Рысь выбралась из подземных коммуникаций на поверхность через четыре часа после убийства Вампира.

Оказавшись в полной темноте рядом с трупом наемного убийцы, Раиса Сергеевна в первую очередь обследовала его карманы. Нашла связку ключей, пилочку для ногтей и пригоршню мелочи. Всю эту скудную добычу она рассовала по карманам и отправилась искать выход из подземелья.

Темень вокруг стояла кромешная, о том, чтобы разглядеть на стене указующие стрелки, те, что нарисовал предусмотрительный Вампир, нечего было и думать. Самой стены и той не видно. Она шла как слепая. Только вместо палочки для незрячих у нее был автомат. Но автомат был короток, и ощупывать им дорогу перед собой не представлялось возможным. Единственное, что она могла, – тыкать автоматным стволом в стену, что тоже было немало. Глушитель на конце автоматного ствола то и дело проваливался в пустоту, и это свидетельствовало, что она дошла до очередного перекрестка подземного лабиринта. Конечно, ощупывать стены можно было и руками, однако стенки не отличались чистотой. Многие, пожалуй что большинство, оказавшись на месте Рыси, рвались бы к выходу, ни на секунду не задумавшись о том, в каком виде выйдут на поверхность. Раиса Сергеевна хотела выйти максимально чистой и опрятной. Грязную, перепачканную, похожую на бомжиху, ее мог задержать случайный милицейский патруль. Вероятность минимальная, однако она пыталась учесть и ее. Наверху ее ждала работа, причем работа жизненно важная для нее, точнее, самая важная в жизни. Ей предстояло вернуть сына.

Рысь была уверена, что выход где-то рядом. И поведение Вампира перед смертью, и его слова, что идти осталось недолго, сказанные без запинки, машинально, – все свидетельствовало о близости выхода. (Точнее, входа в подвал жилого дома, в своеобразный коридор между миром подземным и миром земным.) Она искала выход, руководствуясь строгой схемой. От ближайшей развилки делала определенное количество шагов в одну сторону, затем возвращалась и делала то же количество шагов в другую сторону. В поисках единственно верного пути помогала грязь на полу. Она хорошо помнила чистые ботинки Вампира, между тем под ногами у нее то и дело хлюпала вонючая жижа. На перепутье она всегда выбирала ту дорогу, что чище. Также неоценимую услугу ей оказали реквизированные у трупа мелкие монеты. В конечной точке апробируемых маршрутов она бросала вперед, в темноту, монетку и внимательно слушала, как далеко она пролетит, обо что стукнется. Многие тоннели заканчивались глухими тупиками или обрывались бездонными пропастями колодцев. Помимо прочего, Рысь постоянно принюхивалась, ловила носом потоки воздуха с поверхности, искала и находила в нем раннюю весеннюю свежесть.

Один раз, плутая, она явно ошиблась, пошла не в ту сторону, но быстро опамятовалась и вернулась. Ни разу за все время блужданий по лабиринтам не возникло у нее и намека на панику или страх. Она была абсолютно спокойна, шагала медленно, методично, выносила вперед ногу так, чтобы носок едва касался поверхности, прежде чем наступить, ощупывала большим пальцем поверхность, затем твердо ставила пятку и мягко перекатывалась с ноги на ногу. Рыжий называл такой стиль «шагом цапли».

Лаз в подвал, низкий, но широкий, оказался в итоге всего в пятнадцати минутах ходьбы от того места, где она пристрелила Вампира. Это если идти по кратчайшему пути и при свете. Ей понадобилось четыре часа, чтобы добраться до искомого лаза. Будь рядом Рыжий, он непременно похвалил бы ее за безупречность действий. Убогая дверь из подвала на лестницу оказалась закрытой на внушительных размеров амбарный навесной замок. Как хорошо, что она прихватила связку ключей Вампира! Застрять буквально в шаге от свободы открытого пространства было бы смешно. Смешно до слез. И еще почти до слез было жалко расставаться с автоматом. Но ничего не поделаешь, смертоносную игрушку пришлось оставить в подземных катакомбах. С автоматом наголо по Москве ранним утром не очень-то разгуляешься даже в наше время тотальной вседозволенности.

Она вышла на темную улицу под прохудившееся небо, под мокрый противный снежок, и зябко нахохлилась, втянула голову в плечи. В подземных коридорах было ощутимо теплее. Брючный костюм, единственная ее одежда, практически не согревал, ноги промокли еще там, под землей. Нужно было срочно ловить машину, благо в кармане шуршали три стодолларовые бумажки, срочно согреться, иначе опять может подкачать сердце и предать в самую ответственную минуту.

Автомобиль Раиса Сергеевна поймала случайно. Ей повезло. Машины в эти часы на улице обычно встречаются редко, и сомнительно, чтобы хоть одна из них остановилась по знаку подозрительно легкомысленно одетой немолодой женщины, ее сочли бы скорее всего пьяной, а то и сумасшедшей. И на проститутку она сейчас совсем не походила. Устала, измоталась, выглядела постаревшей лет на пятнадцать. И надо же было такому случиться, что рядом проезжал потертый горбатый «Запорожец» с бодрячком-старичком за рулем. Есть такая порода старикашек-ловеласов, из них, как в народе говорят, «песок сыплется», а они туда же, флиртовать. Редкая старушка не имеет в запасе байку про то, как к ней клеился соседский дедушка. И восьмидесятилетними молодоженами сегодня никого уже не удивишь, впрочем, как и двенадцатилетними беременными девочками.

Раиса Сергеевна только-только вышла из подвала и брела по двору, обхватив плечи руками, как сзади ее осветило фарами и лягушкой квакнул клаксон.

– Дама, позвольте вас подвезти. – Старичок высунул лысую головку из машины. На вид лет семьдесят, высох весь, а в глазах пожар. – На даче припозднился, ездил глянуть, чего за зиму сперли. Все одно сегодня не засну, так хотя бы симпатичной даме принесу пользу.

– Мне далеко ехать, – скромно ответила Раиса Сергеевна. И лишний раз похвалила себя за то, что сумела остаться сравнительно чистой после подземных блужданий. Обувь перепачкана, но это мелочи. Старый хрыч смотрит не на обувь, а на ее отменно сохранившиеся женские прелести. Легкую растрепанность дедок не замечает, относит на счет ненастной погоды.

– А хотя бы и на край света вам ехать! Садитесь, довезу.

Она села, согнувшись, поджав колени.

– Куда вам, дама?

Раиса Сергеевна назвала адрес. Она хорошо помнила название улицы и номер дома, в котором Илона снимала квартиру, но сейчас намеренно назвала дом с предыдущим номером. «Осторожность лишней не бывает», – так часто приговаривал Рыжий на инструктаже перед заданием.

– Далеко ехать-то. – Старикашка погрустнел.

– Я заплачу. – Раиса Сергеевна извлекла на свет стодолларовую купюру.

– Ого-го! – Кавалер за рулем взбодрился. – Откуда такие миллионы?

– Квартиру продала.

– И пальто тоже продала?

– Что?

– Голая почему ночью по улице бегаете, интересуюсь.

– Сына отвозила в больницу. Острый аппендицит. «Скорая» приехала, его на носилки, я за ним в чем была. С семи вечера сидела, ждала, чем закончится операция. Слава Богу, все в порядке, все хорошо.

– Вроде нету в этом районе больницы поблизости.

– Как же нету? За теми домами лечебный корпус.

– Так то для «новых русских»!

– Мой сын охранником в банке работает, банк ему все лечение оплачивает.

– Повезло вам.

– Простите, товарищ, может, мы наконец поедем? Я устала смертельно, спать хочу.

– Поехали…

Всю долгую дорогу старичок расписывал Раисе Сергеевне свое справное житье-бытье, прозрачно намекая, что все у него есть (и вот эта машина, и большущая комната в коммуналке, и участок за городом в четыре сотки, и цветной телевизор), все есть, окромя хозяйки. Мелкие несуразности в легенде Раисы Сергеевны о больном сыне, служащем банка, и проданной квартире он пропустил мимо ушей. Уж очень она ему приглянулась как женщина. Раиса Сергеевна молча терпела словоизлияния сексуально озабоченного старца. Лишь однажды его перебила – попросила одолжить валидолу. Старичок охотно одолжил половину упаковки, посетовал, что у него тоже сердечко шалит, и снова пустился в словоблудие. По приезде на место, когда Раиса Сергеевна выходила из машины, дедушка попытался напроситься к ней в гости на чай. Получив от ворот поворот, расстроился, но тут же повеселел, взяв из ее рук сто долларов. На том и расстались.

Раиса Сергеевна дождалась, пока отъедет «Запорожец», в подъезде чужого дома. К многоквартирной девятиэтажке, приютившей Костю и его любовницу, она двинулась только после того, как шум мотора горбатого чуда советской автомобильной промышленности затих далеко вдали. Идти пришлось довольно долго, нужный дом стоял особняком. Зато когда дошла, очень быстро отыскала необходимый подъезд. Над каждым парадным наличествовала табличка с номерами квартир. Сорок седьмая квартира располагалась в подъезде номер два на предпоследнем этаже. К счастью, жильцы второго подъезда легкомысленно позабыли о таких полезных вещах, как домофон или кодовый замок, и она беспрепятственно вошла, щурясь от подслеповатого освещения пахучей, но чистой лестницы.

Жалобно мяукнув, из-под ног ее бросилась мелких размеров трехцветная кошечка. Кошка дорогу перебежала – плохая примета. Хотя нет, трехцветная якобы приносит счастье. Вот и гадай, о чем тебе сигнализирует судьба, устроив встречу с мяукающим бело-черно-рыжим символом. Впрочем, Раиса Сергеевна не верила приметам. Она вообще никому не верила (разве что рыжему военному в далеком прошлом да Косте в прошлом недавнем). Верила Рысь только себе и в себя.

Нестерпимо долго она ждала лифта, потом мучилась в ожидании, пока он доползет до восьмого этажа. В утренней тишине подъезда шум лифта казался соизмеримым со стартовым грохотом ракеты «земля – воздух».

Дверь сорок седьмой квартиры находилась слева от лифта, прямо напротив узкой лесенки, ведущей на последний, девятый этаж.

Она дала два длинных и один короткий звонок. То были их с Костиком условные звонки еще с тех пор, как он начал самостоятельно бегать на улицу, играть во дворе.

Условный тройной звонок Раиса Сергеевна повторила трижды, и все безрезультатно. Лишь когда ее палец в четвертый раз потянулся к кнопке звонка, мигнул дверной глазок.

– Вам кого?

Она узнала нежный Илонин голосок.

– Свекровь свою будущую не узнаешь?

Конечно, девушка ее не узнала. На лестничной площадке темно, в прихожей – это было видно по блеску линзы глазка – свет зажгли. Немудрено, что не узнала.

– Мама?! – Дверь распахнулась чересчур быстро. За порогом рядом с Илоной стоял Костя. Костик. Маленький наивный дурачок. Кто же так двери открывает? А вдруг маму выставили впереди себя бандиты, вдруг это вообще не мама, а женщина с похожим голосом?

– Какой кошмар! – не удержавшись, всплеснула руками Раиса Сергеевна. – Костик, что ты с собой сделал?!

Дуралей Костя попытался изменить внешность. Он подстригся коротко-коротко. Дурашка маленький! Остался столь же узнаваем, но теперь в любом общественном месте станет привлекать к себе внимание неординарной прической. Какой он еще глупышка, ее мальчик!

Что же касается Илоны, то она к изменениям в своей внешности подошла более талантливо – Раиса Сергеевна вынуждена была это признать. Очень умно поступила девушка, как профессионал. Илона покрасила волосы в какой-то на диво блеклый, заурядный цвет (нечто между светло– и темно-каштановым) и тоже подстриглась, но в меру, причем прическа ее обрела нарочито неряшливую форму. Так одна домохозяйка может подстричь другую работницу домашней кухни, желающую сэкономить на парикмахерской. Стригли вроде и старательно, но неумело (стриг, конечно же, Костя). Но девушка Илона владеет парикмахерской, и тех, кто ее ищет, такая, с позволения сказать, прическа непременно собьет с толка. Привыкшие видеть ее всегда ухоженные волосы (и в жизни, и на фотографиях) люди скользнут взглядом по неряшливой стрижке с претензией на аккуратность, а на лицо и вовсе внимания не обратят. Ну, а если обратят? И лицо ее претерпело не менее глобальные изменения, чем прическа. А всего-то смыла дорогую косметику, подмазалась косметикой попроще, подешевле, зато какой эффект! Куда подевалась львица московского полусвета? Исчезла. Растаяла, как Снегурочка. Испарилась бесследно. Перед Раисой Сергеевной стояла вполне заурядная деваха из провинции. Ей еще спортивную сумку через плечо, целлофановый пакет в руки для полноты картины, и ни один прежний знакомый с двух шагов не признает.

Оба, и Костя, и Илона, были почти раздеты. Накинули на стройные тела короткие махровые купальные халаты и пошли открывать. Раиса Сергеевна подняла их с постели, похоже, ее приход прервал плотские утехи молодой пары. Вон у Кости вся шея в кровоподтеках и свежая царапина на плече…

– Мама, как ты нас нашла? – Костя отступил в глубь передней. Раиса Сергеевна заметила у него в руке пистолет с глушителем.

– Чтобы вас найти, мне пришлось убить шестерых… нет, семерых человек.

– Мама, я серьезно…

– И я серьезно.

– Мама, ты не понимаешь…

– Да, я не понимаю! – перебила Раиса Сергеевна сына, не сдержалась, сорвалась на крик. – Я ничего не понимаю! И я хочу, чтобы ты, Костя, все мне объяснил! Хочу услышать от тебя правду, а не сказку про Липу и завистников-сослуживцев! Хочу знать, что ты натворил вместе с этой твоей сучкой с собачьим именем!

– Костя, ты слышал?! – Илона побагровела от злости. – Ты слышал, как она меня обозвала, как она меня оскорбила?

– Заткнись, стерва, когда я с сыном разговариваю! – Раиса Сергеевна шагнула к Илоне, окинула ее нехорошим взглядом. Взглядом гробовщика, снимающего мерку с покойника.

– Константин! Уйми свою мамашу! По какому праву она…

– По праву матери! – Рысь схватила Илону правой рукой за отворот махрового халата, дернула на себя и раскрытой левой ладошкой хлестко ударила ее по носу.

Илона вскрикнула, всплеснула руками. Рысь выпустила из пальцев пушистую ткань халата, освободившейся рукой поймала Илону за кисть и резко выкрутила хрупкое девичье запястье. Илона рухнула на колени, скорчилась у ног Рыси, ее неестественно выкрученная рука торчала вверх, словно воображаемое крыло балерины в финале танца умирающего лебедя. Рысь продолжала жестко фиксировать запястье Костиной любовницы, не давая девушке ни малейшей возможности пошевелиться. Одно неосторожное движение – и рука Илоны сломается, как сухая ветка.

– Мама, что ты делаешь? – воскликнул Костя, одновременно испуганно и удивленно.

– То, что я сделала с этой стервой, сынок, называется «болевая фиксация», – спокойно ответила Рысь, так спокойно и холодно, что у Кости мурашки пробежали по спине. – Я, сыночек, не слишком хорошо умею выполнять болевую фиксацию. Учти, я запросто могу не рассчитать силы и случайно сломать твоей фифочке лапку. Поэтому прошу тебя как можно быстрее рассказать мне всю правду. Говори быстро, на что спровоцировала тебя эта стерва?! Во что она тебя втянула?!

Рысь слегка усилила давление на Илонино запястье. Девушка застонала, еще больше сгорбила спину, выгнула шею. Ее щека легла на грязный пол прихожей, из разбитого носа по верхней губе потекли густые багрово-красные кровяные сгустки. Снизу вверх с пола она смотрела на Костю округлившимися от ужаса и боли глазами.

– Отпусти ее! – Костя поднял пистолет, направил ствол на Раису Сергеевну и прицелился прямо в сердце.

– Неужели ты выстрелишь, Костя? – спросила Раиса Сергеевна своим прежним голосом со знакомыми Костику с детства интонациями. Тон предыдущей тирады, пугающий и чужой, бесследно исчез.

– Отпусти ее!!! – произнес Костя громче и тверже. Его палец на спусковом крючке дрогнул.

И снова она преобразилась на глазах у сына. На этот раз изменился не только голос. Изменилось лицо, сделалось строже и безразличней. Изменилась осанка, расправились плечи, гордо выпрямилась спина, надменно вытянулась шея. Изменился взгляд, зеленые глаза стали бездонно-пустыми, как у змеи.

– Стреляй! – Рысь неожиданно резко крутанула запястье Илоны.

Крик боли любимой девушки ударил по барабанным перепонкам Кости, он зажмурился и заставил себя нажать на курок.

Пистолет почему-то не выстрелил. Незнакомая женщина, которую Костя всего минуту назад называл мамой, отпустила руку Илоны, коротким прыжком приблизилась к нему и сильно ударила кулаком в подбородок. Костя потерял равновесие, стукнулся затылком о стену. Перед глазами запрыгали огненные всполохи, закружились черные снежинки. Константин Николаевич Поваров потерял сознание…

…Костя пришел в себя через пять минут. Он сидел на кухне, на шатком трехногом табурете. Его руки были крепко связаны за спиной полотенцем, ноги привязаны к табуретным ножкам поясом от махрового халата.

– Мама… – Костя моргнул, в глазах у него двоилось, изображение плыло и рябило.

Рысь мерно расхаживала взад-вперед по тесной кухне. Три шага от уголка с раковиной до окна, три шага обратно. Так же бродят по пространству тесной клетки хищники в зоопарке. Без суеты, без спешки. Пружинистые, размеренные шаги сжигают адреналин звериной злобы, не имеющий выхода.

– Мама…

– Давай договоримся, Костя, о наших с тобой новых взаимоотношениях. – Рысь откликнулась на зов сына лишенным какой бы то ни было эмоциональной окраски голосом. – Будем считать, что свою маму, Раису Сергеевну Поварову, ты застрелил шесть с половиной минут тому назад. Нажал на курок, пуля пробила сердце бывшей бухгалтерши, по совместительству портнихи, и она скончалась на месте, царство ей небесное…

– Но это не так!

– Было бы так, если бы ты не забыл снять пистолет с предохранителя, дурачок…

– Мама, я…

– Маму ты застрелил! И хватит об этом… Будем считать, что я родная сестра твоей мамы, сестра-близнец. Притворимся, что я твоя тетя. Мы встретились впервые. Я не питаю к тебе каких бы то ни было особо нежных чувств, но все же я обязана тебя спасти, поскольку такова последняя воля моей сестры-двойника, Раисы Сергеевны.

– Мама, что за бред, я…

– Это не бред, Костя! Я смогу тебя спасти только в том случае, если буду к тебе относиться как к постороннему человеку. Хирург никогда не должен оперировать близкого и любимого родственника. Ради спасения жизни подчас приходится причинять пациенту боль, а испытывать сострадание хорошему хирургу непозволительно… Я тебя спасу, но для этого я должна узнать от тебя всю правду. И прежде всего правду о предательстве собственной матери!

– Мама…

– Обращаясь ко мне, называй меня Рысь, иначе я не стану тебе отвечать.

– Мама, ты сошла с ума!

– Итак, продолжим. Я хочу знать, что…

– Мама!

– Я хочу знать, что ты натворил… Что вы натворили вместе с Илоной…

– Мама! А где Илона? Что с ней?!

– …Что вы натворили вместе с Илоной, и почему на вас объявлена охота…

– Мама, что с Илоной?!! Ответь!

– …Объявлена охота неким Акелой. Еще я хочу знать…

– Рысь!

– Да, Костя, я тебя слушаю.

– Что с Илоной? Где она?!

– Лежит в прихожей, связанная, как и ты. Успокойся, она жива-здорова. Вывих плеча не в счет. Травма пустяковая, кость я вправила, наложила тугую повязку. Послезавтра Илона забудет о том, что у нее болела рука, все пройдет… Если, конечно, она доживет до послезавтра…

– Ты не посмеешь ее тронуть!

– Еще как посмею! Учти, Костя, мне известно множество мелких деталей о твоих похождениях. И если ты не пожелаешь рассказать всей правды, если начнешь врать в ответ на мои вопросы, она пострадает, так и знай!

– Ма… Рысь! Все, что сейчас происходит, – это какое-то сумасшествие, какой-то сон, кошмар… Ведь ты же моя мама!.. Но я не узнаю тебя!

– Нет, Костик, перед тобой не твоя прежняя мама, сошедшая с ума от горя. Нет, ошибаешься. Перед тобой действительно Рысь, существо погибшее, исчезнувшее за восемь месяцев до твоего рождения, женщина, которую ты никогда не знал… Сейчас я тебе это докажу!

Она подошла к кухонному буфету, старинному, допотопному, еле уместившемуся на стандартной кухне между раковиной и плитой. Деревянный резной буфет имел великое множество выдвижных ящичков и ящиков, в одном из них она довольно быстро отыскала несколько отменных кухонных ножей советского производства с массивными ручками и заостренными тяжелыми лезвиями. Придирчиво осмотрев их, Рысь довольно ухмыльнулась и оставила себе два самых острых и колючих.

Зажав в каждой руке по ножу, она повернулась к окну.

– Смотри внимательно, Костя!

Рысь взмахнула руками, оба клинка, пролетев чуть более полутора метров, одновременно воткнулись в параллельные, крашенные белой масляной краской деревянные планки прямоугольника оконной рамы. Один из ножей вошел в раму плотно и глубоко, сантиметров на пять. Другой воткнулся менее удачно и, влекомый тяжелой рукояткой, свалился на подоконник.

– Видишь, Костя? Раиса Сергеевна умела шить. Рысь умеет убивать… Раньше делала это лучше, но и сейчас еще кое-что могу…

Раньше она и правда метала ножи значительно лучше. Однажды они с Сашкой Полтораком устроили «ковбойскую дуэль». Рысь стояла напротив Сашки с двумя ножами в специальных «заплечных» ножнах. Полторак вооружился автоматом. У каждого за спиной разместилась мишень. По сигналу Рыжего соперники атаковали друг друга (не в прямом, конечно, смысле «атаковали соперника»), и побеждал тот, кто быстрее поразит мишень за спиной противоборствующей стороны. Ее нож вошел «в яблочко» раньше, чем Сашка успел вскинуть автомат и нажать на курок. В ту пору она «болела» ножами. Расхаживала, бывало, по территории части аж с восемью клинками: два за плечами, два прикреплены к предплечьям, пара на поясе и еще одна – за голенищами сапог. Позже Рыжий запретил ей «контриться» на одном виде оружия, и о клинках на время пришлось забыть.

Она подошла к кухонному столику. Костя испуганно отшатнулся, когда она оказалась рядом, настолько рядом, что он ощутил знакомый мамин запах, такой привычный и родной…

На столе лежал «вальтер», из этого пистолета Костя в нее стрелял. Рысь взяла пистолет в руки и в считанные секунды произвела полную разборку оружия. «Вальтер» разлетелся в ее руках на составные части, как будто никогда и не был монолитом отлично пригнанных одна к другой деталей.

Сборку оружия Рысь произвела еще быстрее. Сняла пистолет с предохранителя, дослала патрон…

– Понял, Костя? Раиса Сергеевна знала все премудрости дебета-кредита. А Рысь знает и понимает оружие… Она слишком долго пребывала в спячке, потеряла многие навыки, но все же осталась профессионалом. Самоуверенность любителя – предмет зависти профессионалов. Тебя, Костик, сгубила как раз самоуверенность. Давай, мальчик, рассказывай, во что вы вляпались. Всю правду, какой бы горькой она ни была, говори, я слушаю…

Костя говорил будто во сне. Его глаза отказывались верить только что увиденному, мозг пытался и не мог найти объяснение сему фантастическому перевоплощению. Невероятно, парадоксально, но он вдруг всерьез начал подозревать, что повествует о своих свершившихся и несвершившихся планах вовсе не родной матери, пусть даже очень изменившейся, а какой-то чужой женщине, странным образом сумевшей принять обличье мамы – ласковой, нежной, заботливой хлопотуньи Раисы Сергеевны.

Рысь слушала молодого человека внимательно, временами прерывала его рассказ, уточняла детали, порой совершенно, как ему казалось, незначительные. Математику безразлично, каким шрифтом записаны формулы. Рысь, подобно математику, не обращала внимания на внутренние причины, на мотивацию Костиных поступков. Она хотела полностью осознать ситуацию и найти выход из создавшегося положения. Перед ней стояла одна-единственная задача – спасти сына, пусть ценой своей жизни, но спасти этого негодяя.

Да, Костя, сын, оказался негодяем. Слепая материнская любовь затмевала ее разум. Раиса Сергеевна отказывалась видеть очевидные вещи. Но Рысь сейчас воспринимала Костю с холодным равнодушием постороннего человека и вынуждена была констатировать – перед ней подонок.

Какой странной и сюрреалистичной была эта сцена – разговор матери и сына на чужой кухне! Он не узнавал свою мать, она… она узнавала истинное лицо своего сына…

В конечном итоге план Костиной аферы пошел вкривь и вкось именно потому, что он вырос негодяем, а значит, в конечном итоге, в гибели ученых из пресловутой лаборатории, в страданиях ни в чем не повинного Вити Скворцова виновата Раиса Сергеевна, мать мерзавца. Души бандитов и киллера также на ее совести, но их Рыси не было жалко, ибо, как гласит незамысловатая русская пословица, «назвался груздем, полезай в кузов» – взял в руки оружие – пиши завещание…

– …У нас с Илоной был план, как выехать с деньгами в Америку. Случай кинуть Евграфова на бабки представился случайно. Я все время ждал подходящего момента и знал, что он может наступить завтра, а может, и через месяц. Поэтому мы с Илоной продумали наши дальнейшие действия в черновом варианте. Сначала мы хотели исчезнуть, пару дней отсидеться в этой квартире. Эту квартиру, по всем нашим расчетам, никто не мог отыскать, потому что…

– Хватит, Костя. Достаточно. Я все поняла.

Во рту у Кости пересохло, но он не решался попросить воды.

Рысь остановилась у окна. Задумалась. Ветер щедрой, невидимой рукой бросал в стекло хлопья мокрого снега. Убери стекло, и в несколько секунд промокнешь и продрогнешь. Прозрачное, почти что невидимое стекло спасает от ненастья. Как часто мы забываем тех, кто нас защищает от невзгод, и они всплывают в памяти лишь тогда, когда хрупкая защита с треском рушится…

– Я вижу только один способ тебя спасти, Костя, – заговорила Рысь монотонным, скучным голосом тюремного надзирателя. – Ты дезинформировал Евграфова, когда взял его деньги, да?

– Да, я позвонил ему и сказал, что за мной «хвост», что меня преследует человек Шопова. Я особо не рассчитывал, что он мне поверит, хотел…

– Нужно сделать так, чтобы он тебе поверил! Где деньги?

– Какие деньги?

– Три миллиона долларов. Где деньги Евграфова?

– Здесь, в комнате. Мы спрятали «дипломат» под диваном.

– Спрятали, говоришь… – Рысь улыбнулась уголками губ. А глаза ее по-прежнему излучали холод. – Нужно сделать так, чтобы трупы Акелы и его людей нашли здесь, в квартире, а рядом отыскали «дипломат» с деньгами…

– Но… мама!.. – Как бы ни был напуган и обескуражен Костик превращением своей матери в страшную женщину по имени Рысь, мысль расстаться с деньгами повергла его в шок. – Мама, я не…

– Ты не знаешь, что убиты трое ученых и двое людей Акелы! Ты пропустил мимо ушей мое признание в убийстве еще нескольких человек! Все пошло не так, как ты планировал, Костя! Кража трех миллионов повлекла за собой смерть ни в чем не повинных людей и гибель матерых бандитов. На жену Евграфова совершено покушение, застрелены охранники. Это покушение Евграфов также запишет на твой счет! Тебя будут искать уже не как простого афериста, а как особо опасного организатора серии жестоких убийств, и никто из охотников не станет особо усердствовать, чтобы взять тебя непременно живым…

– Я ничего не понимаю. Ты говоришь правду или…

– К сожалению, правду! Похититель трех миллионов – живой труп, он обречен. Чтобы спасти тебя, я сделаю так, что в роли похитителя выступит Акела, сработаю на твою же дезу Евграфову. Я останусь в квартире, дождусь Акелы, убью его, перебью его людей и уйду, бросив двери нараспашку. При этом, конечно, и я могу погибнуть. Печально, но факт. За все приходится расплачиваться в этой жизни. За саму жизнь, за глупость, за любовь…

– А я? А Илона? Ты не убьешь ее?

– Нет, хотя стоило бы. Если я ее убью, ты можешь наделать глупостей. Тебе же сегодня нужно быть особенно умным и внимательным. Ты сейчас отсюда уйдешь… вы вдвоем сейчас отсюда уйдете и…

– Погоди, я не понял, откуда у тебя такая уверенность, что Акела отыщет эту квартиру?

– Долго объяснять… Вижу, ты немного успокоился, узнав, что я подарю Илоне жизнь. Плохо, Костя! Ты не должен успокаиваться, пока не разыщешь своего отца.

– Отца?!

– Отца. Он не знает о твоем существовании. Когда-то давно Рысь любила молоденького лейтенанта. Потом Рысь погибла, и в ее теле жила Раиса Сергеевна Поварова. Совершенно другой человек. С иными привычками и системой ценностей. У Раисы Сергеевны родился сын Костя. А совсем недавно Раиса Сергеевна смотрела «Сегодня» по НТВ и вдруг увидела того человека, которого любила Рысь. Лейтенант стал генералом. Прошел Афган, Закавказье, Чечню. Его показали мельком, в связи с антитеррористической операцией в Шереметьева. Помнишь, как два месяца назад какие-то психи захватили очередной самолет?

– Смутно, но что-то припоминаю…

– Ну так вот, Костя, пассажиров того самолета освобождал твой отец, Саша… Александр Андреевич Полторак.

– Я слышал о нем и раньше! – Костя совершенно неожиданно, не к месту, повеселел. – Крутой мэн, шишка! В Кремль как к себе домой ходит.

Рысь с грустью смотрела на ожившее, растянувшееся в улыбке лицо сына. Константин Николаевич Поваров за долю секунды просчитал в уме все возможные выгоды от родства с генералом.

– Не обольщайся, Костя. Твой отец, в отличие от твоей мамы, воспримет тебя таким, каков ты есть на самом деле. Но отказать тебе в помощи он не сможет. Ты сумеешь разыскать Александра Андреича? Его адрес мне неизвестен…

– Конечно, сумею! Какие проблемы… – Костя не обратил внимания на последние слова Рыси. Мысленно он уже общался с орденоносным папой. Три миллиона как-то сами собой были тут же забыты. Родство с генералом Полтораком стоило дороже трех миллионов. Какие открывались перспективы! О том, что Рысь ради его спасения приносит себя в жертву, он даже и не подумал…

– Чтобы отец смог тебе помочь, ты обязан рассказать ему все, всю правду, как и мне сейчас. Отрабатывая легенду «Костя Поваров – жертва, Акела – злодей», он должен владеть всей информацией в полном объеме… Он придумает, как быть, что делать, если супруга Евграфова внезапно выйдет из комы… Хотя… чего тут думать? Покушение на нее тоже придется повесить на Акелу. И то, что повлекло за собою кому, и сегодняшнее ночное покушение заодно…Ты понял, что обязан рассказать ему всю правду?

– Да-да, конечно…

«Наивная сволочь, – думала Рысь. – Надеется обмануть, обвести вокруг пальца Сашу Полторака. Ему достаточно произнести ключевое слово «Рысь», остальное Саша узнает быстро. Не буду предупреждать Костю о Сашиных талантах и возможностях. Пусть врет отцу – так Саша скорее поймет, что у него за сын. Трезвый мужской ум и твердая рука – последняя надежда на перевоспитание негодяя, на его, как у нас говорили, перековку. Конечно же, Саша, мой Сашка, сделает все, что сможет, спасет Костино тело от смерти и попробует вылечить искалеченную душу, если я погибну… Дурачок, Костик, я ведь сказала тебе русским языком: «Я могу погибнуть». Но я постараюсь выжить. И первое, что я сделаю, если уцелею после устранения Акелы, – брошусь тебя догонять. Саша поймет и простит мое внезапное воскрешение, и вряд ли кто-нибудь, кроме него, узнает во мне подорвавшуюся на мине Рысь».

Зазвонил телефон.

Рысь встрепенулась, бегом покинула кухню, промчалась мимо связанной, с кляпом во рту Илоны в прихожей, вбежала в комнату.

Радиотелефон надрывался третьим звонком, когда она добралась до тумбочки подле разобранной двуспальной кровати. Бросив мимоходом полный презрения брезгливый взгляд на мятые простыни ложа страсти, Рысь схватила черную телефонную трубку с короткой антенной и выбежала в прихожую.

– Ответишь на звонок спокойно, как ни в чем не бывало! – Она вытащила кляп (смятый носовой платок, что отыскался в кармане халата Илоны) изо рта девушки. – Лишнее слово, всхлипывания, истерика, любая оплошность с твоей стороны будут мною жестоко наказаны. Поняла?

Илона часто и мелко закивала. Ее рука, та, что не пострадала, была отведена за спину и привязана поясом от халата к голым лодыжкам. Травмированная конечность безвольно и бесполезно болталась вдоль тела.

Рысь надавила на кнопку, откинулась плоская крышечка с мембраной микрофона. Звонки прекратились. Рысь поднесла трубку к уху Илоны.

– Аллоу… – Илона сумела произнести свое фирменное приветствие с присущим ей кокетством. – Да, я. Узнала. Привет, Варька… Что?.. Очень интересно!.. Слушаю, рассказывай…

Рысь нагнулась к Илоне, чуть отстранила трубку от ее уха и прижалась щекой к холодной пластмассе. Теперь они обе слушали рассказ ведьмы о визите к ней «двух жлобов странного вида».

– Быстро закончи разговор! – распорядилась шепотом Рысь. – Поторопись, если хочешь жить!

– Аллоу, Варька. Извини, но я мокрая, выскочила из душа. Сейчас вытрусь и перезвоню. О'кей?

Рысь захлопнула крышечку с мембраной, прервала беседу.

– Умоляю, не трогайте меня! Умоляю вас, отпустите, развяжите меня!

Пару секунд назад Илона болтала по телефону беззаботной воркующей птичкой, но притворство далось ей нелегко. По лицу ее текли слезы, и вряд ли до нее дошел смысл услышанного. На протяжении всего разговора она глаз не спускала со страшной женщины, матери своего жениха, которую до сегодняшнего рокового дня держала за полную дуру, не испытывая к Раисе Сергеевне никаких чувств, кроме разве что высокомерной снисходительности.

Сейчас она ее боялась. Трепетала перед ней, готова была на все, только бы никогда больше не видеть этой женщины в гневе.

– Успокойся, девочка. – Рысь ловко распустила узлы Илониных пут. – Вставай и одевайся. Через пять минут вы с Костей должны уйти. В темпе!

– А вы?

– Боишься, что и я с вами? Не бойся, я останусь.

Что? Зачем? Почему? В красивой головке Илоны не возникло ни единого вопроса. Главное – уйти прочь, подальше от этой рыжеволосой фурии с хищными зелеными глазами, о чем еще можно мечтать?!

Рысь вернулась на кухню и, развязывая Костю, коротко сообщила ему, что ждет в гости головорезов Акелы не позднее чем через полчаса-час. Костя понятливо кивнул. Его теперь всего, целиком поглощали исключительно перспективы предстоящей встречи с папочкой. О трех миллионах он больше не думал. Ну, пролетел с тремя «лимонами», вляпался по самые гланды, так что же теперь, вешаться, что ли? Он никогда не понимал самоубийц…

Пока молодые люди одевались и готовились к бегству, Рысь проверила, действительно ли «дипломат» с деньгами спрятан под диваном. Кейс оказался на месте. Она щелкнула замками, убедилась – деньги наличествуют. Задвинув «дипломат» назад, она еще раз разобрала и собрала «вальтер». Состояние оружия ее вполне удовлетворило.

Трое в чужой квартире сосуществовали сейчас, как незнакомые пассажиры поезда, случайно попавшие в одно купе.

Юноша и девушка собираются, им пора выходить, кондуктор объявил о прибытии на нужную станцию. Зрелая, симпатичная, сурово-деловитая женщина украдкой бросает взгляды на молодых попутчиков и сосредоточенно занимается своими делами. Все трое стеснены обществом друг друга и тяготятся последними минутами перед расставанием. Быть может, навсегда…

– Мы пошли? – Костя задержался у порога, исподлобья взглянул на мать, устало прислонившуюся к стене в прихожей.

– Идем быстрее, – прошептала Илона, автоматически потянулась больной рукой к дверному замку и тихо вскрикнула от боли.

– Идите, – разрешила Рысь. – На всякий случай какое-то время погуляйте пешком. А потом постарайтесь пользоваться только общественным транспортом и не ленитесь почаще менять средства передвижения. Звонки делайте только из уличных автоматов и разговаривайте не больше минуты. Не знаю, как ты, Костя, собираешься искать адрес отца, но помощь друзей и знакомых исключена. Никаких старых контактов. Представьте, что вы первый раз очутились в незнакомом враждебном городе, и ведите себя соответственно. Ясно?

– Ясно.

– Тогда счастливо. Привет отцу от меня передай, не забудь.

Костя открыл дверь, Илона пулей вылетела на лестничную площадку. Загудел лифт, девушка громко ойкнула. Опять забыла про травму руки, нажала кнопку вызова и поплатилась за это невинное движение болевой атакой в плечо.

– Очень больно, Илона? – Костя повернулся спиной к Раисе Сергеевне и поспешил к любимой девушке, оставив дверь нараспашку. – Очень больно? Как тебе помочь? Скажи, я все сделаю…

Раиса Сергеевна закрыла дверь. Не было сил слушать далее Костины причитания. Ее сын – циничный мерзавец, но эта девица – его ахиллесова пята. Ради нее он готов на все, ей в угоду он станет еще более циничным, он и так уже предал ради нее родную мать. Сделал выбор.

Раиса Сергеевна припала щекой к холодному дерматину входной двери и разрыдалась. Она плакала беззвучно и самозабвенно. Так плачут на похоронах, понимая, что слезами горю не поможешь, что нельзя ничего изменить, никого вернуть. Слезы отчаянного бессилия – самые горькие слезы.

Раскаленной иголкой кольнуло в сердце. Рысь не сдержала стона.

Нет! Так дело не пойдет! Сентиментальной, разбитой горем мамаше не удастся спасти сыночка-мерзавца от верной гибели. Пока жив Акела, пока Евграфов винит Костю во всех смертных грехах (и заслуженно винит!), она обязана оставаться Рысью, хладнокровной боевой машиной. И она спасет сына Раисы Сергеевны во что бы то ни стало! Вопреки всему, наперекор больному, истерзанному материнскому сердцу!

Она тряхнула рыжей головой, стиснула зубы и пружинистым шагом прошла на кухню. Прежде чем сражаться с внешним врагом, необходимо отладить все механизмы боевой машины. И, самое главное, сделать так, чтобы хоть часов на восемь-двенадцать забыть о слабостях насоса для перекачки крови, именуемого сердцем.

В ящиках старинного кухонного буфета она приметила, когда искала ножи, битком набитую лекарствами коробку.

Рысь запустила пальцы в ворох разноцветных упаковок. В частях, где она служила, занятия по фармакологии проводились регулярно. Тогда еще Рысь вникла в биохимию действия препаратов. В принципе, на гражданке она с успехом смогла бы работать прозектором, составлять лекарства из химических и биологических компонентов.

На приготовление средства, стимулирующего работу сердца, а заодно и функционирование всех остальных жизненно важных органов, ушло около получаса. Кое-какие лекарства пришлось растворять в воде, затем кипятить воду и дожидаться, пока кипяток остынет. Зато коктейль из доброго десятка ингредиентов подействовал практически мгновенно – на свою удачу, она отыскала среди лекарств одноразовый шприц и впрыснула стимулятор в вену. Только сейчас она вспомнила, что со вчерашнего утра не ела. И от души этому порадовалась: будоражить составленным ею стимулятором организм лучше всего на пустой желудок. Конечно, потом, через много часов, когда действие лекарств закончится, за вмешательство в естественные процессы организма придется расплачиваться. Но… кто знает, наступит ли для нее это «потом»? А удастся выжить и добраться до Полторака – он поможет. Военные медики умеют нивелировать побочные эффекты и не таких стимулирующих средств.

На лестничной площадке загудели-затрещали двери лифта. Кто-то поднялся на восьмой, и этот кто-то не спешил звякать ключами, открывать соседние двери. Осторожно ступая по скрипучим половицам, она вышла в прихожую, подошла к двери, заглянула в глазок и увидела знакомую физиономию Ястреба. Ей показалось, что и он ее увидел, разглядел сквозь выпуклое стекло глазка женщину с пистолетом, но, конечно, то была иллюзия. Ничего он не видел и, что естественно, не слышал, хоть и прикладывался ухом к замочной скважине.

«Дилетант! – подумала Рысь, когда за Ястребом закрылись створки лифта и кабина отправилась вниз. – Поднялся бы по лестнице на цыпочках, я бы вполне могла его проморгать, а приезжать на лифте – все равно что громогласно объявлять о своем визите. Приперся один дилетант, жди остальных. Поди ж ты, учинят штурм, идиоты! Милости просим, у меня для вас в качестве угощения приготовлена полная обойма свинцовых конфеток, кушайте на здоровье!»

Ждать пришлось недолго. Вскоре послышался шум на лестнице. Гангстеры поднимались пешком. Раньше нужно было ножками топать, и топать не так, а тихонечко! Глазок некто залепил, должно быть, жевательной резинкой или пластилином. Кто? Какая разница! Она стояла в глубине прихожей, прямо напротив входной двери, изготовившись к стрельбе. Ждала. Когда лифт загудел, Рысь поняла – «мясо» выдвигалось на позиции двумя группами, дабы не «светиться» всей толпой на случай нечаянной встречи с жильцами дома. Наивная до смешного стратегия – штамп из голливудских боевиков-киносказок.

За дверью слышались шепот и возня. Звякнул дверной замок. С секунды на секунду начнется.

Она затаила дыхание, расслабила плечи, пристроила подушечку указательного пальца на самом кончике металлической загогулины спускового крючка.

Началось! Глухой хлопок, всполох пламени, и колесико дверного замочка рассыпалось на мелкие кусочки. Удар, дверь распахивается настежь. На пороге балансирует Скворцов, силится не упасть, удерживаясь на ногах.

Она ожидала увидеть Акелу, Ястреба, Кречета, какого-нибудь вовсе незнакомого здоровяка в длиннополом гангстерском пальто, кого угодно, только не Витю!

А он ее не видит и не замечает. В прихожей темно. Она предусмотрительно закрыла двери в комнаты и в кухню.

Сказать, что она разгадала их замысел в считанные секунды, что мгновенно поняла, какую роль противник отвел Скворцову, – значит, ничего не сказать. Она не разгадала и не поняла ход противоборствующей стороны. Она его считала, как японец иероглиф. Быстрее, чем за секунду, практически синхронно. Нельзя описать ее реакцию словечком «мгновенно», ибо оно производное от слова «мгновение»! Мгновения не прошло после появления в дверном проеме Скворцова, как Рысь нажала на курок. Сзади, за спиной Виктора, на бетонный грязный пол лестничной площадки упал раненый Ястреб. Пуля попала ему в руку – в единственную цель на теле Ястреба, доступную Рыси в обход живого щита. Попала удачно. В локоть, в кость, задела нервный узел. От болевого шока Ястреб сразу же потерял сознание.

Пока он падал, нарисовалась вторая мишень: Кречет метнулся из-за прикрытия дверного косяка под прикрытие живого щита по имени Виктор. Он двигался быстро, только пуля – быстрее. Рысь сумела поразить Кречета в корпус, попала в живот, свинец прошил плоть, едва не задев ребра. Тяжелое ранение, смертельное, но в пылу схватки почти что не ощутимое. Боец обречен, но боеспособен.

Кречет выстрелил, припав грудью к спине Скворцова и подняв вооруженную руку над его плечом.

Полицейским, основным потребителям резиновых пуль, запрещено стрелять «мягкими» боеприпасами: первое – в живот, второе – в голову, третье – с близкого расстояния, ибо резиновая пуля не предназначена для убийства, но, попав в живот или в голову, выпущенная с близкого расстояния, она может стать причиной смерти.

Резиновая пуля попала в голову Рыси с расстояния меньше двух метров. Чудо, что она осталась жива, и закономерно, что она лишилась чувств, не успев осознать своего поражения.

Слишком долго жила Рысь в образе советской бухгалтерши Раисы Сергеевны. Не смогла бы Раиса Сергеевна утопить слепого котенка, не смогла и Рысь выстрелить в Скворцова, подсознание не позволило смести беглым огнем человека, безвинно попавшего в переплет по вине ее сына. И по ее вине, вине матери, проглядевшей в Костике-малыше подрастающего негодяя.

Огневой контакт на сверхмалой дистанции длился ровно четыре секунды, если принять за точку отсчета время взрыва дверного замка. Виктор ни черта не успел понять, осознать, осмыслить.

– Скворцов, жив? – Акела так же, как и Виктор, мало чего понял, но он знал: главное сейчас – как можно скорее уйти, убежать, скрыться! Не ровен час, кто-нибудь из бдительных соседей сообщит в ментуру, дескать, у нас в парадном стреляют, а то и просто выскочит на лестницу из любопытства. Ладно бы обошлась перестрелка без жертв – шума Акела не боялся, и соседей успокоить легко, да и с милицией всегда можно договориться, но под ногами лежит подстреленный Ястреб, а раненый Кречет схватился за живот.

– Скворцов! Ты живой?!

– Жив…

– Хватай Ястреба, волоки вниз в машину! В мою, на, держи… – Он выхватил из кармана ключи, сунул их в руку Виктору. – Торопись, мать твою! Быстрее!!!

Он сбросил с плеча балласт – спортивную сумку с бандитскими причиндалами, вбежал в темную прихожую, склонился над телом Рыси.

– Ешкин кот, Раиса Сергеевна! Кречет, ты как? Крепко зацепило?

– Вроде покамест на ногах стою…

– Сможешь ее до тачки оттабанить?

– Попробую…

Держась рукой за бок, Кречет вошел вслед за Акелой в прихожую. Акела тем временем уже был в комнате, большей из комнат двухкомнатной квартиры.

Только ворвавшись в комнату, Акела понял – он совершил глупость. Тут его могла ждать еще одна засада. Он схватился за пистолетную рукоятку обеими руками, готовый ответить огнем на огонь, встал в стойку, которой научился у инструктора по стрельбе в элитном тире для «новых русских», но сообразил, что снова валяет дурака. Была б засада – его пристрелили бы сразу, на пороге. А ведь квартира-то двухкомнатная! И еще кухня есть, ванная, туалет – есть еще где спрятаться. Надо бы, по уму, в первую очередь осмотреть все быстро, но осторожно, проверить все закоулки и только тогда… Взгляд упал на «дипломат» под диваном. Готовясь к операции, Рысь позаботилась, чтобы чемоданчик с деньгами бросался в глаза, облегчала задачу, как она рассчитывала, ментам, которые прибудут на место гибели Акелы. А получилось – упростила жизнь несостоявшемуся покойнику. Все рассуждения, что и в каком порядке надо делать «по уму», улетучились из головы Акелы легким весенним ветерком. Опрокинув стул и перевернув мимоходом журнальный столик, он устремился к вожделенному «дипломату». Пал на колени подле дивана, вытащил приятно тяжеленький чемоданчик из-под его ножек, открыл. Тридцать тысяч растиражированных портретов мистера Франклина дожидались Акелу в аккуратно сложенных пачках. Они улыбались Шопову улыбкой Моны Лизы. И неуловимой улыбкой богини удачи Фортуны!

Акела захлопнул «дипломат», брякнули, закрывшись, замки. Подхватив под мышку свое сокровище, он поспешил на выход, но все-таки пересилил себя и потратил секунд сорок на беглый осмотр квартиры. Она была пуста. Акела оказался на лестничной площадке как раз в тот момент, когда Кречет волоком втаскивал в кабину лифта бесчувственную Раису Сергеевну. Он помог Кречету, подобрал и закинул на плечо валявшуюся на лестничной площадке спортивную сумку, вошел в тесную кабину и надавил пальцем кнопку первого этажа.

– Кречет, ты не поверишь, я нашел деньги!

– Ништяк, – вяло улыбнулся Кречет.

– Ты чего, Кречет? Рана болит?

– Заболела, зараза. Поначалу вообще не чувствовал, и вот вдруг резануло…

– Крови вроде немного, обойдется.

Кречет бережно провел ладонью по скромных размеров темному влажному пятну вокруг круглой дырочки в толстой ткани модного пальто. Ладонь окрасилась в бледно-розовый цвет.

– Действительно, крови немного. Чего ж так болит-то, зараза!

– Соберись, Кречет, приехали. Последний рывок!

Двери лифта с ленцой расступились. Акела присел на корточки, обхватил за поясницу поникшее тело Раисы Сергеевны.

– Пошли, Кречет, немного еще потерпи.

Женщину пришлось нести. Причем одному Акеле. Кречету с каждой секундой становилось все хуже и хуже. Нести чье-то расслабленное тело всегда тяжело, а тут еще и вторая рука занята «дипломатом» с деньгами. И сумка болтается на плече, бьет по спине. И пистолет в кармане неприятно уперся стволом в ногу.

На выходе из подъезда перегруженный Акела и бледный, пошатывающийся Кречет столкнулись нос к носу со спешащим то ли в гости, то ли домой гражданином. Акела изловчился, ногой открыл дверь, и тут же с улицы в тепло подъезда ввалился изрядно подвыпивший гражданин.

– Дай пройти! – взревел Акела.

– Пож-жа-луйста… прроходи-те. – Гражданин вжался спиной в стенку, пьяно икнул и изрек вдогонку живописной троице: – Во нажрались реб-бята. Одного во как шатает, тетка воо-още в хлам, а моя мне в-все: «Ты – алкоголик, беерри с людей прример!» Вот ведь приличные по одеже л-люди, а я р-рядом с ними – эт-талон т-тррезвости!

В общем, Акела вместе со слабеющим Кречетом и полумертвой Раисой Сергеевной добрался до своего автомобиля никем практически не замеченный. Выпивший гражданин не в счет, через пять минут он и не вспомнит о нечаянной встрече.

Со времени первого выстрела до того, как все участники перестрелки, живые и полуживые, очутились в машине, прошло всего-навсего неполных десять минут. Между тем Акеле казалось, что он успел прожить за эти жалкие четыреста восемьдесят секунд целую жизнь со своими взлетами и падениями, тревогами и загадками, удачами и неудачами, и, черт побери, несмотря ни на что – жизнь удалась!

– Живем, Кречет! Бабки в кармане, обошлись без зрителей, а что до раны твоей и Ястреба – вылечим! – Акела в водительском кресле развернулся к пассажирам на заднем сиденье. – Витя, где ключи?

– Вот… – Скворцов протянул ему ключи с изящным брелоком. Он сидел посередине кожаного диванчика, с обеих сторон его стесняли два полумертвых тела. Слева полулежал раненый Ястреб. Бледное лицо его уткнулось Виктору в колени, кровоточащая рука болталась плетью. Справа, уронив голову ему на плечо, сидела Раиса Сергеевна, застыв в том положении, в котором оказалась после того, как Акела впихнул ее в машину. Глаза закрыты, нижняя челюсть отвисла, волосы растрепаны. Она тихо стонала, будто ей снился ужасный сон.

– Кречет, чего молчишь? – Акела завел мотор, плавно двинул автомобиль с места. – Совсем худо?

Кречет устроился в кресле рядом с Акелой. Бледный, синюшный цвет лица, капельки пота на лбу, широко раскрытые глаза красноречиво свидетельствовали – он умирает.

– Кречет, скажи чего-нибудь.

– Мою долю денег передай маме моей… – прошептал Кречет. – Она живет в Черноголовке, улица Ленина, дом пять, квартира…

Он не успел назвать номер квартиры, где коротала век его матушка.

Акела прибавил скорость. Автомобиль тряхануло на очередной колдобине. Голова Кречета упала на грудь, плечи обмякли.

Продолжая одной рукой управлять машиной, Акела достал мобильник, ловко отстучал одним пальцем номер, прижал трубку к уху.

– Але, Коршун?.. Встреча возле ведьминой избушки отменяется! Рули на кладбище… Капусту нашли, на хате взяли. Потом все подробно расскажу… Почему на кладбище? Кречет помер… об остальных пока не скажу… Зацепило Кречета, подозреваю, порвало пулей подвздошную вену. Так бывает, когда рвется какой-нибудь крупный сосуд внутри организма – наружу крови мало течет, и поначалу раненый боли не чувствует. А потом… До машины он сам дошел, сам в кресло сел… Мне про такие случаи в детстве один фронтовик рассказывал… Ястреб? Жив. Ему локоть раздробило, Ястреб в отключке… Ну все, пока, встретимся на кладбище.

Переговорив с Коршуном, Акела незамедлительно набрал еще один номер.

– Але, Сокол?.. Да, я, Акела. Отбой воздушной тревоги! Сворачивай сети, деньги у меня!.. Нет, Костю с Илоной я не видал, и они меня тоже не видели… Костя? А черт с ними! Что искали – я нашел, пора рвать когти… Ага, кроме нас, никто, ни одна живая душа про нашу удачу не знает… Что? Надо ли убраться в квартире?.. Вроде мы особо не наследили. Ястреб кровью пол перед дверью заляпал, и с Кречета могло пару капель натечь. Шуму было много, а в остальном вроде все нормалек… Хотя погоди-ка, одна проблема осталась по твоему профилю! Тачку Ястреба у подъезда пришлось бросить… Нет, встретимся на кладбище, объясню… Ну а где еще встречаться-то?.. Ага, он со мной, сзади сидит. Дошло?.. Наконец-то!.. Значится, лайбу Ястреба заберешь и гонишь на кладбище, да?.. Ну смотри, тебе виднее, я бы не рисковал в квартиру соваться, а ты поступай, как считаешь нужным, в этом я тебе не советчик. Уборка – твоя проблема в нашем общем деле. Жду тебя на кладбище, пока!

Сокол и двое его подручных (Гриф и Ворон) выполняли функцию могильщиков. Они лучше других подчиненных Акелы умели незаметно вывезти мертвую человеческую плоть, результат работы киллеров, за пределы обитаемых территорий и сделать так, чтобы никто и никогда больше не нашел бренные останки источников проблем хозяина. А иногда и его сподвижников. Помимо вывоза мертвечины, ребята Сокола умели заметать следы, оставлять следователям ложные улики, морочить головы конкурентам-бандитам.

Уборка – дело опасное и сложное. Киллеру проще – выполнил заказ и ушел налегке. Уборщик похож на контрабандиста, преодолевающего бесконечно широкую контрольно-следовую полосу. Он постоянно под прицелом тысячи глаз возможных свидетелей, он, как сапер, вынужден ежесекундно рисковать и не имеет права на ошибку…

– Что такое «кладбище»? – спросил Скворцов с заднего сиденья.

– Место, где зарывают в землю покойников, – ухмыльнувшись, ответил Акела. – Кречету в морг нельзя, придется ему покоиться на безымянной поляне в ближнем Подмосковье.

– Ты знал, что он умрет?

– Знал.

– Знал и разговаривал с ним, как будто…

– А как еще с ним можно было разговаривать, а? Думаешь, лучше было бы сказать: «Твое дело хана, братишка»?

Воцарилась гробовая тишина. Ее опять нарушил Скворцов, чуть слышно спросив:

– Акела, ты меня убьешь?

– С чего ты взял?

– Я свидетель, я лишний…

– Витек, ты чего, меня за последнюю сволочь держишь? Ты же помог норку Илонину отыскать! А в норке я нашел денежки, много денежек. Ты помог Ястреба раненого до машины донести…

– А что мне оставалось делать? Орать? Звать на помощь соседей? Ты бы пришиб меня на месте!

– Точно, заори ты вдруг на лестнице, я бы тебя пришиб, но ты же не заорал, ведь так?

– Сам не пойму, почему…

– Потому, Витя, что вчера ты убил человека, а сегодня участвовал в вооруженном конфликте. В ментуру тебе, Витек, ну никак нельзя! Ты небось сейчас считаешь себя обреченным, считаешь, что я приговорил тебя к смерти, да?

– Да, Акела, я…

– Молчи, не перебивай, дай закончить. Считаешь себя без пяти минут покойником. Думаешь, я этого не понимаю? Думаешь, я совсем дурак? Нет, Витька! Я все понимаю. Человеку в твоем положении терять нечего. Ты сейчас готов на любой риск, и, ей-Богу, я тебя боюсь. Так что давай, Витя, разойдемся по-хорошему.

– Это как, «по-хорошему»?

– Будь другом, сослужи мне последнюю службу – наложи жгут Ястребу на плечо и перебинтуй рану. Бинт и вату я тебе дам, у меня есть под рукой отменная аптечка.

– А потом?

– Потом? Потом я дам тебе наручники, и ты наденешь их Раисе Сергеевне. Я хочу, чтобы ты сковал ей руки за спиной, пока она не пришла в себя. И еще я хочу, чтобы ты на всякий случай связал ей ноги. К примеру, тем же бинтом, что останется после перевязки Ястреба.

– Зачем?

– Смешной ты, Витя! Она ж в тебя стреляла, забыл, да? Она ж Кречета сделала и Ястребу крыло подбила! Вот только почему она стреляла и как очутилась в Илониной норе, пожалуйста, не спрашивай. Сам не пойму. Придет в себя, может, и расскажет. Я просто сгораю от любопытства, так хочется ее послушать… А ты, Витек, никогда не услышишь правды о Раисе Сергеевне. И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что, как только ты выполнишь две мои последние просьбы, я остановлю машину и высажу тебя, понял?

– Но…

– Не веришь? Глянь-ка, Витя…

Акела подцепил одним пальцем за пластмассовую ручку «дипломат», лежащий на коленях остывающего Кречета, и перебросил его на заднее сиденье.

– Поймал? Открой крышку, глянь, что внутри. Открыл? Ну и как тебе зрелище?

Виктор никогда не видел так близко такое количество денег. Больше всего его поразил запах. Поговорку «деньги не пахнут», наверное, придумали малообеспеченные люди, каковых большинство. Деньги пахли, источали слабый терпкий запах типографской краски и бумаги.

– Прибалдел, Скворцов?

– Они настоящие?

– Более чем. Возьми пачку. Одной с тебя хватит. Не по доброте душевной даю. Хочу тебя повязать. Ты, конечно, и без денег будешь молчать как рыба о наших общих приключениях, а с деньгами – тем более. Возьмешь деньги – станешь соучастником. Бери, не бойся.

– Не проще ли меня убить?

– Проще, но тут такой пасьянс выкладывается, что я с друзьями вынужден временно сдернуть из столицы. Пересидеть волну в тихом, безопасном месте. Когда исчезают такие суммы, волна, как правило, поднимается лихая, штормит постоянно. И вот размечтался я оставить тебя, Витя, один на один с разбушевавшейся стихией. Чуешь, к чему клоню?

– Пока не очень.

– Ты, Витек, косвенно причастен к пропаже денег, тебя будут таскать в ментуру, расспрашивать, колоть. Отмазок у тебя больше, чем денег в пачке, что я тебе подарю. Закосишь под пострадавшего в элементе. Ты ж, если вдуматься, пострадавший и есть, да? А когда я вернусь в Москву, первым делом загляну к тебе в гости, и ты обо всех допросах-расспросах расскажешь. Заметано?

– Выбора у меня нет?

– Не-а! Ты, Витюша, повязан по рукам и по ногам!.. Кстати, давно пора вязать Раису Сергеевну и перевязывать Ястреба. Работай, Витя, поторопись! Вскорости я намереваюсь выехать за Кольцевую и мечтаю успеть высадить тебя в границах города. Давай сюда чемодан с баксами и на-ка вот, лови аптечку…

Кое-как Виктор перебинтовал Ястреба. Не снимая с него пальто, прямо поверх простреленного рукава на кровоточащую рану положил комком много ваты и замотал ее бинтом. Попробовал сделать из бинта жгут. Получилось плохо, но ничего не поделаешь. Как получилось.

Когда он заводил Раисе Сергеевне руки за спину, застегивал наручники, она застонала громче обычного. Виктор испугался – вдруг прямо сейчас очнется! Не хотелось бы предстать перед ней в образе пособника палачей. Раиса Сергеевна обречена – он понимал это, и ему было жаль ее. Да, она в него стреляла. Но в него ли? Она поразила двух человек за его спиной и что, случайно промазала по нему? Скворцов с его математическим умом никак не мог согласиться с такой случайностью. Но если отбросить случайность, то выходило, что Раиса Сергеевна суперстрелок, героиня американского вестерна, безжалостная к вооруженным разбойникам и полная сострадания к безоружным, униженным и оскорбленным обывателям. И с этим очевидным фактом трезвый ум Скворцова был не согласен. Откуда у обычной в общем-то тетки с больным сердцем могут быть навыки стрелка-коммандос? Неоткуда им взяться! Их у нее не может быть! Но, черт возьми, как она оказалась в квартире ведьмы?!. Эта загадка оставалась загадкой – без вариантов и посылов на разрешение…

– Акела, я все сделал. Куда ключик от наручников девать?

– Положи в ее карман, сама она его никак уже не достанет.

Засовывая в карман брючного костюма Раисы Сергеевны ключ от наручников, Виктор уколол палец о маникюрную пилочку, ту, что досталась Рыси в наследство от Вампира.

– Ястреба перебинтовал плохо.

– Перебинтовал, как сумел.

– Ноги ей связал? Мне отсюда фигово видно…

– Связал.

– Баксы взял?

– Нет.

– Почему?

– Обойдусь.

– Гордый, да?

Виктор промолчал, не ответил.

– Гордый или трусливый? Или осторожный?.. Молчишь? Ну молчи, твое право.

Акела сбросил скорость, притормозил, остановил машину, повернулся к Скворцову.

– Ну, Скворец, спасибо, что помог. Особое гран мерси, что поверил мне и не шарахнул по башке, пока мы с тобой катались в компании с одним покойником и двумя больными… Будем прощаться, держи пятуха!

Радушно улыбаясь, он протянул Виктору пятерню. Скворцов потянулся было к его открытой ладони, но рукопожатие не состоялось. Продолжая улыбаться, Акела неожиданно резко ударил его ребром ладони по шее…