Незавершенный гештальт довлеет над нами.
К примеру, в тринадцать лет на тебя произвела неизгладимое впечатление девятнадцатилетняя няня, призванная для присмотра за твоей малолетней сестренкой. Третий размер девичьей груди откровенно таращился из легкомысленного декольте в самый неподходящий для этого момент твоей жизни.
Гормоны свирепо рвали мозг в клочья, заставляя возненавидеть прыщавое и угловатое отражение в зеркале, а в это время нимфа в ультракороткой юбке изгибалась округлыми прелестями за столом в вашей гостиной, хмуря брови над конспектом по психологии.
- О, Господи! Отрежь мне правую ногу, но позволь… — мысленно взывал ты, но желанию не суждено было сбыться.
Не помню, рассказывал ли я тебе, мой добрый читатель, о незавершенном гештальте, и если нет, то решительно сделаю это сейчас.
Итак, незавершенный гештальт. Психологический термин, обозначающий сильное желание, которое так и не было удовлетворено. Если верить психологам, желание это, столкнувшись с суровой реальностью, не исчезает из нашего мозга, а прячется в самый дальний чулан из дендритов и аксонов.
- Не мучай себя, — как бы говорит сердобольное сознание, замечающее очевидную пропасть между некрутым тринадцатилетним тобой и сексапильной студенткой Дашей, — не мучай… Смирись, забудь, и сконцентрируйся на более достижимых целях, пока совсем не сошел с ума.
- Спасибо, Сознание! — шепчешь ты, послушный подросток. — Я, пожалуй, так и поступлю.
И вот недостижимая «Даша» отринута и задрапирована пыльными кулисами, а ты пошёл дальше по жизни уверенным шагом, концентрируясь на достижимых целях.
Цели становятся всё глобальней, а слово «достижимый» постепенно стирается и теряет смысл для уверенного решателя проблем. Но ничто не приносит по-настоящему полного удовлетворения. Ты ныряешь в пучины, лезешь на эвересты и покупаешь дорогие вещи и девушек, но все тщетно. Почему?
Всё просто: чего бы ты ни добился, тебе хочется лишь одного — чтобы студентка «Даша» пришла в комнату к тебе тогдашнему тринадцатилетнему, медленно сняла с себя розовый топ, глядя прямо в твои глаза, а потом…
Так что, не помогут «эвересты». Ведь, как говорят, если у тебя в детстве не было велосипеда, а сейчас есть Феррари, то велосипеда у тебя в детстве все равно не было.
Иногда человек не знает, какой незавершенный гештальт довлеет над его подсознанием, или просто не имеет понятия, как добиться этого проклятого завершения…
* * *
Мы сидели на съёмной квартире в районе станции метро «Измайловская» города-героя Москвы.
-…и вот, помню, смотрю я на этих татуированных длинноволосых парней с гитарами на обложке журнала «Ровесник» и думаю: «Вот это жизнь! Музыка, концерты, поклонники! Просто мечта!», — закончил я изливать немного потасканное мною в частых изливаниях воспоминание детства.
- Кстати о концертах! Когда уже я на вашем концерте побываю? — спросил однокурсник Коля, уминая за обе щеки бутерброд с толстенным куском «Докторской» из моего холодильника. От выпитого коньяка он раскраснелся лицом и ослаб хрусталиками, вследствие чего вид имел слегка безумный. — Фанаты, так сказать, скучают по вашим песням…
- Что прям все оба? — саркастически заметил я. Вопрос, однако, был насущен. Процесс продвижения новой группы уже давно забуксовал и подернулся тиной. — Если честно, то мы просто не можем найти барабанщика.
- Да? — отвел от «колбасода с бутерброй» правый глаз Николай и с недоумением уставил его на меня, — А этот чем не подходит?
Незанятый в контроле пищевого процесса глаз описал замысловатую дугу, а Колин палец указующе застыл в воздухе, призывая прислушаться. Секунду я предавался недоумению, но, наконец, осознал, что в здании «бауманского» общежития напротив раздавались удары по малому барабану, бас-бочке, тарелкам и всем остальным деталям, составляющим барабанную установку.
- Неее, — тут же скривил я свое лицо, — он к нам не пойдет.
- Почему это? — Коля прекратил созерцать остатки поглощаемого бутерброда левым глазом и уперся в меня уже полным комплектом, обретя вид мудрый и наставительный, — У вас же отличные песни!
- Ну, песни…есть ничего, но современные барабанщики только металл и всякий «модный актуальный рок» хотят играть, а не нашу бардовщину с претензией, — неохотно признался я. — Да и этот, наверняка, играет уже в группе, а может быть и не одной.
- Так пойдем, спросим, — как опытный менеджер по продажам, Коля просто не принимал отказа. — За спрос не бьют в нос…
Я хотел было объяснить, что один удар по самолюбию стоит десяти ударов в нос, но энергичный собутыльник уже напяливал сапоги в прихожей.
* * *
- Это куда такие молодые красивые идут? — саркастически поинтересовалась дебелая вахтёрша со свекольным лицом потомственной алкоголички вслед двум одиноким фигурам, припорошенным декабрьским снежком.
- О! А мы как раз вас ищем! — вскинулся Коля, входя в режим продажника-задушевника, — у нас тут есть дело…
Наблюдать Колю в действии было одно удовольствие… а интеллигентно присесть на подоконник, прихлебывая из начатой бутылки коньяка — другое.
Тёмно-янтарная жидкость провалилась в желудок жарким комом, лаская внутренности мягкими кошачьими лапами тягучего опьянения. Пока я пил, Колин силуэт отделился от вахтёрши, величаво закружился на турникете проходной и исчез в темнеющем чреве бауманской общаги в дымке расфокуса.
-…крейзи, — понесся ему вслед мой неуверенный шепот, — унд эста локо, ман…
Небритый и величавый я топорщился на подоконнике, выдыхая коньячное амбрэ и таращась в Вечность из складок шинели. Вечность оставалась невозмутимой, и меня начало клонить в сон.
- Знакомься! — громкий голос монстра коммуникации выдернул меня из оцепенения. — Гитарист, вокалист и идейный руководитель группы «Понедельник»!
Рядом с Колей стоял невысокий румяный студент уютного сложения в очках, шортах и потасканной майке.
- Максим, — застенчиво улыбнулся он, протягивая руку.
- Именно этого отличного барабанщика мы слышали из твоей кухни, — пояснил мой товарищ, явно гордясь собой. — Договаривайтесь!
- Ээээ, очень приятно, — сконфуженно пробормотал я, ссыпавшись с подоконника, — Ну…нам вот нужен барабанщик… если ты, конечно, не занят и всё такое…
На этом месте я почувствовал себя немного глупо. Вломиться вот так в жизнь чужого человека и требовать от него играть в группе было самонадеянно.
- Я не против, — сказал Макс, — но сразу предупреждаю, я ещё только учусь…
* * *
Команда наша, наконец, нашла барабанщика, а вот «проект Тасис по внедрению института семейной медицины в Российской Федерации», в котором я подвизался переводчиком, отчаянно балансировал на грани провала. Это понимали все, поэтому обстановка в офисе царила напряженно-рабочая.
Матерясь полушепотом, анорексичная секретарша Аня уже четвертый раз за утро переставляла с места на место цветочные горшки на подоконнике и своем столе с намерением добиться абсолютного фэн-шуя. Умудренная годами и статью Эльвира Павловна, «заведущая по финансам и административным вопросам и бухгалтер», пустив прозрачную и невесомую, как паутинка, слюнку из полуоткрытого рта, с глуповато-блаженной улыбкой человека, за которым никто не наблюдает, отписывалась подругам в «аське» по результатам вчерашней совместной пьяночки. Угрюмый водитель Борис монументально почивал на стуле около двери, изредка позволяя себе деликатно всхрапнуть.
В общем, вкалывали лишь я и профессор Иван Васильевич Густопсинников, эксперт по семейной медицине нанятый за большие деньги. Он несколько лет отработал военным хирургом, вследствие чего вид имел строгий и бескомпромиссный. Часто отхлебывая чай из высокой объемной кружки с надписью «Участникам конференции по ранней диагностике половой дисфункции», он безотрывно глядел в тонкий стильный ноутбук Asus. Время от времени его осеняла очередная идея по поводу того, как нашему проекту спасти семейную медицину в России, и взгляд, брошенный поверх винтажных квадратных очков, становился плотоядным и нетерпеливым. Он удовлетворенно хмыкал, и длинные ловкие пальцы хирурга стремительно набивали текст, фиксируя гениальные мысли.
Иван Васильевич был всегда так искренне поглощен рабочим процессом, что на его фоне я чувствовал себя разгильдяем, и ещё ожесточеннее вгрызался в перевод малого расширенного стандарта обязательных навыков врача общей практики.
В общем и целом, я, конечно, не идентифицировал себя с проектом, понимая, что я тут только из-за денег, но к командной работе после Америки я стал относиться ответственно.
- Где Шваль?! — офисная дверь резко распахнулась, с грохотом приложив по интерфейсу дремавшего Бориса, и на пороге появилась красная от ярости и нездорового образа жизни Ловорка. — Она есть отправлять кляуз в Управляющий комитет! Она есть писать, что мы тут никто ничего, кроме неё не делать и проект плохой руководитель! Ви тоже все так думаете?
Лохматая голова на крепкой шее вызывающе торчала из антиэстетичного декольте, а наливные арбузные груди гневно раскачивались под невесомой кофточкой от Prada, словно два стенобитных орудия.
- Господи?! — неуместно выпалила Эльвира Павловна, судорожно хватая воздух ртом, как выброшенная на берег скумбрия.
- Мы так не думаем! — верноподданно вскинулась Аня, с чувством опуская фикус на помятый пластик подоконника.
- Так, только спокойствие! Юнайтед ви стэнд! — тоном психоаналитика молвил Густопсинников.
- Доброе утро, Ловорка, — сказал я.
- Б&%ть! — сказал Борис, потирая ушибленный лоб.
Следующие пятнадцать минут актив отряда в лице профессора Густопсинникова и Ани отпаивал Ловорку кофеем, обвиняя старшего эксперта Сильви Шваль в небеспристрастности и необъективности, и славя руководительский талант самой Ловорки.
- Какая она все-таки низкая, а мы ведь относились к ней, как к коллеге, как к другу! — возмущенно звенел голос Ани.
- Вот вам и говорящая фамилия! Мала херба цита кресцит! — поддерживал Густопсинников.
Опоенная кофеем и елеем Ловорка уехала с Борисом «встречаться с заинтересованными сторонами до вечера», а профессор толкнул перед собравшимися краткую, но емкую речь:
- Сейчас судьба проекта, как ни прискорбно, стала зависеть не только от успешной реализации поставленных задач, но и от нечистоплотных интриг, некоторых лиц (здесь он многозначительно посмотрел на запертый уже несколько дней кабинет Сильви Шваль). Да, некоторые факторы находятся вне нашего контроля, но мы можем ответить им, концентрируя усилия на том, что у нас получается лучше всего — нашей работе!
Лица коллег выражали солидарность. Никто не был против того, чтобы концентрировать.
С чувством выполненного долга Иван Васильевич вернулся за свой ноутбук. Аня со вздохом потащила фикус с подоконника, а Эльвира Павловна спешно принялась отвечать на накопившиеся в «аське» тревожные вопросы подруг, по поводу её неожиданного исчезновения с радара.
«Переводить, так уж на совесть», — решил я, проникнувшись речью, и, распечатав на принтере список непонятных медицинских терминов, направился за консультацией к Густопсинникову, так сосредоточенно печатающему что-то за своим столом, что мое появление для него оказалось неожиданным. Почтительно приблизившись со спины к светилу российской семейной медицины, я бросил взгляд на экран его ноутбука и окаменел: в окне видео-чата две полуобнаженные азиатки страстно извивались перед камерой в номере далекого заморского отеля.
«Show me more! I want to see your «whoo-hoo»!!!!», — бегло набирали текст тонкие нервные пальцы бывшего военного хирурга.
- Ээээ… — выдал я в ответ на немое возмущение, отобразившееся на лице заметившего меня Ивана Васильевича.
- Павел, мы с вами понимаем жизнь, — мгновенно взяв себя в руки, Густопсинников полез в портфель достал оттуда зеленую бутылку Туборга и, наполнив под столом свою «чайную» чашку, подмигнул мне. — Несите посуду.
Немного поколебавшись, я приволок «сиротскую» бадейку на пол-литра, которая была деловито наполнена пивом под профессорским столом.
- Павел, если у вас ещё возникнут вопросы по переводу, подходите в любое время, — громко произнес Густопсинников в сторону занятых своим делом женщин, и, заговорщически хихикнув, еле заметно кивнул в сторону своего позвякивающего портфеля.
Стараясь не расплескать полную кружку, я вернулся за стол, сделал большой глоток холодного напитка и с сомнением глянул на недопереведенный текст.
Через минуту вместо вордовского файла на экране у меня замаячила системная табличка с надписью «Установить программу Return to Castle Wolfenstein на ваш компьютер? Да. Нет».
Бросив взгляд по сторонам, я вздохнул и решительно нажал кнопку «Да».
* * *
С лёгкой руки бывшего однокурсника и нынешнего менеджера по продажам корпоративных симок корабль моей детской мечты под названием «собственная рок-группа» стронулся с мели и поплыл в открытое море андеграундного шоу-бизнеса. Воодушевленный Миша обучал Макса музыкальным премудростям на репетициях, а я рожал новые гениальные песни, как беспутная кошка котят.
Говорят, для того чтобы жить и радоваться нужны всего две вещи — «жить» и «радоваться». Я всегда был максималистом и моё «радоваться» требовало трех элементов — «творчества», «верных друзей» и «настоящей любви». И если любовь моя билась костром на ветру, то вспыхивая, то затухая, для творчества наступила золотая пора.
Саунд наша рок-банда с самого начала приобрела несколько специфический. Тратиться на покупку электрического инструмента скуповатый Миша не захотел, а электро-акустический бас, «взятый в аренду на неделю» в Штатах звук имел сухой и щёлкающий на высоких нотах и глухо-бубнящий на низких. Время от времени он дико фонил, наполняя помещение репетиционной точки душераздерающим визгом.
Богомерзкий тембр своего инструмента второй отец-основатель группы компенсировал замысловатыми партиями, умудряясь впихнуть по несколько нот на каждый такт песни. В любом чуть более адекватном коллективе такая музыкальная разнузданность породила бы хаос и кашу, но на фоне моих минималистичных соло из двух нот и застенчивых барабанов неумелого Макса такие запилы на бас-гитаре слушались неплохо, хоть и слегка экстравагантно.
- Миша, да ты же не басист, ты скрипач, — возмутился как-то, зайдя к нам на репетицию Ваня, воспитанный на ровных, как шпала, басовых партиях хард-рок монстров восьмидесятых. — Может тебе лучше скрипку купить?
- Проще мне играть скучно, — не согласился Миша. — Да и вообще, у меня свой стиль!
Подборка лучших моментов моей жизни, несомненно, включает те дни, когда в жару, снег и дождь я ехал на метро, а потом шёл пешком по Большой Ордынке до репетиционной точки на базе детской музыкальной школы. Три часа мы самозабвенно рубили рок в маленькой комнатушке. Трансформировали мысли, эмоции, надежды и душевную энергию в песни. Эти песни нравились нам самим, а, значит, заслуживали того, чтобы поделиться ими с другими людьми.
- Пора писать альбом, — было решено после одной из наиболее удачных репетиций.
- Ну, как «альбом»… — уточнил Миша, — выберем три самые готовые песни похитовей и сделаем демо.
- Демо — это важно, — подхватил Макс. Он уже выучил почти все ритмы и рвался в бой, — а то без них и концертов не будет, надо же что-то арт-директорам клубов посылать…
-…Ибо иначе арт-директора будут посылать нас, — весело закончил я.
После недолгих поисков мы остановились на студии звукозаписи «Капитул».
- Вы правильно сделали, что пришли ко мне, парни, — с воодушевлением прослушал наши записи с репетиций хитроватый азербайджанский еврей Артём, владелец студии. — Я сам как раз такую музыку и люблю…
- Какую «такую»? — осторожно поинтересовался недоверчивый Миша.
- Ну…такую…для людей музыку, а не для музыкантов, — проявил дипломатичность наш звукорежиссер.
- «Музыка для людей» — это хорошо сказано, — одобрил я такое определение.
Работа началась.
Опутанные проводами и обложенные микрофонами, мы рвали струны и связки в тесной звукозаписывающей комнате, оглушенные грохотом барабанов и рёвом гитар. Нервно ерзая, слушали анекдоты и прибаутки Артёма во время его длинных перекуров в студийное время, оплаченное из наших тощих карманов. Ругались и спорили над аранжировками и вот — демо-альбом из трёх песен перекочевал с «макинтоша» звукорежиссера на CD-болванки в наших руках.
* * *
«Мы записали альбом! Три песни, но все — потенциальные хиты! И наконец, вживую, а не по одной дорожке за раз. С живым сырым грязным и по-настоящему «качающим» роковым саундом! Не стыдно и продюсерам отправлять, если что», — такие мысли крутились у меня в голове, когда я, появился в нашей съемной квартире, сверкая, как золотоносная жила в луче шахтерского фонарика.
- Привет! Ну что? Записали, что хотели? — поинтересовалась жена, встречая на пороге рассеянным поцелуем.
- Ага, — произнес я торжественно. — Кажется, неплохо вышло. Поставить?
- Давай, конечно, — Света уютно устроилась в кресле и вернулась к покраске ногтей, которой она занималась до моего прихода.
Вставив серебристый диск с надписью «Понедельник», сделанной черным перманентным маркером, я нажал «плей» и уселся на диван с замиранием сердца, следя за реакцией жены. Глухой звук Мишиной прифанкованной бас-гитары вылез из тишины осторожно, как бы озираясь по сторонам. Через пару тактов к нему присоединился вкрадчивый хай-хэт Макса, а затем и хриплый голос моей перегруженной гитары.
«Станет белое черным, если смотреть на него, сколько я смотрел…», — проникновенный вокал, усиленный динамиками, хватал за живое, временами казалось, что…
- Кстати, а Миша тебе книжку мою не отдал? Ассоль обещала через него передать, — обратилась ко мне Светка, подняв голову и оторвавшись от пиления ногтей.
- Нет… не отдал, — ответил я, враз закаменев лицом.
- А спроси его на следующей репетиции тогда, а то он забыл наверно, — попросила она и опять сосредоточилась на ногте большого пальца.
- Хорошо… спрошу, — шокированный такой бесцеремонностью, пару секунд я сидел молча, потом встал, выключил музыку и, вынув диск из CD-рома, направился на кухню.
- Эй, ты зачем выключил, я же слушала, — удивленно подняла глаза Светка.
- Потом послушаешь, — бросил я, не оборачиваясь.
- Кстати классно записались, — равнодушно протянула мне вдогонку жена и, прекратив пилить, потянулась за пузырьком с лаком.
Я ушел на кухню и, тяжело опустившись на стул, задумался. Такая бестактность и равнодушие ко мне и к тому, что я делаю, задели за живое. Я чувствовал так, как будто мне плюнули в лицо. Достал из холодильника пол-бутылки дешевой водки, дрожащими пальцами отвинтил жестяную крышку и глотнул прямо из горла. Смыл мерзкий вкус остатками утреннего чая из кружки на столе и уставился в окно.
«Эгоистичная и бесчувственная! — черные мысли роились у меня в голове. — Как ни фига не понимала меня никогда, так и не поймёт…».
С каждым витком бушевавшей внутри меня обиды и злости я делал новый глоток. В комнате Светка включила телевизор. Показывали её любимый сериал.
Засунув бутылку с остатками водки в карман куртки, я надел кроссовки и вышел за порог, громко хлопнув дверью.
На улице темнело. Трое подвыпивших таджиков в оранжевых куртках, весело пошатываясь, несли домой жареную куру в целлофановом пакете. Телефон в моей руке вздрогнул и капризно звякнул, высветив надпись «Света» на дисплее.
- И куда это ты собрался, — услышал я в трубке.
- Туда где есть люди, которым не плевать на мою музыку, — выпалил я чуть эмоциональней, чем хотелось.
- Я что теперь прыгать с бубном должна, потому что ты песни свои записал на наши общие деньги? — вспылила Светка.
Я нажал на сброс и пошел в сторону метро. Телефон снова зазвонил. Я поднес экран к лицу, намереваясь выключить телефон совсем, но на дисплее отразилась надпись «Коля Беркутов».
- Пашка, привет! Чего делаешь? — Коля был навеселе. — Мы тут с Лолой скучаем, приезжай спой нам на гитаре что-нибудь.
- Что за Лола? — поинтересовался я задумчиво. Колино предложение сейчас было кстати. — Новая девушка моя, ей нравятся ваши песни, кстати, — сообщил Коля.
- Окей, через двадцать минут буду, — Коля снимал квартиру на Щёлковской, недалеко от меня. — Выпить взять что-нибудь?
- Я уже водка тринкен унд эссен, а вот Лола коньяка хочет, — продемонстрировал Коля остатки знания немецкого.
- Договорились.
С бутылкой КиНовского «Московского» и шоколадкой для Лолы я постучал в щеголяющую прорванной обивкой дверь Колиного «лофта».
- Ага! Геноссе Зайцев! — с момента нашего разговора Колино «навеселе» превратилось в «от души». — Прошу входить! Лола, а вот мой друг музыкант Паша! Он — пьяное быдло, но «зато мой дру-уг лучше всех играет блюз»!
- Привет, — красивая миниатюрная шатенка лет двадцати двух на вид с большими серыми глазами и интеллигентным лицом смотрелась инородно среди холостяцких развалин Колиного жилища. — Я о тебе наслышана!
- Про то, что я «пьяное быдло» или про то, что «лучше всех играю блюз»? — пошутил я.
- Про второе, конечно, — рассмеялась она, обнажив жемчужный ряд зубов. — Коля шутит просто.
Коньяк и шоколадка перекочевали на стол, я взял в руки гитару, и вечер постепенно потек в правильном направлении.
- Я говорил! — пьяно воскликнул Коля, после того как я под аплодисменты исполнил свежесочиненную песню, — Он талант!
- Я и не сомневалась, — серьезно сказала девушка. — Мне очень понравилось. А спой ещё что-нибудь свое!
- О, кстати, — вдруг осенило меня. — Мы же только что диск записали в студии! Со своими песнями! Поставить?
- В настоящей студии? Поставь, конечно! — радостно захлопала в ладоши Лола.
- Пашка, ма-ачи, — протрубил Коля, продемонстрировав фирменный пьяный взгляд «боевой раскосой гориллы» — смесь коньяка и водки действовала убойно.
Многострадальный диск второй раз за сегодняшний вечер был водружен в проигрывающее устройство, и пространство комнаты заполнилось музыкой, в которой мне была знакома каждая нота.
Коля внимал записи, мечтательно пуская струи сигаретного дыма в потолок и качая шлёпком на босой ноге в такт песни. Лола слушала сосредоточенно, время от времени, бросая на меня осторожные взгляды.
Превратившись в комок нервов, я напустил на себя безразличный вид и стал машинально опрокидывать одну за другой рюмки коньяка. Повторное безразличие к нашему детищу сегодня стало бы серьезным ударом по моему творческому самолюбию. Третья песня доиграла, и на секунду в комнате наступила тишина.
- Пашка, да это отлично! — заревел Коля, подрываясь со стула и опрокидывая бутылки и стаканы. — За это надо выпить!
- Это просто супер! — воскликнула Лола. — Я и не ожидала, что вы так профессионально играете!
- Я должен услышать это ещё раз! — воспользовавшись своими разбегающимися в разные стороны глазами, Николай левой рукой производил манипуляции с CD-проигрывателем, а правой ловко плеснул коньяк в бокалы.
- Спасибо, друзья, — я был поистине растроган таким тёплым приемом. — Я выпью за вас! За самых продвинутых и благодарных слушателей!
- А мы за твою музыку! — прозвучал ответ. Диск мой звучал уже пятнадцатый раз, когда откуда-то с нижних этажей раздался громкий настойчивый стук по батарее.
- Я сейчас постучу кому-то! — агрессивно завопил Коля. — Я счас битой по кому-то постучу!
Шатаясь, он поднялся из-за стола, и направился в другую комнату, вероятно за битой. Через секунду оттуда раздался оглушительный грохот. Я выключил музыку и тревожно прислушался.
- Коля? — вопросительно произнесла Лола, вглядываясь в темноту соседней комнаты. На несколько секунд в квартире повисла гнетущая пауза, потом тишину разорвал могучий храп.
- Ну, слава богу — живой, — с облегчением рассмеялся я. — Что, я тоже пойду, наверно?
- А ты спешишь? Может, посидишь ещё немного? — с надеждой спросила Лола.
Я с радостью остался.
Мы говорили о нашей группе, о музыке и о книгах, о любви, отношениях, судьбе и психологии. Лола оказалась начитанной и неглупой девушкой. Я рассказывал о жизни в Америке, а она о своей жизни в далеком Новосибирске.
- Паша, хочу тебе признаться, — смущаясь, проговорила она. — Я ещё никогда не встречала такого интересного человека, как ты.
- Спасибо! Ты тоже очень классная! — искренне воскликнул я, испытав непреодолимую волну приязни. — Можно я тебя поцелую? По-дружески!
- Конечно, — просто согласилась она.
Я потянулся губами к её щеке, но встретил горячие губы. «Дружеский» поцелуй тянулся уже пару минут, а мы всё были не в силах оторваться друг от друга.
Наконец, пересилив себя, я отодвинулся от Лолы и смущенно уставился в пол.
- Паша… — начала было Лола, но её слова заглушил такой истерический взрыв храпа с всхлипыванием и причмокиваниями, что мы не выдержали и рассмеялись.
- Ну, что за музыку? — провозгласил я, хватаясь за бутылку «Московского».
Мы продолжали беседовать, как будто ничего не произошло, только смех лился как-то свободней, а в обращении друг к другу сквозила легкая нежность.
- Спой ещё что-нибудь! — попросила Лола, щёки её разгорелись пунцовыми розами, а глаза сияли, как две звездочки. Она была очень хороша в эту минуту. — На английском!
- Для вас, хоть на китайском, — шутливо раскланялся я.
- А человека не разбудим? — я махнул головой в сторону спящего тела.
- Не, его теперь и салютом не разбудишь, — весело махнула рукой Лола.
- Whatever tomorrow brings, Ill be there, with open arms and broken heart, yeah! — запел я хит неизвестной ещё в России группы «Incubus», которая уже вовсю покоряла стадионы соединённых американских штатов.
Последняя гитарная нота, дрожа, повисла в воздухе, постепенно затухая.
- Спасибо, — с чувством произнесла Лола, придвигаясь поближе.
Всем нутром я почувствовал, что сейчас меня ждет ещё один «дружеский» поцелуй и не ошибся. Уходить не хотелось, но я твердо знал, что своевременное прощание — залог любого успешного выступления. Мы целовались «на посошок», «на дорожку» и ещё минут пять у лифта.
На улице было свежо после недавнего дождя. Начинало светать.
Я поднял голову и посмотрел наверх, туда, где на тёмном фасаде здания ещё горело одно окно.
- Отличный альбом мы все-таки записали, — удовлетворительно поведал я самому себе и направился к дороге ловить такси.
* * *
Я нёсся по улице и дико опаздывал.
Предыдущая ночь была длинна, и звонок будильника я проспал. В результате пришлось задать спринтерский темп от самого метро. Бежал я так быстро, что одышка догнала меня только через километр.
- Сдаёшь, чувак, — раздраженно пробормотал я, прибавив скорости; обогнул угол и с разбегу воткнулся плечом в грудь высокого мужчины в белом костюме и шляпе, мирно стоящего на ступеньках с распростертыми руками и широкой улыбкой.
- Кортнёв! — крикнул я упавшему, по инерции пролетая мимо.
Растерянность на лице бессменного лидера группы «Несчастный случай» сменилась злостью, но я уже не услышал его ответной реплики. Развернувшись на бегу от толчка вокруг своей оси, я скользнул взглядом по оторопелым лицам внушительной съемочной группы, расположившейся на проезжей части, и скрылся за углом.
«Рекламу снимают, — понял я, — Кого только не встретишь в Москве!»
В офис я влетел, порядком запыхавшись. Вопреки моим опасениям на опоздание никто не обратил внимания, но радость по этому поводу быстро сменилась подозрением. Слишком унылые и напуганные лица были у коллег, грустно уставившихся в свои мониторы.
- Ань, что случилось? Что все мрачные такие? — поинтересовался я у секретарши. Аня повернулась ко мне — глаза её были заплаканными.
- Сильви Ловорку… — начала было она, но тут же осеклась…
- Павел, зайдите ко мне, пожалуйста, — услышал я за спиной гнусавый голос и обернулся. На пороге своего кабинета стояла г-жа Шваль, улыбаясь фальшивой слащавой улыбкой, отчего её слегка лошадиное лицо приобрело жутковатое выражение.
- Павел, вы очень хороший переводчик, — сразу взяла быка за рога Шваль.
- Увольнять будете, тётенька? — безошибочно определил я.
- Не увольнять. Нет, — ещё более доброжелательно заулыбалась она, проигнорировав фамильярность. — У проекта сменился руководитель, и я вынуждена сократить несколько сотрудников. К сожалению, проект не может себе позволить сейчас большие расходы.
- Понятно. Скрипач не нужен, — вопреки суровости момент я чувствовал прилив веселости, — а может, просто продадим Лексус? Купим Волгу! Отличная представительная российская машина! И экономия проекту несравнимо большая выйдет!
- Павел, мы уже все решили, — посуровела Сильви. — Не беспокойтесь, вам выплатят компенсацию за три месяца.
Обсуждать что-то далее было бессмысленно. Подписав необходимые бумаги и сердечно попрощавшись с другими уволенными коллегами, я отправился восвояси.
- Давай, Борис, держись, — похлопал я по плечу водителя, единственного пережившего репрессии.
- А чо мне держаться, — лениво ответил Борис, — та или другая, а один хрен свои задницы сами возить не будут. Мимо нас тенью мелькнул Густопсинников, тревожно поспешивший в кабинет Сильви.
Я задержался ровно настолько, чтоб услышать через минуту его негодующий тенор: «Это неслыханно! Не вы меня сюда приглашали, не вам и увольнять!»
Дверь открылась, и он также рысцой пронесся обратно, бормоча проклятия и гневно посверкивая очечками.
- Зик транзит глория мунди, - резюмировал я ему вслед.
Водитель Борис глубокомысленно пожал плечами и сплюнул в Анин фикус.
Окинув офис прощальным взглядом, я неохотно шагнул за дверь, где меня ожидала безработица и неизвестность.