В декабре 1961 года я был назначен заместителем председателя КГБ СССР, а через год первым зампредом КГБ СССР. Нагрузка по работе была очень большая. В это время состояние здоровья у меня было хорошее. Работал, что называется, день и ночь, на износ. В квартире три несмолкаемых телефона, в автомашине телефон, от которых не было ни сна, ни покоя. Жена мне говорила, что у нас не квартира, а штаб-квартира.
Председателем КГБ был в это время В.Е. Семичастный. Мне с ним работалось легко. Он полностью доверял решать мне самые сложные вопросы.
Прошло немного времени, и мне пришлось быть участником Новочеркасских событий. Взбунтовался коллектив паровозостроительного завода. Это было «ЧП», которого ранее не было и в помине. Меня вызвал Семичастный и сказал, что придется поехать мне, так как туда выезжают члены Политбюро ЦК, мне придется по старой привычке обеспечивать их охрану. Не буду описывать это событие, так как оно подробно описано нашими журналистами и в официальных документах. Были жертвы, но смехотворно, что до сих пор не могут найти и назвать, кто дал приказ стрелять по безоружной толпе, стоящей на площади против горкома партии с портретом В.и. Ленина и требовавшей руководителей выйти к ним на балкон. Кстати, я в это время находился на нем, из толпы полетели кирпичи и камни. Руководители города (когда я зашел в их кабинет, а там никого) бежали, вместо того, чтобы идти к народу. Я, не находя никого из руководства, вынужден был с третьего этажа тыльной стороны здания спуститься на землю по водосточной трубе.
Причины бунта исследованы, но главные виновники этой трагедии, по-моему, остались не наказанными. Я считаю, что основными виновниками являлись: директор завода, по-хамски отнесшийся к рабочей делегации, и руководители горкома партии и горсовета, которые вместо того, чтобы немедленно ехать на завод, поговорить с рабочими и разобраться по существу, трусливо сбежали из своих кабинетов. А вот кто дал команду стрелять — неясно. Может быть, следствие и установило. Помню, как присутствовавший там командующий СКВО генерал Плиев в разговоре с секретарем ЦК КПСС Козловым заявил: «Армия в народ стрелять не будет». Было решено, что Микоян, как Председатель Президиума Верховного Совета выступит по местному радиоузлу с обращением к народу. Мы приехали в ветхий деревянный двухэтажный дом, где была расположена радиостанция. Микоян успел сказать небольшую речь, вокруг радиоузла стал собираться народ и окружать радиоузел. Я подошел к Микояну и говорю ему: «Нас окружают, еще десять минут и мы не сумеем выехать отсюда». Анастас Иванович понял, тут же прервал речь, и мы еле-еле выбрались на улицу. При том было уже темно. На это событие съехались Ф.р. Козлов, А.П. Кириленко, А.Н. Шелепин.
Не помню, какое решение было принято в Политбюро ЦК КПСС. Через много лет, в конце 1994 года ко мне приезжал военный прокурор и сказал, что они дело закрывают. Столько лет надо было вести следствие (более 30 лет), позор!..
Вскоре Семичастного освободили от его должности, почему — никто не знал, да и сейчас не знает. Я был ошеломлен и опечален. На смену, пришел Ю.В. Андропов, которого я знал по контактам с его отделом в ЦК. С Андроповым у меня были хорошие отношения до прихода к нам Цвигуна. Близость Цвигуна к Брежневу по работе в Кишиневе, и интимная близость жены Цвигуна к Брежневу сделали свое негативное дело. Плюс поставка крупной белуги из Каспия и ящики вина дополнили то, что Цвигун проявил преданность и попал в центральный аппарат. В свое время мы с Семичастным определили его на работу во второй главк, но через день вызывает меня Владимир Ефимович и говорит, что приказано Цвигуна назначить зампредом КГБ. «Кто приказал?» — спросил я. «Зачем спрашивать, когда ты и без этого отлично знаешь, кто». Мне было ясно…
После годичной работы Цвигуна меня как-то приглашает к себе Андропов.
— Николай Степанович, — обращается он ко мне, — у тебя большая нагрузка. Есть предложение ввести еще одного первого заместителя и немного тебя разгрузить. Как ты на это смотришь?
Я понял, что вопрос уже решен свыше, и сказал, что работы у меня, действительно, много, но я, кажется, на это не обижаюсь.
— Решайте, Юрий Владимирович, сами, как лучше сделать структуру. С моей стороны возражений не будет.
— Ну, вот и хорошо, — сказал Андропов, — будем считать вопрос согласованным.
Вскоре последовал приказ о введении новой должности первого зама. Некоторые управления отошли к Цвигуну, хотя у меня оставалось еще значительное количество управлений и отделов, да и выделившиеся по старой привычке ходили ко мне для решения принципиальных вопросов.
Отношения с Цвигуном у меня не сложились с самого начала. Он хотел быть первым из первых. И злился, когда в отсутствии Андропова заседания коллегии поручали вести мне. Бывший начальник секретариата предупреждал меня, чтобы я не конфликтовал с Цвигуном. Крючков был доверенным лицом Андропова, и все тонкости назначения к нам Цвигуна он понимал. Я сказал, что голову склонять перед ним не намерен. Я знал, что Цвигун не пользуется авторитетом среди сотрудников и болеет черной завистью ко мне. Пользуясь расположением Брежнева, бывая у него в доме, Цвигун злоупотреблял этим доверием.
Все зампреды ездили на «ЗиМах». Цвигун, как только стал первым замом, пересел на «Чайку». Я по-прежнему ездил на «ЗиМе», хотя мне как-то Андропов предложил взять «Чайку». Цвигун вообще был нечистоплотен в поведении и в быту. Он по-прежнему ел белугу из Каспия и пил непомерно азербайджанский коньяк.
За год до 50-летия органов КГБ я создал в комитете группу по связям с писателями и журналистами с целью освещения в литературе и прессе роли органов КГБ в обществе и государстве. Возглавил группу генерал Белоконев, который привлек к этому делу многих писателей. Мы собрали в клубе Дзержинского писателей, и я выступил перед ними с просьбой выпустить ряд книг к 50-летию органов КГБ. Собравшиеся горячо откликнулись на мою просьбу и впоследствии вышли в свет хорошие произведения. Такие, например, как «Щит и меч», «Возмездие», «Операция «Трест» и ряд других, посвященных работе чекистов. Хорошо налаженная связь с писателями явилась добрым делом.
Когда я уже ушел из КГБ, а Белоконев умер, группу возглавил ставленник Цвигуна Кравченко. Группа продолжала работать, но уже в отрыве от писателей, самостоятельно. Группа написала книжку под названием «Мы еще вернемся», автором поставили Цвигуна.
В то время меня неоднократно приглашали выступить с докладом перед секретарями обкомов, крайкомов партии и секретарями ЦК республик в Высшей партийной школе ЦК КПСС, на Миусской площади, где я и сам когда-то учился: «Правда» публиковала поименно по окончании курсов, кто выступал на них с докладами, в том числе и меня.
Цвигун, видимо, прочитав мою фамилию, загорелся завистью и звонит мне:
— Николай Степанович, почему это ЦК приглашает только тебя читать лекции в высшей партийной школе, а других нет?
— Я не навязываюсь, а приглашают — готовлюсь и выступаю.
— Так ты бы хоть дал почитать твой доклад, тогда может быть выступил бы и я.
— Пожалуйста, — ответил я, — пришли секретаря, я дам тебе почитать, только верни.
Через два дня я, будучи в техническом управлении с начальником главка Гоцеридзе, вижу, что мой доклад печатается на ксероксе в нескольких экземплярах.
— Кто разрешил? — спрашиваю я Гоцеридзе.
— Указание дал Цвигун, — отвечает он.
Придя в кабинет, я позвонил Цвигуну и указал на непорядочность. Но этим дело не кончилось. Цвигун отдал один экземпляр Кравченко, и они на основе моего доклада создали книгу под названием «Тайная война в России». Меня уже не было в КГБ.
Мне позвонил мой помощник Тихвинский и спрашивает, читал ли я эту книгу. Я отвечаю, что не читал.
— Так там же весь ваш доклад с добавкой клише от пограничников и новые цитаты Брежнева. В остальном весь ваш доклад. Автор Цвигун. Ну, чистый плагиат.
10 апреля 1969 года мне исполнилось 60 лет. В клубе им. Дзержинского был устроен большой банкет, на котором присутствовал весь основной руководящий состав КГБ. Была и моя жена с обоими сыновьями. Банкет прошел очень хорошо. Было произнесено много лестных тостов, от которых я был сильно взволнован. Ю.В. Андропов издал приказ, где мне объявлялась благодарность за честную многолетнюю службу в органах КГБ и награждение ценным подарком. Я получил ружье марки «иЖ» ручной работы, из которого еще ни разу не стрелял. Были и другие адреса и подарки.
К этому времени здоровье ухудшилось, и примерно через год после юбилея я пытался подать в отставку и уйти на пенсию. У меня появились сердечные приступы. Плюс к этому произошел один факт, подтвердивший расхождение наших взглядов и отношений с Андроповым. Суть писать не буду. Я понял, что мне надо уходить, и намекнул об этом Андропову, который мне сказал: «Подумай и смотри сам». Но я видел, что он обрадовался.
В апреле 1970 года Андропов вызывает меня и говорит:
— Поедем в ЦК к Устинову. Он хочет предложить тебе свой вариант — чтобы ты продолжал работать.
Приехали в ЦК к Устинову.
— Ты хочешь уходить на пенсию? — говорит мне Устинов. — У нас есть другое предложение. Сейчас оборонное министерство разделилось надвое. Второе будет называться Министерством машиностроения, в нем сосредоточим тяжелую боевую индустрию и химию. Министерство новое, оборонное, там нужны хорошие проверенные кадры, а тебя мы хорошо знаем, там будет полегче. Мы тебя рекомендуем заместителем министра.
— Дмитрий Федорович, отпустите меня на пенсию.
— Подожди, во-первых, Брежнев, узнав о твоем намерении ухода на пенсию, просил передать, чтобы ты работал. Во-вторых, познакомься с новым министром. Он у нас в приемной.
Вошел В.В. Бахирев, высокого роста, приятный мощный мужчина. Все стали меня уговаривать, правда, Андропов молчал. Продавал меня, как на рынке.
— Николай Степанович, — обратился ко мне Бахирев, — прошу вас, соглашайтесь. Я много слышал о вас и чувствую, что мы будем дружно работать. К тому же я знаю и вижу, что вы — депутат Верховного Совета СССР Это авторитетно и приятно.
— Вячеслав Васильевич, так ведь я не инженер.
— Ничего, у нас кроме инженерной работы дел хватит, министерство-то секретное.
— Хорошо, — сказал я, — уговорили, только дайте мне две недели неиспользованного отпуска, и я приступлю к работе, а пока пусть оформляют.
Так с апреля месяца 1970 года я стал заместителем министра оборонного машиностроения.
На прощанье я зашел к Андропову. Пожелав ему здоровья и успехов в работе, сказал, чтобы его заместители честно помогали ему без всякой конъюнктуры. Последняя фраза взбесила Андропова и, к моему великому изумлению, он вскочил с кресла и изрек:
— А ты знаешь, что без конъюнктуры нельзя?
Я был ошеломлен такой реакцией будущего генсека и сказал:
— Ну, вам виднее, — протянул руку, пожал и вышел.
С этого часа Андропова я больше в жизни не видел.
Так закончилась моя работа в органах КГБ, где я проработал более 30 лет.