Знаешь, я не всегда был таким. Когда-то я запросто мог выйти из дома и сходить за хлебом. И уж поверь мне, рука кассирши вовсе не показалась бы мне изъеденной пшеничной болезнью. Уж можешь поверить мне, что я бы принял из ее рук сдачу, даже не задумываясь, что на ее пальцах могут произрастать странные сорта неизвестного науке Синего Болохлеста. И совсем смешными мне показались бы обвинения в том, что красные венки, лопнувшие в ее глазах, вползли туда через ушные раковины, спрыгнув затем на барабанные перепонки, притворившись не то змеей, читающей эти строки, сидя в вагоне метро, не то дождевым червем, прикинувшимся критиком, сосущим чужую кровь и рвущим жилы. Нет, все гораздо более просто, и теперь я даже наверное готов перед тобою раскрыться. Ведь после ударов ты же не станешь колоть меня своей язвительностью? Вот и славно! Пожалуй, я даже принесу тебе на пробу бокал восхитительного красного вина, прячущегося в моем чулане, и спрошу твое мнение о политическом положении в стране. Сказать по совести, ты начинаешь нравиться мне все больше! Но мне действительно кажется, что не ударь я тебя тогда, в начале страницы, ты бы отнесся ко мне по-другому. Не по-товарищески. И даже напротив, с некоторым предубеждением. А вот теперь мы можем говорить с тобой по душам. Ты правда хочешь поговорить о шуме?