Свернув косу в аккуратный пучок на затылке, Лураса закрепила прическу двумя позолоченными заколками в форме лилий. Сверкающие ярко синими драгоценными камнями искусственные цветы, выгодно оттеняли необычный цвет ее волос, придавая им еще более серебряный оттенок. "Лунное сияние", - когда-то с завистью говорили о нем во дворце вейнгара.
Подобранные в тон платью, они выгодно дополняли наряд, так же, как кулон-слезинка, покоящийся в ложбинке между грудей. Его ровные грани напоминали о том, о чем плакало сердце, а тяжесть рождала надежду. Пока жизнь питает плоть, существует возможность достичь желаемого. Быть с ним.
- Красавица моя, - с нескрываемой гордостью в голосе произнесла Гарья, в этот момент заглянувшая в комнату.
- Ты слишком добра ко мне, - ответила Лураса молочной матери, но легкая улыбка все же коснулась губ. - Избалуешь. Возгоржусь.
Старая женщина поцокала, не соглашаясь, и, заправив в кокон выбившуюся прядку, накинула на плечи названной дочери тончайшую плетеную шаль.
- Прохладно поутру, - прокомментировала она свои действия.
Раса благодарно кивнула. На самом деле было свежо.
В воздухе пахло далекой грозой и штормовым морем. Женщина почти видела, как пенистые гребни ударяются о сушу и, разбиваясь, возвращаются обратно в Дивейское море, чтобы набрать силу и вновь ринуться вперед, подтачивать твердь.
Она любила шторм и знала почему. Разгул стихии всегда ассоциировался с ним - тем, кого она так хотела увидеть. К груди которого мечтала прижаться. Тепло коего алкала ощутить.
Этим утром женщина была счастлива. Почти счастлива. Так же, как все последние дни. Счастлива знанием, что сын, ее маленький мальчик, рядом. Что в любой момент она может подойти к нему, прикоснуться, ощутить живое тепло его кожи, заглянуть в таящие нежность глаза. Увидеть любовь и заботу, предназначенные только ей одной.
Так, как он смотрит, на нее никто никогда не смотрел. Да, ее любили. Например, отец. Но его чувства были иными. Кэмарн всегда знал, что дочь крепка душой. Что она сильна, и многое сможет вынести, а потому его отношение к ней, никогда не было столь оберегающим. Конечно же, он заботился о дочери, но эта забота не приобретала вид чрезмерной или навязчивой. Всегда лишь искренняя и должная.
Антаргин… От одного этого имени сердце замирало, рождая мучительную дрожь. Как же ей его не хватало. Особенно сейчас. Именно сейчас, когда глядя на сына, она видела за его плечами тень событий давно минувших дней. Вновь переживала рождение трепетного чувства, что подарила его отцу, вложив в него всю себя. Окуналась в глубину взаимной привязанности, такую манящую и печальную.
Ее любимый, часть ее самой. Душа и сердце. В его взгляде, наполненном множеством чувств и эмоций, всегда присутствовала толика грусти. Так же, как и в ее. В ее тоже.
Тоска, родившаяся изначально, преследовала их на протяжении всех дней проведенных вместе. Это знание - неизбежного расставания, довлело над ними даже в самые светлые моменты, неизменно разбавляя сладость взаимной любви толикой горечи.
Как бы она хотела, чтобы все сложилось иначе. Лураса многое бы отдала, имей она возможность изменить их судьбы. Не задумываясь, пожертвовала бы годами жизни.
К чему они ей без него? Пустые дни, беспокойные ночи и никчемность каждого мгновенья - таково существование без него. Прозябание, навязанное ей богами. Ненужная вереница лет. Таковыми являлись для нее все эти годы.
Сейчас лучше. Сейчас у нее есть их часть. Ее и Антаргина. Живое воплощение их чувств друг к другу. Ниточка, навечно соединившая их судьбы в одну единую. Целостною.
Лутарг. Как же сладостно и больно видеть его. Сладостно материнскому сердцу, больно - сердцу женскому, любящему далекого мужчину.
Так похож на отца. Статью. Силой. Повадками. И даже сутью своей - широкой, открытой и жертвенной.
Их мальчик! Готовый отказаться от всего, ради ближнего. Даже от собственного счастья. Так же, как и отец. Отринуть то, к чему стремиться душа, чтобы спасти других.
Она видела это в нем. Чувствовала. Читала по тени, что набегает на лицо, когда взгляд устремлен куда-то за горизонт. Отмечала в контуре плотно сжатых губ, руке, очерчивающей контур медальона на груди, успокаивающем жесте, в котором его ладонь опускается на плечо Литаурэль. В такие моменты он словно бы говорит ей: "Скоро" - и дарит надежду, которая питает его сердце.
Надежду Литаурэль и боль матери. Пусть неосознанно. Не желая. Но все же заставляет материнское сердце обливаться горькими слезами, от осознания предстоящей разлуки.
Лураса предчувствовала расставание. Темным облаком оно маячило рядом с ними изо дня в день, постепенно придвигаясь все ближе и ближе. А сейчас, она ощущала его горячее дыхание на затылке. Слышала шепот, что миг его грядет, что остались часы, и боль разлуки поглотит ее счастье.
Раса горько вздохнула и, стиснув руки, приказала себе не омрачать печалью те мгновенья, что еще были у них. Сколько бы их не осталось, они должны ознаменоваться радостью. Обязаны стать светлыми и счастливыми, чтобы затем, находясь вдалеке друг от друга, было что помнить и лелеять с надеждой на скорую встречу.
В этот момент, будто услышав ее беззвучное воззвание к самой себе, в покои вошел Лутарг. Окинув мать ласковым взглядом, молодой человек запечатлел легкий поцелуй на бледной щеке. Их традиционное приветствие.
- Доброе утро, мама.
Голос его был исполнен нежности, и от этого душа Лурасы наполнилось тихой радостью.
- Доброе, родной. Пусть Гардэрн и Траисара озарят всякий день твоего пути, - отозвалась она, прижав руку к щеке, словно хотела сохранить тепло его прикосновения.
Ежедневно она приветствовала его подобным образом. И Лутарг с благодарностью принимал эту заботу и пожелание, невзирая на собственное полнейшее равнодушие к богам.
Где они были, когда каждая клеточка его существа жаждала взгляда небесных светил? Кому дарили свой взор? Расточали щедрость?
Ясно, что не ему! И за это он должен благоволить к ним?
Нет!
Это были ее боги. Не его! Он ничем не обязан им! Даже теплом.
Его тепло - внутренне. Личное! Выстраданное! Сохраненное, несмотря ни на что!
Но матери об этом знать не обязательно. Он никогда не скажет ей об этом! Ни сейчас, ни потом.
- Почему ты один?
- Сегодня не мой день. Забыт, в угоду красоте, - рассмеялся Лутарг, вспомнив, как Лита выставила его из комнаты.
Судя по количеству вещей припасенных для него прислугой, девушке придется приложить максимум усилий, чтобы выглядеть достойно. А тэланскую одежду Литаурэль терпеть не могла. Особенно длинные юбки со шлейфами. Следовательно, ожидается бой.
- Жаль, я думала, она присоединится к нам за завтраком, - искренне огорчилась женщина, услышав ответ сына.
Ей нравилась Литаурэль. Нравилось то, какими глазами она смотрела на ее мальчика. Лурасе импонировала затаенная надежда, которой озарялся взгляд девушки, стоило ему остановиться на Лутарге. Пусть юная тресаирка скрывала чувства, что кипели в ее душе, как женщина - любившая и любящая - Раса видела их и радовалась им, желая, чтобы дети смогли в итоге открыться друг другу. Надеясь, что их вынужденная неразлучность, в конце концов, сыграет здесь свою роль.
В силу известных обстоятельств, повелось так, что Лутарг с Литаурэль постоянно находились в непосредственной близости друг от друга. Даже в пределах замка девушка старалась держаться рядом с молодым человеком, дабы избежать неминуемого преображения, грозящего ей, если расстояние их разделяющее превысит допустимое измененной Саришэ природой тресаиров.
Именно поэтому покои молодых людей располагались друг напротив друга. День стоился таким образом, чтобы находиться в пределах мгновенной досягаемости, а все отлучки из замка были только совместными.
Он и все окружающие настолько привыкли к этому, что уже не представляли их порознь, и, наверное, изрядно удивились бы, узрев одного из них, прогуливающегося в одиночестве.
Наглядным примером тому являлся вопросительный взгляд Лурасы, чуть ранее адресованный сыну.
- Можем позвать Гарью, составить нам компанию, - предложил Лутарг, помогая матери подняться.
Опершись на руку сына, Лураса встала с кресла и, одернув платье, отрицательно покачала головой.
- Знаешь же, она не согласится.
И это было правдой. Лутарг знал. Старая женщина никогда не присоединялась к ним, хоть и он сам, и Раса неоднократно предлагали ей это. Нянька предпочитала суетливо прислуживать, наполняя тарелки и следя за содержимым бокалов. "Не пробовала, и начинать нечего", - говорила она, отказываясь от предложения, хоть молодой человек и сомневался в правдивости причины.
- А мы все же попробуем, вдруг поддастся. - Он подмигнул с наигранным задором, ощутив дрожь материнской руки и нервозность, которую она наивно пыталась скрыть от него.
Искренняя улыбка, что расцвела на ее лице, стала молодому человеку наградой, вот только освободить от щемящего чувства, притаившегося внутри него, не смогла. Лутарг понимал, что именно так расстраивает Лурасу, но избавить ее от предстоящего было не в его силах. И это печалило.
Возвращаясь в свои покои после общения с матерью, Лутарг столкнулся с бурной деятельностью, что кипела в замке в преддверии церемонии посвящения. Приодетая по случаю прислуга сновала по коридорам, проверяя, все ли в порядке и готово к празднику. Кто-то смахивал невидимую глазу пыль, кто-то поправлял дорожки, устилающие пол. Иные осматривали критическим взором вазы с цветами, выискивая дефектные листья и бутоны, чтобы заменить их на свежесрезанные.
Судя по обилию букетов, Лутарг предположил, что дворцовая оранжерея полностью опустошена. И, видимо, не только она, ибо такого количества красных и белых роз он в теплице ранее не наблюдал. Возможно, где-то в предместьях Антэлы находились другие, лелеемые цветоводами, уголки - более обширные, только молодой человек о них не слышал.
Прежде, чем зайти к себе, мужчина постучался к Литаурэль. Хотел уточнить, все ли у девушки в порядке.
Это была первостепенная причина, хоть существовала и иная. И он честно признавался себе в этом. Лутаргу претило ввязываться в борьбу с тем, что сейчас спокойно лежало поверх покрывала на кровати. Будь его воля, он бы оставил это произведение портних на том месте, где оно находится, вот только расстраивать Лурасу не хотелось. Мать лично следила за пошивом одежды, заставляя умелиц по несколько раз переделывать одно и то же, чтобы подогнать наряд точно по его фигуре.
Когда Лита не отозвалась с первого раза, молодой человек заволновался и постучал громче, раздумывая, стоит ли войти без приглашения. Обычно он так не поступал, боясь поставить девушку в неловкое положение. И не только ее. Себя в том числе.
Уже давно не имело смысла отрицать, что его отношение к Истинной далеко выходит за рамки дружеских. То, что по обычаям рожденных с духом, они с Литаурэль относятся к одной ветви, мужчину не волновало вовсе. К тому же, стоило помнить, что ветвь эта на нем переоформилась, и Повелитель стихий выбрал для себя другое обличие. Следовательно, родство это было чисто номинальным.
И насколько Лутарг понял из объяснений самой Литаурэль, все Истинные, в той или иной мере, приходились друг другу кровными родственниками. В их среде это обстоятельство никого не волновало. Видимо из-за того, что упор всегда делался на внутреннюю сущность - на духа и его преемственность.
Не дождавшись ответа и во второй раз, Лутарг, отбросив сомнения, взялся за ручку и уже собирался проверить, заперта ли дверь, когда услышал грохот, предположительно чего-то перевернувшегося, и последовавший за этим гневный вопль. Теперь он без колебаний рванул вперед, чтобы встретиться с рассерженной хозяйкой комнаты.
Одарив Лутарга одним единственным коротким взглядом, Лита вернулась к ненавистному подолу. Глаза девушки были гневно прищурены, словно она намеревалась испепелить раздражающую ее ткань, а заодно и стул, что так не вовремя оказался у нее на пути.
Ситуация была настолько знакома, и до того комична, что мужчина лишь неимоверным усилием воли слог обуздать рвущийся наружу смех. А вот улыбку, появившуюся на губах, подавить не получилось. Она преобразила лицо помимо желания и не осталась незамеченной.
- Собираешься расправиться с ним еще до начала главного представления? - спросил он, указывая на шлейф ярко зеленым облаком покрывающий пол.
- Не смешно, - буркнула в ответ Литаурэль, и Лутаргу показалось, что от досады девушка притопнула ножкой. Хотя, с полной уверенностью мужчина сказать не мог. Платье было пышным.
- Гм…
Добавить "для кого как" он не решился, а потому, скрестив руки на груди, прислонился к стене и приготовился выслушивать недовольство Литы своим нарядом. При этом взгляд молодого человека с жадностью скользил по девичьему стану, заставляя кровь быстрее течь по венам, а сердце трусливо пропускать удары в поисках безопасной норы.
Впрочем, как всегда, когда она рядом. А значит, в их нынешнем положении - с утра до вечера.
Ночь же принадлежала только ему и его фантазиям, справиться с которыми, Лутарг был не в силах. Не мог, и не хотел. Даже не стремился.
С первого взгляда было понятно, что наряд предназначался для Литаурэль. Именно для нее и никого более. Все те вещи с чужого плеча, что девушка носила в последнее время, пусть даже расшитые, надставленные и подогнанные по фигуре, не сидели на ней так, как это платье. Переливающаяся ткань льнула к телу второй кожей. Оставляя плечи оголенными, она обнимала и поддерживала округлость груди, стягивала талию, наподобие тресаирской рэнасу, и плавной волной спускалась до пола. Узкие рукава крепко обхватывали предплечья для того, чтобы от локтя разойтись широкими длинными полосами и освободить кисти рук с неизменными браслетами Истинных на запястьях.
Литаурэль сознательно отказывалась от ухищрений, к которым прибегали знатные тэланки. На ее лице отсутствовали белила и румяна, хоть щеки сейчас горели. Гладкая смуглая кожа сияла здоровьем, и молодой человек знал, какая она нежная и бархатистая на ощупь. Помнил каждой клеточкой своего существа, жаждущего повторения.
От этого воспоминания подушечки пальцев заныли, будто их только что обожгло прикосновением, и Лутарг, скрипнув зубами, плотнее сцепил руки, вынуждая себя остаться на месте.
А так хотелось приблизиться. Почти нестерпимо.
Иногда мужчине начинало казаться, что он уподобляется бывшему хозяину, благодаря урокам которого пронзительно-жалящая песнь плети до сих пор слышится ему в шуме ветра. Вот только объект для истязаний он выбрал иной - более пристойный. Не беззащитного ребенка, а себя самого.
Одно коробило. Сила ударов получалось идентичной. С равным успехом пробирающей до самой сути. Физической или духовной - роли не играло. Все одно - мучительно!
Ругая себя, Лутарг попытался отвести взгляд, но тот зацепился за черное покрывало волос. Шелковым каскадом они ложились на плечи, маня нарушить искусственную гладкость, запустить в них пальцы и, разобрав импровизированный занавес на прядки, коснуться губами шеи.
Он практически ощущал на языке сладость ее кожи. Отсчитывал биение пульса. Смаковал дурманящий аромат, которым болел в бредовых, лихорадочных снах. Навязчивых и желанных одновременно.
И с каждым днем бороться с этим желанием становилось все труднее. Ее усилиями тоже. Ими в первую очередь.
Он заклинанием повторял себе… Это не чувства! Она одинока. Здесь и сейчас нет никого, кто был бы ближе!
Но это не помогало. Не усмиряло необходимость стать для нее всем. Лишь только рождало протест и необходимость доказать обратное. Стать единственным.
- … чувствую себя неповоротливым сирнаи!
Крещендо последних слов вернуло Лутарга с перин Гардэрна в бытность живых. Слетев с небес на землю, он, как никогда, почувствовал боль от разбившихся иллюзий. Молодой человек разозлился на себя, что вновь позволил мыслям и воображению разыграться. Он и так пребывал на грани сдержанности, идя на поводу у собственных стремлений - тех, которые обещал хранить глубоко в себе. Шел, сдаваясь без боя, отворачиваясь от всего, ради единственного желания быть рядом.
- Ты никак не похожа на ящера, - вырвалось у него, за что мужчина с радостью прикусил бы себе язык в здравом размышлении. - Красивое платье. Тебе идет, - поспешил добавить он, чтобы сгладить бестактность первоначальной реплики.
- Да?!
Казалось, она забыла о своем недавнем гневе. Глаза вспыхнули, соревнуясь с зеленью платья, краска гнева сошла с щек, сменившись нежным румянцем, и Лутарг вжался в стену, кляня руку, толкнувшую дверь. Стоило идти к себе. Не думая!
- Земля… Тебе идет… Твой цвет… - промямлил он, не зная, как именно передать то, что видят его глаза. Какой она предстает перед ним. - Постарайся сохранить шлейф до вечера, - так и не подобрав подходящих слов, выпалил он, делая шаг к выходу.
Фраза, лишившая последних сил. Уже не видя блеска ее глаз, не обратив внимания на прикушенную губу и впившиеся в ладонь ноготки, Лутарг устремился в свои покои. Несколько мгновений наедине с собой, противоречащие всему в нем, но столь необходимые, чтобы обрести равновесие.
Недолгое время, чтобы придти в себя. Даже не миг! Меньше!
Не мгновенье, за которое необходимо собраться. Единственный глубокий вдох!
Мало!