Преобразившийся неожиданным образом Муз, левой рукой поправил золотой венец, неумолимо сползавший ему на переносицу, а правую вытянул вперёд и вверх в традиционном римском приветствии.

— Аве, Избранный! — неожиданно громогласно пророкотал он, заглушая все прочие шумы. Затем откашлялся, и обратился к кому-то у себя за спиной: — Звук немного убавь, и убери эти наводки аидовы.

— Матерь Зевсова, — прошептала Муза.

— Какого хрена тут вообще сейчас происходит? — от чего-то тоже шёпотом возмутился Козорезов.

— Раз, раз, раз, — произнёс бывший грек, словно проверяя микрофон.

Звук действительно менялся, пока не стал вполне пригодным для восприятия. Хотя немного басов невидимый звукорежиссёр всё же оставил, наверное, для соответствия величественности момента.

— Раз, — повторил новоявленный император, — вот так хорошо.

Валера посмотрел на свою любимую. Девушка с глазами, распахнутыми раза в полтора шире естественного придела, взирала на вершину Колыбели. Из этого следовало, что подобная трансформация ковбоя оказалась для неё совершенно неожиданной.

И тут Он заговорил.

— Взгляни на наше величие, Автор! — прокричал бывший грек. — Теперь ты станешь единственным в мире!

— Не понял, — замотал головой Валера.

— Чего ты не понял, дуралей? — закричала Муза. — Он и есть Пожиратель!

Всё вдруг вокруг затряслось. Это хохотал Муз.

— Глупое имя! Хотя и эпатажное! — согласился тот. — Да убери ты басы! — закричал он на невидимого помощника.

— Да как ты мог? — возмутилась девушка. — Ты же муза! Мы созданы помогать созидать, а не разрушать!

— Не волнуйтесь, — усмехнулся Пожиратель, — ни один сюжет не пострадал. Я их не уничтожаю, а собираю для своего автора!

— Это он, оказывается, для тебя старается, — больно толкнув Валеру в плечо, сообщила девушка.

У Козорезова закружилась голова от переизбытка абсолютно нереальных событий, которые его мозг честно пытался перевести по курсу в реальные. Мало ему было оказаться в идеальном мире у Колыбели сюжетов, так теперь ещё одна его муза оказался зловещим Пожирателем, а вторая, пусть и бывшая, судя по всему, его же в этом и винила.

«Кругом виноватый», так это, кажется, называлось в литературе. Валера честно пытался вникнуть в ситуацию, но это действие никак у него не выходило.

— Великий Козорезов! — тем временем продолжал вещать Муз. — Звучит не так красиво, как Шекспир, но вполне сойдёт для наших целей. Про Шекспира она тебе уже рассказала?

— Что ты творишь, ковбой? — вопросила Муза. — В каком веке ты оставил свои мозги? Свой разум? Ты хочешь величия вопреки воли автора? Да ты с ума сошёл!

Бывший грек снова поправил венец, продолжавший предательски сползать ему то на уши, то на нос.

— От чего же вопреки? — делано удивился он. — Козорезов, разве ты не мечтал ещё утром встать в ряд бородатых классиков?

Девушка тревожно посмотрела на Валеру, но тот обречённо кивнул.

— Было такое.

Император ещё более воодушевился, наблюдая похвальную покорность в среде своих подданных.

— Теперь, когда я заберу все сюжеты всех авторов мира, мой писатель поднимется выше всех этих унылых бородачей! Ибо никто и строчки не сможет написать без нашего участия и внимательного контроля!

— С Шекспиром вы действовали также? — поинтересовалась Муза.

— Если честно, — почти обычным голосом произнёс бывший грек, — он меня и научил, как тырить сюжеты! Классный мужик был.

Что-то тут не так, подумал Валера. Хотя, тут всё не так! Голый писатель, завёрнутый в купальный халат, разговаривает с двумя абстракциями на фоне горы, пожирающей сюжеты и образы, а так же обезьян с дубинками.

— Мне кажется, — медленно произнёс он, — или тут дело не только в величии?

Император аж подпрыгнул от удовольствия, от чего золотой венец, помяв ему уши, сполз на шею, затормозив о плечи.

— Ты начинаешь вдохновляться, мой автор! — заявил он. — Правда, Шекспир додумался быстрее, но на то и меркантильный шестнадцатый век!

Вот так и едет крыша, решил Валера. Не стоило всё-таки пить столько «Бехеровки». Коварный оказался напиток. Прочих писателей глючит с коньяку на эльфов, гномов и разных там волкодавов. А его бредом оказались сразу две музы. Одна с сиськами, и вторая с золотым венцом на шее.

— Ты о чём? — девушка смотрела то на Козорезова, то на Пожирателя, поэтому было непонятно, к которому из них она обращается. — О чём Шекспир додумался?

— Бизнес, — вздохнул Валера, — чего ж непонятного. Он собирается торговать сюжетами. Продавать их прочим авторам.

В ответ Муза даже сказать ничего не смогла, только изумлённо охнула и как-то вся обмякла и осела.

— Поправочка, — изрёк бывший грек, — не я, а мы! В большей степени ты! — и вытянутым вперёд указательным пальцем он ткнул в сторону автора.

— Я-то тут, каким боком? — поинтересовался Валера.

— Что ты, как маленький, — Муз даже руками развёл. — В идеальном мире нет денег, да и не нужны они здесь. А вот в мире материальном на них всё и держится! Власть, благополучие, даже в некоторой степени здоровье! Имея такую монополию на сюжеты, которую я организую тебе здесь, там ты сможешь требовать с авторов любую цену! Ты станешь купаться в золоте… и ты, кстати, тоже, как его подружка, — хихикнул он, посмотрев на Музу. — Заметь, дорогая, насколько я выше нашей взаимной неприязни.

— С чего вдруг такая забота обо мне? — обретя, наконец, дар речи, поинтересовалась девушка.

Приторная улыбка растянула губы новоявленного императора, однако в следующее мгновение лицо его стало серьёзным, а взгляд даже строгим.

— Чисто деловой расчёт, — сообщил он, — моему автору будет гораздо комфортнее даже среди того великого комфорта, которым он станет окружён очень скоро, если ты продолжишь оставаться с ним. А то, что хорошо для автора, хорошо и для меня.

— Не понимаю, о чём таком хорошем для себя ты говоришь, — негромко, словно рассуждая сам с собой, произнёс Валера. — Только что сам же признал, что в твоём мире не к чему деньги и прочие материальные блага.

Обладатель пурпурной мантии вдруг, как показалось, стал выше ростом и, втянув живот и выпятив грудь торжественно изрёк:

— Величие, мой друг!

Затем, слегка повернув голову, проворчал:

— А вот сейчас басов и громкости надо было прибавить, дармоеды.

И секунду спустя уже с нужным эффектом пророкотал так, что ближайшие к Колыбели образы в ужасе попадали на колени, и даже гориллы от неожиданности выронили свои дубинки и пораскрывали рты:

— Величия жажду я! Величия и власти! И чем более велик мой автор в своём мире, тем в десять крат величественнее я здесь! — он сделал малозаметный жест рукой невидимому звукорежиссёру и добавил уже обычным голосом: — Кроме того, как уже заметила твоя дама, я, как муза великого автора, могу принимать телесный облик в материальном мире и наслаждаться там всеми его прелестями, — и он игриво подмигнул девушке.

Вот такие вот дела, подумал Козорезов, могли я предположить, что явившийся ко мне облезлый грек, на самом деле окажется будущим Наполеоном мира муз и сюжетов. И, главное, что теперь делать? Может и впрямь прав Гомер, и мне лучше остаться здесь тенью в Городе Затерянных Душ, чем разрушать собственный мир по воле маленького монстра?

— И не рассчитывай, — толи, прочитав, толи, просчитав его мысли, с гадкой ухмылкой посоветовал новоявленный император, — я не позволю твоим сомнениям и колебаниям, вызванным большей степенью похмельем, чем совестью, разрушить мои планы. Поверь, ты и сам согласишься с ними очень скоро. Уж я-то тебя хорошо изучил, прежде чем начинать эту игру. А этот гомеровский приют для неудачников мы уничтожим. Дабы кое у кого ненароком более не возникало глупых соблазнов.

Валера и Муза переглянулись. Перед ними теперь был вовсе не тот пусть и порою вредный, а чаще полный сарказма, но всё же друг. Теперь перед ними предстало нечто, потерявшее остатки разума. Вот так просто и бесповоротно уничтожить место, где пусть и тенями, но ещё обретались великие авторы со своими не менее великими сюжетами, нормальный, будь он хоть трижды император, просто не посмел бы.

И тут вдруг Козорезов заметил неожиданно появившийся блеск в глазах своей подруги. В них не просто затеплилась, а ярко засияла какая-то идея.

— Потяни время, — одними губами прошептала она, — я кажется, придумала.

Она ободряюще улыбнулась.

— Ладно, — произнёс громко писатель, обращаясь к начинающему проявлять признаки нетерпения бывшему греку, — я всё понимаю, ты старался для меня.

Его слова бальзамом на душу легли Пожирателю, и он сразу позабыл о зарождающихся подозрениях. Его лицо просияло, он утвердительно кивнул, от чего венец, водружённый было обратно на чело, съехал теперь на переносицу.

— Ты понял! Ты, наконец, это понял! — воскликнул он, не обращая внимания на конфуз. — Я же говорил, что знаю тебя.

Вытянутой рукой с поднятой вертикально ладонью, Козорезов остановил, начинающийся словесный поток. Муз замолчал.

— Тогда зачем ты мой-то сюжет утащил? Он же гениальный, ты сам говорил. Или это совсем не так? — в последнем вопросе Валера был абсолютно искренен.

— Гениальный. Гениальнейший! — Подтвердил Пожиратель.

Ласковое слово и кошке приятно. От удовольствия, полученного от услышанного, писатель чуть было не позабыл, в чём заключается сейчас его роль. Однако не сильный толчок в бок острым локотком девушки сразу вернул его в реальность.

— Значит, я и так стал бы известным и великим писателем, без всего этого, — он обвёл рукой вокруг, где по дорогам вновь продолжили свой путь в недра Колыбели сюжеты, а огромные обезьяны возобновили свою работу.

— Понимаешь ли, — принялся объяснять Муз, — отдельное гениальное произведение может, конечно, поставить своего автора со временем в один ряд с Великими. Правда, случается это, как правило, посмертно. Но богатым никогда не делает. А мы же хотим, чтобы ты стал Великим и богатым, а не Великим когда-то лет через пятьдесят. А сейчас продолжал бы ютиться в своей унылой хибаре, радуясь редкому случаю выпить что-нибудь дороже бюджетной водки.

Пожиратель понизил голос до громкого заговорщицкого шёпота:

— Кроме того, мы же хотим быть не ОДНИМ из многих Великих, а ЕДИНСТВЕННЫМ Величайшим!

Козорезов скосил взгляд на Музу. Едва заметным кивком девушка попросила его продолжать и дать ещё немного времени на обдумывание своей идеи.

— И ты украл мой сюжет, чтобы уговорить отправиться на поиски и показать мне всё это, — произнёс он.

— Разумеется! — воскликнул самозваный император. — А разве поверил бы ты мне на слово, не побывав в нашем мире? Да ты вспомни, как поначалу меня самого принял за глюк. — Он коротко хохотнул, совершенно не величественно потирая руки. — И потом, как понимать твоё «украл», — запоздало спохватился он, — это я его к тебе первоначально и привёл, а затем решил немного попридержать для наглядности.

— А также для того, чтобы я понял, от кого, собственно, зависит успех моего творчества, — усмехнулся Валера.

— Ну за чем ты так? — сделал вид, что обиделся Пожиратель. — Сюжет это ещё не произведение, и без таланта автора им никогда и не станет. Подкинь, к примеру, лишённому литературного дара человеку историю про чудака, которому однажды повезло в казино на рулетке выиграть целое состояние, а он всё его спустил на проститутку и снова стал нищим. А? В лучшем случае он станет рассказывать её, как байку друзьям под пивко. Но уж точно не напишет «Игрока».

— Ладно, без обид, — примирительным тоном произнёс Козорезов, заметив, как сигналит ему Муза, показывая, что готова поделиться своим планом, — я понял главное, что ты для моего же блага старался.

Бывший грек просто растаял от комплемента своего автора.

— Так ты согласен? — всё же спросил он.

— А какой дурак бы не согласился? — притворно удивился Валера. — Но ты помнишь то, что сам мне пообещал?

— Что именно?

— Муза остаётся со мной!

Пожиратель с облегчением вздохнул, ибо всё же ожидал какого-нибудь подвоха. А тут такая мелочь на фоне его грандиозных планов. Честно говоря, он был уверен, что она однажды просто надоест его автору и незаметно сама сойдёт со сцены. В любом случае, помешать она ему никак не была в состоянии.

— Зевс мой! — воскликнул он. — Разумеется!

— Ты слышала, любовь моя? Я устрою тебе рай на земле!

— Я тебя обожаю! — с этими словами девушка кинулась в объятия к писателю.

Они крепко обнялись, но с таки расчётом, чтобы её губы оказались почти прижатыми к его уху. Поглаживая его затылок и шею, она одновременно быстро зашептала:

— Мой Ланселот, ты же действительно хочешь победить дракона?

— Конечно хочу, — так же на ухо Музе прошептал Козорезов, продолжая одновременно страстно прижимать её к себе.

— Тогда есть один способ сделать это.

— Он недаром продемонстрировал нам свою силу, — засомневался писатель, — ты уверена, что он не предусмотрел все варианты сопротивления с нашей стороны?

Дабы избежать статичности сцены, девушка принялась осыпать лицо Валеры поцелуями, одновременно продолжая говорить.

— Он слишком самоуверен и самовлюблён, чтобы всерьёз бояться такого поворота. Иначе он бы не допустил меня сюда вместе с тобой.

Воображение Козорезова ярко нарисовало картину смертельной схватки двух муз. Нарисовало, правда, весьма оригинально, в виде знаменитого полотна Васнецова, изобразившего поединок Челубея с Пересветом. Только в роли ордынского война на коне восседал Пожиратель, а Пересветом оказалась Муза.

— Ты собираешься убить его?

Валера был так ошарашен этой мыслью, что внезапное изменение выражение его лица привлекло внимание новоиспечённого императора, и без того с возрастающей подозрительностью наблюдавшего за затянувшейся любовной идиллией.

— Эй, голубки, наворкуетесь ещё! — прокричал он с вершины Колыбели. — Пора и делами заняться.

Вовремя осознав свою, чуть не ставшую роковой для них обоих, ошибку, усилием воли писатель совладал со своим лицом. Натянув счастливую улыбку, и продолжая прижимать к себе Музу, он прокричал в сторону вершины:

— Просто она мне такое сейчас сообщила, что любой бы мужчина на моём месте обалдел бы от счастья!

— Даже так! — Пожиратель расхохотался. От его подозрений не осталось и следа. — Так это тебе, мой автор, дополнительный стимул в нашем деле!

Пальцами левой руки, чтобы было незаметно с холма, девушка больно ущипнула Козорезова за шею. Теперь приходилось торопиться.

— Слушай меня внимательно, отец-молодец, — быстро зашептала она, — я не могу его убить, да и не стала бы этого делать. Но я могу его заменить!

— На посту пожирателя? — удивился Валера. — А какой смысл? Станешь «хорошей» императрицей?

— На посту твоей музы!

— Моей музы?

— Если помнишь, я ей однажды уже была.

— И что тогда?

— Тогда он потеряет всю свою власть и величие! Муза не может быть великой сама по себе! Тебе это уже много раз объясняли.

— Я…, — растерялся писатель, — в том смысле, а это возможно?

— Да! И это единственный вариант его остановить!

— А как это сделать технически?

Высвободившись из объятий, девушка взяла руки своего любимого в свои. И глядя ему в глаза, тихо произнесла:

— Технически это так же просто, как принять религию. Трижды громко отрекись от него, затем трижды громко призови меня.

Она произнесла это с такой грустью, что Валера отчётливо почувствовал какой-то подвох в таком варианте. Недаром Муза так долго его обдумывала, пока он отвлекал Пожирателя милой дружеской беседой.

— Дьявол, как известно, в мелочах, — согласилась с его мыслями девушка. — Став снова твоей музой, я перестану быть той, кто я сейчас. Я вновь стану просто абстракцией.

— Нет! — слишком громко возразил Козорезов. — Не такой ценой.

— Эй, там, — снова, теперь уже не на шутку, всполошился Пожиратель, — что происходит? Хватит, наговорились.

— Да! — твёрдо произнесла Муза. — Поверь, мне тоже трудно это принять, но другого выхода просто нет.

Новоявленный император не слышал их, но интуитивно почувствовал опасность.

— Быстро, — скомандовал он гориллам, — взять их!

Две огромные обезьяны, оторвавшись от процесса проталкивания сюжетов и образов в тёмный зёв Колыбели, вразвалочку направились к влюблённой паре.

— Прошу, не тяни! — взмолилась девушка. — Иначе станет поздно.

— И я никогда больше тебя…, — растеряно бормотал Валера.

— Я всегда буду и останусь с тобой! Давай же!

Обезьянам оставалось сделать едва ли более полу дюжины шагов, когда Великий Козорезов, поднявшись во весь рост, грозно рявкнул на них:

— Стоять, животные!

Как ни странно, это подействовало. Обе гориллы застыли на месте.

Хотя, что тут странного, успел подумать Валера, ведь и сам грек говорил, что в связке автор-муза автор все же главнее.

— Слушай меня, Цезарь недоделанный, грек липовый, — заорал он почти во весь голос, оставляя небольшой запас мощности, дабы не сорвать связки в самый неподходящий момент, — я — автор отрекаюсь от тебя, муза!

Что-то прогрохотало там наверху. Это не был гром небесный. Последовавший за ним противный звук фонящего микрофона, позволил судить, что упал усилитель звука вместе со стерео колонками. А громкий стон — что упали они прямо на звукорежиссёра.

— Прекрати немедленно! — надрывался с вершины Муз. — Валера, ты что творишь? А! Это всё девка твоя! — без усилителей его голос на таком расстоянии не внушал абсолютно никакого почтения.

— Я — автор отрекаюсь от тебя, муза! — повторил Козорезов.

Гориллы синхронно подняли головы и посмотрели на хозяина, словно оценивая остатки его могущества. Хозяин же растерял всё наносное величие. Оно улетучилось вместе с пурпуром и венцом. Он уже более не бесновался и не угрожал. Он умолял:

— Валера, пожалуйста! Не прогоняй меня. Это же всё для тебя и ради тебя! — лебезил он. — Ну, если ты считаешь, что я ошибался, я всё исправлю. Сейчас же развернём сюжеты обратно и заживём, как прежде!

— Как прежде я тоже не хочу, — сообщил писатель.

— Только не бросай меня. Я же погибну без автора!

— Найдёшь себе какого-нибудь лопоухова конопатого графомана. Перекантуешься как-то, в общем.

Гориллы, раньше бывшего начальника осознавшие, что всё кончено и ловить здесь более нечего, развернулись и неторопливо вразвалочку направились прочь. Сюжеты на всех дорогах напротив прекратили движение и остановились в ожидании.

— Я — автор отрекаюсь от тебя, муза! — в третий раз объявил Козорезов.

Голоса бывшего Муза стало не слышно, хотя его губы по-прежнему шевелились, а руки в немой мольбе тянулись к писателю. Его фигура вдруг потеряла свой объём и сделалась плоской, как рисунок на карте, затем потеряла краски, став чёрно-белой, потускнела, стала прозрачной и, наконец, окончательно исчезла.

Тяжело вздохнув, Козорезов опустился на песок. Он вдруг почувствовал себя таким опустошённым, таким уставшим, словно целый день толкал в гору огромный камень, который теперь с грохотом унёсся обратно к подножию горы.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — услышал он голос девушки. — Эта пустота от того, что ты только что лишился своего симбионта. Это, как лишиться части себя.

Он только молча кивнул. Сильно хотелось разрыдаться, невзирая на все предрассудки о том, что «мужчины не плачут».

— Я заполню эту пустоту, — ласковым голосом произнесла она, — через минуту тебе станет легче, а через две ты вновь будешь бодр и полон сил.

Снова молча кивнув, Валера нежно взял девушку за руки, и последний раз посмотрел в её глаза.

— Просто трижды призови меня, — грустно улыбнулась она.