На Викиной кухне вовсю бурлила жизнь, несмотря на поздний час. Обстановка квартиры не очень-то изменилась с тех давних пор, когда они учились в Ленинградском университете. Вообще-то квартира принадлежала не Вике, а ее хронически отсутствовавшему брату, который был не то спортсменом, не то еще кем-то – Лера так и не поняла толком. Она и видела-то его лишь один раз, но о той встрече старалась не помнить. Словно ее и не было вовсе.

Когда приезжала Вика, они обычно заседали у Леры, благо Федор мотался по командировкам. Или ходили на различные мероприятия и сборища, которые необходимо было посетить Вике. Она всегда приезжала не просто так, а по делам агентства. Перепробовав себя в разных профессиях, от музыкально-театрального продюсера до политтехнолога, она в итоге остановилась на чистой рекламе. Ее агентство, незаметное на фоне известных глыб, все же занимало свою нишу и приносило неплохой доход. Многие петербургские фирмы, желающие выйти на московский рынок, обращались за рекламой именно в Викину контору, привлеченные сравнительно низкими по московским меркам расценками.

Вика не раз предлагала Лере стать кем-то вроде регионального представителя, но та только отмахивалась: «Какой из меня рекламщик, посмотри, полнейшее несоответствие профессии. Я никого и никогда ни в чем не могу убедить. Вот тебя, например, хоть раз…» – «Дура ты, вот кто, – перебивала Вика. – Не понимаешь своего счастья. Другая с радостью бы ухватилась, а ты… Уперлась в свое издательство. Ладно бы платили хорошо или что-то очень интересное было, а так… В общем, дурой была, дурой и осталась. Это неизлечимо. И за что тебя люблю, сама не понимаю».

Эти риторические препирательства стали у них чем-то вроде своеобразного обряда. Вика делала ритуальное предложение и получала такой же отказ. И обе понимали, что это всего лишь игра. Но Лера знала: подруга дает понять, что на нее можно рассчитывать в случае чего. Только случая подходящего не представлялось.

На этот раз они даже не вспомнили об этом. Весь вечер разговоры крутились вокруг истории с убийством. Она казалась все более пугающей.

Суммировав знания, они принялись выстраивать версии и продумывать дальнейшие действия. Через некоторое время Лера не выдержала.

– Я бы съела чего-нибудь, – сказала она, поглядывая на Вику. – У тебя как с едой дела обстоят? А то от кофе и сигарет уже тошнит.

– Никак. Я же не питаюсь дома. И вообще, я на диете. Может, что-нибудь из консервов найдется, надо посмотреть.

Пока она рыскала по сусекам, Федор предложил сходить в ближайший магазин.

– Я и сам того. Голодный. Весь день некогда было. Надо бы еще от телефона избавиться.

Когда он ушел, Вика принялась расспрашивать Леру, почему она живет в деревне и что у них с Федором – разрыв или так, временные контры. Лера вяло отвечала, что и сама не знает, да и не до того сейчас.

– И почему ты никогда ничего не знаешь? Ты хоть в чем-то в своей жизни уверена? – возмутилась Вика.

– Я уверена, что мне нужно жить в Ярви. И в работе своей тоже уверена.

– И до чего тебя это довело? Теперь скрываться приходится. А если бы я не приехала?

– Чего гадать. Все есть как есть.

– Очень умная мысль, ничего не скажешь. А главное – глубокая и оригинальная.

Лера вздрогнула, когда в квартиру позвонили. Пока Вика впускала Федора, она тихонько прошмыгнула в ванную и заперлась там. И вышла только после того, как убедилась, что это свои.

После горячей еды сразу потянуло в сон. Пока варили кофе, чтобы взбодриться, Федор стал что-то записывать в блокнот.

– Чем занимаешься? – заинтересовалась Лера.

– Стратегию разрабатываю.

– Какая, к бесу, стратегия? – взвилась Вика. – Ясно, что все это из-за квартиры. Родственникам не понравилось, что уплывают денежки, вот и разобрались они с этой твоей Лилией.

– Какая им выгода? – задал справедливый вопрос Федор. – Хозяйка не изменила решения. Квартира им не достанется. Они должны были с Лерой разбираться.

– Да не стала бы я в этой квартире жить! – взволнованно встряла в разговор Лера. – Ни за что! Я бы отказалась от нее, пусть забирают.

– Вот глупенькие, им сразу надо было к тебе обратиться. Они ж не знали, с кем имеют дело. И не понадобилось бы идти на такие крайности, – фыркнула Вика. – А что касается выгоды, ты, Федор, не совсем прав. Подозрение упало на Леру, ее посадят, а квартира к ним отойдет. По наследству.

– Как посадят? – возмутилась Лера. – Я ни при чем!

– Почему тогда сбежала? Пошла бы в милицию, и дело с концом. Они разберутся, кто при чем, а кто нет, – отбила удар Вика.

– Испугалась. И потом, я же не знала еще, что это за квартира такая и почему ее мне оставили.

– А теперь, значит, знаешь?

– Предположить могу. Раз Смирнова была знакома с дедом…

– И заметь, не просто знакома, а даже жила у вас, – подхватил Федор, – это ведь что-то значит. Не все, кого он лечил, у вас дома бывали, правда?

– Я не помню, чтобы еще кто-то проживал у нас. Но я мелкая была, могла и не знать… А зачем она в бывшую нашу квартиру поехала жить? – спросила Лера. – Случайность или нет?

– Так, – снова полез за блокнотом Федор, – надо еще выяснить, когда она туда переехала.

– А меня, знаете, что волнует? – сказала Вика. – Почему она решила подарить квартиру тебе только месяц назад? Или она совсем недавно вселилась, или тогда что-то произошло. Я так думаю, родственники на нее наехали.

– Тебе уже, похоже, все ясно, в отличие от нас? – не удержался от колкости Федор.

– А что там еще может быть? Квартира не из дешевых. Ты говоришь, что не стала бы там жить. Так и не надо. Могла бы продать, и все.

– Не стала бы я такого делать, – покачала головой Лера. – И денег этих не взяла бы никогда.

– Смотрите, какая бескорыстная! Тебе что, деньги не нужны?

– Не в этом дело. Я не смогла бы, понимаешь? Мне бы они ничего хорошего не принесли.

– Откуда такая уверенность? Деньги – просто бумажки и никакой магической силой не обладают. Так что хватит пургу гнать, – высказал свои соображения Федор. – Давайте решим, что делать, мне еще до дому добраться надо. Слушай, я и забыл совсем, мосты уже разводят или нет?

Никто не помнил. Федор засобирался. Вика даже предложила ему остаться, если что. Лера удивленно посмотрела на них обоих: надо же, друг друга не выносят, а тут спелись – единомышленники, да и только. Уже в дверях Федор вспомнил:

– Надо бы узнать, кто это тебя видел в пятницу в доме Смирновой. Помнишь соседей?

– Не особенно. Разве что соседку из двадцатой, рядом с нашей. Она еще с мамой училась, тоже врач. Ирина… Леонидовна, по-моему.

– Надо с ней поговорить, – сказал Федор, вытаскивая блокнот. – Так, поискать родственников, это я попробую по своим каналам, еще с соседкой поговорить и знакомых этой твоей Лилии расспросить. Должны же быть у нее знакомые.

– Давайте распределим, кто куда, – предложила Вика, – а Лере надо дома посидеть.

– Почему?

– Не задавай глупых вопросов. Где-то тут книжка должна быть, очень интересная. Специально для тебя. Сиди и внимательно изучай.

– Что еще за книжка?

– Уголовный кодекс называется.

После ухода Федора Вика подергала себя за волосы и с выражением блаженства сдернула парик. Потом тряхнула собственной шевелюрой точно такого же оттенка и с наслаждением принялась массировать голову.

– Намучилась, сил нет.

– А я думала, ты прическу сменила. Вик, а зачем все это, ведь он практически не отличается от того, что у тебя на голове. В смысле, что с париком, что без него – почти одно и то же.

– Вот именно. Эксклюзивная вещь. Из моих волос сделан.

– Зачем тебе парик из своих волос? Я понимаю, когда что-то другое, а так…

– Сразу видно – не деловая ты женщина. Объясняю: волосы у меня длинные, их помыть, уложить – тьму времени отнимает, и не всегда такая возможность есть. А так, если что, парик на голову – и готово. Вот еду я, например, в Питер на поезде. Ты видела, чтобы там условия для укладки имелись? И как же быть? Платком все время заматываться, что ли? А так выхожу я из поезда вся свежая и благоухающая, да еще и с красивой головой. И все сразу к моим ногам штабелями складываются.

– Вика, – рассмеялась Лера, – ты неисправима. Зачем тебе сейчас штабеля из мужчин? Ты ведь замужем.

– Это никогда не помешает. Мало ли что. А потом, знаешь ли, приятно.

– А муж не ревнует?

– Пусть поволнуется немного. Полезно. Он всегда должен знать, что я представляю ценность в глазах других мужчин. От этого еще больше любить будет. Вот ты, например…

– А что я?

– Сколько помню, всегда была такой, как сейчас.

– В смысле?

– Одеваешься все время одинаково, и прическа почти одна и та же. Ты бы хоть раз в жизни волосы, что ли, покрасила.

– Спасибо, мне хватило. Не помнишь, как ты меня в салон потащила?

Еще в студенческие времена Вика как-то договорилась сделать прическу у известного в городе стилиста, тогда это еще было редкостью. Она взяла за компанию и подругу, убедив ее привести наконец-то голову в порядок. В салоне, который располагался почему-то на отшибе, они увидели занятное существо неопределенного пола и возраста, всё в кудрях и рюшечках. Существо едва взглянуло на них, закатило глаза и сказало, что головы у них проблемные. Потом долго возилось с Викой, хищно выхватывая ножницами пряди ее роскошных светлых волос, а то, что осталось, накрутило на какие-то замысловатые не то бигуди, не то палочки и позвало Леру.

Та постеснялась отказаться, решив, что с ее короткой стрижкой ничего страшного сделать нельзя. И поплатилась за свое легкомыслие немедленно. Стилист наголо обрил ей затылок, а оставшиеся волосы разделил зигзагообразным пробором и выкрасил в разные цвета от ультрамарина до ярко-малинового.

Когда Лера увидела это произведение искусства у себя на голове, просто потеряла дар речи от растерянности. Зато Вика не сплоховала, как всегда. Обнаружив вместо своей роскошной шевелюры какие-то куцые кудельки мышиного цвета, она моментально пришла в ярость. Досталось и стилисту, и салону. Парикмахер оказался на удивление проворным и спрятался в подсобке, пока Вика буйствовала.

Через некоторое время появилась администратор, дородная женщина, в сопровождении амбалистого мужика. Они с легкой долей угрозы извинились перед девушками и предложили уладить все миром. На безальтернативной, впрочем, основе. В качестве компенсации морального ущерба была предложена смехотворная даже по тем временам сумма – или возможность бесплатно посетить салон еще раз.

Еще раз? Вика высказала все, что думает о салоне, но деньги взяла. Потом Лере пришлось побриться наголо, а Вика единственный раз в жизни сделала короткую стрижку. С тех пор Вика на дух не выносила модных стилистов, предпочитая проверенного мастера. Еще она невзлюбила локоны и кудри. Придавая своим светлым волосам различные оттенки, она всегда требовала прическу исключительно из прямых волос, разрешая варьировать лишь длину в пределах пяти сантиметров.

– Ты думаешь, я еще когда-нибудь соглашусь на такое? – засмеялась Лера, вспоминая свое хождение с лысой головой в холодное время года.

– Не обязательно так радикально. Но попробовать что-то свеженькое, в разумных, конечно, масштабах, необходимо. Вдруг краше станешь?

– Лучше, чем есть, не станешь.

– Ты не права. Знаешь, скольким девушкам такие эксперименты помогли? Мужчины же, они очень просто устроены. Реагируют на все яркое и броское. Если заметил тебя – половина, считай, уже сделана. Все дальнейшее – дело техники. Если правильный подход подобрать – все, он готов. Пользуйся на здоровье.

– А мне такие мужчины не нравятся. Которые реагируют только на внешний блеск. И не мне одной, думаю.

– Это ты с жиру бесишься. Знаешь, сколько женщин готовы хоть какого-нибудь завалящего мужичка подцепить? А они все одинаковые. Мужики, в смысле.

– Не все.

– Думаешь, Федор полюбил тебя за прекрасную душу? Фигушки! На внешность твою он клюнул. Скажешь, нет?

– Нет!

– А вот и да! Просто он ошибся.

– Как это?

– А так, что твой внешний вид не соответствует тому, что внутри.

– Это как?

– Примерь мой парик.

– Зачем?

– Для наглядности.

Вика водрузила белокурое произведение парикмахерского искусства Лере на голову и стала сосредоточенно прилаживать его половчее. Провозившись несколько минут, она отправила Леру к зеркалу посмотреть, что получилось. Лера взглянула на себя и не поняла, кого она видит. Эта блондинка с растерянным взглядом и слишком загорелым лицом была ей незнакома. «Неужели это я, – спрашивала себя она, вглядываясь в отражение, – неужели я – такая?» Черты лица проступили ярче под ослепительно белой челкой, но они казались не такими четкими, как обычно, а как-то смягчились. Девушка в зеркале казалась такой неприкаянной и глупой, что Лера, не выдержав, сдернула парик.

– Ну что, – заговорила вертевшаяся рядом Вика, – поняла?

– Ты хочешь сказать, что я – безвольное существо, глупая блондиночка, что ли?

– Не смей при мне обижать блондинок! И почему принято считать, что все блондинки – непроходимые мечтательные дуры, а брюнетки – темпераментные, задорные и умные? Посмотри на нас, к примеру.

– Какая же ты блондинка! – возразила Лера. – Ты настоящая белокурая бестия. Мы тут книгу о Германии делали, там про таких, как ты, много написано. Так что не все светловолосые оказываются блондинками.

– Ага, и не все темноволосые – брюнетками. Точно. Вот ты, например…

– Да что я?

– Где твоя энергия, напор, темперамент, в конце концов! Должно же хоть что-то быть!

– А почему именно такой набор качеств? По внешности вообще нельзя судить о человеке. Это неправильно.

– Да что ты говоришь? Вот скажи, почему ты не можешь просто радоваться жизни и получать от нее удовольствие? Ведь тело затем и дано, чтобы все можно было понюхать, потрогать, попробовать.

– Ты забыла еще про зрение и слух.

– Не придирайся, ты же понимаешь, что я хочу сказать. Тебе подарили жизнь – радуйся и пользуйся. А ты все ждешь чего-то. Сама хоть понимаешь, что пытаешься найти?

– Определения точно дать не смогу, – подумав, серьезно сказала Лера. – Пока это где-то на уровне чувств. Не этих пяти, о которых ты говорила, а каких-то других, глубинных, что ли. Хочется понять, зачем мы рождаемся, для чего живем. По большому счету. Зачем мы… нужны, если хочешь. Ведь зачем-то нужны. Не можем же мы быть просто белковой формой жизни. Тогда все как-то бессмысленно. А в природе не бывает бессмысленных вещей.

– Так ты Бога ищешь, – поняла Вика по-своему. – Сходила бы в церковь, и дело с концом. Там бы тебе быстренько объяснили и про мироздание, и про смысл жизни.

– Бог и церковь – не одно и то же. Мне нужно что-то другое, понимаешь? Вот у тебя бывает такое чувство, что ты когда-то знала что-то очень важное, а потом раз – и забыла? Напрочь.

– Бывает. Вот у меня завтра встреча важная с клиентами, а я о ней напрочь забыла.

– Не хочешь – давай не будем говорить. Ты сама спросила, а я просто пытаюсь ответить. Как могу. Извини, я не философ, мне сложно оперировать отвлеченными категориями. Как чувствую, так и говорю.

– Я пошутила. Но все равно не понимаю. О чем можно было забыть?

– Ну как бы тебе сказать… словно ты знала когда-то тайну какую-то, сокровенную, а потом забыла. Но ощущение… нет, не ощущение, а что-то вроде воспоминания об этой самой тайне все время тебя мучает. И кажется, что ты живешь для того, чтобы вспомнить о том, что забыла. И понять, почему об этом не помнишь. Неужели у тебя никогда не бывает такого?

– Невозможно жить этим постоянно, – пожала плечами Вика. – Ну, задумаешься иногда… А жизнь – она такая интересная. В ней много еще чего есть.

– Я не говорю, что только этим и занимаюсь. Вот переехала в дедовский дом – там так хорошо, тишина кругом, красота. Как-то располагает к мыслям о чем-то не сиюминутном. Я осенью приехала, настроение – хуже некуда, еще с Федором поцапались, в общем, тоска смертная. Ходила, по окрестностям гуляла. Вышла на озеро. Помнишь озеро, мы там купались еще?

– Я за корягу какую-то как зацепилась, так кровищи из меня вытекло немерено. До сих пор шрам остался. А так ничего, мирное себе озеро. И что же ты там увидела?

– Отвлекись на минуточку от шрама своего и представь: октябрь, отчаянно зеленая трава, из последних сил держится, но уже тронута желтизной… Ты никогда не замечала, что этот цвет, такой лимонно-зеленый, он бывает у травы как раз осенью? Грустный очень цвет. И необыкновенно красивый. Особенно под осенним солнцем.

– Ты никак в поэты собираешься? – ехидно заулыбалась Вика.

– Поэзия – это другое совсем, – махнула рукой Лера. – Так вот. Озеро и сосны вокруг. И солнце в них заблудилось, в деревьях этих. И вода как зеркало, в ней сосны отражаются, и облака, и солнце. Смотришь – словно мир какой-то другой.

– Так это просто игра света и тени. Иллюзия нашего восприятия.

– И тебе кажется, все так просто? А почему наши глаза так устроены, чтобы мы могли это видеть? Если это и иллюзия, то зачем-то же дано нам ее заметить. И воспринять как красоту. Вот я когда смотрела на озеро, поняла, что это и есть та самая красота, которая мир спасет. Есть в ней что-то такое… Не знаю… Дух захватывает. И еще поняла, что вот за эту красоту и умереть не страшно. Даже за честь почтешь. Я бы это озеро защищала до последних сил. Понятно, почему финны там линию Маннергейма построили. И почему стояли насмерть за эти места. И почему до сих пор по ним тоскуют. Я бы тоже тосковала.

– Нечего было войну проигрывать. И потом, мы ведь прорвали эту линию, или я чего-то не помню?

– Да, мы сделали невозможное. Знаменитая неприступная линия Маннергейма была уничтожена. А места эти мы себе взяли. В качестве трофея. Но пожила я там и теперь все думаю – зачем? Зачем нам вся эта красота, если мы только и можем, что разрушать?

– Насчет какой-то особенной красоты это ты, Лера, положим, загнула. Была я в Финляндии, она вся из таких мест состоит, как Карельский перешеек. Озером больше, озером меньше – разница невелика. А нам границы надо было отодвигать, так что все правильно и по-честному.

– Ты давно была на Карельском перешейке?

– Еще в студенческие годы.

– А мне пришлось поездить последние полгода. Знаешь, какая там разруха и помойка? Страшно смотреть. Нельзя такую красоту в разрухе содержать. Это противоестественно. Вот взяли мы себе Карельский перешеек, а зачем он нам нужен, не знаем. Полигоны всякие там устраиваем да свалки. «Пикник на обочине» Стругацких помнишь? По которому фильм «Сталкер» снят? Так место, что описано в книге, не вымысел авторов. На Карельском перешейке действительно существует Зона. И там происходят странные вещи. Это реальный участок земли. Причем изначально очень красивый. Вот во что мы превратили красоту. В Зону.

– Так, может, нам назад его отдать? Вот финны обрадуются!

– Я отдала бы. Нельзя нам было к такому прикасаться. Рано еще, по-видимому. Мы не готовы.

– Да ты у нас все готова отдать, а сама-то где жить тогда будешь?

– Я бы там осталась, если бы позволили.

– Ну-ну, думаешь, ты им очень нужна?

– Я бы норку вырыла и жила тихо, как зверушка.

– Ну, Белозерова, ты даешь! Вы, питерские, странный народ. С такими тараканами в голове – не дай бог…

Это был их извечный спор о разнице между москвичами и петербуржцами. Вика, коренная москвичка, долго не могла привыкнуть к жизни в Северной столице. Город казался ей далекой провинцией, люди – слишком уж заторможенными, словно осенние мухи. Ее чересчур деятельная натура не находила понимания у окружающих, и это ее злило. К тому же она была высокомерна и относилась к провинциалам с презрением. Постепенно она разглядела и даже частично приняла своеобразную манеру жизни города на Неве. Но стать до конца «своей» так и не смогла. Да и не хотела.