I
К вопросу о названиях города Астрахани в средневековых источниках
Выдающийся отечественный тюрколог В. Д. Смирнов одним из первых обратил внимание на употребление различных названий города Астрахани в османских средневековых источниках. В комментарии к изданному им сочинению по истории взаимоотношений Турции, России и Крыма В. Д. Смирнов, обращаясь к трудам османских историков Дженнаби и Али, писавших в конце XVI в., заметил: "…такой факт, как нахождение рядом (двух форм написания или двух названий — Хаджи-Тархан и Аждархан. — И.З.) независимо друг от друга, мог произойти и не вследствие простой только оплошности или небрежности переписчиков… Смело было бы утверждать, но, кажется, позволительно предполагать, что в этом, пока вздорном явлении, может быть, при дальнейших исследованиях, отыщется какая-нибудь реальная подкладка, имеющая хоть, например, соотношение с признаваемым за подлинное существование двух Астраханей: может быть, откроется другая, кроме простой описки, причина такой двуименности одного и того же города" [Сборник 1881: ХХI-ХХII]. В. Д. Смирнов предполагал, что источником различного написания названия города в сочинениях этих авторов могла быть "История" Хафиз-Мухаммеда Ташкенди. Точно такое же описание дештских городов встречается и во всеобщей истории с древнейших времен до XVII в. с подробным описанием истории мусульманских династий, "Тенких-и теварих-и мулук" ("Исправление истории царей") Хюсейна Хезарфенна (написано в 1673 г.) [Хезарфенн, л. 28]. Текст этот кочует от одного османского автора к другому, причем, как правило, встречается с упоминанием в качестве источника Хафиза Мухаммеда Ташкенди. О различных названиях города писал также и Ш. Марджани [Марджани 1897: 133]. К именам, перечисленным В. Д. Смирновым, Ш. Марджани и М. М. Рамзи [Рамзи 1908: 2], добавим целый список разных написаний названия города, приведенный Б. Дорном [Дорн 1875: 86, 114, 480] и Б. Шпулером [Spuler 1960: 721], (см. также [Реза 1996: 338]).
Специальную работу посвятил происхождению русского варианта названия города И. Г. Добродомов. Он связал современные тюркские видоизменения топонима (каз. Айдархан, крымскотатарск. и волжскотатарск. Ачтархан, чуваш. Астаркан, Артархан, Астьархан) с мусульманскими (арабско-персидскими) формами типа Хаджджтархан, Хаджитархан ит.п., а русскую форму Астрахань — с мишарско-чувашским посредничеством при передаче топонима [Добродомов 1973: 224–225]. Однако блестящий филологический анализ различных форм написания и произношения названия Астрахани, проведенный исследователем, все же не дает ответа на вопрос, почему два (или три) названия города сосуществуют в одной языковой среде, что, заметим, не входило в задачу его статьи.
Попытаемся проследить историю употребления топонима в XIV–XVII вв. Приведенный перечень не претендует на законченность, степень его полноты зависит от доступности источников: некоторые из них оказались недоступны и остались, таким образом, за рамками рассмотрения.
С 30-х годов XIV в. и до начала XVI в. мы встречаем один вариант названия города — Хаджи-Тархан.
У Ибн Баттуты (его рассказ относится к 1334 г.) город называетсяذالحاج ترخان; у Ибн Халдуна — جضظن [Тизенгаузен 1884: 373–375].
Различия в написании одного и того же топонима у этих авторов скорее всего являются следствием орфографической неопределенности и не несут смыслообразующей нагрузки. Хотя целиком это относится лишь ко второму компоненту названия. Вариант Ибн Халдуна сам по себе интересен тем, что первый компонент не связан орфографически со словом хадж (паломничество), т. е. является не смысловым, а звукоподражательным, следовательно, Ибн Халдун, по-видимому, не был знаком с легендой о возникновении названия города от какого-то хаджи.
На астраханских монетах XIV–XV вв. встречается орфографически иная форма — 
[Савельев 1865: 112, 306, 316, 318, 321–325; Марков 1896: 476, 480, 483, 488, 489, 492–495, 497–503, 505, 530–532; Гончаров 1997: 178–183].
При хане Шадибеке в 805 г. х. (1402-03 г.) появляется монета, на которой к знакомому нам обозначению "Хаджи-Тархан" прибавлено арабское прилагательное джедид — "новый" (جديد), что было связано, видимо, с восстановлением города после его разрушения Тимуром [Марков 1896: 494, № 1302; Сафаргалиев 1952: 33]. Однако упомянутое название, насколько мне известно, кроме указанной монеты Шадибека, более не встречается. Возможно, в данном случае эпитет следует толковать так же, как это делал В. Д. Смирнов по отношению к встречающемуся на джучидских монетах сочетанию а именно воспринимать его как "риторическую прикрасу", а не географическое отличие и переводить не словом "новый", а определениями "счастливый, благополучный". Тем более что сам ученый распространял это наблюдение и на другие города Золотой Орды: в случае традиционного перевода "пришлось бы отыскивать не только Новый Крым, а Новый Булгар, Новый Хаджитархан, даже Новый Улус и Новую Орду" [Смирнов 1887а: II].
В источниках на латинском языке употребляются формы, так или иначе связанные с тюркским произношением исходного названия [Добродомов 1973: 224]: на Анонимной карте 1351 г. — "Ажитархан" [Егоров 1985: 137], в Каталонском атласе 1375 г. — "Agitarcam" или "Agitarcham" [Брун 1873: 3; Чекалин 1889; Tardy 1982: 184]. В одном из венецианских документов 1421 г. (судебное разбирательство о событиях 1391–1392 гг.) название Хаджи-Тархан передано как "Зитеркан" [Карпов 1991: 194], а на карте Фра-Мауро (1459 г.) — Axetrehan [Чекалин 1890: 248] или Azetrecha[n] [Tardy 1982: 190]. В портолане Каспийского моря, созданном не позднее 1525 г. в Далмации или Италии, — Gittarcan [Goldschmidt 1944: 276]; на карте Баттисты Аньезе (1525 г.) — Citracan emporium civitas magna [Tardyl982: 197], что означает "Цитракан большой мировой рынок". В 1542 г. была выполнена карта А. Вида, на которой имя города зафиксировано в форме Astarchan [Tardy 1982: 199]. На карте Сигизмунда Герберштейна (1546 г.) употребляется название Astarchan [Tardy 1982: 200], а в его же сочинении — Citrachan [Герберштейн 1988: 181]. Та же форма встречается и на картах XVI в.: у Меркатора (1587 г.) и Квадуса (Quadus, 1608 г.); у Judaeis (1593 г.) топоним передан как Citracan, у Ортелиуса (1570 г.) — Astracan, а у Дж. Гастальди (1548, 1561 гг.) — Citraca [Nordenskiold 1889: XLVI–XLIX; Tardy 1982: 203, 206].
Как замечает И. Г. Добродомов, тюркская форма с начальным А-, воспринятым как итальянский предлог а и потому отброшенным, легла в основу форм Giterchan, Githercan, Gethercan, Ghetercan, Gitracan [Добродомов 1973: 224–225]. Несколько особняком стоит сообщение Исаака Массы в "Кратком известии о Московии" начала XVII в.: "Астрахань, прежде называвшаяся Мотроганью (Motrogan), была независимой татарской провинцией, избирала себе царя по своему желанию…" Комментаторы его труда справедливо предположили, что это название — испорченное Тмутаракань, с которой автор спутал Астрахань [Масса 1937: 23, 182]. Это вполне понятно, если иметь в виду московский источник сведений Массы.
В источниках на русском языке XV — начала XVI в. также употребляются варианты, связанные с исходной арабско-тюркской формой. Например, в письме шахзаде (сына-наследника Баязида) Мехмеда (наместника-вали Кафы) московскому великому князю Ивану III, написанном "русьским писмом" в 1501 г., упомянуты "казаки Гачитар-ханские", т. е. хаджи-тарханские [РИО 1884: 394].
В первой и второй пространных редакциях первого послания князю А. Курбскому Иван IV, подробно излагая свою биографию (с момента смерти отца в 1533 г.) и одновременно историю бед и трудностей государства в те годы, среди других врагов Москвы (Литвы, Польши, Крыма, ногаев и Казани), ведших "брани непремерительныа" против великого княжества, упоминает "Тархан" — "Адчитархан" (разночтения по спискам первой редакции послания: "Чадчитархан", "Ядчи-тархан", "Надчитархан", "Адчитархан") [Переписка 1981: 27, 75, 360]. К. Штелин совершенно справедливо предположил, что "Читархан" (как читается в ряде списков второй пространной редакции) — это Астраханское ханство (Хаджи-Тархан) [Stahlin 1921: Anm. 40; Переписка 1981: 389, примеч. 74].
В сочинении "Таварих-и гузида — Нусрат-наме", созданном на тюркском языке между 1504 и 1510 гг., скорее всего Мухаммедом Шайбани, название города, которым владел Касим (к нему бежали от преследований царевичи — внуки Абу-л-Хайра), также передано в форме Хаджи-Тархан — حاجى رخان (с разночтением в одном из списков — حاجى محمد رخان) [Таварих 1967: 119, л. 96а, рук. Б; рис. 267, л. 1216, рук. А, 464]. Так же передается название и в произведениях, зависящих от "Таварих…" и написанных на фарси: "Шайбани-наме" Бинаи, "Фатх-наме" Шади [МИКХ 1969: 58–59, 100].
У Фазлаллаха бен Рузбихана Исфахани в сочинении "Записки бухарского гостя", созданном в 1509 г. на персидском, название города также передано традиционно — حاجى رخان [Фазлаллах 1976: л. V6, 226, 86а].
В "Чингиз-наме" (первая половина XVI в.) Утемиш-хаджи употреблен топоним — حاجى رخان..Стоит отметить, что среди информаторов автора, много путешествовавшего по окрестностям Каспия и Нижнему Поволжью, были уроженцы Астрахани Хаджи Нияз и Баба Али-бий [Утемиш-хаджи 1992: 6–7, ил. XII, л. 41а, с. 183].
В письме Мухаммед-Гирея султану Сулейману Кануни, написанном весной 1521 г., название города передано вполне привычно: حاجي ترخان [Lemercier-Quelquejay 1971: 489; Le Khanat 1978: 113].
Вероятно, одним из первых документов, в которых встречается название, отличное от привычного, Хаджи-Тархан, было письмо Ислам-Гирея султану Сулейману Кануни, написанное между 1534 и 1535–1536 гг. В этом письме город назван — Ejderhan (Аждархан/Эждерхан) [Gokbilgin 1970: 467; Tarih-i Sahib 1973: 295–297; Le Khanat 1978: 128]. С этого времени оба названия начинают употребляться параллельно, причем иногда в одном тексте. Комментаторы сочинения Хаджи Мехмеда Сенаи (середина XVII в.) справедливо считают название Azdarhan (Ajdarhan) производным от исходного Хаджи-Тархан: с заменой начального Н на А (как и в крымском варианте произношения слова "хаджи") и диалектальной заменой Dz на Z [Senai 1971: 197–198]. Возможно, название Аждархан/Эждерхан могло осмысливаться как связанное с названием Волги — Эдер (от Идел). Именно так, например, в самом начале XVII в. передает название Волги (употребляя и традиционное имя реки) Орудж-бек Байат, более известный как Дон-Хуан Персидский [Дон-Жуан 1988: 144, 146].
Топоним ازدرخان позволительно условно назвать "крымско-османским", поскольку он встречается в основном в крымских и османских документах. Вполне вероятно, что название Ejderhan/Ajderhan не является собственно астраханским, т. е. это не "самоназвание", а имя, данное городу извне. "Аждархан" можно связать с персидским обозначением дракона или большой змеи (اؤدر — "дракон"; اؤدها и اؤدرها — "дракон, гигантская змея"). Слово вошло во многие тюркские языки (включая и современный турецкий), а также в мифологию разных народов, в том числе и нетюркских (например, армян) [Стеблева 1996: 219]. В башкирских преданиях сохранился миф об аждахе, страшном чудовище громадных размеров, в которое превращается змея, прожившая от 100 до 500 лет. Аждаха живет в озерах и пожирает приходящую на водопой скотину [Очерки 1956: 67; Хисамитдинова 1988: 43]. Ф. Г. Хисамитдинова связывает происхождение термина ождаха с именем авестийского демона Ажи-Дахака [Хисамитдинова 1988: 43]. В форме esdeha (с переводом: een draek — "дракон") слово Имеется, например, в тюрко-татарском словарике Н. Витсена (1692 г.) [Baski 1986: 140]. Возможно, легенда о драконе, убитом богатырем, которая была известна в XVII в., и послужила источником возникновения этого названия [Evliya 1928: 811], хотя вероятнее, что, наоборот, предание было призвано объяснить название.
В фольклоре поволжских народов можно отметить связь Астрахани с водной (подводной) стихией. Так, в казанском списке дастана "Туляк и Суслу", известного среди башкир и казанских татар, имя отца русалки Суслу представлено в форме Джадждархан падишах [Ахметзянов 1991: 91], в варианте М. Гафури — (Чачуар или Сачивар) [Гафури 1910: 11; Gafuri 1927: 13], а в списке М. А. Усманова — Чачдар хан падишах [Госманов 1984: 180–198]. В одном из башкирских вариантов также встречается имя Чачдар хан [Суходольский 1858: 194–196; Потанин 1892]. Вероятнее всего, что все эти формы передают одну исходную — Хадждархан падишах (с поправкой начального джима или че на ха), т. е. обозначение некоего падишаха (города) Хаджи-Тархан.
Видимо, как производное именно от названия Аждархан появляется в тексте письма казанского хана Сафа-Гирея Сигизмунду I Старому (между 1538 и 1545 гг.) определение "очтарханский" [Послание царя 1997: 33].
В 1550 г. поэтом Мухаммедом Шерифи было написано произведение "Зафер намей-и вилайет-и Казан", повествующее о неудачной осаде Казани войсками Ивана IV в 1549 г., которое он послал султану Сулейману Кануни. В конце произведения автор называет себя "самый бедный из рабов Шериф Хаджи-Тархан и" (حاجى ترخانى), т. е. "хаджи-тарханец", "уроженец, житель Хаджи-Тархана" [Кurat 1972: 368; Шерифи 1995: 86, 92]. Следовательно, название Хаджи-Тархан в 1550 г. было в ходу в самой Астрахани: мы вправе ожидать от автора — жителя города — употребления принятого там названия.
Обращает на себя внимание и тот факт, что название "Аждерхан" чаще, чем название "Хаджи-Тархан", употребляется в сочетании с существительным "крепость" [Два послания 1995: 98]. Возможно, первое имя употреблялось применительно к укреплениям города, второе же относилось к городу в целом.
Однако уже через несколько лет, в конце 50-х годов XVI в., другой автор — османский флотоводец и путешественник — употребляет совершенно другое название. Сейиди Рейс в "Мират уль-мема-лик", написанном по возвращении автора в 1557 г. в Стамбул из вынужденного путешествия и преподнесенном султану Сулейману Кануни, передает название города (со слов встреченных им на пути мусульман) как هشتدرخان [Seyidi 1895: 73]. К тому времени город уже был взят русскими; услышав об этом, Сейиди, рассчитывавший добраться до Стамбула через Астрахань, был вынужден изменить маршрут.
Рассмотрим наименование Астрахани в османских официальных документах. В одной из тетрадей "Реестров важных дел" за 1558–1560 гг. содержится письмо хану Девлет-Гирею от 967 г. х. (1559-60 г.), в котором Астрахань названа так же, как и в письме Ислам-Гирея Сулейману: اؤدرخان [Ufiincii 1993: 254, № 1048].
В письме султана Селима II польскому королю Сигизмунду Августу (1569 г.) название города передано уже двояко: наряду с традиционным حاجى رخان употреблено "новое" — ازدرخان ("Аждархан") [Katalog dokumentow 1959: 194; Veinstein 1992: 417].
В том же, 1569 г. Селиму II был подан доклад бейлербея Кафы Касим-паши относительно похода османских и крымских войск на Астрахань. Крепость, построенная русскими после ликвидации ханства, названа в докладе اؤدرخان, а по отношению к оставленному городу (бывшей столице) употребляется выражение "Eski Ejderhan" — вероятно, калька с русского "Старая Астрахань" (?) [Gokbilgin 1970а: 122; Le Khanat 1978: 137].
Через два года (в октябре 1571 г.) появились два письма с тугрой Селима II, касавшихся судьбы Казани и Астрахани. Одно из них было адресовано Ивану IV, другое — Девлет-Гирею. В первом письме было употреблено название Ejderhan (اؤدرخان) в сочетании с существительным "kаlа" (крепость), а во втором — традиционное — Хаджи-Тархан (حاجى رخان) [Kurat 1972: 380; Два послания 1995: 98, 101].
В чем причина употребления разных названий города в документах, вышедших из султанской канцелярии в один день? Возможно, разница заключается в неравнозначности понятий: под Хаджи-Тарханом подразумевается страна в целом, вилайет, а под Аждерханом — только укрепления города. Хотя, если допустить известную "топонимическую" гибкость авторов текстов, стремившихся приспособить их X языковым особенностям адресатов, скорее всего разница названий здесь объясняется так: в посланиях использованы имена города, более Привычные соответственно для крымского хана и московского великого князя. Правда, некоторые примеры в этом не убеждают. 2 октября 1576 г. азакскому санджак-бею Мехмеду был составлен высочайший указ, в котором применена несколько иная форма — ازدرهان [Kirzioglu 1998: 418].
В исторических сочинениях также фигурируют два названия. В "Тарих-и Сахиб-Гирай хан" Реммала Ходжи (вторая половина XVI в.) использовано название Аждерхан [Tarih-i Sahib 1973: 326, 46а, 48а, 53а-57б]. Так же название передано в "Ассеб о-ссейар" [Ассеб о-ссейяр 1832: 87, 88], а в анонимной истории крымских ханов встречаем традиционное — Хаджи-Тархан [ОР СПбФ ИВ РАН, рук. С 861, л. 5].
В персидской хронике "Ахсан ут-таварих" Хасана Румлу (конец XVI в.) в разделе о походе крымских и османских войск на Астрахань город назван Хаджи-Тарханом [Ahsanu’t-Tawarikh 1931: 448].
То же имя употреблялось по отношению к Астрахани в Крыму в первой половине XVII в., причем не только в тюркоязычных трудах: в армянской хронике из Кафы при описании событий 1639 г. автор использовал название Хаджи-Тархан [Schutz 1975: 155].
В сочинении Абдаллаха бен Ризвана "Таварих-и Дешт-и Кипчак", составленном в эпоху Мурада IV (1623–1640) и преподнесенном, очевидно, каймакаму Мусе-паше около 1638 г., при описании Дешт-и Кипчака встречаются два названия, которые, судя по тексту, автор считает разными городами: حاجى رخان ("Хаджи-Тархан") наряду с ازدرخان ("Аждархан") [Zajaczkowskl 1966: 28; Зайончковский 1969: 15].
Его дополняет Махмуд Ибн Вали, в сочинении которого "Море тайн относительно доблестей благородных", написанном между 1634 и 1641 гг., при перечислении известных городов Дешт-и Кипчака упоминается "Хаджи-Тархан (حاجى رخان) [более] известный [под названием] Хаштархан (هشرخن)" [Ибн Вали 1977: 47, л. 176а]. Вновь мы встретили название, близкое к тому, которое употреблял Сейиди Рейс.
Османский историк Саад ад-Дин Ходжа-эфенди (1536–1599) в своем сочинении "Тадж ат-таварих" (хроника, доведенная до конца правления Селима I — 1520 г.) в главе о завоевании османами Кафы, Аза-ка и Япу-Кермана употребил форму "Хаджи-Тархан" [Sadeddin 1863: 555].
В труде Мухаммеда Садика Исфахани "Тахкик ал-ираб" (1630-е годы), посвященном как раз правильному произношению и написанию географических названий, название читается так же, как и у Махмуда Ибн Вали: هشترخان (The Geographical Works 1832: 28; Дорн 1875: 86).
Около 1635 г. было написано письмо некоего Рахмана Кулу (возможно, уроженца Казани), вероятно, крымскому муфтию, в котором автор высказывал надежду на освобождение Казани и Астрахани. В письме Астрахань названа "Аждархан" (اؤدرخان) [Kurat 1972: 373–375]. Под названием ازدرخان (Azdarhan) город упомянут в сочинении Хаджи Мехмеда Сенаи "История хана Ислам-Гирея III" (1651 г.) [Senai 1971: 1, 51 г]. Еще один житель Поволжья, Муртаза бен Котлыгыш ас-Симети, в 1699 г. составил своеобразное описание своего паломничества к святым местам ислама в форме частного письма. В его "Книге путешествия" употребляется форма حاج طرخان (причем именно через ط, что несколько напоминает вариант написания у Ибн Халдуна) [Алиева 1991: 83].
В материалах хивинских посольств конца 70-х годов XVII в. в Москву (как в оригинальных персидских текстах, так и в их русских переводах) названия Хаджи-Тархан и Хаш-Тархан употребляются параллельно, причем иногда складывается впечатление, что речь идет о разных населенных пунктах: это особенно бросается в глаза в подлиннике посольского письма Надир-Бехадура от 3 января 1679 г. [Материалы 1932: 436, 238, 437-38, 241].
Наконец, заслуживает внимания интересный вариант написания имени города в сочинении Хюсейна Хезарфенна "Телхис эль-Бейан фи Каванин-и Ал-и Осман" (70-80-е годы XVII в.): Джаджитархан [Орешкова 1990: 267]. Если это не описка (скорее всего лишняя точка, превратившая ха в джим), то тогда это результат полного непонимания автором традиционной этимологии названия.
Подробнее остановимся на вариантах наименования Астрахани в сочинении знаменитого Эвлии Челеби. Вероятно, он лично посещал Астрахань осенью 1666 г. В труде этого османского путешественника и мемуариста присутствуют несколько названий, которые комментаторы сочинения отождествляли с современной Астраханью.
Во-первых, это знакомое нам название Аждархан [Evliya 1928: 636, 809–811].
Во-вторых, это хешдек (هشدك) — термин для обозначения Астрахани, Поволжья в целом, а также собирательный этноним для обозначения астраханских, казанских и сибирских татар [Evliya 1928: 811]. Среди крепостей "московского короля", находящихся на западном берегу Каспийского моря, Эвлия Челеби называет Астрахань, Пакхан, Сарай и Хешдек: иными словами, различает Хешдек и Астрахань [Эвлия 1983: 165], хотя чаще всего Хешдек у него — это "вилайет Московии", видимо тождественный Астрахани [Эвлия 1979: 25, 218, 234; Эвлия 1983: 175].
Османский автор Неджати Эфенди, совершивший путешествие в Россию в конце 60-х — начале 70-х годов XVIII в., называет племя хешдеков (kavm-i Hisdek) среди племен татар и ногаев [Kirim Tarihi 1944: 149] (см. также [Смирнов 1894: 190]). Турецкий историк А. Инан отождествил название хешдек у Эвлии с башкирами [Inan 1963: 33–35]. К такому же мнению склонялся и Д. де Виз [de Weese 1994: 473, n. 145], хотя в другом месте своего труда отождествлял хешдек/ хашдак с племенами истэк (istak) (см. [de Weese 1994: 252]). В последнем этнониме, по всей вероятности, следует видеть истяков (иштяков, иштеков и т. п.). Иштеки (وسن) упоминаются в "Сборнике летописей" Кадыр-Али-бека (см. [Усманов 1972: 62]). В "Родословной туркмен" Абу-л-Гази иштяками назван народ, к которому ушли оставшиеся кипчаки, разбитые Джучи. А. Н. Кононов отождествляет их с башкирами [Кононов 1958: 44, 87, примеч. 58]. Вопрос об истяках детально рассмотрен Р. Г. Кузеевым, а позднее В. В. Трепавловым (см. [Трепав-лов 1997а: 10–11]). Согласно их выводам, истяк для башкир — это экзоэтноним (например, эштеками называли башкир в XV–XVIII вв. казахи). С другой стороны, понятия башкиры и истяки не всегда являлись синонимами. "Скорее всего, существовало какое-то (пока не определяемое по текстам) территориальное и этнографическое различие двух групп средневековых башкир: западная группа — истяки, восточная — собственно башкиры" [Трепавлов 1997а: 11]. Таджетдин Ялсыгул, например, имея в виду, что он башкир, называл себя "булгарский иштяк" [Хусаинов 1996: 14]. В. Бушаков пишет, что тюрки употребляли термин остяк по отношению к соседним лесным племенам, которые приняли участие в этногенезе башкир и сибирских татар, на что указывают родовые подразделения иштек в их составе. Происхождение термина обусловлено дихотомичной оппозицией свой-чужой [Бушаков 2002: 66–67].
Комментаторы труда Эвлии Челеби считают, что название города и этноним происходят от персидского числительного 18 (хешдех), поскольку, по словам Челеби, Волга впадает в Каспий восемнадцатью протоками [Эвлия 1979: 234]. Однако это объяснение не вполне убедительно.
Во-первых, персидское числительное 18 имеет отличное от названия города, области и народа написание у Эвлии Челеби: هجده (хидждах).
Во-вторых, путешественник чаще называет другое число протоков дельты Волги — 40, в чем, кстати, сходится с некоторыми другими средневековыми авторами, например с Иоанном де Галонифонтибусом, который также писал (1404 г.) о 40 волжских рукавах [Эвлия 1979: 134; Галонифонтибус 1980: 14–15]. А. Контарини же в своих записках упоминает 72 рукава волжского устья [Барбаро и Контарини 1971: 217]; заметим, что, вероятно, именно вслед за ним то же число называл и Джованни Ботеро (ок. 1533–1617 гг.) [Botero 1591: 97]. В "Повести временных лет" говорится, что Волга вливается в Каспий семьюдесятью устьями [ПСРЛ 1904: 251]. В 1562 г. ногайский мирза Исмаил в письме Ивану IV указывал: "Волга пала в море 66-ю устьями" [Соловьев 1960: 488]. В сочинениях С. Герберштейна, А. Дженкинсона, а также в записке Блеза де Виженера о Польше и соседних землях, составленной в 1573 г., число проток волжской дельты тоже 70 [Герберштейн 1988: 181; Английские 1938: 172; Виженер 1890: 83], а английский драматург, один из старших современников Шекспира, Кристофер Марло, в первой части трагедии "Тамерлан Великий" (ок. 1587 г.) называет Волгу "пятидесятиглавой" ("fifty-headed"), т. е., вероятно, имеющей 50 рукавов в устье [Marlowe 1981: 128; Марло 1961: 55]. Можно было бы добавить для полноты картины, что в энциклопедии ал-Калкашанди о Волге сказано: "Когда она минует город Сарай, то разветвляется и становится, так сказать, тысяча и одной рекой, и все это впадает в Хазарское море" [Григорьев, Фролова 1999: 79].
Наконец, в том месте, где у Эвлии Челеби речь действительно идет о 18 протоках, Астрахань названа не Хешдек, а Шамран (شامران). Это название проигнорировано комментаторами.
Возможно, что этот топоним Челеби происходит от личного имени, встречающегося в "Шах-наме" Фирдоуси. В поэме при перечислении владений богатырей — союзников и вассалов Афрасиаба (по дуге от Индии до Амударьи, на восток и северо-восток от собственно Ирана, с продолжением изгиба к западу вдоль северной границы Ирана) — Шемиран назван в конце списка [Фирдоуси 1994: 513, примеч. на с. 621–622; Фирдоуси 1984: 223–224], т. е. предположительно на северо-западе, что соответствует географическому положению Нижнего Поволжья по отношению к Ирану. При отличном знании поэмы османским путешественником Эвлия Челеби мог перенести на Астрахань название владения мифического богатыря или его личное имя.
Возможно, что название Шамран восходит к обозначению северной стороны в арабском. Поскольку Нижнее Поволжье по отношению к собственно Ирану находилось на севере, то могло возникнуть и название, отражающее это географическое положение области. Подобный пример имеет место: название Дамаска и Сирии (Шам) восходит к обозначению севера (и левой стороны) в арабском языке. Для жителей Хидасаза Сирия действительно была севером. Топонимы, включающие в себе слово шам, в Прикаспийских областях нередки. Об одном из населенных пунктов под именем Шам (شاب) (между Хорезмом и Волгой, после Сарайчика) сообщает Сейиди Рейс [Seyidi 1895: 73]. Это то место, о котором упоминает Хафиз-и Абру в рассказе о бегстве Эдиге в 1410 г. в Хорезм. Город этот находился в нескольких днях пути от берега Эмбы и, по предположению В. В. Бартольда, располагался недалеко от одноименного озера на Устюрте [Бартольд 1965: 65; Агзамова 2003: 143]. Современный Сам — пески и одноименное соленое озеро — занимает плошадь около 3–3,5 км2 между Каспием и Аралом. В Таремском округе между Казвином и Гиляном находилась крепость Семиран (Шемиран) [Дорн 1875: 64, 185; Nuzhat-al-Qulub 1915: 65 (текст)].
Что же касается происхождения названия страны/города/народа Хешд/Хешдек, то можно высказать следующее предположение. Хешд как обозначение страны и хешдек как название города и жителей появились в результате трансформации названия города, которое возникло, вероятно, в первой половине XVI в. (встречается в середине 50-х годов XVI в. у Сейиди Рейса, а в конце 30-х годов XVII в. — У Садика Исфахани и Махмуда Ибн Вали): — هشترخان т. е. Хештерхан/Хаштархан и, возможно, было воспринято как связанное с персидским числительным ثت ("восемь"). Таким образом, первая часть названия города, которое мы условно будем считать персидским (هشرخان) у Эвлии Челеби становится названием области Хешд и народа, который населяет эту область (хешдеков).
Помимо этих названий Эвлия Челеби употребляет и уже привычное имя Аждархан. Один из рассказов османского путешественника позволяет предположить наличие связи между этим названием города и вполне реальным историческим лицом — сподвижником четвертого праведного халифа Али, Маликом бен ал-Харисом ал-Аштаром ("Драконом") [Большаков 1993; 1998]. Повествуя о мавзолеях Эски-Юрта, Эвлия описывает гробницу Малика ал-Аштара, его подвиги (убийство дракона и т. д.), а также посещение многих стран и городов, среди которых упоминаются страна Хешд и город Аждерхан. В этих странах и городах Малик обращал неверных в ислам [Evliya 1928: 636–637; Бахревский 1996: 188; Книга 1999: 66–67]. Таким образом, сподвижник Али по прозвищу ал-Аштар ("Дракон") посещает город Аждерхан ("Драконий", Астрахань) в стране Хешд (т. е. все в той же Астрахани), где ведет миссионерскую деятельность. Отголоски этой легенды попали в европейскую публицистику, в частности в труд Эмиддио Дортел-ли д’Асколи "Описание Черного моря и Татарии" (1634 г.). В своем сочинении д’Асколи пишет: "…в этом кратком обзоре я не намерен говорить о великой азиатской Татарии, находящейся в Скифии, где восседает Agder-Kan, что значит царь Дракон", откуда вышли "Тамбурлан" и Аттила [д’Асколи 1902: 105]. Д’Асколи, вероятно, услышал эту легенду в Крыму.
Видимо, к концу XVII в. название Хаджи-Тархан уступает место более популярному имени Аждархан. В манифесте Петра I употреблена форма اجدرها (без конечного нуна) [Дорн 1875: 480] (снимок см. [Пятницкий 1928: 137]). Почти в таком же написании (с заменой джима на же — اندرها) название встречается в анонимном османском трактате начала XVIII в. (до 1711 г.) с описанием нескольких черноморских крепостей [Весела 1969: 109]. На османской карте Передней Азии, Черного моря и Каспия времени султана Ахмеда III (1726 г.), хранящейся в Топкапы, среди "царств" или "стран" (мемлекет), "подвластных Москве", назван Аждархан [F.R.U. 1941]. В приписке к одному из османских публицистических сочинений 30-х годов XVIII в. Астрахань названа Azdarhan (ازدرهان) kalesi [Орешкова 1996: 147, 130]. В "Тарих-и Муким-хани" Мухаммеда Юсуфа Мунши (начало XVIII в.) сталкиваемся с передачей названия в виде اسرخان [Вельяминов-Зернов 1863: 243], что, возможно, отражает трансформацию уже русского написания топонима. В латинско-турецком словаре, составленном в Астрахани в 1754 г. членами ордена капуцинов Габриеле и Сотером, имеется турецкий эквивалент латинскому: Astrakan, Astrachan (топоним вписан между словами astare и astringens). Мы вправе были бы ожидать передачи местного, татарского названия, однако в словаре употреблена форма, отражающая русское написание и произношение — آستراخان [OP СПбФ ИВ РАН, рук. D 621, с. 39].
Таким образом, название Хаджи-Тархан можно считать наиболее древним, исконным именем города, появившимся, вероятно, с его возникновением и просуществовавшим до XVIII в.
Название Аждархан, которое мы условно примем за "крымско-османское", возникает приблизительно в начале XVI в. и связывается с легендой о гигантской змее — фантастическом драконе, спустившемся в город.
Наконец, третье название (условно — "персидское") также возникает, вероятно, в первой половине XVI в. и, возможно, связывается с персидским числительным "восемь". Все эти названия (и их варианты) во второй половине XVI в. употребляются параллельно, часто даже в одном тексте, как это следует из документов переписки Селима II. Постепенно осознание тождественности имен исчезает, и в сочинениях различных авторов эти имена приписывают разным городам.
II. Границы ханства
Попытаемся выяснить, каковы были границы Астраханского ханства, или по крайней мере частично определить земли, которыми оно владело.
Л. Е. Вереин определяет границы ханства так: на востоке — по Бузану, на севере — до Сарая, на юге — по Тереку, на западе — по Кубани и до верховьев Дона [Вереин 1958: 11]. Так же считал и М. А. Усманов (см. [Литвин 1994: 108]). Согласно точке зрения венгерского исследователя И. Вашари, основная территория Астраханского государства — земли в междуречье Волги и Яика, естественной границей на юге являлся Каспий, на севере астраханские земли заканчивались чуть выше Укека. На правой стороне Волги астраханские владения ограничивались узкой прибрежной полосой вдоль реки, на юге шли по побережью моря до реки Кумы [Vasаry 1986: 147]. По карте в книге А. Баттал-Таймаса, границы Астраханского государства на востоке находились в междуречье Волги и Яика (ближе к Сарайчику), на севере поднимались почти до Увека и тянулись вдоль левого берега Волги до района южнее Переволоки. На правом берегу ханство владело обширными землями по Каспийскому побережью чуть далее реки Кумы, где граничило с Османской империей [Баттал 1996: 25].
Соглашаясь в целом с утверждениями Л. Е. Вереина, сделаем все же ряд уточнений. Восточную (ногайскую) границу астраханских владений действительно можно определить довольно легко. В 1562 г. в ответ на письмо ногайского мирзы Исмаила с просьбой отдать ему одно из волжских устьев — Бузан — из Москвы писали: "А о Бузане мы сыскивали и нашли, что исстари по Бузан был рубеж астраханский: и ты б велел людям своим кочевать по своей стороне Бузана, а за Бузан не переходить" (цит. по [Соловьев 1960: 489]). Таким образом, в дельте астраханско-ногайской границей был Бузан. Выше по течению границей, вероятно, была сама Волга. Так, А. Дженкинсон, проделавший путь по Волге в 1558 г., отмечал, что вся земля на левом берегу реки от Камы до Астрахани и далее по северному и северо-восточному берегу Каспия принадлежала мангытам (ногаям). Правда, все земли по правую сторону Волги от Камы до Астрахани А. Дженкинсон считал принадлежавшими крымским татарам, что для того времени не может считаться верным [ЧОИДР 1884: 38, 39]. В 1623 г. правую сторону Волги напротив Царевой Протоки Ф.Котов прямо называет крымской [Котов 1623: 31].
Похоже пишет о границах "области Читракан" и Франческо Тьеполо: с востока — Волга, отделяющая ее от ногаев, с юга — Каспий и отроги Кавказа, "с запада — чиркассы, с севера — Кумания. От двух последних она отделена бесплодной степью" [Тьеполо 1940: 332–333]. И. Масса в своем Кратком известии о Московии начала XVII в. определял астраханские границы очень нечетко: "Астрахань… постоянно владела многими землями и странами как по течению реки Волги, так и по берегам Каспийского моря…" [Масса 1937: 23].
В материалах второго, несостоявшегося посольства Ивана III с И. Н. Беклемишевым (февраль 1503 г.) к Менгли-Гирею говорилось, что астраханцы совершили нападение на московского и кафинского послов на Дону. Дон, как видим, выступает в роли некой пограничной реки. В письме азовского бей-кулу Мухаммеда московскому великому князю Василию Ивановичу об этом говорится так: "Послал Саидет-Гирей цар[ь] Бабиш бия азстороканскому царю Усейн Салтану о смирении и о братстве. А молвит так, чтоб еси нагайских мурз не перепустил за Дон на свою сторону, на азстороканскую. Да Агыш бию послал Девлет Келдеем зовут татарина с теми ж речьми, чтоб Агыш бий нагайских мурз не перепустил за Волгу". Оба посла Саадет-Гирея были отправлены кораблями из Крыма в Азов: "…полем… не смели ехати: от натай не проехати" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 261 об.] (см. также [Дунаев 1916: 57]). Поскольку дорога полем была блокирована ногаями, Саадет-Гирей решил послать дипломатов через Азов, а далее вверх Доном до Переволоки. Однако и Дон, вероятно, был границей достаточно условной (по крайней мере для ногаев). Так, летом 1523 г. И. С. Морозов (посол в Стамбуле) сообщал, что, по слухам, полем пройти было нельзя: "по обе стороны Дону стояли многие нагайские татарове с крымским полоном" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 257об.].
Насколько далеко простирались границы ханства на юг, сказать сложно. По мнению Тунманна, в начале османского периода астраханские ханы претендовали на кубанские земли [Тунманн 1991: 62]. Тунманн имел в виду, конечно, ханов Большой Орды. В. Е. Сыроечковский считал, что границей Астрахани и ногаев с Крымским юртом был Миус ("Молочная вода") [Сыроечковский 1940: 6].
В наказе Третьяку Губину, который отправлялся в Стамбул, чтобы поздравить Сулеймана Кануни (1520–1566) с восшествием на престол, была предусмотрена следующая ситуация: "А учнут говорити: "послом и гостем ходити на обе стороны меж нас — и на Дону многие люди азъстороканцы, ино послом и гостем ходити нелзе, ино как тог[о] беречи?" И Третьяку говорити: "Коли меж государей учноут послы ходити, и государь наш оустроит своих людей в судех, а велит им на Дону быти, а салтан бы так же устроил людей в судех, колких пригож, на Дону же. Да учинят место на Доноу, где тем людем сходитися: пойдет посол от салтана ко государю нашему, и салтановы люди проводят его посла до государя нашего людей, а государя нашего люди его взем да проводят его до государя нашего оукраины"". Аналогичная процедура должна была проделываться и с московским послом к султану [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 159-160об.]. Губину следовало также договориться о месте встречи послов с высланным навстречу сопровождением и говорить следующее: "А зде[с] казаки великого князя сказывали, что Доном половина от Азова до украины великого князя — Переволока. Ино на Переволоке прибой людем азстороканским, и тут сходитися людем нелзе. Ино быти съезду на Медведице… И нечто учнут говорити, чтоб людем стречатис[ь] у Переволоки, и Трет[ь]яку говорити: "На Переволоке приход болшим людем азстороканцом, и тут как людем ставити?"" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 160об.-161]. Самым предпочтительным местом, по мнению московских приказных дипломатов, был Хопер; в случае отказа турецкой стороны Третьяку Губину следовало соглашаться на Медведицу.
Сложнее выявить северную границу астраханских владений. В "Казанской истории" содержится эпизод, который может помочь в ее определении. Свергнутый в 1521 г. с казанского престола Сахиб-Гиреем, Шах-Али бежит "на поле", где встречает "10 000 рыболовов московских, ловящих рыбу на Волге, под горами Девичьими и до Змиева камени и до Увека, за тысячю верст от Казани" [Казанская история 1985: 344]. Под средневековыми Девичьими горами подразумевались отроги Жигулей, примыкавшие с востока к устью реки Усы [Дубман 1998: 39]; Увек — золотоордынский город в черте современного Саратова. Ясно, что при всей условности государственных границ в эпоху средневековья московские рыбаки не могли ловить рыбу в пределах другого государства, поэтому, вероятнее всего, эти земли представляли собой нечто вроде буферной зоны и не принадлежали непосредственно ни Казани, ни Астрахани. Следовательно, астраханскую границу нужно искать южнее. Я. Пеленский не исключал возможность астраханского контроля над районом Царицына (современного Волгограда) [Pelenski 1974: 5, п. 2]. Действительно, во время похода на Астрахань летом 1554 г. А. И. Вяземский и Данила Чулков были посланы на разведку от Переволоки, а первый астраханский отряд они встретили выше Черного острова [ПСРЛ 1904: 241], где-то в районе Волгограда.
Отдельные вылазки астраханцы совершали и "в поле", причем иногда очень далеко от границ ханства. Так, в 1518 г. московский посол И. Челищев и крымчанин Кудояр, отпущенные Мухаммед-Гиреем в Москву, подверглись нападению астраханцев близ реки Самары [Малиновский 1863: 215]. Вряд ли эта Самара — левый приток Волги, там посланцы оказаться не могли, ведь в результате, спасшись бегством, они пришли в Путивль. Самара нашего текста — это левый приток Днепра на территории современной Днепропетровской и части Донецкой области Украины.
В общем, можно сказать, что границы Астраханского ханства были, вероятно, чуть меньшими, чем границы образованной позднее Астраханской епархии, какими они были в середине XVII в. [Покровский 1897: 153].
На карте А. Дженкинсона (1558 г.) показаны Старая и Новая Астрахань, причем обе на правом берегу Волги, а прилегающая к ним область закрашена другим цветом и выделена линией, обозначающей, вероятно, границу: по словам Б. А. Рыбакова, Астрахань, завоеванная за два года до этого, "показана на карте особым самостоятельным государством и закрашена другим цветом" [Рыбаков 1974: 29, 27, ил. 6, 24–25, ил. 5]. Исходя из этого противоречия, а также ряда архаизмов карты А. Дженкинсона, Б. А. Рыбаков предположил, что она была составлена в 1496–1498 гг., причем этот старый экземпляр, которым пользовался А. Дженкинсон, устарел уже через год после своего изготовления [Рыбаков 1974: 24–25, 36, ил. 5]. Если принять выводы Б. А. Рыбакова, границы закрашенной области в Нижнем Поволжье являются границами Астраханского государства в указанное время. Как нам уже известно, в конце XV в. Астраханское ханство еще не существовало. Границы закрашенной области не совсем соответствуют границам ханства в первой половине XVI в., по крайней мере тем границам, о существовании которых можно сделать вывод на основании письменных источников. Так, довольно значительная область вдоль левого берега Волги показана принадлежащей Астрахани, тогда как мы знаем, что в дельте рубежом астраханских владений был Бузан, а выше по течению — сама Волга, что, кстати, отмечает и А. Дженкинсон (см. выше).
Рассмотрим подробнее вопрос об изображении Астрахани на европейских географических картах Средневековья и начала Нового времени. Обращают на себя внимание два обстоятельства.
Во-первых, как правило, под этим именем картографы показывают два города в низовьях Волги на ее правой стороне: один — почти в дельте, второй — существенно выше по течению и гораздо дальше от реки. Так, например, изображена Астрахань на голландских картах (обычно больших изображениях Османской империи под названием "Turcici Imperii Imago") Герхарда Меркатора и сыновей (ок. 1595 г.), Йодока Хондиуса (Jodocus Hondius, 1563–1612 гг.), Яна Янсона (Jan Jansson, 1588–1664 гг.).
Во вторых, на нескольких картах рядом с изображением двух городов (чаще верхнего, в виде башенки или домика с островерхой крышей) присутствует легенда по латыни или на одном из европейских языков, сообщающая, что Астрахань является частью Московии, причем она была завоевана у татар в 1494 г. В качестве примера изложенного приведем две карты — цветную амстердамскую гравюру на меди 1613 г. "Turcici Imperii Imago" голландца Хенрика Хондиуса (Henricus Hondius, ок. 1597–1651 гг.) с легендой "Astracan ab hac parte Moscovitici dominij terminus est, ab anno 1494 a Tart, captum", а также медную гравюру англичанина Джона Спида (John Speed, ок. 1552–1629 гг.) "The Turkish Empire" (Лондон, 1626 г.) с аналогичной английской легендой: "Astracan on this part is the Bound of the Kingdome of Moscovia from the years 1494 taken of the Tatars". Я затрудняюсь с определением того источника (западноевропейского, русского или иного?), откуда картографы заимствовали эту дату. Если английская карта как более поздняя может быть в этой части сведена к голландской, то остается вопрос, откуда такие сведения почерпнул Хондиус.
Много позже как отражение русского названия Новая Астрахань на западных картах появляются имена вроде "Astracan Nova" [две голландские карты "Turcicum Imperium" — Виллема Блё (WIIIem Blaeu, Амстердам, гравюра на меди, ок. 1645 г.) и Фредерика де Вита (1616–1698) (Амстердам, гравюра на меди, 1665 г.)]. У последнего картографа как удивительный средневековый реликт на двух амстердамских картах ("Asiae Tabula" 1670 г. и "Asiae" 1680 г.) можно прочитать: "Astracan Regnum". На карте "Turcici Imperii" (1683 г.) Юстуса Данкертса (1635–1701) "Astrachan Regnum", т. е. "Астраханское царство", показано за Волгой. Вероятно, как повторение этих сведений нужно воспринимать изображение "Астраханского царства" ("Royaume d’Astrachan") на карте француза Юбера Жэйо (Hubert JaIIIot, 1632?—1712) "Estats de l’Empire du Grand Seigneur des Turcs, en Europe, en Asie, et en Afrique" (Париж, 1696 г.). Наконец, у немцев Я. Хоманна (1663–1724) на карте "Asiae Recentissima" (Нюрнберг, 1710 г.) и К. Вейгелио (1654–1725) на карте "Portae Ottomanicae" (Нюрнберг, ок. 1718 г.) "Astrachan Regnum" показано по обоим берегам Волги. Англичанин Джон Сенеке (John Senex, ум. в 1740 г.) на своей карте Asia поместил "королевство Астрахань" даже на левом берегу Волги. Вероятно, источником его карты были более ранняя (Рим, 1685 г.) карта француза Гийома Сансона (ум. в 1703 г.) и карта итальянца Джакомо Росси под названием "Stato del Gran Тигсо", где "Regno d’Astracan" изображено на левобережье Волги. Особенно интересно, что карта француза Пьера дю Валя (1618/19-1683) "La Turquie en Asie, PArabie et la Perse" (1682 г.) показывает Астрахань на острове ("Astracan Salins").
III
Таблицы
Таблица 1. Астраханские ханы
Таблица 2. Московско-астраханские дипломатические контакты
Продолжение Таблицы 2
