Этот вечер, казалось, ничем не отличался от многих других. Но именно с этого вечера начались удивительные события, в которых Асылбеку невольно пришлось принимать такое близкое участие.

Асылбек ни о чём и не подозревал, когда приглашал своего друга Бориса Стропилина. Он и не думал, что этот вечер будет последним из всех, которые они провели вместе. И потом он часто вспоминал до последней мелочи эти недолгие часы…

В этот вечер Борис и Лена пришли слишком рано.

— Именинник звонил, что вернётся через час, — сказал Асылбек, встречая гостей. — Вместе с ним придёт и Акбар.

— Подождём, — коротко ответил Борис и поставил на стол две бутылки шампанского.

А Лена предложила:

— Может, тебе помочь?

— Конечно! — обрадовался Асылбек.

И кивком указал на стол, заставленный посудой.

Лена повязала вместо фартука полотенце и принялась за мытьё. Асылбек вытирал тарелки. Борис тоже хотел присоединиться к ним, но Асылбек отмахнулся:

— Сиди! Без тебя управимся.

Чтобы его друг мыл посуду! Нет, Асылбек этого не позволит.

Асылбек — двадцатилетний юноша в массивных четырёхугольных очках — был моложе Бориса Стропилина на пять лет. Он старался держаться с Борисом как с равным, с дружеской грубоватостью, как положено мужчине с мужчиной. И всё-таки преклонялся перед ним. Ещё бы! Кто из знакомых Асылбека мог похвастаться такой силой и ловкостью, как этот молодой инженер! Борис был великолепным спортсменом: играл в теннис, в волейбол, был неплохим штангистом, а в институте увлекался велосипедными гонками.

Нравилась Асылбеку и Лена. Совсем недавно — всего месяц назад — Борис познакомил Асылбека со своей невестой.

Было это в маленькой комнатке общежития, где с двумя другими молодыми специалистами жил и инженер-строитель Борис Стропилин.

В тот день Асылбек забежал к другу чем-то взволнованный. Хотел рассказать Борису что-то интересное, но осёкся — у стола сидела худенькая, коротко остриженная девушка и перелистывала альбом. Борис стоял перед зеркалом и старательно повязывал галстук.

— Познакомься, — сказал он. — Это Лена.

Асылбек мельком взглянул на друга, словно спрашивая:

— Она?

И Борис, не отворачиваясь от зеркала, утвердительно прикрыл глаза:

— Она!

Юноша смущённо пожал протянутую тонкую руку и невнятно пробормотал:

— Орлов, Асылбек.

— Асылбек и… Орлов? — удивлённо переспросила девушка.

Борис усмехнулся и сказал:

— Вечная история. Всегда все удивляются, почему Асылбек стал Орловым. Имя киргизское, фамилия русская.

— А в самом деле — почему?

Юноша недовольно махнул рукой:

— Разве Борис вам не рассказывал?

— Ещё бы! — язвительно сказал Борис, затягивая узел галстука и ворочая шеей. — Мы только и делали, что говорили о таком выдающемся человеке. Это наша излюбленная тема. Как только встретимся, так сразу же вспоминаем Асылбека Орлова.

Асылбек сделал кислую мину, но промолчал. А Борис, полюбовавшись только что выполненной работой, наконец отвернулся от зеркала и снисходительно сказал:

— А вообще-то история довольно любопытная. Ты, Лена, попроси его рассказать, пока я пальто почищу.

Он снял с вешалки пальто, взял щётку и, выходя в коридор, на секунду замешкался и добавил:

— Не стесняйся, Асыл. Человечество должно знать твою биографию. Перед тобой сидит будущий филолог. Не упускай момента, старик!

— Пошёл к черту!

Борис вышел и так долго возился со своим потрёпанным студенческим пальто, вычищая из него следы извести и цемента, оставленные стройкой, что Асылбек не только перестал стесняться Лены, но и в самом деле успел ей рассказать о том, как давным-давно, сразу же после войны, его — воспитанника детдома — усыновил профессор Орлов.

Потом Лена вместе с Борисом раза три заходила к Орловым и познакомилась с Александром Ивановичем. А сегодня Асылбеку уже казалось, что он знает эту девушку чуть ли не с самого детства.

Ему уже надоело молчать, и он искренне обрадовался, когда Лена, вытирая тарелку, указала кивком головы на портрет, который висел на стене, и тихо спросила:

— Кто это?

Это был плохонький портрет молодого человека в офицерской форме девятнадцатого столетия.

— Он учёный?

Асылбек усмехнулся.

— Это не учёный. Это полковой лекарь. Хотя Александр Иванович говорит, что этот офицер мог бы стать великим учёным, если бы родился в другое время.

— Как его фамилия?

— Орлов.

— Тоже Орлов?

— Да. Илья Фёдорович Орлов. Дед Александра Ивановича. У него была очень интересная судьба.

— Чем же она интересна?

— Он бывший крепостной. Ровесник Пирогова и Гоголя. Так же, как и Пирогову, ему удалось закончить медицинский факультет Московского университета, и он стал врачом. Жилось ему трудно, и Илья Фёдорович был вынужден поступить в армию и стать полковым лекарем.

Несколько секунд девушка молчала, с любопытством разглядывая портрет. На неё чуть иронически смотрели умные, проницательные глаза полкового лекаря.

И Лена подумала, что Александр Иванович чем-то похож на своего деда: тот же крупный, мясистый нос, те же густые, лохматые брови, а под ними — те же маленькие, глубоко запавшие глаза.

У обоих в лицах было что-то простонародное или, как говорили раньше, мужицкое. Но эти грубоватые и сами по себе некрасивые черты придавали общему выражению лица столько одухотворённости, в нём угадывалось столько недюжиного ума и воли, что само лицо невольно становилось красивым.

Девушка почему-то вздохнула и тихо спросила:

— А за что его так ценит Александр Иванович?

— За что?

Асылбек задумчиво потёр лоб.

— Дедушка многое рассказывал о нём. И я понял, что Илья Фёдорович был очень любознательным человеком и искусным хирургом. Его интересовали большие проблемы…

Юноша помолчал и неожиданно спросил:

— Ты знаешь, что такое анабиоз?

— Нет. А что это?

— Это такое удивительное явление природы, когда жизнь в организме на время приостанавливается. Это бывает у многих животных и особенно у насекомых… Ты слышала о замечательном русском физиологе Бахметьеве?

— Нет.

— Вот он как раз и изучал явление анабиоза. Мне дедушка рассказывал об интересных опытах, которые делал этот учёный.

— Что это за опыты?

— Он наблюдал за зимней спячкой летучих мышей. Когда мыши засыпали, он помещал их в особый холодильник и постепенно снижал температуру их тела до девяти градусов ниже нуля.

— Так ведь они же могли замёрзнуть! — воскликнула с удивлением Лена.

— Вот именно. Он вытаскивал их из холодильника, и они были твёрдые, как камушки. А потом, когда Бахметьев отогревал их, мыши оттаивали и снова оживали.

Девушка рассмеялась:

— Как пельмени!

— Ты слушай, — недовольно сказал Асылбек. — Я тебе серьёзные вещи рассказываю, а ты хохочешь. Так вот, Илья Фёдорович Орлов задолго до Бахметьева заинтересовался анабиозом. Но он был хирургом и его больше интересовала проблема консервации тканей человеческого тела. Понимаешь? Он пытался сохранить живой часть человеческого организма. Словом, Илья Фёдорович думал над тем, что гораздо позднее заинтересовало Кравкова.

— А кто такой Кравков? — спросила Лена.

Прежде чем ответить, Асылбек с достоинством помолчал.

Ему нравилось, что студентка четвёртого курса доверчиво расспрашивала его, первокурсника.

Конечно, заслуга в том, что Асылбек кое-что знал о трудах некоторых учёных-медиков, принадлежала Александру Ивановичу. Именно он любил рассказывать Асылбеку обо всех этих вещах.

Но так или иначе, сейчас Асылбек чувствовал себя в роли профессора. Он видел, что и Борис оставил книгу и тоже с любопытством прислушивается к рассказу юноши. И, конечно, такое внимание льстило Асылбеку.

Он солидно откашлялся и сказал:

— Николай Павлович Кравков был выдающимся русским фармакологом…

— Ты популярнее, — перебил Борис. — Что такое фармаколог?

— Фармаколог? Ну, это человек, занимающийся фармакологией. А фармакология — это наука, которая изучает действие лекарственных веществ на организм, и устанавливает методы и принципы их применения. Вам ясно, уважаемый?

— Ясно, — усмехнувшись, ответил Борис. — Валяйте дальше, маэстро.

Асылбек бросил на друга комично-высокомерный взгляд и продолжал менторским тоном:

— Однажды Кравков отрезал у трупа пальцы и стал пропускать по их кровеносным сосудам солевой раствор, который по составу был близок к крови. И как вы думаете, что произошло?

— Не тяните, маэстро, — попросил Борис.

И Асылбек пояснил:

— Ногти на отрезанных пальцах продолжали расти. Значит, пальцы жили самостоятельной жизнью. Отдельно от тела. Но Кравков пошёл дальше. Другими опытами он даже доказал возможность сохранения некоторых жизненных свойств тканей после высушивания.

— Высушивал, а потом оживлял? — переспросил Борис.

— Представь себе!

Борис скептически поджал губы. А Лена спросила:

— Но при чём здесь полковый лекарь — дед Александра Ивановича?

— А при том, что этот никому не известный врач предвосхитил идеи и Бахметьева, и Кравкова, и некоторых других более поздних исследователей. Илья Фёдорович научился сохранять жизнь тканей на неопределённо долгое время. Понятно, уважаемые слушатели?

— Не совсем, — ответил Борис.

— Ты дуб, — ласково сказал Асылбек и пояснил: — Полковой лекарь Илья Фёдорович Орлов научился сохранять отдельные органы и ткани в состоянии, напоминающем состояние анабиоза.

Юноша сделал внушительную паузу и сказал:

— А хотите посмотреть коллекцию, которая досталась в наследство Александру Ивановичу от его деда?

Лена молча кивнула. Асылбек заговорщически поднял палец:

— Только чур, моему старику об этом не говорить! Он не любит, когда я без спросу лезу в эти шкафы.

Он покосился на дверь, глянул на часы и, убедившись, что профессор придет ещё нескоро, осторожно открыл высокий дубовый шкаф.

— Вот, глядите!

Полки шкафа были уставлены стеклянными банками самых различных размеров. В узком высоком сосуде плавала в растворе отрезанная по локоть рука ребёнка. В широкой банке чуть покачивалась от толчка раскрытой дверки сердце. Самое обыкновенное человеческое сердце с аккуратно перерезанными кровеносными сосудами. А рядом стояла банка, в которой тускло поблескивали сероватые полушария головного мозга…

Асылбек осторожно поднял банку с сердцем и подал её Лене. Девушка робко взяла её и тихо спросила:

— Оно заспиртовано?

— В том-то и дело, что нет! — многозначительно сказал Асылбек. — Я же говорю, что этот полковой лекарь нашёл какой-то удивительный состав, который позволяет хранить все эти ткани в состоянии, напоминающем анабиоз.

Брови Лены удивлённо приподнялись:

— Но что это за состав?

Асылбек пожал плечами:

— Этого до сих пор никто не знает.

Он бережно взял банку с сердцем из рук Лены и поставил её на место.

— Илья Фёдорович был убит в Крымскую войну в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году. Все рукописи, над которыми он работал, погибли. Во всяком случае найти их не удалось.

— А как же коллекция?

— Коллекция хранилась у его жены, которая в то время жила где-то в Тамбовской губернии. Сын Ильи Фёдоровича меньше всего интересовался коллекцией. Да и внук его — Александр Иванович — только совсем недавно обратил внимание на странные свойства раствора, в который погружены эти ткани. Это уже случилось после того, как он ушёл на пенсию и переехал сюда.

— Неужели он ничего не подозревал раньше? — недоверчиво спросил Борис.

— Ничего! Александр Иванович ведь был тоже военным врачом. Это только последние годы он преподавал в Военно-медицинской академии. А до этого всегда был со своим полком, и коллекция хранилась у одного из его родственников, который медициной даже не интересовался. Только совсем недавно дедушка забрал коллекцию и переехал во Фрунзе. Тогда-то он и решил повторить опыт Кравкова. И знаете, что случилось?

Асылбек остановился и значительно посмотрел на своих друзей.

Лена тихо спросила:

— Что?

И Асылбек, понизив голос, таинственно сообщил:

— Пальцы, которые он взял в одной из этих банок, ожили. Когда дедушка пропустил по их кровеносным сосудам питательный раствор, ногти стали расти!

Глаза Лены широко раскрылись. И даже Борис казался ошеломлённым.

— Пальцы ожили через сто с лишним лет? — недоверчиво воскликнул он.

— Да, — коротко подтвердил Асылбек.

— Значит… Значит, все эти части человеческих тел не просто заспиртованы, но они… живы? — почему-то шёпотом спросила Лена.

Асылбек молча кивнул головой.

— И это сердце?

Асылбек снова кивнул.

Несколько секунд все молчали. Было слышно, как за тёмными окнами шумел ветер. Мягкий свет торшера слабо освещал большую, просторную комнату…

— Странно, — тихо сказал Борис. — Много лет назад какие-то неведомые нам люди жили, любили друг друга, ненавидели, боролись… Потом они погибли… Но вот эти части их тел живут до сих пор…

Лена широко открытыми глазами оглядела стеклянные банки и прижалась к Борису.

— Ты чего? — спросил он.

— Мне страшно, — шёпотом ответила девушка. — Кажется, они слышат наш разговор…

— Фу ты, глупая! — мягко сказал Борис, но ему почему-то тоже стало не по себе.

Он ласково обнял девушку и, повысив голос, с нарочитой бодростью проговорил:

— Пойдём посидим на диване! А то разговорились чёрт знает о чём.

Молодые люди отошли от шкафов и уселись на большом старом диване. Со стены на них пристально смотрел полковой лекарь Илья Орлов. Лена покосилась на него и зябко поёжилась.

— Боря, расскажи что-нибудь, — предложил Асылбек, стараясь развеять неприятное впечатление.

— Какой из меня рассказчик! — ответил инженер.

Наступило неловкое молчание. Лена робко поглядывала на тускло поблескивающие банки и всё теснее прижималась к Борису.

В коридоре раздался звонок.

— Наконец-то! — сказал Асылбек и пошёл открывать.

Через минуту в комнату вошли Орлов, высокий грузный старик, прихрамывающий на правую ногу, и его друг Акбар Мамедов — худощавый, спокойный молодой человек лет тридцати.

Ещё три года назад, с тех пор как Александр Иванович взял шефство над молодым хирургом, между ними возникла тесная дружба. Акбар восхищался знаниями и опытом Орлова. А старому профессору нравилась серьёзная сдержанность Мамедова, его точность и находчивость во время самых трудных операций, его умение находить оригинальные решения очень сложных вопросов, с которыми часто приходится сталкиваться хирургу.

— Этот парень далеко пойдёт, — с уважением говорил профессор. — Талант!…

А сегодня Александр Иванович пригласил его, чтобы посидеть вечером вместе с молодёжью.