…Одиннадцатого мая 1960 года Н.С. Хрущев посетил парк культуры имени Горького, где были выставлены обломки сбитого над советской территорией 1 мая американского разведывательного самолета У-2. А далее последовал провал четырехсторонней встречи в Париже. Политическое противостояние между президентом Эйзенхауэром и Н.С. Хрущевым, сопровождавшееся ультимативной полемикой, нарастало. Готовясь к публичным выступлениям с целью оказания морального давления на противоположную сторону, Никита Сергеевич подыскивал на его взгляд самые разящие выражения, например: «Бог шельму метит», чем повергал в ужас министра иностранных дел СССР А.А. Громыко.

Известие о приезде советской делегации во главе с Н.С. Хрущевым на американскую землю, в Нью-Йорк для участия в XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН буквально подлило масла в огонь. На сотрудников охраны легли колоссальные трудности по обеспечению безопасности этой поездки.

Было решено, что основная делегация пойдет морем на электротурбоходе «Балтика», стоящем на причале в Балтийске. Руководство охраны в свою очередь высказало руководителю страны свои замечания по поводу передвижения в Америку морским транспортом. Никто не мог застраховать от диверсий, которые могли списать на счет плавучей мины, оставшейся со второй мировой войны. Судно в океане было практически беззащитно от всевозможных террористических актов. Однако мнение плыть кораблем возобладало.

Это нестандартное решение сразу обросло множеством предположений. Американская печать высказала самые различные прогнозы. Считалось, что на «Балтике» будет размещен главный штаб всех глав, представляющих коммунистические страны, по разработке плана наступления на Запад и ООН. Далее, что Хрущев едет на «Балтике» потому, что не хочет себя связывать с американскими властями, а пристанет прямо к зданию ООН и будет независим от США. С этой целью на корабле находится до 200 отборных, хорошо натренированных, вооруженных до зубов офицеров охраны. И, главное, что глава советского правительства везет на борту осужденного летчика Пауэрса, двух американских летчиков с самолета «рБ-47», сбитого 1 июля 1960 года на советской территории, обломки самолета «У-2», и все это он выставит в здании ООН, чтобы устроить американскому правительству судилище.

Получив необходимые указания от Председателя КГБ Шелепина, мы вместе с командующим Военно-морским флотом СССР адмиралом Горшковым вылетели в Балтийск для подготовки «Балтики» в далекое плавание. Корабль «Балтика» был голландского производства и имел хорошие условия для труда и отдыха пассажиров. Накануне поездки судно было тщательно осмотрено. Были приняты все меры, чтобы сделать риск пребывания на судне минимальным. По указанию Горшкова судно было обеспечено дополнительными плавсредствами на случай непредвиденных обстоятельств.

Я встретился с начальником отдела КГБ и дал ему указание о проверке личного состава экипажа. Это же указание поступило ему из Москвы. Но, как впоследствии оказалось, эту работу «особисты» сделали некачественно. Уже в Нью-Йорке пришлось докладывать Никите Сергеевичу о том, что один матрос, эстонец по национальности, ушел с корабля и попросил у американских властей политического убежища. Зная взрывной темперамент главы нашей делегации, мы ждали, что полетят головы в фуражках. Падкая до сенсаций пресса находилась в ожидании скандала. Никита Сергеевич заранее продумал свой ответ, стараясь при этом выглядеть как можно более снисходительным. И когда одним из корреспондентов все же был задан вопрос: «Господин Хрущев, как вы смотрите на то, что матрос с вашего корабля попросил убежища в Соединенных Штатах?», глава советской делегации не замедлил разъяснить: «Очень тяжело ему приспосабливаться к американским условиям жизни, ничего ведь нет у него за душой. Глупо он поступил, необдуманно. Если бы он мне сказал, что хочет остаться, я бы оказал ему какую-то помощь на первых порах». И на этом, к нашему удовольствию, инцидент был практически исчерпан, за обещанной помощью к Хрущеву по этому вопросу так никто не обратился. Сами понимаете — почему.

Решив все вопросы подготовки к отъезду делегации, я вместе с Владимиром Павловичем Бурдиным и Андреем Ивановичем Чупиным за 10 дней до прибытия «Балтики» в Нью-Йорк вылетел в Вашингтон.

Нашим послом в США был Меньшиков. На другой день мы с ним направились в госдепартамент США с визитом к помощнику государственного секретаря США Колеру. Прием был холодным.

Колера мы официально поставили в известность о том, что Н.С. Хрущев прибывает на сессию Генеральной Ассамблеи ООН в качестве главы советской делегации на турбоэлектроходе «Балтика» 19 сентября. Постоянной резиденцией главы советской делегации будет здание представительства СССР при ООН в Нью-Йорке и советская дача в Гленкове (в 60 км от Нью-Йорка). Мы выразили просьбу обеспечить безопасность советской делегации во время ее пребывания в США. При этом было сказано, что хотя Н.С. Хрущев и является гостем США, но по общепринятым международным правилам принимающая страна, на территории которой проводят подобные международные совещания, считает всегда своей обязанностью обеспечивать безопасность их участников и создавать нормальные условия для работы. Кроме того, мы заявили, что с делегацией будет также и советская охрана, которая имеет оружие, на что мы просим разрешения.

Выслушав нас, Колер заявил, что правительство США уполномочило заниматься приемом прибывающих на сессию глав государств и правительств американскую миссию при ООН и местные власти Нью-Йорка. «Что же касается обеспечения безопасности высоких гостей, — продолжал Колер, — то госдепартамент примет в этом необходимое участие вне пределов территории ООН».

Из ответа было ясно, что госдепартамент, адресуя нас к нью-йоркским властям, отказывает нам в оказании какой-либо помощи и содействии и развязывает себе руки для организации всевозможных провокаций. Это стало началом всех наших дальнейших проблем.

На другой день после переговоров с Колером мы с Бурдиным и Чупиным вылетели в Нью-Йорк и сразу же прибыли в наше представительство при ООН, где нас ожидали новые неприятности.

Прежде всего, главный наш представитель Соболев заболел и улетел в Москву, оставив за себя заместителя Морозова и Зою Миронову. Как впоследствии я убедился, Морозов, несмотря на высочайший пост, отнесся к предстоящему визиту очень безответственно, а Миронова больше следила за своей внешностью, чем за делами.

Меня возмутила их бездеятельность, так как они палец о палец не ударили для подготовки приезда главы государства. Вырисовывалась следующая картина. В сложившейся ситуации «Балтике» суждено было стоять на рейде вдали от берега, так как под давлением госдепартамента руководители нью-йоркских профсоюзов отказали сдать в аренду какой-либо причал. Такой вариант был абсолютно неприемлем. А варианты были. Здесь же, в представительстве, мне подсказали, что на реке Ист-ривер, неподалеку от здания ООН, есть запущенный ветхий причал, принадлежавший муниципалитету. Я с Бурдиным быстро приехал к этому пирсу. Сторож в будке сказал, что пирс ветхий и не годится для причала судов. В разговоре выяснилось, что хозяин этого пирса — муниципалитет и его глава мэр города по фамилии Вагнер.

Мэр принял нас хорошо и сказал, что пирс стоит долгие годы свободным, так как не годится для причала судов из-за ветхости настила и крыши. «и все-таки, мы его арендуем и пришлем человека из советского представительства для заключения договора», — сказал я. Вагнер согласился и посоветовал, где найти рабочих для ремонта и строительные материалы.

Пирс, действительно, был непригоден для эксплуатации, потому что не ремонтировался уже 20 лет. Настил провалился так, что пройти вдоль было невозможно. Крыша в том месте, где ставится трап корабля, была вся в дырах и ее необходимо было менять. Но нас устраивало место, так как было близко к зданию ООН, на случай, если Никита Сергеевич захочет жить на корабле.

Казалось бы, с пирсом вопрос был решен. Но в дальнейшем за несколько дней до прихода «Балтики» мы шифром запросили капитана о водоизмещении корабля и метраже погружения. Ответ нас поверг в шок. Оказалось, что глубина реки в этом месте не позволяет принять «Балтику» из-за мелководья. Что делать? А что если углубить фарватер? Были найдены водолазы, которые, надо отдать им должное, в предельные сроки углубили дно до нужных размеров.

Понимая, что в оставшиеся дни придать пирсу приличествующий вид вряд ли удастся, я приказал после проведения работ вывести под отремонтированный на берегу навес все ковры и ковровые дорожки, находящиеся в представительстве, и этим хоть как-то скрасить неприглядность причала.

Мироновой следовало подготовить для Хрущева, Подгорного и Мазурова квартиры Соболева, Морозова и самой Мироновой, а им временно переехать на нашу дачу в Гленков.

Кроме того выделялось две комнаты для охраны, находящейся с Хрущевым. Остальные сотрудники, из прибывших 30 человек, размещались на «Балтике».

Автомашины и водители в Нью-Йорке были наши, представительские. У Хрущева водителями были Александр Иванович Журавлев и Илья Ефимович Жарков. Илью Ефимовича я впоследствии перевел в гараж особого назначения в Кремль. Он был не только водителем высокого класса, но и просто замечательным человеком. К несчастью, позже, уже в 1969 году, он погиб за рулем своего автомобиля от пуль террориста ильина, пытавшегося совершить покушение на Брежнева.

Выяснилось также, что никаких контактов с местной полицией по вопросам безопасности главы советской делегации Морозов не осуществлял. Такой бездеятельностью руководителей представительства я был сильно возмущен.

Мы созвонились о встрече с префектом полиции г. Нью-Йорка. В назначенный час префект Кеннеди, однофамилец будущего президента США, собрал заинтересованных лиц. Я с подполковником Бурдиным прибыл в их офис. Мы начали обговаривать меры по охране советской делегации. И тут Кеннеди вдруг заявил, что он получил приказ госдепартамента о запрещении ношения оружия сотрудниками нашей охраны. Если полиция увидит у ваших сотрудников оружие, то она обязана будет их арестовать.

«Мистер Кеннеди! — отозвался я. — Я тоже с оружием». При этом я вытащил из кармана «Вальтер» и положил его на стол перед префектом.

— Можете для начала арестовать меня. Советская охрана имеет оружие и она должна быть с оружием, потому что является охраной главы правительства, а не чучелом в огороде для отпугивания птиц. При всех условиях, — заявил я, — группа моих сотрудников будет нести службу с оружием. И если вы, Кеннеди, заинтересованы в обеспечении безопасности, то должны согласиться со мной. Тем более, вам известно, что наши сотрудники знают, как носить оружие и в каких случаях применять его. О том, что никакого злоупотребления с их стороны не будет, я ручаюсь и всю ответственность в этом вопросе беру на себя.

— Мистер генерал, уберите немедленно оружие! иначе я прекращу переговоры, — потребовал Кеннеди.

Я тут же убрал пистолет, а Кеннеди отпустил всех приглашенных. Мы остались наедине и договорились, наши охранники будут прятать свое оружие, как это было во время визита 1959 года. Прятали же свои пистолеты на самом ответственном мужском месте. Находившиеся там пистолеты в определенной степени и увеличивали достоинство, и были надежно закамуфлированы.

В свою очередь мы пошли навстречу американской стороне и передали им список сотрудников, которые будут вооружены.

Одновременно я просил Кеннеди не публиковать из соображений безопасности трассу, по которой Хрущев поедет в представительство от пирса. Несмотря на мою просьбу, сообщение о трассе все же было опубликовано.

В это время «Балтика» уже отчалила от родных берегов и шла до выхода в Атлантику под прикрытием двух миноносцев. Понимая рискованность операции и с целью максимального снижения риска, вдоль маршрута были заранее расставлены рыболовецкие и торговые суда, готовые в любой момент прийти на помощь. По сообщениям с борта корабля облеты «Балтики» иностранными самолетами и вертолетами продолжались постоянно. Но самым тяжелым оказалось не это. Всю делегацию поразила морская болезнь. Сотрудники охраны, которые и на корабле продолжали выполнять свои обязанности, буквально падали с ног. Расслабляться было нельзя ни на минуту. Мы постоянно ждали каких-нибудь провокаций. И вот когда кораблем было пройдено более половины пути, неожиданно рядом по курсу на небольшом расстоянии всплыла подводная лодка без опознавательных знаков. Все высыпали на палубу. Поднялся и Н.С. Хрущев. Соседство субмарины не предвещало нам ничего хорошего. Начальник охраны Хрущева Литовченко был готов к самому неблагоприятному для нас развитию событий. Но, к счастью, субмарина, пройдя некоторое время вблизи корабля, погрузилась. Однако гнетущая напряженность не пропадала.

Америка по-своему готовилась к прибытию Хрущева. Госдепартамент призвал организовать «заговор молчания» вокруг главы советского правительства во время его пребывания в Нью-Йорке. Прессе, радио и телевидению было дано прямое указание «воздерживаться» от освещения пребывания и деятельности Хрущева в США.

Другим провокационным действием американских властей явился лозунг: «Хрущеву — холодный прием». 12 сентября в Нью-Йорке состоялось собрание представителей всех антисоветских организаций США, на котором был создан «исполнительный комитет российских антикоммунистических организаций». Комитет являлся штабом по организации антисоветских провокаций русскими эмигрантами во время пребывания нашей делегации в Нью-Йорке. Он издал обращение ко всем русским эмигрантам, в котором изложил перечень антисоветских мероприятий, намечаемых в связи с приездом в Нью-Йорк главы советского правительства. «Дело чести каждого русского эмигранта участвовать в демонстрации протеста против приезда Хрущева и продемонстрировать свою волю к борьбе против коммунизма», — писал этот комитет в своей статье 13 сентября в газете «Новое русское слово». Призывы и объявления с приглашением приходить на демонстрации протеста и пикетирование советской делегации печатались почти ежедневно. Были изданы обращения к местным властям, призывающие при подходе «Балтики» к порту закрыть траурным покрывалом статую Свободы, а во время причала нашего корабля организовать «минуту молчания» в Нью-Йорке и ряд других пакостей.

Чтобы отравить политическую атмосферу, эмигрантские организации распространяли тысячи листовок и газет, наполненных грязной клеветой на советский народ, призывали встречать советскую делегацию как заклятого врага, систематически подстрекали жителей Нью-Йорка к враждебным выпадам и даже к террору против главы советского правительства и глав делегаций других социалистических стран. Так, эмигрантская газета «русская жизнь» явно подстрекательски писала: «Смотря на список этих лиц (руководителей социалистических стран, прибывающих в Нью-Йорк), не только дипломатам, но и простым рядовым гражданам станет понятным, что каждый из них является потенциальной мишенью для потенциального убийцы… И среди наводняющих Нью-Йорк беженцев нашелся бы не один, который был бы готов пожертвовать собой ради этой цели».

В Вашингтон был приглашен главарь венгерских эмигрантов Бела Фабиан. Он получил специальную инструкцию от госдепартамента по организации демонстраций и обструкций против делегаций социалистических стран. Он заявил, что «на этот раз господин Хрущев не будет целовать детей. Мы будем следовать за ним, куда бы он ни поехал, и сделаем его визит весьма неприятным. Поверьте мне, это не будет для него праздник».

18 сентября, в воскресенье, накануне приезда советской делегации, эмигрантам с помощью американских властей удалось собрать значительную демонстрацию, которая по замыслу ее организаторов являлась репетицией встречи нашей делегации. В три часа дня мимо здания нашего представительства началось шествие около двухсот автомашин, облепленных антисоветскими плакатами, транспарантами и карикатурами. Спектакль сопровождался воем сирен, гудками, свистками и выкриками. Чтобы придать видимость мощной демонстрации, эмигранты создали вокруг нашего здания непрерывное движущееся кольцо автомашин. Комедия длилась два часа. Затем начался второй спектакль. Около здания ООН собралась двухтысячная толпа эмигрантов, бежавших из социалистических стран. Вооруженная антисоветскими плакатами, карикатурами и крестами, толпа фашиствующих элементов двинулась по Парк-авеню к зданию нашего представительства и окружила его плотным кольцом. Под воздействием отдельных подстрекателей демонстранты пришли в экстаз и стали прорываться к зданию с целью бить стекла, хулиганить и бесчинствовать.

На период поездки Н.С. Хрущева в США «на хозяйстве» вместо него оставался Фрол Романович Козлов. У меня с ЦК был прямой канал правительственной «ВЧ» связи. В самый разгар уличного хулиганства я открыл окно и сказал Козлову: «Фрол романович, послушайте, что у нас творится около здания представительства». После этого выставил трубку за окно. «Тут у нас в здание посольства кидают бутылки, колья. Кирпичи. Бьют стекла. Венгерская эмиграция возит макет Хрущева, повешенный на виселице. Фрол романович, прошу вас принять необходимые меры, потому что вся эта эмигрантская трескотня проходит с одобрения госдепартамента США, а «Балтика» прибывает уже завтра». Москва предпринимала все возможное, но наши меры успеха не имели. Демонстрации продолжались.

Полиция, охранявшая здание, была не в состоянии сдержать этот натиск, и мы вынуждены были позвонить в нью-йоркскую полицию с просьбой о высылке дополнительного наряда и немедленном приезде к нам начальника. Минут через 20 после звонка прибыл крупный отряд стражей порядка и начал теснить пикетчиков, которые, особенно украинцы и венгры, яростно сопротивлялись и вступили в драку. Копы, не задумываясь, пустили в ход дубинки.

Вместе с отрядом к нам прибыло и руководство нью-йоркской полиции. Наш протест, выраженный в резкой форме, дал свои результаты. На следующий день, в день приезда советской делегации, мы видели только отдельные жалкие группы пикетчиков, к тому же удаленные блюстителями порядка на целый квартал от здания представительства. Полиция не подпускала их к нашему зданию до конца пребывания в Нью-Йорке Хрущева.

Следующей провокацией Вашингтона явилась нота госдепартамента об ограничении передвижения Н.С. Хрущева в США островом Манхэттеном. Мотивировалось это «заботой» о безопасности главы советского правительства. Впоследствии, выходя каждое утро на балкон, в беседе с журналистами и фотокорреспондентами, дежурившими около нашего здания, Никита Сергеевич говорил, что «американское правительство отвело мне только эту территорию — балкон для встречи с вами и американским народом». Не только советская делегация, но и даже американская печать не одобрила этого решения. Интересен, например, такой факт, когда во время выступления по телевидению постоянного представителя США при ООН Уолдсворта один из американских корреспондентов задал ему вопрос: «Зачем правительство США нашумело на весь мир с ограничением передвижения Хрущева по Америке и даже послало специальную ноту, когда лучше было договориться по этому вопросу с генералом Захаровым, поскольку причиной ограничения является безопасность главы советского государства?» Уолдсворт ответил: «Насколько мы знаем генерала Захарова, он не тот человек, с которым можно бы было договориться по такому вопросу». Надо отдать должное, что Уолдсворт в данном случае был прав, так как я категорически возражал против этой акции со стороны госдепартамента США.

Лишь накануне приезда Н.С. Хрущева, после обмена нотами начальник отдела службы госдепартамента Хипсли передал нам, что Н.С. Хрущеву будет разрешено выезжать на субботу и воскресенье в Гленков, но при этом необходимо в каждом случае за три дня писать ноту в департамент, что в последующем мы и сделали.

Американская общественность в целом расценила ограничение Н.С. Хрущева в передвижении как «шедевр тупости правительства США» и очередную глупость госдепартамента, наносящую оскорбление американскому народу, гостеприимно встречавшему Н.С. Хрущева в прошлом 1959 году. Попытка ущемить права главы советской делегации повернулась против ее авторов и в конечном итоге нанесла серьезный политический ущерб престижу правительства США.

Неожиданно появились новые проблемы со швартовкой «Балтики». После заключения договора с фирмой «Мак-Кормик» о ремонте причала городская страховая инспекция предъявила нам требование застраховать пирс, корабль «Балтику» и всех находящихся на ее борту лиц, оценив все это в 10 миллионов долларов, которые мы должны были уплатить как дополнительную страховку. В случае неуплаты этой суммы вход в реку ист-ривер будет запрещен. Это был явный шантаж, который американцы пытались обосновать существующими законами о порядке приема иностранного корабля. После нашего категорического протеста главный комиссар полиции Нью-Йорка Кеннеди сообщил нам, что этот вопрос ему «удалось урегулировать».

За несколько дней до прибытия советской делегации нам стало известно, что по указке местных властей руководители профсоюзов портовых грузчиков организовали забастовку и грузчики отказываются обслуживать «Балтику». Более того, вместе с эмигрантами грузчики якобы хотят на лодках и буксире встретить наш корабль у входа в реку ист-ривер и сопровождать его до пирса «кошачьим концертом». Реакционная пресса восторгалась этой провокацией и расписывала ее самыми яркими красками. Однако нас это не особенно смутило, так как от американских властей мы ожидали всяких пакостей. Поэтому была достигнута договоренность с полицией об охране «Балтики» при входе ее в ист-ривер.

На этом активные ходы американской стороны не ограничились. Очередным препятствием, организованным префектом полиции Кеннеди, было предъявление нам ограничения лиц, встречающих делегацию, прибывающую на «Балтике». Свое требование Кеннеди обосновал малыми размерами пирса, его ненадежностью и невозможностью обеспечения безопасности при большом скоплении народа.

В ответ на это я заявил Кеннеди, что пирс арендован нами, на советские деньги, и мы вправе распоряжаться им и приглашать на встречу столько людей, сколько сочтем нужным. Тем более, что пирс подремонтирован и способен разместить предполагаемое нами число лиц и корреспондентов.

Кеннеди предлагал для проведения мероприятий по встрече советской делегации ограничиться тремя человеками от каждой делегации, то есть пригласить не более 25 человек и показать на весь мир, что приезд советской делегации в Нью-Йорк — это не более чем заурядное событие.

Я в ответ заявил, что будет 250 человек и плюс около 150 человек корреспондентов, а пропуска будут оформлены визовой полицией и разосланы нами. Пропуск организуем силами американской полиции и советской охраны. На этом вопрос был решен, но непосредственно в день встречи Кеннеди привел на пирс 150 полицейских, которые подготовили настоящий полицейский заслон, оттеснивший от Хрущева встречающих лиц.

Органы безопасности и нью-йоркская полиция так же готовились к встрече Хрущева. Полицейский комиссар Кеннеди привел свое управление, насчитывающее 24 тысячи человек, в состояние полной боевой готовности. Вокруг резиденции Н.С. Хрущева круглосуточно дежурили сотни полицейских — пеших и конных, на мотоциклах и автомашинах. В одном из автобусов был организован специальный штаб со всеми средствами связи. При проездах глав делегаций через каждые 50-100 метров вдоль улиц были выстроены полицейские лицом к тротуарам, заполненным американцами. Мы всегда ездили в сопровождении большого количества полицейских автомашин и мотоциклистов. Сирены издавали сплошной вой, что создавало невообразимый шум.

В противоположность городской полиции у нас установились хорошие отношения с начальником охраны здания ООН Бегли и его заместителем Мэйном. Бегли и Мэйн не только рассказали нам об организации охраны делегаций и режиме в здании ООН во время работы сессии, но и подробно ознакомили нас с дислокацией постов, расположением кабинетов, всех входов и выходов, пищеблоков, вплоть до туалетных комнат. Бегли и его заместитель заметно отдавали предпочтение главе нашей делегации. Краткой характеристикой такого почтения может быть тот факт, что для наших автомашин всегда была лучшая стоянка около здания ООН и вообще все наши просьбы начальник охраны здания ООН удовлетворял безоговорочно. Как-то Бегли мне доверительно сказал: «Хотя господин Хрущев и ругает американское правительство, но я рад, что он первый за всю историю существования ООН вдохнул жизнь в эту мертвую организацию».

19 сентября рано утром мы с Бурдиным, Чупиным и работниками представительства выехали к пирсу. Шел сильный дождь. Справа от пирса я увидел толпу людей, одновременно под зонтиками и многочисленными антисоветскими лозунгами. Полиция в огромном количестве была уже тоже на пирсе. Вопросы безопасности в накаленной до предела обстановке меня волновали прежде всего. Исходя из того, что трасса проезда Хрущева была опубликована в прессе, я прямо на пирсе проинформировал начальника полиции Кеннеди об изменении маршрута движения. С пирса мы поедем не так, как напечатано, а объезжая толпу пикетчиков. Машина с Хрущевым проследует по более благоприятному с позиции безопасности маршруту. Кеннеди возразил, но я продолжал настаивать на своем, так как в этих вопросах возражений не принимал. Я прекрасно понимал, что нарушаю все достигнутые по этому с американской стороной договоренности и беру ответственность на себя, но в сложившейся обстановке у меня не должно было быть стандартных решений. В ином случае противники переиграют меня, и тогда может произойти непоправимое. Я этого допустить не мог.

Оставалась еще одна головная боль — сможет или нет советский корабль пройти углубленным фарватером? С томительным напряжением я следил за каждым метром продвижения нашего судна. К счастью, швартовка прошла по нашему плану и ровно в 9 часов «Балтика» пришвартовалась к пирсу № 73 на реке Ист-ривер в Нью-Йорке.

Никита Сергеевич, Кадар, Живков, Г. Деж, Подгорный, Мазуров и сопровождавшие их лица стояли на верхней палубе. Хрущев еще с палубы крикнул:

— Товарищ Захаров, а где же обещанный американцами «кошачий концерт»?

Я ответил, что концерт провалился, так как артистов не нашлось.

— Жаль, жаль, — сказал Никита Сергеевич, — а мы собрались было их послушать.

Дождь лил все сильнее. Со стороны причал представлял собой унылую картину, несмотря на заранее разложенные ковры.

Хрущев спустился по трапу, подошел к стоящему на ковре микрофону и начал приветственную речь. В тот момент, когда Никита Сергеевич сказал первое предложение, я поднял глаза и оторопел. Прямо над головой оратора на пленке, образующей навес над пирсом, образовался огромный водный пузырь, грозящий в любую минуту разорваться и обрушиться потоком воды на советского лидера. Большего позора было трудно себе представить. Одновременно это и угроза здоровью охраняемого. Но что предпринять? Хоть доставай пистолет и стреляй вверх. В этой почти безнадежной ситуации вспомнил, что на берегу, у сторожа, есть длинный багор. Через минуту я уже прокалывал покрытие, и хлынувший поток воды, слава Богу, не облил еще говорящего Хрущева.

По окончанию речи делегация двинулась к автомашинам. Я сел с Журавлевым, водителем Хрущева, и сказал ему: «Будь внимательным! Едем так, как я сейчас покажу. Видишь толпу эмигрантов? Надо их объехать». Мы двинулись. Уже в зеркало автомобиля я увидел, как Кеннеди замахал руками. Но как у нас говорят: «Поезд ушел!», и эскорт американских мотоциклистов двинулся вместе с нами. Так мы благополучно доехали до представительства СССР при ООН.

20 сентября, в первой половине дня, Н.С. Хрущев вышел к подъезду. Корреспонденты, горя любопытством, спросили его: «Куда направляется мистер Хрущев?» Н.С. Хрущев ответил, что едет в Гарлем на встречу с Кастро.

Кастро жил в Гарлеме — негритянском районе Нью-Йорка, в гостинице «Тереза. До этого Кастро жил в центре города в гостинице, хозяин которой предъявил кубинцам громадный счет, требуя оплатить его вперед и мотивируя это тем, что кубинцы якобы несостоятельные плательщики. Сделано это было в оскорбительной форме. Кастро, узнав об этой провокации, собрал делегацию, которая с вещевыми мешками на спине и чемоданами прибыла в здание ООН. Сам Кастро зашел в кабинет к Хаммаршельду и заявил, что не уйдет отсюда, пока Хаммаршельд не предоставит делегации помещения. В противном случае, сказал Кастро, мы люди военные, не изнеженные, раскинем палатки на территории ООН, в сквере, и будем там жить до конца сессии.

Кубинской миссии все-таки удалось договориться с хозяином гостиницы «Тереза». Кастро занимал маленький номер, состоящий из одной комнаты. Когда Никита Сергеевич и Кастро после теплой встречи сели, то остальным пришлось стоять.

На Кастро также было наложено ограничение в передвижении якобы по мотивам обеспечения его безопасности. В ответ на это премьер-министр Кубы вызвал в Гаване к себе американского посла и заявил ему, что «отныне господин посол имеет право ездить только по одной улице от места жительства до своей резиденции», при этом добавил, что это вызвано «заботой» кубинского правительства о безопасности его превосходительства американского посла». Хрущев и Кастро очень тепло беседовали около часа и договорились о новой встрече, но уже в советской резиденции.

Вероятно, нью-йоркская полиция обиделась, что ее заранее не предупредили о поездке в Гарлем, и решила нас за это «проучить». Когда мы подъехали к гостинице «Тереза», вокруг стояла толпа до 5 тысяч человек и сторонников Кастро, и антикастровцев. Шум, крик были невообразимые. Кто кричит: «Виват, Кастро!», кто — «Смерть Кастро!». Копов, детективов там было вполне достаточно, однако вместо того, чтобы навести порядок и образовать коридор для прохода, вся эта полицейская братия сбилась в кучу перед подъездом и перекрыла проход. Более того, когда Никита Сергеевич при помощи нас, сотрудников советской охраны, с трудом прошел в лифт, то, кроме полиции и одного нашего сотрудника, войти туда не мог уже никто. Даже министр иностранных дел Кубы, встречавший Хрущева, остановился в недоумении. Тогда Никита Сергеевич, обращаясь ко мне, сказал: «Николай Степанович, я не к полиции приехал, я к Кастро приехал, выведите их и пустите министра». Пришлось буквально за рукава вытаскивать полицейских, чтобы впустить в лифт министра Кубы. Кроме того, нам с трудом, с применением физической силы, удалось высвободить и пропустить к Кастро зажатых полицией помощника Хрущева В.С. Лебедева, главных редакторов «Правды» и «известий» П.А. Сатюкова и А.и. Аджубея. После этого я в резкой форме сделал замечание столпившимся в вестибюле командирам из полиции, что они или сознательно учиняют беспорядок, или не умеют работать.

Обращаясь к заместителю начальника полиции Хемфри, я попросил его распоряжения об организации прохода при отъезде советской делегации. Эта просьба была молча проигнорирована — сказывалась обида на те недипломатичные приемы, которые только что применялись к американским полицейским. Служители порядка сознательно умывали руки и тем самым еще более накаляли ситуацию.

Когда Никита Сергеевич спустился вниз, я ему доложил, что обстановка сложная, поэтому придется прорываться через толпу. Сотрудники охраны обступили Хрущева, я попросил Литовченко прикрыть сзади, и мы начали при помощи рук и локтей двигаться к машинам. Время шло на секунды. Возбужденная толпа грозила раздавить нас. Когда дверь автомобиля, в который сел Никита Сергеевич, была закрыта, я понял, что времени, для того, чтобы занять свое место, у меня не осталось. Вскочив на задний бампер автомобиля, я крикнул водителю: «Александр Иванович, гони, полный вперед!» Машина резко стартовала. Но удержаться на такой скорости было практически невозможно. Я из последних сил цеплялся за автомобиль, когда Хрущев оглянулся и, увидев меня на бампере, скомандовал: «Остановите машину, Захаров убьется!» Быстро вскочив в салон, мы продолжили движение в советскую резиденцию. Такова была поездка в Гарлем.

Вот что, например, на следующие сутки писала американская газета «Дейли Ньюс» 21 сентября: «Сдержанное напряжение в отношениях между нью-йоркскими молодцами и государственной охраной Хрущева прорвалось вчера в виде яростного рукоприкладства главного телохранителя Хрущева — не менее как генерала — в вестибюле отеля в Гарлеме, когда Хрущев нанес неожиданный визит кубинскому премьеру Фиделю Кастро. Здоровенный глава охраны Хрущева 6-ти футов и 3-х дюймов высоты и 220 фунтов весом… как цепами начал молотить кулаками, которые в основном опускались на полицейских». Другая желтая газетенка карикатурно изобразила меня, крупно преподнеся свирепый вид и кинжал в зубах.

Но у этой поездки неожиданно появилась и иная сторона. Так, несмотря на то, что в здание ООН пропускной режим был очень строгим, на следующий день, после поездки в Гарлем и публикаций в печати, полицейские на входе пропускали меня уже без предъявления пропуска, приветствуя под козырек.

12 октября состоялось самое бурное заседание Генеральной Ассамблеи ООН, когда обсуждался вопрос, внесенный советской делегацией, о ликвидации колониальной системы.

Первым выступил Н.С. Хрущев с разоблачением колониального режима. Он предложил, что ввиду важности этого вопроса обсудить его следует на пленарном заседании сессии, так как некоторые делегации, противники деколонизации, предлагали передать этот вопрос в комитет Ассамблеи, чем существенно понизить его значимость.

После выступления нескольких ораторов выступил филиппинец и в своей речи начал поливать Советский Союз грязью, говоря, что советское государство представляет из себя не иначе, как «концлагерь».

Слушая синхронный перевод, Хрущев взорвался, так как не мог выдержать этот пасквиль. После смерти Сталина, расстрела Берии, наступила, по емкому выражению ильи Эренбурга «оттепель», и тысячи невиновных, живых и мертвых, были реабилитированы и выпущены из лагерей и тюрем. Заслуга Хрущева в этом была неоспорима.

Сидя сзади, я видел, как Хрущев, посоветовавшись с Громыко, решил попросить у председательствующего Болдуэна дать ему слово в порядке ведения, что было предусмотрено процедурой.

Никита Сергеевич поднял руку, но Болдуэн то ли впрямь не видел, то ли сделал вид, что не видит поднятой руки. Хрущев встал и снова поднял руку. Казалось, что председательствующий просто игнорирует его.

Филиппинец продолжал клеветать с трибуны. Тогда Хрущев снял с ноги легкий полуботинок и начал размеренно, словно маятник метронома, стучать по столу. Это и был тот миг, вошедший в мировую историю, как знаменитый хрущевский «башмак». Ничего подобного зал заседаний ООН еще не видел. Сенсация родилась прямо на глазах.

Только после этого Болдуэн предоставил слово главе советской делегации. Никита Сергеевич, подойдя к трибуне, перед носом филиппинца сделал взмах рукой — отойди.

Взбудораженный Хрущев начал свою речь неплохо. «Во-первых, сказал он, — я протестую против поведения председателя сессии, против его неравноправного отношения к выступающим ораторам. Председатель сессии злоупотребляет своим правом, защищая интересы империалистов. Почему он не остановил филиппинца, когда этот империалистический «холуй» поносил Советский Союз и страны социалистического лагеря?»

В этот момент синхронный перевод сбился, так как переводчики судорожно искали аналоги русскому слову «холуй». А Хрущев уже продолжал далее:

— Мы здесь собрались не для того, чтобы наводить ложь и клевету друг на друга, а по-дружески обсудить вопросы разоружения и ликвидации колониализма. Вот я сижу в зале и вижу испанцев. Как только какой-нибудь колонизатор поддерживает политику колониализма, они аплодируют. Почему? Потому, что это — колонизаторы, где палач испанского народа Франко является колонизатором и угнетает порабощенный народ. Есть поговорка: «Ворон ворону глаз не выклюет», и колонизатор колонизатора поддерживает. Но нам надо взять заступ, вырыть глубокую могилу, поглубже закопать колониализм и забить осиновый кол, чтобы это зло никогда не возродилось.

И в подтверждение своих слов Хрущев со всей силы врезал кулаком по пюпитру. Говоря откровенно здесь, конечно, Хрущев отошел далеко от дипломатического языка. Да и при чем тут испанцы? Все просто. Однажды в разговоре с Долорес Ибаррури Хрущев пообещал ей, что при случае заклеймит позором режим Франко в Испании. Вот он и выполнил свое обещание. Но после этой гневной тирады испанская делегация вдруг вскочила и, грозя кулаками в адрес оратора, оскорбившего Франко, стала угрожать обидчику.

Неожиданно меня пронзила мысль: «испанцы народ горячий, вдруг они вооружены холодным оружием?» А Хрущеву еще предстояло пройти мимо их делегации, чтобы занять свое место. Я немедленно вскочил и чуть ли не бегом подошел сбоку к трибуне, сел и стал ждать, пока Никита Сергеевич закончит говорить.

Сойдя с трибуны, Хрущев пошел на свое место. Я прикрывал его от испанцев и, как мне кажется, не зря. Только мы приблизились к франкистам, горячие южане вновь вскочили, а глава испанской делегации Фабиан, не имея возможности дотянуться до Хрущева, набросился на меня. К счастью, без потерь мы заняли свои места.

Через несколько минут я увидел в нише начальника охраны ООН Бегли, делающего мне знак. Я подошел к нему. Рядом стоял богатырского телосложения негр. Показывая на негра, Бегли сказал, что это представитель охраны, он выставляется для охраны господина Хрущева. Зная экспансивный характер испанцев, от них можно ожидать любых поступков. Поэтому, пока господин Хрущев находится в здании ООН, охранник будет обеспечивать его безопасность. Я поблагодарил Бегли и пожал руку негру. Сам Бегли вошел в зал и сел на свободное место среди испанской делегации.

13 октября сессия единодушно приняла предложение советской делегации об обсуждении вопроса о ликвидации колониализма на пленарном заседании Ассамблеи.

За период пребывания советской делегации в Нью-Йорке, помимо указанных выше провокаций, в Манхэттене (в центре Нью-Йорка) было произведено три взрыва бомб с жертвами, и все сообщения об этих взрывах сопровождались угрозами в адрес советской или венгерской делегаций. В печати появлялись провокационные сообщения о покушениях на Хрущева, о раскрытии заговора против главы советской делегации.

Мы тоже приняли необходимые меры безопасности, связанные с обеспечением перелета советской делегации из Нью-Йорка в Москву.

Мы ожидали очередных провокаций при отлете и оказались совершенно правы. В день отъезда прямо на аэродроме начальник отдела службы безопасности госдепартамента США Хипсли заявил, что в самолет, на котором летит Н.С. Хрущев, заложена бомба. Мы были твердо уверены, что это очередная провокация, организованная с целью нашей компрометации, чтобы изрядно попортить нам нервы. Полностью исключить возможность диверсии было нельзя, поэтому сообщение нас взволновало.

Хипсли сообщил, что ему об этом сказал полицейский, и он обязан нас информировать: «Я бы рекомендовал вам, мистер Захаров, вывести всех пассажиров из самолета и тщательно его проверить. В этом мы можем оказать вам помощь». Поблагодарив за совет, я поднялся в салон и объявил всем пассажирам о поступившем от американской стороны сигнале и необходимости проведения дополнительного досмотра. Отдельно было приказано проверить американских навигаторов, вылетавших вместе с нами.

Навигаторы быстро раскрыли свои чемоданчики, вывернули карманы и сказали, что в Америке всего можно ожидать, но у нас остались семьи и мы, как и все, не хотим стать жертвами этой провокации.

Хорошенько все взвесив, я пошел докладывать Хрущеву. Никита Сергеевич внимательно выслушал и спокойно сказал: «Летим». Выйдя из самолета, я сказал Хипсли, что мы летим. В ответ на это Хипсли ответил, что на вашем месте я бы так не рисковал. Думаю, каждый поймет мое состояние в этот момент. Я осознавал, какую ответственность брал на себя, принимая решение о полете.

Взлетели мы поздно вечером, и я всю ночь не спал. Меня мучили дурные предчувствия, поэтому сон не шел.

Неожиданно в пижаме появился Никита Сергеевич. Я встал.

— Не спишь? — спросил он. — Отдыхай, долетим!

Полет продолжался четырнадцать часов с небольшим без посадки на промежуточных аэродромах.

Когда наш ТУ-114 приземлился на Внуковском аэродроме, то я, хотя и не верю в бога, перекрестился.

Это была моя труднейшая командировка за границу. Надо отдать должное коллективу сотрудников Первого главного и 9-го управлений КГБ, которые в непростых условиях работали самоотверженно, с полным сознанием личной ответственности за порученное дело.

Как я узнал впоследствии, нас все-таки подстерегала еще одна смертельная опасность. После полета авиатехники рассказали мне, что, осмотрев самолет, они ужаснулись, как нам удалось долететь до Москвы. Ряд узлов был разболтан и представлял серьезную опасность безопасности полета. С такими дефектами самолета мы просто находились на краю катастрофы. К счастью, все обошлось.

Вот так мы покорили Америку!