Когда мы причалили к планете с труднопроизносимым названием Сопомаросикивари, которую назвали по первым слогам фамилий открывших ее звездных путешественников, нас приятно удивил рекламный щит, стоявший посреди космопорта. Он гласил:
«Добро пожаловать на Землю-2!»
— Я туда не пойду, — сказал Полозков, — мне надо ванну принять и вообще.
— Я тоже не пойду, — отказался и механик. — Масло менять вы, что ли, профессор, будете?
— А я схожу, — потер руки Можейка. — Если никто не против. Аллиска, пойдешь с нами?
— Вот кого нимало не хотел бы видеть в своем обществе, — сказал я жестко, — так это моего обожаемого отпрыска.
— И ладно, — обиделась Аллиса. — И посижу одна. Не очень-то и хотелось. Там, небось, негодяев всяких полно!
— Не больше, чем осталось на корабле, — процедил я и, сразу после крика Полозкова: «Что-что-что-о-о?!!», поспешил сбежать.
— Здрасьте, — сказал я вышедшим встречать нас колонистам. — А как же старая добрая Сопомаросикивари?
— Не все такие же опытные и ученые, как вы, — сказал нам один из встречавших, видимо — старший, человек со строгим и одухотворенным лицом бывшего алкоголика. — Многие из тех, кто хотел приземлиться на нашей планете, не могли произнести ее название полностью и таким образом затребовать посадку. Пришлось пойти на крайние меры, хорошо хоть те, кто открыл вторую Землю, давным-давно скончались в страшных мученьях.
— Хорошо, — сказал я, хотя ничего хорошего в услышанных мною словах не наблюдалось. — И как вы тут живете?
— Поживаем, — был получен ответ. — Вашими молитвами.
— Мы не молимся, — сказал я. — Мы за науку.
— Вы атеисты? — полусказал-полувзвизгнул старшина.
— Да, — важно сказал Можейка, разглаживая бороду, — мы — атеисты.
— Ах, как интересно! — воодушевился колонист. — Тогда проходите. Мы-то, если честно, веруем. Поэтому попросил бы не заводить кощунственных речей про всяких там мартышек, орангуташек и прочих якобы предков.
— С удовольствием, — кивнул я. — Никогда не понимал обезьян.
— Ты же биолог! — обличающе вскричал кок.
— Биолог, не отрицаю. И тем не менее, роды у обезьяны принять смогу, но понять ее — никогда в жизни!
— Нет у нас никаких обезьян, — сказал с отвращением колонист. — Точнее, не было, пока вы не прилетели!
— Кстати, о насущном, — быстро сказал я, гася вспыхнувшую было ссору. — У вас вообще звери есть?
— Звери — не звери, а кое-какие твари водятся.
— Например?
— Например, фантасты. Слышали о таких?
— Постойте-постойте, — сказал я. — Фантасты… М-м-м… Это же такие писатели, да?
— Да, — сухо сообщил колонист. — Писатели. От слова, извините, «пИсать».
— Фу, как грубо, — сказал я.
— А как еще-то, товарищ? Как еще-то? Целыми днями сидят — и марают бумагу! И марают!
— А о чем пишут-то?
— Кто ж их разберет? Самое смешное, что все, о чем могла сказать фантастика, уже сбылось или вот-вот сбудется. Нужен тебе мир с мечами и магией — пожалуйста, двигай на шестой уровень через подпространство Ф. Хочешь с разумными ящерами цивилизацию строить — нет проблем, уровень пять Ю.
— Э, — сказал я.
— Э? Точно так-с, я и сказал «Э».
— Нет уж, товарищ, это я сказал «Э»! — уперся я.
— Сначала вы сказали, а потом и я сказал! «Э» — сказали мы с вами хором!
— Ну ладно, — отмахнулся я. — И чего?
— Так вот. Вывелись все фантасты. Только у нас и остались. Сидят, пишут, не спят, не едят. Тонны бумаги извели. Мы жжем, они новые труды катают.
— Про что хоть?
— Все про то же. Рунные посохи, антигравитоны, ночные дозоры… И главное — ничего, ничего святого! Сплошная наука, открытия, генная, тьфу на нее, инженерия! И хоть бы слово о том, кому они всем этим обязаны!
— О ком? — неосторожно сказал я. — Ах, да, простите.
— Второе предупреждение, — скрипнул зубами землянин-два.
— Ну а как же вы? Вы же пользуетесь всеми благами цивилизации?
— Пользуемся. И не против всех этих фотонных ускорителей и корпускулярно-волновых теорий. Но прежде всего Бог! А уж потом всякие науки.
— Как скажете, — я не стал спорить с этим фанатиком, а вместо этого поинтересовался. — То есть, я так понимаю, вам не нужны эти фантасты?
— Пфе! Нет, конечно! А что, вы хотите их забрать?
— Можно, конечно, если их не много.
— Пятеро! — сказал восторженно колонист. — И оцените возможности! Едят — мало! Требуют только бумагу! И хлопот, собственно, никаких!
— Ладно, уговорили, — сказал я, — грузите апельсины бочками.
— Что? — спросил меня теософ.
— Братья Карамазовы, — добавил Можейка.
— А-а-а, Толстой, — и старшой колонист насупился. — Опять? Анафеме предам тебя, скотина! Ирод! Сгинь, мартышка! Пойдешь вслед за своим седобрадым любимцем!
— Я понял, удаляюсь, — и я действительно удалился вслед за своим седобрадым любимцем-поваром на корабль.
Фантастов нам доставили через десять минут в объемистом контейнере. Они и в самом деле тихо сидели в кружок и яростно заносили в толстые тетрадки свои, вероятно, мудрые мысли. Один из них, самый неприметный и несуетливый, впрочем, не писал. Он сидел в уголке, заслонив лицо руками, и наблюдал за происходящим через щелочки между пальцами. Я помахал ему, но он не ответил, а лишь плотнее закрыл лицо ладонями.
Мы взлетели с негостеприимной планеты ортодоксов и взяли курс на Плантагенету. Фантасты не ворчали, не буянили. Действительно, чтобы угодить этим неприхотливым существам, достаточно было регулярно подбрасывать им свежие тетрадки и блокнотики. Перед сном я решил проведать этих во всех отношениях занятных звериков. Оказалось, что фантасты вовсе не собирались спать: они дрались из-за последнего нетронутого блокнота. Наскоро покидав им в клетку необходимый канцбум, я со спокойной совестью отправился почивать.
Разбудил меня отчаянный крик Голубого. Механик издавал пронзительные вопли, и именно по ним я и смог определить, что голос идет от фантастятника. В дверях оного и помещался товарищ механик. Он и кричал. Очень громко.
— Сматри-ити-и! — голосил он. — Это же кашма-а-ар!
Я посмотрел. Действительно, это было не очень ласкающее глаз зрелище. Фантасты здорово изменились. Один из них принял облик могучего варвара с бицепсами размером с голову Можейки. Другой был наглухо запакован в броню и держал наперевес здоровенную цидулю калибра так 72-го. Еще парочка приняли совершенно неописуемый облик — скажу лишь, что длина щупалец одного была прямо пропорциональна количеству бугристых голов другого. Лишь один редкий зверь никак не изменился — он остался все тем же закрывающим лицо непонятным субъектом вполне гуманоидной наружности.
— Механик! — возопил я. — Закрывай входы и выходы! Они начнут прорываться!
— Несусь! — и Голубой действительно, как ракета, пронесся по коридору, барабаня по всем кнопкам, какие попадались по дороге, и исчез за поворотом, провожаемый змеиным шипом закрывающихся дверей.
— Эй! — сказал я очень тоскливым голосом. — А я?
— Ррррраррр! — и гигант своим двуручным мечом принялся рубить колпак, закрывающий их клетку. Оба непонятных щупальцастых многоголовых хтона принялись помогать, кто во что горазд. Россыпь лучей обрушил из своего оружия и броненосец. Было ясно, что долго несчастной клетке не продержаться. Она долго и не продержалась, и вскоре фантасты стали понемногу окружать меня, целясь, скалясь и маша щупальцами.
— Профессоров трогать нельзя, — отважно пропищал я. — Профессоры охраняются законом об авторском праве. Особенно такие, как я. Ай! Уберите их! Они же скользкие.
— Гараррар! — сообщил свою точку зрения варвар и оттолкнул собрата, желающего, видимо, съесть меня живьем. — Хаббахабба!
— Выкуп! — громыхнул броненосец. — Выкуп сперва возьмем! Садись, пиши письмо.
— Куда? Кому? — я уже сидел по-турецки, приготовив ручку и блокнотик. — Диктуйте.
Фантасты задумались. Тело того, чьи головы были бугристыми, пошло неприятными волнами.
— Пиши: «Я, профессор — как тебя? — Зелезнев, обращаюсь к тем, кто меня любит и помнит. Если вы все еще меня любите и, соответственно, помните, пожалуйста, заплатите…» — фантаст с гаубицей взял у меня ручку и сам вписал сумму, от которой я чуть не треснул пополам, — «…и меня живым и, возможно, невредимым, выпустят на волю». Написал? Теперь координаты. И давай сюда.
Броненосец выхватил у меня блокнотик, вырвал исписанный лист, поднял с пола пустую бутылку (позор пьянице Полозкову, подумалось профессору), поместил в нее послание и протянул приятелю-варвару. Тот, размахнувшись, швырнул ее в иллюминатор. Бутылка прошла навылет и удалилась в космические глубины. Варвар же молниеносно заткнул образовавшуюся дыру своей кожаной перчаткой.
— Все, — сказал броненосец. — теперь ждем.
И мы стали ждать. Время от времени в запертую дверь стучали и робким голосом Голубого спрашивали:
— Вы скоро? Отпустили бы профессора, а?
На что варвар отвечал ужасным рыком, и вопросы до поры до времени прекращались.
Так как я являлся лицо цивилизованным и не чуждым культуре отдыха, я привык спать днем. Поэтому ничего удивительного в том, что через пару часов я презренно задрых, не было. Может, только для варвара, на которого, собственно, мне повезло завалиться. Мягко, мелькнуло у меня в голове, а потом все пропало.
Когда же все появилось, то есть я пробудился, никаких фантастов рядом не было. То есть абсолютно. Даже куда-то пропал тот, прячущий лицо. Я поднялся с пола. О недавнем пребывании незваных гостей напоминала только перчатка, все еще запечатывающая дыру в иллюминаторе.
Я подошел к двери и отжал блокиратор. На меня грузно свалился храпящий механик Голубой. Оказывается, он тоже любитель покемарить в рабочее время! Я его сразу зауважал, но по морде все равно съездил — а как еще прикажете будить изнуренного ожиданием старого испытанного товарища?
Товарищ мгновенно вцепился мне в глотку, но потом увидел, кто его, собственно, отхлестал по щетинистым мордасам, и кинулся лобызаться. Насилу мне удалось разжать его мертвую хватку и задать единственный вопрос, который мешал мне жить последние несколько минут:
— Где они?
— А где они? — Голубой заглянул мне через плечо. — У! Девались куда-то!
— Это я вижу. А куда девались?
— Сейчас, — бормотал механик, — сейчас я вам все расскажу. Я не говорил, что мне вручали премию как Лучшему Юному Сыщику?
— Да ты старше меня! — оскорбился я. — Не стыдно, а? Не стыдно? Небось, результаты конкурса подделал. Да и подтяжки там всякие, крема омолаживающие…
— Крема! — фыркнул Голубой. — Это было сто лет назад.
— Так бы и говорил! Лжец! А еще говорил, что меня любишь!
— Я за вас в огонь и воду, гражданин профессор! Пока вы платите, повторюсь — вы платите, то…
Я поморщился.
— Какой же ты, оказывается, меркантильный маргадон! Лучше скажи, куда гады делись?
— Скажу, — кивнул Голубой. — туда.
И он показал на доселе незамеченную мной кладовку. Дверь в нее вообще отсутствовала, поэтому я внимания на нее и не обращал. Я так и сказал механику, но он, похоже, не поверил.
— Это с вами от испуга случилось, — сказал он тоном знатока.
— Сейчас с тобой тоже что-то случится! — рявкнул я. — Ищи!
— Слушуюс! — и механик уже вовсю рылся в кладовке. — Ага! Нашел! Один тут! Только он рожу кроет. Чо рожу кроешь? А?
— Отстань от него, где остальные фантасты?
— А остальных-то, это, наверное, нету, — замялся механик. — Да вы сами посмотрите!
Я залез в кладовку. Действительно, она была пуста. В углу на корточках сидел гуманоидный, рядом с ним — еще один. Он был мне знаком. Старый добрый Голубой. Он разглядывал какие-то яркие пестрые картинки.
— Смотрите, товарищ проф! — он подал мне одну из них. — Что это?
— Это? — я стал вертеть ее в руках. — Похоже на обертку от шоколадки. Только рисунок знакомый. Постой-ка, до слез знакомый образ! Варвар!
— А здесь никого не узнаете? — механик протянул мне остальные обертки.
— Как же! Вот броненосец.
— Броненосец — это такой зверек, — счел нужным сообщить механик.
— Надо же! — всплеснул руками я. — Обязательно запомню. А вот, гляди — щупальца! И этот, головастый! Все здесь, субчики! Попались!
— А как же так получилось, что были фантасты, а стали…
— А стали — фантики, — сказал гуманоид и, отняв руки от лица, оказался… Аллисой, только одетой в поношенный костюм с заплатами на рукавах и коленях.
— Вау-хуаб, — я мог сказать только эти тигриные слова.
— Я хотела принять самое живое участие в процессе, — сказала дочка. — Залезть в шкуру редкого зверика. И хочешь, что скажу? Неприятно. Сам не желаешь попробовать?
— Благодарю, — отказался я. — Лучше буду ловить. А с ними что случилось?
— Как ты не понимаешь, папка? В основном фантасты — люди, которые засовывают свои мечты под красивые книжные обложки. Если их мечты реализуются, что остается от фантастов? Правильно. Фантики.
— Хорошо. Но где же сами, так сказать, воплощения сбывшихся мечт?
— Я их выпустила. Провела на спасательную капсулу и выбросила.
— Нашу капсулу?!! А как же мы? Если вдруг что? Вот спасибо, доченька, удружила! Да ты вообще представляешь, что ты сделала? Они же бандиты и убийцы! Они хотели уничтожить ни в чем не повинного космобиолога! Порубить меня на маленькие бифштексики! Вот пакость какая, не просто на бифштексики, а на ма-аленькие!
— С соусом пикан, — некстати влез кок.
— Пап, — склонила голову Аллиса, — я когда-нибудь не продумывала свои поступки до конца?
— Ну-у, — я замялся. — Честно говоря, не припомню такого случая. А что?
Вместо ответа дочка протянула мне какую-то фиговину, похожую на пульт управления. Только с одной-единственной кнопкой.
— На, — сказала она, — только сделай это сам, зловещий убийца фантастов.
— Да, — сказал я скромно, — я такой. Коварен я. И, верите ли, не жалко ни вот на столечко!
— Валяй, жми! — скомандовала Аллиса.
— Валяю, — сказал я. — Жму.
И нажал. Да, нажал! И до сих пор живу хорошо и сплю спокойно. А взрывы в космосе все равно бесшумные.