Их было трое, и все с одинаковым осуждением на лицах смотрели на Литу.
Или правильно называть Литаурэль? Имя молодому человеку понравилось. Оно подходило ей даже больше, чем Лита и, также как внешность, напоминало о фее из сказаний Рагарта.
Лутарг не мог не заметить, что девушка засмущалась, и бросает виноватые взгляды на мужчин. Ему стало любопытно, что же такого она совершила. Только ли пришла к нему, или было что-то еще, о чем он не знал?
- Я тебя предупреждал! - осудил один из вошедших его сиделку, и молодой человек напрягся, узнав этот голос, хотя Лутаргу и показалось, что сейчас он звучит несколько иначе - мягче, что ли.
Теперь он с удвоенным интересом рассматривал стоящую в дверях троицу. Признать в них виденных ранее карателей, Лутарг смог с трудом. Если отличительной чертой шисгарцев служило сияние, то сейчас его не было и в помине. Молодой человек смотрел на довольно высоких, статных мужчин. В данный момент их лиц не скрывали капюшоны, и Лутарг мог видеть темные волосы, смуглую, как у Литы, кожу, и глаза - темно-серые, словно небо перед грозой.
Последнее мужчину удивило. Он считал, что их глаза должны, по меньшей мере, отдавать синевой.
Все трое были похожи, и сходство это читалось без особого труда. Лутарг вспомнил вопрос Литы о братьях и взглянул на девушку. Только ли мужчины братья между собой, или Литаурэль их сестра? Явных признаков последнего молодой человек не нашел.
Также Лутарга поразила одежда вошедших. Их грудь защищало нечто вроде пластины - тонкой на вид пластины, как будто бы металлической, но без присущего металлу блеска. Она плотно обхватывала торс, повторяя рисунок мускулатуры, спускалась чуть ниже талии, а оттуда переходила в клиновидную юбку до колен, из-под которой брали начало узкие, облегающие ноги штаны. На оголенных руках мужчин красовалось множество браслетов - три на предплечье, один выше локтя и пять на запястье. На каждом из блестящих ободков был свой собственный орнамент - замысловатый рисунок из крупных черточек, кругов, ромбов и других фигур - видимо, имеющий определенное значение, так как у всех шисгарцев браслеты шли в одинаковом порядке.
На этом исследование Лутарга было прервано словами девушки.
- Я мимо проходила, только заглянула, - прошептала Лита, послав умоляющий взгляд мужчине.
Выражение ее лица, прямо-таки кричало "поддержи", и молодой человек не стал противиться.
- Я подняться хотел, а она не дала, - сказал он, практически не исказив суть вещей. Мужчина предпочитать обходиться без лжи.
- Хорошо, - с изрядной долей недоверия согласился тот, что разговаривал с Лутаргом в цитадели, и обратился к Лите. - Иди к себе.
- Да, Сальмир, - безропотно согласилась Литаурэль и, не оглядываясь, покинула комнату.
Только когда девушка проходила мимо шисгарцев, Лутарг обратил внимание на то, что она довольно высокая, лишь на полголовы ниже братьев. И что ее одеяние во много схоже с мужским, только клиновидная юбка достигает пола и при ходьбе открывает оголенные ноги от бедра до стоп, заключенных в легкие сандалии из тонких ремешков.
Захватывающее зрелище - ни эргастенские, ни тэланские женщины такого не носили, насколько мог судить Лутарг.
- Я говорил, что он быстро очнется? - с радостным превосходством сказал находящийся справа от того, кого Лита назвала Сальмиром, как только за девушкой закрылась дверь. - Он же не обычный ротул.
Лутарг внутренне взвился от этих слов. Говорить при нем так, будто он не слышит - неприемлемо! Мужчина терпеть не мог показных выступлений на глазах, особенно, когда говорящий демонстрирует свое превосходство над слушающим.
Но прежде, чем молодой человек успел отреагировать, сказавший получил легкий тычок в плечо от третьего мужчины.
- Тримс, - шикнул ударивший, наградив своего товарища предупреждающим взглядом.
- Все, понял, - моментально согласился тот, попятившись назад.
Наблюдая за этим, Лутарг заставил себя расслабиться. Внешне вроде получилось, только в груди продолжала дрожать натянутая тетива - гнева и нетерпения.
- Мы рады, то ты очнулся, Тарген, - обратился к нему Сальмир. - Ты силен, раз так быстро справился с последствиями перехода.
Если это была похвала, то Лутарг ее не оценил. Разбитость и болезненный стук в висках еще не покинули его, хотя и перестали накатывать штормовыми волнами, перемалывающими кости, а превратились в постоянное тягуче-ноющее неудобство, в какой-то степени являющееся для него привычным состоянием.
- Да? Я не заметил, - съязвил молодой человек прежде, чем спросить. - Где мы и кто вы? Каратели - уже не подходит, я прав?
Договорив, он приподнялся и, прислонив подушку к спинке кровати, принял относительно вертикальное положение. Растянувшимся на постели перед шисгарцами он чувствовал себя ущербным. Хотелось встать, чтобы быть на равных, но Лутарг не рискнул. Не мог позволить себе свалиться на пол в их присутствии. Поэтому пришлось довольствоваться положением сидя.
Странное дело, но в их присутствии он не чувствовал себя особенным, и даже не думал о том, чтобы прятать взгляд, что стало его второй натурой в Эргастении. Лутарг открыто смотрел на собеседника - исключая Сарина - только в том случае, если хотел устрашить. Возможно потому, что видел их другими, не такими обычными, какими они предстали пред ним сейчас. Это каким-то образом успокаивало мужчину.
- Прав. Мы тресаиры, а не каратели, и сейчас находимся в Саришэ, - ответил мужчине тот, чьего имени он еще не знал, - месте нашего заключения.
Если они считали это ответом, то Лутарг им довольствоваться не собирался. Молодой человек выразительно приподнял бровь, показывая свое отношение к подобному объяснению. Оно явно не было благосклонным, и Лутарг надеялся, что это не останется незамеченным. Ошибся, что стало понятно из следующих слов Сальмира.
- Ты поймешь чуть позже, Тарген. Это не наша обязанность - все рассказать тебе.
- Чья тогда? Это вы привели меня сюда, так почему нет?
- Есть тот, кто хочет это сделать самостоятельно, - словно извиняясь, отозвался Сальмир.
- Кто?
- Я думаю, ты знаешь ответ.
Лутарг нахмурился. Хождение вокруг, да около ему не нравилось. Он предпочитал четкие и ясные разъяснения и не хотел откладывать их получение даже на мгновенье.
- Отец?
- Сейчас отдыхай, Тарген, а с восходом солнца мы проводим тебя к Антаргину, у него ты сможешь узнать все, что тебя интересует.
"Опять недосказанность", - подумал Лутарг, терпение которого истощалось с каждой услышанной фразой.
- Почему не сейчас? - спросил он, контролируя свой голос, чтобы тот звучал бесстрастно и не выдавал его все нарастающее недовольство.
- Сейчас он не может принять тебя, - ответил Сальмир, и молодой человек уловил нотки сожаления в тоне мужчины.
- Странно, вам не кажется? - не удержавшись, прокомментировал Лутарг. - Сперва говорили, что долго ждете, а сейчас не может принять.
Каратели переглянулись между собой, чем окончательно взбесили Лутарга. Он не для того пришел сюда, чтобы лежать и выслушивать отговорки. Ему нужны ответы! Понимание, что он такое и кто!
Собрав волю в кулак и наплевав на слабость, мужчина начал подниматься. Он сам не понимал, что собирается предпринять после, но точно не намеревался валяться в постели, ожидая, когда кто-то соизволит поговорить с ним.
Тело слушалось плохо, а от движения в висках заколотило с новой силой, но Лутарг все же свесил ноги на пол и, чуть покачнувшись, выпрямился во весь рост.
Только встав, он понял, что на полголовы выше любого из шисгарцев, и это мужчине понравилось. Непонятно только, как он упустил эту приятную деталь в горной крепости.
Когда Лутарг окончательно совладал с легким головокружением и уперся требовательным взглядом в карателей, то заметил, что мужчины отступили он него на несколько шагов, а на лице Сальмира отражается вполне искреннее беспокойство.
- Не стоит этого делать, - посоветовал молодому человеку шисгарец. - Ты только ослабишь еще больше себя и Перворожденного, отложив встречу с ним. Отдохни лучше, а утром…
- Где моя одежда, - не дослушав, выдавил из себя Лутарг.
Кто-то снял с него плащ, обувь и рубаху, оставив в одних штанах. Также пропал мешок, что дала путникам хозяйка постоя в Синастеле. Не то чтобы Лутарг сильно дорожил ими, но это все, что у него имелось, и что мужчина мог относительно назвать своим - своим и Сарина.
Внутри у молодого человека все клокотало, в душе зародилась неконтролируемая злость, и ему совсем не хотелось слушать очередные увертки.
- Утром тебе принесут новую, - ответил Тримс, делая еще один шаг назад и стоя уже практически у двери.
- Моя где?
Неосознанно руки мужчины сжались в кулаки. Он ощущал себя в шаге от того, чтобы силой получить желаемое. С приливом ярости боль и слабость отступили, а в теле появилась непонятно откуда взявшаяся легкость.
Сейчас Лутарг чувствовал себя способным в одиночку прорубить многометровую шахту, ничуть не устав при этом.
- Успокойся, - голос Сальмира заметно дрожал. - Тебе необходимо успокоиться.
- Я спросил!
Лутаргу показалось, что он рычит. На самом деле рычит, как дикий голодный зверь возле поверженной добычи, советуя не в меру ретивым собратьям держаться подальше. И это ему понравилось, так же, как и то, что с каждой минутой он чувствовал себя все сильнее.
- Тише, Тарген.
Сальмир, подняв руки, сделал шаг вперед. Его глаза стали подсвечиваться, и Лутарг увидел, что в самом центре зрачка, появилась голубая искорка. Это отвлекло молодого человека, удивило, и он переключился с собственной злости на неожиданное открытие.
- Вот, так. Сядь, Тарген, - посоветовал каратель, подходя еще ближе. - Успокойся.
Мужчина глубоко вздохнул, разжал кулаки и послушался. Ярость внутри него вдруг сменилась опустошением, высосавшим оставшиеся силы.
- Лутарг, - для чего-то поправил он, хоть имя и не имело значения. - Называй меня Лутарг.
- Хорошо, - тут же согласился Сальмир и, обернувшись к остальным, кивнул.
- Что это было?
Лутарг не понимал, что нашло на него. Он уже дано научился контролировать собственные эмоции и очень редко выходил из себя. Для этого нужна была причина повесомее, чем простой отказ.
Ответа молодой человек получить не успел, хотя Сальмир собирался что-то сказать, судя по виду. В этот момент дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянула Литаурэль.
Лита уже некоторое время стояла за дверью, пытаясь понять, что происходит за стеной. Едва братья выгнали ее из комнаты, девушка стала искать предлог, чтобы вернуться, так как любопытство ее удовлетворено не было, да и желание еще раз увидеть Освободителя свербело внутри, толкая на новые безрассудства. И единственным приемлемым предлогом, что пришел Литаурэль на ум, стала еда.
"Он ведь должен быть голоден после перехода", - рассудила девушка, со всей доступной скоростью несясь на кухню, при этом стараясь не привлекать внимания слуг.
Среди тресаиров было непринято демонстрировать ротулам наличие каких-либо эмоций. Не потому, что те считались недостойными - нет. Главным здесь было стремление выглядеть неприступными и избегать ненужных привязанностей, ведь жизнь смертных быстротечна, особенно в Саришэ, где сами Истинные оставались нетленны. Поэтому, только заслышав чьи-то шаги, Лита принимала высокомерно-надменный вид и, если сталкивалась с прислуживающими в крепости ротулами, проплывала мимо с высоко поднятой головой.
Конечно, исключения из правил имелись почти у каждого истинного тресаира - даже у Антаргина, но все они предпочитали скрывать этот факт от других сородичей.
Приказав Марике собрать поднос с едой и забрав его с собой, Лита вернулась к заветной комнате, но вынуждена была остановиться возле двери, ощутив вибрацию силы, присущую процессу вызова духа.
Сперва девушка испугалась, что братья по какой-то причине хотят навредить сыну Перворожденного, но когда дверь приоткрылась, услышала, как Сальмир просит мужчину успокоиться, и поняла, что причиной происходящего был сам Тарген, хоть и не верила до конца в эту возможность.
Лита знала, что когда-то давно - до перехода - некоторые тресаиры жили со смертными и даже заводили потомство но, ни один из этих детей не стал Истинным. Все они подходили для носителей уснувшего духа, но не имели сил разбудить его.
Лита неосознанно попятилась, увеличивая расстояние между собой и источником опасности. Литаурэль тут же пришел на ум взгляд рьястора, которым смотрел на нее молодой человек, и теперь девушка всерьез переживала за безопасность братьев и свою собственную.
Разъяренному повелителю стихий на глаза лучше не попадаться - это было общеизвестно. Сам Антаргин в моменты общения с духом предпочитал закрываться от остальных тресаиров, чтобы ненароком не навредить кому-нибудь.
Лишь только почувствовав, что сила призыва резко иссякла, словно нить обрубили, Литаурэль позволила себе приблизиться к двери, и услышала, как Тарген поправил Сальмира, попросив называть себя иначе. Лита не поняла почему.
Тарген - это имя смертная женщина Перворожденного дала своему сыну, и все тресаиры привыкли думать о нем именного так. Почему мужчина сейчас отказался от наречения, стало для Литы очередной загадкой, пополнившей сундук с вопросами, который и так уже был забит до отказа. Лита не разобрала, как именно он назвал себя, но планировала выяснить это в скором времени. Девушке о многом хотелось расспросить Освободителя, и она собиралась сделать это при первой же возможности, даже если братья потом отругают ее за назойливость.
В какой-то степени Дарим был прав насчет нее, называя любопытной кошкой, - призналась себе Литаурэль и, толкнув дверь, заглянула в комнату.
- Тримс, я еду принесла. Надо? - обратилась Лита к брату, стоящему непосредственно у выхода, пытаясь при этом разглядеть, что происходит у кровати.
Обзор ей закрывала спина Ураинта, и все, что смогла увидеть девушка, это клочок одежды Сальмира, который находился рядом с Таргеном.
"Как всегда, на решении проблем", - подумала Литаурэль, вновь устремив взгляд на Тримса.
- Так я войду?
Видимо, братья переглянулись, и Сальмир разрешил впустить ее, потому что Тримс отошел, позволяя Лите переступить порог. Девушка довольно заулыбалась, но, чтобы спрятать радость от мужских взглядов, покорно склонила голову.
Вообще-то ей порядком надоела эта чрезмерная забота, которую проявляли все ее соплеменники. Быть самой младшей из всех тресаиров - большая ответственность и такая же большая проблема. С самого рождения все вокруг носились с ней, как с хрупким цветком, способным завянуть от малейшего сквозняка. "Лита, не ходи туда, Лита, не трогай это" - постоянно слышала девушка, отчего ежесекундно чувствовала себя неполноценной. Даже сейчас, когда Литаурэль давно уже достигла брачного возраста и даже переросла его на многие дни, к ней продолжали относиться, как к малому ребенку, требующему беспрестанного присмотра.
Конечно, Лита понимала, почему так происходит. Она единственная родившаяся с духом после перехода. Своеобразное подтверждение того, что это в принципе возможно. Вот только самой девушке от этого знания легче не становилось.
Возможно, именно постоянная опека и легла в основу ее чрезвычайной заинтересованности сыном Перворожденного. Литаурэль ждала его появления не только, как всеобщего Освободителя, но и как личного - того, кто выпустит ее из клетки назойливого внимания и подарит свободную жизнь. Ведь если тресаиры смогут выбраться из Саришэ у них вновь начнут рождаться дети, и она больше не будет рассматриваться, как какой-то редкий и очень ценный плод.
Подойдя к столику, Лита позволила себе посмотреть на Таргена. Молодой человек был бледен, его глаза лихорадочно горели, а синие прожилки практически поглотили белок. Литаурэль вздрогнула, и поднос со звоном опустился на столик. От досады девушка прикусила губу и послала виноватый взгляд Сальмиру, но тот ничего не сказал, только кивком головы указал на дверь. Лита расстроено вздохнула, подумав, что сегодня не ее день.
Звон упавшего подноса вывел Лутарга из задумчивости. Молодой человек винил себя за вспышку, злился на себя за несдержанность и на карателей за постоянное увиливание. Но труднее всего было признать, что шисгарцы правы, и ему действительно необходим отдых, причем не только физический. Он допустил утрату хладнокровия, а этот очень плохой знак, - признал мужчина. Признал собственную слабость.
- Оставьте меня, - попросил Лутарг, желая остаться один. - Увидимся на рассвете.
***
- Гарья, помоги мне, - позвала Раса кормилицу, укладывающую вещи в седельную сумку.
Девушка долго думала, стоит ли брать что-то с собой или нет. Она, так же как и отец, не знала, куда повезут ее каратели, и понадобятся ли ей там платья, сорочки или гребни, но на всякий случай решила кое-то взять с собой.
- Что, милая? - со слезами в голосе спросила Гарья, приблизившись к своей деточке.
С тех пор как шисгарцы увели Аиниту, женщина стала чаще так называть Лурасу, словно напоминала себе, что, несмотря ни на что, она не одинока.
- Я не могу сама дотянуться, - отозвалась Раса, поворачиваясь спиной к кормилице.
Платье, которое выбрала дочь вейнгара для сегодняшней ночи, имело множество мелких пуговиц сзади, и сама девушка смогла их застегнуть только до лопаток, выше не получалось.
- Сейчас я сделаю.
Шустрые пальцы кормилицы справились с работой за несколько минут, и Лураса смогла оценить свой наряд в полной мере. Глубокий вырез красиво открывал плечи, корсаж плотно облегал тонкий стан, а пышная юбка, ровными складками спадала до пола. Это было платье невесты.
Отчего-то Раса решила, что сегодня самое подходящее время надеть его. Никто не понял ее желания - ни отец, ни кормилица - но возражать не стали. Да и не разговаривали они с девушкой почти. Отец, видимо, из-за тяжести вины, которую испытывал, Гарья - чтобы не расплакаться. Но Раса не обижалась на них. "Пусть лучше так, - думала девушка, - чем постоянное напоминание о том, что уже решено".
- Красавица, - похвалила ее кормилица, тут же резко отвернувшись, чтобы схоронить от девушки слезы, выступившие на глазах.
Весь день Гарья пыталась скрывать от молочной дочери свое состояние, но получалось у нее плохо, покрасневшие и припухшие веки выдавали. Лурасе нестерпимо хотелось приласкать женщину, успокоить, но она не решалась, боясь, что наобещает того, чего выполнить не сможет - например, отказаться.
Слушая, как Гарья шебуршится за спиной, перемежая вздохи с приглушенными всхлипами, Раса заплела косу и уложила ее венцом вокруг головы, закрепив двумя изящными заколками - бабочками, чтобы не мешала. Подаренное вейнгаром кольцо заняло свое место на безымянном пальце, а амулет Ниты был надежно спрятан под корсаж платья. Напоследок осмотрев себя в зеркале, девушка решила, что готова, и подошла к окну, чтобы еще раз посмотреть на город.
Уже сгущались вечерние сумерки, и Антэла постепенно оплеталась огнями фонарей, прокладывающих четкие линии на теле притихшего города. Каждое мгновенье, то тут, то там, зажигался новый светоч, призванный разгонять ночную мглу и осветить путь домой для припозднившегося путника. Сегодня, по традиции, каждая семья соберется у очага, чтобы поддержать друг друга, укрепить духом и набраться сил, если вдруг поздно ночью в их дом проникнет чужак, чтобы украсть кого-то из родственников, увести в неведомые края, откуда нет пути назад.
И никто их тэланцев не догадывается, что жертва уже выбрана, умаслена и приготовлена, что нынешняя жертва добровольная, и сейчас, несущая этот груз смотрит на них из окон дворца вейнгара, посылая прощальное благословение своему народу. В глубине души Раса боялась, что никогда больше не вернется сюда.
Тихий стук в дверь и встревоженное "дочь" отвратили ее от грустных мыслей. Впустив Кэмарна, Лураса поцеловала отца в щеку и на мгновенье прижалась к широкой груди, впитывая тепло и уют, которые всегда дарили ей объятья вейнгара.
- Уже? - спросила девушка, отстранившись.
Мужчина не ответил, но она прочитала ответ по его глазам - время пришло.
- Матерн и Луани?
- У себя, - ответил Кэмарн, без лишних слов поняв, что именно интересует его младшую дочь.
Еще три дня назад они договорились, что брат с сестрой узнают о решении Лурасы только после того, как она уйдет. Так было проще для всех - особенно для нее самой.
- Тогда идем, - безропотно согласилась Раса, забирая у Гарьи свою сумку. - Не провожай меня, - предупредила девушка кормилицу, догадываясь, что вид карателей причинит женщине лишнюю боль.
Они обнялись, и Гарья, расцеловав молочную дочь, пообещала, что будет молиться за нее всем богам. Лураса поблагодарила с искренней улыбкой, подумав, что лишнее заступничество ей не повредит.
До стен дворца отца и дочь провожал Сарин. Еще один верный человек, который был в курсе ухода Лурасы с шисгарцами. Больше в замке об этом не знал никто. Они прошли через пустующий в это время сад, миновали ворота, запахнув плащи и притворившись возвращающейся домой дневной прислугой, а затем, притаившись в тени дворцовых стен, приготовились ждать.
Их ожидание было недолгим. Верные своему слову шисгарцы появились почти сразу, осветив ночь голубоватым сиянием. Они придержали вороных в нескольких метрах от стены и замерли, похожие на тени. Только один подъехал непосредственно к людям.
- Ты сделал правильный выбор, - сказал каратель вейнгару, а Кэмарн, сжав руку дочери, подумал: "Не я, а Лураса". - Идем, - шисгарец, чуть склонившись, протянул руку, и Раса, глубоко вздохнув, шагнула навстречу судьбе.
Через несколько дней жители Антэлы под громкий рев парадных труб, слаженный марш дворцового караула и пронзительный призыв рожков глашатаев, провожали закрытую карету, увозившую дочерей вейнгара в Эргастению к ожидающим невест женихам.
Каждый человек из толпы, собравшейся на площади, мечтал заглянуть за плотно задернутые занавески на маленьких окошках, чтобы хоть краем глаза увидеть белоснежные обрядовые одеяния, усыпанные драгоценностями, заглянуть в глаза счастливых девиц, чтобы было о чем рассказать детям, но строгие гвардейцы, призванные блюсти обычаи, не подпускали разгоряченный люд к медленно ползущей карете. Лишь только служанки, следующие за хозяйками в открытой повозке и удостоенные всеобщего обозрения, со слезами на глазах выискивали родных и близких в мельтешащем сборище, чтобы махнуть на прощанье рукой матери и послать воздушный поцелуй отцу.
И только старый, обнищавший рыбак, забытый детьми и внуками, проклятый женой, за кружку прокисшей браги был готов рассказать всем желающим послушать, как несколько дней назад сквозь хмельной туман видел, пронесшихся по ночным улицам города всадников - черных, как ночь, и бесплотных, как духи - и что один из них прижимал к себе дочь Траисары и Гардэрна - прекрасную, словно день, и невинную, подобно лунному свету.