Бег давался легко, длинные стелящиеся над землей прыжки следовали один за другим без малейшей паузы, лапы Куэнкэй-Ну едва касались почвы, острые когти срезали травяные побеги в момент касания. Дальше, дальше…
Нетерпение, любопытство, беспокойство, сомнения…
Бег выжимал все лишнее, оставляя эмоции за гранью скупого грациозного движения…
Весенний лес вокруг дышал деятельной активностью, заполняя охотника ощущением своей причастности к мефа – только сейчас, отбежав на достаточное расстояние, он позволил себе наконец развернуть сознание и насладиться полнотой жизни, полнотой ощущений. Кроны семенных деревьев были полны суетливых, гомонящих стай древоптиц, вьющихся вокруг ветвей, увешанных родильными мешками: малые создания снабжали дерево необходимой для жизнедеятельности фиссу, как самки куарай – пищу после оплодотворения, для развития потомства, а семенное дерево вынашивало в своих почках детенышей древоптиц. Древний, надежный, замкнутый цикл. Но жизнь гнездилась не только в кронах – из нор, проточенных в толстой коре водяных деревьев, шевеля клешнями, настороженно выглядывали червотоки, провожая охотника свисающими с усиков темными блестящими бусинками глаз. Червотоки – злобные, жесткие, несъедобные для куарай создания, всегда с яростным безрассудством отстаивающие свои водяные владения внутри древесного ствола. В той части леса, где Куэнкэй-Ну сражался с пожирателем ветвей и охотником мантулис, червотоки еще не пробудились, а здесь уже повылазили из своих нор, поэтому следовало перемещаться осмотрительно, не приближаться к водяным деревьям, укусы тварей весьма болезненны.
Неожиданно Куэнкэй-Ну заметил многолапа. Бег прервался прыжком, когти всех лап вонзились в оказавшийся на пути древесный ствол, охотник замер, превратившись в камень, слившись телом с древесной корой.
Многолап – воплощение ужаса для охотников.
Огромное мохнатое тело зверя, исходившее характерным мертвящим зловонием, свисало с толстой серовато-сизой паутины, натянутой среди группы деревьев, совершенно неподвижно, часть его когтистых лап касалась земли. По всему выходило, что многолап заснул внезапно для самого себя, и свалился вниз, наполовину порвав собственные сети и обломав часть ветвей в падении. Наверное, еще не сумел полностью пробудиться после сезона Сна. Крупная злобная тварь, предельно защищенная от жоэстэ, многолап охотился без разбору на все, что шевелилось в округе, умело загоняя крупную дичь в расставленные заранее гигантские сети. Одолеть такое существо могли лишь несколько старших охотников, напав одновременно, но в пищу ядовитая плоть многолапа непригодна, поэтому охота на него лишена смысла и подвержена крайней, неоправданной опасности. С таким врагом лучше не связываться.
Куэнкэй-Ну медленно выдернул когти из древесного ствола. Почти бесшумно спрыгнул на землю и попятился, чувствуя, что многолап может очнуться в любой момент. Куэнкэй-Ну именно поэтому и пропустил его, опрометчиво вторгся в зону его обитания, потому что Большой Охотник спал. Многолап слеп, но у него великолепное чутье и он умеет бегать на короткие расстояния невероятно быстро, и молодой охотник куарай для него не соперник, а жертва. Жвала многолапа без труда стиснут Куэнкэй-Ну мертвой хваткой, а касание ядовитых лап мгновенно и надежно парализует. И последует смерть.
Опасное расстояние. Если Большой Охотник очнется, убегать лучше по кронам деревьев, тонкие ветви не выдержат веса огромной коричневой туши, такой способ уже не раз спасал других охотников-одиночек, забредших во владения многолапа…
Обошлось.
Вскоре Куэнкэй-Ну мчался с прежней прытью, лавируя среди деревьев, а спящий враг остался далеко позади, и уже не стал бы бросаться в погоню, Большие Охотники не любят бегать долго, как куарай.
Проносясь мимо семенного дерева, особенно густонаселенного древоптицами, так и мельтешившими в кроне, Куэнкэй-Ну почувствовал голод, и не размышляя, вметнул свое легкое сухое тело вверх по стволу. Напуганные стремительным броском глупые пищевые создания брызнули в разные стороны, но далеко не улетели, сбились в плотную стайку, зависнув сверху в двух прыжках над охотником. Куэнкэй-Ну не обратил внимания на их обеспокоенный гвалт, продолжая стремительно карабкаться к примеченной ветке. Безмозглые создания не способны причинить вреда. Острые концы когтей оставляли в коре глубокие царапины, быстро набухавшие темной полупрозрачной влагой. Наконец Куэнкэй-Ну, выбрав взглядом на одной из веток особенно крупный родильный мешок, обвил ветку задними лапами, зависнув вниз головой, затем одной из передних лап схватил мешок, а когтем указательного пальца второй вспорол кожистую оболочку. Маленькое трепыхающееся существо, скользкое от утробной жидкости, скатилось прямо в широко раскрытую пасть охотника. Плоть еще несозревших детенышей в мешках гораздо вкуснее и питательнее взрослых древоптиц. Куэнкэй-Ну тем же манером опорожнил еще пару мешков, и почувствовал, что сыт. Усвоенной ванару, пожалуй, хватит до следующего утра…
Могучий зов вождя вторгся в сознание, внутренней дрожью прошелся по поджарому телу охотника. Куэнкэй-Ну спрыгнул с дерева, пружинисто приземлился на все лапы, сузил чутье в коготь, уточняя направление и расстояние. Вождь с группой старших охотников оказался неожиданно близко. Видимо, Куэнкэй-Ну слишком увлекся бегом и созерцанием мефа …
Куэнкэй-Ну засуетился, рыская среди деревьев, сейчас его поведение напоминало поведение безмозглой древоптицы, но у него имелись уважительные причины для волнения. Вот оно! Отыскав кустик чхой, Куэнкэй-Ну откусил крупную почку основного побега и, тщательно пережевав, проглотил. И только потом во всю прыть понесся на зов. Чхой – хорошее отвлекающее средство, туманящее сознание, это поможет ему при разговоре с вождем. Поможет не выдать себя…
Куэнкэй-Ну замедлил бег, затем и вовсе остановился, предусмотрительно припав к почве в позе униженного подчинения.
Густые заросли куарай-кустов в нескольких прыжках от него раздвинуло мощное тело вождя. Облик вождя впечатлял, внушая Куэнкэй-Ну невольную оторопь – реакция, положенная для молодняка, гнездившаяся глубоко внутри любого юного потомка. Вождь был крупнее всех в племени, это и неудивительно, он и прожил дольше всех. Его мощному, широкому костяку, обтянутому жесткой морщинистой кожей, можно было лишь позавидовать – сам Куэнкэй-Ну еще не скоро достигнет такой зрелости. Содоруй-Да присел на задние лапы, с тщательно выдержанной небрежностью опустив широко растопыренные пальцы передних вниз, так, чтобы они лишь чуть касались травы. Такая поза позволяла окружающим оценить ошеломляющую длину его когтей. Вождь наклонил крупную голову вперед, чтобы дать пищу всем своим подслеповатым глазам, а длинное костяное жало хвоста выглянуло над плечом в жесте равнодушного внимания.
Самый могучий из воинов-охотников племени… самый могучий, но уже вступивший в стадию бесполезного увядания. Признаков увядания было много – и высохшая кожа, шелушащаяся, без здорового маслянистого блеска, и светлые мертвенные пятна на плечах и животе, и расслаивающийся на выщербленные пластины костяной гребень, и распухшие после минувшего сезона Сна суставы на задних лапах.
По бокам Содоруй-Да раздались кусты, пропуская воинов сопровождения.
По величине и зрелости вождя почти догонял лишь могучий Бодоруй-Ша, опытный, долгоживущий охотник, приближавшийся к возрасту вождя, старейшина, претендент на власть в племени. Могучий Мэлукай-Са тоже был здесь, но рядом с Бодоруй-Ша он выглядел уже не столь внушительно, как тогда, когда был наедине с Куэнкэй-Ну. Остальные охотники, количеством лапа и палец, были из «ра», они жили на палец дольше Куэнкэй-Ну, и их имена еще не имели для племени особого значения, как и имя самого Куэнкэй-Ну, поэтому они почтительно замерли позади старших. По всей видимости, Содоруй-Да прихватил с собой лишь тех, кто оказался на расстоянии зова, остальные оказались далеко и занимались своей охотой.
С предусмотрительно свернутым в кулак сознанием, мелко дрожа всем телом от волнения и от действия чхой, Куэнкэй-Ну приступил к отчету…
Хлесткий мысленный приказ прервал едва начавшийся танец Куэнкэй-Ну, заставив его замереть в нелепой оскорбительной позе. Тело вождя рывком распрямилось, и могучий прыжок перенес его над припавшем к земле безголосым.
Вождь уже и без наводки Куэнкэй-Ну чуял нужное направление. Остальные охотники бесстрастно повторили маневр мудрого, мощные стремительные прыжки последовали один за другим.
Пренебрежение вождя против воли уязвило Куэнкэй-Ну, хотя умом молодой охотник и понимал, что для Содоруй-Да сейчас есть более важные дела, чем гордость какого-то первогодка… Выждав, когда последний «ра» перепрыгнет его, Куэнкэй-Ну, донельзя разозленный, поспешно отправился следом.
Вождь действительно выбрал верное направление – он устремился к месту расположения полустаи, отколовшейся от громолетающего гнезда, там все-таки чужаков было побольше.
Недолгий бег, и вождь со свитой прибыли на место.
Воины куарай очень осторожно, стараясь не спугнуть пищу, рассредоточились вокруг территории, занятой непонятной деятельностью чужаков. Для укрытия были использовано все, что подходило для этой цели – кусты, стволы деревьев, складки местности, камни. Приказав всем замереть, вождь лично подкрался к границе обратившегося в прах леса, подкрался ближе всех, присев за густым островком куарай-кустов. Мгновением раньше последовавшего веления Куэнкэй-Ну, ловко перебирая лапами, успел взлететь по шершавому стволу старого семенного дерева почти к самой макушке, на высоту нескольких прыжков, и затаился на наклонных ветвях. Вождь на земле оказался почти под ним. Что ж, пусть Вождь все поймет сам, если он так мудр и тороплив, раз добытые Куэнкэй-Ну сведения его не заинтересовали. Пусть узнает сам, чего стоят чужаки. А свои выводы о природе чужаков Куэнкэй-Ну придержит при себе.
А еще он подумал, что будущее куарай не должно находиться в лапах тех, чей возраст вошел в стадию бесполезного увядания. Дерзкая мысль. Дерзкая, но хорошо спрятанная, замаскированная чхой под простые, ничего не значащие побуждения.