К началу 80-х годов во всем мире было продано более 20 млн. пластинок с записями несен Ж.Б. Число разошедшихся магнитофонных лент с его голосом, радио- и телетрансляций его песен назвать невозможно. Песни его исполняются на языке оригинала и в переводах певцами многих стран Европы и Америки. В школах, колледжах, лицеях, университетах Франции их изучают и заучивают наравне со стихами Вийона, Бодлера, Верлена, Гюго, баснями Лафонтена, романами Бальзака. О его творчестве пишутся и издаются книги, статьи, диссертации.

Признание Ж.Б. национальным поэтом, «Вийоном XX века» происходило почти без участия авторитетных литературных и академических кругов. Они санкционировали его положение во французской поэзии с изрядным запозданием. В 1967 г., то есть через полтора десятилетия после того, как он вышел из безвестности к славе, ему присудили Большую поэтическую премию Французской академии, причем решение это не всеми критиками было принято как обоснованное. Некоторые литературоведы заявляли, что этим нарушается иерархия жанров. Один из них, некий А. Воске выпустил статью, в которой заявил, что не следует путать поэзию с «песенками».

Впрочем, отношение значительной части нашего литературного корпуса к песням В.В. может служить еще более выразительным примером глухоты к родному слову, неспособности воспринимать поэзию на слух без предварительной печатной ее «обкатки». Уже немало лет имеет хождение тезис о том, что успех песен В.В. есть результат его актерского обаяния, эмоциональности авторского исполнения, действия легенды и т.п., но никак не поэзии. Стихи, дескать, уровня невысокого, при чтении большого впечатления не производят и проверки временем не выдержат. В чем все же причина такого непонимания или упорного нежелания понять и оценить то, что без всяких комментариев и толкований понимают и ценят многие миллионы соотечественников? Почему до сих пор иные наши «специалисты» либо делают вид, что этого явления не существует, либо поглядывают на него с некоторым недоумением, бормоча что-то маловразумительное об эстетике и психологии массового искусства?

Французский поэт и издатель Пьер Сегерс, рассуждая о поэзии Ж.Б. заметил, что кое-кого смущало в ней присутствие гитары. «С гитарой или без нее, — заключал он, — а надо признать, что Ж.Б., чьи песни живут в памяти у многих, писал, умел писать совершенные стихи, великолепно отделанные, изысканные… Его поэтический язык — отпрыск старинного рода. Это дерево, прочно укорененное в нашей поэзии. Для поэтов он сделал больше, чем за 100 лет сделали все критики… Он пробудил вкус к поэзии, потребность в ней у бесчисленного множества людей».

Все сказанное можно без всяких оговорок отнести и к творчеству В.В. Существует, однако, много свидетельств, говорящих о том, что наши стихотворцы, особенно признанные, к поэзии В.В. при его жизни относились, за редкими исключениями, снисходительно. По наблюдению режиссера Ю. Любимова, «его собратья по перу мило похлопывали его свысока по плечу: «Ну, Володя, спой! Чего ты там сочинил?»… А жизнь-то показала: неизвестно, кто кого должен похлопывать по плечу».

Такое отношение к себе поэт, ясно осознававший масштаб своего дарования, воспринимал болезненно. По словам В. Янкловича, одного из его друзей, он «панибратства, амикошонства не терпел. Очень точно чувствовал интонацию — с уважением относился к тем, кто понимал его величину. Если чувствовал хотя бы попытки панибратства, взрывался, становился жестким человеком».

Итак, долгие годы положение Ж.Б. и В.В. в отечественной поэзии казалось крайне противоречивым. Признание и любовь огромной аудитории, и тут же рядом — нарочитое равнодушие или взгляд свысока служителей муз. Такую позицию последних они приняли по-разному. В.В. стремился к тому, чтобы поэты признали его за своего, и когда такое изредка случалось, был этим горд. Но чаще его ожидало разочарование. При жизни стихи его на родине практически не издавались, и виной тому была не только цензура, но и отношение к ним литературных авторитетов. Это обстоятельство было одним из тех огорчений, что особенно сильно отравляли ему жизнь. Ж.Б. же внешне держался совсем иначе. Он не только не искал лавров поэта, но постоянно и упорно их отвергал. «Я не поэт, я сочинитель песен» — обычная его декларация. Он всегда подчеркивал, что песня — это поэзия особого рода, «на любой карман», как он однажды выразился. Выпады литературных критиков принимал с юмором, а про одного из них, самого запальчивого, публично объявившего, что «Ж.Б. — это нуль», сказал, что тот, вероятно, сделал это из лучших побуждений — чтобы привлечь внимание публики к творчеству Ж.Б., о котором давно не было слышно ничего нового. От принадлежности к самому цеху литераторов он решительно открещивался, что было одной из причин его отказа претендовать на кресло во Французской академий. И хотя мало кто принимал за чистую монету его утверждение, что он не поэт, что он из другого прихода, такая его позиция ставила в тупик недоброжелательную критику. Все наскоки на него теряли смысл: на нет и суда нет. А публике это даже нравилось: одних восхищала скромность поэта, другие потешались над его ниспровергателями.

Отношение к бесчисленным поклонникам и ценителям было у Ж.Б. и В.В. тоже на первый взгляд разное. «Поэт, не дорожи любовию народной». Ж.Б. следовал этому правилу, хотя и заявлял, что к мнению публики о своих песнях относится с уважением. Он никогда не шел на поводу у вкусов и пожеланий аудитории, а скорее, сам ей их внушал, воспитывал ее, не впадая, однако, в пророческий или наставнический тон. Для этого достаточно было мощного обаяния его искусства. Пытаясь разгадать причину широчайшей популярности Ж.Б., итальянский критик Марко д’Эрамо пришел к выводу, что песни его пронизаны психологией среднего француза, мелкого буржуа, а ирония его совершенно безобидна, «никого против себя не настраивает». Но популярность поэта еще не означает, что масса его почитателей погружается в глубины его поэзии. Многие ее почитатели, в том числе и критики, не спешат заглядывать в эти глубины, сосредоточив внимание на богатстве поэтического языка Ж.Б., совершенстве его стиха, сочувствии поэта обездоленным и других приятных вещах. Гораздо реже встречаются размышления о том, чего поэт не приемлет. Словно существует негласный уговор не доискиваться в его песнях того, что представляет двуногих в непривлекательном виде. Похоже, что соотечественники видят в его поэзии некий ларец Пандоры, который, от греха подальше, лучше не раскрывать, а любоваться им снаружи. Ж.Б. не раз убеждался в этом, но не считал нужным истолковывать публике свою поэзию.

Песни же В.В. увлекали слушателей и читателей скорее точностью наблюдений, чем художественным совершенством, «силой слов». Но и в этом случае поэт воздерживался от доверительных объяснений с публикой. Изредка он лишь давал понять, что дело не столько в сюжете или в идее песни, что ее пространство, глубина ее планов определяются особым даром поэта: «Это необъяснимые вещи, и они получаются сами собой. Это есть признак какой-то тайны в поэзии, когда каждый человек видит в песне что-то для себя».

Беспримерная любовь народа к своему поэту не имела ничего общего с идолопоклонством. Его песня была голосом миллионов, обреченных на безмолвие или суесловие. И он сознавал это. Не щадя себя, работая по ночам до изнеможения, он старался достойно исполнить свой труд, «завещанный от Бога». Он не допускал вмешательства в свою личную жизнь. Слава, увенчивая героя, выставляет его напоказ толпе. А та слишком часто бывает бесцеремонна. От слухов и сплетен, ходивших вокруг его имени, В. В, отбивался чуть ли не до конца жизни.

Ж.Б. при всей своей терпимости и широте натуры тоже не позволял публике заглядывать к нему в дом через замочную скважину, не желал «платить со славы свой оброк» («Медные трубы»). В ответ на неделикатное обращение с собой случалось ему прибегать к крутым мерам. Когда в результате болезни и хирургической операции он сильно похудел и всезнающие журналисты распространили слух, что ему осталось недолго жить, он сочинил язвительную отповедь, как бы напомнив им, что недаром еще Гораций назвал поэтов «раздражительным племенем». В песне, названной «Извещение о здоровье», он объяснил свою худобу тем, что в последнее время слишком усердно пользуется благосклонностью женщин, не утаив при этом одного любопытного обстоятельства:

А дальше следуют довольно смешные подробности. После этого «работники средств массовой информации» стали проявлять по отношению к поэту большую учтивость.

В 1977 г. парижский еженедельник «Экспресс» провел среди своих читателей опрос, чтобы выявить их отношение к проблеме счастья. Им были предложены на выбор 12 имен самых популярных к тому времени художников, спортсменов, политических деятелей, чтобы они назвали из них того, с кем ассоциируется у них представление о счастье. Две трети опрошенных высказались за поэта Жоржа Брассенса. Следом за ним оказался в списке монакский князь Ренье, а замыкал дюжину мэр Парижа Жак Ширак. Можно предположить, что художественное совершенство песен Ж.Б. как-то ассоциируется у французов с искомой гармонией бытия.

Русский поэт Максимилиан Волошин заметил, что смерть художника дает его фигуре «тот последний, окончательный удар резца, который завершает лик и придает ему трагическое единство». Лишь после смерти Ж.Б. и В.В. был осознан истинный масштаб их дарований и значение их искусства в духовной жизни народа. Вероятно, главное заключено здесь в том, что впервые за многие десятилетия, а может быть, и века, высокая поэзия стала непосредственным и живым достоянием огромного множества людей всякого рода и звания. Слово поэта не томится на страницах книг в ожиданий востребования, а звучит в повседневном обиходе, входит в речь людей. Недаром многие выражения из песен этих двух поэтов стали на их родине пословицами и поговорками. Изучение созданных ими художественных миров только начинается. Пока что внимание было сосредоточено на том, чтобы яснее понять, что именно они сказали. Несомненно, что со временем всех, кто неравнодушен к поэзии, все больше будет занимать тайна их искусства. Французский поэт и мыслитель Поль Валери, земляк Ж.Б., констатировал: «Поэт распоряжается словами иначе, чем это происходит в обычном их употреблении. Это, конечно, те же самые слова, но у них не совсем те значения». Вслушиваясь и вчитываясь в стихи Ж.Б. и В.В., мы будем постигать все новые и новые значения их слов.