Чем ближе Лутарг подходил к алтарю, тем сильнее сомневался, что видит перед собой Литаурэль - девушку, которую помнит. Вроде тот же овал лица, те же высокие скулы и изогнутые полумесяцы бровей над знакомыми изумрудными глазами. Вот только взгляд другой. В глубине его вспыхивает и гаснет пламя, а насыщенная зелень то и дело сменяется глубокой синевой. Тот же упрямый подбородок с намеком на ямочку, тот же контур пухлых губ, но из улыбки исчезла мягкость. На ее место пришел неосознанный вызов. Во всяком случае, то, что сейчас кривило ее губы, казалось Лутаргу таковым.
Приблизившись к кольцу из коленопреклоненных женщин, обступивших алтарь, мужчина остановился. Они выглядели до предела изможденными. На покрасневших от жара лицах блестели бисеринки пота, но ни одна из них не пыталась разомкнуть круг, чтобы отереть лоб и облегчить собственные мучения. Странная, по мнению Лутарга, жертвенность.
Пока молодой человек раздумывал над тем, как ему добраться до Литаурэль - перешагивать через руки коленопреклоненных ему казалось не правильным - девушку на алтаре окружило свечение, а взгляд ее обратился куда-то за его спину. Обернувшись, мужчина увидел вышедшего на поляну Нерожденного. "Скор", - решил Лутарг, оценив быстроту его появления. Белым пятном Риан стоял у кромки деревьев и, видимо, как и он сам недавно, оценивал открывшийся вид. Лутарг усмехнулся в чем-то сочувствуя Неизменному. Для того чтобы однозначно утвердиться в правдивости увиденного, необходимо приложить некоторые усилия. И не малые! Он знал по себе.
За миг до того, как Литаурэль в приглашающем жесте вытянула руки в сторону Нерожденного, а сам Риан с криком сорвался с места, Лутарг решил, что в данной ситуации нет места уважению. Рьястор взревел в нем, выказывая довольство. Один он не мог ступить в круг, как ни желал. Только вместе.
Они переступили кольцо сомкнутых рук под вопль Неизменного, на глазах у изумленных тресаиров, дружно высыпавших не поляну, под любопытствующим взором почти скрывшейся в облаках луны. Делая шаг, Лутарг не знал, чего ждать от него. Не думал об этом. Хотел лишь добраться до Литы и снять ее с треклятого пьедестала алтаря. Желал вернуть девушке тот вид, который помнил и любил. Мечтал видеть ее такой, какой она встретила его в Саришэ. Милой, доброй, ранимой - самой собой!
***
Он ощущал себя безвольной куклой, попавшей в руки капризного ребенка. Несмотря на великое желание возразить, развернуть и пойти в другую сторону, Окаэнтар с неуемной резвостью прокладывал себе путь вслед на Нерожденным. Треклятый амулет все решил за него. Чем дальше, тем больше хотелось избавиться от подарка божественного Неизменного. Перспектива до скончания своих дней бродить по миру призрачной тенью уже не казалось столь страшной и отталкивающей. Беспрекословное подчинение во много раз хуже, - после заточения в башне решил для себя мужчина. Но даже этой возможности он оказался лишен, благодаря дальновидности Нерожденного. Прежде чем отослать Истинных за Литаурэль, Риан снабдил их уменьшенным подобием ошейников, пополнившим ряды тресаирский браслетов. Маленький кожаный ободок теперь опоясывал предплечья каждого из Рожденных с духом, служа наглядным напоминанием того, что ожидает мужчин в случае сопротивления воле Неизменного.
Скрипнув зубами от досады, Окаэнтар громким "сюда" оповестил рианитов о местонахождении четверки тресаиров и со всех ног устремился вперед, ибо вопль хозяина срезонировал в нем, понуждая немедленно явиться. Все вместе они выбежали на поляну, озаренную пламенем гигантских костров, и замерли в нерешительности. Размахивая руками и что-то крича, Риан бежал в направлении ревущего огня, а там - в центре, сын Перворожденного ступал в круг из сгорбившихся женских фигур, в центре которого находилось подобие алтаря с возвышающейся на нем искрящейся девой. На мгновенье Окаэнтару показалось, что он видит перед собой Нерожденную, отчего в страхе предательски сжалось сердце. Риана никогда не простит ему измены и ранения Антаргина. Надеяться на это, по меньшей мере, глупо.
В миг, когда Освободитель вошел в круг, Окаэнтара и его спутников накрыло мощнейшей волной призыва. Ощущать нечто подобное не доводилось ни одному из них. Мужчины едва устояли на ногах. Казалось, в торс врезался гранитный монолит, сокрушивший ребра и то, что под ними. Несколько глубоких вздохов потребовалось мужчинам на осознание собственной целостности. Риан, как ни странно, продолжал бежать, словно его волна энергии не затронула.
Пока Окаэнтар размышлял над невосприимчивостью Нерожденного, правитель рианитов достиг пышущих жаром костров. Его приближение, судя по всему, не понравилось огненной массе, ибо в красно-желтый огнь вплелись лиловые языки, которые отделившись от основного пламени застелились по земле, преграждая Неизменному путь.
Рожденный с духом в задумчивости нахмурился. На сына Перворожденного такой реакции не было. Насколько мог судить Окаэнтар, тот беспрепятственно вошел в круг у алтаря.
Много позднее Истинный не раз задавался вопросом, что именно сподвигло его попытаться воспрепятствовать Нерожденному. Однозначного ответа он так никогда и не нашел. Собственное импульсивное стремление навсегда осталось для мужчины загадкой. Сейчас же, тресаир, не задумываясь о последствиях своего поступка, выпустил шиалу, и огнедышащий змий сверкающий желтым пятном устремился к Неизменному.
Лишь когда шиалу, расправив крылья, возник на пути у Риана, мужчина увидел, что его дух не один. Рядом с ним, вспыхивая зеленью, бил хвостом грэу Хомилиара, пылая красным взором, перебирал лапами инари Аниратога, и в серой дымке разевал зубастую пасть ящер Туигара. Не сговариваясь, все четверо вступили в бой с божественным братом Нерожденной.
***
Риана чувствовала себя опустошенной. В ней не было воли, энергии, привычной связи с каждым из духов. В ней не осталось ничего, что составляло суть ее самой. Обессиленной дымкой женщину несло куда-то, и Нерожденная даже не могла предположить, куда именно.
От ее желания больше ничего не зависело. Теперь осталось ждать. Чего? Видимо, конца.
Риана понималала, чем закончится для нее это путешествие. В том, что оно последнее, женщина не сомневалась. По-другому не получится. Единственный, кто способен возродить ее, не станет этого делать. Дорогой брат откажется делиться тем, что имеет, а значит, иного пути для нее не существует, только возвращение в круг первостихий.
Когда-то мать предупреждала ее. Говорила, твоих возможностей недостаточно, чтобы тягаться с основами всего сущего. И оказалась права, как бы сильно Нерожденной не хотелось верить в обратное. Ни она, ни брат не смогут противостоять стихиям. Они всего лишь продолжение всесильной сути Даровавших жизнь. Мельчайший кусочек из тех возможностей, что заключены в Алэамах. Глупо было пытаться обмануть судьбу.
Но выбор сделан, и времени на сожаление уже не осталось. Она оттягивала этот миг столько, сколько могла. Разве ее вина, что они создали их такими? Разве должны они отвечать за проступки других?
Риана не хотела отвечать. И не могла позволить расплачиваться ему. Для чего наделять их единой душой, чтобы затем потребовать вернуть одну из частей? Неужто подобная жестокость была необходима? Чем они с братом заслужили ее? Она часто задавалась этими вопросами, но так и не нашла ответа. Почему за ошибки одних, ответственность несут другие? Почему они?
Мысленные метания Нерожденной прервало ощущение падения. Поток, несший ее, растаял, и Риана поняла, что последнее путешествие завершено. Теперь ей предстояла встреча с братом, которого она так давно не видела. Хотелось верить, что он скучал так же сильно, как она, и надеяться, что от былой любви в нем хоть что-то сохранилось, ибо ее не угасала ни на мгновение. Ради этой любви Риана заставила себя покинуть самого дорогого для нее человека. Ради нее она ушла от брата.
***
- Моя! - трещал огонь, набрасываясь на него жалящими искрами.
- Моя! - сбивая с ног, оглушительно свистел ветер.
- Наша! - рокотала земля, разверзаясь под ногами наполненными водой трещинами.
Лутарг не понимал, что окружает его. Не осознавал, где находится. Все, что видел молодой человек, это обвитая пламенем Литаурэль, в ураганном вихре парящая над твердью. Не обращая внимания на огненные укусы, сопротивляясь порывам ветра, перескакивая через бурлящие разломы, он медленно продвигался к девушке находящейся в самом центре окружающего безумия. Вокруг мужчины бело-голубой аурой вился рьястор, в попытках уберечь от прикосновения стихий, но силы духа не хватало. То, что бесновалось рядом с ним, во много раз превосходило возможности Повелителя стихий.
- Отдай, отпусти, - взметнулось пламя в его душе.
- Излечим, заберем, - заволновалась вода.
- Унесем, развеем, - запел в сердце ветер.
Видение маленького мальчика прикованного к стене, стояло перед глазами. Внутри клубились страх и желание умереть. Слышался голос хозяина. Начинала свою пронзительную песнь плеть.
Хлопок, и резкое касание фала отозвалось обжигающей болью. Багровая полоса вздулась на худосочной спине. Солоноватая кровь растеклась по языку. На глазах выступили слезы.
Это был первый удар, полученный им от надсмотрщика. Самый болезненный из бесконечной череды ему подобных. Он заявлял, что место твари в углу. Что колодка и цепь, его единственные достояния. Что все, чего он достоин в жизни, жалящие укусы хлыста.
Стиснув зубы, Лутарг заново проходил через все те ужасы, что когда-то испытал. Вновь слышал треск ломающихся костей. Вновь упивался собственной кровью и зализывал раны в крохотной каморке, а голоса вокруг него манили забвением. Обещали исцелить душу и очистить сердце. Сулили вернуть целостность и оправдать пред самим собой. Он всегда считал это невозможным!
- Воскресим, напомним, - соблазнял огонь, ласковым теплом струясь по венам.
- Узнаешь, ощутишь, - шелестел ветер, невесомым касанием ерошатемные волосы.
Сквозь вывернутую наизнанку душу, чрез боль и страх, пришедшие к нему из эргастенских каменоломен, Лутарг увидел себя, держащегося за материнскую руку. Пухлощеким малышом с гордо выпяченным подбородком он снисходительно отвечал на приветствие стражников. Счастливым ребенком спешил на руки к седовласому старику, сидящему в кресле у окна. С широкой улыбкой на губах вертел в руках дедовский подарок.
- Позволим быть вместе, - прохладным ручейком искушала вода.
- Оживим, наполним, - звоном колокольчиков увещевала земля.
Нежный поцелуй матери еще горел на лбу, когда Лутарг увидел ее склонившей над неподвижным телом отца. Боль потери исказила родные черты. По бледным щекам проложили дорожки слезы. Он кричал вместе с ней. Тряс не остывшее тело, и молил… Молил открыть глаза. Посмотреть. Сказать что-то. Молил Антаргина вернуться к ней.
Искушения, показываемые стихиями, разрывали Лутарга на части. Он не понимал, что из увиденного важнее для него. Исправить собственное прошлое, вернуть отобранное судьбой или же изменить настоящее, в котором терзаются дорогие ему люди. Молодому человеку казалось, что суть его разбили на три части, и каждая из них в исступлении стремилась к чему-то одному. Что каждая из них готова биться на смерть, лишь бы получить желаемое.
Метаниям мужчины вторили сомнения рьястора. Его манили сила и безграничная власть. Духу сулили несказанную мощь и возможность вершить судьбы. Ему обещали дар творения и бесконечную жизнь, лишенную потерь. Повелителя стихий ждало место среди первооснов.