-го года был командирован (за счет принимающих сторон) в пять стран для проведения интервью на высоком государственном уровне — в Южную Корею, на Кипр, в Германию, Китай и Египет, встречался с президентом Мубараком, видными политическими и религиозными деятелями. Очень многие интервью с такого уровня живут не один день — они цитируются, перепечатываются, комментируются мировой или региональной прессой, что всегда поднимает известность, авторитет СМИ — первоисточника. Выходит, что и здесь бесплатные поездки за рубеж приносили газете пользу.

Надо сказать и о том, что практически любая командировка в любую страну предвкушалась как удовольствие. Я не знаю случая, когда кто-то из журналистов огорчался, что его посылают за границу, и просил бы начальство отменить поездку. Оторваться на время от редакционной текучки — уже в одном этом немало приятного. Плюс новые пейзажи и лица, другая жизнь и новые, часто совершенно неожиданные чувства и мысли. А в советские и первые постсоветские годы это еще и материальный плюс. Обычно приглашающие стороны, тратясь на роскошные порой гостиничные номера и шикарные рестораны, на руки гостям-журналистам никаких денег не давали. Чтобы у человека было в кармане хотя бы что-то, редакция изыскивала для него 30 процентов от стандартных, очень скромных суточных в инвалюте, но и они оказывались существенной материальной добавкой. И тогда к чисто профессиональным заботам (встретиться с нужными людьми, собрать информацию, разобраться в существе и тонкостях темы) добавлялась еще и головоломка: как истратить эти деньги, чтобы не оставить без чего-то импортного, заморского семью, а еще друзей, сослуживцев…

Наконец, поступали и приглашения, которые не чем другим, как радостным отпуском было не назвать. Для меня, к примеру, им явилась поездка в Копенгаген по линии Министерства морского флота в связи с окончанием строительства на датской верфи грузового теплохода «Известия». На торжественную церемонию, фуршет с распитием шампанского и передачу в газету информации о происшедшем ушло не более трех часов, остальные четверо суток я распоряжался собою, как хотел, но в пределах все того же карманного бюджета в 30 процентов суточных.

Вряд ли очень уставал и Гаяз Алимов в те одиннадцать дней, когда на борту теплохода «Грузия» совершал круиз по Средиземному морю с посещением Греции, Турции, Кипра, а целью этого плавания было освещение в газете первого Всесоюзного конкурса «Мисс Пресса СССР». Море, точнее — Атлантический океан позвал в дорогу и Владимира Ковалевского, он на три недели улетал в США для освещения парусных гонок на Кубок Америки с участием российской яхты «Век России». Туда же, в США, по приглашению японской газеты «Хоккайдо симбун» для участия в автопробеге по 43-й параллели командировались на пятьдесят три дня Игорь Андреев и Сергей Таранов. Но это уже официально были их очередные отпуска с прибавлением, как написал в обоснование поездки редактор новостей Иллеш, «неиспользованных отгулов за рабочее время». Хотя я не совсем представляю, как в редакции мог вестись учет времени, перерабатываемого корреспондентами, — о таком никогда и ничего не слышал.

Понятнее случай с поэтом, нашим литературным обозревателем Константином Кедровым. Он на сутки дольше положенного задержался в Италии, потребовав уже в редакции выдать ему 30 процентов суточных и за этот день. Причину задержки документально подтвердил: перенесен рейс Аэрофлота. А командировка у Кости была, можно сказать, поэтическая, лирико-эпическая — он приглашался в Рим для освещения в «Известиях» пасхального шествия радикальной партии.

С прекрасной Италией связаны и две поездки — весенняя и осенняя — в 1992 году супруги главного редактора Ани Голембиовской. В апреле она побывала в гостях у концерна «Стампа Медика» (пятнадцать дней) в рамках, как сказано в постановлении редколлегии, «сотрудничества с медицинской научной организацией». Осенью вместе с близкой подругой по давней работе в «Известиях» Галей Кузьминой командировалась в эту страну по приглашению газеты «ЕСИ Стампа Медика» на месяц, «для участия в круглом столе, проводимом редакцией, и ознакомления с деятельностью газеты». Тут сразу бросается в глаза хитринка, проявленная Игорем. Заведомо личные приглашения были официально оформлены как командировки ради одного — для упрощения процедур с получением визы и выкупом авиабилетов. Никаких 30 процентов суточных в этих обоих случаях не полагалось. Все расходы, включая приобретение билетов Аэрофлота на маршруты Москва — Рим — Москва, принимающая сторона брала на себя.

Загранкомандировки за чужой счет — это не только известинская практика. Это очень давняя реальность из жизни всей советско-российской журналистики. Может, в восьмидесятые-девяностые годы она приобрела в «Известиях» более масштабный характер, потому что тогда существенно возросли популярность, авторитет и влияние газеты, что, в свою очередь, повышало заинтересованность в контактах с нею отечественных и зарубежных политических, деловых, культурных кругов. А сама эта заинтересованность, надо признать, не всегда оказывалась бескорыстной. И как бы мы ни боролись с рекламой тех лиц, компаний, структур, которые звали нас в гости, она просачивалась на страницы газеты. Что уже само по себе свидетельствует: эта общепринятая практика является реальностью неоднозначной.

Не знаю ни одного известинского случая, когда бы недешевый подарок в виде приглашения за границу нанес прямой и ощутимый вред газете, а пользы, о чем я и писал, было немало. Думаю, то же самое можно сказать и применительно ко всем другим редакциям. Однако согласимся с тем, что подлинная независимость СМИ требует все же другого — абсолютно за все надо платить самим. В том числе и за каждое очередное удовольствие пересечь границу.

Ни в одну из предыдущих главок как-то не вписывался датированный 1992 годом сюжет, который хочется привести в качестве любопытного примера из области отношений президента Ельцина с прессой, конкретно — с «Известиями». Расскажу о нем здесь.

Приближалось 23 февраля. Многолетний официальный праздник — День Советской армии и Военно-морского флота. В редакции возникла мысль взять по этому поводу интервью у президента России, но говорить с ним не о празднике, а о важнейших проблемах, к которым было приковано широкое внимание в стране и в мире. Шел третий месяц после распада СССР, и все еще неясной оставалась судьба советских вооруженных сил, в первую очередь — стратегических ядерных сил, оружия массового уничтожения. Состоялись уже три встречи глав новых государств, последняя 14 февраля в Минске, и на каждой звучала эта обязательная и очень непростая тема для обсуждений. Что делать с более чем черырехмиллионной армией, по какому принципу ее делить, возможно ли совместное командование, преодолимы ли имеющиеся острые разногласия сторон, в частности между Россией и Украиной по проблемам раздела Черноморского флота? Куда будут направлены ядерные ракеты, и кому они должны принадлежать? Какова позиция России по всему комплексу военных, они же политические, проблем?

После полученного из Кремля согласия на интервью было решено, что мы подадим его как ответы президента на вопросы нашего военного корреспондента Николая Бурбыги. Как и раньше практиковалось в подобных случаях, вопросы формулировались с участием нескольких человек, в числе которых всегда был Боднарук, последнюю точку обычно ставил Голембиовский. Организационная сторона была на Бурбыге, он поддерживал связь с помощниками Ельцина. Объяснил им, что ответы президента надо получить не позже 18.00 в пятницу, 21 февраля, чтобы они были опубликованы утром следующего дня, то есть накануне праздника. В субботу, воскресенье редакция и типография не работают, так что следующий номер газеты выйдет на Москву только вечером в понедельник, 24 февраля, а основной тираж — по России и всему постсоветскому пространству — разойдется лишь 25 февраля. Для газеты такое опоздание с поводом к интервью будет выглядеть крайне несолидным.

Как рассказывал позже Бурбыга, в аппарате президента его заверили, что всё поняли, не подведут. В пятницу он напомнил о себе по телефону, но к 18.00 ничего в редакцию из Кремля не поступило. Потом выяснилось, что во второй половине дня президент не был доступен для помощников, он находился на торжественном собрании и концерте, посвященным традиционному празднику. Номер вел Друзенко. Поглядывая на часы, он распорядился заверстывать другие материалы на первую и третью полосы, где намечалось печатать интервью, и готовить всю газету к подписанию. Дальше сошлюсь на Друзенко, знающего подробности лучше других. Цитирую по его книге «Правда об “Известиях”», вышедшей в 1998 году:

Около девяти вечера звонит секретарь главного, просит меня подойти к «вертушке». На проводе — помощник Ельцина: куда, мол, присылать ответы. Поздно, говорю я, через полчаса газету подписываем, так что поезд, говорю, ушел. Еще через полчаса вбегает секретарша и в крик: быстрей, там Ельцин на проводе, из машины звонит, вас просит. Иду, беру трубку, объясняю про технологию, мол, график, газета сделана, уже поздно. А внутренне приготовился: будет давить — не уступать, не те времена.

И тут он подкупил меня в первый раз:

— Извини, понимаешь, это моя вина. Не знал я про ваш график… Как же быть-то? Это же очень важно, ответы эти.

(Интервью, как оказалось, действительно было важным. Тогда. Это даже из названия вытекало: «У России нет какой-то особой тайной политики в ядерных вопросах».)

Повторяю:

— К сожалению, все закончено, Борис Николаевич. Верстальщики уже руки моют. Домой собираются.

И тут он второй раз меня подкупил:

— Слушай, пойди к рабочим. Скажи: так, мол, и так, Ельцин просит. Вещь важная, понимаешь.

Пошел. Сказал.

— Ну, раз просит…

Подписали газету в полвторого ночи. Или утра. Высокий рейтинг был тогда у Бориса Николаевича.

«Не те времена», — написал Толя. Да, времена были удивительные, свободные от страха перед высшей властью, перед главным правителем. Но как-то быстро они стали уходить, эти исключительные во всей истории России времена…

Завершая обзор 92-го года, надо признать, что, несмотря на все желания и попытки многое у нас поменять к лучшему, приспособить «Известия» к новым условиям жизни, не удавалось самое главное — гарантировать газете независимость. По декабрь включительно ее судьба висела в воздухе, поскольку Конституционный суд РФ не торопился рассматривать июльское обращение к нему о проверке конституционности постановления Верховного Совета об «Известиях». При всех надеждах на благополучный исход дела ни у кого из нас не было уверенности, что суд удовлетворит иск Министерства печати и группы депутатов во главе с Сергеем Шахраем. А если он скажет, что парламент прав, тогда признается недействительным все — и акции, и владение редакционным зданием, и увольнение Ефимова, избрание Голембиовского, и само существование независимой газеты…

Это сейчас, при Путине, все заранее знают, какое решение объявит любой наш суд, включая Конституционный во главе с Валерием Зорькиным. В 92-м тот же суд и тот же его председатель Зорькин еще действовали более-менее самостоятельно, так что нельзя было угадать, чью сторону они примут в конфликте «Известий» с Верховным Советом. Тем более что он был частью острейшего конфликта двух властей, президентской и законодательной, который поставил страну на грань больших потрясений. Назначив на следующую весну Всероссийский референдум об основных положениях новой Конституции, декабрьский съезд народных депутатов лишь создал видимость политической стабилизации в России.

Приближался грозный 1993 год. Для «Известий» он нес полную неизвестность.