Ингвар вдруг находит забавным, что заговорщики, собравшиеся в отдельной комнате полуподвальной питейной, явились в тканевых масках, как какие-нибудь бандиты, скрывающие выжженные на лбах клейма беглых рабов.

«А мы и есть рабы — рабы засевшего на троне ублюдка», — Ингвар единственный из всех осмеливается пригубить кислого креплёного вина из глиняной кружки.

Перед остальными четырьмя кружки стоят нетронутыми. За стеной так громко орут песни, что подслушивания можно не опасаться. Идеальное место, если не поставят на перо какие-нибудь проходимцы. Мысль об этом хлещет жаром возбуждения: давно Ингвар не чувствовал себя таким молодым и дерзким. Сейчас копившаяся годами шелуха послушания и добропорядочности слетает с него, её сдирает ветер перемен, ветер, который он поднимает собственными руками.

— Итак, — небрежно, но с нотками стальной властности, произносит он, и внимание собравшихся приковывается к нему.

Под грубыми холщёвыми масками сжимаются губы, глаза холодно блестят в тени прорезей.

«Мы волки, — улыбается Ингвар. — Волки, объявившие охоту на льва». Его голос становится вкрадчивым:

— Все выполнили свою часть работы?

Они кивают, но один, самый молодой, чуть медленнее, и Ингвар подаётся вперёд:

— Марсес, какие-то проблемы?

Мальчишка почти отчаянно мотает головой, но под гневным взглядом сдаётся:

— С домом были некоторые проблемы.

— Какие? — чеканит Ингвар, ощущая, как ажиотаж сменяется холодком дурного предчувствия.

— Мама не хотела его отдавать. Но я всё уладил, — поспешно добавляет Марсес. — Завтра слуги покинут дом, он будет в полном нашем распоряжении. И подвал.

— Уверен? — Ингвар невольно начинает барабанить пальцами по столу, но, опомнившись, сжимает руку в кулак.

— Да. — Марсес преданно заглядывает ему в глаза. — Всё будет как надо, дом защищён от магических воздействий, принц… Её там не найдут.

— И зачем вам такой особенный дом? — хмыкает Борн.

— Для дела, — агрессивно отзывается Марсес.

Ингвар улыбается: он знает, зачем такой дом. Отец Марсеса держал там родственников несговорчивых торговцев и землевладельцев, а так же девушек, благосклонность которых не мог или не желал покупать. И даже недовольство Октазии относительно использования дома Ингвар понимает: глупая женщина боится, что сын пойдёт по стопам отца. Но сын превзойдёт родителя: в сравнении с принцессой прежние пленники дома — никто.

Приятное предвкушение снова охватывает его.

— Повторим всё сначала, — прекращает злобные переглядывания спорщиков Ингвар и заставляет всех повторить план.

Через пятнадцать минут становится очевидно: стоит принцессе покинуть дворец — и она окажется в их руках. А там… В чреслах Ингвара разливался огонь желания, он уже забыл, каким всепоглощающим бывает это пламя.

Только ради того, чтобы вновь ощутить остроту молодого желания можно похитить принцессу. А когда к этому прилагается труп Императора и корона — что может быть восхитительнее?

***

Как стыдно, невыносимо стыдно. Прошло уже несколько часов, а щёки, кажется, до сих пор горят.

«Нервы, — констатировал Эгиль, вглядываясь в меня пристальными совиными глазами, будто пытался препарировать вживую. — Это всё нервы…»

И вот лежу в постели, окружённая грелками, приятными ароматами, под окном собрали музыкантов, чтобы они услаждали мой слух успокоительными мелодиями, я заполнена отварами по горло, а покоя нет. Мне безумно стыдно. Даже если бы нервы не расшатались ранее, сейчас они бы точно сдали.

Сколько же проблем и волнений я доставила: Императору, лекарю, Сигвальду, слугам… Все так беспокоились за меня. А Император… сердцебиение опять страшно участилось: он ведь мне такое дело предлагал, а я… я… чуть в обморок не грохнулась. Конечно, он решил, что я слишком слаба для серьёзных поручений, и тысячи людей лишились возможности получить от меня помощь. Я их подвела, я…

Закрываю лицо руками: наверное, они все ошиблись, я никакая не принцесса, я просто девушка, самозванка. Император… как я могла перед ним так опозориться?

— Ты в порядке? — Сигвальд накрывает моё плечо тёплой мягкой рукой.

Не отрывая ладоней от лица, киваю.

Он садится рядом, под его весом перина прогибается.

— Я думал, возможность отдохнуть в одиночестве пойдёт тебе на пользу, но, вижу, ошибся. — Пальцы скользят по моей руке, мягко накрывают ладони. — Что тебя беспокоит?

Сотни вещей, но так трудно назвать хоть одну.

Стыдно.

— Мун…

Он мой муж, я должна ему доверять. Он моя опора и защита. Он вырос во дворце и может подсказать, как надо действовать. Сглотнув, с трудом убираю ладони от лица и сталкиваюсь с нежным взглядом зелёных глаз, похожих и не похожих на глаза Императора. Сердце пропускает удар.

— Я испугалась, — шепчу я. — И чувствую себя здесь неловко. Не могу привыкнуть к новому положению. Мне кажется, я не справлюсь с ролью принцессы.

— Маленькая моя. — Ласково улыбаясь, Сигвальд гладит меня по волосам. — Конечно справишься. От тебя не требуется ничего серьёзного, можешь наслаждаться жизнью, учиться… — ритм его поглаживаний замедляется, взгляд мутнеет, и голос слегка сипит: — Ты же принцесса, твои предки справлялись с этим, справишься и ты… в конце концов, тебе достаточно только улыбаться, чтобы тебя обожали и желали.

Его лицо вдруг оказывается совсем близко.

«Это мой муж, это мой муж, я должна», — твержу я, ощущая на приоткрытых губах его дыхание, его руку на плече, вдруг скользнувшую на грудь. Я охаю, и он заглушает мой выдох поцелуем.

«Это мой муж», — повторяю я, пропуская язык в рот.

Сжав грудь, он тут же тянет одеяло вниз. Пока язык изучает мой рот, пальцы скользят по скрытому сорочкой телу, освобождая меня от защиты одеяла.

«…это очень больно и крови много и потом неделю всё ноет…» — будто над ухом звучит голос Фриды, меня передёргивает. А пальцы Сигвальда скользят вверх, приподнимая сорочку.

Я понимаю, что сейчас будет.

А у меня нет причин для отказа.

И я должна.

Он же мой муж, он имеет право…

Замираю от прикосновений пальцев между ног. Они скользят там, а я просто стыну. Сигвальд пытается вызвать меня на ответный поцелуй, но я не могу думать ни о чём другом, кроме поглаживающих меня пальцев, медленно погружающихся туда, где ещё не был ни один мужчина. Наворачиваются слёзы, но я не должна плакать. Может, всё будет не так уж страшно.

Разомкнув наши губы, Сигвальд шепчет:

— Ты очень соблазнительная.

— Не так быстро, — шепчу прежде, чем успеваю одуматься.

Слабо улыбнувшись, Сигвальд сбрасывает накидку и ложится на меня в шароварах и рубашке. От изумления у меня широко раскрываются глаза.

— Ты же просила не торопиться, — лукаво улыбается Сигвальд. — Одежда — отличный способ отстрочить дело, хотя, признаюсь, с такой красавицей это мало поможет.

С красавицей? Странно слышать это о себе. Но стоило привыкать: благородным женщинам часто говорят, что они красивы.

Прикосновение тёплых губ выталкивает эти мысли из головы. Закрываю глаза, снова пропуская язык в рот. Император целовал иначе, так, что хотелось ответить, но и сейчас я пытаюсь подстроиться, целовать в ответ. Отбрасывая мысль, что с Императором лучше получалось (естественно — у него огромный опыт), обнимаю Сигвальда.

Он скользит по мне, слегка толкаясь бёдрами, давая почувствовать, как сильно меня хочет. А у меня в мозгу выстукивает: «…это очень больно и крови много и потом неделю всё ноет…»

Зачем только Фрида это сказала? Меня начинает трясти.

— Не бойся, — шепчет Сигвальд мне в губы, а его горячий пах плотно-плотно прижимается у меня между ног. — Почти все девушки через это проходят.

Тяжело сглатываю.

«…очень больно и крови много…»

Кажется, я сейчас заплачу.

— Я буду нежен. — Возражения Сигвальд пресекает поцелуем и снова, на этот раз настойчивее, прижимается у меня между ног.

Чувствую руку на своём животе, как он судорожно развязывает шнурок шаровар, чтобы освободить жаждущую плоть. Задыхаюсь. Сейчас. Сейчас он сделает это.

«…очень больно и крови много…»

Зажмуриваюсь. Когда-то надо это сделать. Я не могу вечно ему отказывать.

«Спасите, кто-нибудь», — против воли молю я, пока пальцы снова гладят меня, подталкивая что-то горячее, тупое и твёрдое. Сердце начинает биться так часто, что я глохну от его гула.

И вдруг этот шум пробивает голос Императора:

— …Эгиль просил поинтересоваться, как твоё…

Мы с Сигвальдом застываем.

Зажмуриваюсь крепче, понимаю, что Император стоит в дверях нашей спальни, видит меня под Сигвальдом, и это так невыносимо, что хочется кричать.

— Зайду попозже, — холодно роняет Император.

На этот раз я слышу его шаги.

Сердце разрывается, слёзы текут по щекам.

— Что такое? — приподнимается на руках Сигвальд.

— Стыдно.

Он нервно улыбается, но почти сразу улыбка исчезает. Моё лицо горит, шепчу:

— Ужасно стыдно, что он нас видел.

— Папа взрослый человек и прекрасно понимает, чем супруги занимаются в спальне. Удивительно только, что он не догадался постучать. — Он неопределённо хмыкает. — Я поговорю с ним, больше этого не повторится.

Слёзы мгновенно высыхают:

— Ты… будешь отчитывать самого Императора?

— Поверь, он не такой строгий, каким кажется.

Лёгкий толчок бёдер — и я снова заливаюсь слезами, резкими движениями утираю их, но они льются бесконечно:

— Прости, прости меня, пожалуйста, это всё нервы. Всё слишком внезапно и… и…

— Ты боишься. — Сигвальд сел рядом со мной. — Я такой страшный?

Опуская подол сорочки, укутываясь одеялом, отрицательно мотаю головой:

— Просто всё слишком внезапно.

Он вздыхает.

— Прости, — шепчу я. — Прости, пожалуйста, я не хотела тебя огорчать, я… мне…

— Нужно освоиться. Поправить здоровье, подорванное на тяжёлой работе, — устало поясняет Сигвальд вместо меня и похлопывает по бедру. — Ладно, давай… Мм… как-нибудь развлечёмся, что ли. Наверное, скучно сидеть во дворце.

Я его ещё весь не видела, чтобы успеть заскучать, но, чувствуя себя виноватой, подтверждаю:

— Да, ты прав, — и глубже залезаю под одеяло.

— Может, хочешь съездить к кому-нибудь в гости? Прогуляться по городу? Съездить за город?

За город — вспоминаю напавших на Фриду и меня бандитов, передёргиваюсь:

— Нет, за город не хочу.

— Тогда можем сходить к твоим родным или к моим друзьям.

Застываю от неприятного холодка внутри, мысленно ругаю себя: «Ну что ты переживаешь, у принца, конечно же, есть друзья, и не только во дворце… а я его жена».

— Я бы хотела познакомиться с твоими друзьями, — стараюсь беззаботно улыбнуться.

— Отлично: значит, завтра утром прогуляемся. Надо отдать распоряжения. — Сигвальд вскакивает, но, сделав пару шагов к двери, разворачивается. — Ты не возражаешь, если я оставлю тебя одну?

— Честно говоря, я собиралась спать.

— Хорошо, я почитаю немного и постараюсь тебя не разбудить.

Он уходит, а я остаюсь наедине с усиливающимся дурным предчувствием. Совершенно не хочется завтра куда-то идти, но Сигвальд так добр, что я просто не имею права отказывать ему в такой мелочи, как знакомство с его друзьями.

***

В груди будто что-то горит, ни секунды не могу стоять на месте, я должен быстро двигаться, должен дышать, чтобы этот огонь не поглотил меня. Дышать больно.

Я не должен думать.

Но я думаю.

Перед глазами — Мун, обнимающая лежащего на ней Сигвальда.

Ненавижу!

На ходу ударяю стену, камень хрустко крошится. Тяжело дыша, смотрю на кулак в эпицентре трещин и осыпавшейся штукатурки. Спонтанный всплеск магии у как бы бездарного Императора — недопустимо. Я не должен открывать свои козыри просто так, лишь из-за того, что женщина, которую я на краткий миг посчитал своей, теперь принадлежит другому.

Особенно если этот другой — мой сын.

Которому я сам отдал свою женщину.

В груди всё горит и разрывается.

Я не должен об этом думать.

Мун — просто женщина. Таких тысячи. Ну, может, не тысячи, но всё равно мне не пристало из-за неё так переживать. Это просто страсть.

Ещё удар, и вмятина углубляется, трещины расползаются дальше. Звук удара отдаётся в полутёмных коридорах эхом. Ещё немного — и здесь будут стражники.

Задыхаясь от переполняющих меня непонятных эмоций, торопливо шагаю дальше.

Мне нужно успокоиться, успокоиться, успокоиться, но как, если перед глазами так и стоит Мун, отвечающая на поцелуи Сигвальда, обнимающая его, извивающаяся и постанывающая под ним.

Вырываюсь на крыльцо. Прохладный ночной воздух окутывает меня, гладит, пытается остудить, но кипящая во мне ярость сильнее. До боли стискиваю кулаки: я должен успокоиться, обязан, я властен над своими эмоциями.

Должен быть властен.

Листья деревьев и кустов, трава тихо шелестят. Белеют среди почерневшей зелени дорожки и фигуры статуй, мерцают огоньки факелов. Едва доносится чёткая перекличка караульных.

Как тут спокойно.

И какая буря внутри меня.

Невыносимо.

Невероятно.

Больно.

С усилием разжав кулаки, я, тяжело дыша, смотрю на кровавые лунки на ладонях, на потемневшие заострившиеся ногти-когти — вызванная всплеском магии трансформация. Пытаюсь дышать ровно и вернуть ногти в нормальное состояние, но они упрямо пытаются перестроиться в смертоносные когти, потому что магия, это основанное на эмоциях колдовство, почему-то считает, что я нахожусь в смертельной опасности, в бою.

В бою…

Хрипло смеюсь, и мне самому издаваемые звуки кажутся смехом безумца: конечно, это бой — с собой, с чувствами, которыми я привык повелевать.

Война с собой — самая страшная и сложная война в мире.

Прячу когти в кулаки и спускаюсь в сад. Я должен успокоиться. Должен избавиться от мерзкого ощущения, будто мне разрывают сердце.

Смотрю на притихший сад. Золотистые огни факелов притягивают, точно золотые глаза Мун.

Не моей Мун…

***

«Когда же она выйдет из дворца? Когда?» — о похищении только договорились, а ожидание стало невыносимым. Ингвар переворачивается в своей огромной удобной кровати.

В распахнутые, забранные толстой решёткой окна проникает влажный ночной воздух и приторные запахи цветов.

«Выкорчевать все цветы к морскому бесу, — Ингвар опять переворачивается на другой бок. — А может, скоро это и не понадобится, если перееду в… Белый дворец».

Дворец Императора предстаёт перед его мысленным взором во всём белоснежном великолепии, и кулаки сжимаются: «Какой-то безродный ублюдок царствует там, а я, чей род триста лет служил короне, прозябаю в жалком доме у подножия дворца. Несправедливо. Нечестно».

Стук прерывает его сумрачные мысли. Ругаясь про себя, Ингвар проходит к дверям:

— Кто?

— Айлен, — отзывается грубоватый голос. — Три.

Удовлетворённый названным паролем этой ночи, Ингвар вынимает толстенную перекладину из пазов, приоткрывает дверь на длину цепочки.

Плечистая почти как мужчина Айлен просовывает ему многократно сложенный листок. Пальцы Ингвара слегка дрожат, когда он разворачивает записку. Его сердце пропускает удар, губы беззвучно произносят:

— Завтра утром они выйдут в город…

Завтра всё решится.