Внизу грохотнуло, я толчком вырвалась из сна. Дышала тяжело, хотя не помнила, чтобы снилось плохое. Солнечный свет проникал через узкую щель межу приоткрытыми ставнями.

Тёмный спал рядом. Не знаю, как он умудрился залечь незаметно, но вещи и стул стояли на своих местах, словно я ими дверь не заваливала. И как этому тёмному противодействовать, если он опережает меня во всём минимум на шаг?

«Никак», — мелькнула предательская мысль, и я села.

Возрадуемся, что ночь с безумцем не кончилась для меня смертью!

Слезла с кровати. Тёмный не шелохнулся, грудь мерно вздымалась.

Проверила дверь: никаких непреодолимых препятствий.

Пора драпать.

Бесшумно оделась в дорожный костюм, взяла сумку с деньгами и документами… какая-то лёгкая она оказалась. Дурное предчувствие холодком пробежалось по сжавшимся внутренностям. Присела, развязала шнурок… кошелей с деньгами внутри не было.

Вообще ни монетки.

Чуть не разрыдалась.

Вот Тьма! Тёмный… ну как так?

Оглянулась: он спал. Безмятежно. Грохнуть его, что ли? Хотя бы сумкой по голове. Жаль, денег в ней нет, а у тёмного все сумки непростительно лёгкие для таких целей.

Взяла ту, что побольше. Нависнув над тёмным, заметила цепочку у него на шее, краешек медальона с чёрными камнями, из которых уже полезли язычки чёрного пламени. У меня дёрнулся глаз: оберег. От физических ударов в том числе. Реагирует на дурные намерения. Мощный, как не знаю что, дорогой по самое не могу, хоть и срабатывает только на один удар, а там тёмный проснётся, и мне конец.

Ну и ладно.

Сдержалась, чтобы не плюнуть в предусмотрительную рожу (всё равно оберег не пропустит… наверное), и взялась за свою сумку.

Пойду попрошайничать к пресветлому Аора. С поездкой в Сорту как-нибудь сама справлюсь, мир не без добрых мужчин!

На этой позитивной ноте смоталась с постоялого двора. А тёмный пусть дрыхнет.

Днём Аор производил не менее гнетущее впечатление, чем ночью. А нищие встречались даже чаще. Носились шелудивые псы и коты. Вонь… Жуткое место!

Но я наконец-то купалась в восхищённых взглядах, походка стала лёгкой, и потеря сбережений больше не казалась кошмаром, особенно когда над черепичными крышами замаячил светлый храм.

Понимая, что вскоре будет не до развлечений, я начала заглядывать в глаза мужчин, будто невзначай касалась, чтобы лучше уловить яркие страстные фантазии обо мне. Уходила быстро, чтобы не успели меня задержать: выехать из Аора надо раньше, чем спохватится тёмный…

В Самране у светлого храма огорожен только внутренний двор с хозяйственными постройками, как говорил Эсин — чтобы мы были ближе к народу. В Аоре храм по классическому образцу был обнесён стеной в радиусе двухсот метров от основного здания. Хорошо ещё, что ворота открыты, а то в некоторых местах, как рассказывал Эсин, в храм светлые пускали людей только в отведённые часы.

Впрочем, посетителей здесь было немного. Во основном — девушки разной степени беременности, но маги у входов были подтянуты, хмуры и будто ожидали нападения.

Проходя под золочёной балкой ворот, ощутила жгучую мощь охранных чар.

«Конфликт с тёмными», — вспомнила я. Торопливо зашагала по дорожке, миновала ответвления к молитвенной и лечебной частям храма.

От ворот во внутренний двор навстречу мне поспешил сурового вида дядька:

— Куда? Кто такая?

— Мне нужно к пресветлому.

Он нахмурился. Похоже, дело могло затянуться. Вздохнув, показала правую ладонь и мысленно потянулась к кристаллу. Через секунду ладонь заколол проступивший знак особых уполномоченных — двенадцатиугольная белая звезда.

Глаза дядьки расширились, он поклонился:

— Добро пожаловать в Аор, светлая госпожа. Следуйте за мной.

Мысленно поблагодарила Эсина за то, что сделал мне эту метку («Используй, только если тебе будет угрожать реальная опасность», — попросил он, и тёмный на реальную опасность тянул). Правда, когда метка исчезла и кожа на её месте стала страшно зудеть, благодарность как-то основательно поблекла.

Начёсывая ладонь, следовала за магом через боковой вход, коридор, крутую лестницу. Кабинет пресветлого располагался на третьем этаже, возле массивных дверей дежурили аж двенадцать служителей с посохами. Похоже, у пресветлого и впрямь паранойя (а тёмный сразу это определил, вот уж точно — рыбак рыбака видит издалека).

Пришлось снова активировать метку, и зуд стал таким сильным, что я не замечала расступавшихся передо мной мужчин.

Один из них постучал в двери и распахнул створку.

Шагнула в богато обставленный кабинет, полный резной золочёной мебели, ковров и подушек.

Жилистый высокий пресветлый подскочил из-за стола и уставился на меня. Показала правую ладонь и наконец убрала злосчастную метку. Зудело до зубовного скрежета (такие метки ставили посвящённым от восьмого уровня, может, у них они не чесались, иначе не знаю, как после их использования можно чем-то заниматься), я упрямо скребла ладонь, разглядывая узкое лицо с тонкими чертами и крупными выразительными глазами жёлтого цвета — ещё один любитель поиграть с внешностью.

Пресветлый улыбнулся:

— Эсин прислал помощь. Безмерно рад тебя видеть.

Что-то я его не припоминаю. Гость игр? Один из тех, кто пристраивался ко мне сзади? Смотрел он почти восторженно. Обошёл широкий стол и сжал мои ладони:

— Сделайте уже что-нибудь с этими тёмными.

Вот Тьма! Хотела попросить о том же. От его рук по коже разливалось тепло, пожатия пальцев будто прощупывали, и я уже улавливала нотки возбуждения, поэтому поторопилась спросить:

— Что они натворили?

К лицу пресветлого прилила кровь, он заметался по кабинету, размахивая руками:

— Они что-то задумали! Так колдовали, что у нас обереги с ума сходили. Откаты и заклятия по всем их оберегам отражались, мы даже точки приложения просчитать не смогли.

Силён тёмный… вздохнула. Пресветлый продолжал размахивать ухоженными руками:

— И конечно, они заявили, что не занимались ничем предосудительным, а лишь разбирались с внутренними проблемами, — он фыркнул. — Я что, дурак в это верить? Какие такие внутренние разборки такого масштаба могли быть в Аоре? Наверняка устраивают какую-нибудь эффектную демонстрацию, чтобы глупые люди искали защиту у них, тараканов вредоносных, а не у нас, служителей Жизни. Ты представляешь, они похоронные обряды для светлых сделали на половину серебряного дороже, чем у остальных. Это просто возмутительно!

— Непростительно, — кивнула и уселась на мягкий диван (кресло для посетителей выглядело жёстким и неудобным).

— А потом, потом, — пресветлый задохнулся, отдышался, стискивая побелевшие кулаки. Выдавил с ненавистью: — Потом явился этот особый уполномоченный Вейлеран.

Надежда, что пресветлый сможет повлиять на моего тёмного, разбилась вдребезги. Хорошо, что не попыталась тёмному пригрозить своей поддельной

уполномоченностью: он бы имел право меня задержать за незаконное использование статуса и написать Его Светлейшеству жалобу на Эсина.

— Никакого уважения, — светлый пригладил волосы. — Завалился ко мне домой, начал уверять, что ничего против нас не планируется. Вопросы задавал о правомерности некоторых моих действий. Меня. Меня! Пресветлого Аора! Допрашивал в моём собственном доме какой-то залётный тёмный!

Он грохнул кулаком по столу. Снова заходил:

— И ведь, гадёныш…

Абсолютно согласна.

— …знает всякое. Бабы ему всё как на духу говорят. Он только улыбнётся, скажет им комплимент, пальцами своими мерзкими прядь волос поправит или из одежды чего — и они тают. И никакой реакции оберегов при этом! Как пить дать: тёмные придумали заклятия, которые нашу защиту обходят.

«Да тёмный просто бабник, — подумала я. — Хороший, опытный».

— Что-то он тут мутит воду, — ворчал пресветлый. — И с Противостоящими у него какие-то дела, они его даже во внутренние покои к зрячему пускали. Ну где это видано, чтобы к зрячему пускали постороннего?! А отговорка-то, отговорка: вопросы безопасности города и вверенных территорий!

— А если они в самом деле занимаются нашей общей безопасностью? Всё же Гранограф пострадал от нападения неизвестных.

Он остановил забег по кабинету. Во взгляде читалось: «И ты туда же, женщина!»

Обмякнув, пресветлый добрёл до дивана и, усевшись рядом со мной, облокотился на колени, спрятал лицо в ладонях:

— Не знаю, что делать. Вечно от тёмных одна головная боль.

Согласна. Особенно от этого тёмного. Сердце преисполнилось сочувствием к пресветлому. Накрыла его острое жилистое плечо ладонью, похлопала:

— Всё наладится.

— Лила, прости, — пресветлый откинулся на спинку дивана и виновато улыбнулся. — Прости, что сваливаю проблему на тебя, но я не представляю, как унять этого тёмного. Мы даже, не поверишь, пытались его припугнуть.

Спросила исключительно из вежливости:

— И как результат?

— Эх, — отмахнулся пресветлый. — Выбитые зубы и сломанные кости. А ведь ребята были из лучших, а он их… как котят нашкодивших по мостовой размазал.

— Этот может, — кивнула.

— Сталкивалась уже?

— А как же, — патетично вздохнула. — Головная боль — самая мягкая его характеристика.

— Как же ты так вляпалась, Лила? — пресветлый задержал взгляд на моём скромном декольте, по коже пробежали тёплые волнительные мурашки.

— Эсин поручил.

— Совсем тебя не бережёт, — он накрыл сухой горячей ладонью моё колено, сжал. — Как он мог послать тебя на сложное задание? Как он посмел рисковать такой красотой, твоей юностью, жизнью.

Заулыбалась, зарделась от этих слов: хоть кто-то меня пожалел в связи с отправкой на задание с тёмным. Пресветлый пододвинулся ближе, я ощутила притягательный жар его тела.

— Лила. — Сиплый голос отзывался во мне дрожью сладкого предчувствия, горячие пальцы восторженно очертили скулы, губы, откинули пряди распущенных волос. — Прекрасная пленница статуи.

Значит, знаком со мной по играм Эсина. Смотрел влюблено. И хотя знал, какая я, всё же хотел увидеть скромность, смущение.

Потупила взор, кожей чувствуя, как его ведёт от возбуждения. Так радостно ощущать себя желанной, впитывать жар его вожделения, знать, чего он хочет: я сцепила пальцы и зажала между бёдрами, продолжая стыдливо смотреть в пол.

— Лила. — Горячие пальцы пробежали по шее, плечу. — Я безумно рад, что именно ты приехала в Аор. Я мечтал встретиться с тобой снова, но Эсин не позволил. И вот ты здесь. Это величайшая награда за мою верную службу ему — и величайшее блаженство.

— Вы меня так смущаете.

Тело отяжелело от возбуждения, я глохла от бухающей в ушах крови. Наклонившийся пресветлый источал запах мандарина, и это на миг вызвало в памяти комнату и обнимающего меня тёмного, а в следующий миг я уже нырнула в головокружительный, полный испепеляющего желания поцелуй.

Пресветлый желал меня безумно, его руки были везде: он то ласкал груди, то бёдра, то стягивал куртку, штаны, рубашку. И я знала, что надо делать, я просто рухнула в несущий меня поток: целовала в ответ, падала спиной на диван, горела под склонившимся ко мне светлым, плавилась от покрывавших лицо и шею поцелуев, под сжимающими груди пальцами. Я смотрела беспомощной ланью, прикрывая наготу, пока пресветлый стягивал балахон.

— Ну же, девочка моя, — ласково улыбался, разводя мои руки. — Позволь полюбоваться тобой, насладиться.

— Мой господин, — шептала я возбуждающие его слова, — мой господин…

И терялась в его желаниях, не могла насытится его восхищением, его согревающими ласками, его фантазиями обо мне, и почти невыносимо было не вскрикивать от восторга того, что он меня касался с такой всепоглощающей радостью.

Он улёгся сверху, и я застонала, изнывая от наслаждения, от собственного восторга и его чувственного удовольствия, выгибаясь, каждым жестом и стоном призывая проникнуть глубже. Он двинулся всего несколько раз, и меня заколотило в приступе острого удовольствия, смешанного с самодовольным восторгом пресветлого.

Дав мне отдышаться, он сел. Кожа моя будто плавилась, до ломоты в висках ярко я ощущала его жгучее возбуждение, его тревогу, предчувствие запретного, граничивший с удовольствием страх.

— Под присмотром Эсина с вами можно делать не всё. — Его пальцы недвусмысленно скользнули к ягодицам, указательный мягко забрался между них, поглаживал, надавливал. — Но, возможно, ты захочешь попробовать.

Я чувствовала, чего он хотел: изобразила лёгкую тревогу:

— Мой господин, я… я… никогда не позволяла мужчинам… — я не смогла говорить от накатившего вязкого возбуждения.

Он быстро облизнул палец, погладил настойчивее:

— А не мужчинам? Сама, например?

Румянец вспыхнул без малейшего усилия с моей стороны, скромно потупилась:

— Как вы догадались, господин? — легко сорвались с губ заветные слова, и он толкнулся пальцем внутрь.

Царапая обивку, застонала. Он желал видеть меня скромной и пугающейся, но его возбуждение, его наслаждение ситуацией сводили с ума, лишая остатков самоконтроля. С трудом закусив губу, я растворилась в его движениях, даже не заметила, как он магией притянул бутылочку. Казалось, я ослепла, оглохла и потеряла себя на миг, а в следующий он уже проникал внутрь, жадно вглядываясь в лицо.

— Ах, господин, мм, — лепетала я. — Осторожно… ох…

Ему нравились звуки, обозначавшие что-то среднее между страхом и наслаждением, нравилось, что я закусываю губу. Осторожно толкаясь бёдрами, пресветлый пробормотал, деля слова на выдохи:

— Неу-же-ли ни один муж-чи-на не брал те-бя так?

— Нет, — выдохнула я то, что он мечтал услышать, заливаясь краской. — Мой господин.

Он вновь накрыл меня своим жилистым, горячим телом, я обвила его ногами и руками, растворяясь в пламени его возбуждения, выкрикивая мольбы быть осторожнее, тише, но всем жаждущим этого огня телом подаваясь навстречу, сливаясь с ним в одно целое, дыша его страстью, казалось, даже самой его жизнью. После абсолютно холодного тёмного я так изголодалась по этому ощущению, что потеряла контроль над движениями, голосом, над осознанием вспышек прокатывающихся по телу горячих судорог, я просто утонула в страстных переживаниях…

…чтобы, неизвестно сколько времени спустя, очнуться в объятиях шумно дышавшего пресветлого.

— Лила… Лила… — хрипел он, целуя мою щёку, шею, вдыхая запах моей кожи, зарываясь носом в волосы.

Было светло, хорошо, радостно, и тёмный не казался ужасным и непобедимым: я готова бросить вызов, успеть в Сорту раньше него, передать браслет и защитить Эсина.

— Так, — выползла из-под пытавшегося удержать меня пресветлого и поднялась.

Он устало смотрел на меня снизу, тяжело дышал, и в его глазах была восторженная мольба, а искусанные губы вторили ей:

— Лила, полежи со мной, дай тебя обнять, не уходи.

Руки пытались удержать.

Широкий лоб пресветлого покрылся капельками пота.

Можно подумать, у меня есть время разлёживаться. Схватила балахон и стала вытираться:

— От тёмного хочешь избавиться?

Мутная поволока исчезла из глаз пресветлого, он сел:

— Да. Что надо сделать?

— Дай мне двух резвых коней и… — Своих как-то неприлично грабить. — Пятьдесят золотых, десять серебряных, сто медных. — Вспомнила поездку без тёмного и добавила: — Двух сопровождающих со сменными конями. — Припомнила, что в Сорте не надо светить принадлежностью к храму. — Пусть оденутся, как мелкие дворяне.

Пресветлый поднял брови. Он выглядел измученным. Видимо, освещение как-то изменилось, потому что теперь у него под глазами серели глубокие тени.

— Мне одежда нужна хорошая, тоже не орденская. — Помедлила. Вздохнула. — И помыться. Всё быстро: чем быстрее всё начнём, тем скорее тёмный покинет Аор.

— Лила, ты чудо. — Пресветлый ринулся ко мне, обхватил, стиснул. — Чудо.

Сердце приятно ёкнуло, я на пару мгновений расслабилась в его горячих руках. А потом кашлянула:

— Надо торопиться.

Пресветлый направился к двери, сверкая голым задом. Я рассмеялась:

— Не так быстро, господин.

Он сообразил, хлопнул себя по лбу и тоже улыбнулся.

Сорок минут спустя я в сопровождении двух магов седьмого уровня посвящения покинула светлый храм.

Идущих в него людей по-прежнему было немного, прохожих тоже маловато, и хотя все вроде бы занимались своими делами, меня до зуда в спине мучило ощущение чужого хищного взгляда.

Я оглядывалась, ёрзала в седле, украдкой проверила себя и спутников на следящие заклинания — ничего подозрительного. И всё же меня припекал чужой взгляд.

С недобрым предчувствием я выехала на тракт в Сорту.