Игорь забыл позвонить Ирине! «Забыл!!!» — шарахнуло по затылку, когда Игорь с Евгенией входили в шумный и пахучий ресторанный зал. Обещал, как приедет в Никоновск, при первой же возможности дозвониться любимой, и на тебе! Ах, как нехорошо, ах, как гадко! Только сейчас, под аккомпанемент ресторанного гомона, мутное ощущение чего-то не сделанного, чего-то очень важного, но не происшедшего, подобно взрыву, сформировалось в четко осознанную мысль, сконцентрированную в одном-единственном слове — «ЗАБЫЛ»!

И без того дурное настроение моментально испортилось окончательно. Остро захотелось развернуться на сто восемьдесят градусов и на глазах у изумленной публики вприпрыжку убежать из кабака, промчаться по первому гостиничному этажу, прыгая через две ступеньки, влететь на второй этаж, вихрем ворвавшись в покинутый номер, сорвать нетерпеливой рукой эбонитовую трубку допотопного телефона.

Наверное, так бы Игорь и поступил, если бы внезапно в пяти метрах справа не зазвенело разбившееся стекло. Высокие нотки звонко бьющихся стекляшек сопровождались низким, глухим звуком упавшего на пол тела и нестройным мужским хохотом в четыре глотки.

Игорь повернул голову на звук. Справа, возле стены, опрокинулся сервированный на четырех человек ресторанный столик. На полу лежал мужчина, одетый в рабочую спецовку, вокруг него живописно рассыпалась битая посуда, вызывающе торчали вверх ножки перевернутого столика. Четыре упавших стула разбросало веером. Лежащую на боку лестницу-стремянку Игорь заметил в последнюю очередь.

Ресторан при гостинице, конечно же, не шел ни в какое сравнение со своими столичными собратьями. Однако, сделав скидку на провинциальность, здешняя ресторация вполне соответствовала необходимым для подобных заведений стандартам. Пол паркетный, гардины бархатные, на столах белые скатерти, на эстраде оркестр, халдеи в рубашках при галстуках-бабочках, чего еще надо? Еще необходимо обеспечить должное освещение, не слишком яркое и не чересчур тусклое. Нужное освещение обеспечивали так называемые бра, развешенные тут и там на разной высоте вдоль крашенных в розовый цвет стен. По всей вероятности, лампочка в одном из настенных светильников недавно перегорела. За столиком под потухшей лампочкой «отдыхало» четверо лиц кавказской национальности. Изрядно подвыпившие выходцы с заснеженных хребтов Закавказья возопили в четыре глотки: «Да будет свет!» Администрация вняла воплям гостей с юга и прислала рабочего-электрика со стремянкой. Кавказцы вылезли из-за стола, работяга взобрался на стремянку, и тут выпившие дети гор решили над ними «подшутить», толкнули лесенку, электрик, падая, опрокинул столик, взвизгнула бьющаяся посуда, заржали громко и заразительно сильно поддатые дети Юга.

— На ловца и зверь бежит... — прошептал Игорь, щелкнув пальцами здоровой, правой руки.

На щелчок мгновенно отреагировал халдей, сопровождавший пару от ресторанных дверей, почтительно отставая на шаг от Самурая. Артур и Анатолий поднатаскали Игоря в науке общения с прислугой, и до сего момента Михайлов не замечал халдея за плечами и как бы не слышал его тихий голос, направляющий дорогих гостей к «лучшему столику» и обещающий «лучшие закуски и вина». Игорь успел заметить, что ресторанный зал полон, и большая часть относительно трезвой публики украдкой следит за ним, сверкающим золотыми побрякушками столичным франтом. И успел подумать о том, что, откровенно говоря, не в жилу прямо сейчас, резко развернувшись на каблуках, бежать звонить Ирине. «Юмористы» с Кавказа дали прекрасный повод для скоротечной драки, появилась уникальная возможность быстренько надебоширить, выполнить заказ на скандал с мордобоем.

«В конце концов, да простят меня боги за цинизм, Ира с утра ждет звонка, и позвоню я на пять минут раньше или позже, уже не имеет принципиального значения», — подумал Игорь, щелкая пальцами. Щелкнув, достал оттягивающую карман пиджака и мешающую движениям рацию, не глядя передал ее официанту и направился к группе смеющихся кавказцев. Не оглядываясь, знал, что Женя все поняла и готова в любой момент приступить к «работе». Собственно, «работа» предстояла как раз по ее профилю, от Игоря требовалось лишь начать, лишь затеять драку и после «засветить волыну». Ничего сложного, когда настроение отвратное и злость на собственную забывчивость распирает душу.

Обойдя растянувшегося на паркете работягу, Игорь остановился напротив самого смешливого из кавказцев, долговязого, черноволосого самца средних лет с иссиня черными волосами и огромным, горбатым, как горный хребет, носом.

— Кто тебе, долгоносик, разрешил рабочий класс обижать, а? — спросил Михайлов, расстегивая здоровой рукой пуговицу на пиджаке.

— Ээ-э... он сам упал... — кавказец примирительно развел руки в стороны, шагнул к Игорю и, образно говоря, «наступил на грабли».

Пальцы Михайлова метнулись к горбоносому, смуглому лицу. «Грабли» попали в цель, точнее, в две цели, в оба глазных яблока. Кавказец, взвизгнул и, хлопнув себя ладонями по щекам, согнулся перед Игорем в полупоклоне.

Из-за спины Игоря выскользнула Женя. Острая девичья коленка врезала по ребрам согнувшемуся долгоносику, Игорь выхватил пистолет и добавил рукояткой по затылку.

Евгения прыгнула. Без видимой подготовки взмыла вверх на добрых полметра. Вскинула прямые, как у гимнастки, ноги. Стопы описали в воздухе две короткие, сходящиеся дуги и ударили по ушам следующего смешливого кавказца, более низкого, чем долгоносик.

Зависнув на миг в воздухе, Женя прогнулась, крутанула заднее сальто и твердо приземлилась на ноги. Едва заметно спружинила и, снова подпрыгнув, врезала подошвой туфельки оглушенному толстячку по лбу.

Небритый пузан свалился на спину, сбив с ног коротко стриженного собрата с золотыми зубами и едва не опрокинул земляка с шикарными сталинскими усами.

А Евгения вновь прыгнула, опять закрутилась в воздухе сгруппировавшись. Сальто вперед, Женя пролетает через пузатое тело, падает на грудь золотозубому, прижимает его голову коленом к полу, выбрасывает в сторону обманчиво детскую ручку и плотно сжатый кулачок попадает точнехонько в пах обладателю пышных сталинских усов.

Вот и все. Конец. Четверо южан вряд ли встанут завтра к базарному прилавку. Послезавтра, очень может быть, они снова будут продавать ранние тепличные помидоры, бананы и вялую зелень в пучках, но завтрашнюю пасхальную субботу весельчаки кавказцы проведут, слоняясь по коридорам местной больницы, от-слюнявливая налик местным врачам и медсестричкам за множество медицинских услуг самого разнообразного характера.

Игорь вернул пистолет в кобуру, подошел к оклемавшемуся работяге-электрику, протянул ему руку.

— Хватайся за граблю, братишка, и давай вставай. Ты как? Сильно расшибся?

Электрик уцепился сильной рукой за ладонь Игоря, другой рукой оттолкнулся от пола. Встал, взглянул на Михайлова. Игорь непроизвольно отшатнулся. Его напугало лицо работяги. Страхи бывают разные. Игоря передернуло, как от укола, более от неожиданности, чем от страха, однако и страх присутствовал, воскресший на мгновение страх из далекого детства, брезгливый страх перед уродством, тот тип страха, что нещадно эксплуатируют киношники, производители фильмов ужасов, создатели кинообразов уродливых монстров и отвратительных чудовищ.

Михайлов увидел огромное ярко-малиновое родимое пятно на скуле, бельмо на правом глазу и содрогнулся. Контуры пятна напоминали силуэт осьминога. Брюшко под веком, щупальца расползлись в разные стороны, скрючились на шее под ухом, дотянулись до подбородка, заползли на узкий, морщинистый лоб. Залитый бельмом слепой правый глаз казался больше здорового левого. Белая поволока в окружении малиновой кожи...

«Кошмар! — подумал Игорь. — Несчастный мужик! Родился с уродством на лице, бедняга. Представляю, как он страдал ребенком, как тыкали в него пальцем, а он, малыш-несмышленыш, не понимал, отчего постоянно является объектом нехорошего внимания и взрослых, и таких же, как он, малышей. Представляю, как дразнили повзрослевшего беднягу в школе, как он плакал ночами, уткнувшись изуродованным лицом в подушку, как зло шутили над ним красавчики подростки, как разнообразные дебилы ржали слюнявыми ртами над обиженным богом существом... Черт побери, я, наверное, на его месте проклял бы всех богов на свете... Блин! Как жалко-то мужика...»

Электрик заметил мимолетную судорогу страха и сменившее ее выражение сочувствия на отлакированном столичными косметологами челе Михайлова. Усмехнулся, обнажив желтые, кривые зубы, мол, я все понимаю, привык и к презрению, и к сочувствию. Игорю сделалось до боли неловко. Пробормотав нечто невнятное, то ли извиняясь перед работягой, то ли приободряя его, Михайлов поспешно повернулся спиной к уроду и, взглянув себе под ноги, размашисто, по-футбольному, треснул под ребра носком ботинка ближайшее тело южанина-долгоносика.

— Человек! — Михайлов щелкнул пальцами.

Мелко семеня ножками, к Игорю подбежал халдей. Подобострастно протянул Самураю рацию.

— Проследи: с них штраф в пользу рабочего класса, — Игорь забрал протянутую рацию, указал антенкой через плечо, в сторону электрика. — Штука баксов за смешливость. Не отдадут, с тебя спрошу. Усек?

Халдей мелко закивал головой.

— Ужинать в вашем гадюшнике я передумал. Принесешь ужин на две персоны в мой номер.

Четко чеканя шаг, Михайлов направился к выходу. Евгения с немой покорностью послушной рабыни последовала за Самураем.

Ресторанные двери захлопнулись за гордо выпрямленной самурайской спиной, Женя ускорила шаг, поравнялась с Михайловым.

— Ты молодчина, Игорь. Не зря потратил время, тренируясь в тире, прекрасно орудуешь пистолетом.

— Толку-то? Махать железкой ума много не надо. Доведется стрелять, не приведи господи, опозорюсь. Больше пяти очков с десяти выстрелов выбивать так и не научился.

— Зато обращаешься с пушкой, как заправский стрелок, привычно, сноровисто, и «грабли» исполнил на пять баллов. Если настоящий профессионал с соответствующей специализацией наблюдал наше показательное выступление, то ты его обманул, и я, надеюсь, тоже.

— Я ботаник, прикидывающийся крутым боевиком, со мной все ясно. А ты? В чем ты обманула гипотетического соглядатая, а? Выступала как чемпионка кунг-фу с черным поясом по каратэ в придачу.

— Вот именно! Изобразила каратистку-кунгфуистку, дурочку с шанхайского переулочка. Серьезный спец по рукопашке так по-дурацки, как я, ни за что не станет работать. Реальный почерк хорошего спеца лишен внешних эффектов.

— Тебе виднее, но на зусовских мальчиков, уверен, ты произвела впечатление.

— А их не было в кабаке, зусовских мальчиков-наблюдателей.

— Зусов грозился, что за нами ПОСТОЯННО будут следить его ЛУЧШИЕ люди. Быть может, ты их просто не заметила?

— Не заметила. И не просто, а специально смотрела и ни одного дежурно заинтересованного лица не увидела. Две трети «отдыхающих» в ресторане ко времени нашего появления были изрядно выпивши, если и находились среди них люди Зусова, то отнюдь не лучшие. Более-менее трезвой оказалась компашка наших соседей по этажу, чиновников из области. Они сидели около стойки бара.

— Жень, мы ни разу не сталкивались с соседями. Откуда ты знаешь, что та стайка пузатых мужиков возле бара, я их тоже приметил, обязательно чинуши из областного центра?

— У них на столе валялся ключ с биркой, на бирке номер «213». Дверь номер двести тринадцать на нашем этаже. Нам известно, кто живет рядом, внешность соответствует типажу областного чиновника.

— Жень, будь любезна, помоги справиться с замком. Одной рукой орудовать ключами чертовски неудобно!

За разговором путь от ресторанных дверей до номера-люкс на втором этаже гостиницы показался еще короче, чем он был на самом деле.

Отзывчивая по долгу службы Евгения помогла справиться с запорами, и уже через минуту Михайлов слушал длинные гудки, протяжно и тоскливо доносящиеся из черного эбонитового нутра тяжелой телефонной трубки.

Ирины не было дома. Длинные, долгие гудки мучили ухо. Игорь дал отбой, снова набрал восьмерку, опять дождался непрерывного гудка, крутя телефонный диск, вновь набрал код Москвы, ноль девяносто пять, попробовал позвонить по сотовому номеру Инны. Ничего не получилось. Вновь и вновь Игорь крутил диск. Восемь, гудок, ноль девяносто пять, домашний номер. Заунывные пи-и-и-и... пи-и-и-и... Отбой, восемь, гудок, код столицы, номер мобильника. — «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сигнала. Попробуйте позвонить позднее...»

Чем дольше Игорь мучил телефон, тем отчаяннее колотилось сердце у него в груди.