Куда ни кинь, везде политика

Более тридцати лет, начиная с аджубеевского периода, в «Известиях» велись стенограммы летучек. В наступившем 1993 году летучки назначались и стенографировались все реже. Интерес к ним продолжал падать, они изживали себя как форма внутриредакционной демократии. К концу года выпуски тоненьких брошюр, фиксирующих угасающие дискуссии в Круглом зале, совсем прекратились. Сейчас я об этом сожалею, так как лишаюсь возможности в дальнейших своих заметках точно воспроизводить чьи-то выступления, реплики. Ну а если приведу прямую речь, то лишь в случаях, когда не будет сомнений, что она запомнилась такой, как когда-то звучала.

В отличие от летучек с их стенограммами хорошо сохранялась другая давняя традиция: каждый год в первых январских номерах газеты обязательно должны заявить о себе какие-то новшества, касающиеся ее оформления, подачи материалов, содержания. Появились они и в начале 93-го. Так, в центре первой полосы было отведено место под крупные, по оперативным поводам, сюжетные карикатуры нашего художника Валентина Розанцева. Главным их персонажем чаще всего оказывался президент Ельцин, следом за ним по частоте публикаций шли его недруги — спикер Верховного Совета Хасбулатов, вице-президент Руцкой. Сразу под логотипом «Известий» представали перед читателями своими карикатурными физиономиями премьер Черномырдин, глава Конституционного суда миротворец Зорькин, отец российских реформ Гайдар, яростный лидер коммунистов Зюганов, другие легко узнаваемые деятели.

Как и в прежние годы, в этом январе дебютировали несколько рубрик, которые обозначали новые тематические направления, расширяли информационное разнообразие номеров. К каждой из них я имел прямое должностное отношение, выделяя им место на определенных страницах, отслеживая регулярность публикаций. Одним из заметных новшеств стала специальная полоса под названием «Анализ и прогноз».

Предыстория этой рубрики. В далеком ноябре 1976 года состоялся визит Брежнева в Югославию. Накануне наша пресса много писала об отношениях между СССР и СФРЮ, и во всех газетах выходили почти одинаковые тексты. Выделилась лишь одна статья — в «Известиях», автор Александр Бовин. В ней тоже мелькнули дежурные и обязательные формулировки, непохожим было другое — глубокий разбор этих отношений. Но что особенно произвело тогда сильное впечатление на журналистов, в том числе и на меня, так это сам факт присутствия в статье авторского прогноза, указавшего на те серьезные сложности в советско-югославских связях, которые останутся и после визита Брежнева. В подобном плане наши газеты не писали. Шли годы, эта публикация не забывалась. Почитывая в «Известиях», других изданиях аналитические материалы на различные темы, я часто неосознанно отмечал, присутствует ли в них этот элемент — прогноз? Автор осмыслил событие, факты, ситуацию — а что дальше, каким будет их развитие? Какую сыграют они роль? Чаще всего оказывалось, что прогноз или вовсе отсутствует, или он разработан слабо, тезисно, неинтересно. Это было свойственно подавляющей массе газетных статей, претендующих на аналитичность.

Когда в очередном декабре (1992) в редакции был брошен очередной клич подумать над новыми идеями, я написал несколько своих предложений, включая рубрику «Анализ и прогноз». И вместе с десятками других, собранных по всем отделам, вручил их главному редактору. После обсуждений к работе было принято штук пять. В первом новогоднем номере газеты от 4 января полоса «Анализ и прогноз» впервые увидела свет.

На следующей планерке было признано, что этот блин не вышел комом. Замысел рубрики раскрывался заголовком уже первой из восьми колонок: «От нового министра внешнеэкономических связей не стоит ждать сюрпризов». Речь шла о только что назначенном министре Сергее Глазьеве. Сообщив о его повышении (до этого был первым замом министра), автор колонки Бергер сразу взял аналитический тон письма, указав на основные плюсы и минусы работы Глазьева в прежней должности. А чего от него ждать в роли руководителя ведомства? Это же главное, что интересовало деловых людей внутри страны и за рубежом, немалую часть общественности в новости о смене министра. Куда и как пометет новая метла? Далее в колонке говорилось, что к законам и инструкциям, регулирующим внешнеэкономическую деятельность, есть немало претензий, однако никаких радикальных перемен, никаких революционных решений и сюрпризов здесь не предвидится. Смысл позиции Глазьева состоит в том, что внешнеэкономическая политика может и должна совершенствоваться, но стабильность правил игры — вещь не менее, а может быть, и более важная, чем их постоянное перекраивание в поисках совершенства.

Продолжая свой прогноз, Бергер далее писал, что поскольку

основные законы и правила уже разработаны, у нового министра будет больше времени заниматься поддержкой экспорта и поиском свободных ниш для отечественных товаропроизводителей на мировом рынке. Вероятно, Глазьев более основательно будет заниматься экономическими взаимоотношениями в рамках СНГ и всего ближнего зарубежья. Ему также предстоит подготовить вступление России в такую влиятельную организацию, как ГАТТ (Генеральное соглашение о тарифах и торговле).

Печатая эту колонку, газета не старалась угадывать будущее Сергея Глазьева. Сегодня оно нам известно — все последовавшие годы Глазьев оставался на виду: он — то в большой политике, то в науке, то снова в политике, в третий заход Путина в Кремль он уже рядом с Путиным. А министром не пробыл и восьми месяцев — сам подал в отставку, посчитав обвинения, связанные с задержкой выдачи пяти экспортных лицензий и высказанные в его адрес, несправедливыми.

Откликаясь на эту отставку, газеты писали, что при Глазьеве министерством были сделаны серьезные шаги по наведению порядка в области экспортно-импортной деятельности, по ужесточению контроля над выдачей лицензий на экспорт сырьевых ресурсов и сокращению списка предприятий и организаций, а также территорий, пользующихся льготами в области экспортно-импортных операций. Всего за это время выдано около 30 тысяч экспортных лицензий, сам экспорт более чем вдвое превысил импорт. Словом, появившиеся оценки 8-месячной деятельности Глазьева в роли министра показывали, что прогноз «Известий» на его счет не был ошибочным.

Более широкой аудитории адресовался другой материал с точным (учитывая, что было только начало месяца) именно для этой полосы заголовком: «Ваучер в январе». Несмотря на новогодние биржевые каникулы, по просьбе спецкора «Известий» Дмитрия Храповицкого ведущие биржевые аналитики спрогнозировали ситуацию на рынке ваучеров до конца января.

Это тоже не было гаданием. Сообщая, что, скорее всего, стоимость приватизационного чека до середины января будет колебаться от 5 до 5,5 тысяч рублей, газета на основе анализа ряда факторов пришла к выводу, что с середины месяца следует ожидать оживления торговли и роста курса. В Москве, Санкт-Петербурге и других крупных промышленных центрах цена ваучера в среднем может подняться до 8–8,5 тысяч рублей. При этом максимальные цены при продаже за наличные деньги не выйдут за номинал, а это 10 000 рублей. Излишне говорить, что данный прогноз был полезным для тех, кто раздумывал, когда выгоднее продавать свой ваучер, а желающих это сделать были миллионы.

Полоса «Анализ и прогноз» шла четвертой в номере и с первыми тремя ее роднила тесная привязка ко времени — к текущему времени. Если первые три страницы наполнялись новостями, событиями и комментариями к ним, то четвертая как бы замыкала собой оперативную часть газеты. И так же, как начальные полосы, охватывала не только российскую, но и международную тематику. В стартовом для нее номере за 4 января сразу три довольно объемистых материала были подготовлены в иностранном отделе — о позиции Ельцина в отношении США, о российско-американском Договоре СНВ-2 и о начавшейся в Литве кампании по выборам президента. В каждом из них присутствовал авторский взгляд на ближайшую и более отдаленную перспективу.

По подшивке «Известий» хорошо видно, что происходило и с этой полосой, и с газетой в целом, — все большая площадь отдавалась публикациям политического характера. А делалось это под давлением ситуации в стране, где рождественское затишье быстро сменилось острой политической борьбой, — она постоянно нарастала. Началом нового витка напряженности в отношениях между Белым домом и Кремлем, между законодательной и президентской властями стал открывшийся 10 марта VIII съезд народных депутатов РФ. Важнейшие его решения были направлены на реальное подчинение всех ветвей власти съезду и Верховному Совету. Парламент связывал президенту руки, взяв на себя право отменять его указы.

Кто жил в то время, наверное, не забыл, как тревожно развивались события дальше. «Известия» не только шли по их следам, но и старались смотреть вперед. Все на той же полосе «Анализ и прогноз» 18 марта публикуется беседа Сергея Чугаева с одним из лидеров движения «Демократический выбор», народным депутатом Сергеем Юшенковым. Разговор идет о том, что решения съезда поставили Ельцина в крайне сложное положение. Любой его шаг может быть блокирован Верховным Советом, действие любого указа — приостановлено, над ним постоянно висит угроза импичмента. Где выход из тяжелейшего кризиса? Из разных возможных вариантов действий президента Юшенков и газета выбирают тот, который выносится в заголовок: «Президент должен быть верным своей присяге и обратиться за поддержкой к народу».

Два дня спустя страна застыла у телевизоров. Известинский прогноз, убежденность газеты в необходимости его реализовывать, подтверждается: Ельцин выступает с обращением к народу, просит его поддержки. Обвинив съезд в попытке антиконституционного переворота, он объявляет о приостановке действия Конституции и введении «особого порядка управления». Через три дня Конституционный суд усматривает в решениях Ельцина наличие оснований для отрешения его от должности. Еще через три дня в Москве открывается IX, на этот раз Чрезвычайный съезд народных депутатов. После провала попытки импичмента Ельцину он назначает на 25 апреля Всероссийский референдум с четырьмя вопросами, звучавшими в эфире круглосуточно. Публикуют эти вопросы и «Известия»:

— Доверяете ли Вы Президенту Российской Федерации Б. Н. Ельцину?

— Одобряете ли Вы социально-экономическую политику, осуществляемую Президентом Российской Федерации и Правительством Российской Федерации с 1992 года?

— Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов Президента Российской Федерации?

— Считаете ли Вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации?

Все эти десять мартовских и последующие апрельские дни «Известия» уделяют большое внимание идеологическому сражению в верхах, от исхода которого зависит судьба реформ. При этом для позиции наших журналистов и газеты в целом свойственно то же противоречие, что и значительной части общества. С одной стороны, известинцы не в восторге от Ельцина, по отношению к нему уровень критичности у нас довольно высок. С другой — именно Борис Николаевич твердо отстаивает курс на им же начатое радикальное обновление России. Поэтому угроза для него воспринимается нами как опасность для всех граждан. Нашим ответом на эту опасность становились ежедневные репортажи, интервью, статьи с убедительными аргументами против действий Верховного Совета, которые вели к повороту государства в прошлое. Здесь вся журналистская часть редакции была солидарна, никто никому не командовал: пиши так, а не иначе.

Приступая к работе над каждым номером, мы часто говорили себе, что надо бы сегодня дать поменьше политики — ее слишком много в газете, люди уже очень от нее устали. Но дать меньше не получалось, весь 93-й год выдался в России чрезвычайно политизированным, как 91-й в СССР, что естественно. 1993 год продолжил незавершенное в 91-м новое устройство государства и всей общественной жизни. Продолжилась острейшая борьба между прошлым и будущим.

Вот дальнейшая, лишь короткая информационная канва событий, которым газета обязана была уделять много места, начиная с первой полосы. Кровь 1 мая на Калужской площади в Москве. Летняя война компроматов с одиннадцатью чемоданами вице-президента Руцкого. Сентябрь: характерный перед телекамерами щелчок Хасбулатова по горлу, означающий алкогольное пристрастие Ельцина. Через четыре дня указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» как средство для преодоления паралича государственной власти. Белый Дом в осаде. Призыв Руцкого штурмом взять Кремль и заключить Ельцина в Матросскую тишину. Нападение на главный телецентр страны. Война в Москве. Расстрел здания Верховного Совета. Арест Хасбулатова и его сторонников. Выборы в первую Госдуму, новая Конституция. Победа на выборах ЛДПР Жириновского и прозвучавшая в телеэфире уже упоминавшаяся здесь историческая реплика Юрия Карякина: «Россия, ты одурела!». Окончательная ликвидация всех структур советской власти… И все это — на фоне финансового кризиса, продолжающегося ухудшения уровня жизни большинства населения.

Что ни тема тогда, то внутри ее — именно она, политика, если не на высшем, федеральном уровне, то на региональном или самом низком, местном, просто бытовом. Пишет, к примеру, наш замечательный собкор в Самаре Эдуард Кондратов о заботах крестьян в чудном районе Приволжья, но речь там не о видах на урожай, не о кормах для бычков и повышении надоев молока. Главная забота сотен людей — как выстоять в битве за свою землю с чиновничьей властью района, с хваткими благодетелями из «Газпрома», присмотревшими на этой живописнейшей земле места под пятьдесят коттеджей с видом на Волгу. Обманутые, униженные, местные жители невольно втягиваются в политику — избирают стачком, а самым надежным средством своей борьбы за землю, за волю, за лучшую долю считают всеобщую забастовку.

Или пишет, скажем, военный корреспондент Виктор Литовкин о том, что 93 подводных атомохода ждут в России утилизации, а ежегодно еще будет выводиться из боевого состава по шесть-восемь субмарин. Но это не только колоссальная экологическая проблема, но и большая политическая, если военный человек, начальник Главного управления эксплуатации и ремонта ВМФ вице-адмирал Топилин позволяет себе критиковать руководство страны. Он, адмирал, заявляет «Известиям», что Россия поступила очень недальновидно, не подписав Лондонскую и Парижскую конвенции по вопросам утилизации, от этого много потеряла. Англия и Франция по этой конвенции с соблюдением необходимых норм могут сливать жидкие радиоактивные отходы до 2018 года, а Россия — нет.

Будто бы, как писал наш собкор в Екатеринбурге Александр Пашков, только экономическими соображениями руководствовались власти Свердловской области, когда решили образовать Уральскую республику. Но сообщение об этом прогремело, как гром в безоблачную погоду, и сразу же нашло политическую поддержку в других районах России. Борис Резник передал, что во Владивостоке уже готовятся объявить свой край Приморской республикой. Виктор Филиппов из Вологды: «Вологодская область уже начала осуществлять свой новый статус государственно-территориального субъекта Российской Федерации, провозглашенный на сессии областного Совета. Это что-то среднее между суверенной державой и рядовой областью: собственных государственных атрибутов нет, но конституционные права — как у республик, входящих в состав РФ». Охвативший чуть ли не всю Россию парад суверенитетов стал опаснейшей для целостности государства политической проблемой, глубинные корни которой не устранены и сегодня.

В общем, куда ни посмотри, везде можно было видеть политику, она пронизывала всю общественную атмосферу страны и отгораживаться от нее мы не могли, этого не позволяло само назначение газеты, ее традиции именно как политического издания. С особенным вниманием мы отслеживали деятельность формально не зависящего от политики Конституционного суда — мы все ждали, когда же он примет решение по прошлогоднему иску в защиту «Известий» от притязаний Верховного Совета. Редакцию не покидало беспокойство, постоянно слышались разговоры о том, что будет, если суд выскажется не в нашу пользу. Вероятность этого просматривалась — председатель нашего главного суда Зорькин явно играл на стороне Хасбулатова. От одного такого чисто случайного разговора у меня остался малоприятный осадок.

Как-то моя знакомая, синхронная переводчица с английского попросила помочь организовать встречу ее шефа, крупного американского бизнесмена, с Голембиовским. Сказала, что шеф изучает возможности ведения бизнеса в России и ему интересно было бы поговорить на эту тему с главным редактором известной и в США газеты, выпускающей к тому же деловую вкладку с «Файнэншел таймс». Кроме того, у него может быть и коммерческое, кроме рекламы, предложение «Известиям». Игорь охотно согласился, он не упускал случая знакомиться с деловыми людьми с Запада, считая такие контакты полезными для газеты.

В назначенный вечерний час гости зашли сначала ко мне, я проводил их к Голембиовскому. Он и мне предложил — «если есть время» — посидеть у него за чаем. Время было, я остался. Опускаю довольно интересный разговор, большая часть которого касалась политики. Зашла речь и о конфликте газеты с Верховным Советом, о нашем ожидании вердикта Конституционного суда.

— Вы готовы и к плохому варианту? — спросил американец.

— Все надеются, что плохого не будет, — отвечал Игорь, — но я его не исключаю. А если газета окажется под парламентом, буду первым, кто отсюда уйдет. И к этому готов. Скажу больше. Есть люди в нашей большой политике и бизнесе, с которыми я уже обсуждал проект солидного журнала и его финансирование. Имеется в виду, что я могу его возглавить. На днях у меня с ними будет новая встреча.

Я был крайне удивлен и огорчен тем, что услышал. В ситуации, когда угроза от Верховного Совета продолжала висеть над многими людьми в редакции, наш лидер не должен был думать только о себе, скрывать личные намерения даже от ближайших сотрудников. Как мне показалось, Игорь пожалел о своих словах, тут же увел беседу в сторону, а я никогда ему о них не напоминал и никому другому об этом ничего не рассказывал. Я испытывал смешанное чувство обиды и разочарования от такого сепаратного поведения человека, с которым связано очень многое, гораздо большее, чем просто общая работа.

Только 19 мая все мы наконец-то смогли вздохнуть с полным облегчением — в этот день Конституционный суд вынес решение по делу о проверке конституционности постановления Верховного Совета РФ от 17 июля прошлого года «О газете “Известия”». Было признано, что это постановление не соответствует многим частям сразу десяти статей Конституции. Как написал в своем комментарии на первой полосе Юрий Феофанов, решение суда «ничего, кроме чувства глубокого удовлетворения, вызвать не может». Было отмечено чрезвычайно важное, касающееся всей прессы и общества в целом, значение того, что КС своим решением по одной газете подтвердил конституционную норму о свободе слова и печати во всей стране. Подтвердил естественное и незыблемое право демократического общества на независимость мыслей, суждений и мнений, разумеется, в рамках закона. Именно это право пытался нарушить Верховный Совет РФ, принимая постановление по «Известиям».

 

Что дальше?

Весна-лето 1993 года стали для «Известий» исторической развилкой — куда и как развиваться, какой и для кого должна быть газета? Конечно, эти вопросы стояли перед редакцией всегда. Во все времена под воздействием самых разных факторов газета приспосабливалась к обстоятельствам, менялась то более, то менее заметно, далеко не каждый раз в лучшую сторону. Но именно весной-летом 93-го, когда Конституционный суд уже был пройден, когда юридически «Известия» обрели полную самостоятельность и при этом уже имели свою солидную долю собственности, наступил момент, когда надо было глобально решать: а что делать дальше?

В такой постановке вопрос не выносился на всеобщую дискуссию, но часто затрагивался и обсуждался в кабинете главного редактора. И каждый раз его обострял Надеин, предсказывая гибель газеты, если она не пойдет дорогой, давно проложенной мировой практикой.

«Известия» всегда были общенациональной газетой, то есть газетой для всей страны. По Надеину, этот статус, греющий душу известинцев разных поколений, постоянно мешал, прежде всего психологически, по-новому взглянуть на путь стратегического развития издания. Как еще при Ленине — Сталине, Хрущеве — Брежневе, так и при Горбачеве — Ельцине все повторяется из года в год: то активизируется, то стихает, то снова оживает работа редакции (осенью — битва) за увеличение тиража по всей территории страны, от Калининграда до Чукотки. «Газета всесоюзная, теперь всероссийская, — значит, надо добиваться нашего широкого присутствия во всех республиках, краях, областях» — на пересмотр этого традиционного подхода никак не повлияли новейшие факторы, в их числе повсеместное и обвальное падение собственного тиража и всех центральных газет, значительный подъем влияния местной прессы.

Между тем мировой опыт указывал на то, что крупнейшие национальные газеты вовсе не стремятся охватить борьбой за тираж абсолютно все территории своих стран. Они сосредоточивают основные силы и средства для закрепления своих позиций только там, где этому благоприятствуют многие условия: доступность распространения, большая численность потенциальных покупателей, перспективность рекламных ниш, возможность осилить конкурентов — и т. д. и т. п.

Надеин всячески доказывал, что наиболее привлекательной территорией для «Известий» является Большая Москва, то есть столица и столичная область. Население только области 7 миллионов человек, из них 5 миллионов живут в городах. Здесь пятнадцать городов с численностью жителей свыше 100 тысяч. Здесь сочетание высокообразованного населения, большой науки, многоотраслевой промышленности, новейшего бизнеса. Мощнейшая стройиндустрия, крупномасштабное строительство, стремительно развивающаяся торговля. Имеется вся необходимая инфраструктура, начиная с транспортной. Здесь один из самых высоких в стране уровень платежеспособности населения. Всего же в этом мегаполисе около 20 миллионов человек. Здесь тысячами видимых и миллионами невидимых нитей взаимосвязано буквально все — от земли, воды и воздуха до предложений и спроса, новостей и проблем, противоречий в экономике, в социальной и всех других сферах жизни.

По Надеину, важнейшая ставка на экономический прорыв газеты должна быть сделана именно здесь, в Большой Москве. Под эту задачу и надо сориентировать всю работу столичной редакции, структурировать ее штат и саму газету. Что касается остальной части России и постсоветского пространства, то Надеин не отнимал их у «Известий». Однако считал, что в регионах могут выходить наши дочерние издания, а делаться в основном местными журналистами. Соответственно, в них должна преобладать и местная тематика публикаций — как информационная, так и проблемная. Базой для этих изданий могли бы стать местные газеты, многие из которых уже давно высказывали пожелания рядом со своими логотипами помещать известинский, быть юридически самостоятельной частью единой медийной империи под названием «Известия».

Скажу от себя, что суждения Надеина мне нравились, они казались разумными и интересными, хотя я и понимал все трудности, которые пришлось бы преодолевать в ходе их реализации. Спустя два года по заданию Голембиовского я напрошусь в гости в редакцию «Комсомольской правды», чтобы ознакомиться с ее опытом в организации региональных выпусков, таких, как, например, «“Комсомольская правда” в Татарстане», «“Комсомольская правда” на Дальнем Востоке», «“Комсомольская правда” в Донбассе» и многих-многих других, их тогда было уже около сорока, и они охватывали все постсоветское пространство, кроме Прибалтики. Для Москвы и Подмосковья была своя «Комсомолка», для каждого региона в отдельности — тоже своя. Примерно так же многое выстраивалось и в «Московском комсомольце», «Коммерсанте». Слушая пояснения младших коллег, я с сожалением думал о том, что основное направление их деятельности лежит в русле идей, которые давно, многократно и страстно высказывал Надеин, но в «Известиях» они были проигнорированы. А ведь и он, и руководители «Комсомолки», «Московского комсомольца», «Коммерсанта» ничего особенно нового не придумывали, они просто учли то, что в мире было давно проверено и одобрено.

Обсуждения в кабинете главного редактора не носили характера мозгового штурма с конечной целью прийти к какому-то конечному результату. Они не назначались на конкретный день и час и в определенном составе. Обычно возникали спонтанно, когда коллегия или несколько человек собирались по какому-то текущему поводу. Говорили в связи с этим поводом, слово за слово — и сама по себе вклинивалась тема будущего газеты. Если при этом был Надеин, он высказывался за коренные изменения. Как правило, всегда присутствовавший Гонзальез не мог не спорить с ним. Это каждый раз были резко противоположные точки зрения.

— Отказываться от нашего, московского охвата всей российской и постсоветской географии — вот это и есть гибельный путь для «Известий», — горячился Гонзальез. — Ну дадим самостоятельность в регионы, но мы же не будем видеть, что идет у них в каждом номере. Могут такое напечатать, что нам и не ответить за это!

— А перед кем мы должны за что-то отвечать? Мы — независимая газета, у нас нет начальства, — выходил из себя Надеин.

Кто-то из членов редколлегии принимал логику одного спорщика, кто-то другого, добавляя в эти обмены мнениями-уколами что-то от себя. Игорь старался приподняться над разногласиями, часто употребляя слово «риски» — они виделись при каждом варианте дальнейшего пути вперед, везде нас ожидали большие проблемы. Конечно, всем нам было легче, мы поговорили и разошлись. Игорю — труднее, окончательные решения за ним. Чем дольше обсуждалась тема будущего, тем осторожнее становился ход его суждений, и мы понимали, чьи аргументы перевешивают, кажутся ему основательнее. И однажды он сказал:

— Ломать то, что многие десятилетия себя оправдывало, опасно. Поэтому оставляем все как есть: в Москве делаем газету для всей России и ближнего зарубежья, где нас давно знают. Но при этом и в регионах продолжим работу, начатую в Киеве.

К тому времени Украина ввела свою валюту — гривну, что сильно осложнило финансовое обращение с Россией. Между тем в «Известия» шло много предложений, касающихся публикации украинской рекламы за счет гривны. В России от нее отмахивались, а в Украине она была нужна на финансирование наших корпунктов, печатание газеты. Из этих соображений в самом конце 1992 года и было открыто в Киеве представительство «Известий» на правах юридического лица с балансом, входящим составной частью в баланс нашего АО. Но хотя его возглавил журналист, зав корпунктом Сергей Цикора, оно занималось главным образом рекламой (для этого, кроме бухгалтера, в штат ввели еще и должность агента по рекламе), а также печатанием газеты и ее распространением.

Вслед за Киевом с такой же целью были открыты представительства в двух других новых государствах — в Беларуси (директор А. Шагун) и Казахстане (В. Ардаев). Несколько шире ставилась задача хабаровскому собкору Борису Резнику, он же директор образованного 28 июня Дальневосточного представительства. Как сказано в положении об этом представительстве, основной его целью «является производственно-хозяйственная деятельность, направленная на регулярный выпуск и своевременное распространение части тиража газеты “Известия” в республиках, краях и областях Дальнего Востока, рекламно-информационная и коммерческая деятельность, получение прибыли».

Инициативный Резник начал было в московскую газету вкладывать две своих полосы — одну рекламную, другую чисто информационную по дальневосточной тематике, взял в штат двух местных журналистов. Поначалу он не придал особого значения пункту в этом документе о том, что «прибыль, полученная представительством, является составной частью прибыли акционерного общества открытого типа “Редакция газеты «Известия»” и расходуется в соответствии с Уставом АО». Рассчитывал на рациональный подход центральной редакции, а он оказался грабительским — вся прибыль забиралась в Москву. В итоге пришлось отказаться от журналистской полосы.

— Нас финансово удушили, — вспоминает Борис.

Ни одно из четырех представительств не получило статуса самостоятельных дочерних изданий, к чему призывал Надеин и что стала делать та же «Комсомольская правды». Тем временем среди корреспондентов «Известий» на местах был человек, который без чьей-либо подсказки проникся новой газетной идеей и рвался ее реализовать. Это был одесский собкор «Известий» Леонид Капелюшный. Выше я уже ссылался на одно из его писем мне во время написания этих заметок. Ниже — продолжение этого письма:

Возможно, ты не подозреваешь даже, что в Украине до 1991 года не было украинской журналистики. Был украиноязычный филиал советской журналистики со всеми вытекающими. Это очень серьезное обстоятельство. Русской журналистике здесь не нужно было «заново рождаться». Она всегда была, у нее всегда были свои национальные ориентиры, свои культурологические ориентиры, свои демократические принципы и реперы. Украинская рождалась не из традиции и исторического массива, а из «эфира», из митинговых страстей и обстоятельств. Переименование киевских цековских изданий в новые — фигня. У них не было школы. Ни одна из «бывших» газет не выжила. А если и самосохранилась, то живет в прозябании.

В новые газеты пошли лучшие компартийные перья, отлитые из чугуна и без врожденного качества к самозатачиванию. Украинская журналистика строилась без фундамента, без проекта и понимания своего предназначения. Для нее все еще примером и ориентиром были газеты российские — наша и «Литературка», яковлевские «МН» как-то прокисли, «КоммерсантЪ» не вошел в моду. У нас была уникальная возможность поучаствовать в этом процессе, создав украинский филиал «Известий». Я придумал логотип такой — над каждой нашей буквой «И» стоит маленькая пометка, чтобы получилось наполовину русское — наполовину украинское «і».

По моему разумению, газету важно было регистрировать как самостоятельное украинское издание. И как дочку «Известий». Подчеркиваю, что год был 1993. Мне уже тогда было понятно, какие процессы пойдут в украинском информационном пространстве, и разумно было опередить их, а не подстраиваться. Что потом и произошло.

Как ты помнишь, «Известия» тогда катастрофически теряли тираж. Причем темпы потерь в Украине были медленнее. И совершенно точно, что возможности сохранить тираж в Украине были больше. Массив русскоязычных читателей, имевших культуру чтения газет, воспитанный на приличном уровне журналистских материалов, чувствовавший все еще единое информационное пространство, мог быть нашим. Это я не теоретизирую.

В 1993 году, не без помощи и поддержки Ивана Дмитриевича Лаптева, как гендиректора концерна «Известия», я зарегистрировал и начал выпускать еженедельник «Слово» как своеобразное дочернее издание нашей газеты. При логотипе стояла такая ма-а-ленькая лейбочка «Известий». Кое-какие материалы мы ставили из нашей газеты, но преимущественно я просил их написать известинских собкоров. Ну, ты представляешь изумление одесской публики — в «Слове» не перепечатка, а специально для него известинцы Шальнев из Нью-Йорка, Кривопалов из Лондона, Ильинский из Рима. Без особых стараний и без копейки на рекламу мы получили в первые полгода тираж около 70 тысяч. Заметь — в Одессе были свои популярные газеты старые и начали издаваться новые.

Но «Слово» получилось из отказа руководства «Известий» делать всеукраинскую дочку. С этой идеей я ходил и к Боднаруку, и к Друзенко, и к Голембиовскому. И рассказывал, и доказывал. Но друг Гонзальез оказался той инстанцией, которая принимала решение.

Рассказал Леня и о случае с землей.

Председателем Кировоградского облисполкома был Вл. Желиба, у нас с ним образовался контакт. Бывая в Кировограде, я с ним говорил о многом и однажды спросил: а что если бы «Известия» стали собственником какой-то части земли — колхозы уже приказали долго жить… Земля у нас до сих пор государственная, но механизм вхождения в собственность придумать было — как раку ногу оторвать. Желибе идея понравилась. И я помчался в Москву. Зашел к Игорю. Он слушал в пол-уха. Если помнишь, в начале 90-х мы жили скудно, зарплаты были нищенские, в Москве в магазинах — тоска. И я живописал о тучных стадах и нивах. 5000 гектаров земли. Черноземной.

— А на х… нам это надо?

И отправил к Гонзе. Эдик много слушал и много расспрашивал. Подытожил так:

— Заработаем мы там ваши тугрики и что будем с ними делать?

— То, что и весь украинский бизнес. Пускать в оборот.

Гонзальез хмыкнул. И я понял, что они ничего не понимают в наступивших переменах.

Приняв решение ничего принципиально не менять, Голембиовский очень остудил энтузиазм Надеина. Еще раньше Игорь ему сказал, что он против и его проектов о радикальных изменениях в характере самой газеты, что «Известия» не станут до такой степени новостными, как крупнейшие западные издания. Примерно тогда же Володя и в шутку, и всерьез предложил Голембиовскому оставить себе только три должности — президента, председателя совета директоров АО и председателя правления СП «“Известия” — Бурда», — а его, Надеина, назначить главным редактором «Известий».

— Это еще зачем? — удивился Игорь.

— Чтобы было кого винить и снимать, когда дела в газете пойдут совсем плохо. А пока ты не можешь уволить главного редактора.

Еще недавно близкие товарищи, они всё больше уставали друг от друга. Перестав верить в свою полезность в редакции, потеряв интерес к перспективам газеты, Надеин в июне попросил Игоря вернуть его на прежнее место работы, с которого сразу после путча он был назначен замом главного редактора — собственным корреспондентом в США. Игорь немедленно согласился. Мы вновь получили очень активного зарубежного собкора, а редакция лишилась возмутителя спокойствия. Вскоре новый состав совета директоров по рекомендации Голембиовского назначил Гонзальеза вице-президентом АО по экономике, а властью главного редактора он был возведен еще и в его заместителя.

 

Кадры решают не всё

После отъезда Надеина на собкоровскую работу в Вашингтон месяца три не было ясно, кого хотел бы видеть Голембиовский своим замом по международной тематике. В приватных разговорах он называл кандидатуры из числа известинских международников, но сам же их отклонял. Звучали фамилии и со стороны, из других изданий. Окончательный выбор был остановлен на 36-летнем Леониде Млечине из авторитетного журнала демократической направленности «Новое время», которым руководил блестящий журналист-международник Александр Пумпянский. Как я слышал, ему не хотелось расставаться с Млечиным, и это говорило в пользу нового зама главного редактора «Известий». Он пробыл у нас три года и проявил себя как очень квалифицированный работник хорошего интеллигентного воспитания.

В 1993 году профессиональный уровень в газете все еще задавали многие из тех, кого давно знала и почитала известинская аудитория, чьи материалы высоко оценивались в журналистской среде. Называю не по должностям, заслугам, алфавиту, а как вспоминается. Станислав Кондрашов, Александр Васинский, Альберт Плутник, Ирина Дементьева, Элла Максимова (Меркель), Арнольд Пушкарь, Ирина Овчинникова, Светлана Туторская, Инга Преловская, Леонид Капелюшный, Борис Резник, Николай Матуковский, Эдуард Кондратов, Сергей Баблумян, Ким Смирнов, Сергей Агафонов, Владимир Верников, Владимир Скосырев, Михаил Ильинский, Евгений Бовкун, Александр Кривопалов, Юрий Коваленко, Юрий Савинков… Всех не назвать, но две фамилии выделю: Эдвин Поляновский, Леонид Шинкарев.

Попадалась мне, помнится, на глаза цифра: в России сегодня учат журналистике 122 государственных и негосударственных вуза и ежегодно они выпускают около 2000 специалистов. Если хоть в одном из этих вузов пишут дипломные или кандидатские работы по мастерству в области газетно-журнальной журналистики, то, на мой взгляд, в число объектов таких работ обязательно должны быть включены эти две фамилии: Поляновский и Шинкарев. Оба они из того направления в нашей профессии, которое было, есть и будет наиболее сложным и социально, гражданственно ответственным — из журналистики исследований и расследований. Но при этом у каждого из них свой собственный стиль, заметно выделяющийся на общем фоне журналистики. Сразу видишь индивидуальность в выборе темы, языке и манере письма, в построении статей, очерков. А результат удивительно одинаков — почти всегда это журналистская бомба, главный материал номера, а то и недели, месяца, иногда и года. Правду говорят, что газета живет один день. Но в «Известиях» бывало очень много материалов, о которых страна говорила не один день. И в их число часто попадало написанное Поляновским и Шинкаревым.

Самой заметной публикацией Эдвина в 93-м стал напечатанный в сентябре сериал «Поэты и палачи». Значительно раньше, еще в начале года Голембиовский сказал на летучке:

— Насколько я знаю, в редакции в работе есть одна пока серьезная вещь — о Мандельштаме, над которой работает долго, непозволительно долго Поляновский.

Кажется, это был первый случай, когда Игорь публично пожурил своего близкого друга, часто вхожего в его дом. Поляновский всегда работал медленно, а в этот раз действительно намного дольше, чем обычно. Но не каждый известинец мог бы распорядиться этим резервом времени с таким же итогом, как Поляновский. Только в середине лета была напечатана в пяти номерах серия его очерков «Смерть Осипа Мандельштама» о трагической судьбе поэта, его последних днях. Последовавший в сентябре цикл очерков «Поэты и палачи» был о вновь открывшихся обстоятельствах гибели Мандельштама, о тяжелых судьбах других русских поэтов. Публикация вызвала широкий резонанс в стране и за рубежом, к нам пошел поток писем, в том числе из научных кругов США, Англии, Франции.

Не все в редакции одинаково оценивали выступления Эдвина. Многие считали, что те его материалы, которые печатались отдельными кусками в нескольких номерах, превышают рамки газетного формата, больше подходят для журнала. Мне лично казалось, что в таких сериалах, да и в остальных, более коротких публикациях Поляновского бывает излишней постоянная позиция автора как безупречного во всех отношениях морального арбитра, раздающего высоконравственные пасторские поучения. Другим же это нравилось, но, вне зависимости от вкусовых оценок, всеми признавалось, что Эдвин — оригинальный, глубокий и тонкий мастер, умеющий помимо прочего вызвать большой эмоциональный отклик читательских масс. Гнев и возмущение — против одних своих героев, восхищение другими, сочувствие и сострадание — к третьим. Во многих письмах в редакцию их авторы признавались, что, читая Поляновского, не могли сдержать слез.

Не менее, а может, и более широкую гамму чувств способны были вызывать — и вызывали — материалы Леонида Шинкарева. Но это никогда не становилось его целью. Если он и ориентировался на какую-то возможную реакцию людей, то больше на их способность умом воспринимать все, что он сообщает, рассказывает, осмысливает. Никаких специальных нажимов на читательскую психику, навязывания своих, авторских выводов. Никакой агитации, — думай сам, уважаемый читатель, а дело происходило таким образом… Или: проблема состояла в том, что… Или: случилось следующее…

20 августа 1968 года случилось то, что потрясло весь мир: войска СССР и еще пяти стран Варшавского договора оккупировали Чехословакию. К 25-летию этого события 20 августа 1993 года в вечернем выпуске «Известий» была опубликована лучшая статья Шинкарева в текущем году под названием «Август безумия».

Всю четверть века мировая пресса, всевозможные аналитические центры во многих странах, прежде всего в самой Чехословакии, не теряли интереса к этой грандиозной авантюре. Казалось бы, что уже не должно оставаться важных неизвестных фактов, подробностей, действующих лиц. Выписывая командировку Леониду в Прагу, я, конечно, понимал, что он узнает там еще что-то новое, но не представлял, с каким уникальным информационным багажом он вернется в Москву. «Август безумия» явился той сенсационной публикацией, которой могла бы гордиться любая мировая газета, но она ее не имела, потому что другого Шинкарева в мировой журналистике нет, а тот, что есть, работал в «Известиях».

Прошли еще пятнадцать лет, и в 2008 году в Москве на русском, затем в Праге на чешском языке вышла в свет книга Лени, которую я бы советовал прочитать каждому, и в первую очередь журналистам всех возрастов, в том числе будущим — студентам тех 122 вузов. К сожалению, у нее хотя и точное, но, как мне кажется, не лучшее из тех названий, какого она заслуживает: «Я это всё почти забыл… Опыт психологических очерков событий в Чехословакии в 1968 году». Я убежден: эту книгу надо прочесть всем по той простой причине, что она не только содержит огромный объем новых, бесконечно интересных сведений о событиях, сыгравших огромную историческую роль, но и позволяет лучше узнать и понять, что собой представлял когда-то Советский Союз и почему демократическая Россия так долго вырывается из отечественных тоталитарных оков. Для молодых и седовласых журналистов это еще и большое удовольствие увидеть, что мог сотворить их коллега, отдавший почти сорок лет работе над книгой, основу которой составляют лично им полученные свидетельства. Были использованы 156 аудиокассет (каждая по 90 минут) с записью бесед автора с руководителями СССР и ЧССР, со многими участниками описываемых событий. А для будущих журналистов — это еще и отличный учебник, ярко демонстрирующий, как можно и нужно работать, чтобы стать классным профессионалом. Наконец, это еще и способ убедиться, какой она бывает — чистой, честной, благородной — наша ненавидимая многими людьми специальность.

Много есть хороших книг, написанных советскими, российскими журналистами. Лучшими из них я считал до недавнего времени две: «Британия. 60-е годы» известинца Владимира Осипова (1967) и «Ветка сакуры. Рассказ о том, что за люди японцы» правдиста Всеволода Овчинникова (1980). Теперь к ним добавляю «Я это все почти забыл…» Леонида Шинкарева.

В «Известия» он пришел в 1961 году, когда ему был тридцать один год. Отлично себя зарекомендовал в качестве собкора по Восточной Сибири, потом в Монголии и Северной Корее, в Мозамбике и Юго-Восточной Африке. Из Африки вернулся в газету спецкором при главном редакторе. Автор более десяти книг, часть их издавалась также в США, Великобритании, Германии, Финляндии, Дании, в других странах. Когда в 93-м публиковалась статья «Август безумия», Лёне шел шестьдесят третий год, он был в расцвете творческих сил и оставался в коллективе одним из главных профессиональных и моральных авторитетов. Никто не знал — и он тоже, что всего лишь через год будет уволен. «Надо омолаживать газету», — скажут ему.

Началом обновления редакции, заодно и большой текучести кадров стал именно 93-й год. Но при этом какой-то четко спланированной кадровой линии не существовало. Происходили некоторые структурные изменения, соответственно корректировалось штатное расписание, оно то сокращалось, то восстанавливалось, снова урезалось, опять дополнялось, в общем, постоянно модернизировалось. Отдел кадров возглавлял еще со времен Аджубея Александр Алексеевич Сильченко, добрый, чуткий к людям человек, но полностью отстраненный от подбора персонала и работы с ним — занимался только формальностями, документами. Нужных работников искали руководители подразделений, понятно, без какой-либо системы и без определенных методик — в основном через знакомства: мир журналистский тесен.

Каждой кадровой новации находились обоснования, главным из которых была надежда, что так станет лучше для дела. Иногда дело выигрывало, но бывало, что и проваливалось.

Десятилетия существовал отдел литературы и искусства. В ходе одной из реорганизаций он был сокращен, а некоторые его функции перешли в общеполитическую редакцию. Вскоре обнаружились большие пустоты в отражении на страницах газеты многогранной культурной жизни. В конце 93-го года правление АО принимает решение образовать отдел культуры, на место его руководителя приглашается первый заместитель главного редактора «Комсомольской правды» Ядвига Юферова, не имевшая достаточных знаний и связей в сложнейшей творческой, постоянно конфликтной сфере. Умелый газетный аппаратчик, она энергично берется за организацию работы, и отдел начинает присутствовать на страницах газеты.

Так же десятилетиями существовал и очень многое сделал для расцвета «Известий» отдел морали и права. По мере ухода газеты от моральной проблематики его ликвидировали, а жизнь показала, что напрасно при этом отказались и от важнейшей в жизни общества правовой темы. Все в том же 93-м создается отдел права в составе четырех человек, его редактором назначается Леонид Никитинский из большой команды, покинувшей «Комсомольскую правду». Возникал вопрос и о возможном приглашении других членов этой команды, почти вся она как-то побывала у нас в редакции, но первые переговоры не получили продолжения. Молодые журналисты предпочли собственное дело — создали «Новую газету». Никитинский — профессиональный юрист, кандидат наук, и с его приходом к нам проблемы права получили компетентное отражение в «Известиях».

По-другому, драматически складывается история уже третьего в этом году нового отдела. В середине сентября корреспондент социально-экономической редакции Ирина Демченко обращается к главному редактору с письмом, назвав его: «Официальная бумага». Поскольку бумага не личная, а «официальная», часть ее процитирую:

Дорогой Игорь Несторович!

Я предлагаю создать отдел, который, к сожалению, по назывной тематике совпадает с двумя уже существующими редакциями: социально-экономической и политической. С другой стороны, то, что предлагаю сделать я, они еще не делают и почти (за исключением случайного самотека) не пытаются сделать…

Я предлагаю создать отдел политического и экономического анализа и прогнозирования, имея в виду, что он освоит полосу «Анализ и прогноз», которая пока наполняется зачастую случайными материалами. Сама ее идея хорошая, жалко отказываться. Давайте лучше сделаем ее как надо. Но на самом деле функции того отдела, как я их вижу, будут шире. Вот что, на мой взгляд, должно в них входить…

Дальше говорится, что это будет сбор досье: на политиков первого и второго эшелонов; на бизнесменов, особенно тяготеющих к финансированию политики и средств массовой информации; на политические партии, движения, течения; на частные и частно-государственные структуры, работающие в области политики и экономики и пригодные в качестве платформы для начала предвыборной борьбы. Постоянное отслеживание оперативной и базовой социально-экономической и политической ситуации в регионах, ведение специальных досье по регионам России…

О многом другом, интересном и сумбурном, шла речь еще на пяти страницах бумаги, заканчиваясь фразой: «Пожалуйста, разрешите мне все это попробовать». Главный редактор предлагает Демченко написать короткую служебную записку в правление АО. Записку он получает 20 сентября (оригинал я видел в архивах). И уже на следующий день, без какой-либо даже короткой информации для редколлегии, не говоря о специальном разговоре, обсуждении, подписывает решение правления № 21, состоящее из двух пунктов:

1. Организовать в составе социально-экономической редакции газеты «Известия» аналитический отдел и ввести в штат редакции газеты следующие должности:

— редактор отдела с окладом 160 000 рублей в месяц;

— 4 корреспондента с окладом 65 000–90 000 рублей в месяц;

— технический секретарь с окладом 50 000 рублей в месяц.

2. Назначить Демченко И. Г. редактором аналитического отдела с 21 сентября 1993 г., освободив от обязанностей корреспондента социально-экономического отдела, оклад 160 000 (сто шестьдесят) рублей в месяц.

Президент АО «Известия» И. Голембиовский

Трудно говорить с полной уверенностью, но, похоже, что в истории газеты не было другого отдела, который прожил бы меньше этого. Спустя всего лишь пятьдесят дней, 11 ноября вышло решение правления № 42, также состоящее из двух пунктов:

1. Упразднить в штате редакции газеты «Известия» аналитический отдел.

2. В связи с упразднением аналитического отдела освободить Демченко И. Г. от обязанностей редактора этого отдела и назначить ее обозревателем социально-экономической редакции «Известий» с окладом 180 000 (сто восемьдесят тысяч) рублей в месяц с 11 ноября 1993 г.

Президент АО «Известия» И. Голембиовский

Это был по-своему мужественный поступок Игоря — признать перед всей редакцией свое совершенно необдуманное решение, невозможное для быстрой качественной реализации в практику газеты. Утешением для Иры и своеобразной благодарностью за ее творческий порыв стала прибавка к зарплате: как редактор отдела она имела месячный оклад 160 тысяч рублей, как обозреватель, — на 20 тысяч больше.

Но из этого управленческого урока не было сделано верного вывода. Прошла всего лишь неделя, и Игорь допускает вторую, еще большую ошибку, связанную уже не только с кадровой политикой, но и с перспективой развития газеты. Не вынося вопрос на обсуждение редколлегии, 18 ноября он подписывает решение о создании нового отдела «Известия-ТВ», утверждает его штатное расписание численностью в десять человек и в этот же день назначает на все десять открывшихся должностей конкретных работников — команду пишущих о телевидении журналистов во главе с известным телекритиком Лидией Польской. О том, что это за отдел, уместнее будет рассказать уже в связи с приказом в следующем, 94-м году — о его закрытии и увольнении сразу всех десяти сотрудников.

Еще о некоторых кадровых решениях 93-го года.

Навсегда выехал в США мой первый зам Юра Макаров, талантливый, остроумный человек, контактный и приятный в общении. Начало его американской жизни сложилось благополучно, продолжение тоже было неплохим. В секретариате его заменил Алексей Ивкин, перешедший к нам пару лет назад из «Правды», от которой был собкором в Австралии. До этого работал в «Комсомольской правде». Работником он оказался толковым, но почему-то его недолюбливал Голембиовский, и мне приходилось не однажды ему доказывать, что Леша не зря получает зарплату.

На три месяца отправился в США собкор по Грузии Бесик Уригашвили. Это было время острейшего военного конфликта между Грузией и Абхазией, и никто в редакции не понимал, почему именно в такой момент надолго покидает зону войны корреспондент «Известий». Не сняла этого вопроса и формулировка в приказе:

Командировать Уригашвили Б. О. в США по приглашению журнала «Бюллетень ученых-атомщиков» с целью прохождения журналистской практики по программе военных и наукоемких технологий, вопросов разоружения и конверсии. Срок командировки с 1 октября 1993 года по 1 января 1994 года. Все расходы на время пребывания в США за счет принимающей стороны, включая проезд. Сохранить за Уригашвили Б. О. пребывание в занимаемой должности в редакции с получаемым им окладом.

Случись такая командировка спустя десять-пятнадцать лет, когда Грузия уже не мыслила себя без американского вооружения, еще можно было бы подозревать, что истинной причиной поездки Уригашвили за океан являлись интересы тбилисского генералитета. Но тогда надо было бы считать Голембиовского агентом грузинского влияния, если он оставил зарплату Уригашвили за все три месяца его отсутствия на рабочем месте. Ну а что на самом деле стояло за приведенной формулировкой 93-го года, осталось неизвестным. Все те три месяца газета печатала репортажи внештатных грузинских журналистов.

В этом же 93-м году покинули Пушкинскую площадь двое наших спецкоров, оставивших своими материалами заметный след на страницах «Известий» — Ира Круглянская (Коновалова) и Слава Щепоткин. Ира многие годы проработала в отделе, который был ближе всех к реальной жизни — в отделе писем, куда огромным потоком со всей страны шли короткие и длинные, грамотные и со многими ошибками послания советских граждан. Попадались письма и о чем-то нормальном, даже радостном, но основу всесоюзной почты составляли просьбы помочь — выбиться из нищеты, защитить от чиновничества, добиться справедливости. Для Круглянской письмо было лишь поводом, дальше шла серьезная корреспондентская работа, результатом которой всегда становилось мощное выступление газеты в защиту человека, здравого смысла. Большое звучание получили в годы перестройки статьи Иры, направленные на поддержку умных, инициативных людей, ломающих советские догмы.

Смелостью и политической остротой отличались многие публикации Славы Щепоткина, посвященные проблемам демократизации и межнациональных отношений в стране.

С горечью и скорбью приходится отмечать, что 93-й оказался последним в жизни слишком многих известинцев разных поколений. Черные рамки некрологов вобрали в себя имена людей, навсегда оставшихся в истории газеты. Вот эти имена: Алексей Аджубей, Александр Плющ, Олег Васильев, Александр Фролов, Семен Руденко, Николай Поллак-Полянов, Евгения Манучарова, Владимир Кудрявцев, Владимир Вукович, Мария Величко, Борис Бакун, Геннадий Комраков, Василий Тарасов, Николай Бакланов…

 

Наши доходы и расходы

Благоприятный для нас вердикт Конституционного суда никак не повлиял на отношения с издательством — они оставались прежними, натянутыми, с тенденцией к ухудшению. Выведенный из состава редколлегии директор Юрий Ефремов подолгу не выходил из зависимости от традиционного русского недуга, и это дополнительно осложняло взаимодействие редакции с издательскими службами, вносило в него расслабленность, необязательность, вранье. Дошло до того, что Голембиовский и главбух Астапова вынуждены были сразу в три инстанции — прокуратуру Москвы, Президиум Верховного Совета РФ, Министерство печати — направить письма с просьбой провести проверку финансовой деятельности издательства, в недрах которого исчезли принадлежащие газете более 300 миллионов рублей. На неоднократные требования редакции объяснить, каким образом и на что они были израсходованы, издательство ответить не могло. Несмотря на мои попытки найти в архиве документы, которые проясняли бы последствия выше упомянутого письма, сделать это не удалось.

Проблемные отношения с издательством заставляли редакцию брать на себя все большую часть его функций. С этой целью 1 июня 1993 года в нашем АО образована издательская группа численностью в шесть человек. Заведующей была назначена Алла Громадина, специалистом по бумаге и материалам — Татьяна Оганесян. Обеих наш управделами Данилевич переманил из издательства «Литературной газеты», и они уже сами находили людей на оставшиеся в группе вакансии. Группа проделала важную работу, полностью взяв на себя выпуск газеты во многих пунктах печати по России и в ближнем зарубежье. Работавшие в этих пунктах представители издательства становились представителями газеты и переводились в наш штат.

Во все времена редакция делала газету как бы в одном экземпляре, из металла — в наборном цеху. А размножали его в миллионах бумажных экземпляров старая известинская типография и периферийные пункты печати, которыми являлись местные типографии. Занявшись теперь этими пунктами, редакция все еще оставалась зависимой от издательства «Известия» — московский тираж по-прежнему печатался на Пушкинской площади. Здесь делался и тот первый, базовый экземпляр — набирались на линотипах его тексты, обрабатывались фотоснимки, верстались полосы. Здесь, в самом центре Москвы, гремели, заражали воздух свинцовой пылью станки и машины, которых уже не было не только в крупнейших мировых газетах, но и в некоторых небольших российских, например, в «Коммерсанте». Повсюду в мире генеральной линией развития полиграфии стала компьютеризация всех газетных производственных процессов.

Расставание с издательством означало еще и то, что мы должны создать свой компьютерный центр для полного цикла подготовки базового экземпляра газеты. Под центр выделили место на втором этаже за счет уплотнения библиотеки. Был объявлен сбор заявок на получение персональных компьютеров. Желающих осваивать эту технику оказалось ровно столько, на сколько компьютеров хватило денег — купили 50 штук, новых и бывших в употреблении, заплатив за каждый в среднем около тысячи долларов. Рядом с центром поселилось машбюро, ставшее наборной службой.

Многие журналисты продолжали работать так, как привыкли — писать тексты от руки и относить их в машбюро. Оттуда все материалы — от маленьких заметок до большихх статей и очерков — возвращались авторам, они их вычитывали, правили, подписывали и направляли руководителям своих отделов, которые тоже могли править, сокращать, дописывать, переписывать, потом снова отправляли в машбюро. И только после этого снова перепечатанный, вычитанный и подписанный уже чистый текст шел в секретариат, где также мог подвергаться редактуре, после чего курьер относил его в газетно-наборный цех, где буквы наливались свинцом и на длинных столах, называемых талерами, начинала рождаться газетная полоса. Что такое стопроцентная компьютеризация газетного процесса, мы, конечно, слышали, но еще не очень представляли, как будем в него вживаться, что при этом найдем, а что потеряем.

На этот, 93-й год, пришлись очередные сильные падения тиражей всех центральных изданий, включая «Известия». Наш к концу года уменьшился до 700 тысяч экземпляров, в январе он был почти на 300 тысяч больше. Здесь самое время сказать о существовавшей практике государственных дотаций прессе, которую «Известия» знали изнутри. А читателям их механизм показала Лена Яковлева в статье, которая так и называлась: «Какие газеты и журналы в России получают дотации и почему».

Согласно положению парламентского комитета по СМИ о принципах и порядке оказания помощи средствам массовой информации, дотации распределяла специальная комиссия, куда входили представители Министерства печати и народные депутаты РФ. Но чтобы ее получить, надо было быть убыточным изданием и принадлежать к одной из двух групп, которым считалось целесообразным оказывать финансовую помощь. В первую очередь дотировались детские, молодежные, издания для инвалидов, ветеранов, для социально незащищенных слоев населения, женские (кроме журналов мод), художественные, научно-популярные, издания национальные и малочисленных народов, российские издания для соотечественников в странах, входивших в СССР. Ко второй группе относились общественно-политические, религиозно-политические, издания на языках республик, входящих в Российскую Федерацию, профессиональные, в том числе научные, спортивные. Этим изданиям дотации должны были выделяться по остаточному принципу.

Однако в связи с тем, писала Яковлева, что поменялся состав комитета по СМИ (его возглавил выступавший против «Известий» сторонник коммунистов В. Лисин), несколько поменялись и принципы. В частности, приняли уточняющее решение, из которого исчезло ограничивающее положение об иностранном учредителе или издателях. Судя по всему, это было сделано затем, чтобы поддержать газету «Правда», права на которую выкупил подданный Греции. Особое расположение испытывал комитет к изданиям, которые не уставали именовать правительство оккупационным, предавшим интересы Родины, но деньги у него просили, причем, большие. Это — агрессивные антидемократические «День», «Советская Россия», «Литературная Россия», «Русь державная». Комиссия не обходила и просьбы изданий, занимающих нейтральные или противоположные политические позиции. Таких, например, как «Комсомольская правда», «Огонек», «Новое время». Среди тех, кто не получал дотаций в 93-м году, значились «Московские новости», «Независимая газета», «Московский комсомолец». В этом году, в отличие от предыдущего, не получили от правительства ни рубля и «Известия».

Но выживали мы не за счет подписчиков и продажи газеты в розницу — по этим каналам в бюджет редакции поступало всего лишь около 16 процентов денег. Главную часть дохода — 84 процента — давала реклама. Это сведения из попавшейся мне на глаза короткой справки о деятельности АО за 1993 год. Несмотря на падение тиража поток рекламы в «Известия» все еще оставался очень интенсивным, не только покрывавшим все расходы, но и дававшим прибыль. Она была немалой. Документы свидетельствуют, что из прибыли оплачено приобретение пятидесяти персональных компьютеров и стоящего более 700 миллионов рублей оборудования для компьютерного центра. Еще 136 837 100 рублей было направлено через «Диалог-банк» на покупку золотого сертификата, обеспеченного десятью килограммами золота. Приобрела редакция на сумму в 150 миллионов рублей и печально известные ГКО (Государственные краткосрочные облигации), спровоцировавшие дефолт 1998 года. Мне не удалось обнаружить в архивах бумаги, которые ответили бы на вопрос, заработали мы на таких дорогих покупках или они обесценились.

Я попробовал проследить, как менялась зарплата в редакции после отпуска цен. Под влиянием стремительно растущей инфляции в течение 1992–1993 годов фонд заработной платы многократно увеличивался — на 40–60–90 процентов, несколько раз — на 100. В это время был начат переход на контрактную систему оплаты труда, устанавливались индивидуальные оклады, и проводилось их дифференцированное повышение. Если в начале 92-го года репортер получал 1100–2000 рублей в месяц, то через год это были уже 30–40 тысяч, а к декабрю — 90 тысяч и больше. У спецкоров, обозревателей за это время рост был с 2500–3600 до 150–180 тысяч рублей, у редакторов отделов с 4000 до 250 тысяч.

От прошлых времен у нас осталась гонорарная система оплаты за публикации. И здесь мы ничего не смогли бы улучшить без денег от рекламы. По унаследованным редакционным обязанностям еще с тридцатых годов разметкой гонорара в «Известиях», как и во многих других газетах, занимался ответственный секретарь. За моей подписью и шли предложения в редколлегию о корректировке гонорарных тарифов. В начале 92-го года одна наша полоса стоила 800 рублей, я попросил с июля до конца года увеличить цену до 1200, — утвердили. Из-за ненасытной инфляции не стали ждать конца года, и с 12 октября эта сумма выросла вдвое. С января 93-го полоса стоила уже 10 000 — из расчета в среднем 500 рублей за машинописную страницу. В середине мая я вынужден был вновь поставить вопрос об увеличении гонорара, и с 21 мая его подняли до 20 тысяч рублей за полосу. С 7 октября гонорарный фонд был увеличен еще на 50 процентов, и авторам со стороны мы стали выплачивать в среднем уже 3000 рублей за машинописную страницу.

Также неоднократно повышались размеры командировочных, оплата транспортных расходов и гостиниц. Большие деньги были внесены издательству за обслуживание наших сотрудников в общей до недавнего времени поликлинике. Редакция взяла на себя оплату расходов собкоров на бензин — до 150 литров на машину в месяц (в Санкт-Петербурге — до 300 литров) и оплату учебы корреспондентов на курсах водителей. Двадцать человек записались на курсы английского языка лингвистического центра «Регина», с каждого причиталось 15 тысяч рублей — редакция оплатила половину этой суммы. Многим сотрудникам выдавались беспроцентные кредиты. По инициативе Голембиовского была оказана материальная помощь не работающим и не имеющим других источников доходов пенсионерам, ветеранам «Известий» и «Недели» — по 20 тысяч рублей получили 123 человека. В этом списке были как журналисты, включая бывшего главного редактора Петра Федоровича Алексеева, так и технические работники.

Завершить этот финансовый расклад хотелось бы ссылкой на последнее в 1993 году заседание правления АО от 29 декабря. Констатировав, что только за последние два месяца инфляция в России составила примерно 40 процентов, оно приняло новые решения по зарплате и гонорарному фонду:

— увеличить зарплату председателю правления на 30 процентов, вице-президентам, директору по производству, замам главного редактора, ответсекретарю, редакторам отделов — на 40, всем остальным сотрудникам — на 50 процентов.

— увеличить с 1 января гонорарный фонд на 100 процентов.

В коридорных комментариях не остался без внимания тот факт, что на самую меньшую величину повышалась зарплата Голембиовского. Одни оценили такой его шаг как благородный жест, другие назвали популизмом. Коллектив и здесь был верен себе: в отношении начальства он никогда не знал единообразия мнений.

Но и те и другие — все в «Известиях» хорошо понимали, откуда берутся в редакции деньги. Как я говорил чуть выше, несмотря на падение тиража поток рекламы в «Известия» все еще оставался очень интенсивным. Однако в самом этом потоке набирало силу одно нехорошее течение: для привлечения рекламы приходилось снижать цену газетного места под нее. Прошли времена, когда полоса в «Известиях» стоила 50 тысяч долларов. Платилось, разумеется, в рублях, а считалось в твердой валюте. К концу 93-го цена упала чуть не вдвое — до 30 тысяч долларов. И то лишь в случаях, когда полоса состояла из 64 маленьких рекламок — такие размеры продавались как наиболее дорогие. Их набиралось на целую страницу нечасто. Следующий продаваемый размер был вдвое крупнее — 1/32 полосы, при нем стоимость одного квадратного сантиметра выходила уже существенно ниже. Она устанавливалась все меньше и меньше по мере увеличения объемов модулей — до 1/16, 1/8, 1/4, 1/2 полосы. И оказывалась самой маленькой, когда под целевую рекламу отдавалась вся страница. Но это ориентировочная схема тарифов, формат рекламы мог выходить и за рамки модулей. Вопрос же окончательной цены каждый раз решался в ходе переговоров с рекламодателем. Многое зависело от места, где печаталось объявление, самое дорогое — на 1-й странице газеты.

Наглядным примером того, какой в реальности была стоимость рекламы в «Известиях», могут служить публикации объявлений частной компании АО «МММ» под руководством Сергея Мавроди — крупнейшей в истории финансовой пирамиды, вовлекшей в свою деятельность около 15 миллионов вкладчиков. Опускаю сейчас моральную сторону этой истории — редакция была убеждена, что «МММ» дурит народ, писала об этом. Распространяя же ее рекламу, мы сами, как и многие другие издания, как главные телеканалы страны, цинично участвовали в обмане простодушных, наивных сограждан. Срабатывал принцип: деньги не пахнут.

У меня в руках копия уникального документа, подписанного в сентябре 1997 года новым после Голембиовского президентом «Известий» Мурзиным. Это направленная следователю по особо важным делам Следственного комитета МВД РФ С. С. Глухих справка о стоимости рекламы «МММ», печатавшейся в «Известиях» с октября 1993 года по август 95-го. В ней приведены дата выхода газеты, размер публикации, ее стоимость в рублях.

Начиная с 23 октября, до конца 93-го года реклама Мавроди выходила у нас форматом 1/8 трижды и четыре раза по 1/4. В первом случае в перерасчете на полосу она стоила 35 миллионов 288 тысяч рублей или по среднему курсу тех дней 29 400 долларов. Во втором — 30 миллионов рублей (25 000 долларов). Начав в следующем году давать нам рекламу только с февраля, Мавроди уже со второй публикации перешел на формат полосы, она ему обошлась уже в 23 миллиона рублей, то есть всего в 14 677 долларов. В апреле газета уже довольствовалась получением от «МММ» 12 870 за полосу, в июле 11 307, в сентябре 9349 долларов.

Всего в течение двадцати трех месяцев «Известия» напечатали рекламу Мавроди 159 раз на общую сумму 1 миллиард 546 миллионов рублей, это примерно 550 тысяч долларов. Деньги не пахли, а их требовалось редакции очень много — на бумагу, печать, распространение, на зарплату людям в Москве, на содержание все еще большой корреспондентской сети в России и за рубежом, на командировки, транспорт, связь, компьютеризацию, на эксплуатацию своего восьмиэтажного здания. Где их брать? Я уже говорил о соотношении доходов: от подписчиков и продажи газеты только 16 процентов, все остальное — реклама. А раз не имелось никаких других поступлений средств, то и требовалось, чтобы рекламы было как можно больше. Для ее привлечения снижалась цена, вводились всевозможные скидки. В каждый номер набивалось столько объявлений, что менялся традиционный облик газеты, она порой воспринималась чуть ли не как специализированное информационно-рекламное издание. «Известия» гораздо больше, чем какая-либо другая газета, отдавали своей площади под рекламу — до 33 процентов, а то и более. Исследования по рекламному рынку указывают, что у «Комсомольской правды» этот показатель не превышал 27 процентов, у «Труда» — 18.

Гонзальез и его служба хвастались: мы больше всех даем рекламы. Другие замы главного, редакторы отделов, корреспонденты жаловались: места для журналистских материалов выделяется все меньше.

Спасая нас от нищеты, обилие рекламы сильно снижало читательскую привлекательность газеты, отбивало интерес к ней у многих людей, что являлось одной из серьезных причин падения тиража. А сокращение аудитории «Известий» неизбежно вело к уменьшению рекламных предложений, падению их цены. Это был замкнутый круг причин и следствий, прямых и косвенных зависимостей от кажущихся успехов и реальных ошибок в организации нового для всех нас дела — газетного бизнеса.