1.1. Примеры динамики значения научных терминов

Значение слова может размываться до фактической омонимии, а это противоречит самой сути термина и требует особого внимания к тем категориальным полям, в которые (со всеми вытекающими отсюда следствиями) могут входить неоднозначные термины.

Для примера возьмём термин «методология», с которым сталкивается любой учёный независимо от своей специальности.

Долгие годы российские языковеды ориентировались на то, что методология это «… учение о принципах исследования в науке о языке», т.е. однозначно имелась в виду определённая «система исходных координат», базовых положений, следование которым направляет научный поиск, включая формулирование рабочей гипотезы и выбор исследовательских процедур для её проверки. Интересно, что ныне некоторые словари вообще не содержат дефиниции этого термина, включая лишь слово «метод» с определением: «(от греч. methodos – ‘путь, исследование, прослеживание’) – способ достижения определённой цели, совокупность приёмов или операций практического или теоретического освоения действительности». В других словарях имеет место определение понятия «методология» как учения «о способах организации и построения теоретической и практической деятельности человека», иногда с уточнением и добавлением: это «система принципов и способов организации и построения теоретической и практической деятельности, а также учение об этой системе».

Ни один из известных мне печатных словарей не отражает того, что ныне молодое поколение исследователей языковых явлений во многом ориентируется на доступную через сеть Интернет англоязычную научную литературу, в которой слово «methodology» нередко используется для обозначения набора используемых процедур (т.е. указывается, что некий приём или набор приёмов подходит для выявления искомых фактов или отношений), тем самым понятие методологии как системы исходных научных принципов расшатывается, а это создаёт представление о первичной важности не методологии, а технологии исследовательской работы. Основания для имеющей место подмены понятий прослеживается в авторитетном американском словаре: «Methodology: 1. a. A body of practices, procedures and rules used by those who work in a discipline or engage in an inquiry; a set of working methods. b. The study or theoretical analysis of such working methods». Такое положение вещей подтверждается результатами поиска в сети Интернет.

Так, при обращении к [http://dictionary.reference.com/browse/methodology] в качестве первого значения рассматриваемого термина мы получаем дефиницию, согласующуюся с пунктом «а» дефиниции, приведённой выше по словарю; на втором месте оказывается уточнение, что в философии под методологией могут пониматься: а) принципы и правила организации некоторой философской системы или исследовательских процедур; б) учение о принципах, определяющих организацию разных наук и проведение научных исследований. В качестве третьего значения особо выделяется использование термина «methodology» в образовании: это область педагогики, занимающаяся анализом и оценкой того, чему следует учить, и методов обучения. С этим хорошо согласуется широкое использование словосочетания «English Teaching Methodology», которое соответствует русскоязычному термину «методика обучения английскому языку».

В словаре Merriam Webster ограничивается двумя значениями термина «methodology»: первое из них объединяет «набор методов, идей и постулатов, используемых некоторой дисциплиной» и «определённую процедуру или набор процедур» (приводится пример: «He blamed the failure of their research on poor methodology»), а второе прямо увязывает методологию с принципами или процедурами, применяемыми в определённой области (с уточнением: «See: methodology defined for English language learners»; пример: «For solving crossword puzzles my usual methodology is to begin by filling in all of the answers I'm reasonably sure of»). Обратим внимание на то, что философское происхождение и значение термина вообще не фиксируются, а примеры ориентируют на технологию, а не методологию, Более того, в качестве синонимов слова «methodology» в этом источнике названы слова line, course, policy, procedure, program, а в качестве близких по значению – слова blue-print, plan, scheme, strategy, intent, intention, purpose, design, approach, direction, path, pathway.

Очень важный ракурс освещения особенностей современного использования слова «methodology» мы находим в словаре Merriam Webster: это слово уже попало в категорию buzzwords – слов, которые становятся популярными и используются не всегда правильно. Указывается, что в данном случае имеет место ошибочное отождествление слов «methodology» и «method» при утрате исходного эпистемологического значения обсуждаемого термина. Аналогичную ситуацию мы фактически наблюдаем в отношении русскоязычного термина «методология». Попутно замечу, что термин «метод» также является неоднозначным: зачастую его философское значение подменяется более узкой (относящейся к некоторой специальной области науки) или вообще бытовой трактовкой, сводящей «метод» до уровня частного приёма.

Сплошной просмотр статей, которые встречаются при поиске в сети Интернет, показывает, что слово «methodology» входит во многие словосочетания, наглядно свидетельствующие об утилитарном его использовании, см., например: Software development methodology, Risk Rating Methodology, Political methodology, Programming methodology и т.п., что можно рассматривать в качестве практических приложений методологии как технологии.

Соотношение выявленных значений обсуждаемого термина можно представить с помощью схемы (см. рис. 1.1).

Рис. 1.1. Значения слова «методология»

Обратим внимание на то, что знак «*», сопровождающий направление использования обсуждаемого термина «в быту», т.е. в качестве популярного слова, утратившего свое первоначальное значение, указывает на неоправданное расширение значения слова «методология» (вспомним пример с «методологией решения кроссворда», где на самом деле речь идёт о предпочитаемой последовательности действий, которую правильнее называть «стратегией решения задачи»).

Итак, фактически имеют место разные трактовки термина «методология», и хотя в реальном исследовании «методология как система исходных принципов» и «методология как технология» взаимодополнительны, следует признать, что в данном случае создавшаяся омонимия разнонаправленных по свой сути терминов может иметь печальные последствия для развития науки о языке. Выражаю надежду на то, что разграничение приведённых трактовок будет способствовать сохранению роли фундаментальных исследований методологической (общенаучной и специально-научной) направленности (по линии МЕТОДОЛОГИИ1) в традициях подлинно научного изыскания.

В связи с феноменом перехода термина в категорию buzzwords с постепенной утратой исходного значения до полной десемантизации и превращения в «пустышку» (используемую просто как модное слово, без которого современный человек вроде бы обходиться не может) вспоминаются слова типа «концептуальный». Например, в популярной утренней радиопередаче (рубрика «Утро на кухне») на днях прозвучало:

«Как Вы относитесь к такому завтраку концептуально?» Без этого слова и/или других слов того же корня теперь не обходятся диссертанты, авторы научных публикаций, ораторы, выступающие в дискуссиях разного рода, но что именно в каждом конкретном случае понимается говорящим и тем более – воспринимается слушающим? Достаточно вспомнить отзыв официального оппонента о кандидатской диссертации, которая «представляет собой «концептуальное исследование выбранной темы». Создаётся впечатление, что о смысле в таких случаях просто не задумываются.

Попытки «осовременить» давно функционирующие и всем понятные наименования посредством использования слова «концептуальный» демонстрируются иногда самими пользователями через последующее разъяснение типа: «КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ ИНФОРМАТИКА (Толковый словарь по информатике)» [ИНФОРМАТИКА http]. Думается, в подобных случаях просто-напросто срабатывает житейская логика типа: «и мы не лаптем щи хлебаем…».

Близкий случай – становящееся модным использование калькированного термина «нейминг», неоправданное применение которого стало появляться в студенческих работах и звучать на языковедческих конференциях.

Динамику значения термина можно также проследить на примере слова «концепт», которое первоначально использовалось в русскоязычных публикациях как калька с английского concept в роли синонима термина «понятие». Стремление оказаться «в ногу» с современной наукой привело к пандемии исследований «концептов» при весьма смутном понимании того, какая сущность так именуется. Не обсуждая здесь различные трактовки этого термина, ограничусь только общими выводами по результатам моих наблюдений за последние годы.

Фактически в подавляющем большинстве исследований того, что авторы называют концептами, на базе словарных дефиниций и/или текстов анализируются: объём и содержание понятия, лексико-семантические варианты слова, лексико-семантические поля, наборы семантических единиц разных наименований и уровней и т.д., т.е. с использованием «концептуальной» терминологии (и нередко с уточнением, что исследуется так называемая «когниция») рассматривается слово как единица лексико-семантической системы языка, а не то, что лежит за словом, с одной стороны, в этнокультуре, а с другой – в индивидуальном знании– переживании. То, что концепт как «сгусток» культуры», «пучок» представлений, понятий, знаний, ассоциаций и т.д. именно переживается человеком, наглядно показал Ю. С. Степанов. Именно поэтому в своё время было оправданным обращение к термину «концепт» для акцентирования необходимости выхода за пределы понятия в сферу реального функционирования того, что лежит за словом у пользующегося им индивида со всеми вытекающими отсюда следствиями. Но человеку свойственно принимать желаемое за действительное: именно это произошло при массовом стремлении выявить и описать концепты, выход на которые осуществляется через анализ языковых единиц и текстов, а именно, произошло отождествление феномена познавательной и речемыслительной деятельности человека – концепта – с продуктами лингвистического анализа единиц лексико-семантической системы языка – конструктами. Напомню, что на недопустимость прямого отождествления продуктов «своеобразной переработки» речевого опыта индивидом и результатов научного анализа языкового материала для описания языковых систем указал в 1930-е годы Лев Владимирович Щерба! Ещё раньше А. А. Потебня говорил о том, что слово живёт не так, как оно описывается в словаре (к этому мы вернёмся ниже).

Отсюда следует, что изучение концептов требует непосредственного обращения к носителю языка как одного из психических процессов, функционирующего не изолированно, а при взаимодействии с другими психическим процессами (восприятием, памятью, мышлением, воображением и т.д.). Это означает, что необходим интегративный подход с позиций ряда наук о человеке, включая психологию познавательных процессов, нейронауки и подлинную когнитивную лингвистику, а не простое оперирование терминами «когниция», «когнитивный», «концептуальный» и т.п.

Таким образом, мы снова сталкиваемся с методологической проблемой: нужна соответствующая система исходных постулатов, определяющая базовые принципы интегративного подхода, которые в свою очередь направят выбор технологии научного поиска для проверки хорошо сформулированной рабочей гипотезы относительно специфики строения и/или функционирования того, что именно может пониматься под концептом как достоянием человека – представителя вида, члена социума (носителя той или иной культуры) и личности, включённой в постоянные взаимодействия разных видов.

Особо подчеркну, что при различных трактовках концепта этот термин включается в разные категориальные поля с вытекающими отсюда следствиями и ожиданиями, т.е. имеет место своеобразная омонимия терминов.

Особую сложность и путаницу вызывают термины, совпадающие с общеупотребительными словами, примерами этого могут служить термин «лексикон» и словосочетания типа: «лексикон человека», «ментальный лексикон», поскольку под лексиконом иногда понимаются разные сущности. Этот пример заслуживает более подробного рассмотрения.

Этимология обсуждаемого слова (со ссылкой на словарь М. Фасмера) следующим образом объяснена в «словаре Wiktionary»:

«Происходит от др. – греч. λεξικόν (βιβλίον), букв. «словарная (книга)»; из λέξις «слово». Русск. лексикон – впервые у П. Берынды (1627 г.); заимств. через нем. Lехikоn (XVII в.) или, подобно последнему, – книжным путем из лат. lехiсоn».

Динамику значения слова «лексикон» в русском языке можно проследить, начиная со словаря В. И. Даля. Так, во втором томе этого словаря содержится следующее толкование: «Лексиконъ – м. словарь, речникъ, словотолкъ, словотолковникъ». В словаре С. И. Ожегова разграничены два значения рассматриваемого слова: «Лексикон, – а, м. 1. То же что словарь (в 1 знач.; устар.) Французский л. 2. Запас слов, лексика (книжн.). У него бедный запас л.». Уточню, что на с. 720 того же словаря под 1-м значением слова «словарь» понимается «1. Сборник слов в алфавитном порядке, с пояснениями, толкованиями или с переводом на другой язык». В «Толковом словаре иноязычных слов» фактически повторены данные словаря С. И. Ожегова: «1. Устар. Словарь. Ср. вокабулярий, глоссарий, конкорданс, тезаурус. 2. Запас слов: Л. у него богатый». Таким образом, мы можем разграничить два общепринятых значения слова «лексикон»: ЛЕКСИКОН1 (‘перечень слов с толкованиями’) и ЛЕКСИКОН2 (‘словарный запас’).

Для сопоставления обратимся к динамике значения соответствующего слова в английском языке. Начнём со словаря Вебстера, опубликованного в 1854 году, где указывается, что слово «Lexicon» греческого происхождения, оно имеет следующее значение: «a dictionary; a vocabulary, or book containing an alphabetical arrangement of the words in a language, with the definition of each, or an explanation of its meaning». Теперь возьмем авторитетный современный словарь английского языка «The American Heritage Dictionary of the English Language», где приводится три значения того же слова: «1. A dictionary. 2. A stock of terms used in a particular profession, subject, or style; a vocabulary: the lexicon of surrealist art. 3. Linguistics. The morphemes of a language considered as a group». Фактически к базовому значению рассматриваемого слова (т.е. ЛЕКСИКОН1) добавились два терминологических значения: ЛЕКСИКОН3 (‘перечень слов, используемых определённой группой людей’, ‘справочник’) и ЛЕКСИКОН4 (‘лингвистический термин’), что создаёт основания для омонимии терминов.

Обратим внимание на то, что пометы «устар.» и «книжн.» для слова «лексикон» в словарях С. И. Ожегова и Л. П. Крысина, возможно, соответствовавшие положению дел в годы составления этих словарей, противоречат ситуации сегодняшнего дня, как и отнесение к числу устаревших приведённых для сопоставления слов «конкорданс» и «тезаурус», поскольку эти слова становятся всё более популярными в качестве терминов новых информационных технологий. Последнее побуждает обратиться к электронным поисковым системам для выявления особенностей функционирования слова «лексикон» в новом информационном пространстве.

Следует прежде всего особо подчеркнуть, что результаты поиска в сети Интернет нельзя сразу принимать за полностью достоверные и современные – необходима проверка по разным параметрам. Так, первый же предлагаемый поисковыми системами источник – викисловарь [ru.wiktionary.org/wiki/лексикон] повторяет сведения, почерпнутые из печатных словарей, сохраняя содержащиеся там пометы:

1. книжн. филол. словарь, преимущ. иностранных слов ◆ Французский лексикон.

2. с книжн. устар. собрание слов, сведений, выражений, справочник в форме словаря ◆ Технический лексикон.

3. разг. запас слов, лексика ◆ У него грубый лексикон. ◆ Слов модных полный лексикон.

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин».

Правомерность помет «книжн.» и «устар.» для значения под рубрикой «2» опровергается первым же взглядом на многостраничный перечень наименований в результатах предпринятого поиска, а тем более – содержанием последних. Приведу только несколько примеров расшифровок наименования «Лексикон»:

– Словарь покерных терминов;

– Лексикон популярных заблуждений;

– Антивзяточный лексикон;

– Милицейский лексикон;

– Лексикон красоты;

– Лексикон демона;

– Лексикон современного интеллигента;

– Лексикон настоящей балерины;

– Лексикон гопников;

– Лексикон Новой и Новейшей драмы.

На сайте РИАНОВОСТИ приводится статья «Лексикон мигранта или Сертификат за 780 выученных русских слов», а по окончании телепередачи можно услышать или увидеть на экране следующую информацию: «Фильм озвучен студией “Лексикон”». На этом фоне значение ЛЕКСИКОН3 трудно признать устаревшим!

Слово «лексикон» нередко выступает в качестве наименования некоторой организации или мероприятия типа:

– Языковой центр «Лексикон» (курсы, обучение, репетиторство);

– Интернет-журнал «Лексикон»;

– Ролевая игра «Лексикон»;

– Туристическое агентство «Лексикон»;

– Бюро переводов «Лексикон»;

– Лексикон оркестр.

В связи с распространённостью такого использования слова «лексикон» возможно выделение этой его функции в качестве ЛЕКСИКОН5 (‘название’). За названием такого типа может скрываться и многотомное издание. Так «Психологический лексикон» [ПЛЭС 2005 http] представляет собой энциклопедический словарь в 6 томах (История психологии в лицах). Другой пример: Lexicon Entertainment (речь идёт о разработке и издании компьютерных игр). Вполне естественно, слово «лексикон» в таких условиях становится широко известным (в том числе детям – через компьютерные игры), при этом нередко в отрыве от его первого, базового значения (иногда – как имя собственное).

Представляется важным выделить в качестве самостоятельного значения ЛЕКСИКОН6 – компьютерную программу особого назначения, подробно описанную в источнике. Тем самым мы имеем основание снова вернуться к значению ЛЕКСИКОН4 (‘лингвистический термин’). Поиск в Сети выводит и на словосочетание «лексикон человека», которое представляет собой психолингвистический термин, по своему значению близкий к термину «ментальный лексикон».

Таким образом мы приходим к выводу, что зафиксированное в словаре значение ЛЕКСИКОН4 (‘лингвистический термин’) явно оказывается зауженным: этот термин является не только лингвистическим, он также и психолингвистический, и термин информатики, т.е. требует отнесения к более общей категории «научный термин», а значит – снова, на другом уровне, возникает омонимия терминов, поскольку каждая наука (или даже отдельный научный подход в рамках одной науки) вкладывает в термин соответствующее содержание и включает его в определённое категориальное поле с приписыванием именуемому объекту специфических признаков, свойств, связей и т.д.

Возникает проблема: следует ли раздельно нумеровать все терминологические значения рассматриваемого слова или разумнее объединить эти термины через общее значение ‘научный термин’. Однако, именование ЛЕКСИКОН3 (‘перечень слов, используемых определённой группой людей’, ‘справочник’) также является терминологическим. В то же время различия между лингвистическим термином «лексикон» и психолингвистической трактовкой его омонима настолько велики и принципиальны, что их нельзя подводить под одну и ту же рубрику. Более того, приведённое выше словарное определение термина «лексикон» отражает только один из подходов к лексикону с позиций лингвистической теории (вспомним хотя бы о том, что в некоторых концепциях лексикон трактуется как «придаток» грамматики), а диапазон психолингвистических определений лексикона требует написания отдельной работы по этому конкретному вопросу. Иначе говоря, если мы обратимся к многочисленным научным публикациям, в которых слово «лексикон» выступает в качестве термина, то количество требуемых индексов значительно увеличится в зависимости от привлекаемых научных направлений, выработавших специфическое понимание сути и особенностей именуемого объекта. Необходимо также принимать во внимание динамику научных взглядов приверженцев активно развиваемой теории при творческом подходе к ней. С учётом этих соображений представляется возможным подразделить имеющиеся трактовки слова «лексикон» на две основные группы: к первой из них окажутся отнесёнными общеязыковые (общеупотребительные) значения, а ко второй – все терминологические значения с разноуровневыми подгруппами, при этом значение ‘словарь’ оказывается общим для обеих групп (см. обобщающую схему на рис. 1.2).

Рис. 1.2. Значения слова «лексикон»

Следует признать, что, во-первых, общеязыковые значения ‘словарь’ и ‘запас слов’ являются базовыми для терминологического (возможно – метафоричного) употребления слова «лексикон», а во-вторых, общеязыковое значение может в определённой мере совпадать с терминологическим. Например, о запасе слов как лексическом минимуме речь идёт в лингводидактике, одной из целей которой является определение необходимого и достаточного количества слов для овладения тем или иным языком (родным, вторым или иностранным), установление параметров отбора слов для включения их в состав соответствующего минимума, к тому же ещё и с подразделением по целям продуктивного или рецептивного владения лексикой.

При этом возникает ситуация, чреватая смешением разных понятий, лежащих за словом «лексикон». Например, говоря о «лексиконе билингва», авторы нередко имеют в виду именно ‘запас слов’, в то время как терминологическое значение этого словосочетания может быть связано не с количеством слов или с их лингвистическими характеристиками, а с особенностями хранения и функционирования слов контактирующих языков у носителя двуязычия.

Ситуация с использованием термина «лексикон» в психолингвистике очень сложна и противоречива, поскольку наряду с существованием междисциплинарного научного направления исследований по проблеме «ментальный лексикон», издании международного научного журнала под таким названием и т.п. высказывается мнение, что само понятие «лексикон» является излишним, от него следует отказаться. Эта проблема требует обсуждения в отдельной работе, поэтому ограничусь здесь примером многозначности термина «лексикон» в информатике.

Анализ разнообразных дефиниций термина «лексикон» в публикациях из области информатики позволяет сделать заключение, что под словом «лексикон», входящим в разные словосочетания (в том числе – «лексикон программирования», «лексикон программиста» и т.д.), могут пониматься сущности разных направлений: методологического, технологического, терминологического, реализационного (в качестве продуктов деятельности программистов, т.е. работающих компьютерных программ.

Вариативность использования слова «лексикон» в информатике можно представить с помощью схемы (см. рис. 1.3).

Рис. 1.3. Значения термина «лексикон» в информатике

На всех названных направлениях использования термина «лексикон» в информатике происходит постоянное обновление трактовки состава и сути именуемых сущности, т.е. во всех названных случаях имеют место «открытые системы», за динамикой которых трудно уследить.

Совместив рис. 1.2 и 1.3, мы получим схему, наглядно демонстрирующую наличие многоуровневой омонимии терминов.

Приведённые примеры многозначности терминов с возможной утратой их первоначального значения (и, нередко, важной методологической сути) представляются достаточными для общего вывода о том, что настало время остановиться и оглядеться, чтобы для самих себя разобраться: о чём, что и как мы говорим. Возможно, некоторые термины, а с ними и соответствующие теории, требуют уточнения или даже пересмотра, позволяющего избежать неоднозначности и, более того – создавшейся «пустоты» слов, в своё время нёсших важную смысловую нагрузку. Например, не случайно уже наметилась тенденция ухода от использования термина «концепт», появились попытки отказа от него и замены его иным термином с учётом свойств именуемого объекта. К этому вопросу мы вернёмся в Заключении, а теперь обратимся к примерам динамики значения слов общеязыкового употребления.

 

1.2. Примеры динамики значения общеупотребительных слов

Проверка рабочей гипотезы, согласно которой в критические периоды жизни общества создаются условия для выявления особенностей развития значения слова и вхождения в обиход новых (в том числе – заимствованных) слов, проводилась мною в двухэтапном эксперименте с носителями русского языка, проживающими в разных регионах России (гг. Киров, Курск, Тверь, Уфа, Улан-Удэ) и за её пределами – в Республике Казахстан (Алматы, Шымкент) и на Украине (Киев). Набор заданий, названный мною психолингвистическим портретированием лексики, включал 5 экспериментальных процедур: свободный и направленный ассоциативные эксперименты, субъективное шкалирование по 7-балльной шкале и два варианта дефинирования. Полученные от 1200 испытуемых материалы анализировались при сопоставлении результатов двух «срезов»: 1993 и 2010–2011 гг.. Исследовались 60 слов, которые в разведывательном эксперименте были названы наибольшим количеством испытуемых (далее – Ии.) в качестве слов, вошедших в русский язык за предшествующие годы, изменивших значение или вызывающих иные эмоционально– оценочные переживания.

Прежде всего следует отметить, что не все слова правильно идентифицировались носителями русского языка; то и дело обнаруживались весьма приблизительные или вообще неверные представления относительно того, что именно должно пониматься под тем или иным словом. Стратегии поведения Ии. различались – от отказа от выполнения задания (были оставлены пустые строки или сделаны записи типа: не знаю, ничего в голову не приходит и т.п.) до попыток найти какую-то формальную, структурную или семантическую опору для идентификации значения предложенного в эксперименте слова.

В качестве опор при неверной идентификации слов могут выступать близкие по форме слова (здесь и далее исследуемые слова обозначаются заглавными буквами, записи Ии. приводятся курсивом). Так, слово БРОКЕР некоторыми Ии. было подменено словом «бройлер»: об этом свидетельствуют ассоциативно связанные с ним слова типа: цыплята, курица, ферма ;слово БОЕВИК опознано как «броневик»: дана дефиниция: военная машина для боевых действий; некоторые Ии. перепутали слова МЕНТАЛИТЕТ и «суверенитет», определив значение первого из них как независимость; слово НАМЕСТНИК вызвало большие трудности, что проявилось в записанных Ии. словосочетаниях типа «НАМЕСТНИК престола» (идентифицировано как «наследник») и «НАМЕСТНИК статский» (идентифицировано как «советник»). Создаётся впечатление, что для носителей русского языка это слово не вполне понятно, о чем можно судить по записям типа: НАМЕСТНИК поместья, крестьян, крестьянский, усадьбы, дачного хозяйства, деревенский, фермы и т.п.

Обратим внимание на то, что подмены одних слов другими касаются как заимствованных, так и исконно русских слов. Наибольшее количество отказов от дефиниции получено на заимствованные слова: ЛЕГИТИМНОСТЬ, МАРКЕТИНГ, МЕНТАЛИТЕТ, НУВОРИШ.

Характер попыток Ии. догадаться о значении трудного слова разнообразен: НУВОРИШ – богач, очень богатый, без понятия, черт его знает, восточный начальник, член какой-то религиозной секты, язык или нация, диссидент, несущий в себе черты чего-то нового и т.п. (поиск вёлся по линиям: «новый» / «богатый»; иногда включалась фантазия).

Ответы на слово БРОКЕР – маклер, коммивояжер, дилер, показывают, что слова этой группы плохо различаются теми, кто не имеет прямого отношения к соответствующим сферам деятельности и не сталкивался с ситуациями, требующими соответствующих именований; в то же время ответы типа: работник банка, посредник, продавец, спекулянт говорят о весьма смутных представлениях о том, чем занимается брокер, и о принципе суждений типа: «я точно не знаю, что это, но уверен – это что-то плохое».

Некоторые примеры прослеженных сдвигов в значении того или иного слова приводятся ниже по итогам вертикального анализа (т.е. сопоставления данных 1993 и 2010–2011 гг.). Так, для слова АКЦИЯ в 1993 было актуальным значение ‘ценная бумага’. В 2011 г. на первый план выходят значения: ‘торговое мероприятие’ (скидки, распродажа, уценка, специальное предложение), и ‘рекламный ход с целью привлечь покупателей’.

В экспериментальных материалах разъяснению значения идентифицируемого Ии. слова сопутствует выражение некоторого отношения к объекту, именуемому этим словом. Так, БИЗНЕСМЕН в 1993 г. воспринимался прежде всего как спекулянт, делец, вор, бездельник; пронырливый человек, делающий деньги из воздуха; в 2011 г. это: предприниматель, деловой человек, владелец бизнеса, человек дела, хотя и сохраняется единичная отрицательная оценка – торгаш, т.е. прослеживается сдвиг от преимущественно отрицательной оценки называемого бизнесменом человека к преимущественно положительной.

Аналогично этому человек, именуемый словом ДЕЛОВОЙ, в 1993 г. воспринимался преимущественно как наглый, крутой; высовывающийся, где не просят; в 2011 г. превалируют записи типа: связанный с делом, занятой, предприимчивый, связанный с предпринимательством, хваткий, пробивной, активный, серьезный, целеустремленный, продуктивный, знающий свое дело при сохранении малочастотных записей типа: строящий из себя слишком умного человека, нахальный, наглый, самодовольный, выделывающийся, высокомерный, амбициозный.

Интересна динамика значения слова ДЕРЕВЯННЫЙ: в 1990-х гг. для него стало популярным значение ‘дешевый’, наглядно проявившиеся в частотной записи: РУБЛЬ – деревянный. В 2011 г. такая связь перешла в разряд малочастотных; на первый план вышло значение ‘сделанный из дерева’. С учётом создавшейся в последнее время конъюнктуры рынка можно прогнозировать, что в недалеком будущем слово ДЕРЕВЯННЫЙ станет увязываться со значением ‘подлинный, из натуральных материалов, поэтому дорогой’.

Для слова РАЗВАЛ в 1990-е гг. стало широко использоваться в значении ‘рынок’; ныне самой частотной стала запись «схождение-развал», связанная с ремонтом автомашины; такие записи сделаны как мужчинами, так и женщинами, т.е. гендерные различия не проявились.

Появление новых словосочетаний или изменение степени актуальности уже имевшихся или теоретически возможных для носителей русского языка сочетаний слов согласуется с динамикой соответствующих реалий повседневной жизни общества. Так, если в 1990-е годы была очевидной привлекательность свободного РЫНКА и значимость РЫНКА вещевого (он же – РАЗВАЛ), то теперь на первый план вышел РЫНОК труда. По тем же причинам стала актуальной и сочетаемость слов, ранее не регистрировавшаяся в экспериментах. Например, к сочетаниям БАНК данных, крови, донорской крови добавились БАНК спермы, тестов. Вполне естественно, что ранее не могла быть актуальной ДОСТАВКА пиццы, ДЕПУТАТ увязывался с Верховным Советом, а не с Государственной Думой; в настоящее время ПРИВАТИЗАЦИЯ перестала вызывать представление о ваучере и т.д.

Основные выводы по результатам этого исследования таковы:

а) носитель языка может не иметь чёткого представления о значении хорошо известного ему (даже употребляемого им) слова;

б) идентификация значения слова может реализоваться через смутное представление о некоторой области деятельности или ситуации, с которыми как-то может быть связан именуемый словом объект;

в) может иметь место фокусирование на некотором возможном или воображаемом признаке или признаке признака именуемого словом объекта;

г) идентифицируемое слово может вызывать ярко проявляющиеся эмоционально-оценочные переживания;

д) могут иметь место сдвиги в значении слова и в вызываемых им эмоционально-оценочных переживаниях;

е) представительный корпус экспериментальных данных свидетельствует о постоянном взаимодействии множества оснований для «выхода» индивида на многомерный образ мира как базы для переживания слова как понятного.

Главное состоит в том, что при идентификации слова как такового носитель языка использует стратегии и опоры, которые каким-то образом помогают ему найти хотя бы крупицы разделяемого с другими людьми знания и на этой основе достроить через встречное конструирование полезные для понимания и взаимопонимания образы, ситуации, отношения, следствия и т.д. Это происходит благодаря «выходу» на внутренний контекст предшествующего опыта со всеми возможными и воображаемыми ситуациями и выводными знаниями. Иначе говоря, речь идёт о том, что понимание слова индивидом обеспечивается взаимодействием ряда процессов и продуктов поиска (по множеству признаков и признаков признаков) разнообразных вербальных и невербальных опор в многомерной мультимодальной сети продуктов переработки опыта познания мира и общения.

Фактически то же самое происходит при функционировании некоторых научных терминов в гуманитарных науках: воспринимаемый термин «вписывается» в уже имеющуюся сеть многообразных связей и отношений; срабатывают общечеловеческие механизмы «достраивания», своеобразного «моделирования» того, о чём может идти речь. При этом нередко желаемое может идентифицироваться как действительное, вследствие чего происходит включение в «не то» категориальное поле с приписыванием термину внутреннего контекста, не отвечающего его парадигмальному значению. Но в отличие от обыденной жизни, где оперирование «расплывчатыми множествами» в определённой мере допустимо, научная деятельность требует ответственности за полноту понимания сути того, что именуется термином.

Приведённые примеры дают основания для вывода, что для исследования слова как достояния индивида, т.е. «живого слова», требуется соответствующая методология, способная учесть специфику языка как одного из психических процессов, совокупность которых обеспечивает адаптацию человека к условиям естественного и социального окружения. Необходим переход на новую парадигму, суть которой передаётся метафорой «живое знание» (см. следующий раздел главы). Более подробно проблема живого знания рассматривается в книгах: [Залевская 2011; 2012] (см. также работы Г. Г. Шпета, Л. С. Выготского, В. П. Зинченко).

 

Каждый из известных периодов развития науки характеризуется наличием некоторой общей идеи, которая сначала может не замечаться или резко критиковаться (вспомним о «лженауке кибернетике»), но постепенно становится популярной, широко используется и владеет умами исследователей, пока не появится что-то новое, влекущее за собой переход на иную парадигму.

Цель предлагаемого раздела – привлечь внимание к тому, что сформировавшаяся в некоторой науке идея при её преломлении в других областях научного знания может становиться метафорой, влекущей за собой образование некоторых весьма живучих мифов, и если первоначально принимаемая метафора могла быть импульсом для нового видения исследуемых объектов, т.е. давала положительный эффект, то со временем порождённый ею миф может стать тормозом, своеобразным предрассудком, не позволяющим выйти за рамки того, что предписывает своеобразно трактуемая (т.е. фактически переосмысленная) исходная метафора (точнее – то, к чему она привела).

После выявления динамики общенаучных метафор (от «машинной» до метафоры «живое знание») будут рассмотрены некоторые мифы, сформировавшиеся в лингвистике под воздействием этих метафор, и показаны особенности идеи «живого знания» как фундамента для разработки интегративного подхода к человеку как представителю вида, члену социума и личности, адаптирующейся к сложному взаимодействию с естественным и социальным окружением при воздействии комплекса внешних и внутренних факторов на пересечении биосферы, психосферы, социосферы и ноосферы.

 

2.1. Динамика общенаучных метафор

Известно, что существовавшая в свое время единая наука философия далее получила развитие через всё более узкую специализацию наук, что в свою очередь привело к осознанию необходимости интеграции наук на новом уровне большей объяснительной силы. Особую роль в разработке подходов интегративного типа сыграли некоторые общенаучные идеи, становившиеся знамениями времени и с готовностью подхватывавшиеся представителями разных областей знания, видевшими в этом основания или средства для прорыва в будущее. В таблице прослеживается динамика некоторых общенаучных метафор, так или иначе связанных с познавательной деятельностью человека.

Роль метафор в обыденном и научном познании раскрыта Л. А. Микешиной: «глобальные» метафоры способствуют созданию универсального образа мира, предпосылок и основы «для понимания и формирования обыденных и научных представлений о мире в целом, о процессах природы и общества». Приведённые в таблице общенаучные метафоры отвечают этому определению и отображают динамику представлений о возможных генеральных принципах построения и объяснения образа мира в научном и обыденном знании.

Обратим внимание на то, что каждый из названных генеральных принципов важен, их совокупность обеспечивает разностороннее видение объекта, однако гипостазирование любого из них как самого-самого важного (или даже единственного, имеющего особую объяснительную силу) ведёт к формированию «шор», не позволяющих видеть объект в иных ракурсах.

Таблица

Более того, своеобразная «пандемия» схватывания новой глобальной идеи может приводить к расширенной трактовке областей приложения того или иного принципа. В качестве примера не могу не вспомнить, как в угаре всеобщего «информационного помешательства» я выполнила экспериментальное исследование с целью вычисления «информационной нагрузки» нового слова иностранного языка, однако вскоре опомнилась и перешла к обсуждению проблемы возможностей и границ применения популярных в то время исследовательских приёмов для решения задач гуманитарных наук (т.е. поставила вопрос: «бит» или «не бит» в ситуации анализа языковых явлений?). К сожалению, некоторые возникающие в связи с научными метафорами мифы оказываются весьма «живучими» и продолжают так или иначе проявляться в современных научных теориях, ставящих задачи объяснения познавательных процессов человека, хранения и функционирования языка.

 

2.2. Метафоры и мифы

Отголоском машинной метафоры можно считать до сих пор дискутируемый вопрос: является ли язык отдельным, самостоятельным «органом», «модулем» и т.п., т.е. можно ли трактовать язык как «колёсико» в слаженном механизме, где каждый «модуль» специфичен и строго отграничен от других. Это миф, который развенчивается с позиций целостного подхода к человеку, поскольку у последнего только условно – в целях научного анализа – можно разграничивать составляющие слаженного ансамбля соматических и психических процессов, обеспечивающих успешность адаптации индивида к сложному взаимодействию многих внешних и внутренних факторов.

Аналогичным образом рассматривается и лексикон человека, моделируемый как самостоятельный «блок» (модуль), в свою очередь состоящий из отдельных «блоков», в которых раздельно хранятся языковые и энциклопедические знания, а языковые знания к тому же разграничены на «отсеки» для хранения звуковых образов слов, графических образов, грамматических «правил» и т.д. Продукты «концептуализации» во многих моделях лексикона представлены как существующие отдельно от приводящих к ним перцептивных и когнитивных процессов, к тому же оказываются «стерильными» вне связей с эмоционально-оценочными переживаниями индивида и усвоенными им социально принятыми нормами и оценками. В основу представлений об организации индивидуального лексикона, как правило, ложится принцип логико-рационального упорядочения по иерархии категорий разных уровней обобщения с учётом необходимых и достаточных признаков объектов, что полностью отвечает задаче «объективности» научного описания, но не согласуется с современными концепциями специфики реального функционирования человека как представителя вида и как личности, включённой в социальные взаимодействия разных уровней (от микросоциума до этнокультуры).

Информационная метафора бытует в устойчивых мифах, согласно которым язык «содержит», «хранит» и «передаёт» информацию, а слово «означает» само по себе, благодаря «содержащимся в нём» компонентам значения.

Компьютерная метафора проявляется, например, через исчисление предикатов, переносимое из практики разработки компьютерных языков на функционирование естественного языка.

Попытки перехода на мозговую метафору привели к массовому исследованию «концептов», под которыми в большинстве случаев понимается либо понятие, либо описываемая в словарях семантическая структура слова, а переход на новую («концептуальную») терминологию только прикрывает миф, согласно которому языковые явления продолжают трактоваться как существующие в голове отдельно от других видов знания, что противоречит принципам функционирования мозга.

Развенчивание подобных мифов требует рассмотрения их с позиций новых подходов к познанию.

На рубеже тысячелетий многое меняется в научных представлениях о мире и человеке. В центре внимания оказывается «человек познающий» со всеми вытекающими отсюда следствиями; для решения связанных с этим задач оказывается необходимым «междисциплинарное мышление» – интегративный подход, способный построить теорию большой объяснительной силы за счёт эффекта эмерджентности (возникновения нового знания не как простой суммы результатов, полученных в разных областях науки о человеке, а как перехода на более высокий уровень видения объекта).

Ведущей, «глобальной» метафорой, направляющей поиск в этом направлении, по моему убеждению, становится метафора «живое знание», не случайно фигурировавшая ещё в работах Л. С. Выготского и Г. Г. Шпета. Метафоры «живое знание», «живое слово» изначально ориентируют на динамику, жизнеспособность, включённость в определённые «контексты» и взаимодействия.

Подробное рассмотрение специфики живого знания и, соответственно, «живого слова» содержится в следующей главе. Однако до этого представляется важным остановиться на том, что обеспечивает жизнеспособность, красочность, прогностическую силу, эвристический потенциал познания.