Такого переполоха белый дворец не знал давно. Бегают слуги, таскают мебель. Смеются и прячутся среди тюков дети. Из окна третьего этажа я не всегда могу разобрать, какие из этих проказников наши, какие — Фриды и Сигвальда. Зато когда обегают Сефид, сразу ясно, что наши.

Вышедший из дворца Фероуз пытается усмирить стайку ребятишек, в числе которых и его внуки, но дети лишь смеются над старым магом. Он грозится выстегать их зачарованными хлыстами, но Фероузу доступны только масштабные действия, тонко работать он не может. Бывало даже песчаными бурями мимо ворот промахивался, и многие его деяния, в том числе и зачарованные хлысты, якобы оставлявшие незаживающие раны — только легенды.

Но дети об этом не знают, смирнеют. Носильщики быстрее переносят вещи.

Тихий шорох одежды за моей спиной, тёплое прикосновение к бёдрам, и Хоршед целует в шею. Обнимает меня и тяжко вздыхает.

— Не переживай за Сигвальда, — прошу я, поглаживая обнимающую меня сильную руку, потирая почти незаметный шрамик на тыльной стороне его ладони.

— Да какой из него король, — вздыхает Хоршед и качает головой.

Завитки его волос щекочут мою шею.

— Он вырос и возмужал, — напоминаю я. — И в его голове теперь не только поэзия.

Продолжаю гладить его по руке. Мне тоже жаль расставаться с Сигвальдом, а особенно с Фридой, но у нас пятеро детей, и у них четверо — слишком много наследников для одного дворца. Да и Фриде тоже, наверное, хочется почувствовать себя хозяйкой в своём доме, так что выделить им часть завоёванных у северян пять лет назад земель — хорошая идея. Там есть куда вложить проснувшуюся жажду деятельности Сигвальда.

— Мы будем их навещать, а они нас… — продолжаю увещевать себя и его. — Да и не такая у нас скучная жизнь, чтобы нуждаться в компании.

Крепче обнимая, Хоршед усмехается мне в затылок. А я млею от его близости, как и десять лет назад.

Дети всё же опрокидывают тюк с вещами. Фероуз трясёт руками, слышится:

— …позор на мои седины… изверги… никакого порядка…

— К тому же сейчас только вещи увозят, — шепчу я. — У нас есть время попрощаться.

Наша младшенькая — златовласая Лиона — подбегает к Фероузу и обхватывает его за ноги. Он ещё ворчит, но без прежнего воодушевления.

— Вот женский угодник. — Хоршед цокает языком. — Чем старше, тем более падок на хорошеньких девушек. Ещё пару лет, и Лиона совсем сядет ему на шею.

В ворота входит чиновник по долговым обязательствам и двое писцов с бумагами, а значит, мне пора заняться своими обязанностями императрицы.

— Надеюсь, ты недолго, — шепчет на ухо Хоршед и прикусывает мочку.

И хотя объём документов в руках писцов обещает много работы, я улыбаюсь и отвечаю:

— Ну разве могу я надолго задерживаться, когда ты меня ждёшь?

— На моё счастье — нет. — Хоршед разворачивает меня к себе и целует в губы.

Его поцелуй трепетно сладкий и горячий, светлый и согревающий, как солнце.

КОНЕЦ