— Послушайте, мы должны немедленно закопать тем… моего друга, — потянула брюнета за ухо.

Он всхрапнул и накрылся подушкой. Блондин просто отвернулся. Как трахнуть меня

— так они готовы, а как труп закопать — не зазовёшь. Где справедливость? Развернулась к тихо подранивающему в уголке своей кровати третьему. Голодными глазами смотрел, как в меня всовывает представлял…

— Пока не похороним — не дам, — повторила упрямо; по спине от напряжения струился пот, я не привыкла сдерживать возбуждение и оттягивать близость.

— Один не пойду.

— Оо, — схватилась за голову. — За что мне это?

Но, глядя на этого дохляка, понимала, в чём-то он прав: тёмный большой, копать придётся много, а этот после похорон вряд ли захочет что-нибудь, кроме отдыха.

Надо брюнета с блондином поднимать. Не повезло мне с помощниками. Придётся принимать крутые меры.

Вдохнув и выдохнув, ухватила брюнета за руку и потащила с кровати. Грохнулся он на мою ногу, локтем между косточек. Вскрикнув, отскочила и схватилась за ушибленное место. Брюнет заполз на кровать и снова захрапел.

Плюнув на боль, подскочила и дёрнула брюнета за ухо:

— Мы должны закопать моего друга!

Брюнет сонно и непонимающе смотрел на меня.

— Отстань от них уже, — велел тёмный.

Медленно развернулась: он шёл к столу в углу. Вполне живой, на лбу и плече — розовые припухлости и багряные полоски порезов. Почему-то в одних подштанниках. И босой.

Сбоку послышался всхлип-вой:

— П-привидение, — третий заползал под кровать.

Из-под стола тёмный вытащил свои ботинки и меч. Порывшись в сундуках, отыскал штаны. Прихватил рубашку василькового цвета, оказавшуюся ему впору. В ней его оранжевые глаза казались ярче.

Тёмный молча оделся. Пристегнул меч:

— Бери вещи и пошли.

Наконец обрела дар речи:

— А они?..

— Пусть спят.

Из-под кровати доносились тихие всхлипы. Пожав плечами, забрала со свободной постели свою одежду, из-под неё — сапоги. Поморщилась:

— Мне б помыться…

— Снаружи.

В некотором ступоре от возвращения покойничка, вышла за ним. Дом, почти землянка, был укрыт мхом и кустами, и в окружении ёлок казался скорее холмом, чем жилищем. Отведя меня шагов на десять в сторону, тёмный указал на искусственную заводь ручья.

Только отмывшись в ледяной воде и одевшись, я опомнилась.

И вознегодовала:

— Ты оставил меня, беспамятную, на попечение каких-то непонятных мужиков!

— Да ты что, они ребята добрые, даже добить меня хотели. А мне полежать хотелось спокойно, полечиться, а не думать, как тебе помогать. — Тёмный широко, протяжно зевнул. — Имей совесть: я не железный тебя от всего спасать.

— Ты меня бросил каким-то непонятным людям, а если бы у них были злые намерения?

Тёмный улыбнулся во все зубы:

— Не переживай, если бы они тебя убили — я бы им страшно отомстил.

— Но я была бы мертва!

— И они бы об этом очень жалели.

Он издевался. Одно слово — тёмный! Меня переполняла злость, но я стискивала кулаки и старалась дышать ровно: всё же он меня спас.

Да, надо быть благодарной за это.

Расслабившись, перевела дыхание. Глянула на тёмного исподлобья:

— А давай у них деньги заберём, а?

Тёмный снова зевнул:

— Нет у них. Они — каторжники беглые, прячутся тут, живут, можно сказать, натуральным хозяйством.

— То есть ты оставил меня преступникам? — я задохнулась от возмущения.

— Как видишь, — развёл руками тёмный и пошёл прочь.

Похоже, по этому поводу он ни малейших угрызений совести не испытывал. Следуя за ним, вспомнила, как ласково со мной обращались эти трое, какие они чистые, и протянула:

— Они не похожи на преступников.

— На каторгу посылают не только хамоватых грязных мудаков.

— Мм… а кого ещё туда посылают?

— Иногда невиновных, — тёмный нырнул под ветку. — За политические преступления, сектантов.

И меня словно током ударило, даже остановилась: один из них назвал чудовищ стражами бездны, а так у нас их не называли. Тёмный скрылся за деревьями, я побежала следом:

— О каких достойных и испытания они говорили?

— Испытание гранью, достойные — те, кого не хотят сожрать стражи грани. — Впереди мелькнула спина тёмного. — К вопросу о моей безответственности: эти трое — достойные, тебя посчитали такой же, так что самое большее, чем ты рисковала — промывание мозгов, но они так заполнены лресветлым, что я был за них совершенно спокоен.

— Никогда о таком не слышала. — Обжегшись ладонью о крапиву, ойкнула и стала внимательнее смотреть вниз. — Как хоть они додумались до такого?

— Ну… людям нравится считать себя особенными. Эти верования зародились около ста пятидесяти лет назад в бедном окраинном княжестве Крас. Оно расположено в горах, их единственный Гранограф рухнул при землетрясении.

— И они выжили?! — снова остановилась.

— И не только: они ещё обзавелись непомерным самомнением (впрочем, они и так себя считали выше остальных, блюли чистоту крови) и объявили грани испытанием богов, а себя — достойными это испытание пройти. А Противостоящие объявили их новую религию вне закона. Сейварильский король, взяв в жёны княжну Крас, впал в ересь и перед прогнозируемым всплеском взорвал столичный Гранограф. В Сейвариле население больше, чем во всём достойном княжестве, много магов… — Тёмный наступил на что-то хрусткое. — Было. Грань замкнула полгорода, тёмный, светлый и стихийный храмы, пристань. Самое долгое стояние грани в истории. Взбесившиеся из-за обилия магии твари бросались на всех. Кричали со всех сторон, хрустели кости, улицы были в крови, сапоги скользили по ней, как по грязи в дождливую пору, она стекала в реку, и вода стала тёмно-красной…

Что-то мне стало не по себе. Тёмный шагал дальше:

— Твари жрали людей и раздваивались, снова жрали — их становилось всё больше и больше. Когда грань схлынула, из примерно семнадцати тысяч попавших в ловушку осталось два десятка, и большая их часть погибла в течение часа из-за проросших в ранах зубов монстров.

— А ты? — прибавила шаг, хотела потрогать плечо тёмного. — Ты все зубы вытащил? Ты не?.. Ой, а эти… и ты тоже говорили что-то о яде. Они сказали, что против яда лекарств нет…

— Магия вполне справляется с ядом. И нет, я не умираю: зубы вытащил. К тому же теперь мы знаем, как бороться с этой гадостью.

Выдохнула, перешагнула через полуистлевший ствол и задумалась:

— После того, что случилось, все должны были разуверится в этой… религии.

— Ничуть: бойню объявили доказательством силы богов и их ненависти к недостойным, особенно к магам. Проповедники достойных до сих пор обращаются к этому случаю как к доказательству греховности любого волшебства. Страх — очень мощное оружие. Этот случай усилил ужас перед гранями, а когда достойные объявили, что единственный шанс навсегда от них избавиться — уничтожить недостойных, к ним потянулись отчаявшиеся люди, в основном из тех, кто не мог себе позволить жить в городах. Ну и те, кому надоело платить Противостоящим за защиту.

— И как они предлагают осуществить спасение?

— Погрузить мир в грань.

— А? — споткнулась. — Это возможно?

— Теоретически — если уничтожить все Гранографы, существует вероятность, что грань сможет одновременно накрыть весь мир.

— И эти сумасшедшие пытались уничтожить Гранографы?

— До сих пор пытаются, поэтому их приверженцев сразу изолируют, об этом даже говорить запрещено, Крас убран с официальных карт, но верования просачиваются через границы с Сейварилом, больше известном как Проклятое королевство.

О, вот Проклятом королевстве слышала: оно стеной отгорожено, из нашего храма несколько магов отправляли на её охрану.

— А что эти люди делают здесь? Ну эти, — махнула назад, — у которых денег нет.

— Конкретно эти — прячутся.

— И они… Они хотят уничтожить Гранографы?

— Наверное. Не знаю: приверженность той или иной религии не всегда обусловлена верой, иногда причиной оказывается выгода. Насколько понял, посадили их за проповеди.

— И ты оставишь их вот так? Нужно их обезвредить.

— Куда интереснее узнать, кто помогает им прятаться. Я поставил несколько меток, в ближайшем храме попрошу за ними последить.

— А им кто-то помогает?

— У них нет денег, они беглые, но вещи в сундуках качественные, есть книги. В погребе свежие куриные яйца, сыр, хлеб, пирожки. Шкуры есть, но ни силков, ни капканов, а оружие в схроне — мечи. И арбалеты бронебойные — такими удобнее щит мага пробить, чем охотиться. За ними определённо стоит последить…

По спине побежали мурашки, обернулась: лес как лес, назад пути не видно. Облизнула пересохшие губы и обхватила себя руками:

— То есть ты меня использовал для отвлечения преступников, пока их обыскивал? — почти сразу пришлось вновь раздвигать ветки.

— Да, вот для этого ты подходишь просто идеально… Хоть для чего-то.

Между деревьями просветлело, я прибавила шаг, выискивая дерзкий ответ.

На прогалине Тёмный обнимал морду Ветра, почёсывал его за ушами, перебирал гриву и чуть не целовал:

— Хороший мой, сделай одолжение, повози ещё немного эту глупую женщину.

— Эй, я не глупая. И хватит называть меня женщиной.

— Называть девушкой женщину, у которой было более ста любовников, у меня язык не поворачивается. И какая ты не глупая, если коня моего загнала. — Тёмный поцеловал Ветра в лоб. — Я чуть второго не загнал, тебя догоняя.

Серый конь подёргивал ушами, хвостом и смотрел на товарища с завистью.

— Я думала, ты меня бросил, — вновь сложила руки на груди.

— О, ну не надо быть гением тактики, чтобы сообразить: бросаться наперерез чудовищам — не лучшая идея, а вот убирать их по одному с хвоста — оптимальный вариант.

— В следующий раз учту.

— Чур тебя, чур, — отмахнулся тёмный и, обнимая Ветра, почесал его под подбородком. — Так, сейчас надо быстро вернуться за вещами, пока их не спёрли, поэтому я еду на Скорбном, а ты, так и быть — на Ветре. Медленно и осторожно. Дашь шенкелей — ноги оторву.

Моргнула. Конечно, это был тёмный, и он уже показал свой дурной нрав, но…

— Ты правда ценишь его больше меня?

— Это даже не обсуждается. — Тёмный отстегнул удила, помедлив, и поводья тоже снял. — Садись. Он будет ехать за мной, даже когда потеряет из виду.

— А если откажусь? — спросила из чистого любопытства.

— Пешком пойдёшь. Я и так делаю тебе огромное одолжение, разрешая снова сесть на него.

— Вредина, — буркнула я.

Тёмный поглаживал Ветра, пока я не села в седло, потом что-то шепнул, вскочил на Скорбного и рванулся прочь.

Ветер медленно зашагал следом.