Увидев и заценив, как я мастерски колю дрова, топор отобрали. Дали в руки острогу – кривую палку с ржавыми гвоздями вместо наконечника, велели идти к прорубям. Бить рыбу. Помогать родичам. Лопари нашли рыбные места и сейчас наполняли мешки, не справлялись, требуя сильных и опытных помощников.

– Иди, иди, сердечный, сильнее тебя никого у нас нет, – напутствовала меня толстая кухарка в рваных валенках и в сером пуховом платке, – там щуки с руку, сегодня пирогов наделаем! Небось хочешь пирожок? – и на круглом ее лице, глаза-пуговки таинственно блеснули, пугая и без того мутное сознание. Почему-то сразу стало понятно, что пирожок я так легко не получу. Не ведать мне золотистой корочки! Придется или попросить ласково или пожаловаться. Благо есть кому. Второй вариант меня устраивал больше. Он же верный! Заодно и познакомлю кухарку с гейду.

Евдоху с утра не видел. Как кашу поели, так сразу ушла. Наверное, полы моет где-то.

Солнце слепило глаза. Играло на снеге, искрило кристаллики. Чудная погода. Ясная. Настроение, и без того хорошее, стало заметно улучшаться. Улыбался дню. Запел бы, если бы смог.

Мычание не проходило.

Закинув легкую острогу на плечо, я почти бежал к замершему большому озеру, сокращая с каждым шагом далекое расстояние. Фигурки рыбаков у больших прорубей росли, увеличиваясь в размерах. Лопари занимались делом, охраняемые двумя солдатами.

Скатился с горки на озеро и вдруг замер пораженный, боясь сделать шаг. Под ногами молочный лед, весь в белых трещинах. Кое-где снег напорошен. И на нем след рваной лыжни стелется петлями.

Улыбка сползла с лица, мимика в раз закаменела. Стоял на льду, не в силах сдвинуться с места. Внутри головы зазвенела сорванная пружина. Завибрировала, больно рвя перепонку острыми краями и сминая радость. Из глубины сознания заструился, просачиваясь сквозь надрывы, скрытый временем страх. Легко и непринужденно он сковывал все органы, уверенно подбираясь к разуму. Осторожно протягивал скрюченные длинные пальцы, желая захватить без остатка.

– Что застыл?! Сюда подь! – крикнул издалека солдат. Я поднял голову и посмотрел на него безумными глазами. Шага ступить вперед не мог. Ноги приросли.

– Сюда, я сказал! – солдат рванул с плеча винтовку. Клацнул затвором.

– Л-лед, – прошептал я и сделал первый шаг. – Л-лед.

Я закатил глаза и сделал ещё один шаг. В голове ураганом проносились мысли и образы. Опять занавес. Газовое белое полотно, сотканное из миллиона ячеек, правдивых и ложных воспоминаний. И мечущиеся тени. Что-то важное скрывалось за дымчатой пеленой. Стучалось и хотело порвать воздушную пленку. Что? Я начал обильно потеть.

– Не пугай его, Сидоров. Это из новых. Блаженный. Смотри, как топчется на льду. Словно танцует. Такими шагами он завтра к нам подойдет.

– Блаженный? – Сидоров убрал с плеча винтовку, переставая целиться. Всем своим разочарованным видом показывая, как ему жалко, что он в меня не выстрелил, – это у которого сестра красавица? Та, что дьякону запала?

– Да если б сестра! Жена. И не такая она красивая, как все говорят, на любителя.

– Вот дьякон! И пост у него, и обед, а ничего не боится! – хохотнул Сидоров.

– Да зачем дурню жена?

Я замер. Толчки внутри стали затихать, отступая от пелены. Ожидая, что же я подумаю. Какое решение приму. Что вспомню. Чем обосную забытые важные события.

Кривая усмешка поползла по лицу, кривя губы.

Да. Вот она суть! Я ухватился за конец воспоминаний и сильно потянул, вырывая из клубка памяти.

Зря меня дьякон не боится. Ой, зря. Ведь должен! Я чувствую! Силу свою и опасность исходящую. Я ведь за свою Евдоху… Коротко зазвенел удар колокола на дозорной башне. Второй раз. Я обернулся, силясь понять, что происходит. Конец воспоминаний вырвался из рук и быстро намотался на привычный клубок. На накатанную дорогу выехали сани. К озеру потянулись группки людей.

– Наконец-то. Шамана везут топить!

– Я уж думал, не дождемся сегодня.

– Надо чертям сказать, чтоб вторую прорубь расширили да наледь убрали. Да не жалей приклада, Сидоров, а то урядник потом шкуру спустит.

Люди обтекали меня со всех сторон, гонимые короткой цепью солдат во главе с офицером. Служивые шли неспешно, без слов. Поручик покуривал папироску. Агрессии нет. Рутинная служба. Я оглянулся, засуетился, делая короткие шажки к далекой проруби. Лед держал. Но как страшно, Бог ты мой. Столько людей вокруг. Всех согнали? Выдержит ли лед?

– Л-лед, – прошептал я и затрясся. Ноги вывернуло. Упал ничком, сворачиваясь эмбрионом. Поджал ноги к подбородку. Затрясло…

Кто-то остановился рядом со мной. Открыл глаза. Поручик смотрит безразлично. Затянулся, зашагал дальше. Мимо.

– Л-лед, – возбужденно сказал я ему в прямую спину. Офицер не обернулся. – Лед!

Я прижался щекой к гладкой холодной поверхности. С ужасом смотря на белую трещину. Это же она не по льду струится, а по мне! Деля на неровные части. И сознание моё и разум! Вытекает из меня смертью.

Пропустил момент, как сани мимо прокатили. И очнулся, только поймав раскатистый бас священнослужителя:

– … наложение епитимии на шамана попросите, и послушал бы я вас, да не придет этот человек в церковь, ибо душа у него черная и поклоняется он дьяволу! Вере своей неправильной! Не помогут в нашем случае земные поклоны и сотворение молитвы «Боже, очисти мя грешного»! Не будет этот человек каяться! Никогда не признает веру нашу и вину свою в том, что хотел извести праведного монаха Матвея! Пускай каждый из вас знает, что тот, кто осмелится взять в руки бубен, будет казнен в пытках жестоких. Шамана вашего приговариваем к утоплению в проруби. Тело будет вытащено и залито в лед до весны, до пущего вам страха перед наказанием и как напоминание о том, что будет с каждым ослушавшимся. Аминь. Приводите к исполнению.

Я встал на четвереньки, мотая головой. Из саней подняли связанного старика в легкой одежде. Босым он ступил на лед. Солдаты потащили шамана к проруби. Привязали бочонок с верёвкой. Приготовили багры длинные.

Офицер громко зевнул и отвернулся, прикрывая рот перчаткой. Я невольно посмотрел на него, привлеченный звуком, и увидел, как у поручика стекленеют глаза. Я резко повернулся, прослеживая взгляд, и почувствовал, как лед подо мной спружинил, подбрасывая меня тихонько вверх. По заснеженной пустоши, к людям, мчался исполинского размера медведь. Страшный зверь заревел. И упряжка оленей сорвалась с места, скользя копытами по поверхности, тщетно стараясь набрать скорость. Священник упал в санях. И заголосил фальцетом.

– Шатун, – сказал поручик, приходя в себя, – матерый какой. Огромный экземпляр! Вот это трофей! Эй, служивые. Ко мне! Не бояться!

Надо отдать должное офицеру, который организовал ближайших трех солдат и приготовил их к залпу. Остальные решили не испытывать судьбу и стали разбегаться в разные стороны.

Прогремел первый залп. Лежалая бурая шерсть на медведе взъерошилась в местах попадания.

– Целься лучше! – командовал побледневший поручик.

– Талл, – зашептали лопари и как-то подобрались, готовясь к чему-то неизвестному и неизбежному. Талл пришел за шиши. Замелькали в руках ножи, ощетинились острогами. Я начал пятиться. Пополз задом назад к берегу, а потом и вовсе поднялся. Увидел, как шаман засмеялся, запрокидывая к небу лысую голову. Медведь заревел, ровняясь с санями. Лапой смахнул суетливую преграду, разбивая в щепы дерево и калеча заодно оленей когтями. Коротко взвизгнул священник, подброшенный в небо рваной тряпичной куклой.

– Огонь! – закричал офицер, не переставая стрелять из револьвера. – Ог…

Медведь врезался в короткую шеренгу, сметая. Закружил, выискивая новые цели. Заревел, найдя. Снова и снова орошая кровью лед. Быстро на белом покрывале озера расползлось огромное красное пятно. Внутренности дымятся. Части разорванных тел сгибаются в агонии.

Я не выдержал и побежал к острогу. Оглянулся только раз. Сразу прибавил скорости. На льду короткая битва на истребление. Медведь рвет солдат и местных. Лопари добивают. Молча и без лишней суеты. Вот один из них поднял голову и посмотрел на убегающих к крепости людей. Шаман кивает, и медведь начинает преследование. Гонится за нами огромными скачками. Кровавая морда. Оскаленные огромные клыки. Бешеное пламя в глазах.

– Лед!!! – кричу я, и озеро взрывается льдинами. По заостренным к небу глыбам скользят чужие ноги, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Разбиваются в кровь руки. Срываются в царапанье ногти. В ледяной воде барахтаются люди. Первым на поверхность выпрыгивает медведь. Вода потоком стекает с облезлой шкуры. Брызги летят в разные стороны, словно пулеметные пули. Ревет так, что у меня слетает с головы шапка, а может я просто запнулся. Кого-то обгоняю. Ворота близки. Солдаты стоят у створок. Одни кричат. Другие стреляют. Забегаю, и, не останавливаясь, несусь дальше. Над головой набат.

Колокол сошел с ума. Звон рвет перепонки. Переливы не останавливаются и не замолкают. Над колокольней стаей кружат черные птицы. Их гама не слышно. Есть только два звука: набат колокола и рев медведя.

Несколько человек еще успевают вбежать в ворота, и их начинают закрывать. Кто-то не успел и теперь отчаянно кричит. И давится в хрипах. Медведь утробно ревет. Сокрушительным ударом обрушивается в створки, ломая их в щепы. Солдаты не просто кричат, они вопят от ужаса и изредка стреляют.

Бегу. Запинаюсь и больно падаю, отбивая напрочь конечности, сдирая лицо о снег. Пытаюсь встать на четвереньки и найти щель где-нибудь. Заползти и спрятаться. Вижу разбросанную солому и открытую в хлев дверь. Быстрее к ней. За спиной сопение. Замираю. Осторожно оглядываюсь и падаю. Теперь главное не шевелиться. Медведь в запале может меня и не увидеть. Огромный зверь. В холке почти с крыши домов. Бредет по улочке, низко наклоняя голову. Шумно нюхает воздух. С морды капает кровь. Свалявшаяся шерсть торчит островками. Кто его разбудил? Кто его нашел? Не дали дотянуть бедолаге до весны. Подняли с берлоги. Лапы оставляют следы, в которых я могу свернуться калачиком. Удачная мысль. Я сразу привычно сворачиваюсь эмбрионом и подтягиваю колени к подбородку. Губы дрожат. Челюсть ходит ходуном. Может, успею забежать в хлев? Рискнуть?

Медведь замирает. Резко вскидывает огромную башку. Я невольно тоже смотрю вверх. Черные птицы над колокольней застывают в воздухе, а потом резко исчезают в волне взрыва. Башня рушится. Кладки кирпича складываются. Разлетается камень и дерево. Уменьшаются в размере этажи, тая. Бьют картечью каменных крошек в разные стороны. Колокол, гудя, летит в голубое небо, чтобы обрушиться в снег за монолитным забором.

Что это?! Я жмурюсь от пыли. Рядом с головой падает большой обломок спаянных кирпичей. Кошу на него глазами. Страшно.

Второй снаряд попадает в ближайший дом и рушит его в труху. Третий выбивает в фортовом укреплении бревна и они, крутясь в воздухе, врезаются в медведя. Зверь взвизгивает побитым щенком и улетает в постройку, руша ее стену. Четвертый пролетает огромным шмелем над головой, и колоссальный взрыв раздается за пределами острога. От чужой мощи в небо поднимаются комья земли и снега, заслоняя белый свет. Потом все падает, и я чувствую сильный удар о жесткую поверхность, так как сам парил, подброшенный вверх землей.

Господи, я ведь знаю, что это такое.

Артиллерийский обстрел ни с чем не спутаешь.