Не знаю, к чему был готов шаман, я так точно ни к чему готов не был. Посидел. Посмотрел на кули неподвижных тел. И с первым душераздирающим криком в ночи, поднялся на ноги. Человек истошно вопил, зовя на помощь. Молил о пощаде. Призывал Господа и добрых христиан. Надеялся на чудо. Верил в лучшее. И не хотел умирать.

Я точно знал, что никто к нему не придет на выручку. Как бы он слезно не плакался и не верил в чудо.

Никто. Кроме меня.

Я ведь хотел исповедоваться. Чем не повод пойти на выручку и не посмотреть, что происходит?

Яркая луна освещала дорогу. Снег хрустел при каждом быстром шаге. Последняя вежа темнела слишком разительно от других, и захлебывающиеся крики как раз шли оттуда. Ускорился. Рядом запрыгал большой светло-серый волк. Я даже остановился от потрясения. Зверь тоже. Посмотрел на меня адскими глазами и облизнулся, не пытаясь атаковать. Оскалился. Улыбнулся что ли? Я убрал руку с рукоятки ножа и сказал, стараясь соответствовать моменту:

– Беги дальше по своим делам, волк. Живи своей важной жизнью не в пустую.

Волк фыркнул и продолжил движение, только вместе со мной, держась одного направления, но не приближаясь.

– Не знаю, что у тебя на уме, а у меня есть долг перед каждым священнослужителем. Воспитан я так, – продолжал на ходу уговаривать дикого зверя, больше говоря самому себе. – Меня потом в рай не пустят. А это важно. В этом смысл бренного существования. Понимаешь?

Волк не понимал.

– Тебе-то зачем влезать к чертям? Порвут, и как ты потом будешь к собачкам бегать? Подумай! Оценил? – волк не ответил и даже не обернулся. Может уже спешил к собачкам? Но что-то подсказывало обратное. Чужая настойчивость злила. – Настырный, – я мотнул головой. – Изволь, дружок. Дело твоё! Как знаешь, но потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Последние метры к веже волк преодолел скачками, припадая низко к снегу. Тени стаей шарахнулись с бревенчатых стен, разлетаясь в разные стороны, и хищник погнал их по погосту, кружась с демонами в бешеном хороводе. Поднялся ветер, и следом за ними пополз снег, крутясь воронками, быстро перебирая лапами невиданного чудовища, стараясь нагнать визжащую кавалькаду.

Я удивился: один волк забрал почти всех на себя и никого мне не оставил, сейчас посмотрю, как там поп, и побегу на выручку. Две минуты – я быстро – потом догоню снежное чудовище, уничтожу и устрою кровавую бойню всем остальным. Я толкнул дверь в плохонькую избушку и вошел, плотно закрывая за собой сколоченные криво доски. Отпустил ременную петлю. Глаза быстро стали привыкать к полумраку. Очаг мигнул раскалёнными углями и высветил на полу большое грузное тело священника. Он дрыгал руками и ногами, уже слабо сопротивляясь рвущей его твари из черного дыма. Я сделал шаг к ним, и тень сразу метнулась в мою сторону, зависая столбом мрачной смерти. Ужасное кривляющееся лицо-маска опустилось ко мне, в упор рассматривая и оценивая. Я вглядывался в черные глазницы, в размывающиеся темной дымкой скулы и хмурился, признавая в твари своего дядьку.

– Прохор?! – пробормотал я изумленно, и тут же тень вцепилась в мою голову, закрутила и с чудовищной силой швырнула в стену.

Под грохот падающих мисок и ломания полок, дико заверещал священник:

– Бесы!!! Бесы! Господи, спаси и помилуй.

Тень резко повернулась на голос, но я уже стоял рядом с ней, не давая сделать шаг. Потеребил за краешек плеча, привлекая к себе внимание. Ответ не заставил себя долго ждать. От взмаха когтистой лапы с боку ушел приседая. От второго взмаха – увернулся, отступая назад. И завертелось. И началось. Заметались по тесной комнатке поднимаясь и кружа утварь. Очередной виток глиняной кружки по траектории шел как раз мне в голову. Еле успел отшатнуться и проводил взглядом до момента столкновения ее со стеной. Из очага высыпали искры, забрызгивая нас капельками огня. В следующий раз в стену прилетели уже вдвоем с тенью, и дом пошатнулся, кренясь на бок. Одно из бревен вывалилось и покатилось к попу. Тень широко раскрывала рот, пытаясь меня заглотить, но я тут же поймал за низ челюсти, потянул к себе, смотря, как между пальцами струится черный дым и позволил себе другой рукой погрузиться в тело твари. Стал искать сердце. Черную душу. Сжимать всё подряд. Достал что-то, дотронулся.

И тогда черное исчадие ада ударило нас в потолок с силой разрывающегося снаряда. В ушах зазвенело. В звездное небо полетели осколки бревен, дерн, снег и мы, но только на какой-то высоте, тень вдруг дернулась у меня в руках, вырываясь, а я стал стремительно падать вниз, для того чтобы найти спиной бревно, лежащее возле священника.

Охнул. Задышал, глядя в лунное небо. Звезды мирно мигали. Жили своей жизнью, не вникая в мирские заботы. Луна улыбалась. Северное сияние ползло зеленой лентой, меняя размеры. Тишина. Тварь ушла.

Рядом шевелился поп. Он кряхтел, силясь подняться. Длинные космы волос тряслись, подметая пол.

– Кто здесь? – прохрипел он, надрывно кашляя. Я покосился на него и увидел, как беспокойный человек машет руками кого-то ища. Растопыренные пальцы в дюймах проходили от меня. Слепой что ли? Досталось бедолаге, теперь по погостам не ходок. Видимо надолго отбили охоту.

– Иван Матвеевич Суздалев, честь имею. Обер-бергмейстер.

– Кто здесь?! – закричал страшный человек, пугая меня до икоты. Я начал по-новому:

– Иван Матвеевич…

– Святой Матвей? Я знал, что ты меня не покинешь. Знал, что придешь и спасешь. Вижу тело твоё в божьих искрах! – священник закрестился. Я изумился и с трудом пошевелился, глядя на него. Был он стар и абсолютно сед. Глаза едины цветом с волосом – одни белки, словно стерлись зрачки. Слепой. Незрячий. Больше не страшный старик.

– Кто ты, мученик? – ласково спросил, я и старец заулыбался, осыпанный благодатью.

– Брат Матвей. Слуга твой. Монах с Печенегского монастыря. Извели монастырь чужие, камня не оставили. Теперь в остроге наша обитель. Временная. Летом строиться начнем. Веру нашу до лопарей доносил. Да вот неудачно как-то. Шаманы их приехали. Много! Двое!

– Двое, – эхом отозвался я и грустно вздохнул. Двое – великая сила.

– Благодать-то какая, за веру пострадать! Сегодня испытание мне было! – монах стал трогать себя, проверяя насколько цел, и креститься. – Божьим знаменем награжден и отмечен теперь я.

В разбитую вежу, минуя покосившуюся дверь, вошел волк. Мохнатые бока тяжело подымаются. Язык чуть ли не до пола вывалил. Цокая когтями, подошел. Понюхал меня. Лизнул в щеку. Ушел.

Добрый волчонок. Ласковый. Чего их все боятся?

Я вспомнил.

– Уходить тебя надо, брат Матвей.

– На небеса? – возликовал монах. Я погрустнел, что ж так не везет-то, был бы поп, хоть причастил бы меня и исповедовал. А что взять с монаха?

– Нет, брат Матвей. В монастырь свой.

– Жаль, – монах заплакал. Растер слезы по бороде. – Значит слово Божье мне дальше распространять. Крест свой нести. Понимаю, слова теперь мои со смыслом и с великой силой. Ты силу в них вдохнул! Скажи… – запнулся он.

– Слушаю тебя, любезный.

– А, ты ведь был?.. Ведь не почудился мне? Я не вижу теперь ничего. Ни искр, ни тебя. Голос твой уходит.

– Я и сейчас есть! Никуда не ухожу.

– А бесы? Бесы были?! – закричал монах, спрашивая.

Я задумался. Поднял сжатый кулак на уровень глаз, чтобы лучше видеть. Между плотно сжатыми пальцами хаотично струились черные шлейфы. Обрывочные нити скручивались вокруг кулака или наоборот распрямлялись, устремляясь в разные стороны. Желая вырваться из темницы.

Иногда черный дым принимал форму змей с тонкими телами и хищными головами. Изворачиваясь, твари хотели побольнее меня цапнуть. Но только скользили по коже беззубыми ртами и с досады тихо верещали. Я разжал пальцы и струйки дыма полетели к звездам.

– Были. И мы их победили.

* * *

Я откинул от себя шкуру и сел. У очага заворочалась Карху, вставая. Шаман еще спал. В веже царил дневной мрак. Девушка, откидывая полог, первая вышла на холод, в день. Громко вскрикнула.

Я натянул сапоги, схватил из ножен нож и вылетел из вежи.

Гейду, зажав рот рукой, смотрела на раскинутый внизу погост. Крайняя зимняя вежа полностью развалена и разворочена. Бревна валяются в хаотичном порядке. Снег вокруг почернел. Утварь втоптана в снег. Легкий дымок черной копотью поднимается вверх. Нойд тоже вышел, громко зевая. Оценил зрелище, говоря:

– Хорошая работа.

Снова зевнул. Его громко передразнили. Широко раскрывая пасть из снега, поднялся, потягиваясь, большой волк. Был он почти белый. Поэтому сразу не виден. Лежал у борта кережи. Старик схватил меня за руку и захотел вырвать нож. Не смог. Я просто так оружие не отдаю. Привычка. Карху подняла руку в сторону матерого зверя, что-то негромко забормотав.

– Это мой, – сказал я, безразличным голосом ее останавливая, – он добрый и не кусается.

Нойд и гейду настороженно переглянулись. Чужая тревога от меня не скрылась.

Волк улыбнулся и приветливо замахал хвостом. Потом он прогнулся, вытягивая лапы вперед, и коротко фыркнул, приглашая начать игру.

Я согласился.