Соскучившиеся за время тяжёлого пути по настоящей работе мужики азартно, с песней и уханьем, валили вековые сосны, расчищали места под строительство. Неквалифицированные строители, башкиры и вогулы долбили мёрзлую землю, таскали камни для фундамента. Учителя, почти, как в Советской Армии, занимались интеллектуальным трудом, собирали крупную гальку на берегах рек для очагов и печей. Охотники разошлись во все стороны, изучая местность и обеспечивая переселенцев свежим мясом. Люди, почти два месяца питавшиеся одними консервами, соскучились по нормальной пище. Молодёжь доставала из багажа сети, протаскивали их сквозь продолбленные во льду лунки. Рыхлый апрельский лёд легко поддавался ударам топоров и ломиков. Уже на второй день стоянки запах свежей ухи крепко держался в воздухе. Через день вернулись первые охотники, с волокушами, полными туш горных козлов. Люди, измученные утомительным переходом, оживали на глазах.

Итальянцы первыми пустились в пляс, развлекая строителей игрой на своих инструментах. Под их весёлые наигрыши рабочие за пару дней закончили постройку сразу десяти бань и одного большого сарая. В это закрытое помещение, оборудованное тремя большими печами, перенесли всех больных и раненых. А натопленные баньки приняли своих первых клиентов, наполнив тихий апрельский вечер разухабистыми криками и хлопаньем веников. Первыми мылись и парились русские семьи, вызывая зависть вогул и башкир. За полгода совместного путешествия, даже степняки научились греться в самодельных баньках. Но, крепкую классическую парную кочевники посетить не решались. До остановки на Амуре. На следующий день вогулы дружно отправились париться, многие приобрели такую привычку ещё в Прикамье. Подражая русским семьям, вогулы парились с криками и уханьем, выбегали из парной и обтирались снегом, некоторые даже окунались в неглубокие полыньи.

Глядя на всё это, башкиры не выдержали, практически все мужчины и парни отправились в бани на третий день. Женщины мылись после них, пропаривая одежду от вшей и блох. За месяцы пути мы пытались прокаливать нашу одежду, но войлок башкирских юрт слишком велик, чтобы полностью избавить его от паразитов. Всё же, мы принимали максимальные меры по приучению наших переселенцев к чистоте и навыкам гигиены. К сожалению, последний тяжелейший переход от Иркутска к Амуру похоронил наши благие намерения. Теперь наступило самое время заняться гигиеной и санитарией. Впереди побережье океана, где каждая царапина на теле будет гноиться с риском перейти в гангрену. Все, кто бывал на Дальнем Востоке, отлично помнят это, а многие носят на теле шрамы, полученные при невинных обстоятельствах. У нас не было антибиотиков, а все наши переселенцы — жители континентальных районов, привыкли к благоприятному сухому климату, когда царапины и небольшие раны легко подсыхают и быстро заживают.

Вновь мы начали читать лекции переселенцам о санитарии, ссылаясь на свой опыт и подтверждающие слова нашего проводника Кочнева. Казак был удивлён нашей осведомлённостью о дальневосточных особенностях жизни, но, полностью поддержал нас. Тем, кто начинал сомневаться в наших словах, Тимофей демонстрировал огромный шрам на руке, полученный после обычной царапины, которую своевременно не промыл водкой и не наложил повязку. Одним словом, наша жизнь налаживалась, рабочие строили острог, охотники и рыбаки добывали продукты. Женщины принялись коптить излишки рыбы и мыса, восстанавливая съеденные запасы. Кормом для коней мы, наученные опытом северного Казахстана, запаслись с огромным запасом. До первой травы наши лошадки легко дотянут, в этом не было сомнений. Две недели на берегу Амура, заполненные спокойным трудом, пролетели незаметно.

Пока не вернулись разведчики во главе с Ильшатом. Они нашли отряд моего тестя, обустроившийся в крепости на Амуре поздней осенью прошлого года, более того, Василий Фёдорович приехал в наш лагерь сам.

— Родные мои, дорогие мои, — обнимал мой тесть нас, спрыгнув с коня, — дошли. Все живы, а как мой внучек?

— Здоров наш Василий Андреевич, здоров, сейчас Валентина приведёт сына. — успокоил я его.

— Как мы вас ждали, парни, — вытирал слёзы радости командир нашего передового отряда, — мы до самого ледостава поднимались по Амуру. Потому и не смогли дойти до верховьев. Еле успели отстроиться на зиму. Боже мой, получилось, всё получилось!

— Ну, как мы добрались в Охотск, рассказывать не буду, — Василий Фёдорович присел у нашего костра с кружкой горячего чая в руках, — сами уже знаете здешние тропы. Ребята мои молодцы, все живы, здоровы, в дороге, слава богу, с разбойниками встретиться не довелось. Охотск, доложу я вам, едва ли больше нашего Прикамска, с Сарапулом никакого сравнения не выдерживает. Если бы не тысячи рублей серебром, сидеть нам в Охотске до скончания века.

— Что так? — удивился Клаас, — город портовый, корабелы должны быть.

— Конечно, — кивнул головой мой тесть, — и город портовый, и корабелы есть. Только в порту всего пять корабликов, а корабелы эти за год не больше двух судёнышек продают. Вот так! Да ещё местные власти с руками загребущими, за выход в море пошлину требуют. Другое дело, что все расчёты в Охотске идут мягкой рухлядью, настоящих денег очень мало. Тут нам и повезло два кораблика у купцов купить, да один готовый с верфи взять. Как только погрузили свои пожитки, так и отплыли на юг, от греха подальше. Тут, видишь, среди купцов полное непотребство случается, стреляют друг в друга, доносы пишут, грабежами не брезгуют. Кабы не наши ружья, не добраться бы нам сюда, это точно.

— Неужто воевать пришлось? — Ахнула Валентина, едва не выронив блюдо с жареной рыбой, — тятенька, ты бы поберёгся варнаков этих.

— Нет, доченька, воевать нам не пришлось, — Быстров погладил дочь по плечу, — так, напугали пару раз. На стоянках пытались к нам подобраться какие-то шалые люди, вот и постреляли в их сторону. Убитых утром не нашли, следы крови были, такое дело. Добрались мы в устье Амура, времени много потеряли, пока убедились, что именно эта река и есть Амур. Местные жители, как только не называют реку-то. Дальше всё просто, плыли, пока в лёд не уткнулись, пару раз видели на северном берегу казачьи острожки, да с казаками так и не поговорили. Зимовали мы на южном, маньчжурском берегу.

— Как зимовали? — поинтересовался Палыч, — хунхузы не докучали?

— Нет, зиму мы провели спокойно, с местными жителями подружились, спокойные люди, добрые. Только подневольные, почти, как наши крестьяне. Журжени эти с них три шкуры дерут, до нитки бедняг обирают. Не поверите, железа почти не знают, наконечники стрел костяные точат. Поторговали мы с ними зимой, знатно поторговали.

— Каюсь, зятюшка дорогой, — поклонился в мою сторону тесть, — каюсь. За зиму всю твою казну растряс, да немного скобяного припаса, что с собой брали. Зато, сто тридцать две собольих шкурки в нашем остроге ждут тебя, не считая тридцати куньих, трёх тигровых и семи медвежьих шкур. Вот так!

— Бог ты мой, — ахнули все присутствующие. Даже Ван Дамме знал, что в Санкт-Петербурге соболья шкурка стоит не меньше двухсот рублей. По самым минимальным подсчётам, не менее тридцати тысяч рублей серебром можно выручить за меха, собранные за зиму моим тестем.

— Вот такие дела, — улыбнулся довольный Василий Фёдорович, при виде нашего изумления, — наши стрелки ещё десятка три соболей добыли. Мяса за зиму мы накоптили, пудов сто, не меньше. А ещё добавлю, без дела мы не сидели, досок напилили, на два корабля хватит, хоть сейчас можно суда ладить. Жаль, дерево не высохло, да, выбирать не приходится.

Такие новости стоило отметить, и Палыч не поленился принести бутылку настойки самогона на кедровых орешках. Перед выездом из Иркутска мы закупили литров тридцать лечебной настойки, практически полностью изведённой на дезинфицирование ранений. К берегу Амура удалось сохранить всего две последние бутылки, одну из них мы и распили за успехи Василия Фёдоровича, за его здоровье и умения. За зиму он не только обогатил нашу общину на несколько десятков тысяч рублей, но и подготовил возможность немедленной постройки двух паровых судов. Не зря мы везли за тысячи вёрст три паровых двигателя. До поздней ночи засиделась наша кампания у костра, обсуждая ближайшие планы и празднуя встречу.

Радости Валентины от встречи с отцом не было предела, впрочем, все наши переселенцы были счастливы. Ещё бы, встретить близких людей за много тысяч вёрст от родного дома. Да не просто родных повстречать, а узнать, что впереди выстроен настоящий острог, путь до океана разведан и пройден. И три парусника ждут нас в двухстах верстах вниз по Амуру-реке. Мы с Палычем не огорчали оптимистов, уже мечтавших продолжить путь к океану на кораблях, как говорится, «со всеми удобствами». Василий Фёдорович по нашей просьбе не афишировал, что больше полусотни человек на корабле не поместятся. Наутро после встречи мы поговорили с ними более предметно, после чего небольшой отряд в два десятка фургонов и полсотни всадников отправился на восток, вдоль берега Амура. Мы спешили переправить вперёд три паровых машины, мастеров-механиков во главе с Николаем Сормовым, всех наших корабелов и часть боеприпасов. Тесть не скрывал от нас своих опасений после активной зимней торговли.

— Видишь, Андрей Викторович, мы успели скупить почти все меха ещё осенью, до приезда маньчжурских торговцев с юга, уверен, китайцы уже готовят войско для нашего наказания, — задорно улыбался он, нисколько не опасаясь китайских отрядов, — острог мы выстроили с запасом, человек четыреста поместятся спокойно. За зиму сотни три сосновых стволов сложили на берегу, если Николай Иванович устроит механическую пилораму, за месяц досок напилим на пять корабликов, а то и больше. Сосны добрые, не меньше сажени в поперечнике, пилы за зиму мы направили, лишь бы привод сделать.

— Да, Сормов посмотрит на месте, не выйдет речку запрудить, паровик приспособит, тот, что третий, — Палыч задумчиво кивнул головой, — как ты думаешь, сколько китайцев придёт тебя наказывать?

— Точно сказать не могу, никто из наших парней по-китайски не бает, сам знаешь. Приезжали к нашему острогу какие-то людишки, с охраной, грозили, кричали так тоненько, как злая старуха. Послали мы их, сам знаешь, куда. Дважды возвращались, но, видать, поняли, что мы их не понимаем, уже два месяца не видать тех людишек. Думал я, местных жителей расспрашивал, что поумнее, — тесть погладил свою бороду, — бают, отряд будет небольшой, до тысячи воинов. Сотня всадников, полсотни стрелков с ружьями и фузеями, пушек, вот, обещают много, чуть ли не двести, это плохо. Остальные с пиками и саблями. Придут в начале лета, в июне, по-нашему. Может, успеем уплыть?

— Надо думать, дело опасное, нужно подробно всё обсудить и прикинуть, что нам выгоднее, быстро уплыть или разгромить отряд и ввязаться в войну с китайцами. Оружия у нас больше, чем достаточно, на пару армий хватит. Если сможем продержаться пару лет, дальше будет веселее, боеприпасы пойдут свои, сможем перемолоть любую армию. — Палыч взглянул на меня, — второй Сталинград можно китайцам устроить. Зимой они воевать не станут, а летом всегда можно уплыть по Амуру, если война не заладится. Как?

— В любом случае, безопасный путь из России нам нужен, уже нынче осенью могут сюда первые караваны выйти. Опять же, ты прав, лучше воевать с китайскими войсками на берегу Амура, чем возле нашего будущего поселения, где нам свяжут руки семьи и развёрнутое производство. Там мы никуда отступить не сможем. — Я дождался утвердительного кивка Палыча и продолжил, — и третье, при таких доходах, грех уходить отсюда. Не забывайте, пару-тройку лет, мы будем работать без прибыли, единственная надежда на доход от торговли мехами.

— Тогда нам нужно спешить, — тесть снова принялся нервно теребить свою бороду, — полторы-две недели до половодья у нас есть. Дай небольшой отряд, чтобы доставили наши меха сюда, после половодья отправишь их обратно, в Таракановку. Оттуда Володя вышлет их в столицу, Лушникову на продажу. Коли всё пройдёт быстро, через год серебро смогут сюда доставить, с тридцатью тысячами рублей мы весь Охотск купим, все торговые суда будут нашими.

— Ну, Фёдорович, ты даёшь, — захохотал Палыч, услышав предложения моего тестя, — да ты авантюрист почище нас. Но, мысль толковая, с отправкой мехов надо спешить, а надёжную команду сопровождения я подберу.

После отъезда тестя мы немного изменили планировку будущей крепости, в расчёте на возможную осаду китайской армией. Работы было невпроворот, весна в Сибири короткая, не успеет стаять снег, как земля просохнет, и можно будет двигаться вдоль берега на Восток. Роман моей дочери и нашего проводника развивался стремительно, но, старый холостяк всё не решался сделать официальное предложение руки и сердца. Что не мешало ему находиться рядом с Аграфеной круглый день, расставались они лишь на ночь. Потому, особого выбора для нас с Палычем не было, в том, кого направить руководителем отряда в Таракановку. Грушу знали все, статус моей дочери и её твёрдый характер придали ей необходимый авторитет руководителя. Небольшой отряд в два десятка всадников при паре фургонов сможет двигаться достаточно быстро, чтобы добраться в Таракановку до наступления зимы. Если Аграфена поедет, участие Кочнева было гарантировано, чего мы и добивались. Другого способа уговорить независимого казака проводить наш отряд, хотя бы до Иркутска, не было.

В том, что Груша выполнит мою просьбу и отвезёт меха в Таракановку, я не сомневался, за пару лет девушка не проявила ни капли стяжательства. Да и Палыч выделил в сопровождение два десятка проверенных парней, под командой опытного башкирского бойца. Все они шли со своими семьями, которые оставались с нами, двигаясь дальше на восток. Учитывая родственные чувства людей восемнадцатого века, даже доли сомнения в возвращении нашего отряда не возникало. Чтобы парни двигались быстрее, мы каждому всаднику выделили заводного коня, ещё по паре лошадок прикрепили к каждому фургону дополнительно. Тесть нас не подвёл, через двенадцать дней из острога ребята привезли мешки с драгоценным мехом. На следующий день Груша вместе с Тимофеем повели свой караван обратно в Иркутск, и дальше, до самой Таракановки.

А мы остались пережидать половодье, заполняя вечера переговорами по рации с жителями острога, который Палыч предложил назвать Надёжным. Вкладывая в это слово сразу несколько смыслов, не только нашу надежду на освоение Дальнего Востока, но и уверенность в том, что острог устоит перед китайской армией. Отстраивающуюся с каждым днём крепость у истока Амура переселенцы без нас назвали Белым Камнем, по яркому цвету скал. Так, что мы ежедневно проводили сеансы связи Белого Камня с Надёжным, обсуждая новости половодья. Как ни скоротечна весна в Сибири, больше месяца мы ожидали, пока сможем продолжить движение вперёд. Вернее, не ждали, сложа руки, а заканчивали строительство крепости, оставляя мелкие недоделки на гарнизон. Все раненые и больные, недостаточно выздоровевшие для продолжения пути на восток, оставались в крепости. Таких набиралось три с лишним десятка парней, умеющих стрелять из ружей. С ними оставались две башкирские семьи, решившие не покидать своих родных в болезни, это пять женщин, два старика и семеро детей разного возраста.

Кроме больных, в крепости остались радист, миномётный расчёт с орудием и полусотней мин, десяток вогул-охотников. Комендантом крепости я назначил Степана Титова, толкового парня, спокойного и обстоятельного человека. Оставил ему небольшое количество скобяных изделий, двести рублей серебром, с подробными рекомендациями Фёдоровича по торговле в здешних краях. Скупку мехов мы считали побочным занятием, главным же оставалась задача создания запасов пищи и фуража, обеспечение безопасности для будущих караванов переселенцев. Когда больные смогут работать, мы рекомендовали привлекать их к патрулированию окрестностей, созданию запасов топлива, расчистке караванного пути. Что касается того, что все остававшиеся в Белом Камне люди не пойдут с нами дальше, мы с Палычем их успокоили.

— Никто вас не бросает, сами понимаете, как важна эта крепость для помощи в переходе на восток. Обживите её, подготовьте запасы топлива, фуража и еды для новых переселенцев. Помогите людям, что пойдут за нами, обогрейте их, накормите, укажите дорогу. Обживайтесь, как сможете, мы оставляем картошку на посадку, несколько мешков ржи и овса, семена подсолнечника. Через год сменим тех из вас, кто захочет пойти дальше на восток. А те, кому понравится жить в крепости, смогут отстраиваться и рассчитывать на нашу поддержку. Сами видите, мы каждый день говорим по радио с острогом Надёжным, в случае опасности оттуда всегда придут вам на помощь. И не забывайте, что мы на вас надеемся и верим вам.

Двадцатого мая мы отправились дальше на восток, двигаясь по правому берегу Амура, чтобы не переправляться через реку у острога Надёжного. Большая часть пути уже была разведана подопечными Ильшата, потому переход прошёл спокойно, всего за четыре дня. Шесть селений местных жителей мы обходили стороной, чтобы не задерживать движение. Мы с Палычем из любопытства заглянули в пару даурских деревень. Ничего похожего на китайцев, бородатые мужики вполне европейской внешности, небольшие посевы, огороды и мелкая скотина. Одеты, конечно, ужасно, последние крепостные в России так не одеваются. Дома бревенчатые, больше походят на полуземлянки, нищета ужасная. Главное, в деревнях не больше двадцати домов, местность практически безлюдная. От наших разведчиков мы знали, что селения охотников расположены дальше к югу, на берег Амура они не выходят. Кроме дауров, по берегу никто не селится, китайцы живут далеко на юге. Маньчжуры, большей частью кочевники, за время правления маньчжурской династии Китаем, многие тоже переселились южнее.

В Приамурье постоянного населения было очень мало, даже китайские торговцы наведывались сюда только зимой, скупая за бесценок добытые меха. Зимой же приезжали чиновники, сборщики налогов, предпочитая не появляться на берегах Амура летом. Дикая варварская окраина Срединной Империи никогда не привлекала власть имущих и приближённых к власти китайцев и маньчжур. Именно потому мы с Палычем и не опасались задирать пограничные власти, слишком высокомерно относились официальные власти Китая к «северным варварам». Учитывая неповоротливость бюрократии, жалобы на безобразия в районе северной границы дойдут до императора года через два, а то и позже. Плюс полгода на согласование и столько же на сбор армии. К тому времени наши заводы начнут выпускать патроны и снаряды, в этом я не сомневался. Если в Прикамье мы за три года завод подняли, практически с нуля, при помощи Лушникова, на Дальнем Востоке сделаем не хуже.

В остроге Надёжном нас ждали три качавшихся на волнах парусника, два спешно достраиваемых паровых катера и паровая лесопилка. Запас из брёвен подходил к концу, зато штабели досок на берегу росли с каждым днём. Крепостная стена острога выглядела внушительно, невысокая, метра четыре, но, очень удачно поставленная. Три пушки, выглядывающие из бойниц в стенах острога, удачно возвышавшегося на прибрежном холме, перекрывали все подходы со стороны суши. А прикрытие со стороны реки гарантировали корабельные орудия, вернее, единственная пушка на передовом паруснике. Дополнительную силу обороне острога придавали укрытые внутри крепости четыре миномёта. Их нетронутый боезапас в две сотни снарядов мог оказаться очень неприятным сюрпризом для вероятного противника. Лес вокруг крепости был вырублен по всем правилам, в радиусе километра.

Долго задерживаться в Надёжном остроге мы не стали, продолжили движение на восток, впереди нас ждали сотни вёрст таёжных троп. Однако, не всё сразу, у нас была масса дел по пути и пять запасных раций, одну из которых оставили на передовом кораблике. Все три парусника плыли вниз по Амуру, параллельно с нашим караваном. Теперь нас провожали по разведанным местам бойцы моего тестя, торговавшие в окрестностях острога всю зиму. Они уже присмотрели несколько удобных мест для следующего острога, куда мы двигались три дня, ежедневно прослушивая радиоэфир. Третье наше селение на правом берегу Амура мы собирались основать также на пределе дальности радиообмена, чтобы охватить максимальную площадь и оставаться на связи. Едва установили предельную дальность для наших раций, место для будущей крепости выбирать не пришлось. Сама природа создала великолепный участок для постройки третьего острога.

На высоком холме в треугольнике, образованном впадающей в Амур рекой, наши бойцы оборудовали частокол и выстроили внутри ограды баню, два дома и конюшню, буквально за неделю. Там же подготовили позиции для трёх миномётов и трёх же пушек. Гарнизон этой крепости мы подготовили ещё в пути, комендантом назначили взводного командира Фаддея. Парень надёжный, проверенный в боях и знаком с промыслом соболя, сможет не только грамотно обороняться, но и организует добычу пушнины. Кроме взвода стрелков Фаддея, в остроге пожелали остаться два десятка вогульских охотников, опытным взглядом они определили места промысловой добычи соболя, куницы и другого ценного меха. С ними в крепости, названной Ближней, оставался ещё один радист с рацией. Кроме того, в Ближней крепости мы оставляли четверых наших золотоискателей с шестью учениками, а Фаддея я предупредил о наличии вблизи золотых россыпей. Нет, мы с Палычем не знали, где именно есть золотоносные речки, но, великолепно помнили по романам Задорнова и другим, что на нескольких реках, впадавших в Амур, найдут золотые россыпи. А самые богатые золотые прииски, как запомнилось мне, будут на реках, впадающих в Амур с южной стороны. Именно на обнаружение этих мест я и рассчитывал, тщательно инструктируя Фаддея, как вести себя в случае обнаружения золота. Нашим золотоискателям я пообещал купить весь золотой песок, что они намоют, по божеским расценкам, и, дополнительно выплатить премию в пятьсот рублей за открытие каждого прииска. Учитывая, что за время пути я ни разу не нарушил своё слово и расплачивался всегда полновесными серебряными рублями, у наших золотодобытчиков не было причин мне не верить.

Едва закончив наружные стены острога, мы отправились дальше в путь, заканчивался июнь, следовало спешить. Наш караван уже уменьшился до трёхсот фургонов, но двигаться становилось всё сложнее. Места пошли абсолютно неизученные, ни проводников, ни предположений о возможных дорогах. Единственно, в чём мы с Палычем не сомневались, так в том, что мы должны пересечь реку Сунгари, крупнейший правый приток Амура. За ней будет Уссури, примерно через сотню-другую вёрст, граница китайских и русских земель. Учитывая, что знания географии Приамурья мы сохранили со школьных времён по одноимённым картам, едва не случился конфуз. Рассчитывая на худшее, мы вышли к берегам Сунгари совершенно неожиданно.

— Палыч, вроде до Сунгари таких рек не должно быть? — удивился я, когда мы выехали к месту впадения реки в Амур.

— Так, разведчики говорят, это и есть Сунгари, — не смутился Иван.

— Что-то рано мы сюда вышли, так, глядишь, и к океану до зимы успеем, а?

— Дай-то бог, — согласился Палыч, осматривая мутные воды крупнейшего притока Амура-батюшки.

По Сунгари, считавшейся внутренней рекой Китая, бойко сновали лодочки с торговцами, не обращавшими на наш караван никакого внимания. В селении, вольготно раскинувшемся на высоком берегу Сунгари, шёл обычный рабочий день. Крестьяне методично обрабатывали мотыгами землю, несколько повозок, запряжённых быками, мерно расползались в разные стороны. Тишь, да гладь, божья благодать.

— Палыч, может, плюнем на всё, да осядем здесь? — вид мирной сельской жизни навеял на меня лирическое настроение. Захотелось прожить лето в этих благословенных местах, отдохнуть, разведать удобную дорогу к побережью. — Отправим вперёд Ильшата с ребятами, чтобы разведали удобную дорогу вверх по Уссури, нам тут неделю переправляться придётся, на трёх-то кораблях.

— А вот и наши паромы, вместе с обслугой, искать никого не надо, — Иван показал на излучину Сунгари, из-за которой медленно выплывали, один за другим, китайские кораблики, на палубах которых блестели шлёмы и доспехи солдат. — Однако, пора разворачивать миномёты.

Он развернул своего коня и поскакал вдоль нашего каравана, выкрикивая команды. Я остался на месте, считать выплывавшие корабли маньчжур. С каждым новым корабликом, внутри которых, по моим прикидкам, уместится до двадцати солдат, мой воинственный пыл снижался. На шестом десятке судёнышек я перестал заниматься дурью, пора организовывать оборону. Последний раз, взглянув на бойко высаживавшихся с судов маньчжур, я развернулся к каравану. Ехать никуда не пришлось, на холм уже подъезжали наши парни, два десятка фургонов с миномётами, пушками и боеприпасами. За ними быстрым шагом человек двести разворачивались на удобных позициях. Мы действительно, очень удачно оказались на высоком берегу, откуда спокойно отразим нападение китайского отряда.

— Нет, не всё так просто, — прочитал мои мысли Палыч, показывая на отряд маньчжурской конницы, разворачивавшийся справа для атаки.

Я потянулся за биноклем, ну, прямо исторические съёмки. Выстроившиеся в цепь всадники на фоне зелёных зарослей смотрелись великолепно, ярко блестели начищенные доспехи, разноцветные флажки на высоких пиках придавали всему воинству вид первомайской демонстрации. Судя по неторопливым перемещениям передовой линии, по разъезжавшим туда-сюда командирам и курьерам, до начала конной атаки пройдёт не меньше часа. Мы насчитали около сотни кавалеристов, уважают моего тестя маньчжуры. На берегу, суета лишь начиналась, кораблики бодро высаживали отряды пехотинцев. Вот и пушки начали выносить, мы уже переживали, куда без них. Наши парни разворачивали оборону на порядок быстрее китайцев. Не прошло и получаса, как артиллеристы заняли свои позиции.

— Что предлагаешь? — уселись мы с Палычем на пригорок, рассматривая предстоящее поле боя, как на карте.

— Скоро китайцы высадят на берег всю пехоту, их начнут обстреливать из миномётов. Думаю, командир конницы не выдержит, пошлёт своих, чтобы оттеснить нас. Мы их пушками встретим.

— А если командир конницы в плохих отношениях с пехотой? Наплюёт на них и будет ждать до вечера?

— Мы его поторопим, перенесём огонь трёх миномётов на них, я уже распорядился. Ребята берут ориентиры для прицеливания.

— Жаль, кораблики захватить не получится, — я кивнул на вытянувшиеся вдоль обреза берега китайские корабли, десятков семь, не меньше, — на них мы бы за день переправились.

— Может, получится, — не смутился Иван, — Ильшат с сотней всадников отправился в обход. Проверят тылы и зайдут по берегу сверху, если всё пойдёт правильно, отрежем пехоту от корабликов. Я им радиста дал, с рацией. Когда будут готовы, мы огонь и откроем.

— Так и нам могут в тыл зайти, сзади, вдоль Амура ударить,

— Обижаешь, начальник, — усмехнулся Палыч, — мы там коробку из фургонов установили и сотню стрелков оставили. Конница не пройдёт, а пехоту они положат. Да в устье Сунгари три наших парусника не зря встали на якоря. Пушка у них одна, так стрелков почти сотня. Думаю, отобьёмся спокойно, без паники. Как там, твой внутренний голос ничего не говорит?

— Ты прав, опасности я не чувствую. Может, попробуем мирно разойтись?

— Сильно сомневаюсь, переводчиков у нас нет, а отряд сюда не для переговоров направили. Даже, если они нас пропустят, наших парней в Надёжном не пожалеют, они явно туда идут. Брось свои либеральные привычки, наша доброта может обернуться гибелью парней твоего тестя, ты их так ненавидишь?

— Товарищ полковник, — подбежал к Палычу радист, — Ильшат говорит, вышли на исходные позиции. Всё в порядке.

— Передавай, мы начинаем, — Иван поднялся и, поймав взглядом, внимание артиллеристов, сделал отмашку рукой, — огонь.

Первые пристрельные выстрелы миномётчиков не насторожили китайских командиров, два первых выстрела ребята всегда дают болванками. Подумаешь, упал камень в воду, раненых нет, особого шума, сравнимого с выстрелами пушек, миномёты не издают. Но, всего через пару минут, паника на берегу поднялась страшная. Разрывы осколочных мин приносили невиданные для эпохи ядер разрушения, поражая людей смертельными частицами чугуна в радиусе сорок метров. Солдаты разбегались в разные стороны, некоторые прыгали в воду, срывая с себя доспехи, другие возвращались на корабли, пытаясь отплыть. Мы, по мере возможности, пытались управлять действиями врага, в нужном для нас направлении. Два десятка наших лучших стрелков отстреливали командиров, пытавшихся организовать оборону. К этому времени, командир маньчжурской конницы принял решение атаковать нас, видимо, честный служака оказался, грамотный.

Увы, не успели всадники растянуться в атакующую лаву, как в их тылах раздались разрывы наших мин. А потом и артиллерия вступила в бой, трёх залпов из шести орудий хватило с лихвой. Не успевшие преодолеть половину дистанции, разделявшей наши передовые рубежи, маньчжурские кавалеристы разворачивали своих коней, обратившись в неуправляемое бегство. Артиллеристы сразу перестали стрелять, цель достигнута, переводить боеприпасы нет смысла. Пехотинцы маньчжур, видимо, почувствовали разгром кавалерии, возможно, даже увидели всё, если выглядывали на берег. Поведение солдат противника разительно изменилось. Они перестали бегать и кричать, залегли, как опытные бойцы при бомбёжке.

— Прекратить огонь, — Иван всё видел не хуже меня, отправляя два отряда новобранцев вперёд, собирать пленных и трофеи, — вот и наши разведчики!

Вдоль берега тонкой вереницей двигались навстречу нам всадники Ильшата, пресекая попытки несознательных китайцев вернуться на корабли. Деморализованные воины противника не делали попыток подняться, уткнувшись носами в землю. После того, как несколько особо дерзких командиров, бросившихся на наших бойцов с мечами, были застрелены, попыток сопротивления никто не оказывал. Десятка полтора кораблей, чьи экипажи попытались скрыться по воде, были обстреляны из помповиков настолько убедительно, что уныло плыли по течению без признаков жизни. Я отрядил взвод снайперов проверить, что там такого ценного хотели от нас укрыть. Парни быстро вывели на реку два ближайших кораблика и внимательно обыскали судёнышки неудавшихся беглецов.

Давно нам не попадали в руки столько пленников и трофеев, вернее, ни разу такого количества пленных у нас не было. На шестидесяти восьми кораблях по Сунгари спустились к нам свыше восьмисот пехотинцев и артиллеристов. Когда наши парни согнали пленников на поле, вытоптав чьи-то посевы, зрелище оказалось впечатляющим. Рассевшиеся на земле китайцы, маньчжуры и прочий народ, заняли территорию в половину стадиона, не меньше. Пока отобранные похоронные команды закапывали убитых, здесь же, на поле, мы распределяли ночные караулы, отправляя часть ребят немедленно спать. До позднего вечера пленники рубили лес на костры, ночи у реки прохладные, и оставлять без присмотра несколько тысяч вражеских солдат, пусть и безоружных, нам не хотелось. Опасно это всё, думали мы, но, ошибались.

Ночь прошла на удивление спокойно, китайцы вели себя так дисциплинированно, что вызывали сравнение с немецкими пленными времён Отечественной Войны. Те, говорят, сами себя охраняли и наших зэков в придачу, надёжнее любых конвойников. В нашем городе я с детства слышал рассказы, что пленным немцам для охраны наших заключённых даже винтовки доверяли. Винтовки, конечно, мы китайцам не дали, по причине их отсутствия, винтовок этих. Но, полевые котлы и крупу для каши раздали, отконвоировали за водой к реке, после чего пленные занялись насущным делом приготовления пищи. Мы, посчитали трофеи, впервые за два года примерно сравнимые со стоимостью потраченных боеприпасов. Как сейчас помню длинные перечень, при чтении которого у наших заводских мастеров текли слюнки.

Пушек различного калибра и размеров мы захватили сорок четыре штуки, все бронзовые и медные, отличное сырьё для наших заводов. Соответственно, тонн пять чугунных ядер и вполовину этого свинцовой картечи. Различного холодного оружия, от офицерских дорогих мечей до копейных наконечников из сырого железа собрали не меньше двух тонн. Отдельно шли сто сорок комплектов оружия и доспехов всадников, снятые с убитых, раненых и контуженых кавалеристов. Сто тридцать трофейных коней с сёдлами моментально увеличили нашу кавалерию почти вдвое. Количество чёрного пороха мы не считали, прикинув его объёмы в три-четыре тонны. Огнестрельного оружия собрали семьдесят стволов, страшного вида, представлявших, на наш взгляд, исключительно музейную ценность. Да, чуть не забыл доспехи пехотинцев, некоторые были одеты в железные шлёмы и кирасы, их собрали больше семи пудов.

Ещё захватили кавалерийский обоз, обеспечив наш караван фуражом на пару недель, не меньше. И самым приятным трофеем оказалась армейская казна, её отловили снайперы на пытавшемся уплыть кораблике. Золотые и серебряные монеты странного вида, в общей сложности весили пудов пять. Да, это без медных и бронзовых монет, те даже взвешивать не стали, прикинули на глаз, не меньше тонны. Учитывая, что наши потери составили шесть человек раненых при конвоировании пленных, впервые за последние годы сражение принесло экономическую выгоду. Теперь осталось грамотно распорядиться результатами победы. Об этом я размышлял, глядя, как наш караван пересекает Сунгари на трофейных кораблях. К вечеру форсирование реки было закончено, переселенцы разбивали лагерь на восточном берегу Сунгари. Мы с Палычем всё раздумывали, как поступить с пленниками, китайского языка никто из наших парней не знал, объясниться с маньчжурами и китайцами мы не могли. Чёрт его знает, может, эти солдаты согласны работать на нас, но, как им объяснить это?

— Бачка, я земляка встретил, к нам просится, однако. — Прервал наши размышления Фарис Агаев, наш ветеран, из первой башкирской полусотни Ильшата.

— Какого земляка, — удивились мы, — откуда здесь башкиры?

— Он, бачка, в Китай попал, кашу теперь ест, просится со мной, — Фарис кивнул на стоявшего, на поле пленника, — давно здесь, дорогу знает туда, на восход солнца.

Так мы познакомились с Зишуром Агаевым, интереснейшим человеком. С молодости он отличался непоседливым, авантюрным характером, отчего и попал в Китай, вместе с торговцами. Богатство и соблазны городов вскружили голову парню, кем он только не был, за десять лет жизни в Поднебесной империи. Торговал, служил в охране купеческих караванов, два года пытался жить охотой, белковал в северных лесах. Ловил рыбу на озере Ханка, там едва не осел насовсем, но повздорил с местным начальством, бежал. Был пойман и забрит в солдаты, так и оказался в нашем плену. Русский язык за эти годы Зишур подзабыл, Фарис служил нам переводчиком. Разговор наш затянулся надолго, но, дело стоило того. Окитаенный башкир на многое открыл нам глаза.

В частности, на захваченную военную казну, одна медная монета которой полагалась солдату за месяц службы. Учитывая, что большая часть наших пленников попала на службу насильно, либо было продана за долги, за обещание двух монет в месяц мы сможем многих нанять себе на службу. А, пообещав пять монет в месяц, сможем отобрать самых сильных работников, они нас на руках понесут за такую плату.

— Но мы, же враги? — удивился я, — их придётся охранять. Где нам набрать воинов для охраны?

— Какие враги? — засмеялся Зишур, — вы наши освободители от солдатского ярма. Если наймёте себе носильщиков, их не придётся охранять, охранять придётся ваши деньги, это гораздо легче.

— Погоди, ты рыбачил на озере Ханка, сможешь туда провести наш караван? — мысль пройти до нашей цели как можно быстрее не давала мне покоя, — смогут туда проехать наши фургоны и сколько дней пути до озера?

— Десять дней пути до озера, оттуда до побережья гораздо ближе. Ваши повозки легко пройдут, если наймёте сотню носильщиков, их вытащат из любой грязи.

— Договорились, отправляйся нанимать носильщиков. Сотню поведёшь коротким путём напрямик к озеру Ханка, со всеми нашими повозками и всадниками. Ещё полторы сотни носильщиков поплывут с нами дальше на кораблях, всех нанимаем на три месяца, за четыре монеты в месяц, продукты наши.

— Будем рисковать? — спросил Палыч, едва башкиры ушли к пленным, — может, не стоит разделять силы?

— Боюсь, в тайге, поднимаясь по реке Уссури, мы потеряем все фургоны и наших коней. Насколько я помню из книг Арсентьева, Уссури река быстрая, с многочисленными перекатами, подняться по ним нам помогут бурлаки, как раз эти самые китайцы. Погрузим на кораблики самые тяжёлые грузы, запасы еды для бурлаков и все верёвки, а фургоны пустим налегке, с детьми и женщинами. В обоих отрядах будут рации, в крайнем случае, отправим помощь.

— Тогда я поплыву, а ты поедешь, — улыбнулся Палыч, — сам сказал, в фургонах поедут женщины и дети. У меня грудных детей нет, в отличие от тебя.

Нам пришлось задержаться на берегу Сунгари ещё на день, перемещая грузы и распределяя переселенцев. В результате, я покидал берега Амура во главе конного каравана, двигавшегося в юго-восточном направлении. Всех, кто был способен удержаться в седле, мы посадили на коней, взяв с собой максимальное количество заводских мастеров и рабочих. В фургонах сидели одни женщины и дети, а грузом стали инструменты и разобранные станки. Плюс фураж и продукты на две недели, естественно. Кроме полусотни патронов к своим ружьям, никакими боеприпасами наш караван не был отягощён. В результате фургоны получилось облегчить, как минимум вдвое. Мы надеялись преодолеть путь до озера Ханка, как можно быстрее. Палычу, как всегда, достался самый тяжёлый путь, его флотилия будет сплавляться по Амуру до впадения Уссури. Оттуда корабли пойдут вверх по пограничной реке, сколько можно, своим ходом, затем бечевой, на китайской тяге. А три шлюпа, выстроенные в Охотске, спустятся до устья Амура, затем свернут на юг, вдоль побережья. Китайские судёнышки везли все запасы нашего металла, многочисленные трофеи, всю артиллерию и боеприпасы, большую часть продуктов. При самых неблагоприятных обстоятельствах, Палыч вполне мог зазимовать на Уссури, отправляя пешие караваны вверх по реке и дальше, на побережье океана.

Наняв себе двести пятьдесят носильщиков, остальных пленников мы отпустили с предложением больше не воевать против нас. Особой надежды на это не было, но, не убивать, же пленных. Кроме того, оставалась надежда, что пленники разнесут слухи о нашей щедрой оплате носильщиков, нам будет легче нанимать себе рабочих. Учитывая, что впереди нас шёл отряд конных разведчиков Ильшата, двигались мы не просто быстро, а очень быстро. Даже то, что наши фургоны вытянулись по узкой дороге в длинную нитку, не пугало меня. В арьергарде двигалась сотня стрелков, надёжно прикрывавшая наши тылы, в фургонах сидели их жёны и дети. Два селения, оказавшиеся на нашем пути, мы проехали без остановки, а местные власти не рискнули выйти навстречу, не без основания опасаясь за своё здоровье. Я проинструктировал разведчиков и всех всадников не останавливаться, а возможные попытки задержать нас пресекать жёстко, вплоть до стрельбы под ноги.

Местность нас не радовала, впервые за огромный пройденный путь мы шли по болотистым краям. Обочина дороги густо поросла тростником, а по ночам в этих зарослях караульные слышали рык тигра. Дважды нам, почти как в Подмосковье, приходилось гатить дорогу, укладывая в трясину срубленные деревья и кусты. Три раза мы переделали мостики через реки, чтобы те выдержали наши фургоны. Чтобы не задерживать движение каравана, с разведчиками сразу ехали три фургона китайских рабочих. Они сразу начинали ремонтные работы и успевали многое до нашего подхода. В целом, чувствовался полугодовой опыт странствий, переселенцы научились жить на колёсах. Дети играли прямо в повозках, не упуская возможности спрыгнуть на ходу, чтобы собрать запас хвороста на костёр. Взрослые на стоянках за считанные минуты разжигали огонь, устанавливали и складывали шатры и палатки, готовили в котелках такие блюда! Всадники научились дремать в седле, чтобы не заснуть ночью в карауле.

Да, в седле теперь уверенно себя чувствовали не только прирождённые кочевники, все переселенцы научились обращаться с лошадьми. Даже столичные учителя и женщины, не бравшие поводья в руки за прежнюю жизнь, научились ловко держаться в седле. Женщины для этого пошили себе широкие штаны, вот тебе и далёкое прошлое, предрассудки. Ничего подобного мы не замечали, одетые в штаны женщины воспринимались нашими переселенцами вполне спокойно, естественно. Груша и Тимофей оказались не единственными в нашей экспедиции влюблёнными. После переправы через Сунгари ко мне пришли Фёкла и Семён Круглов, мой ученик, просить благословения на свадьбу. Кто бы смог им отказать, когда во всём караване не оставалось незамужних женщин? Если так пойдёт, придётся невест из России выписывать, как, впрочем, и попов-батюшек. Увы, все наши молодожёны жили невенчанными, «в блуде», как выражаются церковники.

Радиосвязь с флотилией Палыча держалась первые дни, пока они не достигли устья Уссури. Затем связь прервалась, но вполне объяснимо, мы к тому времени вышли на берег озера Ханка. До побережья океана оставалось совсем немного, учитывая огромный пройденный путь, еще неделя и мы у цели. Увы, моя радость оказалась преждевременной, дорога закончилась озером. Дальше на юго-восток, в сторону океана, проезжих путей не было. Попытки найти проводников не увенчались успехом, рыбаки из окрестных деревень не бывали на побережье. Зишур, предпринявший свои попытки найти проводников, тоже вернулся ни с чем. Два дня, что ушли у нас на движение вдоль берега озера, мы усиленно закупали копчёную и вяленую рыбу, рис и пшеницу. Так и не найдя проводников, двинулись на свой страх и риск, по компасу.

Тут нам пришлось тяжело, как никогда прежде. Гнилые болота, заросшие тростником и кустарником, круглосуточная мошкара, внезапно наступившая влажная жара. Казалось, сам бог против нашего движения вперёд. Особенно тяжело доставалось маленьким детям, они расчёсывали укусы насекомых в кровь. Кони страдали вместе с нами, отдыхая редкие часы, когда хозяева намазывали кожу животных болотным илом или глиной. Двигались мы мучительно медленно, китайские носильщики зачастую на руках вытаскивали застрявшие в болоте фургоны. Однако, упорно продвигались вперёд, преодолевая в худшие дни всего десять вёрст. Спустя две недели пути я рискнул отправить Ильшата с полусотней разведчиков вперёд на несколько дней пути, меня начинали одолевать сомнения.

— Ильшат, идите вперёд, как можно скорее, до самого океанского берега. Разожгите там костёр с дымом, чтобы видеть издалека. Мы пойдём по вашим следам.

— Как мы узнаем берег океана? — уточнил командир разведчиков, повидавший бескрайние просторы Байкала и озера Ханка.

— Вода в нём горько-солёная, не ошибёшься.

Три дня после отправки разведчиков мы продолжали плестись вперёд, проклиная грязь и тяжёлую духоту, расчёсывая в кровь укусы насекомых. Затем местность стала меняться, приобретая знакомые черты. Появились сопки, тайга сменила тростниковые заросли, гнус никуда не исчез, но, подобие лёгкого ветерка облегчило дыхание. Однако, движение наше стало ещё медленнее, приходилось прорубать настоящую дорогу в гуще нетронутых таёжных зарослей. Возможно, другие на нашем месте потеряли бы последние силы, но, вогул и Прикамских охотников тайга не пугала. Наоборот, парни стали сравнивать дальневосточную тайгу с нашими лесами, радуясь её проходимости.

— Да, у нас на Липовой горе бурелом похуже будет, — прорубался сквозь густой ельник Афоня Быков.

— Тут не то, что на Липовую гору, даже на старицу возле Таракановки не походит, — отвечал ему Лёшка Петухов, — нет, наши леса гуще будут. Это больше на столичный парк походит.

— Дым, я вижу дым! — это Серёжа Обухов первым вышел на поляну.

— Всё, дошли, — я всмотрелся в тонкую струйку дыма впереди. Между сопками проглядывала синь океана, — ребята, мы дошли до океана!