Разбудили ночью, приказали полностью собраться, и ночью же выехали. В крытом кузове грузовика оказалось шестеро: русский старший лейтенант, который присутствовал при вербовке, Роман Козорог, Сережа Мамочкин, Бордюков, Житков — «Туз червонный» и еще какой-то незнакомый сержант. Молчали и только чертыхались, когда машину слишком подбрасывало на ухабах. Ехали долго, кругом — заснеженный лес. Пересекли Днепр и в город въехали через древние ворота. Это был не город — его труп, его прах; обгоревшие стены, печальные руины, светили ребрами покалеченные соборы, на улицах — никого. Иногда машину останавливал патруль и объяснялся с сидевшим в кабине Фишером.

Пересекли город, снова выехали на окраину, свернули куда-то, проехали еще немного, снова остановились — очередная проверка документов. Наконец, старший лейтенант сказал:

— Приехали. Вылезай.

Было прохладно. Свежий ветерок еле заметно шевелил ветви деревьев.

Козорог, уже совершенно окоченевший в тонкой шинелишке, с удовольствием выпрыгнул из кузова, огляделся. Два длинных дома, напоминавших бараки, гаражи — все это обнесено колючей проволокой, вроде бы концлагерь, но люди ходят свободно. В советской форме, с советскими погонами, правда, на шапках-ушанках нет звездочек.

Так и должно быть, об этом ему говорили еще в Москве.

— Следуйте за мной, — старший лейтенант повел их к дому-бараку, стоявшему чуть поодаль. В темном коридоре дневальный по-русски козырнул и отрапортовал, что подразделение находится на зарядке. Точь-в-точь, как в советских казармах.

— Разместите пополнение и передайте Волобуеву — экипировать. Фуфайки, а то в этих шинелишках… — распорядился старший лейтенант. — Устраивайтесь, товарищи, приводите себя в порядок и — завтракать. Не удивляйтесь, здесь нет господ, здесь все товарищи. Привыкайте.

Комната — длинная, в ней не менее сорока коек, заправленных синими байковыми одеялами, возле каждой тумбочка и табуретка, стены густо оклеены почти голыми вырезанными из журналов девицами.

— Вот это да, — чмокнул Житков. — Да тут же и не уснешь. Ну бабулиньки, ну лапоньки.

Дневальный показал свободные койки. Козорог выбрал для себя место у самой стены, взглянул в тумбочку — пуста, на полке лежала лишь одна книжка в сером переплете: «Майн кампф» на русском языке. Роман полистал и швырнул ее обратно в тумбочку.

— Ты что, капитан? — На него смотрел Житков, в его руке была такая же книжка.

— Я это уже читал, — сказал Роман. — Что-нибудь бы еще почитать. — Подумал: — «С этим блатняком надо бы поосторожней».

В тот же день новичков много раз фотографировали в профиль, анфас, брали отпечатки пальцев, предложили заполнить подробные анкеты и написать автобиографию. Через несколько дней это повторилось, и нетрудно было догадаться зачем — своеобразная проверка: забудет человек какую-то мелочь, запутается, значит, что-то не то. Козорог, как и было сказано в Москве, написал о себе все точно, указал свое предвоенное место жительства, не написал только, проживает ли сейчас там его семья, да он и не знал этого определенно: может, осталась в оккупации, может, эвакуировалась. Правда, он посылал запросы и на Урал, и в Среднюю Азию, куда в основном бежали люди с Украины от немецкого нашествия, — никаких следов. Прежде чем отправить его сюда, спросили: «А что, если ваша семья почему-либо осталась у них — согласны?.. Если не согласны — не думайте, что это хоть как-то отразится на вас, мы ведь все понимаем. Подумайте». «Когда я в сорок первом ходил в атаку, я не думал, что напорюсь на пулеметную очередь», — сказал он. И все же сейчас ему очень не хотелось, чтобы его семья оказалась в оккупации, ведь факт могут проверить, а случиться всё может.

Нет, все-таки предусмотреть все заранее невозможно. Разве мог Роман предусмотреть, что он уже тут, в школе, повстречает своего земляка?

Однажды на вечерней перекличке к нему подошел тощенький парнишка в красноармейской форме, спросил:

— Разрешите обратиться, товарищ капитан?

— Обращайтесь, — Козорог окинул его взглядом и сразу понял: новичок, только-только из лагеря военнопленных.

— Не узнаете, Роман Маркович?

У Козорога все обмерло, однако он не подал виду, пожал плечами.

— Первый раз вижу.

— Я ж ваш земляк, Васька Копица, может вспомните?… Слышу — Козорог, Козорог, такую фамилию не часто встретишь, гляжу… А я вас сразу узнал, Роман Маркович. Ну, может, вы меня и не помните, я учился в классе вашей жены Ольги Тимофеевны.

Отрицать тут уже не было никакого смысла, да, этот парнишка, видимо, только и знает его как учителя. Он взял его под руку и увел в сторонку подальше от людей.

— Послушай… как тебя, Вася Копица?.. Такую фамилию тоже не так часто встретишь…

— А у нас там этих Копиц полсела.

— Помню, помню.

— Значит, вспомнили, Роман Маркович?

— Да, да, но тебя лично… уже четыре года, как я оттуда уехал. Ты давно здесь?

— Без году неделя. Правда, правда, сегодня ровно неделя. — Вася виновато усмехнулся. — Что делать, не хотелось подыхать. Может, знаете, как в лагерях. Чисто замордовали.

— Знаю. Скажи, когда ты последний раз видел Ольгу Тимофеевну?

— Когда?.. В конце августа сорок первого. Собиралась эвакуироваться, все собирались, но он же, немец, танками пер и, понятно… Это я узнал потом, когда был уже на сборном пункте в Запорожье. Мои мамка и сестричка, кажется, тоже… Писал в Москву — в списках эвакуированных не числятся.

— А отсюда уже написал? Домой. Тут же разрешается письма писать.

— Я знаю. А что я напишу? Что был в плену, а теперь вот здесь? Я здесь, а татко… — Копица осекся, перепуганно глядя на Козорога.

— Про татка не надо, Вася. Ты в анкете указал, где твои родители?

— А что я мог указать?.. Сперва татка мобилизовали, потом меня, мамка и сестренка оставались дома, а где они теперь — не знаю. А вы Ольгу Тимофеевну уже искали? Вы ж тут, наверно, давно.

— Нет, не так давно. Давай, Вася, так договоримся: не будем пока что напоминать нашим о себе. А вдруг они нас не поймут, может, им это не особенно приятно будет. Как ты считаешь?

— А что ж тут приятного?

— Ладно, Вася, мы еще поговорим. Но ты только насчет «приятного-неприятного» помалкивай.

— Так я ж только вам, Роман Маркович…

— А может, и мне не надо?.. Ну, будь здоров, пропагандист.