Держа перед собой саблю, Кирьяк двинулся на Болотникова. Иванка зажал в руке топор, участливо поданный ему одним из посадских.

Увидев в руке парни топор, Кирьяк прикрикнул на земских ярыжек:

~~ Вяжите вора!

Служивые затоптались на месте: уж больно страшен чернокудрый детина с топором. Тогда Кирьяк выхватил из-за кушака пистоль.

– А ну погодь, черти! – вдруг зычно пронеслось над толпой.

Мужики обернулись и тотчас скинули шапки. На светло-гнедом коне сидел русобородый богатырь в суконном кафтане. Ездок сошел на землю – широкоплечий, ростом в добрую сажень.

– Отчего брань?

Кирьяк указал пальцем на Болотникова, сказал зло:

– Парень этот руку на меня поднял. Дозволь, Федор Савельич, наказать лиходея. Прикажи батогами пороть.

К Болотникову наклонился перепуганный Герасим, пояснил:

– Это набольший городовой мастер – Федор Конь. Сам строг, но человек праведный. Падай в ноги, Иванка, проси милости.

Федор Конь молча повернулся к Болотникову, положил тяжелую руку на плечо. Был он на целую голову выше рослого крестьянского сына. Глаза смотрели из-под широких кустистых бровей добродушно.

– Пошто Дорофея в реку кинул? Видел я с башни.

– Человек он недобрый. Старика хворь одолела, а он плетью дерется.

– Посадский, али из мужиков будешь?

– Страдник я. В Москву из вотчинного села наехал.

– Отчего ниву бросил, молодец?

– Нужда сюда привела, господин. Весна уходит, а засевать поле нечем. Послали мужики к князю за житом.

– Не господин я, а сын плотницкий. А теперь вот города на Руси возвожу. Люб ты мне, молодец. Зело силен и отважен. Пойдем ко мне в подмастерье. Обучу тебя каменному делу, добрым градостроителем сделаю. Будем вместе крепости на Руси ставить на диво иноземцу.

– Прости меня, Федор Савельич. Спасибо тебе за слова добрые. Одначе, пахарь я. Отпусти с миром. Дело у меня спешное.

Федор Конь хмыкнул в темно-русую бороду, постоял в недолгом раздумье и порешил:

– Будь по-твоему, ступай с богом.

– Да как же так, Федор Савельич? Дозволь смутьяна кнутом поучить, – недовольно молвил объезжий голова.

– Помолчи, Дорофей. Больно солощ до кнута.

Когда отъезжали от крепости, Афоня Шмоток, возбужденно охая и крутя головой, пространно ворчал:

– Не мыслил т^ебя, Иванка, и в живых видеть. Гляжу – народ к реке кинулся, ну и я туда. Как возвидел объезжего с саблей да пистолем, так и обомлел. Пропадет, думаю, нонче Иванка, не носить ему больше буйной головушки. Ох и нрав же у тебя, парень. Больно крутенек. Пошто драку затеял с государевым человеком? Тебя зачем в Москву мир послал? Спасибо мастеру Федору – отвел беду. Однако, ну и огромадный мастер.

– Видимо, не зря его в народе Конем прозвали. Он и делом своим велик и душой, – отозвался Болотников.

Миновав Васильевский луг, гонцы вскоре подъехали к новой крепостной стене – Китай-городу, вдоль которого тянулся ров с водой, выпущенной из реки Неглинной. Ров глубок – в пять сажен да шириной в добрых пятнадцать. К воротам перекинут деревянный мост.

В крепостной стене, в башне Варварских ворот, каменных дел мастера выстроили малую часовню Боголюбской божьей матери.

Возле башни остановился обоз из пяти подвод. Тут же суетился дородный торговый человек в суконной поддевке и сапогах из юфти. Торговец громко стучал кулачищем по спущенной железной решетке, бранился:

– Пропущайте, служивые! Куда подевались!

Наконец показались двое воротных сторожей и стрелец

в лазоревом кафтане с бердышом.

– Чего громыхаешь, борода? Пошто в город ломишься? – строго вопросил стрелец. На нем шапка с малиновым верхом. Через плечо перекинута берендейка, к широкому поясу сабля пристегнута.

– Из Ярославля соль везу, служивый. Подымай решетку, не мешкай.

– Уж больно скор, борода. Кажи грамоту подорожную. Много вас тут воровских людей шатается, – проронил стрелец.

– Да есть и грамотка, – купчина вытянул из-за пазухи бумажный столбец, подал служивому.

Стрелец не спеша развернул грамотку, повертел в руках, повернулся к часовне и окликнул церковного служку в подряснике, с медным крестом на груди.

– Ведене-е-ей! Подь сюда, божий человек. В глазах у меня седни все прыгает. Чти грамотку.

Служка засучил рукава, перекрестился, заводил тонким пальцем по столбцу и шустро принялся читать:

«Выдан сей подорожный лист сидельцу торгового гостя Федотке Сажину на провоз сорока четей соли из Ярослава города в государеву Москву…»

– Будя, Веденей, – отобрал грамотку у служки стрелец и смилостивился. – Плати, Федотка, три полушки въездных и проезжай на торг с богом.

– Здесь въездных не положено, стрельче. Не было указу царева.

– На нет и суда нет. Сиди теперь до утра возле ворот, – лениво молвил стрелец и повернулся к воротным сторожам. – Айда, ребятушки, в сторожку.

Увидев, что служивый и воротные люди побрели от башни, Федотка еще пуще загрохотал в решетку обоими кулачищами.

– Средь бела дня грабеж! Получай свои полушки, лиходей. Стрелецкому голове пожалуюсь.

– Я те пожалуюсь, борода. Еще воровским словом государева человека обзываешь. Вот сволоку тебя к земскому дьяку – там и двумя алтынами не отделаешься, – пристращал Федота стрелец, проворно пряча две полушки в мошну. Третью деньгу кинул церковному служке. Веде-ней ловко изловил монету в воздухе и сунул ее за щеку.

– Вот и здесь загвоздка, – вздохнул Афоня Шмоток.

– Айда за подводами. Решетку единым махом не отпустишь, проскочим, – порешил Болотников.

Воротные сторожа подняли решетку. Подводы, скрипя рассохшимися колесами, тронулись. Иванка и Афоня поехали следом и только миновали ворота, как к ним подскочил стрелец, бердышом затряс:

– А это што за люди? Осади назад!

– С обозом мы, стрельче, – произнес Болотников.

– А так ли? Эгей, Федотка! Твои ли людишки? – выкрикнул стрелец.

– Пошто они мне сдались. Своих дармоедов хватает, – отозвался Федотка.

Иванка взмахнул плеткой, пришпорил коня и стремглав помчал прочь. За ним поспешил и Афоня.

– Стой, нечестивцы! Кажи подорожну-у-ю! – рявкнул служивый.

Но где там: угнаться ли пешему стрельцу за резвыми княжьими конями. Стрелец, отчаянно бранясь, побрел назад к воротам.