— О, солнцеликий шах, эмир Джелаль-эд-Дин просит принять его по важному делу, — низко склонился к полу, укрытому двумя слоями мягких ковров, хранитель дворцовых покоев, выглядевший весьма нервным. Настолько, что это заметил даже сам шах Аббас, славный представитель династии Сефевидов, расширившей владения Персии от пустынь Средней Азии до тучных полей Междуречья. Сам султан Оттоманской империи Мурад в многолетней войне склонился к миру с Персией, устрашённый непобедимыми воинами Исфахана.

— Проси, — шах махнул рукой чтецу, услаждавшему слух Аббаса стихами несравненного Хайяма, рубаи которого доставляли истинное наслаждение своим двойным и тройным смыслом. Чтец быстро поднялся с ковра и скользнул за дверь, едва не столкнувшись с входящим в покои Джелаль-эд-Дином. Полководец удержался от пинка недостойному бездельнику, шагнув вперёд, остановился на подобающем расстоянии от величайшего из правителей Персии, шаха Аббаса.

— Солнцеликий, только что прибыл гонец по южной дороге с важным сообщением. Войско русов на подходе к городским стенам Исфахана, гонец видел их в половине дневного перехода от города два часа назад. — Лучший военачальник Персии склонил голову, предоставляя шаху время понять смысл своих слов.

— Какие русы? Только позавчера прибыл гонец с сообщением о высадке этих гяуров на южном побережье страны. Они не могли добраться так быстро до Исфахана! — Аббас выглядел удивлённым, но не испуганным. Шах пытался разобраться в путанице и пресечь панику. — Не хочешь же ты сказать, что от побережья можно добраться до нашей столицы за четыре дня? У русов разве есть ковры-самолёты?

— Можно или нельзя, я не знаю. Моё дело — охранять солнцеликого шаха и столицу Персии. Я отправил на южную дорогу три тысячи конных дружинников, они смогут задержать русов, надеюсь, хотя бы до вечера. Нужно решать, солнцеликий, оставаться так близко от вражеской армии опасно. Прошу дать распоряжение о срочном отъезде двора из Исфахана, на север, в Кум или Тегеран. Срочно, сегодня же ночью.

— Ты меня пугаешь, — тихим голосом ответил шах, побледневший от ужасной новости. Джелаль-эд-Дин никогда не был трусом, в его преданности не было оснований сомневаться. Однако, привычка во всём видеть подвох, возможный заговор против свой власти, заставила Аббаса высказать свои сомнения. — В городе двадцать тысяч опытных ветеранов, шесть тысяч городских стражников. По донесениям первого гонца, русов высадилось на берег не больше пяти тысяч пехотинцев, без коней или верблюдов. Откуда они здесь?

— Гонец сообщает о странных самодвижущихся повозках, которые катятся быстрее скачущего всадника. На этих повозках русы перегоняют любого конного вестника, потому мы не успели получить донесения прежних гонцов.

Шах встал с подушек, на которых недавно лежал, наслаждаясь стихами в послеполуденной неге. Лето в этом году наступило рано, от изнуряющей жары можно было укрыться лишь за толстыми стенами дворца, с окнами, выходящими во внутренний дворик. Там, закрытые от любопытных глаз, под сенью высоких деревьев, рядом с журчащим фонтаном играли жены и наложницы шаха, под бдительным присмотром евнухов. Сейчас, в напряжённом молчании после страшных новостей, весёлый щебет и смех женщин, долетавший до второго этажа, где отдыхал Аббас, казался неуместным. Владыка Персии подошёл к окну, машинально улыбнулся при взгляде на молодых жён, затем перевёл взор на окраину города, хорошо различимую с высоты дворцовых строений. Жаль, окна выходили на север, хотя, дальше двухчасового перехода от города ничего не видно, в любую сторону. Мешали горы, окружавшие столицу.

Добрая четверть часа понадобилась шаху Аббасу, чтобы поверить в рассказ Джелаль-эд-Дина, осмыслить его, и вызвать приближённых придворных, для организации срочного выезда шахского двора из Исфахана. С собой Аббас решил взять верную тысячу телохранителей и десять тысяч дворцовой конницы, самые преданные лично Аббасу войска. Целый час ушёл на подробные распоряжения, понукания и даже гневные угрозы неповоротливым жирным евнухам. За десять лет своего правления шах Аббас ни разу не покидал столицу вместе с жёнами и казной, в такой спешке. Как всегда бывает в подобных случаях, нужные люди оказывались дома, повозки в ремонте, кони и ослы на пастбище. Однако, при виде смертельно бледного шаха, боявшегося сразу двух опасностей, — переворота и плена, дворцовые чиновники даже не пытались спорить с Аббасом. Выгнав последнего евнуха, шах обессиленно плюхнулся на подушки, но, снова вскочил, в нервной встряске. Только сейчас, разогнав всех подчинённых, Аббас понял, насколько близок он к смерти и потери трона.

— Срочное сообщение от наместника города Казеруна, — хранитель дворцовых покоев в этот день вёл себя совершенно неподобающим образом, видимо, чувствовал опасную ситуацию. Заметив утвердительный кивок шаха, хранитель отошёл в сторону. Двое служек под руки привели гонца, еле стоявшего на ногах. Лица его под слоем пыли не было видно, но парень смог передать пенал со свитком сообщения в руки хранителя, упал на ковёр в глубоком поклоне. Хранитель протёр пенал, осмотрел печать, достал свиток сообщения и гонца унесли.

— Читай, — нетерпеливо бросил шах, усаживаясь за низкий столик, где стояли чашки с остывшим зелёным чаем и шербетом. Аббас так нервничал, что в нарушение этикета, сам добавил себе напитка из чайника и нервно начал пить, прислушиваясь к словам хранителя, читавшего донесение из Карзеруна.

— … за день русы доехали на своих самодвижущихся повозках до Карзеруна, не выходя из этих повозок, перестреляли из своих ружей пять тысяч всадников, выставленных под стенами города. Затем из пушек за полчаса разрушили все крепостные ворота и часть городских стен. Пушки у русов стреляют быстро и далеко, одного выстрела хватило, чтобы разрушить главные ворота города. Городскую стражу русы перебили прямо в Карзеруне, до наступления темноты город был ими захвачен. Отправляю гонца с этими важными сведениями, о солнцеподобный шах, чтобы сообщить о появлении страшных врагов… — закончив чтение, хранитель покоев добавил. — Гонец скакал на самых быстрых скакунах, но, у ворот Исфахана, его перегнали русы на своих повозках. Гонцу пришлось спрятаться и пробираться в город через восточные ворота, пока русы окружали столицу. Только поэтому он смог добраться сюда. Думаю, что все ворота в город закрыты нашей стражей.

— Что получается? Русы успели окружить Исфахан? — У шаха не было сил вставать, он лихорадочно подсчитывал, сколько войск находится в столице. И, боялся спросить себя, надолго ли хватит этих войск непобедимым русам?

Вскоре его страхи подтвердились, громкая частая стрельба из ружей и пушек послышалась с южной окраины столицы. Видимо, там гяуры расстреливали трёхтысячный отряд конницы, отправленный два часа назад по южной дороге Джелаль-эд-Дином. Затем выстрелы стали слышны с востока, запада и, самые последние, донеслись с севера. Всё, столица Персии и её правитель — шах Аббас, оказались в кольце русских войск. Надо ли говорить, что этой ночью в окружённом городе не спал никто. Страх и паника, охватившие жителей богатейшего Исфахана, давили на всех, заставляя напуганных горожан совершать глупые поступки, непонятные самим персам. Придворные шаха Аббаса продолжали суматошно собираться в дорогу, словно заклинание повторяя приказ правителя Персии об отъезде утром на север. По дворцу правителя ночь напролёт таскали тяжёлые сундуки, ворохи платьев, ковры, оружие. Сам Аббас пытался заснуть, вздрагивая в полной тишине, которая пугала сильнее всякого шума.

Горожане готовились к осаде, привычно прикидывая запасы в кладовых и погребах. Официально было объявлено, что на город напала небольшая банда разбойников, воспользовавшихся тем, что армия ушла на восток. Как всегда, нашлись знатоки, уверявшие, что осада продлится не более месяца, в самом плохом случае. Именно столько займёт возвращение армии от долины Инда. Если, конечно, доблестные витязи шаха уже завтра утром не разгонят отребье, нагло напавшее на честных людей под покровом ночи. Никто даже не заикался о том, что три тысячи вооружённых до зубов всадников, выехавшие после полудня из южных ворот, так и не вернулись обратно. Хотя русы подошли к городу именно с юга. Никто не говорил о страшном дальнобойном и скорострельном оружии русов, из которого на глазах многих горожан были расстреляны несколько сотен безумцев, рискнувших напасть на русские самодвижущиеся повозки с копьями и саблями. Однако, только глухой не слышал этих слухов, распространившихся по городу быстрее самого сильного пожара.

Все жители столицы Персии знали, что войска шаха третью неделю воюют с неведомыми русами, год назад захватившими могущественную империю Великих Моголов. Многие успели лично увидеть, как эти русы расстреляли сотни персидских воинов без всякого урона для себя. Однако, люди продолжали верить в защиту крепостных стен, веками спасавших горожан от вражеских набегов. Как всегда, люди не желали верить в неприятные для себя вещи, словно это спасёт их от неприятностей. Лишь самые разумные и опытные богачи прятали свои ценности в тайниках, показывая их младшим наследникам, в надежде, что хотя бы они выживут. Бедняки, многие из которых понимали, что будут первыми жертвами голода и вражеского оружия, под покровом ночи покидали город. Самые толковые лично выводили за городские стены своих жен и детей, подкупая дежурную стражу немудрёными лепёшками и дешёвым вином. Столичные стражники давно жили одним днём, иначе бы не пошли на такую собачью работу. Они наливались дармовым пойлом, закусывали, не опасаясь вражеского нападения. Ибо в самомнении своём не верили, что русы пойдут на приступ в первую же ночь, без разведки и переговоров.

Утро действительно началось с переговоров, русы на своей самодвижущейся повозке подъехали почти к самым южным воротам Исфахана. Из машины выбрался молодой рус, одетый в непривычную одежду песчаного цвета с серыми пятнами, за ним переводчик, из индусов. Подняв белый флаг и зелёную ветвь, рус через перевозчика вызвал представителя шаха Аббаса на переговоры. Его переводчик вытащил из повозки узлы с вещами и начал раскладывать дастархан, прямо на глазах изумлённых стражников. Невозмутимо расстелил ковёр, развёл огонь, горевший из железного сосуда, на который поставил чайник. На дастархан выложил подушки, блюдо с сахаром и фруктами, выставил четыре чашки в блюдцах. Всё, как положено, для уважаемых гостей, после чего переводчик снял свои чувяки и без обуви забрался на ковёр, рядом с закипающим чайником.

В ожидании переговорщика от шаха, рус и его переводчик успели заварить чай, выпить по чашке ароматного напитка. Некоторые стражники даже уверяли, что чувствуют аромат самого дорого красного чая из Китая, но, явно преувеличивали. С расстояния в двести шагов никакого аромата невозможно почувствовать. Почти час отдыхали русы на виду половины города, пока не вышел из ворот визирь Ахтамкулла, с хранителем шахской печати. Они были без переводчика, поскольку в городе не нашлось ни одного купца, говорящего по-русски. Слишком далеки были русы от Персии до последних событий, персы с ними торговали через посредников. С Русью, хотя и торговали персы много веков, но, всё купцы из северных провинций, никого из них в Исфахане не нашлось.

Горожане, забравшиеся на стены, с долей самоутверждения наблюдали, как русы встали при подходе переговорщиков, поклонились визирю и хранителю печати, затем пригласили обоих на дастархан. Вскоре все четверо уселись без обуви на ковре, облокотились о подушки и приступили к неторопливому разговору. Знали бы горожане, о чём идёт внешне спокойная беседа, они бы не радовались мирным разговорам, особенно купцы, которых в самом богатом рынке Персии — Исфахане, проживало едва не половина населения города. Не исключено, что купцы от предложений русов не просто отказались бы, а набросились на тех с кулаками и копьями. Ибо русы предлагали просто страшные вещи, для торговца, конечно, для шаха Аббаса был выбор из нескольких русских предложений, ибо загонять врага в угол русы не собирались.

Предложения были высказаны в неторопливой беседе и переданы в виде свитка, написанного на фарси. Оказывается, были у русов свои знатоки персидского языка, да и сами русы поразили в беседе визиря цитатами из рубаи Омара Хайяма и ссылками на бессмертное творение Фирдоуси «Сказание о Рустаме и Шахрабе». Рус, представившийся поручиком Максом фон Шмелингом, напомнил уважаемому Ахтамкулле, что в своей поэме гениальный Фирдоуси называет главных героев именно русами. Возможно, предки персов и русов были общие, потому, стоит ли братским народам проливать кровь друг друга? Не лучше ли, забыв случившуюся между соседями ссору, приступить к мирному разговору и сотрудничеству? Особенно, если такое сотрудничество будет взаимовыгодным.

Нельзя сказать, что такие слова растопили лёд недоверия опытных царедворцев, видавших и не такую лесть. Однако, заставили задуматься над сказанным, получалось, что русы не варвары и дикари, как их представили турецкие послы, обещавшие персидским войскам лёгкую победу. Если простые офицеры цитируют Хайяма и знают Фирдоуси, что известно их мудрецам и правителям? Откуда мог догадаться Ахтамкулла, что цитату из Хайяма и ссылку на Фирдоуси передали рано утром по радио из Петербурга и велели заучить наизусть. Не зря велели, сработали две фразы, поразили персидских вельмож до глубины души. После это визирь спокойно выслушал два варианта развития событий, предложенные русами в неторопливом разговоре за чашкой чая.

В первом случае, мирный договор можно подписать хоть сегодня на исключительно благоприятных для Персии условиях, — никаких репараций, русские войска выходят из страны за пару недель, граница между странами остаётся на прежнем месте. От шаха Аббаса наместник Новороссии просит (!) сущий пустяк, — передать в аренду русам небольшой участок пустынного побережья в западу от Бушира, безвозмездную, конечно, сроком на девяносто девять лет. Исключительно для добычи земляного масла, этого русы не скрывают, земляное масло нужно для русских машин (самодвижущихся повозок). И, ещё одно условие мира — беспошлинная торговля всем русским купцам в Персии, на всей её территории. При заключении мира на таких условиях русы смогут продать шаху Аббасу много своего оружия, с помощью которого доблестные витязи вернут в состав страны не только Азербайджан, но и многие земли на западе, захваченные Оттоманской империей.

В случае, если шах Аббас посчитает подобное предложение неприемлемым, и, не даст своего согласия в течение двух дней, русы продолжат своё наступление на запад войсками с востока, где остатки персидской армии не в силах их остановить, и группировкой под Исфаханом на север. В частности, отряд Макса фон Шмелинга, легко превратит богатейшую столицу Персии в руины за полдня, выжившие горожане будут разграблены и захвачены в рабство. Сможет ли уцелеть сам великий потомок Сефевидов, русов уже не заинтересует, поскольку все захваченные земли они присоединят к своим владениям. Все персидские территории от долины Инда до южного побережьям Каспийского моря станут русскими, боеприпасов для этого хватит. Скорее всего, часть персидских территорий захватит Турция, другую часть Афганистан, самих русов это не будет волновать. Поскольку с выживших персов они намерены собрать не менее пятидесяти миллионов золотых червонцев, не считая шёлковых тканей и прочего имущества.

На такой, не слишком оптимистичной ноте, закончились переговоры русского поручика Макса фон Шмелинга с персидским визирем Ахтамкуллой. Обсуждение условий, выдвинутых русами, проходило под непривычные звуки выстрелов из ружей и пулемётов. Русы полностью замкнули кольцо окружения вокруг столицы, демонстративно расстреливали всех, кто пытался выбраться из города. Для показа своих возможностей, русская пушка за два выстрела превратила в щебень скалу, возвышавшуюся в полуверсте от южных городских ворот. Уже к вечеру русы пропустили к городским воротам очередного гонца из восточной армии. Сведения, доставленные несчастным, были неутешительны. Русское войско продолжало наступление, наголову разгромив последние отряды персидской армии под Сирджаем. Порт Бендер-Аббас русы уже захватили, город Сирджай остался без защиты и будет захвачен. Между столицей Персии и главными силами русов не оставалось никаких войск, кроме немногочисленных дружин местных феодалов.

Несмотря на неповреждённую печать донесения, гонца, на всякий случай, пытали, чтобы проверить, бедняга умер в пытках, так и не признавшись, что его подослали русы. Следующему гонцу, подтвердившему захват Сирджая русской армией, тоже не удалось дожить до вечера второго дня осады Исфахана. Собственно, в гибели несчастных не было смысла, ибо никто не сомневался — Персия лежит у ног русов беззащитная. И предложение Макса фон Шмелинга более, чем милостивое и щедрое, чётко говорило персидскому шаху Аббасу, с кем следует дружить, с русами. Именно они, предлагают оружие, чтобы шах смог смыть горечь поражения на западе, отыгравшись на турецких воинах. Потому к вечеру второго дня из отведённого русами срока шах дал согласие на мирный договор по русским условиям. Новороссия получила доступный и богатый персидский рынок беспошлинно, а также свою нефть в Индийском океане, весь Дальний Восток стал таким близким, как привычные берега Северной Америки.

Сергей Николаевич Корнеев зашёл в своё купе, снял верхнюю одежду и улёгся на кровать, поверх покрывала, подремать. Всё-таки годы дают себя знать. В шестьдесят лет тяжело провести весь рабочий день без отдыха. Выручал личный поезд со спальным вагоном, это не в машине, где каждый буерак чувствуется. В поезде на получасовых перегонах можно вполне вздремнуть, а между Петербургом и закрытым городком Зеленоградом восемьдесят вёрст, почти час добираться, вполне достаточно для нормального отдыха. Министр промышленности Новороссии дремал под привычный перестук колёс по рельсам и вспоминал сегодняшний день, выработалась к старости такая привычка. Особенно, когда не можешь уснуть от усталости в натруженных ногах.

Ещё бы им не болеть, когда за три часа ни разу не удалось присесть, всё на ногах, да быстрым шагом. Первая половина дня прошла у Корнеева в посещении Петербургского моторостроительного завода, крупнейшего из двух моторостроительных заводов Новороссии. Ибо второй моторостроительный завод располагался в двухстах верстах севернее, в закрытом городке Берёзове, и представлял из себя опытно-конструкторское производство. Занятое разработкой новых двигателей внутреннего сгорания, — на дизельном топливе и на бензине. Именно этот Второй завод, как часто его называли, работал на будущее русского моторостроения. Там испытывали новые конструкторские разработки, отлаживали технологию производства, готовили оснастку. Только после этого передавали полный технологический комплекс на Петербургский моторостроительный, в серийное производство.

В столице изготовление двигателей ставилось на поток, именно отсюда поступали разнообразные моторы на корабельные верфи, на автозаводы, на лётное производство. Именно здесь, в Петербурге, на таком сложном и большом производстве, проходили практику молодые учащиеся технических училищ. Сюда приезжали на учёбу инженеры и мастера с американской части страны, где планировали вскоре выстроить свой аналогичный завод. Именно на моторостроительном заводе получали свой первый рабочий опыт лучшие технические кадры страны. Не на оружейном производстве учить молодёжь, в самом деле, и не на кораблестроительном. Именно на Петербургском моторном, как кратко называли первый моторостроительный завод, получали путёвку в рабочую жизнь почти все инженеры и рабочие, проходившие учёбу в столице. Потому, что самые передовые методы обработки деталей и самая лучшая организация технологического процесса была именно в Петербурге.

На новейших станках и прессах, приводимых в действие электричеством, изготавливались две трети деталей для будущих двигателей, самые сложные и точные. Литейное производство было вынесено за пределы столицы, за полсотни вёрст от Петербурга. Там из слитков, доставлявшихся с материковой части Новороссии, отливались будущие карбюраторы, корпуса двигателей, заготовки для поршней и цилиндров, и многие остальные полуфабрикаты. Всё это доставляли по чугунке в столицу, за Петербургский моторный, где обрабатывали на «чистовую», и, передавали в сборочные цеха. Именно сборочные цеха любили показывать гостям столицы наместник и министр промышленности. Там не было возможности гостям покалечиться, сунув руку в станок, как в токарных и прессовых цехах. А быстрые и точные движения рабочих, на глазах изумлённых гостей, собиравших двигатели, производили впечатление.

Особенно впечатляло количество женщин на производстве, которые составляли большинство среди контролёров и сборщиков мелких узлов. Рассказ руководства, что женщины за равную работу получают равную с мужчинами плату, шокировал многих иностранных и своих гостей. Всё-таки в средневековой Европе положение женщин не слишком отличалось от уровня лошади или коровы, некоторые церковники даже отказывали женщине в отдельной душе, считая её придатком мужской души. Девятичасовой рабочий день, чистые заводские столовые, где обед стоил дешевле, чем в городских столовых, яркое электрическое освещение и прочие мелочи из будущего, доводили многих иностранных посетителей до шокового состояния. Тем более, что цеха огромного производства находились под общей крышей, хорошо отапливались в зимнее время, и доходили своей протяжённостью до трёх вёрст.

Кроме изготовления и сборки двигателей, завод производил две трети метизов для своих нужд и на продажу. Линейка шпилек, винтов, гаек, болтов, шурупов, и всего прочего, была выстроена в привычной метрической системе, от миниатюрных М4 до огромных М40. Именно на Первом моторном Корнеев сконцентрировал массовое производство основных метизов всей Новороссии, добившись их фантастической для Средневековья дешевизны. Мало того, что никто из мастеров Европы не мог повторить уникальные по качеству и точности резьбовые соединения русов, предпочитая использовать гвозди, клинья, клёпку и другие аналогичные крепления. Ещё и цена русских метизов выходила дешевле кузнечных грубых самоделок, позволяя продавать их во всех странах. При этом доходность от продажи метизов соперничала с торговлей оружием, популярность винтов, гаек и шурупов росла в Европе с каждым годом. Более мелкие винты и гайки, используемые в часовом производстве, а также крупные метизы для кораблестроения и станкостроения, производили на других заводах, в малой серии.

Сегодня, Сергею Николаевичу Корнееву пришлось пройти половину цехов моторостроительного завода от начала до конца, с многочисленными остановками на отдельных участках. Завод запустил в серию производство нового двигателя для самолётов, главный конструктор приехал эту линию проверять, с ним и Корнеев отправился. Он полгода не был на производстве, хотел взглянуть на новшества, недавно подписывал документы на монтаж новой технологической линии и трёх штампов высокой мощности. Привычка старого инженера-производственника никуда не делась, министр прошёл весь технологический цикл, сделал пару замечаний, посмотрел технологические карты у рабочих, документацию у контролёров. Поговорил со знакомыми, записал себе в ежедневник жалобы на смежников, отвёл душу, одним словом. Будто вернулся в молодость, в родную Пермь, на двух заводах которой успел поработать до Камского речного пароходства.

Да, подумал про себя Корнеев, завод мы отгрохали вполне на уровне середины двадцатого века. Не стыдно такое наследство оставлять детям, лишь бы они всё не профукали по известной русской привычке, «что имеем — не храним, потерявши — плачем». Постепенно размышления о пути возможного развития промышленности на Острове перешли в сон. Проснулся министр через сорок минут, в момент остановки спецпоезда на территории закрытого города Зеленограда, центра радиоэлектронной промышленности Новороссии. Именно здесь работали заводы производства полупроводников, радиоламп, кинескопов, здесь и собирали всю радиотехнику страны, от привычных проводных динамиков, до локаторов (визоров по-русски), первых телекамер и телевизоров (их отцы-основатели назвали теликами, вспомнив детство своё золотое). Завод был закрытым в полном смысле этого слова, но, без высоких заборов и колючей проволоки, хотя чужаков вылавливали в считанные минуты.

Пока Корнеев приводил себя в порядок, выходил на перрон, где его уже встречали руководители города и начальник центра передовых технологий Максим Глотов, ему вспомнилась давняя морока перевода всей технической размерности и наименований на русский язык. Начинали давно, ещё в середине семидесятых годов, когда перевели таблицу Менделеева на русский язык, заменили не только символы, но и названия ещё не открытых элементов. Слава богу, этим занималась Надежда Ветрова, главный химик магаданцев. Затем пришла очередь физической размерности, трудно объяснить русскому человеку, почему единица силы называется ньютоном, а не ударом или кулаком, например. Разбирались долго, ещё дольше привыкали, многие так и не привыкли, как сам Корнеев, часто путавший старые и новые названия.

Затем пришла очередь названий техники, при этом старались избегать длинных и сложносоставных названий. С тех пор экскаватор стал называться ковшарь, бульдозер получил экзотическое название гребец, понятие автомобиль вообще никто не озвучил, нынешнее поколение русов такого слова не слышало. Хватило неразберихи, пока привыкли к новым названиям и терминам, но, среди стариков нередко прорывались неслыханные молодёжью слова. Пока об этом вспоминал, Корнеев спустился по ступенькам вагона, чтобы поздороваться со встречающими.

— Хвастайтесь быстрее, — не смог удержаться министр при виде довольной физиономии Макса Глотова, загадочно пригласившего его вчера по телефону посмотреть перспективную новинку.

— Пожалуйста, — Максим открыл Сергею Николаевичу дверцу легковой машины, пока единственной марки в мире, потому и анонимной, подобрать название руки не доходили. Забрался вслед за ним, после чего тронулись к заводу. Городские власти добирались на своём транспорте сзади, не мешали разговору давнишних знакомых. Глотов торжественно молчал короткие десять минут, пока ехали, затем шли по коридорам до нужной мастерской.

— Вот, Сергей Николаевич, — показательно небрежно махнул рукой Глотов, на солидных размеров ящик, стоявший на столе в лаборатории. У ящика на передней панели виднелись двенадцати разрядное ламповое табло и клавиатура, как у давно забытого калькулятора. — Пробуйте, принимайте продукт!

— Гхм! — Смог только откашляться Корнеев, так внезапно пересохло горло, когда он надел очки и разглядел старческим подслеповатым взглядом маркировку на клавиатуре. На двадцати белых кнопках из слоновой кости, расположенных прямоугольником, была нанесена чёрная маркировка. Она заставила сжаться сердце от воспоминания о давно забытом двадцать первом веке, даже двадцатом, школьных временах. Поскольку на клавиатуре были двадцать с детства знакомых символов — десять цифр, запятая, значки четырёх действий арифметики, равенство, сброс, включение, и ещё пара символов. Пальцы легко прикоснулись к клавишам, пробуя мягкость нажатия. Лёгкое движение и замигало правое окошко лампового табло, высвечивая цифру пять.

Рука сама отыграла давно забытую мелодию на клавиатуре, набрав шесть случайных символов, затем знак умножить, и ещё две цифры. Затем равенство, после чего лампочки на табло мигали добрых две секунды, пока выдали результат. Корнеев уселся в кресло оператора, не в силах сдержать волнение в трясущихся коленях. Об этом моменте он мечтал почти тридцать лет, с первого дня, как проснулся в шестнадцатом веке. Мечтал, что его внуки смогут заново изобрести телевизор, создать компьютеры, правнуки полетят в космос, развернут вокруг Земли орбитальные комплексы. Русские люди смогут сохранить мир от глобальных мировых войн, всепроникающей гонки за прибылью, уничтожившей целые народы, сохранят природу от губительной промышленности. Развитие мировой промышленности пойдёт не по пути безоглядной наживы и неконтролируемого потребления, а по пути разумного пользования вещами и машинами, с последующей переработкой.

Мечтал, хотя сомневался сам, но, продолжал работать, приближая могущество России, могущество честных и порядочных людей. Работали и его друзья — единомышленники, уничтожая людоедскую религию — протестантство. Работали над воспитанием и обучением целых племён и народов, сотен тысяч людей, чтобы те смогли шагнуть из Средневековья на двести-триста лет вперёд. Смогли избежать тысяч кровавых войн, геноцида американских индейцев и прусских славян, бенгальских индусов и кипрских греков. Да, пришлось воевать, убивать, уничтожать тысячи врагов, чтобы спасти сотни тысяч и миллионы их будущих жертв. Затем строить, учить неграмотных крестьян работать на станках, делать с их помощью станки. Снова строить, воевать, обучать, и, так почти тридцать лет, согреваемых одной надеждой на далёкое светлое будущее, как всегда в России.

Вдруг, сегодня, такой подарок! Грамотный инженер, Корнеев понимал, что от этого примитивного калькулятора до первых компьютеров осталось не так и много. Если в реальной истории прошли какие-то двадцать-тридцать лет, когда изобретатели шли наобум, ощупью, только догадываясь, что ждёт впереди. То сейчас, когда жив Игорь Глотов, изучавший историю создания вычислительной техники в институте, эти тридцать лет вполне могут сократиться до десятилетия. Вполне может так статься, что магаданцы смогут поиграть в первые доморощенные игрушки семнадцатого века, не Цивилизацию, конечно, но Танки или Звёздные войны, вполне могут получиться. От перспектив захватывало дух, особенно, при мысли о других, промышленных перспективах.

При развитой электронике становится возможным создание программируемых станков, что даст возможность избежать огромного роста количества рабочих. Не будет голодных рабочих — не будет социальных революций, ни буржуазной, ни социалистической. Не появится на мировой арене бесправный и организованный класс угнетённых пролетариев. Трудно сказать, во что это выльется, но сама идея будоражила Сергея Николаевича, вносила элемент авантюризма в развитие цивилизации. Голова шла кругом от непонятных, но, интереснейших последствий появления компьютеров и станков с числовым программным управлением в Средневековье. Да, пришла мысль, такую Россию, нынешние европейцы и прочие завоеватели даже не рискнут задевать, не то, что нападать на неё.

— Отец знает? — Выдохнул министр, глядя в счастливые глаза Максима, отлично понимавшего всё, что промелькнуло в голове Корнеева.

— Конечно, вчера ему сообщил. Обещал прилететь, как только сможет. Просит им продать десятка два или три первых калькуляторов. Я обещал.

— Вот, что, дорогой ты мой гений электроники. Во-первых, называй это чудо как угодно, только не калькулятором, а по-русски. Во-вторых, я завтра с утра иду к наместнику, будем уговаривать Елену Александровну, чтобы отпустила твоего отца к нам в командировку. Лет на пять-десять, пока не создадите первые компьютеры. Думаю, уговорим. Так и передай Игорю, пусть со своей стороны организует поддержку, разъяснит госпоже наместнице, что вместе вы быстрее сможете создать компьютер. Старый конь, как говорится, борозды не портит.

— Хоть и мелко пашет, — ухмыльнулся Максим.

— Пусть пашет мелко, лишь бы наше поле. — Вернул ехидцу Сергей Николаевич. — Начинай строить дополнительные цеха, новые мастерские, заявку пришлёшь мне лично. С отцом посоветуйся, нужно ли идти по пути аналоговых и цифровых технологий, либо сразу переходить на цифру. Проси всё, что нужно, своих парней премируй, как хочешь, хоть бесплатными путёвками на Сахарные острова. Да, с сегодняшнего дня, все работы по компьютеру кодируй литерой «К», я секретаря предупрежу об этом. И, подбери новое название для калькулятора и будущего компьютера, что-нибудь русское. Ну, пойдём к городскому начальству, ждут, поди.

— Давно готовы оба, — не моргнул глазом Максим Игоревич. — Калькулятор назвали «эсэм», от «счётной машины», в обиходе «эсэмка», коротко и удобно. А компьютер станет «мабой», от «машины будущего». Я ещё не забыл, как америкосы использовали подобные сокращения для своих изобретений.

— Тебе виднее, наш герой. — Задумчиво ответил Корнеев, увлечённо перемножавший и деливший произвольные числа на первой эсэмке.

Борух подошёл к причалу, где разгружался русский парусник, доставивший в Хайфу очередные грузы для молодого еврейского государства. Весело перекликаясь на идише, здоровенные парни споро разгружали трюмы корабля, обсуждая последние новости, переданные по радио. Речь шла о подписании мирного договора между Новороссией и Персией, по которому между странами устанавливалась прежняя граница, а русские торговцы получали право беспошлинной торговли на всей территории Персии. Ещё в новостях проскользнуло, что Персия не выплатит ни единого червонца репараций русам, зато отдаёт в аренду дружественной с этого момента стране небольшой участок побережья, к западу от порта Бушира.

— Небось, этот небольшой участок побережья в два раза больше нашего Израиля, — посмеивались парни, год назад завоевавшие с оружием в руках право евреям иметь своё государство в Палестине.

— Если русы, дошли до Исфахана, то при отступлении сами вывезут половину Персии, им никаких репараций не нужно. — Говорил самый старший из парней, успевший повоевать в составе кипрских казаков. — Казаки говорят, где рус прошёл, еврею нечего делать. В том смысле, я видел, как русы вывозят трофеи с чужих земель, которые не собираются присоединять. В городах остаются голые стены, даже флюгеры с труб снимают.

— Это точно, мне один знакомый рассказывал, как скотты напали лет десять назад на русов, от большой глупости, видимо. Король у них там молодой оказался, неопытный.

— У кого, у русов король? — Переспросил самый молодой грузчик, ещё мальчик лет двенадцати, нигде не бывавший, только недавно прибывший из южной Италии с семьёй.

— Да нет, у русов нет короля, у них наместник, мудрый мужчина, между нами говоря. — Продолжил рассказчик, выкручивая ворот лебёдки, поднимавшей из трюма очередную сетку с грузами. Любопытные грузчики уже проверили содержимое ящиков, в больших коробах из тонкой доски привезли швейные машинки для мастерской готового платья, потому и бегал вокруг Мойша Зусман, владелец этой мастерской. Вся Хайфа знала, что Моня заключил договор с русами, закупил в кредит два десятка швейных машин, на которых евреи-портные будут шить по русским выкройкам и меркам рабочую одежду из русской ткани-вискозы. Теперь Зусман каждую швейную машину облизывать будет, пока долг не отработает.

— Так вот, король у тех скоттов оказался молодой, неопытный, да из ранних. Русов тогда никто в Европе не знал толком, скоттский король на них и напал. Так русы, за пару месяцев захватили половину того королевства. А пока король думал, мириться или нет с русами, те полгода вывезли всё с захваченных земель, вместе с людьми. До сих пор пустые города стоят, правда, там одни стены остались. Молодой король лишился самой богатой части подданных, до сих пор оклематься скотты не могут, на заработки в Новороссию целыми семьями перебираются.

— Молодцы русы, нам бы так свою страну направить, — отозвался один из грузчиков, отцепивший сетку с грузом от крюка лебёдки.

— Направим, парни, направим. Зря, что ли, у нас тоже наместник, а не король? — Улыбнулся старший грузчик таинственной улыбкой человека, знающего больше других.

Борух постоял немного на причале, с завистью посмотрел на слаженную работу портовых грузчиков. Очередной раз с тоской вспомнил родное отделение, ротного командира, командира бригады. Их отдельной еврейской бригады, почти год назад освободившей от турецкого владычества часть Палестины, ту именно часть, где сейчас растёт еврейское государство. Как было интересно воевать за идею, за будущую страну, откуда никто не выгонит евреев мановением руки. За свою Родину, которой еврейский народ лишился полтора тысячелетия назад. Тогда Боруху казалось, что он с друзьями совершает героический подвиг, способный вечно остаться в памяти будущих поколений свободных евреев.

Но, прошло опьянение боем, прошли счастливые дни свободы, а власть в маленькой растущей стране неожиданно оказалась в руках совершенно посторонних людей. Евреев, которые не воевали за освобождение Родины, а оформили документы на недвижимость, на землю, завладели имуществом, брошенным бежавшими турками и палестинцами. Эти богатые, умелые люди за пару месяцев заболтали бойцов и офицеров бригады, полностью устранили их от власти в новом Израиле, расставили на важных постах своих родственников. Еврейская бригада стала лишней в своей стране, созданной их потом и кровью. Разное тогда говорили среди бойцов, многие отправились наниматься в русскую армию, чтобы снова воевать. Другие собрались устроить новую «Варфоломееву ночь» всем, кто пробрался во власть обманом.

Тогда и высадилась в Хайфе команда Николая Кожина, отправлявшегося на Восток. Кожин быстро и без разговоров отстранил от власти всех временщиков, объявил все документы на недвижимость, выданные до сего дня, недействительными. Он своей властью назначил наместником еврейского государства, командира отдельной еврейской бригады Иосифа Горелика. Выступая после этого на центральной площади Хайфы, Николай Кожин сказал, что независимость Израиля и сохранение власти израильского наместника будет гарантировать государство Новороссия. И, в случае гибели Горелика или его исчезновения, следующего наместника Израиля снова назначит Новороссия, а виновные будут найдены и сурово наказаны.

Все евреи на площади стояли, молчали, они слишком хорошо знали, как русы держат своё слово. Второе десятилетие честные торговцы Европы стремились торговать с русскими купцами, все знали, как они держат слово, даже себе в убыток. Много историй ходило среди торговцев о русских купцах, обманувших своих клиентов, которых нашли, сами русы, и отправили вместе с семьями на вечную каторгу. Не меньше легенд ходило о других купцах, рискнувших обмануть русов, которых среди живых не осталось. Кого-то русы отыскали аж в Константинополе и вывезли на каторгу вместе с семьёй. Другие лишились всего состояния и умерли опять же, на русской каторге.

Многие якобы лично знали обманутых или обманщиков, другие только слышали об этом. Но, последние годы никто из европейских торговцев не рисковал обманывать русов, зато все стремились с ними работать, зная, что надёжнее партнёров не найти. Даже, если случится пожар, который погубит товар, русы, возместят убытки своим компаньонам и клиентам. А наместник, после проверки, поможет разорившемуся русскому купцу, товаром или работой. Потому и молчали в тот день евреи в центре Хайфы, что верили каждому слову руса Николая, второго человека в Новороссии. Недолго побыл Николай в Хайфе, оставил в городе представительство Новороссии, да ушёл дальше на восток. Но, жизнь в молодой стране стала налаживаться, люди начали работать, а не воровать, строить, а не отбирать жильё.

Вскоре пришли магаданцы из Иерусалима, они наняли почти тысячу евреев на год работы с хорошей оплатой, высаживать ливанские кедры и ухаживать за ростками. Народ вербовался на такую работу целыми семьями, оплата хорошая, работа лёгкая. Сначала засеивали семенами кедра и засаживали саженцами целые рощи вокруг Иерусалима. Затем магаданцы и русы стали высаживать кедры, оливы, персики вдоль реки Иордан, на прибрежных землях, где деревья могли вырасти без дополнительного полива. Работа нравилась многим, некоторые перебрались к высаженным рощам насовсем, выстроили там жильё. Благо, русы не мешали евреям селиться на своих землях в Палестине и Аравии. Народа на русских аравийских землях, после исхода арабов и палестинцев, не согласившихся принять православие, осталось мало.

Потом в Хайфу приплыли другие русы, предложившие евреям рыбачить в Средиземном море, отдав в аренду или собственность несколько десятков парусных кораблей. Когда появились первые уловы, те же русы выстроили консервный завод возле порта, где нашли себе работу многие евреи. Затем стали возникать всё новые и новые мастерские, связанные с русами. Работали на них евреи, получали неплохую зарплату, а сырьё доставляли русы, они же забирали большую часть товара. Таким образом, месяц за месяцем, как-то незаметно, за неполный год в Хайфе исчезли безработные. Всем нашлась хорошо оплачиваемая работа, более того, прибывавшие родственники из Европы тоже не горевали без дела.

Город менялся, становился чище, уютнее, словно большое пражское гетто, с цветочными клумбами, чистыми тротуарами, ухоженными садами. Евреи шили одежду из вискозы, тачали сапоги и ботинки из кирзы, делали консервы, ловили рыбу, изготовляли дорогую мебель из ценных пород африканских деревьев. Всё это, как многое другое, привозили русские корабли, они же увозили бо́льшую часть готового товара. Оставшийся товар раскупали сами евреи на деньги, полученные от русов за работу, здесь, в Хайфе, товар стоил дешевле, чем в Европе. В небольших местечках евреи сажали картошку, фруктовые деревья, потому, что пшеницу русы привозили из Египта, очень недорогую. Нельзя сказать, что земля обетованная сочилась молоком и мёдом, но, впервые за полтора тысячелетия евреи получили свою землю, на которой могли работать, кем захотят.

Для тех бойцов отдельной бригады, кто не смог или не захотел работать в мирное время, всегда были открыты двери русского представительства. Содержать больше батальона пограничной охраны наместник Израиля не мог себе позволить. Остальные офицеры и рядовые подписывали контракт на пять лет службы в новороссийской армии, и, уезжали на переподготовку. Сегодня этот выбор окончательно сделал для себя Борух, потому и шёл к русскому посольству.

— Здравствуй, Константин, — поприветствовал по-русски Борух капрала, сидящего в прохладе уютной комнатки с окнами на север.

— Здравствуй, Боря, — Костя давно называл приглянувшегося ему еврея на русский манер. Он не сомневался, что статный и умный парень придёт к нему, слишком тот не вписывался в скучный мирок местечковых радостей и регулярного тяжёлого труда. Да и внешне Боря абсолютно не походил на еврея, блондин с голубыми глазами и прямым носом. Воевал парень хорошо, толково, не зарывался и не трусил, то, что надо. Сослуживцы рассказывали о его смелости, быстрой реакции в бою, надёжности и честности. Такой боец далеко пойдёт, есть в нём внутренний стержень, и в рядовых не задержится.

— Всё, я решился, давай контракт, — напряжённо выдохнул Борух.

— А семья?

— Всё у них нормально, отец сапоги устроился тачать, брат на консервном заводе, сёстры матери по огороду помогают, младшие с русами кедры высаживают вдоль Иордана. Я не могу, давит на сердце что-то, не сплю по ночам, обрыдла такая жизнь. Где тут расписаться?

— Внизу, на обеих сторонах. Ладно, идём обедать, завтра отправлю тебя на Кипр, там сборный пункт.