Мы сразу вступили в темноту, оставляя людей позади себя. Оживленный шум голосов, отдаляясь при каждом шаге, пропадал и глох. Мрачные силуэты малорослых деревьев смыкались за спиной, закрывая прежние видения, оставляя меня наедине с суровой зимней природой. Утоптанный снег скрипел под ногами. Пронзительно и протестующе визжал каждой разбуженной снежинкой. Я почти бежал. Волк обозленно рычал, не ослабляя хватку – сшитые шкуры трещали. Зверь дико вращал глазами. Нет-нет, да и мигали они адским пламенем. Чего так обозлился? Взбесился не иначе!

– Да что тебе надо от меня?!

Ответом мне было дикое и злобное рычание, переходящее в утробный клокот. Прижатые уши и собранная на загривке шкура говорили о серьёзных намерениях зверя. Я вдруг вспомнил, что он совсем дикий и сам прибежал из леса. Сразу стало страшно. Я никогда не боялся собак. С борзыми вырос! Ползал с щенками по одному питомнику. Но был ли мне волк на самом деле таким же другом, как и дворовые охотничьи собаки?

Мы поравнялись с догорающим костром. Волк тащил меня дальше, в сторону нашей времянки. Я зачарованно посмотрел на тлеющие угли, невольно любуясь огненной игрой под порывами ветра. Внезапно под ноги выкатился круглый предмет. Кувыркнувшись несколько раз, тлеющий шар замер. Я сильно дернулся, освобождая шкуру из пасти волка. Зверь с обрывком оленьей шерсти улетел на несколько метров, протяжно взвыв. Легкое пламя в костре замерло. Угли вспыхнули ярче, давая больше освещения. Звук пропал. Я присел на корточки, рассматривая шар. Глазницы чужого черепа смотрели на меня, мигая красными углями. Мертво и равнодушно. Так вот куда делись купцы. Сожгли, значит. Ноги подкосились, и я присел на снег. Уголек внутри черепа мигнул. Словно в пустой глазнице, чужой зрачок сфокусировался на мне. Я невольно попятился. Дыхание перехватило. Во второй глазнице так же вспыхнул огонек. Я замер. Череп оживал. Нижняя челюсть просела в сугроб, вываливая кусок плоти, и хриплый голос громким шепотом просвистел:

– Беги.

– Что, что ты сказал? – решил уточнить я, наклоняясь вперед к черепу, чтобы лучше расслышать. Чертовщина какая. Мне же не показалось?

– Беги, – захрипел череп и, кажется, поперхнулся, впуская в себя чужой разум. А затем резко взмыл вверх. Завис надо мной. Огненным шаром. Алчно глянул красными глазницами и стремительно принялся обрастать объемами черного дымчатого тела. Зловещие контуры фигуры резко нагнулись надо мной, чужие руки с длинными пальцами потянулись вперед, готовые начать рвать. И тут же злобный чужак был атакован белой стрелой в виде свирепого волка. Череп злобно оскалился, осыпал зверя искрами и пинком черного тела, отправил хищника в полет – далеко в сугробы к заснеженным елкам. Волк жалобно и протяжно взвизгнул и умолк.

– Зачем моего волка обидел? – рассвирепел я, резко поднимаясь. – Он же добрый был!

– Идем со мной! – глухо выдохнул череп, а чужие руки схватили меня в тиски, выдавливая из меня жизнь.

– Конечно, – пробормотал я, соглашаясь, заглядывая в чужие огненные глазницы. Череп изумленно отшатнулся, ослабляя хватку. Близкий жар опалил кожу и исчез. Не думал и не рассчитывал, что я так быстро сдамся.

– Сейчас, – подтвердил я его желание. Кивнул, и, как только смог выдернуть из тисков руки, тут же сильным толчком отправил черную тень в кострище. Тварь возмущенно заверещала и вылетела из углей обратно огненным снарядом. Я успел пожать плечом – хорошая была попытка – жаль не получилась. А потом, сцепившись с неприятелем в единый шар, мы покатились по снегу, ломая с треском деревья. Каждый не давал чужим пальцам вцепиться в горло. Мы вернулись и раскатали большое кострище. Огненные головёшки и искры с шипением разлетались в снег. В какой-то момент мы поднялись и, не выпуская друг друга, закружились в танце, с каждым кругом набирая скорость. Мир стремительно завращался. Ветер засвистел в ушах. Замелькали елки. Искаженные страхом лица лопарей. Суровый и решительный, неуязвимый нойд. Красивая гейду, кусающая губки. Чужие пальцы подбирались все ближе и ближе к моему горлу.

– Идем со мной, – прошептала мне в лицо тень, скалясь раскалённым черепом. Кажется, мы стремительно поднимались в звездное небо. Я мельком глянул вниз и увидел, как к погосту по тракту приближается санный отряд. Фигурки уменьшались в размерах и с каждой секундой всё больше напоминали игрушечных солдатиков.

И тут заиграл бубен. Далекий звук нарастал. С первым же ударом траектория полета изменилась. Тварь яростно завопила, и мы понеслись не ввысь, а над лесом. Скорость возросла.

Бубен пел свою бесстрашную песню, наполняя глухой мир звуками.

От тени отвалился огненный череп, а потом и сама она распалась миллиардом черных точек. Я полетел вниз, отчаянно махая руками и ногами.

* * *

Белка возмущенно защелкала и прыгнула с ветки на ветку, спускаясь пониже. Беспокоил ее новый жилец под елкой. Не нравился.

Комок мягкого снега упал мне на лицо, и я открыл глаза.

Светало.

Сколько пролежал? Тело ломило. Ныло. Мышцы одеревенели. Каждая клеточка тела протестовала и умоляла меня не шевелиться. Увидел белку. Она грызла веточку и презрительно фыркала. Пальчики быстро перебирали хвою. Черные бусинки глаз иногда поглядывали на меня. Мордочка не переставала активно шевелиться, жуя и презирая.

Вдалеке раздались крики и частые винтовочные выстрелы. Солдаты выцеливали волка и громко негодовали, когда мазали. Гулкое эхо голосов и оружейной трескотни разносилось по погосту. Пугало и настораживало. Я заворочался в снегу, трамбуя его. Привстал. Напряг зрение. Слишком далеко. Увидел, как белым метеором между избушек проскочил вытянутый в прыжке волк. И растворился в лесу. На пригорке горела шаманская вежа. Полыхала огнем. Чадила черным дымом. Сигналила. Кому только? Лопарей рассаживали по саням. Брали не всех и не каждого. Были и молчаливые свидетели, которые стояли тесной кучкой и безропотно взирали на происходящее, ничего не понимая. Забили людьми двое саней. В третьих поваленным кулем лежал шаман. Солдаты, подгоняемые урядниками, торопились. Хватали из домов, что понравится, кидали в сани и рассаживались. Собирались уезжать. Старший команды прикрикнул на лопарей, свистнул своим, отдавая команду, и упал в тронувшиеся сани.

Караван растянулся на тракте, уносясь прочь с погоста.

Я сел. Упереться возможности никакой не имелось. Одна варежка улетела. Вторая грела руку. Сплюнул в открытую ладонь кровью. В голове шумело.

Что ж они все хотят моего волка убить? Ненавидят прям его! Надо бы разобраться. Прилетели, похватали людей. И умчались. Оставшиеся лопари не расходились. Стояли на месте. Словно ждали возвращения солдат.

Надо к ним. Выяснить, в чем проблема. Глубокий снег не держал, пополз.

На ходу думал, что я пил такого у костра, что потом в небе летал. Привиделось мне всё. Не мог же со мной череп разговаривать. Да и с такой высоты, если бы я упал, то разлетелся бы на кусочки. Намешали мне крепких напитков своих! Отсюда боль и недомогание.

Выбрался на наст. Зашагал. Лопари, увидев меня, засуетились. Истошно закричали, замахали руками и разбежались в разные стороны. Кто куда. Странная реакция. Не понравился мне этот дикий ужас в перекошенных лицах. Суетливость чужих движений. Вчера еще за костром пировали, а сегодня превратился во врага. В разбойника. Вот она – ненависть к русским, но не все же плохие? Я-то точно хороший. Ловить их смысла не имело. В основном дети малые, женщины старые да совсем дряхлые старики. Я покрутил головой и снова сплюнул кровью в снег. Утерся. Во рту горечь противная.

Шаманская вежа полыхала. Снег чернел вокруг от копоти и таял. Разноцветные ленточки струились по ветру, сжираемые пламенем. Побрел к веже. На ходу позвал:

– Волк! Иди ко мне, волк!

Не сдавался еще минуту. Звал:

– Волк! Ко мне!

Зверь не откликнулся. Удрал поганец, поджав хвост. Раньше сразу откликался. Да и крутился всегда под ногами. Чуял. Сколько рыбы переел. Без него грустно стало. В животе требовательно заурчало, стоило вспомнить о еде. Давно не ел. Взглядом зашарил вокруг. Сейчас бы мяса кусок. Холодного. Со снегом. Нашел только миску с красными ягодами. Наполовину втоптанную в снег. Брусника смёрзлась единым куском монолита. Жадно откусил. Зажевал. Зубы сначала заболели ото льда, потом от кислятины. С трудом проглотил. Скулы свело. Ничего больше нет? Ничего. Ладно. Остервенело вгрызся в монолит. Захрумкал, как лошадь, льдом. От сахарка бы не отказался.

И опять рискнул. И крикнул:

– Карху!

Вежа просела, завалилась на бок и заполыхала в огне. Остановился, зачарованный костром. Долго смотрел на танцующее пламя. Утирал с лица кровь. Догадался. Слепил маленький комочек снега. Приложил к разбитому носу.

– Карху, – неуверенно позвал я, прислушиваясь к сереющему дню. Безжалостное свинцовое небо молчало. И такая меня тоска накрыла, аж закрутило. Душу вывернуло! Выть захотелось. Как же я без Карху дальше жить стану? Где смысл в жизни этой? С кем я на звезды смотреть буду?

Слезы задушили. Заплакал навзрыд. Жалко себя, сил нет. Одинокая жизнь среди бескрайних снегов предстояла. Стоп. А это что еще такое?

Зовет меня далекий девичий голос или кажется? Зовет! Волнуется-то как! Требует к себе. Призывает. Помощи просит. Меня ищет! Сейчас, я сейчас!

Лыжи в снегу увидел. Торчат в сугробе. Широкие. Хорошие. Видно не пожалели, шаману в подарок принесли. Ему нескоро пригодятся.

Теперь мои будут!