три длинных “дз-з-зы” и одно короткое “дзн”. Звонки в дверь. Я откладываю рукопись, прислушиваюсь. Слышу шарканье тапочек, возню у входной двери, скрип, голоса. Молодой и старый. Напористый басовитый – старушки Музы – и робкий альт… конечно же, девочки Светланы. Слов не разобрать, лишь музыка двух женских голосов. Авангардная миниатюра без четкого строя, мелодии и ритма, сплошные эмоции. Опять скрип, эхо с лестничной площадки, скрип двери соседской, обманчивое затишье и вновь голоса, хлопок – эхо, еще хлопок, громче и ближе, шаркающая поступь старушки, упругие девичьи шаги в такт, ближе, еще ближе, совсем близко. Осторожное, отчетливое “тук-тук”.

Поднимаюсь с дивана, шумно и суетно. Воротничок форменной рубашки чуть сдвигаю влево, волосы сбиваю вправо. Моргаю, дабы увлажнить будто бы только что проснувшиеся глаза, и произношу с хрипотцой: “Д-да, войдите…”

За порогом кабинета Муза Михайловна и … Черт меня подери! Я ожидал сходства девочки-девушки, тезки ее собственной мамы, с запечатленным памятью оригиналом, но… чтоб настолько…

Светлана, та, памятная, былая, невеста погибшего брата, помолодела и посвежела с тех пор, как я ее видел в последний раз много-много лет тому назад. Да, именно та Светлана! И никакая другая, та!..

Умом я понимал: передо мной идеальная копия, дочь былой Светы из заказников памяти. Ну и что? Что есть “ум”? Арифмометр! Харддиск с набором “горбатых” программ! Периферия эго! Остальное естество взбунтовалось против цинизма мозгового серого вещества, и я на мгновение уверовал в чудо… Хвала титанам, лишь на мгновение! Иначе… Ну, я не знаю… Иначе, наверное, я бы сошел с ума. Адское заклинание: “Остановись, мгновенье, ты прекрасно”, воистину придумал Дьявол. Верьте мне, знаю, о чем говорю!

В руках у девочки стопка бумаг. Она объясняет происхождение бумажного брикета, но я ее не слышу. Я временно оглох, весь обращенный внутрь себя. Мой внутренний голос орет на пошатнувшееся сознание, заставляя его вновь обрести обычный, нерушимый баланс. И щупальца разума постепенно обволакивают нервные клетки, осьминог-мозг медленно подчиняет рассудку взбесившиеся чувства. Я все еще оглушен появлением Светы-2, однако уже сообразил: в ее руках “Часть третья” проклятой рукописи.

Чтобы убить дракона, согласно мифам и легендам, надобно найти одну-единственную уязвимую точку на чешуйчатом теле. Врут! Врут легенды, обманывают мифы! Уязвимая точка вовсе не на теле, а в душе! Вот она предо мною, моя воплотившаяся в образ девочки душа. Точнее – душонка, жалкий атавизм чего-то этакого светлого… Я понимаю: словечко “душа”, замусоленное в попсовых шлягерах, звучит нелепо и по-детски, однако попробуйте объяснить, чем отличается запах мускатного ореха от вони дерьма, и вы поймете, что без расхожих словесных штампов порою обойтись невозможно…

Я бы мог с легкостью необычайной разложить по полочкам, растасовать по файлам, восстановить и проанализировать шаг за шагом, ход за ходом все действия, всю игру объекта. Но зачем? Какой смысл анализировать шах и мат черному королю, когда помнишь, как тихим осенним вечером под шашлычок да под коньячок подсказал первый ход белым?..

А впрочем, вру – ни хрена я не могу “разложить по полочкам”! Да, про Свету-1 проболтался я сам, но откуда, черт подери, он узнал про девочку?!

Родилась сорняком в мозгах ну очень неприятная мыслишка – а если это проверка? А если меня просто-напросто проверяют, как говорится, “на вшивость”? Объект доложил кому надо про слюни, которые я пускал, вспоминая “Деву Света”, и, дабы меня проверить, создана соответствующая СИТУАЦИЯ. Возможно такое?..

Гнилая мыслишка усохла на корню. Устраивать побег Рекрута, а потом имитировать его поиски ради того, чтобы протестировать человека моего ранга – слишком много чести…

Тогда откуда, черт подери, объект-интриган узнал про существование девчонки? От сообщника? Или сообщников? Блин! Не верю, что у него есть сообщники среди наших! Не верю, хоть режьте!..

А мог ли мятежный Рекрут ВЫЧИСЛИТЬ Свету-2 при помощи своих экстраординарных талантов? Фиг его знает…

Быть может, ему просто повезло, а? Собирался столкнуть меня с невестой погибшего брата, а тут вдруг обнаружилась ее молодая копия? Так и было скорее всего. Да! Именно так оно и было! Повезло ему, гаду. Повезло!..

Что ж, передо мной диллема – прикинуться веником и сохранить жизнь девчонке или отправить Свету по дороге в Вечность вслед за алчным мусором Колей и героическим руноносцем Козловым.

Насчет “веника” все просто – устраиваю бабе Музе сердечный припадок минуток этак через пятьдесят, когда меня уже здесь не будет. Через полтора часа приезжает “Скорая”, спустя сутки бабуся умирает в реанимации. Похороны, слезы, оформление завещанной жилплощади на наследницу, суета сует и томление духа, как говорится. И нужно-то всего лишь на прощание прикоснуться к руке Музы Михайловны определенным образом и, как бы невзначай, мягко воздействовать на нужную точку посередине дряблой старушечьей ладошки. Нашим я доложу, что Муза Михайловна читала рукопись объекта, а про девочку вообще умолчу… И я стану предателем… И беглый Рекрут будет меня шантажировать жизнью девочки…

Мрак, жуть и ужас моей души восхищались спровоцированной интригой. Душонка-девчонка озиралась смущенно, испуганно и виновато…

Я вздохнул глубоко, резко выдохнул, вернулся из внутреннего мира мыслей и чувств в действительность, и ко мне вернулись способности слушать, видеть и понимать, и я узнал, что объект познакомился со Светой-2 случайно (ха!) у почтовых ящиков; он ей понравился, он вызывал доверие (ха-ха!); незадолго до исчезновения объект передал девочке часть третью романа “на сохранение”, просил хранительницу ни в коем случае не читать рукопись (ха-ха-ха!) и еще просил никому про часть номер три не говорить. И отдать писанину – “ежели что” – строго “другу либо родственнику”, каковой рано или поздно пренепременно объявится. Вам все ясно? Мне – да!

Помните сказки дядюшки Римуса ? Помните: “не бросай меня в терновый куст”, сказал братец Кролик братцу Лису и тут же очутился среди колючек. Естественно, получив строжайший запрет на чтение рукописи, девочка ее прочитала. В смысле – часть третью. Она, быть может, никогда в этом не признается, но это факт.

Как он мотивировал запрет на прочтение? Элементарно! Намекнул девочке на политический подтекст сочинения. Светочка-солнышко, опасливо косясь на бабушку Музу, так и отзола: “Он называл себя диссидентом эпохи демократии”.

Он, гад-провокатор, фантазер-профанатор, наврал девочке, дескать, следующим всенародно избранным президентом России будет кагэбэшник и якобы уже начинается политика “закручивания гаек”. Здорово, да?

Когда я читал часть первую его сочинений, меня, так же как и персонажа по кличке Шаман, не удовлетворили объяснения о начале Мировой войны из-за того, что кого-то не берут, видите ли, пули. Но я скорее поверю во всемирную бойню по вине обнародованного ЗНАКА, чем в будущего президента из рядов комитетчиков. Даже если означенный кандидат в президенты будет иметь сверхобаятельную внешность а-ля штандартенфюрер фон Штирлиц, народ за такого ни за что не проголосует, ибо все последние годы средства массовой информации только и делали, что дружным хором хаяли КГБ и его приспешников… Впрочем, я отвлекся. Вернемся-ка побыстрее из мира фантазий в реальность. Итак…

Итак, у Музы Михайловны перекосилась вставная челюсть. Слишком широко старушка разинула рот. Оно и понятно – таинственная рукопись “диссидента”, его загадочное исчезновение, кошмар! Надо срочно бежать с повинной на Литейный, в Большой Дом, из подвалов которого, согласно, старой ленинградской поговорке, “виден Магадан”. Бабушка услышала из уст девочки слова “кагэбэшник” и “диссидент”, и у нее сработали былые рефлексы, весьма, кстати, прогнозируемые. Объект все рассчитал, вплоть до мелочей. Он, можно сказать, помог мне – на поминках бабушки Музы обе Светы будут, разумеется, вспоминать обстоятельства, предшествующие сердечному приступу старушки, и медсестра Света обязательно скажет: “Муза Михайловна переволновалась”. И повод для волнений обеим Светам покажется пустяком, недостойным того, чтобы из-за него умирать.

Беру нежно Музу Михайловну за руку и успокаиваю бабусю: “Не нужно так нервничать, поберегите себя, пожалуйста, очень прошу, – прикасаюсь аккуратно к ее плечу, к нужной мне условной точке на дряблой коже, чуть выше локтя. – Позвоните для начала Николаю, хорошо? Посоветуйтесь с бывшим учеником, с товарищем майором, ладно?” Муза Михайловна отдергивает руку, отступает и смотрит на меня, как солдат на вошь. В ее глазах негодование обманутой женщины. Она приютила “писателя” по доброте душевной, а выходит – пригрела змею на груди! Ее, законопослушную гражданку, втянули в грязное политическое дело! А Светочка глядит на бабушку и хлоп-хлоп-хлопает ресницами, девочке непонятны усугубленные возрастным маразмом эмоции старушки, девочка росла и живет в другое время.

Зыркнув на меня зло, поджав губы, Муза Михайловна негодует и бежит на кухню, к телефонному аппарату, звонить правоохранителю Николаю, а я…

Я прячу части – вторые и третью – треклятой рукописи в “дипломат”, прячу в карман его авторучку, его “золотое перо”, беру в свободную от “дипломата” руку чемодан “брата”-писателя. Девочка Света смущенно переступает с ноги на ногу, отводит глаза, не знает, куда деть руки. Я подбадриваю подростка улыбкой – мол, ничего, разберемся, все будет о'кей, дочка, пошли. Сую инвалидную палку под мышку и хромаю к выходу, приобняв девочку рукой с “дипломатом” за плечи. Снимаю с вешалки фуражку, переступаю вместе со Светой порожек. Тихо закрылась за нами дверь. Прошу девочку присмотреть за старушкой. Разволновалась пенсионерка, того и гляди давленъице подскочит. Девочка обещает: “Присмотрю”. С грустной улыбкой объясняю ребенку очевидное – мне лучше сейчас исчезнуть, перекипит Муза Михайловна, и я ей обязательно позвоню. Света мнется, переживает, ей очень хочется признаться в факте прочтения рукописи, в нарушении данного писателю слова.

“Я читала… – медленно начала девочка, запнулась, как споткнулась, и продолжила скороговоркой, – я читала книжку вашего брата с его портретом на обложке. Муза Михайловна давала почитать. Мне понравился рассказ “Торговец вселенными”. Помните? Про писателя-фантаста, помните? Старичок-фантаст получает крошечную пенсию, экономит на всем и пишет, пишет о других галактиках, о прекрасных мирах и носит рукописи в маленькое издательство, где похожий старичок-издатель платит фантасту мизерные гонорары, но все не издает и не издает его книжки. Помните этот рассказ? В конце выясняется, что издатель на самом деле господь бог. Пространство сжимается, и, чтобы материя окончательно не исчезла, богу приходится постоянно создавать новые миры, а фантазия у господа иссякла, и он покупает придуманные писателем вселенные и воплощает их… – Она внезапно замолчала. Посмотрела на меня виновато, исподлобья. – Муза Михайловна сказала, вы появились рано утром. Вчера вечером на первом этаже в картонной коробке сидел маленький котенок. Быть может, вы знаете, куда…”

“Милое дитя! – я перебиваю Свету довольно грубо, скривив губы в печальной усмешке. – Я ищу пропавшего брата, а вы о каком-то котенке!..”

Прощай, девочка! Прощай…

Я махнул рукой и, опершись локтем о перила, потопал вниз по лестнице. Света глядела мне вслед, и жгло затылок от ее взгляда.

Я открывал двери парадной, а дверь в квартиру Светы еще не хлопнула.

За угол я свернул уже без всяких признаков беспокойства. Узрев чемодан в моей руке, догадливый Витас выскакивает из машины, открывает багажник. Бросаю чемодан в багажник, Витас закрывает за мной машинную дверцу, огибает капот “Волги”, прыгает за руль. Поехали. В зеркальце заднего вида – никого. В смысле – только случайные прохожие. Света осталась дома, не бросилась вслед с криком: “Подождите, я должна признаться!..” Я расслабился, швырнул небрежно “дипломат” с творениями Рекрута на заднее сиденье и чуть было не зашиб Фенечку.

Ах ты, моя хорошая! Ох, как тебя славно помыли да расчесали в ветеринарке! Ух, какая ты стала красивая! Моя Фенечка, мой имплантант нежности.

Витас молча косил глазом. Ждал приказаний. Понятно каких. Для него жизнь человека стоит грош. Для меня тоже. Витас умеет зарабатывать грошики, попутно зарабатывая авторитет Мастера по отъему человеческих жизней. И я такой же. Во всяком случае, до сегодняшнего дня мой авторитет был безупречен. До сегодняшнего дня. Сегодня дракону нарисовали глаза. Сегодня.

Командую Витасу: “Рули на набережную… Нет! Рули на Марсово поле”. Машина разворачивается, едем, куда сказано. Никаких лишних вопросов. И я столь же послушен. Был. До сегодняшнего дня.

На Марсовом поле народу чуть. Можно сказать – я один в поле воин. Лезть за своим мобильником в “дипломат” я поленился, взял трубку у Витаса. Сижу на скамейке, тискаю кнопки телефона и прощаюсь с городом.

Слева и немного сзади застыл в небе ангел, один-одинешенек на кончике иглы. Напротив деревья и каменные античные боги на постаментах. Справа, слегка наискосок, рыцарский замок. Пожалуй, единственный настоящий замок в России. А посередине поля стилизованная копия заупокойных храмов Юкатана – творение архитектора Руднева, ваятеля, который входил в число адептов Общества Миктлантекутли, а точнее, в секту поклонников колдовских культов индейцев Центральной Америки. Бредовое поле. Бредовый город. Родной город. Прощай, свидимся ли еще когда-нибудь?

Трубка заговорила языком скифов. Отвечаю трубке, докладываю. В соответствии с докладом получаю инструкции. Разговариваю долго, но вот трубка наконец запикала, и я нехотя встаю со скамейки, сутулясь, возвращаюсь к машине. Я устал. Я чертовски у стал.

“На вокзал”, – говорю Витасу и закрываю глаза. Не хочу более глазеть по сторонам. Хватит. Не телом, но мыслями я уже в Москве.

Когда подъезжали к Московскому вокзалу, по крыше забарабанил дождь. Не разжимая век, прошу Витаса взять два билета, купе СВ, на ближайший. Закуриваю, пепел стряхиваю себе под ноги, не глядя. Перед моим внутренним взором – Светлана. Знаковая фигура в моей жизни. Стройная фигурка, личико девы с полотна Леонардо, терпко пахнущие волосы. Кажется, я заснул на минуту. Проснулся от робкого покашливания. Витас рядом в кресле водителя. Билеты достал. Посадка заканчивается через пятнадцать минут, вагон такой-то, купе такое-то. Спасибо, Витас, ты молодчина, пренепременно замолвлю за тебя словечко. Чего ты говоришь? Надоели белые ночи? Великолепно! Придумал повод, формулировочку, чтоб не просить лобово о переводе с повышением. Я тебя понимаю, я сам когда-то занимал ту же ступеньку на иерархической лестнице, на которой находишься ты, Витас. И я мечтал о повышении. Однако старина, похлопотать о твоем переезде не обещаю. Сам знаешь – не мой уровень, я лидер, а не вершитель судеб. Ночи белые, ха, тебе не нравятся, говоришь? Ха, не расстраивайся, Витас-молодчинка! Скоро, очень скоро Питер накроют серые, короткие дни, а ночи станут черными и бесконечно длинными. Я помню. В одну из таких беспробудных ночей я, молодой красивый герой-“афганец”, возвращался домой и увидел, как пьяные гопники убивают моего старшего брата. Я не успел спасти брата, но я сумел отомстить. Брат умирал, кровь толчками вытекала из рваной раны у него на шее, окрашивая мокрый снег бурым, а я дрался, свирепея от горя. Я расплатился смертью за смерть, я кончил четверых. “С особой жестокостью”, – написали в милицейском протоколе и сунули меня в пресс-хату к уркам. Крапленая урла попыталась было меня прессовать, и спустя час мусором опять пришлось писать про мою “особую жестокость”, которая на самом деле была лишь “рациональной целесообразностью”. Мусора, идиоты, дали мне шариковую ручку, дабы я подписал очередной протокол. Мир их мусорскому праху, они и вообразить себе не могли, на что способен талантливый человек, ежели его вооружить пластмассовой палочкой. Тогда я еще не умел убивать красиво, я был скор на расправу, и мне очень хотелось на волю, на свободу. Лишь спустя годы я понял, что этой самой пресловутой свободы не существует…

Вокзал – уже не город. Вокзал у меня, извращенца, ассоциируется с палатой реанимации. Грузчики, словно санитары в морге, толкают коляски с мертвыми вещами. Над вещичками бледные и тревожные лики их хозяев. Все спешат, отправление поездов неизбежно, прибытие сомнительно. Я иду по платформе, повинуясь судьбе. Одной рукой прижимаю к груди Фенечку, стараясь защитить ее от дождя, в другой руке палка и чемоданчик-“дипломат”. А чемодан объекта остался в багажнике машины Витаса. Бедняга Витас – я забыл дать указания относительно чемодана, и Витас забыл эти самые указания испросить, придется парнише, когда опомнится, связываться по пустяковому, чемоданному поводу с теми, кто ох как не любит отвлекаться на пустяки…

Проводник удивляется: летчик невысокого чина купил купе СВ. Чина невысокого, да высокого полета, да! Предъявляя бумаги, выправленные Витасом для Фенечки, между прочим, оговариваюсь – мол, кошечку сослуживцы подарили, провожая в Звездный городок. Дескать – комендант Звездного собак недолюбливает, вот и получил на прощание мяукающий подарок. Проводник сообразил – я не просто летчик, а, возможно, будущий летчик-космонавт. Первый хромой космонавт в истории. Проводник смекнул – врут газеты про плачевное финансовое положение отечественной космонавтики, вона – хромой жирует, один с котом в целом купе поедет, как мафиозо какой, ей-богу!

В тесном коридорчике комфортабельного спецвагона мне подмигнула полная, переспелая блондинка с грудью номер шесть и пребольно нечаянно пихнул в бок здоровенный негр, метра под два ростом. Ну вот и мое купе. Сейчас отгорожусь от всех дверью, задерну шторки на окнах и… Фиг я засну. Пока не прочитаю часть третью поганой рукописи, нечего и пытаться звать сон. Вздремнул минутку в машине, и на том спасибо.

Фенечка обследует загончик купе, ей все интересно, она маленькая. А я большой, меня интересует далеко не все на свете. Переспелая блондинка с мясистой грудью, например, мне совершенно неинтересна, равно как и негр-гигант. Меня интересуют машинописные листочки, которые, вопреки запрету, читала Светлана. Хочешь, Фенечка, я почитаю тебе вслух взрослую сказку? Что значит “мяв”? Хочешь, да? О'кей, слушай…