Самолет, накатно гудя моторами и проваливаясь в воздушные ямы, шел на большой высоте, под крылом лежала черная пропасть ночи, и только где-то вверху жирно светились густые звезды. Когда пролетели над линией фронта, глубоко внизу виднелись вспышки орудийных выстрелов, затем от земли понеслись трассирующие снаряды и беззвучно взрывались ярко-оранжевые шары левее и чуть ниже. Вцепясь руками в скамейку и прильнув лбом к иллюминатору, Копица глядел на вспышки и первый раз за всю войну молил бога, чтобы снаряд не угодил в немецкий самолет. И не потому, что если произойдет прямое попадание, то всем им сразу капут, на войне это может случиться в любой момент, но сейчас это было бы совсем не ко времени.

Наконец вырвались из зоны обстрела. За бортом — слепая ночь, черная пропасть. Здесь свет на земле — вне закона. Так летели долго, очень долго, наверное, с час. Сидели молча, а их тут было шестеро, не считая двух сопровождавших немцев. Четырех Вася хорошо знал, почти три месяца были в одном взводе, пятый, радист, присоединился к ним на пункте отправки, где они задержались на два дня для получения задания и где по карте-двухверстке и по ландшафтному макету изучали место приземления. Это далеко от переднего края, местность лесистая. Пункт сбора после приземления — заброшенная избушка лесника, там их встретит свой человек. Старший группы — младший лейтенант Курочкин. Ориентироваться по обстановке. После выполнения главного задания — взрыва железнодорожного моста через Дон в районе Семилуки — возвращаться каждому самостоятельно. Радист сообщит о месте перехода фронта. Немецкое командование примет все меры, чтобы обеспечить благополучный переход. Всех ждут награды и месячный отпуск, который они могут провести, где угодно, вплоть до Берлина.

В ушах начало покалывать, у входа в пилотскую кабину вспыхнула лампочка, загудел зуммер, и один из немцев крикнул:

— Ахтунг!

Летели еще некоторое время, лампочка замигала, открылась дверь, ворвался ветер, и немец опять крикнул:

— Пошель!

Прыгали по одному ровно через полминуты. Первым прыгнул Курочкин, за ним Бордюков, затем подошла очередь Копицы. Дверь виднелась серым пятном. Его толкнули в спину, он привычно отвалился от борта: натренировался еще в лагере, поджал под себя ноги, начал считать до десяти, как было приказано. Летел кубарем. Десять… Потянул за кольцо, и его сразу же как бы с ходу остановили, лямки рванули за плечи, он повис ногами вниз и ухватился руками за стропы. Под ногами бездна, слышен гул уходящего самолета, над головой чуть виднеется окрашенный в черный цвет купол парашюта. Куда он приземлится? Куда — это не имеет особенного значения, главное — не сломать бы ноги и не лишиться глаз, если свалится на деревья. Зажмурился. Приближение земли почувствовал лицом по вдруг потеплевшему воздуху. Посмотрел вниз и тут же ноги коснулись земли. Упал и сразу же вскочил, стараясь поскорее погасить парашют.

Где же он?.. Тишина — ни малейшего звука, и самолет перестал гудеть. Ясно одно: приземлился на поляну, кругом виднеются купы деревьев. Теперь надо сориентироваться, куда идти, чтобы не столкнуться с Бордюковым или радистом, который прыгал следом за ним. Но как сориентироваться, как происходила линия приземления, так или так? По компасу ему приказали идти назад и издавать звук филина, этому научили еще в лагере. Расстегнул лямки, парашют не стал закапывать согласно инструкции, наоборот, пройдя еще шагов полтораста и наткнувшись на деревья, развесил его так, чтобы могли заметить издалека. Заметят — подымут тревогу, может, бывает кто в этом лесу. Еще раз прислушался, взглянул на светящуюся стрелку компаса и пошел на север. Лес был густой, под ногами похрустывали сухие ветки, — пошел осторожней. А может, все-таки заявить о себе филином? И, может, ему отзовутся Бордюков или радист, и тогда легче будет ориентироваться, а лес и ночь все скроют? Нет, пожалуй, лучше не надо. Пройдя еще с километр, внезапно остановился: постой, а не сделал ли он ошибку, оставив на виду парашют и взрывчатку? На них может натолкнуться кто-нибудь из банды — и все сразу станет ясно. Пока он будет бродить тут в лесу, а их потом — ищи ветра в поле. Но как теперь найдешь парашют?.. И он опять, поглядывая на стрелку компаса, пошел дальше. Должен же когда-нибудь кончиться этот лес.

Коротки летние ночи. Проснулись птицы, заливисто запел соловей. Да это же знаменитый курский соловей… Заквакали лягушки, значит, где-то поблизости болото или речка. Ну, теперь можно подать голос филином. Никто не отозвался. Вскоре лес поредел, а затем и вовсе расступился, открылось пшеничное поле, за ним — балка, вдали виднелось село. Ни одной живой души. Вася рассердился: лопухи, как же так, ведь кто-нибудь да слышал ночью немецкий самолет, должен был слышать, где же наши истребительные отряды? Ведь самолет так попусту не будет тут летать. Постоял, укрывшись за стволом дуба и раздумывая, что делать дальше. Лес одним крылом почти подступал к балке, и он, укрываясь за мелколесьем, пошел к балке, надеясь по ней незаметно пробраться к селу. Здесь еще стлался в понизовье туман, и все было в густой сизой росе. А вот и заросший камышом ставок. Пригибаясь, он пробрался к воде, напился, ополоснул лицо, снова выбрался на твердь, пригибаясь, пошел дальше. Но вдруг услышал всплеск, совсем не похожий на всплеск птицы или рыбы. Присел, осмотрелся. Всплеск повторился. Может, кто-то из тех шестерых приводнился сюда, запутался и никак не может выбраться из воды? Осторожно раздвигая камыш и увязая в жиже по самые щиколотки, он пробился к воде. И сперва увидел сложенные в кучу одежонку, а затем и… Совершенно нагая девушка лежала на воде, раскинув руки, и это было так волнующе прекрасно, что Вася прямо-таки замер. И на какое-то мгновение забылось все: и то, зачем он здесь, и даже война. Чтобы не испугать девушку, он отошел несколько назад, а потом сказал:

— Эй, кто тут, выходи…

Девушка вскрикнула, и было слышно, как она поплыла к берегу, сквозь камыш он видел, как она, оглядываясь по сторонам, быстро надевала липнувшее к мокрому телу платье.

Он встал во весь рост, и они молча глядели друг на друга. Он шагнул к ней, и она сразу же закричала:

— Не подходи! Чего тебе надо?

— Да ты не бойся, я тебя не трону, разве не видишь, я свой человек.

— Уйди! А то подглядываешь, бессовестный! Откуда ты тут взялся?

— Свалился с неба. Пойди сюда, спросить кое-что надо.

— Валяй отсюда!

— Не кричи — опасно. В селе военные есть?

— А тебе какое дело, ты что, шпион?

— Шпион, ты угадала. Я, правда, только ночью с неба свалился, И не один. Мне надо немедленно связаться с военными.

— Уходи, а то я сейчас закричу. Я тут не одна.

— Кричать не надо. Боюсь, что и я тут не один. Ты меня сейчас возьми в плен, арестуй и отведи в село. И веди так, чтобы нас меньше всего видели. Да выходи же наконец, дура! — Он вынул из кармана пистолет. — И ни звука, не успеешь.

Девушка, заметно дрожа и почему-то прижав руки к груди, пошла к нему.

— Послушай, — сказал он. — Я сейчас выброшу пистолет подальше, ты подбери его и веди меня в село, вроде под конвоем. Другого оружия у меня нет, — Он вывернул карманы и швырнул пистолет. Возьми, а я прилягу.

Девушка недоверчиво шагнула в сторону пистолета, затем бросилась рывком, подобрала оружие и направила его на Васю.

— А теперь говори, как лучше идти, — сказал он. — Ты хоть умеешь обращаться с пистолетом?

— Тебя спрошу. Я в истребительном отряде.

— Тогда осторожно. Один раз в жизни и кочерга стреляет, а ты меня должна довести живым.

— Вставай. И руки вверх! Иди и не оглядывайся, а то сразу всажу.

— Не волнуйся. Буду делать все так, как ты скажешь. — Он поднялся и пошел вперед. — Тебя-то как зовут?

— Не твое дело. Шагай. Тамарой меня зовут.

— А ты чего так рано тут купаешься?

— Не разговаривать. Я тут корову пасу. Иди, иди!

— Говоришь, в селе есть военные?

— Сейчас ты их увидишь.

— А «Смерш» тут есть?

— Чего, чего? Я тебе тут сама сделаю смерть, только вздумай.

— Тогда хоть предохранитель сними.

— Чего, чего?

— Тамара, пошли быстрее, каждая минута дорога, в лесу шпионы, диверсанты, надо их задержать. Ты не смотри на мою форму, я правда шпион. Об этом никто не должен знать, кроме тех, куда ты меня отведешь. Иначе наделаешь много беды нашей армии.

— Немецкой?

— Советской. Неужели ты до сих пор ничего не поняла?

— Топай, топай. Мы тут уже всяких видали.