В начале марта 2015 года средства массовой информации всего мира лихорадочно искали ответ на короткий вопрос: «Где Путин?» Владимир Владимирович Путин в течение нескольких дней не показывался на публике. Запланированная короткая поездка в Казахстан была отменена, и, что ещё более необычно, он даже не присутствовал на ежегодном празднике ФСБ, который проходил в Москве в ту неделю. Общественность находила только одно логичное объяснение. Если президент, который несколько десятилетий назад начал свою карьеру в качестве агента внешней разведки, не присутствует на «семейном празднике», – явно должно было произойти что-то необычное. Вопрос лишь – что?
Сначала выдвигалась безобидная версия. Говорили, что у него простуда или грипп, который тогда ходил по Москве. Однако когда его пресс-секретарь Дмитрий Песков сутки напролет стал утверждать во всех интервью, что президент из‑за кризиса на Украине настолько занят, что не может часто выступать по телевидению, фабрика слухов заработала в полную силу. Почему это вдруг Владимир Путин не выступает на телевидении? Ведь в иные дни Кремль не упускал ни одной возможности показать первое лицо страны в должном свете…
И когда Песков добавил, что рукопожатие у Путина по-прежнему крепкое, настолько крепкое, что он и пальцы мог бы кому-нибудь сломать, стали обсуждаться самые разные версии. Слова эти – расхожая фраза ельцинского времени, и этой формулой пользовались всякий раз, когда тогдашний президент болел или когда уровень алкоголя в его крови подскакивал слишком сильно и не позволял ему выступать публично. Формула из прошлого ничего хорошего не предвещала.
Что же произошло? Инсульт? Заговор? Дворцовый переворот? Может быть, Путина заточили в подземелье Кремля? Или всё это лишь изощрённый PR-трюк, чтобы отвлечь общество от политических и экономических трудностей?
Бывший советник президента написал в своём блоге, что президент свергнут сторонниками жёсткой политической линии и сидит под домашним арестом, а кукловодом выступила Русская православная церковь. Скоро, по его словам, должно прозвучать заявление по телевидению, в лучших кремлёвских традициях, о том, что Путин хочет взять заслуженную паузу, чтобы отдохнуть от безумного графика прошлых лет. Как думали многие, это стало бы однозначным указанием на то, что борьба за место преемника явно закончилась победой одного из претендентов.
Журналисты спрашивали даже представителей Белого дома, знает ли Вашингтон, где находится Путин, и поставлен ли Барак Обама в известность о его исчезновении, чтобы избежать непредсказуемой реакции. Но нервный представитель Белого дома не дал удовлетворительного ответа. Он сказал, что ему хватает американского президента и он всегда знает, где тот находится, а про российского стоит спросить у соответствующих российских служб.
Facebook, Twitter и прочие социальные сети каждый час выдвигали всё новые теории заговора. Некоторые предположения были достаточно просты. «Его новая подруга или жена родила ребенка в Швейцарии», – написала газета «Neue Zürcher Zeitung», и поэтому президент на пару дней устранился от других дел.
Беспокойство, охватившее нас весной 2015 года, типично, когда речь заходит о Владимире Путине. Не проходит и дня, чтобы газеты не писали о нём, и, как правило, они не пишут ничего хорошего. Если же, в виде исключения, они не пишут ничего особенно злого, то президент, по их мнению, как минимум, что-то переоценил, или повел себя неправильно. Он явно не понял требований современности, тем не менее, он настолько значим, что без него нельзя обойтись, о нём приходится писать, и наши политики, стиснув зубы, вынуждены общаться с ним. Ни об одном другом иностранном политике не пишут так часто, как о Владимире Путине. Вместе с тем, всё это выглядит, как раньше в Советском Союзе: слишком много гадания на кофейной гуще. Эксперты по Кремлю день за днём создают новые теории, не имея при этом доступа к дипломатическим источникам (признаем, что получить этот доступ не так-то легко).
Внезапное исчезновение Путина в марте 2015 года сам президент объяснил очень просто: «У меня была тяжёлая простуда и температура, поэтому пару дней пришлось поберечься», – сказал он через несколько недель в ответ на вопрос о внезапном отсутствии. «Пожалуй, я недооценивал интерес к своей персоне», – присовокупил он насмешливо. – Из всех спекуляций, что бы такое могло со мной произойти, мне больше всего понравилась мысль о Швейцарии и моем новом отпрыске – неплохо ведь для мужчины в моем возрасте». Он сам знает, как влияет на публику и с удовольствием этим пользуется.
То, что его имидж за границей существенно изменится при его жизни, он понял уже давно.
Путин в Германии, и не только в ней, относится к тем иностранным политикам, на которых журналисты обращают чуть ли не больше внимания, чем на собственную политическую элиту. На Западе его подозревают в том, что он замышляет лишь что-то недоброе. Ведущие германские СМИ в течение многих лет тратят на него уйму сил, время от времени отмечая, что его преемник или преемники могут оказаться ещё хуже, чем он. Короче говоря, из этой части мира вообще трудно ожидать чего-то хорошего. При этом они, как правило, забывают, что большинство россиян несколько раз проголосовало за этого человека. А если и не забывают, то упоминают об этом, обычно добавив, что выборы в России постоянно фальсифицируют. Опросы в России дают иную картину. Популярность Путина в его стране достигла рекордной отметки, превышающей 80 %.
Иными словами, Владимир Путин – это тема не только для досужих разговоров, но и для серьёзной беседы. В течение десятилетий его обсуждают, он представляет собой постоянную величину, противоречивую и незаменимую на политической арене. Он – как старый знакомый, о котором невозможно забыть, даже в том случае, если постоянно требовать его отставки.
Украинский кризис в ещё большей степени придал Путину вид воплощённого зла. Конфликт вокруг Украины с самого начала представляет собой стилизованный рассказ о добре и зле, о героической борьбе демократического мирового сообщества против мутных махинаций российского деспота. Это продолжение спектакля, авторские права на который мог бы потребовать Рональд Рейган – в 1983 году на собрании христианских фундаменталистов он произвёл на публику большое впечатление, назвав Россию «империей зла».
После того как над восточной Украиной был сбит пассажирский самолет «Малайзийских авиалиний» рейса MH17, Владимир Путин в течение нескольких месяцев для многих средств массовой информации стал единственным олицетворением тёмной силы, с которой необходимо бороться. Одиозный, но вместе с тем ловкий и умный, он продолжает свои злодеяния, несмотря на старания федерального канцлера Ангелы Меркель, которая регулярно говорит с ним (а она действительно много с ним общалась), как будто конфликт можно разрешить на уровне вербальной терапии, а не на уровне чёткого и ясного понимания политических интересов. Для западных журналистов Путин представляется человеком, который не хочет ничего иного, кроме как восстановить разрушенный Советский Союз – за счёт Прибалтики и Польши. При этом никакой роли не играет то, что подобный сценарий более чем маловероятен, поскольку эти государства уже давно входят в НАТО, и такая попытка, в соответствии с договором НАТО, сразу привела бы к новой мировой войне.
Сейчас истерия несколько улеглась. Украине тяжело даётся выстраивание государства, которое хотя бы минимально походило на демократическое. А ведь именно эта цель декларируется большинством СМИ, и за эту цель множество людей погибли на баррикадах. Политологи всё больше спорят, насколько правилен патетический тезис Запада, который превозносит Европейский Союз как прекрасную и свободную альтернативу колониальной России, этой империи, которая разваливается, но не хочет выпустить из своих рук Украину.
Власть и борьба мнений
Роль Владимира Путина в событиях на Украине привела к дискуссии о правдивости средств массовой информации. Не все разделяют мнение авторитетных издателей газет, журналистов и телеведущих, утверждающих, что только Россия виновата в этом конфликте. Телекомпании ZDF и ARD с самого начала кризиса получают ворох жалоб на одностороннее освещение политики Путина и событий на Украине – и не без причины. Редакционный совет ARD, например, достаточно жёстко критиковал собственный канал за подобное освещение ситуации. После поступивших жалоб редакторы сами подробно проанализировали ряд передач и пришли к таким же выводам. По их словам, ARD давал информацию «односторонне» и «тенденциозно». В июне 2014 года они составили и представили длинный список явных ошибок. В частности, не освещались «стратегические планы НАТО в ходе расширения альянса на Восток»; во время киевского переворота подробно не анализировалась роль Совета Майдана, а также «радикальных националистических сил, в частности партии “Свобода”». Официальное резюме совета ARD звучит так: «Редакционный совет ARD на основе своих наблюдений пришёл к выводу, что предоставление информации о кризисе в Украине на первом канале германского телевидения отчасти создаёт впечатление предвзятости и тенденциозности и было направлено против России и российской позиции».
В крупных ежедневных газетах ситуация выглядела аналогично. «Frankfurter Allgemeine Zeitung», «Die Zeit» и «Süddeutsche Zeitung» получили тысячи жалоб с критическими комментариями. Читатели заявляли, что они считают взгляд этих СМИ предвзятым и угрожали отказаться от подписки. Тем не менее многие журналисты скорее сомневаются в способности читателей судить о предоставляемой информации, нежели в качестве собственных репортажей. В ограничении своей монополии на информацию они видят лишь ещё одно доказательство того, насколько эффективно в Германии действует российская пропаганда.
Понимание того, что в этой дискуссии принимают участие не только пропутинские тролли, распространяется в авторитетных СМИ чрезвычайно медленно. Монополия журналистов на интерпретацию информации разрушена уже давно. И «ежедневные разборки с глупыми и некомпетентными политиками», как в ноябре 2014 года в своей программной речи Франк-Вальтер Штайнмайер снисходительно описал взаимоотношения политиков и журналистов, меняют тут очень мало. Дистанцию необходимо сохранять, а возможно это только в том случае, если «журналисты смогут избежать искушения самим вести себя, как политики. ‹…› Политики – не журналисты, а журналисты – не политики». Министр иностранных дел, которого считают довольно рассудительным, оставил СМИ на память еще пару фраз: «В тех случаях, когда по утрам я пролистываю обзор прессы нашего министерства, у меня возникает ощущение, что спектр мнений когда-то бывал и пошире». «Мне кажется, что стремление к конфронтации в головах журналистов довольно сильно».
Громкая дискуссия о Владимире Путине не в последнюю очередь опирается на аргументы политкорректности. Политкорректность важна во многих сферах, но роль её в анализе внешней политике невелика. Предпринимается попытка сделать чьи-то личные убеждения обязательными для всех, не учитывая при этом неприятных побочных эффектов и других приоритетов. Причём сделать немедленно, прямо сейчас. Делается это по рецепту собственного стиля жизни, в соответствии с собственной повесткой дня. Куда пойти вечером поужинать, где вегетарианская кухня вкуснее? Что надеть? И почему Владимир Путин не добьётся наконец разрешения однополых браков в России?
Наше журналистское отношение к новой России – это эмоциональный коктейль из симпатии и убеждённости в собственной значимости. Сразу после краха Советского Союза германские журналисты, руководствуясь новым чувством общности, произвели на свет тысячи статей с доброжелательными советами и предостережениями от ошибок. Мы никогда не прекращали ставить оценки по поведению и считаем, что всегда знали, как «несостоявшееся государство» Россия могло бы продвинуться вперёд на пути к Западу. Похоже, однако, что российская политика не слишком-то подвержена воздействию передовой германской педагогики. Направление движения не было согласовано. Таким образом, отношения закончились так же, как всегда кончается безответная страсть: взаимным разочарованием.
Хроника ожиданий, которые в Германии связывали с путинской Россией, представляет собой плод многолетних иллюзий. «После краха коммунизма считалось, что Россия и Европа разделяют одни и те же ценности», – с разочарованием пишет газета «Die Zeit» в одной из своих передовиц. И не только она. Однако это предположение, которое тогда господствовало и которое позже оказалось (и кажется до сих пор) сомнительным, имело мало общего с социальной реальностью того времени.
Конец Советского Союза не предусматривал договорённости Востока и Запада сразу же на базе принятых на Западе прав человека приступить к созданию нового россиянина. Крах Советского Союза стал результатом гигантского экономического коллапса и неспособности политико-бюрократической властной элиты прогнозировать дальнейшее развитие и изменить курс. Начало краху Советского Союза положил Горбачёв, а не передовицы германских газет. Еще в 2008 году Михаил Горбачёв в открытом письме обвинил германских журналистов в нападках на Россию: «Когда присматриваешься к потоку публикаций в немецкой прессе, возникает впечатление – и от него трудно отделаться, – что налицо какая-то кампанейщина. Как будто все пользуются одним монопольным источником, который содержит дюжину тезисов (в России отсутствует демократия; подавляется свобода слова; проводится коварная энергетическая политика; власть сползает к диктатуре – и т. д. и т. п.)».
Россиянин как таковой, однако, не получает у нас столь критические оценки. Высказывается надежда, что российское население в той или иной степени готово учиться. По оценкам многих журналистов, люди, к сожалению, просто не знают, как избавиться от своего президента Владимира Путина. Вот они и выбирают его снова и снова.
Так каков же Владимир Путин? Что побуждает его к действиям, что повлияло на его становление? Эта книга позволит читателю познакомиться с миром Владимира Путина. Это не докторская диссертация, на полноту информации книга тоже не претендует. Я впервые встретился с российским президентом в январе 2010 года в Москве, когда брал у него интервью по вопросам энергетики. Это была вторая половина его пребывания в должности премьер-министра между вторым и третьим президентскими сроками, поскольку по российской конституции президентский пост нельзя занимать более двух сроков подряд. Мы говорили о документальном фильме для телевидения. Он принял условия, согласно которым мы не должны были представлять ему для авторизации ни фильм, ни интервью, которые брали во время съёмок, до их показа на немецком телевидении в 2012 году. Работа над фильмом «Я, Путин. Портрет» для канала ARD потребовала провести ряд новых встреч и бесед, которые у нас с тех пор регулярно проходили в Москве, Сочи, Санкт-Петербурге, Владивостоке и во время зарубежных визитов Владимира Путина. Фильм положил начало моему знакомству с российским президентом. Отношения между политиками и журналистами строятся на информации и доверии и возможны только в том случае, если обе стороны воспринимают друг друга серьёзно. Журналисты любят вести себя агрессивно по отношению к политикам, но много информации так не получишь. Методы политиков и СМИ чрезвычайно похожи. Политики пытаются использовать журналистов, журналисты используют политиков. Всё это выглядит одинаково в Берлине, в Вашингтоне и в Москве, и неважно, как зовут политика, Меркель, Обама или Путин. Речь здесь идёт об общественном характере деятельности, свойственном обеим этим профессиям.
Близость – необходимая предпосылка для получения информации, выходящей за рамки стандартных инсценировок. Остальное – дело техники. Кроме Путина, я говорил со многими его соратниками в Москве, с политиками в Берлине, Брюсселе и Вашингтоне. Некоторые не имеют ничего против того, чтобы я ссылался на них, другие просили не упоминать их имён. Это – тоже часть профессии.
Владимир Путин как политик, точно так же, как его коллеги на Западе, готов примерить на себя любую роль, которая принесёт ему пользу. Он, однако, настаивает на проведении чёткой границы между работой и частной жизнью, чтобы защитить себя и свою семью. Никаких домашних историй, никаких рассказов о семье или других личных отношениях в духе «Gala» или «Bunte». «Я интересен для СМИ, потому что я политик и президент России, – говорит он. – Мои дочери не занимают политических постов, мои личные отношения не относятся к политическим вопросам, это моё личное дело». Автор придерживался этих рамок. Отчасти и потому, что я тоже разделяю такой подход.
Речь идет о политике. Политика определяется историей, конкретными интересами и коллективным опытом страны – и, разумеется, текущими событиями. Это, в частности, продемонстрировало крушение рейса MH17 «Малайзийских авиалиний», сбитого на востоке Украины, что полностью охладило отношения между Западом и Востоком. Владимир Путин в этом смысле не отличается от Барака Обамы и Ангелы Меркель. И любая страна вырабатывает собственный взгляд на свою историю. Российский президент не удержался бы на высших политических постах в течение пятнадцати лет, если бы принимал решения, исходя из собственных пристрастий, и не учитывал российскую историю, внутренние конфликты и борьбу за власть на геополитической арене.
Важные этапы его биографии совпадают с переломными моментами в истории страны. Детство, которое пришлось на эпоху советской стабильности, он провёл в Санкт-Петербурге. Распад страны застал его, когда он, проработав пять лет сотрудником советской внешней разведки в Дрездене, нашёл место в гражданской жизни в качестве юриста в администрации своего родного города. Работая несколькими годами позже в кремлёвской администрации, он наблюдал распад государственности и быстро учился тому, как работают механизмы власти в хаотичную ельцинскую эпоху.
А сейчас на посту президента он старается восстановить пошатнувшуюся самооценку своего народа, находя источники для этого в его историческом опыте – от Российской империи до советского времени, а также в православии – нравится это Западу или нет. Для Путина постоянное расширение НАТО в направлении российской границы с 1999 года вкупе с настоятельными рекомендациями Вашингтона и Берлина, навязывающими их политические представления, – это осознанное расширение зоны боевых действий холодной войны. А оценки, которые часто оказываются ошибочными, ложатся тяжким грузом на взаимоотношения Владимира Путина и канцлера Ангелы Меркель, которая сама родом из Восточной Германии.
В этой книге речь идет о взаимосвязи конкурирующих интересов и о подлинных взглядах Владимира Путина, которые он продемонстрировал на наших встречах. Это хроника объявленной конфронтации, которая в 2014 году достигла очередной кульминации. В то время, когда Россия в феврале 2014 года проводила Олимпийские игры в Сочи как национальный праздник, демонстранты на киевском Майдане, после того, как Запад в течение года мерялся там силами с Россией, свергли украинское правительство. Ответом Владимира Путина стала аннексия Крыма. «Демонизация Владимира Путина – это не стратегия, это алиби, чтобы скрыть отсутствие стратегии», – таков диагноз Генри Киссинджера, когда-то видного представителя лагеря сторонников жёсткой политической линии. Однако такое алиби представляет собой и оружие, и об этом тоже пойдёт речь в этой книге.