По бедру погладили, и я проснулась. Лежала с закрытыми глазами, привыкая к просвечивающему сквозь веки свету. Ладонь скользила по ноге, но я слишком хотела спать, чтобы возбудиться.
— Просыпайся, соня, — ласково позвал Эсин. Осторожно приоткрыла глаза: он улыбался, глаза блестели, и он казался моложе. — Я принёс одежду и завтрак. И новый браслет. — Он снял с моего запястья тонкий серебряный браслет с белым хрусталиком магического камня и заменил на плетёный с зелёным непрозрачным камнищем. — Он тоже магический, только замаскирован.
— Мм, — потянулась. Кровать вроде удобная, а мышцы затекли. — Здорово.
— Давай-давай, — он шлёпнул меня по ягодице. — Вставай, скоро ехать.
— Не хочу.
— Надо, надо, — сдёрнув одеяло, он подхватил меня и понёс к ванной. — Новый день наступил, надо радоваться солнцу, надо делать дела!
Кран вновь провернулся сам, зажурчала вода. Уткнулась в грудь Эсина, вдыхая свежий запах его одежды, оттененный холодком мяты.
— Не хочу, — простонала, вцепляясь в полы бардовой мантии.
— Надо, свет очей моих, надо, — он безжалостно опустил меня в тёплую ванную. — Я и так дал поспать.
Его пальцы вновь оказались у меня в волосах, Эсин наклонился. Горячее дыхание пахло вином с корицей. Только хотела спросить, по какому поводу праздник, Эсин накрыл мой рот властным, каким-то необычным поцелуем. Голова закружилась, я таяла от касаний его языка и губ, но он отстранился и щёлкнул меня по носу:
— Собирайся скорее, скоро явится твоя жертва, то есть тёмный, с которым ехать. Тебе ещё в документах расписаться надо, деньги на дорогу я получил.
— Спасибо, — откинулась на бортик и задумчиво посмотрела на светящееся радостью лицо. — Неужели так счастлив, что я уезжаю?
Сердце кольнуло обидой.
— Лила, не говори глупостей, — Эсин присел на бортик ванной и сжал мою ладонь. — Я буду безумно скучать. Ты самая любимая из моих женщин, ты лучшая. И именно поэтому я поручил тебе это дело. И ради твоей безопасности тоже. Но чем раньше ты уедешь, тем быстрее вернёшься, а это очень актуально, если учесть, что я уже скучаю.
Он пресёк мои возражения трепетным, щемяще нежным поцелуем. По венам побежал огонь, я хотела обнять, но Эсин отстранился:
— Давай быстрее, соня.
Напевая какую-то из храмовых песенок, он покинул комнатку. И только когда закрыл дверь, я почувствовала божественный запах пирога с бараниной и сыром. Перспектива воссоединения с лакомством, которое готовила кухарка Эсина, заставила шевелиться быстрее.
Ополоснувшись, просушив кожу полотенцем, быстро намазалась кремом (обычно Эсин пользовался апельсиновым, но в этот раз была какая-то горьковатая смесь запахов с ноткой багульника), посмотрела на себя в зеркальце: бледная и измученная, к тому же волосы пора высветлить — у корней видна рыжина (чудо, что Эсин промолчал — обычно он трепетно относился к моей внешности).
А потом был пирог со сладковатым, воздушным тестом и мелкорубленой начинкой, солоноватые крупинки сыра — взрывы резкого вкуса, утопающие в мягкости нежного мяса. Мм… глазом моргнуть не успела, как умяла целый пирог размером в две мои ладони — и осталась голодная. К счастью, помимо мясного пирога кухарка приложила сдобную булочку и маленький кувшинчик молока (может, самому Эсину, но кто не успел, тот опоздал).
В общем, не знаю, как это всё в меня влезло, но влезло, и объевшейся я себя не чувствовала. За стеной раздался стук, голоса. Я чистила зубы и прислушивалась, но различала лишь недовольное ворчание. Неизвестный посетитель ушёл. А я добралась до висевшего в изножье платья. Голубого. С рюшечками.
Оно было неприлично скромным.
В самом деле, я в таких ужасных вещах не хожу: подол в пол, вырез в три раза меньше, чем обычного, рукава закроют даже ладони. Вроде в непорочные девы я не записывалась.
Двумя пальцами ухватив этот голубой с белым кружевом кошмар (под ним оказался ещё и чепчик, вот уж совсем безумие), распахнула дверь:
— Я это не надену!
И увидела сидевшего напротив стола мужчину. Чёрные волосы струились по широкой спине почти до пояса. Гость развернулся знакомым красивым лицом, солнце заиграло в апельсиново-рыжих глазах.
Упс, а в «Бык» я так и не пришла.
На красавчике была тёмная куртка с ремешками, кожаные штаны и высокие шнурованные ботинки. На руке он держал неприметный серый плащ.
Похоже, это мой тёмный спутник.
Я широко улыбнулась. Краем глаза заметила — Эсин призадумался. Уж не хочет ли прямо сейчас меня тёмному подложить? Я бы предпочла с этим лапочкой сначала наедине развлечься, а потом уже можно и расширять спектр развлечений.
— Я бы предпочёл, чтобы мы ехали верхом, оба. — Голос у тёмного был, что говорится, бархатный, только с легчайшей хрипотцой, от которой мурашки побежали по спине.
Вот Тьма! Где тёмные это сокровище прятали?! Скрывать его от женской половины человечества просто преступление!
Сокровище оглядело меня задумчивым взглядом.
И отвернулось.
Я моргнула.
В голову закрались нехорошие подозрения.
— Уважаемый, — решила сразу уточнить я. Он развернулся. Я кашлянула и прямо спросила: — Вы кого предпочитаете, женщин или мужчин?
— Девушек, — он остановил взгляд на моей груди. — Отличные. Настоящие?
— Да.
— И никаких поддерживающих заклинаний?
К щекам прилила обжигающая кровь.
— Я так и подумал, — тёмный облокотился на спинку стула. — Но смотрится великолепно, и косметическая магия глаза не мозолит. — Прикусив мизинец, он заскользил взглядом в низ. — Талию тоже подправляла?
— Немного сжала нижние рёбра, — зачем-то призналась я и покраснела сильнее.
Эсин удивлённо вскинул брови. Даже ему я об этом не говорила. Переступила с ноги на ногу.
— Ноги? — уточнил тёмный, вперившись пристальным взглядом в колени.
Колени задрожали. Он уставился на стопы:
— Готов поспорить, что размер ножки немного уменьшен.
На два размера вообще-то, но я ответила:
— Да, было дело.
Эсин едва сдерживал улыбку. Я встретилась взглядом с тёмным, и он сказал:
— Волосы пора подкрасить.
— Знаю, — процедила я. — И я больше ничего не меняла.
Тонкая бровь тёмного приподнялась, придавая ему скептический вид. И я выдала:
— Волосы сделала гуще и смягчила, чтобы они на ощупь были шёлковыми.
— Великолепно, — протянул тёмный. И похвалой это не звучало. — Надеюсь, следователь ты столь же великолепный, как и соблазнительная женщина.
Невольно поморщилась: обычно меня называли девушкой.
— Я прямо себя старой почувствовала.
— Ах, прости, — насмешливо отозвался тёмный, взмахнул рукой. — Я был так ослеплён знаменитыми дерзко упругими грудями, что разум отказал. Развернись, продемонстрируй столь же знаменитую нежную, словно персик, и упругую, точно круп скакуна, попу.
— Чтобы её оценить — надо трогать, — я зло улыбнулась. — Но вам с таким отношением это не светит.
— Я просто умру от огорчения, — тёмный повернулся к столу. — Пресветлый Эсиндериаль, поторопите вашу подопечную. И я всё же настаиваю на поездке верхом.
— Лила, — Эсин мне улыбнулся. — Там в дорожном сундуке костюм, надень его, пожалуйста. В платье на подъезде к Сорте переоденешься.
— Я не хочу надевать это ужасное платье, — тряхнула голубым убожеством.
— Лила, — с безграничным терпением повторил Эсин. — Это необходимо: ты будешь изображать обычную женщину. Обычные женщины ходят в подобных вещах, особенно в провинции.
— Но в нём грудь не видно, — я брезгливо дёрнула рюшечки на убого маленьком декольте.
— Лила, — чуть громче сказал Эсин. — Великолепие твоей груди не скроет никакая одежда. А рюшечки её визуально увеличат. Просто подумай, как мужчины буду мечтать снять с тебя это платье…
— В том и дело — это платье надо снимать, а я предпочитаю такие, которые позволяют делать всё без лишних телодвижений.
— Лила. — В голосе Эсина зазвучала сталь. — Это не обсуждается.
— Костюм тоже закрытый, да? — обречённо уточнила она.
— Да, — тёмный удостоил меня весёлым взглядом. — Я очень ревнивый муж и не позволю жене демонстрировать окружающим такие выдающиеся прелести.
Фыркнув, отступила и захлопнула дверь.
Кажется, я уже ненавижу этого тёмного.
С другой стороны: тем приятнее будет помучить его возбуждением, поставить какие-нибудь условия в обмен на близость. Придумывая страшную мстю, я переодевалась в ужасно скромный костюм из грубой льняной ткани и низкокачественной кожи.
За дверью царило молчание.
Интересно, тёмный так и пялится на Эсина?
Представив этих двоих, гипнотизирующих друг друга взглядами, невольно усмехнулась.
В животе заурчало. Да куда же там пироги провалились?
Потёрла живот, обтянутый жёсткой курткой, и резко открыла дверь. Эсин и тёмный действительно сидели, просто глядя друг на друга.
— Соскучились без меня?
— Документы я подписал. — Тёмный поднялся. — Жду внизу. Жена — торопись.
— Утопленница тебе жена, — буркнула я и прошла к столу.
Тёмный бесшумно покинул кабинет.
Как же не хотелось уезжать!
— Чувствую, поездка будет знаменательной, — Эсин протянул золотую ручку. Вдруг поманил к себе, выставляя ногу. — Иди ко мне.
Усевшись на предложенное колено, обхватила Эсина за плечи и надула губы:
— Этот тёмный мне не нравится.
— Ничего не могу с этим поделать, солнышко, — он обнял меня за талию и вручил ручку. — Подписывай.
Развернувшись на его колене, я изобразила, что читаю договор. Эсин обхватил мои груди и стал сжимать сквозь грубую куртку:
— Лила-Лила, мне будет тебя не хватать.
— Можно подумать, я незаменима, — хмыкнула я с затаённой надеждой, что он оспорит мои слова.
— Нет, конечно, но мне действительно будет тебя не хватать, — он сильнее тискал грудь, дышал чаще. И голос прозвучал сипло: — Подписывай.
У меня задрожали руки, я расписалась в нескольких листах, ощущая, как от звука тяжёлого дыхания, от ощущения, как Эсин распутывает мой пояс и шнурок на штанах, от низа живота по телу разливается тепло.
Эсин отшвырнул листы, нагнул меня к столу, одной рукой прижимая между лопаток, другой судорожно стягивая штаны. Я уже забыла, что он может быть таким нетерпеливым, забыла, что он может мгновенно возбуждаться: член вошёл жёстко, словно каменный, проникновение было болезненно-приятным — как и любил в моих рассказах Эсин. Дрожащими руками я вцепилась в край стола и вскрикнула. Ещё рывок, ещё — я вся тряслась, всхлипывала, ощущая, как меня распирает изнутри.
— Тихо, — рыкнул Эсин, лихорадочно заголяя моё плечо, врываясь внутрь.
Но когда жар и судороги накрыли меня, я застонала.
— Молчи, — прорычал в ухо Эсин, затрещала рубашка, и зубы вонзились в основание шеи.
Я охнула, и он содрогнулся внутри меня. Весь замер, только язык терзал старые и новые ранки. У меня совершенно не было сил, во рту пересохло. Будто во сне чувствовала, как Эсин натягивает на меня штаны, завязывает шнурок, затем ремень. Я с трудом приподнялась на столе и развернулась.
В суровом молчании Эсин оправил мою рубашку, убрал под куртку разодранный край, застегнул пуговицы.
— Счастливого пути, — он развернул меня к двери.
Едва передвигая ноги, я добралась до неё, вышла в коридор и оглядела его так, словно впервые видела.
Неужели Эсин хочет меня, как раньше?
Или перспектива расставания возбуждает его сильнее рассказов? Если да, то надо почаще уезжать. При всей моей любви к развлечениям иногда хочется, чтобы были только Эсин и я. Один на один, вот так дико, точно спаривающиеся звери.
Потирая ноющее плечо, я брела к центральной лестнице, едва слышно отвечая на пожелания счастливого пути, почти не замечая гневных взглядов женщин. Очень медленно спустилась с крыльца, доковыляла до привязи и уставилась на тёмного, трепавшего холку светло-серого в яблоках коня. Я даже носильщика с сундуком не заметила, пока он не спросил:
— Куда грузить?
Вздрогнув, услышала шум Светлой улицы, поняла, что тёмный слегка кривит губы. В поводе у его коня был ещё один, серый, с туго набитыми тюками. А у яблочного к седлу был приторочен длинный узкий меч с простой, обвитой кожей, рукоятью. В потрёпанных ножнах.
— Лошадь где? — спросил тёмный.
— Тебя как зовут? — в упор посмотрела на него.
Он заправил чёрную прядь за ухо:
— По легенде я Бейл, а ты — Лиа Торн. Сирота и бесприданница, я взял тебя в жёны после смерти родителей, поэтому ты о них знаешь только имена: Сол и Рур. Я владею кузницей на Песчаной улице, мы путешествуем по святым местам в надежде, что молитвы и жертвоприношения избавят тебя от бесплодия. Это всё, что тебе надо знать.
— Как тебя зовут?
— Тебе это знать не обязательно.
— Послушай ты, — приблизилась к нему вплотную, но он лишь усмехнулся, глядя на меня с высоты своего роста. — Ты, конечно, крутой мечник, но ты всего лишь посвящённый третьего круга Смерти, не зарывайся тут.
Не моргнув оранжевыми глазами, он ответил:
— А ты знаешь, что во время близости с тобой мужчина уязвимее, если ты знаешь его имя, даже не истинное, а просто общеиспользуемое?
— К твоему сведению, — прорычала я, — я не сплю с мужчинами, имён которых не знаю.
— Лжёшь.
— Откуда такая уверенность? — я упёрла руки в боки.
Тёмный вздохнул:
— Знаю минимум четырёх мужчин, с которыми ты переспала, не зная их имён. Моргнула. Даже немного смутилась. Задрала бровь:
— Справки обо мне наводил?
— Не люблю работать вслепую. Кстати, советую переложить вещи из сундука в седельные сумки. И приведи уже то, на чём поедешь: пора делом заниматься, а не только стол пресветлого полировать.
— Завидуй молча.
— Чему? Лиа, мы будем спать в одной комнате, я физически сильнее тебя, а ты не склонна отказывать симпатичным мужчинам, так что хватит грозить отказом от тела, лучше делом займись. У нас долгий путь. — Он хмыкнул. — Подумай, сколько мужчин тебя ждёт.
Со мной так никто не разговаривал! Даже Илеост и Мав. Все как-то опасались Эсина, не отличавшегося умеренностью в связях. В конце концов, все знали, как он любит давать нас, его любовниц, братьям по ордену в награду за хорошую службу или услуги, что он любит послушать рассказы о связях с другими мужчинами, а тут…
Передёрнув плечами, отправилась в конюшню. Носильщик топал следом.
Странная какая-то поездка намечается. Оглянулась от входа во двор: улыбающийся тёмный гладил своих коней. Вот вражья образина! Может, ему Эсин на хвост наступил, а мне расплачиваться? И ведь придётся потом рассказывать, как этот тёмный меня валял, принуждая к близости, и как я потом под ним стонала от удовольствия.
Передёрнув плечами, вошла во внутренний двор. К счастью, он пустовал, и, шагая к конюшне, я задумалась о тёмном. О Бейле, если ему так угодно. Не припоминаю, чтобы видела его красивую мордочку на общих праздниках. Откуда он вообще взялся на мою голову?
Развернулась и уставилась на молодого прыщавого носильщика:
— Чего ноги еле передвигаешь? Шевелись быстрее!
Он удивлённо вскинул куцые брови. Вообще-то не имею привычки орать на младших и прислугу, теперь задумалась: на кой ляд психую из-за этого тёмного? Потёрла лоб:
— Извини, волнуюсь: первая дальняя командировка, да ещё с тёмным.
— Да ладно, понимаю: эти тёмные даже пресветлого умудрились довести до белого каления шутками о его любовницах, чего уж о тебе говорить.
— А ты где такое слышал?
— Так давеча же, когда это дело обговаривали, я под дверью ждал на случай, если понадобиться чё, — он залился краской, — и уж как претёмный и этот хмырь над пресветлым потешались, что тот их даже выгнал сначала. Правда, они посидели полчасика на скамейке, и он их снова к себе позвал, тогда и сладили.
Лучше бы рассорились. Я вздохнула.
— Заноси сундук в конюшню и за сумкой к ключнице сгоняй, а. — Я улыбнулась.
Носильщик тоже улыбнулся, резво занёс сундук и помчался к одному из чёрных ходов. Я же вошла в просторную конюшню, наполненную запахом свежего сена и навоза. Старый конюх, снимавший седло со стойки, посмотрел на меня, как на врага всех светлых.
А, кажется, он в одном доме с Сол и Хорном живёт… жил.
— Это не я молниями кидалась, — напомнила я.
— Чтоб тебя тёмные не вернули, — пробормотал конюх и потащил седло вдоль стойл. — Коня ей ещё подавай.
— Да я бы с радостью дома осталась, — с ужасом вспомнила, какой у меня теперь маленький и неуютный «дом». — Но распоряжение свыше.
— Чтоб ты всю жизнь по делам моталась и на распутье дорог померла.
— Дед, ты бы полегче, я всё же…
— Одна из потаскушек пресветлого, тьфу на вас всех.
Сложила руки на груди и отчеканила:
— Я твоя сестра по магии. И еду на задание, — добавила в голос трагизма: — Меня ведь убить могут.
— Скатертью дорога.
Это уже слишком, но я не знала, что ответить. Старик сбросил седло на борт стойла и вывел пегого толстобокого мерина с мохнатыми ногами и трагичным взглядом.
— Издеваешься? — уставилась на деда.
Мерин осуждающе смотрел на меня, и казалось, сейчас разрыдается. Я тоже.
— Дед, не будь гадом — мне ехать далеко.
Я просила. Угрожала. Бегала вокруг старика, но он стоял на своём:
— Велено Жимку седлать.
Не хватало появиться перед тёмным на Этом. Схватившись за голову, я ринулась в главное здание, но Эсин, Рур и Гранар уже уехали, а остальные упёрлись: конюху лучше знать, какого коня велено седлать.
Проклиная всё на свете вездесущей Тьмой, вернулась в конюшню и стала обречённо перекладывать вещи в седельные сумки. Сложивший руки на груди конюх посмеивался и давал ценные советы. Будто я не знаю, что деньги, грамоты и брикет с амулетами надо укладывать в середину сумки и к той стенке, что у крупа коня будет, а не снаружи.
Ко всему прочему ножной браслет, зажатый сапогом, натирал лодыжку, а замаскированный неприятно болтался на запястье…
Подъезжая к воротам на улицу, я готова была убивать. Или расплакаться. Если тёмный умудрился при моём прекрасном теле меня осмеять, то за мерина он меня и орден с грязью смешает.
— Лила, возвращайся скорее, — парнишка погладил меня по бедру.
Хоть кто-то мне это пожелал! Он шёл быстрее мерина.
— Ворота открой, — едва сдерживая рыдания, попросила я.
Парнишка открыл.
Вскинув голову, выехала на улицу… мерин лениво цокал копытами, остановился и огляделся. Тёмный посмотрел на нас. Складывая руки на груди, поджал губы.
«Сейчас что-нибудь скажет», — уныло ожидала я.
Тёмный бодро зашагал ко мне, обошёл, нырнул в ворота, игнорируя окрики парнишки, и скрылся где-то во дворе. Да, борзый тёмный, ничего не скажешь.
Подёргала уздечку, и мерин очень медленно стал разворачиваться широкой дугой. В воротах встал.
Из конюшни выглянул пунцовый старик и рявкнул:
— Жимка! Сюда!
И мерин припустил! Прямо даже резво так добежал и вернулся в конюшню. Тёмный стоял, прислонившись к стойлу, и почёсывал белого кусачего Эсинова коня под подбородком. От удивления приоткрыла рот.
— Слезай, — буркнул конюх и стал спешно расстёгивать подпругу. — Сумки снимай.
Едва успела спрыгнуть, прежде чем седло съехало набок. Парнишка подхватил пожитки, конюх — седло, и потопал вдоль стойл. Когда зашёл к мышастому скакуну, рот у меня открылся ещё шире.
«Мне Резвого дадут?» — закрыла рот. Выдохнула.
Конечно, Резвый не лучший конь ордена, но очень хороший, на нём Мав ездила, когда её кобыла занималась продолжением рода.
Беспрестанно бормоча, конюх оседлал Резвого и подвёл, глядя на меня с откровенной ненавистью. Носильщик помог закрепить седельные сумки. Тёмный с видом победителя (каковым и являлся) покинул конюшню.
Я нагнала его за воротами. Тёмный собирал длинные пряди в хвост:
— Тебе надо научиться решать проблемы не через постель, — он стянул волосы кожаным шнурком.
Раздражение захлестнуло меня:
— Тебе надо научиться вести себя…
— Как?
— Не так раздражающе.
Мимо с грохотом пронёсся экипаж. Тёмный похлопал по шее вьючного серого, затем яблочного, отвязал его, легко вскочил в седло и дал шенкелей. Я тоже.
Мы влились в поток всадников и повозок. Так началось моё первое выездное задание с тёмным, и оно мне уже не нравилось.
Ножной браслет тёр и оттягивал лодыжку.