Страшное слово «Соловки», несомненно, известно многим, наблюдающим за великой трагедией России...
Это ужасное слово укрепилось в сознании многих здравомыслящих, как синоним кошмарных ужасов, невероятных глумлений и издевательств над личностью человека. Это роковое для россиян слово должно быть запечатлено в истории, как напоминание о массовом истреблении ни в чем неповинных людей, как мрачная память о том, как коммунистические диктаторы расправлялись со звериной кровожадностью со своими политическими противниками; о чем безо всякого стеснения, а, напротив, нагло и вызывающе кричали на весь мир, что классовая борьба есть борьба на уничтожение.
Уже исполнилось тринадцать лет, как культурные народы всего мира присутствуют безмолвными свидетелями при колоссальном истреблении невинных людей.
«Соловки» представляют ныне для порабощенных народов России как пекло коммунистического ада, куда низвергаются на мучения и страдания тысячи людей.
К сожалению, как я удостоверился здесь, заграницей, иностранная публика, интересующаяся социалистическим экспериментом в России, мало осведомлена о планомерном методическом терроре, непрерывно свирепствующем и все прогрессирующем; о Соловках же иностранцы не имеют правдивой и полной информации, почему для них Соловки вроде какого-то страшного коммунистического жупела; какая-то новая карательная система — в общем опыт социалистического строительства.
Даже Русская эмиграция не имела подробного и беспристрастного описания коммунистической каторги на Соловецких островах.
Время от времени в зарубежной русской печати появлялись рассказы бежавших о Соловецкой жизни.
Большинство рассказчиков бежало не с Соловков, а с Кемьского передаточного пункта, то есть, с материка, и сами они знают о Соловецких ужасах по рассказам других.
Как известно, — все, передаваемое из уст в уста, в конечном результате принимает искаженный вид.
В свое время появилось в печати описание Соловецкой каторги некоего Мальсагова, который в группе четырех бежал также из Кеми, и о Соловках знал лишь из рассказов других.
Во время появления, в 1926 году, описания Мальсагова я был на Соловках.
Центральное ГПУ прислало выдержки из этого описания Начальнику Соловецкой каторги Эйхмансу и приказало ему, чтобы сами заключенные опровергли, описываемое в своей Соловецкой газете. Действительно, были неточности в описании фактов.
Между тем, в описании отсутствовали факты самых зверских злодеяний, не упоминалось о методических кошмарных глумлениях и издевательствах над личностью заключенных, и прочее, заслуживающее быть отмеченным и оглашенным.
Для определения того, насколько может быть верна и точна информация о чем-либо происходящем или уже бывшем в Союзе Советских Республик, надлежит всегда учитывать одно серьезное обстоятельство, не наблюдаемое ни в одной стране мира. Это то, что «Свобода Слова» подвержена ныне в России самой строжайшей политическо-полицейской цензуре.
Страшное время Бироновщины, «слово и дело», меркнет пред тем, что творится сейчас в России.
Гражданам свободного пролетарского государства весьма рискованно позволять себе свободное суждение о государственном или общественном строе, об экономической системе, даже не могут открыто с благоговением говорить о Боге. За свободные разговоры на эти темы подданные пролетарской диктатуры подвергаются суровой каре со стороны органов красного террора ОГПУ.
Уже подавно нельзя разглашать о жутких тайнах застенков ГПУ, о положении ссыльных в отдаленных холодных северных областях, а наипаче же говорить правду о коммунистической каторге на Соловках.
В первый же день прибывания заключенных на Соловки администрация строго предупреждает вновь прибывших арестантов, что не советуется писать в письмах что-либо о жизни заключенных на Соловках, чтобы не впасть в ошибку и этим не ввести в заблуждение своих родных и знакомых... За время моего пребывания на Соловках много было случаев, когда неосторожные арестанты сообщали что-нибудь в своих письмах, за что были подвергнуты наказаниям, вплоть до увеличения срока заключения на 1–2 года.
При мне же были даже случаи, когда отбывшие срок наказания и возвратившиеся уже на свободу, вскоре были присланы опять на Соловки на новый срок. Оказывается, — в минуты откровенности эти несчастные были неосторожны и рассказали своим родным и близким знакомым об истиной жизни на Соловках.
Строгое ГПУ арестовало их и объявило: «Вам не понравилось на Соловках, так отправляйтесь еще на 3 года: и мы добьемся, что вы будете довольны Соловецкой жизнью»...
Все, что касается социалистического эксперимента коммунистов в России, представляет несомненный интерес для современников. Все письменные материалы будут ценны для историографов. Всякое описание фактов из социалистического опыта будет назидательно для потомства, как предупредительный роковой урок.
Режим на Соловецкой каторге есть новая культивированная карательная система, выработанная большевиками в течение продолжительного времени, которая имеет своей целью, если не физическое уничтожение, к чему они стремятся, то, по-крайней мере, моральное подавление не только своих классовых и политических врагов, но и всех инакомыслящих.
Соловки, как кошмарный акт из Великой Русской трагедии, должны быть описаны подробно, верно и беспристрастно.
Ведь, пора же миру узнать правду, и содрогнуться от ужасов коммунистического ада на Соловках, где множество невинных людей переносят страшные мучения, претерпевают невероятные глумления и издевательства; и это происходит на глазах просвещенных народов в настоящий культурный век, а не в эпоху жизни диких народов.
Подробное, верное и правдивое описание Соловецкого режима может дать то лицо, которое само прошло через все этапы Соловецкой каторги.
Волей судьбы мне пришлось самому лично пережить все ужасы Соловков, быть в заточении во многих Советских тюрьмах и в заключение перед побегом был в отдаленной ссылке.
Приведу краткую хронологию моего возвращения в Советскую Россию, пребывания там и бегства оттуда.
Я — Генерального Штаба генерал-майор, в последний период борьбы с большевиками, во время Первого Освободительного движения, был Начальником Штаба армии Атамана всех казачьих войск Генерала Дутова.
Вместе с Атаманом Дутовым и с армией, Начальником Штаба которой я состоял, я вышел заграницу в Западные Провинции Китая.
В конце 1923 года я был персонально амнистирован Советским Правительством; а в начале 1924 года вернулся из-за границы в Россию.
По приезде в Москву был определен на службу в Красную Армию по высшему командному составу; однако, никакой службы не имел.
Прошло лишь два месяца этой комедии, как ГПУ арестовало меня и посадило в Бутырскую тюрьму, где я просидел семь месяцев, а затем был отправлен на Соловки.
После трех лет, пребывания на Соловках сослали меня на север Европейской России; там же предположено было поселить меня на берегу Ледовитого Океана, но за два дня до отхода парохода я бежал из-под строгого надзора ГПУ.
После семимесячных скитаний по России бежал заграницу, в Китай.
За время пребывания на Соловках я сам лично много пережил; много, очень много перестрадал, так как был подвергаем наказаниям, установленным на Соловках для скрытого физического уничтожения заключенных; много видел, слышал и наблюдал.
Ныне я намерен предать все гласности на общественный суд культурных народов.
Этим самым я приобрету лично для себя нравственное удовлетворение, что я выполню страстное желание моих прежних коллег — арестантов.
Бывало на Соловках в моменты кошмарных переживаний, когда, мы, арестанты, доведенные глумлениями, издевательствами до полного исступления, нервно со слезами на глазах восклицали: «Боже! Неужели заграница не знает о наших мучениях здесь и неужели она беспомощна оказать то или иное воздействие, чтобы избавить нас от страданий».
Пусть же сердобольные и сострадательные читатели представят себе мысленно, что моим простым и правдивым сказаниям вторят, как эхо, там, на Соловках, вопль и стоны множества заключенных каторжан, изнемогающих под тяжестью принудительных работ и переносящих разнообразные коварно-утонченные глумления и издевательства...