Надежда Залина

Линия Маннергейма

 

1

Она возвращалась домой.

Глядя на проносившиеся за окном деревья, демонстрирующие солнцу новорожденную листву, Лера думала о том, что слишком быстро привыкла называть это место своим домом.

Всего полгода назад, перебираясь в самое сердце Карельского перешейка, в поселок с типичным для этих мест названием Ярви, она считала это временной мерой. Вынужденным шагом, чтобы переждать, пока все утрясется. Ничего за прошедшие месяцы так и не изменилось, но жить в деревне в старом дедовском доме ей понравилось значительно больше, чем она предполагала.

Они выбирались сюда летом, да и в течение года наведывались проверить, все ли с домом в порядке, но никогда не жили здесь постоянно. Лера и не догадывалась, каково это – отвечать за дом, свой собственный дом, пока не попробовала. И уж точно не предвидела, что одиночество может оказаться таким радостным, полным смысла и жизни.

Последние несколько лет они с мужем жили как-то сами по себе. Каждый шел своей дорогой – и точек пересечения становилось все меньше и меньше. Муж не часто показывался дома, проводя время на работе и в бесконечных командировках, но каждое его возникновение приводило к обязательной размолвке.

– Как можно так жить? – начинал Федор, увидев ее за чтением очередной рукописи. – Для того, что ты делаешь, не нужно было учиться. Хватило бы и трех классов церковно-приходской школы.

– Должен кто-то и глупостями заниматься, – устало отмахивалась она.

– Тупость какая-то. Средневековье. Нужно быть олигофреном, чтобы все это читать. Не стыдно?

– Мне любопытно. И страшновато порой, и забавно, и смешно. Люди сталкиваются с чем-то непонятным, хотят объяснить, найти причину – что тут постыдного?

– Сама уже стала неизвестно кем. И мало чем отличаешься от идиотов, пишущих о всякой ерунде типа космического разума, или как там теперь это называется! Деградируешь на глазах! Не могу этого видеть! – кричал он, заводясь все больше.

Несколько раз Лера пыталась изменить себя. Бросала свое занятие и старалась увлечься чем-то другим, более подходящим для жены серьезного журналиста. Принималась копаться в социальных проблемах, разбираться в новых веяниях культуры, бралась за составление научно-популярных изданий. Но почему-то эти правильные вещи не приносили никакой радости. Опустошение – да. Удовлетворение – нет. Через некоторое время она начинала чувствовать себя не живым человеком, а механизмом, встроенным в некую цепочку. Уговоры, просьбы Федора потерпеть уже не помогали, и все возвращалось на старые рельсы.

Почему она зацепилась душой за всю эту ерунду – объяснить толком не удавалось. У нее не было веры ни в космический разум, ни в таинственные высшие силы, ни в другую чепуху. Что она хотела найти – сама не понимала. Но, читая порой глупые и нелепые строчки, она чувствовала, что в ней происходит что-то. Где-то глубоко внутри. И это почему-то было важно.

Лера отстаивала это нечто как могла, потому что в какой-то момент поняла: если перестанет это делать – от нее останется лишь шкурка, набитая опилками. И больше ничего.

Она научилась отстраняться от нападок. Но никогда не оказывалась готовой к ссорам. Последняя размолвка с мужем случилась в разгар осени. Как всегда – неожиданно. Не успев сохранить внутреннее спокойствие, Лера повелась на крики. Принялась объяснять, доказывать, аргументировать. Как всегда – безрезультатно. В итоге они наговорили друг другу разных ненужных слов и разбежались по своим делам.

Гуляя по сырым питерским улицам и провожая взглядом последние листья, Лера тогда поняла, что устала. Каждую осень на нее и без того накатывала отчаянная беспричинная тоска. Ужасно хотелось улететь в какие-нибудь теплые края вслед за птицами. Она умирала с каждым оторвавшимся листком, впуская в себя осень по капле – постепенно, медленно, неторопливо.

На этот раз осень вторглась внезапно, остро и болезненно. Это состояние погнало ее прочь из города в поисках уютной берлоги, где можно было бы отлежаться до весны.

Она приехала в Ярви. Там вовсю зеленели сосны и цвел вереск. Контраст с городом был разительным, а вечнозеленый цвет обнадеживал, и она решила остаться.

Дом, несмотря на полувековую историю, крепко стоял на земле и готов был прослужить, по крайней мере, еще столько же. Немецкие рабочие, возводившие его после войны, полностью подтвердили легенды о знаменитой прусской основательности.

Деревенская отстраненность от суеты – именно этого ей не хватало в последнее время. Она ни разу не пожалела, что осталась здесь на зиму. И после наступления весны желания возвращаться в город у нее не возникало.

Муж, узнав о бегстве, поначалу посмеивался, уверенный, что она не протянет в деревне и месяца. Но время шло, а Лера продолжала упорно отсиживаться в дедовском доме. Федору это не нравилось, но ездить в Ярви было далековато, поэтому он периодически устраивал телефонные атаки, чтобы вразумить отбившуюся половину. Но разговоры на расстоянии всегда можно было прервать, и она этим пользовалась вовсю.

На центральной площади поселка, где останавливалась маршрутка, было многолюдно. Там всегда шла бойкая торговля натуральными продуктами, но на этот раз, в воскресенье, казалось, все ярвинцы столпились у базарных рядов. Местные жители оживленно переговаривались, а заметив, что Лера направляется к ним, как-то разом примолкли, настороженно косясь в ее сторону. Одна из женщин в ярком летнем платье отделилась от группы, быстрым шагом подошла к какому-то мужчине и принялась что-то энергично говорить, активно жестикулируя. Мужчина слушал молча, слегка наклонив голову, исподлобья посматривая на Леру. И ей стало неуютно под этим цепким взглядом. Выглядел он типично для здешних мест. Неопределенного возраста, с загорелым обветренным лицом, какие бывают у рыбаков, большую часть времени проводящих на свежем воздухе. А рыбалкой в поселке увлекалось практически все мужское поголовье, благо рядом были и река, и озеро. Заметив, что Лера смотрит в их сторону, он полез в карман защитной куртки, вытащил сигареты и закурил, отвернувшись. Женщина тем временем продолжала говорить, но уже без первоначального напора.«Чем же это может быть вызвано?» – думала Лера с некоторым недоумением, сворачивая от площади. Она надеялась купить свежих овощей, поскольку после нескольких дней ее отсутствия вряд ли в доме остались нормальные продукты. Но решиться пройти под этими заинтересованными, напряженными взглядами не смогла. Она всегда была трусихой. «Что же я сделала? Как-то неправильно себя повела, что ли? Вроде бы жили нормально, никто с претензиями не приходил, да и неприязни особенной к себе я не замечала…»Одна знакомая, узнав о переезде в поселок, сказала как-то, что все деревенские заведомо не любят городских и поэтому надо быть готовой к немотивированной ненависти или даже агрессивным действиям. Наверное, дело именно в этом…Лере не хотелось уезжать отсюда. Впервые в жизни она чувствовала себя на своем месте. Но сражаться с кем бы то ни было – не в ее стиле. Она никогда ни с кем и ни за что не боролась.По отношению к жизненным трудностям люди чаще всего делятся на две категории: одни от них закаляются, другие ломаются. Но еще есть процент, и немалый, тех, кто пытается любым способом их избежать. Это было как раз про нее.Когда она сталкивалась в своей жизни с чем-то, на ее взгляд, непреодолимым, то попросту убегала. Словно можно было спрятаться в какой-то другой жизни, где этих самых проклятых трудностей не водилось вовсе.Она делала так не раз.Однажды она сбежала очень далеко. И затаилась. Как оказалось, на время. Проблемы не исчезли, они терпеливо поджидали ее в том самом месте, где она их оставила. Лера так и не сумела с ними справиться. Но появился мужчина и помог их решить. Потом он стал мужем, и дальше сложности начались уже с ним. Если кто-то решает проблемы за тебя, рано или поздно он примется контролировать всю твою жизнь. А это создаст, в свою очередь, новую проблему. Получается замкнутый круг. До тех пор пока не научишься сам справляться со всеми сложностями, не сможешь жить по-настоящему. Она наконец-то поняла это. Но оттягивала, как могла, момент окончательного объяснения с неизбежным принятием решения. Кардинальных изменений ей пока не хотелось. Она боялась признаться, что необходимость в них уже назрела, надеясь, что все произойдет само собой. Подобно зайцу, убегающему от опасности, ей сейчас приходилось путать следы, чтобы перехитрить охотника. Она надеялась, что скоро окажется готовой к переменам. Скоро, но не сейчас…За оврагом, поросшим молодыми соснами, показался дом. Хорошо еще, что владения ее находятся на отшибе и любителей зайти в гости по-соседски не наблюдается. Окна светились на солнце, и у Леры сразу поднялось настроение.Когда она приехала сюда в конце октября, дом был полностью запущен, и пробираясь через остатки буйной растительности, она впервые со времен своего детства увидела его другими глазами. Он выглядел совершенно потерянным, словно заблудился в лесу. Одинокий и сиротливый, укоризненно смотрел пустыми пыльными окнами.«Я обязательно наведу здесь порядок!» – пообещала Лера, как будто дом мог ее услышать.Он пережил многое, но перед ее вероломством оказался бессилен. Дед очень любил это место, и дом служил ему верой и правдой много лет; бабушка тоже его не забывала, и лишь она, Лера, наплевательски отнеслась к родовому гнезду. А ведь она родилась именно здесь, а не в больнице, как подавляющее большинство младенцев. Теперь дом доверили ей, а она…Тогда, в конце октября, тоже выглянуло солнце, чтобы она хорошенько рассмотрела, до какого состояния довела и дом, и участок. Смущенная немым укором, долго не решалась она войти внутрь. На веранде и в комнатах пахло запустением. Яркий солнечный свет, ворвавшийся внутрь вместе с ветерком, высветил скопления пыли, и та испуганно закружилась в пространстве, вовлекая в хоровод давно умерших мошек, мух и каких-то еще неопознанных насекомых.Лера возилась несколько дней. Скупила все моющие средства в округе и мыла, терла, чистила и скребла до тех пор, пока не падала от усталости. Ей хотелось отдраить все до блеска, словно тем самым можно было вымолить прощение за столь долгое отсутствие.Именно в те дни она решила, что останется здесь. Будет обживать свой дом терпеливо, неторопливо, долго. Ведь ее место именно здесь. Почему она не поняла этого раньше? Металась туда-сюда, подгоняемая страхом, надеждой и нетерпением. Хватит. Главное, дом принял ее, несмотря на предательство, – она это чувствовала.Теперь, полгода спустя, дом уже не выглядел одиноким. Но за те несколько дней, что она провела в городе, вымахали лопухи и крапива. И когда только успели отвоевать себе почти все пространство? Сорняки хищно покачивались под нежным майским ветерком, самодовольные и наглые, и уже считали себя победителями. У них не оставалось сомнений, что скоро все вокруг будет принадлежать им.Глядя на это нахальное растительное буйство, Лера решила, что завтра же его изничтожит и посадит какие-нибудь цветы. Здесь всегда росли цветы. До нее. И она не должна нарушать традицию, не важно – нравится это лично ей или нет.Она расположилась на веранде, глядя на старые сосны и любимую лиственницу, невесть как возникшую на участке. Та недавно опушилась новой хвоей и стояла такая нарядная и чистая под ясным весенним небом, что голова кружилась от такой красоты.До чего же здесь хорошо! Нет, она не станет ждать до завтра, сегодня же расправится с этими лопухами. Почему-то именно лопухи раздражали ее больше всего, даже не вездесущая сныть или крапива, нет – лопухи казались главными врагами. И хотелось немедленно с ними покончить.В сарае среди инструментов Лера нашла что-то подходящее для грядущей битвы и сразу принялась за дело. «Надо успеть, – сосредоточенно думала она, – пока они не превратились в гигантские заросли».В пылу борьбы с дикой растительностью она не заметила, как у калитки появился человек. Он некоторое время стоял, молча наблюдая за сражением, и лишь затем заговорил.Разгоряченная, Лера не сразу его услышала.– Вы здесь новая хозяйка?Она повернула голову на голос.Тот самый мужчина, с площади. Местный рыбак. Пока она шла к калитке, он молча рассматривал ее, и она никак не могла понять выражение его лица. Эта неопределенность взгляда сбивала с толку.– Вы новая хозяйка?– Я старая хозяйка!– И как давно живете?– Где? На свете – больше тридцати лет. Спрашивайте, не стесняйтесь. Мне всю биографию рассказать или только отдельные места?– Какую надо – такую и расскажете. И нечего грубить представителям власти.– А вы что за власть?– Ваш участковый. Василий Петрович Рядовой. Вот документы. – Он полез в необъятный карман куртки и выудил оттуда нечто, больше смахивающее на замусоленную сигаретную пачку, чем на удостоверение. Это и в самом деле оказался какой-то документ, и мужчина для убедительности помахал им в раскрытом виде, а затем опять спрятал в карман. – Вы владелица? – приступил он к допросу по новой.– Говорите уж сразу, что вам нужно, – хмуро сказала Лера. – Какие ко мне претензии?– Никаких претензий нет.– Я пойду, если нет.– Подождите. Я пришел не просто так с вами поболтать.– Поняла, видела же, как на меня косились на площади словно на врага.– Больно все умные стали. Детективов начитаются и думают, что сами всё знают наперед. Пришел – значит надо. Документы на дом можно посмотреть?– Ну что вы все ходите вокруг да около? Хорошо, пойдемте, покажу вам документы.Лера оставила его на веранде, а сама принесла из дома бумаги.– Вот, держите, по-моему, здесь все, что нужно. И паспорт.Участковый внимательно и неторопливо рассмотрел каждую бумажку, а затем аккуратно сложил все на столе.– Значит, вы, Белозерова Валерия Павловна, владеете домом давно. А проживаете постоянно с какого времени?– Полгода. Это частное владение. Проживаю, нет – какая разница? Мое право. – Лера начала злиться. Вот ведь привязался, а ничего конкретного не говорит. Ну что за манера у них такая?– Почему… – начал было представитель власти, но снова нахмурился.Он сидел, сощурив глаза, и смотрел куда-то ей за спину. И Лере стало не по себе, как там, на площади. По выражению лица сложно было понять, в каком направлении потекли мысли участкового.– Эй, вы где? – решилась она на вопрос и даже помахала рукой перед его лицом. – Что-то случилось?– Что? – Он, похоже, пришел в себя и посмотрел на нее уже не таким суровым взглядом. – У вас глаза в точности как у доктора.– Какого еще доктора?– Жил здесь давно. В этом самом доме. Можно? – спросил он, доставая из кармана пачку сигарет, похожую на только что показанное удостоверение. Закурив, помолчал. – Не знаю, доктор он был или нет, но лечиться все к нему бегали. У нас ведь ни больницы, ни поликлиники. Да что там – даже пункта первой помощи нет. А раньше и подавно – за двадцать километров надо было ехать. А доктор этот, он всех лечил, никому не отказывал. Хоть и побаивались его, но все равно бежали, если что случалось.– А боялись-то почему? Он что, такой страшный был?– Непонятный. Какой-то… другой… даже не знаю, как сказать. Привычка смотреть у него была… особенная. Как будто насквозь видел, до самых внутренностей. И лечил как-то чудно, не как все. Не по науке. Про него много разного в поселке говорили… Так он ваш родственник?– Это дом моего деда. Он врачом был. И работал в научном институте. Так что его методы, наверное, были правильными.– А вы тоже по медицинской части? Нам бы не помешало в поселке.– Я работаю в издательстве.– Книжки пишете?– Читаю.– И ездите в город на работу?– Все, что нужно, я могу и тут сделать и отослать по электронной почте. Езжу, когда возникает необходимость.– В последний раз когда были в городе? – как бы между делом поинтересовался участковый.– Вы как Глеб Жеглов. Вначале зубы мне заговорили, а теперь приступили к главному, – улыбнулась Лера. Этот человек начинал ей нравиться.– Я же говорю – детективов насмотрелись. Так когда?– Сегодня. В воскресенье. Вы же видели, как я приехала.– А вчера?– Уехала в четверг.– То есть с утра четверга до вечера воскресенья вас здесь не было?– Именно так.– А гости к вам часто приезжают? Ну там пикники-шашлыки всякие…– Это не ко мне, а на турбазу. У них – сплошные гулянья. А у меня обычно тихо.– Так приезжают к вам или нет, я что-то не понял?– Иногда заглядывают.– Вы договариваетесь заранее или так являются, под настроение?– Кто же потащится без звонка – вдруг меня дома нет? Однажды приехали наобум – просидели до вечера во дворе, больше не рискуют.– В субботу никто не собирался приехать?– Нет.– Может, вы забыли о договоренности?– Я еще в ясной памяти.– А мог кто-нибудь без предупреждения явиться?– Маловероятно.Он снова полез в свой безразмерный карман, на этот раз за фотографиями.– Посмотрите, знаете эту женщину?Лера взглянула на снятое крупным планом лицо. Напряженно-озабоченное. Что-то с ним было не так, с этим лицом. И лишь спустя какое-то время она догадалась, что это изображение умершего человека. Женщины уже не было среди живых, но возникало ощущение, что она все еще пытается из последних сил то ли сделать, то ли сказать что-то важное. Женщина Лере была незнакома, но что-то смутное маячило на самом краешке памяти…– А что случилось? – Она протянула фотографии участковому, но, передумав, снова принялась их разглядывать. Что-то не давало ей покоя.– Так вы ее знаете, – сделал свои выводы представитель власти. – Значит, она к вам приезжала?– Нет, мы незнакомы.– Черт! – вырвалось у мужчины, и он характерно рубанул воздух рукой, выражая крайнюю степень неудовлетворенности ответом. – Все в поселке считали, что к вам.– Так вот почему они обозлились. Понятно… Может, она на турбазу ехала? И что же с ней все-таки случилось?– Ее нашли там, – он махнул рукой в сторону леса. – Ваш дом ближе всех стоит. Где старый дот, знаете?– Дот? – повторила Лера, сдерживая волнение. Еще бы ей не знать.Остатки знаменитой линии Маннергейма проходили неподалеку, это была своего рода местная достопримечательность. Ее излазили вдоль и поперек следопыты, да и другой народ приезжал поглазеть. Но то, что именно данный дот был не простым, а с секретом, – об этом было известно немногим. Можно сказать, единицам. Лере да еще паре человек. Интересно, знает ли что-нибудь о доте представитель власти со смешной фамилией Рядовой?Видимо, ее замешательство не ускользнуло от участкового.– Вы вспомнили что-то? – Только что это был добродушный недотепа и вдруг – на тебе, прямо хищник, почуявший добычу.– Нет, просто… подумала… Ее убили?– Ведется следствие. Турбазу проверили. А о чем вы подумали?– Эта женщина… у нее такое лицо… знакомое… похожа на кого-то… – Лера даже закрыла глаза, чтобы отрешиться от суеты. – Не помню.– Если вспомните, позвоните. Вот. – Он снова проделал манипуляции с карманом и выудил некое подобие визитки. Именно подобие, потому что отпечатана она была на простеньком принтере, да и бумага оказалась явно тоньше, чем нужно.Лера пробежала глазами текст и улыбнулась:– А вы не участковый. Здесь написано…– Я и тот и этот.– Так не бывает.– У нас все бывает.– Договорились, капитан Рядовой, позвоню.Он зыркнул на нее, но промолчал. Лера догадалась, что фамилию свою капитан недолюбливает – видимо, многие отпускали шуточки по поводу. И от нее он ожидал чего-то подобного. И заранее готовился к отпору.

 

2

Василий Петрович ушел крайне недовольный собой. Совсем не так собирался он разговаривать. Но с самого начала все пошло наперекосяк. И она явно темнит, ох явно… У него было чутье на подтексты, и обычно ему удавалось вытрясти все, что человек говорить не собирался. Но чертова девка пыталась умничать, а этого он не любил. «Но ничего, – думал капитан, – изображай кого хочешь, разберемся. Если бы не фокус с глазами… Тьфу, зараза…» Теперь ему стало стыдно за себя, а тогда… Он никак не мог сообразить, как же с ним такое приключилось. Он, взрослый, уверенный в себе мужик, сверяя личность, привычно смотрел в переносицу. Азы идентификации: от переносицы во все стороны, по глазам, носу, бровям. И вдруг – почувствовал себя едва ли не девятилетним мальчишкой. Потому что увидел глаза доктора.

Доктор Варакин жил в поселке задолго до его, Василия Петровича, рождения. И говорили про него всякое. К девяти годам он успел наслушаться небылиц про доктора и не знал, верить им или нет. «Вот если бы я сам увидел, – думал он, – то сразу бы понял…» Но и после знаменательного знакомства он так и не смог разобраться, что же за человек такой – доктор.

Капитан и не подозревал, что помнит об этом так хорошо. Все было давно…

Он много повидал, работая в милиции, был опером, хорошим опером, как говорили. Ему нравилась работа, несмотря на маленькую зарплату, бытовые неудобства и уход жены. Он пережил его тяжело, но из профессии не ушел.

Во всем, что случилось с ним потом, отчасти был виноват доктор. Василий Петрович призвал бы его к ответу, если б смог. Но пределы досягаемости ограничены даже у представителей милиции. Над другими мирами у них власти нет.

В девять лет Вася впервые близко увидел этого непонятного человека. Мать послала его за доктором, чтобы утихомирить разбушевавшегося отца. У главы семейства нрав был крутой и по трезвости, а уж в подпитии он принимался крушить все, что попадалось на пути. Трое мужиков не могли удержать его – через несколько минут борьбы валились на землю с разной степенью увечий, хотя отец и не отличался богатырским сложением. Так, обычного вида был мужичок. Но стоило ему выпить… В него вселялась какая-то сила, и сладить с ней не было никакой возможности. Говорили, это чухонское наследство, «берсерк». Мальчишку непонятное слово пугало и завораживало одновременно. Взрослые, к которым он приставал с вопросами, только отмахивались. Мать, завидев идущего навеселе мужа, старалась спрятать детей подальше от его неудержимого гнева.

Тот день, второе мая, Вася запомнил на всю жизнь. Они с мальчишками играли возле старого дота, не решаясь забраться внутрь. Войти туда приравнивалось к подвигу. Приятели рассказывали друг другу страшные истории о том, что в доте живут призраки погибших финнов и по ночам доктор общается с этими призраками, отчего внутри стоит невыразимый вой. Кто-то вроде видел это собственными глазами. Самый старший, забияка Вовка Семенов, смеялся над малолетками, говоря, что все это «фигня». И заявил, что полезет в дот с кем-нибудь проверить эти сказки. Они так и не смогли выбрать жертву, потому полезли гурьбой.

Внутри было темно и страшно. Семенов как раз посмеивался над ними, сплевывая на пол, когда они услышали « это ». Что это был за звук, никто из них так и не смог определить. Но он был жуткий, нечеловеческий, то ли стон, то ли плач, то ли вой, сопровождаемый еле слышным скрежетом. И приближался откуда-то из подземелья. Опрометью вылетели они из дота, набив себе шишек по дороге, и храбрый Семенов несся впереди всех.

Отбежав на безопасное расстояние от страшного места, они принялись доказывать друг другу, что и не испугались вовсе, а так…

Потом мальчишки вернулись к излюбленному занятию – подглядывать за доктором сквозь щель в заборе. Там, во дворе, было много чего-то такого, ужасно любопытного и непонятного. Например, ветряки. Зачем они нужны доктору, эти разных конструкций ветряки, было неясно. Говорили, для электричества. Но зачем ему свое электричество, если оно и так есть в каждом доме, – оставалось загадкой. Подглядывать за доктором тоже считалось у них делом опасным, потому что, как неоднократно слышали они, тот мог видеть даже сквозь стены. А уж забор для него – ерунда.

Доктора во дворе не было. Им быстро наскучило глядеть на вертящиеся лопасти, и они разошлись по домам. Да и день шел к вечеру.

Не успели Вася с матерью поужинать, как калитка распахнулась и во двор со страшным ревом ворвался отец. Он волок за волосы Ленку, Васину старшую сестру, и та уже не просто кричала, а прямо заходилась в вое. Мать кинулась к ним, но отец отшвырнул ее с дороги, словно пушинку, и продолжал тащить дочь к сараю, где у него хранились рыболовные снасти. Мать поднялась и побежала следом. Отец хлестал дочь, выкрикивая что-то нечленораздельное, мать отчаянно кидалась к ним, но каждый раз отлетала в сторону. Вася пытался помочь, но куда им было противостоять страшной силе «берсерка». Через некоторое время приковылял запыхавшийся и прихрамывающий одноклассник Лены. Он-то и помог хоть как-то прояснить картину случившегося.

Отец увидел, что его пятнадцатилетняя дочь сидит в обнимку с парнем, и решил отучить ее «быть шалавой». Поначалу он, правда, набросился на юнца, а уж затем принялся за девчонку.

Не зная, что делать, мать попросила Васю позвать доктора, а сама вместе с провинившимся парнем бросилась к сараю, крича на бегу:

– Поторопись, Васечка, убьет ведь девку!

Василий летел по дороге что было сил и только на половине пути сообразил, что сподручнее было бы поехать на велосипеде, но не стал возвращаться. Запыхавшийся, он никак не мог сладить с калиткой и заорал, срывая голос:

– Доктор! Доктор, скорее!.. Батя там Ленку убивает!.. У него… этот… «бисеркир» этот!.. Доктор!..

Доктор появился почти сразу. Открыл калитку и втянул мальчишку внутрь.

– Тихо! Не ори, – приказал он, и Вася мгновенно замолк. – Дыши глубоко.

– Папка… там папка…

– Я сказал, помолчи! Закрой глаза.

Вася послушно выполнял все, но внутри его разрывало от страха, что не сумеет объяснить все правильно.

– Открывай глаза.

Мальчишка повиновался и увидел перед собой лицо доктора.

– Там… – начал он, но осекся.

– Тсс. – Доктор приложил палец к Васиным губам. – Смотри в глаза.

Это были самые странные глаза, которые Вася видел когда-либо. Они вообще не походили на человеческие органы зрения. По внешнему краю радужки шла темная полоса, и она была какая-то… живая. Продвигаясь к зрачку волнами, она постепенно отвоевывала себе все большее пространство. Вася завороженно следил за процессом, и ему было жутко, как никогда в жизни. Оказалось, что до этого он и не знал, что такое страх.

Эти глаза смотрели куда-то внутрь самого Васиного существа, и он понял, что доктор все-все-все про него знает. И вдруг сообразил, что давно рассказывает, зачем прибежал, не произнося при этом ни слова. Доктор словно читает все это внутри него. Все, о чем Вася думает, доктор знает. Как – непонятно. Это, наверное, глаза такие, они могут не только видеть, но и слышать…

Мальчик не помнил, как они оказались дома. Он пришел в себя, когда увидел, как доктор что-то сказал отцу и тот мгновенно сник. Затем батя упал на землю, что-то промычал и затих. Это было так невероятно, что некоторое время все молча смотрели на обездвиженного и неопасного отца.

Все остальное помнилось смутно. Хлопоты вокруг сестры, которая была к тому времени без сознания, машина «Скорой помощи», забравшую сестру и мать, прибежавшие на крик соседи. Вася тоже рвался в больницу, но его не взяли. Перед тем как соседка увела его к себе, доктор подошел к нему и сказал:

– Молодец. Ты храбрый. – А затем, помолчав немного, добавил, глядя куда-то в сторону: – А с отцом вам недолго мучиться осталось. Скоро он перестанет буянить.

Вася порывался еще спросить, как он собирается вылечить отца, но доктор только покачал головой, мол, не спрашивай.

Не прошло и месяца, как отец поехал на рыбалку и утонул. Сестра еще лежала в больнице после операции, мать практически круглосуточно дежурила там, а Василий по-прежнему жил у соседей. Мать, узнав о несчастье, перекрестилась и вздохнула – Вася так и не понял, от огорчения или облегчения. Хоронить было некого, поскольку тело так и не нашли – бурное течение реки, видимо, отнесло его неизвестно куда. И у них началась новая жизнь.

Сестра долго болела потом, и доктор ее лечил. Смотреть на это не позволялось никому. Вася хотел потихоньку подглядеть, но мать, застукав его, строго-настрого запретила. Доктор, выходя от сестры, садился во дворе и закуривал, прикрыв глаза. Мать принималась суетиться, предлагала угощенье, и он соглашался выпить чаю. Чай мать заваривала отменный, с разными травами, доктор с удовольствием его прихлебывал да нахваливал. Мать заливалась краской от смущения и робко интересовалась, как проходит лечение.

– Не волнуйтесь понапрасну. Организм молодой, полный сил, будет она у вас как новенькая.

– Ой, спасибочки, доктор. Уж и не знаю, сумею ли отблагодарить. – Она пыталась поклониться чуть ли не до земли.

– Встаньте, пожалуйста, и не делайте так никогда, – сердился доктор.

– Ну как же… ведь если б не вы, убил бы Ленку, ирод. Царствие ему небесное, уж и умереть по-человечески не сумел. Ни могилки тебе, ни креста. Грех на нем, видать, большой. Прости, Господи, душу его горемычную…

– Благодарите Василия. Теперь он у вас глава семьи, – и доктор кивал в сторону мальчишки, который наблюдал за ними во все глаза. – Понял? Теперь ты отвечаешь за мать и сестру.

Вася чувствовал себя героем и был страшно горд. Счастье вливалось в него полноводной рекой оттого, что в этой новой жизни он занимает такое важное место и что доктор его похвалил. Он не совсем понимал, как должен отвечать за сестру и уж тем более за мать, но все равно это было приятно.

Доктор ему наконец-то объяснил, кто такие берсерки. Это были древние викинги, принимавшие перед сражением настой из мухоморов, отчего у них напрочь пропадал страх. Они рвались в бой, сметая все на своем пути и наводя ужас на все живое. В этом состоянии, которое считалось «священным безумием», они становились уже не просто воинами, а настоящими демонами войны.

– А батя… как же… откуда… он вроде эту… обычную водку пил, а никакую не «мухоморовку»? – растерялся Вася.

– В яблочко вопрос, – покивал доктор. – Тут просто и не объяснишь. Все дело в генах.

– А это чего такое?

– Наше самое главное наследство. Что мы получаем от родителей.

– Мне пока еще ничего не давали.

– Все у тебя есть! – засмеялся доктор. – Но это наследство нельзя увидеть или потрогать, потому что находится оно внутри.

– А как оно туда попадает?

– С кровью передается. Тебе – от отца с матерью, а им – от своих родителей, и так дальше до самых давних предков, о которых ты и не знаешь ничего. Но какая-то их часть живет в тебе и может проявиться самым неожиданным образом. Например, «берсерком». Понял?

– Нет.

– Ну хорошо, смотри. Ты и сестра похожи между собой?

– Как бы не так! Она же девчонка… Ничего общего!

– Но ведь волосы у вас одного цвета?

– А глаза разные! У нее мамкины, а у меня, как у отца, темные.

 

– Видишь, ты все понимаешь, оказывается. Это значит, что она будет больше походить на мать, а ты – на отца.

– И у меня тоже будет этот… «бесеркир»?

– Все зависит от тебя.

– Как это?

– Если станешь пить, как отец, – может, и будет.

– Водку? Да ну ее, она противная и жжется сильно. Вино, и то вкуснее.

– А ты, оказывается, уже разбираешься в спиртных напитках! – захохотал доктор. – Ну и поколение пошло!..

Именно тогда Василий всерьез озаботился, чтобы и близко не подпустить к себе никакого «священного безумия». Образ разъяренного бати так ярко вставал перед глазами, что больше всего на свете не хотелось стать таким, как он.

Василий Рядовой был, наверное, самым малопьющим опером не только в своем районе, но и во всем Петербурге. От пива он, конечно, никогда не отказывался, но всякие там крепкие напитки…

Быть трезвенником для мужика – дело вообще непростое, а уж в милицейской среде – просто нонсенс. Постоянные шуточки и подкалывания, прихваты на «слабо» и прочие знаки внимания удовольствия не приносили. Пришлось в свое время подумать, как перехитрить природу. Как говорил их криминалист: «Если у тебя есть проблема – исследуй ее, и ты поймешь, в чем корень». Искать причину своих ожидаемых бед Василий не собирался, поскольку она и так была прекрасно известна. Но вот как будет вести себя организм, столкнувшись с большой дозой алкоголя, – это его интересовало более чем серьезно.

Проведя тщательный опрос знакомых и вооружившись разными пособиями по «культуре пития», он вначале досконально изучил теоретический курс, а затем перешел к практике.

Закрывшись в комнате в общежитии, Василий потреблял разные напитки и внимательно следил за своей реакцией. Пил на повышение градуса, затем на понижение градуса, смешивал спиртное в невообразимых сочетаниях и количествах. Он наблюдал за собой с дотошностью ученого, ставящего научный эксперимент, результаты которого непредсказуемы.

В итоге нашел, что искал, и, удовлетворенный исследованиями, влился в ряды нормально пьющих мужиков.

Оказалось, что присутствие сахара в крепких напитках действует на его организм как снотворное. Поэтому после изрядной дозы принятого было достаточно рюмашки-другой какого-нибудь тошнотворного ликера, чтобы он заснул крепким сном. Но ликер в их ассортименте встречался нечасто, поэтому в ход шли более привычные средства – сироп, например, или сахар, растворенный в водке. Когда Василий чувствовал, что потеря контроля близка, просто принимал находящийся под рукой сладкий «коктейль».

Сбоев у него не случалось. Система была отработана до совершенства.

До чертиков он напился единственный раз, когда его разжаловали. Произошло это, если копать глубоко, из-за доктора. И хотя самого доктора давно уже не было не только в жизни опера Рядового, но и чьей-либо еще, влияние этого удивительного человека на Васину личность оказалось столь велико, что и время было над ним не властно.

В детстве Вася хотел стать военным. Для паренька из деревни – обычное дело. Но в школе с мечтой получился конфуз. Когда на уроке говорили о разных профессиях, на вопрос «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» он по своей детской наивности ответил: «Генералом». С тех самых пор кличка «генерал Рядовой» намертво приклеилась к нему. Он переживал по этому поводу до тех пор, пока доктор не сказал: «Фамилия у тебя хорошая, зря ты ее не любишь. А что дразнятся, так это ничего, характер помогает закалять. Он тебе ох как в жизни понадобится, характер. А друзья еще гордиться будут, что учились с тобой в одном классе».

Вася поверил, как всегда, безоговорочно. Эта вера помогала пережить и постоянные подшучивания в армии: «Ну что, Рядовой с большой буквы, генералом тебе не бывать», и вообще любые насмешки над фамилией. Он к тому времени уже знал, что сможет чего-то добиться в жизни, раз доктор так сказал. Доктор не ошибался.

Последний раз Вася видел его в свои пятнадцать лет. Тот сам пришел к ним домой, а они с мальчишками в это время носились по окрестностям – были каникулы. Когда Вася узнал, что доктор просил его зайти, он, не слезая с велосипеда, покатил к дому на отшибе. Добравшись, застал у ворот черную «Волгу» – она иногда приезжала за доктором, видимо, по важному делу. Двигатель уже работал, и машина вот-вот должна была тронуться с места. Вася отчаянно замахал руками, спрыгивая на ходу с велосипеда.

Доктор высунулся из-за дверцы, увидел Васю и дал знак водителю подождать.

– У меня мало времени, – сказал он, выбравшись наружу. – Поэтому не задавай никаких вопросов.

Они отошли в сторонку. Доктор выглядел очень серьезно.

– Тебе в жизни будет нелегко. Но ты сможешь со всем справиться и все выдержишь, если будешь помнить две вещи. Первое: ты должен, когда станешь старше, научиться правильно пить. Понял? Правильно пить. И второе: тебе нельзя врать. Запомни. Никогда. Ни при каких обстоятельствах не иди на поводу у чьих-то мнений. Делай, как знаешь сам. Иначе все разрушишь.

– Разрушу? – не понял Вася. – Что?

– Потом узнаешь. Потом. Все. Прощай.

Вася стоял, озадаченный этими словами, глядя вслед уносящейся машине. Он не сообразил тогда, зачем нужно было говорить в такой спешке. Но доктор не вернулся, и Вася понял, что он хотел с ним попрощаться. Если бы удалось прийти вовремя, узнал бы гораздо больше. Он всю жизнь потом жалел. О том дне, когда все прошляпил. И с тех пор больше не подходил к велосипеду, как будто тот был в чем-то виноват. Верный друг так и пылился, заброшенный в сарае среди прочего ненужного хлама.

Василий долго думал над тем, что значит всегда быть честным. Ему не раз приходилось и приврать, и прихвастнуть, чтобы произвести впечатление. Честным по-настоящему, до конца, он был только с доктором. Но как ему соврешь – он же все насквозь видит. А с другими-то зачем? Ведь это же получается во вред себе. Если всегда и всем говорить правду, горя не оберешься. Никто и никогда так не делает. Доктор, наверное, имел в виду что-то другое. Но как теперь узнаешь – спросить уже не у кого… Приходилось кумекать самому.

Этот период мучительных раздумий совпал с началом взросления. Все считали, что у него, подростка, кардинально поменялся характер по причине возмужания, но на самом деле Вася боялся что-либо говорить, предварительно не проверив, соответствуют ли его слова тому, что он на самом деле думает. Отмалчивался до последнего и, даже припертый к стенке, никогда и ничего не говорил напрямую. Кружил вокруг ответа, боясь приблизиться к нему настолько, чтобы между ним самим и этим ответом не осталось ни малейшего зазора, щели, в которую можно ускользнуть.

В итоге это создало ему многочисленные жизненные проблемы. Его причислили к породе молчунов, которые «себе на уме», а таких любят редко, скорее остерегаются. Одноклассники отдалились от него, в армии, после того как не поступил в военное училище, ему тоже пришлось нелегко. Василий уже подумывал, что не так понял совет доктора, но тут наконец-то повезло.

Перед самым дембелем вызвали его к начальству и предложили пойти в школу милиции. Он по своей привычке не ответил ни да, ни нет, а ушел в раздумья. Через некоторое время сообразил, что в милиции тоже служба и звания, и впервые за долгое время сказал твердое «да». Это полностью совпадало с тем, чего он хотел.

На работе отрицательные качества стали превращаться в плюсы. Умение долго молчать и ходить кругами около нужной темы оказалось ценным преимуществом опера Рядового. Его уважали коллеги и ценило начальство. Стали подходить и чины. В общем и целом, не считая разных частностей, он был доволен судьбой.

Ничем не примечательное дело о драке с поножовщиной между подростками положило конец его карьере. Там не было никаких неясностей, всех задержали по горячим следам и допросили. Растерянные подростки давали сбивчивые показания, но в целом картина была ясна.

Путаница началась после того, как пострадавший от ножевого ранения парень умер в больнице. Все основные свидетели дружно отказались от своих показаний и принялись переводить стрелки на мальчишку, который появился на месте позже всех. С этим Василий Петрович уж как-нибудь разобрался бы, но начальство, раньше не проявлявшее особого интереса к делу, стало вдруг оказывать на него давление, всячески намекая, какой вариант расследования предпочтительнее.

Тут уж его внутренний голос не просто заговорил, а прямо-таки заорал, причем сплошь в нецензурных выражениях. И Василий уперся. Вначале пытался доказать что-то законно, а потом, когда дело зашло в тупик, попер против всех. Выиграть ему конечно же не удалось. Он ругался на совещаниях, спорил с начальством, угрожал свидетелям, чтобы отстоять невиновного.

Парнишку, как ни странно, он все-таки отстоял, а вот себя не смог.

Из органов его выгнали по первому же формальному поводу. Внутренне готовый к подобному, Василий тем не менее ушел в запой на третий же день вынужденного безделья… После того как его комната превратилась в руины и он двинулся «бороться с нечистью» дальше, испуганные соседи вызвали милицию. Приехавший на «скорой» врач констатировал белую горячку. Медбригада с помощью добровольцев несколько часов героически пыталась отправить его в больницу. Больше всего это напоминало попытку изловить и обезвредить взбесившееся животное какой-нибудь особо злобной породы. В итоге его взяли хитростью, в очередной раз наглядно доказав превосходство человеческого разума над миром дикой природы.

Очнулся Василий в больнице под капельницей. Рядом сидела выплакавшая все глаза мать. После долгой реабилитации, мстительно навязанной ему бывшим начальством, он вернулся в родной поселок и принялся лечиться рыбалкой. Каждый день он отправлялся на лодке не столько ловить рыбу, сколько побыть в одиночестве на природе. Неизвестно какой по счету тихий закат принес умиротворение его душе.

Через некоторое время стараниями бывших коллег Василий смог вернуться в милицию, правда, лишь в качестве участкового инспектора. Но, учитывая сомнения врачей в его полном излечении (врач, доставивший его в больницу, так и не смог простить те восемь швов, которыми залатали его голову), это было просто очередным подарком судьбы.

Работать участковым в поселке оказалось делом нехитрым. По сравнению с оперскими буднями, по которым Василий Петрович отчаянно скучал иногда, это было похоже на курорт. Происшествий в поселке практически не наблюдалось, не считая хронической кражи велосипедов – основного средства передвижения деревенских жителей. Еще на турбазе, особенно в сезон, случалось ему утихомиривать не в меру загулявших граждан, но это так, детский сад, да и только. Лучшим в местной работе была возможность разъезжать вместе с рыбнадзором и гонять браконьеров.

Охота на несанкционированных любителей половить рыбку, особенно в промышленных масштабах, велась в Ярви серьезная. Их шугали и раньше, но года три назад за это дело взялись по-настоящему.

Случилось это после того, как турбаза перешла в частные руки. Построенная еще в советские времена и давно пережившая период расцвета, турбаза «Ручьи» разделила участь всего народного хозяйства СССР. То, что не смогли растащить оставшиеся без работы поселковые жители, постепенно разрушалось и порастало травой. В доперестроечные времена практически все население Ярви работало на турбазе. Поселок, можно сказать, состоял при турбазе «Ручьи». С потерей заработка народ стал разбегаться кто куда.

И лишь недавно эта плачевная ситуация стала меняться в лучшую сторону. Один из бывших ярвинцев, у которого хорошо шли в городе дела, тот самый Вовка Семенов, долго и упорно пытался купить турбазу. После затянувшегося на несколько лет переговорного процесса ему наконец-то удалось надавить на нужные рычаги и прибрать территорию и все, что на ней осталось, в частное владение.

Поначалу поселковые злобно косились на развернувшееся строительство, но после того как переименованная в «Семеновские ручьи» (по фамилии владельца) обновленная турбаза заработала на полную катушку, местные жители смогли оценить по достоинству все преимущества русского капитализма.

У них вновь появилась работа, да и платили хорошо. Поселок из разряда вымирающих потихоньку превращался в благоустроенное место. А поскольку люди ездили на турбазу не столько отдохнуть на природе, сколько на хорошую рыбалку, то следить за тем, чтобы рыбных ресурсов в местных водоемах было достаточно, стали очень строго. Местный рыбнадзор со временем прославился на всю округу, и встречи с ним боялись пуще бандитов. Василию Петровичу погони за незадачливыми браконьерами в какой-то мере напоминали о геройских буднях уголовного розыска и позволяли немного взбодриться.

Он так прикипел к своему участку, что, когда его вновь позвали на оперскую работу в район, вместе с первоначальной радостью пришло удивление. Жаль было уходить от самодостаточности в прежнюю жизнь с постоянным присутствием начальства и бесконечной нервотрепкой. Уговоры знакомых из РУВД, которым хронически не хватало грамотных сотрудников, были приятны, но мало действовали на него. Он дал согласие, лишь когда сам понял, что хочет вернуться.

На его место никак не могли найти достойную замену, чему капитан был даже рад. Он оставался участковым еще больше месяца, а потом стал работать на два фронта, поскольку новый человек продержался на месте не больше недели. Василий Петрович и сейчас присматривал за осиротевшим участком, отчасти по просьбе начальства, отчасти потому, что считал его своим. Все равно местные жители приходили по привычке к нему, если что-то случалось. Вот и работник турбазы, который наткнулся на труп женщины, первым делом принялся звонить Петровичу.

Капитан Рядовой ехал на своей «Ниве» в район. Следователь хотел, чтобы Василий Петрович как следует отработал местный контингент. Поскольку первоначальная версия была построена именно на причастности кого-то из ярвинских к убийству. Пока зацепиться особо было не за что, кроме разговора с Валерией Белозеровой. По дороге он пытался сложить имеющиеся факты и определить, какое отношение к делу может иметь эта самая внезапно объявившаяся внучка доктора. А что она как-то причастна, капитан не сомневался. Чего-то недоговаривала, слишком долго рассматривала фотографии и вообще вела себя, словно… Черт с ней, с внучкой, никуда она не денется. Предположение, что она может оказаться убийцей, было ему неприятно. Все-таки внучка доктора. Хотя, действительно ли она приходится доктору родственницей, не мешало бы проверить. Мало ли что можно сказать. Глаза, правда, как у доктора. Этого не подделаешь. Такие глаза повесомее любых документов. Как говорил доктор, наше главное наследство. «Интересно, а вдруг она тоже… по этой части? – подумалось вдруг. – Тогда как?.. Ну уж нет. Всякую чушь и бред – в сторону. Вернемся к фактам».Женщина умерла от удара тяжелым тупым предметом по затылку. Камнем, вероятно, сказал криминалист. Но это Василий Петрович и без него сообразил. Если бы эксперты определили, куда мог подеваться тот камень, пользы было бы гораздо больше. Его что, унесли с собой? Здоровенный булыжник? Каменюк разных форм и размеров вокруг валялось предостаточно, но ни на одном не было обнаружено следов крови или волос. Первоначальное предположение, что женщина упала и ударилась головой о валун, было отброшено сразу, как только криминалисты выяснили, что глыба, на которой она лежит, не имеет никакого отношения к ее смерти. Она умерла или, скорее всего, ее убили где-то в другом месте, а затем почему-то перенесли и уложили головой на камень. Наверное, ее тащили к доту – видимо, хотели сбросить внутрь. Там уж точно она пролежала бы очень долго, прежде чем ее смогли бы обнаружить. Но что-то помешало осуществить эту затею. Спугнули, что ли? Или нервы у преступника ни к черту? А может быть, просто сил не хватило?В общем, предположений можно было настроить предостаточно. Но пока оставались невыясненными два самых главных вопроса: кто такая убитая и что она делала в поселке. Никто ее не видел, никому она не была знакома. За каким чертом немолодая женщина потащилась в лес? Грибы-ягоды еще не наросли. Приехала, чтобы просто погулять на свежем воздухе? Ерунда какая-то выходит. Ведь не на свидание же собралась, возраст вроде не тот, хотя сейчас женщины под шестьдесят вовсе не считают себя старухами. На турбазе тоже никто ее не ждал и не видел. Да и что ей там делать? Рыбу ловить? Или мужа загулявшего разыскивала? Но вроде бы всех, кто находился на турбазе, проверили. Вопросов уже прибавилось, а вот ответов явно не хватало. Василий Петрович почувствовал давно забытый азарт следопыта.Приехав в РУВД, он сразу же отправился к следователю, чтобы разузнать, не установили ли личность погибшей. Результаты вскрытия показали, что умерла потерпевшая не в субботу, как предполагали, а на день раньше. В пятницу между девятью и одиннадцатью часами вечера. Кроме того, выяснилось, что лет тридцать назад у нее была серьезная травма головы и ей делали трепанацию черепа. Это уже было кое-что. Можно поискать в питерских больницах. Все-таки похожа она на городскую.Во время разговора со следователем у Василия Петровича мелькнула мысль проверить таксопарки. Если женщина приехала не на маршрутке, остаются три варианта: либо на частнике, либо на такси, либо ее привез убийца. Или убийцы. Могла, конечно, электричкой добраться до ближайшей станции и уж там поймать машину, но это казалось маловероятным. Автобус, который ходит два раза в день? Если женщина около шестидесяти может позволить себе хорошую, качественную одежду, то уж дожидаться загородного автобуса, а потом трястись на нем со всеми остановками она едва ли станет. Значит, такси.В четвертом по счету таксопарке нужный вызов значился. Василий Петрович помчался в город искать таксиста. Пришлось задержаться там до следующего дня, чтобы выяснить все, что его интересовало. Новая информация полностью оправдала подозрения. Эта чертова докторская внучка влипла по полной программе.Он гнал свою старенькую «Ниву» обратно в Ярви, выжимая из нее последние силы, и ласково уговаривал потерпеть, не сломаться сейчас, уж потом он подлатает свою красавицу по всем правилам у знакомых спецов. Машина кряхтела, громыхала, но исправно ехала вперед.Теперь он не позволит себе расслабиться. Девица выложит все, что ей известно. Он прикидывал, как бы половчее выстроить разговор, хотя не был до конца уверен, что глазастая внучка еще не сбежала куда-нибудь. Ну, ничего, далеко не уйдет. Теперь он много знает, не все, конечно, но достаточно. Так что найти ее будет не так уж и сложно. Не матерая преступница, в конце концов.Василий Петрович свернул с трассы в сторону поселка, вовремя заметив указатель. Фу, чуть не проскочил, облегченно вздохнул он, надо бы разобраться с этим, а то указатель почти не видно. И нечего думать о делах за рулем. Сел в машину – смотри на дорогу, а не занимайся черт знает чем. Подъезжая к поселку, он сбросил скорость, и «Нива» благодарно заурчала в ответ.Дом доктора был уже совсем недалеко, когда драндулет заглох. Василий Петрович хотел было разразиться гневной тирадой, но рассудил, что это будет несправедливо. «Нива» все-таки довезла его, пусть не до самого конца, но теперь и пешком дойти можно. А ведь могла сломаться где-нибудь на трассе. Нет, все-таки машина заслужила, чтобы показать ее хорошему мастеру. Он аккуратно закрыл дверцу и пошел пешком.Остановившись неподалеку от дома и закурив, решил для разгона оглядеться. Вкуса у сигареты не было никакого, но это помогало сосредоточиться.Белозерова копалась возле дома, что-то сажала, вроде бы цветы. Капитан вспомнил, какие здесь раньше росли лилии, много, самых невероятных расцветок и форм. Весь поселок ходил посмотреть, а если получится, то и взять на развод. Когда же это было – лет сто тому назад?..«Интересно, – подумал Василий Петрович, – если доктор знал все, что должно было случиться, может, и эту ситуацию он тоже предвидел?» И вспомнил пигалицу, которая бегала, еле поспевая за доктором; кто-то даже ему вроде бы сказал, как ее зовут. Какое-то имя было… Значит, Валерия Белозерова и есть та самая пигалица. Точно, доктор же сам представил ее. «Моя внучка. Лера. В меня пошла», – с гордостью показал он худенькую девчушку лет четырех. А Вася тогда даже позавидовал девчонке – повезло ей с дедом, счастливая.Теперь судьба этой счастливой внучки в его, Васиных, руках.Следующая мысль, которая посетила его голову, была идиотской. Ему сразу же захотелось отделаться от нее. Но… она уходить не пожелала.«Может быть, доктор специально подстроил все так, чтобы я оказался здесь, в Ярви, в это время?..»Бред. Самый настоящий бред.И что же он должен делать? Помочь ей? А если она виновна? Как же насчет того, чтобы всегда оставаться честным? Попробуй тут разберись – голову сломаешь… Эх, думай – не думай, а делать что-то надо. Хватит курить, начнем разговаривать по-другому.

 

3

Лера второй день трудилась, восстанавливая цветник. Сорняки были побеждены еще в воскресенье, и теперь она пыталась обнаружить хоть какие-то остатки прежней роскоши. Раньше здесь, у дома, цвели лилии. Они разрастались с такой бешеной скоростью, что бабушка едва успевала их рассаживать. Лера помнила, что ей, маленькой, лилии казались настоящим лесом. Растения парили где-то в облаках, за несколько месяцев вырастая намного выше, чем она сама, пятилетняя. Пытаясь понюхать приглянувшийся цветок, она вынуждена была подниматься на цыпочки, чтобы дотянуться, и все равно лилии были выше. Они, такие красивые и гордые, сияли где-то на недоступных ей вершинах. И любовь к лилиям сохранилась у нее до сих пор. Она выделяла их среди всего цветочного царства как нечто особенное.

Обнаружив, что вместе с сорняками можно повыдергать и цветы, Лера решила, что необходимо найти способ опознавать их. В доме не было никаких руководств по выращиванию цветов, и она полезла в Интернет, благо там любой информации навалом. Покопавшись какое-то время, она нашла все, что было необходимо, и даже более того. Ей удалось пообщаться с энтузиастами-любителями и договориться о покупке новых луковиц. То, что со временем должно было превратиться в клумбу, пока представляло собой жалкое зрелище. Редкие тощие росточки посреди голой земли совсем не походили на великолепные экземпляры, представленные в Интернете. Но начало было положено.

Женщина, которую Лера увидела на фотографии, никак не шла из головы. Что-то в умоляющем лице погибшей не давало ей покоя. Лера пыталась представить себе, как бы могла выглядеть эта женщина при жизни. Она мысленно хотела увидеть ее смеющейся или улыбающейся, но не получалось. Женщина по-прежнему смотрела на Леру с немым укором, словно ждала чего-то… «А лилии подошли бы ей», – подумала Лера. Представить женщину с букетом этих цветов почему-то было легко. Они казались родственниками: женщина с фотографии и сильные, гордые, но такие печальные цветы.

И еще ее тревожил Собакевич. Он не показывался вторые сутки, а это так на него непохоже. Лера беспокоилась, не случилось ли чего.

Собакевичем она называла пса неизвестной породы, однажды заскочившего к ней на участок. Он появился в самом начале зимы, когда она отправилась наколоть дров для камина. Дровами раньше занимался муж, а она лишь смотрела, как ловко у него получается. Глядя на него, думалось, что это нехитрое дело. Оказалось, нет. Топор постоянно норовил выпрыгнуть куда-то в сторону, а дрова не желали колоться. Крупные поленья разделить на части у нее не хватало сил, а небольшие пытались ускакать, словно Федорина посуда из детского стихотворения.

Лера осваивала азы нелегкого топорного дела и всячески ругалась, пытаясь ухватить нужное движение. В какой-то момент она почувствовала, что на нее кто-то смотрит, а обернувшись, увидела собаку. Псина была симпатичная, только очень уж худая. Причудливая смесь разных пород, какой обычно отличаются дворняги, в данном экземпляре выглядела на редкость гармонично. Длинная, как у колли, морда и выражение полнейшего добродушия могли покорить любого. Грязная густая шерсть неопределенного цвета была немного примята в том месте, где обычно находится ошейник.

«Значит, не бродячая, – подумала Лера. – Чего ж так исхудала?»

– Что, не кормит тебя хозяин? – обратилась она к животному.

– Гав! – словно поняв, о чем речь, ответила собака.

– Пойдем посмотрим, что у нас есть.

По дороге к дому собака держалась рядом, стараясь не отставать. Она поглядывала на Леру, и в ее глазах читалось недоверие. Видно, не привыкла, что незнакомый человек может ее покормить. Здесь так не принято. Лера вспомнила, что знакомая, предупреждавшая о трудностях деревенской жизни, с возмущением рассказывала, как относятся к собакам в селах.

Первым делом, говорила приятельница, там считают, что от собаки должна быть польза. Чем злее тварь у тебя живет, тем лучше. Такую кормить будут. А если не бросается на всех подряд и не облаивает приходящих, зачем ее держать? Толку никакого. Выгнать, конечно, не выгонят, но кормить будут так, чтобы поскорее сдохла. В деревне ко всему подход рациональный. Едок должен оправдывать свое содержание, иначе будет убыток.

Когда Лера открыла дверь, приглашая собаку внутрь, та просто оторопела – замотала головой и попятилась. Лера поняла, что в дом псину, видимо, никогда не пускали. Но ей почему-то не хотелось кормить ее здесь, прямо на снегу. Приложив массу усилий, она все-таки затащила собаку на веранду и вынесла еды. Почти полукилограммовый кусок колбасы кончился мгновенно, за ним пошли в ход пачка печенья, хлеб и сыр.

– По-моему, тебе хватит. Как бы плохо не стало, – сказала задумчиво Лера. Она не знала, какое количество пищи можно считать нормой для животных.

Собака была явно с ней не согласна. Всем своим видом она показывала, что может съесть еще сколько угодно разной еды.

– Нет, – заявила Лера твердо. – Придешь завтра, и я тебя еще покормлю. А на сегодня достаточно.

– Гав, – смирившись, ответила собака. (Завтра так завтра.)

С тех пор она стала приходить. Постепенно, привыкнув, даже забегала в дом и грелась у камина. Лера умудрилась однажды помыть ее и обнаружила, что шерсть у дворняги не просто светлая, а замечательно белая, глаза же оказались разного цвета: один темный, а другой светлый, почти голубой.

– Где-то в роду у тебя затесались лайки. Или хаски. По-моему, это у них глаза голубые, – говорила Лера, поглаживая собаку по загривку.

Нрав у зверушки был замечательный – веселый и дружелюбный. Она готова была поделиться своей радостью со всеми, у кого возникала в этом необходимость. Лера, не зная ее клички, поначалу пыталась называть известные ей собачьи имена, которыми обычно называют животных в деревнях: Жучка, Шарик, Белка, Зайка, Тузик. Но та ни на одно из них не отреагировала. Тогда она стала просто Собакой. Когда во время помывки определился пол животного, Собаку переименовали в Собакевича. Он не возражал.

Лера привыкла к его визитам и всегда старалась, возвращаясь из города, привезти для Собакевича вкусненького или игрушку. У нее уже хранилась целая коллекция мячиков, палок, костей и прочих собачьих развлекушек.

Она даже как-то хотела выяснить, кто хозяева пса, и попросить разрешения забрать его себе, раз уж он и так бегает по всему поселку без присмотра. Но ей часто приходилось уезжать в Питер на несколько дней, к тому же она не представляла, как быть с Собакевичем, если соберется уехать совсем. Взять с собой? Он, привыкший бегать где хочет, вряд ли придет в восторг от городской жизни. И она решила оставить все как есть. Пусть у нее будет приходящий пес.

На этот раз Собакевич не появился. Обычно он всегда приходил в день ее приезда, точно зная, что получит что-нибудь особенно лакомое. Может, хозяева привязали? Или носится где-нибудь в лесу, гоняя белок? Или просто загулял?

Лера услышала, что у калитки кто-то возится, и отправилась посмотреть, не объявился ли блудный пес. Но там стоял капитан Рядовой. Выглядел он хмуро.

– Добрый день, – поздоровалась Лера. – Вы снова ко мне?

– К вам, к вам, к кому же еще? – Голос капитана тоже не отличался приветливостью.

– А вы сегодня как тот или этот? – не удержалась от вопроса Лера.

– Смотрите сами, – капитан показал ей удостоверение.

Лера хотела спросить у него насчет собаки, но не решилась. «Какой-то он смурной, – подумала она, – работы, наверно, много было, не выспался».

– Чаю или кофе сварить? Вы кажетесь уставшим.

– Не надо. А вы все огородничаете?

– Что? – удивилась Лера незнакомому слову. – Как вы сказали – «огородничаю»?.. Это от слова «огород». А я «цветочничаю», наверно. Пытаюсь раскопать остатки клумбы.

– Я помню. Здесь росли лилии.

– А вы часто здесь раньше бывали?

– Несколько раз. А камни вам попадались?

– Какие камни? – изумилась Лера.

– Обыкновенные. Земля здесь больно каменистая. Начнешь копать – так и гляди в оба, чтоб лопату не сломать. – Василий Петрович исподтишка посматривал на Леру и не наблюдал у нее никаких признаков волнения. «Уж больно она безмятежная, – думал он. – Или играет хорошо, или слишком уверена в себе».

– Ах, вот вы про что. Да, несколько штук было. А я все никак поначалу не могла понять, почему это лопата дальше не идет.

– Куда вы их дели?

– Что?

– Камни те, что попались.

– У сарая лежат.

– Можно посмотреть?

– Пойдемте, покажу. А вам они зачем?

– Для сада камней.

– Что? – вновь изумилась Лера. Ну и капитан… – Сад камней? Это где ж такой находится?

– На турбазе будет.

– Ее что, японцы собираются посетить?

– Вроде того.

Василий Петрович внимательнейшим образом рассмотрел каждый булыжник, а затем аккуратно сложил все назад.

– Не подходят мои камни для сада? – поинтересовалась Лера.

– Нет, – констатировал капитан, – другого размера нужны.

– Может, все-таки напоить вас кофе? А то больно на вас смотреть.

– Нечего меня жалеть, себя бы лучше поберегли, – хмуро буркнул капитан.

– Не хотите – не надо, – обиделась Лера. Как с ним себя вести, непонятно. Хотела по-человечески, а он прямо волком смотрит…

– Вы не вспомнили ничего? Про ту женщину?

– Не получается. Показалось что-то.

– Ладно, пойдемте, варите ваш кофе.

Но кофе он так и не попробовал. Взял чашку, долго держал ее в руках, понюхал и отставил.

– Не нравится? – спросила Лера.

– Я привык к другому.

– Растворимого у меня нет. Может, чаю?

– Нет. Лучше посмотрите еще раз фотографии, глядишь, чего и вспомнится.

– Не надо, – попыталась возразить Лера, но капитан уже протягивал ей пачку.

Она с неохотой взглянула. Это были другие фотографии. На них женщина была снята в разных ракурсах. Лера перебирала их в руках, но когда дошла до снимка, на котором видна была рана, положила всю пачку на стол.

– Не могу смотреть. Вряд ли это поможет. Я ее не знаю.

– Вы уверены?

– Конечно.

– А Лидия Сергеевна Смирнова вам не знакома?

– Нет. А кто это?

– Она, – капитан кивнул на стопку фотографий.

– Но я же сказала, что не помню ее.

– Значит, не знаете?

– Ну чего вы от меня хотите? – разозлилась Лера. Нет, все-таки с этими представителями власти нельзя по-человечески. – Я что, неясно выражаюсь? Или у меня дикция плохая? Или у вас что-то со слухом?

– Со слухом все в порядке. А хочу я, чтобы вы объяснили мне, по какой причине совершенно незнакомая, как вы утверждаете, женщина оставила вам свою квартиру?

– Что? – оторопела Лера. – Вы шутите?

– Если бы.

– Но этого просто не может быть! Здесь какая-то ошибка. Как она могла оставить мне квартиру?

– По дарственной. Так что вам даже полгода ждать не придется. Можете хоть завтра вступать во владение.

– Ерунда какая-то! А вы уверены, что… Какая квартира? Зачем?..

– Хорошая квартира, между прочим. В историческом центре Петербурга.

– Тут что-то не так! Вы уверены, что она оставила ее именно мне?

– Вы ведь Белозерова Валерия Павловна, проживаете по адресу: поселок Ярви, улица Сосновая, дом двадцать два?

– Я, – растерянно произнесла Лера. – Ничего не понимаю. Как ее зовут, вы сказали?

– Звали. Смирнова Лидия Сергеевна, сорок девятого года рождения, русская, не замужем, детей нет. Инвалид второй группы. Занималась гаданием.

– Чем?

– Гадалка была. Или, как сейчас их называют, экстрасенс. Вам это ни о чем не говорит?

– Может быть… Нет…

– Продолжайте.

– Может, она приходила к нам в издательство?

– Может, и приходила, я же не знаю. Вспоминайте.

– Не помню я такой.

– Интересно получается. Жила себе гадалка, не тужила. А тут – раз! – написала дарственную на квартиру, и нет ее. Ведь и месяца не прошло, как она отдарила вам жилье. Могли бы и подольше подождать.

– Я ничего не понимаю! Что происходит?

– Вы вспоминайте, вспоминайте. Мы все проверим. А вдруг выяснится, что вы ей книжку обещали издать, а она вам квартиру за это?

– С ума сошли?.. Тогда уж не мне, а директору, я всего лишь редактор. Ничего не решаю.

– А стрелки переводить не надо. Нехорошо. Проверим и директора. Как зовут?

– Потапов Евгений Александрович.

– Издательство как называется?

– «Орфей».

Капитан что-то черканул в блокноте. Глядя на то, как он выводит каракули, Лера лихорадочно соображала, откуда же могла взяться эта гадалка со своей квартирой. Такое в издательстве не практиковалось. Да и вообще, это предположение больше смахивало на бред или на… Она так и не успела додумать, на что еще, – капитан снова ее огорошил:

– Расскажите подробно, что вы делали в пятницу.

– На работе была.

– Я понял. Давайте с утра. Когда пришли, что делали и так далее по порядку. Кстати, где вы живете в городе?

– В квартире.

– Так у вас уже есть жилплощадь?

– Это квартира мужа.

– Где находится?

– В Автово.

– По-нят-но. Захотелось, значит, поближе к Пушкину переехать?

– К какому Пушкину?

– К Александру Сергеевичу, конечно. Любите Пушкина?

– Прекратите, господин… капитан.

– Это у вас господа, а у нас пока еще граждане.

– Хорошо, гражданин капитан. Не надо. Пожалуйста. Почему вы мне не верите?

– Давайте про пятницу, – проигнорировал Василий Петрович Лерин вопрос-мольбу. – Вспоминайте, где были, что делали.

– А, это вы про алиби?

– Вы не вопросы задавайте, а отвечайте на них. Алиби не алиби – там разберемся.

– Сейчас, вспомню только… Приехала в четверг. Была в конторе, смотрела… новые варианты оформления…

– Где расположено издательство?

– На Фонтанке. Недалеко от цирка Чинизелли.

– Народу сколько работает?

– Четыре человека. Бухгалтер, дизайнер, он же верстальщик, секретарь и я.

– А директор?

– Ну, и директор.

– Значит, пять.

– Это всего. Только начальник – он ведь не работник, а хозяин. Так что – четыре.

– И вы справляетесь?

– Более-менее. Всегда можно привлечь нужного человека со стороны. По договору.

– Часто такое практикуется?

– Несколько раз в год. Обычно это нужно, когда тема какая-нибудь специфическая у книги.

– А что вы издаете? Стихи?

– Почему стихи?

– Ну, Орфей вроде поэт какой-то был?

– Не совсем. «Орфей» означает «исцеляющий светом». Он считается одним из великих посвященных. Орфей, или арфа, как называем мы музыкальный инструмент…

– Не надо мне тут лекций, – скривился капитан. – Про что книги? По музыке, что ли?

– В основном мы издаем эзотерическую литературу.

– Какую-какую?

– Про всякую мистику, гадания, нетрадиционные методы лечения и тому подобное.

– Угу. Значит, гадание – по вашей части?

– По нашей, – понуро согласилась Лера.

– И Лидия Смирнова, говорите, к вам не обращалась?

– Если и обращалась, то без меня. Я про нее не слышала. И книг под таким именем у нас не выходило. Если только она не печаталась под каким-нибудь псевдонимом. Но все равно я должна была ее видеть. Подготовка книги – процесс длительный.

Василий Петрович опять стал что-то писать. Лера задумалась. Во всей этой истории было нечто неправильное. Она не могла найти хоть какое-нибудь объяснение произошедшему, словно действие разворачивалось не в жизни, а в пьесе абсурда. Эта квартира, зачем она ей? Не нужна ей никакая квартира, ей и здесь хорошо. Вот если бы она, Лера, захотела подарить кому-то свой дом, то познакомилась бы с этим человеком. А так – непонятно все, необъяснимо…

– Вы про пятницу вспомнили? – вернул ее из раздумий участковый.

– А, да. Мне позвонил Потапыч…

– Кто?

– Евгений Александрович, директор.

– Куда он звонил?

– На мобильник. Я еще спала. Поэтому не скажу точно, во сколько это было. Где-то около одиннадцати.

– Долго же вы спите!

– Накануне мы работали допоздна.

– Дальше?

– Потапыч сказал, что у нас брак и нужно срочно исправлять что-то в макете. Дело в том, что книгу вела не я, а как раз приглашенный человек. Она про тайные немецкие общества, я этой темой не владею, вот и взяли специалиста. В пятницу надо было отдавать книгу в печать, директор просматривал макет и обнаружил множество ошибок в иностранных словах и вообще… Попросил срочно разыскать Валентина Ивановича.

– А это кто такой?

– Историк, германист. Он занимался книгой. Его не было в городе, куда-то уехал, пришлось выкручиваться самим. Мы долго сидели в издательстве, выискивали неточности, потом подъехал верстальщик и внес нужные исправления. Затем нужно было вывести новые пленки. Я поехала в «Классику»…

– Куда?

– Это контора такая, они выводят пленки.

– И где это находится?

– В начале Невского. Там, где кассы Аэрофлота, только на пятом этаже. Я сделала срочный заказ и ждала.

– Во сколько это было?

– Часа в четыре, наверное, или в пять пришла и часа два еще сидела.

– Они как работают?

– Круглосуточно. И без выходных.

– Понятно. И вы все время находились в этой «Классике»?

– Да… Хотя нет, выходила кофейку попить. Там недалеко кофейня есть.

– В котором часу выходили?

– Да не смотрю я поминутно на часы! Я их вообще не ношу!

– Как же время узнаете?

– По мобильнику. А там, кстати, в конторе этой, при входе охранник сидит, он записывает в журнал, кто пришел, зачем и когда. Так что можно будет все проверить.

– Обязательно. Дальше что делали?

– Позвонила Евгению Александровичу, сказала, что все готово, он приехал и забрал пленки.

– Где вы с ним встречались? В этой самой «Классике»?

– Я ждала его в кофейне.

– Значит, вы заходили туда дважды за короткое время? Вас могут там помнить?

– Откуда я знаю?

– Вы одна сидели за столом или подсаживались к кому-нибудь?

– Не помню, по-моему, одна. У меня же тубус был с пленками, он громоздкий, да и беречь его надо было как зеницу ока. Я больше в окно смотрела, ждала Потапыча.

– Потом?

– Отдала тубус, он поехал в типографию, а я в Автово.

– Домой, значит?

– Да.

– А муж где был?

– В командировке.

– Никто к вам не приезжал? Соседи не заходили?

– Нет.

– Может, видели кого-нибудь, когда поднимались в квартиру?

– Никого не заметила. – Лера задумалась. – А… вспомнила. Мне Потапыч звонил из типографии сказать, что все хорошо.

– Во сколько?

– Часов в десять.

– А типографии, что, тоже круглосуточно работают?

– Некоторые да. У них есть ночные смены.

– А этот ваш директор звонил на городской телефон?

– На мобильный.

– Значит, вы в это время могли быть где угодно.

– Теоретически – да. Но я была в квартире.

– И никто не может этого подтвердить?

– Ну откуда я могла знать, что мне придется доказывать свое пребывание где бы то ни было? Вы же наверняка знаете, что об алиби обычно заботятся преступники.

– Не судите по книгам. В жизни все иначе. – Капитан выдержал паузу и сделал новое сенсационное заявление: – А вас, между прочим, видели в доме убитой в пятницу.

– В каком еще доме?

– В том самом, где расположена квартира.

– Я понятия не имею, где она расположена. И кто это мог там меня видеть? Меня что, весь дом уже знает?

– Соседка видела женщину около двери гражданки Смирновой и очень хорошо ее разглядела. По описанию – вылитая вы.

– Она ошибается. Это была не я. В тех домах, где я была в пятницу, нет никаких квартир, одни офисы. За исключением дома в Автово. Но ведь квартира эта злосчастная где-то в другом месте находится, если вы говорите про исторический центр?

– Как раз недалеко от Невского. И по вашим же утверждениям, вы были примерно в тех местах в то время. Так что могли и заглянуть.

– Никуда я не заглядывала. Во сколько меня там видели?

– В шестом часу.

– Это вообще ни в какие рамки не укладывается!

– Как раз очень хорошо укладывается! Так что давайте проедем в отделение, а затем проведем очную ставку. Видели, небось, как это делается? Це подставные, це понятые, – процитировал капитан известную фразу из фильма «Место встречи изменить нельзя».

– Вы хотите меня арестовать?

– Видно, невнимательно смотрели. Чтобы арестовать, нужно…

– Да, ордер, по-моему, если я правильно помню. А он у вас есть?

– Собирайтесь, потом все узнаете. Познакомитесь с работой милиции вживую, так сказать. Это поинтереснее книжек будет.

– Но вы не имеете права! – возмутилась Лера.

– Я могу задержать вас. До выяснения обстоятельств. На трое суток. Показать, где это написано?

– Поверю на слово. А что брать с собой? Сухарей не насушила.

– Набор для маникюра.

– Вы шутите так? Я переоденусь, можно? А душ нельзя принять? Я же после садовых работ.

– Хорошо, только я осмотрю ванную. Вдруг там окно, и вы сбежите куда подальше.

– Осматривайте.

Лера провела капитана в ванную комнату. Он убедился, что никакого окна там нет, внимательно осмотрел стены и даже простучал кафельную плитку по периметру. Кафель был старый, весь в желтоватых разводах, но держался крепко. Капитану, видимо, состояние ванной опасений не внушило, и он разрешил Лере остаться там в одиночестве.

– Только я буду около двери. Так что и не думайте сбежать.

– Куда я денусь!

Капитан стоял, слушая, как шумит вода. «Долго что-то моется, – думал он. – Но кто их разберет, женщин, может, это для них обычное дело». Минут через двадцать его обуяло беспокойство. Он забарабанил в дверь и, не дождавшись ответа, стал кричать:

– Валерия Павловна! Давайте скорее. Выходите, не то я дверь сломаю.

В ответ не раздалось ни звука, только струи по-прежнему барабанили по ванной.

Через несколько минут безответных криков он начал вышибать дверь. Она, зараза, оказалась крепкой. «На совесть делали, не то что сейчас», – подумал капитан. Раза с двадцатого дверь все-таки поддалась.

В ванной никого не было. Капитан недоверчиво оглядел каждый ее уголок, проверил даже сливное отверстие и заглянул за трубы. Везде было пусто.

– Ведьма! – сказал он в сердцах. Дальше уже пошел набор из непечатных слов. – Точно ведьма. Куда она могла деться?..

 

4

Федор Андреев отложил в сторону телефон. В который раз он набирал номера, какие мог припомнить, но бесполезно. «Куда же она запропастилась?» – думал Федор, глядя на новенький мобильник. Пришлось купить – старый у него украли в дороге, когда возвращался из командировки, а обходиться без мобильной связи он уже не умел и в пятницу первым делом занялся решением этой проблемы.

– Что, кого-то найти не можешь? – поинтересовался проходивший мимо грузноватый мужчина с характерным пивным брюшком. Федор все никак не мог запомнить его имени.

– Жену, – ответил он нехотя. – Вот, делась куда-то.

– Жены – они такие, – изрек любитель пива, – за ними пригляд нужен. А то зазеваешься – и нет ее. – Он засмеялся и подмигнул Федору.

Федор поморщился от неудачной шутки и пошел собираться. Чувствовал он себя скверно, ни кофе, ни минералка, которой он выхлебал почти полбутылки, запивая таблетку аспирина, облегчения не принесли. Трехдневные гулянья уже давались ему с трудом. Это раньше он мог пить каждый день и вставать на следующее утро свеженьким. «Старость дышит в затылок, – замелькали в голове мысли, – скоро сорок стукнет. Пора итоги подводить, а где они? Дом не построил, дерево, правда, посадил, а вот сына…»

Мысль о сыне снова заставила его взяться за телефон. «Опять не отвечает. Где же она шляется? На работе не появлялась, дома нет, мобильник тоже молчит. И чего я сюда поперся?» – сетовал он, разыскивая сумку среди сваленных в кучу вещей.

Он приехал в пятницу из командировки, привез новый материал и целый день торчал в редакции, чтобы успеть сдать его в номер. Потом главный принялся публично хвалить его и ставить в пример, набежали коллеги и предложили это дело отметить. Они потащились в ближайшее заведение и праздновали творческую удачу, а через некоторое время кто-то предложил поехать продолжать к нему на дачу. Выходные прошли в каком-то угаре. Они вроде бы даже ходили купаться на озеро, и вода оказалась зверски ледяной… Это Федор помнил хорошо. А вот остальное – туманно.

Когда хозяева сказали, что им надо в город, и выяснилось, что уже понедельник, он даже растерялся. И вспомнил, что машину свою оставил около редакции, поэтому мысль о том, чтобы заехать в Ярви, раз уж оказался неподалеку, пришлось оставить. Тем более никто к телефону не подходил. Нет, ну куда можно отправиться с утра в понедельник, прикидывал он, хотя время было уже далеко не утреннее. Но с похмелья соображалось тяжело.

Они молча расселись по машинам и всю дорогу так же уныло молчали. Разговоры разговаривать не хотелось. После трехдневного марафона требовался длительный восстановительный период. Поэтому кто мог – подремывал, кто тупо пялился на природу, а кто размышлял о вечном.

Федор думал о Лере. Не задалась у них семейная жизнь, не склеивалось как-то. Сколько лет вместе, а все порознь. Не о такой жене он мечтал: ему хотелось видеть рядом боевую подругу, а не квелую зверушку, которой ни до чего нет дела. Он пытался увлечь ее в журналистику – ладно, не хочешь в газете, есть журналы, радио, телевидение, наконец. Он бы помог ей, если бы она только захотела. Пусть не журналистика, черт с ней, но она не стремилась заниматься никаким стоящим делом. Сидела в своем дурацком издательстве, читала всякий бред про встречи с пришельцами и прочую муть, общалась с какими-то сдвинутыми людьми и не желала для себя ничего другого. Этого он понять не мог.

Лера стала ужасно раздражать его в последнее время, настолько, что он предпочитал почаще уезжать в командировки или отсиживался на работе и у друзей, лишь бы не приходить домой. Ладно бы родила ребенка и занялась воспитанием, это он сумел бы понять. Так нет же. Она удивительно спокойно относилась к тому факту, что у них не было детей. Это ее тоже не волновало. Его волновало, а ее – нет. Это было неправильно. В ней вообще все было неправильно. Не по-людски.

Когда они познакомились, Лера выглядела такой трогательной, такой потерянной, словно искала и никак не могла найти опору. Он, как в таких случаях говорят, подставил свое плечо, воспитывал даже, помогал, вытаскивал из всяких передряг, в которые она постоянно влипала, и рассчитывал хотя бы на элементарное понимание. Вместо этого… А, что и думать… Он вовсе не собирался на ней жениться, ему в то время нравились совсем другие женщины – умные, уверенные в себе, толковые в профессии. А она просто была где-то рядом, смешила и умиляла одновременно, словно маленький неуклюжий щенок с разъезжающимися на полу лапами. Он слишком поздно понял, что процесс пошел дальше. Слишком поздно, чтобы его можно было остановить. Лера стала ему необходима.

Он знал, что она кинулась к нему скорей от растерянности или отчаяния, чем от большой любви. Имя его понравилось (так звали ее обожаемого деда), и он был даже благодарен родителям, что назвали Федором, а не иначе. И что никогда не называли сокращенными вариантами имени. Есть такие люди, к которым они не прилипают. Он всегда был Федором и никем больше.

Он надеялся, что все постепенно сложится, приложил массу усилий, чтобы вывести Леру из жизненной комы. Впустую. Он потратил свою жизнь на упертое похлеще любого барана непонятное существо неопределенного роду и племени. И уже хотелось отступить, пока не поздно.

Она опередила его. Умчалась в дедовский дом и поселилась там. Его это ужасно рассмешило – ну что такая, как она, будет делать в деревенском доме? Колоть дрова? Вести хозяйство? Он надеялся, что жена вскорости вернется назад, тихая, присмиревшая и изменившаяся. Но она засела в деревне, как сыч в берлоге, и похоже, не собиралась возвращаться. Она бросала трубку, как только он принимался проводить воспитательные процедуры. После того как случился этот фортель с отъездом в Ярви, он моментально забыл, что еще недавно сам собирался уйти от нее. Оставшись один, он понял, что хочет все вернуть. Но ехать в поселок был просто не в состоянии. Это уже слишком…

Он звонил ей почти каждый день, придумывая разные предлоги. Со смехом говорил, что готов пожертвовать машиной, раз уж она захотела жить в глуши. Надо же ей как-то добираться на работу. Она отвечала, что терпеть не может легковые автомобили, и уж если он хочет сделать ей приятное, пусть пригонит трактор. Она действительно не любила легковушки, они казались ей ужасно неудобными, и ни за что не соглашалась учиться водить машину. «Я не понимаю, – говорила она, – как можно радоваться тому, что садишься в консервную банку, для того чтобы, скрючившись в три погибели, переместиться из точки А в точку Б в таком неудобном положении. По-моему, это извращение».

Раньше его это веселило, а потом он все больше утверждался в мысли, что она непроходимая дура. Он думал, что сможет повлиять на нее, «сделать из нее человека», но она упорно отказывалась от всех попыток приобщить ее к какому-либо делу. Что у нее на уме, понять было невозможно. Может, у нее и ума-то никакого не было? Федор видел, что Лера привязана к нему, поначалу даже пыталась как-то заботиться, готовила что-то. Но со временем все превратилось в формальность. За эти полгода он много чего передумал и теперь понял, что надо все как-то окончательно решить. Либо она возвращается и они живут вместе, либо…

Федор вышел возле редакции, не успев додумать, что же будет в случае их расставания, и обнаружил, что из машины украли магнитолу. Не побрезговали и дворниками, и прочей мелочевкой. Пока он раздумывал, стоит ли обращаться в милицию, вмешалась погода. Как-то сразу, буквально в одно мгновение набежали тучи и грянул ливень. Он плюнул на все и решил ехать домой.

Под раскаты майского грома он вошел в квартиру и первым делом ринулся под горячий душ. Обсыхая и прихлебывая безвкусный чай, ощутил, что проголодался, а это было хорошим признаком – значит, похмелье отступает. На пути к холодильнику споткнулся о провод. Разглядев его внимательнее, вспомнил, что перед отъездом выдернул телефон из розетки. Шнур так и валялся на полу, хотя по другим признакам было заметно, что в квартире кто-то был. «Значит, приезжала, – констатировал он, прилаживая провод на место. – И чего я потащился на эту дачу, лучше бы добрался до дому. Глядишь, увиделись бы».

В холодильнике даже оказались запасы еды – Федора тронула такая забота. Прикидывая, что бы сварганить на скорую руку, он услышал, как зазвонил телефон. По привычке потянулся за мобильником, уронив пачку пельменей, и, чертыхнувшись, сообразил, что звонит городской. Бросился к нему, отшвырнув на ходу подвернувшийся кусок сыра, но, схватив трубку, не сразу решился заговорить.

– Ау, вы меня слышите? – раздался женский голос в трубке.

Это была не она.

– Слышу, – буркнул Федор, – кто вам нужен?

– Лера. Могу я поговорить с ней?

Голос был знакомым. «Наверное, с работы», – подумал он.

– Ее здесь нет. Могу передать, что вы звонили. Как вас зовут?

– Федор, это ты, что ли? А где Лера? Уехала?

– Я. Но вас припомнить не могу…

– Ты бы предпочел, чтобы меня вообще не существовало в природе. Викой меня зовут.

– Вика? Ты в Питере?

– Да, торчу здесь битую неделю. А вы куда запропастились? Я звоню все, звоню, никто трубку не берет. Я уж решила, что вы переехали.

– Это Лера переехала, а я все еще здесь.

– И где она обитает сейчас?

– В Ярви.

– И что она делает в этой дыре?

– Коров пасет, наверное. Поэтому на звонки не отвечает. Ей некогда.

– А какой там номер?

– Я же говорю, не подходит она к телефону. Я уж беспокоиться стал. И мобильник молчит.

– Ты мне все-таки скажи, ладно? Все телефоны. Я еще тут несколько дней тусоваться буду.

Федор назвал два номера.

– Спасибо за доброту. Если увидишь Леру, скажи, что я здесь, хорошо? Хотелось бы встретиться.

Так. Теперь еще Вика пожаловала. Ну почему она даже подруг себе выбирает поганых? Ни одного нормального человека рядом. Да что там, она вообще ни с кем общаться не хочет. Ни на какие тусовки ее не затащить, ни в гости. Уткнется в свои письмена и все твердит, что ей некогда. Ему так хотелось бы гордиться женой, ее успехами. И чтобы она видела – он не пустое место, тоже чего-то стоит. А она? Разве так должна вести себя жена?..

Теперь еще Вика. Федор терпеть ее не мог со студенческих времен. И не понимал, что может быть у них общего. Вика и Лера. Такие разные. Абсолютно несовместимые. И поди ж ты, дружат до сих пор, несмотря на то что Вика живет в Москве. Вот Вика обрадуется, что Лера ушла от него… Тьфу, не было печали, еще и с этой выдрой бороться. Пропадите вы обе пропадом! Есть сразу расхотелось. Зря он дал Вике номера. От неожиданности, наверно. Федор снова принялся тыкать в телефонные кнопки. Нет, ну где же эта зараза? Пусть только объявится…

Городской аппарат зазвонил снова. Он в предвкушении снял трубку. Это должна быть она. Просто обязана.

– Ты соображаешь, что так нельзя! – заорал он в трубку. – Я волнуюсь, черт побери!

– Вас беспокоят из милиции. Капитан Рядовой, – услышал он в ответ, – Василий Петрович. С кем я говорю?

– Андреев. Федор. А что случилось? – спросил он, внутренне готовясь ко всему.

– Вы не знаете, где находится ваша жена?..

 

5

Лера сидела на холодных ступенях и не могла справиться с дрожью. Она вовсе и не думала бежать, все получилось спонтанно. Включив душ и стаскивая грязную футболку, она наткнулась взглядом на стеллаж. Там лежали банные принадлежности. Она собиралась взять шампунь, но вместо этого рука сама потянулась к незаметному рычагу, превратившему стеллаж в дверь. Дальше она проделывала все машинально. Переступила порог, закрыла за собой дверь, дождалась характерного щелчка, указывавшего, что все вернулось в первоначальное положение. Оказавшись в небольшом чуланчике, она на мгновение растерялась, не зная, что делать дальше. Из чуланчика было два выхода. Один вел на веранду, а оттуда можно было проскочить во двор, но футболка осталась в ванной – не бегать же полураздетой по поселку. Лера выбрала другой выход, в боковой стене. И оказалась на ступеньках, ведущих в «бункер».

Она слышала крики капитана, его возню с дверью и, затаив дыхание, мечтала превратиться в маленькую точку, такую крошечную, чтобы ее невозможно было разглядеть даже под микроскопом. Она конечно же совершила глупость. Самую обыкновенную глупость. Но многолетняя привычка убегать оказалась сильнее и сработала непроизвольно. Переделывать себя оказалось намного сложнее, чем виделось ей поначалу.

«Пусть все утрясется, а там как-нибудь, – приговаривала Лера, замерзая на цементном полу. – Вряд ли он меня обнаружит, – прикидывала она свои шансы, – по крайней мере сейчас. Если капитан и догадается, в чем секрет стеллажа в ванной, – решит, что я убежала на веранду, а оттуда в лес… Хитрющий дед у меня был! Придумал такое. А главное, сделано давно и до сих пор работает. И как пригодилось. Как будто специально для таких случаев».

Впервые она попала в «бункер» в пять лет. Дед повел ее в «подземное царство», как он сказал. Тогда, пораженная, Лера разглядывала комнату, о существовании которой не подозревала. Книги, склянки, какие-то приборы и другие непонятные предметы были разбросаны повсюду. Она намеревалась рассмотреть поближе заинтересовавший ее микроскоп, но дед запретил что-либо трогать. Деда она слушалась беспрекословно и никогда не задавала типичного вопроса «почему». Потому что дед так сказал. Этого было вполне достаточно.

Спустя много лет бабушка рассказала, зачем был нужен «бункер». Дом строился после войны, и люди еще слишком хорошо помнили период тотальных чисток, так что каждый старался оберегаться как мог. Дед построил «бункер». Саму идею ему подсказал пленный немец, работавший на строительстве дома. Бабушка утверждала, что немец будто бы принимал участие в сооружении легендарного «бункера Гитлера», и наслушавшись рассказов о том, как все было придумано и устроено у Гитлера, дед решил, что ему было бы неплохо обзавестись собственным «подпольем». Лера недоверчиво относилась к этой истории, считая ее чем-то вроде семейной легенды, но бабушка настаивала, что все это правда.

Дед, мол, узнав, как спроектирован «бункер Гитлера», заявил, что задумано все было замечательно, и если бы сам Гитлер поменьше болтал об этом, неизвестно, смогли бы его обнаружить. Зачем строить секретное место и подробно информировать о нем всех подряд? Глупость, да и только. Поэтому о своем «бункере» дед никому рассказывать не собирался. И даже когда стало ясно, что по прямому назначению укрытие использоваться не будет, дед все равно не разрешал не только никому его показывать, но даже говорить о существовании подобного места. Он устроил там что-то вроде кабинета и всегда мог уйти от домашних и предаваться любимым опытам. И никто не заглядывал поминутно с разными ерундовыми вопросами.

Лера обычно использовала «бункер» как хранилище для ценных вещей. Уезжая на зиму, они с мужем стаскивали туда все, что считали своим достоянием, хотя на ее памяти грабители забрались в дом лишь однажды, в начале девяностых, да и то унесли какую-то мелочь. Слухи о дедовом «ведовстве» охраняли дом получше любой современной сигнализации. Деревенская память крепкая. И хотя большая часть тех, кто проживал в поселке сейчас, знали о докторе лишь понаслышке, рассказы о его способностях были, видимо, столь впечатляющи, что никто не хотел рисковать собой из-за естественного желания поживиться. Жизнь была дороже.

За время приступа хозяйственной активности Лера успела разгрести завалы и в «бункере»: принесла белье для сколоченной из досок двухъярусной лежанки, сделала запасы продуктов, спичек, свечей и прочих необходимых вещей. Она и не думала, что все это вскоре может пригодиться, просто намеревалась восстановить порядок вещей, какой был в прежние времена. Теперь оставалось лишь благодарить судьбу за то, что она занялась этим так вовремя.

Немного успокоившись, Лера поняла, что назад уже не вернуться, и поэтому надо решать, что делать дальше. Она прошла в подземную комнату, включила свет и огляделась. Воздух в «бункере» оказался немного затхлым, несмотря на то что какие-то элементы системы вентиляции предусмотрены были. «Засорилась, наверное», – подумала она. Проверить, в чем дело, прямо сейчас не представлялось возможным. Пока нужно быть предельно осторожной, чтобы ее не нашли. Конечно, любопытный капитан облазит все комнаты и подвал, но если и сможет обнаружить «бункер», то не сразу. Дом стоял на высоком фундаменте, и там, в подвале, среди труб и прочих коммуникаций чужак мог долго тыркаться в разные углы и двери, прежде чем понял бы, что какая-то часть пространства испарилась неведомо куда.

Порывшись в мешке со старой одеждой, Лера нашла подходящий свитер и натянула его. В помещении было прохладно, к тому же сказывалось нервное напряжение. Ее бил озноб. Закутавшись в одеяло и свернувшись на лежанке, она принялась обдумывать ситуацию.

Из «бункера» тянулся подземный ход к заброшенному колодцу, который и колодцем-то никогда не являлся, а был сооружен дедом тоже для отвода глаз на самом краю участка. Из фальшивого колодца был прорыт тоннель, заканчивающийся как раз в том самом старом доте, рядом с которым и нашли труп женщины. Можно было, конечно, дождавшись сумерек, выбраться через дот и дойти до трассы, поймать попутку и оказаться в городе. Но куда идти дальше? В свою квартиру соваться опасно, а друзей, к которым можно обратиться с такими проблемами, у нее нет. Так что в город нельзя. Лучше переждать здесь. Хотя чего пережидать – тоже не ясно. Ведь проблема не исчезнет сама собой. Надо что-то делать, но что? Что она может предпринять, сидя в «бункере»?

Так и не придумав ничего путного, она заснула.

Внезапно что-то запиликало.

Лера не сразу сообразила, что это звонит телефон. Уходя в ванную, она сунула мобильник в карман джинсов и совершенно забыла о нем. Выудив трубку, с любопытством посмотрела на высветившийся номер. Он оказался незнакомым. Рисковать с ответом не хотелось – а вдруг это капитан рыщет где-то неподалеку, пытаясь вычислить ее местонахождение. Интересно, можно ли засечь по сигналу мобильника, где находится человек? Лера что-то слышала о таком, но точно не знала. «Надо бы спросить у кого-нибудь, – подумала она. – Федор, наверное, в курсе, у него мобильник – любимая игрушка, меняет их не реже раза в год». Мысль позвонить мужу показалась удачной. Он точно что-нибудь придумает. Ей так хотелось поделиться с кем-нибудь, попросить совета. Кроме Федора, у нее, в общем-то, и не было никого. Но последние полгода… Она ведь так рвалась к самостоятельности и решила, что со своими проблемами отныне будет справляться без него. И что получается? Первые же трудности – и она меняет решение. Федор, конечно, снова поможет, и ей уже никогда не выбраться из этого замкнутого круга. Нет, она не будет ему звонить. Надо подумать еще. Должен же быть какой-то выход!

Любопытно, кто так настойчиво стремится сейчас связаться с ней? Рискнуть узнать? И вообще, она же находится под землей, неглубоко, конечно, но все-таки, и сигнал сюда вроде как доходить не должен… Хотя… Когда поселилась в Ярви, Лера предполагала, что связь здесь плохая. Телефон в доме был, но им так давно не пользовались, что пришлось заново подключаться, чтобы свободно пользоваться Интернетом. Но со временем выяснилось, что и мобильник прекрасно работает в этом захолустье. Кто-то объяснил, что на турбазе недавно поставили мощную антенну, чтобы у гостей не было проблем со связью. Это оказалось очень кстати.

Телефон снова стал подавать сигналы, призывая ответить. «Надо же, какой настойчивый, – думала Лера, – не иначе как капитан. Кто же еще? Нет, пора что-то предпринимать. Надо позвонить на работу и узнать хоть что-нибудь про эту женщину, Смирнову… А вдруг капитан уже побывал в издательстве и там все в курсе? Как я смогу им объяснить, что ни при чем в этой истории?..»

Она набрала нужный номер. Если все уже знают, она просто бросит трубку, и все.

– Издательство «Орфей», – прозвучал голос секретарши.

– Нин, это Лера.

– Твой благоверный звонил. Заявлял, что потерял тебя. Ты где?

– Мотаюсь по делам. У нас-то как? Все нормально?

– Потапыч книгу приволок, просил тебе показать, как объявишься. И еще этот Валентин приходил, тоже чего-то от тебя хотел. Ты когда будешь?

– В ближайшие дни вряд ли. Мне нужно узнать про одну женщину, гадалку. Она могла к нам приходить, но я не помню, печатали мы такую или нет. Посмотришь?

– Как зовут и когда приходила?

– Лидия Смирнова. Отчества не помню. На «с», не то Семеновна, не то Сергеевна. Посмотри за этот год.

– Так… так… Петров… Агеева… Смирнов. Смирнов есть. Может, это не она, а он? Ты не путаешь?

– Смирнов? Погоди… это… геолог, по-моему, да? Милый такой дедушка?

– Он еще минералов всяких натащил. На счастье. Может, ты его искала?

– Нет. Дай мне его телефон. Может, это его родственница? И как зовут, напомни.

– Телефон… вот… – Нина продиктовала номер. – А зовут Вениамин Сергеевич.

Лера посмотрела на цифры. Жил дедушка-геолог, судя по номеру, где-то в центре. Она вспомнила, как он все шутил, что живет в доме Раскольникова, и если его довести до крайности, неизвестно что выкинет. Глядя на божьего одуванчика, верилось с трудом. Это был вежливый, интеллигентный человек, всю жизнь проработавший геологом. Но когда грянули новые времена, он оказался без работы, и что самое неприятное, перед пенсией. Вениамин Сергеевич пытался устроиться куда-нибудь, но везде только отмахивались. Промыкавшись несколько лет и совершенно отчаявшись, он где-то познакомился с издателем Потаповым. Тот предложил геологу написать книгу о разных «каменьях» и их волшебных свойствах. Смирнов поначалу отнекивался, говорил, что не по его это части, но в конце концов согласился. Книжка получилась замечательная, с разными легендами и байками геологов. И написана оказалась толково. В общем, все остались довольны. У него вышло уже несколько книг, и другие издатели стали проявлять интерес. Дед иногда приходил, смешно кланялся, называл всех голубчиками и веселил историями, которых он знал великое множество и со вкусом умел рассказывать. За это Лера и любила свою работу. И начальника тоже.

– Вениамин Сергеевич? Это Белозерова из издательства «Орфей».

– А, Лерочка, добрый день, голубчик. Чем могу быть полезен?

– У нас тут проблема…

– С книгой? Не подходит вам? Мне из «Кристалла» звонили, так что…

– Нет-нет, с книгой все в порядке. Я по другому поводу. Вы к нам не приводили какой-нибудь своей родственницы?

– Кого?

– У нас была Лидия Смирнова, но я потеряла координаты. Вы не знаете ее случаем?

– Лидочка? Но она не Смирнова давно, а Гуляева. А зачем она приходила?

– Давайте сначала выясним, о ком речь. Лидия Смирнова занимается гаданием, хотела издаться у нас. Это она?

– Зачем ей гадать? В восемьдесят лет-то. Она собирает народные рецепты излечения от всяких болезней. Даже клуб организовала. Ей гадание ни к чему.

– Восемьдесят? А помоложе у вас нет?

– Лидочка у нас одна. Мне теткой приходится.

«Значит, надо искать в другом месте, – решила Лера. – Но в каком? Знать бы. В Интернете полным-полно гадалок и предсказателей. Может, и про Смирнову что-нибудь найдется? Хорошая все-таки штука мобильный телефон». Аппараты ей доставались по наследству от мужа зачастую вместе с SIM-картами. Он, увлеченный различными информационными технологиями, всегда стремился поскорее приобрести новинку. А ненужные отдавал Лере. С ее нынешнего телефона можно было выйти в Интернет, правда, она никогда еще этим не пользовалась.

Попытка оказалась удачной раза с четвертого. Никаких следов гадалки Смирновой в Сети обнаружить не удалось. Но и возможности мобильника были ограничены. Гадалки любят обозвать себя как-нибудь позавлекательнее: мадам Лидия, к примеру, или, на худой конец, баба Лида. Или вообще что-нибудь из разряда «потомственная ворожея, белая колдунья, наследница Ванги». Попробуй определить, за какой из этих вывесок может скрываться реальная Лидия Смирнова.

Пока искала гадалку, Лера решила заодно проверить и электронную почту. Посланий оказалось немного. Пара рекламных предложений да очередное письмо, в обратном адресе которого значился знакомый «ник»: «Отшельник». Просматривая его, она сообразила, что можно рискнуть спросить у автора письма о гадалке. Он мог быть в курсе современных практик, раз со знанием дела рассуждал о таких личностях, как Платон и Гермес, Рерих и Блаватская.

Отшельник появился вскоре после того, как они открыли свой сайт. Многие издательства уже давно рекламировали свою продукцию в Сети, а «Орфей» все как-то отставал от новых веяний. Поначалу сайт был простенький: информация о книгах да о издательстве. Потом стали приходить отклики и рецензии, поступать предложения, завязалась переписка. Лера занималась сайтом и форумом, отслеживала, вызывает ли интерес выпущенная книга, что за темы любопытны читателям, просматривала присланные материалы. С некоторыми из постоянных любителей-читателей была знакома лично, и часть сообщений уже адресовалась не издательству, а Валерии Белозеровой.

Именно на ее имя и пришло однажды письмо от Отшельника. Они тогда выпустили сборник, посвященный загадочным личностям: Калиостро, Сен-Жермену, Нострадамусу, Гурджиеву. Он получился несколько поверхностным и сумбурным, поскольку приходилось оперировать в основном всевозможными слухами и сплетнями, догадками и легендами. К великому Лериному изумлению, книга пошла на ура, народ присылал благодарные отзывы, требуя продолжить серию. И лишь одно сообщение выбивалось из общего ряда.

Это было письмо от Отшельника. Он не то чтобы ругал книгу, но все его замечания настолько совпали с Лериными сомнениями, что она просто не могла не подивиться. Сильные и слабые стороны сборника были подробнейшим образом разобраны. К посланию прилагалась информация о героях книги, неизвестная даже специалистам, с которыми Лера советовалась в процессе подготовки. Она с благодарностью воспользовалась подсказками, и с тех пор Отшельник стал связываться с сотрудниками «Орфея» регулярно. Они хотели даже взять его на работу в качестве консультанта, но он не соглашался. И встречаться не хотел, предпочитая электронное общение. В издательстве долго гадали, кто может скрываться за таким «ником» и зачем ему все это нужно. Пытались вычислить его по адресу. Но задача оказалась из разряда нерешаемых. Адрес, указанный в качестве обратного, был каким-то хитрым. А всю цепочку не смог отследить даже знакомый продвинутый компьютерщик. Лера однажды спросила у Отшельника напрямую, зачем весь этот маскарад, на что тот ответил: «Так интереснее».

Загадочный Отшельник был поистине энциклопедически образован. Он знал так много, что Лера одно время предполагала, что это какой-нибудь профессор развлекается на досуге. Но профессор чего? Определить сферу его деятельности было сложно – он обладал познаниями в самых разных областях. Погадав какое-то время и представляя Отшельника то ребенком-вундеркиндом, то нобелевским лауреатом, Лера успокоилась. Ну нравится человеку так проводить свободное время – ради бога. Она же только в выигрыше от данного хобби.

На этот раз Отшельник разразился речью о предвоенной Германии. В другое время Лера с интересом почитала бы, но сейчас ей было не до немцев. Она написала письмо с просьбой сообщить хоть что-нибудь о гадалке Смирновой. Добавила: «Очень срочно, вопрос жизни и смерти», и отправив почту, принялась ждать ответа.

«Непонятная все-таки история. Откуда эта женщина могла знать меня, – думала Лера, – ведь просто так незнакомому человеку квартиру свою не подаришь. Значит, мы должны были где-то с ней пересекаться, с этой таинственной особой… – Она не могла припомнить ни одной лично ей знакомой гадалки. С ними обычно общался начальник. – А то, что нашли Смирнову около моего дота, – случайность или нет? Ведь рядом полным-полно других осколков войны – нет, надо же было обязательно выбрать именно этот дот. Сколько, интересно, человек знают о нем? Не о том, что в этом месте есть дот, а о его секрете? Дед знал, бабушка – но их уже нет, родители – те далеко. Кто еще? Федор. Ну, Вика знает. Так Вика в Москве, а Федор в командировке… – Снова запел мобильник. – Интересно, кто мне все время названивает?..»

 

6

«Если ты в жизни плывешь по течению, то должен быть внимателен к знакам, которые посылает тебе судьба. Умению распознать и правильно истолковать знак можно научиться. Об этом написано множество книг. Но ни одна из них не заменит тебе личного опыта и собственных ошибок, при помощи которых обычные люди приобретают житейскую мудрость».

Лера отложила книгу и закрыла глаза. Это старенькое издание попалось ей, когда она, не зная, что предпринять, оглядывала комнату. Пролистав несколько страниц, она наткнулась на заголовок: «Знаки судьбы». Это было любопытное чтение, и наводило оно на занятные мысли. То, что с ней произошло, относилось даже не к знакам (знак – это так, явление, которое можно и не заметить), а прямо-таки к основному уроку судьбы. Именно так классифицировались явления данного порядка в «Знаках судьбы». И от того, правильно ли поймешь, какой урок должен усвоить, и какие выводы сделаешь, зависит твое будущее.

Мысль о том, что происходящее в жизни имеет причину во внутреннем устройстве человека, была близка ей. Если случается что-то и это что-то тебе не нравится – значит, где-то ты допустил ошибку. Эти смутные подозрения и раньше бродили в ее голове, но до конца оформиться в связные предложения не могли.

Что считать ошибкой, спрашивала она себя, закрыв глаза – так было легче сосредоточиться. Бегство от мужа? Этого она не должна была делать? Но почему ей так хорошо жилось здесь? Интересно, а чувства могут считаться ошибкой? Неправильные чувства, за которые бывает расплата? И что делать – вернуться к Федору? Но тогда она будет обречена на жизнь с хроническим чувством вины. Чтобы у них появилось подобие согласия, ей придется уйти с работы, которая так раздражает его. Значит, и приход в издательство попадает в разряд ошибок. Она устроилась туда случайно. И пришлась там ко двору, и ей это понравилось. Это что, тоже неправильно?

Или ошибкой была вся ее жизнь, такая нелепая и путаная, что она никак не могла разобрать, что в ней является причиной, а что – следствием. Где-то по дороге она совершила первую ошибку, ту, главную, с которой все и началось.

Лера попыталась припомнить, с какого момента ее жизнь повернула не в ту сторону. С того дня, когда она уехала из Питера? Но она была мала, и выбор совершили за нее. Его сделали родственники. Так что вряд ли в этом ее вина. Что еще? Неизменное желание вернуться? Представить свою жизнь без города на Неве она не могла. Так хотелось вернуться туда, поближе к деду, наверное, из-за детских воспоминаний, а может, чтобы понять причину его внезапного исчезновения. Лера надеялась, что дед возникнет снова откуда-то из небытия, если она поселится там, где они жили когда-то вместе. Этого не произошло, потому что просто не могло произойти. Это противоречило всем законам земного бытия. Значит, именно тогда она что-то нарушила эгоистичным своим желанием – неправильным, недопустимым, противоестественным. Нельзя верить в чудеса безнаказанно.

Или вернулась не вовремя? Она хотела ехать в Питер сразу после выпускного, и билет был куплен. Она мысленно гуляла по питерским улицам, предвкушая новую жизнь. Настоящую жизнь. Но поездку отложили. Из-за этого дурацкого выпускного. Она и идти-то на него не хотела, но… Так принято. В шестнадцать лет трудно поступать согласно собственным желаниям. Да и зачем родителей обижать… И потом она делала в своей жизни вовсе не то, что хотелось лично ей.

Да, видимо, выпускной вечер и был той главной ошибкой…

На улице что-то загромыхало. Вздрогнув, Лера сообразила, что это, скорее всего, первый майский гром добрался и до их северных широт. Ну наконец-то, значит, лето близко. Она ждала этого дождя дней десять, синоптики все обещали грозовые ливни, но, как обычно бывает, всю декаду стояла жаркая солнечная погода. Теперь же, когда прогноз выдал информацию «без осадков», сразу же пошел дождь. «Ну чего бы им сразу было не пообещать солнышко, – подумала Лера, – тогда и дождь добрался бы до нас раньше».

И перед выпускным тоже шел дождь… Как давно это было! Воспоминания хлынули в нее вместе с ливнем за пределами «бункера». И она не пыталась отбросить их, как всегда поступала с тем, что было неприятно. Тогда… Они собирались на вечер, а за окнами…

…К шести стало ясно, что Белозеровы опаздывают. В небольшом приморском городке, где они жили, второй день лил дождь, и небо, прояснившееся было после обеда, к вечеру вновь заволокло тучами. Потоп за окнами не то чтобы мешал им в сборах, но некоторым образом отвлекал от дела. В доме гадали, прекратится ли ливень к вечеру.

– Какая подлость, – злилась шестнадцатилетняя Лера. – Весь июнь стояла дикая жара и ни разу не упало ни капли. А тут – на тебе, прямо сезон дождей.

Лера уродилась шатенкой со смуглой кожей, с которой целый год не сходил загар. Не в пример рано сформировавшимся одноклассницам она, казалось, состояла из одних конечностей и не имела никакого отношения ни к пробуждающейся женственности, ни к проблемам, со всем этим связанным. Она выглядела бесполой, словно ребенок, несмотря на то что вымахала за метр семьдесят. За глаза ее могли назвать жирафой, но в лицо никто никогда этого не делал: уж больно непонятным был ее взгляд – над таким обычно не смеются.

Глаза и впрямь удивляли: светлые, почти прозрачные, будто слегка подсвеченные льдинки с очень темной окантовкой – таким бывает ночное небо на юге. Края у этой полосы были неровными, они вгрызались в радужку, словно старались ее завоевать. А когда Лера злилась или волновалась, окантовка оживала и приходила в движение, быстро поглощая собой все пространство радужки, что вкупе с расширяющимися зрачками давало жутковатый эффект – глаза становились очень темными, почти черными. Это напоминало наступление южной ночи – раз, и дня как не бывало, сплошной мрак кругом.

– Ты так похожа на деда, что по тебе можно законы наследственности изучать, – говорила мать Леры, Александра Федоровна. Сама она на отца не походила нисколько, разве что стала, как и он, врачом.

– А характер? – интересовалась Лера.

– И привычки у тебя такие, что можно подумать, мы не принимали никакого участия в твоем воспитании. Теперь я верю, что все закладывается до шести лет. А ведь с нами ты живешь гораздо дольше, чем с ним. Загадочная наука педагогика, – резюмировала потомственный врач, – никаких тебе четких правил или законов. Все расплывчато.

– Мама, – смеялась в ответ Лера, – не издевайся над наукой. Из правил всегда бывают исключения.

– И ты – из их числа?

– Почему нет?

– В молодости все мнят себя исключениями, а потом бывают неприятно удивлены, обнаружив, что это лишь иллюзия. Посмотри только, в чем ты идешь на выпускной! Ведь никто не поймет!

– А надо, чтобы понимали?

– Так гораздо легче жить. Все играют по одним правилам. А исключениям приходится нелегко.

– Деду тоже?

– Он вообще ни во что не вписывался. Удачу вместо комнатной собачки держал. Такое, к сожалению, не передается по наследству.

– А вдруг?

– Поживем – увидим. Поторапливайся.

– Ну когда же я уеду отсюда?!

Лера частенько повторяла эту фразу в разных вариациях, но не потому, что не любила родителей – напротив, она считала их лучшими в мире. Так говорят все, стремящиеся к чему-то новому, неизведанному. Они ждут начала прекрасной взрослой жизни, уверенные, что в ней-то все будет не так, как сейчас. По-настоящему.

Мечты и надежды Леры всегда были связаны с Питером. Этот город приходил к ней по ночам, заполняя собой каждую клеточку ее существа. Она настолько пропиталась им в детстве, что все впечатления последующей жизни не смогли затмить эти яркие воспоминания.

Она стремилась туда еще и по другой причине. Дед. Именно из-за него ей и было необходимо попасть только в Питер. Ни один другой город на земле не смог бы заменить ей Северной столицы. Она точно так же рвалась бы назад, увези ее в любые, самые лучшие края. Они с дедом понимали друг друга с полуслова. Да что там слова – они могли разговаривать молча, лишь обмениваясь взглядами. Ни с кем другим у нее так не получалось.

Лера прожила рядом с дедом первые семь лет своей жизни, не задумываясь, что можно существовать как-то иначе. Или где-то в другом месте. Все казалось таким естественным. Она осознала, чего лишилась, только после того как потеряла все это. Чувство утраты угнездилось в душе и периодически оживало где-то внутри, оставляя странную пустоту в районе солнечного сплетения.

Она ждала. Словно гусеница, окуклилась и сидела в своем коконе, мало обращая внимания на происходящее вокруг и прислушиваясь лишь к своим биологическим часам – так бабочка точно знает, когда наступает время раскрыть крылья и вылупиться на свет божий. Лера все эти годы жила двумя… даже не половинами, а разными версиями себя. Одна учила уроки, общалась со сверстниками, учителями и родителями, купалась в море и гуляла по городу. Другая – замерла в ожидании. Ее время приближалось.

Актовый зал встретил их недружелюбно. Тяжелые бархатные шторы добавляли хмурости и без того пасмурному дню, и даже россыпь светящихся лампочек не в силах была развеять этот сумрак. Все выглядело каким-то угрюмым, словно впереди их ожидало не веселье, а суровые испытания.

Пока шли последние приготовления к торжеству, Лера осматривала школу, видя ее совсем другими глазами – стороннего наблюдателя, который не имеет к этому месту никакого отношения. Это было странное чувство: словно она наконец-то вышла за пределы какой-то территории после долгих лет и многих попыток вырваться. Оглядываясь на годы, проведенные в этом здании, она удивлялась себе, не понимая, как могла так долго терпеть. За эти девять лет она так и не сумела ни с кем сойтись близко – что-то не складывалось ни с дружбой, ни с общими увлечениями. Наконец-то это стало не важным – она выросла.

С одноклассниками и учителями Лера всегда была ровна и приветлива. Никто не слышал, чтобы она кричала, ругалась, выходила из себя, как большинство подростков. Ее часто ставили в пример другим. В этой спокойной сдержанности можно было бы увидеть зачатки эмоциональной черствости, но большинство родителей мечтают о таких вот беспроблемных детях, которые не балуются, не озорничают, не капризничают. Они тихие и спокойные. Много читают и хорошо учатся. Проблемы с такими детьми начинаются потом. А родители… они не знают, что творится в душе их чада, что по-настоящему его трогает и волнует. Они видят лишь замечательный фасад и подразумевают, что и внутреннее убранство выглядит под стать.

Вечер протекал по стандартной схеме и плавно перешел в дискотеку. После нескольких танцев Лера устала. Она выскользнула из зала и отправилась бродить по школе в надежде отыскать помещение, где можно немного побыть в одиночестве и отдохнуть от бесполезной суеты.

Школа выглядела пустынной. В тишине, притаившейся в классах, застыло что-то печальное и торжественное одновременно. Смех и негромкие голоса, раздававшиеся в самых неожиданных местах, говорили о том, что этот сумрак не так уж и необитаем, как кажется.

Леру охватило смутное беспокойство. Пытаясь отделаться от неприятного чувства, она толкнула первую попавшуюся дверь и вошла в класс, где была устроена гардеробная. Плащи, сумки, зонты и пакеты, вперемешку сваленные на партах, коробки разных размеров, обувь и другие непонятные предметы занимали большую часть комнаты.

Беспокойство не уходило. «А ведь завтра я никуда не уеду», – вдруг подумала Лера и испугалась этой мысли, такой отчетливой и ясной, словно кто-то сказал ей эти слова прямо в ухо. Устав от попыток настроить себя на мажорный лад, она села на пол среди груды вещей и попыталась заплакать.

– Нет! – вырвалось у нее. – Не хочу!

И тут же чья-то рука схватила ее за платье.

– Кто тут? – Голос Леры зазвучал теперь на удивление спокойно, и лишь сам вопрос был задан с некоторым запозданием.

– Белозерова, ты? – глухо раздалось в ответ, а через несколько мгновений перед ней возник и обладатель голоса – Саша-спортсмен. – А я все думаю, кого занесло в мое логово?

В темноте разглядеть что-либо оказалось сложновато, но, постепенно привыкнув, она смогла оценить его растрепанный и заспанный вид и ярко блестевшие глаза.

– Хорош, – рассмеялась Лера. – А Наташа в курсе?

– От нее и скрываюсь, надоела – спасу нет. Следит все время. Этого нельзя, того не делай. Да мать меня меньше воспитывает, честное слово!

– Значит, судьба.

– Это еще что такое? Ты вот умная, скажи, почему мне так погано?

– Пить надо меньше, вот и не будет погано.

– И ты туда же. Давай лучше выпьем, праздник все-таки. – Саша пошарил где-то среди пакетов и извлек открытую бутылку шампанского.

– И это ты, гордость школы, сидишь здесь в одиночестве и хлещешь шампанское из горла? Кто бы мог подумать! А как же спортивный режим?

– Сегодня можно. Имеет право человек расслабиться или нет? Или я каждый день школу заканчиваю? – Саша протянул Лере бутылку: – Давай, умница-разумница, начинай новую жизнь.

Что-то Лере в нем не нравилось – то ли тон, то ли взгляд, то ли что-то еще. Беспокойство снова вынырнуло из мрака, и чтобы загнать его куда подальше, Лера глотнула шампанского прямо из горлышка. Напиток оказался выдохшимся и теплым.

– Тьфу, гадость какая, – не удержалась она от комментария, – и как это люди пьют такое?

– Ничего другого не осталось.

Сиреневый вечер глухо гас за окнами. Дождь, не успевший просочиться в землю, теперь активно испарялся, устремляясь вверх от жары. В помещении было душно и влажно, словно в оранжерее. За окнами повсюду расстилался туман. Они сидели в захламленном классе, и Лере казалось, что они – последние люди на земле.

– Как можно было так влипнуть? – нарушил тишину Саша. – Вот объясни. Почему я все время делаю совсем не то, что хочу?

– Как это?

– Ну, хотел стать футболистом. Всегда. Люблю футбол до ужаса.

– Почему же пошел в волейбол?

– Отдали потому что. Вот и все дела. И ведь сразу получаться стало, как назло. Я потом перейти хотел, да все отговаривать начали – тренер, ребята, мать. Навалились, в общем, кучей. Куда мне против всех?

– И кто виноват?

– Да сам я, сам. Потому и тошно. Не смог рискнуть. Побоялся. Ненавижу.

– Кого?

– Всех. Себя в первую очередь. До сих пор футбол смотреть не могу. Как увижу – прямо нож в сердце. Слабак.

– Вообще-то очень вредно так к себе относиться.

– Да плевать мне, что вредно, а что нет! Вот и в институт этот физкультурный не хочу. Да кто же меня спросил – без экзаменов берут, и все, вперед, давай учись. И Наташка мне не то чтобы очень нравится, а жениться придется. Тоже никто моего согласия не спрашивал, а уже к свадьбе готовятся, у них все решено. А я так, вроде и ни при чем. Никто меня ни разу не спросил, чего я хочу. По-настоящему. Понимаешь? Всем до лампочки. Вот ты вроде другая… Хочешь, все брошу и поеду в Питер?

– И что будешь делать там?

– Поступлю куда-нибудь, не совсем же я дурак. Ты-то как, не против?

– При чем здесь я? Ты сам должен решить, что тебе нужно. Я пойду. – Лера попыталась встать.

– Погоди.

Саша робко коснулся Леры и поцеловал ей руку. И почти сразу же пространство вокруг словно поплыло у нее перед глазами. Пытаясь понять эти странные метаморфозы, Лера непроизвольно закрыла глаза – происходящее пугало. Мир словно поворачивался неизвестной стороной, и она впала в какое-то оцепенение, не в силах пошевелиться.

Постепенно она заметила, что все происходящее имеет какой-то ритм. Приливная волна то накрывала ее с головой, то отпускала и еле слышно урчала внутри, набирая сил перед новым рывком. Она чувствовала силу, свернувшуюся внутри калачиком где-то в районе солнечного сплетения, и ее напугала скрытая в ней мощь. Ей казалось, что если она расслабится и отпустит себя, то волна, словно цунами, сметет все вокруг.

– Пусти, слышишь!

Поглощенные борьбой, они не заметили, что в классе появился кто-то еще. Человек стоял и смотрел на них. И в какой-то момент действующие лица разворачивающейся перед ним сцены, видимо, были опознаны.

– Чем вы тут занимаетесь? – Голос Наташи был полон негодования.

Сашины руки вмиг утратили силу, и Лера поскорее отодвинулась на безопасное расстояние.

– Что происходит? – Судя по голосу, Наташа была близка к истерике.

– Опять шпионишь? Ну что ты всюду таскаешься за мной? – Злоба, перемешанная с отчаянием, придавала Сашиным словам какой-то угрожающий оттенок. – Молчишь? Нечего сказать? – Он легко поднялся и шагнул в сторону Наташи.

В его движениях было что-то безумное. Он шел молча. Весь его вид выражал такую угрозу, что Наташа непроизвольно попятилась. Саша продолжал идти в ее сторону, выкрикивая резкие и невнятные слова, а Наташа отступала к окну.

Эта сцена, освещенная лишь светом уличного фонаря, казалась призрачной и нереальной, как в кино.

– Саша! Прекрати! Ты сошел с ума! – Лера попыталась отвлечь его.

Саша повернул голову на этот непонятный звук, то ли всхлип, то ли хрип, и этих мгновений оказалось достаточно.

Наташа ухватилась за ручку оконной рамы, потянула ее на себя и исчезла в проеме.

Стало удивительно тихо. Открытое окно медленно, бесшумно раскачивалось. С улицы тоже не было слышно ничего. Словно Наташа растворилась в этой тишине.

Некоторое время Лера и Саша пребывали в оцепенении. А затем бросились к окну. Внизу на асфальте белело какое-то пятно. Неясный свет от фонаря не достигал его. Приглядевшись, Лера поняла, что это Наташино платье. Комната, из которой выпрыгнула девушка, располагалась на первом этаже, но это была старая постройка и подоконник находился довольно высоко. При неудачном приземлении можно было не только переломать себе кости, но и запросто свернуть шею.

Наташа не шевелилась.

– Если с ней что-то случилось, я тебя убью. Задушу собственными руками! – Лера сжала пальцы, демонстрируя, как именно она это сделает.

Она понимала, что несет какую-то чепуху, что с Наташей это самое «что-то» уже случилось, но язык отказывался произносить страшное слово «умерла». Саша понял, что именно она хотела сказать. Но сам он говорить почему-то не мог и лишь с обреченностью смотрел вниз.

– Что стоишь?! Пойди скорее посмотри, что с ней. – Лера сама не знала, что нужно делать, но стоять молча было просто невыносимо.

Саша легко вспрыгнул на подоконник и через мгновение уже был возле Наташи.

– Пульс… – проговорил он, поднимая голову к окну.

– Что пульс?

– Есть. Но она… вроде… без сознания. – И он попытался дотронуться до ее лица.

– Не трогай! – Голос Леры снова сел от испуга. – Она так неестественно лежит. Я схожу за мамой.

Поза Наташи действительно не предвещала ничего хорошего. Она упала на спину.

Лера выскочила из класса и, стараясь не показывать паники, понеслась искать свою мать – заведующую хирургическим отделением местной больницы. Найти Александру Федоровну оказалось нетрудно, гораздо сложнее было выманить ее в коридор, не привлекая внимания остальных.

Пока Лера сбивчиво и путано пыталась объяснить, что произошло, мать, как всегда в критических ситуациях, тут же взяла все под свой контроль:

– Пойдем. Все по дороге.

Проведя быстрый осмотр Наташи, она, оставив ребят около травмированной девочки, отправилась вызывать помощь. К моменту приезда «скорой» все уже были в курсе произошедшего. Единственное, что скрыли от окружающих, – обстоятельства падения.

Это был несчастный случай – так комментировали случившееся участники события.

Веселье, естественно, сразу прекратилось. Толпа окружила место происшествия, и люди, до которых сарафанное радио уже успело донести новость, все подходили и подходили.

Больница находилась неподалеку. Сашу с Лерой не пустили в машину, на которой увезли Наташу, и они, не сговариваясь, пошли пешком. Дежурившая сестра хорошо знала Леру.

– Пока ничего определенного. Делают снимки, – ответила она на немой вопрос девочки.

– А мама?

– К операции готовится, ждите.

Ожидание растянулось. Туда-сюда бегали сестры, приезжали врачи. Атмосфера буквально вибрировала тревогой. Ясно было, что ситуация оказалась непростой, раз все так суетились. Лера и Саша сидели в тягостном молчании, не глядя друг на друга. И вскакивали каждый раз, когда в их поле зрения появлялся кто-нибудь из персонала больницы.

– Ну, что? Как? – задавали они почти хором извечный вопрос всех ждущих окончания операции.

Уже под утро появилась бледная от усталости медсестра и наконец-то произнесла так долго ожидаемые слова:

– Вроде бы все в порядке.

Лера уже не помнила, как добралась домой. Ей снился лес, сквозь который она продиралась к Питеру, но никак не могла выбраться на простор. Проснулась она разбитой, с головной болью и ломотой во всем теле. Красные воспаленные глаза подтверждали, что она заболела. Билет был сдан. Отъезд отложен.

К Наташе не пускали.

 

7

Федор вел машину с предельной осторожностью. Это давалось с трудом. Казалось, что «лансер» ползет крайне медленно, и ему все время хотелось увеличить скорость. Но он одергивал себя. Еще не хватало, чтобы гаишники прицепились, устало думал он. Стекло разбито, дворники, которые он поставил в спешке, еле работают. Если остановят – головная боль обеспечена. Эта борьба с собой отвлекала от ненужных мыслей и нелепой истории, в которую влипла жена. Почему у нее вечно так?

Хорошо еще, что ливень шел не переставая и все разбойники с большой дороги попрятались в сухие места. Его ни разу не остановили. И в райцентре, который указал капитан, ему тоже не попалось ни одного человека. Он кружил по городку, вглядываясь в вывески на домах, и обнаружил нужное строение, уже полностью отупев от поисков. Выскочив из машины и сразу попав под дождь, моментально промок. Входя в помещение и отряхиваясь, не сразу и вспомнил, куда нужно идти.

В указанной комнате у стола сидел какой-то человек и говорил по телефону. Увидев Федора, он показал головой на стул. Федор опустился на жесткое сиденье и застыл, стараясь казаться спокойным.

– По какому делу? – спросил мужчина, отводя трубку в сторону.

– Я муж Валерии Белозеровой. Это вы говорили со мной?

– Сейчас. – Капитан быстро попрощался с собеседником и положил трубку.

– Вы можете мне объяснить, что все-таки произошло?

Федор просидел в кабинете РУВД больше часа, но никакой ясности это не прибавило. По дороге к ярвинскому дому он пытался сложить разрозненные картинки, но ничего цельного увидеть не мог. Представить Леру убийцей он был не в состоянии. Воображения не хватало. Она даже червяка на крючок насадить не могла, все кричала, что это зверство какое-то – с живым существом так обращаться. Куда ей человека убить. Даже случайно. Даже защищаясь. Да она скорее позволила бы себя прикончить. Нелепица, да и только. Какая-то квартира, какая-то гадалка… Это все работа ее идиотская. Вечно общается с разными психами. От них можно ожидать чего угодно, ведь предупреждал не раз – и слушать не хотела. Зачем она так глупо сбежала? Когда он услышал от капитана о ее исчезновении из ванной, просто пришел в недоумение – куда же можно было подеваться из закрытой комнаты. И лишь спустя какое-то время вспомнил, что вроде бы из ванной был какой-то выход в чуланчик, ведущий к «бункеру». Они обычно пользовались другим ходом, с веранды, когда перетаскивали вещи на зимовку. А как работает механизм в ванной, он и не видел никогда.«И хорошо, что забыл, – думал Федор, – реакция получилась непосредственной, этого не сыграешь. Капитан должен поверить. Но зачем она сбежала? Это сразу перевело ее в разряд подозреваемых. Сидит теперь, наверное, в своем подполье и не знает, что делать. Или уже добралась до города? Нет, скорее всего, не рискнет. Надо вытаскивать ее оттуда, но как и куда?..»Капитан подробно расспрашивал о том, где Федор был в пятницу, и попросил оставить номер мобильного для связи. А также, если обнаружится Лера, немедленно сообщить о ее местонахождении. Но этого Федор как раз делать не собирался. Надо бы выслушать и Леру. Может, она скажет что-нибудь путное, как-то разъяснит суть дела. И как она там? Опять в спячку впала от страха? Хорошо, что дождь прекратился, а то с такими дворниками, как у него сейчас, ездить в плохую погоду просто беда. Того и гляди кого-нибудь собьешь ненароком…

Лера услышала, что снаружи все затихло. Вместе с закончившимся дождем она вернулась в сегодняшний день, к своим проблемам. Времени уже, наверное, прошло прилично, надо бы посмотреть, нет ли чего от Отшельника… Связь отсутствовала. Надо же, в самый нужный момент заглохла! Или телефон разрядился? Она поворачивала аппарат так и этак, исходила комнату по периметру, пытаясь найди положение, в котором связь восстановилась бы, но напрасно. Телефон молчал. В какой-то момент ей показалось, что снаружи раздался шорох.Она прислушалась. Где-то действительно шла возня. Что-то не то шуршало, не то скрипело, но определить, откуда раздаются звуки, удалось не сразу. Страх, что капитан обнаружил, где она скрывается, мешал правильно оценить ситуацию. Немного успокоившись, Лера вычислила источник того, что ее напугало. В одной из стен была вентиляционная шахта, и звук шел прямо из нее. Скорее всего, кто-то попал туда – птица или небольшой зверек. И хотя снаружи люк был забран решеткой, Лера давно ее не проверяла – не исключено, что та разболталась или отвалилась вовсе… А вдруг это капитан ползет по узкой шахте в надежде добраться до нее? Представив себе, как он пыхтит и скребет ногтями бетон, Лера рассмеялась. Уж больно неправдоподобной получилась картина.Она подошла к решетке вентиляции и попыталась заглянуть внутрь. Темнота не позволяла ничего увидеть, зато звуки стали отчетливее. Пыхтение и сопение сопровождались клацаньем.«Кто же это забрался туда, – гадала Лера, – и как мне тебя спасать?» Она тихонько постучала по решетке и позвала:– Эй, кто там… как тебя… кис-кис-кис… фр-фр-фр…Внутри все затихло.– Эй, куда ты делся? Ползи сюда, я тебя вытащу! – тихо, почти шепотом проговорила она в шахту, словно имела дело с разумным, понимающим человеческий язык существом.Шуршание возобновилось.Когда по решетке что-то щелкнуло и стало настойчиво цокать, Лера отпрянула. Припомнились ужасы про разных монстров, выползающих из таких вот мест. Она испуганно таращилась на решетку, не в силах приблизиться. Клацанье прекратилось и послышалось рычание, а затем сдавленный лай.– Собакевич, никак ты? – Лера бросилась к решетке. – Подожди, потерпи, сейчас я тебя вытащу.Она принялась лихорадочно тянуть решетку на себя – та была крепкой и не поддавалась. Пыталась поддеть ее пальцами и ногтями – тщетно.– Собакевич, миленький, потерпи, я сейчас что-нибудь придумаю. – Лера кинулась искать подходящие инструменты.На глаза попалась отвертка, и она начала отворачивать шурупы. Отвертка проскальзывала, дело шло медленно. Лера попыталась унять нервную трясучку и работать размеренно и спокойно. Через некоторое время часть шурупов поддалась, остальные она просто вырвала с мясом. Решетка отошла от стены.– Иди сюда, не бойся… Собакевич, – снова позвала Лера, заглядывая в образовавшееся отверстие.Наконец показалась морда. Лера схватила пса за шерсть и стала тянуть на себя. Пес отчаянно мотал головой, не давая уцепиться покрепче. После нескольких рывков дело сдвинулось с места. Собакевич выпал из люка и громко чихнул.– Как же ты меня напугал! Не делай так больше, – сурово сказала Лера, но пес прекрасно понимал, что она вовсе не сердится.– Гав, – соглашаясь с ней, ответил Собакевич и принялся энергично отряхиваться. Он был весь грязный, в лохмотьях пыли и непонятных комках. Догадаться, что природный цвет его шерсти – белый, не представлялось возможным. На нем не было ни единого светлого пятна.– Не смей! – приказала Лера. – Тут и так дышать нечем.Собакевич послушно замер, но стал просительно смотреть на нее – видимо, это повиновение давалось ему с большим трудом. Лера сжалилась над животным, ведь столько страху натерпелся, наверное, пока полз.– Ладно уж, трясись на здоровье. Только отойди куда-нибудь подальше. Вон в тот угол.Пес потрусил в указанное место и с наслаждением встряхнулся, но уже не так энергично. Потом вернулся назад и уставился на Леру.– Что же ты раньше не приходил? А теперь все твои вкусности остались за дверью. Чем же мне тебя покормить? – разговаривала с собакой Лера. Никогда еще она не радовалась так ни одному живому существу.В кладовке со съестными припасами обнаружились консервы.– Тушенку будешь? – поинтересовалась Лера, показывая банку.Пес завилял хвостом, показывая, что раз уж нет ничего повкуснее, то он, так и быть, согласен и на тушенку. Лера отыскала открывашку и, переложив содержимое банки в более подходящую, на ее взгляд, посуду, поставила миску перед псом. Тот самозабвенно зачавкал, выражая полнейшую удовлетворенность жизнью. Глядя на него, Лера почувствовала облегчение. Собакевич излучал такое счастье, что ей стало спокойно и весело.– Как же тебе мало надо, псина. Вот бы мне так, – приговаривала она, поглаживая собаку. Ее рука тут же стала черной и липкой. – Ну и перемазался ты. И помыть-то тебя негде.Пока она оглядывала комнату в поисках подходящей тряпки или завалявшейся расчески, пес продолжал уплетать тушенку. Через какое-то время, оглянувшись на внезапно притихшего пса, она увидела, что тот смотрит в сторону двери, весь напряженный, с вздыбленной на загривке шерстью. Пес зарычал, а затем залаял. Лера никогда еще не видела, чтобы Собакевич проявлял агрессию – напротив, он всегда выглядел добродушно.– Тихо! Молчать! – шепотом приказала она и тоже уставилась на дверь.С другой ее стороны что-то происходило. Кто-то ходил в чуланчике и явно пытался проникнуть в их убежище. «Вот капитан и добрался до меня, – с тоской подумала Лера. – Хорошо, что я закрыла дверь изнутри – ему понадобится время, чтобы расправиться с толстенным дубом. Так, у меня есть минут двадцать, надо выбираться. А как быть с Собакевичем? С собой брать? Лучше, наверно, оставить. Капитан заберет собаку. Если сможет, конечно». Она принялась бегать по комнате, на ходу хватая необходимые вещи: куртку, фонарик, телефон, отвертку. Платок, которым она собиралась вытирать Собакевича, превратился в вещмешок, она все сложила в него. «Потом разберусь, что надо, что нет, – лихорадочно соображала Лера, – главное, ничего не забыть». Пес стоял тихо около самой двери и готовился напасть на того, кто проникнет на охраняемую им территорию.– Ладно, Собакевич, придется тебе остаться. Ты там не очень с капитаном. В смысле, не сильно его кусай. Между прочим, в доме для тебя всякие вкусности остались. Они на веранде, в пакете лежат. Так что, когда выберешься, разрешаю тебе все съесть.Пес внимательно выслушал речь и продолжал готовиться к битве. (Что это ты меня по всяким пустякам отвлекаешь, не видишь что ли, дело серьезное.)Лера огляделась в последний раз – не забыла ли чего, и тут за дверью послышался голос:– Лера! Открой! Это я, Федор. Я один. Открывай или буду вышибать дверь. Ты жива вообще?– Федор? Как ты оказался здесь? – Лера кинулась к двери, отбросив импровизированный вещмешок.Собакевич почтительно посторонился, пропуская ее, но далеко не ушел, продолжая настороженно смотреть на опасное место. Мало ли, вдруг хозяйка ошибается и надо будет ее защищать?Федор ворвался в комнату и с ходу заорал:– Ты чего, совсем сбрендила? Не соображаешь, что делаешь?– Не ори, ты что, за этим приехал? – Лера растерянно отступала назад под таким натиском.Собакевич вынырнул откуда-то сбоку и грозно залаял на Федора.– Фу, Собакевич! Тихо! Это свои. Свои, понимаешь? – Лера погладила пса. – Вот видишь, собаку напугал. Прекрати орать.– Это еще что такое? Откуда собака? – продолжал кричать Федор.Собакевич снова залаял – не понравился ему этот человек, и то, что хозяйка не позволяет его прогнать.– Какая разница? Есть, и все. Не зли его лучше, а то он посчитает, что ты враг, и укусит. Ты нормально говорить можешь? А то выстроился свиньей – и вперед, на врага.– Как тут успокоишься? После всего, что ты натворила. – Федор старался говорить тише, но получалось у него плохо. Голос постоянно срывался на крик. – Ты чего на звонки не отвечаешь? Я весь день тебе звоню – и никакой реакции!– Так это ты был? А я думала, капитан меня разыскивает. Номер сменил, что ли?– Черт, забыл совсем, что ты этот номер не знаешь. Украли телефон в командировке, новый купил, но… Не до того было. А уж как из милиции позвонили, вообще все из головы вылетело.– Ты бы эсэмэску отправил, а то смотрю – незнакомый кто-то, побоялась. А как ты догадался, где я?– Тоже мне, задачка. Куда ты могла еще убежать? Не на метле же улетела, в самом деле? Ты мне лучше объясни, как ты во все это вляпалась?– Не знаю.– Ответ неправильный. Давай сначала. Кто эта тетка, ну, гадалка, и зачем она тебе квартиру свою оставила?– Не знаю я.– Не знаешь чего?– Ничего. Ни женщина эта, ни мотивы ее мне неизвестны.– Ты хочешь сказать, что действительно незнакома с ней?– Да.– Не может этого быть! Наверняка она приходила в ваше издательство. Туда ведь ненормальные со всего Питера таскаются. Или скажешь, не так? Говорил же тебе…Снова послышалось рычание. Собакевич явно был не согласен с Федором. Свои так не разговаривают. И он пытался напомнить Лере, что пора бы гнать таких своих в шею, пока он не разозлился вконец.– Угомони своего пса. Чего он все время вмешивается?– А, страшно? Это тебе не беззащитную женщину обижать.– Я хоть раз руку на тебя поднял? Ты в своем уме?Пес не выдержал и кинулся на Федора. Это уже было, по его разумению, слишком.– Собакевич! Фу! – Лера схватила пса и попыталась оттянуть в сторону. Тот сопротивлялся изо всех сил, не понимая, почему хозяйка на него разозлилась.– Сама ненормальная, и собака у тебя такая же!– Да помолчи ты! Дай мне его успокоить. Собакевич, хороший, дорогой, не злись, пожалуйста, – приговаривала Лера, уводя пса в сторону. – А то мне придется тебя привязать. Сиди тихо. И не двигайся. Замри.– Значит, не знаешь Смирнову? – снова предпринял Федор попытку прояснить ситуацию. – А откуда она взялась?– Понятия не имею. Пока не пришел этот капитан, я и не догадывалась о ее существовании. Почему ты мне не веришь? Если уж ты не веришь, что говорить про милицию?– Почему ты сбежала?– Все как-то само собой получилось. Не помню я.– Понятно. Ты не живешь, а пребываешь в анабиозе. Что делаешь, зачем и почему – тебе неведомо. Все само собой происходит, а ты тут ни при чем. Может, ты убила и не помнишь? Знаешь, есть такой распространенный сюжет с амнезией – это как, про тебя или нет? Я уже ничему не удивлюсь.– Не надо, Федор. Я никого не убивала.– Точно помнишь?– Прекрати.– Я должен знать. Все, что тебе известно.– Да мне почти ничего неизвестно.– Что говорил капитан, помнишь?– Ну, что женщину эту нашли около нашего дота, что она подарила мне квартиру незадолго до смерти и что я не захотела ждать, пока она сама… Нет, не могу, сюрреализм какой-то, честное слово. Откуда она взялась на мою голову?– Подожди, вы виделись с ней или нет? Здесь, я имею в виду, в этом доме?– Да нет же, говорю тебе. Я вообще в городе была все эти дни и приехала только в воскресенье. Капитан, между прочим, видел, как я выходила из маршрутки. А потом он стал говорить, что меня видели в доме этой женщины в пятницу, а я даже не знаю, где она живет…– Почему ты не можешь жить, как нормальные люди?! И чего зарылась здесь, в глухомани, словно всю жизнь мечтала о пасторальных сценках. И знакомых нет, чтобы перекантоваться. Надо в город ехать, но как тебя вывозить? Вдруг капитан уже в засаду полез? И ждет не дождется, как бы взять нас тепленькими.– Я не прошу меня спасать. Уезжай, я как-нибудь разберусь.– Ага, псина вон тебя защитит и спасет. А заодно и придумает что-нибудь.– Не смей издеваться над Собакевичем! Знаешь, какой он умный! Он ко мне сюда по вентиляционной шахте добрался. Для этого соображать надо будь здоров как!– Вот это да! – рассмеялся Федор. – А ты не врешь?– Знаешь, как я испугалась! Думала, сейчас монстр какой-нибудь выползет!– Точно головой повредилась. Чудища мерещатся.– А что бы ты подумал?– Не отвлекайся, давай по теме.– Так я больше ничего не знаю. Пыталась вот про гадалку разведать, но ничего не вышло. В издательство она не приходила, в Интернете я ее не нашла. Вот жду – может, Отшельник что-нибудь подбросит.– Это еще кто такой?– Есть такой знающий человек, пишет нам, критикует издательство в основном. Только телефон мой заглох. Непонятно – то нормально все было с приемом, а то раз – и как отрезало. Ты не знаешь, почему?– А, это называется «зона неуверенного приема». Наше изобретение, русское. Нигде в мире такого нет. Везде либо есть связь, либо ее нет. А у нас есть еще вот это. Когда связи на самом деле нет, а она вроде бы есть. Хитрый такой фокус.– Как же мне посмотреть почту? Может, придумаешь что-нибудь?– Погоди, ты что, здесь телефоном пользовалась?– Да…– Тебя милиция ищет, а ты!.. – взревел Федор. – Совсем дура, да? Не знаешь, что вычислить тебя – раз плюнуть. ФСБ вообще может это делать, даже если телефон выключен.– При чем здесь ФСБ?– Давай телефон. Попробую вынуть батарею. Вообще надо от него избавиться.– Как же я без телефона?– Выберемся, тогда и посмотрим. Свой тебе отдам… А, нет, нельзя. Придумаю что-нибудь.– Как же выбираться, а главное – куда? Я все думала и ничего не придумала.– Вот чем мужчины отличаются от женщин – они могут взглянуть шире и найти выход.– Какой?– Поедем к Вике.– В Москву? Так билет по паспорту надо покупать! Меня сразу и заловят. Тоже мне, ерунда какая-то, а не выход. Это только шовинистическое сознание, ослепленное мужским превосходством, могло посчитать, что…– Ну, села на любимого конька, даже не дослушала. Во-первых, можно и на машине до Москвы добраться, не бог весть какое расстояние. А во-вторых, Вика здесь, в Питере. Между прочим, звонила, разыскивала тебя. Если бы не безвыходная ситуация, ни за что бы не согласился…– Помню, как ты любишь Вику, – усмехнулась Лера. – Мы от дома поедем? Или к доту ползти? Что-то не очень хочется там лазить, словно крот какой-нибудь.– Придется ползти. Я поеду к лесу, там остановлюсь и пойду к доту посмотреть на место преступления. Если капитан увяжется за мной, вряд ли заподозрит что-нибудь. В общем, собирайся и ползи к доту. Сиди там, наружу не высовывайся. Я подам знак, после выйдешь.– Какой знак?– Слышала, как птицы свистят? – И Федор вывел замысловатую трель.– Ух ты, я и не знала, что ты так умеешь, – восхитилась Лера. – Кто это так поет?– Какая разница? Главное – запомни. – И он повторил руладу. – Поняла?– Да. – Лера тоже попыталась посвистеть, но у нее ничего не получилось. – Как же можно такие звуки издавать?– Собирайся. Я поеду минут через двадцать, а ты двигай в тоннель. Не забыла еще, где он находится?– Помню. Федор, погоди, собаку забери. Не оставлять же его здесь. Пусть поживет на веранде. Еще паспорт мой прихвати. Он в сумке.Снаружи послышался стук, а затем и голос:– Эй, хозяева, есть кто-нибудь?– Черт, наверно, капитан притащился. – Федор на цыпочках подошел к двери чуланчика, из которого можно было выйти на веранду, и прислушался. – Сиди тихо, – шепнул он Лере. – Я поговорю с ним, а ты – чтобы ни звука. Жди, когда вернусь. И собаке своей скажи, чтобы молчала. Если минут через двадцать не объявлюсь, двигай к доту, ясно?– А Собакевич?– Сама с ним разбирайся.Федор тихо вышел, и Лера закрыла за ним дверь. Собакевич облегченно проводил взглядом непрошеного гостя и вылез из угла. Он тыкался в руку Леры, требуя похвалить его за примерное поведение.– Хороший пес. – Она погладила его по грязной голове. – Что же мне с тобой делать?Пес радостно завилял хвостом и зажмурился от удовольствия. Лере стало жаль его. Не брать же с собой, в самом деле? И здесь оставить нельзя…– Придется тебе, Собакевич, еще раз ползти сегодня. Извини. Я понимаю, что одного подвига в день вполне достаточно, но так уж сложилось.Пес тяжело вздохнул, выражая покорность. (Ну что вы за создания такие неугомонные, нет бы полежать, погреться. И куда собралась на ночь глядя?)

Федор осторожно выбрался из чуланчика на веранду. Капитан маячил на крыльце, пристально глядя куда-то в сторону. – Василий Петрович, – позвал Федор, – я здесь.– Еще не уехали?– Собираюсь. О моей жене ничего не слышно?– Нет.– А я здесь все осмотрел, тоже никаких следов… Я, знаете, тут вспомнил, что в ванной вроде бы когда-то была другая дверь, может, она через нее выбралась?– Что за дверь? Я там все осмотрел, никакой двери нет.– Да я толком не знаю, мы же здесь почти не живем. А Лера могла знать. И через эту дверь – на веранду и в лес. Так что в Питере она, скорее всего. Я поеду, дома посмотрю. В квартире.– Езжайте-езжайте, а я тут дом пока опечатаю.– Зачем?– Так положено.– А вдруг она вернется?– Вот и славно, пусть сразу ко мне, а там видно будет.– Я хотел к доту съездить, посмотреть место. Можно?– Я с вами поеду, покажу.– Его так трудно найти?– Трудно – нетрудно, покажу, и все.

После дождя все казалось каким-то серым. Несмотря на наступившие белые ночи, было почти темно. Трава чавкала под ногами, и птицы, притаившиеся в ветвях деревьев, помалкивали. В лесу стояла такая тишина, словно все обитатели попрятались до лучших времен. Ноги моментально промокли, и сразу стало зябко, хотя вечер был достаточно теплый. Капитан показывал место, где лежала женщина, что-то говорил Федору о положении тела и прочих милицейских премудростях, но Федор практически не слышал его. Он хотел бы, конечно, узнать больше об обстоятельствах дела, но сейчас его занимало другое. Как он сможет забрать Леру, если капитан вовсе и не собирается уходить? Федор изображал живейший интерес к рассказу, вставлял нужные реплики и даже задавал какие-то вопросы. И одновременно думал, как бы ему спровадить капитана, чтобы тот ничего не заподозрил. Они кружили около дота, а это было совсем некстати. Федор старался отвести капитана подальше от злополучного места, из которого в любой момент могла выскочить его забывчивая жена – вдруг она уже не помнит про условный знак, с нее станется.– Нашли что-нибудь? В смысле, улики? – спросил Федор, поворачивая в сторону от дота.– Тайна следствия. – Капитан не собирался раскрывать карты перед мужем подозреваемой, хотя на самом деле никаких улик обнаружено не было.– Но что-то же вы можете сказать?– Потерпевшая доехала до вашего дома на такси. В пятницу вечером. А потом уже в лес направилась. И ходила там какое-то время, затем была убита.– А маньяков у вас не водится?– Ага, стаями бегают, как дикие звери.– Ну, может, ограбить хотели?– Хотели, да вдруг передумали?– Ничего не взяли?– Тайна следствия.– Ну что вы все заладили! Лера не могла никого убить.– Почему ваша жена жила здесь?– Захотела тихой жизни.Все усилия оказались напрасными. Спровадить капитана не удавалось. Федор уже подумывал уехать, а затем вернуться, но это выглядело бы куда более подозрительно, чем желание осмотреть место преступления. А вдруг капитан останется неподалеку и будет наблюдать?Когда Федор уже совсем отчаялся, из-за кустов раздался лай, а затем выскочила и сама псина – темная, с горящими глазами, уменьшенная копия собаки Баскервилей. Она остановилась неподалеку и, грозно рыча, уставилась на капитана. Тот прикрикнул на собаку, и она затихла, но уходить явно не собиралась. Федор узнал пса и запаниковал: значит, Лера неподалеку.– Да это же собака Тимофеевых, – заговорил капитан, – совсем одичала. Они привезли кавказца прошлым летом, а этого совсем забросили. Вечно он шляется где ни попадя, кормежку добывает… Странно, обычно тихий такой, ласковый. Его потому и поменяли на охранную собаку, что толку никакого. Я не слышал никогда, чтобы он лаял. И грязный весь. Эй, как тебя, Шарик, Тузик, пойдем, покормлю, пока ты всех не перекусал. Жалко будет убивать, если взбесился, славный пес был. Пойдем, пойдем со мной. А вы уезжайте, в другое время посмотрите, – обратился он к Федору.Собака послушно двинулась за капитаном и обогнала его, уводя в сторону. У Федора полегчало на душе. Глядя на неожиданное решение проблемы, он мысленно поблагодарил блудного пса за находчивость. «Правду говорят, дворняги – самые сообразительные, – подумал он. – Ну и пес!»Когда странная парочка пропала из виду, Федор вернулся к доту. Подав условный знак, вгляделся в то место, где, по его предположениям, находился люк. Через некоторое время показалась голова Леры.– Федор, ты? – негромко спросила она.– Кто же еще? Псине своей спасибо скажи.– Обязательно. Молодец он, правда?– Выбирайся скорее. Времени мало.По дороге к машине Лера все пыталась рассказать, как они шли по подземному ходу, как страшно было, если бы не Собакевич, и как она додумалась послать его на разведку. Федор все время одергивал ее и призывал вести себя тише. Лера забралась на заднее сиденье, попросила телефон и принялась возиться с ним. Что-то шептала, трясла трубку и поворачивала ее в разные стороны.– Подожди, доедем до города, там посмотришь свою почту, – сказал Федор. – Не ломай телефон. И молись, чтобы нас никто не остановил.– Кому молиться?– Да кому хочешь, главное, чтобы помогло.Они добрались до Васильевского острова без приключений и остановились неподалеку от метро. Лера стала вызванивать Вику. Пока подруги договаривались о встрече, Федор завел машину и поехал в сторону Большого проспекта. Остановившись неподалеку от нужного дома, они стали ждать. Лера снова уткнулась в телефон. В почте обнаружилось сообщение от Отшельника.«Лидия Сергеевна Смирнова родилась в 1949 г., проживает по адресу: набережная реки Мойки, дом…»– Ой, – вырвалось у Леры, – как же это так?– Что там такое, покажи, – обернулся Федор.– Подожди. Мне подумать надо.– Потом думать будем. Говори, что узнала.– Эта женщина… Ну, в общем… Подожди…– Да не тяни ты!– Она жила в бабушкиной квартире, гадалка эта. Понимаешь? В той самой, где пожар был.– Так-так-так…– Фрекен Лилия! Как же я не вспомнила…– Что ты там бормочешь, не пойму. Какая еще фрекен?– Я знаю ее, оказывается, эту гадалку! Ну, видела… пару раз. Давно. Она после аварии лечилась у деда и жила у нас в Ярви. Я плохо помню, мне же лет пять было или даже меньше. Я называла ее фрекен Лилия. Как фрекен Бок, понимаешь?– Какая еще фрекен Бок?– Ну, из книжки детской, про Карлсона. Там была фрекен Бок. Я, наверно, ее читала тогда, эту сказку, и приставала ко всем с этой самой фрекен, ну, что это такое. Мне объяснили, что это что-то типа «тетя Бок». И я тогда стала называть тетю, которая жила у нас, фрекен Лилия.– А почему Лилия? Она Лидия вроде.– Она гадала по лилиям. Помнишь, у нас там полно было разных лилий?– Смутно.– Она просила человека сорвать цветок, подержать в руках, а потом брала этот цветок и рассказывала, что человека ждет.– Прямо всё?– Не знаю, так говорили.Недалеко остановилась машина, и из нее выбралась Вика. Не узнать ее было невозможно. Несмотря на то что она сменила прическу, цвет волос оставался неизменным. Платиновым. Или ярко-белым. Как посмотреть.– Вика! – позвала Лера, высунувшись из окна. – Мы здесь!– Да вы никак вдвоем пожаловали? – пригляделась Вика.– Пойдем, пожалуйста, в квартиру. Нельзя долго тут стоять.– Почему?– Меня милиция ищет.– За что?– За убийство.– Ну, ты, подруга, даешь! Как ты умудрилась?– Вик, ну пойдем. Потом расскажу.– Ты серьезно?– Какие уж тут шутки!

 

8

Состояние, в которое впала Лера после истории с Сашей – Наташей, больше всего походило на зимнюю спячку какого-нибудь животного. И поскольку она считалась больной, то отсыпалась по полной программе. Прихватив книгу, дремала с ней в своей комнате.

Вечером, когда приезжала из больницы мать, Лера несколько оживала и задавала ставшие уже ритуальными вопросы о состоянии Наташи и о том, когда же к ней будут пускать. Ответы были такими же ритуальными: состояние стабильное, когда пустят – не знаю. Иногда мать пускалась в научные объяснения, используя непонятную Лере медицинскую терминологию, и девушка, продираясь сквозь незнакомые слова, никак не могла уяснить, что же происходит с Наташей. Ей представлялось множество небольших, но страшных, судя по названиям, злобных существ, пытающихся обглодать Наташин позвоночник. И терпеливо дождавшись конца лекции, она обычно задавала один и тот же мучающий ее вопрос: «Мама, а ей очень больно?»

Александра Федоровна снова начинала пространные медицинские рассуждения о природе боли, пороге чувствительности, из которых Лера вновь никак не могла получить ответа на то, что ее интересовало. Почему-то ей важно было знать, какую боль испытывает Наташа. Это волновало гораздо больше, чем прогноз врачей относительно Наташиного будущего. На исходе недели мать заволновалась уже о состоянии здоровья дочери. Она поняла, что Лере надо встретиться с Наташей.

– Может, ты чего-то недоговариваешь, мама? Что на самом деле произошло? – пристала в очередной раз Лера.

– Сколько можно одно и то же перемалывать? – вздохнула Александра Федоровна. – Я уже рассказывала. Почему тебя так сильно это мучает? Словно ты испытываешь чувство вины.

– Конечно, мне не по себе. Или ты думаешь, я каждый день вижу, как люди выпадают из окон? Было бы подозрительнее, если бы меня это никак не затронуло.

– Приходи завтра в больницу. Попробую помочь тебе.

Лера бывала там и раньше. Но никогда еще больница не производила на нее столь тягостного впечатления. Среди сверкающей белизны, стерильной выхолощенности отчетливо виднелась граница, разделяющая обычную жизнь и нечто непонятное. Эта незнакомая часть жизни не притягивала к себе, как обычно бывает, когда человек сталкивается с неведомым, – наоборот, она скорее отталкивала, словно на двери висела надпись: «Опасно. Сюда лучше не входить».

С ощущением, что она забралась в запретную зону, Лера шла по отделению хирургии в поисках палаты с номером «2а». Там лежала Наташа. Нумерация на этаже была довольно запутанной, Лера дважды сворачивала не туда, натыкаясь взглядом на холодные металлические конструкции пугающего вида. Когда наконец-то искомая табличка замаячила в пределах досягаемости, она решила немного перевести дух, прежде чем войти. Дверь палаты резко распахнулась, и в проеме показалась высокая фигура в белом халате. Лера посторонилась, пропуская врача, но тот застыл, словно наткнулся на невидимое препятствие. Затем, притворив дверь, шагнул к девушке.

– Лера, – прошептал человек в белом испуганным голосом, – ты что, сюда?

– Что? – также прошептала Лера, узнавая Сашу.

Они не виделись с той самой ночи, проведенной в приемном покое. Не сговариваясь, словно соучастники преступления, они интуитивно сторонились друг друга. И теперь, глядя в Сашины испуганные глаза, Лера вдруг разозлилась. Злость была такой сильной, что захотелось ударить его, плюнуть на него, произвести какое-нибудь разрушительное действие, чтобы избавиться от неприятного чувства, бурлившего в ней. Она уже готова была взорваться, но Саша схватил ее за руку, уводя прочь от палаты:

– Пойдем. Мне надо сказать тебе…

Лера вырвала руку и злобно произнесла:

– Не хочу тебя слушать!

– Это важно. Очень. Выслушай, пожалуйста. – Он произносил слова, словно заклинания, глядя умоляюще, и она смирилась.

– Говори.

– Я… В общем… Она… Ну, ей плохо.

– Понятное дело.

– Да ничего тебе не понятно!

– Объясни по-человечески.

– Мне пришлось… Я… в общем, сказал… что это ты меня попросила… Ну, тогда, в классе.

– О чем я тебя попросила?

– Ну, чтобы я тебя… поцеловал.

– Что?!

– Я не смог, ну не смог сказать ей правду. Ей так плохо, что… Когда я все объяснил, ей вроде полегчало… Не знаю, может, это неправильно, но нельзя, понимаешь… ну нельзя ей знать, что было… Не говори, ну пожалуйста. Не надо.

От возмущения Лера не смогла ничего ответить. Она не знала, зачем пришла сюда, в больницу, что хотела сказать Наташе и почему это было так важно – увидеть ее. Настолько важно, что она не могла уехать в свой любимый Питер, пока не встретится с Наташей.

Она не знала, зачем все это было нужно, но понимала, что не сделать этого нельзя. Нельзя, и все тут.

Лера посмотрела на Сашу, на непривычно угрюмое лицо с нехарактерным для него выражением обреченной растерянности, и ей впервые стало жаль его. Вернее, к жалости это чувство имело лишь косвенное отношение. Наверное, это было сочувствие.

– Похоже, ты сделал свой выбор, – тихо сказала она, глядя ему в глаза.

– О чем ты? Не понимаю…

– Когда-нибудь поймешь.

Лера повернулась и пошла к палате «2а». Саша продолжал смотреть ей вслед.

– Так ты не скажешь?

– Не волнуйся, не скажу.

Она замерла перед дверью, совершая одной ей ведомый ритуал, прикрыла губы руками и лишь после того, как ощутила легкое покалывание в пальцах, медленно и осторожно, словно боясь причинить кому-то боль, открыла дверь.

Поначалу она даже не увидела Наташу. Палата, судя по всему, была одноместной. На единственной конструкции, напоминавшей кровать, вроде бы никто не лежал. Растерянно озираясь по сторонам и не понимая, где еще может находиться Наташа, Лера снова вернулась взглядом к предполагаемой кровати. И сразу наткнулась на лихорадочный взгляд темных глаз. Они смотрели, не мигая, откуда-то издалека. Удивительное дело, но кроме глаз она ничего больше увидеть не могла. Как будто от Наташи остались одни глаза. Немного приглядевшись, Лера стала различать лицо, бледное до прозрачности, которое сливалось по цвету с сероватым больничным бельем. Если бы Наташа не открыла глаз, Лера не скоро бы ее обнаружила.

Молчание затягивалось. Лера стояла неподвижно, не в состоянии пошевелиться, словно некая невидимая сила приковала ее к месту. «И зачем я пришла? – ругала себя она, стараясь собраться с мыслями. – Она же прогонит меня. И правильно сделает. Ну что я за идиотка такая? Приперлась сочувствие выражать. Как же мне быть?.. Не знаю».

Они смотрели друг на друга, как в детской игре. Ждали, кто кого переглядит. Ни одна не хотела уступать и не отводила взгляда. Никто не засекал, сколько времени продолжался этот диковатый поединок. Они вообще забыли о таком понятии, как время. Место, куда они попали, было лишено такой категории. Там, в этой непонятной точке пространства, месте пересечения двух взглядов творилось что-то необъяснимое. Воздух плавился, превращаясь в остекленевшие сгустки. Пространство кривилось и изгибалось, принимая причудливые формы воронок и завихрений.

Все исчезло так же внезапно, как и появилось. Нагромождения стекловидного хаоса словно растаяли в воздухе, оставив после себя легкий серебристый туман. Все произошло мгновенно. Пустота, возникшая после этой фантасмагории, уже не содержала никакой угрозы. Схлестнувшиеся взгляды разошлись, будто утратившие вдруг свою силу магниты.

Лера приблизилась к кровати и, не найдя рядом стула, опустилась на тумбочку. Она не могла больше стоять, поддерживание тела в вертикальном положении требовало неимоверных усилий. Она сидела молча и пыталась перевести дух.

– Привет, – тихонько сказала Наташа ровным голосом, лишенным всяких интонаций.

– Привет, – так же ровно отозвалась Лера.

Они снова замолчали. Но это было другое молчание. В нем не было ничего напряженного. Но и ничего расслабляющего в нем тоже не было. Они словно привыкали к чему-то новому. Что-то изменилось в них, кардинально изменилось. Словно клетки их тел приобрели другую структуру.

– Зачем ты пришла? – первой нарушила тишину Наташа.

Лера, опомнившись, принялась искать объяснение. Слова упорно не находились, и это осложняло дело. Так и не измыслив ничего, она ляпнула первое, что пришло в голову:

– Я хотела попросить прощения.

– За что?

– За все. Я, в общем, выпила этого дурацкого шампанского, и мне стало… как-то… грустно, что ли. Я, такая уже взрослая девица, а еще ни разу ни с кем не целовалась. Тебе, наверное, сложно понять будет…

«Зачем я вру, – подумала Лера, – сочиняю какую-то дурацкую историю, зачем все это нужно, и как бы мне быть поубедительнее?..»

– Почему сложно? Продолжай, – резко сказала Наташа.

– Я, наверное, единственная, у кого никогда не было не то что своего парня, но даже… как бы это сказать… поклонника.

– И тебя это сильно мучило? Что-то я не замечала.

– Не могу сказать, чтобы я расстраивалась из-за этого постоянно или думала все время об этом. Но где-то в глубине, видимо, сидело. И точило.

«Что за бред я несу? – думала Лера. – Она ни за что не поверит».

– К чему ты клонишь? – поинтересовалась Наташа.

– На выпускном мне стало грустно до чертиков и очень жаль себя. Словно я что-то упустила или потеряла, и этого уже не вернешь… Извини, я путано объясняю, по-другому не получается. Думаешь, мне легко говорить?

– А мне легко слушать?

– Наташ, давай не будем ругаться, а? Я пытаюсь, как могу, объяснить, что и почему произошло. Вернее, не произошло.

– Неужели?

– Мы просто разговаривали, и я вдруг поняла… ну не знаю, стала думать о том, что я такая разнесчастная… И шампанское. Ну, у меня словно отказали тормоза. И я попросила его. Я сказала, что никто меня не целовал и мне очень хочется узнать, что это за ощущение такое.

– И как, понравилось?

– Нет.

– А он что, прямо так сразу и согласился?

– По-моему, он просто растерялся. И не знал, что делать. Ему, наверное, просто не хотелось меня обижать. Вот и все.

– А почему ты выбрала именно его?

– Да никого я не выбирала. Он оказался рядом. Я понимаю, что вела себя глупо. Что виновата. Я даже не прошу, чтобы ты меня простила. Мне очень неприятно, что все так произошло.

– И теперь ничего не исправишь!

– Не прогоняй его, Наташа, пожалуйста. Он растерялся тогда и глупо себя повел. И я уверена, что он очень из-за этого переживает.

– А ты-то откуда знаешь?

– Я не знаю точно. Но он не такой сильный, как ты. Я ведь не прошу тебя стать матерью Терезой. Просто дай ему еще один шанс.

– И все?

– Да. Это была глупость.

– И из-за нее я стану калекой?

– Не станешь. Мама сказала.

– Это правда или ты лжешь мне, чтобы утешить?

– Правда.

– Поклянись!

– Что за детский сад!

– Поклянись!

– Хорошо, клянусь. Теперь веришь?

– Да. Спасибо.

– За что?

– Что пришла и вообще. А теперь уходи, пожалуйста, я спать хочу.

Лера тихо, почти неслышно шла по коридору. Ей было так легко, словно она сбросила с себя тяжеленную ношу, которую тащила на себе все эти дни. Груз был похож на огромную глыбу льда, и эта глыба растаяла, испарилась без следа под ярким летним солнцем. У Леры вдруг появилась уверенность, что она все сделала правильно и теперь все будет хорошо. Словно крутая и извилистая дорога превратилась в прямую и ровную трассу. «Соврала – и все стало на свои места, – удивлялась она по дороге. – Надо же, как бывает. Вранье, выходит, не такая уж и плохая вещь. И почему все считают, что лучше всего говорить только правду?.. А ведь врать-то, оказывается, очень непросто. Для этого талант надо иметь. Или способности, по крайней мере…»

 

9

На Викиной кухне вовсю бурлила жизнь, несмотря на поздний час. Обстановка квартиры не очень-то изменилась с тех давних пор, когда они учились в Ленинградском университете. Вообще-то квартира принадлежала не Вике, а ее хронически отсутствовавшему брату, который был не то спортсменом, не то еще кем-то – Лера так и не поняла толком. Она и видела-то его лишь один раз, но о той встрече старалась не помнить. Словно ее и не было вовсе.

Когда приезжала Вика, они обычно заседали у Леры, благо Федор мотался по командировкам. Или ходили на различные мероприятия и сборища, которые необходимо было посетить Вике. Она всегда приезжала не просто так, а по делам агентства. Перепробовав себя в разных профессиях, от музыкально-театрального продюсера до политтехнолога, она в итоге остановилась на чистой рекламе. Ее агентство, незаметное на фоне известных глыб, все же занимало свою нишу и приносило неплохой доход. Многие петербургские фирмы, желающие выйти на московский рынок, обращались за рекламой именно в Викину контору, привлеченные сравнительно низкими по московским меркам расценками.

Вика не раз предлагала Лере стать кем-то вроде регионального представителя, но та только отмахивалась: «Какой из меня рекламщик, посмотри, полнейшее несоответствие профессии. Я никого и никогда ни в чем не могу убедить. Вот тебя, например, хоть раз…» – «Дура ты, вот кто, – перебивала Вика. – Не понимаешь своего счастья. Другая с радостью бы ухватилась, а ты… Уперлась в свое издательство. Ладно бы платили хорошо или что-то очень интересное было, а так… В общем, дурой была, дурой и осталась. Это неизлечимо. И за что тебя люблю, сама не понимаю».

Эти риторические препирательства стали у них чем-то вроде своеобразного обряда. Вика делала ритуальное предложение и получала такой же отказ. И обе понимали, что это всего лишь игра. Но Лера знала: подруга дает понять, что на нее можно рассчитывать в случае чего. Только случая подходящего не представлялось.

На этот раз они даже не вспомнили об этом. Весь вечер разговоры крутились вокруг истории с убийством. Она казалась все более пугающей.

Суммировав знания, они принялись выстраивать версии и продумывать дальнейшие действия. Через некоторое время Лера не выдержала.

– Я бы съела чего-нибудь, – сказала она, поглядывая на Вику. – У тебя как с едой дела обстоят? А то от кофе и сигарет уже тошнит.

– Никак. Я же не питаюсь дома. И вообще, я на диете. Может, что-нибудь из консервов найдется, надо посмотреть.

Пока она рыскала по сусекам, Федор предложил сходить в ближайший магазин.

– Я и сам того. Голодный. Весь день некогда было. Надо бы еще от телефона избавиться.

Когда он ушел, Вика принялась расспрашивать Леру, почему она живет в деревне и что у них с Федором – разрыв или так, временные контры. Лера вяло отвечала, что и сама не знает, да и не до того сейчас.

– И почему ты никогда ничего не знаешь? Ты хоть в чем-то в своей жизни уверена? – возмутилась Вика.

– Я уверена, что мне нужно жить в Ярви. И в работе своей тоже уверена.

– И до чего тебя это довело? Теперь скрываться приходится. А если бы я не приехала?

– Чего гадать. Все есть как есть.

– Очень умная мысль, ничего не скажешь. А главное – глубокая и оригинальная.

Лера вздрогнула, когда в квартиру позвонили. Пока Вика впускала Федора, она тихонько прошмыгнула в ванную и заперлась там. И вышла только после того, как убедилась, что это свои.

После горячей еды сразу потянуло в сон. Пока варили кофе, чтобы взбодриться, Федор стал что-то записывать в блокнот.

– Чем занимаешься? – заинтересовалась Лера.

– Стратегию разрабатываю.

– Какая, к бесу, стратегия? – взвилась Вика. – Ясно, что все это из-за квартиры. Родственникам не понравилось, что уплывают денежки, вот и разобрались они с этой твоей Лилией.

– Какая им выгода? – задал справедливый вопрос Федор. – Хозяйка не изменила решения. Квартира им не достанется. Они должны были с Лерой разбираться.

– Да не стала бы я в этой квартире жить! – взволнованно встряла в разговор Лера. – Ни за что! Я бы отказалась от нее, пусть забирают.

– Вот глупенькие, им сразу надо было к тебе обратиться. Они ж не знали, с кем имеют дело. И не понадобилось бы идти на такие крайности, – фыркнула Вика. – А что касается выгоды, ты, Федор, не совсем прав. Подозрение упало на Леру, ее посадят, а квартира к ним отойдет. По наследству.

– Как посадят? – возмутилась Лера. – Я ни при чем!

– Почему тогда сбежала? Пошла бы в милицию, и дело с концом. Они разберутся, кто при чем, а кто нет, – отбила удар Вика.

– Испугалась. И потом, я же не знала еще, что это за квартира такая и почему ее мне оставили.

– А теперь, значит, знаешь?

– Предположить могу. Раз Смирнова была знакома с дедом…

– И заметь, не просто знакома, а даже жила у вас, – подхватил Федор, – это ведь что-то значит. Не все, кого он лечил, у вас дома бывали, правда?

– Я не помню, чтобы еще кто-то проживал у нас. Но я мелкая была, могла и не знать… А зачем она в бывшую нашу квартиру поехала жить? – спросила Лера. – Случайность или нет?

– Так, – снова полез за блокнотом Федор, – надо еще выяснить, когда она туда переехала.

– А меня, знаете, что волнует? – сказала Вика. – Почему она решила подарить квартиру тебе только месяц назад? Или она совсем недавно вселилась, или тогда что-то произошло. Я так думаю, родственники на нее наехали.

– Тебе уже, похоже, все ясно, в отличие от нас? – не удержался от колкости Федор.

– А что там еще может быть? Квартира не из дешевых. Ты говоришь, что не стала бы там жить. Так и не надо. Могла бы продать, и все.

– Не стала бы я такого делать, – покачала головой Лера. – И денег этих не взяла бы никогда.

– Смотрите, какая бескорыстная! Тебе что, деньги не нужны?

– Не в этом дело. Я не смогла бы, понимаешь? Мне бы они ничего хорошего не принесли.

– Откуда такая уверенность? Деньги – просто бумажки и никакой магической силой не обладают. Так что хватит пургу гнать, – высказал свои соображения Федор. – Давайте решим, что делать, мне еще до дому добраться надо. Слушай, я и забыл совсем, мосты уже разводят или нет?

Никто не помнил. Федор засобирался. Вика даже предложила ему остаться, если что. Лера удивленно посмотрела на них обоих: надо же, друг друга не выносят, а тут спелись – единомышленники, да и только. Уже в дверях Федор вспомнил:

– Надо бы узнать, кто это тебя видел в пятницу в доме Смирновой. Помнишь соседей?

– Не особенно. Разве что соседку из двадцатой, рядом с нашей. Она еще с мамой училась, тоже врач. Ирина… Леонидовна, по-моему.

– Надо с ней поговорить, – сказал Федор, вытаскивая блокнот. – Так, поискать родственников, это я попробую по своим каналам, еще с соседкой поговорить и знакомых этой твоей Лилии расспросить. Должны же быть у нее знакомые.

– Давайте распределим, кто куда, – предложила Вика, – а Лере надо дома посидеть.

– Почему?

– Не задавай глупых вопросов. Где-то тут книжка должна быть, очень интересная. Специально для тебя. Сиди и внимательно изучай.

– Что еще за книжка?

– Уголовный кодекс называется.

После ухода Федора Вика подергала себя за волосы и с выражением блаженства сдернула парик. Потом тряхнула собственной шевелюрой точно такого же оттенка и с наслаждением принялась массировать голову.

– Намучилась, сил нет.

– А я думала, ты прическу сменила. Вик, а зачем все это, ведь он практически не отличается от того, что у тебя на голове. В смысле, что с париком, что без него – почти одно и то же.

– Вот именно. Эксклюзивная вещь. Из моих волос сделан.

– Зачем тебе парик из своих волос? Я понимаю, когда что-то другое, а так…

– Сразу видно – не деловая ты женщина. Объясняю: волосы у меня длинные, их помыть, уложить – тьму времени отнимает, и не всегда такая возможность есть. А так, если что, парик на голову – и готово. Вот еду я, например, в Питер на поезде. Ты видела, чтобы там условия для укладки имелись? И как же быть? Платком все время заматываться, что ли? А так выхожу я из поезда вся свежая и благоухающая, да еще и с красивой головой. И все сразу к моим ногам штабелями складываются.

– Вика, – рассмеялась Лера, – ты неисправима. Зачем тебе сейчас штабеля из мужчин? Ты ведь замужем.

– Это никогда не помешает. Мало ли что. А потом, знаешь ли, приятно.

– А муж не ревнует?

– Пусть поволнуется немного. Полезно. Он всегда должен знать, что я представляю ценность в глазах других мужчин. От этого еще больше любить будет. Вот ты, например…

– А что я?

– Сколько помню, всегда была такой, как сейчас.

– В смысле?

– Одеваешься все время одинаково, и прическа почти одна и та же. Ты бы хоть раз в жизни волосы, что ли, покрасила.

– Спасибо, мне хватило. Не помнишь, как ты меня в салон потащила?

Еще в студенческие времена Вика как-то договорилась сделать прическу у известного в городе стилиста, тогда это еще было редкостью. Она взяла за компанию и подругу, убедив ее привести наконец-то голову в порядок. В салоне, который располагался почему-то на отшибе, они увидели занятное существо неопределенного пола и возраста, всё в кудрях и рюшечках. Существо едва взглянуло на них, закатило глаза и сказало, что головы у них проблемные. Потом долго возилось с Викой, хищно выхватывая ножницами пряди ее роскошных светлых волос, а то, что осталось, накрутило на какие-то замысловатые не то бигуди, не то палочки и позвало Леру.

Та постеснялась отказаться, решив, что с ее короткой стрижкой ничего страшного сделать нельзя. И поплатилась за свое легкомыслие немедленно. Стилист наголо обрил ей затылок, а оставшиеся волосы разделил зигзагообразным пробором и выкрасил в разные цвета от ультрамарина до ярко-малинового.

Когда Лера увидела это произведение искусства у себя на голове, просто потеряла дар речи от растерянности. Зато Вика не сплоховала, как всегда. Обнаружив вместо своей роскошной шевелюры какие-то куцые кудельки мышиного цвета, она моментально пришла в ярость. Досталось и стилисту, и салону. Парикмахер оказался на удивление проворным и спрятался в подсобке, пока Вика буйствовала.

Через некоторое время появилась администратор, дородная женщина, в сопровождении амбалистого мужика. Они с легкой долей угрозы извинились перед девушками и предложили уладить все миром. На безальтернативной, впрочем, основе. В качестве компенсации морального ущерба была предложена смехотворная даже по тем временам сумма – или возможность бесплатно посетить салон еще раз.

Еще раз? Вика высказала все, что думает о салоне, но деньги взяла. Потом Лере пришлось побриться наголо, а Вика единственный раз в жизни сделала короткую стрижку. С тех пор Вика на дух не выносила модных стилистов, предпочитая проверенного мастера. Еще она невзлюбила локоны и кудри. Придавая своим светлым волосам различные оттенки, она всегда требовала прическу исключительно из прямых волос, разрешая варьировать лишь длину в пределах пяти сантиметров.

– Ты думаешь, я еще когда-нибудь соглашусь на такое? – засмеялась Лера, вспоминая свое хождение с лысой головой в холодное время года.

– Не обязательно так радикально. Но попробовать что-то свеженькое, в разумных, конечно, масштабах, необходимо. Вдруг краше станешь?

– Лучше, чем есть, не станешь.

– Ты не права. Знаешь, скольким девушкам такие эксперименты помогли? Мужчины же, они очень просто устроены. Реагируют на все яркое и броское. Если заметил тебя – половина, считай, уже сделана. Все дальнейшее – дело техники. Если правильный подход подобрать – все, он готов. Пользуйся на здоровье.

– А мне такие мужчины не нравятся. Которые реагируют только на внешний блеск. И не мне одной, думаю.

– Это ты с жиру бесишься. Знаешь, сколько женщин готовы хоть какого-нибудь завалящего мужичка подцепить? А они все одинаковые. Мужики, в смысле.

– Не все.

– Думаешь, Федор полюбил тебя за прекрасную душу? Фигушки! На внешность твою он клюнул. Скажешь, нет?

– Нет!

– А вот и да! Просто он ошибся.

– Как это?

– А так, что твой внешний вид не соответствует тому, что внутри.

– Это как?

– Примерь мой парик.

– Зачем?

– Для наглядности.

Вика водрузила белокурое произведение парикмахерского искусства Лере на голову и стала сосредоточенно прилаживать его половчее. Провозившись несколько минут, она отправила Леру к зеркалу посмотреть, что получилось. Лера взглянула на себя и не поняла, кого она видит. Эта блондинка с растерянным взглядом и слишком загорелым лицом была ей незнакома. «Неужели это я, – спрашивала себя она, вглядываясь в отражение, – неужели я – такая?» Черты лица проступили ярче под ослепительно белой челкой, но они казались не такими четкими, как обычно, а как-то смягчились. Девушка в зеркале казалась такой неприкаянной и глупой, что Лера, не выдержав, сдернула парик.

– Ну что, – заговорила вертевшаяся рядом Вика, – поняла?

– Ты хочешь сказать, что я – безвольное существо, глупая блондиночка, что ли?

– Не смей при мне обижать блондинок! И почему принято считать, что все блондинки – непроходимые мечтательные дуры, а брюнетки – темпераментные, задорные и умные? Посмотри на нас, к примеру.

– Какая же ты блондинка! – возразила Лера. – Ты настоящая белокурая бестия. Мы тут книгу о Германии делали, там про таких, как ты, много написано. Так что не все светловолосые оказываются блондинками.

– Ага, и не все темноволосые – брюнетками. Точно. Вот ты, например…

– Да что я?

– Где твоя энергия, напор, темперамент, в конце концов! Должно же хоть что-то быть!

– А почему именно такой набор качеств? По внешности вообще нельзя судить о человеке. Это неправильно.

– Да что ты говоришь? Вот скажи, почему ты не можешь просто радоваться жизни и получать от нее удовольствие? Ведь тело затем и дано, чтобы все можно было понюхать, потрогать, попробовать.

– Ты забыла еще про зрение и слух.

– Не придирайся, ты же понимаешь, что я хочу сказать. Тебе подарили жизнь – радуйся и пользуйся. А ты все ждешь чего-то. Сама хоть понимаешь, что пытаешься найти?

– Определения точно дать не смогу, – подумав, серьезно сказала Лера. – Пока это где-то на уровне чувств. Не этих пяти, о которых ты говорила, а каких-то других, глубинных, что ли. Хочется понять, зачем мы рождаемся, для чего живем. По большому счету. Зачем мы… нужны, если хочешь. Ведь зачем-то нужны. Не можем же мы быть просто белковой формой жизни. Тогда все как-то бессмысленно. А в природе не бывает бессмысленных вещей.

– Так ты Бога ищешь, – поняла Вика по-своему. – Сходила бы в церковь, и дело с концом. Там бы тебе быстренько объяснили и про мироздание, и про смысл жизни.

– Бог и церковь – не одно и то же. Мне нужно что-то другое, понимаешь? Вот у тебя бывает такое чувство, что ты когда-то знала что-то очень важное, а потом раз – и забыла? Напрочь.

– Бывает. Вот у меня завтра встреча важная с клиентами, а я о ней напрочь забыла.

– Не хочешь – давай не будем говорить. Ты сама спросила, а я просто пытаюсь ответить. Как могу. Извини, я не философ, мне сложно оперировать отвлеченными категориями. Как чувствую, так и говорю.

– Я пошутила. Но все равно не понимаю. О чем можно было забыть?

– Ну как бы тебе сказать… словно ты знала когда-то тайну какую-то, сокровенную, а потом забыла. Но ощущение… нет, не ощущение, а что-то вроде воспоминания об этой самой тайне все время тебя мучает. И кажется, что ты живешь для того, чтобы вспомнить о том, что забыла. И понять, почему об этом не помнишь. Неужели у тебя никогда не бывает такого?

– Невозможно жить этим постоянно, – пожала плечами Вика. – Ну, задумаешься иногда… А жизнь – она такая интересная. В ней много еще чего есть.

– Я не говорю, что только этим и занимаюсь. Вот переехала в дедовский дом – там так хорошо, тишина кругом, красота. Как-то располагает к мыслям о чем-то не сиюминутном. Я осенью приехала, настроение – хуже некуда, еще с Федором поцапались, в общем, тоска смертная. Ходила, по окрестностям гуляла. Вышла на озеро. Помнишь озеро, мы там купались еще?

– Я за корягу какую-то как зацепилась, так кровищи из меня вытекло немерено. До сих пор шрам остался. А так ничего, мирное себе озеро. И что же ты там увидела?

– Отвлекись на минуточку от шрама своего и представь: октябрь, отчаянно зеленая трава, из последних сил держится, но уже тронута желтизной… Ты никогда не замечала, что этот цвет, такой лимонно-зеленый, он бывает у травы как раз осенью? Грустный очень цвет. И необыкновенно красивый. Особенно под осенним солнцем.

– Ты никак в поэты собираешься? – ехидно заулыбалась Вика.

– Поэзия – это другое совсем, – махнула рукой Лера. – Так вот. Озеро и сосны вокруг. И солнце в них заблудилось, в деревьях этих. И вода как зеркало, в ней сосны отражаются, и облака, и солнце. Смотришь – словно мир какой-то другой.

– Так это просто игра света и тени. Иллюзия нашего восприятия.

– И тебе кажется, все так просто? А почему наши глаза так устроены, чтобы мы могли это видеть? Если это и иллюзия, то зачем-то же дано нам ее заметить. И воспринять как красоту. Вот я когда смотрела на озеро, поняла, что это и есть та самая красота, которая мир спасет. Есть в ней что-то такое… Не знаю… Дух захватывает. И еще поняла, что вот за эту красоту и умереть не страшно. Даже за честь почтешь. Я бы это озеро защищала до последних сил. Понятно, почему финны там линию Маннергейма построили. И почему стояли насмерть за эти места. И почему до сих пор по ним тоскуют. Я бы тоже тосковала.

– Нечего было войну проигрывать. И потом, мы ведь прорвали эту линию, или я чего-то не помню?

– Да, мы сделали невозможное. Знаменитая неприступная линия Маннергейма была уничтожена. А места эти мы себе взяли. В качестве трофея. Но пожила я там и теперь все думаю – зачем? Зачем нам вся эта красота, если мы только и можем, что разрушать?

– Насчет какой-то особенной красоты это ты, Лера, положим, загнула. Была я в Финляндии, она вся из таких мест состоит, как Карельский перешеек. Озером больше, озером меньше – разница невелика. А нам границы надо было отодвигать, так что все правильно и по-честному.

– Ты давно была на Карельском перешейке?

– Еще в студенческие годы.

– А мне пришлось поездить последние полгода. Знаешь, какая там разруха и помойка? Страшно смотреть. Нельзя такую красоту в разрухе содержать. Это противоестественно. Вот взяли мы себе Карельский перешеек, а зачем он нам нужен, не знаем. Полигоны всякие там устраиваем да свалки. «Пикник на обочине» Стругацких помнишь? По которому фильм «Сталкер» снят? Так место, что описано в книге, не вымысел авторов. На Карельском перешейке действительно существует Зона. И там происходят странные вещи. Это реальный участок земли. Причем изначально очень красивый. Вот во что мы превратили красоту. В Зону.

– Так, может, нам назад его отдать? Вот финны обрадуются!

– Я отдала бы. Нельзя нам было к такому прикасаться. Рано еще, по-видимому. Мы не готовы.

– Да ты у нас все готова отдать, а сама-то где жить тогда будешь?

– Я бы там осталась, если бы позволили.

– Ну-ну, думаешь, ты им очень нужна?

– Я бы норку вырыла и жила тихо, как зверушка.

– Ну, Белозерова, ты даешь! Вы, питерские, странный народ. С такими тараканами в голове – не дай бог…

Это был их извечный спор о разнице между москвичами и петербуржцами. Вика, коренная москвичка, долго не могла привыкнуть к жизни в Северной столице. Город казался ей далекой провинцией, люди – слишком уж заторможенными, словно осенние мухи. Ее чересчур деятельная натура не находила понимания у окружающих, и это ее злило. К тому же она была высокомерна и относилась к провинциалам с презрением. Постепенно она разглядела и даже частично приняла своеобразную манеру жизни города на Неве. Но стать до конца «своей» так и не смогла. Да и не хотела.

 

Вика считала, что Петербург создан не для жизни, а для расслабления. Здесь хорошо отдыхать, потягивая вино и полеживая на диване, как Обломов. Можно и подумать о чем-то вечном в антураже белых ночей, полюбоваться городом, послушать питерскую музыку, городские легенды и мифы, с любовью передаваемые из поколения в поколение. Но постоянно жить здесь нельзя. Всю жизнь невозможно провести в расслабленном состоянии, сидеть, курить и ждать. Надо же когда-то и делами заниматься, и деньги зарабатывать, проекты разные осуществлять, да и повеселиться по-русски, с размахом, – тоже удовольствие. Вике всегда было тесно в Питере, она начинала скучать по столичной жизни и рваться назад в Москву, словно чеховские героини. Но когда уставала, когда ей становилось тошно от всего и всех – ехала именно в Петербург. Он обладал странной способностью залечивать любые раны и прогонять всякие печали, ничего для этого не делая. Достаточно было просто побродить по набережным, посидеть в кофейнях, покататься на теплоходе. Этому в свое время научила ее Лера. И это помогало Вике до сих пор.

Поглядев на часы, они решили, что пора спать. На завтрашний день у Вики было запланировано много разных дел. Да и выглядеть ей хотелось хорошо. Она никогда не позволяла себе выглядеть плохо.

Пока Вика проводила косметические процедуры для завтрашней «красоты», Лера решила отправить еще одно письмо Отшельнику. Он, поделившись нужной информацией, попросил ее написать, что случилось. Она все собиралась это сделать, но как-то за разговорами позабыла.

В той комнате, где сейчас стоял компьютер, Лера когда-то жила. Пытаясь описать все, что произошло за последний день, она постоянно отвлекалась. Какие-то хаотичные воспоминания кружились рядом. Они наплывали друг на друга и не давали возможности увидеть их по очереди, мелькали перед глазами, и не одно из них не задерживалось настолько, чтобы его можно было рассмотреть. Почему-то припоминались разные незначительные события.

Лера отправила короткое послание. «Надо же, – удивлялась она, – столько всего произошло, а уместилось всего в нескольких строках. И кто же такой этот Отшельник и откуда он столько всего знает? Он же умный, может, подскажет что-нибудь еще. А то как-то плохо пока все складывается. Вдруг эти самые родственники, о которых все толкует Вика, вовсе и ни при чем? Что еще остается? Случайность? Напали в лесу на одинокую немолодую женщину, ограбить, например, хотели. Но зачем она пошла туда, именно к доту?.. Хотела меня увидеть, это точно, раз приехала к дому. Но не успела. И записки не оставила. Кто-то помешал? Вика, наверное, права. Как всегда. Все в жизни проще, чем я придумываю… Высший смысл какой-то… Глупости сплошные, и больше ничего. И что меня понесло на такие разговоры?..»

Укладываясь спать, Лера долго еще не могла угомониться. Воспоминания проникали помимо ее воли, выглядывали из всех щелей комнаты, когда-то хорошо ей знакомой. И она наконец-то смогла хоть что-то разглядеть.

 

10

Питер давних лет встретил Леру почти южной жарой. Бабушка в неизменной соломенной шляпке, существовавшей с незапамятных времен, в чуть старомодном летнем костюме выглядела как гимназическая классная дама. Лера весело помахала из окошка вагона и вприпрыжку бросилась к выходу. Она скакала и носилась по перрону, перепрыгивая на ходу через сумки, чемоданы и ящики с черешней.

– Уймись! – не выдержала Вероника Петровна наконец, но глаза ее смеялись.

– До чего же я рада, не передать! Прости, бабуля, это от избытка чувств.

– Вижу, что не от недостатка.

– Я просто… рада, что добралась. А про деда – ничего?

– Нет, конечно. Я бы сообщила.

– Это я так, на всякий случай.

– Пойдем. Дела ждут.

– Какие?

– Тебе в университет идти. Пора становиться серьезней. И давай поскорее уйдем отсюда, а то у меня давление от жары подскочит.

Дома было прохладно и свежо. Эта бабушкина квартира на Мойке, всегда такая накрахмаленная, очень нравилась Лере. Мебели в ней был необходимый минимум, отчего комнаты казались огромными, обстановка – строгой. А Вероника Петровна, с ее безупречно прямой спиной и серьезным оценивающим взглядом, выглядела словно императрица. Она царствовала в этой квартире всегда. Даже дед, который не боялся ничего на свете, испытывал к своей жене чувство, сходное с благоговением.

Во время войны они вместе работали в санитарном поезде. Дед не был ни начальником поезда, ни даже главным хирургом. К тому времени ему еще не исполнилось и тридцати, но он уже имел за плечами бурную биографию, медицинское образование и разнообразные знания в области того, что сейчас принято называть альтернативными методами лечения.

Ему подсовывали совсем уж безнадежные случаи: ранения, как говорят в наши дни, несовместимые с жизнью. И некоторых бедолаг он умудрялся спасти. На языке медицинской статистики их было приблизительно процентов двадцать – двадцать пять. В тех условиях это было что-то неслыханное и почти невероятное. На Федора Варакина смотрели как на уникальное явление, хотя никто не понимал ни методик лечения, ни самого странноватого доктора.

Над ним посмеивались не только врачи, но и медсестры, а зачастую и сами спасенные, поскольку многое из того, что он делал, выглядело сущим вздором. Но посмеивались только за глаза. Напрямую же, что называется лицом к лицу, люди верили ему безоговорочно, безоглядно, не рассуждая и не задумываясь ни на минуту. Но все-таки сила, которая, видимо, была ему дана, как-то не сочеталась с характером. Он был жизнерадостным человеком, рассказывал смешные истории, он вообще говорил и выглядел как-то несерьезно, совсем иначе, чем уважаемый доктор или страшный колдун.

Никто долго не мог поверить, что все его медицинские успехи – действительно результат каких-то непонятных методик, а не цепь случайных совпадений. И даже когда стало ясно, что его успехи не случайны, и недоверие сменилось любопытством и робким изумлением, отношение к самому доктору осталось прежним. Его это никоим образом не удручало. Он был рад, что наконец-то мог вволю заниматься тем, чем хотелось, а остальное трогало его лишь в незначительной степени.

Его будущая жена Вероника попала в санитарный поезд с последнего курса мединститута. Она была, что называется, девочкой из хорошей семьи, успевшей к тому времени ощутить на себе, как в одночасье может рухнуть благополучная жизнь, и если бы не война, то неизвестно, где бы она оказалась.

Родом она была из Ленинграда. Ее отец, профессиональный военный, дома появлялся не слишком часто, пропадая в каких-то поездках. Мать имела немецкие корни, что несколько осложняло им жизнь, особенно в предвоенные годы. Немцы, правда, были чуть ли не петровские и давным-давно обрусевшие, но отец Вероники прекрасно понимал, что за всем этим может последовать. Мать, получившая прекрасное музыкальное образование, исполнительской карьеры не сделала, но педагогом стала первоклассным. То обстоятельство, что многие тогдашние руководители желали обучать своих детей музыке именно у Вероникиной матери, позволяло их семье долго держаться на плаву.

Сама Вероника, несмотря на тепличные условия, в которых росла, воспитывалась матерью в строгих правилах немецкой семьи. Ей внушали, что человек обязательно должен в жизни к чему-то стремиться и идти к своей цели, несмотря на трудности. «Самые страшные враги – лень, праздность и трусость», – всегда повторяла ей мать. И Вероника с детства имела четкое представление о том, кем она хочет стать и что для этого нужно делать.

Она мечтала о медицине. Не об абстрактной работе врача, а о хирургии. И планомерно развивала в себе качества, необходимые для профессии. Вид крови никогда не пугал ее – она умела правильно обработать рану, наложить повязку и шину и даже делать уколы. Когда знакомый ее родителей, хирург, сказал ей, что самое важное для профессии – сильные руки и чувствительные пальцы, и дал ряд рекомендаций, она с усердием кинулась их осуществлять. Стала заниматься музыкой, чтобы развить гибкость пальцев, принялась лепить из пластилина и даже научилась вышивать.

В институт она поступила сразу и считалась одной из лучших на курсе. Про нее говорили – великолепные данные, не подозревая, что все ее качества – результат большого труда, а вовсе не подарок природы. Весной сорок первого, когда Вероника готовилась к сессии, отец вернулся из очередной командировки, где что-то пошло не так. В доме воцарилась тягостная атмосфера ожидания ареста. Как объясняла мать, отец был ни в чем не виноват и искал способы, чтобы спасти их. Он нашел единственный выход, существующий для офицера. Когда арест оказался неизбежным, он застрелился прямо у себя в кабинете из наградного оружия. Но, по-видимому, предварительно сумел что-то сделать, поскольку семью не тронули. Мать несколько раз допрашивали, этим дело и ограничилось. Потом грянула война, и органам стало не до них.

Попав в санитарный поезд, Вероника испытывала особую симпатию к главному врачу, хорошему хирургу. Она ассистировала на операциях, ей доверяли мелкую работу, и старательность и аккуратность недавней студентки не остались незамеченными главным врачом. К тому же Ника всегда умудрялась выглядеть так, словно находилась не на войне в санитарном поезде, а жила в домашних условиях. Никогда не видели ее растрепанной или заспанной, халат всегда был белоснежным, а сама она не позволяла себе ныть или жаловаться. Она казалась воплощением собранности, аккуратности и ответственности. Главврач считал ее чистым золотом и радовался, что ему так повезло. Ей можно было всецело доверять, поскольку она умудрялась всегда и везде успевать. И руки у нее были хорошие.

Федор Варакин никак не вписывался в их бригаду. Он своим видом и шутливыми разговорами снижал статус и авторитет врачей. Разными небылицами и несерьезным поведением он заставлял людей забыть о том, где они находятся и что все вместе делают большое и серьезное дело.

Он конечно же не смог обойти вниманием царственную Нику, но, в отличие от других, прекрасно понимал, какой ценой ей удается держать себя в руках, и это вызывало у него бескорыстное восхищение и корыстное желание подразнить ее.

Он подшучивал над ее идеальностью, задавал провокационные вопросы, в общем, вел себя так, словно она была обыкновенной девушкой. А она считалась необыкновенной. В нее были влюблены многие, но никто не осмеливался даже намекнуть о каких бы то ни было чувствах. Ее уважали и почему-то боялись – больше, чем главного врача. Поэтому все с замиранием сердца смотрели, как непутевый доктор Варакин выводит из себя царственную Нику. Вероника злилась и от этого становилась похожей на Снежную королеву. От нее расходились волны ледяного презрения, способные заморозить все живое в радиусе пяти метров. Но доктор почему-то не мерз, а весело потирал руки, словно грелся у костра. Это было поинтереснее, чем кино.

После войны они вернулись в Ленинград, и Вероника, ставшая к тому времени Варакиной, основательно утратила веру в хирургию как главную спасительницу человечества. Квартира на Мойке, где Вероника жила до войны, была занята. Но помаявшись некоторое время в какой-то комнатушке, они все же смогли вернуться в квартиру на правах хозяев. Окончив институт, Вероника стала невропатологом. Она дослужилась даже до звания заслуженного врача, но, встречаясь с однокурсниками, все же иногда сожалела о том, что отошла от хирургии.

«Такие руки загубила ты, Ника, – говорили ей коллеги, – это не прощается».

Дома постоянно разгорались споры на эту тему, и Александра, их дочь, выросшая в самой гуще дебатов, в итоге стала именно хирургом. После многих лет практики она как-то сказала матери: «Мне кажется, что отец был прав. Хирургия – необходимая, но все-таки тупиковая ветвь медицины. Я выбрала именно ее в пику отцу, но он, похоже, как всегда перехитрил меня. И мне жаль, что я не могу сказать ему об этом. Он, по своей излюбленной привычке, снова недосягаем. Кому теперь претензии предъявлять?»

Когда родилась Лера и выяснилось, что она похожа на деда, считалось, что она, само собой, станет врачом. Но внучка и дочь медиков не только никогда не чувствовала призвания к этой профессии, но даже не испытывала никакого интереса к семейному делу. Она, конечно, считала, что быть врачом – достойно, и благородно, и трудно, поскольку перевидала на своем недолгом веку множество врачей, но у нее не возникало желания присоединяться к их клану.

Единственная область, близкая к медицине, которая была ей любопытна, – психология. Но взрослые не считали это ее увлечение серьезным. К тому же у Леры оказался гуманитарный склад ума. Посокрушавшись некоторое время о том, что династическая эстафета не будет продолжена, и решив на семейном совете, что это некая загадка природы и последняя шутка деда, родители отстали от Леры с требованием идти в медицинский институт. Она была несказанно рада, хотя и испытывала серьезные трудности с выбором профессии. Посоветоваться было особенно не с кем, и она в очередной раз пожалела об отсутствии деда. Уж он-то точно помог бы ей.

«Я могу сказать только одно, – говорил отец, – не иди на исторический».

Отец возненавидел истфак после провала его диссертации. В своих научных изысканиях он зашел не туда, куда следовало, и его моментально поставили на место. Дело могло закончиться куда хуже, чем заурядная и нестрашная высылка из крупного города. Его отправили в Тьмутаракань, как он называл их южный городок, преподавать историю в школе. А могли и посуровее меры предпринять, если бы захотели. Эта самая пресловутая Тьмутаракань действительно располагалась где-то неподалеку, если верить источникам. А по источникам отец был спец. Он, погоревав некоторое время, с головой ушел в раскопки, благо вокруг было навалом нетронутых еще древних курганов.

Самый дельный совет дала Лере бабушка:

– Не знаю даже, говорить тебе или не стоит. Так к выбору профессии подходить нельзя, это дело серьезное и ответственное. Но твой дед, знаешь, что делал, когда не мог принять решение?

Лера мгновенно заинтересовалась. Это был тот самый совет, которого она так отчаянно ждала и уже не надеялась услышать.

– Бабуль, не тяни, скажи!

– Дед, как всегда, говорил скорее всего в шутку. Остынь немного.

– Нет уж, скажи сейчас. Или я тут с ума сойду от ожидания.

– Вылечим, не волнуйся, – отрезала Вероника Петровна, но, взглянув на застывшую столбом внучку, смягчилась. – До чего ты похожа на деда, девочка. Он точно так же в нетерпении застывал как изваяние. А говорил он вот что: если не знаешь, как поступить, закрой глаза, расслабься, досчитай мысленно до двадцати и сделай, что придет в голову.

– И это все? – разочарованно протянула Лера.

– По крайней мере все, что мне известно. Может, есть еще какие-то тонкости, но я с ними незнакома.

По мере того как приближалась пора вступительных экзаменов, Лера все чаще возвращалась к этому непонятному совету. «Ну, поступлю я в первый попавшийся институт, – мучилась она, – а дальше? Вдруг он окажется не тот? Лучше пойти на психологический. Как-никак интересно. Но ведь если я все время сомневаюсь, это тоже что-то не то». Пролистав в очередной раз справочник вузов, она так ничего и не выбрала. «Как жаль, что у меня нет ярко выраженных способностей, – с тоской думала она, – ведь если ты хорошо рисуешь или музыкально одарен, или еще что-нибудь, насколько легче жить. А так – куда податься несчастному гуманитарию без особых пристрастий?» И она захлопнула справочник.

Тут ей припомнился совет, и она решилась. Просто так, без особых надежд. Закрыла глаза и медленно досчитала до двадцати. После этого ей в голову пришло, что надо просто раскрыть справочник наугад и ткнуть пальцем в любую строчку, как это делается в шуточном гадании. Хотя, подумалось тут же, лучше не совсем вслепую. Лера нашла нужную страницу: если уж гадать, то в рамках самого главного в городе вуза.

Место, куда попал ее палец, оказалось филологическим факультетом университета.

– Ну вот, дед, ты и решил мою судьбу, – засмеялась она.

Когда Лера объявила на следующее утро, что будет поступать на филфак, у родителей снова начались разногласия.

– И чем ты будешь потом заниматься? – поинтересовалась мама.

– Не знаю, как-то не думала об этом.

– А о чем ты думала? В учителя пойдешь?

– Буду изучать литературу.

– Что? – удивилась мать. – Изучать литературу? Это что, профессия такая? В нашем роду еще никто бесполезными занятиями не добывал себе хлеб насущный.

– Почему бесполезными? – вмешался в разговор отец. – Литература – необходимая вещь.

– Литература – не спорю. Но изучение ее – это не профессия, а профанация. Книги надо либо читать, либо писать. Все остальное – сплошное словоблудие.

– Ты не права, – возразил отец, – филфак дает хорошее образование. Можно и языки изучить.

– Знание языка – тоже не профессия. Это может быть чем-то дополнительным, но никак не основным делом.

– А как же переводчики? – встряла в разговор Лера.

– Ты хочешь быть переводчиком? – спросила мать.

– Возможно.

– Серьезно все обдумала?

– Да, – ответила Лера и не решилась поставить их в известность о способе принятия решения.

С этим она и отправилась в Питер.

Бабушкина квартира, в которой Лера провела первые годы жизни, напоминала ей о чем-то, связанном с понятием «дом». Она любила ее гораздо больше родительского жилья. Как, в самом деле, можно всерьез относиться к месту, куда родители приходят лишь переночевать, да и то не всегда? Мать пропадала в больнице, отец – на раскопках, и Лера большую часть времени находилась одна. Но почему-то никогда не чувствовала себя обделенной или обездоленной. Ей не было одиноко, да и к комфорту и уюту она была на редкость равнодушна. С ранних лет она умела себя накормить, одеть и развлечь. Поэтому ей не приходилось завидовать одноклассникам, окруженным настойчивой родительской опекой. Напротив, они всегда восхищались свободой, к которой Лера привыкла с малолетства.

Но бабушкин дом – нечто особенное. Пока Лера была мала, жизнь в этом доме казалась ей единственно возможной. Ну, разве что еще в Ярви – владениях деда. Затем, переехав к родителям на юг, она, подрастая, уже могла сравнивать. Приезжая к бабушке на лето, она будто попадала в далекую страну, где жизнь текла по иным законам, не так, как у родителей.

Жизнь бабушки была упорядочена до предела. Все вещи лежали на своих местах, а не кучковались по неведомому принципу, как в родительской квартире. Распорядок дня соблюдался неукоснительно: подъем, зарядка, завтрак и так далее по ранее намеченной программе. Иногда позволялось отступать от правил, но за это полагалось отработать. Не хочешь делать зарядку – езжай в субботу полоть грядки, сегодня спишь подольше – завтра ложишься на час раньше. Правила и варианты отступлений были заготовлены на все случаи жизни. По крайней мере, Лера была уверена в этом.

Система появилась в результате многолетней борьбы немецкого воспитания Вероники с безалаберностью мужа. Он плевать хотел на всякие правила, но жену любил и, зная, что ей больно смотреть на то, как он походя разрушает организованное ею пространство, старался держаться в рамках. Единственной комнатой, где ему дозволялось все, был кабинет. Хотя кабинетом она называлась скорее по правилам, а на самом деле это было отвоеванное у этих самых правил пространство. Завоевание проходило хитро, многоступенчато и бескровно, как раз в духе деда. Вероника Петровна так и не поняла, как это произошло. Она была уверена, что это очередной трюк мужа. И была, в общем-то, недалека от истины.

Глядя на их отношения повзрослевшими глазами, Лера постоянно удивлялась, как столь непохожие люди могли прожить много лет в любви и согласии. Ладно, родители – они оба были помешаны на работе, и это их сильно объединяло и позволяло проходить все трудности семейной жизни, не замечая их по большому счету. И еще непонятно было, почему ее мать унаследовала от отца лишь одно-единственное качество – любовь к хаосу.

Приехав в Питер перед поступлением, Лера первым делом заглянула по старой привычке в кабинет. У нее был ритуал – «поздороваться» с дедом. Он исчез из ее жизни внезапно, когда ей было всего семь лет. Однажды утром ушел из дома и не вернулся. Его искали долго, удалось даже выяснить, что его видели в электричке, направлявшейся в сторону Сосново, но дальше следы терялись. Куда он пошел, зачем и почему пропал – осталось загадкой. Никто из знавших деда не мог поверить в то, что он стал жертвой какого-нибудь разбойного нападения. Горевали, но не верили. Не тот был человек. В семье выдвигались различные версии: от очередного розыгрыша до чуть ли не похищения инопланетянами, но ни одну из них невозможно было проверить. Его просто ждали. Ждали долго. Лера ждала до сих пор.

Исчезновение произошло на фоне затяжного семейного конфликта. Дед не желал отдавать внучку родителям, обосновавшимся к тому времени на юге. Переезд был вынужденным, но дед стоял непреклонно: Лера останется с ним. Спор длился несколько лет, и пока ситуация в семье то обострялась, то затухала, Лера успела пойти в питерскую школу и закончить первый класс. Дед взывал к тому, что надо получать хорошее образование.

Решение, которое устраивало бы всех, так и не было найдено. На каникулах Лера поехала к родителям на море. С северным морем она уже была знакома, но южное понравилось ей больше. Когда звонил дед, она, захлебываясь от восторга, делилась новыми впечатлениями. Через некоторое время дед звонить перестал, и Лере сказали, что он уехал. Далеко и надолго. Она осталась с родителями.

Лера никак не могла привыкнуть к тому, что произошло. И первое время постоянно просилась домой. Все попытки объяснить, что дом теперь здесь, мало помогали. Дом для нее так и остался там, в Ленинграде. Поначалу она тосковала отчаянно, как могут только маленькие дети, затем, смирившись с неизбежным, стала приспосабливаться к новой жизни. Ей сказали, что дед вернется, когда она закончит школу и поедет в Питер учиться. С тех пор жизнь проходила в ожидании последнего звонка. Годам к четырнадцати Лера узнала правду и поняла, что дед вряд ли когда-нибудь вернется, но запущенный в детстве механизм ожидания остановить простым волевым усилием оказалось невозможно. Она продолжала ждать и надеяться на чудо.

Сейчас кабинет деда казался безжизненным. Какой-то неуловимо знакомый дух витал здесь. И Лера вспомнила, что точно такое же ощущение возникло у нее, когда она приходила в больницу к Наташе. Это было то же самое холодное и пугающее чувство. «Наверное, это и есть дух смерти, – подумалось Лере. – Нет, – противилась она мыслям, – смерть – это разрушение и тлен. А здесь присутствует сопротивление смерти. Отчаянное, но безнадежное. Это больше смахивает на музей. Какая-то иллюзия жизни. Имитация жизни, лишенная самой главной ее составляющей».

И ей стало не по себе. Показалось, что то, о чем она думает, – неправильно и нехорошо. Словно не высказанными вслух словами она предает деда. Ведь то, что она видит, – лишь попытка сохранить память о нем, а ей не хотелось, чтобы все оказалось в прошлом. Ей нравилось верить, что дед вернется. Или что она его найдет. Это пространство, свернувшееся, лишенное видимых признаков жизни еще не стало достоянием смерти. В нем чувствовалось биение чего-то живого. И Лера так явственно это поняла, что ощутила себя предательницей.

На письменном столе стояла фотография деда в странной лиловой рамке. Насыщенный яркий цвет настолько не подходил ни снимку, ни комнате, что казался неуместным. Но в этой нелепости было что-то завораживающее.

Дед, слегка щурясь на солнце, стоял возле сосны и выглядел очень радостным. Он получился на снимке на редкость живым и очень похожим на себя, каким она его помнила. И Лера поняла, что именно эта фотография в нелепой лиловой рамке и делает безжизненную комнату не столь безнадежной. Словно в ней еще тлела искорка чего-то живого. Пусть крохотная, но это была надежда.

 

11

– Вставай, соня, – услышала Лера далекий голос, – хватит подушку давить.

– Сейчас, бабуля, еще пять минуточек, – пробормотала она, зарываясь глубже.

– Какая я тебе на фиг бабуля! – возмущенно заорали на нее, и Лера от неожиданности открыла глаза.

Рядом с кроватью стояла Вика и тормошила подругу что было сил.

– Ой, что ты с собой сделала? – вырвалось у Леры.

Вика выглядела как преуспевающая деловая женщина из какого-нибудь журнала. В классическом костюме с полагающейся к нему гладкой прической.

– Что-что, строгий стиль, конечно. Мне не идет? – спросила Вика, сузив глаза.

– Непривычно. А так вполне.

– Вставай. И скажи, где больница находится.

– Какая больница?

– Где дед твой работал. Меня Федор уже озадачил, чтобы я съездила и кое-что там разузнала.

– А что там можно узнать?

– Не задавай дурацких вопросов. Все с раннего утра пашут, а она нежится в постели. Неправильно это.

Лера вскочила и галопом понеслась в ванную. Наскоро умывшись и приведя себя в порядок, она пришла на кухню, где вкусно пахло кофе. Вика вертелась перед зеркалом, разглядывая себя с разных точек.

– Вик, а это тоже парик?

– Нет, конечно, – возмутилась подруга, – я все утро потратила, чтобы привести себя в божеский вид. Это классический пучок. Федор сказал, чтобы я выглядела… поофициальнее. Вот и старалась.

– Зачем нам в больницу?

– Не нам, а мне. Ты сидишь дома и носа на улицу не высовываешь.

– Нет.

– Ты правда глупая совсем или только имидж у тебя такой?

– Наверно, глупая на самом деле. Не понимаю.

– Объяснение для особо одаренных: кто от милиции деру дал? Может, это не ты была?

– Не кричи, Вика. Объясни все-таки про больницу.

– Федор сказал, что разыскал родственника Смирновой. И поехал к нему в деревню какую-то, что ли. Хотел еще в больницу попасть, но не успевает. Вот и попросил меня.

– А что можно узнать в больнице?

– Если Смирнова лечилась у твоего деда, должны остаться документы. Может, еще родственники отыщутся или информация какая всплывет.

– Когда это было? Сто лет прошло.

– Документы долго хранят. И потом, она же была, ну, не вполне нормальная, я так поняла. Могла наблюдаться и дальше… Лера, ты скажешь, где больница находится или нет, в конце концов?

– На Петроградке, ближе к Каменному острову. Только это не больница, а институт. Может, там и не лечат никого вовсе, не знаю.

– Как называется?

– Не помню точно. Что-то связанное с экспериментами. Институт… А, там еще собака перед входом стоит.

– Живая?

– Памятник собаке. Помнишь собаку Павлова? Условные рефлексы, безусловные рефлексы? Так вот, эти опыты вроде как там проводились.

– Поизмывались над животными, а потом памятники им устанавливают? Можно подумать, собакам это нужно. Не было тогда Общества по защите животных на их головы.

– Оставь животных в покое. Ты что там делать будешь?

– Прикинусь журналисткой из какого-нибудь приличного издания и скажу, что расследую обстоятельства гибели их бывшей пациентки. Попрошу документы посмотреть.

– А если откажут?

– Посмотри, разве можно мне отказать? Главное – на мужика напасть, а не на какую-нибудь кикимору от науки. С мужским полом я общий язык всегда найду. Мне хоть ученый, хоть бизнесмен, хоть поэт – без разницы.

– Ой, Вика, ты тоже не меняешься! – засмеялась Лера.

– На себя посмотри. Кто втянул нас в эту дребедень? Мне пора, а то еще с заказчиками встречаться. Переодеваться некогда, так что буду и там… серьезной. Так даже лучше. Заволнуются – сговорчивее станут… Ты покажи мне на карте, где это место, ну, с собакой. Хотя бы приблизительно. Где-то справочник должен быть…

Пока Лера искала «Желтые страницы», Вика включила в прихожей свет и снова встала перед зеркалом.

– Чего-то не хватает. Какой-то детали. Очков, пожалуй.

Она полезла в свою сумку и вытащила солнцезащитные очки в навороченной оправе. Примерив их, опять принялась вертеться перед зеркалом.

– Ну, как? – поинтересовалась она у Леры, подошедшей с толстенным справочником в руках.

– По-моему, они сюда не подходят.

– Знаешь, сколько они стоят? – возмутилась Вика.

– Не в этом дело. Они не те, из другой оперы, что ли, стиль другой.

– Понимаю. Эти очки в моем стиле, а я сейчас не в своем. Надо будет заехать куда-нибудь по дороге и найти подходящие. Где у вас можно приличные очки купить?

– В Гостинке, наверное, или в Пассаже. Только там дорого все.

– Сама разберусь. Ты бы надела что-нибудь поприличнее, а то у тебя джинсы в грязи.

– Я цветы сажала, не успела переодеться. А потом по земле ползала.

– В садоводы переквалифицировалась? Не рановато к земле потянуло? Вот вторые ключи. Дверь не открывай и на звонки не отвечай.

Оставшись одна, Лера устроилась на кухне с чашкой кофе и, прихлебывая ароматный напиток, никак не могла решить, что ей делать. Хотелось вытянуться на диване и, улыбаясь заглянувшему в окно солнцу, просто радоваться жизни. Но верно сказала Вика: это неправильно. Они с Федором ездят куда-то, что-то узнают, чтобы помочь ей, а она расселась тут и неторопливо наслаждается кофе. Кофе, конечно, отменный, ничего не скажешь. И откуда только Вика его берет? А сейчас пора заняться чем-нибудь полезным. Например, почту посмотреть.

Послание от Отшельника уже ждало ее. «Как много написал, – удивилась Лера. – И он спешит помочь, а я только сижу и надеюсь. Права Вика, тысячу раз права. Надо и мне что-то сделать, а не ждать, пока другие за меня все проблемы решат».

«Дорогая Валерия, – начиналось письмо, – я внимательно ознакомился с тем, что вы сообщили, но информации для качественных выводов недостаточно».

Интересно, что он подразумевает под «качественными выводами»? Имя убийцы? Или причины, по которым совершено преступление? Вот так, сразу. Прочитать и все объяснить. Кто же ты такой? Бывший работник органов, что ли?

«Я бы предоставил тебе убежище, – продолжала читать Лера, даже не заметив, что Отшельник перешел на «ты», – но, к сожалению, нахожусь далеко. Надеюсь, тебе есть где спрятаться. Пока. И доступа к Сети ты не лишена. Обещаю, что сообща мы решим задачу и виновные будут наказаны».

«Надо же, какой стиль, – недоумевала она. – С одной стороны, журналистский штамп, а с другой… Ну точно, работал где-то в системе. Нормальные люди так не выражаются».

«По поводу произошедшего, – гласило письмо дальше, – могу предположить следующее: версия с родственниками, конечно, имеет право на существование. Их надо найти, но я думаю, милиция отработает это направление. Поэтому здесь особо не усердствуй. Но и не забывай. Большая часть преступлений совершается из-за денег.

Тебе обязательно надо поговорить с одной женщиной. Я не знаю, как ее зовут, но она жила у Лидии Смирновой и была у нее кем-то вроде секретаря или помощника. Она должна знать кое-что. И о родственниках, и о знакомых, и о многом другом.

Главный вопрос, который ты должна задать ей, – зачем Лидия поехала к тебе? Когда узнаешь ответ на него, поймешь, что произошло. Возможно, именно здесь – предполагаемая причина преступления.

Если думаешь, что она хотела сообщить о наследстве, это, скорее всего, ложное направление. Все можно было сделать по-другому и не так срочно. Она договорилась бы с нотариусом, чтобы он тебя разыскал и уведомил. Могла бы позвонить и договориться о встрече. И даже если она хотела поговорить с тобой, то не поехала бы наобум, не зная, дома ты или нет. Она была немолода, вряд ли для нее такие поездки пустяк. Поэтому, скорее всего, ей надо было безотлагательно сообщить тебе что-то важное. Если помощница знает об этом, считай, мы победили. Если нет – надо искать другие пути.

Необходимо узнать, кто приходил к Лидии в течение того дня, я так понимаю, это была пятница. Кто и зачем. И во сколько. Если она сорвалась из дома после визита или звонка, это был именно тот человек, который нам нужен.

Я так понял, вы не были знакомы. Или знакомы совсем немного. То, что Лидия оставила квартиру тебе, не должно удивлять. На это были причины, судя по тому, что ты написала мне. Это вопрос второстепенный.

Ищи среди своих знакомых тех, кто знал Лидию. Или был как-то связан с нею. Ищи любые точки пересечения. Обязательно должен быть какой-нибудь объединяющий фактор. Ищи его, и ты найдешь виновного. Вспоминай, спрашивай и не доверяй никому. Этим человеком может оказаться любой, даже самый близкий и родной. Помни об этом.

Хорошо бы еще узнать, кто из соседей видел тебя в тот день. Они видели именно тебя или просто похожую женщину? Насколько я понял из твоего письма, ты сама когда-то жила в этом самом доме. Когда это было?

Я бы посоветовал все, что возможно, сделать самой. Если тебе кто-то помогает – хорошо, но ты не должна доверять никому. Всегда лучше подстраховаться. Я понимаю, что в данной ситуации у тебя связаны руки и предпринимать что-либо самостоятельно трудно. Но, к сожалению, другого способа не нахожу.

Поэтому приготовься к тому, что тебе придется изменить внешность. Это делается разными способами. Но тебе пригодится лишь один из них.

Главное правило для тебя – стать незаметной. Я, к сожалению, не знаю, как ты выглядишь и сколько тебе лет. Но могу предположить, что ты достаточно молода, судя по не вполне зрелым высказываниям о жизни. И внешность у тебя вряд ли совсем никудышная: дурнушкам свойственен другой стиль общения с окружающим миром, нежели у тебя. Не знаю, насколько мое предположение верно, но буду исходить пока из него, за неимением другого.

Замаскироваться – не значит сменить масть. Ты не должна из блондинки превращаться в брюнетку и наоборот. Ты должна стать среднестатистической неприметной женщиной средних лет. Проще говоря, никакой. Чтобы никто не задерживался на тебе взглядом. Волосы лучше сделать русыми, а если это твой природный цвет – изменить прическу. Но она должна быть не аккуратной красивой стрижкой, а чем-то неопределенным, словно ты давно не пользуешься услугами парикмахера, а стрижешь себя сама. Поняла? Что-то такое невнятное. Стиль одежды тоже предполагается соответствующий. Нечто мешковатое и бесформенное. И совершенно немодное. Надеюсь, рост у тебя средний и с этим проблем не будет. Маленький рост можно увеличить каблуками, а вот с высоким будут проблемы. Его скрыть не так-то просто. Можно лишь сделать себя потолще, да сутулиться побольше.

Теперь о лице. С основами макияжа ты, конечно, знакома. Забудь о них. Тебе понадобится использовать приемы антимакияжа. Это значит, что если обычно ты подчеркиваешь привлекательные черты своего лица, то сейчас должна поступить наоборот. Все максимально затушевать. Брови, ресницы, губы. Их желательно сделать бесцветными. Чтобы глазки выглядели поменьше, носик побольше, а губы вообще терялись на лице. В общем, должна получиться эдакая невзрачная серенькая мышка. Чтобы никто внимания не обратил, настолько незаметная. Запомни – никакая.

И никаких очков. Они сами по себе привлекают внимание.

Будь осторожна. Действуй по обстоятельствам. Заготовь несколько вариантов ответа на вопрос, кто ты такая, если надо будет прикрываться чужим именем или профессией. Увидишь помощницу Смирновой – на месте решишь, что лучше сказать и кем представиться. Врать только в случае необходимости. Если нет привычки, можно очень быстро проколоться. Желаю удачи и жду новой информации.

Если сам узнаю что-либо – сообщу. Не бойся, ты справишься. Я знаю таких, как ты. Им обычно везет».

«Ух ты, – перевела дух Лера, – ничего себе письмо! Руководство к действию, а не дружеский совет. Интересно, он думает, что у меня здесь парикмахерский салон да вещевой рынок впридачу? И косметики навалом? Где я, по его мнению, прячусь? И вообще, откуда он все это знает? И не доверять никому советует. А ему, значит, можно? Иди в самое логово, и пусть там тебя схватят. Знает же наверняка, что дилетанты только и могут, что прокалываться. А мне, значит, повезет. Он знает. Как бы не так!

Кто он такой, в самом деле? Не сам ли все подстроил? А что, с него, наверно, станется. Скучно ему жить где-то в глубинке… Или не в глубинке? Врет или нет – как тут проверишь?

Насчет общих знакомых моих и гадалки – правильно. Только что-то не припомню я таких. Мама с папой могли ее знать, но они далеко и вряд ли желают мне плохого. Им не доверять я не могу. Ну наконец-то хоть кого-то можно не опасаться! А то с ума сойдешь от подозрений. Так жить – кошмар какой-то. В каждом видеть врага. Да и какие у меня могут быть враги? Это же смешно! Федор? Вика? Больше и знакомых-то нет. Ну, на работе еще. Кто-то хочет занять мое место? Еще смешнее… Надо бы позвонить туда, узнать, что слышно. Наверняка капитан уже добрался и до них…

Нет, звонить отсюда нельзя. Вдруг вычислят?.. Узнать, зачем гадалка поехала ко мне. Как это возможно? И предположить нечего… Ладно, чем сидеть в Викиной квартире и с ума сходить от безделья, поеду и расспрошу эту загадочную гадалкину помощницу. Все равно ничего дельного не приходит в голову. Пусть будет как будет. Заодно выясню, друг мне Отшельник или враг».

И Лера стала собираться.

Викины наряды никоим образом не соответствовали требованиям маскировки. Все, что она привезла с собой из столицы, было новым, вызывающе модным и сразу же бросалось в глаза. Самой неприметной и недорогой вещью на этом фоне оказались черные кожаные штаны. Лера, конечно, предпочла бы джинсы, но у Вики такая одежда проходила по разряду домашней. Или для отдыха на природе. Таскать с собой подобное барахло она считала ниже своего достоинства. После долгих сомнений и колебаний Лера решилась-таки примерить черную кожу. Вика была пошире в кости, из-за этого брюки сидели свободно. «До мешковатости, конечно, было далеко, но хоть что-то, – думала Лера, оглядывая себя в зеркало. – Слишком вызывающе, – огорчалась она, – кожаные штаны – заметная вещь». К тому же ее старенький свитер, схваченный впопыхах в бункере, сразу же стал бросаться в глаза как нечто чужеродное брюкам. А на улице, скорее всего, будет тепло, вон солнце какое прямо с утра выглянуло, надо найти что-нибудь более подходящее из одежды. Сменив свитер на рубашку мужского покроя, она повеселела. Длинная свободная рубаха прикрывала бедра, и брюки в комплекте с ней уже не так привлекали внимание. Это, конечно, не то, чего она должна была добиться, но и выбор у нее оказался невелик. Девушка в коже – это вам не серенькая мышка, тут абсолютно другой характер. Но уже и не она, не Лера. Кто-то другой.

Новые сложности появились, когда она занялась лицом. Красилась она нечасто, поэтому, глядя на разноцветные тюбики, флакончики и коробочки в косметичке Вики, поначалу растерялась. Решила начать с наложения тона, поскольку самой запоминающейся деталью собственной внешности считала загар. Смуглая от природы, она быстро бронзовела на солнце, а уж сейчас, в деревне, когда большую часть времени приходилось проводить на свежем воздухе, и подавно. Лето еще не началось, а у нее уже был вид вернувшейся из жарких стран отпускницы. После тонального крема лицо немного побледнело, и подумав немного, Лера замазала им брови, веки и губы. Получилось что-то совсем уж невнятное и смахивающее скорее на маску, нежели на неприметное лицо. Так к ней еще больше внимания привлечется, чем с загаром. Люди будут шарахаться в стороны, думать, что больна чем-то. И Лера вымыла лицо. «Если не умеешь обращаться с косметикой, лучше вообще обойтись без нее, – решила она. – Что же еще сообразить такое, платком, что ли, замотаться? Но как-то с кожаным прикидом вроде не годится…» В поле ее зрения оказался вчерашний Викин парик. Она с неохотой примерила его, вспоминая, как не понравилась себе вчера в образе блондинки, но сегодня почему-то все выглядело иначе, не так, как прошлым вечером. «Взгляд, что ли, другой, или одежда меня изменила», – удивлялась она, глядя в зеркало. Там отражалась незнакомая Лера. Нацепив для большей уверенности еще и очки («Прости Вика, что схватила дорогущую оправу, но других не нашлось»), она отправилась на охоту за информацией.

 

12

На улице Лере стало неуютно. «Хорошо еще догадалась очки надеть, за ними так удобно прятаться, – думала она. – Не знаю, привлекают они внимание или нет, но я чувствую себя защищенной. Зато теперь, если меня поймают, уж точно не смогу обвинить в этом никого, кроме себя. Нарушила все правила маскировки. Так что прости, Отшельник, – я оказалась плохой ученицей. Вика справилась бы с задачей куда лучше». И она, представив, как ее яркая подруга превращается в неприметную мышку, улыбнулась. Ни за что Вика не пошла бы на такое. Ни за какие сокровища мира.

Лера долго бродила по набережной Мойки, не решаясь войти в подворотню. Изображать из себя туристку, любующуюся красотами города, ей уже порядком надоело, но идти в ту квартиру, где она когда-то жила, было страшно. По-настоящему страшно. Словно она видела некую незримую черту, переступив которую, назад не вернешься… Лера вздохнула и решительно свернула в подворотню, молясь, чтобы храбрость не оставила ее в самый неподходящий момент.

Во втором дворе, где находилась нужная парадная, было тихо. Никто не поджидал ее, чтобы немедленно схватить. Она оглядывала когда-то родной двор и не узнавала его. Теперь здесь все было по-другому. Двор казался незнакомым, и от этого Лере стало почему-то легче. Лишь куст сирени, посаженный дедом в год ее рождения, по-прежнему охранял дверь парадной. Он тоже изменился – разросся. Это понравилось ей. Теперь она не станет разыскивать пятилистник и загадывать желание. Сколько уже пробовала – ни разу не исполнилось.

На двери появился домофон. Лера задумалась, прикидывая, кем бы представиться. Вот они, сложности авантюрной жизни! Отшельник написал: увидишь помощницу Смирновой – решишь, что лучше сказать. А тут как быть? По домофону не больно-то разглядишь. Эх, сколько еще таких вот непредвиденных факторов придется ей учитывать. Нет, такая жизнь не для нее. Может, отказаться, пока не поздно?..

И она набрала номер квартиры, а затем нажала кнопку вызова.

– Вы к кому? – послышался вибрирующий голос.

– К Лидии Смирновой, – сказала Лера, – мы договаривались.

– Сейчас, – проскрипело в ответ.

Некоторое время Лера стояла, приказывая себе не двигаться с места, чтобы не задать деру от этой двери, пока все не зашло слишком далеко. Наконец послышались шаги, и дверь открылась.

– Вы журналистка, – заявила неприметная женщина средних лет – мечта конспиратора. – Из Германии.

Лере ничего не оставалось, как только кивнуть в ответ. «Журналистка так журналистка, это пожалуйста, – прикидывала она, – но как быть с Германией? – Про эту страну ей было известно что-то только по Викиным рассказам. – Буду помалкивать, – решила она, – может и обойдется».

– Проходите, – продолжала женщина. – Домофон у нас заедает, каждый раз спускаться приходится.

Пока они поднимались на второй этаж, Лера пыталась разработать хоть какую-нибудь стратегию поведения. «Так, – рассуждала она про себя, – раз меня приняли за журналистку, значит, они до этого не виделись. Но должны были говорить по телефону. О чем, интересно? Договаривались об интервью или о чем-то другом? Как же себя вести? И вообще, всё подозрительно. Нет ли тут какого-нибудь подвоха?»

Дверь в квартиру тоже изменилась. И в самой квартире все было по-другому. От этого страх куда-то испарился. И Лера поняла, что больше всего боялась даже не того, что ее схватят, а именно этой квартиры. Что она войдет в некую сумеречную зону и в каждом углу ей будут мерещиться призраки прошлой жизни.

Если здесь и витали призраки, то уж точно не те, которых опасалась Лера.

– Анна Ивановна, – сказала женщина.

– Что? – не поняла Лера.

– Меня тоже зовут Анной.

– Очень приятно, – пробормотала Лера. Кого еще зовут Анной? Журналистку, за которую ее приняли? Лучше отвечать что-нибудь неопределенное…

– Можно просто Анна, – продолжала женщина. – А вас как называть? Я не знаю, как принято. Фрау Анна или фрау Бергер?

– Анна. Без всяких фрау.

– А я думала, вы старше.

– Я выгляжу моложе своих лет.

– У вас сейчас все женщины выглядят молодо. Не то что у нас. Вы русская? Ну, в смысле, из России? Говорите вовсе без акцента. А по телефону все-таки чувствуется что-то такое, неуловимое. Вроде бы и правильно все произносите, но как-то по-другому.

– Когда волнуюсь, прорывается.

– Понятно. А вам что, из милиции еще не звонили?

– Зачем? Я ничего не нарушала.

– Значит, вы ничего еще не знаете? Ну да, вы бы не пришли. Я что-то плохо соображаю. Вы ведь в пятницу так и не увиделись с Лидией Сергеевной, да?

– А что произошло?

– Лидия Сергеевна… – В глазах у Анны Ивановны появились слезы, но она утерла их рукой и взглянула на Леру. – Ее больше нет. Она умерла. В пятницу.

– Как? – произнесла Лера, стараясь выглядеть изумленной. – Почему? Сердце?

– Убили ее.

– Не может быть! За что?

– Откуда я знаю? Зачем она поехала в этот поселок, ума не приложу. И вас не стала дожидаться.

– Какой поселок?

– Да здесь, под Петербургом. А это ведь как раз там, где… ну, куда вам было нужно.

– Мне?

– Простите, у меня с головой как-то… Я ведь когда приехала в понедельник, Лидочки нет, даже не знала, что и думать. Она обычно меня всегда предупреждала, если ей уйти надо. Вот в пятницу отпустила меня пораньше. А тут… Потом из милиции позвонили и сказали… Я поехала, а она лежит там… – Анна Ивановна снова собралась заплакать. – У меня уже и слезы кончились, а все равно плакать хочется. Даже не знаю, смогу ли вам помочь. Мне мало что известно. Федора Ивановича я и не видела никогда, только слышала от Лидочки. Я тут пока бумаги разбираю, что остались. Милиция уже забрала все, что им нужно, а остальное я должна… Они завтра квартиру опечатают.

– А вы где жить будете?

– У меня есть где жить. Лидочка позаботилась, спасибо ей. В Старой Деревне у меня квартира. – Анна Ивановна прикрыла глаза рукой и тяжело вздохнула.

– Вы тут упомянули Федора Ивановича…

– Сейчас посмотрю, тут что-то было среди бумаг. – Женщина повернулась в сторону кухни, но, услышав, как зазвонил телефон, пошла в другом направлении. – Алло, – проговорила она в трубку. – Да, со мной.

Анна Ивановна слушала, что ей говорят на другом конце провода, удивленно косясь в сторону Леры. Что именно говорил собеседник, разобрать не удавалось, но то, что говоривший чем-то возмущен, догадаться было несложно.

– Я не могла не дать им вашего телефона, – пыталась объяснить Анна Ивановна. – Почему я должна что-то скрывать? Вас ни в чем не обвиняют, они хотели поговорить со всеми, кто виделся с ней.

Собеседник снова стал громко протестовать, а затем и вовсе перешел на крик.

– Извините, что так получилось, – смущенно отвечала Анна Ивановна. – Да, я согласна, у нас криминальная страна. И надо что-то с этим делать. Да, да. Простите еще раз. До свидания. – И она облегченно положила трубку. Затем повернулась к Лере: – Давайте пройдем на кухню.

– А кто это так разъярился?

– Да так, клиентка одна. Кофе будете? Или чай?

– Кофе, если вас не затруднит.

– Я и сама хотела чего-нибудь выпить.

На кухне Анна Ивановна взяла массивного вида турку для кофе.

– А теперь говорите, кто вы такая и что вам нужно? – И она, зажав турку в кулаке, двинулась на гостью.

– Вы что? – инстинктивно подалась назад Лера.

– А то, что мне только что звонила фрау Бергер. Или вы все мне объясняете, или я звоню в милицию. Вы ведь не фрау Бергер.

– Нет, – смиренно ответила Лера. Если уж не можешь врать, лучше и не начинать. – Я не она.

– Почему же представились как фрау Бергер?

– Все было не совсем так.

– Вынюхивать пришли? Вы кто?

– Меня зовут Валерия Белозерова. Это ко мне поехала тогда Лилия, простите, Лидия Сергеевна. Но я с ней не виделась. И хотела узнать, зачем ей нужно было встретиться со мной.

– Вы Лера? Внучка Федора Ивановича?

– Моего деда звали Федор Иванович Варакин. Если вы имеете в виду его, то да.

– Вы не можете быть Лерой!

– Почему?

– Вы должны выглядеть по-другому. Лидочка рассказывала о вас и даже фотографию показывала. Лера не такая. А у вас есть документы? – продолжала наседать Анна Ивановна, не выпуская из рук турки.

– Мне пришлось изменить внешность. Вы же, наверное, знаете, что в милиции считают… Не знаю, как вам доказать, что я – это я. Разве только вот… – Лера сняла парик и попыталась пальцами расчесать волосы.

– Ну, не знаю, – внимательно оглядев ее, протянула Анна Ивановна, – может, и похожи вы, понять сложно. Мало ли что скажете, ведь проверить все равно нельзя. Уходите лучше, пока я милицию не вызвала. Они быстро выяснят, кто вы такая на самом деле.

– Я на самом деле Лера. Только не знаю, как это доказать. А вы не могли бы мне только сказать, зачем Лидия Сергеевна поехала в Ярви? Вот так, внезапно? – Лера умоляюще посмотрела на хмурую женщину. – Только это. И я уйду. Понимаете, это очень важно. Важно понять, почему она так поступила. Это может помочь мне. Помочь найти убийцу. Вы ведь знаете, что она хотела мне сказать? Может быть, если и я узнаю об этом, пойму, почему ее убили, – взволнованно говорила Лера, пытаясь быть убедительной. Но судя по виду Анны Ивановны, у нее получалось неважно.

– Чем это может помочь? – недоверчиво спросила женщина. – Я уже милиции рассказала все, что знала. А они так никого, кроме вас, и не нашли. Ну кого можно подозревать? Больше ни у кого не было причин.

– А у меня, значит, были? Все о них знают, только я почему-то не в курсе! – возмутилась Лера. – Может быть, вы и меня просветите, чтобы хоть не так обидно было?

– Чего ты тут раскричалась? Квартиру она тебе оставила, или это недостаточная причина? – В волнении Анна Ивановна перешла на «ты».

– Я понятия не имела ни о Лилии вашей, ни о том, что она собирается сделать со своей квартирой. Когда явился этот капитан, я в себя не могла прийти от изумления. Зачем она это сделала? Лучше бы вам завещала, мне она не нужна, квартира эта. Я бы не смогла… Да что тут объяснять, все равно не поверите… – Лера в отчаянии замолчала. – Извините, что раскричалась, очутились бы на моем месте, поняли бы тогда…

– Я придумала.

– Что?

– Как узнать, что вы – та, за кого себя выдаете.

– Я ни за кого себя не выдаю, – устало отмахнулась Лера. – Если пройду вашу проверку, вы меня признаете? А если нет?

– Тогда вы уйдете, и я ничего больше не скажу.

– Вопросы проверочные задавать станете? Только учтите, я с Лилией виделась в глубоком детстве, мне лет пять было. Так что знаю про нее крайне мало.

– Нет, не вопросы. Посмотрите мне в глаза.

– Зачем?

– Если вы Лера, у вас должны быть глаза, как у Федора Ивановича.

– Вы же сказали, что не видели его никогда. Откуда знаете, какие у него должны быть глаза?

– Мне Лидочка рассказывала. Я узнаю, не сомневайтесь. Только присядьте, пожалуйста, а то я не могу ничего разглядеть.

У них была приличная разница в росте, Лера возвышалась над Анной Ивановной почти на целую голову. Пока Лера пыталась примоститься на стуле, помощница принялась искать очки.

– Лучше к окну, здесь света больше.

– Хорошо. – Лера послушно уселась на низкий подоконник.

Анна Ивановна стала пристально вглядываться в ее глаза через линзы очков. Лера смотрела на помощницу, стараясь не выпускать из поля зрения ее руку, продолжавшую по-прежнему сжимать турку. «Еще шарахнет меня по голове, – опасалась она, – надо быть внимательнее, мало ли что».

Через некоторое время ей надоело тупо пялиться в глаза незнакомой женщине, и она попыталась хотя бы определить, какого цвета радужка у Анны Ивановны. Через стекла очков она выглядела неопределенно-светлой. Очки, видимо, мешали и самой помощнице – через некоторое время она их сняла. Прикрыв глаза руками, словно от усталости, она на какое-то время застыла неподвижно, а затем снова уставилась на Леру. «Сколько же это будет продолжаться, – недоумевала та, – ну что за цирк: узнаю – не узнаю… А глаза у нее зеленые. Светло-зеленые с золотистыми искорками. Издалека и не разглядишь. Хорошие глаза. Настоящие. Добрые». Лера и не заметила, в какой момент она вдруг стала понимать стоящую напротив женщину. Словно через эти зеленые глаза ей открылась дверь в закрытый мир другого человека. Там повсюду плескалось горе. Эти глаза тосковали по кому-то, оплакивали утрату и не находили ни в чем утешения. Лера посочувствовала ей, этой незнакомой женщине, захлестываемой волнами отчаяния. Она попыталась утешить ее, хотя и не понимала, как это возможно сделать.

Но что-то все же происходило.

Злополучная турка – орудие самозащиты – выскользнула у Анны Ивановны из рук. Лера почувствовала внезапно нахлынувшую усталость, словно от тяжелой физической работы. Захотелось спать.

Очнувшись, она увидела перед собой все ту же запомнившуюся турку. Но теперь угрожающий предмет использовался по прямому назначению и стоял на плите, распространяя аромат кофе.

«Ты за кофе родину продашь», – дразнила ее Вика во времена пустых прилавков, когда и нормальных-то продуктов не водилось в магазинах, а уж о кофе вообще забыли. Подруга, возвращаясь из Москвы, привозила небольшое количество кофейных зерен, и они устраивали праздник. Лера долго вдыхала аромат, не решаясь отпить хотя бы глоток. А Вика посмеивалась, удивляясь, как можно так относиться пусть к дефицитному, но все же продукту. Это же не слиток золота, не гигантский алмаз, не эликсир вечной молодости, в конце концов. Это просто напиток. Но Лера так не считала. Аромат свежемолотых зерен завораживал. В нем было нечто, проникающее в самую глубину, заставляющее откликаться на зов всей душой.

– Вы проснулись? – послышался тихий голос, и вскоре появилась его обладательница.

– Извините, неловко получилось, – смущаясь, ответила Лера.

– Это вы простите. Не поверила сразу. Но я не могла, понимаете? Вы отключились, и я не решилась будить. У вас был такой вид… Кофе вот готов. Не хотите?

– Запах такой знакомый…

– С кардамоном варю. Лидочка так любила. Спасибо вам.

– За что? – удивилась Лера.

– Как это? Мне легче стало. Я ведь как узнала обо всем, чуть с ума не сошла. Не понимала, как жить дальше. Без Лидочки. Внутри все сжалось и комом так и стояло. Я уж плакала, плакала, а толку никакого. А теперь… спокойно…

– Но я ничего не сделала!

– А кто еще? Не знаю я, как это называется, но внутри отпустило. Ушло горе. Теперь все иначе. И вижу, и чувствую. – Анна Ивановна, отвернувшись, принялась разливать кофе. – А вы что узнать-то хотели? – продолжала она, ставя перед Лерой чашку. – Только я мало знаю. Так что… А вам помощница не нужна?

– В смысле?

– Ну, вы ведь по тому же делу, что и Лидочка… Вот я и подумала…

– По какому такому делу? – не поняла Лера.

– Ну, как сказать… Вы ведь экстрасенс, да?

– Я работаю редактором. И вообще я обычный человек.

– Значит, вы не знали… Лидочка что-то говорила про сонную или спящую… как же это… не помню. Ну, что вы то ли не готовы еще, то ли вам это пока не нужно, то ли еще что-то. Какое-то мудреное слово, со временем связанное. Извините, я ведь образования не имею, не поняла, о чем речь… Ой, простите, я вас тут заболтала. Что вы хотели спросить?

 

– Смешалось уже все. Расскажите с самого начала.

– Да с чего начинать-то?

– Вы давно знакомы с Лидией Сергеевной?

– Вот с таких лет, – и Анна Ивановна помахала рукой в полуметре от пола, – я еще пешком под стол ходила. Наши матери подругами были. В Старой Ладоге. А потом Лидочкина мать уехала учиться, а моя тоже хотела, но не смогла. Беременная была. Там уже не до учебы. Дети, хозяйство, муж.

– Но мне показалось, что Лидия старше вас.

– На одиннадцать лет. Я младшая в семье. Нас четверо. Три брата и я.

– Так Лидия Сергеевна тоже из Старой Ладоги?

– Нет. Давайте, я лучше по порядку. А то путаюсь все время и вас с толку сбиваю.

– Хорошо.

– В общем, наши матери дружили. Лидочкина мать после института замуж вышла, за образованного. И в Ленинграде стала жить. Приезжали они с мужем, мать навещали, бабку Лидочкину, все забрать ее хотели, но та – ни в какую. Кто, говорит, за отцовой могилкой будет присматривать?

– Подождите, вас ведь еще и на свете не было тогда. Откуда вы все это знаете?

– Мать рассказывала. Все жалела, что не поехала тогда в Ленинград. Она много чего говорила при мне, думала, что не понимаю. Я же глупая была.

– Что значит – глупая?

– Ну, когда в школу меня повели, выяснилось, что отстаю в развитии. Дурочка, в общем. А так никто и внимания не обращал. Нас же много детей, все бегают где-то, родителям не до нас. Отец пил. А мать нас тянула. Это потом ей сказали, что от водки все. Ну, пропил, мол, отец мою соображалку. Меня поначалу в интернат определили, но там плохо было. Ревела я все время. Домой забрали, а там еще хуже. Все смеются, дразнятся, а я хоть и дурочка, но понимала. Мне обидно было. Я даже драться лезла. Сильная была, избила однажды мальчишку соседского, родители его прибежали – и в крик. А мой отец тоже подраться был не дурак. Дело чуть до милиции не дошло.

– А Лидия Сергеевна откуда взялась?

– Ой, простите, вам же про Лидочку надо, а я все про себя да про себя. Они приезжали на выходные. К нам заходили. Подарки всегда привозили. Лидочка такая красивая была, взрослая уже. И платья у нее необыкновенные были, прямо как из журнала. Она со мной возилась, играла, разговаривала. Не так, как все. По-доброму. Я ждала приездов этих, дни считала. А если не приезжали – в слезы. Лидочка ведь учительницей стала. Для таких, как я. Не знаю точно, как называется.

– Для умственно отсталых?

– Ну не совсем для дебилов, а для таких, с отклонениями. Вот она и начала со мной заниматься. Все хотела в интернат какой-то специальный отдать, но я так боялась интернатов этих, что сразу в истерику ударялась, как только слышала про них. Я же не знала, что не все они такие, как тот, в который я попала поначалу. Лидочка долго со мной занималась, и я даже смогла школьную программу осилить. До восьмого класса. И свидетельство получила. Мне тогда уже восемнадцать было. Потом осталась дома, матери по хозяйству помогать. Больше ни на что не годилась.

– А как же вы попали сюда?

– Уже после того, как Лидочка разбилась.

– Это была авария? Я и не знаю толком, что случилось.

– Авария… Лидочка замуж вышла, дочка у них родилась, славная такая малышка. Лидочка еще все хотела меня к себе забрать, вроде как в няньки, но мать не отпускала. «Куда, – говорила, – тебе в городе жить? С твоей-то головой. Лучше тут по дому работай». Я же все могла делать. А ей уже тяжело было по хозяйству крутиться. Отец-то совсем спился к тому времени, а потом и помер. А потом авария эта случилась. Лидочкина бабка прибежала, в голос кричит, никто поначалу и понять не мог, что произошло. А потом узнали… Все погибли – муж, дочка… Лидочка чудом жива осталась. Но без сознания была. Ей операции всякие там делали, а она лежит и в себя не приходит.

– А дальше?

– Лидочка как очнулась, так оказалось, что у нее там что-то нарушилось в голове. Такая, как я, стала. Только еще хуже. Не узнавала никого, не понимала вовсе, где она и что происходит. Мать поначалу в деревню ее привезла, я за ней ухаживала, как за ребенком. Так жалко было ее. И показала ей фотографию дочки. Она как глянула и давай кричать. Вспомнила что-то, наверное. Я же хотела, как лучше, а вышло совсем худо. Забрали Лидочку в больницу какую-то для ненормальных. И залечили бы совсем, если б не Федор Иванович. Он-то ее и спас от всего этого кошмара.

– Я тогда жила у деда, – сказала Лера. – Мы там и познакомились. Она везде лилии сажала, а потом гадала на них, интересно было.

– Она говорила, что как пришла в себя, видеть стала по-другому. Не как все люди. А ее считали ненормальной, потому что человек ничего такого не должен видеть. Это все, мол, видения невзаправдашние, так, мерещится ей что-то. А Федор Иванович научил, как с этим жить. И она стала предсказывать и лечить.

– А ее предсказания сбывались?

– Она дневник вела, что сбылось, что нет. Говорила, восемьдесят три процента у нее показатель. Это много или мало?

– Это очень много.

– Но она не за все бралась. Многим отказывала. Говорила: не могу, не просите.

– А много народу к ней ходило?

– Раньше больше было, а как переехала сюда, человек двадцать осталось постоянных. Ну, еще иногда кого-нибудь возьмет.

– А когда она сюда переехала? И зачем?

– Ой, это целая история. Мы же сначала жили в родительской квартире.

– Чьих родителей?

– Да Лидочкиных же. Пока она по больницам лежала, они бабку забрали-таки к себе. А потом у отца инсульт случился. Да и бабка тоже расхворалась. И Лидочкина мать разрывалась совсем между ними, тяжело ей было – не передать. Вот тогда к ней приехала родственница какая-то, не то сестра, не то тетка, не знаю точно. Она ей и помогала. А потом, когда бабка умерла, а с Лидочкой все неясно было, они ее прописали в Лидочкину квартиру. Родственницу эту. Мало ли что, вдруг Лидочка не оправится, а квартира пропадет.

– Я уже совсем запуталась. Получается, у Лидии Сергеевны есть какие-то родственники в городе?

– Они переехали уже.

– Кто – они?

– Сын этой родственницы со своей семьей. Лидочка как оправилась, не захотела возвращаться в свою квартиру, стала жить с матерью и отцом. Отец после инсульта долго не продержался, не мог жить как инвалид. Вот тогда Лидочка меня и позвала. Мать у меня заболела, и брат решил забрать ее к себе. Он в Крыму живет. Воздух, мол, там целебный, климат хороший, фрукты всякие. А я им вроде как ни к чему. Лишний рот только. Так и попала я в Ленинград. Лидочкины родители прописали меня к себе, а Лидочка осталась прописанной на своей старой квартире, где они с мужем жили. А потом уже эта история с переездом сюда, в эту квартиру, вышла.

– Так когда же вы переехали?

– Лет пять назад. Лидочка где-то узнала, что эта квартира продается, и говорит, что надо бы нам здесь поселиться. В агентство обратилась, они всем и занимались. Тогда и выяснилось, что Лидочку из ее квартиры давно выписали и она несколько лет без прописки живет. У нас в Питере, оказывается, такое вовсю практиковалось в те годы. Пока нашли родственников, пока оформили… В общем, они не в лучших отношениях расстались.

– Но все удачно разрешилось в итоге?

– Кто-то помог. Из клиентов, наверное. Потом она меня на курсы массажистов отправила, чтобы я могла сама зарабатывать. У меня же руки сильные, массаж хороший получается. Я поначалу обиделась – думала, надоело ей со мной возиться.

– А почему она решила вдруг подарить квартиру мне?

– Ну что же тут непонятного? Она же уезжать собралась.

– Куда?

– Лидочка в последнее время вела себя как-то не так. После того как приехал тот молодой человек, она сильно переменилась. Я уж по-всякому пыталась выспросить, но она ни в какую. «Уеду, – говорит, – так надо. Прости, но не могу взять тебя».

– Что за молодой человек? Тот самый родственник?

– Нет, другой. Она очень обрадовалась. Сказала, что давно ждала, когда он объявится. И после стала оформлять дарственную на квартиру.

– А как его звали?

– Лидочка нас не познакомила. Он пришел, я ему дверь открывала, еще не хотела пускать, раз не записывался. Но он настойчивый оказался, прорвался. Они с Лидочкой разговаривали на кухне, меня не пустили. Потом Лидочка сказала, чтобы я все отменила на сегодня, она занята будет. Такая счастливая была, наконец-то, говорит, дождалась.

– Как он хотя бы выглядел?

– Высокий. На Штирлица похож.

– На артиста Тихонова?

– Нет, волосы совсем темные и глаза другие.

– Чем тогда похож?

– Не знаю. Я как увидела его, сразу подумала: ну прямо Штирлиц.

– По таким приметам сложно будет его разыскать. А что еще говорила Лидия Сергеевна? Не могла же она не объяснить, почему приняла такое внезапное решение. Вы же близкие люди были, почти родственники.

– Ой, Лидочка мне ближе была, чем все родственники, – вздохнула Анна Ивановна. – Если бы не она, не знаю, что бы со мной было… А как он ушел, Лидочка сказала, что должна будет уехать. Далеко.

– И вы не спросили, куда? А вдруг это авантюрист какой-нибудь?

– Как же не спросила, еще как спросила! И отговаривала, и пугала, и просила объяснить. Но она смеялась да отнекивалась. Прости, Аннушка, сказала, не могу с тобой поделиться. Это, мол, не только меня касается, а еще и других людей.

– Значит, получается, подбили ее уехать, а потом убили, – медленно подытожила Лера. – Вы не думаете, что это может быть как-то связано?

– Не знаю, – развела руками Анна Ивановна. – Я в милиции все сказала. Может, они разберутся. Только не похож он на преступника.

– Вы думаете, преступники как-то необычно выглядят? Если бы все так обстояло, у милиции проблем бы никаких не было.

– Нет, это не он.

– Может быть, вы знаете, кто?

– Не знаю, но не он, – твердо заявила женщина.

– А сколько лет этому вашему Штирлицу? Двадцать?

– Нет, что вы? Больше.

– Тридцать?

– Может, и тридцать, а может, и еще больше.

– Какой же он молодой человек? Взрослый мужчина, если ему за тридцать.

– Для вас, может, и взрослый, а для меня – молодой.

– А роста какого? Как я или выше? А то окажется, что и не высокий вовсе.

– Я ему где-то по плечо.

– Значит, где-то в районе метра девяноста, – прикинула Лера. – Вы правы – высокий. А что-нибудь еще вы запомнили? Может, примета какая есть или голос…

– Спину он прямо держал, не сутулился. Я же автоматически на позвоночник смотрю, есть ли проблемы. И вообще двигался как этот… тренированный. Тихо так, плавно.

– Накачанный был?

– Скорее, сухощавый, жилистый.

– А одет как? Может, на нем форма была, отсюда и ассоциации со Штирлицем?

– Не было формы… Ой, погодите, вспомнила, точно!.. На нем плащ был кожаный. Я потому и подумала, что… Как же я забыла!

– Длинный черный плащ?

– Выше колена… А может, это куртка была?.. Не помню. Но кожаный, точно.

– Значит, тренированный мужчина в кожаной куртке. Высокий, волосы темные, глаза… Какие глаза? Тоже темные?

– Он поначалу в очках был, вот как вы. А в прихожей темно, я не разглядела. Но, по-моему, светлые глаза.

– А голос?

– Говорил хорошо.

– Что это значит?

– Грамотный. Речь такая… правильная. Он еще так вроде веселился. Мол, не бойтесь, не съем я вашу гадалку, у меня намерения самые что ни на есть серьезные. – Тут Анна Ивановна даже улыбнулась.

– Час от часу не легче, – покачала головой Лера. – Вы смогли бы его узнать?

– Конечно.

– А в пятницу он не звонил? Может, это она к нему на встречу собиралась?

– Не знаю я. Она вообще никуда не собиралась. Ждала фрау Бергер. Но я так поняла, что ушла, не встретившись с ней. А почему – бог весть. Меня же она отпустила в пятницу рано.

– Кто приходил в пятницу?

– В двенадцать Воронины были. Мама с дочкой. Девочка болеет, я ей массаж делаю, а Лидочка потом уже как-то по-своему лечит. Потом в три часа должен был Саныч появиться, он обычно раз в две недели приходит. Постоянный клиент. Но он позвонил и сказал, что не сможет.

– А кто этот Саныч?

– Бизнесом каким-то занимается.

– А имени тоже не знаете?

– Привыкла как-то – Саныч, и все. Он давно ходит. Я так и писала в книге: Саныч – во столько-то. Он чудной. С Лидочкой все советовался по бизнесу.

– Значит, он не пришел в пятницу?

– Позвонил и сказал, что проблемы у него. Попросил на другой день назначить. Я на понедельник записала. И стала звонить журналистке немецкой, что она может раньше встретиться с Лидией Сергеевной, раз уж окно образовалось. Ей на шесть назначено было, но очень уж просила поскорее. Часам к четырем обещала быть. Лидочка меня отпустила, потому как с журналисткой только разговаривать надо было, и я не нужна.

– А чего хотела эта фрау Бергер?

– Ой, я же не сказала! Она приехала материал собирать о Федоре Ивановиче.

– О моем деде?

– Да. Ей в больнице дали координаты Лидочки, вот она и захотела встретиться.

– А откуда она узнала о деде?

– Говорила, в Германии есть кто-то из его бывших пациентов, что ли. Она заинтересовалась.

– Так это она звонила и кричала все время?

– Ну да. Сказала, что немедленно уезжает. У нас слишком криминальная страна, чтобы в ней работать.

– Я бы хотела с ней поговорить. Не дадите номер телефона?

– Пожалуйста. Только не знаю, станет ли она разговаривать. Она так на меня накинулась, что я просто испугалась.

– И номера других клиентов. Лучше – всех.

– Сейчас посмотрю. У меня все в книге записано.

Пока Анна Ивановна искала нужные номера, Лера вспомнила, что хотела позвонить в издательство. Трудовой день подходил к концу, поэтому на рабочем месте, скорее всего, оставалась лишь секретарша. А узнать, что там происходит, не мешало бы.

– Здесь телефоны, которые вы просили. – Анна Ивановна протянула Лере бумажку. – И мой тоже.

– Спасибо, – поблагодарила Лера и сунула листок в карман. – Лидия Сергеевна, значит, так и не дождалась журналистку и поехала в Ярви. Прямо к моему дому. Так?

– Только я не знаю почему. Хоть бы записочку оставила или позвонила мне. А журналистка говорит, что приехала, а никого нет. И что звонила все эти дни, но никто не отвечал. А потом ей из милиции позвонили и принялись расспрашивать. Очень недовольна была.

– Иностранцы не любят в конфликты с властью вступать. А она хорошо говорит по-русски?

– Небольшой акцент есть. Чуть-чуть, почти незаметный.

– Она не сказала, из какого города приехала?

– Нет.

– Спасибо вам, Анна Ивановна. Только милиции про меня не говорите, ладно? Или… А, все равно уже. Говорите, что хотите. Я позвоню от вас, можно?

– Конечно.

Лера набрала свой рабочий номер.

– Издательство «Орфей», – услышала она голос секретарши.

– Нина, это я.

– Лера? Ты? Слушай, у нас такое творится! Целый день милиция бегала, потом комиссию какую-то прислали, они забрали документы, в общем, полный дурдом. Слушай, ты где? И что натворила? Это правда, что…

– Я не знаю, чего вам там наговорили, но я ничего плохого не сделала. Поняла? А как Потапыч?

– Рвет и мечет! Все же встало. Книгу застопорили, а у нас договоры с оптовиками. Влетаем по полной. Слушай, а ты вот про Смирнову спрашивала, это про ту самую, которую убили?

– Да. Но я с ней знакома не была. Вот и пыталась узнать, кто она такая и зачем ко мне поехала.

– Совсем-совсем незнакома?

– В детстве видела, когда мелкая была. Это можно считать знакомством или как?

– А Потапыч, оказывается, ее знал. И ходил к ней чуть ли не каждую неделю, представляешь? Советоваться. Это она ему подсказала, чтобы он издательство открыл. И чтобы тебя взял на работу.

– Меня?!

– Ага. Вот номер-то. Я, конечно, знала, что он с придурью мужик. Но чтобы с такой! Она ему сказала, что у тебя дед был какой-то колдун, что ли. И что ты тоже… того. Это правда?

– Нина, ты слышишь, что говоришь? Это чушь какая-то!

– Значит, неправда. А я уж подумала… Потапыч так уверенно сказал, что в тебе, возможно, что-то есть… такое. И нужен толчок. Потрясение.

– Так, может, он мне и организовал встряску? Он про это не упоминал? Знаешь, если тебе подобное устроить, у тебя тоже способности откроются ого-го-го какие.

– Нет, я просто испугаюсь и буду тихо-тихо сидеть как мышь.

– Вот и я как мышь. Все по норам прячусь. А что еще остается?.. Ну Потапыч! Не ожидала от него такого.

– Погоди, Лер, вдруг это не он. Потапыч только сказал, что должен был в пятницу с гадалкой встретиться, но не смог. У нас же запарка была с книгой. Помнишь?

– Еще бы мне не помнить! А он точно не ездил к ней?

– Поручиться не могу. Но говорит, что не было его там. А вот тебя вроде бы видели в ее доме.

– Да я близко к нему не подходила! А где сам-то?

– В милицию поехал разбираться.

– Он меня еще не уволил?

– Сейчас не получится, даже если захочет. Все документы забрали. Ты когда появишься-то?

– Как закончится вся эта история, не раньше.

– Ты поколдуй там, глядишь – получится.

– Вот превращу тебя в лягушку, будешь знать!

– Ой, не надо. Лучше в дочку олигарха. Я бы песни пела, в клипах снималась.

– Ты определись, Ниночка, кем стать хочешь. Если певицей – таланта может оказаться достаточно.

– Богатые родители очень даже не помешают. Или муж. Лер, наколдуй мне мужа богатого! А там уж я сама как-нибудь разберусь.

– Это не по моей части. Сама ищи, если надо.

Повесив трубку, Лера разволновалась. «Надо успокоиться, – уговаривала она себя, – все может оказаться не так, как видится Ниночке. Надо спросить у самого Потапыча». И она набрала номер начальника. Тот откликнулся сразу, словно только тем и занимался, что ждал Лериного звонка.

– Евгений Александрович, мне нужно с вами поговорить.

– Говори, – разрешил начальник.

– Ну не по телефону же, – возмутилась Лера. – Как нам увидеться?

– Приезжай в издательство, – предложил он.

– Лучше в городе.

– Ты где сейчас?

– В центре. А вы?

– В тех же примерно краях. Румянцевский сад подойдет?

– Когда?

– Через час.

 

13

На улицу Лера вышла в парике и очках. Информации оказалось много, но прямого отношения к делу она вроде бы не имела. «Какие-то люди крутились около гадалки, но зачем убивать? Какая им от этого выгода? – размышляла Лера. – Самым сомнительным, конечно, выглядит тот, кого Анна Ивановна назвала Штирлицем. Но как его отыскать, если про него практически ничего неизвестно? И почему Лидия Сергеевна обрадовалась его предложению переехать куда-то? Что-то тут не то. Надо рассказать Федору и Вике, может, сообща сообразим. Интересно, вернулись они уже или нет?..»

От Мойки до Румянцевского сада пешком можно было дойти меньше чем за час. Но Лера решила проехать на маршрутке и занять наблюдательный пост заранее. Начальник, скорее всего, не узнает ее в новом обличье, и будет время осмотреться. «Вдруг он придет с милицией? Чтобы организовать новое потрясение. Надо же, додумался, – возмущалась она про себя, – а я так хорошо к нему относилась. Будем проверять на вшивость. А заодно пусть объяснит мне и про Лилию и про деда. А то все вокруг как-то подозрительно много знают, лишь одна я как дура… Вот оно! – мелькнуло у нее в голове. – Это то самое, про что говорил Отшельник. Ищи общих знакомых. Так значит, Потапыч? Нет, не может быть. Он не стал бы убивать. Он, в конце концов, добрый. Такие не совершают преступлений. И что он выигрывает? Ровным счетом ничего. Теперь ему и посоветоваться не с кем. А вдруг он и есть тот самый Саныч, что не пришел в пятницу? Конечно, это он. Но чтобы такой, как он, да позарился на квартиру… Ну, берегись Потапыч-Саныч, сейчас я все из тебя вытрясу, только приди на встречу!»

В Румянцевском было немноголюдно. Несколько прохожих наслаждались майским деньком, прохаживаясь по дорожкам, да молодежь на скамейке в промежутках между пивом и сигаретами пыталась обниматься. Лера прошла подальше от входа и пристроилась к ним. Два парня и три девушки неодобрительно глянули, но промолчали. Она даже не повернула головы в их сторону – еще не хватало у малолеток разрешения спрашивать – и закурила.

За двадцать минут до времени икс появился Потапыч. Выглядел он непривычно. Озираясь по сторонам, двинул прямо к памятнику Румянцева. После чего застыл словно изваяние.

Лера хотела подняться и предъявить себя, поскольку никакой милиции поблизости не обнаруживалось, но, заметив, что Потапыч держит в руках букет светлых лилий, устроилась поудобнее на скамейке и продолжила наблюдение. Начальник явно нервничал. Он крепко сжимал лилии в кулаке, длинные стебли почти касались земли. Цветы выглядели в его руке не букетом, а скорее веником, которым он собирался подметать дорожки сквера. Лера гадала, что это может означать.

Потапыч никогда не проявлял особенной любви к дарению цветов и уж точно не стал бы изменять своим привычкам. По всем торжественным случаям он ограничивался универсальными розами, да и то норовил не подарить цветы, как положено, а просто пристроить где-нибудь на столе. А тут шикарный букет из лилий. Такие не таскают просто так. «Лилии, – думала Лера, – лилии должны что-то означать. Это знак, наверное. Скорее всего, лучше не подходить». И она решила выбираться из сквера. Поднявшись, огляделась по сторонам, но ничего подозрительного не увидела. Может, все-таки подойти? Она не спеша пошла по аллее, делая вид, что любуется молодой листвой.

Начальник смотрел в сторону Невы и никак не отреагировал на проходившую мимо Леру. Она уже хотела окликнуть его и посмотреть, как он изумится, но тут заметила, что на нее пристально смотрит какой-то человек. Что-то не понравилось Лере в его взгляде – это рассматривание не было похоже на проявление мужского интереса. Не зная, что предпринять, она свернула с намеченной траектории. Навстречу ей двигался еще один человек, и Лера, растерявшись, чуть было не побежала со всех ног к выходу. Но, вовремя опомнившись, взяла себя в руки и обратилась к приближающемуся парню:

– Не подскажете, здесь есть поблизости станция метро?

– «Василеостровская» рядом. А вы город осматриваете? – Парень не прочь был познакомиться.

– Да. – Лере не хотелось быть излишне многословной.

– Первый раз в Петербурге?

– Уже бывала, но город знаю не слишком хорошо.

– Откуда прибыли в наши края? – продолжал интересоваться парень.

– Из Москвы, – ляпнула Лера первое, что пришло в голову.

– А, столичные гости, – оживился молодой человек, – и как вам Северная Пальмира?

– Красивый город.

– Но Москва все-таки лучше?

– Их нельзя сравнивать в принципе. Они разные. Так как мне добраться до метро?

– Я провожу. Мне как раз в ту сторону, – решил проявить галантность петербуржец.

– Спасибо, – ответила Лера, и они пошли к выходу.

Другой человек, внимательно разглядывавший ее, отвернулся – именно этого Лера и добивалась. Потапыч продолжал стоять, сжимая в кулаке букет и глядя в одну точку прямо перед собой.

– Вы, наверное, по делам приехали, – спросил молодой человек, когда они с Лерой вышли на Большой проспект.

– Как вы догадались?

– Москвичи никогда не приезжают просто отдыхать. Они совмещают.

– Точно! – засмеялась Лера, вспоминая Вику. – Верно подметили.

– А хотите, я вам другой Петербург покажу? Не парадный, а настоящий. Вы же, наверно, только открыточные красоты и видели.

– Настоящий – это какой? Петербург Достоевского, что ли? Трущобы и комнаты, похожие на гроб? Это, по-вашему, Петербург?

– Не только. Есть еще город Гоголя, Блока, Белого, Бродского и еще… всякого много.

– Ахматовой, Гумилева, Довлатова, – продолжила ряд Лера, – еще рок-клуб, Сайгон, Климат, Сен-Жермен. И Камчатка*. И дом, где жил великий БГ.

– Вы, оказывается, знаток. Везде успели побывать?

– Нет, конечно. Но кое-что знаю.

– Хотите, я покажу вам свой город? Вы бывали на Каменном острове?

– И что вы там собираетесь показывать? Заборы, через которые можно поглазеть на особняки?

– Вас трудно удивить, москвичей. Все-то вы знаете.

– Не обижайтесь, – улыбнулась Лера. – Мне нравятся набережные. Особенно Университетская.

– Уж больно у них затасканный вид, – поморщился парень. – Растиражированный, глянцевый, так бы и не глядел, до того тошно. Петербургская панорама – это же пошлость какая-то.

– Вы просто привыкли. От того, что эти виды часто на открытках печатают, они не становятся хуже.

– А я терпеть не могу эту лакированную красоту. Лучше уж по помойкам побродить, и то приятнее.

– Тут я не соглашусь… А, мы пришли?

– Вот и метро. Не оставите номер телефона? Я бы показал вам кое-что действительно стоящее.

– У меня дел много. Не знаю, получится ли. Оставьте ваш номер – как появится свободное время, позвоню.

– Не обманете?

– Постараюсь. – И Лера записала номер, который назвал молодой человек.

– Я – Петр с Васильевского. Так и напишите. Буду ждать.

– Ладно, Петр с Васильевского. Ждите.

– А вас как зовут?

– Федора.

– Врете, небось.

– Почему же? Федора и есть. Вам паспорт показать?

– Так я буду ждать.

Лера забежала в метро, подождала некоторое время, а затем вышла на улицу и направилась в сторону Викиной квартиры. «Сейчас расскажу все, что узнала от Анны Ивановны, – думала она, – может, не будет ругаться».

Мысли упорно возвращались к разговору с Петром. Она ловила себя на том, что продолжает доказывать, почему ее любимые набережные – вовсе не пошлость. Объяснить что-то случайному знакомому, хоть они уже и расстались, почему-то казалось более важным, чем размышления о том, что произошло с ней в последнее время.

«Разве небо и звезды, солнце и луна могут быть пошлыми? – думала она. – А деревья или животные? Пошлым может быть только взгляд человека на что бы то ни было. Только мы, люди, способны воспринимать какое-то явление как обыденность, только мы можем затаскать то, что считаем прекрасным, до расхожего штампа. А все, что существует само по себе, не несет никакой смысловой нагрузки. Оно просто есть. Как же надо объесться этим городом, чтобы выдающиеся образцы архитектуры вызвали такие чувства?»

Она всякий раз удивлялась, сталкиваясь с подобным проявлением «любви» к Петербургу. Почему-то некоторые коренные жители отличались особой нетерпимостью к тому, что являлось символами города на Неве. Знаменитые на весь мир виды они считали банальными и не имеющими никакого отношения к истинному Петербургу. Настоящий город – он здесь, рядом, а вся эта красота сродни потемкинской деревне – показуха, и ничего больше. И повторяющиеся в одних и тех же выражениях разговоры об этом великолепии надоели им до тошноты.

Они не теряли своего города, подобно Лере, и не ждали возвращения много лет кряду. Долгих девять лет, растянувшихся на огромную жизнь. Они просто жили в своем городе, зная, что в любой момент могут увидеть эту опостылевшую красоту, если только захотят. Но им хотелось чего-то другого, недоступного.

Конечно, когда каждый день видишь выщербленные дороги, разрушающиеся здания, обшарпанные парадные и вокруг тебя идет иная жизнь, не имеющая ничего общего с картинкой в телевизоре, отношение появляется соответствующее. Тот открыточный город существует где-то параллельно, на другой орбите, и если, поддавшись искушению, ты попытаешься жить в нем, ничего, кроме иллюзий, не получишь.

Но что же они хотели получить? Какую жизнь? Такую же прекрасную, как архитектурное обрамление Невы? Если видишь захватывающий дух пейзаж, разве можно ждать от него чего-то еще? Ты же не станешь требовать от него счастья. И злиться на то, что он не способен тебе его дать. Ты просто смотришь и пропитываешься им, и что-то происходит в душе, отчего все твое существо устремляется навстречу этому чувству. Разве нельзя так смотреть и на город? Просто смотреть, и все…

Лера прожила в Петербурге достаточно долго, чтобы узнать его с разных сторон. Но душа ее сильнее всего отзывалась именно на ту часть города, любить которую среди ее знакомых считалось не комильфо. Она старалась не афишировать свои пристрастия, зная, что вряд ли найдет понимание. Но, гуляя по набережным, каждый раз поражалась, насколько здесь радостно и светло. Чем-то таким родным и знакомым веяло от каждого дома, что хотелось остаться здесь навсегда, раствориться в этом прозрачном воздухе или слиться с серебристыми водами Невы.

Здания, полные сдержанного достоинства, были столь гармоничны, что казалось, выросли здесь сами собой. Они так естественно сливались с окружающей средой, что выглядели частью ландшафта, а не творением рук человеческих. Здесь никогда не было места мраку – лишь осененная шпилями надежда. Эта часть города была лишена двойственности и неоднозначности, присущей остальному Петербургу. Здесь все было куда-то устремлено.

Это уже потом, когда город стал бременем для страны, проклятием, наваждением и главным злом России, у него появились и другие черты. Этот другой Петербург ужасных доходных домов, высасывающий из человека все соки и разъедающий душу, он существовал здесь же, рядом. Он манил и очаровывал, но лишь для того, чтобы погубить. Природа, погода и даже белые ночи оказывались в нем оборотнями и бесами. В этом городе все было не тем, чем казалось. Город-призрак, город-обман, где ночи белые, а дни серые. Город туманов и мокруш. Город-соблазн, который никому не дает того, что обещает.

Как жаль, что золотой век русской литературы пришелся именно на ту эпоху, когда тема гибельного Петербурга, которому «бывать пусту», стала едва ли не основной. Лера считала это незаслуженным, ведь город имел много лиц, наверное, столько, что и не сосчитать.

«А может быть, я люблю эти набережные, потому что гуляла там с дедом? И оттого мне так легко и радостно дышится там?» Это была память души о счастливых моментах, которые она пыталась пережить снова. И хотя воспоминаний об этих прогулках у нее осталось не так много, они были очень яркими.

Дед всегда ходил быстро, и маленькая Лера не поспевала за ним. Она отставала, но ни за что не соглашалась, чтобы ее вели за руку. Всегда хотела идти сама, как взрослая. Ей приходилось почти бежать, чтобы не потерять деда из виду.

Он часто напевал песенку про сурка:

И Лера понимала, что песенка про нее. Что она и есть тот самый сурок. Потом, когда в какой-то передаче увидела, как выглядит зверек, он ей не понравился. Само слово звучало лучше. «Сурок». В нем было что-то волшебное. А зверушка была толстая и все время спала. Лера возмущалась и говорила, что нисколько на нее не похожа. Дед смеялся и уверял, что сурки бывают разные. Даже такие, как она, Лера.

Дед во время прогулок что-то рассказывал, но она, занятая тем, чтобы не отстать, мало что запомнила. Зато дороги, по которым они ходили, врезались в память навсегда. Она смотрела под ноги, чтобы не упасть. Плитка, асфальт, снова плитка. Наконец дед останавливается и говорит:

– Посмотри.

Лера поднимает глаза. Они стоят на Стрелке. Но с высоты своего небольшого роста она не видит ничего, кроме воды. Вокруг одна вода.

– Что видишь? – спрашивает дед.

– Река, – отвечает Лера. – Вода… много, – добавляет она, видя, что дед ждет от нее чего-то другого.

– Теперь посмотри в небо.

Лера послушно задирает голову и замирает. Раскинувшаяся перед ней картина поражает ее детское воображение. Скопление облаков застыло на низком питерском небе, причудливо подсвеченное солнцем. На этом фантастическом небесном полотне при желании можно было увидеть все что угодно. Но почему-то большинство видевших это зрелище сходились в едином мнении – это напоминало город. Некий город над городом – небесный град.

 

– Что это? – Глаза у Леры горят, словно она видит сказку наяву.

– А что ты видишь?

– Волшебное царство.

– Почти угадала. Это верхний город, который охраняет наш, нижний.

– А туда можно пойти?

– Это надо заслужить. Кого попало туда не пускают.

– Как это – заслужить?

– Потом объясню, сурок, когда подрастешь.

И Лера начинает сосредоточенно думать о том, как бы поскорее вырасти. Дед объясняет еще что-то, но она не слышит, целиком захваченная городом на небе.

– Это главное место в городе, – слышит она, думая о волшебном небесном явлении, – ты не туда смотришь.

Лера испуганно поворачивается к деду, пытаясь понять, куда же нужно глядеть.

– Знаешь, что самое важное в любом городе?

Лера молчит в недоумении.

– Река, – говорит дед. – Самое главное – это река.

– Почему?

– Потому что любой город может разрушиться, исчезнуть с лица земли, а река останется.

– А почему главное место здесь? Река – вон какая большая!

– Потому что здесь из одной реки получаются две…

 

14

В квартиру Лера входила осторожно. Но, видимо, скрежет ключа был достаточно громким, потому что и Вика, и Федор уже поджидали ее у двери.

– Как это называется?.. – начала Вика, но, увидев Леру, замолчала. – Кто вы такая? – уже с другой интонацией заговорила она.

– Это я. Мне пришлось… вот, – и Лера сняла парик с головы.

– Что ты себе позволяешь?! – первым опомнился Федор. – Тебе что было сказано? Сидеть дома. А ты где шляешься?

– Я много узнала.

– Скажите пожалуйста! А если бы случилось что, как тебя искать? Мы тут уже в милицию собирались…

– Но все же обошлось. Я замаскировалась.

– Да уж, крашеная выдра в кожаных штанах – маскировка высшего класса, – заметила Вика.

– Больше ничего не нашлось.

На кухне виднелись следы кипучей работы. Везде валялись исчерканные Федором листки, пепельница ломилась от окурков, и даже запах кофе не мог заглушить сигаретного дыма.

– Надо проветрить, а то дым скоро ложками можно будет есть. – Лера попыталась открыть фрамугу.

– Не успела явиться, а уже указания раздает! Ты лучше объясни, где тебя носило! – Вика продолжала злиться, сказывалось волнение.

– Я не нарочно. Получила письмо от Отшельника и пошла узнавать то, что он попросил.

– Почему его указания ты выполняешь, а мои – нет? – взорвался Федор. – Еще неизвестно, кто он такой, твой электронный приятель. Вдруг это его рук дело? А ты по глупости доверяешь ему.

– Я думала. Это не он.

– Скажите пожалуйста! – опять перехватила инициативу Вика. – А о нас ты вспоминала? Мы тут с ума сходили, а она… Где была?

– В нашей квартире бывшей. Разговаривала с Анной Ивановной.

– Это еще кто такая?

– Помощница Лидии Сергеевны.

– И что она рассказала?

– Много всего. Давайте по порядку. Вы-то что узнали?

– А ты изменилась, – заметил Федор. – Совсем другая стала.

– Это из-за маскировки. Я пыталась в образ войти.

– А теперь не знаешь, как выйти? – поддел ее муж. – Или новый образ оказался так близок, что решила задержаться в нем подольше?

– Хватит препираться, – вмешалась Вика, – давайте о деле.

– Я и пытаюсь о деле, а он…

– Прекрати! Так, я начинаю. Специально для тебя, – и Вика выразительно посмотрела на Леру, – Федору я уже рассказывала. В больнице я узнала, что к ним приходила некая журналистка из Германии. И самое любопытное, что интересовалась она не кем иным, как твоим дедом.

– Я знаю, – кивнула Лера. – Она должна была встретиться с гадалкой, но не успела. А меня приняли за нее. За эту самую фрау Бергер.

– Кто?

– Помощница. Я же не знала, как представиться, а Анна Ивановна сразу спросила, вы, мол, журналистка из Германии? Ну, я и подумала: зачем отказываться от такой удачи?

– А я звонила, между прочим, этой Бергерше, – сказала Вика. – Знаешь, как она меня послала? И чего все иностранцы такие пугливые? Чуть что – сразу деру.

– Их, наверное, можно понять. Не привыкли к такому.

– Да ладно, – не согласилась Вика, – жила я в этой Германии – тоска смертная.

– Оставьте вы эту немку в покое, – подал голос Федор, – о другом давайте. Хотя погоди, Лера, я с соседкой разговаривал, той самой, что тебя видела на лестнице. Она знаешь что сказала?

– Ну?

– Она поднималась к себе в квартиру и увидела около двери Смирновой женщину. И стала ее разглядывать, заинтересовалась костюмом. Уж больно красивый был. Не знаю, что вы, девочки, вкладываете в это понятие, я как-то не сообразил, что ей так приглянулось в наряде. Но соседка говорила: сразу видно – дорогой. Наверное, за границей купила – так она подумала. Из кожи какой-то, что ли. Или материал, похожий на кожу. А когда та самая женщина развернулась и пошла к лестнице, соседка разглядела лицо, и оно показалось ей знакомым. И уже дома она вспомнила, что дама в костюме похожа была на внучку бывшей соседки, Вероники Петровны. Даже имя твое назвала.

– Она из двадцатой квартиры?

– Да. Ирина Леонидовна Потапова. Так она представилась.

– Потапова? – удивилась Лера. – По-моему, у нее другая фамилия была. Я не помню точно, погодите… Она училась с мамой в медицинском, и мама рассказывала, что дразнили ее как-то… Что-то черное или белое… Вспомнила! Черно-белое кино! У Ирины Леонидовны волосы светлые были, а фамилия не то Чернова, не то Черная. В общем, что-то в этом роде.

– Замуж вышла. Вот и фамилию сменила.

– Но Потапова…

– Чем тебе фамилия не нравится?

– Мой начальник, он же тоже Потапов…

– Сколько раз говорил – уходи из своей дрянной конторы! – закипел Федор. – Так и знал, что у вас там не все в порядке.

– Издательство ни при чем. А вот Потапыч…

Пока Лера рассказывала о связи между начальником и гадалкой, а также о ее клиенте Саныче, Федор вскочил, схватил относительно чистый листок и принялся что-то записывать. Потом бросил его, достал блокнот и, отыскав неисписанную страницу, стал быстро заполнять ее мелким почерком.

– Так, – сказал он, – я поеду сейчас поищу что-нибудь на твоих Потаповых и про немецкую журналистку тоже попробую узнать. Скорее всего, дама в костюме – она и есть. Значит, около пяти часов вечера это она там была…

– Это не все, – остановила мужа Лера. – Там еще Штирлиц был.

– Он-то откуда взялся? – не понял Федор. – Из телевизора вышел?

– Это Анна Ивановна так его называет. Из-за кожаного плаща или куртки.

– Что-то слишком много кожаных вещей вокруг, тебе не кажется? – задумчиво проговорила Вика.

– Другое непонятно, – отмахнулся Федор, – журналистка мне покоя не дает. Она что, так на Леру похожа, что их можно перепутать? Или ты была в том доме в пятницу?

– Нигде я не была! – возмутилась Лера. – И потом, нет у меня никакого костюма, чтобы сражать наповал чужих соседок. Я вообще костюмы не ношу, ты же знаешь. И уж тем более дорогие и бросающиеся в глаза.

– Получается, все-таки журналистка. Похожая на тебя. Надо бы с ней встретиться.

– Как же, – хмыкнула Вика, – она, небось, давно в своей Германии капусту трескает.

– Посмотрим, – сказал Федор, – если что – разыщем. Не так уж далеко. Рассказывай про своего Штирлица. Снова что-то связанное с Германией…

– Значит, вот что я узнала…

Лера постаралась рассказать по порядку все, что было известно, опустив только момент «идентификации», устроенной ей Анной Ивановной. Федор, слушая ее, даже не перебивал, как обычно, а делал новые пометки в блокноте. Вика сидела с сигаретой в пальцах и не отрываясь смотрела на подругу, забывая стряхивать пепел. Лишь после того как повествование окончилось, она сделала свой комментарий:

– Сколько ты успела узнать! Мы вдвоем и то меньше накопали. Точно с тобой что-то произошло. На себя непохожа. Другой человек. Вот что парик может сотворить!

– Лера непохожа на себя, а кто-то другой похож на Леру, – произнес Федор – видимо, эта мысль засела у него в голове.

– Далась тебе журналистка! – скорчила гримасу Вика. – Познакомиться не терпится? У нас и без нее уже целая толпа подозрительных личностей. И как тебе удалось, Лерка? А еще говорила, что не любишь собирать информацию и поэтому журналист из тебя никакой!

– Тут другое, – ответила Лера, – это была жизненная необходимость, и я знала, куда идти и что спрашивать. Отшельник подсказал.

– Надо бы и этого друга проверить. Подозрительно много знает, – заметил Федор.

– Пробовали – не получается. Великий конспиратор. Найти его под силу только очень продвинутому хакеру.

– Есть один знакомый, попрошу, может, выгорит. На каждого великого найдется кто-нибудь еще более великий. Меня больше твой Штирлиц беспокоит. Слишком уж мало о нем известно. – Федор встал.

– Уходишь? – спросила Лера.

– Уже ушел. Может, удастся реабилитироваться в ваших глазах. Поищу что-нибудь на наших персонажей. Вика, расскажи ей про гадалкиного племянника, у которого я был сегодня. И подумайте вместе, что за история про него получается. Тоже вроде подозрительный тип. И хватит бегать, посиди здесь, – обратился он к Лере, – ты уже достаточно наработала сегодня. Можешь отдохнуть.

– Спасибо за разрешение, а то я все думала, чем бы заняться.

– Не ерничай. Вика, надеюсь на тебя и верю, что не дашь этому гению сыска наделать глупостей. Никуда ее не отпускай.

– Слушаюсь, начальник! Не волнуйся, никуда она не денется.

После того как Федор ушел, Вика первым делом начала комментировать его поведение.

– Видишь, – негодовала она, – мужики не выносят, когда бабы хоть в чем-то их превосходят!

– Ты преувеличиваешь.

– Как бы не так! Федор прямо с лица спал, когда понял, сколько ты узнала. И тут же поскакал восстанавливать равновесие. Реабилитироваться в наших глазах – это так теперь называется. А для верности тебя велел стеречь. Чтобы невзначай не накопала еще чего-нибудь.

– По-моему, ты тоже не хотела, чтобы я куда-то выходила, – усмехнулась Лера.

– Так я же за тебя беспокоилась!

– А он?

– А он за себя.

– Викусь, расскажи лучше, что там Федор на родственника Смирновой нашел. Это, наверное, тот самый, про которого мне Анна Ивановна говорила.

– И здесь ты в курсе. Тихоня-тихоня, а как понадобилось – откуда что взялось…

– Я не поняла, кого это больше возмущает – Федора или тебя? – опять попыталась унять подругу Лера.

– Ладно… Есть, значит, у нашей гадалки родственник. Он каким-то племянником ей приходится или троюродным братом. В общем, родственником, но дальним. Я не особо вникала в семейные связи. Зовут Владимиром. Фамилию, извини, не запомнила. Он бизнесом занимается.

– Каким?

– Вроде рыболовным, – задумчиво произнесла Вика, – или что-то с туристами связанное. Походы там всякие. В общем, где-то в этой сфере. Я так поняла, что дела у него идут неплохо, поскольку живет он в каком-то месте, забыла…

– В Курортном районе, что ли?

– Откуда я знаю, что там за район. На Вуоксе, вот как.

– Тогда точно рыболовный бизнес. Только Вуокса – огромная. Она большую часть Карельского перешейка занимает.

– Как может река столько места занимать?

– Это не совсем река, а система рек и озер. Знаменитая, между прочим.

– А почему я там не была?

– А у меня, в Ярви?

– Там что, тоже Вуокса?

– Там самое начало. Или конец. Как посмотреть. Если от Питера – то начало.

– Вот и племянник тоже живет где-то там, только в более приличном месте. Что-то типа коттеджного поселка. Есть там такие?

– Думаю, навалом. Места там заповедные. Самое то для новых русских. Ты продолжай. Хватит уже отвлекаться, а то мы до утра будем выяснять.

– Скажите, пожалуйста, как она заговорила! Я отказываюсь тебя узнавать, Белозерова. Может, это кто-то другой в твоем обличье?

– Вик, я уже устала сегодня объяснять, что я – это я. Хоть ты-то можешь мне без доказательств поверить?

– А кому это еще пришлось доказывать?

– Да… помощнице гадалки.

– И как, успешно?

– Раз она мне все рассказала, видимо, да. Давай про племянника, а?

– Когда Федор приехал, Владимир был уже в курсе смерти тетки. Ему милиция сообщила. И даже выясняла, где он был в тот день. И отношениями со Смирновой интересовалась. А они непростыми были.

– Из-за квартиры? Той, в которой была прописана гадалка до переезда в мою?

– С тобой невозможно говорить! Ты все заранее знаешь.

– Не злись, пожалуйста. Я не все знаю, а только прикидываюсь.

– Точно, что прикидываешься. Племянник несколько лет тому назад решил продать квартиру, которая тетке, гадалке то есть, принадлежала. Деньги ему, что ли, понадобились. Он тетку выписал, но ничего ей не сказал. Так она несколько лет без прописки жила у родителей. А когда выяснила, естественно, возмутилась. Он пытался дело миром решить, извинялся перед ней, денег предлагал, ведь квартира ее была.

– Тот еще хмырь.

– Денег Смирнова вроде не взяла, но попросила помочь с оформлением новой квартиры – на Мойке… А почему, кстати, она не прописалась к родителям?

– Она там прописала помощницу. Потом купила ей квартиру. В Старой Деревне вроде бы. И сама переехала на Мойку.

– А родительская квартира хорошая была?

– Район приличный.

– Значит, помощница пострадала, можно сказать, в результате переезда, – резюмировала Вика. – Была владелицей квартиры в приличном месте, а теперь? Где-то на окраине. У них цены, наверное, несравнимые.

– Старая Деревня – неплохой район…

– Но не центр?

– Но и не окраина, как ты говоришь. А потом, Анна Ивановна любила Лидию…

– У попа была собака, – затянула Вика.

– Прекрати! Сейчас же! – закричала Лера. – Ты не представляешь, до какой степени она тоскует. Больно смотреть.

– Ага, знаем мы. Ты не в курсе, что именно тот, кто больше всех слезы льет, в итоге оказывается виноватым?

– Она ни при чем!

– А племянник так не считает! Сам Федору сказал.

– И чего это он стал с Федором делиться сомнениями? – прищурилась Лера. – Тебе это подозрительным не кажется?

– Тут вообще одни подозрения, а толку – ни шиша. Вон сколько народу рядом. Как из них выбирать? – покачала головой Вика. – Но племянник, как я поняла со слов Федора, точит зуб на твою Анну Ивановну. Из-за того, что тетка к чужому человеку относилась лучше, чем к родным.

– А сам как с теткой поступил? И вообще, Анна Ивановна была самым близким человеком для Лидии Сергеевны. Роднее, чем все племянники. Потому Лидия Сергеевна и заботилась о ней.

– Вот это племяннику и не понравилось.

– А сколько ему лет?

– Должно быть, прилично.

– Ничего себе! А семья у него есть?

– Да. Позвоню-ка я твоему мужу.

Пока Вика разговаривала с Федором, Лера решила отчитаться перед Отшельником, ведь благодаря его советам она так успешно провела день. Она возилась с письмом долго, стараясь ничего не упустить. Вика бегала туда-сюда, тормошила ее и мешала, отвлекая от дела. Но Лера не откликалась на призывы послушать версию.

Наконец кто-то позвонил, и Вика отстала от подруги, переключившись на телефон. Лера догадалась, что обеспокоенные заказчики предпринимают новую попытку пригласить Вику куда-то. Та изображала нешуточную занятость и отказывалась. Заказчики настаивали. Разговор затягивался, и Вика ушла в другую комнату держать оборону. Лера облегченно вздохнула и быстро дописала отчет. Просматривая письмо перед тем, как отправить, она вспомнила слова Отшельника: никому не доверять. За потоком новой информации она как-то позабыла о них. «Федора и Вику можно вычеркнуть из черного списка, – решила она, – ведь все, что узнала я, совпадает с тем, что рассказали они. И Отшельник отправил меня не в западню, а туда, куда надо. Значит, тоже не враг». Оттого, что можно было успокоиться и никого из ближнего круга не подозревать, стало легче. Оставался Потапыч.

Она отправила письмо и вернулась на кухню. Вика еще говорила по телефону и взмахом руки из комнаты показала, как все это ей надоело. Лера жестами ответила, мол, работа есть работа, ничего не поделаешь, и отправилась варить кофе.

Уютно пристроившись в кресле и прикрыв глаза, она наслаждалась заполнившим кухню ароматом, и память, откликаясь на родной запах, услужливо раскидывала перед ней картины воспоминаний. Не важно, плохих или хороших. Это не имело значения. Ее сумбурная жизнь, преломленная в призме времени, виделась иначе. Она была исполнена какого-то смысла, уже не являлась случайным нагромождением разных событий, произошедших с ней. И сами события больше не казались такими уж случайными, их нужно было только сложить в правильном порядке, чтобы понять, куда они ее вели.

 

15

В тот день, когда Лера вернулась в Питер насовсем, бабушка не дала долго предаваться мечтаниям и сразу отправила ее в университет узнавать подробности поступления.

– Сходи и на психологический, глядишь, одумаешься. Все-таки поближе к медицине, – напутствовала она внучку, так и не смирившись с ее желанием изменить семейной профессии.

– Обещаю. – Лере не хотелось объясняться снова.

И она вышла в раскаленный город. Прохожие, мокрые от жары, стремились поскорее спрятаться от палящего солнца. Стены домов, казалось, плавно стекали на мягкий асфальт. Даже Лере, привычной к южному солнцу, было некомфортно в этом вязком зное.

На Васильевском острове она по привычке свернула на Стрелку. Спустившись к самой воде, где воздух сохранял жалкий намек на свежесть, немного перевела дух. По обычаю, заведенному дедом, оглядела «панораму» с севера по часовой стрелке. Петропавловская крепость, облепленная загорающими, выглядела нелепо. Представить, что главный каземат страны со временем превратится в пляж, для жителей века девятнадцатого, наверное, было невозможно. А теперь такое положение вещей никого не удивляет. Пока Лера пыталась разглядеть знакомые очертания в зыбком мареве, грянул полуденный залп, и она заторопилась.

Выполняя обещание, Лера первым делом отправилась на факультет психологии. Там оказалось пустынно и тихо, подсказать дорогу к деканату было некому. Она долго петляла по коридорам, несколько раз попадая в тупики и возвращаясь назад, но так никого и не встретила. Увидев очередной поворот, устремилась к нему в надежде отыскать живую душу – ей показалось, что оттуда раздавались звуки. Через несколько шагов она отчетливо услышала собачий лай.

Откуда здесь взялись собаки? И вдруг в сознании всплыло слово «виварий».

«Опыты, – подумала она, – здесь проводят какие-то опыты над собаками».

Лай становился громче, но понять, откуда он исходит, было невозможно. Лера продолжала машинально двигаться вперед, уже не помня, куда и зачем пришла. Этот надрывный лай, переходящий в поскуливание, словно загипнотизировал ее, и она, охваченная непонятным чувством, стремилась вперед, к самому источнику страдания. На своем недолгом веку Лера повидала множество собак: злобных и смешных, недоверчивых и дружелюбных. Но никогда не слышала, чтобы животные так выли. В этих звуках было что-то сверхъестественное, мистическое, запредельное. Словно какая-то живая душа, предчувствуя свою судьбу, жаловалась высшей душе, отправившей ее на землю в поисках страдания. Эта отчаянная обреченность и покорность судьбе, это смирение и безнадега заставляли сжиматься Лерину душу до крохотной точки, чтобы только не слышать ничего подобного. Это было ей не по силам.

В какой-то момент Лера поняла, что, если ужасная пытка продлится еще мгновение, она просто сойдет с ума. Закрыв уши ладонями и резко развернувшись, она бросилась бежать назад и неслась сломя голову до тех пор, пока не оказалась на улице.

Только очутившись на набережной, Лера стала понемногу отходить от кошмара. «Нет, – твердила она себе, – ни за что не буду учиться там. Ни за что. Никогда. Что угодно, только не это. Я не смогу».

Прохожие смотрели на ее бледное перекошенное лицо с тревогой, и какая-то женщина даже подошла и поинтересовалась самочувствием. Лера отвечала ей машинально – спасибо, сейчас пройдет. Женщина ушла, оглядываясь и ругая погоду, от которой становится плохо даже молодым, что же говорить про стариков.

«Прости, бабуля, – приговаривала Лера про себя, – я уже точно не передумаю. Буду поступать на филфак. Тем более что дед направил меня именно туда». И она медленным шагом двинулась в сторону новой судьбы.

Филфак занимал отдельное здание на набережной сразу за главным корпусом. На фоне окружающих строений он выглядел робко и стыдливо. Бледно-зеленый особняк, казалось, стеснялся своей скромной отделки и изо всех сил старался, чтобы никто его не заметил. Словно застенчивая барышня, потерявшаяся на фоне блестящих подруг. Вокруг горделиво возвышались сплошные шедевры архитектуры.

Внутри здания уже ничего не напоминало о том, что особняк возводился как царская резиденция. Все было обшарпанным и затертым. Лера подошла к доске объявлений. В отличие от предыдущего факультета, здесь народ был. В основном попадались девушки. Они походили друг на друга, несмотря на разную внешность: красивые, стильно одетые и ухоженные. Они обменивались какими-то особенными взглядами и говорили, манерно растягивая слова.

– Что ты, – обращалась высокая блондинка к собеседнице, – сейчас поступать на скандинавское не актуально… На португальское, в крайнем случае на испанское… О, Кузнецова пожаловала! Неужели надеется поступить? Победительница олимпиады. Ну-ну.

Лера повернулась, чтобы рассмотреть объект обсуждения. Невысокая девушка с простым лицом, которое очень портила неудачная оправа очков, шла в их сторону. Она вызвала у Леры безотчетную симпатию, скорее всего, из-за того, что активно не нравилась остальным. Очки довели Кузнецову до доски объявлений, и она, уткнувшись носом в вывешенную информацию, принялась ее изучать. Видела она, вероятно, совсем плохо.

– Не в курсе, комиссия уже принимает? – обратилась Кузнецова к Лере.

– Не знаю, – отозвалась она и не удержалась от вопроса: – На какое поступаете?

– На английское. А вы?

– Еще не решила.

– А какую школу закончили?

– Что значит – какую? Обычную.

– Не языковую? – В голосе Кузнецовой появилось недоверие. – В каком районе?

– Я закончила нормальную среднюю школу, – разозлилась Лера. – А сюда принимают только выпускников спецшкол?

– Это только считается, что поступить может любой. А на самом деле без спецшколы здесь делать нечего. Слишком разный уровень.

Симпатия, возникшая у Леры к девушке, мгновенно растаяла. Найдя еще более отверженную, чем она сама, Кузнецова тут же принялась подражать тем, кто обсуждал только что ее. Лере стало тошно. Вот она, счастливая новая жизнь! Если она и ждала чего-то от ее начала, то уж точно не того, с чем столкнулась за короткий срок знакомства с университетом. И ей придется провести следующие пять лет в компании этих выскочек? Это уж слишком!

– Там видно будет, – неопределенно заметила Лера неизвестно кому и пошла к выходу.

Ей нужно было подумать. Она вышла на набережную и, облокотившись о парапет, принялась рассматривать воду. Твердое решение поступать на филологический таяло на глазах, словно мороженое под летним солнцем. Она начала сомневаться, что сделала правильный выбор. Самое обидное, что посоветоваться было не с кем. Знакомые разъехались отдыхать, а бабушка не признавала неопределенностей. Она конечно же скажет: раз приняла решение – действуй. Все сомнения она считала малодушием и трусостью. Пойти с этим к ней Лера ни за что бы не решилась. Бабушка не поймет, как из-за случайного разговора можно отступить от своей цели.

Но Лера знала, что разговор этот – не простая случайность, чтобы взять и отмахнуться. Словно заноза, он мешал ей и не давал возможности, забыв о нем, двигаться дальше по намеченному пути.

Наблюдая за течением Невы, Лера взглянула в сторону залива.

– Сфинксы, – сказала она вслух, припоминая что-то, – я пойду посоветоваться со сфинксами.

И побежала к Академии художеств.

Ее отношения со сфинксами были давними. Впервые Лера увидела этих странных существ, когда ей было четыре. Дед привел ее познакомиться со «старейшинами», как он их называл. Он говорил, что им больше трех тысяч лет, но для маленькой девочки, которой и три года казались вечностью, три тысячи лет были сроком немыслимым. Она пыталась представить, сколько это, но не могла.

Необычные египетские гости поразили ее детское воображение. Таких странных существ ей не доводилось видеть нигде: ни в зоопарке, ни по телевизору, ни даже в старых дедовских книгах.

– Кто это? – шепотом спрашивала она.

Дед затруднялся с ответом. Как объяснить ребенку, что за создания такие – сфинксы, и зачем их понадобилось сначала изваять в Египте, а много столетий спустя везти в Петербург.

– Заколдованные существа, – только и смог сказать он четырехлетней внучке.

– Заколдованные? – удивилась она. – А кто их заколдовал и зачем?

– Никто не знает.

– Как в сказках?

– Точно! – обрадовался подсказке дед. – На них наложили заклятье, и с тех пор они ждут, когда придет кто-нибудь и их расколдует.

– И за три тысячи лет никто не смог?

– Как видишь.

– И ты не можешь?

– И я.

Лера не верила, что дед, ее дед, волшебник и чародей, чего-то не может. Это не укладывалось в ее четырехлетней голове. С тех пор она постоянно приставала к нему с требованием идти расколдовывать сфинксов. Эти походы превратились в своеобразный ритуал. Расколдовать сфинксов деду действительно не удалось. Они всегда оставались на своих местах. И стоят там до сих пор.

Но с той поры маленькая Лера, завидев памятники или скульптуры, всякий раз пыталась выяснить, не заколдованные ли они. Ей казалось, что она живет в городе, сплошь населенном сказочными персонажами. Летний сад она называла не иначе, как «заколдованный лес», и зимой всегда пыталась разглядеть сквозь доски, которыми заколачивали скульптуры, чем они там занимаются и не сбегают ли куда-нибудь на зиму, как птицы в теплые страны, например. Такое отношение к изваяниям любого рода сохранялось у нее довольно долго. Она одушевляла их, словно язычник свои идолы. Со временем, конечно, все встало на свои места, и лишь отголоски того детского восприятия мира всплывали иногда в недрах ее души.

Но сфинксы так и остались для нее загадочными заколдованными существами. И она приходила сюда, на Университетскую набережную, чтобы проверить, на месте ли они. И поделиться тем, что было на душе. Она до сих пор верила, что под их каменными лицами что-то скрывается. Это место, где стояли сфинксы, казалось ей особенным. Здесь, на гранитной скамейке или на ступеньках у воды, Лере не раз приходилось обдумывать что-то, волнующее ее. Сфинксы помогали сосредоточиться и увидеть проблему в ином свете, как будто скрытое глубоко внутри знание всплывало на поверхность и показывало то плавник, то хвост. Этого зачастую оказывалось достаточно, чтобы понять, как поступить в том или ином случае.

В тот день у сфинксов было людно. Туристы деловито фотографировались, стараясь половчее пристроиться к постаменту, чтобы попасть в кадр на фоне изваяний. Гости города производили так много шума и так бестолково сновали вокруг, что Лера растерялась. Ее любимая скамейка была занята группой живописных молодых людей, судя по всему, абитуриентов «академки». И даже на ступеньках у самой воды обнималась какая-то парочка.

«Ну что за день такой, – с тоской думала Лера, – сплошное расстройство». Она заняла стратегически удобную позицию и внимательно наблюдала за «академистами», чтобы не упустить место на скамейке, если молодые люди соберутся уходить. Но те, судя по всему, расположились основательно и, увлеченно разговаривая, вовсе не собирались покидать уютный уголок.

Лера решила спуститься к воде, чтобы немного развеять дневной зной. По дороге ее обогнал какой-то парень, слегка задев плечом. Он буркнул что-то вроде «извините» и спокойно пошел дальше. И как назло встал именно на то место, которое облюбовала Лера.

«Вряд ли у меня сегодня что-то получится», – пришла она к выводу после того, как послала в спину парня все известные ей пожелания. Ей хотелось искупаться или хотя бы окунуть в воду руки. И пусть вода в Неве была грязной и кишмя кишела микробами, как говорила бабушка, это не имело значения. Спустившись пониже, она уже присела и собралась зачерпнуть воды, но тут заметила, что недавний обидчик смотрит в ее сторону. Лера отвернулась и отдернула руки.

Ждать пришлось долго. Лера постаралась сделать надменное лицо, как у филфаковских девушек, чтобы у молодого человека не возникло желания знакомиться. Угрюмо смотрела она на бесполезную воду, в которой, несмотря на жару, нельзя было ни искупаться, ни освежиться, и пыталась сосредоточиться на своих мыслях. Присутствие стороннего наблюдателя мешало, и постепенно она стала приходить в состояние раздражения.

Она уже хотела уйти, как тот, кто был ей помехой, повернулся и начал подниматься по ступенькам. Пользуясь тем, что осталась одна, Лера потянулась к вожделенной воде. Руки никак не могли достигнуть реки, и, привстав со ступенек, она попыталась принять более удобное положение. Но то ли движение было слишком резким, то ли подвели затекшие от неудобного сидения ноги, но она, так и не успев осознать, что происходит, стала валиться в воду. Время удивительным образом изменилось не то вокруг, не то внутри, и факт своего позорного падения Лера наблюдала словно при замедленной съемке. Она попыталась изменить положение тела, понимая, что вряд ли это спасет – ухватиться было не за что. В какой-то момент она почувствовала, что ее футболка словно зацепилась за невидимый крючок, и, зависнув на мгновение в воздухе, Лера упала на ступеньки, изменив траекторию полета.

Когда она пришла в себя от унижения и растерянности, первое, что увидела – то самое, неприятное ей лицо молодого человека. Вот уж кого она предпочла бы сейчас не видеть, а при таких обстоятельствах – особенно. Именно он был повинен в том, что случилось с ней. Он что-то спрашивал, но Лера не могла разобрать ни слова. Ей хотелось одного – оказаться как можно дальше от этого проклятого места.

– С вами все в порядке? – донесся наконец голос.

«Начинается, – затосковала Лера, прикидывая, как бы поскорее избавиться от этого участия. – Как со мною может быть все в порядке, когда я только что грохнулась на твердые и грязные ступеньки? Еще и по твоей вине! И что это за дурацкое выражение, ставшее модным у нас с подачи дебильного американского кино?»

Она пробормотала что-то подходящее случаю, быстро встала, потирая коленку, осмотрела грязные ободранные ноги и стала подниматься наверх. Молодой человек опередил ее и преградил дорогу. Она попыталась обойти его, но он, словно играя, снова встал на пути, не позволяя двигаться дальше. Лера начала злиться. Правда, к раздражению примешивалась некоторая растерянность – что же делать? Не звать же на помощь и не вступать с ним в единоборство, в конце концов. Лера постояла молча некоторое время, а затем взглянула обидчику в лицо.

– Пропустите, – сказала она холодно.

– Вообще-то я рассчитывал на некоторую благодарность, – насмешливо сообщил ей молодой человек.

Удивление Леры было настолько неподдельным, что он пояснил:

– Я же, можно сказать, спас вас от утопления.

 

До Леры стало доходить: то, что она приняла за невидимый крючок, зацепивший ее футболку, на самом деле было рукой этого самого урода. Он схватил ее за шкирку, словно паршивого котенка, и швырнул прямо на ступени.

Она чувствовала себя ужасно. Болела разбитая коленка, но самым тягостным было чувство какой-то оскорбительности произошедшего. К тому же за свое унизительное избавление от возможности оказаться в Неве она должна была благодарить спасителя.

– Спасибо, – сдержанно произнесла она и предприняла новую попытку обойти парня.

– «Спасибом» тут не отделаться, – издевательски улыбнулся тот в ответ.

– Чего хотите? Денег? – Лера постаралась говорить с нужной долей презрения в голосе и полезла в сумку, прикидывая, какую сумму положено платить за спасение утопающих.

– Будет достаточно вашего имени, – снова улыбнулся он.

– Что? – не поняла она.

– Скажите, как вас зовут.

Лере вовсе не хотелось завязывать знакомство с этим типом. Тем более что и родители, и бабушка в один голос предупреждали, что знакомиться на улице – неприлично и опасно. На приличия ей сейчас было наплевать, но с опасностью незнакомец как-то не состыковывался. Ростом он был не намного выше Леры, да и сложения не слишком богатырского. Лицо самое обычное, с характерной, как ей казалось, питерской бледностью; волосы ни темные, ни светлые – так, что-то среднее. А вот глаза Лере, в общем-то, понравились. Того же оттенка, что и вода в Неве, подумалось почему-то. Реку Лера любила, но симпатии к спасителю это не прибавляло.

– Я не знакомлюсь на улице, – подлаживаясь под его ироничный тон, сказала она.

– Никогда не знакомься на улице, – смешно передразнивая кого-то, произнес спаситель и подмигнул ей, – это неприлично и может быть опасно.

Интонация, с которой он это произнес, была настолько похожа на бабушкину, что Лера невольно улыбнулась. Но решила не сдаваться.

– Вот именно! – подтвердила она.

– Я не простой встречный! Неужели не имею права узнать имя девушки, которую спас?

– Считайте, что совершили бескорыстный добрый поступок. И пропустите меня, пожалуйста, я спешу, – решила закончить Лера препирательство и двинулась прямо на парня.

– И не подумаю, – нахально заявил тот и даже слегка развел руки в стороны, демонстрируя, что проскользнуть не удастся.

Настроение у Леры скакало, как пресловутое бабушкино давление. Раздражение, злость и веселье сменяли друг друга мгновенно. Не зная, что предпринять от растерянности, она, не задумываясь над тем, что делает, размахнулась и ударила спасителя по лицу.

Это только в кино пощечины получаются эффектными и впечатляющими. В обычной жизни они выглядят неуклюже, единственный плюс таких ударов – они болезненны. Грамотно исполненная пощечина требует долгой тренировки.

Удар пришелся куда-то в район уха, да еще пальцы непроизвольно сжались, и вместо ладони она стукнула парня почти кулаком. У нее заболела рука. Молодой человек дернулся от неожиданности и, растерянно глядя на Леру, потер ушибленное место.

– Вот уж не думал, что у… вас такие тяжелые руки. Больно… Ты что, с ума сошла, что ли? – Из-за того, что он держался за лицо, голос звучал искаженно, и полностью разобрать речь Лера не смогла. Возможно, там звучали слова и посильнее.

– Простите, – пробормотала она. Ей стало стыдно. И досадно. Никогда раньше она никого не била по лицу. Но все равно, он сам во всем виноват. – Меня зовут Лера, – смущенно продолжала она, – я не понимаю, как это вышло. Я не хотела.

– Уж не знаю, по какой причине тебя не берут на филфак, но это не повод, чтобы бить всех, кто подвернется под руку!

– Откуда вы знаете, что я поступаю на филфак? – удивленно спросила она.

– У тебя это на лице написано, – буркнул молодой человек.

– Это не может быть ни на чем написано!

– Я наблюдал и сделал выводы.

– Из чего вытекают такие выводы? – Лера была заинтригована.

– А узнать имя своего спасителя ты не хочешь?

– Я не просила меня спасать.

– Ты решила искупаться в жаркий день? Тогда прости, можешь вернуться и вволю поплавать в Неве. Я с удовольствием посмотрю.

Лера решила держаться подальше от неприятных воспоминаний и попыталась сменить тему:

– И как вас зовут?

– Что я слышу!

– Вы что, тоже не знакомитесь на улице?

– Вовсю знакомлюсь. Федор.

– Федор, – задумчиво повторила Лера, – надо же. Расскажите, пожалуйста, как вы догадались, куда я поступаю, ну… и все прочее. Как Шерлок Холмс растолковывал доктору Ватсону. Он ведь тоже вначале делился результатом, а уж потом давал пояснения. Ну, пожалуйста. Мне очень интересно.

– Какие мы, оказывается, вежливые, когда хотим!

– Вы сами спровоцировали меня.

– И ничуть не жалею.

Он снова скорчил насмешливую гримасу. Похоже, это было обычное для него состояние. Но Лера, как ни странно, успела к этому привыкнуть. Она по необъяснимой причине уже не испытывала неловкости перед этим, по сути дела, незнакомым человеком. У нее появилось чувство, что они знакомы давно. Было ли все дело в его имени или тут примешалось что-то еще – разбираться было некогда. Но его нахальство и ироничный тон почему-то перестали ее смущать. За его поведением скрывалось что-то иное, пока Лере неизвестное, но удивительным образом понятное. И главное – она знала, как себя с ним вести. Раньше ей не удавалось так быстро находить общий язык с незнакомыми людьми.

– Скамейка освободилась, – продолжал Федор другим тоном. – Займем? У тебя нога болит, наверное. Неплохо было бы ее обработать.

Пока они усаживались и Лера рылась в сумке в поисках носового платка, чтобы промокнуть ободранную коленку, Федор жестом фокусника извлек откуда-то упаковку с пластырем и пузырек.

– Что это? – спросила Лера.

– Перекись водорода и бактерицидный пластырь.

– Вы это… всегда таскаете с собой? Вы что… больны?

– После одного случая у меня всегда есть с собой что-нибудь для обработки ран.

После того как Лерины царапины скрылись под пластырем, она приступила к допросу своего нового знакомого.

– Теперь, я надеюсь, вы расскажете…

– Ладно. Это у меня что-то вроде тренировки. Опыта набираюсь. Я недавно побывал в студии… театральной, и там на занятиях разбирали один из способов перевоплощения. Он в принципе довольно известный, но я впервые столкнулся с ним на практике. Нужно понаблюдать за незнакомым человеком и попытаться по внешним признакам определить его состояние.

– Это довольно просто, – разочарованно протянула Лера, надеявшаяся услышать что-нибудь более интересное, – у людей это действительно написано на лицах. Ну, там, если улыбается или хмурится – вот и все состояние.

– Это не все. Давай на ты перейдем, не возражаешь?

– Ты и так уже перешел.

– Как-то не заметил. Это рефлекторно, наверное. Мне продолжать?

– Да.

– Так вот, после того как поймешь состояние человека, нужно представить, какая у него жизнь, радости, проблемы. В общем, всю биографию желательно.

– Как же можно узнать биографию по внешним признакам?

– Ну, во-первых, всегда виден социальный слой, по одежде можно определить, а затем прикинуть примерный круг проблем.

– Сейчас так все перемешалось…

– Тем интереснее задача. А потом, старые привычки сразу не меняются. Можно узнать по выражению глаз, умен человек или глуп, по одежде – бережлив или расточителен. Если одет тщательно – внешний вид имеет для него значение. Почему? Это может быть связано с работой, где нужно выглядеть соответственно. Если, к примеру, парень в костюме с галстуком впридачу, да еще и тщательно причесан, он, скорее всего, мелкий служащий в приличной фирме. А это уже, согласись, и характер, и биография.

– А как же с личностными качествами?

– Это сложнее, но иногда поддается расшифровке.

– А зачем тебе все это надо? Ты актер?

– Упаси меня господь! Во-первых, это интересно, а во-вторых, развивает наблюдательность. Это своего рода психологический тренинг. И в профессии пригодится.

– Чем же ты занимаешься?

– Я журналист. Вернее, через год надеюсь им стать. В смысле – последний год учебы.

– Интересно быть журналистом?

– По-моему, очень.

– И ты по моей одежде вычислил, что я поступаю на филфак?

– Почти. По одежде я понял, что ты, скорее всего, вчерашняя школьница. Значит, абитуриентка. С этим легко. Сидишь тут, предаешься мрачным мыслям – видимо, что-то не ладится. Я подумал, что какие-то проблемы с документами или что-то вроде огромного конкурса.

– Не угадал.

– А в чем проблема?

– Сразу и не скажешь. Ты лучше продолжай. Почему именно филфак?

– Потому что все самые красивые девушки этого города учатся на филологическом! – На этот раз улыбка Федора была вполне искренней.

– Не знаю, как насчет красоты, спасибо, но, по-моему, я на них нисколько не похожа. И не хотела бы. Они ужасно противные.

– Я бы так не сказал. Да и не важно. Дело в другом.

– В чем?

– У тебя есть проблема или нет, я что-то не понял? Нужно же мне знать, насколько мои предположения соответствуют действительности. Вот что важно. Это редко удается узнать. Не подойдешь ведь к человеку на улице и не спросишь, правда ли, что у него пропала собака или с начальством нелады. А узнать хочется. Я вот и к тебе не стал бы подходить – уж больно угрюмо ты выглядела и не пошла бы на контакт.

– Точно.

– Но когда ты кинулась топиться, я решил, что дело, видимо, хуже, чем я предполагал. И решил тебя отвлечь или развлечь, что ли. А заодно проверить свои догадки.

– Ничего себе у тебя представления о развлечениях! – засмеялась Лера.

– Не пришло в голову ничего более умного, – притворно обиделся Федор.

– Так ты подумал, что я хочу утопиться оттого, что меня не берут в университет?

– Что-то в этом роде. Ты, скорее всего, приезжая, ситуация сложная, выхода не видишь, посоветоваться не с кем…

– Почему ты решил, что я не питерская?

– Загорелая. Здесь особо негде было. Значит, привозной загар. Вряд ли после выпускных экзаменов ты рванула на юг. Тебе к вступительным готовиться надо, так?

– Как все просто, оказывается. Но какую же надо иметь наблюдательность, чтобы все это заметить, да еще и связать одно с другим! Ты в разведчики не собираешься, случаем?

– Хватит с меня журналистики. Сейчас путаница в стране, лучше держаться подальше от официальных структур.

– А мне казалось, у нас демократические перемены. По крайней мере, так в школе говорят.

– Бардак у нас, а не перемены. А то, чему в школе учили, забудь – все равно не пригодится. Ты лучше скажи, прав я насчет тебя или нет?

– В общем, да. Хотя родилась я здесь, а потом мы уехали. Бабушка у меня тут живет, так что, насчет посоветоваться, мне есть с кем. И знакомые имеются, только разъехались все.

– И бабушка?

– Она здесь, но не могу я ей рассказать. Она не поймет.

– Почему?

– Совсем другая потому что. Как самолет – набрала высоту, взяла точный курс и движется к намеченной цели. Она не в состоянии допустить, что в процессе полета можно изменить направление. Это неприемлемо.

– А ты решила сменить курс?

– У меня сомнения. Нет, ты все-таки скажи, почему ты определил меня как филолога? Никак не могу понять.

– Судя по твоим переживаниям у воды, что бы ни случилось – это произошло недавно. Вряд ли ты приехала из другого конца города, чтобы поплакать у сфинксов. Значит, учебное заведение располагается поблизости. Не похоже, чтобы ты переживала из-за того, что женщин у нас не берут в военное училище. Остаются «академка» да университет. На художника ты не похожа, на искусствоведа, кстати, тоже.

– Почему?

– Они экстравагантно одеваются и разговаривают иначе. А у художников взгляд очень уж специфический. Они смотрят, словно оценивают и запоминают одновременно. Такое выражение не спутаешь. Остается…

– Но в университете много факультетов!

– Тех, что поблизости, не очень. У нас я тебя не видел, сам сижу, документы принимаю, остается всего ничего, куда тебя определить. В итоге – филфак.

– Здорово! – восхитилась Лера. – А я со временем тоже так смогу?

– Зависит от того, где учиться будешь. И с кем общаться. Если со мной – да.

– Высоко ты себя ценишь.

– Я такой.

– Хвастовство – тоже необходимое качество для журналиста?

– Это трезвая самооценка. А почему, кстати, ты выбрала филфак? Мечтаешь о переводческой карьере?

– Нет у меня никакой мечты. Знаешь, как я выбирала? Открыла справочник и ткнула пальцем. Попала на филфак.

– Глупо, – резонно заметил Федор, – так решать свою судьбу. А если бы ты попала в какой-нибудь институт полимеров?

– Но я же наткнулась на филфак!

– Такие вещи нельзя отдавать случаю. Это что, сейчас все так делают или ты одна такая безответственная?

– Все по-разному. Хорошо, когда есть призвание или способности. Тогда все легко. А обычному человеку куда приткнуться? Как выбрать? Остается только гадать. А каким способом – по-моему, значения не имеет. Шансы одинаковы.

– И ты решила, что сможешь учиться на филфаке? Там серьезное образование дают и требования к абитуриентам высокие.

– Только для избранных?

– Что там у тебя произошло? Из-за них такие проблемы?

– Мне там не понравилось. Все какое-то… не то, одним словом. Фальшивое. И девочки эти, и сама атмосфера. Я поняла, что не хочу там учиться.

– И это все? – не поверил Федор. – Из-за этого переживала? И даже хотела утопиться?

– Да не собиралась я топиться, сколько раз тебе говорить! – разозлилась Лера. – Я случайно упала… А что, по-твоему, из-за этого нельзя переживать?

– Это глупо.

– Все выяснил, что хотел? Теперь я могу идти? Все равно не поймешь, хоть и думаешь, что умный.

– Постой, я не хотел тебя обидеть! – улыбнулся Федор. – Нельзя судить по первому впечатлению.

– А по какому? По десятому, что ли? Поступить и курсу к третьему выяснить, что не там учишься? Когда уже поздно что-то менять? Это правильно? Мне кажется, если чувствуешь сразу что-то не то, отторжение какое-то, чужеродность свою, надо уходить, пока есть возможность. Это что, тоже глупо?

– Ребенок обычно так говорит: нравится, не нравится, не хочу, не буду, и все тут.

– А как делают взрослые?

– Ищут варианты.

– И какие здесь возможны варианты?

– Можно подать документы куда-нибудь еще. К нам, например, на журфак.

– А там есть место таким, как я?

– Проверить надо, где твое место. Кстати, факультет рядом находится. Экзамены у нас начинаются раньше. Вначале творческий конкурс, там отсеиваются профнепригодные. Если завалишься, успеешь еще на свой филфак.

– А на журфак всех подряд берут? Прямо с улицы? Я почему-то думала, что надо направление или что-то еще.

– Подать документы может любой. Я вот, например, после армии поступил.

– А почему ты думаешь, что я смогу поступить?

– Предлагаю попробовать. Я тебе помогу.

– Почему это ты решил мне помочь? – насторожилась Лера.

– Мне в свое время тоже глаза на многое открыли. И поддержку оказали. Теперь моя очередь, – объяснил Федор. – Я после школы над дальнейшей жизнью не задумывался. В армию загремел. Там и познакомился с парнем одним, он как раз с журфака был. Многое мне объяснил.

– А разве у нас забирают в армию из института? Вроде наоборот, все мальчишки стремятся поступить куда угодно, лишь бы в армию не идти.

– Он вылетел из универа. Не стал сдавать сессию, чем-то другим увлекся. И сразу понял, что к чему в жизни. После и сам восстановился, и меня за собой притащил. Да что мы тут болтаем? Пойдем сходим! – вскочил Федор. – Прямо сейчас.

Факультет журналистики располагался в неприметном сером здании. Внешняя неказистость и теснота внутри особого впечатления не производили. Но атмосфера здесь оказалась иной. Вокруг царил дух бесшабашного веселья и безудержной кипучей энергии. Людей на третьем этаже, где Федор попросил Леру подождать, толпилось не слишком много, но шумели они не меньше футбольных болельщиков.

Несколько человек в уголке что-то оживленно обсуждали, мимо постоянно проносились колоритные персонажи, периодически хлопали двери. Но во всей этой суете было что-то осмысленное. Казалось, что некое братство движется к своей, невидимой для других цели. И Лере захотелось присоединиться. Ей было так хорошо среди этого шума и гама, словно она находилась здесь всегда.

– Телевидение или газета? – обратился к ней долговязый молодой человек.

– Что? – удивилась Лера.

– Куда поступаете?

– Не знаю.

– Еще не решили? Ну, вам, скорее, на телевидение.

– Не слушайте его, – из группы в уголке выскочила кудрявая девушка, – настоящий журналист должен уметь писать. Только газетное!

Лера растерялась. Пока парень с девушкой обсуждали достоинства и недостатки отделений, приводили непонятные ей примеры и аргументы, она думала, что поступить сюда будет ох как непросто. Сложнее, чем на филфак.

Федор вывел ее из оцепенения и, размахивая какими-то бумажками, потащил вниз.

– Как впечатления? – поинтересовался он на лестнице.

– Сильные, – ответила Лера, – только поступить сюда нереально.

– Прорвемся, – обнадежил ее новый друг.

Он показал, что нужно заполнить, и, узнав, что у нее нет с собой документов, выразил желание тут же пойти за ними. Лера, поддавшись влиянию момента, согласилась.

Дома она познакомила с Федором бабушку. Вероника Петровна не стала выражать вслух своего отношения к такой перемене в судьбе внучки. Но как опытный человек сразу пригласила гостя к столу. Потом приступила к допросу с пристрастием. В итоге удалось прийти к соглашению. Бабушка, к удивлению внучки, не стала возражать против нового поворота в развитии событий, а Федор вызвался подготовить Леру к поступлению.

Он приходил почти каждый день и объяснял ей, как вести себя на экзаменах и собеседованиях, посвящал в тонкости, о которых могут спросить. За короткое время Лера узнала так много нового, что от избытка информации и впечатлений, казалось, распухла голова. И чем больше она узнавала, тем больше в голове все перепутывалось.

На первом экзамене она разволновалась не на шутку. Но, вспоминая наставления Федора, быстро сообразила, что нужно делать. Дальнейшее происходило в каком-то тумане. Лере казалось, что она попала в некий поток и ее несет словно щепку. Направление потока было пока неизвестно, но смутное ощущение, что все делается правильно, возникало не раз. И она отдала себя в руки судьбы.

Когда она увидела свою фамилию среди зачисленных, это показалось ей логическим завершением происходящего. Она даже не удивилась. Так и должно было быть. На торжественном ужине в честь поступления внучки Вероника Петровна вручила Федору подарок, а после увезла Леру в Ярви. Отдыхать.

 

16

Оставив свою бестолковую жену под присмотром, Федор наконец-то смог заняться первоочередными делами. Вика точно не выпустит ее из квартиры и не позволит шляться неизвестно где. В этом можно быть уверенным. Одной проблемой меньше. Еще на лестнице он принялся звонить приятелю Диме, которого все называли Клюнычем. Версий насчет происхождения «ника» высказывалось много, но лишь давние друзья были в курсе, что образовался он от фамилии – по паспортным данным Клюныч значился как Клюня Дмитрий Николаевич. А поскольку для общения в Интернете документов не требовалось, большинству он был известен как Клюныч – один из самых продвинутых асов компьютерного дела. Живьем его доводилось видеть немногим, но в Сети хорошо знали, на что он способен, и слухи о его подвигах периодически мелькали в разных местах.

Федор водил дружбу с ним еще с тех времен, когда о повальной компьютерной грамотности можно было только мечтать, а с Интернетом вообще были на «ты» единицы. Клюныч, можно сказать, стоял у истоков. Он снабжал информацией полгорода, но личные знакомые были вне конкуренции. Федор уже побывал у приятеля вчерашней ночью, еле успел проскочить мост до того, как его развели. Время было позднее, но Клюня, типичная сова, жил и работал в основном по ночам. И вечером шансы найти его во вменяемом состоянии были намного выше, чем утром. Звонить раньше часу дня – дело практически безнадежное. Клюныч либо не брал трубку вовсе, либо посылал звонившего куда подальше.

Сейчас был вечер, самый разгар интернетовских будней, и по этой причине дозвониться до старого приятеля оказалось сложновато. Вчера Клюня с ходу разыскал Федору единственного дальнего родственника гадалки и нашел кое-какие занятные факты из его биографии. Федор не преминул воспользоваться своей осведомленностью, чтобы убедить условно обозначенного «племянника» Смирновой в необходимости личной встречи.

Теперь народу прибавилось. Информации тоже. Но чем больше Федор узнавал, тем менее ясным все становилось. Новая информация требовала еще более новой информации. Получался замкнутый круг.

Поначалу Федору казалось, что он быстро во всем разберется. Одинокая пожилая женщина, ведущая замкнутый образ жизни, – очертить круг ее знакомств не составляло особого труда. Если, конечно, отсечь клиентов, или как еще их назвать, этих страждущих узнать что-то о своей жизни. Федору не верилось, что рассерженный на несбывшиеся предсказания клиент может пойти на такую крайность, как убийство. Они в большинстве своем люди суеверные – испугались бы. Тем более пойти на такое непонятное преступление с выманиванием жертвы за город к дому Лериного деда. Скорее всего, он или она шарахнули бы гадалку чем-нибудь в порыве гнева прямо в квартире… Но там постоянно находилась помощница – значит, не так-то просто это было бы осуществить. Если, конечно, эта самая Анна Ивановна не являлась сообщницей…

«Так, первый на подозрении – Лерин издатель-психопат. Потом – Штирлиц. Надо же так было назвать, – досадовал Федор, – ищи его теперь!.. Племянник – тот еще орел, тут рыть и рыть. Кто еще? Соседка? Не похоже, чтобы она нервничала или что-то скрывала, но фамилия, совпадающая с фамилией Лериного начальника, может быть, и неспроста. Тоже требует проверки. Итого четыре человека… Да и саму помощницу тоже не мешало бы прозондировать. Значит, пять. А, еще журналистка… – Федор подъезжал к своему дому. – Ну что, попробовать заехать к Клюне без звонка, рядом фактически живем?»

Берлога компьютерного гения находилась на Ленинском проспекте, минутах в десяти езды от жилища Федора. На всякий случай он снова набрал номер телефона приятеля. Наконец-то ему повезло.

– Федор, – послышался знакомый голос, – ты где? Давай ко мне. Я тут столько всего нарыл…

– Сейчас буду. А с кем ты так долго болтаешь?

– А, это… С дочкой обсуждали мою последнюю программу. Вот девка растет, головастая, спасу нет. Вся в меня. Ты представляешь, она у себя…

– Потом расскажешь. Дверь лучше открывай, иду.

Когда-то в далекой юности у Клюни была семья. Собственно, и познакомила их Клюнина жена Марина – однокурсница Федора. Приехав из небольшого северного городка учиться в Ленинград по какому-то направлению, она непонятным образом попала на факультет журналистики. Марина – старательная, исполнительная и прилежная, привыкла учиться хорошо. Она была любимицей преподавателей, которые не могли не радоваться столь усердной ученице. Занятия не пропускала, конспекты у нее всегда находились в идеальном порядке, и, часами просиживая в библиотеке, она грызла гранит науки изо всех сил.Но как только дело дошло до профессиональных навыков, Марине пришлось туго. Она знала назубок все принципы тогда еще советской печати, но воплотить их на практике, то есть на листе бумаги, как ни старалась, не могла. Не понимая, с какого боку подступиться к репортажу, она мучилась, корпела, пыталась брать терпением, но все равно получалось неважно. Бывает такое. Глядя на ее мытарства, однокурсники, чем могли, помогали, отдавая свои неудачные, на их взгляд, работы, и Марина с присущей ей тщательностью доводила их до приемлемого вида. Она училась в одной группе с Федором, и он частенько брал над ней шефство, помогая составить подробный план статьи, или подбрасывал интересную тему. Потом Марина собирала факты, и они вместе писали.Девушкой Марина слыла доброй и отзывчивой, поэтому помогали ей с охотой и не обсмеивали за глаза, как это могло быть с другими. Самым тяжелым этапом учебы стали для Марины практики. Оказавшись с работой один на один, без подпорок, она терялась и переставала соображать. Иногда ее выручали сотрудники газеты или оказавшиеся поблизости однокурсники.На третьем курсе дело дошло почти до отчисления. У нее возник конфликт с кураторшей, которая, решив, что Марина профнепригодна, повела с ней борьбу. Никто так и не понял причин конфликта – ну мало ли у нас подобных студентов? Девочка старательная, не бездельница какая-нибудь, дайте ей хоть диплом получить, а потом она уедет в родной город. Однокурсники и даже преподаватели пытались уладить дело миром, но было ясно, что кураторша рано или поздно своего добьется.Испробовав все способы разрешения проблемы, друзья предложили Марине срочно выйти замуж и, родив ребенка, взять академический отпуск, чтобы переждать шторм, а потом вернуться уже к другому куратору. Марину принялись усиленно знакомить с кандидатами в женихи. Но беда заключалась в том, что такие девушки, как она, не пользуются большой популярностью у противоположного пола. Помочь хорошей девушке – пожалуйста, но жениться… Молодые люди западают на ярких или хотя бы на бойких, а этих качеств Марина была лишена. Тихая и незаметная, она состояла из достоинств, на которые в юности мало кто из сверстников-мужчин обращает внимание.Через месяц бесплодных попыток Марина готовилась принять неизбежное. К тому же ей совсем не нравилась идея выходить замуж по необходимости. Вот тут-то ей и попался Клюня. Они познакомились на какой-то вечеринке, куда Марину привела землячка и, чтобы та не просидела весь вечер в углу, представила ее Клюне как будущую журналистку. Тот заинтересовался, поскольку среди его знакомых были одни технари.Сам Клюня успел к тому времени закончить институт и работал в разваливающемся НИИ. Отношения с девушками у него не складывались. Немногочисленные представительницы прекрасного пола, затесавшиеся на их поток, могли выбирать лучших. Клюня к этой категории не относился. Ему нечем было завлекать девушек. Внешностью он не вышел, по разговорной части тоже не числился в передовиках, местным гением не считался. Все его попытки завести личную жизнь носили бестолковый и нелепый характер. В лучшем случае ему удавалось, напоив девушку, дойти до решающей стадии. Но дальше отношения прекращались. Постоянной подружки у него не было никогда.А тут журналистка, надо же. Существо из другой жизни, можно сказать, почти неземное. Клюня заранее был покорен. Они проговорили весь вечер, и когда он понял, что его слушают с неподдельным интересом, стал смотреть на Марину просто с обожанием. Она казалась ему самым прекрасным созданием, которое он когда-либо видел в жизни, и Клюня тут же признался ей в этом.Марина, не избалованная мужским вниманием, моментально в него влюбилась. Не прошло и месяца, как он повел ее знакомиться с родителями, подтверждая серьезность намерений. Клюнина мать, поначалу боявшаяся, что сына окрутит приезжая стерва, на тот момент больше была обеспокоена отсутствием около сына девушек вообще. Узнав, что Мариночка не местная, она принялась внимательно приглядываться, но следов стервозности обнаружить не смогла. Да и к сыну относится хорошо, видно сразу. Поначалу Марина изредка оставалась ночевать, но понемногу стала задерживаться подольше. С энтузиазмом она занималась уборкой и стиркой, а по утрам вставала раньше всех и готовила завтраки. По малейшему поводу советовалась с будущей свекровью и слушалась ту беспрекословно. Через некоторое время мать принялась подталкивать сына к решительному шагу, опасаясь, как бы тот не упустил невесту.Довольно скоро Марина забеременела, и в итоге все получилось именно так, как советовали друзья. С той лишь разницей, что замуж она вышла по любви. Будущая журналистка ушла в академку и полностью посвятила себя семейной жизнью. С рождением дочери, названной в честь свекрови Маргаритой, все стало еще лучше. Счастливые дед с бабкой души не чаяли во внучке и невестке. Клюня оказался к тому времени безработным, их институт прикрыли, а всех сотрудников отправили в бессрочный отпуск. Промаявшись некоторое время без работы, он потыркался в разные места, а потом взялся осваивать компьютерное дело. Здесь у него и проявился настоящий талант. К тому времени родители разменяли свою квартиру, выделив молодым отдельное жилье. Казалось бы, чего еще можно было желать.Но чем больше Клюня погружался в виртуальную жизнь, тем меньше замечал, что творилось вокруг. Он, занятый своими изысканиями, иногда забывал имена жены и дочери. Марина, успевшая к тому времени получить-таки вожделенный диплом и занятая вечно болеющим ребенком, поначалу не отнеслась серьезно к тому, что происходило с мужем. А когда истинное положение вещей открылось во всей красе, Клюня уже был безвозвратно потерян для нормальной жизни.Марина пыталась вернуть мужа и сама, и с помощью родителей, но безрезультатно. Клюня настолько вошел во вкус, что ни о чем другом и думать не хотел. К тому же его занятие приносило неплохой доход. Через какое-то время Марине надоело жить с пребывающем неизвестно в каком измерении мужем, и она, прихватив ребенка, сбежала к родителям Клюни, благо жили те неподалеку. Муж этого факта, по всей видимости, даже не заметил. Он продолжал заваливать комнату железками и опутывать проводами и был счастлив, что все его богатство остается на своем месте, а не пропадает неведомо куда.Марине в наследство от семейной жизни достались родители мужа, дочка да аллергия на слово «компьютер». Решившись пойти работать, она руководствовалась прежде всего принципом: никаких компьютеров. В итоге – оказалась в ближайшей школе, куда пошла учиться ее дочь. Марина периодически наведывалась к мужу, привозила домашней еды и запас чистого белья. Все попытки навести в квартире порядок встречали яростное сопротивление, и обычно она ограничивалась кухней. Прихватив грязную одежду и уходя из квартиры незамеченной, она с грустью думала о своей несчастной судьбе.Однажды ее даже потянуло начать новую жизнь с другим человеком. Появившийся в школе физрук стал ухаживать за учительницей с грустными глазами, а поскольку выглядел он весьма положительно, Марина рискнула. Физрук был полным антиподом Клюни. Подтянутый, физически развитый, аккуратный и мастеровитый. Попав в его жилище, Марина сразу же очаровалась чистотой и порядком, царившими повсюду. Вел физрук активный образ жизни и на выходные вывозил Марину на свежий воздух, приучая к разным способам спортивного времяпрепровождения. Они ходили в бассейн и тренажерный зал, и за несколько месяцев Марина посвежела и помолодела лет на десять. Здоровый образ жизни явно был ей на пользу. Физрук оказался страстным поклонником всего здорового. Еду потреблял весьма полезную, в отличие от предыдущего мужа, предпочитавшего пиццу в упаковках всем гастрономическим изыскам. К счастью, отсутствием аппетита физрук не страдал и не заменял еду биологическими добавками и пророщенными злаками. И мясо и рыба появлялись в его рационе регулярно. Но основу питания составляли овощи, фрукты и свежевыжатые соки. Марине все это очень нравилось.

 

Но в запасе у любого мужчины всегда найдется какой-нибудь изъян в виде фанатичной страсти. У физрука эта роль отводилась футболу. Их отношения начались и развивались в межсезонье, а как только на горизонте забрезжил очередной чемпионат, физрук ушел со свойственной ему педантичностью в футбольные баталии. Настрогав гигантскую миску салата, он усаживался перед телевизором и отдавался полностью своей страсти. Отсмотрев все матчи и записав их на видеокассеты, он снабжал их подробнейшими разборами каждой игры. Отдельная стена была оклеена графиками игр и подсчетом очков, фамилиями игроков с комментариями, когда, где и при каких обстоятельствах тот или иной отличился.

В итоге Марина поняла, что снова наступила на те же самые грабли. И – убралась восвояси, окончательно разочаровавшись в мужиках и заработав аллергию еще и на слово «футбол».

Она вернулась к прежней жизни и смирилась с судьбой. Но впереди ее ждало новое испытание. Подрастающая Рита, несмотря на все попытки ее избаловать, оказалась серьезной и умной девочкой. Особенно хвалил ее учитель информатики. Марина радовалась успехам дочери. До тех пор пока та не попросила купить ей… компьютер, объяснив это тем, что у всех одноклассников уже давно есть и лишь она одна лишена такой необходимой вещи. Марина запаниковала. Пока она металась, пытаясь советоваться со знакомыми, Рита решила проблему сама. Она попросту обратилась к отцу.

Клюня пришел в восторг, побеседовав с дочерью и обнаружив у той недюжинные задатки. Он сам приволок ей компьютер, а когда у Риты в школе образовались какие-то проблемы по компьютерной части, приехал и, провозившись несколько часов, смог их решить. Учитель информатики, узнав, что видит перед собой знаменитого Клюныча, проникся к Рите благоговением. Поглазеть на продвинутого отца сбежалось полшколы, и авторитет Риты поднялся до невиданных высот. Она стала самой популярной девочкой в школе.

Марине пришлось смириться. С тех пор отец и дочь стали обсуждать компьютерные проблемы и даже иногда заходить в любимую пиццерию. Страсть к итальянскому пирогу у Риты оказалась наследственной. Клюня наконец-то смог приобщиться к радостям отцовства. Его распирала гордость за удавшуюся дочь, которой он стремился похвастать при любом подходящем случае.

Дверь нужной квартиры оказалась приоткрытой, да и сам хозяин уже поджидал гостя у порога. – Вот это скорость передвижения, – вместо приветствия произнес Клюныч, – черепаха, и та добралась бы раньше.– Задумался по дороге, – признался Федор.– Думать вредно. Надо знать, анализировать и сопоставлять. И делать соответствующие выводы.– И к каким выводам ты пришел?– К неутешительным. Есть два момента, – Клюня отправился в комнату, не утруждая себя излишними церемониями с гостем, – смотри.– У меня персонажи образовались новые, – крикнул в спину приятеля Федор, – с ними поможешь?– Потом, – отмахнулся Клюня, роясь в каких-то бумагах. – А ты чего застыл, как неродной? Сюда двигай.– Ответь мне на один вопрос, – попросил Федор, – как ты умудряешься ходить постоянно в одном и том же свитере и не пачкать его?– А, это, – Клюныч взглянул на свой вечный темный свитер на молнии, – у меня их закуплено штук двадцать, по-моему. Я просто выбрасываю один и надеваю другой.– Ничего себе! – удивился Федор. – Мне бы такое и в голову не пришло.– Экономлю время, – пояснил приятель. – Зачем тратить его на стирку и прочие… всякие? И в морозилке полно пиццы. Разогрел – и ешь. А упаковку можно выбросить. Так что посуды грязной тоже нет. Хочешь?– Пиццы?– Ну да, пора подкрепиться вроде бы.– Валяй.Пока Клюныч возился с микроволновкой, Федор решил просмотреть новую порцию распечаток. Какой-то Семенов Григорий Владимирович, двадцать три года…– Клюныч, а кто это? – спросил он, заглянув на кухню. – Новый Семенов. Он тоже родственник?– Сынуля племянника твоего. Тот Семенов Владимир Тимофеевич, а этот, ну, сам видишь.– И как ты все помнишь? – удивился Федор. – А каким боком он ко всей этой истории?– Читай дальше. Сейчас пиццу вытащу и сделаю пояснения.Они с удовольствием жевали разделенную пополам пиццу с креветками, запивая ее сладким кофе. Напиток Клюныч предпочитал растворимый из тех же соображений экономии времени. Чай он не любил – с пиццей плохо сочетается.– Вкусная, зараза, – заметил Федор, – и почему я никогда ее не ем?– Бери пример, – Клюня для убедительности похлопал себя по плоскому животу, – всегда сыт и лишнего веса не набрал. Итальянцы знают толк в еде. Так, вернемся к нашим ежикам.– К кому? – не понял Федор.– Мультфильма не смотрел, что ли? Потому что все, как там, – в тумане. Сынуля великовозрастный у папаши словно кость в горле. Раздолбай, институт бросил, ничем не занимается, а красиво пожить любит.– Это к тому, что ему не помешали бы деньги?– Именно. Тем более что он уже не раз попадался на темноватеньких таких делишках. Пока, правда, по мелочи.У Федора зазвонил телефон. Пока он разговаривал, Клюныч разглядывал список личностей, требующих проверки. Он качал головой, прикрывал один глаз, что-то припоминая, и даже полез поглядеть в компьютере.– Вот звонила подруга жены, – отчитался Федор. – Я ей про Гришу сказал, что надо бы и эту версию рассмотреть. Он может быть замешан?– Вполне. А тебе про всех надо искать? – спросил Клюныч, показывая листок с фамилиями. – Времени много уйдет. Ты бы расположил их в порядке очередности.– Вначале Штирлица, – сказал Федор, – но как его разыскивать, понятия не имею.– Что известно про него?– Ни-че-го. Только общие приметы: высокий спортивный брюнет в кожаной куртке.– Негусто, – поскреб в затылке Клюныч. – Я хоть и стою чего-то, но не волшебник. Попробуем с другой стороны. Пробьем всех, кто всплывет рядом с именем твоей колдуньи.– Не колдуньи, а гадалки.– Без разницы. Вот об этом я и хотел тебе сказать. Это и есть второй момент. Но ты не хочешь нормально, по порядку. От этого получается каша в голове.– Хорошо, давай по-твоему, – кивнул Федор, – начинай.– Первое. Сын Семенова. Надо проверить, где он находился в пятницу. Этого я сделать не могу, ты сам как-нибудь сообрази. Он может оказаться нужным нам человеком. Второе. Личность самой Смирновой.– А что с ней?– Не пойму. Она как-то была связана с… то ли с органами, то ли еще с чем-то.– С милицией, что ли?– Судя по некоторым данным, это может оказаться… как бы выразиться… скажем, Контора. Какая именно, точно сказать не могу.– ФСБ?– Говорю же тебе, не знаю. Не буду ручаться за неверную информацию. Какие-то услуги она оказывала. Но непонятно – кому. Я покопаюсь еще, может, всплывет еще что-нибудь.– Вот это поворот, – покачал головой Федор. – И куда теперь?– Смотри, вчера я выудил сообщение об убийстве Смирновой в сводке ГУВД. Это просто, туда любой школьник добраться может. А сегодня в более серьезные места полез. И знаешь, что обнаружил? Вчера дело Смирновой было открыто, а сегодня – нет такого дела.– И что это значит?– Или закрыли, или передали в другое ведомство.– А выяснить нельзя?– Кто я, по-твоему, Господь Бог? Сам думай, кто она такая.– Час от часу не легче. Такое я не потяну. Кто же полезет в здравом уме в Контору?– Может, этот Штирлиц от них? – предположил Клюня.– Не укладывается как-то, – сказал Федор после недолгого молчания. – Слишком всего много. Я возьму распечатки?– На здоровье. Ох, Федор, не расплатиться тебе со мной.– Не волнуйся, Клюныч, получишь все, что хочешь.– Ловлю на слове!Федор засобирался, пока еще не представляя, что делать дальше. Вспомнил, что хотел позвонить немецкой журналистке. Если немка была в доме гадалки в пятницу и действительно чем-то похожа на его жену, тогда подозрение с Леры можно будет снять.Он набрал номер телефона, который написала Вика. Вроде местный, питерский. Видно, журналистка SIM-карту поменяла, чтобы было удобнее.– Слушаю, – раздался в трубке приглушенный голос.– Это госпожа Бергер? – спросил Федор, удивляясь, что журналистка произнесла слово практически без акцента.– Да, – подтвердил голос, – с кем я говорю?– Меня зовут Федор Андреев. Госпожа Бергер, мне необходимо с вами увидеться. Простите, это важно. Дело в том, что мою жену подозревают в преступлении, которого она не совершала. Вы были в пятницу в одном доме. Это ведь вы там были?Трубка безмолвствовала.– Алло, госпожа Бергер, вы слышите меня?В ответ не раздалось ни звука.– Что же это такое? – предпринял еще одну попытку прорваться к неведомой журналистке Федор. – Скажите хоть слово, чтобы я понял, что дело не в связи.Послышалось покашливание.– Вы слышите меня, фрау Бергер? Я тоже журналист. И могу познакомить с интересующими вас людьми. Моя жена – внучка доктора Варакина, про которого вы приехали собирать материал. Она могла бы рассказать вам…– Спасибо, не надо.– Чего не надо?– Ничего. И не звоните мне больше. Я уезжаю.– Послушайте… – начал Федор, но услышал короткие гудки. – Вот тварь, нельзя же так!Он снова набрал номер. Журналистка не откликалась.Ругая ее и себя на разные лады, он побрел в комнату, где Клюныч уже пребывал в ином измерении. Федор потряс его за плечо, и взлохмаченный гений с неохотой оторвался от монитора.– Ты еще не ушел? Я сейчас. – Клюня снова уткнулся в компьютер.– Нет уж! – закричал Федор. – Вернись сейчас же! Немедленно!– Чего орешь? Не глухой пока что.– Клюня, вот еще фамилия. Сможешь?– Срочно?– Сейчас! Немедленно!– Не вопи, а то я напутаю что-нибудь.– Найди мне эту бюргершу поганую. Где остановилась, на какой срок приехала, ну и все такое. Я ей покажу, как трубку бросать!– Остынь, – спокойно сказал Клюныч. – Так делу только вред. Голова плохо соображает, если ею пользоваться не по назначению. Уходи на кухню, не мешай лучше.Федор поплелся на кухню и, не успев отойти от разговора с упертой журналисткой, набрал другой номер.– Снова вы? – прозвучал солидный мужской голос. – Мы с вами уже все обсудили.– Владимир Тимофеевич, мне необходимо выяснить еще одну деталь.– Мне некогда.– Это касается вашего сына, – быстро сказал Федор, опасаясь, как бы тот не бросил трубку.– Что с ним? Опять фортель выкинул?– Вы знаете, где он находился в пятницу?– Я что ему, нянька? Где хотел, там и куролесил. Говорите, что вам нужно, или я отключусь.– Он с Лидией Сергеевной был знаком?– Конечно.– А когда они виделись в последний раз?– Понятия не имею. Я уже говорил вам, что она пришла ко мне около месяца назад и заявила, что уезжает. А квартиру свою оставляет вашей жене. Чтобы мы потом претензий не предъявляли. Словно я сплю и вижу, как бы ее квартиру прибрать к рукам! Да я десять таких купить могу!– А сыну вашему она тоже сообщила все это?– Он был у меня.– И как он отреагировал?– Как надо, так и отреагировал. Разговор окончен. Все, что нужно, я рассказал. И кому нужно. Не стоит лезть в мои дела. Это может плохо кончиться. Ясно?– Куда же яснее.– Ищите в других местах.Племянник дал отбой. Федор в общем-то и не рассчитывал, что тот начнет откровенничать. Но по тому, как отреагирует Владимир Тимофеевич на вопрос о сыне, можно было понять хоть что-то. После разговора Федор укрепился в мысли, что сынком стоит заняться вплотную.На кухню прошлепал Клюныч. Вид у него был задумчивый. Он поморгал вечно воспаленными глазами, плюхнулся в кресло и взглянул искоса:– Что, еще кто-то тебя послал? Учти, у меня и без твоих заморочек работы хватает. Держи свою фрау.– Спасибо. Что это такое? – спросил Федор, глядя на какие-то цифры на листке.– Номер телефона гостиницы.– А как она называется?– Не помню. То ли дача какая-то, то ли дом чей-то. Где-то на Каменном острове. Там таких мест непонятных… Могу уточнить, если хочешь.– Не надо. Там скажут.Через некоторое время Федор узнал, как называется гостиница. Только информация оказалась к тому времени неактуальной. Фрау Бергер покинула это место. И по сведениям дежурной, должна была находиться на борту «Люфтганзы». Единственная зацепка, которую удалось выудить, – что прибыла она из небольшого городка с непроизносимым названием где-то неподалеку от Франкфурта. Оставалось надеяться на гений Клюныча – вдруг сможет отыскать ее в густонаселенной Германии.Федор в который раз собрался уходить, но кстати вспомнил, что один персонаж вылетел у него из головы. Отшельник. Пришлось и его внести в список. Клюныч начал ворчать, но, узнав, что отыскать неизвестного героя пытались многие и всем это оказалось не по силам, принял вызов. Оставив его наедине с любимым занятием, Федор наконец-то ушел.

 

17

На кухне Вика обнаружила пригревшуюся в кресле Леру. Кофе остывал в чашке, но она, судя по всему, так и не притронулась к напитку.

– Горазда дрыхнуть, – заметила Вика. – Просыпайся, у меня новости.

– Какие? – оживилась Лера. – Я не спала, задумалась. Все хотела спросить, что это за кофе такой? Запах – изумительный.

– Не помню. И вообще пора бы и о другом подумать. А то можно решить, что самая важная проблема сейчас – узнать, какой кофе мы пьем.

– Не буду больше, – пообещала Лера.

– Мои коммерсанты настаивают на культурно-развлекательной программе. Я уж отнекивалась, как могла, но они обижаются. Мне отношения с ними портить не с руки. Так что пришлось согласиться.

– Иди развейся.

– Дослушай вначале, а потом уже советы давай. Я гениальную вещь придумала.

– Кто бы сомневался. По части развлечений тебе равных нет.

– Знаешь, на каких условиях я согласилась на их мероприятия? Сказала, что приду, если там будет присутствовать один человек. И они меня с ним ненавязчиво так познакомят.

– Кто заинтересовал тебя на этот раз?

– Не догадаешься. – Вика сделала таинственное лицо. – Семенов Григорий Владимирович.

– Это… – нахмурилась, соображая, Лера.

– Сын родственника гадалки!

– Откуда ты узнала, как его зовут?

– От Федора. У него большие подозрения насчет сынули этого. Парень – балбес редкостный, только и делает, что по клубам шляется да пижонит.

– Ты что, все это сказала своим коммерсантам?

– За идиотку держишь? Я сказочку придумала, что мне бы надо проверить людей, якобы набивающихся в клиенты. Приглядеться, так сказать, с близкого расстояния. А они, оказывается, с ними и так знакомы. Питер – город маленький.

– Не поняла я, если он ничем не занимается, то как…

– Не он, а его отец.

– С кем же ты знакомиться собираешься?

– Вот тупая. С сыном, чтобы якобы разузнать про отца. Понятно?

– Примерно. И твои клиенты согласились?

– А я им пообещала скидку сделать. Приличную. Из-за тебя стараюсь.

– Не надо, Вика.

– Поведаю страшную тайну: ваши питерские деньги – такая мелочь по сравнению с московскими, что особо я не пострадаю. В материальном плане.

– Спасибо, обрадовала. Ценю. Только… не опасно это?

– Что тут опасного? Я же не собираюсь ему выкладывать все, что знаю. Так, поболтаем о том о сем. Ты идешь со мной.

– Я-то зачем?

– Оставить тебя одну не могу. Что-нибудь выкинешь. А я Федору обещала, что буду за тобой приглядывать. Так что пошли одеваться. Я тебе новый образ придумывать буду.

– Какой еще образ?

– Замаскирую, чтобы никто не узнал. Вряд ли, конечно, тебя по клубам разыскивать станут, но лучше перестраховаться.

Пока Вика перетряхивала свой гардероб в поисках подходящих вещей, Лера проверила электронную почту. Новых сообщений не было.

– Ждешь указаний? – съязвила Вика, появляясь в дверях. – Хватит копаться, иди одежду примерять.

– Может, чего-нибудь попроще? – попросила Лера. – Я привыкла к штанам.

– Если будешь меня слушать, все пройдет хорошо. Давай как раньше, помнишь?

Еще в студенческие времена был период, когда они, появляясь на различных тусовках, изображали из себя сестер. Это производило ошеломляющее впечатление из-за того, что они были разные. В принципе и их взаимный интерес был вызван тем, насколько не походили они друг на друга. Им нравилось бесконечно спорить и препираться. Дружбу это не разрушало, а каким-то непонятным образом укрепляло. Им было не скучно вместе, и они хорошо дополняли друг друга. При постоянных разногласиях по любому вопросу они умудрялись понимать друг друга практически без слов. И никогда не стремились подражать одна другой. Эта разница во внешности и поведении давала им возможность оставаться самими собой. И при желании играть разные роли. Зачастую, не договариваясь заранее, а импровизируя на ходу, они выдавали себя то за преданных сестер, то за ссорящихся любовниц, то за соперниц. Увлекалась такими играми в основном Вика. Она любила примерять на себя разные образы. А Лера зачастую просто изображала фон, на котором могла блистать неугомонная подруга.Вика экспериментировала с прическами, одеждой и манерой поведения, оттачивая мастерство завлечения в свои сети представителей противоположного пола. Ей нравилось дразнить их и чувствовать собственную власть. Она быстро увлекалась и мгновенно остывала, оставляя предмет своего интереса в полном недоумении. В итоге за ней прочно закрепилась репутация стервы, которой она очень гордилась.– Все-таки приятно ощущать себя стервой, – сказала как-то Вика.– Что же хорошего? – удивилась Лера. – Все опасаются тебя, и никто никогда не бывает искренним.– Зато относятся всерьез.– Кто?– Мужики. Сама понимаешь, дамы меня интересуют мало, от них в жизни практически никакого толку. За редким исключением, – добавила Вика, поглядев на нахмурившуюся подругу.– Что же тебе нужно от мужиков?– Как это – что? Вся реальная власть в этой жизни у кого? А как они относятся к женщинам?– По-разному.– Как бы не так! Мы для них – коровы. Телки, поняла? Увидел, воспользовался – и пока, дорогая, все было прекрасно, как-нибудь позвоню.– Не все же так! – возмутилась Лера. – Ты рассматриваешь крайние варианты. Есть еще и любовь.– Какая, к черту, любовь! Тебе что, двенадцать лет, чтобы верить в сказки?– А что же есть?– Гормональный взрыв. Определенные химические изменения как реакция на внешний раздражитель. Когда все это бурлит в крови, возникает тяга к определенному человеку. Если ее удовлетворить, организм приходит в норму и притяжение исчезает. Все просто. Химия.– И это все?– Ну, конечно, если кто-то не отвечает взаимностью, тут и возникают разные навороты. Люди начинают страдать и придумывать всякую ерунду.– Я не верю, что все так просто.– Подрастешь – поймешь, что я была права.Лере не хотелось принимать такую трактовку любви. Тогда она еще не могла опереться на собственный опыт, которого была лишена. «Время покажет», – думала она в те времена.Время показало не скоро.

Вика взялась за дело с присущей ей энергией. Она накрасила Леру «под себя», приладила все тот же парик и подвела к зеркалу. Лере оставалось только изумленно смотреть, удивляясь, насколько макияж изменяет человека. Они стояли рядом и, невзирая на небольшую разницу в росте, комплекции и чертах лица, выглядели настоящими сестрами. – Ну ты даешь! – только и смогла выдохнуть Лера. – Пора в имиджмейкеры. С такими способностями ты далеко пойдешь.– Данный этап в моей жизни уже закончился. А навыки остались. Пригодились вот… Ну что, осталось одежду подобрать.– Я в брюках пойду, ладно?– Иди в чем хочешь, все равно уже. А я все-таки предпочитаю что-нибудь понаряднее.И Вика унеслась доводить себя до нужной кондиции. Лера надела кожаные штаны и рубашку и услышала, как подруга громко говорит в соседней комнате. Она заглянула узнать, что понадобилось Вике. Та, стоя в одном белье и глядя на разложенные в кресле наряды, разговаривала по телефону.– Выходим, – сказала она, положив трубку. – Нас ждут на набережной. Будем на теплоходе кататься.– Давно я по Неве не каталась, – улыбнулась Лера.– Как забралась в свой медвежий угол, так про все и позабыла. Нет, так не пойдет.– Что?– Рубашку снимай. Что это такое, в самом деле? Почему ты ничего не можешь сама сделать? Не подходит она к штанам.– А мне нравится. Можно, я останусь в ней?– Даже не думай, – твердо сказала Вика и протянула что-то легкое и прозрачное.– Это еще что такое? – испугалась Лера.– Блузка. Не видишь, что ли? Надевай.– Не слишком вызывающе?– Не спорь. Ты не должна позорить меня перед клиентами.Лера нехотя подчинилась. Блузка оказалась не столь ужасающей, как померещилось вначале. И не слишком просвечивающей.Уже на улице Вика давала последние указания:– Ты – моя сестра. Мы живем в Москве, работаем вместе. Запомнила?– Вроде ничего сложного.– Я буду им зубы на разные лады заговаривать, а ты помалкивай.– Я и так не особенно болтлива.– Вот и изображай из себя загадочную молчаливую девушку и дальше. Ничего с ними не обсуждай. Ничего не обещай. Говори по большей части на свои философские темы, про что-нибудь такое… отстраненное.– А вдруг им это не интересно?– Не важно. Главное, чтобы поверили, что ты такая вся из себя… Теперь про сынулю. Когда познакомимся, я буду вопросы задавать, а ты внимательно смотри на реакцию. Если он в чем-то замешан, обязательно себя выдаст. Тут главное – углядеть.– Он что, задергаться должен? – усмехнулась Лера. – Или нервно руки потирать?– Не утрируй, – отрезала Вика. – Если реакция не вполне адекватная – это заметно.– Мы же не знаем его совсем, вдруг у него все реакции такие? Или он на что-то другое среагирует?– Ты, главное, засеки, на что он дернулся, а там разберемся. Эх, я бы лучше сама понаблюдала, но ведь ты с разговорной частью не справишься.– Обязательно скажу что-нибудь не то.– Да уж, актриса из тебя никакая. Вот и молчи. За умную сойдешь.– Спасибо за лестный отзыв, – улыбнулась Лера.– Это в интересах дела. А вот из меня получилась бы звезда. – Вика мечтательно закатила глаза. – И почему я не подалась в актрисы?– Актеры – зависимые существа. Они же постоянно ощущают себя, словно девицы на выданье: возьмут – не возьмут? Ты бы так не смогла.– Я бы сама выбирала… О, вот и наши купцы подъехали.Они стояли на причале. Прогулочный теплоход пришвартовался, оттуда выскочили двое упитанных мужчин в летних костюмах и приветливо замахали руками. Они передвигались стремительно для своей комплекции, оба были веселы и довольны жизнью.– Виктория! – радостно воскликнул один из них, немного покрупнее. – Для красивой женщины вы слишком пунктуальны.– Я по делам пришла, а не на свидание, – тут же нашлась Вика. – Это моя сестра Валерия.– Очень приятно, – произнесли бизнесмены один за другим и по очереди представились Лере:– Николай.– Андрей. Про дела давайте забудем и просто развлечемся. Прошу на борт.Они помогли девушкам подняться на теплоход, поддерживая их под руки. Лере было не по себе. Она не привыкла к такому обращению, да и считала его не слишком подходящим. Стараясь вести себя естественно, она принялась потихоньку разглядывать теплоход. Тот сверкал новенькой краской, и верхняя палуба, украшенная гирляндами шаров и лент, переливалась в свете разноцветных фонариков. Все выглядело празднично, словно на бразильском карнавале. На открытой палубе вовсю танцевали. Откуда-то снизу доносилась музыка. Играли что-то веселое, но не противное. Больше всего Лера боялась, что весь вечер придется слушать наших поп-звезд, которых по непонятной причине очень любили средней руки бизнесмены. Здесь же звучало нечто этническое, но слишком неопределенное. Либо европеизированный восток, либо наоборот. Какая-то причудливая смесь того и другого. Но слушать было приятно.– А вы и похожи и не похожи, – обратился к Лере тот господин, который назвался Николаем, немного постройнее и помоложе второго. – И кто из вас старшая?– Мы двойняшки, – заявила Вика.– И каково это – быть близнецами? – спросил Андрей.– Иногда ругаемся, но все равно друг без друга нам плохо. Мы и работаем вместе, чтобы не расставаться надолго.– Вы тоже в рекламном бизнесе? – обратился Андрей к Лере.– Вас это удивляет?– Немного. Я пока ваше агентство нашел, со многими рекламщиками пообщался. У них всех было что-то общее. В вас этого нет.– И что же это такое, чего во мне нет?– Смотрят иначе. И говорят. А чем вы занимаетесь в агентстве?– Текстами, – расплывчато сказала Лера, прикидывая, как бы ей половчее выкрутиться из ситуации.– Что это значит? – поинтересовался Николай.– Придумываю ассоциации, ищу связи между словами, редактирую – в общем, разное.– Вы – креативный директор?– Ну что вы, это больше по Викиной части.– Проходите. – Николай подвел их к трапу на нижнюю палубу, где шло веселье.– Ой, – сказала Лера, спустившись, – у вас празднование? А мы… может быть, не вовремя?– Ну точно! – засмеялся он. – Такие рекламщики и мне не попадались. Как могут помешать нам две очаровательные девушки? Проходите, не стесняйтесь. У нас что-то типа корпоративной вечеринки.– Что отмечаете? – спросила Лера.– Открытие нового производства. В области. – пояснил Андрей. – Вот и наш столик.Судя по всему, праздновать начали давно. Внизу оставалась небольшая группа, а остальные перешли на верхнюю палубу потанцевать и развеяться. Закрытая часть теплохода была переоборудована в подобие банкетного зала с барной стойкой и шведским столом. На подиуме расположились музыканты. Выглядели они весьма живописно в окружении своих инструментов. Замысловатого вида нечто струнное явно восточного происхождения, барабаны разных размеров и форм, стойка с подвешенными на ней трубочками и еще какие-то непонятные приспособления для извлечения звуков соседствовали с обычной гитарой, клавишами и современной аппаратурой. По залу плавали тягучие густые звуки. В волнах этой музыки растворялись окружающие предметы и борты теплохода.Лера, заслушавшись, не сразу сообразила, что к ней обращается какой-то человек.– Простите, не расслышала, – сказала она ему.– Что будете пить? – спросил он.– Кофе.Брови молодого человека удивленно поползли вверх.– Еще коньяк, – добавила она, правильно истолковав его удивление.– Французский, армянский, греческий? – не отставал бармен.– Полагаюсь на ваш вкус.Такой ответ его удовлетворил, и Лера перевела дух. Общение с обслуживающим персоналом не являлось ее сильной стороной. Она терялась в подобных ситуациях, в отличие от Вики, которая везде чувствовала себя уверенно. Сейчас подруга улыбалась обоим коммерсантам и уже потягивала какой-то разноцветный коктейль. Выглядела она настолько непринужденно, словно родилась на свет именно для того, чтобы посещать подобные вечеринки и блистать там, покоряя всех без разбора. Видимо, мастерство, которое Вика совершенствовала постоянно, уже достигло такого уровня, что казалось природным даром.– Вам что-то не нравится? – обратился к Лере Николай. – Вы кажетесь грустной.– Все замечательно. Музыка у вас прекрасная.– А, это наш дизайнер постарался. Вот, кстати, и он. Виктор, иди сюда, – позвал он заглянувшего в дверь коротко стриженного человека.Тот подошел к столу. На представителя творческой профессии он походил мало. Высокий, с развитой мускулатурой и стрижкой почти под ноль, своим внешним видом он напоминал скорее работника иных сфер. Взгляд, правда, был не настороженный исподлобья, а открытый и веселый. И глаза у него были умные.– Наш дизайнер, – представил его Андрей. – Ваш тезка, – улыбнулся он Вике. – Мы общую схему обсудили уже, а по всей конкретике к нему. Он будет заниматься воплощением проекта. С нашей стороны, разумеется, – добавил он, увидев, что Вика нахмурилась.– Очень приятно, – произнесла она светским тоном, – надеюсь, мы сработаемся.– Взаимно, – ответил дизайнер и насмешливо взглянул на Вику.– Он очень толковый, – добавил Андрей, – если понадобится, можете привлечь его к делу.– Спасибо, – сказала Вика, – у нас есть свои дизайнеры, – и ехидно покосилась на Виктора.– А что это за группа? – решила вмешаться Лера, чтобы немного разрядить обстановку. – Нам сказали, что вы их пригласили.– Нравится? – улыбнулся Виктор.– Давно не слышала ничего подобного.– Это не группа в общепринятом смысле слова, – подсев к Лере, стал объяснять дизайнер, – они каждый по отдельности. Но иногда собираются вместе, чтобы поиграть. Кстати, обычно на такие мероприятия они не подписываются. Просто один из них – мой хороший знакомый, и я смог их уговорить.– Спасибо, – искренне поблагодарила Лера, – а я все недоумевала, как это такие ребята согласились играть для… Ну, вы меня поняли…– Думаю, да, – хитро прищурившись, шепнул Виктор, – но мы не будем спорить о вкусах. Каждому – свое.– Блюдете репутацию фирмы?– Не без этого. Пойдемте к бару. Вам что взять?– Мне обещали кофе и коньяк.– Разыщем сейчас ваш коньяк.По дороге Лера предприняла попытку разузнать что-нибудь об интересующем их объекте:– Нас тут обещали познакомить с одним человеком…– К Сёме подбираетесь? – понимающе глянул дизайнер. – Ну, к Владимиру Семенову, – пояснил он, увидев недоумение в глазах Леры. – У нас его называют Сёмой.– Вы хорошо его знаете?– Делать такие заявления было бы преувеличением с моей стороны. Его фирма – самый крупный наш заказчик. Мы недавно ему полностью сделали турбазу.– Успешно? – спросила Лера, досадуя, что так и не узнала, чем же занимаются Викины клиенты. «Что значит «делать турбазу»? – прикидывала она про себя. – Строители они, что ли?»– Вполне, – довольно улыбнулся Виктор. – Я попрактиковался в скандинавском стиле. Давно мечтал, да все случая не представлялось. А тут прямо как по заказу наши интересы совпали. И мебель получилась отличная.– Рекламируете себя? – тоже улыбнулась Лера, радуясь, что удалось выяснить специализацию новых знакомых.– Не помешает, – резонно заметил дизайнер. – Если Сёма решил на Москву выходить, может, и нам что-нибудь перепадет. Только зря вы с Гришей хотите знакомиться. Он вряд ли вам поможет.– Почему?– Он только пыль в глаза пускать умеет. А толку – никакого.– Поподробнее нельзя?– Они с отцом разругались недавно. Вернее, они и так не ладили друг с другом, но сейчас вообще на ножах.– Из-за чего?– Не могу сказать, чтобы интересовался этим. Так, кое-что доходило случайно. Гриша институт бросил, а отцу, разумеется, не понравилось. У Семы сын один, и он хотел себе преемника вырастить. А Гриша не то по молодости, не то по глупости не понимает еще серьезности ситуации. Говорили, что отец поставил его руководить внешними связями фирмы. А он прихватил приличную сумму денег и укатил с пресс-секретаршей в теплые страны.– Ну, сын – понятно. А служащая как согласилась? Она что, не понимала, чем это ей грозит?– Не знаю. Или Гриша чего-то наврал ей, или хотела парня окрутить. Но ничего не вышло. Ее уволили, а сына теперь Сёма и близко не подпускает к делам фирмы.– И правильно. А сейчас чем он занимается?– Отдыхает. Насколько средства позволяют. Отец, как я слышал, дотаций его лишил, пока в институт не вернется. Наверное, пытается восстановиться. А так в основном на тусовках оттягивается, вот и сюда обещал подъехать. Да еще и не один, а с компанией.

 

– На какие же средства он существует?

– Наверно, мать подкидывает. Одну из своих крутых машин, слышал, продавал недавно. Мне как раз предлагали. Дешево. Но как узнал я, кто владелец, – не захотел связываться. Себе дороже. Про него слухи разные ходили.

– Какие?

– Не буду врать, не очень хорошие.

– Лера! – позвала Вика. – Ты мне нужна

– Мне пора, – сказала она Виктору. – Надеюсь, мы еще поговорим.

– Я тоже, – улыбнулся тот. – А это как раз Гриша. Идите знакомьтесь. Только не верьте ни одному его слову. Он врет напропалую.

За это время народу на нижней палубе прибавилось. Видимо, слегка утомившись от танцев, гуляющие решили подкрепиться по алкогольной части. Господа предприниматели куда-то ушли. Рядом с Викой стоял молодой человек довольно привлекательной наружности. Если бы не чересчур модный прикид, он вполне мог сойти за преуспевающего бизнесмена. Он поглядывал на Вику так, словно пытался определить, с кем имеет дело и как себя вести. Впрочем, маскировал это нагловатой улыбочкой, которая сразу же не понравилась Лере. А вкупе с полученными от дизайнера сведениями личность Гриши заранее вызывала у нее аллергию.

Лера досчитала до десяти и вежливо улыбнулась.

– Мы заждались, – протянула Вика.

– Григ, – произнес молодой человек.

– Моя сестра Валерия, – представила Вика подругу. – Мы двойняшки. Так что не спрашивай, кто из нас старше.

– Класс! – обрадовался Гриша чему-то. – И обе москвички?

– Да, – ответила Вика.

– «Вороны-москвички», – пропел он слова когда-то популярной песни.

– Какие мы вороны? – возмутилась Вика. – Разве что белые.

– Не хотите быть воронами – не надо, – разрешил Гриша и снова затянул: – «Сестрички-москвички меня разбудили…»

Вика с Лерой молча переглянулись, пока он выводил рулады. Одними глазами они выразили друг другу, что думают о Григе, его пении и манерах. Вика сделала страшные глаза суровой старшей сестры, приказывая младшей вести себя любезнее. Лера изобразила на лице восторг меломана.

– И чем занимаются москвички? – завел беседу Гриша, расправившись с песней.

– Рекламой, – ответила Вика. – У нас рекламное агентство.

– Свое? А давайте забабахаем какой-нибудь совместный проект! – оживился Гриша. – Я вам подброшу клиентов, помогу сэкономить на съемках, а оставшуюся наличность поделим пополам.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное? – осведомилась Вика, стараясь казаться заинтересованной. – Или говоришь вообще?

– Так вы не против? В принципе?

– В принципе – любопытно. Но надо знать детали, чтобы ответить определенно. О каких клиентах речь? – продолжала напирать Вика.

– Ага, так сразу вам и сказал! Слишком деловые вы, сестрички-москвички. Давайте погуляем, присмотримся друг к другу. Пошли потанцуем. – И не удосужившись узнать, хотят ли девушки танцевать, Гриша поднялся, потянулся и двинул к трапу.

– Идем за ним, – приказала подруге Вика, – и не вздумай отлынивать.

– Так вы что, танцевать не любите? – обернулся Гриша. – Может, махнем куда-нибудь еще?

– А какие будут предложения? – ответила вопросом на вопрос Вика, догоняя его. Лера вяло тащилась следом.

– О, предложений навалом, и все непристойные! – Гриша оглядел Вику прищуренным глазом, затем переключился на Леру. – А вы разные, – сделал он вывод, – нисколько не похожи. Хоть и блондинки обе.

– Какие есть, – угрюмо сказала Лера.

– О, вы меня заводите, – продолжал парень, не обратив внимания на ее тон, – у меня еще никогда не было двойняшек знакомых.

– А чем ты занимаешься, Гриша? – спросила Вика, напирая на слово «ты». – Можно ли с тобой дело иметь? Или это просто треп, чтобы девушек завлекать?

– А чем хочу – тем и занимаюсь, – заявил Гриша. – Захочу – куплю ваше агентство вместе с сотрудниками.

– Не потянешь, – поддела его Вика.

– Кто? Я? Не потяну? – возмутился сынок. – Да знаете, кто у меня отец?

– Нет.

– Очень крутой. А я – единственный наследник. Так что… – Он задумался на какое-то время. – Хотите ко мне на турбазу? Тут неподалеку. Все нормальные люди в это время года на природе отдыхают. Я ни за что бы не поехал в город сегодня, но Виктор привязался – приезжай да приезжай. Так упрашивал – неудобно было отказать. Ну что, покатили? Вы таких красот сроду не видали.

– В Подмосковье тоже очень красивые места попадаются, – сообщила Лера.

– Это другое. Пойду скажу, чтобы притормозили.

– Погоди, мы еще не согласились, – усмехнулась Вика.

– Так соглашайтесь! Чего тянуть?

– Мы тут уже попытались на одну базу отдыха съездить, – неожиданно сказала Лера, и Вика удивленно посмотрела на нее. – Приехали, а там убийство произошло. Не на самой базе, а рядом. В лесу. Как называется твоя?

– Ничего себе! – воскликнул Гриша. – Так, может, вы и правда на мою турбазу приезжали? «Семеновские ручьи».

– Точно, – кивнула Лера, – именно так она и называлась. И ты хочешь, чтобы мы поехали в такое место, где вокруг людей убивают?

– Ну, блин, – насупился Гриша, – чего вы такие пугливые? Эта история не имеет никакого отношения к турбазе.

– А что, убийство уже раскрыли? Вроде недавно было. Не помню точно, когда мы туда ездили. Вика, может, ты припомнишь?

– На днях, – ответила Вика, продолжая подозрительно коситься на подругу – мол, что ты задумала?

– Поехали, по дороге расскажу, – продолжал настаивать сынок.

– Поехали, – согласилась Лера.

– Никуда мы не поедем, – заявила вдруг Вика.

– Я-то думал, она боязливая, – Гриша показал в сторону Леры, – а оказывается, трусиха – ты.

– Сам ты трус! – выпалила в негодовании Вика. – Хорошо, мы поедем. Только учти, я всех предупрежу, куда и с кем еду.

– Пожалуйста! Можешь и милицию прихватить, если так страшно.

– Надо будет – и прихвачу!

Гриша пошел договариваться об остановке теплохода. Как только он скрылся из виду, Вика накинулась на Леру.

– Ты что это задумала? – зашипела она на подругу. – Соображаешь вообще, что делаешь? А вдруг это он?

– Вот и выясним, он или нет. Зато уже ясно, что его папаше принадлежит наша ярвинская турбаза – «Семеновские ручьи». Соображаешь? А если боишься, давай я сама поеду. Ты оставайся здесь. Если что – знаешь, где искать.

– Совсем больная на голову, да? – перешла на шипящий крик Вика. – Ты что же думаешь, что я тебя одну отпущу с этим придурком?

– Так будет лучше, поверь.

– Заткнись и немедленно прекрати командовать! Я еду с тобой… Все равно зря. Мы бы и здесь его разговорили.

– Не разговорили бы, – уверенно сказала Лера. – Как ты думаешь, он задергался? Или нет? Ты что-нибудь заметила?

– Вроде удивился просто. Но вдруг это игра, чтобы заманить нас? – продолжала сомневаться Вика.

– Разве он похож на человека, который может сохранять хладнокровие? Если бы это сделал он, не стал бы приглашать нас на турбазу. А он начал нас звать еще до того, как узнал, что нам известно о преступлении.

– А зачем ты стала нести такое?

– Когда он заговорил про турбазу, мне как-то в голову пришло… Ой, смотри, наш факультет видно, – и Лера показала в сторону появившегося здания.

– Ну, видно – это громко сказано, – сделала поправку Вика, – угадать можно, если знаешь, куда смотреть… Помнишь, как мы познакомились?

 

18

Вика появилась на факультете на втором курсе. А до этого Лера каждое утро радостно неслась на учебу, не в силах дождаться троллейбуса. Она почти пробегала расстояние, отделявшее Мойку от первой линии Васильевского острова. Новоиспеченной студентке нравилось все: само здание, преподаватели, однокурсники. Интересные лекции, семинары, бесконечные дискуссии на самые разные темы. Жизнь казалась наполненной и осмысленной.

Леру даже не слишком огорчало непонятное упорство местного ЖЭКа, который категорически отказывался прописывать ее у бабушки на Мойке. Не помогали ни кипа собранных документов – доказательства прямого родства и того, что Лера родилась в Ленинграде, – ни знакомые, обещавшие решить проблему, ни попытка дать взятку. Возникало ощущение, что они наткнулись на преграду вроде знаменитой Китайской стены – ни перелезть, ни обойти ее не представлялось возможным.

Бабушкины жизненные принципы не позволяли ей сдаваться. Но пока Вероника Петровна занималась упорной борьбой с местной администрацией, Лера не могла болтаться в безвоздушном пространстве. Ее без всяких проволочек прописали в Ярви в дедовском доме. Сама Лера была уверена, что проблема рано или поздно разрешится в ее пользу, а пока ей не хотелось над этим думать. Она была занята гораздо более интересными вещами.

Первый семестр пролетел мгновенно. И даже сессия сдалась без особых усилий. Но при всей увлеченности общением с однокурсниками, друзьями Лера так и не обзавелась. Бабушкины советы крепко засели у нее в голове.

Называя кого-то другом, твердила внучке Вероника Петровна, ты накладываешь на человека определенные обязательства, которые могут оказаться ему не по силам или не по душе. Поэтому никогда не стоит набиваться в друзья, даже если очень хочется. Отношения должны сложиться сами собой и по обоюдному интересу. А такое бывает крайне редко. В молодости люди еще слишком неопытны и полны желаний, поэтому часто привязываются друг к другу без разбора. Человек, повторяла бабушка, должен быть самодостаточен. Нужно хорошо относиться к людям, но ни в коем случае не навязывать им себя.

Лера так и делала. Она была ровна и приветлива со всеми, но после периода знакомств и новых впечатлений ни с кем по-настоящему не сблизилась. Свою роль сыграл в этом и Федор. Он как дипломник появлялся на факультете редко, но Леру с бабушкой навещал регулярно. Поначалу Лера решила, что Федор относится к ней с особой симпатией, и считала эти визиты чем-то вроде ухаживания. Своего отношения к нему она определить не могла. Но Федор подолгу беседовал с Вероникой Петровной, зачастую вовсе игнорируя Леру. И она стала сомневаться, что Федор приходит из-за нее. Спросить об этом напрямую почему-то не получалось. В отличие от всего остального – на другие темы они говорили свободно.

Через какое-то время Лера выкинула эти мысли из головы, перестала думать о чувствах Федора и причинах, по которым он приходит в гости. Она привыкла к тому, что с ним всегда можно посоветоваться. И постепенно он стал такой же важной частью ее жизни, как и бабушка. Он казался ей кем-то вроде родственника, старшего брата.

Иногда Федор водил ее в свои компании, где много пили, курили и разговаривали. Эти сборища казались Лере более увлекательными, чем вечеринки однокурсников. Разговоры и суждения пятикурсников притягивали взрослостью. Друзья Федора были старше, опытнее, увереннее в себе. Однокурсники сразу побледнели на их фоне. Они были, по сути, еще детьми, такими же, как и сама Лера. А ей уже не хотелось чувствовать себя ребенком. И хотя дипломники вовсе не относились к ней как к равной, она предпочитала слушать, о чем говорят они, вместо того чтобы танцевать с ровесниками. Ее не смущало, что она не была полноправной участницей сборищ, а являлась неким приложением к Федору. Обычно она помалкивала, сидя где-нибудь в уголке, и была благодарна Федору, что ей так повезло. Чаще всего ее просто не замечали.

Говорили пятикурсники в основном о будущей или настоящей работе. Постепенно Лера стала осознавать, какую профессию выбрала себе случайно. И чем больше понимала, куда завела ее судьба, тем сильнее сомневалась в правильности выбора.

Федор, влюбленный в журналистику, не одобрял ее метаний.

– Может быть, я не могу найти свою тему? – высказывала предположение Лера.

– Пойми, не тема сделает из тебя журналиста, а как раз наоборот, – втолковывал он. – Профессионал любую тему должен уметь преподнести так, чтобы всем стало интересно.

– Не нравится мне слово «профессионал». В данном контексте. Звучит как ругательство.

– Почему?

– Не могу понять, в чем дело. Но где-то произошла подмена понятий. Профессионал – это набор знаний и навыков. И все. Ну, еще умение их применять в нужном месте и в нужное время.

– Этого мало?

– Мне почему-то кажется, что когда про кого-то говорят, что он профессиональный художник, например, это значит, что художник он никакой, несмотря на владение всеми приемами. Что, кроме мастерства, у него ничего нет. Какой-то изначальной, главной составляющей нет, понимаешь?

– Ты говоришь о творческих профессиях, Лера. Мы – другие.

– Меня не покидает чувство, что журналист… это какая-то ненастоящая профессия. Мы словно прикладные, что ли. Как нагрузка к чему-то или кому-то.

– О чем ты?

– Музыканты сочиняют музыку, художники пишут картины, режиссеры ставят спектакли. Ну, и так далее.

– И что?

– А мы? Что делаем мы? Обсуждаем, что сделали они или что сказали другие люди. Политики, к примеру. И всё. А сами по себе мы – кто? Никто. Без всех этих других людей. Зачем мы нужны сами по себе? И кому?

– Мы несем информацию в массы! – убеждал Федор. – Люди хотят знать, что творится у них под носом и в дальних странах.

– Для этого не нужно такое количество журналистов. Достаточно будет и десятой части. Посмотри, что делается! – гнула свое Лера. – Они как стервятники рыщут повсюду в поисках добычи. А потом – не просто доносят информацию, а интерпретируют. Или на заказ, или от собственной неполноценности. Чтобы показать, что и мы, мол, чего-то значим. Хочу – так поверну, а хочу – эдак.

– Судя по тому, о чем ты думаешь, вместо того чтобы осваивать профессию, можно посчитать тебя не слишком умной.

– Но не могу же я просто взять и выбросить одни мысли из моей головы и вложить туда другие. Я думаю, о чем думается.

– Иногда необходимо и мысли контролировать, и желания некоторые уметь отбрасывать. Иначе так и останешься болтаться в неизвестной точке пространства.

– А что, лучше приткнуться где угодно? Лишь бы зацепиться? Я всегда считала, что это желательно делать осмысленно. Или где ты нужен, или где тебе самому хорошо.

– Так можно всю жизнь провисеть неизвестно где. А там и старость. Вот тогда уже точно поздно будет что-либо менять.

– Да ну тебя! Нашел чем пугать.

Одно время такие разговоры возникали достаточно часто. Но Лере не хотелось, чтобы бабушка знала о ее сомнениях, и поэтому дома они говорили о другом. Федор полагал, что это юношеская блажь, и не обращал особого внимания на мучения Леры, считая их в определенной мере надуманными. У него и без того было полно забот, да и защита диплома поджимала. Поэтому рассуждения о том, нужна или нет профессия журналиста, затрагивали его в малой степени.

Лера старалась спрятаться за учебой. Чаще всего это ей удавалось. Нагрузки возрастали, и, уставая к вечеру, она мгновенно засыпала, не давая себе возможности думать над правильностью совершенного выбора. Обычно ей было не до того.

Она организовала жизнь таким образом, чтобы времени, которое можно было бы тратить на себя, оставалось как можно меньше. Обычно молодые люди, окунувшись в веселую студенческую суету, развлекаются по полной программе, приходя в себя накануне сессии. Лера же, напротив, старалась полностью погрузиться в учебу, чтобы ненужные мысли не мешали тому, чему не надо мешать.

Однокурсники считали ее серьезной, и приглашений на вечеринки становилось все меньше. Но относились к ней неплохо. Иногда это даже напоминало уважение. Отчасти на ее авторитет влияло тесное знакомство с дипломниками и дружба с Федором, который уже публиковался вовсю и считался одним из самых перспективных на факультете. Ему прочили неплохое будущее.

Лера незаметно выпала из среды ровесников и насыщенной студенческой жизни, хотя и не была по натуре букой. В отличие от однокурсников, ей хотелось поскорее отучиться, чтобы, получив диплом, разобраться со своими ощущениями. Обычно бывает наоборот. Самый легкий и беззаботный кусок жизни она проживала так, словно он вовсе и не был таковым. Она училась хорошо, но без первоначального азарта, а как раньше в школе – по обязанности.

Учеба, впрочем, состояла не только из учебы. Даже для Леры. Обнаружилось это неожиданно.

Как-то однокурсница Света спросила ее, собирается ли Федор жениться на Люсьене Георгиевне. Лера долго не могла понять, о чем речь. Света, увидев неподдельное изумление, поведала известную всему факультету историю, о которой не имела понятия, видимо, одна лишь Лера.

Как оказалось, роман Федора длился уже несколько лет. Люсьена Георгиевна Литвинская, под руководство которой Федор попал на третьем курсе, работала в городской газете и курировала студентов, проходивших практику. Поначалу об их отношениях много говорили – слишком уж бросалась в глаза разница в возрасте. Но постепенно все привыкли и поутихли, поскольку виновники пересудов вели себя на удивление спокойно. Никто из них не скрывал факта отношений, но и не бравировал этим. Если их и заботило общественное мнение, то вряд ли кто об этом догадывался. Они делали вид, что им это безразлично.

Федор, поступивший в университет после армии, поначалу сильно отставал. Ему многое приходилось наверстывать, годы умственного безделья давали о себе знать. То, что в жизни можно заниматься каким-то интересным делом, а не просто работать и пить, он узнал, как ни странно, только в армии. Поймав новое для себя ощущение, он упивался теперь освоением ранее неведомой и недостижимой профессии. А проблемы с развитием… их уравновешивал все активнее просыпающийся интеллект. И такие же, если не большие, амбиции.

Люсьена Георгиевна поначалу обратила на него внимание как на подходящий объект обучения. Федор радостно откликнулся. Он так хотел научиться всему и сразу, что время, которое они проводили вместе, стало выходить за рамки учебного процесса.

У Люсьены был сын, вступивший в переходный возраст, и Федор, еще помнивший себя подростком, хорошо понимал проблемы мальчишки. Они ладили, и это оказалось большим подспорьем в воспитании. Постепенно Федор стал необходим и матери и сыну, и их отношения превратились практически в семейные.

Люся, как называли студенты Люсьену Георгиевну, была современной женщиной, полагающейся во всем лишь на себя. Властный характер и уверенность в себе отпугивали большинство мужчин, рискнувших попытать с ней личного счастья, включая и мужа, который выдержал дольше всех. Но и он сбежал на четвертом году совместной жизни. Сильный характер женской половины чаще всего не способствует крепкому брачному союзу.

Лера была ошарашена этой историей и не знала, как реагировать. Однокурсница поглядывала подозрительно – видимо, так и не поверила до конца в ее неведение. Сама же Лера, дождавшись Федора, попыталась устроить допрос с пристрастием.

– Почему ты не рассказал?

– Это имеет какое-то значение для тебя?

– Ты бы видел, как я выглядела, когда Света меня спросила! Как полная идиотка. И она не поверила, что я ничегошеньки не знаю.

– Тебя волнует лишь то, что ты предстала перед ней идиоткой?

– Но почему ты не рассказал мне?

– Мне казалось, это не касается других.

– Это я-то другая? Я все тебе рассказываю. О себе. И думала, ты тоже. А ты, оказывается, скрытный.

– Есть вещи, о которых я предпочитаю не распространяться. Все не так просто. И я пока сам не могу понять кое-что до конца. Поэтому не будем об этом.

– Я тоже теперь буду молчать!

Промучившись неделю, Лера успокоилась, но чувство глубокой обиды угнездилось внутри и не желало покидать свое место. Она пыталась понять, что ее так задело, но как ни старалась, не могла. Ей казалось, что в ней говорит элементарная ревность, но она ревновала Федора не к женщине.

До знакомства с ним Лера ни с кем не сходилась настолько близко, чтобы быть по-настоящему откровенной. Разговаривая с Федором, она не задумывалась, можно или нет о чем-то рассказывать. Она говорила, о чем думала и как чувствовала. Наверное, подсознательно ждала такого же откровения в ответ. Но узнав, что связь односторонняя, восприняла такое положение дел как предательство.

Лера упорно считала это предательством, хотя и не понимала почему. В традиционном смысле слова назвать предательством то, что человек о чем-то умолчал, было сложно. Но Лера чувствовала, что это правильное определение. Доверие было разрушено. И Лере в силу молодости казалось, что навсегда. Ей было горько и грустно, но изменить свои чувства не получалось.

Ну и пусть.

Ей снова припомнился совет бабушки о том, что нельзя навязываться с дружбой. Она понимала, что другой человек не обязан быть откровенным, если не хочет. И что у всех есть личное пространство, на которое нет доступа. И нельзя вторгаться туда без приглашения. Это будет подобно вражескому нападению. Но понимание этого не помогало справиться с обидой и недоверием.

Леру замкнуло. Она до такой степени вошла в зону отчуждения, что даже не поздравила Федора с защитой диплома. Сразу после сессии она уехала к родителям. А вернувшись в Питер, принялась активно общаться с однокурсниками. Она редко бывала дома, чтобы не встречаться с Федором. Он, к ее удивлению, продолжал приходить в гости как ни в чем не бывало.

Недели через две после начала семестра, поднимаясь в аудиторию, Лера обратила внимание на девушку, одиноко стоявшую возле деканата. Подойдя к двери, она увидела оживленно беседующих однокурсников. Предметом обсуждения была та самая «деканатная незнакомка», которую заметили все. Мнения разделялись строго по половому признаку. Мужская часть выражала нескрываемый интерес, а женская – плохо замаскированную зависть.

– Если тебе нравятся такие девушки, у тебя плохой вкус! – услышала Лера и обернулась. Говорила, слегка прищурив глаза, Соколовская. Первая красавица курса.

В университете, конечно, не принято было устраивать конкурсы красоты, но на каждом курсе всегда была своя «звезда». На их потоке эта должность досталась Соколовской. Она была хороша собой, к тому же у нее был папа – работник администрации. Все знали, что после университета ей не придется бегать в поисках работы – ее обязательно пристроят на какой-нибудь телеканал, в худшем случае – читать погоду. Поэтому она вела себя, как и положено звезде.

Сейчас Соколовская явно была не в духе.

Она обращалась к одному из поклонников, которых изводила в немереных количествах. Весь вид ее говорил побледневшему непонятно с чего собеседнику, что, если он еще раз посмеет в ее присутствии хвалить кого-то другого, пусть пеняет потом на себя. Парень растерянно молчал, не зная, как вести себя в сложившейся ситуации. Он был настолько смущен, что Лере стало его жаль.

– Соколовская, – сказала она, – ты необъективна. Может быть, в тебе говорит ревность?

– Ужасная корова! – возмутилась Соколовская, меча искры теперь уже в сторону Леры. Такой подлости со стороны женской половины она не ожидала. В ее окружении девчонки всегда стояли заодно против мужчин, и открытый бунт выбил ее из колеи.

Лере того только и нужно было: Соколовская оставила парня в покое.

– На корову она не похожа, – заметила Лера, – а внешность запоминающаяся. Мимо не пройдешь. Ты ведь заметила?

– Точно, – язвительно сказала красавица, – слишком много места занимает. Приходится обходить.

Все с интересом наблюдали за развитием поединка, перемещаясь в аудиторию, где должна была состояться лекция. Вскоре появилась и сама «корова». Все косились в сторону новенькой, пытаясь рассмотреть ее. Девушка нисколько не смущалась фактом пристального внимания, а ехидно улыбалась чему-то. Новенькая, казалось, пришла в аудиторию прямиком из фильмов о Второй мировой. Довольно крупная, светловолосая и затянутая в черную кожу. Глядя в ее сторону, Лера сразу же вспомнила «Семнадцать мгновений весны». Закадровый текст, характеризующий персонажей. «Характер спокойный, нордический. Выдержанна и хладнокровна» – все это было очень под стать незнакомке. Когда же та оглянулась и подмигнула, словно почувствовав союзницу, Лера подивилась необыкновенной синеве ее глаз. Но даже при подмигивании глаза оставались холодными и безучастными, словно замороженные Снежной королевой глаза Кая. Во время перерыва новенькая удалилась, и все с удвоенной энергией кинулись ее обсуждать.

Все гадали, кто такая эта Лорелея. Марина, всегда бывшая в курсе того, что происходит, побежала в деканат поболтать с секретаршей. Вернулась она слишком поздно, чтобы успеть рассказать что-либо. Как только закончилась лекция, любопытствующие окружили Марину. Но та начала рассказывать, лишь дождавшись большого сбора и выдержав настоящую актерскую паузу.

– Зовут ее Виктория Герман. Перевелась из Москвы. Дочка какого-то начальника, – неторопливо излагала Марина, – не знаю точно, но вроде бы даже из министерства. У нее произошла какая-то история не то с наркотиками, не то еще с чем-то. Вроде бы хотели вытурить из тамошнего универа, но папаша похлопотал и дочку перевели в Питер.

Новенькая не торопилась обзаводиться подругами и вела себя отчужденно, отбояривая пытавшихся сблизиться. Если спрашивали, отвечала, но сама никаких разговоров не заводила. По сравнению с Москвой все казалось ей убогим и мелким, о чем она не преминула сообщить. Через пару месяцев она по-прежнему оставалась такой же неизвестной, как и вначале. Никто не смог узнать ни точных причин перевода, ни характера самой Вики, ни ее намерений. Никаких откровений о своей жизни она не допускала и держалась отстраненно. Поначалу ее обхаживали многие, но в итоге отступили даже те, кто стремился с ее помощью обзавестись столичными связями. Вика была сама по себе.

Однажды они встретились в клубе, где выступала модная группа.

– О, привет, – увидев Леру, сказала Вика, – и ты здесь? Что у вас за традиция в Питере такая? Грязно, дымно, всё в пиве. Музыка ужасная, звук скрипучий, хоть уши затыкай. А еще называетесь культурной столицей. У нас бы такое не прокатило.

– А культура – это когда чистенько и красиво? Тогда на попсу ходить надо. Или в филармонию.

– А что такого высококультурного происходит в ваших загаженных клубах? Там что, открытия музыкальные появляются? Типичная гаражная музыка. На Западе таких дальше подвалов не пускают.

– Не нравится – не слушай. Или ты потусоваться ходишь и кайф словить?

– Одно другому не мешает.

– Кому как.

– Правильная? – прищурившись, спросила Вика.

– Разумная, – уточнила Лера.

– В нашем возрасте разумной быть скучно.

– А я что, агитирую? Дело личное. Хочешь – так, хочешь – эдак.

– Демократка?

– Сама идея мне симпатична, но в нашем варианте…

– Демократия – полнейшая чушь, – категорично заявила Вика, – не может быть никакой демократии вообще. В принципе.

– А что же тогда может быть – тоталитаризм?

– Это в природе человеческой заложено. Люди хотят найти лидера, вождя, царя и идти за ним. Чтобы он решал главные вопросы жизни, а им оставил удовольствия. Они будут ему поклоняться, работать на него, только чтобы не думать собственной башкой. И чтобы никакой ответственности. Пусть он за них отвечает.

– Не все такие, – не согласилась Лера.

– Исключения подтверждают правило.

– И из какой ты категории? Из той, которой поклоняются?

– Как думаешь?

– Мне думать нечем. Я же хочу, чтобы за меня думали такие, как ты.

– Ты из самой противной категории. Наблюдатель.

Они препирались долго, а затем незаметно перекочевали к Вике домой. Та жила неподалеку от факультета в квартире, принадлежавшей брату. Они проговорили всю ночь, а утром, плюнув на занятия, проспали до обеда. Вернувшись домой, Лера спросила у бабушки, можно ли подружиться за несколько часов. И Вероника Петровна поняла, что у внучки наконец-то появилась подруга.

Вика рассказывала о себе, о своей семье и московской жизни, обходя стороной причины перевода в другой город. Больше всего историй выпало на долю старшего брата Вики, но из рассказов Лера так и не смогла понять, чем же он занимается и почему постоянно отсутствует. «Снова где-то учится», – неопределенно сказала Вика.

Брат был родным по отцу, матери у них оказались разные. Первая жена Викиного отца давно умерла, и мальчишка остался тогда почти сиротой: отец, занятый работой, новой женой и недавно родившейся дочерью, оставил сына на попечение тетки, которая и жила в этой самой квартире на Васильевском острове. Он рос, предоставленный самому себе, и когда отец наконец-то обратил внимание на сына, столкнулся с уже сформировавшимся характером. Подросток долго не мог поладить с отцом, но отлично находил общий язык с Викой.

Упрямство, упорство, умение отстаивать свою точку зрения и способность не подчинять жизнь чувствам были их фирменными общими чертами. Вика считала, что брат в большей степени воспитал ее, чем вся остальная семья. Она сказала, что он отговаривал ее от журналистики, называя представителей данной профессии «гиенами по призванию». Но Вика решила доказать, что это не так, поступив именно на журфак. Сейчас ее энтузиазм значительно поубавился.

– Почему ты уехала из Москвы? – однажды осторожно поинтересовалась Лера. – Ведь столичное образование… сама понимаешь.

Вика помолчала, глядя куда-то в стену, и в ее глазах появилось что-то жесткое и злое.

– Я с ними еще посчитаюсь! – сказала она, по-прежнему глядя в стену.

– С кем?

– С ублюдками, которые решили, что все можно спихнуть на меня.

– Яснее не можешь?

– Ты знаешь, что такое «золотая молодежь»?

– Кто же не знает? Мальчики-мажоры…

– Тебе приходилось с ними общаться?

– Нет.

– Вот и хорошо. Держись от них подальше.

– А почему ты мыслишь обобщенными категориями? Они что, монолит какой-то, а не отдельные человеки?

– Столкнешься – сама поймешь, что действуют они как единое целое.

– Да что случилось-то, Вика? Ты нормально рассказать не можешь?

– Не хочу. Но тебе дам эксклюзивное интервью. Ты в курсе, что поступить в престижные вузы со стороны практически невозможно?

– А если способности?

– Плевать всем на твои способности. Клан это, понимаешь? Или закрытый клуб. А вступительный взнос могут потянуть немногие.

– Это ты к чему? Я так поняла, что они тебе что-то сделали. Нехорошее. И злишься на них сильно. Но сказать, что именно, не хочешь и поэтому пудришь мне мозги всеми этими… мажорами.

– Я пытаюсь объяснить, что даже если ты будешь самой талантливой журналисткой в нашей стране, то и тогда от тебя ничего в этой жизни зависеть не будет. В лучшем случае станешь мелькать на экране. Это потолок.

– Да ну тебя, в самом деле. Я и не рвусь.

– А куда бы ты хотела?

– Подальше от цивилизации.

– Ты всерьез считаешь, что сможешь прожить без благ современного мира?

– Я бы рискнула, появись возможность. Дед же смог. Он года три жил непонятно где. Но никто так и не узнал, куда именно и зачем его занесло.

– Вот и брат у меня такой же. Все норовит сбежать куда-нибудь подальше от людей. Устает, говорит, от высокоразвитых существ.

– Больно вы категоричны в оценках. Можно подумать, что сами – существа другой породы и к людям отношение если и имеете, то косвенное.

– Знаешь, что эти люди сделали? Мои якобы друзья? Когда в нашей компании один придурок загнулся от передоза, они, чтобы спасти свои шкуры, сказали, что наркотики покупали у меня.

 

– Что? – Лера остолбенела от удивления.

– А почему? – невозмутимо продолжила Вика. – Как думаешь?

– Испугались?

– За себя. Слух пошел в универе, что моего отца вот-вот с должности снимут. Они и решили проблему. Пусть меня сажают, раз заступиться некому. А они вовсе и ни при чем. Это я их завлекала и растлевала. Знаешь, какая гадость – через все это пройти?

– Не представляю…

– А самое смешное – знаешь что? Я от наркоты всегда держалась далеко-далеко. Когда-то, еще в детстве, попробовала. Вместе со всеми. Да братец меня засек. Такой профилакторий устроил, после и мысли не возникало, хорошо это или плохо. Отворот называется. Навсегда.

– Так тебя посадили за то, чего ты не делала?

– Не дошло до этого. Отец потом говорил, что если бы не эта история, он ушел бы из всего этого «большого спорта». А тут безвыходная ситуация – нельзя, надо было меня спасать. Пришлось ему жать на все рычаги сразу. А потом уж убрали меня подальше от столицы, чтобы никому глаза не мозолила.

– Это Питер-то – подальше от столицы?

– Для нас – да.

– А им что, так ничего и не было? Можно же было в суд на них подать за клевету.

– Толку никакого. Им ничего никогда не бывает, пока родители в силе.

– Так ты же сама из таких…

– Может, и была раньше, да вся вышла. Но я с ними рассчитаюсь, – в который раз повторила Вика. – За всё. Думаешь, не смогу?

– Дело разве в том, что думаю я? – пожала плечами Лера. – Тебе не кажется глупым подчинять жизнь идее мести?

Они долго не возвращались к этой теме. Лера в очередной раз поняла, что со своими наивными представлениями о жизни она еще ох как далека от реалий. Она все время прикидывала, как бы повела себя сама, окажись в подобной ситуации. Если бы такое произошло с ней и некому было помочь – выстояла бы или сломалась?

Она увидела другую Вику и поняла причины ее замкнутости. Это была, по всей видимости, своеобразная реакция на предательство. Среди тех, кто свалил всю вину на Вику, был и человек, за которого она собиралась замуж.

 

19

Федор лежал на диване и тупо нажимал кнопку повтора номера. Он понимал бесполезность своего занятия, но снова и снова пытался дозвониться до немецкой журналистки. Никто не откликался на призыв, а он, продолжая упорствовать в стремлении все-таки достать эту гадину, бездумно тыкал кнопки. «Конечно, она уже давно летит на родину, – вяло мелькало у него в голове, – и безразлично ей, что кто-то пострадает по ее вине. Главное – убраться подальше от нашей криминальной страны в свою чистенькую и законопослушную Германию».

Клюнины распечатки валялись на полу. Проглядев «досье» на Семеновых, Федор вспомнил, что нужно узнать, где находился Семенов-младший в пятницу. Вариантов выяснения было мало. Можно сказать, не было вообще. Старший Семенов разговаривать не станет, с сыном, скорее всего, бесполезно встречаться – если он как-то замешан, наверняка уже состряпал правдоподобную сказочку о том, что находился так далеко от места преступления, как это только возможно, и свидетели готовы все подтвердить.

Кого еще потрясти, прикидывал Федор, приятелей сынка, что ли? Но скажут ли они правду? Непонятно. Еще исчезновение дела Смирновой. Это вызывало подозрения. Не исключено, что Семенов-старший постарался. Поговорил с кем надо. Тогда уж точно попытаются найти крайнего и свалить все на него. И вероятнее всего, этим крайним окажется Лера.

Федор снова помянул недобрым словом некстати сбежавшую журналистку и собрался позвонить капитану Рядовому. Надо бы поговорить с ним – неплохой мужик, хоть и темнит что-то. Может, удастся что-нибудь разузнать. Но пока искал визитку капитана, звонить передумал. Такие вещи лучше выяснять при личной встрече. Уровень контакта другой. Да и трубку капитан не сможет бросить, как скотина эта немецкая. Заодно и про нее что-нибудь всплывет.

И Федор потащился заводить машину.

Выбираться из города было тяжело. Час пик миновал, но машин на дорогах хватало. Лишь выехав на трассу, он вздохнул с облегчением и прибавил скорость. Больше всего хотелось вернуться на уютный диван и поспать. Он с трудом подавил это желание, решив, что отоспится в Ярви, после того как поговорит с капитаном.

По дороге его обогнал какой-то особо навороченный внедорожник, из тех, что вызывают уже не зависть, а недоумение. Федор поглядел вслед пролетевшим мимо выпендрежным излишествам. Машина удалялась с бешеной скоростью под песню Земфиры. «Развлекаться поехали, – скривился он. – Весело живут крутые ребята, что ни день – то праздник. Вот зараза Лерка, и чего поселилась в Ярви? Жила бы дома, и ничего бы не было. Но разве объяснишь что-нибудь этим бабам? Вечно поступают по-своему, а потом расхлебывай неприятности полной ложкой. Вот и сегодня. Сказано было – сидеть в квартире и не рыпаться, так нет же! Поскакала искать новые неприятности. Можно подумать, без нее не узнали бы ничего. Если бы не пришлось сидеть с Викой и обзванивать все места, куда могла отправиться Лера, я не потерял бы столько времени даром».

Снова накатило раздражение. «Вот непутевая! Сколько лет прошло, все впустую. Иногда появлялось ощущение, что ничего уже не получится. Она так и останется дурой. Может, и правда пусть живет как знает… Хватит, – думал он, – разберусь с этим делом – и… может, и разбежимся в разные стороны».

В управлении Василия Петровича не было. Конечно, Федор забыл о времени – белые ночи всегда сбивали с толку. Он не рассчитывал, что капитан круглыми сутками торчит на работе, но, постояв перед запертой дверью, сообразил, что участковый может находиться где угодно и вовсе не обязательно у себя дома. Предварительный звонок точно не помешал бы. Федор, разозлившись на собственную тупость, тут же оправдал все усталостью. Номера мобильного телефона капитана Федору не дали, сказали, не положено. Жил капитан в Ярви, и Федор решил поехать туда. В Ярви оказалось пустынно, несмотря на то что было светло как днем. Все-таки не город, сетовал он, жизнь замирает рано, надо бы поискать места кучкования молодежи или разведать обстановку на станции. Продвигаясь к центральной площади, где обычно сидели бабульки с зеленью и стояли киоски со всякой всячиной, Федор пришел к мысли, что в поселке наверняка судачат об убийстве. Поисковый энтузиазм сразу же стал угасать. Предъявлять себя миру расхотелось. Хотя с другой стороны, неплохо было бы узнать, что известно местным жителям. Вдруг подкинут что-нибудь любопытное, пусть и из разряда слухов.На площади один из киосков был открыт. Федор купил пачку сигарет и спросил у продавщицы, как добраться до дома Рядового. «Проедете до дома Кондратьевых, – сказала она, – а там через два двора свернете до башни, а уж после башни живут Лукьяновы, а там наискосок и Василий Петрович будет».Он злился, пытался узнать улицу и номер дома, но женщина отмахивалась – мол, не знаю, и так ясно, вначале до Кондратьевых… Да еще принялась расспрашивать Федора, по какому делу тот приехал в Ярви, не из-за убийства ли. Ему ничего не оставалось, как ответить что-то неопределенное, придав лицу соответствующее выражение. Он поинтересовался, что говорят в поселке, но ничего, кроме нелепых домыслов о какой-то мести за то, что нехристианское это дело – гадать, так и не услышал. Сообразив, что зря теряет время, Федор извинился и поехал искать дом капитана.

Василий Петрович собирался сегодня напиться. Вернувшись из Питера, куда его вызвали, чтобы отстранить, как оказалось, от дела, он не смог сдержать приступ тоски. Только все заладилось, появились несколько версий, одна перспективнее другой, – и на тебе, жизнь снова показала громадный кукиш. Его внимательно выслушали, задали множество наводящих вопросов, даже мнением его по делу поинтересовались – и обещали привлечь, если что. Все стало ясно. Вернувшись в поселок, капитан собирался съездить на рыбалку, но на реке было полно и своих, и чужих, а ему никого не хотелось видеть. Оставалось одно – напиться. Он подготовил на столе плацдарм, вытащил банку варенья для завершающей стадии и порадовался, что живет один. Мать зимой уехала к дочери помогать по хозяйству. Внучка заканчивала школу, сестра попросила мать пожить в городе.Водка была приятно холодной, и, пропустив первую порцию внутрь, Василий Петрович захрустел огурцом. Потянувшись вновь за бутылкой, он услышал какие-то звуки у калитки.

Увидев идущего к калитке капитана, Федор снова почувствовал злость. Зря он потащился сюда, ничего узнать, скорее всего, не получится. Капитан явно не в том настроении, чтобы беседовать с посторонними. Но уходить сразу не хотелось. Стоило хотя бы попытаться. – Жену нашли? – спросил Василий Петрович недовольным голосом, стоя у калитки и даже не подумав ее открыть.– Я по другому делу, – уклонился от прямого ответа Федор.– По другим делам я принимаю в управе. Там висит расписание, – сообщил капитан и зашагал обратно к дому.– Василий Петрович! – крикнул вслед Федор. – Я хотел предложить вам кое-что.– Взяток не беру.– Вы не поняли, я предлагаю совершить обмен.– Какой еще обмен? – Капитан остановился и обернулся.– Как я понял, делом теперь занимаются другие…– А вам-то что?– Как это – что? – возмутился Федор. – Оно касается моей жены.– Вот и обращайтесь куда следует.– И к кому идти?– Узнавайте.– Я хотел поговорить именно с вами. О некоторых обстоятельствах дела.– Вам известны обстоятельства, о которых стоит говорить? Откуда?– Я же журналист, у меня есть каналы. Мне кое-что известно, вам тоже. Может, сложим знания?– Зачем?– У вас ведь были предположения, неужели не хочется довести все до конца?– Какая разница, чего хочется мне? – Капитан прищурился и оценивающе посмотрел на Федора. – Пить будешь?– Что? – не понял тот.– Водку.– Наливай.В доме Федор, все еще недоумевавший, чем была вызвана перемена в поведении капитана, не успев как следует оглядеться, увидел протянутую руку со стаканом. Василий Петрович налил щедро, больше половины, и молча смотрел, как Федор пьет. Журналистская закалка не подвела, и тот, не поморщившись, со знанием дела расправился с порцией.– Закусывай, – помолчав, предложил хозяин.– Спасибо. – Федор потянулся за огурцом. – Вкусный, – оценил он соленья.– Так что ты хотел мне сообщить?– Есть несколько человек, которые могут оказаться причастными.– И ты считаешь, что нам о них ничего не известно?– Вопрос – что именно.– Выведать хочешь, – буркнул капитан и снова наполнил стаканы. – Понятно.– Не без этого.– Пей.Они снова выпили, закусили, помолчали. Федор, прикидывая, в каком направлении текут мысли капитана, пытался выбрать правильную линию поведения, чтобы наладить контакт. Сразу все выкладывать нельзя, понятное дело, лучше по кусочкам. «Прикинуться, что пьянею, что ли, – думал он, – глядишь, Василий Петрович расслабится да станет говорить. А что, идея вроде бы неплохая, напоить меня сложно, но капитан вряд ли знает об этом». И Федор, сделав «пьяную морду лица», улыбнулся, зацепил огурец и стал им преувеличенно громко хрустеть.– Не придуривайся, – предупредил Василий Петрович.– Кто? Я? О чем это ты? – продолжал прикидываться пьяным Федор.– Не изображай, что окосел. Такой дозой можно разве что ребенка напоить. Или иностранца.– Да я трезвый, как… Ну, немного разве забрало. Так целый день мотался по области, не ел ничего, жара…– Поешь, если хочешь. Закуски навалом.Пока Федор ел, капитан сходил в другую комнату и вернулся с какими-то бумагами. Положив их на стол, он заново наполнил стаканы и прищурившись посмотрел на журналиста:– Обмен предлагаешь?.. Ты ешь, ешь, не стесняйся.– Спасибо, сыт. За успешное сотрудничество, – предложил Федор тост и потянулся стаканом к Василию Петровичу. Они чокнулись и выпили. – Хорошая у тебя водка, капитан.– Попробовал бы мне кто подсунуть дерьмо, – ухмыльнулся тот, – сам бы на дерьмо изошел.– Власть – это сила, – подмигнул Федор.– Ты не очень-то шути, – предостерег Василий Петрович.– Скажи мне, капитан, ты ведь не считаешь, что Лера могла совершить убийство?– Я смотрю на факты, а не на чьи-то мнения.– А что факты? Один из них оказался неверным.– Который?– А тот, что Леру видели в пятницу в доме гадалки. Наверняка там была эта немецкая гадина. Ну, журналистка, в смысле. Почему ее отпустили? И даже не показали соседке?– Не имеем права. Она гражданка другой страны.– Даже если причастна к убийству?– Доказательств никаких. На каком основании ее задерживать?– Но ведь это она была там?– Вероятно.– А ты сам-то ее видел? Она что, похожа на мою жену?– Лично встретиться не удалось. Но судя по описанию администратора гостиницы, некоторое сходство наблюдается. Высокая, темноволосая, стрижка короткая. Но главное – костюм, который так подробно описала гражданка Потапова, у нее имелся.– А личность установили?– Запрос послали, но теперь это уже не мое дело. Анна Бергер ее зовут.– Знаю. А она из наших?– По-русски чешет хорошо.– Значит, тот факт, что мою жену видели в доме на Мойке, не подтвердился?– Можно сказать, вероятность его снизилась.– Бергер отрицает, что была там?– Нет.– А как, кстати, она попала внутрь? Там домофон. Если в квартире Смирновой в это время никто не находился, то и дверь ей некому было открыть.– Сказала, что дверь была открыта.– И ты поверил? А по времени? Гадалка точно уже уехала, когда она приходила? Ведь соседка видела ее стоящей около двери в квартиру. Может, эта Анна выходила из квартиры, а не хотела войти?– Даже если и выходила, Смирнова тогда точно была жива. Не надо предполагать, что было и чего не было.– А что сказала немка?– Вошла в парадную, позвонила в квартиру, никто не открыл. Она постояла какое-то время и уехала по другим делам.– По каким, можно узнать?– Где бы она ни была, проверить затруднительно. А мне уже и не положено.– А чем они объяснили, что закрывают дело? Или переводят?– Тебя не касается, – отрезал капитан.Федор решил не настаивать.– Значит, правда, что гадалка имела отношение к спецслужбам?– Где ты это раскопал?– Я же говорю – есть каналы, – усмехнулся журналист. – Так правда?– Пусть твои каналы тебе и скажут.– Понятно.– Что, мать твою, понятно? – Василий Петрович с мрачным видом опрокинул еще одну порцию. – Сам должен понимать, что можно, а что нельзя.– Ладно, о другом. Издатель Потапов. Его проверяли?– Конечно. Он был в типографии. Да и никакой причины для убийства обнаружить не удалось. Ты можешь предположить, на кой ляд ему это?– Пока – нет. Но он был знаком со Смирновой, в отличие от моей жены… А кстати, соседка эта, ну, которая видела то ли Леру, то ли не Леру, она ведь тоже Потапова. Не родственница, случаем?– Бывшая жена.– Вот значит как. И это не вызвало подозрений?– Проверили. Пусто. А мы ведь жену твою второй раз проморгали. Точно не знаешь, где она?– Не знаю. И где ее видели?– Она звонила Потапову и должна была с ним встретиться. Но не пришла. Напрасно, кстати. А теперь пусть не прячется больше. Это ведомство, ну, где сейчас дело находится, оно ведь знаешь, чем от нашего отличается?– Нет.– Есть поговорка, что мы вначале задерживаем, а потом собираем доказательства, а они как раз наоборот. И уж если чего накопают, то прячься – не прячься, все равно найдут. Можешь так ей и передать.– Да не знаю я, где она.– Считай, что я тебя просто предупредил. Вдруг увидишь.– Сомневаюсь. Теперь Семеновы. Если кому и есть выгода от этой истории, так уж точно им. Не будешь отрицать?– А что Сёма? Ему эта квартира…– Сёма? – удивился Федор.– Семенов Владимир Тимофеевич, – нехотя пояснил капитан. – Устроит?– Вы хорошо с ним знакомы?– Выросли вместе. Он из наших, ярвинских. И турбаза ему принадлежит. Бывает, что и встречаемся.– Земляки, значит. И где же он был в пятницу?– В городе. Думаешь, я его покрывать стану, если что? Можешь сам выяснять. Ему ни к чему быть замешанным в историю с убийством. Тем более что для него такая сумма – не предмет первой необходимости.– А для сыночка?– Хорошо подготовился, вижу. Для сына – да. И парень он сомнительный во всех отношениях. И в пятницу был здесь, на турбазе.– Этого недостаточно?– Он все время был с друзьями. На катере рассекали.– И вы верите?– Есть множество подтверждающих деталей. Свидетели. Так что – мимо.– Что-то слишком много свидетелей у всех. Как будто знали заранее, что понадобятся. Только у Леры никого нет.– Откуда знаешь?.. Ах да, как это я забыл. Каналы. Что еще они тебе подсказали?– Штирлиц.– Кто? – теперь уже удивился Василий Петрович.– Какой-то человек, который приходил к гадалке около месяца назад. После чего она собралась уезжать. Про него что-нибудь известно?– За такой короткий срок не выяснишь. А почему ты так его называешь?– Это не я, а помощница. Анна Ивановна, по-моему… А сама она как?– В порядке.– А в качестве сообщницы? Того же Штирлица?– Таких данных нет. Как найдется твой Штирлиц, тогда…– Все чисты и невинны, – развел руками Федор. – Одна Лера… Но ты же понимаешь, что не могла она…– Я уже говорил, что не строю предположений, – сказал капитан. – На что человек способен в критической ситуации – предвидеть сложно.– Лера? Да она ни с одной проблемой справиться не могла!– Я бы так не сказал.– Сколько времени ты ее знаешь?– Виделись три раза.– И сразу выводы? Это, капитан, непрофессионально.– Не тебе решать. Она похожа на деда. А тот на многое был способен.– Ты знал Федора Варакина?– Его все знали в Ярви. Он знаменитостью был. И кстати, тоже консультировал некие службы.– Что?! – Федор чуть не подавился огурцом.– Ты не знал? И жена ничего не сказала?– Я думаю… она тоже не в курсе. А поподробнее?– Я видел некоторые материалы, где он фигурировал в качестве консультанта… Впрочем, не важно.– Важно. Гадалка – ученица Лериного деда. И оба они… консультанты?– Похоже.– А не могли ее убрать? Ты знаешь, как исчез Лерин дед?– Я даже пытался это расследовать в свое время, – помолчав, признался Василий Петрович.– Сколько тебе лет было?– Он исчез, когда я школу заканчивал. Но потом… смотрел материалы.– И что?– Числится пропавшим без вести. Лет много прошло, так что, считай, умер. Но сама история запутана до невозможности. Все свидетели либо уехали, либо умерли, либо не помнят ничего.– И какие выводы?– Честно?– Честно.Капитан взял со стола измятую пачку и вытащил сигарету. Вместо того чтобы прикуривать, стал ее разминать.– Так и быть. Думаю… в общем, скорее всего, он сам все организовал. Не без некоторой помощи со стороны. Слишком… классически выглядело. И путаница в показаниях – как по нотам.– А со Смирновой не наблюдается похожей картины?– Не похоже.– А на что похоже?– На случайность.– Это как?– Зачем приехала сюда – узнать не удалось. Таксист сказал, торопилась. И все говорила: «Я должна успеть». Судя по тому, что приехала она к вашему дому, значит, собиралась встретиться с твоей женой.– Но они практически не были знакомы! Откуда Смирнова могла знать, что Лера живет здесь? И тем более, что будет дома?– Могла позвонить.– Куда? Кому?– Твоей жене. Телефон узнать – не проблема.– Но Лера ничего… – Федор осекся.– Не говорила? – насмешливо продолжил за него капитан. – Значит, виделись?– Поймал! – буркнул Федор. – Но где она сейчас – не знаю.– Так уж и не знаешь?– Мне лишние знания ни к чему.– А сам-то тоже околачивался неподалеку. В пятницу. Вы с женой могли договориться.– О чем?– Вам виднее.– Неужели никого подозрительнее нас с Лерой нет? – начал терять терпение Федор. – Подумай сам, если бы мы затеяли избавиться от гадалки, будь она неладна, то придумали бы что-нибудь получше. И уж точно обзавелись бы кучей свидетелей.– Рассеянный нынче преступник пошел, – невозмутимо прокомментировал Василий Петрович. – Даже алиби не может себе организовать. Думает, и так сойдет.– Нам оправдываться не в чем!– Что же она скрылась, если невиновна?– Испугалась.– Чего?– Ты не поверил ей.– Я этого не говорил.– Значит, она неправильно поняла. Жаль. За ней водится. Вечно придумывает себе что-то и все не так, как надо, понимает.– Все они такие. Хотя скажи мне вот что, журналист. Твоя жена, она экстрасенсом не подрабатывала?– Что? Как?– Сам знаешь как. Федор Иванович Варакин, дед ее. Он же мог.– Ты серьезно? Или шутишь?– Какие шутки. Заговорила мне зубы и исчезла. А смотрела перед этим, скажу тебе… – Василий Петрович наконец-то закурил измятую сигарету. – Особенно смотрела.– Она обычная, – махнул рукой Федор. – Бестолковая, правда, да упрямая. А так ничего особенного за ней не водилось.– Я бы на твоем месте пригляделся повнимательнее.– И так знаю ее как облупленную. Уж как-нибудь заметил бы, если что было.– Значит, столько лет – и ничего не было?– Ничего.– Проверил бы ты ее на рентгене.– О господи!..– Ладно, о генах в другой раз поговорим.– Хочешь сказать, мне пора?– Больно ты понятливый.– Это тоже выглядит подозрительно, да? А вот турбаза эта ваша…– «Семеновские ручьи». Там всех проверили, кто где был и когда. Да только есть один момент…– Какой? – оживился Федор.– Я прошерстил базу вдоль и поперек. И всех, кто находился там в пятницу, разыскал. Но потом, когда с Сёмой беседовал о сыне, выплыл еще один человек. Неучтенный. Дежурный скрыл его присутствие.– Очень интересно. Кто этот дежурный?– Местный он.– А почему скрыл?– Думал, любовница Сёмина пожаловала, вот и не стал ничего сообщать.– Поподробнее нельзя?– В пятницу, говорит, приехала женщина… Захотела снять коттедж. Заплатила за неделю. Попросила не беспокоить, сказала, что с мужем поссорилась и не хочет, чтобы он ее отыскал.– Выглядела как?– Мужики не особенно хорошо запоминают. Как видят красивую бабу – пиши пропало. Кроме того, что грудь у нее была размера третьего. Ничего добиться не удалось.– Что же, он на лицо совсем не смотрел?– Говорит, в очках была да платок на голове. Из таких, говорит, дорогих дамочек. Чья-то жена или любовница, точно.– А куда делась потом? И почему дежурный решил, что она – любовница Семенова?– Сёма приезжал сюда несколько раз с любовницей…– И ее ты тоже успел проверить?– Она была с Сёмой в ресторане. В то время, когда произошло убийство.– И когда же оно произошло?– Каналы по этому поводу промолчали? – съехидничал капитан.– Доложили: вечером.– Ну и достаточно тебе.– Про женщину-то расскажи, – попросил Федор, – и я сразу отчалю. Ее нашли?– В воскресенье ее уже не было на турбазе. Но коттедж остался за ней. Если вернется…– А что она делала в пятницу? Сидела в домике?– Покупала одежду.– Зачем?– Одета была по-городскому, хотела погулять. Приобрела шорты да футболку. Видно, действительно сбежала от кого-то.– А продавщица тоже ее не разглядела?– Платок с очками она не снимала. Одежду не примеряла. Заплатила и ушла. Ночевала в домике. Уехала, видно, рано, никто не видел.– Координат не оставила?– Оставила, да чужие. Одежда на ней была дорогущая, сказала Зойка, продавщица. Кроссовки она примеряла, тридцать восьмого размера, туфли сняла. Зойка как их увидела, обомлела, дура. Вот туфли описала детально. Рассказать?– Обойдусь. Ты лучше скажи, чем она занималась.– Похоже, переоделась и отправилась в поселок – якобы съестного купить.– На турбазе не нашлось? У вас же есть там не то ресторан, не то кафе.– Предлагали. Она попросила салат. И домашнего творога. Творога не было, вот она и пошла его искать. От мяса отказалась категорически. Вегетарианка чертова.– И что дальше?– А то, что на площадь, где творогом можно затовариться, она не приходила.– Ей предоставили коттедж и не потребовали документов?– Она хорошо заплатила. Телефон продиктовала. Назвалась Андреевой Александрой.– Как? – оторопел Федор.– Именно так. У тебя нет родственницы? Ты ведь тоже Андреев?– Тетка была…– Интересно. Жена твоя знала ее?– Ты думаешь, это Лера приезжала под видом Андреевой? Знаешь, капитан, я тебе скажу… – Федор прикусил язык, вспомнив, как увидел Леру в парике и кожаных штанах и даже не узнал ее, но все-таки договорил: – Ты не туда полез.– Это не тебе решать. А ты как-будто что-то вспомнил?– Да так. Я пойду.– Давай по последней. – Капитан разлил по стаканам все, что оставалось в бутылке. – Ты подумал, что твоя жена могла бы появиться на турбазе под именем Андреевой?– Тоже в экстрасенсы метишь?– Куда мне? А почему, скажи мне, тебе пришло это в голову?– Ничего мне не пришло.– Не хочешь говорить – не надо. Сам найду эту лже-Андрееву. Но ты хоть понимаешь, что фамилию придумывают не просто так?– Лера не стала бы называться моей фамилией. Это улика.– Как посмотреть. Фамилия распространенная… Твоя жена причастна к этой истории, поверь. Даже если ничего тебе не сказала. А у нее подруги есть?– Она замкнутая. – Федор вспомнил Вику, которая, кстати, в пятницу была в Петербурге, но выдавать ее было нельзя. – Если только…– Продолжай.– Лера на работе общалась с разными не вполне адекватными личностями. Им ведь тоже могли в голову фантазии разные прийти, как ты думаешь?– Проверим. Ты был с ними знаком?– Мне хватало того, что Лера зачитывала из их писаний. Личного знакомства я бы не пережил. Хорошенько покопайтесь в этом ее издательстве. Очень перспективная тема.– Разберутся.– Скажи, мне в дом можно или как? Ты вроде опечатывать его собирался.– Теперь ни к чему. Иди проспись.– А куда делась собака? Ну, которая в прошлый раз откуда-то выскочила?– Неблагодарная скотина, – нахмурился капитан. – Покормил ее, а она, зараза, облаяла меня и убежала. В следующий раз пусть только заявится – я ей покажу. Отродясь не видел у собаки такого мерзкого характера. А с виду и не скажешь. Прямо как с бабами. Тоже на первый взгляд – ангелочки. А как узнаешь поближе – ведьма ведьмой.– Быть тебе, капитан, аналитиком! – рассмеялся Федор.На том и расстались.

 

20

Лера с Викой бродили по турбазе, переводя дух от стиля Гришиного вождения. Сам Гриша ушел за ключами от домика, оставив девушек на центральной аллее. Вокруг был настоящий лес, сквозь который проглядывали небольшие коттеджи, и лишь около двухэтажного здания, именуемого корпусом, наблюдались следы культурных посадок. Газон и клумба с отцветающими тюльпанами да кусты сирени выделялись на фоне дикой природы, проигрывая ей в гармонии, но затмевая яркостью красок.

Свернув на одну из боковых дорожек, девушки услышали плеск воды, а вскоре показался и источник – непонятный ручеек-водопад, скорее всего, искусственного происхождения. Новомодная тенденция – устраивать рукотворные водные причуды – не обошла, видимо, и владельца турбазы. Ручеек тихо журчал, сбегая с каменной возвышенности, и стекал в небольшое озерцо, замысловато петляя среди камешков разной величины. Вокруг водной феерии цвели роскошные рододендроны нежных розовых тонов. По сравнению с центральной клумбой это место выглядело шедевром ландшафтного дизайна.

– Ух ты! – не сдержалась Лера. – Настоящий сад камней.

– Что ты там бормочешь, не пойму, – откликнулась подруга недовольным голосом. – Не на красоты любоваться надо, а думать, как выпутываться.

– Посмотри. И почему я сюда не заходила? Если бы знала, что тут такое чудо…

– Ополоумела! – снова завелась Вика. – Забыла, зачем мы сюда притащились? Не на цветы же эти дурацкие любоваться?

– Я, между прочим, тебя не звала. Отстань, дай посмотреть.

– Любительница природы выискалась! А дело кто будет делать?

– Мы узнали, что он был здесь в пятницу.

– И что? – хмуро буркнула Вика. – Как выяснить, в каком месте он находился в нужный период?

– Надо работников поспрашивать. Кто-нибудь мог видеть.

– Давай. А я посмотрю.

– Ты не знаешь, чем можно напоить Гришу, чтобы уснул? И не найдется у тебя, случайно, снотворного или чего-то в этом роде?

– Случайно? Снотворного? А может, и случайного пистолета заодно? Так далеко зайти можно, тебе не кажется?

– Пусть поспит, пока я похожу, с людьми поговорю. А ты посторожишь.

– Все предусмотрела? А если не захочет он спать, что делать будешь?

– Видно будет… Тихо, вон идет объект.

– Что ты сказала? Объект?..

Гриша, увидев их, заторопился и вскоре оказался рядом.

– А, вот вы где, сестрички-москвички. А я уж думал, сбежали.

– Куда? – фыркнула Вика. – В лес разве что.

– Точно, некуда – усмехнулся Гриша. – А по нашим лесам, между прочим, по ночам носиться не рекомендуется. Здесь линия Маннергейма проходила. Слышали про такую?

– Конечно, – сказала Лера. – Что, финские духи никак не успокоятся?

– Вроде того. Боитесь призраков?

– Может, мы сами по ночам ведьмами становимся. Начнем тут на метлах летать – распугаем клиентов.

– Круто! – неожиданно обрадовался Гриша. – А метла – это что? Пластилин пробовал, кокс пробовал. Ну… амфетамины там, марки. Насчет метлы… что-то не помню. У вас с собой?

Подруги переглянулись. Вика пожала плечами: выпутывайся сама. Лера же была невозмутима:

– Не выдержит тебя метла.

– Почему еще?

– Это не машина. Кого попало катать не станет.

– Автомобили тоже разборчивы, – не согласился Гриша. – Была у меня тачка. Так прямо как живая, веришь? Невзлюбила меня, а почему – так и не понял. Столько натерпелся, пока на ней ездил, – пришлось продать. Дешево скинул, чтобы отделаться. Понял: все равно мне с ней не сладить.

– А ты чувствительный, оказывается.

– Еще какой, – ухмыльнулся парень. – Ну что, шашлыки, дискотека или катер? Я так понял, метла отменяется?

– Сообразительный, – оценила Вика. – Из кого шашлыки-то? Из осетрины есть?

– Будут. Пойду распоряжусь. Располагайтесь.

Домик, где они должны были расположиться, стоял сразу за кустами рододендронов. Небольшое деревянное сооружение коттеджного типа было обустроено с должным комфортом. Судя по всему, Гриша появлялся здесь довольно часто. Подруги осмотрели комнаты и устроились на террасе с видом на цветущие заросли.

– Дались тебе цветы, – злилась Вика.

– Перестань дергаться, – мирно отзвалась Лера.

– Что, в данный момент нет ничего важнее, чем эти кустики?

– Смирись с судьбой. Все равно случится именно то, что случится. Как бы я ни изворачивалась.

– Неправильный настрой.

– Другого нет.

– Надо делать что-то, узнавать… Ой, у тебя глаза почернели! Мне не по себе. Ты чего это, а?

Гриша появился в сопровождении невысокого крепкого парня с огромным подносом, на котором дымились шашлыки в окружении овощей, сыра, фруктов, зелени и ароматных булочек. Перекладывая это изобилие на стол, парень с интересом косился в сторону девушек, пытаясь выглядеть невозмутимым. Лера улыбнулась, наблюдая за его стараниями, и официант, отведя взгляд, продолжил свое занятие с большей сосредоточенностью.

– И где же обещанная осетрина? – спросила Вика, подходя к столу.

Лера не стала дожидаться объяснений и, спустившись по ступенькам террасы, направилась к рододендронам.

– Эй, ты куда? – крикнул вслед Гриша. – Вернись, все остынет.

– Я скоро, – откликнулась Лера.

– Она цветами питаться будет, – заявила Вика, – они ей до того понравились, что больше ничего видеть не хочет.

– Это нам финны посадили, – пояснил Гриша, – для своих призраков, наверное. Какие-то специальные сорта, не знаю, как называются. Красиво, правда?

– Да уж, красота неописуемая. У сестрицы моей ступор случился. Никак налюбоваться не может.

Лера, дойдя до ручейка, принялась глядеть на бегущую воду. В журчании было что-то завораживающее. Словно поддавшись гипнозу, она никак не могла оторвать взгляд от прозрачных струй, преодолевающих каменные преграды. Вода казалась живым существом. Она то тихонько шептала какие-то одной ей ведомые слова, то напевала песенку, то принималась сердито рычать на кого-то. Лера внимательно вслушивалась в эти звуки, пытаясь разобрать, о чем толкует ручеек. Казалось, еще немного – и она наконец-то поймет что-то очень важное для себя.

– Скажи мне вода, скажи, – шептала она, – ты знаешь. Ты помнишь. Ты мне поможешь.

– Ох-ох-ох, – вздыхал ручей в ответ, – тя-же-ло, тя-же-ло.

– Мне тоже нелегко, – пожаловалась Лера. – Где искать, подскажи?

– Гр-гр-гр, – журчал ручей.

– Гриша? Это он?

– Фу-фу-фу, – прошумела вода, и снова послышалось: – Гр-гер-гир.

– Не понимаю. Это значит – да? Или нет?

– Ла-ла-ла, ли-ли-ли, лю-лю-лю, – завел ручеек новую песенку.

«Попробуй разберись тут, – устало подумала Лера. – Прости, ручей, видимо, не дано мне понять. Вот Лилия – та бы догадалась. А я не могу».

– Ру-ки, руки, – услышала вдруг она и посмотрела на свои ладони, а потом повернула их тыльной стороной.

– Что – руки?

– Руки дай, – отчетливо донеслось от ручья.

– Что? – растерянно спросила Лера, пытаясь понять, что означают последние слова.

Она опустилась на колени и протянула руки к воде. Некоторое время подержала их над поверхностью, а затем резко опустила в ручей. В первое мгновение обожгло холодом, и она чуть было не отдернула руки назад – настолько ледяной была вода. Зажмурив глаза, Лера продолжала погружать руки все глубже в воду. Постепенно ощущения притупились, и она смогла даже пошевелить пальцами, чтобы их не свело от холода.

Озноб стал пробираться дальше, и вскоре все ее тело будто онемело. Она продолжала ждать, пропитываясь холодом насквозь. Вода словно просачивалась через кожу, добираясь до самого нутра. Лера чувствовала, что она сливается с этой чистой холодной водой, и через какое-то время ей даже почудилось, будто она сама превращается в воду и становится ручьем, забывая о своем человеческом обличье. Из головы испарились последние остатки мыслей и желаний. Она сознавала, что с ней происходит что-то непонятное, но никоим образом не пыталась вмешиваться в процесс, наблюдая за собой словно со стороны. Это было волнующее и необычное ощущение, и оно затягивало Леру куда-то все глубже и глубже. Лера не сопротивлялась.

Перед ней вскоре возникло лицо женщины с фотографии. Поначалу оно казалось статичным и напоминало снимок, но затем принялось оживать. Глаза медленно открывались и приобретали осмысленное выражение. Они были полны печали. Ее было так много, что глаза не могли удерживать эту безбрежную грусть в себе. Печаль лилась из бездонных глаз, подобно минорной музыке, и тихо таяла в окрестных сумерках.

Но в ней не было ни тоски, ни горя. В ней вообще не слышалось ничего безутешного. Напротив, она была наполнена любовью. Самой настоящей живой любовью. И кажется, состраданием.

Внезапно выражение глаз изменилось, и Лере стало тревожно. Откуда-то извне исходила опасность, и глаза смотрели прямо на нее. В них появилось выражение отчаянной надежды и острое желание помешать чему-то. Женщина хотела, чтобы что-то не произошло. Ее зрачки увеличились, и в них стал отчетливо просматриваться какой-то силуэт. Он приближался и приближался словно неотвратимый рок. Лера смогла разглядеть, что это был человек с поднятой для удара рукой. Он угрожал женщине с фотографии. Но та не боялась. Ей было лишь безмерно жаль нападавшего.

Через мгновение человек в зрачках приблизился настолько, что Лера смогла его разглядеть. Она в ужасе отпрянула и открыла глаза. Сердце колотилось в каком-то угаре, руки дрожали и горели, зубы выбивали нервную чечетку. Она никак не могла успокоиться и осознать, что же увидела. Этим человеком, в котором Лера надеялась опознать убийцу, оказался не кто-нибудь, а она сама. В огромных, полных жалости зрачках Лилии она увидела именно себя. Это она, Лера, приближалась к гадалке с явным намерением навредить. Это казалось настолько же невероятным, насколько реальным было само видение.

– Эй, что случилось?

Лера задержала дыхание и вынырнула на поверхность реальной жизни. Она сидела на траве, мокрая и грязная, с покрасневшими от холода руками, и пыталась придумать объяснение своему поведению. Шаги за спиной прошуршали совсем близко, и кто-то коснулся рукой ее плеча.

– Вы слышите меня? Вам плохо? – снова зазвучал голос, уже рядом.

– Все в порядке, – ответила Лера и обернулась. Рядом с ней стоял парень, сервировавший стол. В одной руке он по-прежнему держал поднос, а другой осторожно сжимал плечо Леры. Он слегка наклонился, вглядываясь в ее лицо.

– Что-то непохоже.

– Я упала. Споткнулась, – пояснила Лера, – и вода тут холоднющая, жуть.

– Ударились? – спросил официант. – Болит что-нибудь?

– Руки онемели.

– Давайте посмотрю.

– Вы врач?

– Пока еще нет. Но кое в чем разбираюсь. – Он сел рядом с Лерой на траву. – Меня Игорем зовут. Покажите руки, больная.

– Горят, – пожаловалась Лера, подчиняясь, – но я думаю, это от холода.

– Вы упали в воду?

– Почти.

– И сколько времени там пробыли?

– Не засекала.

– Похоже, вы не сразу поднялись.

– Вы слишком проницательны для врача. Наблюдали за мной, признавайтесь?

– Есть немного, – согласился врач-официант, – но, честно говоря, так и не понял, что вы делали.

– Мало ли какие капризы могут возникнуть в женской голове.

– Что-то вроде испытания холодом?

– Женщины терпеть не могут испытаний. Скорее, обряд очищения водой.

– Можно душ принять, ничем не хуже. А пользы значительно больше.

– Я же говорю – дамская прихоть.

– Так можно и заболеть. Вам надо выпить чего-нибудь крепкого, вроде водки. И руки хорошо бы растереть.

– Так и сделаю.

– И на вашем месте я бы не слишком доверял Григорию.

– Почему?

– Ну… он такой… – Игорь замялся.

– Раз уж начали, продолжайте.

– Как бы это сказать… Ну, не пара вы ему.

– Вы думаете, я замуж за него собралась? – Лера изумленно посмотрела на парня. – У нас деловые отношения.

– Я не в этом смысле, – совсем растерялся Игорь. – Он…

– А в каком же еще?

– Я удивился, что он заявился сегодня. Отец сказал ему, чтобы не появлялся здесь.

– За что же такая немилость?

– У нас убийство произошло недавно.

– Гриша что-то говорил. А он-то тут при чем?

– Так он был здесь, когда все произошло. Да еще и убитая оказалась родственницей хозяина. В общем, какой-то семейный конфликт.

– Вы думаете, что Гриша мог…

– Это точно не он. Девка одна вроде бы. Из-за квартиры.

– Кто вам такое сказал? – выпалила Лера.

– Все здесь так говорят. А чего вы кричите?

– Мне не приходилось с убийствами сталкиваться. И если вы говорите, что это девка, зачем тогда про Гришу намеки разные делаете? Это непорядочно. Вы ведь работаете у него.

– Во-первых, не у него, а у Владимира Тимофеевича. А во-вторых, хотел предупредить.

– С чего такая забота?

– Вы не похожи на девиц, что приезжают с Гришей. Вот я и подумал, надо бы как-то… ну, намекнуть…

– Эй, сестрица! – послышался голос Гриши. – Заблудилась, что ли?

– Принесло, – досадливо дернулась Лера, – в самый неподходящий момент.

– Позже, – шепнул Игорь.

– Где?

– Коттедж номер один. Рядом с корпусом. Маленький домик для администрации.

– Вот ты где! – вынырнул из кустов Гриша. – И уже не одна. Шустрая какая. А по виду и не скажешь.

– Она упала в воду, – быстро проговорил Игорь, – переломов вроде нет, но руки…

– Что, – засмеялся Гриша, – метла подвела?

– О чем это? – не понял Игорь.

– Не обращайте внимания, – сказала Лера, – это он так шутит.

– Вам нужно срочно под горячий душ и внутрь принять чего-нибудь для согрева.

– Я поняла, – вставая, произнесла Лера и направилась к домику.

Гриша с Игорем пошли следом, о чем-то разговаривая.

Вика сидела на террасе и задумчиво грызла яблоко. Увидев перепачканную подругу, она скорчила недоверчивую гримасу и выразительно посмотрела на Лерины руки.

– Успела отличиться? – произнесла она с нужной долей сарказма в голосе. – Решила поиграть в юных следопытов?

– Я упала.

– Ах ты бедненькая-несчастненькая, – продолжала злобствовать подруга, – теперь будешь изображать больную. Это и есть твоя тактика?

– Уже и споткнуться без умысла нельзя?

– И почему это я никогда не спотыкаюсь? С руками-то что?

– Замерзли.

– В первый раз вижу, чтобы от падения руки замерзали.

– А ты попробуй водичку в ручейке, поймешь.

Подошел Гриша со стаканом в руке. Там плескалась темная жидкость.

– Грейся, – и он протянул Лере стакан.

– Что это? – поинтересовалась она.

– Всего лишь коньяк. Не бойся, не отравишься.

– Не стоит волноваться. Ничего со мной не произошло. Охладилась немного.

– Вам бы чаю горячего с лимоном, – вмешался в разговор Игорь.

– Вот пойди и сделай, – отрезал Гриша. – Чего под ногами путаешься?

– Лучше кофе, – попросила Лера.

– Ты без кофе и часа протянуть не можешь, – сказала Вика. – Как же собираешься жить вдали от цивилизации?

– Куда это ты собралась? – спросил Гриша.

– Она сделала заявление, что устала от людей, – пояснила Вика.

– Вика, – попросила Лера, – не надо.

– А давайте махнем куда-нибудь! – предложил Гриша. – Катер возьмем и отправимся на остров. Вокруг такого добра навалом. И никакой цивилизации. Хотите – поживем недельку как робинзоны.

– Нет, – ответила Вика, – я еще не готова. У меня дела остались.

– Можно и попозже, – согласился Гриша.

– Эти острова необитаемы? И никто там не живет? – спросила Лера.

– Сколько ездили – ни разу никого не видели.

– А туристы?

– Попадаются.

– А сейчас? Живет кто-нибудь?

– Понятия не имею.

– А кто может знать?

– Тебе зачем?

– Не хотелось бы наткнуться, если поедем.

– Ты серьезно? Хочешь поехать?

– Ни разу на острове не жила.

– Ну, если увидим кого-то, на другой остров махнем. Тоже мне проблема. Тут этих островов – не сосчитать.

– А они большие?

– Разные.

– Разрешите? – В руках у Игоря снова был поднос, на этот раз с чашками. – Кто будет кофе?

– Я, – отозвалась Лера.

– Кто бы сомневался, – не удержалась от укола Вика. – Я тоже. Что-то в сон потянуло.

– Всем давай, – распорядился Гриша.

– Игорь, вы здесь живете? – спросила Лера.

– В поселке.

– А правда, что тут какие-то острова есть? Необитаемые?

– Ты что – не веришь мне? – обиделся Гриша. – Скажи ей, Игорь.

– Правда.

Лера отпила кофе и снова обратилась к официанту:

– Вы на них бывали?

– Конечно.

– Не знаете – сейчас там кто-нибудь живет?

– Не слышал, чтобы кто-то туда направлялся. И рыбаки никого не видели.

– А если он прячется?

– Это вы про кого?

– Да так, мысль одна в голову пришла.

– Иди, Игорь, больше не нужен, – сказал Гриша.

– Звоните, если понадоблюсь. – Официант нехотя ушел.

– Ты про то, что у нас произошло? – уставился Гриша на Леру. – Думаешь, кто-то мог с острова приехать, убить – и назад?

Лера проигнорировала вопрос:

– Как все случилось?

– Да я не так уж много знаю. А вы правда приезжали сюда?

– До турбазы мы не доехали. Остановились в поселке, узнали про убийство – и решили здесь не отдыхать. А ты здесь был?

– Мы в пятницу приезжали. У меня приятели – повернутые на рыбалке. Как засели вечером, так до самого утра и рыбачили. Мне надоело. Я отоспался и укатил в субботу в город. А они остались. А в воскресенье отец позвонил и стал орать, что тут черт знает что творится.

– Так все произошло в воскресенье?

– В воскресенье ее нашли, ну, бабку мою.

– Это родственница твоя? И здесь жила?

– А вам это интересно?

– Расскажи, – попросила Лера, – а за что ее убили?

– Если бы я знал, не пришлось бы с милицией валандаться. Хотя там все вроде бы ясно. Это наша дальняя родственница. Мы не особенно ладили с ней. Она была немного того.

– В каком смысле?

– Во всех. У нее чего-то там произошло. Давно, еще до моего рождения. Авария, по-моему, была. А после она стала чудная какая-то, отец говорил. Чего-то там предсказывала.

– Как это?

– Ну, как все они делают. Неплохо, кстати, зарабатывала. Жила в городе. Между прочим, в хорошей квартире. Ну, по нашим меркам, конечно, питерским. Из-за этой квартиры и случилось все.

– А здесь она как оказалась, если, говоришь, в городе жила? Приезжала отдохнуть?

– На турбазе ни разу не видел ее. А приехала она к одной девке.

– Зачем?

– Да тут целая история вышла. Бабка месяц назад заявила, что уезжает.

– Куда?

– Сказала, мол, не ваше дело. А квартиру свою решила подарить девке, к которой и поехала в пятницу. Прикинь – вот номер. Отец сразу понял – тут нечисто что-то, пытался отговорить. Ясно же, что эта девка просто втерлась в доверие к старухе и подбила на какую-то авантюру. Отец говорил, что это плохо кончится.

– А откуда ты узнал, что именно девка уговорила твою родственницу уехать?

– А кто же?

– Ее арестовали? – спросила Лера.

– Хитрая оказалась, сбежала. Но не долго ей бегать. Поймают.

– Зачем же ей убивать? Теперь она ничего не получит.

– Кроме срока. Точно. Считают, что все вышло случайно.

– Как это?

– Скорее всего, баба Лида подумала-подумала и поняла, что ее собираются надуть. И приехала что-то выяснить. А девке той, видимо, крыть было нечем. Они поссорились, и дошло до рукоприкладства. Бабке ведь много не надо.

– Это милиция так считает? – спросила Вика. – Или сам додумался?

– Какая разница?

– А вдруг они ошибаются? – возмутилась она. – Или не знаешь, как у нас работают? Схватят первого попавшегося – и давай все на него валить.

– Что это с тобой? – заинтересовался Гриша.

– Пытаюсь увидеть ситуацию шире.

– А тебе зачем?

– Гриша, – влезла Лера, – у тебя музыка есть? Давайте потанцуем, что ли. Мы же расслабиться приехали.

– Что?.. – переключился Гриша. – Сейчас соображу!

Когда он ушел в домик, Лера накинулась на подругу:

– Куда тебя понесло? Так и проколоться можно.

– Ты реакцию заметила? – невозмутимо сказала Вика. – Видишь, как он задергался? Не нравятся ему другие версии, кроме той, что есть.

– И о чем это говорит?

– Если его не устраивает, что убийцей может оказаться кто-то, кроме тебя, значит, он мог все это сам провернуть.

– Из чего такие выводы?

– Кто выигрывает в результате?

– Скорее, его отец.

– Это одно и то же.

Вернулся Гриша с приемником и принялся выискивать подходящую музыку. Наконец наткнувшись на умеренную неопределенно-танцевальную композицию, он оставил приемник в покое и подошел к Лере:

– Ну? Кто-то хотел танцевать?

Вика демонстративно уселась в кресло, закурила и усиленно делала вид, что полностью поглощена своими мыслями, не забывая при этом коситься в сторону танцующих. Гриша норовил покрепче стиснуть Леру, та отстранялась на безопасное расстояние и старалась не дать соскользнуть рукам партнера ниже талии. Они некоторое время играли, каждый ведя свою линию, но после того как Лера уставилась на Гришу немигающим взглядом, он воспринял это как вызов. В глазах появилось нагловатое выражение.

– Может, ты и вправду ведьма? – спросил он. – Думаешь, испугался?

– Чего же глаза опустил?

– Надоело. – И Гриша снова взглянул на Леру.

– Не говори ничего.

– Идет.

Они снова уставились друг другу в глаза. Лера припоминала, как ей удалось понять Анну Ивановну там, в питерской квартире, у окна. Но с Гришей не получалось. Она видела просто глаза и ничего больше. Лера разозлилась на самодовольную усмешку, которая ее отвлекала. Добраться до мыслей Гриши оказалось невозможно. «То ли он ни о чем не думает, – проносилось у нее в голове, – то ли я что-то не так делаю. А может быть, не со всеми получается? О чем же я тогда вспомнила, когда все произошло? – Она старалась сосредоточиться, но ей все время что-то мешало. – Ладно, не хочешь открываться, не надо, – слегка прищурившись, мысленно говорила она Грише. – Тогда засни. Засни. Засни. До утра. И не вспоминай о нас. Ты приехал, напился и отрубился».

Лере понадобилось много раз повторить про себя эти слова на разные лады, прежде чем она увидела, что Гришины глаза начинают медленно закрываться. Он стал раскачиваться из стороны в сторону и оседать на пол. Она схватила его покрепче, чтобы не упал, и потихоньку повела в сторону кресла. Вика затушила сигарету и подошла поближе.

– Что с ним? – шепотом спросила она.

– Тсс, – тихо произнесла Лера и показала глазами, что требуется помощь.

Они вдвоем довели Гришу до кресла.

– Что ты с ним сделала? – продолжала выяснять Вика.

– Притомился, не видишь, что ли?

– Как?

– Я и сама не поняла.

– Он не проснется?

– Надеюсь. Уходим. Надо с Игорем поговорить, а потом…

– Кто это – Игорь?

– Официант. Он обещал кое-что рассказать.

Найти коттедж номер один оказалось не так-то просто. Подруги кружили среди сосен, пока не поняли, что заблудились. Впереди что-то заблестело, и они, пройдя еще немного, вышли к озеру. Небольшое вытянутое водное пространство было безмятежно. Ни ветерок, ни рыболов не нарушали его покоя. С другой стороны озера они заметили несколько катамаранов, а на берегу – строение чуть больше собачьей будки.

Добравшись до домика и увидев надпись «Прокат лодок, катамаранов и гидроциклов», они постучали в окошко. Никто не спешил откликаться на зов. В домике было по-прежнему темно и тихо.

– И тут никого, – констатировала Вика. – Куда все подевались?

– Давай посидим. Посмотри, как хорошо.

– Снова за свое? Тебя что-нибудь интересует, кроме окрестных пейзажей?

– Давай покатаемся на катамаране, – предложила Лера.

– Точно, у тебя от деревенской жизни в голове помутилось что-то. Правильно Федор говорит…

– Спелись? Как хочешь, а я покатаюсь. – Лера стала спускаться к катамаранам.

– Погоди! – бросилась за ней Вика. – Что делать, ума не приложу. Не оставлять же тебя одну…

– Что хочешь, – сказала Лера, продолжая идти к воде.

Около катамаранов они снова заспорили. Вике вовсе не хотелось кататься. Она решила поискать в одиночку коттедж Игоря, взяв с Леры обещание не уходить с озера.

 

21

Лера отплыла подальше от берега и откинулась на сиденье. Вокруг была такая умиротворяющая тишина, что хотелось забыть обо всем на свете. По сравнению с блаженством, в котором она пребывала, уже ничего не казалось настолько важным. Все отодвинулось на второй план. «Неизвестно, как сложится дальше, – думала она, глядя в беззвездное небо, – хоть напоследок посмотрю на эту красоту».

К ночи похолодало, но от озера, нагретого за день солнцем, исходило тепло. Лере захотелось искупаться. «Неизвестно, как поведет себя в воде парик, и косметика наверняка размажется, – отговаривала себя она, пробуя воду рукой. – Вика разозлится, и так уже думает обо мне неизвестно что – Федор постарался, наговорил. А ведь раньше мне приходилось защищать Вику перед Федором. Он невзлюбил ее, как только увидел. Когда это было? Так давно, что уже и не припомнить… Вроде на какой-то тусовке… Точно, был праздник, мы отмечали всей группой. И Люсьена Георгиевна тоже была…»

Тогда Лера столкнулась с Федором после долгого перерыва. Он посмотрел оценивающе на Вику, а затем поволок Леру в какой-то закуток.

– С кем ты связалась? – накинулся он на Леру, как только они остались одни.

– Это моя жизнь. Я же в твою не лезу. Вот и будь любезен…

– Немедленно уходим.

– И не подумаю. Я уже достаточно взрослая. И прекрати вести себя так, словно ты мой отец. К тому же тебя ждут.

Федор обернулся. Неподалеку стояла Люсьена и смотрела на них.

– Мы вернемся к этому, – произнес Федор и, подойдя к Люсе, принялся что-то негромко ей объяснять.

Лера разыскала подругу и предложила уйти. Вика заартачилась, и Лера, не захотев ничего объяснять, ушла одна. Дома она не могла уснуть, возмущенная категоричностью Федора. Она рассматривала потолок и думала, чем же ему так не понравилась Вика, что он с ходу стал говорить о ней гадости. «Как можно быть таким несправедливым? – мысленно разговаривала она с Федором, пытаясь объяснить, насколько он заблуждается. – Как можно так, не зная человека, объявлять его неизвестно кем и запрещать с ним общаться? И почему он думает, что имеет право решать, с кем мне дружить, а с кем – нет? Если объективно, его Люся – та еще штучка. Злющая и вредная. Но я никогда не высказывалась по этому поводу. И в отношения их не лезла. Раз он с ней – значит, ему это нужно. И не мое дело навязываться с комментариями. Почему же он не понимает таких простых вещей?..»

Федор не понимал. А Люсьена имела на этот счет свое мнение. Она была достаточно умна, чтобы признавать: их отношения с Федором конечны. Браки с приличной разницей в возрасте хороши, если старший в них – мужчина. Люся не сомневалась, что рано или поздно Федор уйдет, когда встретит кого-то более подходящего по возрасту. Но она надеялась, что это произойдет позднее, много позднее. Она еще не была готова к расставанию.

Если бы это была смазливая одноразовая девочка, она как-нибудь пережила бы. Но тут все не так. Люся чувствовала, что с Лерой Федора связывают какие-то особые отношения. Непонятные. Она была уверена, что Федор не изменяет ей с Лерой, и это обстоятельство задевало и тревожило еще больше. Бурление молодой крови – это естественно. Можно понять и справиться. По крайней мере дать нагуляться вволю. Она никогда не связывала Федору руки. Но опекать внезапно возникшую Леру… Это не походило на временную связь. И Люся волновалась.

Она не знала, как подступиться к разговору, и делала вид, что проблемы не существует. От этого проблема не исчезала. Люсьене хотелось побольше узнать и о самой Лере, и о том, чем же она так привлекает Федора. На занятиях она присматривалась к потенциальной сопернице – и ничего интересного не находила. Ни ослепительной внешности, ни особого ума, ни яркого таланта – в ней не было ничего. Она даже не была сексуальной. Разве что глаза. Они иногда снились Люсьене в кошмарах. Преследовали, настигали в самых неподходящих местах и пробирались глубоко, влезая в потаенные мысли. Иногда ей даже казалось, что Лера знает обо всем. О муках, которые она, Люся, испытывает, о подозрениях и предположениях.

Как только Федор ушел во взрослую жизнь, она вздохнула с облегчением. Он работал сразу в нескольких изданиях, и времени на то, чтобы заниматься всякими глупостями, не оставалось. По вечерам он частенько приходил к Люсьене, зная, что его накормят и выслушают. И советом помогут. Люся радовалась и надеялась, что привычка закрепится. Она старалась готовить что-нибудь вкусное, хотя терпеть не могла кулинарию. Чего не сделаешь ради любимого…

В тот вечер Люся не решалась начать разговор, и они принялись обсуждать ситуацию в стране, профессиональные перспективы и новое задание Федора. Он, готовясь к интервью с одним из поборников демократии, устремившимся во власть, раскопал любопытные сведения из его биографии, вовсе не такой уж безоблачной. Сомнений личность демократа вызывала множество, но точных свидетельств не находилось. Все было на уровне домыслов и догадок, а таким материалом оперировать сложновато. Федор не мог решить – писать разоблачительную статью или оставить все до тех пор, пока не появится что-нибудь конкретное. Люсе не хотелось, чтобы Федор влезал в расследование, она советовала отказаться от интервью. Федор неожиданно заговорил о Лере.

– Не нравится мне, что она водится с этой… как ее… Викой.

– Что ты к ней привязался? – Стараясь подавить ревность, Люсьена говорила как бы вскользь. – Ты ей кто? Опекун? Взрослая уже девица. Сама разберется.

– Она такая глупая. Не понимает, что к чему в этой жизни.

– Зато Вика понимает за двоих. Бойкая. И у нее, в отличие от Леры, имеется журналистская жилка. Твоей протеже полезно будет с ней подружиться. Глядишь – чему и научится.

– А у Леры журналистской жилки нет, по-твоему?

– По-моему, она не своим делом занята. Какая-то вялая… Нет, – поспешила смягчить свои высказывания Люся, видя, как загорелись глаза Федора, – она не дура. Но слишком уж заторможенная. А журналист должен быть шустрым.

– Она считает свой выбор ошибкой. Это я виноват. Привел к нам. Она собиралась на филологический.

– Не хватало еще мучиться из-за того, что помог кому-то с поступлением. Журналистика, если на то пошло, – профессия. А филфак – голые знания. И вообще, человек все решает сам. Не хотела бы – не пошла.

– Надо бы поговорить с Вероникой Петровной.

– Это еще кто?

– Бабка Лерина. Знаешь, какая… интересная. И биография – закачаешься. Я даже хотел написать о ней.

– Ну, жизненных историй вокруг – лопатой греби. У моего отца тоже история интересная. Его в двадцать лет сослали в лагеря. Прямо из института.

– За что?

– За что тогда ссылали? Как сейчас говорят – жертва политических репрессий. Вернулся уже после смерти Сталина. Больной совсем. Врачи сказали – полгода протянет, не больше. Там ведь, в ссылке, условия не сахарные.

– Так ты в ссылке родилась? Я не знал…

– Да мне и сорока нет. А ты уже в старухи записал? – попыталась улыбнуться Люсьена.

Федор поспешно вернулся к теме ее отца:

– Значит, со здоровьем у него в порядке?

– Вылечился. Отвезли в деревню – воздухом подышать, молочка попить. А осенью вернулся здоровым. И до сих пор не болеет.

– Как же ему удалось?..

– Чудеса, говорил, случаются и в нашей жизни. Я много раз пыталась узнать, но так ничего конкретного и не услышала. Мама сказала, что ему там дали выпить смесь какую-то из травы и камней.

– Бабка деревенская, получается, вылечила? Знахарка, что ли?

– Отец ни в какую не хочет говорить.

– Так, может быть, это семейная легенда?

– Знаешь, когда я маленькой была, ездила с отцом в лес. Каждое лето он брал палатку и тащил за собой всю семью. На чернику. Сам килограммами поглощал и нас заставлял. Объяснял, что так его научили. Для поддержки иммунитета. Надо обязательно недельку побыть в каком-нибудь диком месте и обязательно в том регионе, где живешь. Чтобы включиться в экосистему местности. Ну, вроде как слиться с природой, пропитаться насквозь. Это, мол, лучше любого моря. И обязательно есть ягоды, грибы и прочую ерунду. Особенно чернику. В ней какое-то там уникальное сочетание.

– И ты ела?

– Так в детстве наелась, что до сих пор видеть ее не могу. Зато зрение – стопроцентное. Как думаешь, могла деревенская бабка таких советов надавать?

– Не похоже на темную крестьянку.

Их отношения складывались непросто. Как всякая образованная горожанка, Люсьена хотела выглядеть современной независимой женщиной, но со временем это давалось ей все труднее. Она нуждалась в мужском внимании. Ей хотелось определенности. Чем сильнее она привязывалась к Федору, тем больше верилось, что у них есть будущее. Она видела, что и сын получает свою порцию мужского воспитания благодаря Федору, а это было очень и очень важно. Нельзя же считать за «прививку мужественности» редкие, примерно раз в полгода, встречи мальчика с отцом, которого Люся считала откровенным хлюпиком и нюней.

Она старалась, чтобы Федору было комфортно. Начитавшись до одури разных пособий, над которыми раньше только посмеялась бы, она вела себя по всем правилам психологической науки. Но не слепо следовала инструкциям, а приспосабливала их для своей ситуации.

Когда Федор возвращался измотанный, она, накормив его, принималась расспрашивать о работе, внимательно выслушивала, давала дельные советы. О своих же проблемах старалась не говорить. И уж если заходила речь о том, что ее волновало, рассказывала с юмором и никогда всерьез. В общем, вела себя как идеальная подруга жизни. Федору это нравилось. Любому мужчине нравится место, где можно расслабиться и где от него ничего не требуют. Они не любят напрягов в личной жизни – этого с лихвой хватает на работе. Люся уже считала, что завоевание почти завершено и все идет по намеченному плану, как случился сбой.

Федор исчез на месяц. Он звонил и сообщал, что у него дела и нет времени, но Люся заподозрила неладное. За время тревожного ожидания что-то надломилось в ней. Как ни настраивала она себя на лучшее, как ни убеждала – не помогало ничего. Психологические тренинги оставляли лишь горький осадок в душе. Он копился и копился, и там, внутри, в районе солнечного сплетения, зрело что-то тяжелое, смутное и неотвратимое. «Это конец», – звучал внутренний голос, но ему не хотелось верить. Люся надеялась, что расставание будет плавным. А тут – все случилось сразу, и это лишило ее последних сил.

В такой момент ее и подловила одноклассница. Они были дружны в школе, но затем судьба их развела. Столкнувшись случайно в книжном магазине, они разговорились и пошли отметить встречу. Одноклассница успела трижды побывать замужем, дважды сменить фамилию и пожить несколько лет в мусульманской стране, откуда сбежала с большими трудностями. Там у нее остались муж, в которого она сначала безоглядно влюбилась, а затем, наевшись восточной жизни, возненавидела, и маленький сын, которого сразу же после рождения отняли у нее и воспитывали по своим правилам. Она пыталась наладить с ним контакт, но безуспешно. Для него родная мать была чужим человеком, и это причиняло ей огромную боль. Если бы сын нуждался в ней, она осталась бы в этой ненавистной стране на веки вечные, но когда твой ребенок смотрит на тебя как на постороннюю – это уже слишком.

Ольга, так звали одноклассницу, начала новую жизнь. Но при всей своей деятельной натуре она ничем не могла успокоить больную душу, которая продолжала тревожиться за ребенка. Хождение по различным салонам магии и ясновидящим, которое если не помогало, то хотя бы отвлекало, однажды привело ее к Лидии Смирновой. И когда гадалка назвала имя ее сына, Ольга сразу поверила, что та действительно что-то умеет, а не старается обмануть. О том, что у Ольги есть сын, не знал никто.

С той поры она регулярно ходила к Лидии Сергеевне и слушала, как живет ее мальчик. Ольга допускала, что рассказы эти могут быть лишь плодом воображения странной женщины, но визиты приносили ей такое облегчение, что она ни за что бы не стала отказываться от них.

Школьные подруги сидели в небольшом кафе и вспоминали прошлую жизнь, радуясь встрече. Разговор плавно перетек на личные дела, и Люся, не выдержав, стала рассказывать однокласснице о своих отношениях с Федором. Ольга, единственная из всех Люсиных знакомых, отнеслась к подобному роману нормально, не выразив ни удивления, ни негодования. Немного расслабившись от вина, Люся принялась делиться сомнениями, описывать состояние, в котором она находится с тех пор, как Федор исчез из ее жизни. Ольга самоотверженно вытерпела поток жалоб, не перебивая, и лишь когда Люся в панике посмотрела на подругу – не слишком ли была откровенна? – произнесла: «Я знаю, что нужно делать. Отведу тебя к Лидии».

Через неделю они отправились к гадалке. Люся была человеком здравомыслящим, но Ольгина история заинтересовала ее, к тому же она помнила загадочное излечение своего отца. «Наверное, и среди этих шарлатанов есть люди, которые обладают какими-то способностями. Но их очень мало», – думала она по дороге.

В квартире гадалки Люся немного растерялась. Ожидала увидеть полумрак со свечами, ароматный дым и подобие царства сна – все, что Федор называл дешевыми завлекаловками. Вместо этого она оказалась в обычной квартире. Их встретила невысокая женщина и предложила кофе. Они уселись за стол, и Люсьена хотела что-то спросить у Ольги, но тут появилась хозяйка.

Гадалка Люсьене понравилась. Двигалась она плавно и бесшумно, что совершенно не соответствовало ее угловатой фигуре. Она села рядом и посмотрела на Люсю. И ей показалось, что эта незнакомая женщина понимает ее.

– Пейте кофе, – сказала гадалка чуть глуховатым голосом, – он быстро остывает.

Люся подвинула к себе крошечную чашечку. Напиток был темным, почти черным, особенно на фоне белоснежного фарфора. Густая маслянистая жидкость источала удивительный аромат. Люся с наслаждением вдохнула и осторожно сделала небольшой глоток, стараясь аккуратнее обращаться с маленькой чашечкой.

– Это какой-то особенный рецепт? – спросила Люся.

– С кардамоном, – ответила гадалка и улыбнулась. Выражение глаз же осталось прежним, словно не имело никакого отношения к улыбке хозяйки.

Люся немного расслабилась.

– Вы профессиональная гадалка? – спросила она, осмелев.

– Хотите узнать, зарабатываю ли я этим? – снова улыбнулась Лидия Сергеевна. – Нет.

– Не берете денег? – удивилась Люся.

– Зависит от человека.

– С меня, например, возьмете?

– Там видно будет. Переверните чашку. Вот так, – и она показала, как именно нужно опрокинуть чашку.

– Вы гадаете на кофе? А я думала…

– Способ гадания не столь важен. Главное – увидеть. А уж кофе, чай, карты – дело второстепенное. Кому что подходит. Пусть чашка постоит. А мы пойдем пока.

Они вышли в соседнюю комнату, где было устроено что-то типа кабинета. Остановившись около вазы с лилиями, гадалка попросила Люсю выбрать цветок. Та вытащила приглянувшийся стебель с несколькими полураскрывшимися бутонами и вопросительно взглянула на Лидию Сергеевну:

– Что дальше?

– Садись в кресло, закрой глаза и подумай о самом важном в твоей жизни.

– Долго?

– Поймешь.

Они уселись в кресла и замолчали. Люся хотела подумать о Федоре, но ее мучили сомнения, правильно ли она сделала, отправившись сюда. Она – взрослая, образованная, неглупая женщина – занимается неизвестно чем. И Люся открыла глаза.

– Что теперь?

– Отдай цветок. И помолчи. – Голос гадалки звучал так, будто она думала о чем-то другом.

Люся протянула ей лилию и принялась смотреть на гадалку. Та вначале дотронулась до лепестков, а затем, прикрыв глаза, принялась осторожно водить пальцами по стеблю.

– Кто такой Егор? – спросила она через некоторое время.

– Сын. А что, с ним что-то…

– С ним все хорошо. Ты волнуешься за него больше всего.

– Понятно, – разочарованно протянула Люся. – Вообще-то я пришла не из-за него.

– Знаю. Помолчи.

«Ну, про сына ей вполне могла Ольга рассказать, – думала Люся, – как, впрочем, и про мою проблему тоже. Так что, если она сейчас начнет в общих чертах обрисовывать мне ситуацию, не поверю. Зря я сюда пришла. Лучше бы обратилась к психологу».

– Зачем ты пришла? – вдруг спросила гадалка. – Ты не веришь мне.

И это непонятно почему испугало Люсю.

– Не знаю…

– Вот и я не знаю, – сказала гадалка. – Хочешь изменить судьбу? Или узнать, что происходит?

– Не отказалась бы ни от того, ни от другого. Только я не вполне понимаю, что значит – изменить судьбу? Вы знаете, что ждет меня?

– Хочу удержать тебя от ошибки.

– Я чрезвычайно разумный человек и знаю, чего хочу.

– Тогда отпусти того, кого любишь.

– Почему?

– Если удержишь сейчас – потеряешь совсем.

– Но ведь, отпустив, я тоже потеряю!

– Может быть.

– Получается, что бы я ни сделала – нам не быть вместе?

– Сейчас рядом с ним другая. И если ты…

– Кто? – вскинулась Люся. – Эта девчонка? Нет… – отчаянно прошептала она, разом забыв все логические доводы.

– Имени назвать не могу.

– Что же мне – взять и отказаться? Только потому, что вы сказали?

– Можешь, конечно, поступать как считаешь нужным. Но вряд ли это поможет.

– А вы? Не можете помочь? Есть ведь заговоры какие-нибудь, наверное. Неужели вы ничего не умеете?

– Ты не веришь. Зачем тебе заговор?

– Я бы хотела попробовать.

– Как хочешь. Но предупреждаю – сработает на время. И то, если сделаешь все правильно.

– Я согласна.

Гадалка некоторое время молчала, оставив Люсю терзаться сомнениями. Затем положила цветок на пол и вышла. Вернувшись, протянула ей две небольшие склянки.

– Что это? – спросила Люся, рассматривая аптечные бутылочки.

– Приворотное зелье, можно и так назвать. То, что посветлее, добавишь в мясо. А вот это, темное, – в кофе.

– Сколько раз?

– Один. Выльешь все сразу.

– А он не отравится?

– Там нет ничего ядовитого.

– А что это? Наркотик какой-нибудь?

– Травяной настой. Но рецепта я тебе не скажу.

– А мне тоже принимать?

– Не обязательно. Можешь попробовать, если боишься, что отрава.

Дома Люся разглядывала, обнюхивала и даже капнула в рот обе жидкости. Ничего особенного. Зелье пахло пряностями, но вкус был незнакомым. После пробы она внимательно прислушивалась к ощущениям, но никаких изменений в организме не обнаружила и решила, что это точно шарлатанство. Для таких вот утративших разум женщин.

Федор объявился через несколько дней. Осунувшийся, заросший, в грязной военной куртке. Люся разволновалась, но старалась держаться ровно, с вопросами не лезла. Отмывшись, он принялся рассказывать, что все это время собирал материал на депутата. И то, что он добыл, оказалось опасным, пришлось скрываться. Именно поэтому он не приходил и не звонил.

– Я же просила тебя не лезть! – не выдержала Люся.

– Ребенка своего учи, – буркнул Федор.

– Ладно, ладно, – поспешила согласиться она, – я просто волнуюсь. Ты голодный, наверное. Приготовить что-нибудь?

– Не откажусь.

Спровадив Федора в комнату, Люся принялась за готовку. Она долго не решалась добавить жидкость из склянки в еду, но, услышав шаги, махом вылила всё и повернулась к Федору. Накрыв на стол, она приготовилась ждать результатов. Федор ел да нахваливал кушанье и успокоился лишь после того, как последний кусок жаркого исчез со сковороды. После кофе он стал подремывать. Люся слегка расстроилась – зелье оказалось примитивным снотворным. Она присела на край дивана и долго смотрела, пытаясь определить на глаз, происходит ли что-нибудь. Федор крепко спал, не реагируя ни на что.

Зато после пробуждения действительно начались метаморфозы.

Люся была счастлива. Федор возвращался каждый день, и их отношения никогда еще не были такими хорошими. Примерно через месяц безмятежной жизни Федор, поговорив с кем-то по телефону, помрачнел.

– У меня неприятности. Я исчезну на некоторое время, – сказал он в ответ на вопросительный Люсин взгляд. – Не волнуйся. Буду звонить.

– Береги себя, – только и смогла выдавить из себя несчастная женщина.

Федор снова пропал.

Вернувшаяся с занятий Лера возилась на кухне, когда в прихожей раздался звонок. Через глазок она увидела парнишку в бейсболке с букетом цветов. – Вы к кому?– Варакина здесь проживает? Для нее цветы.– От кого? – удивилась Лера, открывая дверь.– Там должна быть открытка, – сказал посыльный. – А вы распишитесь, пожалуйста. – Он протянул Лере листок, а сам быстро отодвинул ее и проскочил в квартиру.– Куда? – возмутилась она.– Сюда. – Парень взглянул ей в лицо.– Ой, ты чего это? – растерянно выдохнула Лера, глядя на светлые кудри, выбивающиеся из-под бейсболки. – С ума сошел?– Наоборот, – ответил Федор, стаскивая головной убор вместе с кудрями. – Так. Слушай меня внимательно. Я попал в неприятную историю. И вынужден прятаться.– Какую историю?– Долго рассказывать. – Он направился к окну и посмотрел вниз. – Надеюсь, меня не выследили.– Кто?– Не важно. Здесь в конверте письмо и копии документов. Спрячь. Сможешь?– У нас есть тайник.– Если со мной что-нибудь случится, – сказал Федор после того, как они уложили конверт в ящик, – тогда…– Что случится? – заволновалась Лера.– Если я не объявлюсь через неделю, позвонишь по этому телефону, – и он протянул ей листок с номером, – спросишь Диму и отдашь ему все.– Просто Диму?– Дмитрия Коростылева. Не вздумай смотреть, что там за документы. Ни к чему.– А ты куда?– Не скажу… Да честно говоря, и сам не знаю.– У нас же дом есть в Ярви, помнишь? Может, там отсидишься пока? Места глухие. Одни болота кругом.– Неплохая мысль. Как доехать?Лера отдала ключи и подробно объяснила, как доехать до поселка и найти нужный дом.Через пару дней квартиру обворовали. Среди украденного был и конверт с документами.В тот же день взволнованная Лера убежала сразу после второй пары. Причина, по которой она это сделала, была, наверное, самой серьезной в ее жизни. Она ехала в Ярви предупредить Федора. Не доходя до калитки, услышала какой-то шорох и хотела обернуться, но тут кто-то зажал ей рот рукой.– Не кричи, это я, – услышала она знакомый голос, и рука разжалась.– Ты чего?.. – начала Лера, но рот ей снова заткнули.– Тихо. Там кто-то есть.– Где?– В доме, конечно. – Федор наконец убрал руку и зашептал Лере на ухо: – Я на станцию ходил. Звонить. В доме телефон не работает. Возвращаюсь – а там кто-то шарит.– И что же делать?– Подождем.– Может, войдем и спросим, что им понадобилось в моем доме?– Совсем того? В болоте местном отдохнуть захотелось? Если это по мою душу – плохи дела. А ты чего приехала? Сказал же тебе…– Так у нас дома тоже кто-то пошарил. И документы пропали.– Когда?– Сегодня. Бабушка разнервничалась. Я никогда не видела, чтобы она так переживала.– Еще что пропало?– Много чего. Может, это не из-за тебя? Я не говорила про документы. Никому. Даже бабушке.– Правильно не сказала. Хотя…– И в милиции ни слова. Может, надо сказать им?– Надо вернуться на станцию и позвонить. Я же не знал, что расклад изменился. А тебе пора возвращаться.– Бабушка даже плакала. Я в первый раз видела, чтобы она слезы лила. До этого – никогда. Что там было, в конверте этом?– Не спрашивай.– Ничего себе! – возмутилась Лера.– Не кричи, могут услышать. Вот бы узнать, кто в доме шарит…– Тут, между прочим, есть еще один ход. Хочешь, покажу?Лера провела Федора по тропинке, и, обойдя забор, они оказались на задворках, где виднелся полуразрушенный колодец. Он был засыпан щебенкой, сверху завален лапником и издалека казался огромной кучей веток. Лера внимательно осмотрела сооружение и расчистила пространство с одной стороны. Пошарив по карманам, она вытащила длинную изогнутую проволочку с расплющенным концом. Приладив ее где-то среди кирпичей, осторожно потянула на себя кладку.– Помоги, – попросила она Федора, – плохо идет.Они долго дергали проволоку, а затем, когда стена немного сдвинулась, ухватились вдвоем уже за кирпичи и принялись тянуть их на себя. Постепенно образовался небольшой проем. Лера протиснулась внутрь и через некоторое время позвала Федора.– А это… того… не опасно?..– Давно сюда не забиралась. Не исключено, что какая-нибудь злобная тварь облюбовала это место для своего жилища. – Лера включила невесть как оказавшийся в ее руке фонарик.Осторожно ощупав стену совсем неглубокого сухого колодца, она нажала на один из кирпичей. Образовался еще один проем. Согнувшись, она заглянула внутрь и обернулась к Федору. Он протиснулся первым, а Лера, посветив себе фонариком, прикрыла стену колодца и двинулась следом за ним. Федор стоял на ступеньках, вглядываясь в темноту впереди.– Откуда фонарик? – спросил он.– Здесь всегда есть запас. Вон там еще должны быть, – она посветила в угол площадки, на которой они стояли. – Батарейки, спички и лампа тоже есть, керосиновая, что ли, не знаю, никогда не пользовалась. Вон ящик стоит, видишь? – Луч света заскользил по доскам.Федор, покопавшись в ящике, действительно обнаружил еще один работающий фонарик.– Куда мы попали? – спросил он удивленно. – Ты в детстве в Монте-Кристо играла?– Можно и так сказать. Это подземный ход, и ведет он прямо в дом. Вернее, в подвальную часть. Подполье, короче.– Это где банки-склянки хранят? Погреб, что ли?– У кого погреб, а у кого – «бункер».Они двинулись в путь по тоннелю. Он был полукруглой формы, и время от времени им попадались деревянные балки, служившие не то опорой, не то перекрытиями.– А почему все это не осыпается? – спросил Федор. – Это ведь земля?– Здесь смесь какую-то применяли для закрепления. Не спрашивай, я все равно не знаю. Но местами все же осыпается, смотри.Впереди проход завалило камешками. Расчистив дорогу, они поспешили дальше. Через некоторое время появилась дверь. Лера проделала с ней какие-то непонятные Федору манипуляции, и дверь открылась. За ней оказалось довольно просторное по сравнению с тоннелем помещение.– Да здесь хоромы! – воскликнул Федор.– Можно долго продержаться. Дед называл это место «бункером».В комнате, куда они попали, даже была кое-какая мебель: пара лежанок, сколоченных из досок, несколько стульев и стол. У стены стоял стеллаж с книгами. Лера прошла дальше, в небольшой коридорчик, и через некоторое время в комнате загорелся свет.Лера приложила палец к губам, призывая к молчанию, потянула Федора за собой в коридорчик и долго разглядывала стену. Света здесь не было, но и того, что проникал из приоткрытой двери, хватало, чтобы сориентироваться. Наконец Лера нащупала что-то в стене и, сдвинув рукой металлический кружок, заглянула в появившееся отверстие.– По-моему, никого нет, – шепотом проговорила она и уступила место Федору.Через глазок просматривалась веранда и приоткрытая дверь в комнату. Везде было темно и тихо. Они выждали некоторое время, вернувшись в «бункер», и по очереди возвращались к глазку, пытаясь понять, что происходит. Наконец не выдержали и осторожно прошли в дом. Никаких грабителей в опасной близости не было. Зато повсюду остались следы их пребывания.– По-моему, их было двое, – сделал вывод Федор. – Ты посмотри внимательно – что пропало?– Да так сразу и не скажешь, – отмахнулась Лера, – ничего ценного сроду здесь не было. Мы все в «бункере» хранили.– Кто же здесь был? – задумчиво сказал Федор. – Если искали меня – оставили бы засаду. А что мы имеем?– И что же?– Обычных воришек. Забрались в дом, взяли какую-то ерунду – и ушли. У вас тут часто промышляют кражами?– К нам никто еще не лазил.– А теперь решились? Нестыковка. Надо позвонить.Телефон по-прежнему не работал.– Я на станцию, а ты оставайся здесь, – решил Федор. – Спрячься в подполье своем. Мало ли что.– Не буду я нигде прятаться. Вот услышу посторонние звуки – тогда… Не переживай, я же у себя дома. Если полезет кто – он же сквозь стены не ходит, надеюсь?Федор вернулся через полчаса, когда Лера успела уже отогреться чаем и прикидывала – пойти ли ей на станцию или подождать еще. Он ввалился радостный, с горящими глазами и с ходу закричал:– Представляешь, этого козла убили! – И сбросив на пол куртку, поскакал по дому в каком-то диком танце.– Объясни по-человечески, – попросила Лера.– Депутата моего. От которого и скрываюсь по вашим болотам. Сегодня его застрелили около машины. Свобода! – Быстро проговорив все это, Федор снова ударился в пляс. Он пытался увлечь и Леру, но та сопротивлялась. Попрыгав некоторое время, он рухнул в изнеможении в кресло. – Чаю! Большую кружку! Пять ложек сахара! – Увидев, как сурово стали сдвигаться брови Леры, Федор добавил: – Пожалуйста! – И принялся дурачиться: – Не могли бы вы, сударыня, быть полюбезнее к усталому путнику? Его положено напоить, накормить и приютить.– А сена ему не надо? Или собачьего корма?– Кому?– Тебе. Скажи лучше, кто к нам залез? И зачем?– Надо подумать.Пока Лера готовила чай, Федор сидел в роденовской позе. К мыслительному процессу его вид не имел никакого отношения. Скорее он походил на дрессированное животное, которое, отработав заученный трюк, требует поощрения.– Так, – сказала Лера, держа в руке кружку с чаем, – ап!– Мог быть просто вор! – радостно выдал Федор. – Решил поживиться.– Умнее ничего не придумал? Ладно, пей.Пока он прихлебывал чай, Лера начала проявлять признаки беспокойства.– Ты чего? – спросил Федор, поглядывая на нее осоловевшими глазами.– Сколько времени? Я забыла посмотреть, когда последняя электричка. Бабуля волнуется, – пояснила она.– Да позвонил я ей уже, не переживай. – Он самодовольно улыбнулся. – Видишь, чем мужчины отличаются от женщин? Даже в минуты волнения помнят обо всем!– Шовинист. – Лера хотела добавить что-нибудь похлеще, но передумала. – А что она сказала?– Разрешила нам остаться. Завтра с утра и поедем. Не тащиться же на ночь глядя.И они остались.

 

22

– Лера, Лера, – кто-то звал ее во сне, – очнись! Ты жива? Открывай глаза! – продолжал надрываться тот же голос.

– Что? – пробормотала Лера. – Пора?

– Живая!

Лера почувствовала, как кто-то схватил ее за руку.

– А ну-ка приходи в себя! Немедленно!

– Что случилось? – Она повернула голову в сторону, откуда раздавался голос.

– Что это ты себе позволяешь?! – Лера увидела Вику с перекошенным от злости лицом.

Они находились на середине озера. Лера поняла, что заснула прямо на катамаране, а подруга приплыла ее спасать.

– Двигай за мной, – прошипела Вика и, развернувшись на таком же плавсредстве, устремилась к берегу.

Лера молча повиновалась. По пути они не произнесли ни слова. И лишь выбравшись на берег, Вика снова накинулась на нее:

– Соображаешь, что творишь?

– Прости, – пыталась оправдаться Лера, – не понимаю, что со мной происходит.

– Вот объясни мне, дуре такой, зачем мы сюда потащились? Ты заявила, что хочешь что-то узнать у Гриши. Так?

– Да.

– И чем ты стала заниматься, как только мы попали на эту дурацкую турбазу? Вначале к цветочкам прилипла, не оттащить было. А потом?

– Потом? Вода.

– Вода была позже. Как только я стала выяснять что-то у придурка этого, Гриши, ты вдруг потащила его танцевать до упаду. Зачем?

– Я хотела поговорить с Игорем.

– А вместо этого поперлась на озеро и улеглась спать на катамаране. И на что это все похоже?

– Но ведь на озеро мы попали не потому, что я хотела покататься, забыла, что ли? Мы заблудились.

– Ты, как увидела озеро, сразу все забыла. Вместо того чтобы продолжать искать Игоря, захотела поплавать. Это нормально?

– Я устала.

– А я, думаешь, не устала? – разбушевалась Вика. – Да мне вообще все это на кой ляд сдалось? Мало того, что надо выяснять, что произошло, так еще и с твоей придурью как-то справляться. Я, знаешь ли, не успеваю за всем следить!

– Не злись. Езжай домой, я сама…

– Чтобы Федор мне потом башку отвернул? А вдруг с тобой случится что-нибудь? Я как увидела тебя на озере без признаков жизни, чуть сама утопленницей не сделалась. И потом – как я поеду? Ночь, лес, я без машины. Ты все про метлу какую-то твердила. Не одолжишь до города добраться?

– Выговорись, отругай меня – может, полегчает, – вздохнула Лера.

– Да мне все это… Нет, объясни, что ты делала на озере!

– Если расскажу – еще больше ругаться начнешь.

– Колись уже, – махнула рукой Вика.

– Пообещай, что не будешь смеяться.

– Смеяться точно не буду. А вот в психушку звонить…

– Вика! Ты же заранее считаешь, что я ничем, кроме как идиотством каким-нибудь, заниматься не могу. Зачем мне тебя разубеждать?

– Просто расскажи.

– Все и правда смахивает на бред. Я стала видеть непонятные вещи.

– О чем ты?

– Я увидела, кто кинулся на Лилию.

– Очень интересно. И кто же?

– Я.

Вика набрала побольше воздуха в грудь.

– Мало того, что видения тебя посещать стали, так еще, оказывается, мы напрасно ищем! – Выпалив все это, она сказала уже спокойнее: – Сама же говорила, что ты ни при чем.

– Я стала сомневаться, – отвела глаза Лера. – А вдруг это я убила, а потом забыла?

– Амнезию будешь изображать?

– Я же говорила, что ты не поверишь.

– Конечно, в такой бред только идиот поверит. Ты что, не можешь сказать мне, что произошло между вами? Или думаешь – сдавать тебя побегу?

– Ты считаешь, что я убила? А потом стала выкручиваться, чтобы спасти свою шкуру?

– Не знаю, – зло буркнула Вика и отвернулась.

– Если даже ты мне не веришь, что же подумают остальные?

– А ты про остальных забудь. Расскажи мне.

– Я и так все сказала.

– Так уж и все? А зачем Гришу усыпила? Не для того ли, чтобы он лишнего не сболтнул?

– Как ты можешь?! – негодующе воскликнула Лера.

– А что? Я и не такое видала. Знаем мы вас, бедных овечек.

– Ах, так! Спасибо за помощь, дальше как-нибудь сама. – Лера развернулась и пошла к соснам.

– Да погоди ты! – кинулась за ней Вика. – Извини, – быстро заговорила она, хватая Леру за руку. – Это я от волнения. Как еще прикажешь реагировать на твои заявления?

– Вот поэтому я и не хотела говорить! Как считаешь, я могла бы убить?

– Любой сможет, если его как следует припереть…

– Но зачем?

– Вот и вспоминай.

– Этим и занимаюсь! Постоянно что-нибудь всплывает из прошлой жизни. Словно все это как-то связано со мной. Но никак не могу понять, что именно я должна вспомнить. Вот и лезет в голову все подряд. Снится даже то, чего я в жизни не видела и не знала никогда. Как в кино…

– Смотри дальше свое кино. А мы так и будем тут стоять? Может, вернемся в домик? А то как-то прохладно.

– А Игорь? Надо узнать, что он хотел сказать.

– С ним я уже разобралась.

– Когда?

– Пока ты озеро исследовала, я его нашла и поговорила. Пойдем назад, а? По дороге расскажу.

– Давай ко мне. Здесь рядом.

– Куда?

– В дедовский дом, – Лера показала направление, – сразу за лесом. Тут километра полтора или два. Пойдем, а то у меня Собакевич голодный.

– Ты же говорила, что там может быть засада.

– Да фиг с ней! Надоело бегать как заяц. Пусть схватят. Может, быстрее разберутся, что к чему.

– С ума сошла? Жди, будут они тебе разбираться. Всё на тебя повесят – и давай доказывай потом что хочешь. Вся жизнь и уйдет.

– Можно через дот.

– Дот?

Они пошли через лес в сторону Лериного дома. Несколько раз им приходилось менять направление, пока, наконец, не показалась ограда турбазы. Побродив вдоль забора, они увидели достаточно большую щель и по очереди протиснулись наружу. Дойдя до дота, Лера еще раз внимательно осмотрела все вокруг и шмыгнула внутрь. Через некоторое время она позвала Вику. Та, чертыхаясь по ходу продвижения, полезла вслед за подругой.

– Темнотища, – прошептала Вика.

– Погоди, я где-то фонарик оставляла, – тоже шепотом отозвалась Лера, – вот, кажется, нашла.

Освещаемое небольшим лучом пространство выглядело страшновато. Осыпавшаяся земля покрывала бетонный пол приличным слоем. Покосившиеся проемы, некоторые даже с остатками дверей, вели в другие комнаты. Лера, осветив по очереди каждую дверь, решительно зашагала в сторону приоткрытой металлической конструкции.

– За мной, – скомандовала она. – Не бойся, не заблудимся.

– Хотелось бы верить. Но мне что-то расхотелось по подземельям шастать.

– Тут безопасно. Сюда вряд ли кто сунется.

– Почему?

– По старой памяти. Сейчас уже, правда, здесь не осталось пугалок никаких. Тут раньше дед натыкал всяких приспособлений, чтобы народ стращать. Если кто залезал – раздавались звуки разные. И человеку мерещилось черт знает что, драпал во все пятки. Так что здесь все сохранилось почти как при финнах.

– Все равно не по себе. А точно уже ничего не завоет?

– Вот бы не подумала, что ты можешь испугаться такой ерунды! Пойдем уже.

Они двинулись в путь. Лера по ходу открывала какие-то двери, сворачивала в узкие лазы. Вскоре стало ясно, что направление было выбрано неверно. Тоннель, ведущий к колодцу и дальше, к дому, находился в другом месте. Вика принялась ругаться. Они излазили все доступные места, но выхода не нашли. Одурев от поисков, расположились прямо на полу и в изнеможении прислонились к сырой стене.

– Больше не могу, – простонала Вика.

– Сейчас передохнем и придумаем что-нибудь.

Лера выключила фонарик, чтобы не переводить батарейки. Почти сразу же послышался вой. Он звучал негромко, но…

– Что это? – шепотом спросила Вика.

– Бутылка. Дед в стене бутылку замуровал, она и воет.

– Не похоже.

– Сейчас посмотрим.

Лера пошла на звук. «Не бойся, – уговаривала она себя, – это всего лишь пустая склянка». Объяснения помогали мало. Преодолевая страх, она уверенно двигалась вперед, думая лишь о том, что позади осталась Вика и надо ее успокоить. В том месте, откуда шел звук, никакой бутылки не оказалось. Лера пошарила лучом фонарика по полу и увидела осколки.

Страх надвигался вместе со звуком. Свистящий гул пронесся мимо, ударился о стену и затих. Затем возник в другом месте и снова прошелестел рядом. Лера почувствовала движение воздуха, ее обдало холодом. Словно кто-то провел мягкой лапой по лицу. Онемев от ужаса, она тихонько сползла на пол. «Спокойно, – приговаривала про себя, – кто бы ты ни был, я тебя не боюсь». Зубы постукивали в такт. «Это расплата, – пронеслось в голове, – за все, что я сделала. Но я не убивала! Нет! Могу поклясться всем на свете. И ничего я не забывала… Нет, все-таки кое о чем забыла… Но это не имеет отношения к убийству!»

Она отрешенно смотрела в пустоту. Воздух с тихим шелестом кружил рядом, создавая завихрения. «А может, и правда духи финских солдат обитают здесь? Может, это и не сказки вовсе? Сторожат эти места и вспоминают тех, кого оставили дома?» Лера ясно увидела замерзающих финнов, почувствовала их обреченность так остро, словно сама оставалась здесь до последнего.

Она тоже была обречена.

– Ты где? – послышался голос Вики.

– Иду!

Помещение, в котором они встретились, выглядело знакомым. И дверь тоже. Лера дотронулась до двери, заранее зная, что за ней окажется тоннель. Так оно и вышло.

Всю дорогу Вика ругалась на все лады, пытаясь справиться со страхом. Когда, наконец, они добрались до «бункера», ее ожидал новый сюрприз. Оказавшись в освещенном помещении, она увидела, что стало с недавно чистой одеждой. Возмущению не было предела.

Они вошли в дом и осмотрели его на предмет засады. В одной из комнат обнаружился мирно спящий Федор. Не признав мужа, Лера метнулась к двери. Стулья, которые она огибала в темноте, полетели в разные стороны. Федор, подскочив над диваном на добрые полметра, зашарил по стене рукой в поисках выключателя:

– Кто здесь?

Девушки молчали до тех пор, пока не зажегся свет.

– Федор? Лера? Вика? – хором завопили все трое.

– Как вы здесь оказались? – первым пришел в себя мужчина.

– А ты?

– Я что сказал? Сидеть дома! Ладно Лера – безголовое созданье, но ты, Вика!

– А сам? – не осталась в долгу Вика. – Должен находиться в другом месте.

– Я по делам приехал.

– А мы прогуляться решили, что ли? – Лера тоже решила не молчать.

– И зачем вы сюда потащились на ночь глядя?

– Узнать кое-что.

– Давайте по порядку.

– Без меня разбирайтесь, – решила устраниться Вика. – Где у вас ванная?

Лера пошла показывать, а Федор потащился на кухню выпить кофе. Соображал он спросонья туговато, хорошо хоть признаков похмелья не наблюдалось. Он включил чайник и, чтобы не заснуть, закурил. Спать хотелось ужасно. Когда закипела вода, он пошарил по полкам в поисках банки с растворимым кофе. Не найдя ничего подходящего, стал звать Леру. Она появилась на кухне уже без парика и косметики. И в привычной одежде.

Федор прищурился:

– Никак не освоюсь с твоими метаморфозами. Ты какая на самом деле?

– Так и не понял?

– Раньше считал, что знаю тебя, а теперь стал сомневаться. А где, кстати, ты кофе держишь?

– На самом видном месте. Сейчас сварю.

– А растворимого нет?

– Говоришь, изучил меня. Тогда должен знать, что я не пью растворимый.

– Как я мог забыть! – насмешливо воскликнул Федор. – И для гостей не держишь?

– Не могу предлагать дорогим друзьям всякую гадость. А нам со светом можно сидеть?

– В смысле?

– Ты говорил, что за домом будут наблюдать, чтобы, ну, если…

– Отбой пока.

– Нашли виновного?

– Еще нет.

– Наконец-то человеком себя почувствовала, а не партизаном каким-то. – На кухне появилась Вика в махровом халате, вытирая волосы на ходу. – А фен у тебя есть?

– Где-то должен быть, но не помню точно.

– Ну конечно, чего тебе сушить, а уж тем более укладывать, – не удержалась Вика. – А почему мы так открыто тут сидим? Может, свет погасить?

– Федор говорит, что уже можно не прятаться.

– Поймали кого надо? Давно пора. А то мне надоело изображать из себя сыщика.

– Федор, не тяни, рассказывай, – попросила Лера. – А Собакевич не появлялся?

– Не видел. Только давайте вначале вы рассказывайте, а потом уже я.

Пока шел обмен сведениями, Лера успела четыре раза сварить кофе. Вика наконец-то поделилась тем, что узнала от Игоря. Ничего полезного, что могло бы пригодиться им, в его истории не оказалось. Игорь был зол на Григория за вполне банальный поступок – богатый наследник просто-напросто увел у студента девушку. И на наркоту ее подсадил.

– Так что видите, – констатировала Вика, – доверять Игорю нельзя. Он что угодно может сказать, лишь бы отомстить Грише.

– Погоди, – остановила ее Лера, – он сказал, что Гриша не причастен к убийству, поскольку был вместе с ребятами на катере. Значит, алиби у сынка железное.

– В тот вечер на турбазе была какая-то женщина, о которой дежурный умолчал, – задумчиво сообщил Федор.

– А Игорь дежурил как раз, – сказала Лера. – Это не могла быть его бывшая подруга?.. Хотя нет, не мог же он не узнать ее.

– А если он ее покрывает? Или она изменила внешний вид, как Лера? Для вас, девочек, это же пара пустяков. Парик, макияж, новый прикид – и готово.

– Опять мы в сторону уходим, – покачала головой Лера.

– Схожу за блокнотом.

– А я проверю, не объявлялся ли Отшельник.

– И как нам без его чуткого руководства? – буркнул Федор.

Вика вышла тоже. Ее не оставляло желание привести себя в «человеческий вид». Так и не найденный фен, а также жалкое количество косметики в доме привели ее в уныние. Показаться на людях непричесанной она не могла. Единственное, что оставалось, – бросить все силы на приведение в порядок парика, в котором предстояло отправиться завтра в город. Лера, выслушав упреки и причитания, оставила подругу наедине с париком и добралась наконец-то до компьютера. Там ее ждало новое послание от Отшельника. Наконец-то.

«Мне очень помогло все, что ты узнала, – писал Отшельник, – но сейчас забудь про маскарад и ничего не предпринимай. Затаись в надежном месте, я скоро все выясню. Осталось немного. Как только станет известно что-то новое, я немедленно проинформирую тебя.

Пока могу сказать, что Потапов и Анна Ивановна не имеют отношения к делу. Семеновы, вероятно, тоже. Остается неучтенный фактор. Ты точно никого не забыла? Из общих знакомых? Вспоминай. И не делай глупостей, прошу тебя. Научись ждать. Я понимаю, это трудно – просто ждать, но на данный момент это единственное, что я могу тебе посоветовать».

– Объявляется общий сбор, – заглянул в комнату Федор.

– Иду, – откликнулась Лера.

– Приступим, – начал Федор, когда все собрались на кухне. – Мы имеем нескольких подозреваемых. Главные кандидаты – отец и сын Семеновы.

– А Отшельник пишет, что они, вероятно, ни при чем, – поделилась новостью Лера.

– А он не написал, кто при чем? – съехидничал Федор.

– Просил подождать. Скоро выяснится.

– Но сделать кое-какие выводы из уже имеющейся информации никто не может нам запретить.

– И что за выводы?

– Все это могли организовать Семеновы.

– Тоже мне открытие, – фыркнула Вика, – я с самого начала это говорила.

– Это не все, – продолжал Федор, не обратив внимания на выпад, – они могли привлечь еще кого-то.

– Например?

– Капитан сказал, что Игорь принял неизвестную женщину, появившуюся на турбазе в день убийства, за подругу босса.

– Ты хочешь сказать, что Лилию могла убить любовница Семенова? – удивилась Лера. – А зачем?

– А вдруг он обещал жениться? – предположила Вика. – Женщины на многое способны в такой ситуации.

– На многое, – кивнула Лера, – но пойти на убийство… Чтобы согласиться, нужны аргументы посерьезнее. К тому же теперь она должна представлять опасность для самого Семенова. Она что, не понимает, что он попытается от нее избавиться?

– Это мысль, – и Федор записал что-то в блокнот, – надо проверить. Узнать, как зовут любовницу, и последить за старшим Семеновым. И капитану сообщить.

– Ты говорил, есть еще варианты, – вспомнила Вика.

– Младший.

– Судя по замашкам Гриши, он мог снюхаться и с любовницей отца, – высказала новое предположение Вика.

– Маловероятно, – запротестовал Федор. – В любом случае у них – не важно, у отца или сына, – была помощница. И я склоняюсь к тому, что это дело рук Гриши. Только надо выяснить, не обещал ли отец, что квартира гадалки ему достанется.

– И как ты собираешься выяснять?

– Капитана попрошу.

– Я смотрю, вы с ним подружились?

– Хороший мужик.

– А не явится этот замечательный мужик сейчас, чтобы арестовать Леру? – поинтересовалась Вика. – Ментам верить нельзя. Мало ли чего он тебе наговорил.

– Я ему верю. Это во-первых. А во-вторых, дело передали в другое ведомство. Более серьезное.

– У меня в голове не укладывается, что Лилия могла иметь какое-то отношение к спецслужбам, – заявила Лера. – Ты не придумываешь? Она другая.

– Если им кто-то понадобится – отказать невозможно. И твой дед…

– Не смей! – возмутилась Лера. – В это я верить отказываюсь…

– Факты не спрашивают, веришь ты или нет! Я же не говорю, что они были спецагентами. А в консультанты годились.

– Не знаю, – буркнула Лера. – Ты, кстати, забыл о Штирлице. И о Бергерше.

– Со Штирлицем – тухляк. А Бергерша укатила на родину.

– Ну и что? – вмешалась Вика. – Я могу позвонить кое-кому, чтобы о ней справки навели.

– Не помешает, спасибо, – поблагодарил Федор.

– Утром и займусь. Они там рано встают.

– А я с утра с капитаном поговорю. Давайте спать. Столько времени мечтаю, да все никак не удается. – И Федор ушел.

Лера постелила Вике в большой комнате и, вернувшись на кухню, принялась наводить порядок. Как ни хотелось спать, она не могла оставить грязную посуду – неизвестно, что приготовит утро. И еще – ей не хотелось ложиться с Федором. Она решила подождать, пока он уснет, чтобы тихо устроиться в дальней комнате на кресле.

За окном послышалось шуршание. Лера замерла. Затем – знакомое поскребывание.

– Собакевич, – позвала Лера, выходя на веранду, – вернулся?

– Гав, – ответил пес. (Куда же мне еще идти?)

– Миленький, хороший, – приговаривала Лера, поглаживая пса, – до чего я рада тебя видеть!

– Гав, – согласился Собакевич. (Я тоже рад. Но только нет ли чего поесть?)

– Голодный, – поняла Лера, – сейчас покормлю. А почему ты не ел сухой корм? Вот ведь стоит здесь. Специально для тебя.

– Фр-фр, – возмутился пес. (А ты сама пробовала питаться сухарями?)

Собакевич съел все, что нашлось, и умиротворенно посмотрел на хозяйку. Лера сидела на веранде, глядя на псину, случайно появившуюся в ее жизни и ставшую вдруг такой родной и любимой. Она уже не представляла жизни без этого замечательного зверя.

– Что же мне с тобой делать? – задумчиво глядя в радостные глаза Собакевича, приговаривала она. – Поедешь в город жить?

Пес насупился. Он не понимал, что значит слово «город».

– Там видно будет. А пока пойду посплю. Будешь меня охранять?

– Гав-гав, – закивал пес. (Кто же еще?)

– В доме есть люди, – сказала Лера, – они свои, понял?

– Р-р-р.

– Не рычи. Свои. Ты не должен на них лаять.

– Фу-фу, – согласился Собакевич. (Не очень они мне нравятся, но раз хочешь, так и быть…)

– Вот и молодец. Значит, договорились? Если кто появится – залаешь.

– Гав-гав!

– Вот так, правильно, – умилилась Лера, – замечательная собака. Я тебя люблю.

– Гав-гав-гав, – отозвался пес. (Я тебя тоже люблю.)

 

23

Лера долго не могла уснуть. И хотя усталость давала о себе знать, она ворочалась в неудобном кресле, думая о предстоящем дне. К волнениям примешивалась радость оттого, что она наконец-то попала домой и с Собакевичем все в порядке. Хотелось верить, что все было лишь кошмарным сном и она, проснувшись, попадет в прежнюю жизнь, где не надо никого выслеживать и где никто не подозревает ее в убийстве. Тихая жизнь в Ярви, пес в доме и непрочитанные рукописи. Но выяснилось, что все это еще необходимо заслужить. И она готова была делать что потребуется, лишь бы все это оказалось возможным.

Со всех сторон ей настойчиво твердили: «Вспоминай! Что-то было в твоей жизни, послужившее причиной нынешних событий». И она, все эти дни и сейчас, вместо того чтобы спать, только и делала, что усиленно вспоминала.

Завтра они, скорее всего, поедут в город. Почему-то всегда, когда они с Федором возвращались из Ярви, что-нибудь случалось. И всегда неприятное.

Вот и в тот, самый первый раз, когда она примчалась в поселок предупредить Федора о краже… Они выехали рано. Чтобы Лера могла успеть к первой паре, пришлось встать в полшестого. Всю дорогу она мирно проспала у окна в электричке, да и Федор подремывал. На вокзале они собрались разбежаться каждый в свою сторону, но в последний момент Федор передумал и увязался за Лерой.

– Сдам тебя с рук на руки. Заодно и Веронику Петровну расспрошу.

– Как хочешь. – Сонная Лера вяло реагировала на раздражители.

Около парадной были выставлены заграждения, стояли пожарные машины и толпился народ.

– Дальше нельзя. – Дорогу им преградил человек в милицейской форме.

– Я здесь живу, – сказала Лера и заволновалась: – А что случилось?

– Пожар. Вы из какой квартиры?

– Из двадцать второй…

– Паспорт предъявите.

Лера стала рыться в сумке в поисках документа. А сотрудник милиции сделал знак, и к нему подошли еще двое: один в форме, видимо рангом повыше, а другой в штатском.

– Вот. – Лера протянула паспорт, не вполне понимая, кому нужно его отдавать. Взял второй в форме.

– Вы здесь не прописаны, – сказал он, изучив документ. – Снимаете?

– Я живу у бабушки.

– Варакина Вероника Петровна – ваша родственница?

– Да.

– Где работаете?

– Студентка.

– Почему не ночевали?

– Была в поселке, в Ярви. Поехала, чтобы… – Она растерянно замолчала, покосившись на Федора. – Проверить дом. Там воруют, знаете ли. А где бабушка?

– К сожалению, ваша родственница погибла.

Дальнейшее Лера помнила смутно. Будто все происходящее, да и она сама оказалась в другом измерении. Какие-то люди, машины, разговор…

– Как это? – растерянно спросила Лера. – Не может быть.

– Случается. А кто-нибудь может подтвердить, что вы были в Ярви?

– Я могу, – сказал Федор, беря ее под руку, – я тоже там был.

– Документы. Вы тоже родственник?

– Знакомый. Друг семьи. Я знаю Веронику Петровну и Леру много лет.

– Вместе были?

– Да.

– А где бабушка? – Лера растерянно вертела головой, по очереди глядя то на людей в форме, то на штатского.

– Увезли.

– Куда?

Вопрос остался без ответа.

– А когда можно будет пройти? – снова спросила Лера.

– В двадцать вторую нельзя. Там был очаг возгорания. От квартиры ничего не осталось.

– И куда мне теперь?..

– Вы здесь не прописаны. Придется жить в поселке. Когда будут результаты расследования – вам сообщат.

– Какое расследование?

– Выясняется причина пожара.

– Как же так?! – закричала вдруг Лера. – Зачем я поехала? Все из-за тебя! – Она с ненавистью посмотрела на Федора и села прямо на землю.

Лера никак не могла поверить в реальность внезапно навалившегося события. Все казалось сном, фильмом или наваждением. Она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, словно китайский болванчик, и не издавала ни звука. Выглядело это жутко. Отсутствующие остекленевшие глаза были черны. И никаких слез.

Федор, глядя на это безумие, разозлился.

– Зачем вы так с ней?! – закричал он на представителей власти, отшедших в сторону. – Надо же как-то… помягче. Огорошили, прямо в лоб! И с допросом дурацким пристали. Как теперь ее в чувство приводить?

Один из милиционеров подошел к Лере, резко поднял ее и наотмашь ударил по лицу. Звук пощечины оказался неожиданно очень громким и эхом разнесся по двору.

– Вы что делаете? – кинулся на него Федор.

– Обычное средство. Кстати, хорошо помогает. Не приходилось видеть?

Лера словно проснулась и изумленно уставилась на обидчика. На лице проступило такое беззащитное непонимание, какое бывает лишь у маленьких детей и животных, когда они не знают – за что. Федор обнял Леру и стал потихоньку уводить в сторону.

– Успокойся. Все наладится.

– Как это успокойся? – Она начала вырываться. – Как это – успокойся?! Ты слышал, что он сказал? Бабушка умерла! Она что, воскреснет?

– Уведите девушку, – обратился представитель власти к Федору.

– Я никуда не пойду, пока сама все не увижу! – выкрикнула Лера.

– У вас врач есть? – спросил Федор. – Или психолог? Не видите, у нее шок!

– Уехали все уже. Отведите ее в поликлинику ближайшую.

– Лера, пойдем, – Федор пытался удержать отчаянно вырывавшуюся девушку, – пожалуйста.

Через некоторое время у Леры словно кончился завод. Она встала, как сломанная кукла, сложила руки на груди и снова запричитала:

– Зачем я поехала? Если бы осталась – ничего бы не случилось!

– Не вини себя. Лучше поплачь.

– Не могу, – растерянно сказала Лера, тупо глядя в одну точку, – не получается.

– Ну побей меня, покричи! Повой, в конце концов. Сделай хоть что-нибудь. Не стой так! – взмолился Федор. – Пойдем, а?

– Куда?

– В больницу, ко мне, куда хочешь.

– Мне некуда идти.

– Пойдем погуляем. В кофейню зайдем…

– Вика, – вдруг сказала Лера, – надо позвонить Вике.

– Только не к ней!

– Мне плевать, что ты думаешь по этому поводу. – Она, повернувшись, направилась к набережной и помчалась вдоль реки.

Федор не сразу понял, что она пытается найти телефон-автомат.

– У тебя есть чем звонить? – Лера не могла вспомнить, что нужно опускать в щель автомата.

– Держи. – Федор протянул монету.

Лера набрала номер и принялась ждать. После долгих гудков в трубке наконец-то послышался сонный голос.

– Кому чего нужно в такую рань?

– Это я, Лера. У меня бабушка умерла. Можно я приеду?

– Жду.

Смирившийся Федор довел Леру до Викиного дома и около парадной попрощался.

Вика открыла сразу, будто караулила под дверью.

– Что случилось? Ну и вид у тебя. – Она говорила еще что-то, втаскивая Леру в квартиру и оглядывая грязную одежду, но Лера почти ничего не слышала.

Она расслабилась, словно долго-долго куда-то шла и наконец-то дошла. Здесь было тепло, уютно, вкусно пахло кофе и чем-то еще. Лера никак не могла вспомнить этот запах. Он был родным, близким, она его знала, но назвать не могла. Она заплакала.

Следующий месяц прошел для нее словно во сне. Приезд родителей, похороны, закрытый гроб – все она видела со стороны, как будто это происходило не с ней, а с кем-то другим. Лера делала все, о чем ее просили, как автомат, слабо представляя себе смысл действий.

Квартира, вернее ее остатки, отошли государству. Новые жильцы затеяли ремонт. Когда вопрос дошел до решения Лериной судьбы, начались разногласия. Лера решительно возражала против требований взять академический отпуск и уехать к родителям. Она упорно стояла на своем – не поеду, и все. Мать, впервые столкнувшаяся с таким сопротивлением, через некоторое время сдалась.

Для Леры сняли комнату у знакомых, но большую часть времени она проводила у Вики. За это время они сблизились еще больше. Вика оказалась на удивление хорошей подругой, вопреки очевидной для всех стервозности характера. Федор с Викой заключили на это время перемирие – по крайней мере не устраивали публичных перебранок.

Федор старался находиться где-то поблизости. Не навязывался с помощью, но был в пределах досягаемости на случай, если в этой самой помощи возникнет необходимость. Отчасти в том, что случилось, он винил себя, хотя с другой стороны, если бы Лера не поехала в Ярви, неизвестно, как все могло бы обернуться.

Родители Леры испытывали к нему сложные чувства, не зная, кем его считать: то ли невольным виновником пожара, то ли спасителем дочери.

У Люси Федор почти не появлялся, а если и приходил, был не особенно разговорчив. Идиллия, длившаяся больше месяца, закончилась. Люся остро чувствовала отчуждение, которое с каждой встречей становилось все глубже. А уж когда Федор заговаривал о Лере, ей вообще становилось невмоготу. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не наговорить гадостей.

«Надо потерпеть, – уговаривала она себя, – подождать немного – и все вернется на круги своя». Но верилось в это все меньше. Доводы быстро закончились. Дело шло к расставанию.

Тогда она решила снова обратиться к гадалке. Та, услышав о том, что произошло, не обрадовала.

– Если бы не этот пожар, ваши отношения развивались бы по-другому, – сказала Лидия Сергеевна. – Я говорила, что шанс у тебя был. Но теперь… Смирись.

– А нельзя попробовать еще раз?

– Не сработает.

– А по-другому?

– Ты так сильно этого хочешь?.. Принеси личную вещь этой девушки. И фотографию.

Нельзя сказать, чтобы Люся с азартом ринулась на охоту за вещами соперницы. Она прикидывала так и эдак, как бы ей половчее стянуть что-нибудь, – и не верила, что это она, наяву и в здравом уме. В сумку лезть неудобно, да и момента подходящего не случалось. В итоге единственное, что оказалось в ее руках, – распечатка Лериной статьи. Но поскольку это были всего лишь листы бумаги, Люся никак не могла решить – можно ли считать это личной вещью или нет. Для подстраховки нужно было что-то еще.

Как-то, прохаживаясь по аудитории, она остановилась около Леры, сделав вид, что сломала ручку, и попросила воспользоваться чужой. Проделала Люся это настолько виртуозно, что удивилась сама себе. А еще тому, как посмотрела на нее Лера.

Лере действительно было неуютно. О ручке думалось меньше всего. В тот момент, посмотрев на Люсьену Георгиевну, она поняла, что та ее, Леру Белозерову, ненавидит. Ненависть до такой степени заполнила Люсю, что уже не помещалась внутри, переливаясь через край и занимая собой все окружающее пространство…

– Подойдет? – с надеждой спрашивала Люся, выкладывая перед гадалкой добытые трофеи – ручку, статью и фото из личного дела.

Та молча повертела ручку и взяла фотографию. Через некоторое время гадалка стала проявлять признаки нервозности, а затем и вовсе помрачнела.

– Это вещи девушки, о которой мы говорили? – спросила она.

– Могу принести другие. Только скажите, что именно.

– Ничего не получится. Я полезла куда не следует. Как я сразу не поняла?..

– Что?

– Зря ты все затеяла. Сгоришь.

– Что вы такое несете?!

– Здесь, помимо тебя и ее, еще один человек. И не только. Вся эта история с гибелью бабушки неспроста. Как звали бабушку?

– Не знаю.

– Вероника Петровна?

– Возможно. Что все это значит?

– Ты должна отказаться от всего, что задумала, – резко сказала Лидия Сергеевна. – И попросить прощения.

– У кого? – возмутилась Люся. – За что?

– У Бога. Сходи в церковь.

– За что я должна просить прощения?

– За то, что собираешься сделать.

– Я ничего не собираюсь…

– Не лезь в это. Послушай меня.

– И не подумаю!

– Поверь. Еще есть время.

– Не надо пугать меня!

– Я просто хочу тебя удержать. Но вижу – бессмысленно. Ты не слышишь меня.

– Конечно, ничего конкретного не слышу. Общие фразы. Не хотите помогать – не надо. Сама что-нибудь придумаю!

– Станет хуже.

– Хуже уже не будет!

Люся разозлилась ужасно. Мало того, что ей столько времени морочили голову, теперь еще и пугать вздумали. «Ну нет, – кипела она, – я не пугливая! Наговорят чего-то туманного – и все, клиент готов. Ничего, придумаю что-нибудь получше».

И она придумала. Ход был, в общем-то, не новый, но сработал безотказно.

На одном из следующих семинаров, разгуливая по кабинету, она приметила Лерину сумку, беспечно брошенную у стола. На улице внезапно что-то громыхнуло, и все кинулись к окну посмотреть, что происходит. Воспользовавшись суматохой и посчитав это знаком лично ей, Люсе, она незаметно сунула Лере в сумку свое кольцо.

 

На улице мальчишки бросали мощные петарды, криков и суеты там было предостаточно. Вернувшись к занятиям, все долго не могли угомониться и продолжали обсуждать проблему детского уличного дебилизма.

По мере приближения занятия к концу Люсьена Георгиевна, теряя все больше нить разговора, затеяла поиски. Исследовав поверхность своего стола и заглянув в сумку, она полезла под стол. На вопрос «Что ищите?» ответила, что у нее пропало кольцо. Все притихли.

– Кольцо лежало на столе, – обратилась она к испуганным студентам. – Если кто-то случайно взял его, отдайте. Я не стану поднимать шума.

Все молчали. Естественно, никто не спешил признаваться. Люся знала, что признаваться некому, но свою роль сыграла безукоризненно. Провозмущавшись до конца занятия, она решила устроить обыск. Заглянувшая в этот момент замдекана тут же была проинформирована об инциденте. Кольцо обнаружили в сумке у Леры. Побледневшая Лера твердила только одно: «Я не брала!» – и понимала, что ей никто не верит. От бессилия, что ничего доказать невозможно, она впала в отчаяние. Как у нее в сумке оказалось это злополучное кольцо – она не знала. Как не знала и того, что делать дальше. Она встала и молча вышла из аудитории.

Лера шла по ставшим вдруг незнакомыми улицам, пытаясь осмыслить ситуацию. И чем больше думала, тем меньше понимала. «Как я смогу доказать, что не воровка? Никак. Все в любом случае будут думать, что кольцо стащила я. И от этого не отмыться до конца. Никогда».

Домой, в снимаемую комнатушку, она добралась к ночи. Не раздеваясь, легла на диван и попыталась уснуть. Она слышала голоса в коридоре. Несколько раз хозяйка подходила и негромко стучала, зовя ее к телефону. Лера не откликалась, делая вид, что спит. Утром заявилась Вика.

– Куда пропала? – с порога закричала она. – Чего с ума сходишь? Подумаешь – обвинили в воровстве!

– Я не брала.

– Это кто-то пытается на тебя скинуть. От испуга, наверное, подложил, чтобы выкрутиться. Или… Точно! Как же я сразу не подумала! – возликовала Вика. – Люсьена сама все и подстроила. Ну стерва, я ей покажу! Говорила тебе – не таскайся с этим придурком Федором! Из-за него, точно!

– Да при чем здесь Люсьена? – не поняла Лера.

– Приревновала, вот и придумала, как избавиться от соперницы. Сильный ход – ничего не скажешь!

– Да с чего ей ревновать? У нас с Федором нет никаких таких отношений. И не было никогда.

– Это ты знаешь, что не было. И Федор знает. Хотя лично я в этом не уверена. А Люсьена ничего точно не знает. Поэтому подозревает и бесится. Как может не злиться женщина, если ее мужик постоянно таскается к другой?

– Да не таскается он ко мне! – возмутилась Лера.

– Мне-то можешь не вешать лапшу на уши. Сама видела.

– Мы просто друзья.

– Ха-ха! Женщина и мужчина не могут быть друзьями. В этом я разбираюсь.

– Почему это?

– Неразвитая ты в этом отношении – мрак. На уровне детсада застряла.

– Объясни, почему они не могут просто дружить.

– Тетрадь возьми и законспектируй. Пригодится. Есть только два варианта, когда такие отношения возможны. Первый – когда мужчина и женщина еще не стали любовниками. Это, в общем, такая разновидность ухаживания. Чем твой драгоценный Федор и занимается.

– Нет!

– Ну, мне-то сказок не рассказывай. Я на этом собаку съела. Или кого покрупнее. И уж интерес мужчины к женщине как-нибудь смогу заметить.

– Да нет у него никакого интереса!

– И чего ради он приходил?

– С бабушкой разговаривал, истории ее слушал. Даже писать об этом хотел. А меня он просто воспитывает как старший брат.

– Ой-ёй-ёй, братик! – захохотала Вика. – Конченый альтруист!

– Вик, ну не надо, – попросила Лера, – ты не знаешь…

– Чего? Что он тебе с занятиями помогает и в школу провожает, чтобы хулиганы не обидели?

– У тебя какой-то сдвиг на личной почве. Что же теперь, если с кем-то поговоришь – обязательно с тайным умыслом?

– С Федором ты не просто поговорила. Вы встречаетесь постоянно. А для этого должны быть причины. Просто так ни один мужик с бабой встречаться не станет. Вот Люсьена сразу просекла, потому и взъелась на тебя. И не без оснований, между прочим.

– Да нет никаких оснований!.. А ты еще про второй случай женско-мужского общения говорила, – напомнила Лера.

– Ага. Второй – когда они перестали быть любовниками, но сохранили общие интересы. Но такое редко бывает. Тут нужно расстаться без обид и скандалов. По взаимному согласию. А это – почти из области очевидного-невероятного.

– Получается – я во всем виновата?

– Давай еще чувство вины в себе развей. Точно дура. Дурища.

– И что мне сделать? К Люсьене сходить и попросить прощения за дурость?

– Это она должна у тебя просить.

– А вдруг это не она сделала?

– Она-она, больше некому. Я тут подумала на досуге… Жаль, что меня там не было. Я бы сразу ее раскусила.

– Я уйду из универа, – заявила Лера.

– Только попробуй! – рявкнула Вика. – Я тебе покажу!

– Ты не представляешь, каково мне будет появиться там. Зачем? Чтобы все за моей спиной перешептывались да пальцами показывали – смотрите, мол, вон воровка идет?

– Очумела? Никто так не думает!

– Ага, так я и поверила. Или ты предлагаешь подходить ко всем подряд и рассказывать весь этот бред про ревность? – Лера усмехнулась. – Прямо Отелло какой-то, а не Люсьена.

– Я придумаю, как вывести ее на чистую воду, – пообещала Вика.

– Как?

– Эх, надо было сразу отдать кольцо на экспертизу, чтобы сняли отпечатки пальцев. И если бы твоих там не оказалось – значит, до кольца ты не дотрагивалась. И следовательно, не могла его стащить.

– Детективов иностранных начиталась?

– Нашли бы знакомых и попросили. Сделали бы, никуда не делись. Но теперь время упущено. Надо рассказать Федору. Он единственный, кто сможет вызнать правду у Люсьены.

– Я бы умерла, но не призналась на ее месте, – сказала Лера.

– Надо рискнуть. Это единственный шанс.

– Я не смогу ему рассказать. Мерзко. Словно пытаюсь оправдаться.

– А я очень даже смогу. Я так расскажу, что сам побежит к Люсьене выяснять подробности!

И Вика постаралась. Федор, услышав от Люси историю с кражей, пришел за разъяснениями к Лере. Та отмалчивалась да твердила одно и то же – не брала, и все. И тут вступила Вика. Федор не просто рассердился, узнав ее версию событий, а прямо-таки пришел в ярость. Он разорался так, что соседи стали ломиться в дверь и спрашивать, не нужно ли вызвать милицию.

Люся такого поворота событий не предвидела. Когда Федор с порога закричал на нее, она испугалась. Бледное лицо, дикие глаза, угрожающий голос. Таким Федора она еще не видела. И не представляла, что он вообще способен на такие проявления. В их паре он всегда был ведомым.

Поначалу Люсьена онемела, но, понемногу придя в себя, тоже принялась орать. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не пришел ее сын.

Вечер выдался напряженным. Они вернулись к разговору лишь после того, как сын лег спать. Закрыли дверь на кухне и старались разговаривать тихо. Люся за это время успела продумать линию поведения. Она упорно отрицала свое участие в деле с кражей: потеряла кольцо, расстроилась, дальше действовала спонтанно. Кольцо нашли в сумке Леры – что же еще ей оставалось думать?

Федор немного остыл, но продолжал упорствовать в том, что Лера не могла украсть. Скорее всего, предполагал он, кольцо упало в сумку с пальца Люси. Они снова заспорили. То, что Федор кинулся защищать ненавистную Леру, окончательно что-то нарушило в Люсиной психике. Она забыла и про линию поведения, и про свой настрой. И стала выталкивать на поверхность все, что накопилось за эти годы, не думая о последствиях. Она обзывала Леру, обвиняла ее во всех грехах, отчаянно-злобно интересовалась, почему Федор так печется об этой никчемной воровке.

– Потому что знаю: Лера не воровка. Она бы такого не сделала.

– Ну конечно! Она же ангел во плоти! Да вы, мужики, при виде свеженькой мордашки голову прямо теряете. Конечно, кто еще ангелочка защитит? Сиротинушку несчастную. А она – воровка.

– Вижу, как ты к ней относишься. И не такое могла подстроить.

– Нет, это она! Я видела.

– Что ты видела?

– Ну… она… что-то поднимала с пола, когда все к окну кинулись. Теперь я точно помню. Как-то поначалу вылетело из головы, а теперь отчетливо вспоминаю.

– Ты теперь что угодно вспомнишь.

– Почему ты мне не веришь?

– Я вижу выражение твоего лица. И помню, как смотрела на меня Лера. Я верю ей.

– Глупый влюбленный павиан! Думаешь, нужен ей? Спасешь ее, а она тебя полюбит? Только она не принцесса на горошине, а червивое яблоко!

– Все, я ухожу.

Федор больше не появлялся у Люси. Через какое-то время она принялась названивать, но он, услышав ее голос, бросал трубку. Люся караулила у дома, около редакции, но, увидев ее, Федор разворачивался и уходил. Похудевшая, постаревшая, с запавшими глазами, она однажды не выдержала и кинулась за ним.

– Нам надо поговорить! Я все расскажу! – И торопливо, боясь, что он не станет слушать, рассказала обо всем, начиная с похода к гадалке. Люся была в состоянии такого исступления, что хоть и старалась подать историю в более выгодном для себя свете, все равно выглядела в ней ужасно.

Федор слушал молча.

– И чего ты добилась?

– Я люблю тебя. И боялась потерять.

– Вот и потеряла.

– Хочешь, я скажу, что кольцо просто упало?

– Леру уже исключили.

– Ты все о ней!

– Она пострадавшая сторона. По твоей подлости.

– Из-за моей любви!

– Ты хочешь сказать, что у вас, женщин, представление такое о любви? Вы, тонкие, ранимые, нежные существа… Я жениться на тебе собирался. Повезло, не успел.

– А Лера?

– При чем здесь Лера?

– Ты так и не понял, что женщины хотят, чтобы их любили? А когда понимают, что не нужны, сходят ума…

– Я тебе говорил, что ты не нужна?

– Такие вещи чувствуешь.

– Жизнь не только из любви состоит.

– Для женщин это главное. Без любви нет смысла жить.

– Не для всех, надеюсь.

– Для всех, не сомневайся. И Лера твоя когда-нибудь тоже…

– Это все?

– Ты сможешь меня простить? Пусть не теперь, а когда-нибудь… потом…

– Не знаю. Сейчас ты должна сделать все, чтобы Леру восстановили.

Люсе даже не пришлось прилагать особых усилий. Все произошло почти само собой.

Лера бродила по городу. Вовсю зеленела молодая листва, цвели тюльпаны, раскрывалась сирень. Это торжество молодой улыбчивой природы приводило ее в отчаяние. Она так любила весну с ее пьянящими запахами и красками, но сейчас, глядя на все это великолепие, едва ли его замечала. Развитая Викой бурная деятельность не прошла бесследно. Восстановить справедливость, конечно, не удалось, но путем переговоров в деканате Лере хотя бы изменили формулировку – ее отчисляли якобы за неуспеваемость.А у Вики была запарка. Ей нужно было как можно раньше разделаться с экзаменами, чтобы уехать в Германию. На все каникулы, а может, и дольше. Там у нее обнаружились родственники – нельзя сказать, чтобы неожиданные. Ангелина Карловна, мама Вики, была наполовину немкой.Лера бродила по Питеру. Город жил своей беспокойной жизнью. Все куда-то спешили – у прохожих был озабоченный вид. Она праздно слонялась среди людей, не понимая, куда все они так торопятся. Что им нужно?Она почему-то избегала сфинксов. Эти стражи, охранявшие некогда границу двух миров, и здесь продолжали, как ей казалось, делать то же, что и раньше. Втайне она считала их представителями высшего разума.Ей было неловко подходить к ним. Словно она не оправдала доверия.Внутри что-то царапало и тревожило. Это волнение уже не имело никакого отношения к позорному исключению. Все, что было раньше болезненным, вдруг разом утратило значение. Словно внутри сдвинулись какие-то ориентиры, и то, что произошло, стало не важным. Она поняла, что есть вещи значительно более существенные, чем ее, Лерина, частная жизнь и ее личные неприятности. И не стоит относиться к ним как к неприятностям. Это были всего лишь перемены.Она рассказала об этом Вике. Но та пришла в негодование:– Как ты можешь так спокойно говорить об этом? Теперь, когда точно знаешь, что это сделала Люсьена? Ее надо прижать как следует!– Я не хочу никого прижимать. Она знает, что сделала, и сама мучается. Ей и так несладко.– Она мучается? Надеешься, что еще и прощения просить прибежит? Нет, ты действительно дура. Веришь в торжество справедливости?– Не нужно мне никакой справедливости. Я уже и работу нашла. Для меня все в прошлом. Ей тяжелее, чем мне.– Ты еще и жалеешь ее?!– Честно говоря, мне ее не жаль. Но я понимаю, почему она все это сотворила. А понимание и сочувствие – вещи разные, хоть и близкие по сути.Но Вика не собиралась успокаиваться. Она подловила Люсьену Георгиевну в редакции и выложила все, что знала, да еще пригрозила сделать эту историю достоянием общественности, если с Леры не снимут клейма воровки.– Зря ты так горячишься, – устало отвечала Люсьена, глядя потухшими глазами Вике в лицо. – Я уже сказала, что сама уронила кольцо. Леру должны восстановить. А я ухожу.– Правда? – Вика не могла поверить в столь легкую победу. Она только теперь заметила, как осунулась Люсьена. Ей можно было дать все пятьдесят, а то и больше.Леру восстановили, но ей не хотелось возвращаться к прежней жизни, и она, сдав экзамены, перевелась на заочное.Время отъезда Вики приближалось. Обе они понимали, конечно, что расстаются не навсегда, но все равно было тревожно. Они расходились в жизни каждая своей дорогой. В отношениях появились какая-то особая теплота и доверительность. Они непрерывно разговаривали, как будто хотели наговориться впрок. Однажды вечером Викой был устроен даже своеобразный ритуал – с прокалыванием пальцев и смешиванием крови.– Теперь мы сестры, – сказала Вика на прощание. – Помни об этом.

 

24

Лера посмотрела на часы. Пора вставать. Она так и не смогла уснуть. Пролежала, вспоминая давние события, надеясь, что там отыщется что-нибудь – подсказка, напоминание, но… Они так и не помогли ей. Пока.

Лучше заняться делами. Она отправилась на кухню. «Надо бы завтрак сообразить, – прикидывала Лера, заглядывая в холодильник. – Вика, скорее всего, кофейком обойдется, она вечно на диете, а вот Федор любит с утра поесть посущественнее…» В холодильнике было практически пусто. Решив посмотреть, остались ли у нее консервы, Лера полезла в кладовку.

«Собакевич! – вспомнила она по дороге. – Этот точно проголодался». В кладовке тоже оказалось негусто. Это при бабушке всегда был запас, а она покупала в основном по мелочи. «Горошек, огурцы, банка оливок – ну хоть что-то, не пропадем. Надо будет сделать запас посолиднее… Ага, шпроты еще завалялись. Уже лучше. И несколько банок тушенки».

Сейчас она сварит Собакевичу правильную еду – кашу с мясом, а то вечно кормит его чем ни попадя, хорошо хоть пес ей попался непривередливый.

Лера выглянула на веранду. Собакевич лежал в ближайшем к двери кресле и дрых.

– Ну и охранник из тебя, – засмеялась она, и пес тут же проснулся, зевнул и потянулся. Потом уставился на Леру разноцветными глазами. – Ох, псина, как я тебе завидую, – погладила его Лера.

Пес снова зевнул, высунул язык и радостно задышал, улыбаясь чему-то своему. Затем лизнул хозяйке руку.

– Есть хочешь, – правильно истолковала Лера собачью нежность. – Погоди.

Она возилась на кухне, готовя завтрак – собачья еда, омлет с горошком для Федора и кофе для них с Викой, – когда появилась полусонная подруга:

– Ого, встала ни свет ни заря – и сразу стряпать… О, вкусно пахнет.

– Будешь есть? – удивилась Лера.

– Проголодалась я что-то от такой жизни, – зевнула Вика.

Собакевич налегал на кашу с мясом, а Лера уже по второму разу варила кофе, когда пришел Федор.

– Без меня едите? – возмутился он.

– И тебе хватит, – ответила Лера, – нечего обделенного изображать.

Расправившись с завтраком, Федор принялся названивать капитану. Но Василий Петрович на связь не выходил. После седьмого раза Федор не выдержал.

– Схожу-ка я к нему. Здесь недалеко. Наверно, еще не проспался после вчерашнего. А вы не особенно высовывайтесь.

– Поторопись, – попросила Лера, – мы же собирались много чего выяснить.

– Так за этим и иду, – обернулся Федор.

Он вышел на веранду и посмотрел на посуровевшего Собакевича:

– Ладно, псина, остаешься за главного. Вся надежда на тебя. Не дай им глупостей натворить.

Пес взглянул на Федора уже без прежней недоброжелательности и улегся на крыльце, заняв стратегический пост.

Вика принялась звонить в Германию, чтобы разузнать о сбежавшей журналистке. Зазвонил стационарный телефон. Лера походила вокруг аппарата и попросила Вику ответить.

– Евгений Александрович, – громко сказала Вика в трубку, – Леры нет… Я передам.

Начальник хотел с ней поговорить… Что делать? Позвонить с Викиного мобильника? Вдруг что-то важное?

– Вика, позвони, спроси, что нужно, – попросила Лера.

Подруга набрала номер и, услышав ответ, включила громкую связь.

– Я звоню по просьбе Леры. Вы хотели ей что-то сказать?

– Она, – заговорил начальник, – вчера так и не пришла…

– Изменились обстоятельства.

– И правильно. У меня не было возможности предупредить. И отказаться от встречи было нельзя.

– На вас оказывали давление?

– Можно сказать и так.

– А что вам известно об этом деле?

– Немного. Они в контору явились, все перерыли, долго выясняли, кто где был в пятницу. Проверку затеяли. Но наша Валентина Ивановна из старой гвардии бухгалтеров. У нее на любое действие куча бумажек имеется. Ничего не смогли нарыть. В смысле нарушений.

– А потом?

– Я поехал давать показания… А Лера не знает, кто все это сотворил? Как же теперь без Лидии Сергеевны…

– Если бы знала, не пришлось бы прятаться.

– Пусть посмотрит, а?

– Как это?

– Мне Лидия Сергеевна сказала, что она умеет.

– Ну, Потапыч! – не выдержала Лера и зашептала в сторону: – Взрослый человек, успешно занимается издательским делом и верит во все это…

– Она – обычный человек, не надо придумывать, – громко сказала Вика и приложила палец к губам, призывая подругу к молчанию.

– В жизни много разных… вещей, – вздохнув, ответил начальник.

– Спроси, не видел ли он Лидию в пятницу и зачем она поехала ко мне, – снова зашептала Лера.

– А вы не виделись с Лидией Сергеевной в пятницу? – повторила вопрос Вика.

– К сожалению, нет. Но мы созванивались.

– А она не сказала, зачем ей нужно было встретиться с Лерой?

– Об этом не было речи.

– А то, что она собиралась куда-то уехать, вы знали? – прочитала Вика вопрос с листа, который протянула ей Лера.

– Лидия Сергеевна хотела уехать? А откуда это известно?

– Анна Ивановна сказала, помощница, – повторила Вика Лерин шепот.

– Я с ней беседовал сегодня, она и словом не обмолвилась. Кстати, просила Леру позвонить, говорит, важно.

– Я передам.

– Пусть осторожна будет. И если помощь какая нужна…

Вика положила трубку и посмотрела на Леру:

– Ты что-нибудь поняла?

– У меня не начальник, а золото, – улыбнулась та.

– Не будь доверчивой. Кто знает, с какой целью он звонил. Попробую лучше еще раз с Германией связаться – вдруг повезет?

Лера задумалась. Так ли все просто? Но и Отшельник сказал, что Потапыч ни при чем. Или при чем? Что она вообще знает о Потапыче?

Когда она искала работу, Федор пытался затащить ее в газету, но журналистика окончательно перестала Леру привлекать. Тут объявился Потапыч. Какой-то знакомый знакомых. Он только-только организовал издательство и предложил Лере должность редактора. Мужик он оказался колоритный, работать с ним было легко. Тем более что интерес к эзотерике в ней уже существовал. И не навеянный модой на все новое, а другой – скорее вынужденный. Кое-что, вызывающее вопросы, она в своей жизни уже видела.

Небольшое издательство «Орфей» не рвалось в гиганты книжного рынка, а тихонько существовало на периферии основных баталий. Сам Потапов пришел к идее издательства не вполне обычным путем. Его мать более двадцати лет заведовала книжным магазином. В советские времена книги были таким же дефицитным товаром, как и все остальное. В доме было полно всякой литературы, и парень пристрастился к чтению. Особой любовью пользовались, естественно, приключения и фантастика. Он мечтал о дальних странах, подвигах и опасностях, но жизнь в лице матери вернула его на землю. Женя стал экономистом и, проработав несколько лет на каком-то предприятии, понял абсолютную бесперспективность своей дальнейшей судьбы.

Склонность к авантюрам, воспитанная книгами, привела его к банальной фарцовке. Он провернул несколько успешных сделок с книгами и ко времени перестройки успел сколотить начальный капитал. Пока он прикидывал, как бы им распорядиться, чтобы не прогореть, случилось непредвиденное. Детская страсть к путешествиям вновь охватила его, и, познакомившись с довольно странной компанией, он начал ездить с ней по объявившимся тогда по всей стране аномальным зонам. Во главе коллектива стояли брат и сестра. Они заявляли, что принадлежат к знаменитому роду не то колдунов, не то экстрасенсов, но подлинность этих заявлений никто, разумеется, не проверял.

Собрав вокруг себя группу обещаниями развить сверхспособности, они, по сути дела, манипулировали учениками в своих целях. На занятиях брат, вводя подопечных в состояние транса, вызывал у них прилив радостных эмоций, превращая учеников в зависимых существ, беспрекословно подчиняющихся ему. Делал он это тонко, точно рассчитывая дозу счастья.

Потапыч поначалу тоже попался на эту удочку. Но спас один из навыков прошлой, фарцовочной жизни – привычка быть настороже и проверять все здравым смыслом. Именно она не дала ему свихнуться. Летом они поехали в зону Пермского треугольника, известную аномальными явлениями. Там в группе произошел раскол, спровоцированный борьбой за власть между братом и сестрой. Коллектив разделился, и исследователи бродили сами по себе.

Потапов как директор группы сгреб себе материальные ценности в виде камеры и фотоаппарата и сам снимал все, что попадалось на пути. Однажды он столкнулся с чем-то настолько необычным, что оставшиеся до отъезда дни провел в состоянии потрясения, а по возвращении ушел в запой, чего с ним не случалось никогда. Просветление, снизошедшее на Потапыча под действием алкоголя, вернуло его к жизни. Но в характере произошли серьезные изменения.

Он начал читать все, что попадалось под руку, о паранормальных явлениях, встречаться с уфологами, экстрасенсами, гадалками и прочими личностями, но ответа на какой-то главный вопрос, мучивший его, так и не нашел. После встречи с Лидией Смирновой Потапыч, впав на неделю в задумчивость и оборвав контакты с внешним миром, решил открыть издательство.

Издавал он книги о всяких странностях, к которым в обществе появился невиданный интерес. Издательство держалось на плаву благодаря прекрасной рыночной интуиции Потапова, а также его умению распоряжаться финансами. Эту сторону личности Евгения Александровича изменения, произошедшие в его душе, по странному стечению обстоятельств не затронули. Большинство книг издательства «Орфей» успешно продавались, принося неплохой доход.

Лере Потапов был симпатичен. Высокий, грузный, он напоминал неуклюжего медведя. Но не страшного зверя, а игрушечного мишку – добродушного увальня с хитрющими глазами.

Дело оказалось хоть и странным, но интересным. Оно отнимало много времени поначалу, и некогда было думать о чем-то другом. За одно это Лера уже была благодарна Потапычу. За всю жизнь она, наверное, не прочла столько книг, посвященных паранормальным явлениям. И не представляла, как много людей интересуется подобными вещами. Страна отошла уже от кашпировщины и чумакованья, но интерес к чему-то, чего никто пока не понимал, остался.

Поначалу они печатали достаточно хаотичный набор: записи уфологов, пособия по йоге и экстрасенсорике, астрологии, нумерологии, хиромантии и прочие любопытные, но недоказуемые вещи. Но постепенно начали формироваться направления и свой круг авторов, уровень выпускаемой литературы стал подниматься. Рассуждать на подобные темы принялись не только чудаковатые индивидуумы, но и ученые мужи. И вскоре «Орфей» имел уже прочную репутацию и стабильную финансовую независимость.

«Нет, – думала Лера, – Потапыч не мог совершить убийство. Не такой он человек». Она вспоминала, как он вел себя в различных ситуациях. Не похоже, чтобы врал сейчас. И надо же, попытался предупредить ее! Она ярко увидела его, неловко топтавшегося в Румянцевском саду с букетом, и рассмеялась. Как она вообще могла подумать, что он причастен?..

– О чем дума? – Вика подошла так неожиданно, что Лера чуть не подпрыгнула на стуле.

– Ну и напугала ты меня! Нельзя так подкрадываться.

– Меньше надо думать о чем не следует. Скажи лучше, Федор не объявлялся?

– Нет.

– И где его носит? – досадливо поморщилась Вика. – Мне заказчики звонили, хотят сегодня договор подписать. Надо в город выбираться.

– Позвони.

Вика набрала номер. Телефон Федора был отключен.

– Вот свинья, зачем отключаться-то? – разозлилась Вика. – Может, сами поедем, а?

– Когда встреча?

– Во второй половине дня.

– Успеешь.

– Ты думаешь, я в таком виде потащусь? Мне надо себя в божеский вид привести. И переодеться. Попробую еще раз звякнуть.

Федор не откликался.

– А как обстоят дела с Германией? – полюбопытствовала Лера.

– Обещали сегодня все про журналистку раскопать. Так что никуда она не денется. Где же эта сволочь Федор?

– Позвони пока Анне Ивановне. Потапыч говорил, что она просила связаться. Помощница Лидии.

– Давай номер.

Разговор с Анной Ивановной оказался коротким. Вика попросила бумагу и ручку и что-то написала на листке, а затем протянула его Лере:

– Вот адрес. Она сказала, что к ней сегодня приходил тот самый молодой человек, ты знаешь. Штирлиц. Не захотела по телефону говорить. Дело, мол, такое, нельзя по телефону.

Вика вышла на веранду и выглянула во двор. Она даже прогулялась до калитки, чтобы посмотреть, не идет ли Федор. На дороге никого не было. Вернувшись в дом, она стала собираться, периодически вызванивая Федора.

– Если не ответит, я поехала.

Федор не отвечал.

– А вдруг он разговором занят? – сказала Лера. – Давай еще подождем.

– Десять минут. Ты собираешься ехать к Анне Ивановне?

– Да.

– Что-то не нравится мне это. Вместе поедем.

– Я сама. Анна Ивановна может испугаться.

– А если тебе с Федором поехать? Пусть он внизу подождет.

– Надо его найти для начала.

Вика снова набрала номер телефона Федора.

– Слушаю, – раздалось в трубке.

– Ты забыл, что нам надо ехать?! – завопила Вика.

– Я помню, Ольга Савельевна, что сегодня должен быть в редакции.

– Что? Какая Ольга Савельевна? Это Вика…

– Я понял. Извините, появлюсь попозже. С очень интересным материалом.

– С чем? Ты не можешь говорить? Что случилось?

– Материал стоит того, чтобы задержаться. Подождите меня, пожалуйста. Я скоро буду.

Вика отложила телефон.

– Что он сказал? – спросила Лера.

– Скоро будет. Там что-то произошло.

– Где?

– Не знаю. Он говорить не может. Видимо, капитан рядом ошивается. Что же там могло случиться?..

 

25

Придя к дому капитана, Федор никого не застал. Постучав в окно и подергав дверь, он оглядел двор и даже заглянул в сарай. «Наверно, на работе», – подумал он и вышел за калитку. По дороге встретилась соседка.

– Василий Петрович на турбазе, – подсказала она.

– Спасибо, – поблагодарил Федор. – Далеко до нее?

– Километра два вот по этой дороге. Или через лес напрямик. Тогда короче. Что же это такое у нас творится! – покачала головой женщина и перекрестилась.

– Случилось что?

– Да снова же… убили.

Пока Федор искал турбазу, прошло более получаса. У ворот стоял охранник. Пока препирались со стражем, прошло еще минут пятнадцать.

Около центрального корпуса толпился народ. Все оживленно переговаривались, и постепенно по отдельным репликам стало понятно, что ночью напали на работника турбазы. Подробностей, впрочем, не было никаких. Люди, увидев чужака, не торопились делиться соображениями.

Федор зашагал к небольшому коттеджу, расположенному неподалеку от корпуса. Там, сказали ему, должен быть Василий Петрович. Внутрь домика не пустили, но Федор заметил, что там находится Семенов-старший. Рядом с ним понуро переминался с ноги на ногу молодой человек, вероятно, Гриша. Судя по виду, оба нервничали.

Федор стоял молча, дожидаясь капитана. Он даже не стал по журналистской привычке приставать с вопросами к милиционерам у входа. Когда вышел Василий Петрович вместе с заплаканной худенькой девушкой, Федор направился к ним.

– А, пресса пожаловала? – заметил его капитан. – Кристина, – обратился он к девушке, – иди с Иваном Степанычем, он скажет, что делать.

– Василий Петрович, – улыбнулся Федор, – не уделите минутку? Народ жаждет информации.

– Пойдем внутрь.

Капитан провел Федора в комнату и кивнул на стул. Сам опустился в кресло за столом.

– Что произошло? – начал Федор.

– Не торопись. Где вы, гражданин Андреев, находились вчера вечером?

– Здрасте-пожалуйста, капитан. Я же у вас был.

– А после?

– Спать пошел. В известный вам дом.

– Свидетели есть?

– Ага. Три белки и две вороны.

– Оставь свои шутки для публики. Ты сразу лег спать?

– Да. А утром кое-что выяснил и намеревался вам сообщить. Звонил – вы не отвечали, пошел к вам домой – пусто. Соседка сказала, что тут произошло убийство. Вот и рванул сюда.

– Снова обмен хочешь предложить? Не пойдет. Рассказывай, что узнал.

– Да кого убили-то?

– Никого.

– Как так? – оторопел Федор. – А говорят…

– Вот-вот, делать людям нечего, языки как помело.

– Так что было?

– Покушение на убийство.

– На кого?

– На Игоря Бочкова. Крепкий парень оказался. Жив пока.

– А свидетели?

– Так я тебе все и выложил. Говори, с чем пожаловал?

– Погоди, капитан. Сообразить надо. Игорь… – Федор сдвинул брови, задумавшись. – Этот Игорь, он работник турбазы?

– Да.

– Официант?

– Дежурный администратор. Официант по совместительству.

– Его смена сегодня ночью была?

– Тут сутками дежурят.

– И в пятницу тоже он работал?

– Да.

– И это он видел неизвестную женщину? Ту, что сняла коттедж?

– Да.

– А она больше не появлялась?

– Не испытывай моего терпения, журналист. Это я должен вопросы задавать, понял? А никак не наоборот. Если тебе нечего сказать, пошел отсюда.

– Погоди. Я знаю, например, что Игорь с Гришей Семеновым девчонку не поделили. Кристину. Это она была?

– Откуда знаешь? – нахмурился Василий Петрович.

– Достоверные источники. Рассказали мне, что Гриша отбил девчонку и приучил ее к наркотикам, а Игорь был зол на него за это. Чем не мотив?

– Для чего?

– Для мести.

– Если бы Гриша лежал тут с черепно-мозговой, можно было бы подумать, а здесь как раз наоборот.

– А что Игорь говорит? Он же должен помнить, кто на него напал.

– Я посмотрю, как ты поговоришь с дыркой в голове.

– А Гриша?

– Не твое дело.

– Снова покрывать Семеновых будешь? Гриша ведь был здесь ночью, на турбазе. Я знаю.

– Снова источники нашептали?

– А как ты думаешь?

– А они не напели тебе случайно, что за девицы были тут с Гришей? И куда потом пропали?

– Какие еще девицы? – талантливо изобразил удивление Федор.

– Кристина сказала, две высокие блондинки. Все из себя.

– Что же ты, капитан, у Гриши не спросишь?

– А он утверждает, что один приехал. Напился, отрубился и не помнит никаких девиц.

– Так, может, их и не было вовсе?

– Кристина их видела.

– Ты веришь наркоманке?

– Я верю фактам. Девицы, судя по всему, были.

– Ты думаешь, что одна из них – та самая, что сняла коттедж в пятницу? И она решила избавиться от свидетеля? А вторая?

– Я могу думать что угодно.

– А предположение можно высказать?

– Валяй.

– Гриша договаривается с Кристиной, чтобы она гадалку убила, – принялся излагать Федор. – И та переодевается, снимает коттедж под видом Андреевой и совершает все что нужно, пока Гриша что твой селезень плавает по озеру при куче свидетелей. Они уезжают в субботу. Потом…

– Гриша не такой дурак, – перебил капитан. – Девка потом всю жизнь его шантажировать будет. К тому же Игорь хорошо знал Кристину. Как бы она ни переоделась, он бы ее признал.

– Не факт. Хорошо, оставим в покое Кристину. Хотя то, что она была здесь вчера…

– Она приехала к Игорю. Говорит, хотела помириться. А тут Гриша прикатил с девицами. Ну и поскакала смотреть, с кем он там. Игорь ее не пускал, но знаешь же этих чертовых кукол. Если что в голову втемяшится… Пока Игорь обслуживал их, она прокралась к коттеджу и рассмотрела.

– Сама так говорит? – спросил Федор.

– Она не в том состоянии, чтобы врать. Можешь поверить на слово.

– Я никому на слово не верю. Это ее интерпретация событий.

– Слушай, только без зауми. Это вы, журналисты, любите повернуть все как выгодно. Или как прикажут.

– Не надо всех под одну гребенку.

– На себя посмотри. Приходишь тут и начинаешь… интерпретировать.

– Ладно, прости, капитан. А Кристина не видела, кто на Игоря напал? Его ударили по голове, так я понял?

– Не совсем.

– Что значит – не совсем?

– А то и значит.

– Можно, я поговорю с девушкой?

– Ага, разбежался.

– Капитан, у меня еще есть кое-что в запасе. Обменяемся?

– Ты бы лучше жену свою разыскал, – проворчал Василий Петрович.

– Мои возможности небезграничны. Мы – люди маленькие. Это вы – власть.

– Все, хватит. Делись информацией и тикай отсюда, пока я не разозлился.

– Капитан, – начал Федор, – а как насчет любовницы Семенова-старшего? Гриша не мог с ней спеться?

– Тьфу, я думал, у тебя действительно что-то стоящее! Она была в пятницу в ресторане. С Владимиром Тимофеевичем. Забыл, что ли?

– А после?

– Хватит тут вопросы задавать. Вчера ее здесь не было. Так что – мимо. И так слишком много баб тут крутится. Это до добра никогда не доводит.

– Я позвоню сейчас одному знакомому, ладно? Он может подкинуть чего-нибудь. – Федор полез за телефоном и увидел, что тот выключен.

Не успел он привести аппарат в рабочее состояние, как раздался звонок. Это была Вика. Разговаривать при капитане не хотелось, а тот, разумеется, уходить не собирался. Пришлось делать вид, что звонят из редакции.

– Видишь, тебя на работе ждут. Так что дуй отсюда, – предпринял очередную попытку отвязаться Василий Петрович.

– Мы же вчера договорились…

– Забудь про вчера. И ни о чем я с тобой не договаривался, понял? Ты пришел ко мне разузнать кое-что, а сам ничего толкового в клюве не принес. О чем нам говорить?

– Погоди, капитан. Мне надо сообразить. Можно, я подойду еще? Ты ведь пока не собираешься уезжать?

– Нет у меня времени беседовать с прессой. Видишь – дел по горло.

– Скажи мне фамилию Кристины. И я отстану.

– Бергер.

– Что?!

– Что слышал. Не мешай работать.

– Постой, как же так! Ведь журналистка немецкая тоже Бергер. Они что, родственницы?

– Пусть тебе источники скажут, – и капитан вытолкал журналиста из комнаты.

Выйдя из коттеджа, Федор направился туда, где было больше народа. «Потолкаюсь пока, послушаю, – решил он, – может, еще что узнаю. Поговорю с кем-нибудь, а потом уже позвоню девчонкам».

Что-что, а добывать информацию он умел. Не прошло и пятнадцати минут, как он узнал, что за события разворачивались на турбазе ночью. Они Федору не понравились. Все давно были в курсе взаимоотношений Кристины, Игоря и Гриши. Кристина Бергер родилась в Ярви. Родителей ее не любили за высокомерный характер, и потому, когда они переехали в город, особенно не вспоминали. Да и саму Кристину тоже. Когда она стала появляться с Игорем, местные, узнав в ней дочку Бергеров, в один голос предупреждали: не связывайся с этой девчонкой. Но тот, естественно, не слушал. Потом она переметнулась к семеновскому сынку и продолжала приезжать на турбазу уже вместе с Гришей. Игорь хотел даже уйти с работы, но пока он раздумывал над этим, Грише Кристина надоела. У него появились новые увлечения.

Кристину перестали пускать на турбазу. Иногда ей удавалось уговорить Игоря провести ее на территорию. Обычно в таких случаях она сидела в административном домике и жаловалась на свою горькую судьбу. Вот и вчера – заявилась в дежурство Игоря, и они долго о чем-то разговаривали. Потом появился и Гриша.

С кем пожаловал сынок владельца – никто не видел. Проезжая через ворота турбазы, он выглянул в окно машины, но разглядеть, был ли кто еще в салоне, охраннику не удалось. То, что с ним приехали две девицы, было известно со слов Игоря и Кристины.

Гриша, как всегда, потребовал выпивки и закуски. Обслуживал их Игорь и заказал на кухне три порции шашлыка. Все считали, что девицы все-таки были. Но когда и каким образом они покинули турбазу – никто сказать не мог.

Кристина все рвалась увидеть Гришу. И после того как она пробралась к коттеджу, Игорь силой уволок ее назад и напоил успокоительным. Она проспала до утра. Ей показалось, что вроде бы к Игорю кто-то приходил ночью и разговор шел на повышенных тонах. И даже раздавался какой-то грохот. Но она не могла понять, слышала ли все это на самом деле или во сне. И лишь обнаружив под утро, что Игорь лежит без признаков жизни в луже крови, подняла такой ор, что сбежались почти все работники турбазы.

Гриша уехал настолько рано, что полусонный охранник даже не смог вспомнить точного времени. Но капитан Рядовой, прибыв на место происшествия, тут же вызвал Семенова-старшего, а тот, в свою очередь, приволок назад и сынка. Гриша твердил, что не помнит, с кем приезжал повеселиться. Он как заведенный твердил одно и то же: «Напился, уснул, потом очнулся и решил уехать, больше ничего не знаю». Его поведение вызывало скорее недоумение, чем подозрения.

Игоря увезли в больницу, где сразу же сделали операцию. Оставалось только ждать, когда парень придет в себя и скажет наконец-то, что произошло.

Капитан надеялся потрясти Гришу и освежить ему пропитую память. Старший Семенов возражал против таких методов и ожидал появления адвоката. Всем не терпелось узнать, что будет дальше.

Федор, посчитав, что узнал достаточно, рванул назад в варакинский дом. Он соображал, как бы поскорее выбраться из этого чертова Ярви и девчонок вывезти незаметно. А еще его мучили подозрения. Вика ночью видела Игоря. Он раздумывал над этим всю дорогу – могла или нет Вика вырубить крепкого парня, и не заметил, как добрался до самого дома. В чувство его привел собачий лай.

Лера вышла во двор призвать к порядку Собакевича.

– Фу! – кричала она на пса. – Фу, на место! Это свои. Тихо.

Пес неохотно подчинился. Ну не нравился ему Федор. Свои так не пахнут. И не общаются с разными там… Как называются те, с кем общается приставший к хозяйке мужик, в собачьем лексиконе не определялось.

– Чем ты думаешь? – накинулась на Федора Вика. – Мне в город надо. Срочно.

– Тебе драпать из города надо. Еще скорее, – ответил Федор.

– Очумел? – разозлилась Вика.

– Не ори. Скажи лучше, зачем ты убила Игоря?

– Что?! – хором заорали Вика и Лера.

– Что слышишь! Ты ходила к нему ночью?

– Да. Но я…

– А утром его нашли.

– Когда я уходила, он был в порядке.

– Может, это ты приезжала в пятницу под видом Андреевой? – напирал Федор. – И он тебя узнал, а?

– Ополоумел?! – вконец рассвирепела Вика. – Да ну вас всех! Сама доберусь. Где тут такси?

– Иди, там как раз тебя и дожидаются.

– Погоди, Вика, дай Федору рассказать, – вмешалась Лера.

Он внимательно посмотрел на Вику:

– Ночью к Игорю кто-то пришел, они ругались, а потом, судя по всему, стали драться. Игоря ранили, а посетитель скрылся.

– Это не я, – заявила Вика. – А откуда все это известно?

– Кристина находилась в административном коттедже и слышала сквозь сон какой-то шум.

– Какая Кристина?

– Та самая, которую Игорь с Гришей не поделили. Кристина Бергер.

– Что?! – снова хором заорали подруги. – Ее фамилия…

– Как у журналистки, – торжественно кивнул Федор.

– И она была вчера на турбазе? А Игорь это скрыл? – уточнила Лера.

– От кого? От вас? А зачем ему об этом распространяться? Тем более что Кристину велели на турбазу не пускать.

– Так, может, это она была в пятницу? А Игорь наврал, что неизвестная женщина? Тогда это она с Игорем дралась, – предположила Вика.

– Ты бы видела эту Кристину, – покачал головой Федор, – ее ветром сдуть может. У них с Игорем такая разница в весе, что и речи быть не может ни о какой схватке. Но, к счастью, Игорь остался жив. Вот очухается и непременно назовет имя.

– Вот и славно, – перевела дух Вика, – теперь я могу быть спокойна.

– Я бы на твоем месте не был так в этом уверен.

– На что ты намекаешь?

– На то, что менты срочно разыскивают двух девиц, которые неизвестным образом испарились с турбазы.

– Черт! – вырвалось у Вики. – Давайте уезжать.

– А я про что? И благодарите Гришу, который пока еще не помнит, с кем приехал.

– Сработало, – удивленно сказала Лера. – Надо же…

– О чем ты? – взглянул на нее Федор.

– Он правда не помнит? – спросила Лера.

– Вспомнит. Несложно проверить, где он был вчера до приезда на турбазу. Вас вычислят в два счета. Где вы его подцепили? На теплоходе? И народу там было предостаточно, как я понял.

– Что же получается? – Вика вскочила со стула и стала носиться по комнате, чертыхаясь на ходу. – Мне нельзя теперь с заказчиками встречаться?

– Не исключено, что там тебя уже поджидают парни из ментовки, – сказал Федор, – я бы не советовал встречаться с ними. Отправляйся в Москву.

– Нечего мне тут советовать, – вскипела Вика, – сама разберусь. Я ничего не совершала, так что и бояться мне нечего. Я поеду.

– Вика, – испугалась Лера, – может, не надо, а? Подожди немного. Перенеси встречу.

– И не подумаю.

Они, собрав вещи, осторожно выбрались к машине Федора. Пока ехали по поселку, девушки улеглись на заднем сиденье и прикрылись какой-то тряпкой. Вика все время ругалась и чихала, у нее оказалась аллергия на пыль. Лера, не поднимая головы, пыталась уговорить ее не ходить на встречу с заказчиками. Но Вика только чихала.

За поселком их диалог продолжился. Они проспорили всю дорогу, не обращая внимания на Федора, который, впрочем, был занят телефонными разговорами.

– Определяемся, кому куда, – сказал он уже в городе.

– Я на Васильевский, – заявила Вика.

– А мне в Старую Деревню надо, – сообщила Лера. – К Анне Ивановне.

– Высажу вас у метро.

– Нет! – заорала Вика. – Я в таком виде на улице не покажусь.

– Мне срочно надо в Автово, – сказал Федор.

– Зачем? – спросила Лера.

– Вы что, не поняли, с кем я разговаривал сейчас? Мне только что звонила госпожа Бергер.

– Которая?

– Та, что не улетела в Германию. Хочет со мной встретиться.

– Вот это да!

– Так что не могу вами заниматься. Но оставлять без присмотра двух бестолковых девиц – рискованно. Неизвестно, что еще натворите.

– Все! – рявкнула Вика. – Хватит командовать и указывать, что делать. Если Лерке нравится – пожалуйста. А меня увольте. Останови машину.

– Да мы и так стоим.

– Пока, – и Вика выскочила наружу.

– Вика! – рванулась вслед Лера. – Ну ты и дурак! – обернулась она к Федору. – Ее же нельзя на эту встречу отпускать. А ты как назло все время подначиваешь.

– Да ну вас. Тебе тоже нельзя идти к этой помощнице. Неизвестно, зачем она тебя позвала. Догоняй Вику и уговори ее посидеть дома. Хотя… там тоже…

– Вика! – закричала Лера. – Не уезжай, подожди меня! – Она кинулась к подруге, тормозившей машину.

– Посидите хоть раз дома, – добавил Федор непонятно кому – себе или Лере, отбежавшей уже на порядочное расстояние, – я поговорю с немкой и вернусь. Подождите меня! Слышишь?

Но Лера ничего не слышала. Она еле-еле успела в последний момент вскочить вслед за Викой в машину.

– Эй, занято, – обернулся шофер.

– Уходи, – сказала ей Вика, – я поеду одна.

– Барышня, выйдите из машины, – велел шофер.

– Вика, послушай…

– Оставь меня в покое. У меня скоро важная встреча.

– Тебе нельзя…

– Выходите обе! – разозлился шофер. – Я никуда не поеду.

– Ты слышишь? – закричала Вика. – Я из-за тебя опоздаю. Подождите, она уже уходит, – и стала выталкивать Леру из машины.

Той оставалось только подчиниться. «Ну и фиг с вами, – думала Лера по дороге к метро, – делайте что хотите. И чего это Вика так разозлилась? И одна уехала. Может быть, она… Нет… – Об этом не хотелось даже думать. – Сейчас Анна Ивановна расскажет мне, кто такой этот Штирлиц, и возможно, хоть что-то прояснится».

Но ничего так и не стало более понятным. Лера слушала Анну Ивановну вполуха, возвращаясь мысленно к ссоре с подругой.

И все-таки неужели… Вика?

Анна Ивановна, заметив состояние гостьи, замолчала. Потом, когда та наконец очнулась, поинтересовалась, в чем дело. Лера, поколебавшись немного, посмотрела на нее обреченно, набрала побольше воздуха – и рассказала о Вике.

Почти все оставшееся время они говорили только о ней.

Про Штирлица стало известно больше, но не настолько, насколько рассчитывала Лера. Он оказался работником какого-то непонятного спецкомитета психо-чего-то-там исследований, как сказала Анна Ивановна. В общем – из органов. Приехал расследовать убийство Лидии Сергеевны. Как оказалось, Смирнова действительно была консультантом этого самого комитета. И должна была вскоре переехать на новое место работы. Но не успела. Анна Ивановна сетовала, что Лидочка не рассказала ей ничего. И даже обижалась.

Штирлиц очень заинтересовался приходом Леры. И помощнице пришлось подробно поведать обо всем. О том, кто такая Лера и почему Лидия оставила ей квартиру. О том, как Лера умеет смотреть и чувствовать и о том, что она не убивала Лидию Сергеевну. Еще Анна Ивановна просила побыстрее найти убийцу – помочь внучке Федора Ивановича Варакина.

Лера слушала эту наивную речь и понимала, что злиться на Анну Ивановну бессмысленно. Та выложила практически все, что знала. Теперь найти ее, Леру, не составит большого труда. Ведь Штирлиц уже знает о ней предостаточно. А если чего-то не знает – помогут коллеги.

 

26

Выйдя на улицу, Лера решила узнать, что происходит у подруги. Мобильника не было, пользоваться автоматами она разучилась. Оставалось поехать домой к Вике, тем более ключи от квартиры у нее были. Она нырнула в метро. Ехать пришлось долго, хорошо хоть народу оказалось немного. Она села в конце вагона и уставилась в окно.

Не доезжая до «Горьковской», поезд резко затормозил и остановился. Минут через пять люди стали проявлять признаки беспокойства. Оказалось, что впереди на линии приключились какие-то неполадки, всех попросили подождать, пока их исправят, и не волноваться. Народ поутих. Лера продолжала безучастно пялиться в окно. Ее тревожило другое.

Никак не удавалось прекратить думать о Вике. Что делать, если окажется, что Лидию Сергеевну убила (этого не может быть, да, это бред, страшный и непонятный) все-таки она? Но зачем? Зачем это могло понадобиться Вике? Лера не могла найти ни одного мало-мальски подходящего объяснения. Думать об этом было больно. «Нет, – уговаривала она себя, – нет, этого не может быть. Надо переключиться на что-нибудь другое. Менее опасное. – И вновь возвращалась мыслями к подруге. – А вдруг она… Может, лучше не ехать вовсе? А если Вике нужна поддержка? Она поехала со мной, чтобы помочь, а я собираюсь бросить ее в трудную минуту. Нечестно. Вика из-за меня рисковала, и теперь, когда ее тоже разыскивают…» Мысли путались в голове. Через некоторое время созрело решение. Она поедет к Вике. Даже если подруга готовит западню, все равно через это надо пройти. Лучше так, чем мучиться подозрениями. Надо узнать все до конца. Пусть будет что будет.

Поезд дернулся, проехал немного и снова встал. Когда наконец добрались до «Горьковской» и люди ринулись к выходу, Лера продолжала сидеть, пока не услышала объявление, что поезд дальше не пойдет. В дверь заглянула дежурная и попросила освободить вагон. Лера направилась к выходу в город – до Викиного дома было недалеко, а ходьба в таких ситуациях помогает. Захотелось прогуляться по Университетской набережной и посидеть у сфинксов. Столько раз они выручали ее. Может быть, и теперь…

На скамейке было пусто. Лера спустилась к воде и окунула руки в Неву. Зачерпнув немного, плеснула в лицо и уселась на нижней ступеньке. Река переливалась под лучами солнца и приветливо серебрилась. Нева вовсе не выглядела мрачной. Это казалось хорошим предзнаменованием.

Она должна пройти путь до конца. И вспомнить все. Там отыщется что нужно. Смущал лишь один момент. Почему, начиная что-то вспоминать, она видит события как-то не так. Что-то неправильное было в этих картинах. Словно она помнила одно, а видела другое. И еще: каким образом к ее воспоминаниям стали примешиваться чужие? Ведь она видела то, что происходило не только с ней, но и как будто бы с другими. С Люсьеной, например. Это было непонятно.

И самое странное – ее вдруг стало охватывать чувство вины перед Люсьеной. Женщина, у которой с Федором так ничего и не сложилось. Раньше Лера этого не понимала. Теперь, спустя столько лет, она знала намного больше. Если бы не она, Лера, кто знает, может быть, Люсьена с Федором были бы счастливы. Люсьена подходила ему. Понимала, что ему нужно. Любила его.

А она, Лера? Любила ли она?

Ответа не было. Временами ей казалось, что да, любила, иногда – что ненавидела. И уж точно не понимала.

Почему Федор так и не смог принять ее такой, какая она есть? Если бы умерил свой пыл и не старался ее переделать, то, возможно…

А что ей вообще известно о любви? Что такое настоящая любовь? И где грань, отделяющая настоящую любовь от мнимой?

А тот, другой, принял ее без рассуждений и раздумий, как приняла его она? Или нет?..

Внутри снова появилась боль. В районе солнечного сплетения стало пусто. Она приближалась к чему-то такому, что все эти годы было спрятано глубоко внутри.

Ей стало страшно. По-настоящему страшно вспоминать.

Она окружила эти воспоминания такой броней, что ни разу не смогла приблизиться к ним. Она прятала эту боль от всех и прежде всего от самой себя. Она соорудила сложную защитную систему вроде неприступной линии Маннергейма у себя внутри, она зарылась там, чтобы никто и никогда не смог добраться до нее.

Но никакие стены не защитят от самой себя. Лера решилась. Как лучше – сразу броситься в пропасть или постепенно опускаться в нее шажок за шажком? Что будет менее болезненным?

Так. Что же было вначале?..

Вика. Снова Вика.

Боль стала усиливаться, но Лера уже вошла внутрь воспоминаний, отрезая себе дорогу назад.

Вика тогда вернулась из Москвы. Ее семья собиралась переезжать в Германию. Вика моталась из Москвы в Питер и обратно, улаживая последние дела в университете и собирая нужные справки. Но в тот раз…

Вика вернулась преображенная. Была суббота, и она с раннего утра принялась названивать Лере, требуя, чтобы та срочно появилась на Васильевском. Когда Лера приехала по Викиному зову, в квартире вкусно пахло свежемолотым кофе. Лера сразу пошла на запах. Аромат распространялся по кухне, обещая любимое наслаждение, и Лера, словно путешественник, прокладывала себе дорогу к райским кущам.

– Значит так, – сказала Вика, поставив перед ней чашку, – теперь я буду заниматься шоу-бизнесом. Хочешь со мной?

– Чем? – Лера от испуга поперхнулась.

– Будем двигать одного музыканта.

– А на какие шиши?

– Объясняю. В Москве я познакомилась с одним человеком. Он, кстати, скоро приедет. Это… нечто потрясающее!

– Вика, о чем речь?

– О музыканте. Я буду его продюсером.

– Это он такой потрясающий?

– Ага.

– А кто до этого занимал почетную должность его продюсера?

– Никто.

– Понятно. Можно вопрос?

– Да.

– Если он такой замечательный, почему им раньше никто не заинтересовался?

– Ты не понимаешь. Я придумала, как его раскрутить. Он пишет потрясную музыку. Я даже не могу объяснить, в каком стиле. Сплав чего-то там разного из всех направлений. В Питере такое любят. Здесь же полно сдвинутых на всякой ерунде.

– И как ты представляешь свои обязанности?

– Буду договариваться о концертах, и потом, эта музыка очень даже для кино годится, для всяких там заставок – в общем, поле деятельности обширное.

– А деньги?

– Во-первых, никаких особых денег здесь не нужно, а во-вторых, все, что требуется для начала, я нашла.

– Где?

– Папуля подкинул. Вернее, не он, а его знакомый.

– Тебе дали денег на все это? – не поверила Лера.

– Не совсем на это, – призналась Вика, – но не важно.

– Ты что, свихнулась? Деньги – это серьезно. Их отдавать надо.

– А вот и нет. У нас договоренность. Да и деньги небольшие. Не бойся, сейчас нет ничего более правильного, чем брать в долг. Берешь, например, сегодня сумму, на которую можно что-то купить, а через месяц этих денег уже и на хлеб не хватит.

– Что-то ты темнишь. Когда ты успела стать спецом по шоу-бизнесу?

– А я времени даром не теряла. Проконсультировалась кое с кем, изучила схемы различные, проанализировала кое-что.

– А как же Германия? Ты что, уже туда не едешь?

– Одно другому не помеха. Вот, кстати, почему я хочу, чтобы ты тоже этим занималась. Мне нужен здесь свой человек.

– Вика, я же работаю.

– Да брось ты свое издательство! Тоже мне дело. Лучше посмотри, я тут схемку набросала. Существует несколько вариантов раскрутки, но все они в конечном счете сводятся к двум – московскому и питерскому. Первый заключается в том, что вначале в группу вкладываются деньги, на которые снимается клип. Затем клип гоняют на ТV, крутят песню на радио, группа получает известность – и отправляется в чес по стране зарабатывать деньги. Затем круг повторяется. Все зависит от уровня. Если высокий, может хватить надолго. Если не очень – по крайней мере на пару лет.

– Так он у тебя один или с группой?

– Надо – будет группа. Ты дальше слушай. Второй вариант. Питерский. Здесь в основном все тусуются по независимым клубам, где и народ собирается соответствующий – продвинутый, но бедный. Денег особых это не приносит, зато дает кое-какую известность и репутацию. Кстати, по какой причине питерские команды наотрез отказываются выступать в солидных клубах? Ты не в курсе?

– Репутацией дорожат, наверное, – предположила Лера. – Ты же видела эти клубы. Напоминают советский кабак, только в другой упаковке. Приличному музыканту там играть… как бы помягче… западло, в общем. Выступать перед столиками с рожами этими… В Питере так не принято.

– Ой-ёй-ёй, какие мы гордые, – фыркнула Вика и подытожила: – Глупо.

– Знаешь, чем подобные выступления могут закончиться? Вот, например, одна известная группа выступала в независимом клубе. Играют они себе, а тут заваливается компания то ли бизнесменов, то ли бандитов. Сели недалеко от сцены, послушали пару песен, ни черта не поняли. Подошли и говорят: хватит, мол, давай ламбаду. Ребята им вежливо ответили: не можем ламбаду, играем только свое. Те опять, уже злобно – ламбаду гони. В общем, препирались они некоторое время, и видят музыканты – дело плохо. Один из них схватил бутылку, которая где-то рядом валялась, и огрел бандита по голове. Тот вырубился, и пока с ним возились, музыканты сбежали. Потом им пришлось отсиживаться по болотам, пока друзья искали выход из ситуации. В конце концов нашли какого-то самого главного бандита и смогли с ним договориться. А так бы прятались до сих пор.

– Ну, сыграли бы разок ламбаду, не растаяли.

– Так ты хочешь, чтобы твой потрясный музыкант приехал в Питер ламбаду по кабакам играть?

– Нет, у него музыка… другая, в общем. Хочется слушать, в отличие от большинства. Все ведь такую муть играют, что уши сворачиваются. Ламбада и то лучше, честное слово.

– Потому и существуют разные клубы. Слушай что нравится. Не нравится – уходи, а не командуй, что и где играть. А ты уверена, что твой новый знакомый так уж хорош?

– Уверена. Вот завтра он приедет – сама поймешь. Оставайся у меня. Поможешь?

– Чем?

– Мне надо выглядеть неповторимо!

С Викой действительно творилось нечто странное. Она весь вечер не находила себе места. Перемеряла имеющиеся в наличии наряды, перепробовала разные варианты причесок. Все было не так. Она вертелась перед зеркалом и приставала к Лере с вечным вопросом: «Ну как?» – и ждала ответа, словно приговора в зале суда. Если Лера отвечала «Хорошо», Вику это не устраивало. – Хорошо – значит никак. Не годится, – убежденно говорила она, оглядывая себя в зеркало.– Ты – ослепительна! Отстань, – отмахивалась Лера, которой вся эта возня уже надоела до чертиков.– Я обязана быть неотразимой. А ты ничем не помогаешь.– Не гожусь я в консультанты. Интересно, кто он такой? Ты просто на себя не похожа.– Увидишь! – В голосе Вики явственно звучали абсолютно не свойственные ей восторженные нотки.Лере оставалось только удивляться и строить догадки. Чтобы так преобразить ее самоуверенную, доходящую порой до цинизма подругу, нужно быть экстраординарным человеком. Или просто Вика впервые влюбилась всерьез?Они всю ночь говорили только об этом. А утром таинственный незнакомец должен был явиться собственной персоной прямиком с московского поезда.– Его, случайно, не Киану Ривзом зовут? Или Джонни Деппом? Вроде они у нас музыкой балуются, – пыталась разрядить нервную утреннюю обстановку Лера.– Нет, – злилась Вика, – у него нормальное человеческое имя и широкой публике оно неизвестно. Пока. Но он – музыкант от Бога. Сама увидишь.– Музыку вообще-то слушают, – сказала Лера, пытаясь каким-нибудь способом вернуть подругу на землю.– Ну, услышишь. А вообще тебе лучше на него не смотреть. А то… мало ли. Ты, конечно, не соперница, но… мне бы не хотелось, чтобы мы поссорились. Тем более из-за мужчины.– Что значит – не соперница?– Обиделась, что ли? Я о том, что мы в разных жанрах работаем. Если ему понравилась я, значит, на тебя он не западет.– Ты в этом уверена?– Абсолютно.– Или дразнишь?– Даже не думаю!– Знаешь, подруга, я лучше пойду. Что-то мне расхотелось лицезреть это чудо наяву.– Давай-давай, проваливай. А я пока в ванне с маслом полежу. Как раз для таких случаев держала. Кожа потом – сказочная.– Вы же на концерт идете. Там будет темно, накурено и жарко. К чему такие старания?

 

– До концерта уйма времени!

Вика закрылась в ванной. Сквозь шум льющейся воды до Леры доносилось жизнерадостное пение. Вика слегка фальшивила, но в этом была своеобразная прелесть. Она пела так самозабвенно, что Лера не выдержала и рассмеялась, забыв о злости на свою вконец свихнувшуюся подругу и ее неведомого парня, ввергшего Вику в диковинное состояние восторженной влюбленности.

«Надо же, – думала Лера, собирая вещи, – музыкант. Чем же он взял Вику? Неужели любовь может изменить человека до неузнаваемости?»

Она взяла сумку и вышла в прихожую. Надев куртку и сунув ноги в кроссовки, открыла дверь…

– Меня здесь еще ждут? – Перед Лерой стоял и радостно улыбался незнакомый молодой человек. – Ой, я думал, Вика…

– Вам будут рады, – машинально ответила Лера. – Вика в ванной.

Молодой человек вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Он оказался высоким, выше Леры почти на голову. В прихожей было темно, и Лера потянулась к выключателю, но Викин друг ее опередил. На стене загорелась лампочка, и ослепленная Лера на минуту зажмурилась.

– А вы, наверное, Лера, – услышала она негромкий голос.

– Да. – Она открыла глаза, постепенно привыкая к свету. Ее разбирало любопытство, хотелось повнимательнее разглядеть незнакомца.

– Вкусно пахнет, – сказал он, – люблю запах кофе.

– Я тоже.

– Может, выпьем пока кофейку? А то Вика долго может пролежать в ванне.

– Конечно. – Лера подумала, что надо бы предупредить Вику. Но, учитывая ужасное поведение подруги, решила этого не делать. Пусть будет сюрприз.

На плече у музыканта висела большая сумка. «Надо же, – мелькнуло в голове у Леры, – он что, пришел навеки здесь поселиться? Или там у него инструменты? А вообще он мало похож на музыканта, больше на спортсмена. Прыгуна в высоту. Устремленный вверх».

Музыкант-спортсмен снял куртку и принялся что-то искать в сумке. Вытащив яркий пакетик, он с улыбкой протянул его Лере:

– Держите. Кофе. Вкусный.

– Спасибо…

Наконец-то она смогла разглядеть его лицо. «Какая у него искренняя улыбка, так и хочется улыбнуться в ответ… И глаза почти как у Вики. Интересно, они что, друг друга по глазам вычислили? Но взгляд другой…»

Лере вдруг стало легко и радостно, словно у нее выросли крылья и она вот-вот взлетит. Моментально захотелось узнать, какую музыку может сочинять этот человек, на чем он играет, как поет. Она с удовольствием бы послушала. Наверное, это нечто особенное. И еще… она с удовольствием бы узнала о нем… все. Все, что только возможно.

«Зря я собралась уходить, – продолжала улыбаться Лера, – надо остаться и послушать».

«Конечно зря, – вдруг услышала она голос внутри, – не уходи».

Чей это был голос – ее или его? И где он звучал?..

Очнувшись, Лера обнаружила, что по-прежнему стоит в прихожей и не отрывает взгляда от Викиного гостя. И он тоже не двигается с места. «Что происходит? – заметалась Лера. – Что я делаю?» И поняла, что… влюбляется в Викиного парня.

Лера запаниковала. «Как же быть, – лихорадочно соображала она, – пытаясь найти остатки здравого смысла. Я не имею права. Он приехал к ней. Она так его ждала. Как я могла? Это ужасно. Непростительно».

Она не могла понять, сколько прошло времени. Чувство вины за то, что она уже определила как предательство, мешало раскрыть рот. Она не могла произнести ни слова.

И пошла к выходу.

Эти несколько шагов оказались бесконечной дорогой. Она приближалась к месту казни, прощалась с жизнью и готовилась вступить в новый неизвестный мир, где не будет ничего. С каждым шагом, приближающим ее к двери, все существо, словно взбунтовавшись, пыталось парализовать организм. Конфликт между телом и духом никогда еще не выражал себя столь явно. Тело отказывалось повиноваться командам. Требовало вернуться.

Уже взявшись за ручку двери, Лера не выдержала мучительной борьбы и обернулась. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел в ее сторону.

«Почему, – спрашивали его глаза, – куда ты уходишь?»

«Мне надо, – умоляла она, – отпусти».

«Останься», – требовали глаза.

«Я не могу, – пыталась оправдаться она, – я не могу, я не могу».

«Ты же не хочешь уходить».

«Не хочу».

«Тогда оставайся».

«Нет».

«Почему?»

«Не спрашивай. Ты знаешь».

«Ты уже выбрала? Признавайся».

«Это неправильно».

«Это предрассудки. Наплюй».

«Пытаюсь».

«Решайся. Времени осталось всего ничего».

«Сейчас. Еще чуть-чуть».

«Выбирай. Я хочу знать, что выберешь ты».

«Свободу».

«От чего?»

«От всех. И от тебя тоже».

«Ты отказываешься? Поверить не могу».

«Я сама себе не верю».

Лера вытолкнула себя за дверь. Выскочила на улицу и, не думая, побежала куда-то. Неизменный питерский дождь сопровождал ее. Она не помнила, где бродила в каком-то лихорадочном исступлении. Несколько раз она ловила себя на том, что кружит неподалеку от Викиной квартиры в надежде вернуться. «Нет, – уговаривала она себя, – не смей, не смей». Она продолжала видеть эти глаза и вела с ними бесконечный диалог. «Как сложно, – думала она. – Как понять, где кончается твое желание и начинается чужое? Как понять это, когда наши мысли, чувства и желания так переплелись, что уже неизвестно, чьи они? И кто кого хочет соблазнить, а кто – быть соблазненным? И кто от кого зависим, и кто от кого свободен? Как можно объяснить любовь? Что это такое и откуда она берется? Зачем она приходит и изменяет все вокруг? И почему люди так беззащитны перед ней?..»

Она очнулась у сфинксов. Начало осени выдалось холодным и, как говорят синоптики, «с прояснениями». В момент этого самого прояснения Лера стояла у воды, гипнотически манившей к себе. Смысл выражения «жизнь кончена», ранее непонятный, обретал теперь четкие контуры.

«Зачем жить, если я никогда не смогу получить, что хочу?» – тоскливо смотрела она на воду.

Река оставалась равнодушной. На своем веку она видела вещи и пострашнее. Да и что она могла ответить?.. «И это пройдет»?

Лере казалось, что «это» – не пройдет никогда. Она мучительно искала выход, но не понимала, что же на самом деле пытается найти. Благовидный предлог, под которым можно было бы вернуться или спасти свою душу…

«Я и не думала, что это так больно», – молча жаловалась она.

Река продолжала медленно уносить свои воды в залив. У нее были свои дела.

В какой-то момент Лере вдруг показалось, что если она растворится в этой воде, то вся боль, которая сконцентрировалась сейчас в одной точке ее организма, где-то в районе солнечного сплетения, растечется по Неве и перестанет ее мучить. Это показалось спасением.

Сзади раздался голос:

– Лера? Что это ты делаешь?

Она обернулась, возвращаясь в реальный мир откуда-то издалека.

На ступеньках стоял Федор. Опять. Увидев выражение ее лица, он на какое-то время потерял дар речи.

– Что случилось? – очнувшись, спросил он. Слова выходили из него с трудом, словно через какое-то препятствие.

Лера молча отвела глаза.

– Ты что, снова топиться собралась? – Он попытался привести ее в чувство, выбрав привычную шутливую манеру выражаться.

– Ну что ты ко мне пристал?! – истерично закричала Лера. – Уйди от меня, слышишь?!

– Да у тебя истерика, – продолжал Федор в том же тоне. – К врачу, к врачу, срочно.

– Оставь меня в покое!

– Да что случилось-то?

– Не твое дело!

– Лера, это глупо. Я, конечно, могу уйти. Но посмотри – тебя же в психушку заберут как социально опасную личность в состоянии обострения. Этого добиваешься? Тогда вперед. – Федор спустился и обнял ее за плечи. Она попыталась вырваться и даже закричала что-то оскорбительное, но понемногу затихла.

Тепло и участие другого человека подействовали, и Лера немного расслабилась. Но лишь для того, чтобы разразиться рыданиями. Она плакала горько и безутешно, как маленькие дети. Федор гладил ее по голове, повторяя какие-то не доходящие до сознания слова…

Через некоторое время напряжение спало.

– Прости… – Красные от слез глаза смотрели виновато, но Лера уже улыбалась. – Я просто была не в себе.

– Я заметил.

– Давай пойдем отсюда. Кофейку выпьем.

– И покрепче чего не помешает. Ты же вся промокла. У меня дома есть виски. Ты пробовала виски?

– Нет.

– Значит, едем ко мне пить виски.

Удивительно, но Лера до этого никогда у него не бывала. Она только знала, что он жил вместе с престарелой тетушкой, которая половину времени проводила в больнице.

– А твоя тетка?

– Она умерла.

– Прости. Я не знала.

– Уже полгода прошло. Да и лет ей было девяносто шесть. В общем, се ля ви.

– А почему ты ничего не сказал? Не чужие же.

– Она лежала в больнице и тихо скончалась во сне. Мы так же тихо помянули ее с врачами.

– А ее знакомые?

– Какие могут быть знакомые в таком возрасте?

– Как это страшно…

– Хорошего, конечно, мало, но в жизни случаются вещи и пострашнее. Дожить до такого возраста в нашей стране – уже неплохо.

Квартира, доставшаяся Федору в наследство, была небольшой и вполне холостяцкой. Мусор и хлам вперемешку с нужными вещами занимали все горизонтальные поверхности в доме. Пробираясь через неравномерные кучи завалов на кухню, Лера недоумевала, как же можно здесь жить.

– А почему у тебя такой бардак?

– Да? – Федор недоуменно оглянулся вокруг. – Ну, немного в беспорядке все, но то, что мне нужно, я могу отыскать без труда. Например, где стоит бутылка, я знаю точно.

– Конечно. Для журналиста предмет первой необходимости. Вроде орудия производства.

– Я смотрю, ты становишься профессионалом.

Они пристроились на кухне, где энтропия была выражена не столь существенно, как во всей квартире. Так, всего лишь горка грязной посуды в раковине да крошки на столе. Стол они очистили, Федор вытащил из коробки квадратную бутылку и разлил виски по стаканам.

– Давай, за радость жизни!

Они чокнулись и выпили. Лера разочарованно скривилась.

– Фу! – Она, конечно, знала о крепости напитка и не пыталась пить его как вино, но вкус виски не показался ей приятным.

– Запей, – протянул Федор бутылку с лимонадом. – А чего ты ожидала?

– Думала, будет напоминать коньяк или что-то в этом роде.

– Самогон – он и есть самогон. Как его ни очищай.

– А я читала, что виски выдерживают в дубовых бочках и окуривают вересковым дымом. И белые эльфы водят в это время хороводы.

– Какие еще эльфы? – засмеялся Федор. – Ты говоришь так, словно веришь в эту чушь.

– Это вовсе не чушь, – серьезно сказала Лера. – Я читала об этом.

– Ты веришь всему, что читаешь?

– Нет. Но легенда существует независимо от того, веришь ты в нее или нет. Как подкова.

– Тебя, по-моему, развозит. На вот, с колой попробуй. Классическое сочетание. – Он протянул ей стакан.

Она попробовала.

– Так лучше.

– То-то же. Надо бы на закуску чего-нибудь сообразить. – И Федор полез в холодильник, где обнаружил кусок засохшего сыра, хлеб и литровую банку красной икры.

– Да, – констатировала Лера, – набор холостяка. А икра откуда? Она здесь явно лишняя.

– Знакомые с Дальнего Востока приезжали, вот и осталась. А про какую подкову ты тут упоминала?

– У ученого какого-то, Бора, по-моему, подкова на двери висела. И стали спрашивать у него: как же так, вы знаменитый ученый, а поддерживаете всякие суеверия. А он им говорит, что нет, не верит. Но ведь висит, как же так? Зачем вешать, если не веришь? А мне сказали, ответил он, что подкова приносит счастье независимо от того, веришь ты в нее или нет.

– Ученые – известные шутники.

– В каждой шутке…

– Сдаюсь. Эльфы так эльфы. Ничего против не имею.

– Эльфы разные есть. Белые и черные, и…

– Ой, хватит! Ты в своем издательстве скоро сама превратишься в неизвестно кого. Осторожнее надо. А то и свихнуться недолго.

– Лучше уж от этого… – Лера замерла, уставившись в какую-то одной ей видимую точку пространства.

– Эй, ты куда? – затормошил ее Федор. – Вернись!

– Зачем?

– Затем, что пора выпить. – Он снова наполнил стаканы.

С третьего раза напиток показался уже симпатичным, хотя и грубоватым.

– Да, привыкнуть к нему, наверное, можно, – задумчиво произнесла Лера.

– Лучше не надо. А то меня обвинят в спаивании малолетних.

– Это я-то малолетняя?

– Скажешь, взрослая? А что все-таки случилось? На тебе просто лица не было.

– Влюбилась, – буркнула Лера.

– Поздравляю. А рыдания к чему? Он что, отверг тебя?

Лера в ответ снова заплакала.

– Вот уж не подозревал, что ты… – Федор покачал головой.

– Ты не понимаешь.

– Не понимаю. Может, объяснишь?

И Лера, путаясь в словах и хлюпая носом, сбивчиво принялась рассказывать обо всем. Надо было выговориться. Но по мере повествования речь становилась все более отчаянной.

– Бабы все-таки дуры, – резюмировал Федор.

– А что мне было делать?

– Ну… понравился если – отбей.

– Как ты можешь?! А Вика?

– У такой стервы, как она, с десяток про запас найдется. Куда смотрят мужики?..

– Ты не понимаешь! – снова завела Лера свою пластинку. – Это… другой случай. Я ее никогда такой не видела.

– Тогда тем более. Ее давно пора проучить… Нет, у меня в голове не укладывается! Чтобы вот так, увидеть человека и моментально слететь с катушек!..

– Это невозможно объяснить. Налей еще.

– По-моему, тебе хватит.

– Нет. – Лера потянулась к бутылке и успела плеснуть себе, пока Федор пытался забрать у нее остатки.

– Ладно, пей. А потом – спать.

– С тобой? – прищурилась с улыбкой Лера.

Федор недоуменно уставился на нее. Это было так на нее не похоже – говорить в таком тоне…

– Молчи, пьяная женщина.

– И вовсе я не пьяная. А скажи, ты на самом деле мог бы со мной переспать?

– С ума сошла?

– Я тебе совсем-совсем не нравлюсь?

– Нравишься, нравишься, успокойся.

– Тогда в чем дело?

– Ты просто пьяна.

– Тебя не привлекают пьяные женщина?

– Нет.

– Тогда придется пойти поискать кого-нибудь другого. – И Лера стала, покачиваясь, выбираться из-за стола.

– Никуда ты не пойдешь!

– Еще как пойду!

Борьба шла с явным перевесом Федора. Лера сопротивлялась, но справиться с более сильным противником было трудно. И ноги плохо слушались. Тогда она прибегла к истинно женскому средству, которое неожиданно пришло ей в голову. Она поцеловала Федора. Тот на мгновение растерялся, и этого ей хватило, чтобы вложить во второй поцелуй всю свою обреченность.

Федор растерялся окончательно.

Лера цеплялась за него, как утопающий за соломинку. Он не смог ее отстранить. И понял, что речь идет вовсе не о сексе, а о чем-то другом. Ей нужно было что-то, чтобы снова почувствовать себя живой. Теперь уже напиться захотелось ему.

Лера оказалась девственницей. Пока Федор изумленно взирал на открывшуюся истину, она засмеялась, глядя ему в лицо:

– Ты что, в первый раз такое видишь?

– Честно говоря, да.

– Считай, что тебе повезло.

– Даже и не знаю…

– Не бойся, я не буду приставать с любовью навек. Тебя это ни к чему не обязывает.

– Спасибо на добром слове… Лучше бы ударила, честное слово.

– Я не собиралась тебя обижать. Просто не знаю, как себя вести, чтобы ты не чувствовал себя… обязанным, что ли.

– Хорошо, не буду.

– И спасибо.

– Всегда пожалуйста.

И они заснули.

Утром Лера находилась в тихой задумчивости.

– О чем кручина? – поинтересовался Федор, размешивая кофе. – Привыкаешь к новому статусу?

– Думаю, как бы мне от Вики спрятаться, пока она в городе.

– Поживи у меня, если хочешь. Она же не знает моего адреса.

– А ты?

– Да меня и дома-то не бывает. Могу и у друга, если что…

– С ума сошел?.. А я точно не помешаю?

– Не надо китайских церемоний, пожалуйста. Хочешь – живи, только отстань с выяснениями – удобно, неудобно…

Лера взяла работу на дом и целыми днями сидела, вычитывая тексты. Федор мотался по заданиям. Лера взялась приводить в порядок квартиру. Она обживала новое пространство, по-женски, как вьют гнезда птицы, и это отвлекало от грустных мыслей, переключая их в другую сторону.

Домашние хлопоты нравились ей все больше и больше. Она радостно переставляла мебель, готовила еду и занималась прочими хозяйственными мелочами. Возвращаясь домой, Федор заставал каждый раз новую перестановку и удивлялся энтузиазму, а главное, силе Леры.

Они постепенно приноравливались друг к другу. Это оказалось любопытным занятием, и Лере даже понравилась совместная жизнь. Узнавать человека, открывать новые черты, чувствовать себя не отдельной единицей, а частью чего-то большего. Она словно попала в мир, о котором раньше и не догадывалась. У нее наконец появилось чувство уверенности и защищенности, хотя они никогда об этом не заговаривали.

Все складывалось естественно, словно само собой. Им было уютно, несмотря на бесконечные разногласия. И когда Вика наконец уехала, так и не отыскав подругу, Лера уже не торопилась перебираться к себе. Но как бы все замечательно ни складывалось, она осознавала, что это – временно. Хотя стала ловить себя на мысли, что начинает привязываться к новому образу жизни, к новому для нее дому и Федору.

И как только поняла это окончательно – поспешила ретироваться.

Через пару дней объявился Федор, пожелавший узнать причину ухода. Лера долго виляла и бормотала, что так будет лучше, что она не хочет ему мешать и тому подобные вещи. Федор прервал ее, и довольно резко:

– Хватит юлить. Скажи как есть. Или ты думаешь, я вешаться побегу? В чем дело?

– Не хочу ни к кому привязываться.

– Что-что?

– Боюсь привязаться к тебе.

– Можешь не бояться.

– Спасибо за разрешение.

– Это другое дело. Тон только смени, а так правильно мыслишь.

– Обойдешься.

– Лера, хватит собачиться. Возвращайся лучше.

– Чтобы ты мог решать, когда мне уйти? Спасибо.

– Нам же лучше вместе…

– А потом? Что будет потом? Это нечестно.

– Много ты понимаешь, что честно, а что – нет. Думаешь, люди заранее вычисляют последствия? Они поступают как чувствуют и не загадывают, что будет дальше.

– А я так не хочу!

– А чего ты хочешь? Викиного друга?

– Нет!

– Все же нормально получается. Я говорю не о чувствах, а о совместном проживании. Прекрати ломаться и возвращайся.

– Только поэтому? Потому что у нас что-то получается?

– Прошу тебя – не думай ни о чем. Просто вернись… Если хочешь, конечно.

– Хорошо, – просто сказала Лера.

– Тогда пойдем. Я, если честно, голоден как собака.

– Вот в чем дело – тебя накормить некому, – рассмеялась Лера, и все вдруг стало очень просто и понятно.

Она вернулась. Постепенно куда-то ушли страхи и сомнения. Им было настолько хорошо, что Лера начала забывать историю с каким-то непонятным человеком, вызвавшим когда-то такую бурю в ее душе. Иногда она даже сомневалась – а существовал ли он на самом деле? Не приснилось ли все это ей? Хотелось даже позвонить Вике, извиниться за неожиданное исчезновение и узнать, что с ней и где она сейчас. Эти приступы любопытства приходилось подавлять в себе всеми силами. Она не позвонила ни разу.

Вика объявилась сама. Они столкнулись в университете, случайно. Вика, как всегда, ринулась в атаку первой:

– Ты куда пропала? Я тут всех перетрясла, никто не знает, где ты!

– Да как-то замоталась, извини. – Лера отводила глаза и выглядела виноватой.

– Исчезаешь в неизвестном направлении из моей квартиры – и привет. Это не называется «замоталась». Это знаешь как называется? – бушевала Вика.

– Ты в таком состоянии находилась, что ничего не соображала и…

– В нормальном состоянии я была! Кстати, если тебе интересно, я замуж вышла.

– Поздравляю. Извини, я правда не могла. У меня… ну, в общем, это не потому, что я не хотела…

– Чего ты там бормочешь, не пойму!

– Я тоже, можно сказать, почти замужем.

– И молчала! А я все хотела с братом тебя соединить. Он мне все уши прожужжал тогда про тебя. Ну, когда ты испарилась вдруг.

– С каким братом?

– Ты что, не помнишь, что у меня есть брат? Вы же виделись у меня. Ну, тогда, в прошлый мой приезд.

– Погоди, это же был твой новый друг…

– Да нет, я ждала одного, а приехал другой. Вы с ним в дверях столкнулись, как я поняла. И ты сразу убежала. Брат все про тебя спрашивал. А тебя нигде не было…

– Так это был твой брат?!

– А ты приняла его за моего Димку? – захохотала Вика. – Он не представился, что ли?

– Не помню, – медленно проговорила Лера. – Я, наверное, не расслышала.

– А, о другом думала. Понимаю. И кто же он?

– Федор.

– Не может быть! Дура! Мой брат в миллион раз лучше… Что это с тобой?

Лера бледнела на глазах и уже не слышала, о чем говорила Вика. Проваливаясь куда-то в такое место, где было темно и холодно, она краем глаза успела заметить, что стены как-то перекосились и стали рушиться прямо на нее.

– Эй, что с тобой? – Вика едва успела подхватить оседающую на пол подругу.

Пока кто-то бегал вокруг, пытаясь что-то сделать, Лера проваливалась все глубже и глубже в темноту. Оттуда ее смог выудить резкий запах нашатыря.

– Ты как? К врачу дойдешь или «скорую» вызвать? – спрашивала Вика.

– У меня голова закружилась.

– Пойдем на воздух. – Вика подхватила ее и повела к выходу. – Ты, случаем, не беременна?

Лера посмотрела на нее с удивлением.

– Может быть, – ответила она через некоторое время, догадавшись, что это было бы лучшим объяснением ее состояния. Не могла же она сказать Вике правду.

– К нам пойдем, в университетскую поликлинику, – сказала Вика. – Подожди меня здесь. Я скоро. Справку заберу и вернусь.

Но Лера не стала ждать. Прибежавшая Вика не нашла ее ни на улице, ни в поликлинике. Леры не было ни у Федора, чей телефон Вика таки раздобыла, ни у сфинксов, ни в Ярви. Ее не было нигде.

Лера объявилась лишь через четыре дня, когда Федор уже собирался обращаться в милицию. И никогда не заговаривала ни с кем о том, что случилось. И не вспоминала об этом.

Через месяц они с Федором поженились.

 

27

Лера улыбнулась сфинксам и поняла, что готова идти к Вике. Бодрым шагом она дошла до дома и, не раздумывая ни минуты, открыла дверь парадной.

Войдя в квартиру, она сразу же заметила, что кто-то появился там раньше. В прихожей стояла раскрытая сумка, рядом лежали предметы неизвестного Лере назначения. В квартире явно кто-то был. Но не Вика.

Лера, стараясь не шуметь, передвигалась босиком от одной двери к другой, заглядывая в комнаты. В самой дальней комнате перед раскрытым шкафом на коленях стоял человек. Он почти целиком залез внутрь – видимо, что-то там искал.

Лера замерла. Нужно срочно что-то предпринимать, пока он не обнаружил ее. Она огляделась в поисках предмета потяжелее, которым можно было бы огреть непрошеного гостя по голове или, на худой конец, воспользоваться в качестве средства самообороны. На полочке перед зеркалом в прихожей она заметила зажигалку, стилизованную под пистолет. Выглядела та как настоящее оружие.

Лера схватила зажигалку и, держа ее в вытянутой руке, встала в дверях.

– Эй, – обратилась она к человеку, – руки вверх!

Незнакомец вынырнул из шкафа и удивленно уставился на нее.

– Кто такая? – нахально поинтересовался он.

– Это ты кто такой? И что здесь делаешь? – Лера старалась придать своему голосу суровость, но вдруг узнала незнакомца.

– Вообще-то я здесь живу, – и Викин брат, воспользовавшись замешательством, подошел к Лере и вытащил из ее рук пистолет. – Оружие в руках женщины – это… Тьфу ты, надо же! – Он уставился на зажигалку. – Сам же привез эту штуковину. До чего похож на настоящий! Я даже струхнул немного – вдруг начнешь палить сдуру? Ты здесь какими судьбами?

– Я… Вика… – путаясь в словах, проговорила Лера.

– Вика? Она здесь? Вика, выходи, свои! – весело заорал он куда-то за спину Леры.

– Она уехала. По делам.

– А ты как вошла?

– У меня ключи есть. Вика дала.

– Ключи? Ты живешь здесь?

– Я сейчас уйду.

– На этот раз я не дам тебе сбежать.

– Я… нет… тогда я не могла…

Лера и сейчас не могла – сообразить, происходит ли все на самом деле или она уснула и видит сон. Неожиданный сон, ничего не скажешь. Она задержалась бы в нем. Если получится – на всю жизнь.

– Вообще-то я приехал из-за тебя.

– Как это?

– У меня есть для тебя письмо.

– От кого?

– Сама узнаешь. – Он ушел и вернулся с конвертом.

Лера удивленно разглядывала конверт без опознавательных знаков, не решаясь заглянуть внутрь.

– Это точно для меня?

– Читай. Я пока выйду.

Внутри лежал небольшой лист бумаги, исписанной мелким почерком. Он начинался словами: «Дорогой мой сурок».

Так называл ее только дед. Больше никто.

У Леры поплыло перед глазами, и она уже не различала буквы. Все сливалось и двоилось. И слезы не давали возможности читать дальше. Через минуту в комнату заглянул Викин брат:

– Впечатлилась?

– Ты думаешь, я поверю этому?

– Наш человек, – улыбнулся он, – тебе бы в органах работать.

– Объясни, что это значит? Дед жив? Ему же лет сто должно быть.

– В этом году всего лишь девяносто исполнилось.

– Не может этого быть! Как он мог? Он где? – сыпала вопросами Лера.

– Объясню позже.

– Что-то тут… Это ты сам все написал. Вика рассказала про деда, и вы решили меня… обмануть… зачем-то. – Она от волнения с трудом подбирала слова.

– Зачем?

– Не мешай. Я думаю.

– С такой подозрительностью ты бы сделала карьеру в разведке не хуже Штирлица.

– Штирлица?.. Стоп… Поняла… Штирлиц – это ты!

– Что?! – удивился Викин брат.

– Ты приходил к Анне Ивановне? – пошла в наступление Лера. – И к Лидии? Ты уговорил ее уехать? Куда?

– Я лишь выполнял поручение.

– Что-то все равно не так!

– Если у тебя сохранились записи Федора Ивановича, можешь сверить почерк.

– Можно подделать!

– Зачем, скажи, зачем мне все это сдалось?

– А ты можешь отвезти меня к деду?

– Мы поедем к нему. Но не сейчас. Пока ты… в розыске, от поездок лучше воздержаться.

– Откуда ты знаешь, что меня ищут?

– Я знаю почти все. Кроме одного – кто и почему убил Лидию Сергеевну.

У Леры в голове быстро сложилась своя картина.

– Ты пришел меня арестовать? А это все – для отвода глаз?

Теперь она поняла, что это самый кошмарный из снов, которые она видела в своей жизни. И попыталась проснуться.

– Я по другому ведомству, – спокойно сказал Викин брат.

– Это по какому же, интересно?

– Знаешь, что с любопытными делают?

Лера метнулась в прихожую. По дороге она думала, как бы успеть прихватить кроссовки – не ударишься же в бега босиком. Совсем некстати она сняла обувь, стараясь войти бесшумно. «Предатель, – стучало у нее в висках. – Подлый, низкий предатель! – лихорадочно клеймила его она, стараясь хоть краем глаза напоследок зацепить лицо. – Потом. Плакать и страдать буду потом. А сейчас надо сбежать. Если это сон, я проснусь, а если нет, никогда больше его не увижу. Разве что за решеткой».

Он нагнал ее у самой двери. Схватил за руки, которыми она пыталась отбиваться, и прижал к стене.

– Пусти! – пыталась кричать Лера. – Я ничего не сделала!

– Перестань орать, соседи сбегутся.

– Я не виновата!

– Знаю. Я не собираюсь ничего делать. Никто тебя не арестует. Ну что мне сделать, чтобы ты поверила?!

Она так хотела верить ему, она изо всех сил пыталась это сделать, она до такой степени была занята этим, что не сразу сообразила, что они целуются. В этом было что-то нелепое и смешное, но Лера чувствовала, что это самый правильный поступок во всей ее жизни. Пожалуй, это было единственное, ради чего стоило жить.

Внезапно весь воздух куда-то делся. Лера с неохотой оторвалась от столь нужного занятия и принялась спешно пополнять запасы кислорода. Она старалась надышаться впрок перед новым рывком, чтобы хватило надолго. Он, улыбаясь, смотрел на ее усилия. И снова потянулся к ее губам. Поначалу у нее в голове проносились какие-то мысли и картины, затем они стали отрывочными, а потом исчезли вовсе. Она забыла обо всем. О своих неприятностях, о себе, об этом мире. Она проваливалась в какую-то бездну. Во всем этом были восторг и ужас одновременно. Она словно умирала и рождалась заново. Внутри рушились какие-то стены, с нее как шелуха слетали прошлые представления о жизни, от нее отваливались целые пласты прожитого, на лету превращаясь в пыль.

Поначалу она пыталась сопротивляться, но затем полностью отдалась во власть разрушения. Она сдавалась на милость непонятной силе и, глядя на обломки прошлого, понимала, что вовсе и не жила до этого момента. Она лишь возводила укрепления, чтобы укрыться от боли, которую причиняет жизнь, и пряталась от мира, от самой себя, от самой жизни. Они казались ей достаточно надежными, эти стены, чтобы защититься. Но как выяснилось, и самые неприступные сооружения иногда рушатся. Даже такие, как линия Маннергейма.

Лера чувствовала себя младенцем, вылетевшим в мир и еще ничего о нем не знающим. Внутри зарождалась какая-то волна, она поднималась вверх, на ходу набирая скорость и увеличиваясь в размерах. Эта волна поглощала на своем пути все, что попадалось, включая саму Леру.

Она почувствовала себя крохотной частицей, которую понесло неизвестно куда. Страх начал исчезать. Она ощутила себя волной, стала с ней единым целым и, полностью отдавшись этому ощущению, растворилась в нем.

Внезапно она увидела какие-то леса – сверху, словно пролетала над ними как птица. Потом появились холмы, затем скалы. Пейзаж сменился водной гладью. Она парила над водой, бескрайним морем, и вода казалась бесконечной.

Через какое-то время на водной поверхности появилась крохотная точка. Она росла и увеличивалась в размерах до тех пор, пока не превратилась в остров. Снова показались леса, на этот раз сосновые, и луга, на которых мирно паслись коровы. Они поводили очами и лениво отмахивались хвостами от мух.

Потом появились стены. За ними угадывался комплекс строений неизвестного Лере стиля. Внутри ходили люди в темных одеяниях. И лишь когда показалась церковь с луковкой, Лера поняла, что это монастырь. Двигаясь по темноватому коридору, она замедлилась у одной из дверей и постепенно просочилась внутрь. Это была небольшая комната аскетичного вида. Келья, догадалась Лера, хотя монашескую келью комната напоминала весьма отдаленно. За столом у окна сидел человек и напряженно вглядывался в экран работающего монитора.

Он, словно почувствовав, медленно повернулся навстречу, улыбаясь. И Лера увидела такие родные, знакомые до боли и любимые глаза.

– Здравствуй, сурок. Вот мы и встретились.

Она внезапно испугалась и открыла глаза. Как будто упала с огромной высоты. В желудке стало пусто. Все болело, каждая клеточка, словно она сломала все кости разом. Когда боль стала притупляться, Лера увидела, что лежит в комнате на ковре. Она скосила глаза и увидела рядом мужчину, который с тревогой всматривался в ее лицо.

– Что случилось? Тебе плохо? – Голос, который доносился до нее, был глуховат и плавал где-то далеко.

Лера попыталась переключиться на эту жизнь.

– Что?

– Ты так внезапно потеряла сознание, что я даже испугался.

– Скажи, то место, где живет дед, как называется?

– Как называется часть суши, со всех сторон окруженная водой?

– Значит, правда монастырь на острове?

– Откуда ты знаешь?

– Объясни еще, если у деда есть компьютер, почему он до сих пор не расщедрился на такую малость, как электронное послание?

– Он отправил тебе множество писем.

– Не получила ни одного.

– Он подписывался другим именем.

– И каким это, интересно?.. Отшельник! – поняла вдруг она. – Как же я раньше не догадалась!

– Хорошо соображаешь, – улыбнулся он.

– Лера, ты где? – послышался голос Вики из прихожей. – Выходи, я знаю, что ты здесь. – И каблучки громко застучали по квартире.

Лера повернулась к двери, а ее спутник, наоборот, отвернулся.

– Я такое расскажу!.. – в дверях показалась Викина голова. – Ой, – удивленно округлились ее глаза, – что это?..

Лера молчала, не зная, что ответить.

– Ну ты, подруга, даешь! – только и смогла выговорить Вика, немного приходя в себя. – Как это понимать? Я, можно сказать, сгораю на работе, а она… Где ты откопала… этого…

– Вика, сбавь обороты. – Лерин спутник наконец повернулся к сестре.

– Герман? – заморгала глазами Вика. – А ты что здесь делаешь?

– Интересно, почему все сегодня пытаются узнать, что я делаю в своей квартире?

– Герман, – медленно повторила Лера.

– Не просто, – гордо сказала Вика, – а в квадрате.

– Почему?

– Он Герман Герман, понимаешь?

– Мне нравится, – заулыбалась Лера. Значит, дедушкин правнук будет Герман в кубе.

– У вас, оказывается, все так далеко зашло? – поинтересовалась Вика.

– Вика… – угрожающе начал Герман.

– Это вовсе не то, – смущенно пробормотала Лера.

– Ой, не могу! – захохотала Вика. Она смеялась долго и так заразительно, что вскоре всех троих обуял приступ смеха. Вика улеглась рядом с ними на ковер и долго дрыгала ногами от веселья. Насмеявшись вволю, она села и скомандовала: – Даю пять минут на сборы! Как в армии. Пойду кофе варить. Я такое расскажу – обалдеете! – И хитро поглядев на них, вышла из комнаты.

Через несколько минут все были на кухне.

Вика разливала кофе, расставляла кружки, сахарницу и прочие принадлежности, раскладывала салфетки.

– Вик, не тяни, – не выдержала Лера.

– Так, – заговорила наконец Вика, усевшись в кресло, – начинаю. Про то, что произошло вчера на турбазе.

– Что за турбаза? «Семеновские ручьи»? – поинтересовался Герман.

– А ты откуда знаешь про «Ручьи»? – спросила Вика.

– Я приехал выяснить, что случилось со Смирновой.

– Да? – удивилась Вика. – А ты каким боком к этой истории?

– Долго рассказывать.

– Вика, – вмешалась Лера, – твой брат и есть Штирлиц.

– Кто?..

– Ну, помнишь… Мы еще думали, что это он ее…

– А ты не мог об этом раньше сказать?

– Не мог. Ты хотела вроде продолжить?

– Теперь мои новости уже не кажутся столь значительными.

– Хватит ломаться!

– Вчерашние события не имеют к нашему делу никакого отношения, – сдалась Вика. – Меня, правда, попугали немного. Но обошлось. Пришла я к заказчикам, и только мы стали обсуждать окончательный вариант договора, как входят какие-то люди, а с ними Гриша собственной персоной. Видимо, у них так было запланировано. Гриша меня увидел и давай орать: «Это она, она была! Точно!»

– Что значит – она?

– Ну, что это я была вчера на турбазе. Он же не мог вспомнить, с кем приезжал. А как посмотрел на меня – сразу сообразил. И про тебя, – Вика повернулась к Лере. – И понес такое… Что мы его опоили чем-то и разобрались с Игорем. Я тоже в долгу не осталась. Не люблю, когда меня обвиняют. Сказала, что о нем думаю. А все смотрят, молчат и развлекаются. Сволочи.

– А в чем обвиняли-то? – никак не мог понять Герман.

– В том, что мы с Леркой на Игоря напали, а потом сбежали.

– Призналась?

– Что я, дура последняя? Я сказала, что приехали мы с Гришей, а он повел себя так, что не захотелось с ним дальше общаться. А потом Гриша выпил коньяка с пивом и отрубился. И что Игорь, ну, на которого мы якобы напали, предупредил меня, что не стоит с Гришей связываться. И что ходила я к нему. И рассказал он мне о разных Гришиных художествах. Гриша опять стал орать, что я все вру. Я в долгу не осталась и выложила историю с девушкой этой, ну, Кристиной.

– А Гриша?

– Он вообще из себя вышел, обзываться стал. Тут одному из тех, кто с Гришей пришел, позвонили. И он спросил, как мы выбрались с турбазы. Я сказала, что утром вышли на трассу да попутку поймали.

– Поверил?

– Уже не важно.

– Почему?

– У Гриши принялись спрашивать, виделся ли он ночью с Игорем. А он, дурак, стал отрицать да снова на меня валить. Тогда тот, кому звонили, говорит ему, вы, мол, тут громче всех кричите, а пострадавший Игорь Бочков заявил, что это вы на него напали. Что тут с Гришей сделалось! Вопил, визжал, что провокация это, адвоката требовал – но все напрасно. Теперь не отвертится. Оказывается, Игорь пришел в себя в больнице и рассказал. Ну, что смог, конечно.

– И что у них произошло? – оживилась Лера.

– Гриша очнулся под утро, чувствовал себя плохо, звонил Игорю, но тот не отвечал – спал, наверное. Тогда Гриша отправился к нему. Разбудил, стал чего-то требовать, хамить. Игорь не сдержался и дал ему по роже. Начался мордобой, как мужики любят. А потом Игорь, падая, ударился обо что-то и потерял сознание. Гриша подумал, что он умер, испугался, сел в машину и укатил в город. Так что видишь, у них свои разборки.

– Вы бы рассказали всё, что знаете, – попросил Герман.

– Ты же читал мои письма Отшельнику, – сказала Лера. – Там почти обо всем есть.

– Устное изложение – другое дело. Как тебе моя лекция о перемене внешности?

– Так это твоих рук дело? – возмутилась Лера. – Послать меня неизвестно куда? А если бы меня там схватили?

– Отпустили бы.

После того как события были изложены и версии озвучены, они снова пришли к выводу, что так и не понимают, кто и за что убил гадалку. Ни один из вариантов не казался убедительным. Под конец вспомнили о немецкой журналистке, с которой поехал встречаться Федор.

– Надо бы Федору позвонить. – Вика набрала номер.

– Я занят, – сразу отозвался он. – Вы где?

– У меня.

– Приеду – расскажу. Не могу больше говорить, – и он дал отбой.

– Не может говорить, – сообщила Вика. – Что бы это значило?

– Погоди, – сказал Герман, – он поехал встречаться с Анной Бергер?

– Ой, я же просила знакомых узнать про нее, – вспомнила Вика, – позвоню-ка я им…

– У меня на нее что-то было, – задумчиво пробормотал Герман и пошел в комнату. Вернулся через несколько минут с ноутбуком. – Сейчас… Она из наших, российских. Вроде бы из Питера… Так, где это?..

– Из русских немцев? – спросила Лера.

– Вышла за немца замуж, по-моему. И зовут ее… Вот, нашел: Литвинская…

– Как? – изумилась Лера.

– Литвинская Люсьена Георгиевна. Девять лет назад вышла замуж за Хельмута Бергера. В прошлом году он умер.

– Ни фига себе! – только и смогла выговорить Вика. – Это же Люся!

– Вы ее знаете? – спросил Герман.

– Еще бы. Она Лере такое устроила, что ее из университета выгнали…

– Почему?

– Ревновала сильно… Я поняла, – принялась выдвигать новые версии Вика, – Люсьена приехала, чтобы поквитаться с гадалкой. Она же ходила тогда, помнишь, Лер? К гадалке. Значит, к нашей, да?

– Но это давно было, – с неохотой ответила Лера.

– Федор, значит, с ней сейчас, – сказала Вика.

– Расскажите про госпожу Бергер, – попросил Герман.

Лера покачала головой:

– Не верю, что это она…

Рассказывать о давних событиях принялась Вика. Лера молчала – до тех пор, пока была согласна с подругой в трактовке. Лера винила себя, а Вика – Люсьену. Они заспорили, моментально забыв, что должны были поведать о давних событиях, а не устраивать очередной диспут.

Герману надоело слушать пререкания.

– Пойду позвоню, – не выдержал он, – все равно от вас толком ничего не узнать, – и ушел в другую комнату.

– Почему ты не даешь рассказать, как было? – накинулась Вика на подругу, сообразив, что слушать их изложение событий теперь некому.

– Потому что ты искажаешь.

– Скажи еще, что ты сама все подстроила.

– Моя вина в этом есть. Я недавно как раз об этом думала. Что неправильно я за Федора вышла…

– А что я тебе говорила? Ты же не слушаешь никого.

– Значит, и винить некого, кроме себя.

– Какая самокритичность! Ну, раз тебе от этого легче, пожалуйста, – надулась Вика.

Лера вздохнула:

– Я сегодня вспоминала Люсьену. И поняла, что она Федора любила, а я – нет. И что ему с ней было бы лучше. И если бы я не вела себя так глупо тогда, они, скорее всего, снова были бы вместе. А я помешала. Потому как эгоистка ужасная. Ни о ком, кроме себя, не думаю.

– Давай-давай, может, и вину за убийство возьмешь на себя – из чувства сострадания к несчастной?

– Еще ничего неизвестно.

– Вот увидишь – она это.

– Все спорите? – заглянул на кухню Герман. – Я по делам. Кое-что надо узнать.

Лера вдруг испугалась: она словно раздвоилась и находилась сразу в нескольких местах – здесь и где-то еще. Ей очень хотелось остаться одной и разобраться со всем этим, а заодно сделать то, что пока просто не вмещалось в сознание.

Попробовать снова увидеть деда.

То, что он жив, до сих пор казалось ей невероятным. Это не могло быть правдой. И все же – у нее есть живое доказательство.

– Я вернусь, – понял по-своему ее испуг Герман, – не надейся, что сможешь от меня избавиться.

– Вы еще устройте прощание славянки, – фыркнула Вика. – Не на войну уходит.

– Все может быть, – заметила Лера.

– Я знаю номер его телефона, – подбодрила ее Вика, – если что, разыщем.

 

28

Через некоторое время после ухода Германа объявился Федор. Выглядел он непривычно – сосредоточенный, подчеркнуто деловой и суровый. Старался не смотреть на Леру, все время отводил глаза. Попросил кофе, долго пил его, глядя в чашку, словно там могли находиться ответы на все вопросы.

– Федор, – не выдержала Лера, – что с тобой?

– Знаете, кто такая Анна Бергер? – осторожно начал он.

– Ой, – сказала Вика, – вчерашние новости. Это даже не осетрина второй свежести. Это уже тухляк.

– Так вы уже знаете? Откуда?

– Птичка начирикала, – улыбнулась Вика. – Продолжай.

Федор начал издалека. С того, что произошло после расставания. Люсьена тяжело пережила разрыв и не смогла остаться в Питере, уехала к отцу в Словению. Там и познакомилась с Хельмутом Бергером. Ему было хорошо за пятьдесят, и он несколько лет назад овдовел. Они быстро нашли общий язык, а когда выяснилось, что жена Хельмута была намного старше, Люсьена прониклась к нему горячей симпатией. Тот факт, что приличная разница в возрасте не помешала людям счастливо прожить четверть века вместе, оказался настоящим бальзамом для ее души. Люсьена ощутила себя новым человеком. Вскоре она вышла замуж за Хельмута, сменила имя и начала новую жизнь. Они несколько лет почти не расставались, помогая друг другу справиться с душевными ранами. А потом Хельмут внезапно заболел и умер.

После смерти мужа Люсьена снова почувствовала себя одинокой. Сын вырос, у него была своя жизнь. Из близких людей остался лишь отец. Ему было уже за восемьдесят, и чувствовал он себя неважно. Люсьена привезла его в Германию, устроила в хорошую клинику, но даже там медицина еще не научилась лечить людей от старости.

Перед смертью отец рассказал дочери о докторе, вылечившем его после ссылки. Он назвал имя врача, объяснил, где тот жил в пятидесятых, поведал, как проходило само лечение. Доктор вначале перепробовал много разных способов – не помогало. И тогда он предложил средство, которое до этого не применял. Предупредил, что это опасно и за последствия он полностью отвечать не может. Но отцу Люсьены терять было нечего – ему и так уже был вынесен смертный приговор. Он согласился.

Доктор называл это в шутку средством Сен-Жермена. Выглядело снадобье ужасно – мутная взвесь отвратительного вкуса и запаха. Для начала он выпил совсем немного. Потом – чуть больше, и наконец, решился – закрыв глаза, опрокинул в себя все махом. Несколько часов ничего особенного не происходило, потом ему стало плохо, он подумал, что умирает, и провалился в беспамятство. Сколько пролежал – не знает, но доктор говорил, что больше месяца. Когда очнулся, обнаружил, что полностью облысел и от слабости не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Но то, что произошло потом, было похоже на чудо.

Он пошел на поправку и даже внешне помолодел лет на десять. Прожив у доктора в поселке до глубокой осени, вернулся в город здоровым человеком. Но доктор запретил рассказывать о подробностях лечения. «Опасно, – объяснял он. – Никто не поверит, а у меня могут быть неприятности». И отец Люсьены, наученный молчанию в лагерях, лишь отшучивался по поводу чудесного выздоровления.

Он пытался потом найти информацию о средстве, но ничего, кроме различных легенд, не узнал. Легенды говорили о том, что граф Сен-Жермен, по преданию, жив до сих пор и находится в добром здравии – возможно, как раз благодаря снадобью, рецепт которого хранится в секрете. Граф периодически принимает его, впадает в забытье, и за это время у него полностью меняются волосы, кожа и даже зубы. А потом он живет еще лет тридцать – сорок, не старея и не страдая никакими хворями. Ему, правда, приходится придерживаться диеты и вести определенный образ жизни. Но за бессмертие многие готовы заплатить и не такую цену.

После смерти отца Люсьена долго размышляла над этим. Приступы тоскливого одиночества и отчаянное желание узнать что-нибудь о Федоре побудили ее в конце концов попробовать увидеться с ним. Поначалу она хотела просто посмотреть на него. Затем, со временем, появилось желание доказать ему что-то, чего он, видимо, так и не понял. Чтобы он, наконец, увидел все в другом свете и пожалел о том, что они расстались.

Люсьена разработала план. Первым пунктом в нем значилась работа над собственной внешностью. Она сделала подтяжку и прошла курс омолаживающей терапии в одной из клиник. Благо в Германии это стало обычным делом. Выкрасила волосы в темный цвет и коротко подстриглась. Исходила Люсьена из того, что если Федор все-таки женился на Лере, значит, это тип внешности, на который он западает. Она решила не бороться с соперницей, а стать похожей на нее. И не просто похожей, а лучше. Если Федор увидит ее такой – свежей, красивой, то… Тут все зависело от того, какие у него отношения в «семье». Представить его семью без кавычек она не могла. Федор с его активным отношением к жизни и молодая заторможенная дура… Такое, на ее взгляд, без конфликта не совмещалось.

После долгого периода подготовки, когда Люсьена была почти довольна результатом, она вспомнила о рассказе отца. И заболела новой идей. «Если средство, о котором говорил отец, действительно существует, – думала она, – я, приняв его, окончательно решу все проблемы. По крайней мере, с внешностью». И она начала разыскивать информацию о докторе Варакине.

Если есть эликсир, вполне возможно, что и доктор еще жив. То, что она узнала, опечалило – Федор Варакин исчез в восьмидесятых, но это же внушало некоторую надежду. Она вооружилась сведениями о его предполагаемых учениках, коллегах, пациентах. И приехала в Петербург, горя желанием докопаться до правды. В институте, где когда-то работал доктор Варакин, практически никто не помнил его самого, но разговоры о нем, похожие на легенды, еще ходили. Ей посоветовали поговорить со Смирновой – последней пациенткой, которая в какой-то мере считалась не то чтобы последовательницей или ученицей, но могла что-то знать. Они договорились о встрече.

Потом все пошло наперекосяк. Люсьена моментально узнала в ученице доктора гадалку, к которой приходила когда-то, – и разволновалась. Лидия Сергеевна внимательно разглядывала гостью, отвечала уклончиво и не хотела сообщать ничего ни о самом докторе, ни о его родственниках. А когда гадалка вдруг заявила, что негоже, мол, прятаться за чужой личиной, или говори, что тебе нужно на самом деле, или уходи, – Люсьена поняла, что ее тоже признали. Она принялась сбивчиво уверять, что никакого тайного умысла не имеет…

Она так и не поняла, поверила ли ей Лидия Сергеевна или нет. Но когда гадалка сообщила, что Лера – внучка того самого доктора, Люсьене уже все стало не важно.

На нее нашло какое-то помутнение. Чтобы вот так, через столько лет – и снова на пути тот же человек… Она поняла, что надо ехать к проклятой девчонке и разбираться. Раз и навсегда.

И кажется, говорила это вслух.

Так это было или нет, но Лидия Сергеевна поняла, стала отговаривать. Люсьена ничего не желала слышать. Если Лера живет в дедовском доме, то ехать надо только туда.

В тот же день она добралась до Ярви, нашла нужный дом – он оказался пуст. Люсьена, успевшая навести справки о поселке, вспомнила, что поблизости есть еще и турбаза. Отыскала ее по карте и сняла коттедж. Потом купила одежду, переоделась и снова отправилась к дому. Там по-прежнему никого не было.

Кружа вокруг дома, она, к своему удивлению, встретила гадалку. Они долго спорили, Люсьена кричала что-то угрожающее в адрес Леры и не собиралась уходить. Лидия Сергеевна гнала ее прочь. В конце концов Люсьена, взбудораженная сверх меры, толкнула гадалку. И не сказать, чтобы очень сильно. Но пожилая женщина потеряла равновесие и упала, ударившись затылком о камень.

Когда Люсьена поняла, что гадалка мертва, страшно перепугалась. Тем более что все произошло рядом с оврагом и камень, который стал причиной смертельного ранения, от удара провалился куда-то вниз – там, видимо, был очень рыхлый грунт. Не придумав ничего лучшего, Люсьена перетащила гадалку к другому камню и положила на него головой. Потом вернулась на турбазу и протряслась до утра. Приехав в город, она немного успокоилась и стала прикидывать, что делать дальше. Первое, что пришло в голову, – срочно уехать в Германию. Ближайший рейс был только во вторник, и она нетерпеливо подгоняла время, чтобы этот день поскорее наступил. Ее разыскивали люди из милиции и кто-то еще. А потом позвонил Федор. И она не смогла уехать, не увидев его.

Вот и все…

Лера и Вика слушали Федора, не перебивая, не задавая никаких вопросов. Когда рассказ пошел о том, что случилось в лесу, Лера почувствовала такую боль, что ей пришлось зажмуриться, лишь бы не заплакать. Она словно на мгновение оглохла и, удивившись, попыталась открыть глаза, но не смогла. Потом в ушах волнами стало увеличиваться напряжение – и через некоторое время она увидела то, о чем говорил Федор.

Две женщины в лесу. О чем-то спорят, но Лера не слышит ни слова. Она смотрит и всеми силами хочет помешать тому, что должно случиться. Но у нее нет такой возможности.

Вдруг Лера поняла, что эту же самую сцену она видела у ручья на турбазе. Если бы она тогда не испугалась, узнала бы обо всем раньше. Как могла она так ошибиться и принять Люсьену за себя? Надо было лишь заглянуть ей в глаза…

Люсьена убежала в панике, оставив Лидию на камне, а Лера долго смотрела на гадалку, пытаясь хоть что-то сделать. Не важно что – она просто не могла видеть эти застывшие глаза, устремленные прямо в небо. Хотела заплакать, но не сумела, и когда отчаяние стало совсем непереносимым, она вдруг услышала голос. Тихий и совсем не жалобный.

– Не мучайся и не вини себя, – слова звучали тихо-тихо, – я сделала, что должна была.

– Почему именно так? – спросила Лера.

– Не мне судить о том, как надо. Мне сейчас хорошо. Лучше, чем когда-либо.

– Это несправедливо.

– Мир устроен по своим законам. Теперь я со своими близкими. Я давно должна была оказаться тут. Но, видимо, у Бога были на мой счет другие планы. Спасибо тебе.

– Мне? За что?

– Когда-нибудь поймешь.

Картинка сменилась, и прямо перед Лерой оказалось окно. Она заглянула в него и увидила кухню в квартире Федора. Сам Федор сидел на стуле и читал газету – вслух, для кого-то, находящегося в другом конце комнаты. Федор казался старше, чем сейчас. Вертикальная морщина на переносице, усталые глаза, но в какой-то момент он чуть грустно улыбнулся, и Лера поняла, что у него все в порядке. Ему нравилось сидеть на кухне и читать вслух газету.

Потом к нему подошла женщина и поцеловала в висок. Федор поднял голову и кивнул. Когда женщина повернулась, Лера узнала Люсьену. Она выглядела иначе, чем в лесу. Волосы были длиннее и не такие темные, а черты лица заметно смягчились. Она смотрела на Федора, и лицо ее было полно нежности и участия. Они были вместе.

– Эй, подруга, – услышала Лера, – снова спишь?

– Нет, – быстро открыв глаза, ответила она, – я все слышу.

– И о чем шла речь?

– Я поняла, что Люсьена убила Лидию Сергеевну случайно. Или как это называется?

– Несчастный случай, повлекший за собой…

– Федор, а ты веришь тому, что Люсьена наговорила? – спросила Вика. – Ведь кроме ее слов ничего нет.

– Что ты собираешься делать? – задала вопрос Лера.

– Да-да, поясни, – опять влезла Вика. – После того как ты все рассказал нам, тайну уже не сохранить.

– Я сделал то, что считал нужным. Отвел ее к капитану. Поэтому не могу долго рассиживаться – у меня куча дел.

– Как это она согласилась? – спросила Вика. – Пойти в милицию и сознаться.

– Не твое дело, – отрезал Федор.

– Ага, – прищурилась она, – как помочь – так мое дело, а как объяснить – так не мое.

– Люсьена сказала – делай что хочешь. Теперь вы все знаете. И Лере ничего не грозит.

– Спасибо, – сказала Лера, – если бы не ты – мы никогда не узнали бы, что случилось.

– Если бы не он, этого вообще бы не произошло, – добавила Вика. – Разобрался бы раньше со своими женщинами – не пришлось бы сейчас заниматься черт знает чем.

– Вика, – попросила Лера, – не надо. Федор ни при чем. Это моя вина.

– Ой, заладила снова! – отмахнулась Вика. – Не могу я этого слышать. Пора мне в Москву. Устала я от вашего Питера, сил нет. Отдохнуть хочу. Домой хочу.

– И мне пора, – сказал Федор.

 

– И мне, – добавила Лера.

Она возвращалась домой. Мягкое вечернее солнце нежно прикасалось к деревьям, прощаясь с ними до утра. Словно заботливая мать, гладило уставших за день детей, чтобы им уютно спалось в приближающейся темноте. Золотое кружево листьев, укутанное солнечным сиянием, купалось в космической любви небесного светила.Лера впитывала в себя задумчивый закат и улыбалась, глядя на соседей по маршрутке. Ей было светло и немного грустно от умиротворяющей картины прощания. Печаль эта не имела ничего общего с тоской, скорее наоборот. Лера испытывала благодарность ко всему на свете. И улыбалась солнцу, деревьям, встречным машинам, собакам и прохожим. Она словно впервые открывала для себя этот мир, но не как ребенок, а словно умудренный жизнью человек, многому знающий цену. Этот новый человек, с которым она ощущала такое неразрывное единство, видел многие беды и горести, он знал о несовершенстве мира, как знал и о том, что все в нем – гораздо сложнее и больше, чем видится. Это было новое, ни на что не похожее ощущение.Вспоминая прощание с Викой и спешный отъезд Федора, Лера огорчилась, что так и не смогла поблагодарить их за помощь. Так, произнесла какие-то общие слова, которые положено говорить в таких случаях. Хотелось сказать больше, но все нужные слова сбежали куда-то. Улетучились и носились где-то, выбирая себе хозяина по вкусу.Она смотрела на пассажиров, на птиц, на кусты сирени, светящиеся под закатным солнцем, на речушки, деловито бегущие вдоль шоссе. И была благодарна всему.«Мы идем своими путями, – думала она, глядя на такое близкое небо, – дороги наши лишь на время пересекаются, соединяются и вновь расходятся, помогая ориентироваться в пространстве. Но мы всегда возвращаемся туда, откуда пришли. И всю жизнь боимся возвращения. А вдруг нас там уже не ждут? Или не узнают? Или снова прогонят в далекое путешествие?»Лера нащупала в сумке небольшой листок, исписанный мелким почерком деда.За последние дни она заново пережила всю свою жизнь, и только теперь ей стал приоткрываться краешек завесы над происходящим. Она, заблудившаяся в своей собственной жизни, долго бродила в бескрайних сумерках, натыкаясь на неопознанные предметы и принимая их на ощупь за крайне необходимые. На самом же деле они оказались не более чем ориентирами, чтобы не затеряться совсем на бесконечных просторах реальности.Теперь она знала больше. По крайней мере, почему исчез дед. Когда схлынула первая волна возмущения – как же так, как он мог так поступить, почему столько времени не давал о себе знать? – она увидела все в другом свете. Дед поступил так, потому что любил ее.Конечно, маленькое письмо не могло объяснить всего – ни самих событий, ни причин и мотивов, по которым они совершались. Оно лишь помогало складывать новый узор, и Лера, словно ребенок, впервые сложила из букв первое свое слово.Дед ничего не называл напрямую, но она поняла, что речь шла о каких-то закрытых исследованиях, которых в советские годы проводилось множество. Дед уклонялся, как мог, от участия в экспериментах, требовавших из-за соображений секретности переезда на новое место и жизни под другой фамилией. Он ограничивался консультациями до тех пор, пока люди из Центра исследований (так называл он организацию) не обратили внимания на Леру. Она была так похожа на деда, что предполагалось, и дар Федора Ивановича может достаться ей по наследству. Ее собирались забрать в какой-то специнтернат, но дед совершенно не желал внучке подобной судьбы. Он предложил им сделку – внучку оставят в покое, а он поедет работать в закрытый институт. Он смог убедить всех, что Лера – обычный ребенок, не отягощенный никакими способностями. И отправил ее подальше, чтобы не была на виду.Он писал, что следил за ее судьбой, но вмешиваться не мог. Это была ее жизнь. Дед надеялся, что она сможет разобраться во всем самостоятельно.Из письма Лера узнала, что бабушка не погибла при пожаре. Дед забрал ее к себе. Не насильно, разумеется, а с бабушкиного согласия. Она долго колебалась и мучилась, не решаясь исчезнуть из жизни близких ей людей таким образом. Но желание быть вместе с любимым человеком в конце концов пересилило долг перед родственниками. Они прожили вместе еще девять лет. Бабушка умерла три года назад, и после этого дед уехал в «монастырь» на острове.Он писал, что они скоро смогут увидеться, если Лера захочет. Для этого нужно будет лишь сказать Герману, который отдаст ей письмо, о своем желании, и он отвезет ее, как только разрешится вся эта история с подозрением в убийстве.Лидия Смирнова должна была уехать и работать вместе с дедом над новым проектом, поэтому квартиру решили оставить Лере, чтобы Лидии Сергеевне было куда вернуться после окончания работы и чтобы родственники не прибрали жилплощадь к рукам. Ее внезапная смерть сломала все планы. Спецслужбы в любом случае начали бы выяснять, кто и почему убил Смирнову, но когда дед узнал, что в преступлении подозревают его внучку, отправил своего помощника Германа заняться этим вплотную.Лера погладила лист бумаги. Он был теплый, словно живой.«Ну, ничего, – тихо радовалась она, – скоро я его увижу. Тогда уж ему не отвертеться от объяснений». У нее за последнее время – да что там, за целую жизнь – накопилось множество вопросов.Она не заметила, как теплый майский ветерок подхватил ее и понес куда-то, нежно обдувая лицо. Она плыла в весенней тишине среди сиреневых сумерек, пока не опустилась в свое любимое кресло на веранде дедовского дома. Лиственница приветливо помахала ей ветвями, и ветерок унесся дальше – искать себе новых впечатлений. Лере был виден лишь небольшой кусок участка, но выглядел он непривычно. Она долго вглядывалась в сгущающуюся темноту, пока не поняла, что на месте ее жалкой клумбы оказались целые заросли лилий. Цветы светились, окрашивая все вокруг призрачным сиянием. Это было настолько впечатляющее зрелище, что Лера не сразу заметила: около клумбы стоит ребенок, мальчик лет четырех. Он завороженно разглядывал лилии, и Лера никак не могла увидеть его лицо – лишь маленький темный затылок. Рядом вертелась собака. Вот белая псина с разноцветными глазами Лере точно была знакома. Собакевич!«Повернись, повернись, – звала Лера, – посмотри на меня». Ребенок повел головой, прислушиваясь к чему-то, словно щенок. «Герман!» – позвала она сына – она была уверена, что это ее сын. Она не знала, откуда исходит эта уверенность, она просто это знала. «Я должна увидеть глаза, – просила она неизвестно кого, – пожалуйста, я должна увидеть, какие у него глаза. Чьи?»Ребенок медленно повернул голову и посмотрел на Леру одним глазом – светлым с темной окантовкой. «Как у нас с дедом, – обрадовалась Лера, – я так и знала, спасибо. Я знала это, просто хотела…» Она не успела додумать до конца – мальчишка, сорвавшись, быстро добежал до того места, где она сидела, и уставился на нее.Лера оторопела. У ребенка были разные глаза. Левый – как у нее с дедом, а правый – ярко-синий, совсем как у Германа и Вики…– Просыпайтесь, – услышала она чей-то голос, – приехали. Ярви.