В своём московском кабинете Путин появился, когда было слегка за полночь. В тот декабрьский вечер 2011 года мы договорились провести одно из первых полноформатных интервью. Владимир Путин, как всегда, задерживается, и в этот раз особенно надолго. Девушка из штаба за прошедшие часы каждые несколько минут звонила по своему смартфону, чтобы выяснить, когда же примерно он прибудет, прежде всего ради собственного успокоения. А персонал регулярно спрашивал нас, не хотим ли мы ещё кофе, чая или бокал вина.

«Заседание продлилось дольше обычного», – сказал Путин формальности ради. Вопрос, направлена ли система ПРО, которую НАТО создаёт на границе, не только против Ирана, вызвал у него смех. Затем он даёт развернутый ответ: «Эти ракетные системы покрывают нашу территорию до Урала. Они нейтрализуют ту часть нашего наземного ядерного арсенала, которая представляет собой основу нашего оборонительного потенциала. Это ясно всем экспертам. А потом они приходят к нам и говорят: “Ребята, не бойтесь. Мы создаём эту систему, но не будем её использовать против вас. Мы же добрые, посмотрите в наши честные глаза”».

Для Владимира Путина система ПРО – лишь один из примеров того, что Запад не ценит серьезное достижение России, которой удалось демонтировать Советский Союз почти исключительно мирными средствами. Он давно смирился с тем, что история вынесла свой приговор реальному социализму. Но не с тем, что тогдашнее руководство провело процедуру банкротства столь непрофессионально. В декабре 1991 года Советский Союз прекратил существование после того, как президенты России, Украины и Белоруссии собрались на правительственной даче в Беловежской пуще и объявили о ликвидации СССР. Через несколько дней в Кремле свернули флаг с серпом и молотом и заменили его флагом с двуглавым орлом царской России.

Таким образом, Россия со своим 145-миллионным населением, состоящим преимущественно из русских, мгновенно стала наследницей огромной империи. Остальная часть Советского Союза примерно с таким же населением, которую составили бывшие союзные республики, после десятилетий зависимости попыталась самостоятельно встать на ноги. И в одночасье более 20 миллионов русских оказались в других государствах, должны были адаптироваться и начать новую жизнь как иностранцы. Это конфликт, который до сих пор не разрешён. Названные обстоятельства и стали, по словам Путина, основанием для его слов об «одной из величайших геополитических катастроф XX столетия».

Отвечая за экономику в мэрии Санкт-Петербурга, он быстро понял, что капитал во времена глобализации движется, прежде всего, в те регионы, где инвесторы чувствуют себя вольготно. Лучшие условия для них существуют там, где налоговые ставки и зарплаты низки и где люди, несмотря на трудности, сохраняют спокойствие. Именно тогда, когда Россия семимильными шагами двигалась к капитализму, он уяснил для себя, насколько важно, чтобы миллиардеры платили налоги в собственной стране и уважали собственное государство.

Путина беспокоит не только ощущение, что лично его обвели вокруг пальца. Недостаточное уважение к национальным интересам России, особенно в период её слабости, задевает его как минимум так же сильно. В последующие часы он, не останавливаясь ни на минуту, между пельменями и чаем, детально разъясняет, как изменился военный ландшафт в Европе без учёта отношения к этому России. Если Варшавский договор, советский военный альянс, с распадом СССР прекратил своё существование, то НАТО, напротив, быстро расширялось. В 1999 году в Трансатлантический альянс сначала вошли Польша, Чехия и Венгрия. Затем, в 2004‑м, к ним присоединились прибалтийские государства вместе с Румынией и Словакией. И наконец, в 2008 году – Хорватия и Албания. «Несмотря на то что при объединении Германии нам обещали, что НАТО расширяться не будет».

Бурные споры об этом обещании идут уже несколько лет. Это ключевой вопрос нового конфликта между Востоком и Западом. Абсолютно точно то, что об этом нет письменного договора, однако точно также и то, что всё это детально обсуждалось. В записке германского МИДа о беседе германского министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера с российским коллегой Эдуардом Шеварднадзе от 10 февраля 1990 года написано следующее: [Федеральный министр иностранных дел]: «Мы осознаём, что принадлежность объединённой Германии к НАТО поставит множество сложных вопросов. Для нас, однако, ясно, что НАТО не будет дальше расширяться на восток».

Бесспорно также, что американцы по крайней мере в тот момент разделяли эту точку зрения. «НАТО не будет расширять свою сферу влияния в восточном направлении «ни на дюйм дальше», – заявил госсекретарь США Джеймс Бейкер 9 февраля 1990 года в Екатерининском зале Кремля.

«И всё это нам говорили, а что это не было зафиксировано в международном соглашении – вина тогдашнего советского руководства», – говорит Владимир Путин, возлагая ответственность за эту ошибку, имевшую столь далеко идущие последствия, на российских политиков. «Они это просто проспали. А ведь слова, как говорится, к делу не подошьёшь». Для Путина, однако, как мы убедились в ту ночь, и без подписанных документов всё случившееся – достаточное доказательство того, что Запад с самого начала не слишком большое значение придавал обещанному партнёрству. «Как дела пошли дальше, обо всём этом можно почитать, – рекомендует нам российский президент ранним утром на прощанье. – Почитайте у Збигнева Бжезинского».

Случайность или стратегия

Збигнев Бжезинский, который когда-то был в США советником по национальной безопасности, родился в 1928 году в Варшаве. Он работал ещё у американских президентов Линдона Джонсона и Джимми Картера, позже – у Билла Клинтона и Барака Обамы. Он занимал то же место, что и Генри Киссинджер у республиканцев, – влиятельного геополитика демократической партии. Его отцом был польский дипломат, которого ураган Второй мировой войны забросил через Канаду в США. Расширение НАТО на восток он ещё в 1997 году довольно точно описал в своей книге «Великая шахматная доска: господство Америки и её геостратегические императивы», хотя и сам не думал тогда, что этот сценарий будет реализован один в один. Бжезинский пишет: «В реальности трудно представить себе объединённую Европу без совместного пакта о безопасности с США. Из этого следует, что государства, которые хотят начать переговоры о вступлении в ЕС и получат соответствующее приглашение, в будущем автоматически должны быть взяты под защиту НАТО».

График, который он предсказывает для будущей геополитической стратегии, достаточно точно совпадает с реальными событиями. То, что начало правительство США при демократе Билле Клинтоне в 90‑е годы, продолжил его преемник республиканец Джордж Буш, а затем и Барак Обама. Бжезинский пишет: «В ближайшее время ЕС начнёт переговоры о вступлении со странами Балтии. НАТО тоже будет продвигаться вперед в обсуждении членства в военном альянсе с этими странами, а также с Румынией, вступление которой можно ожидать в 2005 году. Когда-нибудь на этом этапе и другие балканские государства будут соответствовать условиям и требованиям, предъявляемым к кандидатам на вступление. ‹…› В период с 2005‑го по 2010 год, вероятно, и Украина будет готова вести серьёзные переговоры с ЕС и НАТО, особенно, если эта страна сможет добиться значительного прогресса во внутриполитических реформах и в большей степени проявит себя как государство Центральной Европы».

Франк-Вальтер Штайнмайер по собственному опыту знает, почему вновь произошёл конфликт в отношениях между Востоком и Западом. В конце концов, Штайнмайер, представитель социал-демократической партии, в начале этого столетия сначала руководил ведомством федерального канцлера, а затем был министром иностранных дел при большой коалиции с 2005‑го по 2009 год, когда началась эскалация кризиса. Он явно ощущает неловкость в связи с ходом событий в украинском конфликте, хотя как дипломат он и критику, и самокритику в публичных выступлениях предпочитает формулировать в виде вопросов. Так было, например, во время его речи при вступлении в должность в министерстве иностранных дел, когда он после нескольких лет правления чёрно-жёлтой коалиции в конце 2013 года вернулся на пост министра. В этой речи он задаёт вопросы, на которые уже давно получены ответы: «Мы должны спросить себя, верно ли мы оценили, насколько раздроблена и слаба эта страна [Украина]. Неужели мы не видели, что к этой стране предъявляются слишком высокие требования, когда её заставляют выбирать между Европой и Россией? Может быть, мы недооценили решимость России, которая связана с Украиной не только экономически, но и исторически, и эмоционально?»

Эра Гидо Вестервелле, предшественника Штайнмайера, была в новейшей германской истории периодом, когда министр иностранных дел не играл практически никакой роли. При вступлении Вестервелле в должность Филипп Мерфи, который был американским послом в Германии, писал своим коллегам в госдепартамент в Вашингтоне, что новый министр иностранных дел «представляет собой неизвестную величину» и что у него «явно амбивалентное отношение к США». В серьёзных случаях американский Госдепартамент поэтому предпочитает сразу обращаться к ведомству федерального канцлера. Советник Ангелы Меркель по внешнеполитическим вопросам Кристоф Хойсген стал, таким образом, «вторым министром иностранных дел», как написал «Spiegel».

И именно ведомство федерального канцлера, как покажет дальнейшее развитие событий, молчаливо согласилось с тем, что именно США принимали решение о том, что может и чего не может происходить на Украине. Бюрократы в Брюсселе, прежде всего тогдашний председатель Еврокомиссии Жозе Мануэль Баррозу, тоже оказывали на Украину массированное давление, требуя от неё сделать выбор между Западом и Востоком. Бывший федеральный канцлер Гельмут Шмидт в 2014 году критиковал Еврокомиссию, говоря о том, что еврокомиссары «слишком активно вмешиваются в мировую политику, несмотря на то, что большинство из них ничего в ней не понимают», как показывает «попытка присоединить Украину». Этот конфликт, по словам Шмидта, напоминает ему ситуацию 1914 года перед Первой мировой войной, причём «все больше и больше». Он не хотел бы накликать третью мировую войну, «однако опасность обострения ситуации по образцу августа 1914 года растёт день ото дня».

Свидетельство о разводе между Украиной и Россией, которое было опубликовано в официальном бюллетене Евросоюза в конце мая 2014 года, представляет собой документ объёмом более тысячи страниц, состоящий из преамбулы, семи глав, 486 статей, 43 приложений и различных протоколов, в которых со смешной педантичностью описаны все отношения Киева с новым партнером – ЕС. Для создания этого документа в течение нескольких лет толпы чиновников и политиков приезжали из Киева в Брюссель и из Брюсселя в Киев, делали официальные заявления, предъявляли требования, угрожали и давали обещания.

Каждая деталь чётко описана. Речь идет о финансах, об обязательных промышленных стандартах, о том, какими должны быть в ближайшие годы таможенные пошлины и как долго они будут действовать. Сотни страниц подробно регламентируют в частности «торговлю живыми животными и товарами животного происхождения». Так, например, «свиноматки весом от 160 килограмм, опоросившиеся как минимум один раз», в случае экспорта в Европу облагаются пошлиной в 8 %. «Живые куры» ввозятся в Европу беспошлинно. «Ощипанные, выпотрошенные, без головы, но с шеей, сердцем и печенью» обходятся дороже – здесь таможенная пошлина составляет 15 %.

«Соглашение об ассоциации между Евросоюзом и странами-членами ЕС, с одной стороны, и Украиной, с другой стороны» (так официально называется этот документ) чётко предписывает, какие виды рыбы при экспорте на Запад будут облагаться пошлиной, а какие – нет, что должно происходить с мидиями и различными видами тунца. Написано также, что украинская пшеница будет облагаться пошлиной в 168 евро за тонну, и что крестьяне Евросоюза должны быть защищены от конкуренции со стороны Украины.

Положения, которые касаются людей, сформулированы в параграфах менее чётко. Когда-нибудь украинцы смогут въезжать в прекрасный мир под названием ЕС без визы. Условием для этого является выполнение определённых правовых, организационных и политических условий. Срок не обозначен. Надежды многих демонстрантов сформулированы в одном абзаце договора: «Учитывая важность введения безвизового въезда для граждан Украины, как только будут выполнены условия и обеспечена безопасная мобильность», по данному вопросу в ближайшие годы планируется провести детальные переговоры «в рамках регулярных встреч на уровне высших чиновников и экспертов договаривающихся сторон».

Осенью 2015 года результаты отдаления Украины от России, которая когда-то была её основным партнёром, представляют собой катастрофу. Более 6000 человек погибли, страна пережила банкротство и раскол и в течение долгих лет останется в этом состоянии. А в Европе с момента переворота в Киеве в феврале 2014 года снова воцарился ледниковый период. Видно, что холодная война прервалась лишь на короткий срок. Для Европейского союза подобная форма восточноевропейского партнёрства слишком дорога. Эксперты оценивают стоимость военной операции и её последствий в несколько сот миллиардов евро. Разрушения на востоке страны при этом даже не учитываются. Владимир Путин также платит высокую цену: в России набирает силу национализм, а российская экономика с 2014 года находится в глубоком кризисе, не только из‑за санкций, но и из‑за спада цен на нефть. Однако президент России после аннексии Крыма в своей стране популярен, как никогда.

«В Крыму буквально всё пронизано нашей общей историей и гордостью», – так Путин во время праздничной церемонии обосновывает национальные мотивы для присоединения Крымского полуострова и города Севастополя к России. Он явно тронут. Не только политическая верхушка воспринимает речь Путина 18 марта 2014 года в большом Георгиевском зале Кремля как исторический момент и стоя приветствует её овацией. Президент затронул сердца всех россиян, которые, кстати, любят проводить отпуск на Чёрном море.

«Крым – это Севастополь, город-легенда, город великой судьбы, город-крепость и родина русского черноморского военного флота». При этом Путин, конечно, рассчитывал, «что Украина будет нашим добрым соседом». «Однако ситуация стала развиваться по другому» и «русские, как и другие граждане Украины, страдали от постоянного политического и государственного перманентного кризиса, который сотрясает Украину уже более 20 лет».

Правительства в Европе озадачены. Они не рассчитывали на такую реакцию и, естественно, пытаются понять, почему дело зашло так далеко. Это не их вина, – так звучит основной тон их высказываний. Они хотели как лучше…

«Никто не мог предусмотреть, как быстро мы скатимся в самый тяжелый кризис с конца холодной войны», – произносит министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер в апреле 2014 года, извиняясь за неудачи германской дипломатии. Так звучат классические фразы политиков, которые потом входят в учебники истории. Подобные высказывания подтверждают их бессилие перед неумолимым развитием политической ситуации. Германский федеральный канцлер тоже охотно использует похожие банальности, говоря о неумолимой логике политической необходимости, которой, к сожалению, несмотря на все приложенные усилия, не удаётся избежать. «Этому нет альтернативы», – звучит расхожая фраза Ангелы Меркель. Она произносит её всегда, когда приняла твёрдое решение продавить свою позицию. Так в один день возник конфликт, как будто после двух мировых войн основной и принципиальной задачей политиков не было стараться заранее избегать конфронтации подобного масштаба.

Через 100 лет после начала Первой мировой войны отговорка о том, что ничего нельзя было сделать, стала ничуть не лучше. Она всегда была ошибочной. Политики, просто по роду своей деятельности, автоматически активно участвуют в создании конфликтов. «Если произойдёт крупный конфликт, – телеграфировал германский рейхсканцлер Мориц Август фон Бетман-Гольвег перед началом Великой войны германскому послу в Вене, – тогда необходимо, чтобы агрессором была признана Россия». Германская империя принудила Габсбургов выступить против Сербии, прекрасно осознавая, что Россия вмешается в войну. Гамбургский историк Фриц Фишер в 1961 году в своей книге «Путь к мировому господству» развенчал расхожий миф о том, что Германия, не имея каких бы то ни было дурных намерений, вступила в Первую мировую войну против своей воли. Этим он вызвал самые горячие дебаты историков за всё время существования ФРГ. С тех пор эта стандартная отговорка политиков больше не работает. Попытка максимально переложить вину за эскалацию конфликта на другого настолько же стара, как и профессия политика.

Конечно, нынешний кризис иной, нежели сто лет назад. Однако Германия в последние годы никогда не выступала беспристрастным посредником между Западом и Россией, она всегда была одной из сторон конфликта между Москвой и Украиной. Стремление передвинуть границы НАТО и ЕС до Крыма, несмотря на множество протестов из Москвы, было ошибкой, а Ангела Меркель это решение продвигала и в конце концов одобрила. При этом речь идет не столько о моральной оценке её политики, сколько о фундаментальном вопросе, какую цену политики имеют право платить за реализацию своих представлений, неважно, является ли украинский конфликт борьбой между двумя общественными системами, геополитическим противостоянием или и тем, и другим.

Владимир Путин предупреждал много раз. И во время выступления в германском бундестаге в 2001 году, и во время конференции по безопасности в Мюнхене в 2007 – и всегда лейтмотив его претензий был один: недостаток доверия. Россию необходимо воспринимать после краха Советского Союза как равноправного игрока. Необходимо вместе выработать правила игры и придерживаться их.

Уже во время своего первого и до сих пор последнего выступления перед германскими депутатами в берлинском Рейхстаге новый российский президент, который провел на посту на тот момент один год, не слишком дипломатично описывает проблему, возникшую у него в отношениях с западными партнёрами и предложенным партнёрством с НАТО: «Сейчас часто решения принимаются вообще без нас, а потом нас просят их подтвердить. Нам говорят, что без России их реализация невозможна. Нам стоит задаться вопросом, нормально ли это, настоящее ли это партнёрство?» «Мы продолжаем жить в старой системе ценностей. Мы говорим о партнёрстве, но в реальности мы ещё не научились доверять друг другу».

Более чем десятилетие спустя в этих оценках ничего не изменилось.