Аполлон проснулся в это утро поздно. После ночных дискуссий он позволил себе понежиться в постели лишние часок, другой. Откинулся на подушку и, перебирая в памяти ночные разговоры, вспоминая, как грустна, но как все же хороша была Милодора (кто поспорит с тем, что многих людей украшает грусть!), сам не заметил, как опять уснул. Около полудня в дверь постучали. Он не сразу проснулся. Стук повторился. Аполлон открыл.
Это приехал Карп Коробейников, управляющий. Он поклонился в дверях:
—Помоги вам Христос, барин!...
Аполлон не обратил на его приветствие ровно никакого внимания, опять бросился в постель.
—Давно тебя не было, Карп. Ты не болел? — впрочем, задав вопрос, Аполлон не дожидался ответа, кивнул в угол комнаты, за ширму. — Там... поешь что-нибудь...
Карп с сумрачным видом доставал из корзины продукты и выкладывал их на стул, а также на широкий подоконник:
—Вот хлеб от Марфы. Как всегда, теплый был, когда Марфа его заворачивала...
—Как Марфа поживает? — спрашивал Аполлон, без интереса поглядывая на хлеб, завернутый в крестьянский платок.
—Поживает, слава Богу!... А вот масло от Феклы...
—Как там Фекла? — перед мысленным взором Аполлона появились руки этой женщины — красноватые, припухшие, пахнущие молоком, но лица ее вспомнить не мог. — Не забыла еще, как я помогал взбивать ей масло?
—Слава Богу!... А вот сало от Степана...
—Экий набожный ты человек, Карп... Здоров Степан?
—Здоров. А набожный... обыкновенный.
Аполлон подумал, что пора бы уже вставать.
—А как барышни Кучинские? Замуж не повыходили?
—Да Бог с ними — с барышнями...
Аполлон улыбнулся сквозь дрему:
—Заладил: Бог, Бог...
Карп не ответил, тихо стоял у стола.
—Что молчишь, Карп?
Управляющий опять не ответил.
Аполлон в удивлении открыл глаза, обернулся:
—Карп?
Карп Коробейников тыльной стороной ладони утирал слезу со щеки.
Предчувствие кольнуло Аполлона в сердце:
—Что?
—Беда у нас, барин.
—Брат Аркадий? — Аполлон сел в постели; дрему как рукой сняло. — Что с братом? Почему молчишь?...
—Помер ваш брат, барин...
—Ах ты Господи!... — Аполлон покачал головой. — Почему сразу не сказал?... Масло... сало... Когда?
—Вчера, — Карп громко высморкался в платок, вытер покрасневшие глаза. — В минуту и помер, не мучился. Барин Кучинский с ним в игру турецкую играли... Глядь, а Аркадий Данилыч — белый, как мел, и не дышит... Бог прибрал. Хорошая смерть...
Аполлон уже одевался.
—Лошадей на постоялом дворе оставил?... С тобой поеду...
—Хорошая смерть... Прибрал Господь... — твердил себе Карп.
В поместье Аполлон пробыл три дня.
Похоронил брата, почтил его память тризной, принял соболезнования соседей. Приходили крестьяне с подношениями; принял крестьян, подношений не взял; угостил мужиков водкой — дабы помянули добрую православную душу упокоившегося.
Барышни Кучинские приезжали отдельно; смотрели на Аполлона с приличествующим случаю сочувствием, но и с прежним интересом. По умершему вздыхали...
Графа Кучинского Аполлон просил приглядеть за поместьем и отбыл обратно в Петербург. Совсем отвык Аполлон от деревни: чувствовал себя в ней, будто рыба в тесной заводи. Да и все в доме слишком ощутимо жило присутствием брата — казалось, звякнет сейчас в комнатке колокольчик и кто-нибудь из челяди бросится на зов переворачивать страничку или ноги одеялом прикрыть... Тягостно было оставаться здесь более трех дней.
А в Петербурге — иная беда... Говорят: отворяй ворота!...
Уже на пороге дома Аполлон узнал, что Милодора... заключена под стражу.
Это сказал Антип — дворник был растерян и испуган, и добиться от него подробностей Аполлон, как ни старался, не смог. Почему Милодора взята под стражу, при каких обстоятельствах — этого дворник не знал. Судя по всему, Антипа теперь более заботил его завтрашний день. Сказал только про какую-то железную карету...
—Под стражу... под стражу... под стражу... — стучало и щемило сердце.
—Экое несчастье!... — с потерянным видом вздыхал Антип.
Аполлон не стал мучить старика расспросами. Подробностей в этом доме можно было добиться только от одного человека. И Аполлон быстрым шагом направился в комнатку к Устише.
Горничная не ответила на стук.
Дверь не была заперта, и Аполлон вошел. Осмотрелся в полумраке. Устиша стояла перед образами на коленях и молилась. Она была бледна, глаза заплаканы.
Аполлон раздернул занавески на окне и спросил у Устиши, что произошло в его отсутствие.
Девушка, хоть и была в сильно расстроенных чувствах, рассказала обо всем довольно связно: без плача и чувственных восклицаний...
На следующий день, как Аполлон уехал, а вернее — на следующую ночь, — под утро, когда уж на улице забрезжил свет, Устиша услышала некий шум у подъезда; окно ее как раз над козырьком... Это громыхал экипаж — он именно громыхал — старый, обитый железом. Устиша уже по шуму узнавала его, поскольку господин Карнизов всякий раз, как приезжал после службы, приезжал именно на этом экипаже. Шум стих. «Что-то припозднился господин Карнизов...» — с этой мыслью Устиша начала засыпать, как услышала новый шум, уже в покоях госпожи, за стенкой. Госпожа будто вскрикнула и кого-то позвала... Потом слышались мужские голоса, топот, что-то упало со столика и разбилось. Когда все стихло, Устиша бросилась к окну и увидела Карнизова и троих солдат, которые вели госпожу Милодору к железному экипажу — вели ее в чем была, не позволив даже как следует одеться...
— Вы не поверите, Палон Данилыч... — Устиша удрученно покачала головой. — Они укрыли плечи госпоже Милодоре скатертью...
... Карнизов взял Милодору под утро, озираясь по сторонам, как тать, шипя на своих солдат, чтоб не слишком топали...
Устиша видела из окна, что Карнизов сунул Антипу кулак под нос, а Антип вытянулся во фронт. Грохнула дверца, скрежетнул засов, Карнизов вскочил на подножку, и карета загромыхала в сторону стрелки острова...
—Как вы думаете, Палон Данилыч, надолго ее забрали или не надолго? Или насовсем?... — голос Устиши стал тоненьким, она готова была разрыдаться.
—Что ты, глупая, говоришь! — Аполлон изменился в лице от таких слов. — За что ее вообще увозить-то было? Все дело скоро прояснится, там поймут, что за ней вины нет, и госпожу твою отпустят, — но Аполлон сам не верил в то, что говорил, и потому его голосу недоставало уверенности. — Попомни мои слова...
Он пребывал в неком оглушенном состоянии. Разум сейчас не охватывал всей величины свалившихся на плечи Аполлону бед — для этого требовалось хоть какое-то время.
—И еще... — девушка схватила за рукав Аполлона, направившегося было к выходу из комнаты. — Вчера под вечер приезжал граф. Сказал, что госпожа в крепости... Ее, верно, сразу повезли туда... А виноват во всем этот... красивый такой... офицер...
—Остероде? — бледнея, подсказал Аполлон.
—Да, он — «роде»...
—Как же так! Донес? Он? — Аполлон отказывался верить тому, что слышал. — Но это же бесчестно!...
—Я не могу знать, — всхлипывала Устиша. — Но, конечно же, бесчестно. Увивался тут, строил глазки, кушал с дорогих блюд. А потом отплатил...
Аполлон потер себе лоб:
—Что он, впрочем, мог донести?...
—Он будто проштрафился в чем-то, и его взяли под арест, а он, чтобы обелиться, наговорил на Милодору и на всех... И на вас тоже... — Устиша подняла на Аполлона заплаканные глаза. — Вам нельзя быть здесь, Палон Данилыч... Вам куда-нибудь уезжать нужно...
—Да, да... — Аполлон вежливо, но настойчиво, высвободил рукав. — Что еще сказал граф?
—Велел прислуге стоять на одном: господа гаданиями занимались; господа со скуки вызывали духов — если спросит кто... И больше-де прислуга ничего не знает...
Аполлон кивнул и вышел из комнаты. Он быстро шел по коридору. Охваченный ненавистью к Карнизову, в коем видел средоточие всех бед, Аполлон не видел ничего вокруг себя. Только дверь — дверь в зал, в котором жил поручик... Далекий предок, решительный и сильный, штурмовавший некогда бастионы Ниеншанца, любимец великого Петра, пробудился в Аполлоне...
Чья-то тень метнулась в сторону в полутемном коридоре, Аполлон прошел мимо, не различая человека.
Из-за спины послышался голос:
—Пал он Данилыч!... — это был голос лекаря Федотова. — Погодите! Вы куда?... На пару слов, молодой человек...
—Пустое все... — Аполлон даже не оглянулся.
Федотов пытался забежать вперед:
—Господи! Да на вас лица нет... Может, еще не все так худо... Может, отпустят еще...
Но Аполлон только ускорил шаг.
—Господин Романов, на минутку!... — Василий Иванович, добрая душа, спешил следом. — Послушайтесь меня... Не делайте этого, Аполлон!...
Но вот уже перед Аполлоном была эта дверь. И он, еще прибавив шага, почти перейдя на бег, ударил в эту дверь плечом. Дверь была красивая, наборная — филенчатая. И вид имела внушительный. Но под ударом крепкого плеча перекладинки переломились, и дощечки-филеночки со звоном посыпались на пол...
—О Господи!... — простонал Федотов за спиной. — Ну как теперь с этим быть?
Аполлон ногой доломал дверь и вошел в зал.
Карнизова здесь не было. Только перепуганный Карлуша с зловещим карканьем метался от окна к окну и бился в стекла тяжелым клювом.
Лекарь Федотов вздохнул с некоторым облегчением:
—Вы должны успокоиться, Аполлон Данилович...
—Зачем? — все еще озираясь, Аполлон сжимал кулаки.
—Поверьте, мы все переживаем за госпожу Милодору, но ведь не бросаемся здесь двери ломать — тем более что этим ничего не докажешь. А вы — молодой благоразумный человек — испортите себе этим скандалом жизнь, карьеру.
—Жизнь! Карьера! Зачем все? — воскликнул Аполлон, в возбуждении расхаживая по залу.
Федотов, добрая душа, схватил Аполлона за рукав:
—Карнизов — страшный тип. Неужели вы не поняли еще? Он и вас запросто упечет за решетку.
Аполлон горько улыбнулся:
—Быть может, это было бы кстати.
—Пойдемте, пойдемте, Палон Данилыч... Скажем Антипу, чтоб починил дверь...
В эту минуту донесся шум с улицы. Аполлон знал уже этот шум: пару раз видел (и слышал), как поручик Карнизов приезжал со службы. Громыхал по брусчатке старый железный экипаж без рессор...
Карлуша, заслышав этот отвратительный шум, закаркал как будто торжествующе.
Новая волна ненависти тут охватила Аполлона, и он выбежал из зала и бросился вниз по лестнице, полный решимости жестоко расправиться с поручиком. И когда выскочил из дверей, Карнизов как раз поднимался по ступенькам крыльца. Железная карета еще стояла у ворот; бритый кряжистый солдат, закрыв дверцу, двигал скрипучий засов...
Аполлон не стал по-барски перчатками хлестать Карнизова по щекам. Аполлон по-мужицки (совсем как его предок — ниеншанцского шведа) ударил поручика в подбородок — изо всех сил, изо всей ненависти приложился кулаком. Зубы Карнизова при этом громко клацнули, голова откинулась назад, и поручик, не издав ни звука, рухнул спиной на ступеньки.
Кто-то навалился на Аполлона сзади, крепко ухватил за плечи. Аполлон обернулся. Это был Василий Иванович Федотов. Аполлон не ожидал в этом скромном пожилом человеке такой молодецкой силы...
А от железной кареты к парадному уже бежали с криками двое солдат.
Карнизов, сидя на земле, тряс головой, растирал рукой кровь по подбородку и в удивлении глядел на эту кровь.
Аполлон вырвался, сбежал с крыльца к поручику, занес кулак для нового удара, оглушенный Карнизов прикрылся локтем... но тут подоспели солдаты. Они схватили Аполлона за руки и оттащили к стене дома.
—Экий здоровый баринок! — отдувался один солдат.
—Остыньте, господин хороший!... — тараканьи усы второго солдата, желтые от табака, лезли Аполлону в лицо. — На кого руку подняли!...
Аполлон все еще пытался вырваться, но солдаты держали крепко.
Карнизов сплюнул кровь с ушибленных зубов, метнул полный ненависти взгляд в Аполлона, затем, пошатываясь и отряхиваясь, поднялся по ступеням и скрылся в подъезде.
Солдаты отпустили Аполлона.
—Э-э-эх!... — бросил укоризненно первый солдат и добавил как бы с сочувствием: — Зачем себе жизнь губишь, барин?...
—Нельзя поднимать руку на власть, — второй солдат примирительно сплюнул под ноги. — Даже если вы барин... Повидали уж мы и графов, и князей в равелине... во всяких видах... Кабы вы знали — сидели бы тихо...
С этими словами они отправились вслед за Карнизовым.
Лекарь Федотов участливо заглянул Аполлону в глаза:
—Отвели, значит, душу? И чего добились?... Хорошо, если этим закончится. Прав ведь солдат. Остается надеяться, что тот... не совсем глупый человек.
Аполлон все еще возбужденно дышал:
—Зря вы помешали. Я бы ему еще...
Василий Иванович увидел кровь у него на костяшках пальцев.
—И руку вот ушибли понапрасну. Вы же не Карнизова били, Палон Данилыч, — я так понимаю. Вы стену проклятую пытались проломить. А стену разве проломишь? Стены у нас умеют возводить... Пойдемте, пойдемте, руку перевяжу. Может, и обойдется...
—Зачем? Зачем все?... — качал головой Аполлон.
—Может, перо сумеете держать — на золотые пуговицы к преклонным летам заработаете... А Карнизова вам теперь надо опасаться — не простит. Ох, надо опасаться!...
Так, приговаривая, Федотов проводил Аполлона до двери его комнатки, а минут через пять вернулся с комком корпии и винным спиртом для повязки.