Отступаем.

Вторую траншею не удержали. Сначала потеряли захваченные укрепления, потом и ее. Крепость Плевна не просто огрызалась, она спокойно и неспешно отвоевывала каждый захваченный метр. И эта турецкая земля уже по штык пропиталась русской кровью. Вылазка не задалась!

Спешно отходили, надеясь в первой траншее сгруппироваться и как следует дать по туркам! Ждали подкрепление. Надеялись на чудо. Верили в чутье штабных генералов, но даже связи с Соболевым не было. Куда ускакала конница? Куда он повел свои части? Такой толковый полководец и так опрометчиво поступил. Что за неразбериха? Осталась одна пыль от копыт. Плохо, если где-то ждут нашей помощи, как мы их. Адъютант, последний из всей свиты, крутился рядом, не принося никакой пользы, грозно понукая унтерами, помогая им точными командами установить полковое знамя. Не мешало бы и штандарты стянуть в одно место, а то потеряем, и потом только стреляться в висок, спасаясь от бесчестья.

У рваной кромки первой траншеи Баклонов увидел, как два санитара оказывают помощь поручику артиллеристу из набора охотников. Молодой дворянин был черен лицом, как и его рваный мундир. Побит осколками и сильно кровав. Он бешено вращал глазами, пугая людей. Мычит и зовет кого-то всё время. Трясет револьверами. Из ушей течет кровь, пачкая белую марлю. Именно ее белизна и свежесть на фоне черноты крови натолкнули взгляд на картину.

– Да он ищет кого-то! – не удержался подполковник, перекрикивая шум обстрела.

– Так точно, выше высокоблагородие, вестового своего! – отозвался санитар, сжимаясь от близкого разрыва. Подполковник снял фуражку и стряхнул комья земли. Спокойно надел, сверяясь по кокарде.

– И, где солдат?!

– Так, вон он, – кивнул санитар в сторону. Баклонов проследил направление и увидел кровавую воронку вместо солдата. Санитар продолжал:

– Видно, граната прилетела, и вестовой на себя ее взял.

– Понятно. Поручика в тылы! Выживем, к сабле представить, – последнее сказал уже адъютанту и поторопился отдать новую команду. – Организовать оборону! Выполнять!

– Прохор! Прохор! – кричал поручик артиллерист. Бесновался. Извивался в сильных руках, излишне исходя кровью. Подполковник поморщился. Не любил смотреть на страдания. Да, контузия – это навсегда, помучается остаток жизни, если сегодня выживет. Молодой, почти мальчишка. Пушок вместо усов. Жаль таких особо. Война не дает выбора, чем наградить: поврежденным мозгом, оторванной ногой или крестом посмертно.

– Прохор! – хрипел в крике молодой офицер, извиваясь. – Прохор!

– Прохор! – крикнул я и пошире распахнул глаза. Тьма не уходила. Обрушивалась на меня стеной. Давила к земле. Я ощущал ее влагу каждой клеткой открытой кожи. Заползала вязкой массой в ноздри. А оттуда пробиралась к мозгу и медленно обволакивала.

Рядом тяжело задышали. Отрывисто. Вожделенно. Что-то ликующее и радостное было в этих всхлипах. И почему-то верилось – ничего хорошего для меня. Бедняга так давился, исходя слюной, что не оставлял сомнений, как хочет меня использовать. Звук начал приближаться.

– Прохор? – неуверенно спросил я в темноту. Больше для проформы. Для успокоения своей души. В ответ застонали. Жалостливо и тоскливо. Неизвестный заторопился. И я уловил движение корявой тени. Большие передние конечности помогали телу передвигаться быстрее. Шипастая голова болталась на шарнирах, выворачиваясь в разные стороны.

Значит, не Прохор.

В вязкой темноте ко мне двигалось существо, выделяясь на фоне кромешного мрака зловещей фигурой. Трудно поверить, но от такого контраста глаза стали различать оттенки.

Я почувствовал тяжесть в руках. Поднял оружие на уровень глаз, хотя прекрасно знал, что держу винчестер, сориентировавшись по весу. Успокоился.

Не понравилась мне открывшаяся правда. За второй штурм Плевны я действительно получил саблю с клюквой на эфесе и сильную контузию. Долго валяться в госпитале не пришлось – раны в бинтах, вернулся слух, связно стал говорить – встал в строй и дальше в мясорубку. Прохор всегда был рядом! В каждом бою. На привалах и в окопах. Из гарнизона в гарнизон. В бричке напротив сидел и разговаривал со мной! Курил мои папироски! Десять лет на службе верным вестовым. Увольнялись из армии вместе. Рыдали над приказом. И всегда дома! Его комнатушка рядом с кабинетом. Он знает, какой я люблю чай, сколько могу съесть тарелок горохового супа и как ненавижу бруснику. А я… Я что знаю о Прохоре? Старик даже не менялся в возрасте, оставаясь неизменным спутником по жизни.

Если на месте Прохора осталась лежать воронка, и он погиб от взрыва гранаты, кто тогда был со мной? Всегда рядом? Всё время?

Я принял чужой скачок на приклад и откинул тварь от себя на несколько метров. После хныканья злобное урчание возобновилось. Но теперь чужак стал осторожно ходить кругами. Не оставив затею, а лишь выискивая слабую сторону для новой атаки. Или чужак – это я? Где я? Последнее, что помнил – образ Карху. В разбитом каземате умирающее своё тело. Требовательное «Смотри на меня». Что слова темной ведьмы могли значить? Она хотела меня спасти – не дать душе покинуть тело – или в очередной раз подчинить себе и сделать пешкой в игре? А может и то и другое? Они ведь считают, что я должен знать и понимать происходящее. Разбираться в каждом моменте. Строго идти по плану, соблюдая и выполняя каждый пункт.

Объяснил бы кто ещё правила!

Да помог бы определиться с Прохором. Многого мне не надо.

Тварь атаковала. Легко ушла от приклада и когтистой лапой добралась до тела. С треском порвав оленью куртку, вырвала кусок плоти и отбежала, восхищенно урча, радуясь добыче.

Быстро вернулась. Что для него кусочек? Вот если бы нога!

Схватка была короткой и яростной. Приклад винтовки покрылся бахромой дерева и разлетелся в щепки. Напоследок неугомонная тварь вырвала у меня из рук гнутый ствол и снова отбежала. Я выхватил из ножен саамский нож. И чуть не ослеп. Лезвие в темноте засветилось голубым пламенем. Удивительно. Я высоко поднял над головой нож, используя оружие, как фонарик. На грани света и тьмы дернулась во мрак буро-зелёная фигура. Пятнистая чешуйчатая кожа играет фосфорными фиолетовыми пятнами. Тварь опасливо сжала почти человеческие ноги с крупными ступнями, с большими кривыми пальцами и уродливыми ногтями-когтями. Пряталась. Головы я не вижу, значит, и огромные ноги не замечу. Логика трехлетнего ребенка.

– Беги, – предложил я ему и добавил, – бу!

Заманчивое предложение не приняли. Вдали заслышалось бормотание, быстро обрастающее гулом. Новые гости спешили на огонек. Голодные. Холодные. Лишенные ласки и полные тоски.

Завывают.

Я вздохнул. Ведь в своих мыслях защищал Карху, как мог. Придумывал отговорки, считая, что она меня спасла в очередной раз от смерти. Как же я верил красивой ведьме, вспоминая жаркое тело! Кому приписывал несуществующую доброту? Для чего? Всё обернулось типичным цинизмом. Надо мной посмеялись. И теперь я – один. С ножом. Против голодной своры. Весьма плачевный итог.

Под ноги прилетело изогнутое дуло винтовки. Покатал железяку ногой по красному камню. Послушал скрежещущий звук. Нет. Ошибся. Не только с ножом. Для последнего поединка мне как раз не хватало ствола от винтовки. Мысли что ли читают?

Для чего меня надо было спасать? Раз такая опытная ведьма, то помогла бы разобраться с воспоминаниями о Прохоре. Снова все мысли о нем! Вокруг столько непонятного, а я о дядьке своем пекусь.

В плечо тихонько толкнули.

Я оглянулся и подпрыгнул на месте. Сгнивший череп лошади недобро смотрел на меня живыми глазами. Лошадь неспешно прошла мимо меня, неся на себе закутанного в темную одежду седока. Я повыше поднял нож, чтобы лучше видеть.

Твари вдалеке протяжно заголосили, плаксиво жалуясь на свою несчастную судьбу. Повздыхали, повсхлипывали и отдалились, так и не решившись приблизиться. Противные голоса вскоре затихли.

Всадник направил коня на грань света к последней твари. Я невольно шагнул следом, освещая пространство. Шипастая тварь изогнулась, попыталась свернуться. Растянулась на каменном полу. Всадник медленно склонился. Погладил шипастую голову и поднес под пасть раскрытую ладонь. Из гниющих глаз твари выкатились мутные слезы. Она судорожно дернулась несколько раз и вытравила из себя кровавый комок. Лизнула напоследок кусочек мяса в узкой ладони и поползла, пятясь задом в темноту. Я, хмурясь, посмотрел на распоротую куртку. Потрогал рану в боку, понимая, что кусочек-то от меня. Всадник встряхнул комок плоти от слизи, взвесил в руке и спрятал в сумке на боку.

Интересно. Зачем? Поехал дальше, не оборачиваясь. Лошадь беззвучно переставляла копыта. Я заторопился следом, освещая дорогу голубым сиянием лезвия.

– Эй, служивый! – почему-то я решил, что всадник – казак, уж очень уверенно сидел на лошади, повадки такие же. И когда тот немного обернулся в мою сторону, спросил: – Огня не будет? Темень тут, хоть глаз выколи!

– К тебе еще не пришло зрение. Подожди, – очень тихо донесся до меня голос.

– Понятно, – мы тронулись с места дальше. Я поравнялся с всадником. – А кто это был? Кстати, спасибо за помощь. Вовремя.

– Я спасал щенка. У тебя даже еще глаза не открылись.

– Я бы вам, сударь, советовал впредь не называть меня щенком. Очень опрометчиво с вашей стороны.

– Хорошо, маленький волчонок. Как скажешь.

Ладно. Потом выясним, кто из нас щенок и маленький волчонок. Пока надо вытянуть как можно больше информации, не надеясь в ближайшем будущем на новых собеседников.

– Так кто это был?

– Нхо. Совсем дикие. Тебе повезло.

Я опять поморщился. Чужая самоуверенность меня всегда злила. Люди часто умирали из-за своей глупости. Свято веря в непоколебимые принципы. Надуманные обстоятельства. И виной тому являлись сами.

– А где мы?

– Здесь, – всадник поднял руку и обвел темноту. Понятно. Весельчак. Исчерпывающий ответ.

– Здесь, – я осторожно подбирал слова, – это где?

– У меня!

– Ясно, – я закивал головой, – как же я сразу не догадался, что мы у тебя здесь, – последние слова я выделил голосом, вкладывая сарказм и аристократическую иронию. Всадник не понял. Пожал плечом. Я до сих пор не видел его лица, скрытого капюшоном. Если во мраке тканей скрывается Прохор, то я или получу разрыв сердца или всажу в него нож. Надоел.

– Раз я у вас в гостях… – начал я.

– У меня в гостях?

– А разве я не у вас в гостях?

– Сомневаюсь. Я же тебя не звал, волчонок.

– Сударь! Мне не хочется вас постоянно одергивать. Я наконец-то начинаю понимать, кто вы такой. И мне бы хотелось воспользоваться случаем и представиться, исключая дальнейшие оскорбления в свой адрес.

– Зачем?

– Что значит «зачем»? Это правила хорошего тона. Мы должны просто представиться друг другу.

– Я знаю, кто ты.

– Зато я не знаю, кто вы, сударь!

– Правда? – удивился всадник. – Я думал, раз ты здесь, то знаешь к кому пришел. Обычно, все знают.

– Наверное, я исключение.

– Наверное. Меня зовут Рота.

– Как Бога смерти и болезней? Или потому что ты состоишь из трех взводов? – на ум пришел армейский устав и я, каюсь, не удержался от шутки, вспоминая из чего состоит воинское подразделение роты.

– А, ты… – торжественно зазвучал голос.

Я растянул губы в улыбке, вот только пускай попробует назвать меня щенком или волчонком. Сразу получит гостинец.

– Удивительно, – перебил я всадника, мнящего себя богом или ротным. – Дело в том, что я сам недавно осознал, кто я такой, потому что ко мне стала возвращаться память. А вы, сударь, утверждаете, что можете сразу сказать кто я? Без подсказок? И вам даже подумать не надо? Вот так сразу?!

– Конечно. Надо только меня не перебивать. И тогда ты всё услышишь.

– И кто? – я улыбался.

– Ты – сайвугадче. Тот, кто ни живой, ни мертвый, – я перестал улыбаться, слушая чужие колючие слова. – Забавное состояние души, не находишь? И кто-то тебя сумел поймать в переходе между жизнью и смертью. Определенно столь опытный и каверзный человек заслужил от меня награду! Держит тебя в таком состоянии до сих пор!!! Оцени! Да он очень непростой смертный. С кем ты общался? Это было больно или наоборот, ты испытывал эйфорию? Расскажи мне скорее, какие чувства ты испытывал во время обряда? Мне так интересно! Почему ты молчишь?

Почему я молчу? Потому что я слышу сумасшедшего, утверждающего, что я ни живой, ни мертвый! Как же больно от этих слов!

– Больно, – пробормотал я вслух.

– Я догадывался, – всадник кивнул, – по мне, так лучше мучительная смерть с пытками. Но ты выбора не имеешь. Увы. Знаешь, мне даже жаль тебя не много. Потому что ты не принадлежишь себе. Частица души в тебе есть, остальную придется найти. Тебе или знающему и имеющему на то право. А до этого момента – ты обычный проводник в мир мертвых. В мой мир, волчонок. Давно я вас не видел. Оставь свои глупые затеи. Меня невозможно убить, потому что я уже мертв. Как эта лошадь, которую принесли мне в жертву. Сайвагудче! Меня больше интересует вопрос: кто тебя послал и с какой целью?