Смерть Мухаммед-Гирея позволила туркам утвердить в Крыму более покладистого хана — Саадет-Гирея. При нем турецкое влияние сильно возросло [Сыроечковский 1940: 59]. "А тому нашему царю счастливой хандикер как бы родной отец. Там у него жил и взросл, и что тамо видел, которой у турского обычай, и у него тот же обычай", — писал один из крымских вельмож, Девлет-Бахты [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 60об.]. Однако никакого поворота во внешней политике Турции по отношению к Московскому великому княжеству не произошло. Более того, Саадету был, видимо, дан наказ поддерживать дружбу с Москвой. Он сам пытался помирить Москву с Казанью. Имела место и попытка реставрации союза Московского государства и Крыма по образцу договора Ивана III с Менгли-Гиреем. Основой этого соглашения должны были стать два условия: московский заем Крыму в размере 60 000 алтын и осуществление общей враждебной политики по отношению к Польско-Литовскому государству [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. Иоб.].
Едва вступив на престол, Саадет-Гирей пишет великому московскому князю письмо, в котором делится с Василием планами похода на ногаев: "И яз ныне и землю свою и рат[ь] свою в руки взял, на своего недруга на нагаев борзо хочю идти" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 8об.].
Саадет-Гирей избегал писать об официальной оценке событий зимы-весны 1523 г. Однако делать это все-таки приходилось. В недатированном письме радным панам Литовского великого княжества новый крымский хан писал: "Брат наш старший Богатыр-Солътан, з великим войском подышодшы и Хазътароканъ воземъши, Ногайский мурзы, холопья и слуги были, ино здрадъ не такъ вчинили: ведъже бесмертное земли нет, Адамовы сыны вси мают умрети. Вамъ лихоты не дилалъ, на правде своей перед Бога пошол, з Божее ласки великого гсдря царя Турецъкого щастем, от Бога надею тую маю, же хочу брата своего и Богатыр-солътана кровь помъститимши. Царя и Богатыр-солътана ни один тамъ не вмер, вси добры здоровы…" (цит. по: [Малиновский 1901: 180, № XXXIX]).
"Речи" посла Саадета Кудодара, привезшего упомянутое выше дясьмо великому князю в Москву, также отражают официальный крымский взгляд на астраханский поход Мухаммед-Гирея. Мухаммед-рирей "здумал: пошли юрта своего достовати Асторокани, да шод, и взял был Асторокан, а царя азстороканского згонил, и люди его, которых он кормил, пожаловал, учинили над ним лихое дело: его и сына его Багатыря убили" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 10-10об.].
В этом же письме хан заявлял: "И как салтан Сюлеймен Шаг таков у меня брат есть, так же и астороканской Усейн-царь, то мне брат же. див Казани Саип-Гирей цар[ь], и то мне родной брат, и с ыную сторону — казатцкой цар[ь], то мне брат же, а Агыш княз[ь] мой слуга, д с сю сторону черкасы и Тюмени мои же, а король холоп мой, а воло-хи — и то мои нутники и стадники" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 8об.-9].
Саадет-Гирей рисовал явно неправдоподобную картину своих отношений с главными политическими силами, окружавшими Крым. Пытаясь произвести на великого князя впечатление, он преувеличивал собственные значение и силу.
Из письма можно сделать и еще один вывод: астраханским ханом летом 1523 г. продолжал оставаться Хусейн. Видимо, Шейх-Хайдар не правил в Астрахани в 1523 г., как можно было бы подумать, исходя из того что именно он руководил ответным походом на Крым. В том, что в Астрахани правил тогда именно Хусейн, убеждает и наказ И. С. Морозову, посланному в Турцию (отпущен из Москвы 30 марта 1523 г.). На вопрос: "А с Азсторокан[ь]ю как ныне княз[ь] великий?" — Морозову следовало отвечать: "Присылал Усейн цар[ь] азсторокан-ской государю нашему своих послов, чтоб государь наш был с ним в дружбе. И государь наш учинился с ним в дружбе. А и ныне у государя нашего от Усейна царя люди его есть" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 242; Дунаев 1916: 49].
В Стамбуле узнали бы об астраханских послах в Москве по рассказам собственного османского посла Скиндера (Искандера). Такая возможность предусматривалась в наказе И. С. Морозову. По московской версии, пьяные люди Скиндера (среди которых, судя по всему, были и янычары из его охраны) покинули отведенное им подворье без приставов. И. С. Морозову следовало говорить в Стамбуле: "И приста-вове государя нашего говорили Скиндерю, чтоб его люди без пристава с подвор[ь]я не ходили. И люди Скиндеревы приставов не слушали и с подвор[ь]я ходили без приставов, и ехали пияни азстороканског[о] посла люди, и Скиндеревы люди, пияни ж, с ними побранили. Да учали их Скиндеревы люди бити, а они противу с ними учали битис[ь].
И Скиндеревы люди их же били да, переимав, и перевязали, и сказали государя нашего приказчиком, кому те дела приказаны. И они послали да тех азстороканског[о] посла людей велели пустити. Ино было Скиндеревых людей боронити, а они ж азстороканцов били и перевязали…] А спросите о всех делех янычан Асана да Усейна и иных янычан, как там честь была Скиндерю, и как там дела делалися: толко бы вам сказали правду" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 246об.-247; Дунаев 1916: 51]. Скиндер пробыл в Москве с мая 1522 по 29 марта 1523 г., значит, астраханские послы находились какое-то время между этими датами в столице.
Из наказа И. С. Морозову следует, что послы Хусейна заключили в Москве соглашение о дружбе с великим князем: "И государь наш (Василий Иванович. — И.З.) учинился с ним (Хусейном. — И.З.) в дружбе". Причем имелось в виду посольство, которое уже покинуло Москву. В момент отпуска Морозова в столице находилось еще одно посольство Хусейна.
Сразу же после восшествия на престол Саадет-Гирей прислал Хусейну послов. В письме азовского "беккула" Мухаммеда московскому великому князю Василию Ивановичу об этом говорится так: "Послал Саидет-Гирей цар[ь] Бабиш бия азстороканскому царю Усейн Салтану о смирении и о братстве. А молвит так, чтоб еси нагайских мурз не перепустил за Дон на свою сторону, на азстороканскую. Да Агыш бию послал Девлет Келдеем зовут татарина с теми ж речьми, чтоб Агыш бий нагайских мурз не перепустил за Волгу". Оба посла Саадет-Гирея были отправлены кораблями из Крыма в Азов: "…полем… не смели ехати: от наган не проехати" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 261; Дунаев 1916: 57]. Поскольку дорога полем была блокирована ногаями, Саадет-Гирей решил послать дипломатов через Азов, а далее вверх Доном до Переволоки.
Видимо, предпринятые меры безопасности возымели действие, и послы Саадета дошли до Астрахани. Тот же Мухаммед в письме, датированном 1 августа 1523 г., писал великому князю: "Месяца, государь, июля 26 дня пришел, государь, посол Усейна, царя азсторокан-ского, а зовут, государь, посла Аджи Холи бий. А идет, государь, к Саидет-Гирею, царю крымскому. А говорил, государь, царь Усейн крымскому царю:,Похочеш[ь] с нами быти в братстве и в дружбе, а похочеш[ь] своего тушмана доставати, — и ты б со мною заодин шел на своего недруга, а Агыш бий нас не останет же: пойдет с нами на Мамая и на ег[о] брат[ь]ю заодин. Кой час наш посол к тобе придет, а похочеш[ь] свое дело делати заодин с нами, и ты б в борзе немедля на конь пошел с своею силою, а к нам бы еси гонца отослал. А Усейн цар[ь] готов есми с своими людьми, и Агиш бий готов же с своими людьми. Да коего есми дни послал к тобе Аджи Холи бия, да того же дни послал есми гонца х Казанскому Царю, что и казанской царь с нами заодин пошел на Мамаа и на его брат[ь]ю. А не пойдеш[ь] ты, Саидет-Гирей цар[ь], на Мамаа, ино и нам с Агишем не бывати на Мамая: нам одним с ним неким стати"" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, Л. 26З-263об.; Дунаев 1916: 58] (см. также [Смирнов 1946: 87]). Я склонен рассматривать это письмо Хусейна Саадет-Гирею как ответ на послание крымского хана, отправленное из Крыма, видимо, в начале июля.
Эти сведения азовского бей кулу подтверждаются письмами барын-ского князя Девлет-Бахты и князя Абд ар-Рахмана московскому великому князю Василию. Девлет-Бахты, в принципе повторяя то, что написал Василию хан, сообщал: "Ино ныне отовселе к нам грамоты пришли: из Асторокани и от Агиша князя, и от казаков, и от черкасов люди пришли, а короля, что и говорити, то у него в руках, а волохи нутники его и стадники" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 12об.]. Очень похоже писал об этом и Абд ар-Рахман [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 13об.]. А Ширин Мемеш, перечисляя страны, которые "добрым братом ему (Саадет-Гирею. — И.З.) учинились", передавал: "Азсторокан в головах да и Агыш княз, и казанская земля, и корол, и черкасы, и тюменская земля, татарове, и туретцкая земля" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 14об.].
В Москве не верили заверениям Саадет-Гирея. В наказе И. Колычеву и О. Андрееву специально оговаривались варианты обсуждения в Крыму союза против Астрахани и ногаев, который будет предложен крымцами: "А нечто взмолвят Ивану и Остане, чтоб написати в шертную грамоту Азсторокан[ь] и нагаи, что быти на них заодин, и Ивану и Остане говорити: нам, господине, государь наш того не наказал, и нам, господине, то в грамоту как писати. А наперед того, господине, в грамотах отца твоего и брата твоего то было не написано, и нам… то в грамоту как писати?" Послам был дан категоричный наказ — "Азсторокани и нагаи в шертную грамоту однолично не писати" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 29об.-30].
Если во времена Менгли-Гирея непременным компонентом шертных грамот, заключавшихся с Крымом, было совместное ведение боевых действий против Ахмедовичей, то после его смерти этот пункт в вариантах, предлагаемых Москвой, постепенно исчезает.
О. Андрееву было дано два варианта шерти. Первый, наиболее выгодный Москве, упоминал как общего врага только Сигизмунда и его сыновей. Второй — помимо польского короля включал и Ахмедовичей. Второй список шерти следовало предложить только в случае неподписания крымской стороной первого [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6 л. 41-44об.].
Колычеву и Андрееву следовало также говорить, что московское ногайские отношения носят сугубо торговый характер. Московское правительство не верило Саадет-Гирею и предполагало, что одной из важнейших целей нового крымского хана станет заключение союза с Москвой против Астрахани и ногаев. О.Андрееву было приказано "пытати" в Крыму, "как крымской с нагаи, с Азсторокан[ь]ю и где натай кочюют" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 34об.]. В случае если ни Колычева, ни Андреева не отпустят, им следовало писать через доверенных лиц в Москву "о нагаех, где кочюют, и что их дело с Азсторокан[ь]ю" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 35об., 36]. Вопрос отношений с Астраханью и ногаями после крушения похода Мухам-мед-Гирея и воцарения Саадет-Гирея, видимо, стоял в Крыму чрезвычайно остро.
Руководители внешней политики в Москве предусмотрели возможность прямого вопроса со стороны крымских дипломатов. "А нечто взмолвят: как ныне княз[ь] великий с Азсторокан[ь]ю и Ивану и Остане говорити: С азстороканским царем государь наш учинился в дружбе и в братстве, так и ныне с ним в дружбе и в братстве". Если же к моменту разговора Астрахань окажется захваченной ногаями, послам следовало говорить: "Государь наш того не ведает, а со царем как был в дружбе и в братстве, так и ныне с ним в дружбе и в братстве" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 36об.-37]. Видимо, в Москве не исключали возможность захвата Астрахани ногаями.
Таким образом, при переговорах Москва стремилась обойти вопрос о своем отношении к ногайскому контролю над Астраханским ханством, подчеркивая при этом дружественные отношения с астраханским ханом (вероятно, с Хусейном). Если принимать во внимание указание Посольской книги на преемственность дружественных отношений Москвы и Астрахани, можно сделать вывод о том, что эти отношения, видимо, были оформлены до похода Мухаммед-Гирея. Москва видела в Астрахани прекрасный противовес Крыму, и в этом следует искать корни нежелания великих князей принимать участие в крымской агрессии против Астрахани.
Из письма азовского бея Мухаммеда, написанного великому князю Василию Ивановичу в июне 1523 г., становится ясно, что великий князь посылал своего посла в Астрахань осенью 1522 г. (вероятно, еще Джанибеку): "Да в Азсторокани, государь, посол твой осенешний добр здоров. Царя, государь, нагаи потеряли, а посла твоего ополонили, Да в Азсторокани оставили". "И царь Усейн ныне, — писал Мухаммед Василию, — посла твоего вельми чтит, да и хотел к тобе, государю, отпустит: ин, государь, побоился, что… не проехати" [РГАДА, ф. 89, о1Ь 1, ед. хр. 1, л. 261об., 263об.; Дунаев 1916: 58]. Учитывая время нахождения в Москве посольства Скиндера (стычку его людей с людьми астраханского посла) и время отправки московского посла в Астрахань, можно предположить, что астраханский посол был отпущен из Москвы осенью 1522 г. в сопровождении московского посла. Неясно, кем был астраханский посол в Москве, мы не знаем его имени. Можно лишь предположить, что целью его миссии в Москве было заручиться поддержкой великого князя в грядущей войне с Крымом. Может быть, именно этим объясняется и столь враждебное отношение представителей астраханского и османского посольств в Москве друг к другу.
В цитировавшемся письме Мухаммеда, привезенном в Москву в октябре 1523 г., сообщалось, что в Астрахань прибыл Чобан-султан, сын Мухаммед-Гирея, бежавший из Крыма. После прибытия в Крым Саадет-Гирея Чобан вместе с братом Бибеем был "окован", т. е. взят под арест. Вероятно, ему удалось совершить побег. В Крыму у него осталась мать — "царица Магмед-Гиреева". Султан желал попасть в Казань, однако боялся ногаев, перекрывших дороги полем. Через Астрахань Чобан-Гирей стремился перебраться в Тюмень (дагестанскую) [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 260об., 263об., 270], однако ему пришлось задержаться в городе.
В марте 1524 г. московские казаки М. Тферитин и С. Небольсин (служилый татарин) сообщали со слов крымского татарина, ушедшего в Астрахань вместе с царевичем Чобаном и вернувшегося за пять дней до их отъезда, что мирза Мамай семь дней осаждал город, "а с ним был Юсуп мырза, ходил опричным полком. А Кошум мырза с Мамаем под Азсторокан не пошел, с Мамаем в розни. И выходил из Азсторо-кани Чебан царевич крымской с астороканцы да Юсуп мырзу побил, да и самого… Юсупа убил. И Мамай мырза от Асторокани пошел проч[ь], а кочует… на сей стороне Волги" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 270об.]. Таким образом, исходя из даты отъезда московских казаков из Крыма и времени прибытия туда слуги Чобана, осаду Астрахани мирзой Мамаем и Юсуфом (а также смерть последнего) можно отнести ко времени не позднее начала февраля 1524 г. Эту дату можно существенно уточнить.
В марте 1524 г. в Москву прибыли гонцы с письмами от И. Колычева из Крыма. Русский посол сообщал, что за пять дней до Рождества к Саадет-Гирею в Перекоп приехал "из Нагаи Тиниш мырза, а сказал царю: Стояли, деи, нагаи под Асторокан[ь]ю семнатцат ден, да Азсторокан не взяли, да пошли за Волгу" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, еД- хр. 6, л. 49об.]. Хотя И. Колычев и Тферитин с Небольсиным указывали разное количество дней осады (17 и 7 дней соответственно), Речь скорее всего идет об одном событии. Значит, осада Астрахани Мамаем и Юсуфом состоялась осенью 1523 г. Можно сделать и еще одно уточнение: в октябре 1523 г. ("за десят ден… Дмитриева дни") сын Мухаммед-Гирея, Ислам-Гирей, бежав от ногаев, где был заложником, прибыл в Перекоп к Саадет-Гирею [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 49]. М. Тферитин и С. Небольсин сообщили в Москве, что Ислам "утек" от Мамая, когда тот пошел к Астрахани [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 272об.]. Значит, астраханский поход Мамая следует датировать концом сентября-октябрем 1523 г. Причиной этой осады Астрахани ногаями, вероятно, была независимая политика Хусейна, взошедшего на престол "без ногаев". Любопытно, что город защищал сын Мухаммед-Гирея, Чобан-Гирей: убив Юсуфа, он отомстил Мамаю за отца.
По мнению Д. Мустафиной, мирза Мамай совершал походы на Астрахань также в 1538 г. [Послание царя 1997: 37].
Противореча собственным уверениям в дружественных отношениях с Астраханью, Саадет-Гирей весной 1524 г. в проекте шерти, присланном в Москву, прямо называет Астрахань своим врагом. "А кого станет собе недругом держати, и яз тому недругом буду. Оприч казанские земли, и нагаем, и Азсторокани твоим недругом недружба ми чинити, а на сей роте крепко ми стояти. А учнеш Азсторокан воевати, Волгою суды запроважу, а полем конную рат[ь] пошлю, так же и на нагаев, недругов твоих рат[ь] пошлю, а водою будет суды надобе, и яз суды пошлю" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 57—57об.]. Саадет-Гирей вновь, как до этого Менгли-Гирей и Мухаммед-Гирей, пытался заручиться поддержкой Москвы в войне с Астраханью и ногаями.
Василий отказывается подписывать этот вариант шерти. Главной причиной было нежелание Москвы вступать в конфликт на крымской стороне. К тому же московский вариант шерти, уже подписанный к тому времени Саадетом, был им изменен и неправильно заверен (отсутствовали печати) [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 69об.-70]. И. Колычеву была дана инструкция, как подписывать шерть перед ханом: "А учнет говорити, чтоб написати в грамоту Азторокан или Наган или Казан, и ты б того в грамоту однолично не писал и в том бы еси не имался и правды не давал" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 76-76об.] И. Колычеву следовало ссылаться на шертные договоры, подписанные между Москвой и Крымом во времена Менгли-Гирея: "И в тех… грамотах Азсторокан и Натай, и Казан не писана… А Азсторокан… и Нагаи, и Казан и наперед того в грамотах были не писаны, а и ныне их писати непригож" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 76об.].
В начале марта 1525 г. в Крым из Ногайской Орды приехали люди, "а сказали… царю: нагайская, деи, животина вся на сей стороне Волги, да и мурзы, деи… мелкие многие на сю сторону Волги перелезли А оттоле, деи… теснят их казаки. А нагаи, деи… с Азсторокан[ь], в од[и]начестве" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 84об.]. Таким образом, союз, который хотел заключить Саадет-Гирей с Хусейном, не состоялся. Теснимые казахами, ногаи вновь установили контроль над Дстраханью, а астраханский хан (вероятно, Хусейн) не смог сдержать их напора и не пустить на правый берег Волги. Однако, по совершенно справедливому предположению В. В. Трепавлова (устное сообщение автору), информация о казахском натиске 1525 г. — недоразумение. К тому времени казахи были полностью разгромлены ногаями и оттеснены далеко на восток. Вероятно, в этом месте шестой крымской Посольской книги оказалась переписана грамота 1519–1520 гг., когда массы ногаев действительно хлынули на правобережье Волги, спасаясь от казахского хана Касима.
Политический кризис в Крыму на исходе 1524 г. на некоторое время снизил актуальность астраханского вопроса во внешней политике Крыма. В начале октября 1524 г., после возвращения четырех царевичей из похода на Литву, Саадет-Гирей задумал устранить Ислам-Гирея. Предупрежденный о замысле хана, Ислам бежит "на поле". В этой распре крымские "уланы, мырзы и князья" отступились от Саадета и встали на сторону Ислама: вскоре его объявили ханом в г. Крым (Солхат; уже из этого факта становится очевидно, что его поддерживали Ширины), а Саадет-Гирей оказался в Перекопе в осаде. Вместе с ним осаждены были турки (вероятно, чиновники из окружения Саадета, прибывшие с ним из Стамбула), а также янычары. Однако ситуация в корне изменилась после того, как в игру вступил Сахиб-Гирей. Обманув Ислам-Гирея, Сахиб-Гирей поддерживает Саадет-Гирея, который учреждает его калгой. Ислам-Гирей вновь вынужден был бежать "на поле" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 80об.-82]. Зиму он провел с несколькими крымскими князьями-Ширинами в кавказской Тюмени [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 132, 135].
Ввиду той роли, какую суждено было сыграть Ислам-Гирею в судьбе Астрахани, его фигура заслуживает пристального внимания.
В условиях внутренней нестабильности, ногайской опасности и угрозы со стороны Ислам-Гирея Саадет-Гирей решает заключить с ногаями союз. В Орду отправляется крымский посол Кулдай Шукур. Его целью было посватать хану дочь мирзы Кошума [РГАДА, ф. 123, оп. 1, ед. хр. 6, л. 84]. Ситуация в Крыму вызывала крайнюю обеспокоенность в Стамбуле. По информации Н. В. Мясного, московского посла в Бахчисарае, "приходил… посол Чеуш от турецкого Кунду-Керя мирити царя с Ысламом, да не помирил. Меж собя не веритца и не виделися. А на то… посол Ислама привел: куда цар[ь] пошлет, и Исламу слушат[ь]" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 158об.]. Помирить Ислама с Саадетом не удалось: в марте 1528 г. вернувшийся из Крыма Н. В. Мясной сообщил, что Саадет-Гирей разбил Ширинов, которые поддерживали Ислама. Сам Ислам в очередной раз был вынужден бежать из Перекопа, вместе с ним удалось уйти лишь 20 соратникам [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 164об.].
Однако и положение Саадет-Гирея оставалось крайне шатким. Он не доверял крымскому окружению и боялся его: "И ты б татаром не верил их правде, — писал он московскому великому князю Василию Ивановичу. — Татарове Бога ся не блюдут, и правды в них нет, на правде не стоят. Коли бы ся они Бога блюли да на правде стояли, яз сам Божиею милостию на царстве стал, и ты то гораздо слышели, что они на меня трижды и четыржи войско подымали" [РГАДА, ф. 123, ед. хр. 6, л. 166]. В результате ожесточенной борьбы Саадет-Гирею удалось обескровить брата и выдавить его в Очаков. Ислама сопровождал Евстафий Дашкович. Об этом Саадет писал в Москву в письме 1529 г. [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 200об.]. В конце концов, как писал Саадет, Ислам "повинился", и "мы ему Днепрьской свой город дали, а он нам и сыном и холопом ся учинил" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 202об.]. В 1529 г. Ислам находился в Очакове, что подтверждают польские источники (см. [Литвин 1994: 68, 116]). В конце концов Исламу удалось захватить власть в Крыму. Это произошло в 1532 г., однако вскоре он уступает престол Сахиб-Гирею, а сам становится калгою при хане [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 7, л. 1об.-5об.].
Между тем отношения Астрахани с Москвой, видимо, не прерывались: можно предположить, что в начале 1525 г. в Москве были астраханские послы. В письме Саадет-Гирея Василию хан просит великого князя отпустить к нему "Зенахмат Азея, а живет, деи, ныне у азтороканцов" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 91]. Вероятно, этот человек жил в Москве у астраханских купцов или послов. Это подтверждает и память московскому послу в Крым Никите Васильевичу Мясному: "А про Азсторокан и про нагаи вспросят и Миките говорити: из Асторокани и из нагаи послы есть у государя нашего. И вспросят о каких делех послы из Асторокани и из нагаи. И Миките говорити: яз паробок молодой, как мне то ведати, о которых делех послы приходят ко государю нашему, яз того не ведаю" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 157]. Астраханские послы, безусловно, регулярно посещали Москву, но московское правительство упорно не желало обсуждать в Крыму цели их пребывания.
Ситуация повторилась и в случае с наказом московскому посланнику Б. С. Блудову, отпущенному из Москвы в мае 1528 г. Блудову следовало узнать в Крыму, "как крымский с Азторокан[ь]ю и с нагаи… и из Асторокани кто у них бывал лы, и из нагаи. И будут бывали, ино, о чем присылали". Про московско-ногайские и московско-астраханские отношения посланнику нужно было говорить: "Из нагаи приходят, бьют челом, чтоб им государь ослободил торговати. А из Асторокани также ходят торговые люди, а с ними присылает цар[ь] посла о торговых же делех. И ныне яз поехал, а от Ши-Ахметя царя пришел человек его, а ото князя и от мырз от всех люди их, да и гости с ними многие с торгом пришли. Присылали бити челом, чтоб гостем государь наш ослободил торговати в своей земле, и государь наш их пожаловал, торговати им ослободил" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 197об.-198].
Есть большой соблазн сделать вывод о том, что Шейх-Ахмед в это время был астраханским ханом. Действительно, память Б. С. Блудову перечисляет "князя" и "мырз", т. е. ногайского беклербека и мирз (традиционные титулы в Ногайской Орде). Употребление термина "царь" может относиться к Астрахани. Убеждает в этом и тот факт, что в памяти Байкулу (московский гонец в Крым, вернулся в марте 1528 г.) имя Шейх-Ахмеда употреблено после ногаев, в том месте, где обычно в подобных документах ставили Астрахань, а название города при этом не упомянуто [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 163]. Наконец, очевидна связь потомков Шейх-Ахмеда (особенно Дервиш-Али) с Астраханью (см. ниже). Возможно, что Шейх-Ахмед при поддержке ногаев Действительно пришел к власти в городе после правления Хусейна. Однако данных слишком мало, чтобы утверждать это наверняка.
Б. С. Блудову было приказано говорить в Крыму, что Шейх-Ахмед прислал к великому князю своего посла "без государя нашего посылки… А дружбы между государя нашего и Ши-Ахметя царя нет" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 198]. Московское правительство, таким образом, дистанцировалось от врага Крыма — сына Ахмеда, Шейх-Ахмеда, и пыталось убедить крымскую сторону, что Шейх-Ахмед первым прислал послов великому князю. Если это так, то послы Шейх-Ахмеда могли прибыть в Москву для того, чтобы сообщить о вступлении его на астраханский престол. Если Шейх-Ахмед и занимал престол после Хусейна, то отношения его с Москвой не были столь враждебны, как пытались убедить в этом Крым. В памяти С. И. Злобину (отпущен из Москвы в Крым в феврале 1530 г.) говорилось: "А взмолвит про Асторокан, чтоб мне (т. е. Саадет-Гирею. — И.З.) княз великий на Азсторокан пособ учинил, дал бы мне пушки и пищали. И Степану говорити: что, господине, со мною к моему государю накажеш[ь], и яз то до своего государя донесу" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 253]. Москва по-прежнему уклонялась от участия в военных замыслах Крыма против Астрахани.