— Беги, — шепчет рокот в темноте. — Беги от него… Он убийца. На его руках кровь твоей семьи… Беги… Беги…
Голос похож на шум прибоя.
Я во тьме.
Хочу вырваться, но скована невидимыми путами, что-то охватывает меня, тянет во мрак, в воду.
— Беги, — надрывается голос. — Ты должна бежать из белого дворца. Должна спрятаться. Беги… Беги… Убегай от него, он твоя смерть.
Но сбежать хочется только от этого подавляющего голоса, от его требования.
Вырываюсь, дёргаюсь, и надо мной вспыхивает свет. Рвусь к нему. Меня захлёстывает тёмными волнами, шелест воды топит крик:
— Ко мне! Беги ко мне, я защищу, защищу от…
Рывком высвобождаюсь из тьмы.
В комнате сумрак, сквозь решётки в окне пробивается свет, пронизывает багряно-золотую комнату.
Дворец, это дворец!
Воспоминания накатывают удушьем, я приподнимаюсь и тут же валюсь на подушки и шелка.
Я в тонкой сорочке. Смотрю на вздрагивающие руки: под ногтями нет следов крови, которые должны были остаться, если я царапала лицо Ингвара. Значит ли это, что всё страшное привиделось?
Оглядываю комнату… это спальня Императора, и меня обжигает жаром.
Вместо того чтобы выскочить из постели, я глубже зарываюсь под одеяло. Оно пахнет корицей, как Император. Закрыв глаза, представляю, как он лежал тут, спал…
«Стыдно, тебе должно быть стыдно», — укоряю себя, но не могу отказаться от этого странного удовольствия. Только приход обеспокоенных моим здоровьем родителей вырывает меня из постели Императора.
***
Солнце нещадно палит Новый Викар. С трона на высоком помосте смотрю на толпу, жадно растаскивающую одежду, волосы и отрубленные части тел только что казнённых заговорщиков.
— Какая ирония, — горько усмехаюсь я, — эти преступники гордо уверяли, что борются за свободу своего народа, и теперь этот народ растаскивает их на амулеты и обереги.
— И это нас они называют дикарями, — мрачно произносит стоящий рядом Фероуз. — Ни один наш соотечественник не потащит домой мертвечину. Это притягивает злых духов и в целом мерзко.
Пощипывая бороду, он брезгливо кривит губы.
Его слова напоминают о глупой легенде, будто я держу у себя сушёные головы врагов и членов королевской семьи.
Горожане практически втаптывают в мостовую своих неудачливых «спасителей». Вёрткий парнишка бросается прочь с чьей-то головой.
«Может, надеется продать её родственникам убитого?» — надеюсь я.
Ни капли не сочувствую проигравшим, но противно думать, что их головы украсят дома моей столицы.
Лёгким движением руки подзываю стражника, приказываю:
— Проследите, чтобы все головы и туловища вернули семьям.
Тот кивает и уходит, но я успел прочитать на его лице замешательство.
— Задал ты им работёнки, — бормочет Фероуз.
Лишь дёргаю плечом: самому это всё не нравится, но надо показать, что ждёт посягнувших на мою семью.
К помосту подводят последнюю группу пленников — мелкие горожане и жрец воды. Всего лишь исполнители, но и они должны заплатить. Они боятся, только бледный жрец ведёт себя более менее достойно. Когда его голову прижимают к окровавленному пню, он начинает трястись.
Шестеро палачей в забрызганных кровью белых масках синхронно опускают топоры. Толпа счастливо ревёт, первые ряды умываются кровью. И я невольно думаю, как они жалки в своей попытке приобщиться к воинственным богам, ведь им вряд ли доводилось убивать врагов в битве. Они пытаются ощутить то, что по опыту знаю я, Фероуз и многие из моих воинов.
Хочется отвернуться от убогого наслаждения смертью, но смотрю на помост с телами. Выслушиваю последние слова моего главного Голоса, напоминающего, что боги хранят меня и мою семью.
Слуги выносят на площадь корзины с хлебом и вином, в страшной давке раздают угощения.
— За здоровье Императора, принца и принцессы! — кричат со всех сторон.
Мне подносят вино. Золото кубка сверкает на солнце, я жмурюсь, поднимаю его, киваю людям и пью.
Официальная часть наказания закончена, осталось разобраться с младшим магом и несколькими подозреваемыми, но главное — я наконец могу сходить к сыну.
Государственные дела отнимают ужасно много времени.
***
Уже несколько часов Фрида сидит неподвижно рядом со спящим принцем Сигвальдом. Никогда в жизни она не видела таких красивых мужчин, сердце её то бешено стучит, то обмирает.
«Как же Мун повезло, — Фрида прижимает ладонь к груди. — Как хорошо быть принцессой».
Молодые люди, часто посещавшие её дом и ухаживающие за ней, говорили, что Мун выдали за принца, чтобы упрочить его права на престол. Фрида понимает, это правильно, и принцесса достойна принца, она должна оказаться на троне, чтобы после смерти Императора не началась война за власть, но с другой стороны…
С другой стороны Фрида безумно хочет прикасаться к Сигвальду, спать с ним. Она согласна даже на судьбу бесправной наложницы, но предложить не осмеливается, ведь после двух лет разлуки её любимая сестра стала такой далёкой. Все твердят, что Фрида должна её благодарить, что Мун несоизмеримо выше её, и если поначалу Фриде показалось, что Мун не изменилась, то чем дальше, тем тяжелее им общаться: Мун постоянно задумчива, не делится как прежде секретами и, кажется, её что-то тяготит.
Раньше Фрида могла бы попросить взять себя в семью сестры наложницей, то теперь у неё язык не поворачивается об этом заговорить. Да и родители…
Фрида прикрывает глаза и вздыхает: теперь мать с отцом радуются, что она сбежала от прежнего жениха, и хотят выдать её замуж за благородного, вновь присматривают стариков, ибо по их мнению только мужчина в возрасте способен стать подходящим мужем, не развратив и не испортив молодую жену.
Открыв глаза, Фрида вновь обращает всё своё внимание на принца.
Сигвальд вздыхает во сне, ворочается. Она соскальзывает с кресла, перебегает по ковру и склоняется над постелью. Подтягивает откинутое покрывало.
Лицо Сигвальда так близко, что Фрида чувствует его дыхание на своём лице. Закрывает глаза и представляет, что застыла за миг до поцелуя. Наклоняется… чувствует тепло губ Сигвальда, набирается смелости прикоснуться к ним, но они неподвижны, и это её отрезвляет.
Она смотрит на принца.
«Зачем ему я, если у него есть прекрасная принцесса Мун?» — от этих мыслей у неё наворачиваются слёзы.
Она так поглощена переживаниями, что только в последний момент слышит шаги и замечает открывающуюся дверь. Фрида в ужасе отскакивает от постели, представляя, как Мун войдёт, всё поймёт и прогонит её навсегда.
Но заходит Император. Он выглядит усталым. Рассеянно кивает Фриде и подходит к постели сына.
Невольно Фрида сравнивает их: злая красота Императора пугает её, напоминает об ужасных рассказах о жестокости этого человека. И так приятна, так согревает её почти девичья красота Сигвальда, что сердце Фриды снова учащает бег.
— Спасибо, что присматриваешь за ним, — роняет Император.
— Это честь для меня, — шепчет краснеющая Фрида.
Она готова сидеть у постели Сигвальда хоть вечность. Думает: «Как жаль, что скоро Мун оправится и сама станет ухаживать за Сигвальдом, а я стану лишней».
Фрида ниже склоняет голову, чтобы скрыть слёзы.
***
Дорога к дворцу на скале переполнена стражниками. Я неторопливо поднимаюсь, удаляясь от выкаченных людям бочек вина, шальных очередей к дармовой выпивке и криков толпы «За здоровье Императора!»
Мне совершенно не нравится, что Сигвальда придётся оставить в доме внизу на несколько дней, пока достаточно срастутся осколки костей. Не нравится, что по нормам семейного права Мун должна жить рядом с ним. Конечно, если заговорщики ещё остались, их должна охладить публичная казнь, но нельзя гарантировать, что какой-нибудь безумец не покусится на неё.
Мы убрали заговорщиков, но у них остались друзья и родственники, они могут отомстить.
Фероуз опережает меня на полшага:
— Ты так щедр после поимки врагов, что народ может притащить тебе ещё заговорщиков, чтобы хорошенько отпраздновать их поимку.
— Это не смешно, — ворчливо отзываюсь я. — Мне пришлось убить магов, полководца, богатых землевладельцев. Это удар по Империи.
— Кстати о магах. — Фероуз сверлит меня пристальным взглядом. — Что ты решил о нашем младшем, Гарде?
— Не могу оставить его придворным магом. Не сразу. Но если хочешь, снова бери его в помощники.
Он кивает. Моё предложение более чем щедрое. Продолжаю:
— Двух новых придворных магов выбери на своё усмотрение.
— Не будешь их проверять?
— Ты же знаешь, что я тебе доверяю. Не смотря на ошибку с Борном.
Я задумываюсь о безопасности Мун: ей лучше остаться во дворце. Но она должна быть рядом с Сигвальдом, нужно поддерживать их взаимные чувства. Только в городе, где Сефид ослабевает, охранять Мун сложнее… Снова думаю о возможном появлении новых заговорщиков или мстителей, и вдруг понимаю: эти страхи продиктованы желанием оставить Мун рядом с собой.
Будь это другая девушка, даже тысячу раз принцесса, я бы уже разбудил её и отвёл к Сигвальду, потому что жена должна быть рядом с мужем, особенно если от чувств этой жены к мужу зависит моя жизнь.
Воспоминание о проклятии помогает опомниться, откинуть глупые романтические переживания. Ускоряю шаг, чтобы быстрее, пока полон решимости, сделать так, как нужно, а не так, как хочется.
Чувствуя мой настрой, Фероуз отступает. Я проношусь через большой двор, взлетаю на крыльцо. Стремительно миную коридоры и лестницы, распахиваю двери в свою спальню.
Мун стоит в лучах света спиной ко мне. Золотое платье, жёлтые волосы — она будто соткана из золота и солнца.
Поворачивается. Смотрит в глаза, опускает веки, но этот краткий взгляд обжигает меня, и решимость отправить её к Сигвальду уходит водой сквозь пальцы.
Не хочу.