Глава 1

— Как поживает Галина? — страшный вопрос наконец задан, и на языке оседает горечь невыплаканных слёз.

Краем глаза вижу, как сжимаются на руле пальцы Михаила. Чёрным полотном несётся мимо лес, и единственный свет — отблески фар его Ауди, ложащиеся на помрачневшее любимое лицо.

— Не понимаю, о ком ты. — Стальные нотки в голосе Михаила выдают раздражение слишком сильное для ошибочного вопроса. — Это какая-нибудь сотрудница?

Моё сердце разрывается, но я шепчу немеющими губами:

— Твоя жена. И дети, которых у тебя якобы нет, тоже как поживают?

Он кривится, а я тысячный раз говорю себе, какая я дура, что поверила, будто красивый накачанный молодой человек с зарплатой в полмиллиона может быть свободен.

Однозначно дура!

— Вот зачем ты всё это узнавала? — Михаил ударяет по рулю. — Трудно было не совать свой нос в чужие дела?

Чужие…

Дыхание перехватывает, я выгибаюсь на сидении, потому что мне тесно, невыносимо рядом с ним. Невыносимо осознавать, что он лгал, что все его слова о любви — бред, и я трусиха, потому что вместо того, чтобы сразу всё сказать, села в его машину и в нелепой надежде, что всё обойдётся, ехала целый час, прежде чем выдавила проклятый вопрос.

— Поворачивай, — молю я, и слёзы подкатывают, но не могут пролиться. — Поворачивай.

— Не истери.

Судорожно дёргаю кнопку, и в приоткрытое окно врывается ночной воздух. Комар ударяется о мой нос и уносится на Михаила. Я впиваюсь в душащий меня ремень.

— Не истери, кому говорю! — Косой взгляд Михаила полон ярости. Он снова смотрит на дорогу, кусает губу.

На меня накатывает странная апатия, я обмякаю, смотрю, как золотой свет фар высекает из тьмы искры трепещущих на ветру листочков, стволы, серое полотно дороги с проплешинами заплаток.

В висок бьёт ветер, свистит о край стекла. А мне нечем дышать, и голова разрывается.

— А знаешь, даже хорошо, что ты теперь знаешь, — Михаил нащупывает сбоку сигареты и вытряхивает одну. Сжимая её уголком губ, глухо продолжает. — Меньше проблем. Давай так: я оплачиваю хату, нижнее бельё, платье в месяц, шубу за зиму. Ну там всякие побрякушки на праздники само собой и недельный отпуск со мной за границей. Ну и рестораны, да. Если будешь лапочкой, через полгода подарю машину. Но только сразу предупреждаю: если забеременеешь, на помощь не рассчитывай, у меня официалка двадцать косарей, алименты будут мизерными.

Господи, как же тошно, как не хочется это слышать. Заткнуть бы уши, да не поможет.

Михаил снова косится на меня и разжигает сигарету прикуривателем. Выпустив первую струю дыма, интересуется:

— Согласна?

Ошарашено смотрю на него.

— Ещё десятку в месяц подкидывать? — продолжает он. — И ещё: будешь регулярно медосмотры проходить, чтобы я от тебя чего не подцепил.

Как я его не разглядела? Как могла поверить его словам о невероятной страсти, любви, о желании вечно быть со мной, он же, он же…

— Давай, Тамар, решай скорее.

— А то что? — бесцветно уточняю я.

Вроде ещё живу, вроде функционирую, мысли крутятся, но такая пустота внутри, так стискивает грудь, что кажется — я кукла, призрак. Нечто мёртвое, и поэтому у меня даже слёзы не текут, только холод по всему одеревеневшему телу.

Ауди резко тормозит. Меня чуть дёргает вперёд. А Михаил смотрит на меня, улыбается своей очаровательной улыбкой, от которой на гладко выбритых щеках появляются ямочки, и ласково обещает:

— А то высажу.

Невыносимо! Рывком открываю дверь.

— Стой! Я пошутил…

Судорожно вдыхаю влажный ночной воздух.

— Ку-ку, ку-ку, — долбит по мозгам кукушка. Запахи и звуки ночного леса — пытаюсь удержаться за них, чтобы не чувствовать, не видеть перед мысленным взглядом фотографии из Фейсбука Мишиной жены: они обнимаются, целуются, на шашлыках с друзьями, под пальмой на море. Миша держит на руках так похожего на него мальчишку и гордо улыбается.

Как же глупо я надеялась, что это ошибка, что просто похожий человек, но… но…

Поднимаюсь с сидения. Тошно, так тошно даже физически. А Михаил уже передо мной, сжимает мои плечи, твердит:

— Ну, успокойся же, успокойся. — Он сдвигает меня в сторону, притискивает к задней двери. — Со всеми бывает.

Его руки тянут подол платья. Губы касаются моих губ, язык скользит в рот, а перед моим мысленным взглядом — фотография с семейного застолья, и Михаил, так жарко прижимающий меня сейчас, раздвигающий коленом ноги, и на этом его колене сидит его дочь, а на другом — сын, и жена, склонив голову ему на плечо, обнимает его и детей.

Упираюсь руками в широкую грудь, отворачиваюсь, освобождая рот от глубокого поцелуя. Михаил зарывается пальцами в волосы у меня на затылке, пытается поймать губы, шепчет:

— Успокойся, просто успокойся, у нас есть два дня, в гостинице я тебя успокою…

— У тебя жена!

— Ну и что? Я же мужчина, мне надо…

Как же отвратительно, невыносимо отвратительно.

— Нет-нет-нет! — отталкиваю его сильнее.

Нарастает гул, за деревьями вспыхивает яркий свет, через мгновение мимо проносится автомобиль. Нас ударяет горячим пыльным воздухом.

— Не дури. — Михаил под подолом находит трусы и тянет их вниз. — Я хочу тебя, слышишь? Хочу прямо сейчас. Давай же… Ну, — одной рукой он начинает расстёгивать ширинку. — Я так долго этого ждал, давай сейчас закрепим наше перемирие, а потом в гостинице ещё…

Кажется, он серьёзно.

— Как можно быть такой свиньёй? У тебя же жена, дети…

— Да что ты заладила? Жена-жена. Не твоё дело! — Ухватив меня за плечо, он пытается развернуть меня спиной к себе, толкает к капоту. — Давай просто решим всё как взрослые нормальные люди. Ты моя любовница, я твой любовник, всё. — Упираюсь, и он закатывает глаза. — Ну, давай ещё абонемент тебе в спа-салон куплю. Но ты цену-то себе слишком не набивай, а то посговорчивее найду… И что ты так на меня смотришь? Надеялась, больше предложу? Так больше ты не стоишь, ни одна соска не стоит.

Ладонь обжигает болью и только теперь, от этой боли и красноты на его щеке понимаю, что ударила. Неосознанно. Его глаза кажутся чёрными, губы изгибаются. От удара меня швыряет в сторону, вместе с щекой обжигает макушку — Михаил тянет за волосы.

— Ты что творишь, сучка? Ты… ты…

Его перекошенное лицо оказывается перед моим. Михаил одёргивает меня от машины. Щёлкнув блокиратором, захлопывает дверцу пассажирского сидения.

— Ну как хочешь, — рычит Михаил. — Истеричка. Сумасшедшая!

Оттолкнув меня к кустам, он обходит машину, садится на водительское сидение. Ауди срывается с места и уносится вдаль, сияя красными огнями.

Провожаю взглядом этот яростный отблеск.

Так гадко и пусто, что не сразу понимаю: Михаил оставил меня одну без денег и документов. На лесной дороге. Ночью. На меня, точно ледяной душ, обрушивается страх. Но я всё равно помню всё сказанное, помню те фотографии — фотографии счастливой семьи… Михаил ведь знал, что я хочу семью, но собирался кормить бессмысленными обещаниями.

Боже, как в душе пусто. Кажется, даже встреча с маньяком меня сейчас не огорчит.

В этом странном оцепенении разворачиваюсь и иду назад, к городу. Желтоватые отблески его марева видны над острыми макушками далёких елей. Бреду туда, лишь краем сознания отмечая удачный выбор обуви: босоножки почти без каблука.

Ветер крепчает, и завеса облаков распахивается, выпуская на землю свет неполной луны.

В глубине застывшей души теплится надежда, что Михаил вернётся, и от этого ещё страшнее. Как я отвратительна в своей слабости! Будто не в силах дойти до города, будто нельзя в случае опасности спрятаться в кустах. Впрочем, машин в этот поздний час нет. И будто никого нет, даже птицы с насекомыми притихли. Что, вообще-то, странно, но сейчас мне всё равно.

Иду, считая шаги, чтобы не вспоминать о том, как Михаил ухаживал за мной в офисе, о наших совместных обедах, о встречах в бассейне, где я любовалась его крепким телом…

Вспышка белого света озаряет поворот. Там что-то трещит. Хрип. Вскрик.

Ныряю за куст. Из-за поворота на дорогу выскакивает белое пятно, несётся на меня. Исчезает во тьме набежавшей тени. Шелестят деревья. Лунный свет вспыхивает вновь.

На меня бежит белоснежная собака вся в крови. Следом стелятся две серые тени. Вскидываю руки, закрываясь.

«Мимо, пробеги мимо!» — молю я.

Зверь взвивается в воздух, летит на меня: огромная распахнутая пасть. В лунном свете блестят зубы. Смыкаются на запястье. От удара в грудь падая назад, успеваю подумать, что это, наверное, сон, ведь я совсем не чувствую боли. Всё застилает лунный свет. Сотрясающий тело удар по затылку — и всё пропадает во тьме.

Ноет затылок. Страшно, протяжно. И спина. Плечи. Грудь. А вокруг поют птицы.

Открываю глаза: надо мной тёмно-фиолетовое предрассветное небо и неестественно огромная луна. Холодно, как же холодно. И руку… Осторожно поднимаю прокушенную руку: вся в запёкшейся, отшелушивающейся крови. Следы зубов покрылись корочками. Удивительно, какие они аккуратные, я думала, мне всю раздерут… Да и я неожиданно жива.

Начинаю приподниматься. Деревья вокруг качаются, закручиваются, но я сажусь и тут же окаменеваю: рядом лежит белокурая девушка с чёрным кругом на лбу. В первый миг кажется, она в коричневом платье, рвано прикрывающем кожу, но потом приходит осознание: это кровь.

И вот эта девушка вся исцарапана и изгрызена. Чуть поодаль лежит голый мужчина с перегрызенным горлом. Грязная нога ещё одного торчит из куста на обочине.

Осторожно касаюсь пальцев девушки — ледяные. Мертва.

«Чья-то оргия кончилась очень плохо…» — медленно ложусь на землю. Глядя на фантастическую луну, пытаюсь осознать: похоже, компания решила повеселиться в лесу, но на них напали дикие собаки. Или волки. Это настолько невероятно и дико, что я просто не верю.

Холод земли проникает в мышцы, мешая уснуть, провалиться в небытие, пока не проедет какая-нибудь машина. Должен же кто-нибудь по этой дороге поехать, увидеть меня и вызвать Скорую!

Небо надо мной всё такое же сумрачное, а луна… Что за оптический эффект сделал её такой огромной?

Дышать тяжело, словно неведомая сила выгибает тело, тянет куда-то, а виски стискивает боль, расползается калёным обручем, сливается ко лбу.

Лежать невозможно, и я приподнимаюсь на локтях. Асфальт колет руки. Осмотрев свои неподвижные ноги, поднимаю взгляд, но марево города над деревьями не разливается. Медленно поворачиваюсь: и сзади марева нет. А ведь ещё рано выключать фонари.

Упала я на спину. Значит, город должен быть по направлению ног. Медленно встаю. Голова кружится, боль пульсирует в затылке.

«Наверное, у меня сотрясение», — качнувшись, иду вперёд. Если помощь не идёт ко мне, придётся самой идти к помощи.

Если бы мне когда-нибудь сказали, что я могу пройти десятки километров, я бы усомнилась, несмотря на регулярные занятия в спортзале. Но я иду километр за километром по удивительно безлюдной дороге, местами затянутой туманом, словно в каком-нибудь ужастике, и поля с массивами перелесков выглядят загадочно и страшно.

Машин нет.

«Не настал ли случаем апокалипсис», — эта мысль всё чаще меня посещает, а потом… Потом я вхожу в плотную дымку тумана. Он влажно обнимает меня. Вижу только пятачок дороги под ногами. Шаг за шагом продвигаюсь в молочной белизне, молясь, чтобы на меня не наехала машина, молясь о скорейшем возвращении домой, о выходе из этого пугающего киселя.

Туман кончается так же резко, как начался. Я выныриваю в тёплый воздух, всё вокруг залито холодно-красными лучами рассвета, а впереди серым нагромождением в россыпи жёлтых огоньков лежит город.

Оборачиваюсь: туман уползает под деревья, точно живой.

«Это из-за солнца, он просто растворяется из-за солнца: лучи прогревают воздух, и крупицы воды оседают на траву», — уверяю себя. Капельки россы брильянтами мерцают на грязной траве обочины, на последнем поле перед пригородом.

Луна обычного размера, едва видна на светлеющем небе.

И я направляюсь в город, стараясь не думать об этом жутком тумане, о трупах на дороге, которые могли померещиться от удара по голове. В висках ритмично пульсирует боль, отзывается во лбу. А я иду, иду вперёд, и там впереди на развилках мостов носятся автомобили, убегая на трассу или с неё врываясь в город.

Туман будто остаётся в моей голове, всё воспринимается урывками: вот я иду по дороге. Вот стою на покосившейся остановке, хотя понимаю, что без денег меня не повезут. Но вот я качаюсь на продавленном сидении Пазика, а мимо бегут городские остановки, и с неба смотрит призрачная луна.

Вот выхожу на остановке, и старушка-контролёр, придерживая меня за руку, обеспокоенно спрашивает:

— Ты до дома-то дойдёшь? Может, Скорую?

— У меня больница рядом, — шепчу каким-то не своим голосом, закрываю глаза.

И вдруг иду по двору своего дома.

Лифт с процарапанной на двери знаменитой надписью из трёх букв.

Чёрное «13» на круглом белом ярлычке на двери квартиры. Осознание, что ключ от моего дома у Михаила. Но запасной есть у соседки.

Наконец я смотрю на свою заправленную покрывалом с Эйфелевой башней постель…

Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип!

Звук выдирает из забытья. Открываю глаза. Сквозь жалюзи лезут полосы солнечного света, падают на туалетный столик, рикошетят в кровать. Я раздета.

Сажусь, и тёмные пряди соскальзывают с плеч на колени. Во лбу ещё пульсирует боль, но затылок не болит. Больше ничего не болит.

Неужели ночь в лесу и трупы лишь приснились? Но так реалистично… Понимаю руку и застываю: белые точечки в местах укуса достаточно ярко выделаются на коже, чтобы их нельзя было списать на игру воображения.

Совершенно чёткий след укуса собачьей пасти. Или волчьей. «Я словно в ужастике про оборотней», — нервно усмехаюсь.

Но совсем не смешно, вот совершенно!

Спускаю ноги с кровати и наступаю на платье. Ткань в тёмных пятнах засохшей крови.

Дыхание перехватывает, я резко перепрыгиваю через него и несусь в кухню.

Нет, этого не может быть, это можно как-то разумно объяснить. Я могла… могла просто пораниться. Господи, если бы кто только знал, как я хочу получить этому разумное объяснение.

Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! — снова начинает пиликать старый телефон, который за долгое держание заряда не ушёл в утиль, а остался будильником.

И если звенит будильник, значит, сейчас как минимум понедельник.

С Михаилом я уезжала в пятницу вечером.

Куда исчезли из памяти два дня?

Запускаю пальцы в волосы на затылке, ощупываю череп, но ни следа удара.

Снова звенит будильник.

И ещё раз.

Для начальницы даже укус оборотня не станет достойной причиной опоздания. Представить объяснительную с таким поводом я вовсе не могу, и тривиальная необходимость идти на работу вытаскивает меня из пучин всей этой мистики.

Мне просто надо спешить в офис.

Надо зарабатывать деньги.

Потому что даже оборотням нужно есть, а я всего лишь ушибленный на всю голову человек, мне и подавно следует заботиться о хлебе насущном.

Душ, быстрый завтрак почти просроченным йогуртом, макияж, выбор костюма из трёх возможных, укладка волос в пучок — это помогает отложить всякое страшное на потом.

Стараюсь не думать об отсутствующих вещах, шраме на руке и пропущенных памятью днях.

Почти вовремя выхожу из квартиры и вставляю запасной ключ. Привычно щёлкает замок.

Первым меня настигает сладкий запах дешёвой туалетной воды. Просто удушающе тошнотворный.

— Милочка, — тягучий, прокуренный голос приходит вторым.

Вытащив ключ, поворачиваюсь. Антонина Петровна пятидесяти пяти лет отроду смотрит на меня через грозный прищур густо обведённых глаз. Яркий макияж и выкрашенная в жгуче-чёрный копна волос придают ей сходство с ведьмой.

— И вам доброго утра. — Направляюсь к лестнице, но соседка сверху перегораживает проход телом в ярко-красном растянутом костюме, одной рукой сжимает перила, другой упирается в стену.

— Милочка, если вы не в курсе, то вынуждена вас просветить: после одиннадцати часов нужно соблюдать тишину. И если вы и впредь будете позволять себе так орать и стонать, я напишу заявление, что у вас притон.

Надеюсь, у неё были галлюцинации. Или она просто всё придумала. Но у меня мурашки ползут по спине, а лицо холодеет.

— Не понимаю, о чём вы. — Шагаю к ней в надежде, что Антонина Петровна посторонится, но она стоит шлагбаумом.

— Милочка, я не закончила.

— Зато я закончила. Дайте мне пройти.

— Ты не поняла: трахайся со своим хахалем в другом месте, а здесь приличный дом.

В этот раз маска интеллигентности слетает с неё удивительно быстро. Не знаю, кто наступил на хвост соседушке, но что б этому человеку чихалось и кашлялось.

— Дайте пройти, — требую я, но голос подрагивает. — Я только вернулась, в выходные меня дома не было.

— Дома её не было, хах, — качает головой Антонина Петровна, и всё её тело содрогается. — Кто же концерты в твоей квартире устраивал, если не ты?

Сердце стынет, но я отвечаю почти твёрдо:

— Не знаю. Возможно, кто-то из соседей слишком громко слушал фильмы для взрослых.

Поджав ярко-красные губы, Антонина Петровна сверлит меня придирчивым взглядом. Кажется, мысль о фильмах ей в голову не приходила.

— Иван, — опуская руки, цедит она. — Мальчишка один дома остался, пока родители на даче. Так, значит, он английским с репетитором занимается!

Проскальзываю мимо, но успеваю преодолеть лишь пять ступеней, когда до Антонины Петровны доходит:

— Так его квартира далеко, я бы не услышала…

Бегу вниз, не слушая несущиеся в спину угрозы вызвать полицию. Я просто очень надеюсь, что крики издавала не я, иначе вместо полиции может потребоваться вызвать Скорую — психиатрическую.

Вырываюсь из подъезда во влажную прохладу улицы. Воздух, пропитанный ароматами цветов и растений, уже наполняется запахами выхлопных газов. Привычный городской гул разливается вокруг, принося в моё трепыхающееся сердце успокоение.

Глубоко дыша, уверяю себя: со мной всё хорошо. Вот заберу у Михаила кредитку и посещу врача. Наверняка провал в памяти связан с ударом по затылку. Я просто упала.

Ещё раз вдохнув и выдохнув, спешу к остановке. А Антонина Петровна причитает о безнравственной молодежи.

Поездка в маршрутке только усиливает головную боль и дурное настроение: как назло все пассажиры — сильно надушенные любители духоты, вопящие из-за малейшей попытки приоткрыть окно. Вырываюсь из этого смрада чуть не плача от облегчения.

К серому зданию, на третьем этаже которого располагается моё рабочее место, спешат опаздывающие работники. Я вливаюсь в поток людей в тёмных деловых костюмах и белых рубашках. Стеклянные двери пропускают меня в холл, в запах потных тел и самого разнообразного парфюма.

Привычно кивнув охраннику, направляюсь к лестнице. Всегда поднимаюсь сама — так лучше для фигуры. Мелькание серых ступеней помогает настроиться на рабочий лад. Выныриваю в длинный коридор с множеством дверей. Этаж гудит, бегают девчонки и женщины с чашками, из курилки выползают жертвы табачного бога. Мой обыденный мир.

Прохожу в офис: типовая светлая коробка с восемью заваленными бумагами столами. С бойлером и столиком, уставленным чашками и печеньями.

Резкий синтетический запах клубники ударяет в нос: на столе возле двери, где трудится беременная Маша, среди бумаг благоухает нарезанный рулет с клубникой. Тёмно-красные кляксы начинки на лезвии ножа мало напоминают кровь, но в памяти до боли резко вырисовываются трупы на дороге. В горле стоит ком, в глазах темнеет.

— Тамарик, привет, дорогу-дорогу пузожителю! — Маша легонько подталкивает меня в спину, и я прохожу по широкому проходу к своему столу у окна.

Следом за ней в офис вносят запах табака Катерина и Наталья. Увы, они сидят рядом со мной, и каждое утро начинается не слишком приятно. Сразу приоткрываю окно. Пусть лучше дует в спину. Ещё лучше было бы запустить кондиционер, но Маша наслушалась о нём страшилок и на любую попытку включить «адскую машину убийства» ударяется в слёзы.

Сев за стол, запускаю компьютер. Он тихо урчит.

— Ухты! — стоящая у окна Катерина буквально вжимается в стекло.

— Ого, — поддерживает её наливавшая чай Наталья.

— Что там? — подрывается Маша.

Разворачиваюсь, пытаясь понять, что так заинтересовало коллег. Подозревая, что впечатлили их отнюдь не три чёрных тонированных Хаммера, встаю и наклоняюсь к стеклу. Перед зданием пятеро мужчин в чёрной коже и тёмных очках. А рядом с ними два белоснежных пса в сверкающих стразами широких ошейниках.

— Интересные клиенты. — Катерина завистливо вздыхает.

Пятёрка исчезает из виду. Представляю, как возмущается охранник попыткой провести собак, но уверена — пропустить их придётся. Клиентам с такими тачками в мелочах не отказывают. И никто не посмотрит, что рабочий день не начался, обслужат по полной программе, ведь деньги решают всё.

Разворачиваюсь к компьютеру. Он уже загрузился, на рабочем столе картинка с розами и пожелание «Удачного дня!». Скайп выдаёт информацию о пяти сообщениях. Рабочий день начинается, надо только заварить кофе и…

В коридоре раздаётся тонкий визг. Что-то разбивается. Хлопают двери. Маша хватается за живот и пятится в угол.

В раскрытую дверь просовываются две белые морды, тянут носы. Жёлтые звериные глаза обращаются на меня. Животные вальяжно заходят в кабинет. Теперь пятятся и Наталья с Катериной, а я отталкиваюсь от стола, и кресло катится к окну, щёлкает о подоконник.

Следом за животными в офис шагает высоченный мужчина в кожаной одежде.

 

Глава 2

— С-собак уберите, — бормочет из угла Маша и всхлипывает.

— Это волки. — Мужчина направляется к моему столу.

— Здесь не место животным, — поднимаюсь я. Внутри всё напряжено. Звериный запах тревожит, пугает, но и бодрит. — Они могут подождать на улице.

Мужчина снимает солнечные очки, и я застываю с приоткрытым ртом: радужка его глаз такая ярко-жёлтая, что должна навести на мысли о контактных линзах… если бы не ночные видения, если бы не слишком быстро зажившие раны на моей руке, если бы не два выпавших из памяти дня и уверения соседки, что в моей квартире кричали.

Он улыбается, обнажая белоснежные зубы со слишком выдающимися клыками. Белые волки по бокам от него тоже смотрят на меня с каким-то самодовольным оскалом.

В коридоре ждут двое амбалов в тёмных очках.

— Пошли, — кивает на дверь мужчина и разворачивается. Сделав несколько шагов, смотрит на меня через плечо. — Пошли, кому сказал.

— Нет.

Тихий рык нарушает гробовую тишину офиса, и в углу снова всхлипывает Маша.

— Тамарик, иди с ними, пожалуйста, — лепечет она.

— Нет, — повторяю я.

В три громадных шага оказавшись перед моим столом, мужчина хватает его за угол и отшвыривает в стену вместе с компьютером. С грохотом разлетаются детали, искрит оборванный провод. Инстинктивно хочется прикрыться, но я стою прямо, цежу:

— Нет.

Движение мужчины так стремительно, что осознаю произошедшее, когда уже вишу, перекинутая через его плечо. Первые же удары по его спине отзываются болью в кулаках. Изгибаюсь и впиваюсь ногтями в его лицо, в глаз.

Взвыв, мужчина дёргается в сторону. Давлю пальцами сильнее, и он отрывает мою руку от глазницы, стискивает запястье до хруста. Не хватает дыхания закричать, но успеваю вцепиться в дверной косяк. Ужас придаёт силы, дерево хрустит под ногтями.

— Прекрати! — Мужчина дёргается вперёд, пытаясь протащить меня в проём.

Колочу ногами, выкручиваю руку, извиваюсь. Хватка на запястье ослабевает, и я вцепляюсь в косяк второй рукой. Из горла вырывается вопль.

— Лунный князь будет недоволен… — бормочет амбал.

— Она моя, — отзывается похититель и крепко стискивает мои ноги.

Снова вцепляюсь ногтями в его глаз. Он отпускает ноги, я ныряю вперёд, почти соскальзываю с плеча.

Совсем близко стол Маши. Нож. Тянусь, хватаю за рукоятку.

Волки рычат. Схватив нож обеими руками, всаживаю его в поясницу похитителя. Лезвие пробивает пиджак и на несколько сантиметров погружается в плоть. Запах крови. Крик. И я лечу головой в пол…

* * *

Плечо горит. Жар разливается на шею, стекает на грудь. Он просачивается в плоть, вонзается, вгрызается. Я не могу пошевелиться. Этот жар — тьма, она проникает в меня через плечо, пытается захватить тело, но я не хочу, не хочу! Нет! Не могу пошевелиться, но будто бьюсь в невидимых путах, беззвучно кричу: «Не смей!» Я не хочу, что бы что-то вползало в меня, не позволю! Представляю, как плоть выталкивает это нечто, сжимается, не пропуская внутрь.

Судорожно вдохнув, открываю глаза.

Почти всё узкое окно занимает огромная луна и лишь краешек — тёмно-фиолетовое небо.

Плечо горит. Руки немеют, они вывернуты вверх. Стоит ими шевельнуть, что-то тихо звякает, и по мышцам бегут противные иголочки отходящего онемения.

Запрокидываю голову: запястья прикованы к металлическим прутьям изголовья полуторной кровати. Звенья наручников в ярком лунном свете мерцают серебром. И как же мерзко колет руки! Даже дышать невозможно, малейший толчок отзывается таким фейерверком ощущений, что невольно зажмуриваюсь. Чтобы скорее закончилась пытка, начинаю шевелить пальцами — как же щекотно, как судорожно стягивает жилы, разбегаются новые волны щекотно-тревожных ощущений. Плечо болит.

Наконец кровоток восстанавливается, и я продолжаю оценивать положение. Похоже, под одеялом я голая. Ноги не скованы, но не рискую сбрасывать его с себя — не хочется перед похитителями сразу предстать обнажённой и скованной.

Скашиваю взгляд на ноющее плечо: кожа покраснела и припухла. Кажется, в ней есть прокол или прокус. Осторожно потираюсь подбородком о ключицу — шершаво и больно. Кажется, на плече рана, и она не спешит заживать, как укус на руке. Запрокинув голову, высматриваю следы зубов на коже: в лунном свете они стали как-то ярче.

Проклятье, во что я впуталась? Какого, а?

Вдохнув и выдохнув несколько раз, осматриваю комнату. Странное в ней только слишком узкое и высокое окно. Оформлена она то ли в ретростиле, то ли в винтажном — не уверена, что есть разница, но изголовье кровати кованое с маковками на столбиках, одеяло стёганое, стены словно обиты морёными досками. Комод у стены нарочито обшарпанный, кресло тоже какое-то несовременное на вид. И под потолком — лампочка Ильича, а я такие в магазине видела с пометкой «Винтаж». Ну и дверь массивная, не то что современные офисные дощечки.

Для сходства с деревенским домиком не хватало плетёных ковриков и нормального маленького квадратного окна. И печки.

Теперь, когда осмотр окончен и мозг освобождён от изучения обстановки, внутренности начинает скручивать от подступающего страха.

Где я?

Что со мной сделали и сделают?

Сердце начинает колотиться где-то в горле, но я стараюсь дышать ровно: паника — мой враг. Только в спокойном состоянии я могу найти выход… если таковой имеется. А вот последнее — выкинуть из головы. Даже если вас сожрали, у вас два выхода.

Дышать глубоко удаётся с трудом, но эта трудность помогает давить страх. Руки дрожат так, что наручники позвякивают о прутья. И ноги дрожат, подёргиваются. Как же страшно. Проблемы с Михаилом вдруг кажутся такими смехотворными: вот бы сейчас к нему в машину и умчаться далеко. Если бы всё повторить, я бы к нему не села. Или не сделала бы такой глупости, как разборки на дороге, или… да не важно, хочется просто исчезнуть отсюда. Вот бы это оказалось просто сном.

Плечо отзывается чередой вспышек боли. Стиснув зубы, пытаюсь дышать. Слёзы застилают всё. Луна размывается, но вдруг её перекрывает тень.

— Успокойся, — приказывает мужчина. — Ты дома. В безопасности.

Дёргаюсь, звякают наручники. В безопасности, ага! Хохот колючими волнами вырывается из груди. Пытаюсь его сдержать, но куда там — смеюсь и плачу.

Матрац проминается под чужим телом. На меня надвигается огромная тень. Большие тёплые пальцы утирают слёзы. От страха те пересыхают, и, моргнув, я вижу прямо перед собой мерцающие жёлтые глаза зверя на резком человеческом лице. И пахнет мужчина тоже как-то по-звериному. Не противно, но опасно.

— Так-то лучше, — говорит тот, которого я недавно пырнула ножом. — Осталось сделать один шаг — принять метку, и тогда никто не посмеет тебя обидеть.

Секунду обдумываю, вторую, третью, но не понимаю. Зато осознаю, что как минимум торс у этого громилы обнажён. Он отклоняет голову в сторону и практически тыкается плечом мне в губы, требует:

— Кусай.

Его голая кожа натягивается на напряжённых мышцах, источает хищный запах. От страха меня начинает колотить, зубы постукивают:

— А не пошёл бы ты, извращенец, далёким лесом? Ты хоть знаешь, сколько заболеваний передаётся через кровь? Откуда я знаю, чем ты болеешь?

— Я здоров! — взвивается мужчина.

И да, он вообще весь голый. Извращенец!

И что мне делать? Что?

Не была бы привязана, треснула бы его в пах, но это слишком рискованно: а ну как убьёт со злости?

Что делать? Что делать?

Извращенец снова надвигается на меня, сверкает жёлтыми глазами:

— Кусать будешь?

— Нет.

Логично сначала усыпить бдительность, а потом внезапно бить. Разум требует поступать так, но все эмоции протестуют, внутри всё горит от гнева: как он посмел меня похитить и связать? Я не игрушка! Нога невольно дёргается от желания ударить, я с трудом сдерживаюсь.

— Упрямая малышка, — ухмыляется извращенец и тянет одеяло.

Тёплая ткань сползает с меня, воздух холодит кожу. Гадко валяться голой и беспомощной перед незнакомым мудаком, даже если он симпатичный.

— Придётся тебя усмирить самым древним способом, — ухмылка становится шире, он смотрит на мою грудь со сжавшимися от холода сосками и рывком срывает одеяло.

Поджимаю ноги, пытаясь хоть ими прикрыться. Бросаю короткий взгляд на пах похитителя: у него стоит.

Нет, больше не могу. Со всей дури пинаю его по торчавшему достоинству.

Пискнув, мужик хватается за своё сокровище, шумно втягивает воздух и даже вроде слегка краснеет, но не валится со слезами на глазах, не корчится от боли.

— Малышка, в звериной форме я бегаю по сухостою и ссу на колючки, у меня яйца не такие нежные, как у людей.

Как мне не нравится это «у людей», просто режет, оправдывая самые страшные страхи, в которых я признаться себе боюсь.

Мда… а нос у него тоже не нежный? Со всей силы лягаю его в лицо. Пяткой чувствую, как надламывается хрящ. Похититель отлетает в изножье, разбрызгивая по простыне кровь. Не удержавшись на краю, валится назад и звонко ударяется о низкий подоконник затылком.

Стонет.

Рефлекторно дёргаясь, я тяжело дышу. Наручники позвякивают, и похититель опять стонет, взмахивает рукой.

Ну точно меня убьёт, надо сматываться. От ужаса неожиданно ловко переваливаюсь через кованое изголовье кровати, тяну наручники. Изголовье стоит в тени, не разглядеть, оно сваренное целиком или скрученное. Хотя у меня нет отвёртки, чтобы его открутить, да и руки теперь перекрещены из-за наручников.

Оглядываюсь на дверь. Интересно, кровать боком пройдёт? Надо попробовать. Ухватив верхнюю перекладину изголовья, тяну за собой кровать. Тяжеленная! Мышцы ноют от напряжения.

И тут похититель начинает вставать. Его перекошенное лицо залито кровью, глаза горят так, что, кажется, источают фосфорное свечение.

Мне конец.

Упираюсь в перекладину изголовья, упираюсь ногами в холодный деревянный пол и толкаю, толкаю, толкаю кровать на желтоглазого. Она проскальзывает по гладким доскам и железной рамой основы впечатывается в пах мужика, притискивая его к стене.

Мужик воет, а я давлю. Он пытается просунуть руки под раму, чтобы оттолкнуть, но расстояние между ней и стеной слишком маленькое для его лапищ, они то и дело проскальзывают по простыне и матрацу, вспарывая ткань выросшими когтями.

— Мамаа! Ааа! — ору в ужасе и начинаю всем телом биться об изголовье, чтобы задавить чудовище.

И он орёт. Его руки искажаются, покрываются шерстью, лысеют и снова обрастают шерстью, лицо вытягивается и сплющивается. Моё плечо окатывает раскалённым жаром. Но я изо всех сил долблю кровать.

И тут чьи-то руки обхватывают меня и тянут назад. На кровать впрыгивает белая волчица и рычит на меня, страшно оскалив клыки. Чьи-то ещё мускулистые руки появляются сбоку и тянут койку от подвывающего мужика в крови. Тот отползает в сторону, зажимая якобы нечувствительный пах, сипло жалуется:

— Что с ней такое? Почему она меня ударила?

Меня вместе с кроватью тянут от него. Хочу прокричать, чтобы меня отпустили, но затылок обжигает болью.

* * *

Плечо опять горит. Но на этот раз нечто чужое пытается проползти осторожно. Меня всю передёргивает, но шелохнуться не могу. Я вся стянута, укутана в паутину. Ужас и отвращение нарастают, плечо обжигает так яростно, что по телу пробегает судорога.

Всхлипнув, открываю глаза: деревянный потолок, залитый холодным светом луны.

Руки вдоль тела. Не шевельнуться.

Опускаю взгляд: я в прежней комнате и… да я вся замотана, как мумия. И к кровати пристёгнута семью широкими ремнями. На этот раз спеленали основательно. Хорошо хоть кляп не вставили.

Со всей силы напрягаю ноги, пытаясь их приподнять и подтолкнуть к краю постели, но замотана так плотно, что даже на сантиметр не сдвигаюсь. Пытаюсь, напрягаю мышцы — без толку.

Замираю. В животе холодным вихрем нарастает паника. Клаустрофобией никогда не страдала, но эти мумийные путы порождают какой-то животный, неконтролируемый страх. Нужно отвлечься, иначе скачусь в истерику.

Пытаюсь сосредоточиться на огромной луне, но страх нарастает.

Почему она такая большая?

Зубы начинают постукивать.

Сейчас та же ночь, что и тогда, когда я избила похитителя? И как он собирается отомстить?

Дрожь сотрясает меня в горячем тесном коконе.

«Думай о луне!» — приказываю себе, потому что это самый яркий элемент окружения, на ней легче сосредоточиться.

Она такая яркая и заглядывает в окно.

На холодном серебре диска возникает чёрный силуэт руки с острыми когтями. Они выписывают на стекле замысловатый узор, оставляя после себя серебристые угасающие росчерки.

ЩЁЛК! — звучит оглушительно. У меня ёкает сердце.

Окошко отворяется рамой внутрь. На меня накатывает прохладный влажный воздух. В комнату проскальзывает чёрная фигура.

— Не бойся, мы тебя спасём, — обещает хриплым шёпотом.

Ну… надеюсь. Очень домой хочется.

 

Глава 3

Внезапной спасительницей оказывается брюнетка с грацией кошки и ярко-голубыми глазами. Расстегнув ремни, она острым когтем поддевает край стянувшего меня полотна и резким движением вспарывает его до моих колен.

Внутри кокона я голая. Руки и ноги затекли, еле двигаюсь, морщась из-за бегающих в мышцах иголочках. Ухватив за плечи, девушка помогает встать. Достаёт из-за пояса бутылочку и опрокидывает над раненым плечом. Шипящая пена взвивается до щеки, окатывает волосы. Не больно, но жутко. Трогаю плечо и натыкаюсь на маленькие влажные отверстия в коже.

Укус. Звериный.

— Идём, — шепчет девушка и тянет к окну.

Покачиваясь от усталости, стаскиваю с кровати простыню. Девушка закатывает глаза, но не возражает, пока я обматываю простыню вокруг тела. Подталкивает к открытому окну.

К счастью, оно достаточно широкое, чтобы боком в него протиснуться. Но это второй этаж! Заметив внизу голого брюнета, не успеваю отреагировать — девушка выталкивает меня, и я падаю в сильные руки незнакомца.

— Поймал, — жарко шепчет он на ухо.

Ладонью зажимает мне рот и вонзается зубами в раненое плечо. Боль яркой вспышкой охватывает тело, прожигает огнём. Голова идёт кругом, всё переворачивается.

— Кусай, — велит брюнет и притискивает моё лицо к своей шее. — Давай, в этом твоё спасение.

Невыносимая слабость наполняет мышцы, будто свинец, и я скольжу вниз. Меня подхватывают на руки и несут.

— Перебей запах, — шепчет мужчина, его горячие руки сжимают меня, будто тиски.

— Слушаюсь, — шипит в ответ девушка.

Шипит что-то ещё, накрывая нас влажными мелкими каплями.

Перед глазами — тёмно-фиолетовое небо с огромной луной. Промелькивают ветки деревьев. Шагов не слышно, лишь шелест листьев.

— Потерпи, — едва слышно просит спаситель-похититель. — Когда слабость пройдёт, укусишь меня, и будешь в безопасности. Укусишь, и Лутгард тебя больше не достанет.

Это уже не смешно. Что за оборотне-вампирские замашки? Не хочется думать о мистике, но память так некстати подкидывает явившихся в офис волков и то, как обрастал шерстью и клацал зубами мой первый похититель, и когти девушки, и эта странная луна в небе… Неужели оборотни существуют?

Вдали раздаётся яростный вой, усиливается, множится, словно воет уже не один волк, а несколько десятков. Сердце сжимается.

— Бежим! — рявкает брюнет.

В его скачке по полям и кустам меня трясёт и подбрасывает до клацанья зубов. Но силён мужик — даже не запыхался меня нести.

— Рядом разрыв! — девушка легко бежит рядом.

— Знаю. Проскочим.

Меня на ходу швыряют на плечо, предоставив вместо луны созерцать резво сжимающиеся ягодицы. К нудистам я, что ли, попала? Он вбегает в высокую траву, та громко шуршит, хлещет его по бёдрам, блестит в серебристом свете.

Прилив крови к мозгу кружит голову, глушит, и всё сильнее хочется сбежать. В доме был голый одержимый укусами мужик, здесь такой же. Есть ли между ними разница?

Воздух вибрирует от воя.

Трава под нами раздаётся, обрывается в тёмные провалы с искорками светлячков. Но когда разрывы становятся шире, понимаю: это не светлячки, это… звёзды?

Голый похититель со мной на плече скачет по всё уменьшающимся островкам и клочкам земли, под которой — звёзды, спиральные туманности галактик, бескрайние просторы Вселенной…

— Аа! — обхватываю похитителя под мышками, вся сжимаюсь.

От ужаса сердцебиение зашкаливает. Хватаю ртом холодный воздух.

Воют волки. Вскидываю голову: мы словно бежим по островкам на тёмной, отражающей звёздное небо воде. А там дальше — тёмный лес, и серые тени волков, на их шкурах мерцают отблески лунного света. Но в «воде» огромная луна не отражается.

Да я сплю.

Это просто не может быть правдой. Но всё равно мёртвой хваткой держусь за похитителя, и даже боль в плече отступает от ужаса и… восхищения: раскинувшаяся внизу Вселенная прекрасна.

Резкая остановка, похититель покачивается. И меня окатывает холодом: он стоит на малюсеньком пяточке земли, едва-едва хватает на половину стоп, из-под которых торчит примятая трава.

— Лови! — Похититель тянет меня с плеча. Вцепляюсь сильнее. Он почти рычит. — Отпусти, иначе сдохнем.

Но руки парализованы ужасом. Брюнет дёргает сильнее, резко отклоняется, пытаясь сохранить равновесие. Мельком замечаю скачущих по островкам волков, то и дело обращающихся в людей и снова в животных.

Брюнет раскачивается сильнее, и я взмахиваю руками. Сдёрнув меня с плеча, он швыряет меня вперёд. Полёт прекращают сильные руки. Сползая на траву, успеваю заметить, что следом за мной прыгает огромный чёрный волк. Ему едва хватает сил долететь до земли, задние лапы соскальзывают в бездну, и меня отпускают. Поймавшая меня девушка бросается к напарнику и за шкирку вытягивает из бездны.

Серые волки приближаются. Воют.

— Взрывай, — рычит-требует обращающийся в мужчину брюнет.

И накрывает меня своей тяжеленной голой тушкой.

БАБАХ!

Земля содрогается. В ушах звенит. Земля подо мной продолжает мелко вибрировать.

— Разрыв увеличивается! — сквозь звон в ушах пробивается женский крик.

С зубодробительным скрежетом пласты дёрна прорезает трещина. Комья грунта проваливаются в звёздную бездну, застывая на лету, словно в стекле.

— Бежим!

Меня поднимают на ноги, снова вскидывают на руки, и мы мчимся по лесу. Сзади трещит и грохочет. Огромная луна безумно сияет в небе, её то и дело перечёркивают тёмные ветки деревьев.

Бежим.

Треск стихает. Дыхание брюнета становится тяжёлым.

Вокруг раздаётся вой. Сразу везде, оглушительный.

Брюнет останавливается. Девушка подскакивает к нам.

Моё сердце безумно грохочет в груди. Звериное рычание наполняет воздух. Поворачиваю голову: в темноте между деревьями мерцают жёлтые, зелёные, голубые глаза.

В лунный свет выступают бурые волки.

Самый первый — огромный желтоглазый матёрый волчище метра полтора в холке — вскидывается на задние лапы, растёт, превращаясь в статного мужчину. Шерсть на голове уменьшается до короткого седого ёршика. Глаза наполняются фосфорным светом, отбрасывающим сияние на острые скулы.

— Отдай, — приказывает вожак и кривит пухлые губы, обнажая клыки.

Мой спаситель-похититель рычит в ответ.

— Спокойно, — его спутница кладёт ему на плечо когтистую руку, сжимает так, что почти вспарывает кожу, и рык прерывается. — Мы в меньшинстве.

— На ней моя метка. — Брюнет крепче прижимает меня к себе. — Она моя.

— Ещё нет, и ты это знаешь. — Седой продолжает криво улыбаться. — Из уважения к твоему отцу, я сохраню тебе жизнь, но эту жрицу ты оставишь. Положишь сейчас на траву и уйдёшь, иначе твои бренные кости отправятся в вечное скитание по разрыву. Выбор за тобой.

Рыкнув, судорожно меня стиснув, брюнет начинает медленно наклоняться. А мне вдруг снова нестерпимо страшно.

— Только без глупостей, — предупреждает седой.

Брюнет вдруг обращается в серого волка, и острые клыки накрывают моё горло, обжигая горячим дыханием. Волки вокруг оглушительно рычат, шерсть на их холках стоит дыбом, мышцы напряжены.

— Никому не двигаться, — приказывает брюнетка. — Мы уходим, или он перегрызёт ей горло.

Мне? Жаль, здесь нет железной кровати.

— Не посмеет, — рокочет седой. — Князь этого не простит, вы не рискнёте навлечь его гнев.

При каждом моём вдохе острые зубы давят на кожу, горячее дыхание, шершавый язык… слюни. Липкая слюна стекает по шее. Убила бы гада.

Брюнетка отвечает довольно спокойно:

— Лучше перетерпеть гнев князя на молодого, поддавшегося звериным инстинктам наследника, чем допустить усиление позиций вашей стаи новой жрицей.

На меня не обращают внимания. Осторожно ощупываю землю вокруг. Это лес, должна здесь быть какая-нибудь палка, камень, хоть что-нибудь, что можно использовать как оружие.

— Не боитесь, что в следующем распределении вам за это убийство жрицы не перепадёт? — Седой не шевелится, его голос тоже спокоен, словно они о пустяках говорят.

Только волки рядом рычат.

Пальцы натыкаются на что-то продолговатое и холодное. Камень. Так, у собак уязвимы глаза, но камень туповат, да и промахнуться легко. Ещё вроде нос чувствительный…

— Нам в ближайшие годы новую жрицу и так не получить, — отвечает коварная брюнетка. — А ко времени нашей очереди лунный князь уже успокоится.

Стиснув камень, ударяю чёрного волчару в нос. Клыки проскальзывают по обслюнявленной шее, клацают. Чёрного волка сметает бурый, оцарапав мои ноги когтями. С рыком и визгом оборотни катятся по земле. Я отползаю от вскинувшей когтистые руки брюнетки, но её валят два мохнатых тела, застывают с оскаленными зубами. Жутко выглядит. Теперь на неё тоже капает слюна.

Жду, что другие волки вмешаются, но они просто их окружают. Седой тоже спокойно наблюдает, как бурый волк дерёт чёрного. Сжимаю камень до боли в суставах. С ним не повоюешь, но всё же…

Бурый волк выворачивается из клубка с чёрным и, подпрыгнув, наваливается на врага, хватает зубами за шею.

— Хватит! — гремит голос седого. — Отпусти его, Влад.

Фыркнув, бурый волчище царственно сходит с помятого соперника и вышагивает ко мне. Готовлюсь бить в чувствительный нос, но зверь поднимается на задние лапы и быстро превращается в молодого дерзко красивого шатена.

Голого, да. Зато сразу можно оценить и солидную мускулатуру и все прочие… достоинства.

Опустившись передо мной на колено, шатен протягивает руку. Его глаза гипнотически фосфоресцируют. Он пахнет зверем.

— Приветствую вас, прекрасная дева, на землях моего… нейтральных землях. Моё имя Владислав, почту за честь считать вас своей гостьей.

Больше всего хочу рвануть в лес, но от стаи волков — а их тут десятка три — не убежать.

— А у вас принято гостий кусать? — нервно уточняю я.

Влад стремительным движением притискивает меня к себе, впивается зубами в многострадальное плечо. Прежде, чем вспышка боли парализует меня, успеваю треснуть Влада камнем в висок.

Падаю вместе с ним и, вот честно, хочу в обморок, но просто лежу на травке под голой тушкой очередного кусателя. Придавленная двумя волками брюнетка начинает хохотать.

Седой нависает надо мной грозной тенью со сверкающими глазами. Ожидаю рыка, но он задумчиво изрекает:

— А человеческие девушки за последнюю сотню лет изменились…

Смех у брюнетки очень заразительный, я тоже начинаю подхохатывать. Истерический смех распирает изнутри.

Судорожно вздохнувший Влад приподнимается, растерянно смотрит на меня, на седого, снова на меня. И потом так возмущённо уточняет:

— Она меня ударила? Человеческая девушка? Меня?

Истерика окончательно берёт верх, и я хохочу до боли в животе.

* * *

Брюнета с брюнеткой оставили в лесу. А меня взял на руки очередной голыш и под присмотром седого и Влада понёс дальше. Этому я уже сопротивляться не могла. Хотя до этого, когда чуть успокоилась и сидевший рядом Влада приказал:

— Кусай.

Ответила твёрдое:

— Нет.

— Почему? — нахмурился он. — Разве я не непреодолимо привлекательный мужчина?

— А вдруг меня ещё кто-нибудь более привлекательный спасёт? Хочу рассмотреть все доступные варианты.

Не умею я маньяков в заблуждение своей кротостью вводить.

Седой тогда засмеялся, буркнул:

— Волчица.

— Человек, — сварливо напомнил Влад.

— Может, домой отпустите? — я жалобно заглядывала в их светящиеся глаза.

— Нет, — ответил седой так, что сразу стало ясно: просить бессмысленно.

И вот теперь меня несут через лес неизвестно куда. Новых спасителей пока не видно. Может, появятся, когда меня к очередной койке прикуют?

Расслабиться и уснуть не удаётся.

По пути несколько раз замечаю в земле и даже в самом воздухе рваные дыры во тьму, расцвеченную спиралями и завихрениями галактик. Возле особенно крупного разрыва, отсёкшего верхушку громадного холма от его основания, не выдерживаю обиженного молчания:

— Скажите, пожалуйста, а что это такое?

Влад выше вздёргивает подбородок, всем видом демонстрируя нежелание общаться со всякими там человеческими женщинами, не оценившими его дивной привлекательности. А вот седой, заметив эту реакцию, улыбнулся и спокойно пояснил:

— Когда-то давно, когда Землю населяли Высшие сущности, которых вы именуете языческими богами, им стало тесно, и они решили удвоить свои владения, но что-то пошло не так, Земля раскололась на три мира. Вы родились и жили в Сумеречном мире, самом целом, но лишённом магии. Мы сейчас в Лунном мире. Здесь всегда ночь, всегда луна. И обитают те, кого принято называть созданиями тьмы. Существует и обратная сторона — Солнечный мир, там живут существа света, всякие там сильфы, эльфы, ящерицы крылатые.

Соображаю. Хмурюсь:

— Но если здесь всегда ночь, а там, в солнечном, свет, то как здесь и там может что-то расти? Там, наверное, жарища страшная. А здесь должно быть холодно. И пустыня. Тут и там должна быть пустыня уже, а здесь трава, деревья, но они не могут без солнца, без процесса фотосинтеза.

— Совершенно верно, — кивает Седой. — И Лунный мир и Солнечный получает ресурсы от вашего Сумеречного. Эти деревья и трава растут здесь только потому, что получают солнечный свет, существуя и в Сумеречном мире, и в Солнечном. Лунные и Солнечные правители и их верные жрицы соединяют три мира, позволяя им жить, а нам путешествовать между ними.

— Отец. — Влад недовольно коситься на него, но Седой слегка вскидывает руку, и тот опускает голову, гневно раздувает ноздри.

— Я думаю, имеет смысл всё вам рассказать. Впервые за два столетия было совершено самое страшное преступление: убита лунная жрица. Она должна была стать женой Лутгарда — того, которого вы так кроватью обработали — и уйти в его стаю.

А быстро у них новости распространятся…

— Но она убита, а её сила оказалась у вас. Поэтому Лутгард считает вас своей собственностью. — Седой отводит низко склонившуюся ветку тополя и пропускает несущего меня оборотня. — Но не в ваших интересах оставаться с ним: его стая очень патриархальна, позволяет надевать на волчиц ошейники. К тому же одна из самых нетерпимых к простым людям и полукровкам, для них вы нечто вроде мебели. Дорогая вещь.

Ну… Отношение ко мне там и впрямь было не очень.

— Мы вас забрали у Тэмира и его сестры Кары. В их стае у женщин больше воли, но сама стая маленькая и недостаточно состоятельная, чтобы обеспечить достойную жизнь. И к людям они относятся крайне пренебрежительно.

А сейчас он начнёт рекламировать свою стаю…

— Мы намного богаче. Сотрудничаем с Сумеречным миром, поэтому отношение к людям у нас значительно более лояльное, чем в любой из подлунных стай. У меня трое свободных сыновей, не только Влад.

Влад отзывается утробным рыком. Не обращая внимания, Седой продолжает:

— Можете выбрать в мужья любого, кто придётся по нраву. Уважительное обращение гарантирую.

— А почему сразу замуж?

— Пока жрица свободна, её можно украсть и браком вне очереди связать с любой стаей. По закону супругами жриц становятся только представители правящего рода. Вы должны понять: в отличие от других стай, мы готовы воспринимать вас как полноценную жрицу. И мы достаточно состоятельны, чтобы холить вас и лелеять.

Ну-ну. Это вы сейчас так говорите, а потом привяжете браком, запрёте в подвале и забудете о своих прекрасных обещаниях. И ещё вопрос, действительно ли эта стая самая продвинутая. Может, у них там патриархат цветёт и пахнет.

Как же мне вся эта ситуация не нравится. Хоть бы ещё кто «спасать» начал, чтобы появилось время подумать.

— А почему вы не принуждаете к браку силой? — Мой голос громко звенит в мёртвой тишине леса. Оборотни шагают беззвучно. — Почему подкупаете, когда можно заставить?

— Согласие, данное под действием боли, можно оспорить, — улыбается одним уголком губ седой. — Особенно если дело касается лунной жрицы.

Надеюсь, что так. Нет у меня желания с этими нудистами связываться.

Седой резко останавливается, как и вся его стая.

Разрывая мёртвую тишину, по деревьям вокруг пробегает шелест. Волки отзываются рыком, на загривках вздыбливается шерсть. Они занимают вокруг нас круговую оборону. Скалятся. Но на кого?

Вцепившись в своего носильщика, разглядываю сумрак под деревьями. Вскоре там вспыхивают изумрудные искры глаз. Мелькают сумрачные тени. В лучах лунного света, пробившихся сквозь кроны деревьев, отсвечивает светлая шерсть.

Три пары глаз начинают подниматься, и из темноты выходят три блондина. Все как один зеленоглазые красавцы, только средний дядька в возрасте, я рядом — молодые парни. Как я понимаю, ещё одни кандидаты в мужья для одной внезапной лунной жрицы.

— Свэл, — седой выступает вперёд, — давай без глупостей. Силы равны, наша драка ни к чему хорошему не приведёт.

— Знаю, — отвечает старший блондин. — Как я вижу, жрица ещё ни к кому не привязана. Я требую её отдать, так как моя стая должна получить следующую, а эта получается следующей после той, что назначили Лутгарду.

— Очерёдность не всегда прямая. — Седой касается моей лодыжки тёплыми жёсткими пальцами. — Твои претензии безосновательны, на жрице метка моего сына, она под защитой нашей стаи. И если уж на то пошло, то мы в очереди сразу после вас.

— На ней так же метка Лутгарда и Тэмира. — Свэл не двигается, даже не моргает, от его взгляда физически холодно, хотя смотрит он на седого. — Ваши права на неё не чисты. Я требую отдать жрицу нам как следующим в очереди.

— А меня спросить не хотите? — Крепче сжимаю камень. Если надо будет — и этого огрею.

Свэл и его сыновья не удостаивают меня даже взглядом.

— Как видишь, жрица не хочет идти с вами. — Седой закрывает меня собой. — Мы её не отдадим.

— Это твоё последнее слово, Златомир?

— Да. Но я готов выплатить вам достойную компенсацию за то, что вы уйдёте без боя.

Свэл склоняет голову набок:

— Нет такой компенсации, которая стоит лунной жрицы.

Влад приземляется на все четыре лапы, рычит. Седой Златомир медлит, да и блондины в волков пока не обращаются. Значит, есть возможность договориться?

— У вас не хватит сил её отнять, — предупреждает Златомир, волосы на его голове вытягиваются в шерсть.

Хоть бы меня кто спросил, что я хочу.

— Согласен, у нас не хватит. — Свэл молниеносно прокусывает запястье и вскидывает к сияющей луне окровавленную руку. — Я требую справедливости лунного князя!

Интересно, этот их князь тоже меня покусает?

 

Глава 4

Меня и дальше несут по лесу, с одной стороны — Златомир с Владом, с другой — Свэл и один из его сыновей. Эти красавцы из-за светлой кожи, белых волос и сияющих глаз больше похожи на призраков, чем на живых существ. А когда они оказываются на фоне разрывов пространства, ощущение нереальности усиливается в разы.

Идут в молчании и беззвучно.

Появление волков слева вызывает у Влада тихое рычание, но один короткий взгляд отца — и он умолкает. От той группы отделяются два волка и превращаются в кудрявых темноволосых юношей с жёлтыми глазами. Приближаются к центру странной процессии — ко мне.

Разглядывают внимательно, беззастенчиво, и я невольно прикрываю искусанное плечо ладонью. Чуть более высокий юноша, пристально глядя мне в лицо, вкрадчиво сообщает:

— Мы можем взять вас под свою защиту и до конца дней выплачивать солидную компенсацию. Вам достаточно лишь укусить меня.

— Пока новая жрица изъявляет желание только бить, — ворчит Влад. — Хотите попробовать?

Златомир недовольно косится на него. Тот умолкает. Но, может, просто сказать нечего.

Деревья редеют, постепенно переходят в поле. С сухостоем, о который некоторые яйца закаляют.

Спины многочисленных оборотней лоснятся в лунном свете.

Со всех сторон к нам приближаются группы волков. Их вожаки поднимаются, превращаясь в обнажённых крепких мужчин. И все эти мужчины скапливаются вокруг меня, предлагают деньги, драгоценности, много мяса. К компании присоединился и темноволосый Тэмир, доверительно обещает:

— Если останешься со мной, обещаю по первому же требованию хорошо удовлетворять тебя как женщину.

Кудрявый хмыкает:

— А потянешь?

Несколько оборотней ухмыляются, и у Тэмира гневно трепещут ноздри.

Кругом голые, но это ни капли не похоже на нудистский пляж, скорее уж на кастинг порноактёров. От них исходят флюиды сексуальности. И запах — звериный запах становится удушающим.

Мужчины вышагивают, косятся друг на друга недовольно, кое-кто даже скалит зубы.

— А у нас в стае женщинам разрешены отношения с несколькими мужчинами, — вдруг пронзительно смотрит на меня желтоглазый шатен. — Любой может стать твоим на ночь или на несколько лет, а я на всю жизнь.

Похоже, лунные жрицы очень ценные. «Домой не отпустят», — вздыхаю я.

Смотрю на тёмный выступ на горизонте — то ли холм, то ли скала наподобие той, где сидел Акелла. А я — женская версия Маугли, только не сожрать хотят, а в жёны взять.

Тихий ропот подобен дуновению ветра. Сбоку какое-то шевеление: это серые волки вливаются в поток оборотней. Самый большой из них идёт к нам, превращаясь в Лутгарда. У него такой взгляд, что даже окружающие меня голые качки не кажутся надёжной защитой.

— Яйца битые, а походка гордая, — замечает кто-то.

И серьёзные брутальные оборотни неожиданно звонко и легко смеются. Лутгард чуть не спотыкается, но продолжает шагать к нам.

— А что случилось-то? — шепчет кто-то, и ему шёпотом отвечают:

— Его эта человеческая девчонка избила. Развесил перед ней муди и получил так, что доктора вызывать пришлось.

И мне даже не стыдно, нет. Лутгард, преградив всем путь, загораживает тёмную скалу:

— Она моя.

— Это решит князь, — ледяным тоном извещает Свэл. — Ему выскажешь притязания. В том числе и на компенсацию за физический ущерб.

На этот раз все эти серьёзные страшные мужчины откровенно ржут, да и некоторые волки по бокам подозрительно пофыркивают.

Краем глаза вижу, как Лутгард стискивает кулаки, а от его взгляда становится настолько не по себе, что вжимаюсь в своего носильщика. Скорее бы уже этот князь показался и что-нибудь решил.

* * *

Лунный свет скользит по угольно-чёрной трапеции скалы в тёмной паутине трещинок. Глыбищу венчает мягко светящийся круг трона со спинкой-диском. Висящая над ним луна в этом месте вроде даже сияет ярче.

Пространство у подножья — утоптанная земля. Волки культурно сидят секторами, разделёнными узкими проходами. В некоторых секторах шкуры у всех однотонные, в некоторых — пестрят и чёрным, и белым, и бурым, и серым.

А я стою впереди них, как конвоем окружённая голыми мужчинами, самый низкий из которых на голову выше меня. Их близость давит физически, пусть они и отступили на пару шагов.

Ждём. Наверное, прошло уже полчаса. Может, и больше.

Я уже трепещу. Звериный запах больше не пугает, пугают вопросы: не попробует ли убийца жрицы от меня избавиться? А вдруг сам лунный князь решит, что меня надо не замуж, а убить, чтобы не портила оборотням кровь?

И вроде прохладно, а меня от страха бросает в жар.

Ну где же князь? Понимаю, начальство не опаздывает, оно задерживается, но скорее бы узнать свою судьбу. Неизвестность мучительна. И не только для меня: матёрые волчары тоже дёргаются.

Взгляд Лутгарда обжигает. Смотрю на круглый трон, но кожей чувствую жгучую ненависть избитого оборотня.

Только бы лунный князь не отдал меня ему.

Когда же он появится?

У меня уже ноги затекли.

И Лутгард снова испепеляет взглядом. На меня волной накатывает жар и тревога, сердце учащённо стучит.

Шумный вздох-шелест пробегает по стаям, и весь мир замирает. Только по моей спине ползают мурашки. Тяжело сглатываю, и этот звук кажется оглушительным.

А потом над скалой начинает всходить вторая луна.

Серебристо-белое сияние пронизывает полупрозрачный трон, и он усиливает это сияние.

Луна всходит, отступает в сторону, обходя трон.

Источник яркого света усаживается на сидение.

Вверху — огромная луна.

На скале — луна поменьше.

А внизу мы — жалкие и маленькие. И только теперь замечаю, что мои конвоиры стоят на коленях, а волки позади нас лежат, уткнув морды в вытоптанную землю.

Мне тоже надо поклониться? Кажется, да, но не могу оторвать взгляд от сияющего существа. Как у него так получается?

Вдруг осознаю, что пальцы у меня дрожат и колени тоже. И так тревожно. И хорошо. Шквал невообразимых противоречивых чувств накрывает меня, пронизывает каждый нерв, заставляя стискивать камушек, моё единственное оружие. Хочется смеяться и плакать, упасть ниц и плясать от радости.

— Я слушаю, — громоподобный голос прокатывается по полю, всё внутри меня сотрясая.

Прежде, чем кто-то успевает ответить, я звонко прошу:

— Защитите меня от них, надоели со своими укусами.

— В ней сила моей жрицы, — подскакивает Лутгард. — Значит, она моя.

— На ней моя метка, — одновременно поднимаются Влад и Тэмир, зло переглядываются.

— Новая жрица — новое распределение, — поднимается с колен Свэл. — С учётом проступков Лутгарда, Тэмира и Влада.

Рык наполняет воздух. Сияние лунного князя усиливается лишь чуть, и все стихают.

Громовой голос снова нас припечатывает:

— Женщина Сумеречного мира, расскажи, как ты стала жрицей, видела ли убийцу?

Меня пронизывает дрожь, внутри всё сжимается. Сияние почти слепит, а так хочется увидеть за ним человеческое лицо, нормальные глаза, чтобы легче было говорить.

Мёртвая тишина, рядом словно не дышат.

Вдохнув и выдохнув, начинаю рассказывать. Не о ссоре с Михаилом, нет, а о том, как шла по лесу, о вспышке света, о выбежавших волках, о трупах… о полубреде возвращения, о выпавших из памяти днях, о приходе Лутгарда, его грубости, моём пробуждении скованной. Когда говорю, что едва отбилась от него, тишину нарушают пофыркивания и смешки. Продолжая смотреть на сияние, говорю о побеге с Тэмиром и появлении Златомира с Владом. Я пересказываю всё до текущего момента, хотя это выходит за рамки вопроса лунного князя, ведь его вовсе не интересуют мои злоключения в Лунном мире.

— …и вот я здесь, — окончив затянувшийся рассказ, выдыхаю, и мне… становится легче, почти не страшно, словно вместе со словами я сбросила часть страхов.

— Лутгард, твои объяснения, — громогласно требует лунный князь.

Лутгард выступает вперёд:

— Лунная жрица была похищена из моего дома перед бракосочетанием. Всех воинов стаи я бросил на поиски в нашем мире и Сумеречном, но когда обнаружили её, было уже поздно. Чужих тел рядом не было. Лунный знак на лбу жрицы почернел, что говорило об удачной передаче дара. Наша жрица взяла след и вывела на эту женщину Сумеречного мира. Тело мёртвой мы по всем правилом отправили вам, а эту женщину взяли себе в качестве компенсации.

— Я не вещь, чтобы мной без моего ведома что-либо компенсировать, — тихо цежу я, но Лутгарт даже ухом не ведёт, чеканит дальше:

— Тэмир и Кара незаконно проникли на мою территорию, выкрали мою жрицу, а так же при побеге увеличили разрыв на границе моей земли и нейтральной.

— Тэмир, твои объяснения.

— Лутгард получил свою жрицу. То, что он её не уберёг, его проблема. Эта жрица-человек обязательствами не связана, я был в своём праве, предлагая ей войти в мою семью. Она последовала за мной. Лутгард бросился в погоню, нам пришлось защищаться, что плохо сказалось на разрыве. Златомир со своей стаей вероломно напал на нас в нейтральных землях.

— Златомир, твои объяснения.

— Моя стая исследовала нейтральные земли на предмет новых разрывов. Услышав взрыв, мы поспешили к эпицентру на случай, если кому-то требуется помощь. Обнаружив свободную жрицу, мы, сообразно закону, предложили ей войти в нашу семью.

Их послушать, так все такие пай-мальчики, все по закону, все из лучших побуждений и вообще просто мимо проходили, а там я такая красивая, пройти не смогли.

— Но прежде, чем жрица успела решить, — печально продолжил Златомир, — Свэл, угрожая нападением, попытался её отнять, а когда не получилось, воззвал к вам, сияющий.

Вот уж точно сияющий — аж глаза слепит. Тоже, наверное, голый сидит. Закалёнными яйцами прямо на холодном троне. Нервно усмехаюсь.

— Свэл, твои объяснения, — в голосе князя всё те же громовые раскаты.

— Мы тренировали молодых, — почти равнодушно заявляет Свэл, — когда нам стало известно о новой жрице-человеке. Решили посмотреть на смелую деву, поднявшую руку на самое сокровенное Лутгарда.

Звери за нашими спинами покашливают в подобии смеха. Свэл продолжает:

— Увидев, что она свободна, но помечена многими, я посчитал разумным спросить вас, кому же она достанется.

Сердце пропускает удар, я шагаю вперёд и сипло жалуюсь:

— Я не хочу никому доставаться, я домой хочу. Скажите, как передать дар, я передам и, клянусь, никто из людей никогда о вас не узнает. — Прижимаю стиснутые на камушке руки к обмотанной простынёй груди. — Пожалуйста…

Слёзы скатываются по щекам. Неприятно проявлять слабость при стольких лю… существах, но сейчас моя судьба зависит от милости князя.

— Дитя Сумеречного мира, — (мне кажется, или громовые раскаты звучат мягче?), — дар уходит только со смертью жрицы. Желаешь ли ты умереть ради того, чтобы избавиться от него?

— А реанимировать после смерти будете? — сразу уточняю я.

— Нет, это бессмысленно: с передачей дара мозг выгорит. Повторяю вопрос: желаешь ли ты умереть ради того, чтобы избавиться от дара лунной жрицы или станешь послушной женой одному из правящего рода?

Какие безрадостные перспективы. Опускаю руки. Позади меня тихо переговариваются и перерыкиваются оборотни.

Поднимаю взгляд от сияющего князя к огромной луне и вечно тёмному небу. Я в мире ночи, и мне суждено обрести здесь зверосемью или умереть.

— Я согласна на дар.

Кто-то насмешливо фыркает за моей спиной.

— Твоё желание принято, — громыхает лунный князь.

Мир снова погружается в зловещую тишину. Смотрю на сияющий трон. А там ли князь? Может, это только иллюзия, а он сидит где-нибудь пониже с громкоговорителем или общается с нами через динамики.

Тишина затягивается, но все молчат. Оглядываюсь: они зачарованно, почти не дыша, смотрят на трон. У некоторых волков прижаты или подрагивают уши, хвосты опущены.

Под ложечкой противно сосёт: это какой же страшный должен быть лунный князь, чтобы всех так построить?

— Дитя Сумеречного мира является жрицей, и сила жрицы по древнему закону должна принадлежать одной из стай.

Все оборотни подаются вперёд. Становится жарко. Лунный князь пробивает воздух громовыми словами:

— Но дитя Сумеречного мира остаётся женщиной своего мира и страны, где женщины сами избирают себе мужей.

Сердце трепещет от надежды: неужели он закончит эту свистопляску с похищениями? Невольно касаюсь плеча, в котором будто снова копошится нечто чужое.

— Жрица и человек имеет право на жизнь по законам жрицы и человека. Я ограничиваю право её выбора правящими родами стай, которые пожелают участвовать в состязании за новую свободную жрицу.

Оборотни судорожно вздыхают.

— Я ограничиваю максимальное время её выбора двумя месяцами.

Теперь судорожно вздыхаю я.

— Все женихи должны пройти три испытания: на три дня пригласить жрицу, чтобы она могла познакомиться с жизнью их стай. Сводить жрицу на два свидания: по своим правилам и по её правилам. И третье — показать свою силу на арене. По истечении последнего испытания жрица выберет того, кто покорил её сердце или показался достойным спутником жизни. А до этого времени она под моей личной защитой. Любое покушение на её жизнь или свободу будет считаться вызовом мне.

Стою с приоткрытым ртом: что за сватовство в сжатые сроки? Он серьёзно думает, что я выберу кого-нибудь из этого зверинца? С ужасом оглядываюсь на голых мужчин и их мохнатых сородичей. О господи…

— Представители желающих участвовать в борьбе за жрицу стай, подойдите к скале.

Свэл и Златомир шагают сразу, за ними Тэмир и один из кудрявых юношей.

Остальные думают, что наводит на мысль: с этими испытаниями не всё просто. Оценивающе меня разглядывают.

Наконец у подножия скалы оказываются девять нагих мужчин.

Глядя на них, Лутгард брезгливо кривит губы. Наконец поднимает взор на лунного князя и заявляет:

— Это отвратительно! Стелиться перед человеческой девкой, даже если она десять раз лунная жрица, нельзя! Унижаться я не буду.

Он разворачивается и гордо шагает прочь. За ним срывается серый сектор волков. Никто не оглядывается. А за ними тянутся ещё четыре стаи вместе с обратившимися в зверей вожаками. Пять секторов отступают на несколько шагов, но не уходят.

И я… сердце щемит от благодарности: наверняка князь знал, что его решение вызовет протест, но позволил мне выбрать мужа. Пусть скоропалительно, странно, но…

Или у него какие-то скрытые цели?

— Условие и время состязаний сообщу через три дня на общем сходе, — уже не так страшно громыхает голос князя. — Дитя Сумеречного мира, иди ко мне.

От кромки скалы через головы оборотней к моим ногам протягивается серебристый луч света, складывается в полупрозрачные ступени. Это так похоже на сказку, сон… не хватает только прекрасного платья. И хотя тут явно привыкли ходить нагишом, мне вдруг ужасно стыдно за измазавшуюся в лесу простыню и растрёпанные волосы.

Выдохнув, ступаю босой ногой на волшебную лестницу из лунного света. Она неожиданно тёплая. Идти по ней легко. Я поднимаюсь к сияющему трону, и внутри всё трепещет, дыхание перехватывает. Там, вблизи, я, наверное, смогу разглядеть лунного князя. Куда он меня поведёт? Что будет делать?

Мне страшно, но с каждым шагом нарастает странный восторг, предвкушение…

С последней ступени я встаю на тёплую чёрную скалу. Трон сияет. С него поднимается высокий мужчина и протягивает мне светящуюся руку:

— Идём.

Зачарованно касаюсь тёплых пальцев. Они мягкие до нежности, но плотно обхватывают мою ладонь и тянут сквозь свет.

Скала от трона она уходит вниз, образуя котловину. Из полукруглого дна выпирают белые полупрозрачные стены дворца с колоннами и статуями волков. Красиво, но холодно, точно лунный пейзаж, и только сама висящая над мрачным белым дворцом луна напоминает о том, что мы не на спутнике Земли, а где-то в другом месте.

Лунный князь ведёт меня в свой дом, и с каждым шагом от трона сияние его кожи затухает. С удивлением обнаруживаю, что князь, в отличие от своих подданных, одет, хоть и в простую белую тунику. И волосы у него не серебристые какие-нибудь или белые, а каштановые чуть вьющиеся, немного ниже ушей. Продуманно небрежная бородка и усики. Красивые дважды изламывающиеся брови, тёмные глаза с густыми ресницами. Да и черты лица у него вовсе не жёсткие, как можно ожидать по громоподобному голосу, а… даже не знаю, как назвать: благородно умные. На животное он не похож, скорее уж на дрессировщика.

И тут до меня доходит, что он уже совсем не светится, и мы не идём, а стоим в огромном пустом зале без потолка. Я смотрю на князя снизу вверх, и заглядывающая в квадрат отсутствующей крыши луна будто венчает его сияющей короной. Лунный князь по-прежнему сжимает мою руку, от его тёплых пальцев по коже пробегают мурашки.

Оглядев пустынный зал, лунный князь произносит низким грудным голосом:

— Здесь тебе будет неуютно.

Взмахивает рукой, и нас окутывает туман.

— Идём, — он шагает вперёд, увлекая меня за собой.

Молочная белизна тумана спадает с нас, и мы оказываемся в… просторной гостиной. Самой обыкновенной хорошо обставленной современной гостиной с плазменной панелью метра два на фоне окна во всю стену, а за ним — сад, залитый солнечным светом.

Впрочем, насчёт обыкновенности погорячилась: кажется, здесь поработал дизайнер, очень уж здорово сочетаются кирпичные стены с тёмным деревянным полом и бело-красной кожаной мебелью.

— А… э… — во все глаза смотрю на лунного князя.

— Вне официальной обстановки можешь называть меня Ариан, — слегка кивает он. — Извини, что приходится экстремально тебя сватать, но на это есть веские причины. Впрочем, для начала стоит избавиться от этого. — Он ласково касается моего искусанного плеча. — Я сейчас принесу обезболивающее и приступим…

От его вежливости и мягкости хочется разрыдаться: наконец кто-то нормальный. Но как он со своими наглыми подопечными управляется? Или это он так мягок со мной, потому что я женщина Сумеречного мира? Или от меня что-то нужно?

От лунного князя вдруг доносится тихое жужжание, в котором я не сразу опознаю вибровызов.

— Присаживайся, — лунный князь подводит меня к огромному дивану, на ходу вытаскивая из-под белой туники белоснежный надрывающийся смартфон. — Сейчас подойду.

После того, как оборотни приехали за мной на машинах, не следовало слишком удивляться использованию гаджетов, но… лунный князь казался таким неземным. Зато теперь понятно, откуда современные словечки и понятия в его речи. Интересно только, к чему он под туникой телефон цеплял.

Оставив меня на диване, лунный князь — Ариан — выходит через тёмную дверь. Последнее, что слышу, властное:

— Алло.

А я так и сижу с приоткрытым ртом. Моргаю растерянно.

Так.

Я же в своём мире, может, сбежать?

Но боль в плече быстро отрезвляет: похоже, лунный князь единственный, кто может остановить череду кусаний.

Сцепив дрожащие пальцы, смотрю на тихий сад с фруктовыми деревьями и ухоженными газонами. Чуть поодаль в тени, кажется, белеет беседка. А ещё дальше вроде просматривается высокая стена. Похоже, Ариан и в земном мире отлично устроился.

Прихожу в себя от тёплого, выбивающего мурашки прикосновения к локтю.

— Прости, что беспокою, — голос у Ариана будто слегка вибрирует от переполняющей его силы. — Но с метками следует разобраться как можно скорее.

— Их можно убрать? — запрокинув голову, обмираю от взгляда выразительных глаз. В молочном шоколаде радужек слегка пульсируют зрачки.

— Да, — произносит Ариан.

Простой звук, а меня окатывает теплом и щемящим волнением. Тёмные глаза завораживают, окружающее растворяется. Он словно в душу заглядывает…

Ариан медленно опускается рядом, поворачивает меня боком, так что оказывается за моей спиной. Зрительная связь разорвана, и должно стать легче, но его горячее дыхание обжигает кожу. Пальцы скользят по волосам, свивая их в жгут, перекидывая на здоровое плечо. Хочется мурлыкать.

ПШИК! Предплечье обжигает короткой болью. Опустив взгляд, успеваю заметить медицинский пистолет.

За болью прокатывается волна онемения. Но моё дыхание перехватывает не от него: рука князя скользит под грудью, притискивая к нему. И все мышцы тяжелеют, я не могу даже спросить, что он делает. Его пальцы проходятся по лопатке, очерчивая зону укусов — о господи, как он чувственно касается, просто до дрожи.

Его дыхание скользит по воспалённой коже вокруг укусов. Следом за дыханием раненой полти касается влажный язык. Больно, но странно отдалённо. Жгуче и холодно.

Плотно прижавшись губами, Ариан высасывает из моего плеча кровь. Ощущение больно-щекотно-мерзкое. Сплюнув в неожиданно оказавшуюся рядом на диване фарфоровую мисочку, Ариан снова приникает к моим ранам, охватывает воспалённую кожу губами и всасывает.

Вскрикнув, изгибаюсь. Ариан крепче прижимает к себе, и я чувствую жар его кожи, стальную силу мышц. Он тянет из моей плоти отравленную кровь, что-то страшно чужое, что пыталось меня захватить и поработить. Мне больно, но и сладко чувствовать освобождение. Острые зубы касаются ран, гибкий язык раскрывает их, открывая путь крови. Мне больно, больно, но я закусываю губу, я дышу, пытаясь не вырываться, хотя рука Ариана держит так крепко, что и так не сбегу. Но одно дело — не суметь вырваться, а совсем другое терпеть, не поддаваясь слабости.

И я терплю, чтобы сохранить хоть капельку независимости, каплю контроля над телом и судьбой. Задыхаюсь от боли, но не спорю, пока Ариан с молчаливым упорством чистит раны.

Сплюнув, он бархатно рокочет мне на ухо:

— Молодец.

Меня трясёт. Горячая рука соскальзывает с живота, хотя я не против ещё побыть в этих жёстких объятиях. Дыхание Ариана становится горячее, тяжелее. Что-то происходит за моей спиной. Вздрагиваю от холодного влажного прикосновения — это волчий нос.

Ариан в зверином обличие нависает надо мной, шерсть щекочет между лопаток. Шершавый язык трёт кожу, накрывает раны. Я рефлекторно выгибаюсь, но тут же ловлю себя на том, что боли почти нет. Язык точно наждачкой проходится по припухлостям вокруг ран. Всхлипываю больше от волнения. А он продолжает лизать места укусов.

Белоснежная узкая морда с чёрным носом и алым лепестком языка опускается чуть ниже ключицы. Угольно-чёрный глаз совсем близко. Белка нет, и я не могу понять, косится Ариан на меня или смотрит вперёд. Эта беспросветная темнота страшнее сияющих глаз других оборотней.

Морда сплющивается, молниеносно превращаясь в лицо.

— Дыши, — рокочет Ариан.

И я осознаю, что лёгкие уже жжёт от нехватки кислорода. Судорожно вдыхаю. Даже сквозь несколько слоёв простыни чувствую жар Ариана, и это… будоражит. Кажется, такое называют животным магнетизмом.

— А дальше что? — цепенея от волнения, сипло шепчу я, и его дыхание согревает мою шею.

 

Глава 5

— Дальше… — Ариан выдыхает мне в плечо и отстраняется. — Думаю, ты захочешь принять ванну. Я приготовлю обед и во время еды отвечу на вопросы. Наверняка у тебя хватает вопросов о сложившейся ситуации и Лунном мире.

Сам лунный князь будет готовить обед? Полуобернувшись, поднимаю на него ошарашенный взгляд.

— Что-нибудь не так? — Ариан склоняет голову набок, точно любопытствующий пёс.

— Вы… ты готовишь?

— Иногда. У моей домработницы заболела сестра, я отпустил её на несколько дней и остался один на хозяйстве.

Слов нет, открываю и приоткрываю рот, хотя… Бросаю взгляд на просторную гостиную, сад — наверняка за всем этим князь ухаживает не сам. Кошусь на его руки: аккуратные чистые ногти, кажется, даже отполированные. Падающий сбоку свет очерчивает под туникой мускулистое тело… стиснув камешек, поспешно перевожу взгляд на лицо Ариана.

— Телефон, телевизор, современный дом, домработница, — перечисляю я, — всё это странно сочетается с… оборотнем. Что ещё удивительного ждёт меня впереди?

— Я закончил МГУ и Гарвард.

— А… — моргаю. Теперь понятно, почему он такой культурный, но… — Зачем?

— Воровать продовольствие и медикаменты со складов становится всё проблематичнее, проще покупать, а для этого нужны деньги. И безопаснее всего их зарабатывать, а для этого нужно хорошо понимать реалии Сумеречного мира.

Осмысливаю. Осмысливаю… как-то не очень получается. Может потому, что усталость берёт своё.

— Но почему вы тогда не живёте здесь? — Взмахиваю в сторону окна. — Разве переселиться не проще?

— Наша звериная сущность принадлежит Лунному миру, поэтому там нам… комфортнее.

Представляю весь этот зверинец, нагишом расхаживающим по городу… их бы быстро завернули. А в волчьей форме и вовсе никуда зайти нельзя, ещё и на отлов животных можно нарваться.

— Пойдём, покажу комнату.

В животе у меня пронзительно урчит. Вот ведь… Опускаю взгляд на свои оцарапанные колени. В желудке снова урчит. К щекам приливает кровь.

— А пока в ванную будет набираться вода, — сообщает Ариан. — Я принесу кефир и булочку. Или предпочитаешь чай с бутербродом?

Вот даже не знаю, что более удивительно, что оборотень в МГУ и Гарварде учился или то, что князь оборотней меня откармливает. И кажется даже не на убой.

— Кефира с булочкой, — потерянно произношу я.

Чётко очерченные губы Ариана слегка растягиваются в улыбке. Я жду, что он улыбнётся шире и сверкнёт клыками, но улыбка угасает прежде, чем это происходит. Наверное, он приучился скрывать оскал.

* * *

Выходить к обеду приходится в махровом халате Ариана. Рукава подвёрнуты пять раз, так что возле запястий болтаются огромные валики ткани. Полы практически касаются паркета.

Разморённая, чистая до скрипа кожи, опьянённая запахами, спускаюсь по лестнице. Показывая огромную ванную комнату, Ариан велел потом идти в кухню, но не объяснил, где она находится. Ориентируюсь на аромат. Заодно внимательнее оглядываю двухэтажный особняк: слишком много тёмного. И почти везде дерево, камень. Настоящие шкуры медведей, оленей и овец на полах и мебели. Интересно, это добыча Ариана или он купил?

Вообще здесь очень стильно, много места, и в джакузи было здорово. Обстоятельства моей жизни таковы, что в подобном роскошном месте я оказаться просто не могла. Ну, разве что находясь в отпуске в пятизвёздочном отеле, на который копила бы пару лет, а потом жалела потраченных на блажь денег (а уж если бы родные о таких пустых тратах узнали — пилили бы ещё лет десять).

Если убрать необходимость навсегда проститься с солнцем — я в сказке. Смотрю на золотые прямоугольники света на полу. Я же люблю солнце, хотя прежде об этом не задумывалась…

Когда разглядывала страницу Мишиной жены в Фейсбуке, так хотела изменить жизнь, перекроить всё заново. Представляю себя в обществе тех диковатых товарищей… а мясо они сырым едят? А нет ли среди них извращенцев, предпочитающих супружеский долг в звериной форме исполнять? Ужас… просто ужас. Меня передёргивает. Лучше бы лила слёзы по этому козлу, чем переезжала в Лунный мир.

Запустив пальцы под халат, касаюсь следов укусов — воспаление спало, корочки отвалились от жара и влажности, оставив после себя едва ощутимые шероховатости.

Оборотни — это реальность. Моя нынешняя реальность.

Тряхнув головой, иду дальше.

Кухня тоже поражает размерами.

Но ещё больше поражает Ариан в серых джинсах и нежно-голубой рубашке с закатанными рукавами. Развернувшись от посудного шкафа, он окидывает меня пристальным взглядом, смотрит в лицо. А глаза у меня, наверное, до сих пор красные и припухшие от слёз… как неловко-то.

Из шкафа Ариан достаёт два бокала и ставит на длинный стол из чёрного стекла.

Немного вина мне сейчас не повредит.

Вздохнув, иду вперёд. Ариан будто колеблется, помочь мне со стулом или нет. Его ноздри трепещут. Похоже, он решает, что с него и так довольно любезности, остаётся на месте и вынимает из шкафа тарелки и вилки с ножами.

Усевшись на изящный стул, подтягиваю колени и обхватываю их руками. Утыкаюсь подбородком в махровую ложбинку.

Ариан молча раскладывает приборы. Себе он накрывает на противоположном торце, разделив нас почти двумя метрами тёмной блестящей поверхности. Беззвучно открывает расположенный на уровне груди духовой шкаф. Аромат мяса усиливается.

На несколько мгновений я словно выпадаю — не помню, как, но посередине стола появляется глиняная форма с запечёнными ломтями тёмного мяса. И я уже сижу нормально, касаясь пятками пола.

Снова будто короткий провал, и на моей тарелке блестят дольки помидоров и шмат мяса с шоколадного цвета корочкой. Значит, оборотни мясо готовят. По крайней мере, этот. А в бокалах — тёмное почти до черноты вино. Ариан напротив, и я не помню, как он туда садился. Совсем устала, ещё и джакузи это разморило, несмотря на державший в напряжении страх. Кажется, мне надо поспать.

И если повезёт, проснусь у себя в квартире, а всё это окажется лишь кошмаром.

Впрочем, Ариан не похож на кошмар, даже наоборот: он такой соблазнительно домашний сидит напротив, и его тёмные глаза гипнотизируют. Чувствую, как размыкаются мои плотно сомкнутые губы, а руки соскальзывают с колен.

— Приятного аппетита, — желает Ариан, и я теперь точно знаю, какой он — бархатный голос.

Сглатываю. Берусь за вилку с ножом.

Откладываю их и залпом выпиваю терпкое вино. Внутри разливается жар, ползёт по венам, отдаётся на языке многогранными оттенками вкуса, взвивается в голове восторженно-тревожным перезвоном, проникает в мышцы истомой.

Ариан смотрит. Просто смотрит, но мне от этого пронизывающего взгляда хочется вскочить. Или забраться под стол. Что-нибудь сделать.

Снова хватаюсь за вилку с ножом, резко спрашиваю:

— Как получилось, что я стала жрицей? Разве это не способность исключительно оборотней?

Он не мигает и не шевелится. Уже давно. Только трепещут ноздри. А я теряюсь в предположениях. Может, я полукровка?

Тревожно сжимается сердце. И пускается вскачь от звука его голоса:

— У тебя сущность волчицы.

— Что?

— У каждого живого существа, даже у человека, дух похож на животное или растение, редко — на стихию. Иногда это называют тотемным животным. Твоя сущность — волчья. Подавленная, выхолощенная воспитанием, но ещё достаточно живая, чтобы сила жрицы могла найти в тебе приют. Полагаю, в тот момент ты была эмоционально уязвима, поэтому не смогла защититься от постороннего влияния.

Да уж, эмоционально уязвима тогда я точно была. Нож дрожит в моей руке. Кладу его вместе с вилкой и закрываю лицо руками. Накатывают воспоминания о Михаиле, его предложение… не набивать себе цену. Губы дрожат, слёзы накатывают с удушьем. Всплеск чувств такой острый, что прогоняет сонливость.

— Эй, — шепчет оказавшийся рядом Ариан, дотрагивается до моего колена. — Всё хорошо.

— Не хорошо, — всхлипываю я.

Пытаюсь держаться. Ариан на корточках сидит рядом. Отводит мои руки от лица к коленям, соединяет ладони друг с другом. Мягкие пальцы пробегаются по моим ресницам, собирают слёзы.

— Ну, всё не так плохо, как кажется. — Ариан сжимает мои ладони. — В Лунном мире тоже бывает весело. Скоро ты познакомишься с жизнью стай и поймёшь, что там не страшно.

Не хочется плакать при нём. У меня наверняка уже страшно покраснел нос. Пытаюсь успокоиться, думать не о будущей супружеской жизни с полуживотным, а о… да о чём ещё можно думать? Сердце колотится быстро-быстро, вливая в тело нездоровую бодрость.

— Зачем я вам? Неужели отсутствие одной жрицы критично?

— Лунный мир это переживёт, а вот ты — нет. Тебя или возьмут в стаю, или убьют в надежде получить жрицу, к которой перейдёт твой дар.

— Но зачем стаям жрица?

— Для перехода между мирами, переноса ценностей, продуктов. — Ариан ласково гладит мои пальцы. — Чем больше в стае жриц, тем лучше земля стаи снабжается энергией, становится плодороднее, появляется больше растений, животных. Тем свободнее в передвижениях представители стаи, которые занимаются бизнесом в Сумеречном мире, особенно это важно для командировок в другие страны.

Не отпустят, точно не отпустят. Слёзы подступают. Не хочу верить, просто не хочу:

— Если я действительно настолько ценная, почему в смотринах участвуют не все стаи?

— Кого-то останавливает отсутствие свободных мужчин правящего рода, кого-то — традиции, не позволяющие прогибаться под женщин. Нежелание конкурировать с ценными союзниками, страх. — Ариан опять утирает мои слёзы. — Не удивлюсь, если пара стай после переговоров с конкурентами решит за вознаграждение отказаться от состязания.

У него такие нежные тёплые руки, он так мягко, но уверенно сжимает мои ладони, что хочется упасть в его объятия, спрятаться в них от всех бед. Но Ариан наверняка поймёт это превратно, а себя кандидатом в мужья он не выставлял.

Закусываю губу, чтобы не спросить, почему. Занят ли он? Такой видный мужчина не может быть свободным… или?

Держа меня за руки, Ариан не пытается скользнуть пальцами под скрученные манжеты халата, не смотрит на разъехавшиеся полы ни внизу, ни в области груди. Только в лицо.

А у его глаз удивительно тёплый и ровный цвет, зрачки так завораживающе пульсируют. И ноздри подрагивают, словно он принюхивается.

А я без нижнего белья. От этой мысли к щекам приливает кровь.

— Вещи мне полагаются? — шёпотом уточняю я. — Или как всем оборотням бегать?

— В Лунном мире бывает довольно прохладно без шерсти. — Ариан поднимается. — Пора есть и дальше обсуждать наши дела.

Киваю. Снова берусь за вилку и нож. Даже надрезаю мясо — оно очень мягкое.

— А как ты успел его настолько хорошо приготовить? — поднимаю взгляд на садящегося Ариана.

— Я уже замариновал мясо на обед, когда меня вызвали.

— Аа… — Осторожно снимаю губами кусочек горячего мяса с вилки.

Блаженство! Нежное. Пряности шикарно оттеняют вкус. Мясо точно не говядина и не свинина. Возможно, какая-нибудь дичь. Внезапная мысль бросает в дрожь:

— Надеюсь, это не человечина.

— Оленина.

Не могу понять, какие использованы специи, — очень тонкий аромат. Торопливо отрезаю кусочек. И ещё. И ещё. Просто тает во рту! Господи, да я такой вкуснотищи в жизни не ела, даже в дорогом ресторане, куда Михаил водил меня… правда, там я как истинная девочка больше по салатам, а тут…

Поднимаю счастливый взгляд на Ариана. Склонив голову набок, он неотрывно на меня смотрит. И уголок губ слегка приподнят вверх.

Я что, так смешно выгляжу? Провожу пальцами по губам, вдруг что-нибудь прилипло? Но нет, губы чистые. А Ариан знай смотрит. Сам даже кусочка не отрезал.

— Почему не ешь? — почему-то шёпотом спрашиваю я.

— Пока готовил, наелся.

Сырым мясом, что ли? Моё лицо искажается от отвращения. И Ариан улыбается, смеётся беззвучно и берётся за вилку с ножом:

— Я пошутил.

— Мм, — неопределённо тяну и снова берусь за еду: остановиться невозможно, хорошо, что я не на диете.

От нечеловеческого блаженства отвлекает только пристальное внимание Ариана. Смотрю в тарелку, но физически ощущаю, что Ариан меня разглядывает. И снова не ест. Ну зачем он портит аппетит? Боится, что объем его? Поглядываю на форму с мясом: ещё на пару человек хватит.

— Зачем столько приготовил? Ждал гостей? — Поднимаю голову и застываю под пристальным взглядом тёмных глаз.

— Двоюродный брат возвращается из Аргентины, собирались встретиться. Но у него шину прокололо на трассе, а потом появилась ты.

От взгляда Ариана дышать тяжело. Неуверенно произношу, чтобы сказать хоть что-нибудь:

— Двоюродный брат?

— Да. Лунные князья размножаются не почкованием.

— Понятно. — Невольно улыбаюсь. Вздыхаю. И спрашиваю напрямик: — Почему ты дал мне возможность выбрать мужа самой? Это ведь не только потому, что я человек?

— У меня нет ни малейшего желания губить твою жизнь только потому, что ты стала жрицей. Я бы дал возможность выбрать, даже если бы не собирался использовать ситуацию в своих целях. Просто было бы больше времени на принятие решения.

— Но почему? — Не удержавшись, тянусь к мясу. — К чему такое благородство?

Ариан поднимается с места. Вынимает из шкафчика бутылку вина и наполняет мой бокал.

— Потому что могу себе позволить быть благородным. — Ариан усаживается на место и продолжает смотреть. — Ты теперь моя подданная, я должен тебя защищать. И я не выполню своих обязательств, если ты, например, покончишь с собой из-за того, что не можешь смириться с навязанным мужем. Состязания за жрицу когда-то были нормой. Это привело к дисбалансу в развитии стай, и распределение стало более рациональным, но сами состязания не запрещены. К тому же весело понаблюдать за брачными плясками.

— А какой у тебя личный интерес в этом деле? Кроме веселья.

— Надеюсь поймать убийцу жрицы на живца.

— Что? — Приподнимаюсь. Тут же бессильно опускаюсь на стул. Князь больше не кажется таким уж любезным и добреньким, а в его глазах чудится злой блеск. И вообще смотрит так, будто съесть хочет. — Я буду приманкой?

— Предполагаю, что наглец, которому хватило смелости убить жрицу, не побоится и на тебя покуситься, пока ты гостишь у стай или на свиданиях.

— Не хочу становиться наживкой.

— Предпочитаешь стать жертвой? — Ариан взмахивает рукой. — Кто-то ради своих целей украл и убил оборотня, волчицу со священным даром. В стаях пропавших не было, а значит, на неё напали изгнанники, непринятые полукровки или люди. Без их трупов невозможно отследить заказчика. Мы не знаем, добился ли он своей цели. И саму цель не знаем. Возможно, тебя захотят убрать, когда все расслабятся. И может даже не этот убийца, а кто-нибудь другой, чтобы ускорить получение жрицы своей стаей, ты же человек, твоё убийство не такой страшный проступок, как убийство чистокровной одарённой волчицы.

Возмущение захлёстывает меня, и первое, что срывается с пересохших губ:

— Расисты.

— Есть немного, — едва уловимо морщится Ариан. — Для сохранения способности к обороту приходится бороться за чистоту крови идеологическими способами.

— И как в сохранение крови вписывается брак со мной? — Раздражённо вонзаю вилку в мясо и отрезаю кусок. Закидываю в рот. Жую. Смотрю на Ариана.

— Сила жрицы подавит твои человеческие гены.

Сглотнув мясо, отрезаю следующий кусок, напоминаю:

— Дети наследуют половину хромосом от матери. Это не обойти.

— Тамара, разве я на человека не похож? — Ариан смотрит серьёзно, и мне опять кусок в горло не лезет.

— Похож неотличимо, — шёпотом подтверждаю я.

— Твои дети от оборотней в человеческой ипостаси будут такими же красивыми, как ты, а звериную форму получат от отца. Через два поколения, если продолжат смешение с оборотнями, станут неотличимы от чистокровных.

— Я так понимаю, подобные смешения у вас были, раз знаете последствия.

— Раньше жриц свободнее выпускали в Сумеречный мир, иногда они гибли. Или их убивали. И сила находила пристанище в человеческих женщинах. Некоторые из них соблазнили нашедших их оборотней. Всё их потомство прекрасно оборачивается.

Во все глаза смотрю на Ариана, начиная осознавать, как же мне повезло, что скрещивание с людьми у них опробовано, а то бы убили меня и прикопали под кустиком.

— Охранять тебя буду лично, — произносит он своим бархатно-рокочущим голосом. — Постоянно.

Мурашки бегут от этого обещания по спине, переползают на живот. И мысли при этом приличностью не отличаются. Но на помощь приходит здравый смысл, и я уточняю:

— А если в меня выстрелят из снайперской винтовки?

— На всех открытых пространствах я буду начеку и в случае необходимости перекину пулю в Лунный мир.

— Но если ты такой сильный, пока ты рядом, никто не нападёт.

— Никто не будет знать, что я лунный князь. Представлюсь одним из лунных воинов.

— И что, никто тебя не узнает? — Оценивающе его оглядываю. — По запаху там или ещё как? Они твоего лица не видели?

— Не видели. У того, что я сверкаю, как новогодняя ёлка, есть и положительные стороны.

Нервно усмехаюсь, Ариан улыбается чуть более явно, продолжает неотрывно смотреть на меня и говорить:

— Проблему с запахом можно решить. Форму оборота я способен менять. И оборотни узнают меня по проявлению во мне лунного дара, а его я в состоянии скрыть так глубоко, чтобы показаться даже обычным человеком. Я буду защищать тебя двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

— А когда поймаешь убийцу… можно мне не выходить замуж так быстро?

— Два месяца на раздумья — разве этого мало?

— Если влюбляешься с первого взгляда, то вполне достаточно. — Вздыхаю. — А если надо выбрать из группы неприятных кандидатов того, кто будет меньше раздражать, то уложиться уже намного сложнее.

— Почему ты считаешь, что все они будут неприятны? — Ариан склоняет голову набок.

— Тебе за оборотней обидно?

— Я сам оборотень. И да, мне неприятно, когда к представителям моего народа относятся предвзято.

— Не ты ли рассказывал, что меня могут легко убить просто потому, что я человек? Это что, непредвзятое отношение?

Смотрим друг на друга, смотрим.

— Скажешь, что это другое? — тихо спрашиваю я. — Что такая предвзятость — суровая необходимость?

Чувственные губы Арина слегка изгибаются в улыбке:

— Ты сама всё прекрасно понимаешь. Умница.

Щёки вспыхивают, поясняю:

— Я съязвила.

— Я тоже.

И улыбается ещё шире, в тёмных глазах — смешинки. Хочу сказать что-нибудь резкое, спорить, но этот его взгляд, выражение лица такие обезоруживающе милые, что, вздохнув, пронзаю мясо вилкой, на которой уже нанизан кусочек, и начинаю отрезать ещё один.

Ем. Голод уже не такой сильный, так что наслаждаюсь фантастическим вкусом с чувством, с толком, с расстановкой. Под пристальным взглядом Ариана.

— Если не начнёшь есть и пить, — глядя в тарелку, говорю я, — решу, что в еду и вино ты что-то подсыпал.

— Ничего не подсыпал. — Ариан медленно отодвигает от себя бокал. — Просто вино мне, пожалуй, лучше не пить. А мясо… скажем так: обработка твоих ран повлияла на аппетит.

Смотрю на отражение его бокала в тёмном зеркале стола. На красивые мужские пальцы, застывшие у изгиба вилки. На расстёгнутый ворот на пульсирующую на шее жилку. В глаза — тёмные, странные, завораживающие.

— Невкусная оказалась? — низким, грудным голосом уточняю я.

Вокруг его глаз разбегаются мимические морщинки, точно лучики солнца.

— Откуда такой пессимизм? — улыбка чувствуется даже в рокочущем голосе. — Почему не предположить, что ты слишком вкусная?

— Невкусной быть безопаснее. — Хватаюсь за холодную ножку своего бокала. Несколько терпких согревающих глотков уже не так кружат голову. — А то раздерут на много маленьких Томарочек и скушают.

— У оборотней много недостатков, но людей мы не едим. И свои вкусности от других защищаем до последней капли крови.

Смотрит. Как же он смотрит, даже колени дрожат. И такое беспокойство странное… приятное, но и страшное.

— Ладно, не буду мешать. — Ариан поднимается. — Когда поешь, поднимайся на второй этаж, мой кабинет за первой дверью слева. Решим твои проблемы с одеждой.

Киваю. Я сижу спиной к выходу, и Ариан идёт мимо меня — уверенный, по-звериному грациозный. И не спускающий с меня тёмного взгляда.

Оглядываюсь: он идёт, повернув голову, продолжая смотреть на меня. Утыкается плечом в косяк и выскальзывает в пронизанный солнцем коридор. Шагов не слышно.

Судорожно вдыхаю и поворачиваюсь к тарелке, а в памяти очень-очень ярко — как Ариан уходит, будто не в силах отвести взгляд. Странно это как-то. Может, насчёт вкусности меня он и не приврал? Не по себе как-то. Даже аппетит пропал. И с одеждой вопрос хочется решить быстрее. Но идти за Арианом прямо сейчас, когда он такой… непонятный, страшно.

* * *

Если лунный князь за мной и посуду вымоет — это будет совсем перебор и обрушение моего мозга, поэтому, убедившись, что есть больше не хочу, прибираюсь и завариваю зелёный чай с неизвестно чем (на металлической коробке только иероглифы). Правильно: и в кухне порядок, и у Ариана больше времени, чтобы прийти в себя после моего лечения.

После некоторого размышления выставляю из посудного шкафа вторую тонкую фарфоровую чашечку, расписанную изящными цветами с золотыми проблесками.

И поднос тут есть — серебряный, с узором, напоминающим завитки мороза на стекле.

Когда наливаю из пузатого чайника почти прозрачную жидкость в чашечки, руки начинают подрагивать. Странное дело: среди голых оборотней в Лунном мире я была смелее. Возможно, тогда обстановка была настолько фантастическая, что подавила страх и пробудила звериные инстинкты, а здесь среди современной техники я снова стала обычной немного трусоватой девушкой.

Или дело в лунном князе Ариане? Что-то в нём пугает. Но и привлекает тоже.

— Животный магнетизм, — шепчу я, ставлю чашечки на поднос и, глядя на своё изрезанное узором отражение, поворачиваюсь.

Успеваю заметить метнувшуюся по полу у лестницы тень.

Или не успеваю — может, это просто игра света.

В доме тихо, ни скрипа, ни шороха.

— Так и до галлюцинаций недалеко, — качнув головой, направляюсь в кабинет.

Поднявшись на второй этаж, застываю перед первой левой дверью.

Она приоткрыта.

За ней свет и тихое шуршание. И Ариан. Может, дар лунной жрицы помогает ощутить его, но я действительно вдруг остро понимаю, что он там, в семи шагах от двери, перед которой застыла я. Сипло интересуюсь:

— Можно войти?

— Да, конечно.

Толкаю дверь. Ожидаемо роскошный кабинет. Много книг, кожаный диван, журнальный столик из чёрного стекла. Огромный стол, моноблок. И Ариан, сидящий в высоком кресле и уставившийся в экран.

С подносом подхожу к столу. Ожидала, что он будет антикварным, но он выглядит очень современно, как и все вещи на нём.

Ариан смотрит на экран, а зрачки пульсируют.

Молча выставляю ему чашку чая.

Ариан, не глядя, придвигает мне белый планшет:

— Я зарегистрировал аккаунт в интернет-магазине, выбирай всю необходимую одежду, завтра с утра она уже будет здесь. О деньгах не думай, считай это подарком за присоединение к Лунному миру.

— Или платой за свободу. — Опускаю поднос на край стола.

Жду, что Ариан что-нибудь скажет. Но он очень упрямо смотрит на монитор.

Ладно, бог с тобой, золотая рыбка, раз уж ты не можешь вернуть меня к разбитому корыту, а можешь только дворянкой лунной сделать.

Беру планшет, чашку и с гордо поднятой головой направляюсь к двери. Начинаю её закрывать.

— Спасибо за чай, — бросает вдогонку Ариан своим выбивающим мурашки голосом.

— Спасибо за вкусный обед.

Дверь с тихим щелчком входит в проём.

Стою, прислушиваясь.

— Тамара, какие-нибудь вопросы? — доносится из кабинета.

Вопросов у меня, наверное, много, но сейчас в голове удивительная пустота. Пойду, полечу нервы опустошением кошелька своей золотой рыбки. Или правильнее называть его лунной рыбкой? Лунным рыбом?

— Нет, ничего, — фыркаю я и ухожу в ещё перед купанием выделенную мне громадную спальню в багряных тонах.

Надо признать, что обстановка в доме выдержанная: вроде и видно, что всё дорого, но без выпячивания, с долей продуманной небрежности. Разве только шёлковые обои — это слегка чересчур. Ну и может ещё узоры из сусального золота на кровати и комоде с тумбочками из тёмного дерева выглядят претенциозно. Впрочем, я придираюсь: обидно, что мне даже в однокомнатной квартире ремонт такого уровня не потянуть.

С удовольствием прохожу по шерстяному ковру с длинным ворсом, укладываюсь на шёлковое покрывало кровати. Поставив чашку на прикроватную тумбочку со стильной изогнутой лампой, подтягиваю под грудь несколько подушек и запускаю планшет.

Пароля нет, открыта страница с подразделами на платья и сарафаны, брюки, блузки, пуловеры там всякие, нижнее бельё, обувь и аксессуары для женщин. Лунный рыб щедрый, а мне везёт: помню свои параметры, иначе пришлось бы бегать в поисках сантиметровой ленты.

Чувства меня мучают самые что ни на есть противоречивые: вроде и хочется лунного рыба в расходы вогнать, а вроде и жалко — приличный же. Зеваю. Добрый. Кусать не бросается опять же…

Снова зеваю, чуть челюсть не выворачиваю. И глаза слипаются, а в животе так тепло и сыто, и кровь, кажется, оттекает туда от измученного стрессами мозга.

Зевая, тыкаю в подраздел «Платья и сарафаны». Голова тяжёлая, но я борюсь: мне надо-то всего ничего, а потом заберу одежду из квартиры… Отчаянно сражаюсь с усталостью. Это несправедливо: неограниченный счёт есть, а сил его основательно опустошить — нет… Зеваю. Прикрыв глаза, потираю переносицу. Нет, я должна справиться. Вот сейчас с закрытыми глазами посчитаю до десяти и займусь разорением лунного рыба. Раз, два, три, четыре…

* * *

Скользящее прикосновение горячих ладоней к лодыжкам… Распахиваю глаза: я лежу на кровати, Ариан нависает надо мной, лунный свет окатывает его тёмные волосы и широкие плечи, мерцает бликами в глазах. Взгляд Ариана такой пронзительный, что я просто не нахожу слов, чтобы его прогнать. Тёплое дыхание касается моих губ. Сильное тело накрывает меня — горячее, тяжёлое. Настойчивый поцелуй обжигает, вмиг распаляет до дрожи. Дышать нечем. Обхватив Ариана за плечи, выгибаюсь, стон рвётся из меня, точно пламя, охватившее низ живота, ноги, которыми так хочется охватить мускулистые бёдра…

Стон рвётся из объятой пламенем груди, и это пламя только сильнее, когда я выгибаюсь, вжимаясь в целующего меня Ариана. Его язык проскальзывает по моим губам, но острее жар его тела, его упирающейся в меня плоти. И я выдыхаю в его рот. Ариан суёт колено между моих ног, наконец позволяя обхватить себя. Острое удовольствие пронзает меня вместе с ним, судорожно вдыхаю…

И открываю глаза. Я одна в горячих объятиях махрового халата, в темноте. Задыхаюсь от возбуждения, пальцы судорожно тискают шёлковое покрывало.

Задыхаюсь от желания.

Чувствую взгляд, слышу чужое дыхание сквозь перестук заполошного сердца.

Цепенея от ужаса, скашиваю взгляд: в углу, в темноте, кто-то стоит. Его глаза хищно вспыхивают зелёными фосфоресцирующими пятнами, точно глаза волка.

 

Глава 6

Глаза мерцают на уровне человеческого роста. Меня окатывает страхом. Между портьерами проникает немного света, но темнота в том углу слишком густая, чтобы разглядеть лицо.

Нащупываю выключатель лампы. Щелчок — и комнату озаряет жёлтый свет. Ариан резко прикрывает глаза рукой:

— Выключи, — раскатисто звучит его голос.

ЩЁЛК! Мы снова в темноте. Лишь теперь осознаю, что исполнила его приказ, не задумываясь. Сглотнув, уточняю:

— Что ты здесь делаешь?

— В этом доме никогда не было девушки. И я только сейчас понял, что у меня давно не было женщины. Твой запах… он пропитал здесь всё, и он такой… умопомрачительный. — (Невольно стягиваю халат Ариана на груди). — Такой соблазнительный, особенно сейчас. — Ариан несколько мгновений молчит, а я краснею, понимая, что мой запах сейчас особенно соблазнительный из-за сна с ним в главной роли. Голос Ариана становится ниже, чувственнее. — Хочу тебя. Сильно. Возможно, моё предложение… неприемлемо, но как ты относишься к близости без обязательств? Ты бы помогла мне снять напряжение, а я тебе. Тебе ведь это тоже нужно, судя по запаху.

Всё же кобель он и есть кобель. Мужик. Даже если князь с Гарвардским образованием.

— Нет. — Натягивая покрывало, передвигаюсь к краю постели. Я так поражена, что даже возмутиться не могу — слов нет.

— Не бойся. Я в состоянии сдержаться, — у голоса Ариана странные модуляции. Не напряжение, а какое-то разочарование или усталость. — С самоконтролем у меня всё в порядке.

— Поэтому ты стоишь здесь в темноте, пялишься на меня и делаешь идиотские предложения? — Знаю, лучше не идти на конфликт, говорить спокойно, но…

— Иначе я бы не предлагал, а действовал.

Он неправдоподобно быстро оказывается возле двери. Жду, что хлопнет ею, но нет, Ариан лишь закрывает её с холодным щелчком проворачивающегося язычка ручки.

Выдыхаю. И тело окатывает теплом оставшегося после сна возбуждения, потеснившего мимолётный страх. Расслабленно разваливаюсь на кровати.

Пронесло.

Или нет? Ещё жарко после сна, сладко. И там, во сне, всё было так легко, просто и без условностей. Не похоже на меня: ни единой мысли, что мы только познакомились, и вообще… Нет, я, конечно, правильно отказалась, но Ариан… он дьявольски соблазнительный, ну вот совсем. Интересно, как так у мужчин легко получается близость с едва знакомыми людьми? Вроде на мужскую потенцию стресс влияет, как они умудряются не волноваться, залезая на едва знакомую женщину?

И почему у Ариана давно не было женщин? И почему не было в этом доме?

Это что, я — первая девушка в его жилище?!

Сажусь.

Сейчас я должна быть оскорблена до глубины души, чего же мне так лестно-то?

То есть, я, конечно, оскорблена предложением одноразовой близости, но в благодарность за условное спасение от табунов оборотней и, учитывая культурную разницу, готова злиться не слишком сильно. К тому же на фоне предложения Михаила это просто цветочки, а Михаил, в отличие от Ариана, прекрасно знал, как серьёзно я отношусь к отношениям.

Интересно, имеет смысл запирать дверь или нет? Понятно, что при желании Ариан её выбьет, да и мастер ключ у него наверняка есть. Но незапертая дверь может быть истолкована как приглашение.

Со вздохом поднимаюсь. Через мягкий ковёр прохожу к двери. Тихий щелчок встроенного в ручку замка звучит неожиданно громко.

Там, внизу, что-то грохочет. Может даже разбивается. И сердце дёргается, колотится в горле. Прислушиваюсь, но слышу только это тревожное бум-бум. Бум-бум.

Вроде внизу тихо. Надеюсь, князь там гремел от переизбытка чувств, а не потому, что на него напали.

Ко мне возвращается страх, и внутри всё сжимается.

Сквозь узкую щель между портьерами врывается луч света, проскальзывает по шёлковым обоям, задевает край ковра.

Моё окно выходит на подъездную дорожку, и это наверняка фары. Подскакиваю к окну: в открытые ворота въезжает чёрный джип с тонированными стёклами. Садовые светильники ярко отражаются на полированной поверхности.

На серый асфальт дорожки выскакивает белоснежный волчище. В три прыжка оказывается возле машины, приземляется на капот и, кажется, сминает его своим весом. Застывает оскалившийся, взъерошенный. И, честно говоря, в сравнении с огромной машиной белоснежный зверюга маленьким не кажется, даже наоборот.

Дыхание перехватывает: неужели это нападение?

Волчище ударяется лапами о лобовое стекло. Шерсть на загривке дыбиться сильнее.

Провернув ручку на раме, приоткрываю окно. Пятислойная изоляция нарушена, и в комнату врывается рёв мотора, но рык зверя легко его перекрывает.

На водительской двери опускается стекло.

— Ариан, ты рехнулся? — голос мощный, властный. — Я машину только купил!

Рык усиливается, Ариан вновь ударяет лапами по лобовому стеклу. Кажется, там ползут трещины. По белой шкуре проносится волна, и вместо зверя на капоте оказывается голый Ариан. Что-то тихо рокочет. И снова обращается в громадного волка.

Спрыгнув на землю, он застывает в позе готовности к нападению. Шерсть на загривке так и стоит дыбом.

Стекло на водительской двери плавно поднимается вверх, и джип отползает задом к воротам, выкатывается на ночную дорогу.

Ворота смыкаются.

Новая машина, гость-мужчина… это двоюродный брат Ариана до нас доехал? Но почему его ночью с порога прогнали? Мясо ему оставили, вина тоже…

Что-то не нравится мне, что этот огромный зверюга мужчину в дом не пустил. То есть, конечно, это мог быть и не двоюродный брат, и Ариан мог люто обидеться на опоздание, но… Если у него какие-нибудь собственническо-звериные инстинкты взыграли, не опасно ли это для меня?

Ариан поворачивает оскаленную морду. Глаза его вспыхивают, но не зеленоватым, а серебристо-белым, словно в зрачках вдруг восходят луны.

Смотрим друг на друга, и моё сердце пускается вскачь, дыхание учащается. Халат Ариана кажется невыносимо тяжёлым, горячим, как объятия. Страшно и хорошо. И пальцы дрожат. Облизываю пересохшие губы. Любуюсь. Потому что даже если не любить собак и волков, стоящий внизу зверь бесспорно прекрасен: лоснящаяся шкура, мощные лапы и грудь, красивая узкая морда. И вся фигура выражает собой несокрушимую мощь и уверенность.

И этот зверь смотрит на меня.

Он полностью разворачивается и уверенной поступью направляется в дом.

Ой, надеюсь, Ариан не истолковал мой пристальный взгляд как приглашение…

Восхищение восхищением, но что-то мне страшно. Подбегаю к двери. Замок на ней так себе — на один удар лапой. Мебель выглядит слишком тяжёлой, чтобы я успела её к двери подтащить.

Приваливаюсь к двери сама. Сердце-то как стучит. И дышать тяжело. Ой-ой. И ноги подкашиваются. И руки всё ещё дрожат. И жарко мне и… томно? Нет, если прислушаться к телу, то можно подумать, что ситуация меня возбуждает. С какой стати? Не знаю, я как-то поспокойнее люблю, с долгим взаимным присматриванием. И чтобы мужчина начал возбуждать, мне нужно к нему привыкнуть — узнать его, понимать хотя бы немного. Привыкнуть к запахам и прикосновениям, позволить переходить черту за чертой всё дальше и дальше, а не так, как сейчас.

И исходя из этого, к мужчине-зверю я должна привыкать ещё дольше, чтобы не писаться от страха, когда он превращается в такое когтисто-зубастое, способное джип неловким движением лапы измять.

К двери я прижимаюсь крепко, поэтому ощущаю, что её что-то касается, надавливает… трётся о неё. И, кажется, даже слышу тихий утробный рык.

«Контролирует он себя, как же», — зажмуриваюсь.

Дверь снова выгибается от давления с той стороны. Тихо потрескивают косяки, дёргается ручка. Затем — странное шуршание. И поток воздуха, ударивший из-под двери, щекочет пятки. Кажется, волчища завалился под дверью.

Стою, не шевелясь, едва дыша. Сердцу пора переезжать в горло на ПМЖ.

Время тянется очень медленно, тревожно. Ариан не пытается прорваться, но отходить от двери страшно — так я хотя бы пойму, если он решит что-нибудь сделать.

— Тамара, ложись спать, — устало звучит его голос с той стороны.

Молчу. Долго молчу.

— Тамара, я знаю, что ты стоишь возле двери.

— Что это значит? — мой голос звучит неожиданно сильно.

— Я тебя охраняю, — какие-то мурлыкающие нотки. — Я же обещал. Семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.

И правда обещал. Может, я себя просто накручиваю? Может, тому мужчине на джипе Ариан не доверял, вот и прогнал, а я напридумывала себе?

Только вот в моей комнате Ариан был и предложение переспать делал, и это точно был не сон.

— Честно только охраняешь? — скользя пальцами по тёплому гладкому дереву, уточняю я.

— Давай мы завтра поговорим?.. Ты только окно закрой. И спи спокойно, никто тебя не потревожит.

Вздыхаю. Легко постукиваю пальцами по двери:

— Поверю тебе на слово.

— Спокойного сна.

— И тебе, — делаю несколько шагов к постели. Представляю голого Ариана, свернувшегося калачиком под моей дверью, и нервно улыбаюсь. Возвращаюсь. — А ты там не замёрзнешь на полу?

— У меня густая шерсть.

Всё же оборотни — это нечто. Снова иду к кровати. И снова возвращаюсь:

— А ты её каким шампунем моешь, собачьим?

— Да, а что?

— Нет, ничего, — бормочу я и зажимаю рот, чтобы не засмеяться в голос.

Смех распирает изнутри. Наверное, истерический, наверняка неуместный, но сдержаться не могу. Валюсь на кровать и утыкаюсь в подушку. Представляю Ариана в зоомагазине, выбирающего себе шампунь для шелковистости шерсти. И капли от блох и клещей. А ещё косточки, чтобы зубы чистить. Мячики для игры, метательные диски… элитный сухой корм — похрустеть вечером перед телевизором… Я не просто смеюсь, я хохочу, пытаясь утопить звук в подушке.

— Тамара, ты в порядке? — кричит с той стороны Ариан.

— Да! — приподнявшись, кричу сквозь слёзы и давлюсь рвущимися из груди смешками. — А ты сухой… сухой собачий корм ешь?

Пауза. Может, он просто в шоке от вопроса, а не думает, соврать мне по этому поводу или нет, но я смеюсь, снова представляя, как он с деловым видом отбирает корм, принюхивается к развесным образцам, а может и пробует украдкой.

— Нет, а к чему эти вопросы?

— Думаю, что на двадцать третье февраля дарить буду! — широко улыбаясь, кричу я.

— До него далеко. И корм в любом случае лучше брать свежий.

Мышцы живота сводит от смеха, текут слёзы, и улыбка до ушей. Снова падаю в подушку, продолжая хохотать. И мне уже совсем не страшно. Мне как-то легко, и напряжение отступает, оставляя вместо себя истому, мягко поглощающую все мои мысли…

* * *

Сон подкрадывается незаметно. Он мутный, тяжёлый, полный ощущения тела, когда лежишь, понимая, что почти спишь, но не в силах пошевелиться. Он накатывает удушающими волнами, перемалывает меня, перекраивает. Он туманом сочится в плоть, наполняет сердце, заставляет видеть сквозь закрытые веки всё в красноватом пульсирующем в такт сердцу свете.

И в этом сне надо мной горит луна, а вокруг меня кружатся белые волки. Я лежу. И парю в пустоте. Меня окутывает халат Ариана. И я обнажена. В груди пульсирует белый комок света, наполняет кровь чем-то холодно-горячим, терпким. Волосы треплет ветер. Холодный влажный нос утыкается в ладонь. Мои пальцы становятся струнами, и с них срывается мелодия бытия. Дыхание обжигает шею, лицо. Бок мягким теплом окутывает шерсть, рядом пульсирует огромный шар света, и этот свет перекликается с моим сиянием. Шершавый язык скользит по моим глазам, по носу и скулам.

— Тамара, — шепчет Ариан.

К моему боку прижимается тёплая кожа. И снова шерсть. Влажный нос касается шеи, дыхание такое горячее, что ползут мурашки, свет в моей груди пульсирует быстрее, и свет рядом чаще выбрасывает в пространство вспышки всепроникающего сияния.

Серебряный свет ползёт по артериям, протискивается в капилляры, напитывает тело. И вместе с ним меня накрывает ощущение беспредельного счастья, восторга. Я парю в небесах, лечу навстречу луне, презирая пространство и время, сверкающим лучом рассекая облака… Но когда до луны остаётся совсем немного, что-то охватывает меня, поглощает в себе и швыряет на землю, в кровать, держит сильной рукой, и тьма спелёнывает меня, погружая в глубокий сон без сновидений и ощущений.

* * *

Смотрю на светлый потолок с лепниной. Лепнины я вчера не заметила ни когда Ариан показывал мне комнату и провожал к ванной, ни позже.

Лежу странно: вытянутая посередине кровати, с руками на животе, словно покойница.

Размыкаю занемевшие пальцы, раскидываю руки. И может мне кажется, но здесь тревожно и приятно пахнет животным. Скашиваю взгляд: покрывало сбито и промято, будто рядом спал огромный волчища.

Ну или не спал, а только лежал.

Закрываю глаза, и на веках вспыхивает луна. Всего на миг — ослепительно, прожигая разум.

И потухает.

Открываю глаза: всё как обычно, даже тёмных пятен, как бывает от резкого света, нет.

Луна… Странный сон. Готова поспорить, что он связан с даром лунной жрицы. Наверное, во мне обживается эта странная сила для перемещения между мирами. Заполняет меня всю, устраивается удобнее, ведь поселяется она во мне до самой моей смерти.

Я теперь вроде как супергероиня.

Стиснув кулак, вскидываю его вверх:

— Ёхоу!

Ну да, глупо, но кто же в детстве не мечтал о суперспособностях? Правда, я бы предпочла умение летать, ну или дар предугадывать выигрышные числа. Нечеловеческую силу на худой конец.

В общем, если я о чём точно не мечтала, так это о способности перемещаться между мирами.

Подхожу к окну и сдвигаю портьеру, пуская в комнату солнечный свет. Окно закрыто, хотя я его вчера не запирала, так что Ариан точно заходил. Но ни злости, ни обиды нет — я даже рада, что он был рядом, пока я болталась в том странном сне. Может, без него со мной случилась бы какая беда или я проспала бы двое суток, как на выходных в моём доме.

А ворота-то приоткрыты. Я прижимаюсь к холодному стеклу, пытаясь разглядеть, что там, за узкой щелью… Сквозь неё проскальзывает Ариан в человеческом виде. Слегка лохматый, в просторном светлом балахоне и с каким-то пакетом в руке. Он подходит к столбу, нажимает, и ворота закрываются.

Сделав несколько шагов к дому, Ариан поднимает на меня взгляд и застывает. И я тоже почти не дышу, внутри всё переворачивается…

Судорожно вздохнув, отскакиваю за портьеру, приваливаюсь спиной к стене. Сердце безумствует так, что даже пальцы дрожат. Дыхание срывается, в махровом халате становится жарко. И даже прохлада стены не остужает этого жара.

Точно загнанный в угол зверёк стою и не могу пошевелиться.

Дверь открывается слишком резко. Ариан пронзает меня тёмным взглядом. Ноздри трепещут, в позе что-то напряжённо хищное. И у меня как-то подозрительно слабеют колени.

Ариан надвигается бесшумно. Падающий в окно свет очерчивает под балахоном его обнажённое тело.

Вот он уже совсем рядом. Нависает надо мной.

— Тамара… — низкий, рокочущий, окутывающий бархатом и обжигающий нестерпимым жаром голос Ариана разрезает барабанную дробь моего взбесившегося сердца. — Помойся, пожалуйста.

Он мне казался тактичным, да?

— От тебя так соблазнительно пахнет. — Ариан протягивает руку, явно намереваясь коснуться лица, но в последний момент упирается ладонью над моим плечом. Сглатывает. Дышит в лоб. — Даже от кожи, от волос, а нам сейчас ехать в машине.

Наклоняется ниже. Пакет хрустит под его судорожно сжавшимися пальцами. Чувствую себя маленькой, слабой, уязвимой. И жар кожи Ариана сквозь непростительно тонкую ткань его балахона. Да какой уж тут такт…

— Помыться — это отличная идея, — шепчу я, а по коже ползут мурашки. — Просто отличная, я прямо сейчас и пойду, да?

Только Ариан не отступает, чтобы пропустить меня в ванную. Так и нависает надо мной, и запах у него тоже приятный.

— Ты бы тоже помылся… — Невольно опускаю взгляд и, хотя открывшееся зрелище должно положительно впечатлять, сильнее вдавливаюсь в стену. — Холодной водой.

— Обязательно, — Ариан почти касается губами моего лба, хрустит пакетом. — Я тебе платье принёс. И туфли.

Мне срочно надо вымыться.

— В общем, в ванную, пожалуйста, — подтверждает мои мысли Ариан, отступает, разворачивается, взметнув подол балахона, и быстро выходит из комнаты.

Вместе с платьем и туфлями.

Но не окликаю. Выдохнув, мчусь в ванную комнату: я даже освежителем для туалета готова обрызгаться. Чего не сделаешь ради собственной безопасности!

* * *

Выданные вчера Арианом моющие средства достаточно ароматные сами по себе. Моюсь тщательно, до покраснения кожи. И волосы пять раз. И источник волнующего запаха раз двадцать.

Вытираясь, кошусь на баллончик с освежителем под навесным унитазом. Но прежде, чем дохожу до крайности, живот урчит, и ощущение зверского голода заставляет быстренько подсушить волосы феном и выскочить из громадной ванной в спальню.

А там на кровати разложено платье.

Ну что могу сказать: оно идеально подошло бы для посещения церкви. И на крестный ход можно смело надевать. И маме бы понравилось.

Тёмное, почти чёрное, с высоким воротником-стойкой, длинными рукавами и подолом в пол. Хорошо ещё, под чадрой не пытается меня спрятать. А вот туфли, — вернее, босоножки, — легкомысленные ремешочки. На высоком каблуке.

«Чтобы не убежала», — почему-то думаю я.

Подхожу к постели и осторожно касаюсь платья. Ткань очень нежная. И надо сказать, несмотря на крайне целомудренный крой, платье выглядит дорого: все швы ровные, никаких ниточек или складочек в неположенных местах.

А ещё оно пахнет ароматическими маслами, какой-то необычной свежей композицией.

В животе опять урчит, прерывая поток размышлений. Сбрасываю полотенце… Оглядываюсь: нижнего белья нигде нет. Приподнимаю платье: пусто.

Вздохнув, надеваю «монашескую рясу». И я почти не преувеличиваю: для монашеского облика не хватает только платочка на голове. Не удивлюсь, если платье привезли из какого-нибудь близлежащего монастыря. Вот только откуда у оборотня подобные связи?

«Уф, хватит преувеличивать: платье как платье!» — высвобождая волосы из-под воротника, одёргиваю себя, а то уже мысли лезут, что собачьим шампунем Ариана монашки моют. Подтянув язычок молнии от копчика до лопаток, закидываю руку через плечо и одним движением застёгиваю молнию до самого основания черепа.

Упакована. Трусов только не хватает.

Желудок опять скручивается с жалобным стоном.

Затягивая ремешки босоножек, осознаю странный факт: они мне точно по размеру. Как и платье. У Ариана глаз-алмаз или он меня ночью обмерил?

Лучше пусть у него будет идеальный глазомер.

Под завывания желудка и потрескивания статического электричества приглаживаю волосы расчёской с мелкими частыми зубчиками — ужасно неудобной. Эта процедура заставляет с тоской вспоминать свой туалетный столик и новую расчёску с антистатическим эффектом. И прочие милые сердцу удобные мелочи.

И трусы. Без нижнего белья непривычно, странно, неловко. Поэтому, спустившись в кухню и увидев намазывающего бутерброды Ариана, я пожираю взглядом размазанное по хлебу жёлтое масло, сглатываю слюну и уточняю:

— А где трусы?

Ой, я хотела как-нибудь более завуалировано спросить. А как ароматно пахнет хлебом! И даже маслом. Ариан смотрит странно. Задумчиво. Опускает взгляд на мои бёдра, и ноздри подрагивают. Снова заглядывает в глаза:

— Не подумал. У меня только мужские.

Представляю себя в семейниках, как в юбочке. Хмыкаю.

— У них очень нежная ткань. Мне их из Италии прислали.

Взгляд прилипает к овалам хлебных ломтей под слоями масла. Рот полон слюны, и получается невнятно:

— От того, что они из Италии, они становятся менее мужскими? — отвожу глаз от хлебно-масляного соблазна.

— Нет, конечно, — улыбается Ариан, и в его глазах опять появляются тёплые искорки. Он откусывает бутерброд и кивает на стол.

Я так голодна, что откладываю все претензии и вопросы до счастливого мига насыщения.

* * *

Три освежителя воздуха качаются на зеркале заднего вида. Туда-сюда, туда-сюда. Яркие и пахучие. Подвешенные ради поездки со мной.

Я опять в лёгком недоумении: то ли оскорбляться тем, что меня считают вонючей, то ли восхититься собственными феромонами, так покорившими одного конкретно взятого оборотня.

Скашиваю взгляд сначала на руки, с силой сжимающие руль.

Потом на сосредоточенное лицо, на сдвинутые к переносице брови.

Хотя сейчас день, эта поездка живо напоминает ночь с Михаилом. Только здесь колдобин на дороге больше. Хорошая подвеска и уютное кожаное сидение джипа смягчают толчки, но они чувствуются. И освежители воздуха качаются туда-сюда, туда-сюда, удушая ванильным, кофейным и хвойным ароматом, недостаточно резво уносящимся в открытые задние окна.

— Мне снился странный сон, — начинаю я спустя почти час молчания.

— Это были видения: проекции воображения и образы прошлого, возникающие при перестройке организма.

— А то, что ты меня облизывал, — это образы прошлого или игра воображения?

Уголок его губ дёргается в полуулыбке:

— Я действительно был рядом, чтобы следить, как всё проходит, и в случае необходимости притормозить процесс. Принятие дара… — Он объезжает громадную выбоину в пласте асфальта. — Это своего рода смерть. Перерождение организма для другой жизни.

— Я превращаюсь в зомби?

— Нет.

— Хорошо, — киваю и прикусываю губу, чтобы не улыбнуться в ответ на недоуменный взгляд Ариана.

— Да, это хорошо… Из-за разницы метаболизмов тебе лучше изменяться помедленнее. Замедлить процесс я могу только при физическом контакте. — Выражение его лица странно меняется, и у меня возникает подозрение, что думает он о том самом физическом контакте, во избежание которого я сегодня отмывалась, а в машине повешены освежители.

— Надеюсь, держать себя в лапах тебе было не слишком сложно.

— В лапах проще, — улыбается Ариан. — К тому же контроль над твоим даром отнимает почти всё внимание.

— Угу, — киваю.

Освежители раздражающе качаются. Но на горизонте уже расплывается серое полотно города. Сердце ёкает. В какой-то момент в Лунном мире мне казалось, что я никогда больше не увижу дом, не пройдусь по раскалённым солнцем тротуарам, не вдохну полный выхлопов воздух. И вот теперь город снова манит меня нагромождением серых коробок и запутанных улиц, чахлых деревьев и ухоженных парков, а пока — разбитая дорога и поля вокруг…

— Если всё пойдёт хорошо, — Ариан косится на меня, — то сегодня вечером начнём ритуальную инициацию в жрицы.

— Какую такую инициацию? — вкрадчиво уточняю я, и судя по смешинкам в глазах Ариана, ритуалы там с подковыркой.

— Важную.

— А если поточнее?

— Мм, — продолжая ловко подруливать, Ариан с улыбкой закатывает глаза. — Даже не знаю, как сказать, чтобы не нарушить правило.

— И что за правило? — Потыкиваю пальцем Ариана в плечо. — Давай, рассказывай.

— Жрицам до инициации знать не положено.

— А случайно попавшимся человеческим женщинам?

— И подавно. — Ариан хватает палец, которым я его тыкаю, охватывает всю ладонь. По коже пробегают мурашки. Ариан смотрит вперёд, но мою руку не выпускает. Погладив большим пальцем, прижимает к своей груди, и я ощущаю частое биение сердца. Голос Ариана звучит ниже, вновь теми чарующими модуляциями. — Не волнуйся, я буду рядом.

Внутри разливается тепло. Сглотнув, перевожу взгляд на лобовое стекло, но почти ничего не вижу, едва понимаю, что мы въезжаем в промышленную зону.

«Надо попросить его отпустить мою руку», — думаю я, но не прошу.

* * *

Джип вползает во двор между несколькими многоэтажками.

Мои сцепленные руки лежат на коленях, и хотя с момента, когда на въезде в город Ариан отпустил мои пальцы, прошло больше получаса, я до сих пор ощущаю его прикосновение, и мурашки бродят по спине.

Поднимаю взгляд, и обмираю: возле подъезда стоит Ауди Михаила. И он сам сидит за рулём, что-то щёлкая в телефоне.

Сердце проваливается куда-то вниз, оттуда взвивается в горло. Сглотнув, кошу взгляд на Ариана: сосредоточенно-спокоен. Надеюсь, действительно спокоен и не превратится в зверюгу, если Михаил вдруг ко мне подойдёт.

Обида снова обжигает сердце, ломает что-то внутри, и я не знаю, хочу ли, чтобы Михаил подошёл и извинился или задыхаюсь от отвращения к нему…

— Что-нибудь не так? — Ариан скользит взглядом между мной и Михаилом.

— Мм… — Тяжко вздыхаю и потираю лоб. — Там в машине мой бывший.

В зрачках Ариана на миг вспыхивают луны, и запах зверя становится сильнее, несмотря на все усилия освежителей.

— Не хочешь с ним разговаривать? — рокочущим басом уточняет Ариан.

— Не хочу, — шепчу я.

— Тогда не разговаривай. Близко он не подойдёт. — Ариан выскальзывает из джипа, обходит капот и открывает мне дверь.

Из-под полуопущенных ресниц наблюдаю за Михаилом: всё ещё ковыряется в телефоне.

Опираясь на горячие пальцы Ариана, ступаю на тротуар. Поднимаю взгляд — и сталкиваюсь с взглядом Михаила. Его губы приоткрываются и почти мгновенно сжимаются в тонкую линию. Михаил внимательно смотрит на капот джипа. В машинах я не разбираюсь, но автомобиль Ариана, кажется, дороже, чем Ауди Михаила. И судя по тому, как тот плотнее сжал губы, как застыли черты его лица, так и есть.

ХЛОП! — щёлкает дверь. Вздрагиваю. Заглядываю в сощуренные глаза Ариана, в которых опять сияют луны. Но при этом он улыбается и галантно предлагает мне локоть.

Беру Ариана под руку и прогулочным шагом направляюсь к подъезду. Без нижнего белья ощущения весьма специфические… будоражащие.

Окно на водительской двери открывается, Михаил что-то хватает с пассажирского сиденья и швыряет в меня — на меня летит моя сумка и точно на стену натыкается на руку Ариана. Он подхватывает её так ловко, что ничего не успевает вывалиться. Глухо звякают внутри косметика, кошелёк и прочие мелочи.

Кривясь, Михаил заводит машину и даёт по газам, впритирку проскакивает мимо джипа и с визгом тормозов вылетает на основную дорогу.

Притянув сумку к лицу, Ариан шумно вдыхает и опускает трофей:

— Судя по всему, бывший он только недавно.

Моё дыхание срывается, становится быстрым и тревожным.

— Да, — неуверенно бормочу я и пытаюсь забрать сумку, но Ариан мотает головой:

— Донесу.

Он ведёт меня к подъезду, возле которого, к счастью, никого нет. Хотя… мне должно быть всё равно, меня же в Лунный мир забирают.

Мы шагаем в узкий тамбур, я набираю пароль, отщёлкиваю кодовый замок. В подъезде резко пахнет дешёвой туалетной водой.

«И хорошо, что здесь воняет, — устало думаю я, цокая каблуками. — Зато Ариан не вынюхает мои эмоции…»

Пропустивший меня вперёд Ариан беззвучно идёт следом. Чувствую его тепло за собой. Знаю, что он не касается меня, но кажется, что он поддерживает мне спину, и только поэтому удаётся идти с расправленными плечами.

— Ты правильно сделала, что рассталась с ним, — задумчиво произносит Ариан. — В нём сущность ядовитой змеи, такие люди не могут жить, не отравляя окружающих.

Мне так не казалось, но от слов Ариана становится зябко, и я передёргиваю плечами. Молча поднимаюсь дальше. Протягиваю руку:

— Мне нужна сумка, там ключи.

Сумка оттягивает мою руку. Запуская пальцы в полное всякого разного нутро, я невольно содрогаюсь от мысли, что там внутри может быть змея.

Змеи, конечно, внутри не оказывается. Порывшись среди явно перепотрошённых вещей, достаю ключи на связке с пушистым брелком.

— Значит, ты видишь сущности? — мой глухой голос вплетается в звонкий цокот каблуков.

— Да.

Мне неловко и стыдно, что связалась с мужчиной, способным на такую инфантильную месть, как бросить в меня сумку. Лучше бы уж сказала, что это истеричный коллега по работе. И мне искренне жаль его жену.

— Ты тоже научишься со временем видеть сущности. — Ариан останавливается вместе со мной возле двери.

Мне всё ещё неловко. И больно. Я серьёзно относилась к Михаилу, уже строила планы на жизнь и вдруг… Не хочу об этом думать!

— Может, намекнёшь, что будет на инициации в жрицы? — Решительно вставляю ключ в замок, проворачиваю, толкаю дверь.

КЛАЦ!

— Не… — Ариан рывком отталкивает меня к стене, прикрывая собой.

В моей квартире с оглушительным хлопком вспыхивает солнце и, сминая дверь, рвётся на лестничную клетку языками пламени.

 

Глава 7

Нас охватывает туман и тьма, под ногами ничего нет, летим вниз, Ариан дёргается, охватывая меня. Падаю на него с зубодробительным толчком, мы катимся в сторону. Перекувыркнувшись несколько раз, замираем. Я зажата в тиски между травой и Арианом. Не вдохнуть. Всё тело трещит, боль звенит в нём набатом.

Открываю рот, пытаюсь вдохнуть. Над головой Ариана — тёмное небо и громадная луна.

Вдыхаю мелкими толчками.

— Ты как? — Голос Ариана едва слышу.

Боль отступает, но как же медленно! Вместо ответа с губ срывается писк. Молча дышу, пока лёгкие и разум не отпускает паника.

Ариан нависает надо мной и смотрит широко распахнутыми глазами, полными лунного серебра.

— Что это было? — выдыхаю я.

— Взрывчатка… Ты гранаты, тротил или чего-нибудь подобного дома не держала? — на полном серьёзе уточняет Ариан.

— За кого ты меня принимаешь? — Если бы не ныли рёбра, я бы, пожалуй, рассмеялась от того, как комично звучит моё возмущение: обычно такое говорят в совсем иных обстоятельствах.

— Мм. — Ариан будто и не собирается с меня слезать.

Оглядываюсь: мы в Лунном мире. На поле. Жидкая трава колышется, но звуков почти не слышу.

— Объясни подробнее, что случилось? — Невольно вцепляюсь в рубашку Ариана на его животе. Хочется прижаться к нему и смеяться: живы! Мне ненормально весело.

— Раз взрывчатка не твоя, значит, кто-то попытался тебя убить. Я перекинул нас в Лунный мир, но здесь нет… — Ариан пытается встать, но я притягиваю его за рубашку. Застываю под взглядом мерцающих серебром глаз. Сглотнув, Ариан заканчивает: — Но здесь твоего дома нет. Хорошо, что живёшь не слишком высоко.

Усмехаюсь:

— Да, у меня был вариант снимать на девятом этаже.

— Нам очень повезло.

Из мерцающих глаз вырывается туман, окутывает нас, и под моей спиной вместо травы оказывается ковёр. Падающий в окно солнечный свет очерчивает голову Ариана прямоугольным нимбом.

Вой автомобильных сигнализаций — оглушительная какофония.

Вдыхаю. Запах обычного человеческого мира.

В глазах Ариана медленно потухает луна.

Чужой рык вплетается в завывания автомобилей. Запрокидываю голову: на пороге комнаты, в которой мы неожиданно оказались, рычит огромный доберман. Демон. Злющий пёс злющего мужика с первого этажа в соседнем подъезде. Зубищи оскалил, глаза кровью налились. И мы на его территории.

Ариан чуть подаётся вперёд, его лицо искажается, становится волчьей белой мордой.

— Ррр! — рявкает Ариан и снова возвращает полностью человеческий вид.

Взвизгнув, Демон отскакивает, лапы расползаются на ламинате, пёс врезается в стену и что-то там роняет.

— Где же ты раньше был? — шепчу я, много раз чуть не до инфаркта напуганная Демоном. Он, когда я поздно возвращалась с работы, выскакивал из-за кустов и скалил зубы, рычал, хватал пакеты.

— В смысле? — уточняет Ариан, услышавший меня даже сквозь вой сигнализаций. Он поднимается и протягивает мне руку, второй доставая из кармана телефон.

Бок и нога отзываются болью, но я поднимаюсь, даже не морщась.

— Присаживайся. — Набирая номер, Ариан по-хозяйски подводит меня к потрёпанному дивану. Прислоняет телефон к уху.

Сажусь, Ариан смотрит в окно, рассеянно поглаживая кончики моих пальцев, так и оставшиеся в его ладони.

— Виктор, вас сейчас вызовут на взрыв в многоквартирном доме. Я тут был, это точно не газ и не бензин, какая-то взрывчатка. Хозяйка квартиры — лунная жрица, и взрывчатку в доме не держала. Имей ввиду, что в деле может быть замешан кто-то из наших.

Смотрю, как палец Ариана скользит по моим. Приятно. Но ещё приятнее, что, кажется, в терроризме меня обвинять не будут. Надеюсь, этот Виктор обладает достаточными полномочиями, чтобы избавить меня от допроса.

— Да, уверен, — отзывается Ариан. — Да, понимаю, что начальство хвосты накрутит… Нет, я её увезу. Нет, она ещё не умеет перемещаться, я не оставлю её на допросы, мало ли кто там будет.

А в комнате начинает пахнуть дымом. И завывания сигнализаций перекрывает пронзительный рокот пожарной сирены.

Поднимаю взгляд на Ариана: хмурится, смотрит в окно. И мягко сжимает мои пальчики. Я бы наслаждалась, если бы бок не болел, если бы только что не взорвали мою квартиру вместе с вещами, вместе с трусами и расчёской, о которых я утром так мечтала…

— …так воспользуйся связями, чтобы её ориентировки по всему городу не висели. И ещё пробей владельца Ауди…

Изумлённо приоткрываю рот: Ариан диктует номер автомобиля Михаила. Это память такая хорошая или Ариан специально запомнил?

— Он был возле дома… Да, всё понимаю. Но это дела стаи. И в любом случае конфликтно Лунному миру. Если потребуются финансовые вливания — обращайся, помогу. Разрешаю задействовать мои связи… Всё, до созвона.

Вздыхая, Ариан убирает телефон в карман, смотрит на меня и будто не замечает, что держит за руку.

— А что за финансовые вливания? — уточняю я. — Взятки?

— Да. Взрыв — это терроризм, и расследования по этому направлению находятся под особым контролем. Но не волнуйся, — он с улыбкой пожимает мою руку. — Ни ты, ни твоя семья не попадёте под подозрение.

— Спасибо…

Краем глаза замечаю движение, и Ариан тоже разворачивается. На пороге стоит Демон с тапочками в зубах. Низко склонив голову и прижав острые уши, почти ползком подбирается к ногам Ариана, опускает тапочки и по-пластунски удаляется в коридор. Выглядывает в дверной проём и ждёт, склонив голову набок. Взгляд такой… почти влюблённый.

— Хочу так же уметь, — признаюсь я.

— Что именно?

— Усмирять самого грозного пса.

Ариан тепло мне улыбается:

— Обязательно научишься.

К крику растревоженных автомобилей добавляется сирена полиции.

* * *

— Это мне расплата за машину Ксанта, — философски решает Ариан, разглядывая из-за угла дома свой примятый вылетевшей оконной рамой джип.

Окна моей квартиры, очерченные гарью, ещё дымятся. Под домом полно служебных машин, бегают люди в форме. Пожарник спорит с полицейским.

Воняет палёным так сильно, что я зажимаю рукавом нос. Ариан, кажется, дышит только ртом.

За угол соседнего с моим дома мы выбрались по Лунному миру. Ариан там долго принюхивался, а потом переместил нас сюда, на хрустящие осколки выбитых стёкол. Вряд ли Ариан надеялся без проблем забрать свою машину, и я спрашиваю:

— Чего мы ждём?

Спасатели выводят из подъезда Антонину Петровну. На бледном лице особенно ярко выделяются глаза в кляксах расплывшейся туши. Растрёпанные волосы совсем белые, и не сразу соображаю, что это всего лишь побелка, а не внезапная седина крашеной шевелюры.

И хотя Антонина Петровна немало крови мне попортила, её жаль. Надеюсь, пострадавшим выделят какие-нибудь компенсации на ремонт или переезд.

— Инициация по сумеречным меркам будет ночью, я выделил день на общение с тобой, почему бы заодно не понаблюдать, вдруг преступник появится?

Разумно. Ну в самом деле, а почему бы не постоять здесь, где может оказаться некто, взорвавший дом, а может и убивший прежнюю лунную жрицу?

Поднимаю взгляд на свои окна. Не свои, конечно, а женщины, квартиру мне сдававшей — надеюсь, и ей компенсацию выплатят. Порой, когда дым сносит в сторону, можно увидеть опалённые стены или проломленную перегородку между комнатами…

И тут до меня начинает доходить, что там был взрыв.

Настоящий довольно мощный взрыв, способный разорвать меня на кусочки.

Убить.

И меня начинает потряхивать.

— Мне кажется, покушался не специалист, — спокойно рассуждает Ариан. — Иначе добавил бы шрапнели, чтобы усилить поражающую силу взрыва.

И откуда у неспециалиста взрывчатка? Будто услышав невысказанный вопрос, Ариан продолжает:

— Прошли через Лунный мир на одну из областных военных баз, взяли гранату или что помощнее. Или на карьерах близлежащих достали взрывчатые вещества. Соорудили простейшую растяжку и ушли через Лунный мир. Но запаха не оставили. Как и в прошлый раз.

— Какой прошлый раз? — К горлу подступает тошнота: меня же чуть не взорвали!

Не окажись Ариана рядом, попроси я его подождать внизу — я была бы мертва.

— На месте убийства Лады, дар которой ты получила. — Ариан как-то совершенно естественно обнимает и поглаживает по спине, задумчиво продолжая: — Там чужими не пахло.

— Значит, убили свои?

— Хуже: если для организации этого взрыва использовали хождение между Лунным и Сумеречным миром, если Лада со своей способностью переходить между мирами не могла убежать от убийцы, значит, замешана…

— …лунная жрица? — Поднимаю взгляд на Ариана.

Он смотрит за моё плечо, и пальцы на моей спине напрягаются, вжимаются под лопатку. Оглядываюсь: к полицейскому кордону подкатывает чёрный Опель. Водительское стекло приопускается, оттуда высовывают корочки. Полицейский оттягивает с дороги пластиковую пирамиду.

Опель останавливается перед скоплением Скорых. С водительского сидения на сверкающий осколками тротуар ступает статный брюнет в прямоугольных очках с золотой оправой. Поднимает голову, будто поводя носом, и сразу обращает внимание на нас с Арианом.

Тот кивает, разворачивает меня от мужчины и почти ворчит:

— Пойдём.

— А это кто? — Пытаюсь оглянуться, но Ариан так ловко приобнимает за плечи, что не вывернешься. Тянет к скапливающейся поодаль толпе.

— Это Виктор. Он обо всём позаботится.

— Он оборотень?

— Наполовину. — Ариан шагает мимо зевак.

Уводит всё дальше и дальше от гомона людей, вскриков сирен и запаха гари — в нетронутую ужасом часть города, где мирно рокочут автомобили, где всё меньше людей останавливаются, чтобы посмотреть на поднимающийся над крышами дым.

И чем спокойнее становится вокруг, тем сильнее напрягается всё внутри, словно натягивается и вот-вот порвётся струна. Страх снова накатывает. Я понимаю, это химия: действие адреналина прекратилось, организм почувствовал себя в безопасности и теперь позволяет осознать ужас ситуации: за мной охотится беспринципный убийца, от которого не скрыться ни в моём мире, ни в Лунном.

Как меня угораздило так вляпаться?

Всхлипываю. Не хочу разреветься, но в эту секунду я совершенно не управляю собой: просто страшно. И плечи дрожат.

Остановившись посередине тротуара, Ариан крепко обнимает меня, шепчет на ухо:

— Я буду рядом. Как видишь, я могу защитить даже от взрыва. На тебе ни одной царапины… только пара синяков, но это ведь терпимо, правда? А если убийца сейчас пойдёт по твоему следу, мы его быстренько поймаем, и ты будешь в безопасности.

— Там были мои кружевные трусы, новые, красивые такие, — громче всхлипываю я. — И расчёска. И документы… деньги… всё…

— Но самое ценное здесь, разве нет? — Ариан гладит меня между лопаток. — Главное, ты жива.

Умом я это понимаю, но эмоции бушуют, пустяки кажутся важными. О несчастных соседях лучше даже не задумываться. Утыкаюсь в грудь Ариана, от него сильно пахнет хвоей, ванилью и кофе, словно он потёрся освежителями воздуха.

— Мм. — Пальцы Ариана путаются в моих волосах, потрескивает статическое электричество. — Кажется, я знаю, чем тебя утешить. Пойдём.

Он тянет меня куда-то. А мне очень не нравится его фраза о том, что сейчас убийца может идти по моему следу.

— Ресторан? — Пережитый ужас прорывается нервным смехом, и Ариан крепче обнимает меня за плечи. — Ты решил, что меня может утешить поход в ресторан?

Слегка упираюсь, но Ариан тянет вверх по мраморной лестнице к резным тёмным дверям. Ресторан не то что бы пафосный, но близкий к этому. Тканые тенты над огромными окнами-витринами трепещут на ветру. По бокам от дверей — каменные вазы с красными розами.

— Еда и страх несовместимы, — уверяет Ариан, вталкивая меня в сумрачный холл. — Исследования показали, что жевание и пищеварение блокирует выработку стрессовых гормонов. А здесь готовят лучшее в городе мясо.

Холл на самом деле, наверное, не сумрачный, просто так кажется после солнечного света. Много дерева и кожи. И средних лет хостес в чёрной юбке и белой блузке за стойкой.

Краем глаза замечаю, что Ариан кивает ей, как старой знакомой, и она, профессионально-невозмутимая, кивает в ответ, позволяя нам без сопровождения пройти в зал с высокими потолками.

Мелькают белые столики, резные перегородки из морёного дерева, цветы в горшках и вазах, посетители в деловых костюмах, деловые и модельного вида женщины. И запахи. Сколько тут запахов: цветы, специи, сласти, мясо…

Ариан распахивает дверцу в отдельную кабинку. Не успеваю опомниться, как оказываюсь на кожаном диване, отрезанная от зала, и Ариан сидит близко, практически зажимая меня в углу. Его лицо, глаза так близко, и зрачки — две луны. По телу пробегает дрожь, дыхание перехватывает от волнения, а потом от прикосновения губ к моим. Ещё только охватывая их, Ариан запускает пальцы в мои волосы, тянет к себе.

В груди разливается тепло, позволив осознать, что до этого я будто закоченела от холодного страха. Звонкие нотки боли от скольжения ладони по ушибленным рёбрам утопают в сладком томлении, разливающемся от этой самой ладони, замершей на спине, двинувшейся ниже. Язык пробегается по моим губам, проникает в рот, и горячие сильные пальцы охватывают ягодицу. Чувственный трепет пронизывает меня, я задыхаюсь от удовольствия, настолько близкого к оргазму, что даже страшно.

Слишком сильная реакция.

Слишком жарко, почти горячо.

Возбуждение такое ошеломительное, что я готова накинуться на Ариана, оседлать его, и мои пальцы судорожно сжимаются от желания раздеть его, расстегнуть джинсы, ощутить твёрдый жар плоти.

Ненормально хорошо. Дрожу в объятиях Ариана, под давлением его пальцев, удерживающих мою голову для углубляющегося поцелуя, охвативших ягодицу, подсаживая на него. И я порывисто прижимаюсь, закидываю ногу, чётко ощущая его возбуждённую плоть. Я хочу его, хочу безумно!

Пальцы срываются с моего бедра, скользят к лодыжке, комкая подол, и снова по бедру — приподнимая ткань, оголяя. Выдирая этот подол из-под меня, и теперь я ощущаю жёсткую текстуру джинсов. Тонкий скрежет молнии. Я просто оплавляюсь, но… но…

Ариан тянет меня на себя, всё моё тело — натянутая, жаждущая этого прикосновения струна, только… Упираюсь ладонями в его грудь, под пальцами неистово бьётся сердце. Он отпускает мои губы, дышит в ухо, скользит языком по шее чуть выше кромки ворота и тянет, продолжает тянуть на себя.

Хочу его, но это же физическое. Я же его не знаю. И это на один раз.

Упираюсь в его грудь сильнее, отталкиваюсь. Ариан тянет. Внутри всё горит от желания, но в груди уже поднимается холодная волна гнева на себя и свою податливость: я не игрушка на раз!

Упираюсь сильнее. Дыхание сбивается, не выдавить ни слова. Ариан обхватывает меня за талию, пытается усадить, прижимает к разгорячённой плоти. Дышит в шею, зажимает зубами плечо, сквозь ткань чувствую их остроту. И это возбуждает, но разум уже взял верх. Резко отталкиваюсь, вырываюсь, задыхаясь от страха: вдруг не отпустит.

Несколько мучительных мгновений борьбы, и жёсткие руки размыкаются. Врезаюсь в край стола. Хрипло скребут по полу ножки. Вцепляюсь в столешницу, сминая белоснежную скатерть. Сердце дико колотится, смотрю на дрожащие лепестки белых цветов в вазочке у края.

«Упадёт, разобьётся», — мелькает отрешённая мысль. Дыхание Ариана так громко и близко. Пронзительно взвизгивает молния. И снова шум его дыхания.

Тяжёлое молчание.

Я ведь почти не контролировала себя — и это пугает. Знать, что его отношение ко мне несерьёзно, что скоро отдадут другому — и почти согласиться перепихнуться в отдельной кабинке ресторана. Хорошо ещё, что не в туалете. Куда я качусь? Что творю?

Поднявшись, Ариан тянется через меня к портьере, резко задёргивает окно и выходит за дверь. Хлопает ею.

Запускаю пальцы в волосы. Как теперь общаться с Арианом? Как объяснить, что его предложение меня не интересует и даже оскорбляет, что сейчас я была сама не своя?..

Это всё стресс. Взрыв, страх так подкосили меня, смутили, что делаю глупости. У моего поведения просто должно быть логичное объяснение! Обязано быть! Иначе… иначе не знаю, как себя понимать.

Дверь открывается. Вздрагиваю, готовая забиться в угол, но это официантка. Она снимает с подноса вазочку с тремя шариками мороженого в шоколадной обсыпке и ставит передо мной. И ещё два высоких стакана оранжевой жидкости с голубыми протуберанцами наполнителя и трубочками с зонтиками. Упираюсь взглядом в выложенную ложечку изящной формы. Хочу себе такой набор… правда, теперь нет кухни, куда его можно положить.

Закрываю лицо руками. Запах шоколада и сливочные нотки мороженого странно оттеняют соль навернувшихся слёз.

Не хочу быть игрушкой.

Я не развлечение.

Сижу, повторяю это про себя.

Шорох открывающейся и закрывающейся двери кажется утомительно громким.

Не поднимаю головы, не отнимаю ладоней от лица, запах шоколада обволакивает меня, но даже ослеплённая и лишённая возможности обонять что-то, кроме десерта, я знаю: зашёл Ариан. Его взгляд физически ощутим.

Тихо скрипит кожа. Ариан сидит напротив, и я безумно рада, что нас разделяет стол. Я почти задыхаюсь от его близости, часть меня ещё трепещет, хочет его.

Просто мотылёк и огонь.

— Ты правильно сделала, что отказалась, — глухо произносит Ариан. — Во мне играли низменные инстинкты, гормоны кружили голову, не уверен, что смог бы думать о тебе.

Как честно. Его взгляд прожигает насквозь. А у меня, помимо раздражения, тоже бурлят низменные инстинкты. Зарождающееся внизу живота желание накатывает горячей волной, опаляя сердце, разливаясь теплом по лицу.

— И часто у тебя так гормоны играют? — шепчу я. — Скоро ли успокоятся? Как ты меня охранять собираешься, если руки не в состоянии держать при себе?

— Удержу, не бойся. И скоро станет легче. — Выдернув соломинку, он отпивает несколько глотков из своего высокого стакана. Мне интересно, почему он уверен, что успокоится, и объяснение не заставляет себя долго ждать. — Укус в основание шеи практикуется не просто так. В кровь самк… женщины попадают гормоны, и от её укуса в кровь сам… мужчины попадают гормоны, повышающие вероятность зачатия. Но даже без ответного укуса само это действие, кровь женщины пробуждают инстинкты, воздействуют на организм. Первые три дня — самые бурные, полные одержимости. Сейчас все распустившие зубы хотят тебя, видят сны о тебе, представляют тебя вместо женщин, с которыми снимают напряжение. Я перенёс обсуждение условий на три дня отчасти ради того, чтобы избежать драки, пока гормоны и собственнические инстинкты не взыграли.

Его слова капают в мой разум, вырисовывая странную картину.

— Ты меня не кусал, — чеканю я.

— Да, всего лишь наглотался твоей крови с гормональным коктейлем оборотней.

— Так дело только в этом? — Поднимаю взгляд: у Ариана мокрые волосы и взгляд шальной.

— Нет, конечно: ты сама по себе привлекательная женщина. Я захотел тебя, как только увидел.

Интересно, я когда-нибудь привыкну к откровенности оборотней? Бегают голыми, вот такое в лицо заявляют.

— На тебя укусы тоже повлияли. Не так быстро, потому что у тебя обмен веществ медленнее, но твой организм стал более фертильным, уже началась овуляция. Это делает твой запах объёмным, острым, пьянящим. Ты сама стала более возбудимой, — голос Ариана понижается до чувственных бархатистых переливов. — Должна чувствовать, как физическое влечение подавляет волю и установки, и то, что недавно казалось немыслимым, сейчас кажется почти естественным.

Я готова согласиться, но мой язык увязает в странном бессилии. Взгляд Ариана парализует, его голос наполняет жаром:

— …твоё тело жаждет ласки. Кожа такая чувствительная, горячая, отзывается на каждое прикосновение. И груди упругие так и просятся в ладонь, топорщатся под тканью сосками, призывая охватить их губами… желание охватывает тебя, шумит в твоей крови, выливается соками плоти, пробегает мурашками и теплом вдоль спины, заставляет дышать чаще, чувствовать острее каждый миг…

Какой рокочущий, подавляющий волю голос. Дышу и впрямь тяжело, и внизу живота тянет от нестерпимого возбуждения.

— А память о твоей крови, твоём генетическом коде, усиливает моё влечение, заставляет ясно чувствовать твоё желание, твой запах. Это осязаемо, это… сводит с ума. Если бы ты попробовала мою кровь, ты бы уже лежала бы на этом столе, раздвинув ноги и отдаваясь мне…

Вцепившись в стакан, Ариан осушает его в несколько шумных глотков. Хватает мой и, выдернув соломинку, тоже выпивает.

Пытаюсь собраться с мыслями, пытаюсь совладать с разгорячённым телом, трясущимися руками. Дышать просто невозможно.

— Не хочу так, — бормочу я.

— Я тоже. Ешь. Еда успокаивает.

Прижимаю ледяную вазочку с мороженым ко лбу. Холод хрусталя обжигает. Раньше я думала, что знаю, что такое страсть, но только теперь действительно понимаю всю глубину этого простого слова. Понимаю губительность этих похожих на одержимость ощущений.

Но я была права: у моего странного поведения есть логичное объяснение!

Разум, где ты? Скорее помоги мне справиться с этим безумием.

Выглядываю из-за вазочки: сцепив подрагивающие пальцы, Ариан смотрит в потолок, и ноздри трепещут, губы дёргаются. Заметны острые клыки. В расстёгнутом воротнике рубашки видна шея, пульсирующая жилка, крепкие мышцы грудной клетки. И плечи-то какие широкие… Хорош, волчара.

— Почему ты неженат? — хрипло уточняю я.

Ариан задумчиво косится на меня и снова уставляется в потолок:

— Всякие разные обстоятельства.

— Трагические истории…

— Может быть. А может и нет. — Он приглаживает влажные волосы. — У нас нет разводов, супругов мы выбираем раз и навсегда, поэтому к выбору надо отнестись максимально серьёзно.

У нас разводы есть, но я тоже считаю, что выбирать надо раз и навсегда.

— Руководить должны не гормоны, а здравый смысл, — продолжает Ариан. — Страсть — это прекрасно и увлекательно, после укуса можно несколько недель не вылезать из постели и друг в друге души не чаять, но потом наступает отрезвление, и та, что казалась твоей судьбой и смыслом жизни, предстаёт в ином свете. Тогда уже надо притираться характерами, узнавать друг друга заново. И может оказаться, что вы не способны жить мирно, не уважаете друг друга и не цените.

В его голосе — затаённая боль, так что какая-нибудь трагическая история может за этим и стоять.

— Я хочу быть уверен, что мой выбор обусловлен не порывом страсти, а чем-то большим. — Ариан вновь приглаживает волосы и оставляет сцепленные пальцы на макушке. — Да и с порывами страсти туго: нет такого, ради которого я готов презреть комфорт нынешней жизни, раскрыть перед подданными лицо. Хотя со временем придётся ради наследника найти женщину, с которой будет уютно, которая станет поддерживать меня, помогать, а не разрушать мою жизнь.

Помогать и поддерживать — да, в отношениях это куда важнее, чем страсть.

— И пока я… не слишком расположен к брачным играм. Привык к человеческим женщинам, и это испортило мой вкус. Не в обиду тебе будет сказано, но есть разница между современными женщинами Сумеречного мира и волчицами Лунного. Именно поэтому у меня давно никого не было: привожу себя в состояние повышенной благосклонности к отношениям.

Педант.

— И как результат? — Нервно дёргаю плечом. — Тянет на отношения?

— Нет.

И почему мне обидно?

Но в целом я с ним согласна, сама подхожу к выбору спутника с тех же позиций, за вычетом поправки на последствия укуса…

— Время от времени я бываю среди оборотней под видом лунного воина, но особого интереса среди женщин не вызвал, и хотя лунный дар — часть меня, сомневаюсь, что уважение к этому дару или желание к нему приобщиться хорошая основа для счастливого брака.

— Неужели когда ты инкогнито, тобой не интересуются?

— Интересуются, но не волчицы моего уровня: в виде лунного воина я для них слишком низкостатусный.

— А, то есть ты сам тоже выбираешь по статусу? — опуская вазочку с мороженым, усмехаюсь я.

— Моя обязанность как князя выбрать здоровую и достаточно сильную волчицу, даже если она из слабой стаи. В жёны я могу взять любую, но мне бы хотелось, чтобы и она меня выбрала или хотя бы пожелала не только потому, что я сижу на троне чёрной скалы.

Получается, я в число выбирающих не вхожу, ведь знаю, кто он.

— Наверное, меня трудно понять. — Ариан отодвигает портьеру и задумчиво смотрит в окно. — Там, в Лунном мире, инстинкты и страсть первостепенны. Все с ними так носятся, так пестуют.

— Здесь тоже, — шёпотом отзываюсь я, любуясь тем, как резко тени очерчивают его скулы и чувственные губы. — Хоть и не признают этого.

Он будто не слышит меня, продолжает тихо:

— Но я не хочу, чтобы они управляли моей жизнью. Мне не нравится, что физическое влечение выступает основной причиной заключения брака, а последующие конфликты принято решать через постель. Хочу выбирать сам, разумом. Выбрать ту, с которой у нас много общего, с которой можно поговорить, посмеяться вместе, понять. И которая сама выберет меня не за власть, не из-за того, что когда я был возбуждён и укусил, в её кровь попали ферменты моей слюны.

В его желании есть что-то неимоверно грустное. От него веет одиночеством.

— Понимаю, — киваю я. — Я тоже считаю, что надо выбирать не под действием сиюминутного желания, а опираясь на совместимость характера и интересов.

— Что ж, — Ариан улыбается одним уголком губ. — У тебя будет возможность выбрать мужа разумом. Я позабочусь, чтобы никто тебя не укусил и не повлиял каким-нибудь иным способом.

— А я… я желаю тебе удачи. Ты обязательно найдёшь свою женщину.

— Только бы раньше не сорваться и не наделать глупостей. — Вздыхая, Ариан взлохмачивает волосы. — Особенно когда рядом такой соблазн.

— Обещаю держаться. — Подаюсь вперёд. — И ты тоже обещай держаться. Когда пообещаешь кому-то, помимо себя, мотивация усиливается.

Ариан внимательно смотрит на меня. И я повторяю увереннее:

— Пообещай, что не поддашься страсти.

— Феромоны оборотней в брачный период кружат голову даже человеческим женщинам, так что и ты пообещай, что мужа будешь выбирать не по сексуальной привлекательности, а по душевной склонности.

— Конечно, — протягиваю руку. — Будем держаться от глупостей вместе. Обещаю.

— Обещаю. — Ариан на краткий миг сжимает мои пальцы и отдёргивает руку. — А теперь у меня к тебе важный вопрос.

 

Глава 8

— Какой такой вопрос? — отодвигаюсь.

— Меня мы обсудили. — Ариан наклоняется вперёд. — Теперь расскажи, почему ты, такая красивая и эффектная девушка, вместо того, чтобы лежать в обнимку с мужем, гуляешь одна по ночному лесу? Трудно поверить, что у тебя было настолько мало поклонников, что среди них не нашлось подходящего.

Холодок пробегает по спине. Не люблю вспоминать школу и первые два курса института, эту ужасную пору, когда был полный набор: ходила в «старушечьих» вещах, не накрашенная, очкастая и с неправильным прикусом.

— Я одна, потому что… я гадкий утёнок. Всегда была несуразной, угловатой, неуклюжей… — осекаюсь: не хочу рассказывать про брекеты. — А когда расцвела, когда пошла мода на пухлые губы и моя внешность стала цениться, было поздно: все достойные мужчины женаты, а недостойные… — Вздыхаю. «Не думать о Михаиле, не думать о нём». — Да не нужны они мне. Я тоже разборчивая.

«Теперь», — мысленно договариваю я. И содрогаюсь от отвращения к себе: какой же я наивно-счастливой была, когда Михаил обратил на меня внимание. Слепой девчонкой, не разбирающейся в мужчинах и их хитростях. Да и сейчас не разбираюсь.

Мою ладонь согревает рука Ариана, он спрашивает:

— Неприятные воспоминания?

— Только не спрашивай о бывшем, — мотаю головой.

К удивлению, слёз по Михаилу нет ни капельки. Кажется, в сравнении с взрывом квартиры он мелковат… усмехаюсь этой мысли и быстренько заедаю её мороженым: главное — не дать себе загрустить. Улыбаюсь — улыбка притягивает хорошее настроение, даже если на душе паршиво.

— Судя по твоему оскалу, этому бывшему следует набить морду.

Исподлобья гляжу на Ариана. Взмахиваю задрожавшей ложечкой:

— Кстати, ты пробил его номер. Подозреваешь в причастности к взрыву? Вряд ли он…

— Нет, в подъезд он перед этим не заходил, дверь твою не трогал. Просто… любопытно.

Приоткрываю рот. Закрываю. Нет, не хочу знать, какого рода любопытство мучает Ариана. Лучше буду думать, что он хочет за меня заступиться, а не просто копается в прошлом. Хотя, если бы копался в прошлом, не задавал бы глупого вопроса, почему я одна — хватит пары фотографий.

Дверь отворяется, и меня окутывает ароматом мяса. Рот наполняется слюной. Застываю, глядя на трепещущего ноздрями Ариана. Интересно, он от применения своих способностей сильно утомляется? Не приходится ли ему при этом больше есть? Взгляд у него такой голодный, словно он не завтракал.

Перевожу взгляд на сочный изжаренный на гриле бифштекс, и… кажется, я готова вцепиться в него зубами и зарычать. Похоже, во мне просыпается что-то звериное.

* * *

— И тебя это не смущает? — удивляюсь я.

В торговом центре народу для середины рабочего дня слишком много, за рокотом голосов музыку почти не слышно.

Оглядев витрину с манекенами в кружевном белье и чулках, Ариан отвечает:

— Главное, чтобы это тебя не смущало. Мне бы не хотелось отходить более чем на пять шагов. Смотреть на тебя при этом необязательно. Если моё присутствие мешает выбрать нужные вещи, сделай это по интернету. — Он отворачивается, разглядывая проходящих мимо мужчин. Они на него не смотрят, но сдвигаются в сторону, обходя по дуге. — Хотя смущаться глупо: это всего лишь одежда.

В общем-то он прав, конечно. Но неловко выбирать нижнее бельё под присмотром малознакомого мужчины. Ещё и бутичок маленький, не всегда можно сохранить дистанцию в пять шагов.

Вздохнув, шагаю в дверной проём стеклянной стены-витрины. Ариан — следом. От смущения все украшающие манекенов и развешанные на стойках модели будто смазываются. Разум отказывается принимать, что я зашла в магазин нижнего белья, чтобы мне его купил Ариан.

— Добрый день, — весело щебечет тоненькая, как тростиночка, продавец-консультант. — Чем могу помочь?

— А… мм… — язык отказывается издавать более внятные звуки.

— Ей нужен полный набор белья, — поясняет Ариан. — Повседневное, под вечерние платья, на все случаи женской жизни. Сгорел дом, не осталось совсем ничего, надо восстановить запас.

Я упорно разглядываю витрину с пёстрыми гладкими трусиками без кружев и лицо продавщицы не вижу. Повисает короткая пауза. Затем девушка отвечает немного ошарашено:

— Сочувствую. И, конечно, помогу всё подобрать. Есть пожелания?

— Тамара. — Ариан касается моего плеча, по коже под тканью платья расползаются мурашки. — Вперёд. Не забывай, ночью церемония.

Мне страшно думать, что можно заподозрить о «ночной церемонии», если мы закупаемся в таком магазине. К чести девушки-консультанта, она никак не выразила удивления и вообще сохраняла нейтральное выражение лица, проводя меня к стойке с кружевами. Судя по тому, что это были очень соблазнительные модели и по запредельной цене, версии со сгоревшим домом она не поверила и решила, что Ариан принаряжает любовницу.

Ладно, я эту девушку вижу первый и последний раз, пусть думает, что хочет.

— Мне бы попрактичнее что-нибудь, — тихо прошу я. — Предстоит длительный выезд на природу.

В самом деле, меня вовсе не прельщает перспектива стирать все эти кружавчики в какой-нибудь речке Лунного мира, пока вокруг бегают голые мужики.

— Попрактичнее, так попрактичнее, — с сожалением соглашается девушка и указывает на витрину, которую я разглядывала с самого начала.

Ариан стоит в сторонке, и я упрямо не смотрю на его лицо — спокойнее думать, что он на эти женские сокровища внимания не обращает и то, что я выбираю, не видит.

Девушка выкладывает на витрину кружевной чёрный комплект, поясняя:

— Это под вечернее платье…

Тонкое ажурное плетение прекрасно. Осторожно касаюсь его, приподнимаю невесомые трусики — почти произведение искусства.

— Тамара?! — возглас прорезает тихий гул торгового центра.

Холодный поток мурашек окатывает меня, сердце падает в пятки. Медленно разворачиваюсь: в дверях стоит высокая пожилая женщина в чёрной бесформенной одежде. На волосах — тугой платок, юбка в пол. В одной трясущейся руке — железная банка для подаяния с фотографией храма, в другой — молитвенник.

Взгляд направлен на растянутые в моих руках трусики.

— Ах ты шлюха! — мать летит на меня, замахнувшись тяжёлым молитвенником, и от парализующего ужаса я даже вдохнуть не могу.

Её запястье оказывается в руке Арина, и тот проворачивает его ей за спину, придавливая к полу. Банка с подаянием звякает о плитку.

— Безбожница! — верещит мать. И мне хочется провалиться сквозь землю. — Грешница! Гореть тебе в аду! Потаскуха!.. Аа…

Она взвывает и упирается лицом в пол. Чёрный веер её подола кажется разметавшимися крыльями. Ариан сильнее выворачивает ей руку, но крик-стон всё равно перемежается словами-всхлипами:

— Ах ты господи… послал в наказание… дочь-развратницу…

Шагаю в одну сторону, в другую, отбрасываю трусики на витрину, точно они ядовитые. Снова шагаю — вперёд, назад, от витрины. Лица окружающих и это проклятое бельё скрывает пелена слёз.

Уйти, я должна уйти отсюда, но получается только судорожно шагать влево, вправо. Натыкаюсь на витрину. Отступаю. Натыкаюсь на манекен. И он с грохотом падает, заглушая истерические ругательства матери и имена святых.

— Да заткнись ты уже! — рычит Ариан. — А то шею сверну!

— Сбежала, чтобы распутничать! Блудница!

Закрываю лицо руками. Хрип и скуление матери заставляют меня вскрикнуть:

— Не надо, не трогай её!

Но смелости посмотреть на неё не хватает. Опять звякает банка с подаяниями. Шорохи. Вскрики. Причитания.

И вопрос, главный вопрос: что она здесь делает?

Я же сбежала в другой город, я никогда никому не говорила, что здесь живу, оборвала связи, даже фамилию поменяла. Как она меня нашла? Случайность? Явилась сюда, потому что здесь храмов больше или батюшки лучше?

Меня сотрясает мелкая дрожь. И вдруг окутывает тепло сильных рук. Ариан крепко прижимает к себе:

— Пойдём.

— Ты… не… не… — стискиваю его рубашку.

— Не убил её, не волнуйся. Пойдём. — Он ведёт меня прочь, и, в подтверждении его слов о том, что не убил, слышится причитание матери:

— Зверь! Сатана! Ты продала душу дьяволу, су…

Ариан оборачивается. Я крепче впиваюсь в его рубашку. Кожа под ней нестерпимо горячая, запах Ариан тревожно-опасный, и мать… она молчит. Никаких больше оскорблений. Осторожно отклеиваюсь от груди Ариана, смотрю по сторонам: люди удивлённо поглядывают на нас, мать стоит на коленях и истово молится, то и дело крестясь и ударяясь лбом о пол, усыпанный монетами и отражениями светильников.

— Пойдём. — Ариан с силой заставляет меня уткнуться ему в грудь. — Похоже, сейчас тебе не до покупок.

Он бесконечно прав. Если в переезде в Лунный мир и есть положительный момент, так это возможность полностью обезопасить себя от встреч с матерью и её истерик.

* * *

А много денег — это хорошо. Ариану потребовалось полчаса, чтобы купить новую машину. Консультантов он, наверное, удивил и порадовал, но я ничего не видела: так и прятала лицо на его груди, а когда садилась на пахнущее кожей пассажирское сидение, смотрела только на асфальт тротуара, к которому подогнали джип.

Мне и стыдно, и тошно, и понять не могу, когда же кончится чёрная полоса: наткнуться на умирающую жрицу, заполучить бомбу в дом, теперь вот встретиться с матерью, с которой нас должны были разделять почти двести пятьдесят километров.

«Надо было на другой конец Земного шара бежать», — думаю я, глядя на латанное-перелатанное полотно дороги.

Ариан молчит, но сомневаюсь, что у него нет вопросов. Наверняка должны быть после такой эпичной семейной встречи. Меня передёргивает, плотнее скручиваю на груди руки.

Освежителей воздуха мы не купили, и я почти жалею, что они не болтаются над зеркалом заднего вида, отвлекая от тягостных мыслей.

Не выдержав молчания, не выдержав уверенности, что Ариан хочет меня расспросить, начинаю говорить сама:

— Мой младший брат умер от лейкемии, с тех пор мать поехала крышей на религиозную тему: праведная жизнь, скромность, посты, стояние на горохе, крестные ходы. Отец вскоре после похорон ушёл к другой, нормальной. Меня мать планировала обвенчать с сыном своей подруги, он дурачок… — Вздыхаю, отворачиваясь к окну. — Действительно дурачок, там диагноз какой-то, инвалидность. Но он в церкви едва ли не ночует, и они решили, что мне такой набожный муж самое то. Но я к завершению школы выпросила у отца немного денег. Он не хотел давать, но я очень настаивала. Документы заранее спрятала, а чтобы мать не заметила, устроила маленький пожар, в котором они якобы сгорели. Не думай, в целом квартира не пострадала. Получила аттестат перед выпускным и просто сбежала.

— Молодец. — Ариан похлопывает меня по колену. — Действительно молодец. Всё правильно сделала. А теперь ты под моей защитой.

Губы дрожат. Мне горько. Горько ещё и от того, что только теперь поняла: по сути Ариан тоже решает за меня, с кем мне жить. Судьба у меня, что ли, такая — замуж по принуждению выйти? И от Ариана не сбежишь… или попробовать?

* * *

Мысль о побеге заставляет внимательнее присматриваться к стене вокруг жилища Ариана. А это не просто жилище: целое поместье с огромным садом и даже полем. Обычно люди столько земли не огораживают, но, наверное, Ариан защитил от случайных наблюдателей свои прогулки в зверином виде.

Стена высокая, гладкая, ворота автоматические… и бежать я хочу от оборотня с чутким обонянием. Если у меня хоть малейший шанс скрыться от существа со сверхспособностями, обладающего связями в силовых структурах? Не имея при этом ни документов, ни денег?

Ну, положим, деньги я могу украсть с его золотой банковской карты, благо пин-код подсмотрела, когда он за джип расплачивался. Но документы? Но запах и дар, по следу которого меня нашёл даже не сам князь, а Лутград…

Ариан набирает код на воротах, и дверь отползает в сторону. Он садится на водительское сидение, джип с урчанием вкатывается во двор, затихает.

Я всё ещё думаю.

Я совершенно иррационально хочу убежать, хотя понимаю: это невозможно.

Ариан выходит из автомобиля и открывает мне дверь. Протягивает руку. Его ладонь горячая и твёрдая, на неё так удобно опираться. Я иду с ним. В тепле его ауры. Под его защитой.

Желание бежать — это голые эмоции, это отголосок страха, разбуженного матерью, я не должна убегать, ведь это может ухудшить отношение Ариана и моё положение в Лунном мире.

И всё же страх сильнее, я поднимаюсь по лестнице и представляю, как войду в спальню и украду карточку, пульт от ворот и сбегу. Но сейчас я для этого слишком устала.

Усадив меня на кровать, Ариан опускается на корточки, заглядывает в глаза, сжимает мои ладони своими тёплыми руками.

— Тамара, ты как?

— Жить буду.

Он убирает с моего лица наползшую прядь, едва заметно улыбается:

— Здесь она тебя не найдёт. Ты пока ложись спать, отдохни перед инициацией.

Надо же, совсем забыла об этой процедуре. Падаю на подушки. Ариан улыбается чуть шире и укутывает меня покрывалом.

— Полежи. Я сделаю тёплого молока с мёдом, это самое то для крепкого сна.

Он целует меня в лоб долго, будто не желает отстраняться. И наконец уходит.

Да, мать меня здесь не найдёт, но мой страх уже здесь, и бороться с ним намного сложнее, чем с ней. Я сейчас отдохну, а потом с ним обязательно справлюсь. А когда справлюсь, подумаю, есть ли у меня хоть малейшая возможность вернуть свободу.

Закрываю глаза…

…

— Тамара…

В постели так уютно и тепло, не хочу ни молока, ничего.

— Тамара…

Морщусь, пытаюсь отвернуться.

— Тамара, пора на инициацию.

Инициация? Какая инициация?

Потом начинает доходить: официальное посвящение в жрицы.

Открываю глаза: комнату озаряет падающий из коридора свет. Ариан склонился надо мной, касается плеча.

— Ты уснула, решит тебя не будить, — мягко поясняет он. — Но больше ждать нельзя.

Перекатываюсь на спину. Дышать почему-то тяжело, веки так и закрываются.

— Подожди минутку, — шепчу я. — Дай принять душ.

— Тебя помоют там.

Распахиваю глаза, сон как рукой снимает.

— А поподробнее о протоколе инициации?

— Вставай, скоро сама всё увидишь, — хитро улыбается Ариан.

— Расскажи, — хватаю его за рукав и удивляюсь неестественной мягкости белой ткани.

Обычно рубашки из такой не делают. А ещё на ней вышит серебром узор. Скольжу пальцами по груди Ариана: в вышивку вплетены бусинки и острые камушки. Подталкиваю его в плечо, чтобы развернулся, и свет падает на орнамент, вспыхивающий перламутром жемчужин и гранями кристалликов.

— Бриллианты? — уточняю я, тыкая пальцев в один из камушков.

— Да.

Навскидку их с полсотни.

— Не страшно в такой дорогой рубашке ходить?

Ариан смеётся:

— Когда обладаешь почти уникальной способностью перемещаться между мирами, опасных врагов в разы меньше. К тому же, честно говоря, бриллианты такого размера стоят не очень дорого. Если знать, где покупать.

— Краденые?

— Нет, конечно: просто промышленная закупка. — Ариан притягивает мою руку, целует в тыльную сторону ладони. — По-настоящему дорогие бриллианты — это большие, с высокой чистотой, в эксклюзивных украшениях.

Он очень близко, ноздри трепещут, и, кажется, он сдерживается, чтобы не придвинуться ближе. А я… чувствую его звериный запах, и по телу разливается тепло. Дыхание сбивается. Мы молча глядим друг на друга.

— Так. — Ариан отпускает мою руку и выпрямляется. — У тебя пять минут, потом спускайся на кухню, покормлю тебя.

Он разворачивается к двери и, посверкивая бриллиантами на рукаве, шагает к выходу.

— Ариан, как инициация проходит? — почти жалобно спрашиваю я.

— Скоро сама увидишь.

Так хочется кинуть ему в спину подушку, но я лишь ворчу:

— Вредина.

— Тамара, у оборотней острый слух, — от двери улыбается Ариан и оставляет меня одну.

* * *

— Вредина, — недовольно повторяю я в мохнатую спину и плотнее запахиваю на себе его махровый халат.

Ариан шагает чуть впереди белоснежным волком холкой мне по плечо. Под моими босыми ногами шелестит трава, а он сам ступает почти невесомо.

Сердце тревожно сжимается. Оглядываюсь на дом: тёмный силуэт на тёмном небе. Ариан обещал, что на этом этапе инициации ничего страшного не будет, но всё равно не по себе. Тем более смущает его фразочка «твоё платье не понадобится».

От дома мы отходим довольно далеко, когда добираемся до ещё одних ворот. Поднявшись на задние лапы, Ариан передней подковыривает крышку в столбе и надавливает кнопку.

Ворота раздвигаются, выпуская нас в поле.

— Мог бы в человеческом виде идти, — замечаю я, — поговорили бы.

Ариан шумно фыркает, выражение его морды похоже на ухмылку. Складываю руки на груди: ну да, во время ужина я засыпала его вопросами, но мог бы и не нагнетать атмосферу.

Трава становится всё выше, всё сильнее цепляет полы халата. Стрекочут кузнечики. Ни звука машин, ни малейшего признака людей. Мне должно быть жутко, но рядом с Арианом ощущаю себя защищённой от диких зверей и разгуливающих по полям маньяков.

Запускаю пальцы в белоснежную шерсть на боку: плотная, жёсткая, а подшёрсток — мягкий. Почёсываю этого мохнатого, и он запрокидывает голову, а на морде снова будто играет улыбка.

Нас волной накрывает туман. Отхлынув, оставляет на скале под огромной луной. Оглядываюсь: холодный замок Ариана так и торчит белыми стенами на дне углубления. От места, где мы стоим, дорога идёт назад к дворцу и вперёд. Что там впереди — не видно за изломом дороги.

Ариан делает первый шаг. Крепче сжав его шкуру, иду следом.

Всего через двадцать шагов дорога резко уходит под уклон, и перед нами расстилается очередная похожая на кратер долина. Она полна растений, трава по бокам дороги мне по грудь. Пахнет цветами и фруктами, тянет дымом. Среди пышной растительности высвечиваются белые домики.

Пальцы по-прежнему стискивают шерсть Ариана, и когда он продолжает путь, дёргает меня вперёд. Идём. Ноги слабеют от волнения.

На дорогу выступает фигура в белом одеянии. Неподвижно ждёт нас. Мне зябко, и я притискиваюсь к тёплому боку Ариана. Наши густые тени скользят по залитым серебром травам, но почти не видны на тёмном полотне дороги.

Скоро становится понятно, что белая фигура впереди — женщина в тоге. Лицо неопределённого возраста застыло в нейтральном выражении, но, кажется, она недовольна.

Перед ней Ариан останавливается. Она низко кланяется ему, — на приглаженных коротких тёмных кудрях мерцают блики луны, — а потом переводит ледяной взгляд на меня:

— Пошли, — голос рокочущий, повелительный.

Впиваюсь в шерсть Ариана. Он не двигается. На мои стиснутые на шкуре пальцы женщина смотрит со странным выражением лица. Потом роняет:

— Не бойся, не укушу. — Разворачивается. — Если будешь себя хорошо вести.

Ариан подталкивает меня боком, изгибается, пытаясь сбросить руку.

Изверг мохнатый!

Ладно, буду себя хорошо вести, чтобы не кусали. На немеющих от волнения ногах иду за женщиной. Спиной ощущаю взгляд Ариана. Оборачиваюсь: смотрит, будто в последний путь провожает.

— Ещё успеешь на него насмотреться, — одёргивает женщина.

Вздыхаю и опускаю взгляд на чёрную дорожку. Но любопытство сильнее: поглядываю по сторонам: а домики-то обитаемы! Из окон, из-за углов домов на меня поглядывают мальчишки и девчонки, девушки, женщины. Мужчины тоже есть. Некоторые расхаживают в зверином обличие. Не скажу, что их тут много, но пока мы шли к большому двухэтажному дому с высокой оградой и распахнутыми металлическими воротами, я насчитала тридцать пять жителей.

— Простите, а кто это все? — уточняю я.

— Лунные воины и их семьи, будущие жрицы, — не оборачиваясь, сообщает женщина. — Личная стая лунного князя.

— А почему такая маленькая?

Остановившись, женщина смотрит через плечо:

— Здесь не все, но больше ему не надо. Его власть держится не на количестве клыкастых пастей.

— А на чём?

— Входи, — женщина кивает на просторный вытоптанный двор.

Оглядываюсь: Ариан стоит на дороге. Смотрит. Надеюсь, ему просто делать нечего, и это не проявление беспокойства за мою жизнь.

— Входи, — чуть громче повторяет женщина.

Вздохнув, захожу во двор. Из окна второго этажа на меня во все глаза смотрят три девочки. Они прилипли к стеклу. Моя спутница поднимает голову, и они тут же исчезают в сумраке дома.

Кажется, её боятся.

Нахмурившись, женщина затворяет сначала одну створку, затем вторую и запирает их массивной перекладиной. Причём ею ворочает легко, на обнажённых руках чётче проступают мышцы.

Чувствую себя в ловушке.

Ариан, куда ты меня засунул?

— Ну что ж. — Женщина упирает руки в боки и пристально меня оглядывает. — Приступим.

 

Глава 9

— Первое и самое главное, что ты должна запомнить, — вещает строгая женщина, заливая в огромный таз с травами ведро кипятка. Горячий воздух наполняется горькими ароматами. — Это то, что князю ты жизнью обязана.

В бревенчатой бане так жарко, что почти невозможно дышать. Под потолком горят плоские электрические светильники. Я стою, прикрываясь руками, и по коже сползают капли пота. А моя строгая банщица, представившаяся Велиславой, стоит в лёгкой облепившей её сильное тело сорочке, и это кажется мне жутко несправедливым.

Опрокинув в таз ещё ведро стоявшего возле печки кипятка, она продолжает рокочущим властным тоном:

— Лунная жрица — это не только сила, но и правильный образ мыслей, не дающий эту силу использовать во зло.

«А как же жрица, поучаствовавшая в убийстве другой жрицы?» — хочу спросить я, но закусываю губу: если Ариан захочет рассказать о своих подозрения Велиславе, он сделает это без моей помощи.

Взяв большой деревянный ковш, Велислава размешивает запаренные в тазу травы. Я делаю маленький шажочек от пышущей жаром печи: это Велиславе хоть бы хны, а я уже испеклась.

— Именно поэтому делается всё возможное, чтобы сила перешла к девочкам, которых воспитывали мы. Получивших дар мы растим их в ещё большем уважении к князю и служении своему народу. Чем искреннее это желание, чем чище помыслы жрицы, тем сильнее она становится.

— Правда? — вырывается у меня.

Поджав губы, Велислава несколько мгновений смотрит на меня. Вздыхает:

— Почти. Осечки случаются даже с выпестованными под чутким руководством жрицами: порой для них любовь, муж, дети становятся важнее верности. Поэтому получение силы взрослыми, не воспитанными должным образом женщинами крайне нежелательно. Но сейчас век гуманизма, что уж поделать, — и так смотрит, будто гадает, можно ли меня убить и потом сказать, что я сама виновата. — Цени доброту князя. Помни, что он был вправе убить тебя и забрать силу для одной из живущих здесь преемниц.

Да я уже оценила: он меня ещё от взрыва спас. Но что-то кажется, Велислава этому известию не обрадуется.

Она хмурится, взмахивает рукой:

— И хватит зажиматься, у нас наготы стеснятся не принято, и чем быстрее к этому привыкнешь, тем лучше для тебя.

Правильно, конечно, говорит, но всё равно неловко. Напоминаю:

— Но вы-то одеты.

— Я тут церемонию провожу, между прочим. Моя одежда — символ разницы нашего статуса и исполняемых функций. А к наготе привыкай. Благо тебе есть, что показать.

Велислава вылавливает из таза стебли пахучих трав и с небрежной лёгкостью заливает в кипяток четыре ведра холодной воды.

— Тронь, не слишком ли горячо, — кивает на тёмную душистую воду.

Эта забота о моём комфорте неожиданна и подозрительна. Осторожно окунаю кончики пальцев в воду, искоса поглядываю на Велиславу.

— Горячевато, — шёпотом признаюсь я.

— Что ты блеешь, как овечка?

Меня захлёстывает внезапной злостью. Расправляю плечи, вскидываю голову и чётко, обжигаясь раскалённым воздухом, сообщаю:

— Слишком горячо для меня.

— Ну наконец-то. — Велислава заливает в таз ещё ведро, пустые вставляет друг в друга и относит к низкой двери. — Слабости здесь не любят и не прощают. — Она снимает с полки мочалки и бросает в стоящий на широкой скамье таз. Зачерпывает ковшом в чане печи кипятка и заливает мочалки. — Ты особо-то на смотринах не обольщайся: все тебе мягко стелить будут, буйных волчиц разошлют по родственникам да в подвалах запрут, а как выберешь мужа, как брак свяжет тебя со стаей, так и станет тебе спать жёстко на их перинах. Поэтому никакой слабости: если тебя облили кипятком — улыбнись и скажи, что в следующий раз обидчицу живьём сваришь.

Ничуть не сомневаюсь, что Велислава что-нибудь подобное говорила, и ей безоговорочно верили.

— Ну, что стоишь? Садись в таз, — она указывает на тёмную, только что разбавленную воду. — Вымыть тебя надо перед церемонией.

— А что там будет? — без особой надежды уточняю я и сую ногу в тёмную глубину таза, который, пожалуй, честнее назвать круглой ванночкой.

— Этот этап связан с чистотой и почитанием. Тебе предстоит показать, что ты чиста, и доказать желание служить князю.

— Как? — Меня от этой таинственности чуть не потряхивает.

— Учитывая обстоятельства, чистоту ты будешь доказывать исключительно в ритуальной форме: помоешься.

— Аа, — тяну я. — А желание служить не придётся доказывать уборкой помещений или стиркой вещей?

— Это будущие жрицы осваивают ещё до получения дара, тебе поздно такими вещами заниматься, хотя от помощи мы, конечно, не откажемся.

Не выдержав, отбрасываю любезности в сторону и прямо спрашиваю:

— О том, что на посвящении будет, говорить не принято, или вы с Арианом так надо мной издеваетесь?

— По тому, как девочка поступит на этой церемонии, мы решаем, принимать её на обучение в жрицы или нет.

— То есть это случается до получения силы?

— Да. Это принятие в ранг младших жриц, не владеющих силой, но имеющим шанс её получить. — В ответ на мой мрачный взгляд, Велислава взмахивает рукой. — А ты что думала? Силу получила — и всё? Нет, голубушка, мы должны знать, с кем имеем дело, кого в нашу семью пускаем и стоишь ли ты того, чтобы сохранять тебе жизнь. Всё! Садись в таз.

А, то есть сейчас у меня проверка на вшивость, не пройдя которую я распрощаюсь с даром жрицы и жизнью?

«Ариан этого не допустит», — надеюсь я, но в таз усаживаюсь с трепетом. Вода приятно охлаждает опалённую печью кожу.

Велислава набирает тёмную воду ковшом, заносит его над моей головой:

— Пусть прошлая жизнь смывается, как грязь, пусть тёмные мысли уйдут с тёмной водой.

Прохладные ручейки бегут по волосам, щекочут лицо, капают на плечи. Велислава поливает меня снова и снова, приговаривая рокочущим гипнотическим голосом:

— Старая судьба стирается, новая пишется. — Гортанная мелодия звучит вслед словам, и у меня ползут мурашки, внутри всё вибрирует в такт ей — страшно и величественно. — Вошла дева сумеречная, выйдет дева лунная.

Жар раскалённого воздуха проникает в меня через опалённые лёгкие, через кожу, по которой змеями ползут струи тёмной воды, оплетают, пленяют, и всё это под рык-песню-причитание Велиславы, от которого всё внутри переворачивается.

— …пламя в горне разгорается, одна фигурка расплавляется, да другая выковывается…

Голос Велиславы пронизывает меня, затуманивает сознание. Шипит брызнувшая на печь вода, окутывает всё пахучий пар-туман. Утробная песнь без слов вьёт его, заставляет выплясывать вокруг меня, лизать влажными горячими языками.

— …один след стирается, другой начинается…

Нечем дышать. Страшно. Меня трясёт, а вода всё течёт и течёт на голову, будто сама по себе. Потусторонняя песнь звучит отовсюду, она слишком глухая и мощная, чтобы исходить от живого существа. Пар обжигает моё лицо, паника разрывает грудь, пытаюсь отыскать в молочном жаре руку Велиславы, натыкаюсь на жилистую горячую ладонь, стискиваю, и срываются слёзы: я не одна, я в этом пекле не одна.

— …узы крови разрываются, алые капли в тёмную воду проливаются, — (мою ладонь обжигает болью, и я с недоумением смотрю на бегущую по раскрасневшейся коже алую струйку), — была отца с матерью, стала ничья…

Эти слова стегают неожиданной болью. Паника омывает меня холодом, я задыхаюсь, впиваясь в жилистую ладонь скрытой в пару Велиславы… или не Велиславы вовсе: не уверена, что эти жёсткие пальцы не принадлежат какому-нибудь потустороннему существу.

— …одна встала на перепутье. Много дорог впереди, много уз на этом пути, есть к каким сиротинушке приплестись…

Хочу что-нибудь сказать, но язык не двигается.

— …вольна чистая судьба идти, куда пожелает. Вольна свободная от уз увязаться в другие…

Велислава говорит и говорит.

«Это просто слова», — пытаюсь убедить я себя, но у меня чувство, будто меня действительно отрывают от всего, что её слова имеют силу над пространством и временем, над моей жизнью. Я сижу в тазу в бане, окутанная паром, вцепившаяся в мелко вибрирующую руку, и страшные слова о моей свободе перемежаются подавляющей мелодией рокочущего голоса…

* * *

Лежу совершенно без сил и смотрю на цветной плетёный коврик возле двери. Простыня подо мной влажная от натёкшей с волос воды. Мышцы пропитаны такой истомой, что невозможно пошевелить пальцем. Но иногда я с усилием скашиваю взгляд на ладонь с багряной нитью пореза.

После процедуры, которую Велислава назвала переменой судьбы, она меня ещё и веником попарила, так что из бани меня выводили под руки две девушки в белых сарафанах. Уложили здесь, в такой нарочито деревенской горнице, что она кажется ненастоящей, будто музейная постановка. Может так и есть: я была в таком состоянии, что дорогу сюда не запомнила.

Единственное, что нарушает антураж, — лампа под потолком. Но даже с эти отголоском родного мира у меня полное ощущение, что моя судьба переменилась, что я оторвана от своего прошлого, и это, на удивление, почти приятно.

Я хочу, чтобы прошлое меня отпустило. Жаль, ритуал не подправляет память. Михаила я бы очень хотела забыть. И ещё некоторые моменты… много моментов. Хотя сейчас, когда лежу вся распаренная, будто пьяная, эти болезненные события вспоминаются легко, словно чужая жизнь.

Дверь отворяется. Велислава в белом сарафане заходит ко мне и протягивает вполне современный стакан с клюквенным морсом. Хотя, кажется, к его запаху приплетаются нотки, которых не было в том морсе, что мне дали при выходе из бани.

Пытаюсь взять стакан, но руки не поднимаются.

Велислава приставляет его к моим губам. Первый же глоток подтверждает подозрение: вкус другой, в нём медовая сладость, более резкая горечь и что-то вязкое, оплетающее язык и горло. Эта вязкость растекается щекотным теплом.

Морс заканчивается неожиданно быстро, я бы пила и пила.

— Пора, — торжественно сообщает Велислава.

Жалобно смотрю на неё снизу:

— Сил нет… спать хочу.

Вздохнув, Велислава уходит. Но через десять минут возвращается с чашкой горячего натурального кофе. Ставит передо мной.

— Тамара, соберись.

Вздыхаю. Наверное, я могу просто залезть под одеяло и отказаться идти. Возможно, мне за это физически ничего не будет… или будет?

— А можно немного полежать?

— Нет, тебе ещё волосы сушить, заплетать. Одевать тебя. А для ритуала уже всё подготовлено. Так что возьми себя в руки и вставай.

Пока беру только чашку с кофе. Вдыхаю бодрящий аромат. И спрашиваю:

— Ариан… какой он?

Тёмные глаза Велиславы будто ещё больше темнеют.

— Он слишком сумеречный, — почти чеканит она.

Нахожу в себе силы сесть на кровати и повыше натянуть полотенце на грудь.

— В каком смысле? — Придерживаю чашку, чтобы кофе не расплескалось.

— Любит Сумеречный мир. Книжки ваши читает, фильмы смотрит. Отучился аж дважды, хотя достаточно одного.

За Ариана и наши учебные заведения обидно:

— Возможно, ему понадобилось больше знаний.

— По литературе сумеречного мира? — вскидывает брови Велислава. — Я даже в кошмарном сне не могу представить, чтобы эти знания несли какую-либо ценность или практический смысл. Нет, это всё баловство из любви к чужой культуре. А нужные практические знания Ариан может получить сам или нанять профессоров, экспертов, консультантов.

— Но должно же быть что-то для души.

— Вот! — Велислава вскидывает палец. — Это ваше веяние, сумеречное, о том, что тело и душа — нечто раздельное, нуждающееся в разных вещах. А душа и тело едины, и потребности их нельзя разделять, иначе душа или тело зачахнет.

— Значит, Ариан правильно делает, что не разделяет потребности. — Я прикрываю улыбку чашкой с ароматнейшим кофе.

Прищурившись, Велислава внимательно меня оглядывает.

И кто меня за язык тянул? Кажется, я нажила себе врага. Пытаясь смягчить эффект, судорожно глотаю кофе. Рот опаляет так, что перехватывает дыхание, но я бормочу:

— Спасибо, очень вкусно.

— Пожалуйста, — роняет Велислава, не меняя грозного прищура.

* * *

Волосы мне, нарушая волшебность инициации, Велислава просушивает феном, — розетка, оказывается, расположена у самой кровати, — сама же и заплетает их в тугие косы с белыми лентами.

Только белый сарафан приносит смотрящая в пол девочка. То ли так боится Велиславу, то ли по ритуалу не положено на меня смотреть. Я сама тяну руки к подолу, но Велислава молча их перехватывает и, стянув с меня полотенце, надевает сарафан.

С каждой секундой становится всё страшнее.

Велислава затягивает у меня на талии длинный расшитый бисером и жемчугом пояс.

Сердце гудит от волнения, от ощущения, что приближается что-то страшное.

Взяв меня за руку, Велислава направляется к выходу, увлекая за собой.

Мы проходим по коридору, озарённому ярким лунным светом.

Никого нет. Тишина. Будто вымерли все.

Спускаемся по винтовой лестнице. Её озаряют зеленоватые фосфорные светильники, и их сияние придаёт гладким ступеням и стенам потусторонний мертвенный вид.

Холод вытесняет накопленный в бане жар, и вскоре я начинаю дрожать. Запоздало сожалею, что не стала считать ступени — это хоть как-то отвлекало бы от ожидания.

Босым ногам всё неуютнее касаться леденеющих ступеней.

Смело шагающая впереди Велислава в зеленоватом сиянии кажется призраком.

Когда я уже трясусь от смеси холода и страха, мы выходим в короткий коридор, завершающийся двойной дверью с рельефным изображением оскалившегося волка. Дверь, кажется, медная, и пылающие по бокам факелы рассыпают по отполированным зубам и страшной морде золотистые блики.

Останавливаюсь. Но Велислава тянет вперёд.

— Вы ведь меня не убьёте? — шепчу я.

Уголок её губ дёргается в полуулыбке. В несколько ловких рывков Велислава подводит меня к двери и толкает створку ладонью. Половина морды уходит в горячий влажный сумрак.

Запихнув меня внутрь, Велислава захлопывает створку и, судя по звуку, запирает.

Просторное помещение озаряется лишь четырьмя тусклыми светильниками, расположенными по далеко отстоящим друг от друга углам. Оглядываюсь, но почти ничего не вижу из-за полумрака, усиленного паром или туманом, стелящимся по кафельному полу.

— Выпустите, — шепчу и стучу по двери.

И шёпот, и стук звучат неожиданно громко. Я застываю. Гул сердца становится оглушительным.

Из клубов пара высовывается громадная тёмная морда. Волк размером с меня. Он приближается. На его губах и груди масленно блестит кровь, капает с него.

 

Глава 10

Дыхание перехватывает, я вжимаюсь в дверь. Хочется взмолиться «Не убивай», но голос не слушается. Запах крови расползается вокруг.

В глазах гигантского волка вспыхивают луны.

Так… это Ариан? Если он, то у него на меня, кажется, не гастрономические планы.

«Спокойно, — приказываю себе. — Это проверка. Это просто проверка».

Волчища медленно приближается.

Если это Ариан, почему он такой тёмный?

Дрожь зарождается в кончиках пальцев, сердце леденеет от страха. Надо думать быстрее, пока совсем от ужаса не обезумела.

Я на испытании. Мне надо проявить почтение… Поклониться, что ли? Тогда зачем он такой тёмный и в крови?

Вглядываюсь в волка с сияющими глазами… да он грязный! Просто грязный, будто в луже искупался. А потом ещё о грязь потёрся и всю лужу собой просушил. А после задрал овечку. Смотрю на лапы: а между ними в полу дырка, будто слив.

Испытание на чистоту и почитание.

— Тебя что, помыть надо? — сипло уточняю я.

На грязной морде появляется подобие однобокой ухмылочки.

Сползаю по двери. Нервно хохочу.

Изверги. Мистификаторы… Цензурных слов нет, чтобы выразить всю степень моего негодования.

Остановившийся в паре шагов от меня Ариан сгибает переднюю лапу, из-за этого его огромная фигура выглядит игриво.

Хохотнув, поднимаюсь, смело шагаю в тёплую влажность пара. Всего несколько шагов, и я оказываюсь у невысокой печи с раскалёнными камнями на верхней плоскости. Рядом — вёдра. Иду дальше. Вдоль стены расположен резервуар с холодной водой. И снова вёдра. Ещё дальше — лежак, ковши, расчёски и… шампуни собачьи — целая шеренга из двадцати флаконов. Чтобы шерсть была шелковистой и легко расчёсывалась.

Оборачиваюсь: бесшумно следовавший за мной Ариан по-волчьи ухмыляется.

— Так вот кто тебя моет, — щурюсь я. — И что, ради каждой церемонии приходится так пачкаться?

Мне удивительно легко сейчас. Ариан шумно вздыхает и опускает морду. Зато теперь понятно, почему Велислава отказалась переносить ритуал, потому что к нему всё — то есть Ариан грязный — готово.

— Ладно, грязнуля, подставляй шкуру, пока я добрая.

Ариан опускается на пузо и, вытянув лапы, кладёт на них узкую морду. Умильно смотрит на меня снизу. Просто сама невинность.

Вздохнув, отправляюсь набирать воду. Не удивлюсь, если эти садисты не выпустят меня, пока не отмою мохнатое его лунейшество.

* * *

Мыть волка размером с корову не такое уж лёгкое занятие. Особенно если у тебя не водопроводная вода, а печка и тёплую воду надо сначала навести в ведре, потом выливать на мохнатую тушу.

— И шерсть у тебя слишком длинная, — ворчу, выдавливая на холку второй флакон собачьего шампуня-кондиционера. — Не мог купить шампунь, который мылится получше?

Жиденькая пена мгновенно темнеет от остатков грязи и крови. Просто удивительно, как сильно можно измазаться при желании, даже поливание водой почти не смыло с длинношёрстой шкуры песок и глину.

— Мог бы по-дружески и не так сильно пачкаться, — продолжаю ворчать я.

Наглая мохнатая морда обращает на меня жалобный взгляд.

— Молчишь, — бормочу, взмыливая бархатистую шерстку на лбу и носу. — Ты меня чуть до инфаркта не довёл, зверюга бессовестная.

Ариан совсем по-человечески жалобно вздыхает.

— А если потенциальная жрица отказывается тебя помыть, кто твою шкуру драит?

Тяжкий вздох становится мне ответом.

— Неужели сам полощешься? — Скребу грязной пеной мягкий подбородок, щёки, шею. Ариан смотрит жалобно. — Или уже прошедшие ритуал жрицы помогают?

Подняв ведро с заготовленной тёплой водой, выплёскиваю всё содержимое на морду. Наслаждайся! Ариан фыркает, мотает гигантской побелевшей моими стараниями башкой, но терпит.

— Можешь уменьшиться? — интересуюсь я. — У меня руки отвалятся всего тебя намыливать несколько раз.

Он опять лишь жалобно смотрит. Удобная эта звериная форма: можно не отвечать.

— Чудовище, — бормочу я, но послушно беру новый флакон шампуня. Чудо немецких зоотехнологий обещает бережный и экологичный уход за шкуркой моего питомца. И меня разбирает нервный смех. — Как хоть вы додумались до такого посвящения? И ничего, что шампунчик из Сумеречного мира?

Так смешно, что живот сводит. Опустившись на колени возле моего князя, тиская его намыленную холку, смеюсь в голос. Кажется, меня запугали до истерики, только она как-то поздно пришла.

— И зачем меня мыли? Я же теперь вся грязная…

Обернувшись, Ариан утыкается мордой мне в бок, подныривает носом под руку, проскальзывает по мокрой груди и смачно облизывает щёку языком. А язычище у него такой — всё лицо за раз обмахнуть можно. И это тоже почему-то кажется смешным. Снова по щеке будто пробегается влажная щётка.

— Дурак. — Цепляюсь за мокрую шерсть на мощной широченной груди. Ариан поднимается надо мной. — Дурак.

Смеясь, пытаюсь увернуться от огромного языка. Дававшая опору рука проскальзывает по гладкому полу. Я растягиваюсь на спине, Ариан встаёт надо мной, снова нацеливается на лицо. Из его звериной пасти должно пахнуть мясом, кровью, но отчётливо пахнет кофе со сливками.

— Ах ты паразит. — Тыкаю его в брюхо, с которого капает грязная вода. — Мне пришлось черный пить, а я бы тоже хотела со сливками, сладенький.

Фыркнув, Ариан тыкается носом мне под рёбра. И это щекотно. Смеюсь, извиваюсь под ним, а он снова проходится шершавым языком по лицу. Застывает, хитро посверкивая лунными глазищами. Упирается холодным носом в шею и резко выдыхает. Взвизгиваю от щекотки, хватаю его за уши.

— Прекрати, — хохочу, пытаясь оттянуть от себя, но пальцы скользят по мокрой шерсти. — Щекотно же.

Мохнатая вредина снова резко выдыхает в шею. Облизывает мои щёки языком.

— Ты слюнявый. — Похлопываю его по носу. — Тебе об этом говорили?

Мотнув головой, Ариан утыкается мордой мне под мышку — и выдыхает. Щекотно до повизгивания и изгибания всем телом. Дёргаю его за щёку, но она очень пластично растягивается, а морда лезет мне под вторую подмышку и сопит. Я уже безостановочно хохочу, сучу ногами.

Сквозь смех и пофыркивание выдавливаю:

— Ну прекрати, прекрати, что о нас подумает Велислава?

На этот раз Ариан одним махом облизывает мне всё лицо и преданно заглядывает в глаза. Над его топорщащейся мокрой шерстью макушкой туда-сюда резво качается кончик хвоста.

Ухватив мохнатые щёки, растягиваю их в разные стороны, клыки обнажаются в жутковатой улыбке.

— А ты лапочка, — посмеиваюсь я. — Огромная грязная лапочка…

Он резко суёт нос мне под мышку, выдыхает, и я снова извиваюсь в приступе смеха.

* * *

Руки и спина ноют от перенапряжения: таскать вёдра с водой, промыливать густую длинную шерсть и её выполаскивать, да ещё в таких габаритах, дело и впрямь достойное испытания на принадлежность к жрицам.

Когда шкура Ариана принимает положенный белый цвет, он выводит меня в следующую комнату: сухую, облицованную лакированным деревом, полную запахов трав. На софе у стены — пачка полотенец. А ещё тут есть фен: демонстративно лежит рядом с высоченной стопкой — то ли поблажка, то ли очередная проверка на моё желание возиться с царственной тушкой подольше. А рядом с феном светлеет большой деревянный гребень — княжескую шкуру причёсывать.

— Минуточку, — я юркаю в банное отделение, опрокидываю на себя ведро прохладной воды, смывая остатки пены и грязи.

Вернувшись в сушилку, требую:

— Отвернись.

Вздохнув, Ариан усаживается спиной ко мне. Дружелюбно подёргивает хвостом.

Стягиваю с себя липнущий к коже сарафан, хватаю махровое полотенце с вершины стопки и вытираюсь, отжимаю влажные косы.

Ариан чуть поворачивает морду. Электрический свет мерцает на белоснежной шкуре.

— Не подглядывай, — грожу ему пальцем.

В ответ — вздох. И морда покладисто смотрит на облицованную деревом стену.

Закутываюсь в следующее полотенце громадной стопки, плюхаюсь на середину софы и спрашиваю:

— Ариан, мне надо тебя побыстрее высушить феном или подольше обтирать полотенцами?

Ухом-то он поводит, но отвечать не спешит.

— В общем, если феном пользоваться нельзя, ты сам виноват. Иди сюда. — Нажимаю на кнопку, и из сопла вырывается горячий воздух. — Ко мне, ваше лунное сиятельство.

Повиливая хвостом, Ариан царственно подходит. Заваливается мне под ноги и переворачивается на спину, подставляя под фен мохнатое брюхо и… всё остальное, на этом брюхе вольготно развалившееся, включая мохнатые шарики.

— Ариан, это неприлично! — я чуть не похрюкиваю от смеха. — И ты же знаешь, у меня есть склонность эту часть мужского тела проверять на прочность мебелью.

Фыркая, Ариан переворачивается на брюхо. Направляю горячий воздух ему на макушку, бормочу над мохнатым острым ухом:

— Это ты так ненавязчиво похвастал своим достоинством, чтобы передумала и согласилась на секс без обязательств? К твоему сведению: я зоофилией не страдаю, твоя волчья ипостась не представляет для меня никакого интереса, ну кроме как за ушком потрепать…

Что я и делаю. Ариан выдыхает, и его губы забавно топорщатся и хлопают, выпуская воздух. А я продолжаю его сушить. Шерсть распушается. Если бы не болели натруженные мытьём руки, если бы не обжигал ладони быстро перегревшийся фен, я бы удовольствие от этого получила — уж больно хороша у Ариана шкура.

— Из тебя бы вышла замечательная дублёнка, — хвалю я.

Ариан так выразительно на меня косится, что осознаю неприятность для него этой шутки.

— Ну прости, прости. — Глажу по пушистому бархату макушки. — Никак не могу привыкнуть к тому, что ты не только человек, но и животное.

Он снова фыркает, но ластится к моей руке с удивительной для таких габаритов деликатностью. Поймав мягкими губами кончики пальцев, тут же их облизывает.

— Хватит-хватит, — со смехом направляю струю горячего воздуха в нос.

Забавно сморщившись, Ариан отворачивается, давая мне возможность продолжить сушку. Позже я милостиво соглашаюсь просушить пузо, правда, для этой процедуры заставляю его встать.

А потом наступает время гребня. Обещание на шампуне не врёт — шерсть расчёсывается легко, укладывается волосок к волоску и блестит. А блеск неестественный — будто лунные блики вспыхивают, хотя свет здесь электрический, желтоватый. А ещё Ариан так шумно дышит, будто мурлыкает.

— Нравится? — удивляюсь я, веду гребнем по боку и пересчитываю рёбра.

Ариан кивает. Валится на спину и, вскинув лапы, умоляюще смотрит на меня.

— Эй, я же говорю: я не волчица, меня твои мохнатые прелести не прельщают, — грозя гребнем, напоминаю я.

Но этот мохнатый князь так смотрит, так смотрит…

— Ладно, — сдаюсь со вздохом и начинаю чесать его пузо.

Поскуливая от удовольствия, Ариан извивается под моей рукой, дышит часто, хвостом виляет. Да, немного оборотню для счастья надо. У него даже взгляд мутнеет, и морда такая восторженная, что смешно. Но почему-то кажется, смех его обидит, и я сдерживаюсь, расчёсывая шкурку на животе. Его щенячий восторг даже приятен. Останавливаюсь, только когда боль в мышцах правой руки становится обжигающей.

— Всё, ваша лунность, пора и честь знать. — Снимаю с деревянных зубцов мягкий подшёрсток и складываю в кучку рядом с бедром. — Не надо на меня так смотреть, не поможет.

Но его жалобный взгляд срабатывает, и я начёсываю мохнатое брюхо левой рукой, хотя мне неудобно. Когда и она устаёт, поднимаюсь с дивана:

— Всё. Теперь точно всё. Что там у нас дальше по программе?

 

Глава 11

Вздохнув, Ариан поднимается. Вытягивает лапы и с урчанием прогибает спину. Выпрямившись и зевнув, кивает на свой бок, будто предлагая ухватиться за шерсть.

Запускаю пальцы в шелковистую шкуру. Он подходит к стене и рыкает.

Часть панелей отворяется дверью в коридор, озарённый оранжевыми круглыми светильниками. На полу меня ждут тапочки. Ариан тянет за собой. На ходу влезаю в уютную обувку и следую за ним к винтовой лестнице.

Она уносит нас из подземной бани. Теперь я внимательно оглядываюсь по сторонам и замечаю тянущиеся к светильникам проводки, а у самого выхода — тёмный, под цвет стены, выключатель.

Мы выходим в простой коридор, почти копию того, по которому шла к озарённой зелёным светом лестнице. Лунный свет облизывает деревянный пол, стены напротив окон. Хотя я только что видела следы привычной цивилизации, снова всё кажется таинственным, потусторонним… да о чём это я: это и есть потусторонний мир.

Ариан вводит меня в просторную комнату с кроватью. Велислава поднимается с сундука и протягивает белый сарафан, расшитый жемчугом и серебром:

— Ты заслужила право отдать свою судьбу лунному князю.

Вообще-то это не то, чего я хотела… И ещё мне казалось, Велислава должна расстроиться моей удаче, но она спокойна, будто её ничуть не смущает, что простой человек затесался в лунные жрицы.

Принимаю на руки тяжёлый сарафан:

— Спасибо… за оказанную честь.

Уголок губ Велиславы дёргается в знакомой полуулыбке. У Ариана она, что ли, набралась? Или он у неё? Оглядываюсь: белый волчище внимательно наблюдает за разговором.

И вот стоим мы, смотрим друг на друга. Я-то не знаю, что делать, а эти двое что молчат? Ну ладно Ариан, но Велислава-то не в зверином облике.

Едва уловимо вздохнув, она сообщает:

— По традиции ты сейчас должна надеть сарафан, поужинать, снять его и лечь спать. Но это необязательная часть. Самое важное ты исполнила.

Руки ещё гудят от перенапряжения, и сарафан с каждой секундой будто становится тяжелее. Кошусь на отмытого волчищу. Прекрасно понимаю, почему отмывание — самое важное, ведь иначе его чистить пришлось бы кому-нибудь другому. Может и Велиславе.

— На ужин останетесь или как? — уточняет Велислава без особого энтузиазма.

Ариан мотает головой и выходит из комнаты.

— Сейчас он оденется и придёт, — поясняет Велислава и отправляется следом за ним, ворча под нос: — сумеречный наш.

Кажется, он должен был обратиться в голого мужчину прямо при мне, и, кажется, Велислава его деликатности не оценила. Зато ценю я. И на всякий случай надеваю расшитый жемчугом сарафан: вдруг это тоже проверка?

Сажусь на постель и жду.

Жду.

Оглядываю комнату, будто сошедшую со страниц сказочных книг, если не считать электрических ламп.

Вернувшийся в джинсах и рубашке Ариан благоухает собачьим шампунем. Протягивает руку, и в его глазах вспыхивают луны:

— Пойдём.

Точно завороженная, вкладываю пальцы в его горячую ладонь. Отвести взгляд от света в его глазах невозможно. Он ведёт меня за собой по ступеням, по коридору, выводит на крыльцо.

Лишь ступив на каменную площадку перед крыльцом, нахожу силы отвести взгляд от пылающих очей Ариана. Уставляюсь в землю. Моя угольно-чёрная тень скользит сбоку, сплетённая с человеческой тенью Ариана.

Он ведёт меня через вытоптанный двор, через ворота, на тёмную дорогу между домов, деревьев… полей.

Останавливается на пригорке между селением своей стаи и пустым дворцом. Сжимает мои руки и просит:

— Посмотри на меня.

Нехотя поднимаю взгляд на Ариана. Лёгкий ветерок треплет его тёмные волосы, блестящие в свете огромной луны.

— Следующий этап посвящения ты уже прошла — получила дар лунной жрицы, и дар принял тебя. После этого молодую жрицу отвязывают от её кровного рода и прежней судьбы, но для тебя этот ритуал совместили с омовением, всё равно и тот и другой проходят в бане. Ещё одна ступень посвящения — перенос в Сумеречный мир, но ты и так оттуда. А теперь я проведу тебя между мирами, используя только твою силу.

— Боюсь, — стискиваю его руки. Мне холодно и как-то не по себе. — Отложим?

— Ты однажды уже перешла, спонтанно, я чувствую это. После этого тебе должно было стать плохо, накатить бессилие, лихорадка, бред.

Так вот почему я выходные не помню! Тогда, после укуса, я видела огромную луну и прошла сквозь туман, а потом два дня будто вылетели из памяти, и Антонина Петровна утверждала, что из квартиры доносились подозрительные звуки. Наверное, я бредила.

— Второй переход будет менее болезненным. — Ариан приближается на полшага. — Хотя на какое-то время ты почувствуешь недомогание. Это нормально: твоё тело изменяется, настраивается на звучание двух миров. Я позабочусь, чтобы у тебя было всё необходимое. А теперь… теперь всем сердцем пожелай оказаться в Сумеречном мире.

Его ладони скользят по моим предплечьям, пуская волну мурашек до самой спины. Охватывают меня. Глаза Ариана вспыхивают с невиданной силой, ослепляют. Его голос рокочет, сминает волю, вибрирует в самом моём сердце:

— Пожелай, всей душой пожелай, потянись к дому, представь поле и россыпь звёзд на небе, представь мой дом, стоящий так близко, представь, что ты хочешь туда…

Да и представлять не надо — хочу. Ладони Ариана проскальзывают по лопаткам, он обнимает меня, прижимая к своей груди, и я чувствую ускоренное биение его сердца.

— Представь, потянись. Мы уже там, мы всегда там и здесь, тебе надо просто сделать реальным там, а не здесь.

Его голос сочится рокотом водопада, проникает в меня, заставляет кровь бурлить и метаться по сосудам.

— Поле… звёздное небо… дом…

Зажмурившись, представляю поле возле дома Ариана.

«Мы там», — уверяю себя. И внутри что-то вздрагивает. Волна щекотки прокатывается по телу, я судорожно вдыхаю.

— Отлично, — шепчет Ариан, продолжая обнимать. — Голова не кружится?

Неужели всё? Неужели это так легко? Или он помогал мне?

Запрокидываю голову: безумно огромной луны больше нет — обычное земное небо мерцает над нами россыпью звёзд. Кругом шелестит трава, и ветер треплет волосы Ариана. В его глазах полыхает луна отколотого мира.

А на меня накатывает дурнота и ощущение нереальности происходящего — совсем как в утро, когда шла из леса домой, то и дело проваливаясь в забытьё.

Находясь в надёжных руках Ариана, даже не пытаюсь сопротивляться дурноте, и она повторяется: урывками воспринимаю, как он несёт меня на руках к задним воротам, потом уже по двору, по дому. Укладывает на кровать, укутывает, целует в лоб.

— Первые семь переходов самые трудные, — шепчет на ухо, и его палец скользит по моим губам, — а потом ты сможешь свободно шагать между мирами.

«Может, тогда я смогу убежать от женишков?» — мелькает мысль. И я утыкаюсь в мохнатое плечо. Хочу сказать, что всяким мохнатым место на коврике у двери, но почему-то запускаю пальцы в тёплую шкуру.

«И когда это он раздеться успел?» — но даже удивление не даёт сил прогнать его. Шкура пахнет очень приятно, она такая мягкая, и так успокаивает звук мощного сердцебиения Ариана…

* * *

Пробуждение настигает резко, вырывает из чего-то приятного и мягкого. Постанывая, разлепляю глаза: портьера сдвинута в сторону, и в комнату льётся солнечный свет.

Скольжу ладонями по жемчужинам на церемониальном сарафане, перебираюсь на подушку рядом, на покрывало — холодные. Значит, Ариан давно со мной не лежит… Сердце неприятно сжимается.

Впрочем, он, конечно, не может постоянно меня караулить, у него свои дела должны быть — князь как-никак.

Потягиваюсь на постели. Зеваю.

В доме очень тихо.

И сердце снова ёкает от мысли: а вдруг я здесь одна? В этом огромном доме…

Резко сажусь на кровати, прислушиваюсь: тишина.

Жутко. Сердце бешено колотится.

Быстро посетив ванную, умывшись, крадучись выхожу в коридор: пусто. Но дверь в кабинет Ариана приоткрыта.

В надежде увидеть его там, бросаюсь к двери, влетаю внутрь, но его нет. Тихо гудит на столе ноутбук. Открытый ноутбук, на котором Ариан что-то делал. Но как давно?

Решаю подойти и потрогать обивку его высокого кожаного кресла: если она тёплая, он был здесь недавно. Приближаюсь с каким-то непонятный трепетом. Опускаю ладонь на сидение — холодное. Скашиваю взгляд на монитор и замираю.

«Волонтёры с нескольких областей обходят торговые центры, призывая людей поддержать богоугодное восстановление храма», — гласит заголовок статьи на православном сайте.

Полтора десятка этих волонтёров — все женщины в тёмных длинных одеждах с кубышками — сфотографированы на фоне звонницы местного старинного монастыря. Взгляд жадно скользит по скорбным лицам, но мать я узнаю в первую очередь по росту и той одежде, в которой видела её последний раз.

Лёгкий холодок пробегает по спине: Ариан всё же копается в моём прошлом.

Скольжу взглядом по названиям открытых вкладок. А у Ариана ещё и Одноклассники открыты. Любопытство оказывается сильнее здравого смысла и деликатности. Скольжу пальцем по тачпаду, переключаю вкладку.

И оказываюсь лицом к лицу со страницей моей матери.

Запись недельной давности оповещает, что батюшка её церкви благословил рабу божию на присоединение к волонтёрам, которые должны собирать подаяние на восстановление храма.

Проматываю ленту: селфи в автобусе с ещё одной будущей волонтёркой. Селфи в нашем областном монастыре. Селфи на фоне торговых центров и с много подавшими женщинами и мужчинами. Фотографии тех, кто грубо отказался помогать святому делу, и сетования на засилье дьявола. Так похоже на мать…

А потом идёт пронизанный истерическими нотками и смайлами пост о божественном испытании: встрече с дочерью-сатанисткой, занимавшейся развратом с демоном прямо на глазах честного народа. О попытках вразумить пропащую, ободряющем шёпоте ангела и дьяволе, наславшем на блудницу глухоту и чёрствость сердца. И назидательный совет лучше приобщать деток к святой матери церкви, запретить телевизор, компьютерные игры и общение с неверующими.

Мне должно быть больно. Должно быть неловко. Но такое чувство, что написано это всё не обо мне. Словно и не моя мать пишет этот бред. Комментариев к записи много, открываю их. И улыбаюсь: а некоторые её высмеивают, просят предоставить снимки разврата с демоном или хотя бы фотографию демона.

Снова открываю ленту. Проматываю ниже записей о волонтёрстве: иконы, селфи на фоне храмов, селфи на могиле брата, цитаты молитв, поздравления с многочисленными церковными праздниками. А на сердце у меня — пусто.

Впору думать, что ритуал Велиславы, отвязывающий меня от рода и прошлого, действует. Не чувствую я себя той запуганной девочкой, что прогибалась под ужесточающиеся религиозные правила матери. И даже фотография расставленных на знакомой, ничуть не изменившейся (если не считать более блеклых цветов) кухне куличей отзывается лишь едва уловимой грустью.

Никогда не верила в силу ритуалов и инициаций, но вот смотрю на страницу матери, на её фотографии, на выплеск его религиозного рвения, прежде так смущавший меня, а порой и сводивший с ума, — и ничего. Словно на чужого человека смотрю. Это-то и страшно.

«Что со мной?» — в растерянности открываю следующую вкладку.

Это письмо от «В».

К короткому досье прикреплена фотография Михаила.

И снова сердце спокойно.

Сухие факты о дате рождения, местах учёбы, первой работы… о разводе, не выплачиваемых алиментах первым двум детям, втором браке и детях, месте нынешней работы.

Нет, смотреть на это тяжело, но не так остро, не так ужасающе, как раньше. Ощущение, будто читаю о недобросовестном коллеге, за которого стыдно.

Но как такое возможно? Как простые вроде слова могут сделать такой мощный поворот в моих мозгах? Гадкое чувство, словно во мне, в моей душе поковырялись…

Передёрнувшись, отодвигаюсь от ноутбука. Охватываю себя руками, и жемчужинки впиваются в кожу.

Странно. Как всё странно. Какая страшная власть: получается, можно так запросто от кого-то отвратить. А к кому-нибудь привязать?

Страшно до дрожи.

На подгибающихся ногах выскакиваю из кабинета:

— Ариан!

Тишина. Я сбегаю с лестницы. Снова кричу:

— Ариан!

Замечаю клок пыли в углу холла. Пробегаю на кухню: в раковине стоит грязная посуда.

— Ариан!

Ужас оглушает, я снова бегу, теперь к входной двери, и она распахивается, заходит Ариан в обнимку с двумя большими бумажными пакетами.

— Что случилось? — Он с беспокойством смотрит на меня.

Хочется его ударить. Но шумно вдыхаю, машу рукой:

— Что вы со мной сделали? Почему я ничего не чувствую? Почему мне всё равно, какой бред несёт обо мне мать? Почему плевать на Михаила, хотя недавно хотелось выть от обиды? Что за проклятый ритуал надо мной провели?

— Ритуал изменения судьбы, он помогает жрицам стать независимыми от семей и стай, помогает им…

— Что вы со мной сделали? — Меня трясёт, наворачиваются слёзы. — Как такое возможно? Как можно так легко избавить от привязанностей?

Тяжело вздохнув, Ариан отпускает пакеты на пол и пронзительно смотрит на меня:

— Тамара, этот ритуал сработал так чисто, потому что ты хотела отстраниться от этих людей, хотела изменить свою судьбу и перечеркнуть прошлое.

Слёзы капают на сарафан. Мне страшно, и в груди будто вибрирует что-то чужое. Я сама себе кажусь чужой.

— Какие ещё это имеет последствия? Что это вообще такое? Как сильно влияет на меня?

— Судьбу определяют наши привязанности, чувства. Если говорить о физиологии: в этом ритуале были разрушены привычные нейронные связи. Эти связи заставляют нас реагировать на людей определённым образом. У тебя этих привычек больше нет, ты вольна начать отношения с чистого листа. Можешь заново полюбить, можешь забыть.

— Мог бы предупредить! — стискиваю кулаки, смотрю в пол. — Это было нечестно! Несправедливо! Я должна была сама принять решение.

— Ты лунная жрица с активным даром, у тебя не было такого выбора. Либо ты принадлежишь Лунному миру, либо… отдаёшь дар, — глухо звучит его голос. — И может, твой разум не согласен, может, твоему разуму это противно, но твоя душа позволила разорвать нити судьбы и рода. Вероятно потаённое, возможно стыдное для тебя, но у тебя такое желание было. Иначе зачем ты сбегала из дома, меняла фамилию, пыталась забыть прошлое?

Меня передёргивает от его правоты: да, стыдно, что хочу отказаться от семьи, от родства. Стыдно, что попалась на уловки Михаила. Хочу это забыть, вымарать из своего прошлого.

Губы дрожат. Закрываю лицо руками. Почти сразу оказываюсь в объятиях Ариана.

— Всё хорошо, — шепчет он, поглаживает меня по спине. — Если сейчас отпустишь прошлое, оно больше тебя не настигнет.

Неожиданно даже слёз нет оплакать изменённую судьбу и внезапное бесчувствие. Слишком тепло в руках Ариана, слишком хорошо, безопасно и спокойно. И я стою так долго-долго, а он даже не пытается отпустить.

Потом меня накрывает стыд за то, что сама разобраться с прошлым не смогла, пришлось через ритуал развязываться.

Наверное, за вмешательство я злилась бы больше, если бы не потрясающе ровное отношение к матери, Михаилу, коллегам, однокурсникам и одноклассникам. Словно и впрямь начинаю жизнь с чистого листа, с новой судьбы…

— А я тебе одежду принёс… — шепчет Ариан, продолжая соблазнительно поглаживать по спине, постепенно останавливая руку всё ниже и ниже, подбираясь к ягодицам.

Шумно вдохнув, упираюсь в его грудь ладонями, и он нехотя отступает. Поднимает пакеты. Я смотрю в пол и снова вижу пыль.

— Твоя домработница не вернулась? — Осторожно касаюсь своей щеки — сухая, только ресницы хранят следы слёз.

Ариан застывает вполоборота ко мне, стискивает ручки пакетов. Голос его рокочет на низких тонах:

— Сейчас на своей территории я никого постороннего видеть не хочу. Лучше потерпеть грязь, чем бороться с инстинктами.

— С какими такими инстинктами?

— Не важно, — дёргает головой Ариан и направляется в обход меня к лестнице на второй этаж. — Всё постирано, так что можешь смело надевать.

— Какие такие инстинкты? — иду следом. — Уж не собственнические ли? Если так, как ты собираешься меня сватать?

— Я не животное, чтобы подчиняться только им, — цедит Ариан и толкает дверь в мою комнату. — Просто дом — это более личное, это… здесь труднее не поддаваться желанию защищать своё… Тамара, хватит сомневаться в моём здравом уме!

Он швыряет пакеты на кровать и, снова обогнув меня, выскакивает в коридор, захлопывает дверь.

Стою с широко раскрытыми от удивления глазами и пытаюсь понять, чем его задела. Неужели вопрос об инстинктах его настолько оскорбляет? Ведь о том, что он не только животное, я прекрасно знаю.

Покачав головой, приближаюсь к кровати. Переодеть помявшийся сарафан жрицы очень хочется.

Вываливаю на скомканное одеяло содержимое первого пакета и растерянно хлопаю глазами: какие-то панталончики, блеклые тканные бюстгальтеры без швов. Платья в пол с длинными рукавами. Всё тёмное и мрачное. Похожие на паруса широченные джинсы, толстовка, водолазка.

Переворачиваю второй пакет: цветные сарафанчики, кружевное бельё, чулочки, маленькое чёрное платье…

Смотрю на левую кучку весёлой одежды и кружавчиков, на правую с набором старой девы… что это значит?

— Слева — это для личного пользования, — шепчет на ухо Ариан. Я подскакиваю, и его ладони оказываются на моей талии, скользят по животу, вызывая в нём жаркий трепет. — А справа одежда для жизни в стаях. — Губы касаются моей шеи, плеча. Горячее дыхание волнительно щекочет кожу. — Нечего им на тебя лишний раз заглядываться.

— Так я мужа выбираю… — сипло шепчу в ответ.

Дыхание Ариана учащается, опаляет, и руки крепче обнимают меня за талию.

Он резко отступает. И моей спине становится холодно, а сердце по-прежнему неистово стучит.

— Кстати, ты проспала дольше, чем я рассчитывал. Представители стай уже тянули жребий, определяя очерёдность твоей жизни у них. Сейчас позавтракаем и поедем в первую стаю.

У меня перехватывает дыхание, ноги слабеют, кончики пальцев дрожат: вот и начинается моя новая судьба.

 

Глава 12

После известия о скором знакомстве с потенциальным женихом кусок в горло не лезет, так что в Лунный мир отправляюсь голодная, хотя и не чувствую этого. Слишком много волнений, доходящих до страха, и обещание Ариана круглосуточно меня охранять спокойствия не приносит.

Луна пылает надо мной серебристым всевидящим оком. Она в зените над троном Ариана, поэтому кажется, что сейчас то же время суток, что было при нашем прошлом визите, но поселение стаи пустынно, словно все спят.

Лишь Велислава сидит на крыльце, в ярком свете распуская свитер из белой шерсти.

«Уж не Ариан ли одёжку своей шкурой проспонсировал?» — мысль вроде весёлая, но не до смеха.

Велислава поднимает голову, осматривает моё длинное закрытое платье, распущенные по плечам волосы. Вздыхает.

— Я сейчас, — Ариан входит в дом.

Хочется бежать за ним, но остаюсь рядом с Велиславой, прислоняюсь к поддерживающему козырёк над крыльцом столбу. Он холодит спину между лопаток.

Пальцы Велиславы ловко распутывают волнистую нить, шерсть то и дело вспыхивает в лунном свете. Не выдерживаю:

— С Ариана начесали?

Велислава взглядывает на меня исподлобья, качает головой:

— Нельзя так с волосом разумного играть, судьбу крутить. Это шерсть лунных овец. Особым образом вскормленных, в ночь таинства остриженных. Простуду, бронхит свитера из этой шерсти лечат быстро, даже с воспалением лёгких помочь могут, если не сильно запущено. — Велислава вздыхает. — Но для моли эта шерсть точно мёдом намазана, никакие травы не спасают, то и дело приходится перепрядывать нити.

И она продолжает своё занятие.

Не знаю, как относиться к этой женщине: открытой враждебности она не проявляет, даже судьбу мою меняла по требованию традиции, но и дружелюбия в её поведении нет. Возможно, дело не во мне и она по жизни такая строгая? Надо у Ариана спросить.

Дверь отворяется, и на крыльцо выскальзывает обычный серый волк.

— Опять ты в этой невзрачной шкуре, — вздыхает Велислава и треплет его по холке, с однобокой улыбкой дёргает за ухо. — Хоть бы чёрным обратился.

Ариан пятится назад, прячется в тени за дверью, встряхивает шкурой, и серая шерсть темнеет до угольной черноты, глаза вспыхивают зеленоватыми отблесками, как у всех нормальных животных.

— Так-то лучше, — кивает Велислава, треплет его под подбородком. — Весёлой тебе прогулки.

Неодобрительно смотрю на неё: у меня судьба решается, а она о веселье Ариана думает. Велислава ловит мой взгляд, улыбается одним уголком губ:

— Желаю тебе найти хорошего мужа. Надёжного и пригожего.

У Ариана топорщится на загривке шерсть, он сбегает с крыльца и кивком указывает на дорогу. Сделав пару шагов за ним, поворачиваюсь к Велиславе, неуверенно прощаюсь:

— До встречи… и желаю… моли поменьше.

На этот раз она улыбается обоими уголками губ.

Мы уходим. Спиной чувствую пронзительный взгляд, её присутствие там, позади, её неведомую, мощную силу. Оглядываюсь и успеваю заметить замысловатое движение рукой, ничуть не похожее на попытку помахать на прощанье. В глазах Велиславы вспыхивают зелёные, звериные сполохи.

Резко отворачиваюсь, кончиками пальцев дотягиваюсь до мягкого загривка.

— Ариан, — шепчу едва слышно. — Я её боюсь…

Фыркнув, он оборачивается. Шкура под моими пальцами подёргивается. Ариан издаёт странные звуки. Не сразу опознаю их как смех. Хмурюсь:

— Что такого?

— Она умеет страху нагнать, — низким неровным голосом отзывается Ариан.

Останавливаюсь:

— Ты умеешь говорить в волчьем виде?

— Это не очень удобно, но возможно, — голос его перекатывается, надламывается.

Ариан продолжает путь, и я иду рядом. Оглядываюсь: Велислава смотрит вслед. Жутко. Шёпотом уточняю:

— А ты уверен, что к убийству Лады она не причастна?

— Да. У неё нет дара жрицы, — Ариан косится на меня глазом с огромным мерцающим зеленью зрачком. — И она моя мама.

Остановившись, резко оглядываюсь. Очень хочется сбежать.

— А я ей пожелала… — закрываю лицо ладонью. Тут же дёргаю Ариана за ухо. — Мог бы сразу сказать!

— Разве это не очевидно? Кому ещё я бы доверил воспитание своих жриц, как не самой близкой женщине? — Он высовывает язык. Смотрит на меня снизу. Облизывается и продолжает. — Давай обсудим это, когда я верну человечески облик?

— Ладно. — Подёргиваю его мягкое пушистое ушко. — А долго нам идти?

— Нет, к нам уже выехали, скоро будут.

— На чём выехали? Разве тут есть автомобили?

Ариан фыркает. Хитро на меня смотрит. Ага, значит, ещё одно издевательство над бедной несчастной жрицей. Изверги!

* * *

Мы успеваем спуститься с возвышенности лунного трона, когда на поле перед ней вспыхивают жёлтые огоньки. Они приближаются, мечутся из стороны в сторону. Ветер доносит странные хриплые звуки. Пронзительный вой и повизгивания накрывают их, снова перемежаются топотом и хрипом.

— Позёры, — вздыхает Ариан и отставляет лапу.

На нас бежит пёстрая волна. Волки всех мастей тащат в зубах фонарики, тащат за собой двуколку с дугой из цветов над сидением и развевающимися синими лентами.

Кажется, мне предстоит ехать на этом.

Впереди всех с чёрной розой в зубах скачет крупный с рыжинкой волчище. Лихо подскакивает, перекувыркивается в воздухе и приземляется передо мной нагим атлетически сложенным юношей. Глаза вспыхивают звериной зеленцой, он выхватывает из клыкастого рта розу и с поклоном протягивает мне.

Ну всё бы хорошо, не стой он передо мной абсолютно голым.

— Позвольте представиться: Василий, — рокочет он и пытается ухватить меня за руку.

Встопорщившаяся шерсть Ариана касается моих пальцев, он скалит зубы:

— Жрица неприкосновенна, пока сама не пожелает обратного.

— Ладно-ладно, лунный воин, — скалится в ответ Василий.

Волки за ним чуть не прыгают от нетерпения, смотрят на меня мерцающими глазищами, улыбаются. Выглядит это так, будто меня планируют сожрать.

Розу беру: цветок не виноват, что его дарит позёр. Пальцы натыкаются на слюну на стебле. С трудом сдерживаюсь, чтобы не обтереть руку о подол.

— Прошу, прекраснейшая, — Василий указывает на двуколку. — Этот скромный транспорт не достоин везти такую красоту, но всё же почти его своим… — Его холёное лицо приобретает задумчивое выражение. Видимо, он не может найти достойный эвфемизм части тела, которой я должна почтить сидение. — Своим прекрасным юным телом.

Кажется, будет весело.

* * *

Везут меня по полям и лесам с воем, рыком и улюлюканьем. Двуколку тянут пятеро хвостатых. Василий то с одной стороны подскакивает цветок полевой дать, то с другой подмигивает, всячески свою ловкость и резвость демонстрируя.

Ариан легко трусит и лавирует среди скачущих сородичей. Двуколка знай прыгает на ухабах, клацают мои несчастные зубы. Мне тревожно до тошноты. Да, я видела Ариана громадным волком, но сейчас вокруг полсотни крупных зубастых зверей, и кажется сомнительным, что он может со всеми совладать. Конечно, есть надежда на загадочную лунную силу, но…

Впиваясь в подлокотники, оглядываю мерцающие в лунном свете шкуры, мелькающие клыки. Я качусь на мохнатой волне всё глубже по дороге через лес, цепляющий фиолетовое небо ветками. Через поля и перелески. Через каменный мост на узкой речке.

Среди волков ищу взглядом Ариана. Где же? Где? Неужели его оттеснили, задержали, и теперь увозят меня в неизвестность?

Среди десятков пар глаз вспыхивают яркой светлой зеленью глаза чёрного волка. Его пытаются отжать от двуколки, то и дело перед носом взметается то один, то другой хвост, но Ариан удерживается в трёх шагах от меня. И выражение его морды не раздражённое, а какое-то даже весёлое, словно ему смешно, что стая так непочтительно пытается его подвинуть.

Мы мчимся по лугам. Впереди — частокол леса. Всё чаще на колдобинах клацают мои зубы. Резкий поворот — и впереди на холодном тёмном небе разливается жёлтый огонь. Воздух становится влажным, тут и там лежат хлопья тумана. Волки проносятся сквозь них, но не исчезают.

Двуколка снова выскакивает на дорогу, с завораживающей ловкостью волки вписываются в крутой поворот, умудряясь меня не перевернуть. Впереди — множество сияющих жёлто-красным домов. Странных, колыхающихся у основания, соединённых тропинками с перилами. Мы мчимся к ним. Вдруг понимаю: дома стоят на многочисленных тонких сваях, кривые дорожки сплетают их поверх воды — озера или реки.

Волки бегут, не сбавляя скорость. До боли впиваюсь в подлокотники. Раскрываю рот, но от страха не выдавливается ни звука. Стремительно надвигаются изогнутые крыши в чешуйчатой неровной черепице, перекрещенные на коньках резные волчьи головы.

Первые волки из сопровождающей меня ватаги вбегают на змеящуюся дорожку на сваях, скрипят под лапами брёвнышки настила. Эта жидкая конструкция стремительно приближается. Дорожка над мерцающей водой ровно в ширину двуколки.

«А что, если они решили меня угробить?» — холодею я, задыхаюсь от страха. Закрываюсь руками.

Двуколка звонко влетает на дорожку, мотается туда-сюда по хаотичным изгибам. Дрынь-дрынь-дрынь — звенит что-то в ней. Клац-клац-клац — щёлкают зубы на каждом брёвнышке.

Оглушительно воют волки. Двуколка резко тормозит, меня впечатывает в передок, запястья царапает о него. Тут же несколько рук хватают меня, рык, визг, крик.

Меня отпускают. Тишина.

Открываю глаза: двуколка стоит под навесом, передо мной на возвышении по-турецки сидит дед с выпученными глазами. Справа Ариан скалится на Васю. Вокруг — мужики голые накачанные.

— Т-тамара, приятно познакомиться, — краснея, бормочу я.

— Аристарх, — сипло отзывается дед. — Тоже очень… приятно.

Сзади с противным скрипом что-то плюхается в воду. Кажется, мохнатую ораву мостик не выдержал.

— Герасим, — перекрыв басом весёлый гомон стаи, темноглазый оборотень в накидке из медвежьей шкуры улыбается мне во все белоснежные клыкастые зубы. — Очень приятно.

Киваю, принимая очередное знакомство.

Выдержки старшего сына вожака не хватает, и он косится на Ариана. Возле меня на шкуре — они здесь заменяют стулья — тот лежит в позе сфинкса. Даже в полуприкрытых глазах есть что-то столь же отрешённо-вечное. И не скажешь, что полчаса назад он на всех чуть не кидался.

На тёмно-синем небе луна источает холодный мертвенный свет. Огненным контрастом к ней — город на воде, наполняющий воздух золотым сиянием. На центральной платформе, где на возвышении, как почётная гостья, сижу и я, полыхают костры. Украшенные светильниками мосты разбегаются к берегам и скоплениям домов на платформах, точно солнечные лучи.

— Может, лунный воин желает присоединиться к незамужним девам? — Герасим указывает на две ступени платформы ниже. — Даже самый лучший воин нуждается в отдыхе.

Ариан так смотрит на него, что Герасим отступает и усаживается у ног отца.

Прячу улыбку в деревянном кубке с медовым напитком. Шальная пряная сладость кружит голову, и всё кажется забавным: обрушение моста, будто вытесанное из дерева лицо Аристарха, Вася, перекинувшийся частично то и дело машущий мне хвостом, торчащим из потрёпанных джинсов. Кстати, что-то его давно нет.

Неровный, как и все дорожки здесь, как стены и крыши домов стол на низеньких ножках пьяной змеёй тянется между многочисленных оборотней, соединяя центр с большинством платформ. Сидящие на шкурах оборотни жадно хватают со стола запечённое мясо, варёные яйца, хлеб, сыр, печенье и шоколадные конфеты, запивают самодельным пивом и медовухой, искренне веселятся.

Лишь угольно-чёрный Ариан под моим боком напоминает вытянутыми вверх острыми ушами бога смерти Анубиса. С его стороны почётные гости вожака держатся на почтительном расстоянии, с осторожностью берут мясо в пределах его досягаемости. Да и кувшин с медовухой перед ним стоит нетронутый. Может, они не знают, что он князь, но интуитивно опасаются.

Вася — не могу его иначе называть, уж больно подвижный, будто шило в одно месте торчит — перескакивает через наклонившихся к столу девушек. Те взвизгивают, смеются. А он мчится по протянутому на дорожке столу, перекувыркивается через запечённого поросёнка. Я, как и многие, разворачиваюсь к нему. Преодолев последние несколько метров, Вася падает передо мной на колени и протягивает плоскую бархатную коробку. В таких ювелирные украшения держат. Она большая, словно там целое колье.

— Прими, прекраснейшая, — Вася смотрит с щенячьим восторгом.

Плечо Ариана упирается мне в бедро. Ближние гости смотрят на коробочку. Те, что подальше, усиленно тянут шеи, и постепенно гомон стихает.

Наступает звенящая тишина, в которой только комары пищат. Их, конечно, отгоняют дымом трав, но мерзкие твари бдят.

Десятки пар глаз обращены ко мне, мерцают отражённым светом факелов, электрических светильников и огромной луны.

Сердце-то как бьётся! И неловко, и приятно, что ради меня пир организовали, дарят всякое… Отставляю деревянный неожиданно пустой кубок.

Дрогнувшими пальцами тяну крышку вверх.

Жёлтый и серебристый свет проникают в тёмное нутро, и там вспыхивают перламутровыми радугами крупные чёрные опалы, обвитые золотыми нитями. У меня перехватывает дыхание. Однажды я ходила на выставку ювелирных украшений и на час зависла в разделе с камнями. Опалы тогда поразили меня мерцающими в их глубине радугами. И ценой тоже.

В ожерелье аж девять больших каплевидных камней. Центральный — сантиметров восемь в длину. Самые маленькие, расположенные по бокам, по три сантиметра, а это больше, чем в неподъёмном по цене кольце, на которое я запала на той выставке.

— Сам делал. — Вася выпячивает грудь и улыбается, глаза сверкают гордостью. — Нравится?

У меня нет слов, сердце бьётся просто безумно. Недоверчиво касаюсь мерцающих камней, тонкого витья соединяющего их с цепочкой золотого крепления. Дух захватывает, какая красота!

— Это… это… — шумно вдыхаю, пытаясь справиться с волнением. — Чудесно!

Ариан что-то фырчит в бок, но я слишком потрясена. Сжимаю холодное золото, поднимаю тяжёлое и прекрасное украшение…

— Давай помогу, — покрасневший Вася расстёгивает замок, разводит края цепочки и тянется ко мне. Ариан рычит чуть отчётливее. — Я только надену…

Вася счастливо улыбается, замыкая на моей спрятанной высоким воротником шее опаловое великолепие. Всё ещё не веря, глупо улыбаясь, накрываю ладонью прохладные камни.

— Спасибо, спасибо огромное. — Пытаюсь сдержать восторг. Не надо так реагировать, что сразу понятно: подарками меня обделяли. Но ничего не могу с собой поделать. — Это чудесно, спасибо!

Порывисто обнимаю Васю за голые плечи. Смаргивая слёзы, шепчу:

— Спасибо.

Оборотни отзываются довольным воем, и только Ариан рычит мне в бедро.

Усевшись рядом, Вася любуется мной и подарком. Соседи по столу подливают нам медовухи, подталкивают миски с едой.

— За здоровье новой жрицы! — в который раз поднимают громогласный тост, и к щекам приливает жгучая кровь.

Оглядываю весёлые раскрасневшиеся лица, тереблю согревающееся на моей груди ожерелье. Всем салютую поднятым кубком:

— Спасибо, дорогие мои, за тёплый приём.

Не разрыдаться от восторга так сложно! И даже комары — несущественная мелочь, когда рядом столько гостеприимных людей. То есть оборотней.

* * *

Нарочитая неровность дорожек и домов особенно коварна, когда в голове шумит от выпитого. Улыбаясь до немоты в щеках, то и дело опираюсь на изогнутые перильца.

Отблески луны в воде спорят с золотыми бликами светильников. Золото и серебро на почти чёрном шёлке. И небо — какое здесь красивое небо!

— Помочь? — провожающий меня Вася протягивает руку и виляет хвостом.

Шагающий следом Ариан отзывается глухим ворчанием, почти утонувшем в щебете девушек и парней за столом на соседней дорожке на сваях. Ребята мне машут, поднимают кубки и бутылки. Несколько парней подвывают, и это напоминает одобрительный свист.

— Я хочу кое-что сказать, — тихо признаётся Вася и приближается на полшага, будто не замечая вздыбившего шерсть Ариана. Смотрит мне в лицо.

Краснея, касаюсь тёплых опалов на шее. Ожерелье тяжёлое, каждый миг ощущаю его вес, и это не даёт разувериться в реальности происходящего. Лунный свет мерцает в глазах Васи, он нависает надо мной:

— Когда сказали о необходимости брака с новой жрицей, — шепчет он, — я огорчился, но теперь… Ты очень красивая. И пахнешь вкусно. За тебя можно драться не только потому, что ты жрица.

Не должна я таять от таких слов, но Вася выглядит таким решительно-честным, таким романтично взлохмаченным, что я немного таю.

Ариан встаёт между нами и, задрав острую морду, ворчит:

— Ты дорогу-то показывай. Хотя, пожалуй, мы и без тебя найдём, куда идти.

Нахмурившийся Вася пытается ухватить его за холку и едва успевает отдёрнуть пальцы от клацнувших зубов.

— Руку побереги, — рычит Ариан. — Она тебе ещё понадобится.

Волосы Васи встают натуральным дыбом, поднимаются аж на два сантиметра, будто его током дёргает.

— Не глупи! — рокочет неторопливо спешащий к нам Герасим. Именно неторопливо спешащий: при его громадной фигуре даже торопливая походка кажется вальяжной. — Или решил вывести нашу стаю из игры?

Остановившийся в трёх шагах от меня Герасим на Ариана подчёркнуто не смотрит. Ручищи у Герасима такие, что, кажется, он может вышвырнуть в озеро зарвавшегося лунного «воина». Только Ариан не Муму, за себя постоять может.

— Простите братца, — басит Герасим. — У него голова кружится от вашей красоты.

— Ничего. — Невольно улыбаюсь и сжимаю центральный опал ожерелья. — Вася милый.

Ариан закатывает глаза. Поворачивается к застывшему посередине тропы над водой Васе.

— Вы жрицу спать укладывать собираетесь? — рычит Ариан. — Или можно сразу её увозить из стаи, которой плевать на её здоровье и режим дня?

— Уложим, — отзываются братья.

Недовольно оглядываясь на Ариана, Вася идёт дальше, нервно дёргая хвостом. В общем-то, на этом ответвлении дорожки только одна площадка с домиком. Жёлтые огоньки подчёркивают тени под скатами прогнувшейся крыши, высвечивают ажур наличников. Стёкла на окнах рифлёные, за ними — темнота.

Дорожка ведёт нас сначала влево, потом загибается вправо, и только потом упирается в овальное возвышение на сваях. Пир мне понравился, но при виде этой норки с массивной дверью, ощущаю жгучее желание завалиться на кровать и поспать в тишине и покое.

Смех и подвывания загулявшейся молодёжи намекают, что с тишиной будет туго. Кого-то сбрасывают в озеро. Взрыв плеска, хохота и ругательств, и голый парнишка выбирается из воды в лодку, привязанную между кривых свай.

Вася отворяет дверь в темноту домика.

— Прошу, — во все клыки улыбается он и мстительно глядит на Ариана, вкрадчиво так сообщает: — А лунному воину уже постелили у охотников.

— Как постелили, так и уберут, а я должен всегда находиться при жрице. — Встав у порога, Ариан принюхивается. — Можно заходить.

— Конечно, можно, — рокочет Герасим, и я снова думаю о бедной Муму. — Мы к визиту жрицы подготовились.

— А охранять сон жрицы буду я. — Вася хлопает себя по груди. — Я помощнее буду.

И подмигивает мне. А меня ведёт от усталости и выпитого. Прислоняюсь к перильцам. Невыносимо жарко, хочется содрать «монашеское» платье.

Шерсть на загривке Ариана топорщится, но, глядя Васе в глаза, он произносит спокойно:

— Я знаю свою службу перед князем и его не оскорблю, а ты?

Вася косится на меня, скользит взглядом по окутанной платьем фигуре, будто раздевает. Но мне не противно, мне немного смешно. Алкоголь греет кровь и гудит в голове. Вася с сомнением уточняет:

— А точно ли удержишься?

— Мне моя жизнь дорога. — Ариан кивает на дверь. — Жрица, заходи, спать пора.

И так осуждающе взглядывает, хотя пить не запрещал. И вообще, при таком хорошем охраннике можно немного расслабиться.

Покачиваясь, захожу в тёмную комнату. Вася пытается войти следом, но Ариан рычит:

— Жрица ложится спать, я о ней позабочусь. И до утра не будите.

— Я должен лично за ней присмотреть, — воодушевляется Вася. — Будем вместе её сон охранять…

— Дверь закрой, пока я не решил князю на ваше самоуправство пожаловаться, — громче рычит Ариан. — Напоили жрицу, теперь держитесь подальше, пока она трезвость мысли не вернёт.

А пьяная жрица тем временем идёт по шкурам и ощупывает деревянный домик изнутри. Натыкается на задвинутые шторы. Находит широкую, тоже шкурами уложенную, постель и валится на неё, потому что ноженьки не держат.

— Послушай, воин… — это Герасим. — Ценим твою службу, но как-то ты много на себя берёшь.

— Жрица ещё не все этапы посвящения прошла. Напоили вы её да не подумали, что сейчас она может кого-нибудь случайно в Сумеречный мир перекинуть. Частями. На мне защита княжеская, на вас — нет, и мне нет охоты за ваши оборвавшиеся жизни перед стаей и вожаком отвечать. Сгиньте, пока чего дурного не случилось…

Веки такие тяжёлые, так им хорошо закрытыми лежать, и в шкурах тепло, уютно. Даже писк комара не мешает. Пахнет здесь приятно, мятой и ещё чем-то. По телу сладкая истома бродит.

Ариан с братьями что-то ворчат, рычат, о князе спорят. Смешные. Повернувшись на живот, закидываю руки за плечи, тяну молнию на платье, цепляюсь волосами и пальцами за ожерелье.

— Давай помогу… — Это Ариан, почти над ухом.

Сердце обмирает. Тёплые руки освобождают язычок молнии от моих ослабевших пальцев. Шуршит молния, спины касается холодный воздух, горячее дыхание. Ариан расстёгивает надетый тайком кружевной бюстгальтер. Ладонь скользит ниже, к кружеву трусиков. Обмираю то ли от удовольствия, то ли от страха перед его недовольством.

— Я привык, что мои приказы исполняют, — шепчет Ариан и шире раскрывает на спине платье. Тянет с моих плеч вместе с ожерельем.

— То бельё надевать ты не приказывал, — бормочу в мех. Вокруг темно, но почему-то боюсь, что он увидит, как я краснею.

— Мне кажется, я выразился довольно ясно. — Подхватив под живот, Ариан неожиданно легко освобождает меня от верхней части платья. Тянет его с моих ягодиц, накладывает ладони на кружевные крылья трусиков, словно ощупью определяет, какие именно на мне. — Я тебе тоже подарки дарил — бельё, наряды. Но такого восторга они не вызвали.

— А я думала, это приданное, — прыскаю в шкуру, стискиваю длинный ворс. В груди так томительно и весело, легко и тяжело. И ослабевшие ноги покрываются мурашками, пока по ним сползает ткань подола. И, кажется, я теперь знаю, как это — бабочки в животе.

Ариан выдыхает мне между лопаток. Мурашки охватывают меня всю. Снаружи затягивают песню с подвываниями. Вздохнув, Ариан вытягивается рядом, так и не обнажив меня до конца. Накрывает ладонью бедро, чуть сжимает и отпускает, но руку не убирает.

Так лежим с минуту. Измаявшись неопределённостью, требую:

— Давай, обращайся и укладывайся на коврик возле кровати.

— Ты меня только помыла, я не могу так пренебрежительно относиться к твоему труду, — Ариан дышит мне в плечо.

— Ещё раз искупаю, если потребуется. И разве к моему приезду здесь всё не надраили?

— А вдруг они плохо пол вымыли?

— Разве утром на мне не почувствуют твоего запаха? — шепчу я.

— Если захочу — не почувствуют.

Сердце пропускает удар. Перекатываюсь на бок, прижимаюсь спиной к груди Ариана. Он обнажён, и его горячая плоть скользит по моему крестцу.

— А что мешает тебе захотеть? — сипло уточняю я, но не уверена, слышит ли он меня за воем сородичей. — То, что я человек?

— И это тоже.

Знала это, ожидала, но всё равно больно. Обида пронзает меня ледяным клинком. И в этот миг я, наверное, ненавижу всех оборотней вместе взятых. Если дело в человеческой крови — я никогда не стану достаточно хорошей для Ариана.

И чего это я? Я же на его свободу покушаться не собиралась. Тогда почему так горько сейчас?

Ладонь Ариана скользит по животу, пробирается под кружева. Перехватываю его запястье, вытаскиваю из трусиков и откатываюсь на край просторной кровати.

— Спать хочу, — ворчу в мех пахнущей пижмой шкуры.

— Не сердись. — Ариан придвигается, целует в плечо. — Всё…

Он застывает. Я представляю, что он хочет сказать: всё сложно, дело в его статусе, он должен выбрать себе настоящую волчицу…

Вскочив, Ариан сгребает меня в охапку. Оглушительный треск, грохот. И мы проваливаемся. Нас захлёстывает вода, наваливаются доски, бьют по бокам. Вода накрывает с головой.

 

Глава 13

Мощным рывком Ариан выдёргивает меня на проток ручья. Вода брызжет в лицо.

Кричат. Где-то кричат пронзительно, но забившаяся в уши вода гасит звуки.

— Тамара, — Ариан помогает приподняться над потоком воды. — Тамара, ты как?

Усаживает, проворачивает за подбородок, разглядывает голову. Касается плеч, рук, ощупывает бока и колени.

Трясу головой, точно зверь. Резкость звуков возвращается: громко кричат и воют. Разворачиваюсь на звук: оборотни бегают по дорожкам, те трясутся, скрипят. Лодчонки стекаются к уходящим под воду мосткам. Голые мужчины размахивают с лодок факелами, некоторые ныряют.

— Надо сказать, что мы живы, — хрипло напоминаю я и вскидываю руку.

Перехватив запястье, Ариан прижимает меня к себе, шепчет на ухо:

— Нет.

— Что? — поворачиваюсь к нему: в глазах полыхают луны.

— Сваи кто-то испортил. Наш домик не случайно под воду ушёл. Думаю и мост, что развалился после того, как по нему проехали, тоже не без посторонней помощи упал.

В груди вдруг становится пусто: а все были такими милыми.

— Уверен? — дрожащими губами спрашиваю я.

— Очерёдность визитов определена публично, подготовка к твоему приезду во всех стаях началась заранее. Аристарх тщательно следит за крепостью опор, неладное я заподозрил сразу после первого разрушения.

— Но мне не сказал, — стукаю его холодное плечо и охватываю себя руками.

— Не хотел пугать. Дело в том… что в воде перейти в Сумеречный мир невозможно, и утопление — отличный способ избавиться от жрицы.

Смотрю на бегающих по лодкам и мосткам оборотней, ныряющих в поисках меня и Ариана. Их беспокойство кажется искренним. Но всё равно страшно. Утонуть ведь могла…

— Ладно, пойдём, прогуляемся. — Ариан поднимается, стыдливо прикрывая пах. — Тут недалеко есть красивое и сухое место.

До меня запоздало доходит, что я в одних трусиках. Выше поднимаю скрещённые на груди руки. Киваю на озарённую факелами воду:

— А предупредить их не надо?

— Ничего, им полезно немного поволноваться. Чтобы за сваями лучше следили. — Ариан подаёт мне ладонь.

— А запах? — оглядываю склизкий бережок, блестящую в лунном свете осоку. — Нас не отследят?

Ариан мотает головой, ближе протягивает руку. Завороженная сиянием его глаз, сжимаю ладонь. Ариан ведёт меня прочь от берега, и трава шелестит под нашими ногами. Ощущение нереальности происходящего только усиливается болезненно-ярким светом луны и беспросветной чернотой теней.

Над озером кричат, зовут нас. Ругаются. Проклинают судьбу.

Развернувшись, Ариан поводит рукой, и по нашим следам пробегает волна тумана.

— Наш запах теперь в Сумеречном мире, — улыбается Ариан и увлекает меня к тёмному перелеску.

Он точно потусторонний дух, уводящий меня от жёлтых огней живых во тьму смерти. И я не понимаю, почему покорно иду за ним по лужайке, почему ступаю под сень шуршащих деревьев.

Мох проминается под босыми ногами, весело пружинит. Ни единая веточка, шишка или корешок не ранит непривычных к таким прогулкам стоп. Будто лес заговорённый, волшебный.

Кажется, лес шепчет что-то.

— Ариан… — испуганно впиваюсь в его ладонь. — Ариан, разве нам не надо разобраться с покушением?

Он странно улыбается, и я срывающимся голосом молю:

— Давай разберёмся с покушением. По горячим следам. А?

— Нет там следов. Лунных воинов на место я уже вызвал. Но следов нет. Кто-то совсем обнаглел. Кто-то решил, что ему позволено распоряжаться жизнью моих жриц.

Его глаза так вспыхивают, что заливают светом лицо. Свет сочится по сосудам на его руках, охватывает кожу мерцающей сетью.

— Ариан! — пытаюсь вырваться, но он рывком притягивает к себе.

Голая кожа к голой коже ощущается головокружительно остро. Чувствую сумасшедшее биение его сердца. Разливающийся по Ариану свет пульсирует ему в такт, пока не окутывает всего целиком непроглядным сияющим пологом.

И тут же рядом взвывают волки.

Выступают между деревьев сразу трое серых со вздыбившейся шерстью и шальными жёлто-зелёными глазами. Проникающий сквозь листву лунный свет пятнами белит их шкуры.

Из света гремит голос Ариана, совсем не похожий на тот, каким он говорил со мной дома.

— На жрицу покушались. Этот факт отрицать. Проверить, были ли чужаки у озёрного города. Осмотреть сваи. Следить, не пойдёт ли кто на встречу с посторонними.

Кивнув, волки отступают в прореженные серебром тени, исчезают за деревьями.

Опускаю взгляд и с удивлением обнаруживаю себя объятой сиянием Ариана, точно платьем.

— Идём, — спокойнее произносит он и тянет за собой.

Становится как-то легче…

Мы движемся по дороге. На ней нет ни колей, ни вытоптанной земли: обрамлённое деревьями полотно мха ведёт нас под более густые кроны. Туда, где всё реже и реже пробиваются ручейки лунного света.

— Лунный мир, — почти шепчет Ариан, — это не только стаи, не только оборотни. Здесь много удивительного и прекрасного.

И шепчет с такой любовью… а после слов Велиславы казалось, он свой мир недолюбливает, но нет же: свет стекает с его лица, точно вода, и на этом лице не гнев и не безразличие, а предвкушение таинства.

Может, я не подхожу ему как жена, но это не запрещает наслаждаться моментом и миром.

Пронзительно ухает филин. Трепещет листва. Звуков с озера не слышно, будто нас от всех отгородило. Оборачиваюсь: а дороги позади нет — сплошные деревья.

Страшно. Поворачиваюсь к Ариану: он спокоен. Значит, мы в безопасности.

Вступаем в кромешную тьму. Она обтекает нас, точно живая. В ней неожиданно сотнями зелёных искр вспыхивают светлячки, делают вокруг нас один сияющий вираж, другой… Деревья похрустывают, шепчут что-то. За гранью тьмы движется нечто незримое, присматривается.

Ариан переплетает мои пальцы со своими и тянет дальше. Зеленовато-жёлтые светлячки стелются по мху, выстраивая мерцающую дорогу из парящих точечек. Никогда не видела столько светлячков сразу. Понимаю, что их свет — биохимическая реакция, но выглядит так волшебно!

Поворачиваюсь к Ариану: зелёные огоньки мерцают в его потемневших глазах, отражаются на влажных волосах. Сердце пропускает удар. Горячие пальцы крепче сжимают мою ладонь, ноздри Ариана раздуваются, и взгляд плывёт.

Свободной рукой Ариан касается моей щеки, очерчивает губы, заставляя острее ощутить свою наготу.

Отступаю. Мох делает шаг беззвучным, мягко обнимает стопы.

— Побудь здесь. — Ариан приближается, окутывает теплом своего тела. — Дух леса тебя защитит.

— Ты куда? — Сжимаю его ладонь. — Найдёшь меня потом?

— Конечно. А сейчас надо на подданных нагнать страха. — Ариан стремительно наклоняется и касается моих губ лёгким поцелуем. Отступает, миллиметр за миллиметром выпуская мои пальцы. — Я ненадолго.

— Мне страшно.

— Не бойся. — Горячие пальцы снова пробегаются по моей щеке и губам. Ариана окутывает серебристое сияние. — Здесь ты в безопасности.

Он пятится, растворяясь в набежавшем тумане.

— Если здесь безопасно, почему бы меня здесь не поселить? — вопрошаю ему вслед. И конечно ответа не получаю. Сцепив руки на груди, оглядываюсь. — Просто замечательно.

Светлячков несколько сотен, но окружающего не видно в кромешной тьме. Есть только озарённая зеленоватыми шариками дорога из мха.

Переминаю с ноги на ногу, поправляю влажные трусы. Как-то не везёт мне с нижним бельём: не приживается оно на мне вместе с одеждой.

— Ну, надо радоваться, что на мне хотя бы что-то есть, — утешаю себя.

И ещё очень жаль опаловое ожерелье. До слёз. Красивое такое было!

— С вещами надо легко расставаться, — раздаётся сверху сухо трещащий голос. — Не стоят они печали, даже самые красивые.

Приседаю на полусогнутых. Пытаюсь прикрыть кружевные трусы, но обнажённая грудь не даёт заняться нижней частью.

— Ты не переживай, я к другому виду принадлежу, двуногими и четвероногими не интересуюсь, — потрескивает голос. На этот раз справа. И я отодвигаюсь подальше. — Да не бойся ты, гостей лунного князя я не ем.

— Какое утешение!

— Ну… — шелестит и трещит голос, явно принадлежащий кому-то огромному. — Это действительно утешение. Хотя, не побывав в моём пищеводе, трудно оценить всё счастье избавления от такого визита.

От этого разговора становится холодно. И мурашки ползут. И ноги подкашиваются. Осторожно отступаю в ту сторону, где растворился Ариан.

— Да не бойся, — в темноте вспыхивают два громадных глаза.

Приближаются. В сиянии светлячков вспыхивают чешуйки, воплощаясь в змеиную голову размером с джип.

Плюхаюсь на мох, руки бессильно опускаются на прохладное мягкое ложе.

— Вот видишь, — мелькая раздвоенным языком, стрекочет змей. — Я имею иные критерии привлекательности, наготы можно не стесняться.

Прикрываю грудь. Пасть распахивается, и змей издаёт сухие каркающие смешки.

Хочется в обморок упасть, но страшно: вдруг меня бессознательную схарчит? Кто знает, как там у него инстинкты работают.

— Тамара, — шепчу я. — Приятно познакомиться.

Снова сухой отрывистый смех:

— Вижу я, как ты рада.

Ну Ариан! Вернётся — убью. Только бы возвращался скорее.

Испуганно смотрю на громадного змея, тело которого теряется во мраке. Какой он длинны? Полкилометра? Километр? Сколько он ест и как давно последний раз кушал?

— Ну ладно, ладно. Глупое ты человеческое дитя. — Морда змея подёргивается дымкой, сплющивается, стекает в массивную рогатую четвероногую фигуру кентавра. Я икаю. Будто сотканный из текучей воды исполин опускается, скрючивается в горбатую носатую старушку. В её глазах отражаются светлячки, но кажется, что там, в тёмной глубине, мерцают и передвигаются звёзды и целые галактики. — Так лучше?

Киваю.

Сипло шепчу:

— С-спасибо. Вы…

— …кто? — каркает старушка, сотрясаясь телом в мохнатой тужурке. Бахает широкие ладони на цветастый подол. — Это ты хочешь спросить?

Снова киваю.

Старуха цокает языком, потирает острый подбородок.

— Да как сказать, — голос у неё всё тот же: хрусткий, ломкий и будто принадлежащий кому-то огромному. Чувствую себя маленькой-маленькой. Обхватываю колени руками. Она щурится, пронзает меня взглядом. — Чомор я. Лес охраняю, чтобы последних зверей эти блохастые не повывели. Но пока охотиться не придёшь, можешь ходить, бродить. Не трону я тебя. Так, поплутать заставлю пару часиков и отпущу.

Чомор широко улыбается, демонстрируя клыкастую пасть, отлично подходящую ведьминскому страшному лицу. Летающие вокруг светляки будто ласкают его своим мертвенным сиянием. А ещё у Чомора хвост торчит из-под подола и слегка подёргивается.

— Ты чего такая смурная? — Чомор склоняет патлатую голову набок. Светляки усаживаются в седые волосы, усыпают его плечи, грудь, колени. Даже на хвост садятся. — Радоваться вроде должна.

— Чему? — опускаю взгляд на почти обнажённое тело и прикрываю грудь.

— Да ты не стесняйся, я существо, считай, бесполое, на человеков не западаю. А радоваться… так всякая девица радоваться должна, когда её сватают.

— Но не когда так! — Вздыхаю. — Меня насильно замуж отдают.

— Ты жрица, это естественно. — Чомор щурится, причмокивает. — И хотя судьба твоя не определена и перекована, всё же могу с уверенностью сказать: выбор будет за тобой. Сама будешь решать и выберешь правильно. Счастливым брак твой будет, с большой любовью, детьми и всем, что вы, женщины, так пронзительно любите.

— Правда? — Обмираю. Отчаянно хочется верить, что лесное существо, этот дух или кто он там, говорит правду, и все мои злоключения, скитания и знакомства со стаями кончатся хорошо. Но вдруг он только смеётся надо мной. — Ты и впрямь можешь видеть судьбу?

— Немного. Таких вот… незащищённых, не научившихся закрываться, не укрытых сиянием луны.

— Людей, значит?

— Ну да, людей, — неохотно кивает Чомор. — У блохастых душа с телом слита, там ничего толком не разберёшь, а вот у людей… ах, просто прелесть что такое: словно разделанная мастером туша — всё по отдельности, кусочек к кусочку, смотри не хочу. Кабы не поработала над тобой Велислава, можно было бы всю судьбу до последнего вздоха прочесть.

— Но о семейной жизни ты видишь?

— Конечно, — фыркает Чомор. Светляки пробираются на его лицо, подползают к губам. — Ты же сейчас устройством семейной жизни занята, эта линия строится в первую очередь. И как мощно строится…

— И всё у меня будет хорошо? — недоверчиво уточняю я. Мне бы только малейшую надежду, что сватовства не кончатся провалом или ненавистным браком… — Точно-точно?

— Точнее смогу сказать, если кое-что сделаешь.

— Что? — я нетерпеливо подаюсь вперёд.

 

Глава 14

— Э… уверен, что надо это сделать? — Опираюсь на каменную кладку колодца. В круглом отверстии — сплошной мрак. Поворачиваюсь к чешущемуся спиной о дуб Чомору. — Даже пословица есть: не плюй в колодец, потом вода пригодится напиться.

— Да какая же там вода? — Чомор приседает и встаёт, приседает и встаёт, обдирая спину о кору. — Там воды отродясь не было. Ты плюй.

— Но зачем?

— Не хочешь плевать — урони туда пару капель крови. Или выдерни волосы и кинь. Но плюнуть проще. Надо же как-то ему тебя распознать среди множества других существ.

Генетический анализ. Сказочная версия.

Снова наклоняюсь над тёмной скважиной. Во рту как назло пересыхает, но я, нацедив, сплёвываю капельку слюны.

— Тю, — продолжая чесаться, тянет Чомор. — И это всё?

Вздохнув, плюю ещё раз.

— А второй раз зачем? — хитро щурится Чомор, и из бабы-яги превращается в мужчину-кентавра. Правда, на основе медвежьего тела и с рогами… Лениво приближается к жерлу колодца, увлекая за собой шлейф из светляков. Заглядывает во тьму. Нюхает. Высматривает что-то. Кивает. — Да, точно: счастливый брак, трое детей, собственный выбор из нескольких претендентов. И берегись огня.

— Почему?

— Лунный дар скользить между мирами ни в воде, ни в земле, ни в огне не действует. Только огонь может поменять твою судьбу к худшему.

— Как это произойдёт? Когда?

Закатив тёмные очи с мерцающими в них отблесками светляков, Чомор ворчит:

— Ну что ты такая назойливая? Тебя же замуж такую никто не возьмёт.

— Так я сама выбирать буду.

Он вздыхает:

— Ну да. Ладно, будь назойливой. Вот вернётся князь — можешь сразу начинать. А со мной не надо.

— А он… — к щекам приливает кровь. — Ариан случайно не…

Ощущение чужого взгляда растекается по спине лёгким покалыванием. Разворачиваюсь: Ариан в белой тоге стоит между деревьев и смотрит на меня. Прикрывая руками грудь, закусываю губу: не могу при нём спросить, не ему ли суждено стать моим мужем… хотя он же в отборе не участвует. И я спрашиваю:

— А можно посмотреть, кто на меня покушался?

Чомор мотает головой:

— Это блохастый был, их судьбу не видать.

— Её жизни что-нибудь угрожает? — рокочет Ариан.

— Береги от огня, и всё у неё будет хорошо. — Чомор потягивается. — Давай, забирай свою зазнобу, она у тебя нервная, суетливая, болтливая и вообще со скверным характером.

С каждым эпитетом брови мои всё выше приподнимаются вверх: может я и нервничала из-за этого чудища лесного, но уж точно не болтала, а про характер за сорок минут (во время которых я ни разу не пожаловалась!), что мы шли к колодцу, нельзя узнать ничего определённого.

— Заберу, конечно, — выступает вперёд Ариан, и светлячковое сияние озаряет корзинку в его руке. — Заберу и покормлю. И даже тебе кое-что перепадёт. — Щурясь совсем как приятель, Ариан вытаскивает из корзинки кринку, перевязанную тканью. — Сметана.

— Оо, — выражение счастья озаряет лицо Чомора голубоватым светом, и к ногам Ариана приземляется гигантский котище, хватает кринку и в один прыжок скрывается в темноте.

Вытаскивая из корзины светлую хламиду, Ариан неотрывно смотрит на меня. А меня захлёстывает обида за его слова в домике на озере, за то, что бросил с этим сумасшедшим.

— Мог бы предупредить, с кем меня оставляешь, — ворчу я, выхватываю из его рук белую одёжку. Может, по поводу дурного характера Чомор не так уж не прав. — И сметаной меня не купишь, не люблю я её.

Под пристальным, немигающим взглядом Ариана я краснею. Но мои пылающие щёки скрывает надвигающаяся темнота: все светляки уносятся следом за Чомором.

* * *

Никогда в жизни не доводилось мне бывать в шалашах на дереве. Как-то не срасталось. Но в другом мире внезапно находится такой шалаш: на огромном дубе, с однокомнатным домиком и огороженной перилами смотровой площадкой. С шикарным видом на озеро, по которому до сих пор снуют лодки.

Озёрный город освещён луной, огоньками и даже прожекторами. Оборотни активно ныряют в мерцающую жёлтым и голубым воду.

— Может, скажешь им, что я как бы здесь? — не выдерживает моё доброе сердце. — Или они сами поймут, когда лунный дар ни к кому не перейдёт?

Отведя от лица бутерброд с копчёной олениной, Ариан щурится. Думает. Мотает головой:

— Нет, лунный дар может не найти среди них подходящую волчицу и улететь дальше. И нет, не скажу: они плохо ныряют. Вяло как-то. Когда удовлетворюсь их рвением или когда они исследуют всё дно озера — так сразу скажу, что ты жива, а пока пусть ищут.

Почему-то кажется, что оборотни отдуваются за то, что мне понравился подарок их кандидата. А возможно, я слишком высокого о себе мнения, раз считаю эту дрессировку расплатой за ревность Ариана.

Обида на сдачу меня Чомору куда-то улетучилась ещё после первого бутерброда, запитого кофе из термоса, и теперь я в благостном настроении. В шалаше на дереве здорово. И оборотни озёрные так красиво воют, хоть и грустно, с надрывом таким, будто меня уже хоронят. Трогательно. Хоть и понимаю: их страх перед Арианом на такую бурную деятельность толкает.

По спине пробегает холодок ужаса: убить ведь могли! Но я гоню его прочь, старательно сосредотачиваюсь на тёплом воздухе, на ощущении досок под филейной частью. Не хочу думать о серьёзном и страшном.

— Ожерелье жалко, — тяну я.

Ариан косится на меня, тихо обещает:

— Я тебе другое подарю, ещё лучше.

— Но то Вася своими руками сделал.

Вздохнув, Ариан смотрит на расчерченное бликами, лодками и ныряльщиками озеро.

— Если очень хочешь, могу научиться что-нибудь такое делать.

Невольно фыркаю, закашливаюсь. Ариан похлопывает меня между лопаток. В горле жжёт, глаза щиплет от слёз. Не сразу отдышавшись, бормочу:

— Не представляю тебя за подобным занятием.

— Почему нет? — Ариан протягивает руку. Кончики его дрогнувших пальцев касаются моего виска, и меня будто ударяет током, только приятно. Щурясь, Ариан заправляет мне волосы за ухо. — Я могу всё, что могут мои подданные, и даже больше.

— Так уж и всё? А если твои подданные умеют петь в опере, талантливы в этом?

— Значит, я трансформирую структуру горла и лёгких, изучу технику пения и тоже смогу петь в опере. Но оперных певцов у нас нет, мы предпочитаем камерную музыку.

Молчу, осознавая. Моргаю. Снова молчу, потому что осознаётся плохо.

— А ты так можешь? — наконец уточняю я.

— Часть лунного дара — пластичность света. У жриц это не так выражено, возможно, из-за меньшей доли способностей или из-за разницы функций, а может будущим матерям такое вредно, но у меня довольно широкие возможности по изменению тела, хотя оно всегда стремится принять привычную форму.

— Значит, изменения будут временными?

— Да. — Ариан снова проводит кончиками пальцев по моему виску, скуле, губам, и это приятно до мурашек, несмотря ни на что.

— Не надо, — шепчу я.

— У тебя крошка… — выдыхает Ариан, наклоняется. — Чего ты боишься?

Вопрос вспыхивает в мозгу цветными искрами. Отклонившись, хмуро смотрю на тугодумного спутника и на всякий случай указываю на озеро:

— Меня только что убить пытались.

Оборотни там снова завывают.

— Значит, в меня ты не веришь, — вздыхает Ариан и тоже отклоняется. Задумчиво смотрит на озеро. — Признаю: не привык к таким ударам исподтишка. Но я могу тебя защитить.

— Не лучше ли меня спрятать?

— Твой лунный дар — он как тропинка к тебе, как путеводная нить. Криминалистика тут не развита, поймать преступника можно разве что по запаху, свидетельским показаниям или с поличным. И я обязательно его или их поймаю, — переходит на рык Ариан. — Только надо эту тварь выманить.

— Почему бы не допросить всех?

— Потому что когда кто-то боится, ложь определить невозможно, и я рискую получить лишь козла отпущения, взявшего на себя вину кого-нибудь более сильного. — Ариан запускает пальцы в волосы. — Честно говоря, я просто не понимаю, зачем это всё?

— Может, кому-нибудь не нравится, что я человек?

— Но Лада была чистокровной. Я не понимаю, что между вами общего.

— Дар? — мой голос звучит напряжённо: терпеть не могу разговоры о чистоте крови.

— Дар неуничтожим. Он не может хранить информацию об убийце Лады. Не имеет уникальности, чтобы привязываться к дару, переходящему по одной линии. Если нужен был дар — достаточно убить любую жрицу. Но почему-то охотятся на тебя.

Опять холодные мурашки ползут по спине, и кровь откатывает от лица.

— Прости, что напугал. — Ариан так быстро прижимает к себе, что не успеваю среагировать. В его руках тепло. Всё же верю, что он меня защитит. — Спать хочешь?

— Ты что! Я так испугалась, что теперь не усну.

Но я не права: поддавшись Ариану, на минутку ложусь в домике на жёсткую медвежью шкуру и тут же засыпаю.

* * *

— А как вы здесь определяете время суток? — первый вопрос, возникающий при пробуждении, ведь луна висит в небе на том же месте, и ни на люмен не светлее, чем в час моего засыпания.

Сидящий рядом со шкурой Ариан несколько долгих мгновений молчит, пытая меня задумчивым взглядом. Признаётся:

— Чувствуем интуитивно и никогда не путаем.

— Что, прямо у всех идеальное чувство времени? — Натягиваю медвежью «лапу» на обнажившееся во сне плечо: нечего всяким сторонникам чистоты крови на меня любоваться.

Ариан склоняет голову. Падающий в окно серебристый свет очерчивает его скулы, чувственные губы.

— Не минута в минуту, но ночью нам уютнее, видим мы в это время лучше. Перепутать невозможно.

— Понятно. — Лежу и чувствую, что-то не так. Но что? Ариан так подозрительно ноздрями подёргивает. Глубоко вдыхаю через нос… — Мясом пахнет. И сыром.

— Ах, да, — полуобернувшись, Ариан вытаскивает из-за спины деревянную плошку с ломтиками запечённого мяса и куском полупрозрачного сыра. — Угощайся и пойдём.

— Куда?

Неопределённо кивнув за спину, Ариан придвигает миску ближе. Запах усиливается, я жадно хватаю ломоть холодного мяса, заглядываю в плошку и поднимаю взгляд на Ариана.

— Где хлеб? — Могу, конечно, обойтись без него, но всё же…

— Прости, вчерашний птицам скормил, а свежего взять не подумал.

Ветер и шелест листвы врываются в домик на дереве. Следом раздаётся пронзительный многоголосый вой.

— Неужели всё ещё меня ищут? — Сажусь на шкуре, прикрываясь нагретым жёстким мехом.

— Даже думали вместо тебя свежий изуродованный труп показать, чтобы дно не чистить.

— А откуда у них свежий изуродованный труп? — Подношу кусочек мяса ко рту.

— Понимаешь ли, Тамара, наш мир… не привит этическим мировоззрением, здесь принято следовать жёсткой логике выживания, и эта логика гласит, что слабые и больные особи должны пускаться в расход, когда этого требуют интересы стаи.

Опускаю кусочек мяса назад в миску. Уточняю:

— Хочешь сказать, что они бы убили слабую здоровьем девушку, чтобы не обыскивать дно озера?

— Чтобы не тратить ресурсы стаи на бесполезную работу — да.

Шумно вздохнув, откидываюсь на шкуру, зябко кутаюсь в отростки медвежьих «лап». Ариан плавным движением вытягивается рядом, горячая ладонь пробирается под мохнатую оборону и согревает моё бедро.

— Ты ведь этому помешал? — на всякий случай уточняю я.

— Разумеется.

Думать об этом не хочется, поэтому спрашиваю:

— Следы убийцы нашли?

— Нет. За последние несколько дней здесь побывали гости и торговцы из всех стай. Никто ничего подозрительного за ними не замечал.

— Какой-то неуловимый преступник.

— Наглый, — морщится Ариан. — Ловкий. Поймаю — порву.

Прежде, чем успеваю ответить, Ариан наклоняется и порывисто целует. Тепло прокатывается по телу, внутри всё дрожит. Так приятно-приятно, что решаю начать сопротивление через минуту… А может и через две.

* * *

— Жрица! Жрица! — оборотень срывается на вой и, сверкая голым задом, припускает к выходящей на берег дорожке озёрного поселения.

Мне даже немного лестно, что первой приветствуют меня, а не сияющего рядом Ариана. Но оно и естественно: это же не его всю ночь в озере искали.

Мы идём по тропке к мостику. Рыжие огоньки над озером приходят в движение. Со всех платформ воют. Несколько оборотней прыгают с лодок и, обратившись в воде, плывут к берегу.

— Зашевелились, — раздражённо отзывается на это Ариан.

А у меня до сих пор сердце неистово колотится от поцелуя с ним.

Мостик скрипит и шатается под лапами и ногами. Топот разносится над озером и окрестными полями. У обнажённых мужчин трясутся гениталии, у девушек скачут груди. Разномастные волки выныривают из воды. И все, не сговариваясь, выстраиваются полукругом в десяти шагах от Ариана.

Обнажённые падают на колени и перекидываются в зверей, виляют хвостами.

В каких-то несколько минут на бережке, примяв кусты и выкинув в озеро брёвна-скамейки, собираются три сотни волков. Пугающее зрелище. Хотя на мордах не злость, а смесь радости и тревоги.

Волки расступаются, пропуская матёрого седого волка и следующих за ним волков поменьше, один из которых со знакомой рыжинкой — Вася: ушки прижаты, взгляд виноватый.

— Мы счастливы, что жрица всё же жива, — матёрый волк Аристарх, в глазах которого, точно луны, мерцает отражение исходящего от Ариана света, склоняет голову. — И просим пощадить нас за недосмотр. Такого больше не повторится.

— Не повторится: вы лишаетесь права участвовать в отборе.

— Слепо повинуемся воле лунного князя, — ещё ниже склоняет голову Аристарх.

Вася издаёт протяжный вой, ползёт к нам на брюхе, повиливая хвостом и снизу заглядывая на Ариана. Тявкает жалобно:

— Прости князь, не доглядели мы, но впредь…

— Никакого впредь, — гремит над озером и лугами страшный голос Ариана. — Вам повезло, что перед падением дома жрица спонтанно переместилась в Сумеречный мир и прихватила с собой воина, иначе стае пришлось бы отвечать не только за безответственность, но и за кровь.

— Князь, пощади, — воет Вася. — Люба она мне…

— Заботится надо было лучше, — рычит Ариан, сияние его становится ослепительным, трава вокруг кажется белой, а тени — провалами в бездну.

Даже над водой разливается белое сияние. Прикрываюсь ладонью. Васю придавливает бурый волчище. Наверное, Герасим.

— Прости моего непутёвого сына, — бормочет Аристарх. — Мы поняли свою вину и просим прощения.

Вся стая ложится, утыкается мордами в траву и вынесенный на берег ил.

Мою талию обвивает сильная рука Ариана, он притягивает к себе. И в следующий миг мы уже стоим в поле, над нами — пронзительно-голубое небо и солнце. Сияние Ариана гаснет. Вдыхаю запах родного мира, и глаза щиплет от слёз.

Ариан ведёт меня куда-то по невысокой траве. Оглядываюсь: в сотне шагов от нас стоит пустой джип.

— В следующую стаю поедем с комфортом. — Ариан прижимается губами к виску.

— У тебя что, куча машин по полям припасена? — изумляюсь я.

— Нет, но у меня очень хорошее чувство пространства, и когда надо добираться быстро, я подгоняю здесь в нужное место автомобиль.

— А оставить машину в Лунном мире?

— Зачем там воздух портить? — Ариан скользит рукой по моему бедру.

Под беспощадным светом солнца намного легче убрать с себя его руку и потребовать:

— Хватит меня тискать. Ты меня сватаешь, вот и занимайся подбором мужа…

Корни волос на затылке обжигает — так крепко сжимает их Ариан, меня леденит ужасом. Глаза Ариана, полные лунного света, оказываются близко-близко.

— Тамара, — рычит он, прижимая меня к себе, мелко вздрагивая. — Тамара, даже не…

— Больно, — шепчу ему в губы. — Отпусти.

Пальцы на моём затылке ослабевают, отпускают пряди волос. Но Ариан и не думает отстраняться — нависает надо мной, плотно прижав к себе и тяжело дыша.

 

Глава 15

Хотя прошло уже полчаса с момента, как Ариан отпустил меня и даже извинился, внутри всё дрожит от страха и какого-то животного волнения.

— Что это было? — тихо спрашиваю у Ариана, выруливающего на перекрёстную дорогу. — У вас принято так женщин хватать?

Ревёт мотор, из-под колёс вырывается пыль.

— Инстинкты. Прости.

— А если инстинкты попросят мне горло перегрызть, ты и тогда им поддашься? — нервно дёргаю рукой. — И что, мне теперь постоянно ждать, что ты меня схватишь или ударишь или ещё что?

— Не ударю, это точно. — Ариан хмурится. — Клянусь.

Потираю затылок.

— Болит? — сочувственно уточняет Ариан.

— Болит, — зачем-то лгу я.

Он резко тормозит, разворачивается ко мне. Гладит по макушке:

— Прости. Для меня это всё неожиданно так же, как для тебя.

— Но тебе не больно.

Наклонившись, Ариан кладёт мою ладонь себе на затылок и требует:

— Дёргай.

Смех зарождается дрожью под рёбрами, прокатывается по телу, и я рефлекторно сжимаю волосы Ариана.

— Это глупо, — сквозь смех выдавливаю я.

— Не хочу, чтобы ты на меня злилась, — признаётся Ариан мне в бедро.

— Тогда больше так не делай. Я девушка нежная, к жёстким играм не склонная. — Смех внезапно угасает. — Понимаю, у вас принято, чтобы тебя все боялись, но для меня сделай исключение, пожалуйста.

— Уже сделал. И ещё сделаю. — Ариан накрывает мою ладонь своей и заставляет сильнее стиснуть волосы. — Прости меня.

— Простила, — шёпот усиливает странное ощущение в груди, и это немного пугает.

После перекраивания судьбы и гадания по плевкам в колодец я уже готова поверить в магическую силу слов в целом и таких прощений в частности.

— Спасибо. — Ариан вытаскивает голову из-под моей ладони, целует в запястье и снова давит на газ.

Машина с рёвом проезжает пару сотен метров по полю.

— Приехали. — Ариан выскакивает наружу и прежде, чем успеваю вылезти, оказывается с пассажирской стороны, протягивает ладонь. — Позволь помочь.

Опираюсь на него. Трава щекочет босые ноги, длинный подол развевается на ветру.

— Не страшно машину оставлять?

— Нет. — Ариан ставит её на сигнализацию и прячет ключи под княжеской просторной хламидой. Не удивлюсь, если там и телефон припрятан, и ещё что полезное. — Готова?

— Нет. — Улыбаюсь. — Но к этому просто невозможно быть готовой, так что… улыбаемся и пляшем.

— Обязательно, — улыбается в ответ Ариан, и по его коже разливается свет.

Нас окутывает туман, уволакивая в Лунный мир.

* * *

Ситуацию можно охарактеризовать одной фразой: не ждали.

То ли в Лунном мире с коммуникацией плохо, то ли Ариан постарался, но следующее поселение явно не готово обнаружить собственного князя у ворот. А ворота массивные, обитые железом. Трёхметровая крепостная стена из валунов уходит влево и вправо, теряется в лунном сумраке.

— Хватит там валяться, — рычит Ариан. — Открывайте уже.

Ожидаю увидеть средневековый город, но ворота распахиваются на озарённую электрическими фонарями асфальтную дорогу. Я будто в современном частном секторе Англии или Америки. Прямота улиц и однотипность домов дико контрастируют с недавно покинутым кривобоким городком Васиной стаи.

Здесь всё веет рационализмом.

Запутанные в халаты караульные лежат мордами в асфальт:

— Приветствуем вас.

На центральную улицу выруливает белый автомобильчик для гольфа. Мчится к нам, дрыгая синим флажком на высоком гибком флагштоке.

Сияние Ариана спорит со светом близлежащих светильников. В окно выглядывают лица и морды, но выходить никто не решается. Да и те редкие прохожие, что мелькали вдали, куда-то делись.

Электрическая гольф-машина всё ближе. За рулём её улыбается во все зубы Златомир. Он в халате! Затормозив в тридцати шагах от нас, выскакивает, обращается в бурого волка и, прикрытый халатом, точно мантией, склоняет голову с яркими жёлтыми глазами:

— Добро пожаловать. Рад видеть жрицу живой и здоровой.

— Стая Аристарха выбыла из состязания. Не разочаруй меня.

— Буду беречь жрицу пуще собственных зубов, — не поднимая хитрой морды, обещает Златомир.

Терпеть не могу зубных, так что клятва впечатляет.

— Оставляю при жрице воина, он старший по её охране. — Ариан растворяется в воздухе.

Растерянно оглядываюсь: чёрный волчище стоит за моей спиной. Подмигивает. Ловко он сам себя подменил. Хотя, когда все мордой в землю, мухлевать легко.

Вздохнув, Златомир превращается в человека и потуже затягивает на себе бархатный халат с вышитой над сердцем французской лилией. Дорогущий на вид халат плохо сочетается с натоптанными до грязи ногами. Но пора привыкать. Златомир ещё ничего, в одежде.

— Прошу, наша глубокоуважаемая прекрасная гостья, — слегка склоняет голову он, в несколько лёгких шагов приближается и целует руку. — Безмерно рад, что мы подготовились к встрече заранее. Предусмотрительность — девиз нашего милого городка. — Он поворачивается к Ариану. — Намереваетесь спать в доме со жрицей или предпочтёте отдельную резиденцию с прислугой?

Звучит это двусмысленно, словно «резиденцию с девочками».

— Со жрицей, — роняет Ариан и тоже вздыхает. — Служба.

— Понимаю. Надеюсь, служба у нас будет не столь обременительной, как у озёрных. — Златомир снова обращается ко мне. — Вы завтракали?

— Да, спасибо.

Златомир ещё держит меня за руку. Ариан, как ни странно, на это не реагирует. Может, бровки чуть выше поднял на бархатистый лоб, но без явной ревности. И такая реакция помогает немного расслабиться: похоже, сам Златомир меня никуда тягать и совращать не будет.

— Что ж, тогда позвольте провести экскурсию по моей вотчине, — предлагает он.

— С удовольствием.

Окидываю взглядом блоки однотипных домов с лужайками. В голове плывёт от слишком чётких перспектив, порождённых непривычной ровностью улиц, ярким светом и резкими тенями.

Тут как-то… холодно и мёртво всё. Но, может, близкое знакомство развеет неприятное впечатление.

* * *

Город оказывается не таким уж структурированным: центральная часть хаотична и путана, как это часто бывает с древними застройками. Даже кремль имеется — деревянный, без единого гвоздя, с ажурными наличниками. И не жилой. Музей истории стаи.

Неожиданно удобная машинка останавливается перед брусчатой дорожкой к деревянным воротам.

— Желаете посмотреть? — любезно интересуется Златомир.

— Нет, спасибо, я ещё от прошлого знакомства с деревянным зодчеством не отошла, — сознаюсь я.

— Понимаю, — щурится Златомир, и в его глазах вспыхивают фосфорной зеленью отражения света.

Я боюсь встречи с кусавшим меня Владиславом: вдруг между нами ещё играет химия? И мало ли что он там себе нафантазировал в период одержимости мной. Но Златомир ни словом не упоминает сына. Он возит меня один (и прохожие в халатах быстро исчезают с улиц), поясняя: «А здесь у нас озеро с золотыми карпами… а тут детская площадка… спортивный комплекс… лучшая булочная».

Ариан трусит позади нас так беззвучно, что временами ощущаю себя наедине со Златомиром, пытающимся очаровать ненавязчивостью.

— И что, пира в мою честь не будет? — посмеиваюсь я, когда едем мимо стеклянной витрины с манекенами в халатах.

— Будет, — улыбается Златомир. — Когда отдохнёте. И познакомитесь с нашими жрицами. Думаю, вам есть о чём поговорить.

Ах он старый лис, то есть волк. Может, ему известно, что с остальными жрицами я не общалась, а может это решение принято по наитию, но пообщаться со жрицами сейчас хочу, а то на вшивость меня проверили, но так и не объяснили, в чём будущие обязанности состоят. Оглядываюсь на Ариана: недовольно щурится, но молчит.

— С удовольствием приму ваше предложение отдохнуть и пообщаться с коллегами по… дару.

Златомир сворачивает на ближайшем перекрёстке.

* * *

Даже местные жрицы — все три — предстают передо мной в халатах. Похоже, это их форма цивильной одежды.

Самая старшая, седая статная женщина, по-хозяйски треплет Златомира за ухо и воркует:

— Дамский угодник, не мог гостью сразу к нам привести?

У Златомира плывёт взгляд и улыбка такая мальчишеская, что теряюсь: женщина ведёт себя с ним, точно жена, но их возраст наводит на мысль о долгом браке, а долгий брак и такие нежности — это странно. Не знаю, куда себя деть.

Пожилая женщина обращает на меня лучистый взор, улыбается, демонстрируя великолепные белые зубы с острыми клыками:

— Меня зовут Элиза, я старшая жрица стаи, а по совместительству, — снова она треплет довольного Златомира за ухо, — хозяйка и спутница этого проказника.

«Проказник» так млеет от её близости, что становится понятно спокойствие Ариана по поводу близости ко мне Златомира: вожак занят всерьёз и надолго. Даже, пожалуй, навсегда.

— Всё-всё, — Элиза машет на него, прогоняя к двери. — Дайте девочкам пообщаться.

Мечтательно улыбающийся Златомир уходит. Ариан даже ухом не ведёт.

— Брысь, — машет на него Элиза.

Утомлённо поглядев на неё, Ариан отходит к диванчику у французского окна, запрыгивает на шёлковое сидение грязными лапами и укладывает морду на одну из подушек.

— Время идёт, а лунные воины не меняются, — вздыхает Элиза. — Всё такие же зазнайки.

Две другие жрицы с одинаковыми улыбками ждут в сторонке и не пытаются привлечь внимание, поздороваться, хоть и смотрят на меня. Как куклы.

— Это Марианна, — Элиза указывает на правую женщину лет сорока, в шёлковом зелёном халате. Затем на вторую, в канареечно-жёлтом махровом, лет тридцати с хвостиком. — А это Софи. Соответственно, вторая и третья жрицы стаи. — Элиза снова улыбается. — Если выйдешь замуж за одного из моих сыновей, сразу получишь место второй жрицы.

— Но сначала Златомир обещал мне кофе.

В тёмных глазах Элизы вспыхивают зеркала звериных зрачков. И на память приходит предупреждение Владиславы о мягко постеленном, да жёстком на ощупь.

* * *

— Служба жрицы проста, но почётна и ответственна, — церемонно сообщает Элиза.

Падающий сквозь стеклянную стену лунный свет и жёлтое сияние светильников расчерчивают её породистое волевое лицо на жёлто-голубые участки.

Мы сидим за круглым столом. Белая скатерть и салфетки накрахмалены, букетик незабудок торчит посередине. Четыре чашки источают фруктовый аромат. На столике с колёсиками — пирожные и большой чайник.

Этот зал на втором этаже «Клуба жриц» — здание действительно имеет такую вывеску — ресторан для избранных. О чём мне сообщили, когда мы поднимались по роскошной винтовой лестнице. Халаты дам, моя бесформенная хламида, волк-Ариан в мраморно-золотом интерьере выглядят инородно, но… я привыкаю.

Осторожно опускаю пятки на лапы сидящего под стулом Ариана. Чтобы попасть в обитель избранных, ему пришлось рыкнуть.

— И делится она на службу Лунному миру и службу стае.

— Знаете, это даже звучит сложно. — Их рафинированное поведение, надменность, кукольная покорность двух младших жриц раздражают и пугают. Шершавый язык Ариана проскальзывает по пятке, мокрый нос утыкается в свод стопы.

Элиза снисходительно улыбается:

— Служба Лунному миру заключается в регулярном обходе территории стаи, чтобы напоить землю энергией центрального Сумеречного мира. Нас трое, если будешь четвёртой, обходить надо будет раз в четыре дня.

— Значит, положение в стае не влияет на объём работы? — несколько удивляюсь я: мне казалось, Элиза только командует.

В её холодных глазах снова вспыхивает зелёный отблеск, голос понижается, припечатывая властностью:

— Дар жрицы священен, он дарует жизнь Лунному миру, никакое положение, никакое горе, болезнь или старость не должны останавливать жрицу от исполнения долга, иначе она должна отпустить дар. Если не пожелает — остальные её уничтожат. Единственный день, когда жрица освобождается от исполнения долга — день дарования жизни своему дитя.

А я ещё считала условия работы в своей конторе не слишком гуманными. С лицом совладать не удаётся, и Элиза одаривает меня очередной снисходительной улыбкой:

— Понимаю, девушке, чуждой традиционного жреческого воспитания, трудно смириться с подобным положением вещей, но живые существа привыкают ко всему.

— Если не умирают, — напоминаю я.

Шершавый язык проскальзывает по своду стопы, и я невольно улыбаюсь. У Элизы вздрагивают ноздри. Возможно, по запаху она как-то понимает, что Ариан шалит, но никак это не обозначает. Продолжает спокойно объяснять:

— Так же в обязанности жрицы входит сопровождение представителей стаи в Сумеречном мире и перенос предметов между мирами. Наша стая имеет обширные связи с человеческим бизнесом, все мы часто бываем там. И думаю, тебе этот пункт нашей жизни придётся по вкусу.

Киваю и, чтобы не отвечать, отламываю кусочек пирожного, закидываю в рот. Сладко и, наверное, вкусно, но я слишком взволнованна, чувствую себя, как в глухой обороне, и это мешает насладиться угощением.

— Мой муж и сыновья обучались в Сорбоне, — сверлит меня пытливым взглядом Элиза. — Многие наши торговые интересы связаны с Францией, туда мы тоже часто летаем.

— Мм, — киваю.

Помедлив, Элиза говорит дальше:

— В качестве поощрения некоторые семьи отправляются на отдых и за покупками в Сумеречный мир. Здесь, в «Клубе жриц», мы готовим их к встрече с человеческой цивилизацией, обучаем правилам поведения.

— Разумно, — киваю я.

Чувство неловкости усиливается, причём, кажется, неловко и Элизе. Возможно, она слишком привыкла распоряжаться своими безвольными подопечными.

Отвожу взгляд на стеклянную стену, на ровные улочки новой застройки. Всё здесь такое иностранное. Имена жриц тоже произносятся на иностранный манер. А Златомир и Владислав звучат очень по-русски. Возможно, стая пытается взять всё самое им привлекательное из обеих культур. Результат смешения кажется мне немного неживым. Но, с другой стороны, я видела слишком мало, чтобы делать такие далеко идущие выводы.

— А как вы оформляете документы для пребывания в Сумеречном мире? — уточняю я. — Как много семей отбирается для путешествий? Как много времени нужно потратить каждой жрице на их обучение? Что с семейными обязанностями? Что с контрабандой? Есть ли у жриц охрана? Какие привилегии? Что с жильём?

— Жрицы живут с мужьями. И раз уж мы заговорили об этом, то, возможно, имеет смысл отправиться в дом, который может стать твоим.

Растерянно моргаю.

— Я говорю о нашем доме, — царственно сообщает Элиза. — Ты, разумеется, сейчас будешь жить с нами, а если выберешь моего сына, останешься с нами навсегда.

От такой перспективы мурашки по коже бегут. Насколько помню, жриц связывают браком с правящей семьёй. Марианна и Софи, эти послушные марионетки, тоже, наверное, живут под чутким руководством Элизы.

— А может, куда-нибудь в другое место меня поселите? — Уловив во взгляде хозяюшки недоумение, пытаюсь исправить впечатление. — Не хотелось бы вас стеснять…

Она обнажает клыки в улыбке и заверяет:

— Ты ничуть нас не стеснишь, и сейчас поймёшь почему.

Да не хочу я понимать — хочу сбежать от деревянных улыбок Софи и Марианны. Только вот смотрины обязывают меня смотреть. А там, наверняка, и Владислав кусачий появится…

 

Глава 16

Причина нестеснимости семейства Элизы и Златомира проста: они живут во дворце.

Шутка. В которой есть доля шутки: их огромный двухэтажный каменный дом в окружении парка с живыми изгородями и фигурами из кустов способен вместить оборотней двести. Но живёт там около сотни — практически всё семейство и родственники родственников.

Я бы точно затерялась среди всех этих оборотней, треть из которых — дети, если бы не особый статус. Всех выгоняют меня встречать.

И всё семейство встречает меня в халатах. Некоторые из оборотней настолько источают силу и самодовольство, что сомнений в их статусе не возникает. А слабые и старые взгляд не смеют поднять. Множество лиц, все такие разные, но в чём-то похожие.

— Приветствуем жрицу, — здороваются мужчины.

По взмаху руки Элизы женщины хором повторяют:

— Приветствуем жрицу.

Приглядываюсь к мужчинам: кого из них назначили меня охмурять? Пока вроде никто не подходит, глазки не строит. Возможно, семейство ещё не определилось. Но в любом случае не хочу попасть в эту толпу, не хочу с ними всеми общаться.

— Какая большая семья, — натянуто улыбаюсь я. Вспоминаю совет Велиславы и уверенно требую: — Покажите мою комнату, хочу отдохнуть и привести себя в порядок.

Что-то будто неуловимо меняется в атмосфере.

— Да, конечно, — кивает Элиза и направляется в дом.

Вклиниваюсь между ней и остальными жрицами — надо отвоёвывать место в иерархии. Ариан неслышно ступает следом, чувствую его взгляд, улавливаю молчаливое одобрение.

Оборотни в халатах расступаются, некоторые кланяются. Иду с гордо поднятой головой и тревожно стучащим сердцем.

* * *

Дверь за Элизой затворяется, и я снова оглядываю роскошную гостиную на втором этаже. Из неё есть дверь в спальню с ванной и гардеробной. Больше всего мне нравится не роскошный земной интерьер, а заливающий всё жёлтый свет — будто дома.

Ариан внимательно всё обнюхивает.

Смотрю на высокий потолок с хрустальными люстрами, тяну:

— Вроде надёжно выглядит. Надеюсь, потолок не провалится.

— Не накликай, — ворчит Ариан. Исподлобья смотрит на меня. — Ты правильно себя ведёшь.

— А можно в следующую стаю ехать? — сцепляю руки. — С этими я точно не останусь.

— Не стоит оскорблять Златомира и Элизу. — Ариан садится на ковре посередине гостиной. — И это будет нарушением правил. Пока они не сделают чего-нибудь такого, за что лунный князь может вывести их из игры, придётся давать им шанс показать себя.

— Они…

Дёрнув ухом, Ариан резко мотает головой. Выразительно кивает на стену.

Беззвучно спрашиваю:

— Подслушивают?

Он кивает. Теперь понятно, почему они его спокойно оставили со мной наедине: собирались за нашим поведением следить.

Ариан вытягивает лапы и с блаженным стоном прогибается. А шерсть на загривке дыбом. Надо сказать, в волчьей форме Ариан более раскован. Если вспомнить, как брюхо подставлял, то можно сказать, что почти бесстыден.

Возможно, это нормально: разные физические тела, разные взгляды на жизнь и нормы поведения, как порой разнятся люди на работе и дома. Но всё равно тревожно теперь, когда знаю, что даже в человеческой форме Ариан бывает агрессивным. А уж если в звериной покусает. Передёргиваюсь. Киваю на дверь.

— Пойду, искупаюсь.

Взгляд Ариана становится странным. Я бы охарактеризовала его как раздевающий, если бы не звериная форма. Голос звучит глуше обычного:

— А я полежу под дверью. Если что — зови.

Звучит двусмысленно, но я решаю просто не обращать внимания. Я действительно утомилась от общения с командой местных жриц, пока они выспрашивали о моей жизни в Сумеречном мире, а я подбирала обтекаемые фразы, чтобы не солгать, но и смягчить правду. Со Златомиром было проще.

* * *

На ужин приходится спуститься. Огромная столовая, белые столы, серебряные столовые приборы, тончайший фарфор, рассадка по рангам. Все в халатах. Любезный Златомир, будто ледяная Элиза. И четыре пустых стула возле них. Я никак не комментирую это, не спрашиваю о женихе, и остальные тоже об этом молчат. Из всех представленных запоминаю только племянников Златомира: Роя и Эдриана — мужей Марианны и Софи.

Едят оборотни практически неслышно, только у детей кто-нибудь время от времени звякнет ножом или вилкой, слишком громко поставит стакан. Просто потрясающий контраст с озёрной стаей, евшей практически на полу.

После отшибающей аппетит трапезы мне предлагают посидеть со всеми в саду, но я снова удаляюсь к себе и запираю дверь с превеликой радостью.

— Это немного несправедливо по отношению к стае. — Ариан запрыгивает на диван. — Но я рад, что мы никуда не пошли.

— Тоже не любишь шумные сборища? — растягиваюсь на диване напротив.

Ариан уставляется на меня «раздевающим» взглядом. Будь у меня декольте, прикрылась бы, но моя накидка и так целомудренна.

Мы лежим в тягостном молчании. Золотыми бликами мерцает на роскошной чёрной шкуре Ариана электрический свет. Чего-то не хватает, но не понимаю, чего именно.

— Почему меня не знакомят с женихами? — наконец спрашиваю я.

— А хочется познакомиться? — Ариан склоняет голову набок.

— Конечно, — коварно уверяю я. Он дёргает ухом. — Очень интересно, вдруг жених такой, что заставит меня присмотреться к стае более благосклонно? У них отличные связи с моим миром, это может послужить поводом к единению.

— Их психология значительно отличается от общества, к которому ты привыкла.

— Уверена, во всех стаях психология отличается от привычной мне.

Молчание Ариана затягивается. Грустно, что он даже поспорить не хочет, не уверяет меня, что жизнь здесь будет нормальной.

В дверь стучат. Ариан снова подёргивает ушами, принюхивается.

— Да! — Мне лень вставать, хотя я не прочь разбавить сгущающуюся атмосферу.

— Хозяйка велела предложить вам ознакомиться с библиотекой, — доносится из-за двери приглушённый женский голос. — А так же сообщить, что в доме имеются компьютеры и игровые приставки, около полутысячи наименований игр. Желаете развлечься сумеречным способом?

Шепчу:

— Вот видишь, здесь столько всего родного.

— Ты играла в компьютерные игры? — Волоски надбровных кустиков Ариана приподнимаются.

— Да, конечно, — киваю я и не уточняю, что под играми подразумеваю «Пасьянс» и «Сапёр».

— Жрица будет отдыхать! — рявкает Ариан.

От неожиданности вздрагиваю. За дверью тихо. Не дождавшись ни повторного приглашения, ни пояснения Ариана, уточняю:

— Что это значит?

— Это значит, что я должен тебя охранять постоянно. А ещё я должен когда-то спать. — Ариан переворачивается на спину и скрещивает лапы. — Тебе бы тоже стоило поспать, твой организм ещё перестраивается, будешь мало отдыхать — заболеешь.

Не знаю, что меня внезапно раздражает. Швыряю в Ариана подушку и под его укоризненным взглядом влетаю в спальню и захлопываю дверь.

От вспышки гнева частит сердце и дышать тяжело. А может, это не гнев, может, это та самая перестройка тела.

— Ненавижу, — цежу я. — Ненавижу это всё.

Ныряю на роскошную кровать над пологом и накрываю голову подушкой.

Тревожно. Страшно.

Страшно, что Ариан придёт со своими предложениями.

Страшно, что он совсем не придёт.

Даже Михаил не вызывал такого бурления в груди, такой злости, такой нежности, такого дикого непонимания себя. Боже, с ним, оказывается, всё было просто. Хотя, возможно, мне так кажется из-за ритуала Велиславы.

Накрываю голову второй подушкой, но это не помогает избавиться от мутных, хаотичных мыслей.

Этой ночью Ариан покладисто спит под дверью.

* * *

Надо сказать, что тактика семейства Златомира даёт плоды: ни за завтраком, ни за обедом меня так и не знакомят с его сыновьями-кандидатами. Только с одним, уже женатым, и его хорошенькой беременной женой.

Меня кормят, как на убой.

Мне хвастаются бизнес-достижениями стаи в Сумеречном мире: акции, участие в косметическом и банковском бизнесе.

И достижениями стаи в их мире, богатством их города и выселков: полная электрификация, современная медицина, даже сельское хозяйство немного развито.

Мне обещают отдых в разных странах.

Обещают часто отправлять в Сумеречный мир.

Согласны поселить здесь моих родственников — предложение, не вызвавшее у меня ни малейших эмоций, Ритуал Велиславы работает просто отлично.

Предлагают золотую кредитку.

И власть.

Обещают помогать с детьми.

И, если захочу, выделят отдельный домик для меня и мужа.

Но не показывают жениха. Видимо, надеются, что я проявлю любопытство.

Хоть и любопытно, но делаю вид, что никакого жениха быть не должно. Тем более, Ариан спокоен, а значит, всё хорошо. Он ведь и сам мог женишков спровадить.

Именно об этом я его и спрашиваю, когда после обеда запираюсь в своих комнатах с пачкой любовных романов:

— Ты сыновей Златомира куда-то отправил? — Кладу книги на журнальный столик.

— Нет, они их сами прячут. — Ариан вытягивается на диване и привычно переворачивается на спину. — Цену набивают. Да и в целом наша психология отличается от человеческих взглядов последнего времени. В нашей части Сумеречного мира принято сочетаться браком с человеком, а в Лунном мире — со всей семьёй. Не в пошлом смысле этого слова. Хотя в некоторых стаях есть традиция общего пользования жёнами, если семья не в состоянии прокормить супруг для всех мужчин.

Не сразу нахожу правильное слово:

— Ужас… Почему ты это не запретишь?

— Потому что это позволяет некоторым семьям выживать.

— Но можно же как-то это решить? — Беру верхнюю книгу из стопки. Ариан сразу переворачивается на брюхо и настороженно за мной следит. Ждёт, что опять в него кидаться начну? Плюхаюсь на диван. — Гуманитарная помощь с земли… ещё что-нибудь.

Ариан склоняет голову набок и терпеливо поясняет:

— Сумеречный мир перенаселён. Очень много людей умирает от голода. Каждую минуту. Возможно даже каждую секунду. А наш мир не полон, его пожирают разрывы, ему не хватает солнца, и ему надо делить силу и с Сумеречной землёй, и с Солнечной.

— Но здесь живут вон как хорошо, — взмахиваю рукой, очерчивая роскошные апартаменты.

— Стая много трудится, чтобы получить всё это. Они максимально используют потенциал, много поколений наращивают его. Их предки терпели лишения, многие погибли в Сумеречном мире, прежде чем наладили контакты и заработали состояние. И они трудятся не ради чужаков, а ради своей стаи, в которой практически все здоровые особи имеют возможность заключить моногамный брак. Если стану отнимать заработанное стараниями, ловкостью, смекалкой, то не будет стимула работать и развиваться, они перестанут принимать рождённых в других стаях. Глупо давить богатую стаю ради того, чтобы наплодить много бедных.

— Но ведь можно в разумных пределах увеличить им налоги, не обязательно отбирать всё.

— Тамара, у любого существа, если он не трудоголик и не находится на грани умирания, есть минимально допустимая отдача их деятельности. — Ариан укладывается на бок. — Если стану забирать больше, у стаи пропадёт стимул вкладывать не то что больше, но даже столько же сил. Это всё проходилось и не раз при отце и дедах. Да, мне жалко тех, кто не может вырваться из бедности, но отнимать у тех, кто работает — не самый лучший вариант. Гибельный в перспективе.

— Но ты что-нибудь делаешь? — наклоняюсь вперёд и осознаю, что впиваюсь ногтями в глянцевую обложку книги.

— Гранты на обучение даю. — Ариан демонстративно зевает. — Работой стараюсь обеспечить… Тамара, давай не будем об этом? Я себе в кои веки устроил отпуск от всех этих управленческих дел, а ты меня снова мордой в эту экономическую грязь тыкаешь.

— Прости, но тема такая… животрепещущая, что-то же надо сделать.

— Знаю я один способ, — мрачно тянет Ариан, косит на меня полыхнувшим серебром взглядом. — Но он тебе не понравится. И книгой в меня не кидай.

— Что за способ?

— Уменьшить поголовье стай втрое и уничтожать всех рождённых не по квоте детей. Самый простой и быстрый вариант, но мне он не подходит.

Осознав услышанное, я не хочу бить Ариана, просто накатывается какая-то тоскливая усталость. Тихо признаю:

— Наверное, всё же лучше, когда просто несколько мужей.

— Я тоже так думаю, поэтому не запрещаю.

После мрачного разговора хочется света, отдыха и чего-нибудь безоговорочно счастливого, поэтому открываю любовный роман: уж там точно найдутся решения всех проблем.

Ариан перебирается ко мне и укладывает морду на колени. Из-под нижней кромки книги взирают большие томные глаза. Ариан грустно вздыхает. Поскуливает. Виляет хвостом.

Умильное, конечно, зрелище, но я ещё обижена, хотя и понимаю: он не виноват, что стал князем, а положение обязывает. Даже почти жалко его: я ведь могу быть не первой неподходящей парой. Понимаю, но злюсь. И мне это совсем не нравится, ведь злость сближает ничуть не меньше, чем вожделение или нежность.

Открываю рот прогнать наглую морду, но он вскакивает сам, моментально оказывается у окна и скалит зубы. В стекло ударяет грязная ладонь, створка вздрагивает. Ещё удар, и металлический блок стеклопакета вываливается. Окно отворяется, Ариан приседает, готовый к прыжку.

В комнату кубарем вваливается грязная девушка, халат висит на ней лохмотьями, в волосах — трава и ветки, во взгляде — дикий страх.

— Помоги, — глядя на меня, сипло умоляет она и отползает от взъерошенного Ариана. — Жрица, спаси меня, умоляю…

Всхлипнув, она начинает рыдать. А я не знаю, что делать.

 

Глава 17

На ковёр падают крупные капли слёз.

— Выражайся яснее, — рычит Ариан.

Шерсть на его загривке опустилась, но вся фигура по-прежнему выражает готовность к прыжку.

— Присаживайся, — указываю на диван. — Воды налить?

Незнакомка знай рыдает, роняя на ковёр листочки, грязь и слёзы.

— Сопли вытерла! — рявкает Ариан.

Девушка замирает. Даже выкатывающаяся слеза, кажется, застывает на полпути из глаза на щёку.

— Села!

Девушка плюхается на ковёр, точно послушная собачонка. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так быстро и бесконтактно успокаивал истерику. Руки незнакомка по-волчьи упирает в ковёр, ничуть не смущаясь отсутствием нижнего белья.

— Рассказывай, — чуть мягче рокочет Ариан.

— Но сначала сядь на диван, — указываю вбок, всё же я человек, и такие порядки смущают.

Неодобрительно покосившись на меня, Ариан кивает. Испуганная девушка практически ныряет на диван, подтягивает длинные стройные ноги, вновь демонстрируя в прорехи интимные части тела. Хоть бы грудь, что ли, прикрыла.

Арин запрыгивает на диван напротив, будто чтобы иметь лучший обзор на всё это самое. Извращенец.

Сажусь на другой край дивана и скрещиваю руки на груди. Девушка судорожно переводит взгляд с меня на Ариана. Она миленькая, хотя и кажется сущей дикаркой. У Ариана вздрагивают уши, влажный нос мелко подёргивается.

— Быстрее вопрос излагай, — глухо советует Ариан. — Пока твои следы садовники не почуяли. Или пока тебе еду не понесли.

— Меня позже кормят, — дёргает плечом девушка. Обращает на меня светлый умоляющий взгляд, молитвенно складывает руки с чёрными лунками грязи под ногтями и почти воет: — Попроси за меня перед князем. Меня замуж за Мара не пускают, а я жить без него не могу. — Снова на глазах накипают слёзы, сбегают по раскрасневшемуся лицу. — Пожалуйста-пожалуйста, тебя князь послушает.

— Почему это? — невольно кошусь на Ариана, резко вывернувшего ухо в сторону.

— Так… — девушка растерянно моргает. — Так ты любимая волчица лунного князя, об этом все говорят.

С Арианом мы закашливаемся одновременно.

— Однако, — тяну я.

— Конечно, — кивает девушка. — Он даже племяннице смотрин не устраивал, просто выдал замуж в стаю по негласной очерёдности, а тебя и защитил, и выбрать дал…

Сурово смотрю на Ариана: даже племянницу не пожалел?

— Не тебе обсуждать решения князя, — ворчит Ариан и активно дёргает ушами. Вид у него едва ли не смущённый. — Лучше представься и внятно изложи суть вопроса, а то жрица не знает, ни кто ты, ни кто такой Мар, замуж за которого ты так страстно желаешь.

Он оглядывает её всклокоченные волосы с листочками и веточками.

— Кати я, — гостья шмыгает раскрасневшимся носом. — Племянница Роя и Марианны. А Мар — доставщик стаи Тэмира.

Ариан поворачивается ко мне:

— Она из правящей семьи, он — из обычных трудяг. К тому же стая Тэмира ниже по статусу стаи Златомира. Брак неравный. Даже если бы она тоже была из трудовых или даже уборщиков. Если Мар попросит её руки, это будет оскорбление.

— Я люблю его, — взывает Катя, или Кати на их манер. — Жить без него не смогу.

Она рыдает, Ариан закатывает глаза, бормочет:

— Девушки. — Вздохнув, произносит резко и отчётливо: — Опомнись, Тэмир не позволит прикармливать своего доставщика, тебе всю жизнь придётся работать, ты не сможешь дать детям достойного воспитания, не сможешь защищать их своим статусом, как делали родители в отношении тебя.

— Я люблю его, — пуще прежнего рыдает Катя.

— Как вы познакомились? — рычит Ариан.

Его подавляющий гнев снова высушивает её слёзы. Катя утирает щёки и бормочет:

— Мы на ярмарке познакомились. Я с девчонками убежала от старших, а он… ну… — Она краснеет и шепчет. — Он мне шашлык дал.

Ох уж эта оборотническая романтика.

— Хороший подарок, — кивает Ариан. — Но это не повод замуж выходить.

— Он такой милый и добрый, и живой, а не то что эти воблы сушёные, — она махает на стену. — Они вообще меня в стаю Свэла планируют отдать, а уж на это я не пойду, там даже не воблы, там… там…

— Кати! — доносится снаружи женский голос. — Кати, иди сюда!

Она съёживается на диване, смотрит на меня затравленно:

— Попроси князя оспорить помолвочный договор, потому что я по доброй воле замуж за этих белобрысых ледышек не пойду. И меня запирают, чтобы я к Мару не убежала. А его избили, едва он у ворот появился моей руки просить.

— Чужака на своей территории стая вправе избивать, — грозно поясняет Ариан. — Да и тебя тоже запирать право имеют.

— Кати! — Когтистые пальцы возникают на подоконнике, и в разбитую створку заглядывает хищно оскалившаяся Марианна в почти человеческом виде. — А ну в подвал, живо!

Белый свет в глазах жрицы ужасает. Инстинктивно отскакиваю.

— Спаси, — Кати падает к моим ногам, обхватывает колени. — Они запрут, выдадут за урода, а ты…

— Кати, — рычит Марианна и ныряет в комнату белоснежной волчицей. — За мной, живо!

— Возьми меня в помощницы! — крепче впиваясь в колени, вопит Катя. — Возьми в прислугу, князь разрешит.

Марианна — роскошная, кстати, волчица — застывает с вздыбленной холкой. У Ариана шерсть на загривке тоже дыбом, но разрешать брать Катю в прислугу он не спешит.

— Я хочу с ней поговорить! — голос нервно дрожит, но в сияющие глаза Марианны смотрю уверенно. — Ещё десять минут.

— Она наказана, — рокочет белая волчица. — Она недостойна говорить с тобой.

Не смотрю на Ариана: вдруг злится. За шиворот поднимаю Катю на ноги и задвигаю за себя. Она впивается в ткань моей хламиды и шепчет:

— Помоги, защити.

— Глупая девчонка не понимает, чего просит, — скалится Марианна, припадая к полу, будто хочет прыгнуть. — Она не жила вне дома, не видела других стай иначе, чем на ярмарке.

— Так покажите ей. — Меня начинает колотить от страха перед этими безумными звериными глазами, перед оскаленными зубами. Нос Марианны подёргивается, и она примеряется к прыжку ещё более явно. — Покажите ей, что её ждёт.

— Я не откажусь от Мара! — вопит в ухо Катя.

А Ариан… за нами наблюдает и даже не пытается вмешаться. То ли угрозы не видит, то ли в отместку за осуждение их образа жизни хочет посмотреть, как справлюсь с этой ситуацией.

— Не делай глупостей, Кати, — рычит Марианна. — Ты не знаешь, что такое бедность, низкий статус.

— Доставщик — это не такой уж низкий статус, — спорит из-за моего плеча Катя. — Едой он нас обеспечит, даже троих детей.

— Какой едой? — Марианна ещё ближе приближается к нам. И хотя это иррационально, я боюсь, что она кинется на нас, загрызёт. — Жалкими химикатами! Пародией на нормальную пищу! Думаешь, сможешь каждый день есть мясо? Нет! А если обзаведёшься детьми, то будешь питаться только его запахом.

— Мы справимся! — Катя топает ногами и потихоньку оттягивает меня от Марианны. — Я люблю его! На всё согласна.

Вот вроде с одной стороны любовь, а с другой… вдруг Катя ошибается? Вдруг через год бедной жизни она тысячу раз пожалеет, что добилась своего, а я окажусь виновата?

— Жить в ужасных условиях, — рычит Марианна, — плохо питаться, много работать — не такой жизни мы для тебя хотим.

— А вы спросили, чего я хочу?! — Катя впивается ногтями в моё плечо. — Меня спросили?

Даже после ритуала Велиславы я помню, что это же спрашивала у моей матери.

— Дайте ей узнать, что её ждёт, — кошусь на Ариана, но этот паразит намеренно смотрит в потолок, даже по глазам не давая определить, как относится к этому, разрешает ли помочь.

— Да-да, — подпрыгивает Катя. — Жрица требует меня в прислужницы, с ней я посмотрю на жизнь стай.

Да я ещё не решилась…

— Ничего правдивого ты не увидишь, — неожиданно Марианна как бы обмякает. — Жрице покажут всё лучшее, и тебя будут кормить вместе с ней самым лучшим. Неужели ты не понимаешь, глупая девчонка?

— Но жрица требует меня в прислужницы, и согласно древним правилам… — начинает Катя, но Ариан наконец вмешивается:

— …лунный князь должен разрешить подобное.

Все мгновенно притихают. Он продолжает:

— Поэтому сейчас Кати отправляется к себе, Марианна вызывает сюда уборщиц, а мы со жрицей связываемся с князем и спрашиваем его.

Катя и Марианна приоткрывает рты, но из груди Ариана раздаётся тихий, вибрирующий рык. Он поднимает все волосы у меня на теле, а незваные гостьи слегка проседают.

Секунд черед двадцать мы остаёмся с Арианом наедине.

— Пойдём, — ворчливо требует он и направляется в спальню. — Надо поговорить.

Чувствуя себя провинившимся щенком, плетусь следом. Едва затворяю дверь — меня окутывает туман и выбрасывает в сумерки. Ариан обхватывает меня руками, пружинисто приземляется и ставит на ноги. Не успеваю обернуться, как он обращается в волка.

Стрекот сверчков оглушает. В небе горят звёзды. Запрокинув голову, ищу Большую медведицу… застываю, разглядывая гигантский «ковш».

Ариан заваливается на тихо шелестящую траву. Смотрит снизу. Ворчит:

— Ты глупо поступаешь, потакая этой девчонке. Ей движет страсть, глупое физическое влечение, а партнёра надо выбирать умом.

— Тогда почему сразу меня не остановил? Почему не выгнал её?

— Ты жрица, порой к тебе будут приходить за советом. Возможно, когда-нибудь ты станешь главной жрицей стаи, а может и главной волчицей, ты должна уметь помогать советом, управлять.

Опускаюсь на траву, заглядываю в мерцающие белым и зелёным глаза Ариана. Тихо уточняю:

— Ты надеялся, что я сама отправлю её восвояси? После того, как увидела её в таком виде?

— Её вид — её собственная вина: нечего было подкоп из подвальной комнаты делать и по кустам лазить.

— Нет в тебе романтики, — вздыхаю я.

— Пф! — Ариан вытягивает лапы и кладёт на них морду. В темноте он почти сливается с травой. — Романтику на хлеб не намажешь, в рот не положишь.

— Ой, можно подумать, тебя не кормили. — Треплю холку. — Небось, на лучшем мяске вырос.

— Мой рацион не мешает знать, что у некоторых питание не очень. — Он вздыхает и, проворачиваясь, пытается подставить мне пузо. Убираю руку. — Ладно, я могу разрешить любимой волчице такую малость, как прислужница. Но с одним условием.

— Каким? — С тревожно бьющимся сердцем заглядываю в лунные глаза. — Почесать тебе пузико?

Фыркнув, Ариан потягивается. Вздыхает. Снова смотрит на меня:

— Я тебе разрешу забрать Кати с собой и учить её уму разуму, если разрешишь мне спать в твоей постели.

Тихо шелестит и посвистывает ветерок. Стрекочут кузнечики.

— Что? — переспрашиваю я.

— А вдруг Кати подослана убийцей? Если она останется при тебе, я должен быть рядом, совсем рядом, — звериный голос звучит томно, перекатывается, смущает.

Нервно усмехаюсь:

— Словно без моего разрешения ты ко мне в постель не залезешь?

— Залезу, конечно, но пока ты злишься на меня, сделать это не так просто, и я чувствую запах раздражения, поэтому не так… приятно.

Хорошо, что в темноте не видно, каким огнём наливаются щёки. Но наверняка слышно сбивающееся дыхание. Ариан внезапно наваливается на меня обнажённым человеческим телом, опрокидывает на траву. Волна томления прокатывается по телу, коленки дрожат, а сердце… да оно выпрыгивает из груди. И губы Ариана обжигают мои губы, скользят по ним, дразняще прихватывают. Сердце заходится. Обхватываю Ариана за плечи, запускаю пальцы в мягкие волосы, и ветер тоже треплет их, обжигает разгоряченную кожу ночной прохладой.

Задыхаюсь, но это так приятно. Ариан целует мягко, с какой-то даже осторожностью, будто пробует на вкус. Горячая ладонь скользит по моему плечу, боку, бедру, но не лезет под хламиду.

Ариан резко перекатывается на спину, оставляя меня созерцать цветные вспышки в глазах, спорящие по яркости со звёздами. Он тяжело дышит рядом, и мне не хватает дыхания — внутри всё горит от желания почти неистового, почти непреодолимого.

Сжав мои пальцы, Ариан притягивает руку и целует ладонь. Вздыхает. Переплетает свои пальцы с моими и просто лежит.

Странный он, конечно: то сватает другим, то сам целует.

— После такого… поцелуя, — шепчу я, — как-то страшно тебя в постель пускать.

— Да я бы сам себя не пустил, — усмехается Ариан и снова целует кончики моих пальцев. — Но для твоей безопасности бы стоило, особенно если собираешься таскать за собой малознакомую девчонку.

— Так ты разрешаешь? — хотя не этот вопрос действительно меня тревожит.

Чувствую, что Ариан пожимает плечами. Он отзывается задумчиво:

— Лучше пусть она поедет с тобой, чем сбежит к своему милому и этим позволит Златомиру ободрать стаю Тэмира, как липку. Правда, к сожалению, в этом случае присмотр за горячей головой будет на нашей совести.

— Но ты всё равно согласен?

— Иногда… порой я чувствую… совсем отдалённо… колебания нитей судьбы. Не умею этого понять, не уверен в результате, но, возможно, Кати будет лучше, если она поедет с тобой… А может, и хуже. Не уверен.

— И поэтому предоставляешь выбор мне. Как коварно.

— Не коварно, просто хочу посмотреть, как ты управляешь собой и другими. Жрица — это больше, чем просто гуляющая по землям стаи батарейка, больше, чем простой переправщик грузов или сопровождающее лицо. — Он крепче сжимает мои пальцы. — Лунный дар — это сила и власть, и ты должна разумно ими пользоваться.

— Очередное испытание, — вздыхаю я. Вроде бы надо пальцы из его руки освободить, но так не хочется. И так приятно, когда его губы касаются кончиков, согревают ладонь. — Лучше бы дал мне полноценно отучиться, а не спешил с браком.

— Работа занимает всё отведённое на неё время. Не было смысла давать его больше необходимого, это сильнее бы пугало тебя, давило неизвестностью. А так… — Он нежно прикусывает кожу на моём запястье. — Ты согласна на моё условие? Хочешь прислужницу в обмен на моё право спать с тобой в одной кровати?

— Согласна. Только с ещё одним условием.

— Каким? — почти урчит Ариан, скользит языком по запястью на ладонь.

— Почему ты так ко мне прикасаешься, почему целуешь? — сдерживая стон, выдыхаю я.

— Ответ очевиден, — шепчет Ариан в ладонь, проводит языком по указательному пальцу.

— Не мне.

— Потому что нравится. Нравится тебя целовать, прикасаться к тебе, прижимать собой к земле и слышать, как бешено колотится твоё сердце, носом чуять, как в тебе вспыхивает желание…

Опять его слова завораживают, ползут пламенем по телу.

— То есть целовать меня приятно, но замуж за другого отдаёшь?

— Кроме того, что мы выманиваем убийцу, слово лунного князя нерушимо: я обещал смотрины и право выбора, значит, должны быть смотрины и право выбора. Это не вопрос отношений с подданными, хотя и это важно, это вопрос отношений с даром. Я не вправе его предавать, не вправе отступать от решений, провозглашённых с трона.

— То есть если ты меня сейчас перекинешь через плечо, уволочёшь к себе и откажешься отдавать — лишишься силы? — У меня сердце обмирает.

— Удар будет не по дару, а по судьбе. И мама не сможет этого исправить, отвести беду.

— И зная это… — приподнимаюсь на локте и гневно высматриваю его в темноте. — Ты что, не мог не торопиться? Не мог подождать?

Он долго молчит, продолжая теребить мои пальцы. Потом всё же тихо признаётся:

— Тамара, ты не первая девушка, которая на первый взгляд показалась мне привлекательной. Я не мог предположить, что мне настолько понравится… к тебе прикасаться. К тому же нет гарантии, что это влечение долгосрочное, а не гормональный всплеск брачных игр.

— И именно из-за этой неуверенности ты жаждешь спать в моей постели?

— А вдруг насплюсь и пройдёт? — Ариан удерживает мою руку, хотя выдёргиваю её с силой. — К тому же ты поставила условия, я их принял. С этой ночи я сплю с тобой.

Фыркаю от довольных интонаций его голоса и расслабляюсь. Ведь правда согласилась уже. И если нас ждут неприятности вроде провала вместе с кроватью под воду, то согласилась правильно.

— А что там с племянницей? — придвигаюсь к нему — он тёплый.

— Думаю, будет лучше, если ты сама с ней познакомишься и всё узнаешь из первых рук. А то скажу, что у неё всё хорошо, а ты не поверишь.

— Я вроде в тебе прежде не сомневалась. — Сбросив с колена жучка, прижимаюсь лбом к плечу Ариана.

Тот отвечает тихо, задумчиво:

— Мне показалось, что мы по-разному воспринимаем некоторые вещи, в том числе и семейное счастье.

— Семейное счастье, — шепчу я, — это жить с надёжным человеком… или оборотнем, с которым психологически комфортно.

— Не отличается. — Ариан снова надвигается на меня, загораживает собой звёзды, обволакивает теплом. — Я говорил, что ты красивая?

— Д-да, — под ним жарко, волнительно, уютно.

— Тогда повторюсь: ты красивая. Очень… — Ариан касается губами моих скул, кончика носа.

— Ты же не видишь в темноте…

— Вижу, всё вижу, — и он скользит языком по моим губам, вовлекая в поцелуй.

* * *

В Сумеречном мире мы проводим несколько часов. Успокаиваясь, созерцаем звёзды. Я иногда подрёмываю. Возвращаемся, когда Ариан признаёт, что я не источаю сладких ароматов возбуждения. Верю ему на слово, хотя интересно, как на мои поцелуи и объятия с лунным «воином» отреагировали бы оборотни столь высокомерной стаи: вдруг бы отказались от смотрин и отпустили на все четыре стороны?

Комнаты мои снова в идеальном состоянии, по поводу Кати никто не спрашивает, и решаю повременить, обдумать всё ещё раз.

А на ужине наконец появляется кандидат в мужья. Единственный из всех в строгом костюме-тройке с бриллиантовыми запонками. Улыбчивый, с хищным взором, коротко стриженными соломенными волосами. Ему бы в фотомодели, стал бы звездой. Похоже, по мне решили жахнуть тяжёлой артиллерией: в сравнении с ним кусака-Владислав кажется так себе парнем.

— Пьер, — бархатным голосом произносит кандидат и подхватывает мою руку. Не сводя синих глаз, тянет её к губам, проворачивает, чтобы чмокнуть в запястье.

— Руку отпусти, — рычит Ариан. — Жрица неприкосновенна.

— Я лишь хотел приветствовать её по законам Сумеречного мира. — Пьер отпускает мою руку нарочито неспешно.

— Ты в следующий раз имей ввиду, — цедит Ариан, — что я тоже законы Сумеречного мира знаю.

— Хм. — Пьер демонстративно отворачивается от него и протягивает мне небольшую бархатную коробочку, слишком длинную для кольца. — Позвольте преподнести.

— Спасибо, — забираю, случайно касаясь его холодных пальцев.

Пьер с полуулбкой ждёт. Открываю коробочку: на алом бархате блестит ключ.

— Это от гольф-кара, чтобы вы могли осмотреть наш прекрасный город. Слышал, вы сидите в комнатах, не пользуясь возможностью познакомиться с нашей жизнью.

Вроде и подарок, а вроде и намёк на плохое исполнение обязанностей невесты. Хотя какие женихи, когда Ариан рядом со своими поцелуями… Чувствую, как резко наливаются теплом щёки.

— Обязательно осмотрю. Да, машины мне как раз для этого и не хватало, спасибо за… подарок.

Правда, за рулём ни разу не сидела, но кого это волнует.

Пьер улыбается, но под его взглядом ощущаю себя бабочкой, которую собираются насадить на иглу. И такое неверие внутри: не может такой роскошный мужчина меня добиваться. Перед ним же девушки наверняка штабелями укладываются и дерутся за право согреть его постель.

«Дар, — напоминаю себе. — Он хочет получить лунный дар для своей семьи, только и всего».

Но Пьер ни взглядом, ни выражением лица не выдаёт, что происходящее для него — обязанность. Он отодвигает и придвигает мне стул, садится рядом и весь ужин исправно предлагает отведать то или иное блюдо. Безупречно галантный, идеальный… охотник. И я — та зверюшка, которую он собирается загнать в ловушку и схарчить всем семейством. Передёргиваю плечами.

— Вам холодно? — тут же уточняет Пьер. — Попросить принести плед?

— Нет, спасибо. — Мотаю головой. — Я не привыкла ходить в такой одежде, наверное, простыла, так что пойду к себе.

— Позвольте вас проводить. — Пьер поднимается и сдвигает мой стул на сидящего рядом Ариана.

Тот, конечно, успевает отскочить и молчит, но так смотрит, что даже мне жарко. Пьер демонстративно его не замечает, выставляет мне локоть:

— Прошу.

Конечно, Пьер мне не по душе, но даёт почувствовать себя настоящей леди. Прихватив со стола коробочку с ключом, осторожно кладу руку на обтянутое рукавом предплечье. Мужчина в костюме — да просто мечта. Пьер выше меня, но идёт небольшими шагами, так что даже подстраиваться не приходится.

Выходя из зала, чувствую на себе взгляды и, кажется, не все они добрые. Хоть и говорил Ариан, что лунный дар подавит во мне человеческие гены, но отдавать породистого красавца человеку, наверное, хочется далеко не всем.

Когда мы доходим до лестницы на второй этаж, тихо спрашиваю:

— Если не говорить о необходимости получить в стаю жрицу, разве вам хочется сочетаться браком с обычной женщиной? Я же в волчицу превратиться не могу.

Пьер останавливается. Останавливается за нами и Ариан. Пьер несколько мгновений думает, сосредоточенно глядя на ступени. Почти шёпотом признаётся:

— Трудно сказать. Чтобы не подставить семью, я всегда развлекаюсь в Сумеречном мире, и я уже просто не помню, каково это — отношения с волчицей. — Он несколько натянуто улыбается, но в синих глазах мелькает что-то тёплое. — В каком-то смысле вы для меня идеальный вариант, тем более, я много времени провожу в Сумеречном мире, и общество Софи уже опостылело.

Резкое негативное высказывание не вяжется с его джентльменским стилем, я вздёргиваю брови.

— Простите за откровенность. — Пьер снова тянет меня вверх по лестнице. — Но за десять лет я устал от её ханжества. Поэтому, говоря откровенно, буду счастлив, если вы выберете меня.

— А вы умеете делать комплименты, — с нервной усмешкой замечаю я.

— Это не комплимент. — Пьер останавливается на лестничной площадке, заглядывает мне в глаза. Накрывает лежащую на его предплечье ладонь рукой. — Я действительно буду счастлив, если вы станете моей спутницей в жизни и Сумеречном мире.

И взгляд такой… романтичный у него. Всё портит Ариан:

— А как гулять-то там будешь при живой жене под боком?

Гневно на него покосившись, Пьер вновь заглядывает мне в глаза:

— С такой женщиной, как вы, другие не нужны.

Приятно звучит. Даже если не рассматриваешь мужчину серьёзно, всё равно приятно до мурашек по спине.

— И долго мы на лестнице стоять будем? — уточняет Ариан.

— Может, посмотрите подарок? — Гипнотизируя взглядом, предлагает Пьер. — Хочу посмотреть на вас за рулём. Мне кажется, вы будете выглядеть просто волшебно. Ваши руки… — Мои ладони вдруг оказываются в его руках, — будто созданы для того, чтобы крутить руль, сжимать его, скользить по нему на повороте…

— Вы фетишист? — вырывается внезапно. Хочется прикрыть рот, но руки заняты. — Ой, простите.

Пьер растерянно моргает. То ли вопрос его ошарашил, то ли вправду фетишист и решает, признаваться ли в этом. Ариан смеётся, насколько позволяет звериная форма, и это похоже на фырканье вперемешку с подвыванием.

Внезапно Пьер начинает краснеть. Отпускает одну мою руку, вторую укладывает себе на предплечье и молча доводит меня до спальни. Чеканно произносит:

— Надеюсь, ваше самочувствие улучшится настолько, что завтра утром вы подарите мне счастье совместной поездки по городу.

Надеюсь, рулить при этом будет он, все эти гольф-кары выглядят слишком ненадёжно для первых попыток вождения. Но всё равно киваю:

— Да, конечно. Я же здесь, чтобы присмотреться к стае.

— Благодарю, — улыбается Пьер и целует мне руку. — До скорой встречи. Я буду ждать.

Он уже почти не красный. И морда Ариана не перекошена оскалом-улыбкой.

Проводив широкую спину Пьера взглядом, захожу в комнату, даже не попытавшись прищемить один наглый чёрных хвост.

— Так он фетишист?

— Да. — Ариан ныряет на диван и переворачивается на спину. — Любит надевать женское бельё, порку и женское доминирование. Постоянный участник нескольких тематических клубов. Софи, кстати, он недолюбливает потому, что она его из них вытаскивает. Позор семьи, в общем. Так что с волчицами он действительно не общается — у него другие интересы.

— Ты серьёзно или просто дискредитируешь соперника?

Ариан жмурится:

— Конечно, серьёзно. Я как князь присматриваю за делами подданных в Сумеречном мире, а любимые клубы Пьера очень дороги, такую статью расходов трудно скрыть.

— И это тебя не оскорбляет? То, что мне подсовывают бракованного кандидата?

— Я об этом как бы не знаю, — потягивается Ариан и переворачивается набок. — Он сильный, обладает достаточным статусом, способен к размножению — подходящий кандидат. Его постельные предпочтения к делу не относятся. Был бы он импотентом, тогда другой разговор, а так имеет значение лишь способность дать потомство.

Пробую представить Пьера в женском кружевном белье. Не получается. И всё равно кажется, Ариан обманул или слегка приврал.

— Так что ты решила по поводу Кати и моего предложения? — спрашивает он, и взгляд такой серьёзный-серьёзный.

 

Глава 18

— А это памятник моему деду, купившему контрольный пакет акций… — будто издалека доносится голос Пьера.

Выехали смотреть город мы не с утра, а в обед, потому что утром я пыталась отоспаться после бурной ночи с Арианом. Нет, ничего пошлого… ну если только совсем немного, но он то ногу на меня закидывал, то руку, то сопел в ухо. И при этом делал вид, что спит. А ведь я знаю, что спать он умеет тихо и незаметно. И на все возражения наглый морд отвечал: «Мы договорились, я не обещал быть паинькой». Одно утешало: ночью Ариан отлучился явиться стае в княжеском виде, подтвердил мои права на Катю, и её переселили из подвала в соседнюю с моей комнату.

Катя, наверняка, спала, а я расплачивалась за доброту душевную.

И продолжаю расплачиваться, вымученно слушая объяснения Пьера, так и не уломавшего меня сесть за руль. Луна в тёмном небе создаёт ощущение ночного времени, и спать хочется сильнее, но теплю краткие прикосновения Пьера к моим рукам. Он бы и за колено тронул, но Ариан сидит позади нас в корзинке для клюшек, бдит и при малейших поползновениях рычит Пьеру на ухо. Даже интересно, как далеко Ариан готов зайти в защите меня от домогательств.

Экскурсия с Пьером значительно обширнее, чем со Златомиром, и теперь я имею представление об истинном размере города. Насколько понимаю из объяснений, оборотни предпочитают жить небольшими группами, и десять тысяч жителей на одной огороженной территории — редкость, а так же знак особой силы правящей стаи.

Помешательство стаи на экономическом вопросе тоже становится очевидным: ни одного памятника военным делам, но всюду вехи развития торговли и взаимодействия с Сумеречным миром.

На одной из улиц мы проезжаем мимо рулящей белоснежным гольф-каром Элизы. Она улыбается и машет нам.

— Отправляется исполнить свой жреческий долг, — поясняет Пьер, и его подарок становится более чем двусмысленным.

Вида не подаю, хотя Пьер косится, явно ожидая реакции. Не дождавшись, продолжает возить меня по залитым электрическим светом улицам.

— Хочешь посмотреть теплицы? — интересуется Пьер.

Первый момент хочу отказаться, но потом вспоминаю разговоры с Арианом: о том, что этой стаей нельзя пренебрегать, об ответственности, и неохотно киваю:

— Да, конечно.

Следующие два часа я имею сомнительно счастье узнать о том, что здесь благодаря теплицам, лампам и современному оснащению дважды в год снимают урожай картошки, моркови, свёклы, а так же о наполеоновских планах глобального развития сельского хозяйства, ведь нельзя надеяться только на Сумеречный мир, который может в любой миг кануть в пучину атомных войн. Зря я подумала, что Пьер мастер соблазнения: он зануден, как и все представители стаи.

Возвращаемся мы к ужину, и я вдруг соображаю, что до моей свободы осталось около суток. Перспектива убраться отсюда настолько воодушевляет, что даже Элиза это замечает, улыбается:

— Вижу, прогулка вам понравилась.

— Очень, — киваю я и принимаюсь за говядину под сметанным соусом.

С другой стороны стола на меня восторженно поглядывает Катя. Отмытая, с хорошо уложенными волосами, она больше похожа на принцессу. Даже халат у неё не как у всех, а с прорезями на плечах и приталенный, так что подчёркивает высокую грудь.

После ужина Катя увязывается со мной и чуть не прыгает вокруг нас, мешая Пьеру говорить комплименты.

— Надеюсь ещё увидеть вас сегодня. — Пьер целует мою руку и откланивается.

Пропускаю в комнату Ариана, за ним захожу сама и пускаю Катю. Та, оглядевшись, усаживается на мой диван и опасливо коситься на Ариана, устроившегося на своём законном месте.

— Ну, рассказывай, — я сажусь рядом с ней.

Катя так смотрит на меня, ей только хвоста виляющегося не хватает для сходства с Васей.

— Мар самый лучший, — заявляет Катя.

— Это я уже слышала.

— Но ты не поняла насколько! — подскакивает Катя и садится по-собачьи. — Он такой лапочка…

О боже…

* * *

Из-за щебета Кати, а потом ночи в компании одного раскладывающего на меня руки и ноги, сопящего в ухо оборотня весь следующий день я злая и рассеянная. Считаю часы до освобождения, вполуха слушая заверения в моей прекрасности, в том, что меня здесь ждут.

После обеда явившиеся лунные воины избавляют меня от Кати: Ариан позаботился, чтобы её в следующую стаю доставили отдельно. Значит, нас ждёт очередная совместная поездка.

Жду-жду-жду. Проходит обед. Заканчивается ужин в честь меня. Элиза со Златомиром отправляют Пьера провожать нас к воротам, и мне безумно хочется, чтобы гольф-кар ехал быстрее. Но он ползёт по улицам. И Пьер касается моей руки:

— Жаль, что у меня было так мало времени, чтобы очаровать вас.

Невольно представляю, как он очаровывает меня своим женским кружевным бельём, и едва сдерживаю нервный смешок. Даже если Ариан приукрасил, вряд ли смогу относиться к Пьеру серьёзно.

Вывезя меня за ворота, Пьер галантно предлагает руку, помогает выбраться, но не выпускает ладонь, склоняется для поцелуя. Лунный свет серебриться в его синих глазах, бледностью ложиться на скулы.

— Ваш автомобиль будет ждать вашего возвращения, — с придыханием обещает Пьер. — Как и я.

— Удачного ожидания, — желаю я.

Между мной и Пьером вклинивается Ариан, и меня охватывает туманом.

Родной мир ослепляет пурпурным светом солнца, искрами в капельках росы.

— Так… — хмурюсь. — Что-то не пойму, а здесь и там время одинаково идёт?

— Одинаково. — Ариан довольно ловко заползает в свой влажный от росы балахон, внутри позвякивают ключи.

— Тогда почему в тот раз, когда мы переместились перед ужином, здесь был ясный день, а в этот раз — рассвет?

Ариан хитро смотрит на меня из ворота балахона:

— Да, здесь был день, а там — время сна. Ради тебя все поднялись и устроили второй ужин, чтобы показать гостеприимство.

— О… — тяну я. — Знаешь, я хочу часы.

— Зачем?

— Чтобы не попадать в такие… — взмахиваю рукой. Теперь понимаю, почему Златомир меня сначала катал, а потом Элиза разговорами отвлекала: ужин готовили. — Глупо же получилось.

Обратившись в человека, Ариан поправляет на себе белое одеяние и пожимает плечами:

— В глупой ситуации оказалась стая Златомира, ведь ты могла не узнать, как высоко они оценили честь тебя принимать.

— В твоём мире я…

— Это теперь и твой мир, — резко перебивает меня Ариан, смотрит исподлобья. — Твой мир, Тамара.

Поднимается, отряхивается. Влажная ткань липнет к мускулистому телу, очерчивает кармашки с телефоном и ключами. Невольно умиляюсь: волшебство волшебством, а без такой бытовой мелочи не обойтись.

— Тамара, — зов Ариана похож на рык. — Неужели ты не понимаешь, что возврата нет?

Складываю руки на груди:

— Не рычи на меня. Я не прибор, переключаться с одного щелчка не могу. Нужно время, чтобы привыкнуть.

Закрыв глаза, Ариан тяжело вздыхает и проводит ладонью по волосам.

— Просто когда так говоришь, у меня ощущение, что ты не собираешься оставаться, что готовишь побег или что-нибудь вроде этого.

Вздёргиваю бровь: как он догадался, что такие планы были? Впрочем, наверное, в желании сбежать нет ничего удивительного.

— Ладно, поехали. — Ариан протягивает руку. — Кати будут везти долго, сможем отоспаться, не слушая о прекрасном Маре.

— Ох уж этот Мар. — Помедлив, вкладываю ладонь в руку Ариана, и он привычно переплетает свои пальцы с моими. — Я уже хочу на него посмотреть.

Пальцы Ариана сжимаются сильнее, он улыбается:

— Мар уже занят.

— Но это не мешает мне любопытствовать.

Ариан притягивает меня к себе и до машины ведёт, обняв за плечи и то и дело прижимаясь губами к виску.

* * *

Путь к третьей стае оказывается долгим, да ещё по бездорожью и ухабам. Даже в мягком салоне проделать его оказывается болезненно для некоторых частей тела. Поэтому к моменту выхода в Лунный мир я готова всех убивать.

Но…

Тут слишком… невероятно: деревья с десятиэтажные дома. Огромная луна просеивает голубоватый свет сквозь гигантские ветки без листьев.

Стволы обвиты многоярусными площадками и гирляндами разноцветных фонариков, а в самих деревьях жёлтыми искрами теплятся окна. Плетёные навесные мосты соединяют исполинские дома.

— А, — приоткрываю рот, слабо приподнимаю руку. — А…

Словно в сказку попала. Запрокидываю голову, изучаю вязь веток, посадивших луну в «клетку» тёмных росчерков.

Тишину разрывает вой. Загорается втрое больше фонариков, даже на самых верхних ветках вспыхивают гирлянды. Здесь светло почти как днём, но всё в неровном, пёстром волшебном свете. Дух захватывает! Оглядываюсь на Ариана: морда у него угрюмая и шерсть дыбом. Сердце ёкает.

В окнах мелькают и застывают тёмные силуэты жителей. Но открывается всего несколько дверей. На три площадки выходят мужчины в меховых плащах, смотрят на нас сверху.

— Приветствую тебя, жрица. — Произносит старший мужчина с проседью в тёмных волосах. — Силы твоим лапам, остроты зубам, плодовитости семени, лунный воин.

Даже удивительно, что я не поперхнулась. Улыбка невольно растягивает губы. Но Ариан серьёзен, твёрдо отвечает:

— Благополучия твоей стае, силы твоим лапам, остроты зубам, плодовитости семени, высокий Ивар.

С верхней площадки нам сбрасывают верёвочную лестницу. Кошусь на Ариана. И как он заберётся?

— Высокий Ивар, жрица не привыкла забираться по таким лестницам, — строго сообщает Ариан.

Помедлив, Ивар свысока заявляет:

— Женщина должна быть сильной и привычной к нагрузкам.

Он кивает в сторону. Что-то щёлкает, и один из навесных мостов начинает опускаться. Ариан пятится, я с ним, и через минуту мы уже ступаем на стянутые стальными тросами доски. Тросы не сразу заметны под обвившими дорожку проводами и лозами плюща… кажется, синтетического.

Наклон довольно резкий, мы стараемся преодолеть его быстрее, когти Ариана звонко цокают по доскам, а я едва сдерживаюсь, чтобы не ухватиться за плющ или обвисшие перильца.

Останавливаемся перед делегацией двенадцати укутанных шкурами. Ниже пояса не смотрю во избежание. Только на лица: крупные черты, мясистые носы, бледная кожа расцвечены голубым, красным, зелёным — рядом мерцает новогодняя гирлянда. И эти отблески в глазах смешиваются с зеленоватыми бликами в зрачках-зеркалах.

Возможно, мне только кажется, но все эти жилистые высокие оборотни смотрят на меня то ли с пренебрежением, то ли с превосходством.

Ивар приподнимает руку и указывает на строящего рядом молодого мужчину с красноватым оттенком коротко стриженых волос.

— Это Заря, — сообщает Ивар. — Твой будущий муж.

Приоткрываю рот возразить, но в этот миг подручные Ивара мощным пинком отправляют Ариана на поползший вниз мост. Неверяще оглядываюсь, успеваю увидеть, как Ариан боком валится на доски, проламывает их и соскальзывает в дыру, но тут Заря швыряет меня на плечо и под гогот приятелей куда-то бежит.

Визжу. Растопыриваю руки, но меня втаскивают в широченный проём. Пальцы бессильно скользят по косяку, по деревянной стене, гирляндам с цветами. Удушающе пахнет сладким.

— Совет да любовь! — ржут молодые оборотни и захлопывают дверь.

Меня швыряют на щекотные шкуры.

Заря сбрасывает плащ. Он голый и… готов.

— Ну что, малышка, — скалится он, наступая на меня, — сейчас покажу тебе, что значит настоящий мужчина, и никаких смотрин не потребуется.

Отползая, оглядываю комнату в поисках оружия, но тут нет даже мебели, лишь шкуры на полу, посуда с фруктами и выпечкой, кругом гирлянды цветов и фонариков.

На лодыжках сжимаются сильные пальцы, и Заря рывком притягивает меня к себе. Надвигаясь, рычит:

— Иди сюда, сладкая девочка…

Снаружи доносится треск, крики, вой. Заря обмирает, но продолжает стискивать мои лодыжки. Комната вздрагивает три раза, будто о дерево чем-то стучат всё ближе к нам.

Дверь оглушительно разлетается в щепки. Крики и вой. Чёрный всклокоченный волчище уже внутри. Отскакивая от меня, Заря оборачивается, превращаясь в серого волка. Его сметает чёрный вихрь с белыми искрами. Визг. В мерцающем свете светильников ярко очерчивается громадный тёмный волк, сжимающий горло лежащего под ним серого.

Рывок — и серый безвольной тушей летит в выбитую дверь. Тёмные брызги веером разлетаются от него. На моей хламиде расцветают алые пятна.

Ариан рычит, надвигаясь на меня, увеличиваясь в размере. Прыгает, расплескивая туман. Меня охватывают руки, лапы. Свет дня. Свет комнаты в дереве. Снова свет дня, и я приземляюсь на белоснежную огромную спину.

— Слезай, — рычит Ариан.

Скатываюсь на влажную от росы траву. Машина рядом.

— Никуда не уходи. — Скалится Ариан и шагает в туман, развеиваясь, возвращаясь в Лунный мир.

А я сижу на земле рядом с его белой одеждой, тяжело дышу. При переходе кровь с меня исчезла. Только царапины и синяк на лодыжке напоминают о том, что нападение не привиделось, что где-то там, за гранью этой реальности, одна слишком самодовольная стая расплачивается за глупую попытку меня совратить.

* * *

Постоянно бояться человек не может, поэтому страх постепенно отпускает. В одежде Ариана я нахожу ключи и запираюсь в машине. Некоторое время меня слегка потряхивает от осознания, чем мог кончиться визит, и понимания, что сейчас происходит с той стаей.

Их даже жалко, хотя если бы со мной был не Ариан, а обычный оборотень, я бы им не сочувствовала.

Время, как бывает в подобных случаях, ползёт. Точно у операционной палаты, когда ожидание — сплошная пытка и ужас. Иногда я заламываю пальцы, пытаясь представить, что творится в Лунном мире, но тут же отмахиваюсь от кровавого зрелища. Обхватываю колени. Зачем-то касаюсь водительского сидения, пытаясь уловить тепло давно покинувшего его Ариана.

Страх отступает, и я, вопреки поднимающемуся солнцу, вопреки привычке к дневной жизни, начинаю клевать носом.

Просыпаюсь, когда мотор уже гудит, а джип трясётся по ухабам.

Дёргаюсь, ударяюсь виском о стекло и вдавливаюсь в пассажирскую дверь, глядя на Ариана. Он… не такой. Лицо холодное, точно высеченная из светлого камня маска, и человеческие глаза горят лунным светом.

— Кто-нибудь спасся? — пытаюсь сказать шутливо, но получается натянуто. Он молчит. И прикасаться к нему, отвлекать от просёлочной дороги страшно. Тихо зову: — Ариан…

Он стискивает руль до побеления пальцев:

— Тамара, пожалуйста, не надо мне сейчас ничего говорить, я ещё не отошёл от драки.

— Они снова напали? Даже когда ты был в княжеском облике?

Ариан моргает, и свет в его глазах тускнеет. Смягчаются застывшие черты лица, хотя голос сохраняет прежнюю напряжённость:

— Когда стоит вопрос о жизни и смерти, статусы значения не имеют, есть только ты и желание выжить.

— Но стая?..

— Да живы они, живы. — Ариан проводит пальцами по растрёпанным волосам. — Не все, правда, и теперь у них перераспределение власти, но стая в целом не пострадала, я не настолько безумен. Тем более это была инициатива правящего рода. Они всегда считали себя героями-любовниками, а похищение невест у них нормальная практика. Но раньше жриц похищали по предварительному сговору.

Он морщится. Ударяет ладонью по рулю и поддаёт газа. Молчу. Разглядываю его. Если бы не просторная хламида, он бы выглядел нормальным цивилизованным мужчиной. Но стоило задеть эту культурную оболочку — и выскочил хищник. Мурашки по коже от ощущения его близости, от осознания его силы. Мурашки и животное удовольствие от того, что он рядом и защищает меня.

Перевожу взгляд на дорогу. Роса больше не серебрит зелёные полотна трав.

— Хочу отдохнуть от этих смотрин. — Подтягиваю колени к груди, обхватываю. — Хотя бы день.

— Думаю, день отдыха нам необходим, — признаёт Ариан почти обычным своим бархатисто-чарующим голосом.

* * *

— Тамара… — нежный шёпот. Мягкое прикосновение к волосам. Поцелуй в висок. — Вставай.

Ариан согревает мою спину. Приоткрываю глаза: стёкла в оранжевых бликах заходящего солнца, вся спальня окутана тёплым светом, тени резкие и густые, фиолетового оттенка. Сердце щемит от сочетания этих цветов, ведь в Лунном мире никогда таких не будет.

«Я смогу приходить сюда, — напоминаю себе. — Я научусь перемещаться между мирами».

Ариан скользит носом за моим ухом, касается губами шеи.

— Вставай, завтрак ждёт. — Он чмокает меня в щёку и уходит.

Всё же странные у нас отношения. Сажусь на кровати, зачарованно разглядывая пятна солнечного света на полу и стенах.

«Не последний раз солнце вижу», — тряхнув головой, отправляюсь в ванную. Из-за сумбура в мыслях чувствую себя странно. Не понимаю, как отношусь к методам наказания в Лунном мире.

Разумная часть протестует против такого самоуправства, безнаказанности самого князя.

Но под этим разумным слоем словно что-то животное, хищное согласно с его действиями, считает, что он был в своём праве — праве сильного. Возможно, во мне говорит дух волчицы, которую усмотрел лунный дар и сам Ариан.

Это противоречие смущает, раздражает, лишает привычных ориентиров.

Надев джинсы-паруса и водолазку из набора «чтобы ты мужа себе не нашла», спускаюсь на кухню. Опирающийся на тумбу Ариан, — тоже в джинсах, в светлой рубашке, — вскинув бровь, оглядывает меня, но ничего не говорит. Берёт стоящую рядом корзинку для пикника и направляется ко мне, перехватывает руку и тянет за собой.

Иду за ним. Сердце бьётся слишком часто.

Ариан выводит меня во двор и усаживает в джип. Ставит корзинку на заднее сидение к пледу и садится за руль.

Похоже, мы едем на природу, и выбор одежды вроде кстати, но близость Ариана отзывается томлением в теле, тревогой, возбуждением и всё более нарастающим сожалением: надо было цветной сарафан надеть, не зря же он мне такой выбрал.

«Выкинь эти мысли из головы», — приказываю себе. Жаль, работает плохо.

* * *

— О, только не говори, что собираешься сдать меня очередной стае, — выдыхаю я, когда нас, вышедших из машины возле ручейка, охватывает туман перехода.

— Нет, — отвечает Ариан, когда над нами вспыхивает огромная луна. — Я просто хочу показать тебе кое-что.

Зажимая под мышкой большой плед, легко удерживая корзинку, он за руку ведёт меня дальше, а я оглядываю залитый лунным светом луг. Здесь нет ручейка, оставшегося позади нас в Сумеречном мире. Голубовато-белый свет, густые чёрные тени, застывшая в безветрии трава, очерченный тёмными кущами деревьев горизонт — всё выглядит ненастоящим, точно вплавленным в стекло. Фотографией или картиной удивительно кропотливого мастера.

Ариан ведёт меня к густым провалам теней впереди. В этих провалах вспыхивают отражения звёзд. Но ведь звёзд на небе нет.

— Это же разрывы! — удивлённо смотрю на Ариана.

Он кивает. Улыбается одним уголком губ, как и Велислава. Крепче сжимает мои пальцы. Подводит совсем близко к краю. Отпускает, оставив разглядывать россыпь галактик через щель в земле.

Поставив корзинку на землю, расстилает плед. И приближается ко мне вплотную, заглядывает в глаза.

— Наверняка кто-нибудь тебя сюда приведёт. Но только я могу показать всю красоту разрыва. — Сплетя свои пальцы со своими, он тянет меня в бездну. — Не бойся, со мной ты в безопасности.

Я так зачарованна тёмными глазами Ариана, что понимаю смысл его действий, только когда нога проваливается в пустоту. Страх захлёстывает удушающей холодной волной. Беззвучно вскрикиваю, пытаюсь ухватиться за плавающие в воздухе клочки земли, но проваливаюсь за Арианом.

Мы будто окунаемся в воду. Или даже не в воду, а в сотни мягких эластичных рук, оберегающих нас от стремительного падения. Позади остаётся разрыв в полотне туманностей и галактик, и в этот разрыв видна неестественно большая луна.

— Не смотри назад, — весело предлагает Ариан. — Смотри вперёд!

Поворачиваюсь.

Мы словно провалились в звёздное небо, только вместо звёзд горят разноцветными пятнами галактики. Прямо под нами — спиральная галактика. Перламутровая дымка её рукавов и сердцевины переливается всеми цветами радуги. Края вращаются медленно, но заметно для глаза. Будто в замедленной съёмке распускается цветок.

— Как… — выдыхаю я, касаюсь шеи, груди. — Как это возможно? Всё это?

Ариан с улыбкой меня разглядывает. Свободной рукой он слегка двигает, точно человек, удерживающийся на воде.

— Я пытался изучать астрофизику, но мой разум, кажется, просто не способен воспринять все эти формулы и теории, так что… — Он улыбается шире. — Без понятия, как. Давай сосредоточимся на том, что это божественно красиво.

Тоже улыбаюсь в ответ. И тут же испуганно оглядываюсь на разрыв — он далеко, не дотянешься рукой. Внутри опять разливается паника.

— Не бойся. — Ариан обхватывает меня за талию. — Луна приведёт меня назад.

— Но воздух, — шепчу я. — Космический холод…

— Тут что-то вроде воздушного кармана. Или какое-то искажение пространства. Мы не задохнёмся и не замёрзнем, а в опасную зону я просто не попаду. — Он опять улыбается одним уголком губ. — Луна держит меня крепко, как на поводке.

— Н-надеюсь.

Только двадцать минут спустя я успокаиваюсь настолько, чтобы наслаждаться фантастическим видом. Мы отдаляемся от разрыва, и кажется, что парим прямо в космосе. Дух захватывает от невозможности такого обзора, от вида галактик: их тысячи, а то и сотни тысяч, у них разные формы, яркость и оттенки цвета, все они двигаются, куда-то плывут, а мы с Арианом здесь — такие невероятно маленькие.

— Песчинки в океане, — шепчу я.

Восторг и инстинктивный страх обостряют все чувства, я воспринимаю ярче каждую «звёздочку» с миллионами звёзд и планет в своём далёком нутре. Острее воспринимаю жар ладоней Ариана, его губы на моей шее, скуле. Его поцелуй, его язык, играющий с моим. Горячий ток крови по телу, сладкую пульсацию возбуждения. Полёт в невесомости, путешествие в нежных почти неуловимых руках Луны, держащей нас над звёздами. Горячо, остро, страстно. Чувствую каждое, даже самое маленькое движение, прижимаюсь к Ариану, охватываю его ногами — то ли из страха упасть, то ли от желания сильнее ощутить выпуклость в его паху. Кровь ревёт в ушах. Поцелуй неистовый, яростный выжигает остатки здравого смысла, и если бы не одежда, наверное, я бы не удержалась от соблазна слиться ещё плотнее, ощутить Ариана внутри, проверить, каково сделать это в парении, когда вокруг водит хоровод сама вселенная…

* * *

В следующую стаю мы едем молча. Я всё ещё удивляюсь тому, что мы удержались от большего, чем поцелуи. Но какие это были поцелуи! До сих пор горят губы, и каждое воспоминание — вспышка дикого звериного желания.

Закрываю лицо руками:

— С ума сойти. Это было… волшебно.

И не уверена, что говорю о полёте в космосе, а не о поцелуях Ариана.

— Одна не пытайся так развлекаться, — предупреждает он. — Только у меня достаточно сильная связь с этим миром, чтобы вернуться назад.

— Как-нибудь ещё меня туда… — не могу подобрать слов.

— Конечно, — улыбается Ариан и переключает передачу. — С удовольствием.

С удовольствием — это он, конечно, прав. Удовольствия было более чем достаточно. До сих пор бросает в жар и сладко-сладко ноет внутри.

— Не думай об этом, — рокочуще просит Ариан. — Запах…

Краснея, раздражённо уточняю:

— Как вы вообще живёте с такими чуткими носами?

— Нормально живём, — пожимает плечами Ариан. — Лучше, чем люди, ведь это удобно: чувствуешь, когда тебя ненавидят, чувствуешь, когда тебя хотят.

И улыбается так, что хочется треснуть по самодовольной башке.

— Готова поспорить, ты меня тоже хочешь.

Усмехнувшись, Ариан качает головой:

— Конечно я тебя хочу, это совершенно очевидно. Тамара, ты привлекательная женщина, о тебе думает в таком смысле едва ли не каждый встречный мужчина. Тем более ты в одежде, для оборотней, не бывающих в Сумеречном мире, это всё равно, что для мужчины начала прошлого века расхаживающая голышом женщина — вызов, эпатаж, желание.

— Хоть раздевайся, — глядя на колени, фыркаю я. — И если это такой уж вызов, почему ты дал мне одежду, закрывающую меня по максимуму?

— Потому что я часто бываю в Сумеречном виде, — улыбается Ариан.

Он останавливает машину на краю перелеска.

— Подожди. — Выскакивает наружу и заходит за джип.

Я нервно жду, но его поведение объясняется просто: из-за машины выходит серый волк с одеждой в зубах. Без слов поняв его молчаливый взгляд, убираю одежду в салон, запираю автомобиль и подкладываю ключи под колесо.

— Надеюсь, на этот раз будет без приключений. — Поправляю водолазку. — Надоели эти смотрины и неадекватные кандидаты.

— Эта стая хорошая, дружелюбная, — сообщает Ариан. — У них должно быть хорошо и без эксцессов.

Серым волком становится рядом со мной, и нас окутывает туман.

Лунный свет обливает серебром частокол и распахнутые деревянные ворота. Видные в проём терема вдоль брусчатой дороги напоминают иллюстрации истории языческой Руси. Гудят голоса. Пахнет хлебом, печёным мясом. Где-то там, в весёлом городке, поют.

Лежащие возле ворот бурые волки подскакивают, как ошпаренные. Ожидаю приветствий, но караульные, обернувшись людьми, пулей заскакивают внутрь и захлопывают ворота.

Один короткий вой — и городок затихает. Единственный звук — шелест травы и близлежащих деревьев. Потом — топот лап по брусчатке.

Из-за ворот доносится нервный мужской голос:

— Ж-жрица, простите, но мы тут подумали. В общем, мы отказываемся от притязаний. Передайте Лунному князю наши извинения и уверения в уважении и преданности. Мы отказываемся, потому что наш кандидат недостаточно хорош, мы не хотим оскорбить вас таким недостойным предложением. Ещё раз простите и извините за беспокойство.

Поворачиваюсь к Ариану. Морда у него озадаченная. Молчит. Тихо интересуюсь:

— И что будем делать?

 

Глава 19

Мягкие шаги в темноте. Белая шерсть мерцает в тонком серебристом луче. Вспышка звериных глаз — и кровать проминается под тяжестью громадного волка, но прижимается ко мне уже человек.

Горячее дыхание Ариана скользит по плечу, шее, щеке. Тёплая рука тянет за плечо, переворачивая на спину, и сердце срывается в бешеный галоп. Вскипает кровь, разливая по телу сладкое тепло.

Ладонью Ариан упирается над моим плечом, надвигается, прижимает собой, вклиниваясь между обнажённых ног. Оказывается, я уже и без одеяла, и без сорочки лежу. Ловко…

В глазах Ариана вспыхивает лунный свет. Не могу не смотреть в них. Пальцы скользят по моей груди, очерчивают пупок. На мгновение застывают внизу живота и соскальзывают ниже. Вздрагиваю. Жаркая волна заливает меня, жжёт щёки. Ариан улыбается одним уголком губ. Мышцы на его плече перекатываются в такт движениям пальцев. Моё дыхание сбивается. Выгибаюсь, кусая губы, постанывая от растущего напряжения. Задыхаюсь. Стремительное движение бёдер Ариана пронзает меня судорожной волной удовольствия.

Стон срывается с губ, глаза распахиваются: Ариана нет. Лишь темнота комнаты и пронзающие опутанное сорочкой тело отголоски наслаждения. Зажмуриваюсь. Хочется вернуться в сладкий сон, продолжить…

— Надеюсь, тебе снился я, — рычит Ариан над самым ухом.

Взвиваюсь. Сердце бешено колотится. Глаза волка-Ариана пылают серебристым светом. Пятясь, сползаю с кровати. Ариан тянется за мной, скалясь и превращаясь в человека.

— Это абстрактно было, — краснея, бормочу я. — Никого определённого.

Ариан прыгает с кровати. Отскакиваю. Пробегаю несколько шагов — и сильная рука притискивает меня спиной к груди Ариана.

— Куда побежала? — рокочет он на ухо. Скользит клыками по шее. — Ты же моя волчица.

Страшно, но приятно. Возбуждение сна ещё играет в крови, кожа чувствительная, и сквозь сорочку чувствую, как горяч Ариан, как крепки его мышцы.

— Как же сладко ты пахнешь, — шепчет он. Уцепляется зубами за сорочку и резким движением разрывает. Треск обнажающей спину ткани. Мурашки по коже. И сердце — точно гигантский барабан в стеснённой груди. — Не убежишь…

Поцелуи-укусы вдоль позвоночника. Жар дыхания. Сильные руки, освобождающие от ткани. Желание слишком неистовое, чтобы ему сопротивляться. И я застываю. Горю в объятиях Ариана. Наслаждаюсь тем, как он поворачивает и притискивает меня к стене. Глядя в глаза, поднимает мои руки над головой, стискивает запястья одной ладонью. Холод стены — жар тела. Пьянящий контраст. Лёд и пламя. Рык. Сияющие глаза не человека и не зверя, а неземного волшебного существа. И его губы, скользящие по скуле, смыкающиеся с моими губами. Язык и острые зубы. И трепетная нежность поцелуя контрастом к подавляющей силе рук, одна — лишает меня возможности двигаться, другая ласкает грудь, скользит к бедру, охватывает, приподнимая. Я знаю, что сейчас случиться, и хочу этого до безумия. Хочу узнать, делать это у стены так ли приятно, как показывают в фильмах. Всхлипываю, оказавшись на Ариане. Он обхватывает меня и двигается. Это чистый восторг, экстаз. Наш жар согревает даже стену. Стон Ариана, его волосы в моих пальцах, каждый толчок, каждое движение вместе возносят в ослепительную и одуряющую высоту, и там, в этой высоте блаженства меня сотрясает в судорогах страсти, и стон вырывается из груди. Волна за волной оргазма, вышибающие меня из рук Ариана в кровать, под одеяло, в тесный плен сорочки.

Меня ещё слегка потряхивает от этого приснившегося удовольствия, когда наконец возвращается способность воспринимать окружающее нормально: спальня в доме Ариана, сумрачно, сквозь портьеры едва-едва проникает свет. Даже не понять, лунный или просто пасмурно.

Я вся мокрая, разморённая. От истомы мышцы кажутся ватными, но заставляю себя подняться: ещё не хватало, чтобы Ариан унюхал, что мне тут… снилось.

Господи, ну откуда столько всего в моей голове, а?

Злая, красная как рак, я на подгибающихся ногах влетаю в ванную. Включаю свет, он ослепительно вспыхивает на светлом кафеле. Жарко, мне по-прежнему слишком жарко после такого двойного сна.

Встаю под холодный душ. Взвизгиваю. Но холодные тугие струи помогают остудить тело и мысли. Только когда не остаётся и намёка на сладострастное томление, добавляю горячей воды и начинаю мыться.

Когда нас отказалась принять очередная стая, Ариан решил, это даже хорошо, и нам лучше потренировать переход между мирами. «На дереве это бы не помогло, — выруливая на очередную просёлочную дорогу, глухо пояснил Ариан. — В Сумеречном мире ты бы оказалась в воздухе и могла разбиться. Но научить тебя, пожалуй, стоит уже сейчас. Если пообещаешь никуда не сбегать». Пришлось пообещать. И у себя дома Ариан заставил меня перемещаться до предела, после чего я рухнула на колени. В голове звенело, и сил не было настолько, что Ариану пришлось нести меня в спальню. По дороге я отключилась.

По-идее, теперь могу сама перемещаться между мирами. Но на втором этаже проверять такое не стоит: ноги-то не казённые.

Да и не поможет переход в Лунный мир, любой побег, ведь судя по сну, самое страшное у меня внутри — желание получить Ариана, принадлежать главному местному волчище. Которому не подхожу происхождением. И чьи чувства и поступки понять не могу.

Чего он добивается, помимо поимки убийцы и пристраивания некондиционной жрицы?

Чего на самом деле хочет?

Не понимаю.

Может, и сам он этого ещё не осознаёт?

От всех этих мыслей в голове нарастает противная ноющая боль. И я сосредотачиваюсь на необходимости отмыть запах своего желания.

* * *

Ариан поджидает на кухне, тронутой рыжеватыми отблесками заходящего солнца. Значит, в Лунном мире наступает утро. Пока смотрю на окно, Ариан наливает вторую чашку чая и достаёт из холодильника бутерброды с рыбой, перехваченные прозрачной плёнкой.

В доме, кстати, очень чисто. Порядок восстановлен, и от этого как-то неприятно: значит, никакие инстинкты больше не заставляют его трепетно охранять территорию? Всё прошло?

Тоска сжимает сердце так, что трудно дышать. Тряхнув влажными волосами, прохожу к столу и сажусь напротив бутербродов. Ариан прислоняется к тумбе возле плиты и, попивая чай, разглядывает меня. Вздрагивающие ноздри выдают его попытки принюхаться. Но я мылась хорошо, да и у рыбы приятный и достаточно интенсивный запах.

Ем. Даже не давлюсь под изучающим взглядом.

— Ещё одна стая отказалась от смотрин, — ровно сообщает Ариан.

Дожевав и проглотив кусочек, отзываюсь:

— Мало ты их напугал.

Его звонкая усмешка. И волна мурашек по моей коже. Пока смотрю на тарелку, Ариан пускается в обход стола. Наклоняется, вдыхая запах у моего плеча, задевает пряди волос, перемещается за спиной, продолжает идти вдоль стола, пока не оказывается на прежнем месте.

Молчит. И это нервирует.

— Какие планы? — Отпиваю чай, чтобы согреть горло, сдавленное волной непонятных эмоций.

— Отправиться к следующему кандидату.

— Мм. — Пожимаю плечами. — Надеюсь, они не буйные.

— О, эти точно не буйные.

— И надеюсь, кандидат у них достойный. А то как-то плоховато у вас с интересными мужчинами. Так пройдут все смотрины, а выбрать будет не из кого.

Ариан приподнимает брови. Взгляд такой… нечитаемый.

Куда-то не туда разговор идёт. Вздохнув, спрашиваю:

— Есть подвижки с расследованием взрыва?

— Нет, всё глухо.

— А компенсацию хозяйке квартиры выплатят? — гляжу на Ариана исподлобья. — Она так дёшево её сдавала, и такая «награда» за доброту…

— Она так дёшево сдавала не столько из-за доброты, сколько из-за соседки, доводившей всех квартиросъёмщиков до истерики.

— Аа, — тяну я. — Антонина Петровна, наверное, может. Хотя меня она не слишком доставала.

— У неё сын с женой съехали на другой конец города, приходится разрываться на два фронта.

Такая осведомлённость удивляет. Задумчиво глядя на бутерброд — съесть или фигуру поберечь? — интересуюсь:

— Откуда такие сведения?

— Тамара, это был не бытовой взрыв в многоквартирном доме, там всех до десятого колена проверили. И тебя тоже. — Вздыхает. — Но не переживай, обвинений тебе не предъявят.

— Очень на это надеюсь. — Всё же стягиваю с тарелки бутерброд. — А то накроются медным тазом все мои сопровождения будущего дорого мохнатого супруга и родственников в другие страны.

У Ариана дёргается глаз. Невольно улыбаюсь. Оно, конечно, не смешно, но улыбку вызывает. Не прошли у него желания, и мой в высшей степени непристойный, но такой горячий сон ещё имеет возможность осуществиться. Щёки согревает прилившая кровь, вдоль позвоночника скользит жар…

— Думаю, перед поездкой тебе надо помыться ещё раз. — Звонко поставив чашку на столешницу, Ариан покидает кухню.

А приятно его дразнить. Но ведь подобные игры не в моём характере!

Похоже, я меняюсь…

* * *

На этот раз поездка тоже долгая, до глубокой темноты. Но дороги нормальные, так что всё в порядке. Если не считать хронически мрачного Ариана. Такой у него взгляд, так заострились от напряжения скулы, что на месте оборотней я бы разбегалась.

Вскоре мы выезжаем на асфальтированную дорогу. Она прорезает поля, перелески — и обрывается в просторном поле. Будто там дальше невидимый полигон или корабль инопланетян, хотя понятно, что всё объясняется проще: в Лунном мире тут начинается город.

Такие объяснения кажутся теперь простыми — удивительно!

Припарковавшись на обочине, Ариан вновь галантно помогает мне выбраться из высоченного джипа, отводит на дорогу. До её конца — шагов тридцать, не больше. Конусы жёлтого света фар утопают во тьме.

Снова Ариан возвращается к машине, чтобы снять хламиду, выключить фары. Темнота опускается непроглядным пологом. Сквозь трели и стрекот слышен цокот когтей по асфальту. Притрусив ко мне, Ариан касается боком длинного подола «монашеского» платья.

— Ну что, перемещай нас, жрица.

Как-то нервно, хотя во дворе у Ариана переместиться получилось.

— Ты справишься, — снова ободряет он.

Понимаю, что из-за мандража не дышу. Выдыхаю. Снова вдыхаю.

Закрыв глаза, представляю огромную луну, вечно тёмное небо… тут и там, там и тут… Шагаю туда. Трели птиц и насекомых стихают, зато появляются голоса.

Мы стоим на площади, окружённой цилиндрическими белыми домами с крышами-полусферами из соединённых перемычками стёкол. Нет ни одного фонаря, свет только лунный, очень яркий, усиленный белизной стен. Резкие-резкие тени, из-за которых трава на газонах и кусты в садах кажутся чёрными.

Несколько десятков белоснежных волков застывают на середине движения. Вопросительно смотрят на нас, посверкивают глазами. Некоторые продолжают путь, а некоторые так и стоят, разглядывая меня.

На близлежащих улицах нет ни одного оборотня в человеческом виде. Сквозь натянутые в дверных проёмах шторы высовываются морды. Тоже смотрят.

А я смотрю на Ариана. Он в облике серого волка. Велислава права: чёрный эффектнее. Особенно на фоне стольких белоснежных красавцев.

Прохладный ветер налетает на нас, взъерошивает шкуры, дёргает подол и мои волосы. Зябко поведя плечами, обхватываю себя руками.

— Ну что, жрицу кто-нибудь встречать будет? — рычит Ариан. — Или нам можно уходить?

Всё познаётся в сравнении. Стая Златомира казалась чопорной? Это было до знакомства со стаей Свэла. Как правильно охарактеризовала их Катя, они больше похожи на сборище белобрысых ледышек.

Сходство усиливают дома, формой напоминающие жилища эскимосов, только более крупные и со стеклянными крышами. Сейчас мы в одном из таких. Искусственных светильников нет, только холодное сияние луны, разломленное на куски переплётами.

В центре — стол-круг, вместо стульев — шкуры.

Катя сидит слева напротив меня рядом со своим мохнатым женихом и дует губы. Она единственная, кроме меня и моего потенциального жениха, находится в человеческом облике. У нас, двуногих, плоские тарелки, вилки и ножи. Остальные сорок семь гостей званого обеда — белоснежные волки. И серый Ариан возле меня. Он ест рубленое варёное мясо из миски.

Это первый раз, когда Ариан выглядит менее привлекательно, чем жених: на носу волокна мяса, капает слюна. Хруст и причавкивание такое, что об аппетите можно забыть. Впрочем, он ничем не отличается от остальных.

Снова поднимаю взгляд на жениха. Ламонт — один из тех парней, что отбил меня у Тэмира и Златомира. Белокурый, темнобровый, накачанный. Красивый чувственной красотой, но сдержанный, как статуя. У него потрясающий цвет глаз — словно драгоценные изумруды, подсвечиваемые звериными зрачками. Ради меня он принял человеческий облик и надел узкие чёрные кожаные штаны, что сделало его похожим на рок-звезду.

Ещё одно отличие этой стаи от стаи Златомира — отсутствие рекламы. Никаких «наша стая лучшая, самая-самая», но то, с каким царским достоинством держится каждый встреченный представитель стаи, говорит об их высоком о себе мнении лучше всяких слов.

Только вот во время еды они чавкают, как и всякая собака. Хорошо хоть воду не лакают, а всасывают, но и в этом случае звуки те ещё. Даже Катя на каждый слишком громкий звук закатывает глаза. Заметив это, Ламонт улыбается, и в глазах мерцают весёлые искорки. Он мне подмигивает. Ариан прекращает есть. Выпрямляется, мохнатость ревнивая, и облизывается.

Еда на моей тарелке почти не тронута, но мне уже хочется скорее завершить звериный пир. Нет, я понимаю: они показывают себя такими, какие есть, чтобы потом претензий не возникло, но могли бы помягче в свои традиции вводить.

— Вижу, вы закончили, Тома, — мягко произносит Ламонт. — Возможно, предпочтёте прогуляться?

На мгновение все застывают, глядя на него, но тут же продолжают есть.

— И я тоже прогуляюсь, — сообщает Катя.

Её жених с явной неохотой отрывается от миски и басит:

— С превеликим удовольствием.

В том, что Ариан пойдёт с нами, сомнений нет. У чавкающего громадины Свэла возражений не находится, так что мы впятером покидаем круглый стол.

* * *

— Ну и как они тебе? — Ариан, позёвывая, вытягивается на сшитой из заячьих шкур подстилке на полу возле стены.

Мне шкур выделили побольше, но они тоже на полу, серебрятся в лунном свете, падающем сквозь крышу. Стая жутко экономная: ни кроватей, ни диванов. И освещение дополнительное почти нигде не установлено, все предпочитают просто сделать крышу прозрачной. И кажется, никому даже в голову не приходит обеспокоиться тем, что сверху легко заглянуть внутрь. Такое чувство, что находишься под колпаком в лаборатории, а сверху направлен микроскоп.

— Нормальные, — ворчу я, укладывая шкуры поуютнее.

Наверное потому, что любой может заглянуть, Ариан и не пытается перебраться на мои шкуры. Его серая шерсть почти сливается с заячьим мехом, и волчару заметно только по блеску глаз.

— Только и всего? — урчит Ариан.

Застываю, обдумывая его вопрос.

— Ламонт мне понравился.

Он действительно милый. Более живой, чем его семья. Чуткий: спас меня от страшного обеда. Без него я запуталась бы в кривых улочках городка и удивительно похожих домах. Он вывел меня на берег. Река отражала лунный свет так ярко, как никогда не бывает на Земле, словно свет источала сама вода, выплёскивала рябью и волнами.

И смотрел на меня Ламонт с неприкрытым восхищением. Сказал, я создана для Лунного мира, ведь лунное сияние делает меня похожей на фею, подчёркивает совершенство черт лица. И ещё много приятностей, ничуть не испорченных фырканьем Ариана и его попытками вернуть нас в город. Ламонт с потрясающим равнодушием пропускал мимо ушей его недовольство, покатал нас на лодке, показал луга и овечек, белыми облачками бредущих по тёмным душистым травам.

С ненавязчивой предупредительностью Ламонт отправил волчонка с просьбой приготовить нам ужин на вынос. Но вместе с корзинкой еды явилась Катя, и очарование было нарушено её щебетом. Ламонт спокойно выслушал все её шпильки по поводу их общестайной тормознутости и бесчувственности, и даже восхваления стаи Тэмира, в которой за женщинами признавалось больше прав, он выслушивал лишь с лёгкой улыбкой, дико раздражавшей Катю. «Вот все они такие! — Она взмахнула рукой. — Ледышки!» На что Ламонт улыбнулся шире, наклонился к ней и утробно предупредил: «Это только так кажется, малышка. Мы можем быть очень горячими, если задеть за живое». И так оскалился, что она отшатнулась, а он выпрямился и рассмеялся: «Трусишка». Катя хотела швырнуть в него булкой, но не стала. А несколько минут спустя к нам присоединился её запыхавшийся жених, и прогулка утратила последнюю непринуждённость.

Но все эти впечатления трудно сформировать. И «нормальные», пожалуй, самая близкая характеристика к тому, как я их оценила. Потому что стая в целом — не очень из-за их высокомерной холодности, а Ламонт — тёплый, приятный, и он мне тоже понравился, хотя отчуждённой манерой похож на Ариана. Или именно потому, что похож на Ариана? Надо признать, меня просто тянет на мужчин с ноткой холодности в обращении. Но только когда это лишь нотка, и я понимаю их чувства.

Дверь приоткрывается. Заглядывающая Катя смотрит на Ариана, поцокивает языком. Шёпотом тянет:

— Вооин, эээй…

Распластавшийся на шкуре Ариан мерно дышит. То есть я тут потенциального жениха похвалила, а он дрыхнет?

Катя расплывается в улыбке, шире открывает дверь, и в комнату влетает беловатый волк. С него сыплется порошок. Да это же волк другого цвета, просто присыпался чем-то, а в пасти — коробка. Секунда — и передо мной стоит обвалянный в муке Вася с коробкой ожерелья в зубах. Выплёвывает её на руки и восторженно произносит:

— Привет.

Хорошо, что я ещё в платье. Ариан даже ухом не ведёт. Делаю несколько шагов к нему, но Катя мотает головой:

— Не дёргай его, пусть спит.

Изумлённо смотрю на неё, попутно вытаскивая одну из шкур моей ложи.

— Я ему снотворное в молоко подлила, — гордо сообщает Катя.

— Гнева князя не боишься? — Швыряю шкуру в Васю, чтобы прикрылся.

Он роняет коробку, подхватывает её, снова суёт в зубы и пытается обвязать шкуру вокруг бёдер. С него так и сыплется мука. А Катя разъясняет коварный план:

— Молоко было с кухни стаи. Я не виновата, что они так плохо приглядывают за жрицей, что её лунного воина усыпляют, а к ней самой пробираются посторонние.

И взгляд такой хитрый-хитрый. Что-то не завидую я её официальному жениху.

— А я ожерелье достал. — Вася протягивает обслюнявленную коробочку.

Это уже становится традицией, но ожерелье с опалами не роза, его я «ронять» не собираюсь. Осторожно открываю коробку. В лунном свете опалы сияют загадочно и романтично. Вася краснеет. Машет хвостом, и шкура с его бёдер падает.

Теперь уже краснею я.

— Ой, прости. — Вася наклоняется, демонстрируя холмики упругих ягодиц, и выпрямляется, прикрываясь шкурой. — Жаль, не прогуляешься с тобой, у Свэловцев природа вокруг красивая очень. И мясцо они вялят очень и очень отменное. Ну, для звериной формы. Они его обрабатывают, так что шанс подхватить паразитов почти ничтожный.

Полусырое мясцо, паразиты, романтика!

Коробочка с опалами приятно тяготит руки, и я не выдерживаю соблазна, вынимаю за цепочку гроздь мерцающих камней. Сердце обмирает.

— Давай помогу, — шепчет Вася.

Совсем как в прошлый раз я поворачиваюсь, и опять моя шея спрятана за высоким воротником. Поднимаю волосы, чтобы не мешались. Вася возится с застёжкой, прикасается к спине пальцами.

— Да что ты возишься, криворукий. — Катя толкает его в бок. — Давай я.

— Но…

Ещё один тычок в бок, и Вася послушно передаёт кончики цепочки в её руки. Катя защёлкивает замок за секунду.

Я вдыхаю, приноравливаясь к ощущению тяжести на груди. Глажу камни и обвившие их нити металла.

— Ладно, присаживайся и рассказывай. — Первая сажусь на шкуру. — Как ты достал ожерелье?

— Так князь такое устроил, что мы всё дно перерыли, — морщится Вася. — Нашли столько всего, утопленников даже.

Нет, с романтикой у Васи определённо туго: пробраться на чужую территорию, застать девушку почти одну, всю в лунном свете — и болтать о таком.

Он хватает отброшенную на шкуру коробочку и начинает вертеть в руках, открывать и закрывать.

— Ну и отец, конечно, лютовал, — продолжает Вася. — Заставил каждую сваю проверить. А их ведь тысячи! Так что я был занят очень. Да и у Златомира до тебя не добраться, там охрана о-го-го. — Он взлохмачивает волосы. Глаза мерцают, в лунном свете зубы будто светятся. — Да и тут я уж боялся, что не разберусь в этом белом муравейнике, но Кати так удачно удирала от жениха…

— Вы встретились перед тем, как ты нашла нас с Ламонтом? — перевожу взгляд на ухмыляющуюся Катю.

Она кивает. А я вот думаю: она согласилась провести ко мне постороннего. При этом усыпить охранника. А если бы на месте Васи был убийца?

Конечно, Катя не знает о моей проблеме, но предыдущую жрицу убили, а это значит, что я тоже могу быть в опасности. Хочется постучать ей по голове, но как это сделать так, чтобы не выдать нашу с Арианом ловлю убийцы на живца?

— Это Кати придумала меня мукой обсыпать. — Вася выпячивает грудь. Коробочка в его руках жалобно щёлкает и разламывается пополам. — Ой.

У него очаровательно виноватый вид.

— Да ладно. — Снова касаюсь опалов. — Самое ценное ты мне уже отдал.

— Ага. — Вася улыбается во все зубы. — Своё сердце. Так что если надумаешь меня выбрать — просто скажи об этом в день решения.

— День решения? — Продолжаю теребить опалы.

Катя подаётся вперёд, точно отличница-ученица, жаждущая скорее поделиться знаниями:

— По старинной традиции так называли день, когда жрица сообщает, кого из кандидатов выберет в мужья. — Она снова садится прямо. — Я в архивах посмотрела. Жаль, смотрины теперь не проводят, весёлое же дело. Раньше их с размахом праздновали, представители стай друг к другу в гости ездили, внеочередную ярмарку устраивали. Не то что сейчас. — Катя вздыхает.

— Да ладно. — Вася толкает её локтем. — Ты так печалишься, будто это тебя смотрин лишили.

— Ну и лишили. — Катя скрещивает руки на груди и надувает губы. — Просто сосватали и всё. За этого белобрысого зануду. А мне белобрысые не нравятся.

— Ну да, — кивает Вася и взлохмачивает тёмную шевелюру. — Блондины — это вообще не то. Блеклые они какие-то.

— И занудные, — тоже кивает Катя. — Особенно в этой стае.

— В этой стае — да. Мы с ними торгуемся иногда, и это страшно. Так что если понадобится ещё раз на женишка твоего что-нибудь уронить — обращайся. — Вася похлопывает Катю по плечу и переводит взгляд на меня. — А ты, Тамарочка, этих зануд не выбирай. Ты меня выбери.

— Так ты выбыл из состязания, — улыбаюсь я.

— Но ты можешь попробовать. — Вася пожимает плечами и разводит руками. — Это будет твой выбор, лунный князь обещал это с трона, а такое обещание нерушимо.

Тень рядом с его коленом приходит в движение, вытягивается. Резко оборачиваюсь, смотрю вверх: с края стеклянной крыши нас разглядывает тоненькая фигурка. То ли женщина, то ли подросток.

— Беги! — Катя подскакивает, тянет Васю за руку.

Тот медлит несколько мгновений. Наблюдатель соскальзывает с крыши. В следующий миг тихий вой просачивается сквозь стену. Вася обращается бурым с белёсыми проплешинами волком и пулей выскакивает из комнаты. Что-то звонко роняет. Рычит ругательство. Хлопает дверь — дома только днём стоят открытые и со шторами, на ночь здесь всё же запираются.

Катя в один прыжок оказывается под потолком, цепляется за выступ под стеклом и, наклонив голову, высматривает, что там снаружи. А я так и сжимаю в руке самый большой опал.

— И что с ним будет, если поймают? — уточняю я.

Спрыгнув, Катя потуже перетягивает пояс халата и чешет макушку:

— Побьют. Но он запомнил дорогу, думаю, успеет удрать. — Она застывает со странным выражением лица. Сцепляет руки, и выражение сменяется на мечтательное. — Подкупить подругу возлюбленной, пробраться в чужую стаю, усыпить лунного воина… вот это любовь. — С улицы доносится отдалённый вой. Катя обращает ко мне мерцающие глаза. — Как тебе повезло! А давай я помогу вам сбежать? Это будет так романтично.

— Пф, — доносится со шкуры у стены.

Подскочив, Катя уносится в соседнюю комнату. Снова заглядывает, всматривается в Ариана. Ей видна лишь его макушка и мерно вздымающийся бок, а вот мне — открытые мерцающие глаза.

Интересно, много ли он слышал и видел?

 

Глава 20

— Катя, ты спать ложись. — Улыбаюсь ей. — Или прогуляйся, посмотри, как там… погода.

Она продолжает смотреть на Ариана. Он подёргивает лапой и вдруг перекатывается на другой бок.

— Спит? — почти одними губами спрашивает бледная Катя.

— Спит, но ты лучше иди, а то вдруг разбудишь. Зачем оно нам?

Подумав, она мотает головой и закрывает дверь с той стороны. Поворачиваюсь к Ариану. Он, положив морду на вытянутые лапы, снова смотрит на меня.

— Притворялся? — спрашиваю я.

— У снотворного специфический запах, его даже мёд не перебивает.

За дверью раздаётся шорох. Возможно, Катя слишком эмоционально отнеслась к тому, что её уловку раскусили. А я продолжаю допрос:

— Зачем притворялся?

— Хотел посмотреть, зачем она это сделала… И может быть даже показать тебе, что не стоит доверять первым встречным.

Он прав, но сейчас мне это очень не нравится!

— Сноб, — бормочу я. Нет подушки, чтобы бросить в него, поэтому закутываюсь в шкуру и под прикрытием меха расстёгиваю платье. — Исходя из этой логики, я и тебе доверять не должна.

— Я далеко не первый встречный, — неожиданно мягко напоминает Ариан. Опаловое ожерелье мешается, замок путается в волосах, и я раздражённо их отдираю. — И ты лунная жрица, а заботиться о жрицах — моя обязанность.

— Ну да, именно потому, что ты так здорово выполнял свои обязанности, я сейчас здесь.

Борьба с платьем так увлекает меня, что не сразу замечаю — Ариан молчит. Не отвечает долго. Поворачиваюсь: он стоит надо мной, глаза светятся. Дёргаюсь отпрянуть, но запутываюсь в шкуре, подоле и рукавах.

Постояв немного, Ариан отходит к своей шкуре и растягивается на ней спиной ко мне.

Наконец я выбираюсь из неудобного платья. Теперь на мне лишь кружево белья. Ариан лежит в прежней позе, мерно дышит. Снаружи не доносится ни звука. Тихо и за дверью.

Плотнее укутываясь в шкуру, снова вспоминаю оформленный звериными черепами и костями душ, в который меня загнали на водные процедуры перед сном, унитаз с кольцом из полированного дерева. Думаю, что перед Арианом всё же стоит извиниться. Вспоминаю уборные с низкими раковинами и у самого пола установленными унитазами, пытаюсь представить, как этот зверинец справляет нужду. И перед Арианом стыдно за резкие слова. А интересно, повара готовят в человеческом виде или зверином? И Ариан… Ариан… Ариан…

* * *

— К тебе пришли, — мрачно сообщает Катя и отступает от распахнутой двери в спальню.

Спросонья ничего не понимаю. Придерживая сползающую шкуру, пытаюсь протереть глаза. В комнату шагает Ламонт. Опознаю его по узким кожаным штанам, облепляющим длинные стройные ноги. Лицо закрывает букет алых роз. Их десятка три, не меньше. От неожиданности чуть не отпускаю прикрывающую меня шкурку.

— Доброе утро, — взмахнув цветами, улыбается Ламонт. — Простите… прости, что разбудил, но у нас мало времени, а я бы хотел использовать его по полной.

Лунный свет, заливающий комнату и мерцающий в зелёных глазах, упорно не вяжется в моей голове с утром. Честно говоря, глаза устали от этого ненормального контрастного сияния.

— Можно включить электрический свет? — сипло прошу я. Опомнившись, натягиваю любезную улыбку. — Спасибо, и тебе доброго утра.

Ламонт смеётся. Смех у него грудной, низкий, очаровательный. Кошусь на заячьи шкуры в стороне. Ариан лежит, только глазами посверкивает. Сердится.

— Можешь выйти на минутку? — киваю Ламонту на дверь. — Не привыкла переодеваться перед малознакомыми мужчинами, даже если мы перешли на «ты».

— Но он тебе не мешает? — На Ариана Ламонт не смотрит, но и так понятно, о ком речь.

— Ну, мне от него при всём желании не избавиться, — с деланным сожалением признаюсь я. — Уже привыкла. Для меня это вроде как часть интерьера.

У части интерьера вырывается фырк-рык. И глаза наверняка сверкают, только я поддерживаю линию поведения Ламонта и в ту сторону не смотрю.

* * *

Пронизанная лунным светом вода приятно скользит по ногам. Растопыриваю пальцы, и она щекотно скользит между ними. Рядом так же растопыривает пальцы ног Ламонт. В мерцающей глубине вспыхивает чешуя рыбок. Спокойно. Даже хорошо. Не хватает только согревающего тепла солнца.

— Тебе, наверное, странно у нас, — задумчиво произносит Ламонт и пытается ухватить ногой юркую рыбину.

Невольно поднимаю взгляд на гигантскую луну. В её лучах серебрятся пики елей на противоположном берегу. Мы сидим на краю пирса почти посередине реки. Волны плещутся о многочисленные лодки, и те глухо стукаются друг о друга. Хорошо, но…

— Очень странно, — признаюсь откровенно.

— В Сумеречном мире я впервые побывал год назад. И это было страшно. Думал, ослепну.

— А мне видно плохо. То есть, конечно, в пределах нормы, но темновато. И глаза быстро устают.

Ламонт пристально смотрит мне в лицо:

— Мне помогли простые солнечные очки, а вот тебя… разве что прибор ночного видения спасёт. Кажется, у людей такие есть.

Представляю себя с прибором ночного видения на носу… Смеюсь. Ламонт улыбается, и на щеках появляются ямочки. Вот ведь прелесть!

И как близко ко мне сидит эта прелесть, даже не заметила, как подобрался. Уже и колени наши соприкасаются, и голый торс вот-вот коснётся плеча. Хватаюсь за опалы на груди. Прохладные твёрдые камни напоминают о создателе украшений, и я наконец решаюсь поинтересоваться:

— Ты ничего не хочешь меня спросить?

— Станешь моей женой? — щурится Ламонт.

Стукаю его по плечу, улыбаюсь:

— Я не об этом.

Продолжая щуриться, Ламонт скользит кончиками пальцев по моему запястью, охватывает ладонь, переплетает наши пальцы.

Пирс узкий, и Ариан сидит позади нас, поэтому не видит этого прикосновения. Интересно, зарычал бы? Или, как обещал с трона, позволил выбирать?

— О чём? — томный голос, томное прикосновение губами к тыльной стороне ладони.

Но ведь Васю видели, не может быть, чтобы не догадались о нашей встрече, знакомстве… Молчу, строго глядя на Ламонта.

Вздохнув, он опускает наши сцепленные руки себе на колено и переводит взгляд на блестящих рыбок.

— Интересуешься, не хочу ли я узнать подробнее о ночном госте?

«А лунный князь тебе случайно не родственник?» — рвётся с языка, но сдерживаюсь. Родственника Ариана как-то иначе звали. Но эти двое поведением так похожи!

— Или тебе интересно, не поймали ли мы его? — Ламонт хищно улыбается, и глаза вспыхивают.

— Не поймали, — вскрывает интригу Ариан.

Взгляд Ламонта застывает, губы изгибаются, словно он собирается оскалиться, но в последний момент лишь улыбается. Воздух тяжелеет, электризуется от внезапного напряжения. У меня волоски дыбом встают под платьем. Не хватает только звериного рыка.

— Ламонт! Ламонт! Ламонт! — взвиваются над рекой звонкие девичьи голоса.

Он неотрывно смотрит на меня, и расстояние между нами уменьшается. А я оглядываюсь: по реке стремительно несётся байдарка с тремя белокурыми девушками в купальниках. Смеясь, они ловко подгребают и вгоняют нос узкого судёнышка в стойбище у свай. Лодки всколыхиваются поднятой волной. Девушки прыгают на узкую дорожку пирса. Доски поскрипывают, шатаются. Две девушки запускают пальцы в шерсть Ариана.

— Какой серый лапушка.

Налетели на Ариана, налетели! Чешут, гладят.

— А как пахнет приятно! — одна из девиц нагло утыкается лицом в его холку. — Прелесть.

Самая статная перепрыгивает через девушек и Ариана и, сияя клыкастой улыбкой, подходит к нам.

— Меня зовут Аша. — Она садится на корточки, будто не замечая наших с Ламном сцепленных рук. — Троюродная сестра этого красавчика. Я из их старшей вассальной стаи.

Краем глаза слежу за Арианом: спину он гладить разрешил, но никакие воркования и уверения в его чудесности не соблазняют его перевернуться пузом кверху.

— Вассальной стаи? — Заглядываю в мерцающие зеленью зрачки Аши.

— Такова судьба всех маленьких стай, — пожимает она округлыми плечами. У неё потрясающая кожа. И фигура спортивная, гибкая даже на вид. И в купальнике она, как и другие девушки, выглядит превосходно. — Мы слишком незначительны, чтобы иметь полноправных представителей перед лунным троном. Но стая Свэла честна и всегда следует законам, так что мы в надёжных руках.

— Хвост не трогайте, — рычит Ариан.

— Но он у тебя такой большой, — жалуется одна, а другая подхватывает:

— Просто невозможно устоять.

Кажется, они подразумевают не хвост. Вопросительно смотрю на Ламонта, но тот щебета расшалившихся девушек и даже Ашу словно не замечает. Статусом она не вышла? У нас такое его поведение сочли бы оскорбительным и недопустимым, но ей, кажется, всё равно. Аша пристально меня разглядывает:

— Тебе холодно? — вдруг спрашивает она.

— Нет.

— Тогда зачем такое платье? — Аша наклоняется, принюхивается. Дрожь ноздрей и зеленоватые отблески зрачков даже в человеческом виде помогают ей сохранить сходство со зверем. Я отодвигаюсь на самый край пирса. — Ой, прости, забыла, что у вас так не принято. Просто пахнет…

Ариан с рыком приподнимается. Вздрогнув, Аша натянуто улыбается и машет руками:

— Нет, ничего. Не обращай внимания, это я так.

Через её плечо грозно смотрю на Ариана, с двух сторон обвешанного девицами. Что он там за подлянку с запахами устроил, пользуясь моей человеческой нечувствительностью?

Совсем рядом всплескивают вёсла. Юркая лодочка с невысоким гребцом мчится по серебрящейся реке. Едва не зачерпнув воды, подскакивает к нам. Аша распластывается на досках, помогая гребцу затормозить, держит борт. На её мускулистых руках сверкают капли воды.

Ламонт соскакивает в качающуюся лодку, протягивает мне ладонь.

— Только попробуй! — Ариан рычит, придавленный двумя девушками.

— Ну что, прогуляемся без присмотра? — улыбаясь, Ламонт и наклоняется ко мне. — Обещаю, со мной ты будешь в полной безопасности. — Его глаза радостно искрятся. — Ну же, решайся. Это будет весело.

 

Глава 21

Конечно, я не соглашаюсь. И Ламонту приходится извиняться перед взъерошенным Арианом за неудачную шутку. Аша так и лежит на пирсе, придерживает лодку.

— Ещё одна такая выходка, — рычит Ариан, — и стая вылетит из состязания.

— Я скорее умру, чем позволю причинить жрице вред. — Ламонт перепрыгивает на дощатое покрытие. — Со мной она была бы в полной безопасности.

— Твоя верность лунному князю и стае похвальна, но полной безопасности не существует. — Ариан дёргает хвостом, высвобождая его из рук девушки. — Есть только полная беспросветная самонадеянность.

Ламонт поджимает губы, хмурится — не получается у него игнорировать Ариана, а тот знай ворчит:

— И в вашем лабиринте любви нет ничего такого, чего нельзя показать мне. Ну что ты так смотришь? Ведь наверняка собирался жрицу туда прокатить. Так вези, я вам компанию составлю.

У Ламонта лицо аж слегка перекашивает. Ариан ухмыляется.

— Что за лабиринт любви? — интересуюсь в мрачной тишине.

Протяжный вздох Ламонта заглушает вопрос Аши:

— А лодку держать или пусть плывёт?

* * *

Ламонт отказывается портить мне сюрприз и рассказывать о лабиринте любви. Держащая лодку Аша в ответ на вопросы лишь хитро щурится. У Ариана я не спрашиваю. А он не спешит объяснять, следом за Ламонтом прыгает в лодку. Пристально наблюдает, как Ламонт помогает мне забраться в покачивающееся судёнышко. Под весом четверых оно сильно проседает.

— Ты бы вылез, — советует Ариан Ламонту. — Слишком здоровый, можем начерпать воды.

Тот отвечает презрительным взглядом, взглядом же отправляет гребца прочь и садится на вёсла. Позиция, как я успела убедиться, выгодная: лунное сияние подчёркивает совершенство светлой кожи, красиво оттеняет каждое движение крепких мышц. Чувствую себя то ли в рекламе дезодоранта для активных мужчин, то ли в ролике о спортзале.

— Отпускай, — приказывает Ламонт.

Аша разжимает пальцы и окунает руки в светящуюся воду.

— Погодите! — доносится резкий вскрик. — Стойте! Не оставляйте меня с этим дебилом!

Взглядом нахожу мчащихся друг за другом белых волков. Впереди — юркий и мелкий, позади — большой и припадающий на одну лапу.

— Кто это? — оглядываюсь на Ламонта и Ариана.

— Кати. — Ариан зевает и вытягивает лапы мне под ноги. — Греби быстрее, а то догонит.

Так Катя белая волчица. Понятно, почему её сосватали в эту белую стаю. Других, наверное, не берут, чтобы не портить экстерьер.

Катя отчаянно пытается нас догнать. Её жених постепенно отстаёт. А она выскакивает на узкую светлую полосу берега, вскидывает лапами фонтанчики песка. Но лодка несётся намного быстрее, и вскоре белая волчица превращается в мечущуюся точку.

С некоторым отголоском стыда наблюдая за неизбежным проигрышем Кати в скорости, интересуюсь:

— А вы только белых волков себе сватаете?

— Да, у нас так повелось, хотя это и создаёт некоторые трудности. — Не теряя дыхания, Ламонт помогает лодке вёслами.

— Какие? — Потеряв Катю из вида, поворачиваюсь к нему.

Дёрнув бровями, Ламонт сознаётся:

— Не все стратегически и тактически выгодные невесты белы.

— Красота требует жертв, — «сочувственно» добавляет Ариан.

* * *

Ариан и раньше везде меня сопровождал, но теперь напряжение между ним и Ламонтом стало явно ощутимым. Даже несмотря на то, что они молчат. Не понимаю: то ли Ариан, пока я спала, умудрился поссориться с Ламонтом, то ли того так раздражает непочтение лунного воина.

Эти гадания помогают скрасить затянувшееся путешествие. Похоже, земли стаи довольно обширны. На берегу встречаются поселения с белыми домами и прозрачными крышами. Но попадаются и иные постройки: квадратные с соломенными крышами, землянки. И волки не только белые, но и серые, бурые, чёрные. В человеческом обличии только рыбаки и женщины, плетущие им сети.

Луна ни капли не двигается по небу. Даже когда мы поворачиваем на излучинах. С астрономическими законами тут что-то очень не так. Ощущение, что луна — иллюзия. И кто знает, может, так оно и есть.

Серебрящиеся волны обнимают лодку, расплескиваются в стороны, мерцают. Временами кажется, мы плывём по реке из ртути — так странно непрозрачной кажется вода. Еловые леса сменяются на лиственные, переходят в плакучие ивы с голубыми косами. Ив становится больше и больше, они превращают реку в змеящийся коридор. И в этом коридоре показывается отворот — более мелкая река впадает в большую.

К этому рукаву Ламонт направляет лодку, ловко входит в русло против слабого течения. Вода горит отражением лунного света, «стены» из плакучих ив неестественно светлые, и кажется, источают лёгкое сияние. Дыхание перехватывает: я словно в сказке.

Дно лодки о что-то ударяется, скрипит, миг остановки — и мы продолжаем плыть. Речушка сильно изгибается, поэтому трудно оценить её длину. Мы сворачиваем то вправо, то влево. Луна заглядывает к нам в сужающуюся щель между плакучими ивами. Жужжат комары. Я сгоняю одного, другого. Ивы серебрятся, качают гирляндами плакучих ветвей. Протягиваю руку — касаюсь холодных шелковистых листочков. Улыбаюсь Ламонту и понимаю, что он больше не гребёт. Лодка плывёт сама — против течения.

— Но как мы движемся? — выдыхаю я и пришлёпываю севшего на скулу комара.

Вокруг Ламонта насекомых в разы больше.

— Волшебство, — улыбается он. — Если двое предназначены друг другу, воды реки Любви сами…

— На дне рельсы, — прагматично сообщает Ариан. — Цепляешься пазами на лодке, автоматика делает остальное.

Как на него Ламонт смотрит — словами не передать. А мне немного обидно за разоблачение романтического фокуса.

— Это очень здорово, — как можно более ласково уверяю Ламонта и сгоняю стайку комаров с колен. — Спасибо, что привёз в это очаровательное место.

— Мы только начинаем путешествие, — томно прельщает Ламонт.

Звенящую от писка тишину нарушает мой нервный шлепок по плечу — минус один комар. Улыбаюсь, чтобы не портить красивый момент. Лодка несёт нас по речушке, а голубые плакучие ивы обрамляют этот путь мерцающими склонёнными ветвями.

К жужжанию комаров примешивается нежная мелодия. Сладко напевает где-то вдали. Ламонт берёт меня за руку, и отмахиваться от комаров теперь сложнее. Прекрасный торс Ламонта искусан мерзкими кровопийцами, и места укусов даже без расчёсывания вздуваются. На них смотреть страшно — у самой всё чесаться начинает. Поэтому смотрю в глаза Ламонта.

Мы плывём. Лабиринт любви — уверена, это он — не кончается. С увитых глициниями арок свисают подвязанные на ленточки кости.

— Это девушки оставляют, — поясняет Ламонт. — Верят, что кость, подвешенная на арку Пути, приманивает суженного.

На одном участке берег огорожен забором из погрызенных жердей.

— Считается, что пара, укусившая это ограждение, будет весь брак жить счастливо. — Ламонт продолжает гладить мою руку. Сгоняю с его щеки комара. — Здесь есть отпечатки зубов моих родителей. Когда-нибудь будут и мои.

Кошусь на искусанные в щепки жерди. Что-то не хочу я эту деревяшку кусать. Да и лодка довольно быстро мимо плывёт, есть риск повиснуть на заборе, а потом рухнуть в воду. Но прежде, чем успеваю прояснить, делают ли здесь технические остановки, мы выплываем на открытое пространство.

И я понимаю, что ошибалась. До этого был не лабиринт любви, лабиринт любви лежит перед нами: озеро или искусственный водоём, покрытый узорами из травяных дорожек. В этих узорах есть изогнутые дуги и завитки, ими на блестящей поверхности воды «нарисованы» огромные цветы и сердца, некоторые из которых пробиты стрелами. Далеко впереди — стена живой изгороди, подсвеченная оранжевым. В сердце лабиринта нас что-то ждёт. Трепещет и вьётся инструментальная музыка. Лодка останавливается возле причала.

Пока Ламонт перебирается на травяной настил, я отгоняю комаров. Ариан прыгает следом за ним и чутко наблюдает, как тот помогает мне выбраться на газон. На причале и дорожках трава газона практически касается воды, и в ярком лунном свете невозможно разглядеть перемычку, удерживающую землю фигурных тропок.

Ширина травяных полос такова, что вместе могут идти лишь двое, и Ариану остаётся плестись следом, в то время как Ламонт за руку ведёт меня дальше. Свободной рукой отгоняю насекомых, брыкаюсь ногами, передёргиваю плечами.

— Тут принято в зверином облике ходить, — замечает Ариан. — В шерсти комфортнее.

Сквозь шелест аккуратной травки улавливаю вздох Ламонта.

Бредём по незамысловатому, но изящному узору. Порой перепрыгиваем с завитка на завиток. Трава под ногами плотная, я невольно поражаюсь фантазии и работе неизвестного ландшафтного дизайнера. И всё любопытнее, что же ждёт нас под прикрытием живой изгороди?

Наконец мы добираемся до обвитой плющом арки и ступаем в залитый лунным светом лабиринт. Ламонт уверенно ведёт меня по закоулкам, Ариан бесшумно ступает следом, и вот мы выходим на берег круглого озерца. Дорожка ведёт к островку в центре. Четыре опорных столба беседки перевиты белой тканью. Она голубая вверху, на свете луны, и огненно-жёлтая там, где её озаряет сияние свечей и маленьких светильников. Там стол и столик с мисками и тарелками под стальными колпаками, два стула.

Выдыхаю что-то неопределённое. Ламонт отгоняет от меня комара и ведёт по травяной дорожке к сердцу лабиринта. Островок маленький, к стулу приходится идти по самому краю мимо столика с посудой. Убедившись, что я устроилась и падать не собираюсь, Ламонт садится напротив.

Места Ариану нет, разве что под столом. Он не отчаивается: протискивается ко мне под стул и утыкается носом в пятку.

Ламонт смотрит мне в глаза, но по выражению лица понимаю — ему близость Ариана совсем не нравится. Ариан с подфыркиванием выдыхает мне в ногу, словно, даже не глядя на соперника, понимает, как его достал.

Мотнув головой, Ламонт с улыбкой снимает металлический колпак с блюда в центре стола. Шашлычный запах ударяет в ноздри. Кусочки мяса выглядят очень аппетитно, а я невольно вспоминаю, с каким восторгом Катя рассказывала, как Мар угостил её шашлыком.

— Мясные подарки у вас имеют какой-то особый смысл? — Тыкаю пальцем в шашлык — ещё тёплый.

— Это знак серьёзных намерений. А сладкое — предложение свободных или временных отношений. — Ламонт улыбается. — Но я помню, что у вас всё иначе, поэтому заготовил сладкий десерт. Без всякого двойного смысла.

— Кроме желания понравиться, — ворчит под стулом Ариан.

— Естественно. — Ламонт пожирает меня взглядом. — Разве можно удержаться от соблазна, когда рядом такая восхитительная женщина? Могу понять твоё раздражение, ведь жрицы в любом случае не для лунных воинов.

Ариан лишь усмехается мне в пятку. Лижет её влажным шершавым языком.

Маячащий перед носом комар отвлекает от их спора. Комары и мошки неистово вьются возле свечей и светильников, но подыхать отказываются. Ламонт резким движением сгребает комара и отбрасывает сплющенное тельце. Хмурится:

— Прости, я не предполагал, что будет столько комаров. Обычно их в разы меньше, а сегодня… просто удивительно, словно со всей округи слетелись. Кстати, ты могла бы попробовать избавиться от них лунным даром.

— Как? — Раздражённо сгоняю комаров с себя и, наклонившись вперёд, отмахиваю от губ Ламонта, у него и так на скуле и подбородке уже вспухают красные пятна, ему в этом плане совсем не везёт.

Поймав ладонь, он прижимается к ней спасёнными губами и шепчет:

— Выкинь их в Сумеречный мир.

Задумываюсь: если владеешь даром, это отличный способ. И, наверное, при желании можно из Сумеречного мира сюда комаров накидать, чтобы было побольше их и поменьше романтики…

Толкаю пяткой мокрый наглый нос. Очень надеюсь, что комары — не шутка Ариана.

— Я только-только осваиваю дар. — Опускаю взгляд на шашлыки. Сглатываю слюну. — Вряд ли получится.

Ламонт переплетает наши пальцы:

— Поверь в себя. Ты справишься. Ты не хуже предыдущих жриц, а любая жрица это умеет.

Он смотрит так уверенно, так ободряюще держит за руку, так в меня верит, что соглашаюсь попробовать. Надо же как-то спасаться от озверевших тварей.

* * *

Только через полчаса, ценой миллионов моих нервных клеток, убитых на неудачные попытки, получается изгнать кровососов на Землю. К этому времени шашлык остывает, и уже не до романтики. Да и Ламонта волдыри от укусов не красят, хотя он их не замечает.

А ведь это могло быть самое романтичное свидание в жизни. Если не считать полётов с Арианом… Нет, пожалуй, даже это прелестное место не сравнится с красотой Вселенной и умопомрачительными поцелуями в невесомости.

Воспоминание о них разжигает внутри меня пламя, его жар прокатывается по телу. Глаза Ламонта темнеют, ноздри трепещут. Ариан приподнимается под стулом. Напряжение расплёскивается в воздухе. Ламонт прижимается губами к моей ладони, целует запястье, тянет с него ткань, пытаясь освободить руку.

Страх колючками пробегает по сердцу, но томный взгляд Ламонта исподлобья, влажное тепло его языка на нежной, обострённо чувствительной коже, прикосновение меха Ариана к ноге, воспоминания о поцелуе, осознание, что оба зверя чувствуют отголоски проснувшегося во мне желания — всё это так остро, опасно будоражит. Дыхание перехватывает. Чувствую угрозу, но что-то звериное внутри меня жаждет этой опасности, жаждет увидеть сцепившихся хищников и принадлежать сильнейшему прямо сейчас, и рык Ариана и вторящий ему рык Ламонта только подстёгивают это пьянящее желание…

 

Глава 22

Выбравшись из-под стула, взъерошенный Ариан упирается лапами на стол и зло разглядывает Ламонта. Тот сжимает мою руку почти до боли.

— Жрица в полной безопасности, воин, — цедит-рычит Ламонт. — Убери лапы со стола. Исчезни.

По коже пробегают мурашки, сердце аж заходится — так неистово стучит. Смотрю то на оскаленные зубы Ариана и его вздыбленный загривок, то на застывшее злое лицо Ламонта. И в такт обезумевшему пульсу в голове бьётся мысль: «Неужели они подерутся? Неужели подерутся из-за меня? Из-за меня — ещё недавно обычной девушки, которую Михаил считал недостаточно привлекательной и ценной, чтобы предложить больше, чем роль любовницы?.. Невероятно!»

У Ариана дёргаются уши. Ламонт на миг отводит взгляд, но тут же вновь гневно уставляется на Ариана, а я… я хочу, чтобы Ариан напал, чтобы показал своё отношение ко мне, порвал соперника — если считает Ламонта таковым, если действительно хочет меня.

Треск кустов и топот отвлекают от кровожадных мыслей. По дорожке к нам мчится белая мокрая грязная волчица, у самого островка обращается в Катю и садится по-собачьи. Тяжело дыша, выдавливает:

— Вы чего меня оставили? Я же просила подождать.

Её раскрасневшееся лицо облеплено мокрыми волосами, грудь часто вздымается, но, несмотря на наготу и грязь, выглядит она совершенно невинно.

— Знаете, как трудно было вас догнать? — капризно жалуется она. — Я несколько раз чуть не теряла след. На воде очень трудно вынюхивать добычу, просто чудо, что запах так долго оставался чётким.

Ариан передёргивает шкурой, становится весь такой отстранённо-пренебрежительный, садится рядом со стулом.

— Ты вовремя, — ласково обращается он к Кате. — Еды полно, а эти двое не справятся.

— Ой, здорово. — Катя кидается к столику и поочерёдно снимает колпаки, выхватывает с блюд куски мяса, овощей, выпечки и закусывает кремовым пирожным. — Мм, вкуснятина.

Значит, она нас выискала по удивительно хорошо сохранившемуся запаху? А с помощью лунного дара не только комаров можно перекидывать, Ариан говорил, что может убрать следы запаха, если пожелает. Может, он и сохранить их способен?

Вместо того чтобы подраться, Ариан просто превращает свидание в фарс. Подло, но эффективно. Наверное, для правителя это привычный способ действия, — не всё же клыками решать, и манипулировать надо уметь, — но меня почему-то бесит неимоверно. Судя по выражению глаз Ламонта, его вмешательство посторонних тоже выводит из себя.

Я злюсь, Ламонт злится, Ариан спокоен, как удав. А Катя знай ест.

— Пироженки просто прелесть! Язык можно проглотить, — радостно сообщает она.

* * *

Следом за Катей является её потрёпанный путешествием по лесу жених. И хотя Ламонт совершенно нетактично отсылает их прочь, настроение безвозвратно испорчено. Ариан спокойно укладывается под стул. Но я знаю: он доволен, и это бесит.

Пообедав, мы в тяжком молчании возвращаемся в город. Иногда бросаю на Ариана взгляды: в выражении морды чувствуется улыбка.

Ещё и ужин приходится провести в волчьей компании: мать Ламонта вернулась из дальнего поселения и пожелала на меня посмотреть. Причём это пожелание исполняет буквально: сверлит взглядом так, что кусок в горло не лезет. И Ариану, похоже, нравится, что мне неуютно. Этакая партизанская война против собственных подданных. Бесит!

И бесит, что раздражение невозможно скрыть от волков: они принюхиваются, переглядываются. Ламонт, выводя меня на подлунную прогулку после ужина, тоже смотрит настороженно, не пытается взять за руку. Даже не видя Ариана, уверена — он доволен таким поворотом. Непроизвольно стискиваю кулаки.

— Что-нибудь случилось? — осторожно интересуется Ламонт и жестом показывает, что надо повернуть вправо.

Вдохнув и выдохнув несколько раз, приглаживаю волосы, тихо признаюсь:

— Устала от всего этого. Кажется, надо выспаться.

Ламонт робко улыбается:

— Да, конечно. Тогда нам сюда. — Теперь он указывает вправо. — Прости мою невнимательность, я ведь знаю, как потрясает новизна другого мира, но всё равно пытаюсь показать тебе как можно больше. А ведь важно не количество, важно качество.

Просовываю руку под его локоть, прижимаюсь, склоняю голову на голое плечо:

— Как хорошо, что ты меня понимаешь.

Поглаживая мои пальцы, Ламонт тихо продолжает:

— Тебе тяжело, но это необходимая жертва, ведь надо узнать семью будущего мужа.

— Надо, — раздражённо выдыхаю я.

— Сейчас это может казаться обременительным, но… так ты быстрее поймёшь, что к чему. И в то же время тебе не стоит слишком бояться наших различий. Ты — дитя Сумеречного мира, и в какую бы стаю ни вошла, там будут ценить твои знания о родине, будут отправлять на сопровождение членов стаи в Сумеречном мире.

Раздражение почти ослепляет, но его слова заставляют задуматься. Хмурясь, уточняю:

— Ты вроде только недавно начал бывать в Сумеречном мире. Ты там учился? Учишься? Работаешь? Собираешься туда ездить?

— Был пару раз, — неохотно признаётся Ламонт. — Я имею о нём представление, обучен наукам, необходимым для работы там, но желания развиваться в этом направлении у меня не было. Пока не встретил тебя.

Сердце сладко замирает от этого признания, и щекам становится тепло. Всё же приятно, когда за тебя сражаются, даже если это не драка, а состязание в духе телешоу.

— Мы собираемся увеличить влияние в Сумеречном мире, тебя и твои знания здесь оценили бы по достоинству. — Он продолжает гладить мои пальцы, и выражение лица в своей задумчивости почти нежно.

— Что-то я не заметила, чтобы меня стремились очаровать и заполучить.

Ламонт странно на меня косится, сжимает пальцы.

— Разница восприятия печальна тем, что все твои порывы для непонимающего могут казаться пустяками, тленом. Ах, Тамара. — Он останавливается и поворачивается ко мне, сжимает мои руки в своих тёплых ладонях, смотрит в глаза. — Тебя пригласили к столу самых важных членов стаи, ни один человек не удостаивался такой чести.

— Зато для жриц это не честь, а норма, — насмешливо поясняет Ариан. — Попробовали бы вы её туда не посадить — вылетели бы из состязания.

Нахмурившись, Ламонт продолжает:

— Жриц выдают замуж за представителей правящего рода, но я не просто из такого рода, я сын вожака.

Ариан фыркает и поясняет:

— А у вас неженатые сейчас только сыновья Свэла, все остальные либо заняты, либо возрастом не вышли.

Прикрыв глаза и явно до скольких-то досчитав ради успокоения, Ламонт продолжает:

— Лабиринт любви для нас священен, мы не водим туда абы кого. То, что я повёз тебя туда — знак моих самых серьёзных намерений.

— Конечно у тебя серьёзные намерения, вы же жрицу заполучить хотите, а это возможно только…

— Да заткнись ты! — развернувшись к Ариану, рявкаю я. Он округляет глаза. — Я хочу, чтобы мне говорили приятные вещи! Хватит всё портить! Мне нравится, когда за мной ухаживают!

Меня трясёт от негодования и обиды. Ламонт хватает мою ладонь, которую я случайно высвободила при повороте, сжимает её.

— Но он лжёт! — Ариан аж подскакивает.

Слёзы застилают глаза, дрожь усиливается. Голос срывается:

— Да знаю я! Знаю, что всё это только потому, что я жрица! — Вырываю руку, стискиваю кулаки. Зажмуриваюсь, пытаясь удержать слёзы. — Всё прекрасно понимаю, не маленькая я! Но я хочу сказки! Хоть немного!

Задыхаюсь от обиды. От жалости к себе. От несправедливости: почему так, почему я? Неужели каждый будет мне лгать?

— Тамара… — Ламонт обнимает меня за плечи.

Вывернувшись из его рук, закрываю лицо ладонями. Слёзы струятся по пальцам, меня продолжает трясти. Просто нечем дышать.

— Оставьте, — бормочу я, задыхаюсь от рвущихся рыданий, — оставьте меня в покое, дайте отдохнуть.

Ламонт снова обнимает меня за плечи, и нет сил его оттолкнуть, хотя невыносимо стыдно за истерику.

— Я отведу тебя в дом, — мягко обещает он. — И принесу что-нибудь сладкое.

Стыдно. Противно от себя самой. Но я так устала быть ценным призом. Зачем Ариан напомнил об этом? Неужели все, даже Вася, лишь притворяются, чтобы заполучить жрицу?

— Возможно, — шепчет Ламонт, — тебе стоит попросить в сопровождение другого воина.

Ариан на это молчит. Конечно, я же не могу ему перечить, он же Лунный князь, всё тут решает, распоряжается жрицами, как своей собственностью! Тоже мне, блюститель законов и морали, защитник и хозяин гарема.

Неуклюже двигаясь в объятиях Ламонта, пытаюсь успокоиться и собраться с мыслями. Но те мысли, что бродят сейчас в голове, только больше расстраивают: во мне прежде всего видят полезное приобретение, и только потом — женщину. Если вообще видят женщину. И от этого не сбежать. И это давит, точно каменная плита. Злит и обижает. И снова давит, и даже платье кажется тяжёлым, сковывающим всю меня, и подол путается в ногах.

Из мрака тоски и отчаяния меня вырывает звон и скулёж. Отрываю лицо от груди Ламонта — сама не заметила, как оказалась под его рукой, в тёплых, но не успокаивающих объятиях.

На дороге перед нами пытается подняться весь в чём-то измазанный волк. В дверях близлежащего дома стоит Катя с огромным деревянным ковшом, который держит, как биту.

— Отстань, — рычит Катя. — По-хорошему прошу.

Судя по измятому виду жениха, его не только облили, но и побили. И если это — по-хорошему, то до по-плохому ему лучше не доводить. Оскалившись, волк делает шаг вперёд и припадает на лапу. Стискивает зубы. Наверное, чтобы не заскулить.

Заметив нас, Катя гордо вскидывает голову: на то, что её прогнали, она страшно обижена.

— Гирдх, шёл бы ты отдохнул, — сочувственно предлагает Ламонт. — Видишь, девушка не в духе.

Жених с ломающим язык именем глухо рычит в ответ. Мотнув головой, дёрнув хвостом, гордо удаляется — насколько это возможно, прихрамывая на одну лапу и покачиваясь.

Сквозь мрачное настроение пробивается мысль: «А я ещё не самый худший вариант для Ламонта. В сравнении с Катей».

* * *

Ламонт изгнан. Катя дуется в своей части дома. Ариан после резкого требования дать мне поспать тихо лежит у стены. А я уснуть не могу. Верчусь в щекотных шкурах. Закрываюсь ими от вездесущего лунного света, но под шкурой душно, я раскутываюсь, и свет вновь бьёт сквозь веки.

Тошнотворные, полные жалости к себе и злости на Ариана мысли не отпускают.

Вздохнув, с ненавистью смотрю на тёмное пятно платья, разложенного на полу. Я сбежала от навязанного брака и такой вот закрытой одежды, чтобы в итоге в другом мире оказаться перед необходимостью выйти замуж по почти религиозному расчёту и носить подобную одежду.

Неужели это моя судьба? В любом месте, в любом мире — так?

Не верю. Не хочу!

Сажусь, прижимаю шкуру к груди. Ариан лишь слегка дёргает ухом. Глаза открыты, но ко мне не поворачивается. И это злит, ведь он испортил мне настроение, вывел из благостной заторможенности, заставил острее ощутить всю ущербность моего положения.

— Ариан, — глухо зову я. Внутри клокочет злость. Пальцы непроизвольно стискивают мягкие шкуры. — Ариан, так продолжаться не может. Ариан, я прошу… Нет, я требую…

— Что? — Он вскидывает голову и смотрит на меня.

— Что ты хочешь, Тамара?

Вопрос на несколько мгновений подавляет мою решимость. Но я дёргаю головой, крепче сжимаю кулаки и начинаю говорить:

— Мне нужно…

Стыд накатывает внезапной волной. Стыд и тревога — непонятная, тяжёлая. Господи, как это всё глупо и невероятно до такой степени, что сама не верю.

Нас окутывает туман, и мы оказываемся на вытоптанном поле. Сияет солнце. Быстро закрываю глаза рукой.

— Это нечестно, — бормочу обиженно, — ты специально нас переместил, чтобы я растерялась.

Ариан отвечает совсем близко:

— Я переместил нас, чтобы никто не услышал. Говори.

Крепче прижимаю к груди шкуры, захваченные из Лунного мира, и, давя всколыхнувшийся страх, борясь со стыдом, начинаю:

— Ариан, ты обещал мне возможность выбрать мужа, так какого… почему ты мне этого не даёшь? — Гнев снова нарастает, заставляет повышать вибрирующий из-за него голос. — Почему ты делаешь всё, чтобы ни один жених не пришёлся мне по душе? Почему не позволяешь меня сосватать?

Ариан молчит. Возможно, ему нужно время, чтобы сформулировать ответ, но у меня нет сил ждать, и я выплёскиваю накопившееся раздражение в слова:

— Я не твоя домашняя собачка, не тобой воспитанная жрица, я человек! Я не привыкла к такому обращению! И я не хочу носить такие уродские платья. Я женщина и хочу одеваться соответственно, хочу выглядеть привлекательно, хочу очаровать своего будущего мужа, а не быть просто носителем полезного дара! Неужели ты этого не понимаешь? Мне нужно не только кружевное бельё, мне нужна косметика, нужна привычная, нормальная одежда, а не страшный балахон. Я хочу, чтобы за мной ухаживали! Чтобы говорили комплименты! И чтобы ты это не портил! — Убираю руку от глаз и отскакиваю: Ариан сидит передо мной в человеческом виде, едва прикрывшись шкурой. Лицо — точно каменная маска. Гнев вновь берёт верх и управление языком. — Ты понимаешь? Ты обещал смотрины, говорил, что данное на троне слово нарушить не вправе, но нарушаешь! Нарушаешь каждый раз! Не даёшь мне присматриваться к мужчинам, узнавать твой мир. Не даёшь выбирать.

На его лице начинают играть желваки, взгляд полон ледяной ярости и лунного света. Губы вздрагивают, обнажая левый клык.

— Ты меня слышишь? Ответь! — ударяю его в плечо.

Он рывком поднимается, хватает меня поперёк талии вместе со шкурами и тащит куда-то.

— Ариан! — Пытаюсь вывернуться, колочу его по бедру, но лишь сбиваю кулак о коленку. — Стой!

— Глупая, глупая женщина. — Он практически швыряет меня об машину, придавливает к заднему крылу, открывает дверцу на заднее сидение.

Воздух из лёгких выбит, силюсь вдохнуть, возмутиться, но не могу даже пискнуть. Ариан вталкивает меня на заднее сидение, ныряет следом и, захлопнув дверь, протискивается меж моих ног и придавливает собой. Прижимает макушкой к двери. Ему тесно. Мы застываем, глядя друг другу в глаза. Ариан тяжело дышит, я тоже, и когда вдыхаю, грудь соприкасается с его грудью.

— Зачем тебе красивое платье? — хрипло спрашивает он.

Зачем? Чувственное очарование нарушено.

— Ты идиот? — распаляюсь я. — Конечно для того, чтобы нравиться мужчинам, я же мужа ищу!

От скрежета его зубов бегут мурашки. Снова стукаю его по плечу:

— И не смей говорить, что всё это фарс и холодный расчёт! Я хочу верить, что могу понравиться и так! Хочу, чтобы за мной ухаживали, чтобы меня добивались! Исполни своё дурацкое обещание, дай всем шанс.

— Зачем тебе этот самообман?

— А что, думаешь, если они по-деловому начнут предлагать мне отношения, будто сделку заключают, это лучше?

— Так ты сможешь выторговать что-нибудь. Все эти охи-вздохи — пустые слова, а деловой контракт можно заставить блюсти, — рычит Ариан у самого моего лица.

Он прав. И это бесит больше всего, просто выжигает изнутри. В жизни иногда проводится такая же деловая сделка, когда внешность, черты характера и родственные связи обмениваются на сожительство или брак, — тут уж как повезёт, — но это смягчено романтикой, а здесь… здесь…

— Чувствую себя живым товаром на аукционе, — шепчу я и, сдерживая слёзы, закрываю глаза.

— Я тебя не продаю. — Ариан скользит губами по моим ресницам, мягко касается скулы, уха. Шепчет: — Это даже близко не так. И мне совсем не хочется, чтобы тебя кто-нибудь обманул…

Ведёт кончиком языка по моим губам, и я поджимаю их. Ариан прикусывает, тянет, принуждая разомкнуть. Но я борюсь, и он целует подбородок, шею, прихватывает кожу над ключицей. Двинулся бы и ниже, но дверь подпирает его, не даёт развернуться. Зато даже сквозь шкуры чувствую, как возбуждает его близость. Жар захлёстывает меня, вынуждает глубоко вдохнуть, и Ариан прижимается к губам. Его язык упруго проскальзывает в рот, и я могла бы его прикусить, даже почти хочу этого…

Прикусываю.

Отпрянув, Ариан вновь склоняется, прижимается клыками к шее, выдыхает:

— Что же ты такая соблазнительная, такая сладкая? И дело не в одежде… — Скользит губами, целуя, к ключицам. — Совсем не в одежде, тебе она не нужна…

Его рука оказывается под шкурами, зацепляет трусики. Они впиваются в кожу, а в следующий миг с треском разрываются. По бедру скользят когти, тянут разделяющую меня и Ариана шкуру прочь…

— Нет. — Хватая край шкуры, упираюсь локтем в спинку сидения.

— Ну ты же мужчину ищешь, разве нет? — рычит Ариан, целуя и кусая шею, мочку уха.

От прикосновения зубов по коже расползаются мурашки. Хочу напомнить, что не мужчину, а мужа, но мешает поцелуй Ариана, — не глубокий, без языка, — его ладонь, пробирающаяся ко мне между ног. Упираюсь ладонями ему в грудь, толкаю. Хватаю зубами его губу, но в последний миг Ариан выдёргивает её из захвата. Смотрит сверху, тяжело дыша, и на скулах разливается румянец.

— Нет. — Закрываю ладонью его рот. — Если хочешь, чтобы я осталась, дай сесть сверху, так я буду уверена, что ты не позволишь себе лишнего.

Вздохнув, Ариан просовывает ладонь мне под поясницу, прижимается к спинке и соскальзывает по ней, вытесняя с сидения. Прежде, чем успеваю свалиться в проход, сильные руки тянут меня на грудь Ариана. Едва успеваю протиснуть колено между его боком и спинкой. Усаживаюсь на его пах… шкура сместилась, и твёрдая плоть оказывается зажата между мной и Арианом. Щёки опаляет жаром. Выпрямляюсь и упираюсь макушкой в потолок.

— Всё, я повержен, — томно рычит Ариан и тянет меня за бёдра, принуждая скользнуть по его горячей плоти.

Внутри полыхает настоящий пожар острого желания, злости, стыда и наслаждения шальным выражением лица Ариана, пылающих глаз. Говорят, возбуждение — лучший инструмент, чтобы добиться от мужчины желаемого.

Соскальзываю на прежнее место. Снова поддаюсь предложению сдвинуться вперёд и снова откатываюсь назад. Склоняюсь, дразня дыханием его приоткрытые губы.

— Хочу красивые платья… — шепчу Ариану в губы, прихватываю осторожно и снова двигаю бёдрами, обещая ему желанное проникновение. — Оочень красивые.

Задыхаюсь от желания, это делает игру почти невыносимой. Как останавливаться-то потом?

— Я подарю тебе очень красивые, — шепчет Ариан, и его руки, гладящие мои бёдра, дрожат, — и очень длинные платья.

От возмущения, но ещё больше от накатившего желания, не могу вымолвить ни слова. А горячие ладони скользят под шкурой выше, добираются до груди. Его ласка почти груба, но всё во мне отзывается на неё. Вырывается предательский стон, и я понимаю, что надо отступить, но не могу отказаться от наслаждения плавиться под этими сильными руками.

— И косметику хочу, — сбивчиво бормочу я, пытаясь выровнять сиплое, в такт давлению его пальцев, дыхание. — И украшения…

Ладони соскальзывают по бокам, по бёдрам, снова возносятся к груди. Меня трясёт, и Ариана тоже, и ласки его почти болезненно торопливы. Никогда бы не подумала, что буду вытворять что-нибудь подобное в машине, не думала, что могу позволить такое мужчине, который не имеет серьёзных намерений, но… но…

Вновь меня сотрясает дрожь нестерпимого желания. И ногти, оказывается, уже впиваются в плечи Ариана. Внизу живота просто горит, от возбуждения почти больно.

И сверху я тоже не пробовала. Опираясь ладонью на грудь Ариана, приподнимаюсь, помогаю ему рукой и снова опускаюсь. Вскрикиваю от накрывшего меня удовольствия. Ариан тянет меня, вжимаясь бёдрами, и я сотрясаюсь в сладких судорогах, задыхаюсь, теряюсь в ослепительных вспышках.

Позволив в полной мере насладиться этими мгновениями, Ариан приподнимается. Придерживая меня, в несколько движений разворачивается, так что теперь он сидит, опираясь на спинку. Одной рукой обнимая, другую запускает мне в волосы, вынуждая запрокинуть голову. Целует шею, подталкивает в затылок, прижимает мои пересохшие губы к своим. И потихоньку раскачивает, призывая двигаться вверх-вниз. И вроде бы попросить его о чём полезном, но каждое движение, каждый поцелуй слишком большое удовольствие, чтобы отвлекаться на слова.

Ухватившись за плечи Ариана, подталкиваемая его сильной рукой, я продолжаю упоительное скольжение на грани просто удовольствия и экстаза…

* * *

Жизнь всегда подбрасывает что-нибудь новенькое, умудряется опрокинуть твои представления о действительности. Но иногда и подтверждает уже известное. Так я теперь точно знаю, что валяться вдвоём на заднем сидении джипа неудобно, даже если ты на горячем широком теле. И быть сверху, оказывается, очень даже приятно и легко. А рассказы о том, что было так здорово, что потом сидеть и ходить никак — не преувеличение ради красного словца.

Но ещё удивительнее: море удовольствия можно получить, можно довериться на все сто процентов, даже вне долгих отношений, почти не зная друг друга. А ведь я считала это невозможным, очередной выдумкой для оправдания распущенности.

И вот я лежу на Ариане, с которым знакома меньше месяца, который ничего мне не обещал, ничего не предлагал, и всё случилось в машине, но, чёрт возьми, это лучший раз в моей жизни!

— Хорошо, — шепчет Ариан и проводит рукой по плечу. — Но надо возвращаться, пока нас не хватились.

— Всегда можно списать отсутствие на спонтанное перемещение, — утыкаюсь ему в шею, скулой ощущаю пульсацию жилки.

Слишком хорошо, слишком хочется ещё полежать в его объятиях.

— И тогда за тобой отправят других жриц.

Эта простая фраза разворачивает передо мной персональную бездну тоски: всё же Ариан стыдится отношений со мной. Нет, конечно, дело может быть в поиске убийцы, в надежде поймать его на смотринах, а смотрины вряд ли продолжатся, если невесту найдут в объятиях мужчины, и всё же обида стискивает сердце ледяными когтями.

— Тамара?.. — Ариан проводит ладонью по моей лопатке, зарывается пальцами в волосы.

— А если я забеременею? — шепчу ему в шею.

— Нет, овуляция уже прошла.

То есть он ещё и безопасного периода дождался, прежде чем ко мне подкатывать?

— Тебя это огорчает? — Ариан перебирает мои волосы.

— Радует. Я помыться хочу. — Приподнимаюсь и нарочито пристально смотрю в окна. — Можешь переместить нас прямо в душ?

Помедлив, Ариан отзывается:

— Да, конечно, — и выпускает меня из тёплых объятий.

* * *

В душе нас никто не застаёт, в спальню мы возвращаемся по Сумеречному миру, сразу засыпаем, а уловить запахи против воли Ариана никто не может, так что утро встречает меня ничего не подозревающим Ламонтом с букетом роз взамен привядших вчерашних.

Мне стыдно за случившееся ночью. Ариан, никак это не прокомментировавший, дарение созерцает с насмешливым превосходством, от самодовольства чуть не лопается, косится на меня по-хозяйски. Ну конечно: ухаживает Ламонт, а все плюшки ему. Нечестно это. Моё обострённое чувство справедливости — и уязвлённая гордость, поднявшая голову, едва отбушевала страсть и отошла истома — взывают к мести.

Разок захотелось развлечься? Развлёкся. Теперь моя очередь.

Ну, князюшка, ну, погоди.

 

Глава 23

Самые простые методы часто самые действенные. Вроде бы просто ласково говорю:

— Розы самые прекрасные цветы в мире, всегда мечтала получать их по утрам.

Вроде просто улыбаюсь Ламонту, касаюсь его тёплой руки — а княжеская морда уже вытягивается, мохнатые бровки уползают вверх с видом крайнего недоумения, словно это не он предлагал близость без обязательств.

У Ламонта от перемены в моём настроении лицо тоже немного странное. Но зрачки расширились, это даже в лунном свете видно. И ноздри трепещут. Секунду кажется, он всё поймёт обо мне и Ариане. Розы упругим каскадом сыплются к ногам, Ламонт стискивает мою ладонь и шепчет проникновенно:

— Сегодня ты просто дивно хороша, ты само очарование. Ты…

— Я здесь для мебели, что ли, нахожусь? — вскакивает Ариан. — Лунную жрицу не трогать!

Резко обернувшись, Ламонт оскаливается. Вибрация рыка прокатывается по его лицу почти неуловимо быстрой трансформацией в морду и обратно. Когти на мгновение сдавливают мою ладонь и исчезают, сменяясь мягкостью пальцев. Скрипя зубами, Ламонт вдыхает и выдыхает несколько раз.

Медленно поворачивается ко мне:

— Тамара… — дальнейшее он почти выдавливает. — Прости мою несдержанность.

Он меня не поцарапал даже, но кожа помнит короткое прикосновение молниеносно отросших когтей. Надо осторожнее с ними. И в то же время я имею полное право заигрывать с Ламонтом, улыбаться ему, подпускать к себе ближе. И не только его.

Гордо вскинув голову, улыбаюсь.

— Ничего страшного. Я… мне даже нравится… — скольжу пальцами по его бицепсу, — звериная сила.

У Ламонта такой взгляд, словно… словно он готов перекинуть меня через плечо и утащить в пещеру с весьма недвусмысленными целями. Недели так на две. Меня бросает в жар, к лицу и ушам приливает кровь.

— Что-то тут жарко. — Я отступаю, по ногам скользят колючки роз, пятки зарываются в мех постели из шкур. Ламонт пожирает меня взглядом, а я больше всего хочу увидеть выражение морды Ариана. Но сдерживаюсь. — Прогуляемся перед завтраком?

— С удовольствием, — томно признаётся Ламонт.

Подавшись вперёд, вдыхая запах его чистого тела и трав, понизившимся голосом продолжаю:

— И я разрешаю взять меня за руку. Совершенно невозможно без прикосновений… — шепчу, раздумывая, добавлять ли «и близости», но завершаю рокочущим: — выбрать мужа.

Улыбка растягивает губы Ламонта. На Ариана я коварно не смотрю, будто его здесь нет.

* * *

Так много гуляла я лишь в юности, когда на улице искала спасения от домашней тирании. Надо сказать, что идти даже в длинном закрытом платье из нежной дорогой ткани намного удобнее, чем в синтетической юбке до пят и душной колючей водолазке.

Не по улицам мрачного городка красться в одиночестве, опасаясь, что встретятся одноклассники, высмеют или попробуют ударить, а брести по пляжу в сопровождении сексуального мужчины с залитым лунным светом мускулистым торсом просто здорово.

Тогда зачем сейчас, когда жизнь, несмотря на неожиданные приключения, несравнимо лучше, я вспоминаю о дурном? Я же освобождена от этого прошлого, от той другой судьбы…

Что за печаль съедает моё сердце?

— Тебя что-то беспокоит? — Ламонт, сжимая мою ладонь, сбавляет шаг. Остановившись, запускаю босые пальцы в прохладный песок. Ламонт склоняется ко мне. — Я могу чем-нибудь помочь?

Как же приятно, когда о тебе заботятся. Робко улыбаюсь и, не отводя взгляда от серебрящейся реки, тихо говорю:

— Не хочу уезжать. Хорошо у вас.

Краем глаза вижу, как губы Ламонта приподнимаются в грустной улыбке.

— Нет, — в его голосе чарующая вибрация. Но в сравнении с глубокими и многогранными вибрациями голоса Ариана это лишь блеклое подражание. — Дело вовсе не в этом. И моя стая тебе не понравилась. Я же видел выражение твоего лица на трапезах.

Пытаюсь смехом заглушить неловкость, но не получается. Затылок зудит от тяжёлого взгляда Ариана. Этот взгляд почти прожигает, ежесекундно напоминает о своём хозяине. Я и сама будто острее чувствую присутствие Ариана: кожей, сердцем… душой.

— Слишком всё непривычно. — Пытаюсь улыбнуться. — Устала. И мне в самом деле не хочется от вас уезжать, потому что тут спокойно. И ты очень милый.

Осмелев, касаюсь щеки Ламонта. Ариан отзывается рыком. Не глядя на него, бросаю:

— Я мужа выбираю, не мешай.

Запрокинув голову, Ламонт звонко смеётся. Поймав мою ускользающую от щеки ладонь, целует кончики пальцев. С улыбкой поясняет:

— Всё же есть прелесть в даре жрицы: можно лунного воина на место поставить.

— А у тебя смелости на это не хватит, — рокочет Ариан, и в его голосе звенит искренняя злоба. — Разве нет?

Облизнув губы, прикусив нижнюю, Ламонт глухо поясняет:

— У меня выбора нет. Стаю подставлять я права не имею. Даже если очень хочется перегрызть тебе горло.

Ариан усмехается. Ламонт до скрипа стискивает зубы, его передёргивает. И голос звучит ещё глуше:

— Странные игры ты затеваешь, лунный воин. Если нападу на тебя — стая лишится права участвовать в состязании за жрицу. Если отрекусь от семьи ради драки с тобой — лишусь права участвовать в состязании за жрицу. И всё же ты своим дерзким поведением делаешь всё, чтобы именно это я и сделал.

— Стоп. — Поворачиваюсь к ощетинившемуся Ариану. — Это правда?

Ариан молчит, лишь злобно сверкают зеленью глаза. Желудок сжимается от страха. Но я заставляю себя перебороть оторопь и повторяю громче:

— Ты в самом деле пытаешь бесчестно вывести его из состязания?!

— Если этот белобрысый трус хочет драки… — рык Ариана звенит в напряжённом воздухе.

Ламонт подаётся вперёд, и на его хребте прорастает и дыбится шерсть:

— Держи язык за зубами. Легко оскорблять, когда ты неприкосновенен! Легко рычать на того, кто ответить не может.

Отступаю от слишком разгорячённых оборотней. Вскрикиваю:

— Прекратите!

Ариан выглядит дико. Того гляди набросится на Ламонта. Выплёвывает злые слова:

— Если ты такой смелый, я готов отказаться от звания лунного воина и сразиться с тобой. — Ухмылка кривит оскаленную пасть Ариана. — Ну что, рискнешь, трусишка? Или ты только языком трепать да розочки дарить можешь?

Ламонт белым волком кидается вперёд. Штаны спутывают лапы, он приземляется, ткнувшись носом песок. Успевает увернуться от клыков, катится в сторону, избавляясь от пут. Ариан наскакивает следом, щёлкает зубами, целит в нос. Зацепляет ухо, на белую шерсть брызгает кровь.

Волки прыгают друг на друга, сверкают клыки, бешеные глаза. Их рык будоражит кровь.

— Хватит! — Меня захлёстывает жадный восторг, любопытство: как оно у них происходит? Как далеко они готовы пойти? Но разумом боюсь, что Ариан вырастет и просто раздавит Ламонта.

Бой продолжается в равных размерах. Ариан ухватывает Ламонта за щёку. Рычит. Ламонт пытается добраться до его шеи, бока. Препираясь, они поднимаются на задние лапы, обхватывают друг друга лапами. Глухо рычат. Их ярость непреклонна. Возбуждающа. И страшна.

Но я совсем не хочу, чтобы Ламонта загрызли.

— Хватит! — Оглядываюсь. — Эй, кто-нибудь! На помощь!

На том берегу реки вспыхивают глаза. Даже в кустах, кажется, кто-то есть.

Бешеный рык. За те мгновения, что я осматривалась, на белой шкуре расцвело больше кровавых пятен. Даже не увеличив рост, Ариан давит, прёт на Ламонта так, что тот отступает. Его клыки наконец впиваются в серую шерсть у плеча Ариана. Тот, резко дёрнувшись, стискивает клыки на носу. Ламонт мотает головой, пихается. Ариан рычит.

Да они всерьёз сцепились! Не до первой крови, не до согласия подчиниться, как бывает у не слишком агрессивных собак, как следовало бы ожидать от существ разумных и цивилизованных, а всерьёз!

Как их разнять? Швыряю в них песок. Без толку. Ведро бы воды на них вылить. Палкой треснуть. Оглядываюсь, но между берегом и деревьями широкая полоса травы, а ветки кустов слишком мелкие.

Что делать?

Взгляд зацепляет в траве что-то длинное и тёмное. Ствол молодого дерева. Тяжеленный, наверное. Ариан и Ламонт качаются на задних лапах. По белой шерсти расползается кровь.

Подскакиваю к стволу. Рывком поднимаю. Ужас помогает одолеть тяжесть. Крича, я с разбега ударяю обоих стволом. Их отшвыривает на песок. И снова они кидаются друг на друга. Снова бью. Они катятся по земле, рычат, цапают друг друга, а я дубинищей луплю их, оттесняю к воде.

Рухнув в серебристые воды, они подскакивают и уставляются друг на друга, замирают.

— Обоих убью! — рычу я. Ствол вырывается из рук и падает в песок. Пальцы дрожат. Меня всю колотит. Обхватив себя за плечи, стуча зубами, выдавливаю: — Идиоты. Какие же вы идиоты!

Злость вынуждает снова схватить ствол. Швыряю его. Брызги обливают помятые мокрые шкуры. Хочется столько всего сказать. Настучать по мохнатым башкам: я же хотела, чтобы они за мной ухаживали, а не друг друга трепали.

На белой шкуре шире расползаются подтёки крови. Всё могло кончится убийством… Схватив горсть песка, швыряю в Ариана. Он отворачивает морду, глухо рычит. Пятится, настороженно следя за Ламонтом.

— Никаких драк! — снова швыряю песок.

Фыркнув, Ариан демонстративно отходит в сторону и садится на берегу.

* * *

Педагогичней обидеться на обоих, но я решаю утешить проигравшего. В конце концов, у Ламонта хоть намерения серьёзные. Поэтому помощь ему оказывается в выделенном мне доме. Поэтому белокурая голова лежит на моих коленях, и я накладываю заживляющую мазь на прокушенный нос. Двадцать минут назад почти всё лицо было сплошной отёчной припухлостью. Краснота и раздражение спадают быстрее, чем у людей, но лицо утратило львиную долю привлекательности.

— И у вас такое поведение считается нормой? — Осторожно колдую мазью и ватной палочкой над разодранной кожей. — Вот так взять и подраться?

— Конечно, женщина должна видеть, что мужчина может её защи… — Ламонт поджимает губы, и глаза темнеют.

Похоже, неспособность меня защитить его смущает. Снова хочется укоризненно посмотреть на сидящего у стены Ариана, но я сдерживаю порыв, наказывая его подчёркнутым безразличием: нечего моих женихов грызть.

— Шрамов ведь не останется? — Осторожно касаюсь его напряжённой губы с запёкшейся кровью в уголке.

— Только от сквозных прокусов на щеке. — Ламонт улыбается и тут же болезненно кривится.

Бросаю на Ариана гневный взгляд и снова обращаю всё внимание на Ламонта. Глажу его мягкие встрёпанные волосы.

— Шрамы красят мужчину. — Накручиваю светлый локон на палец. — Это было безрассудно, но очень смело.

Ариан едва слышно фыркает. Попробовал бы ввернуть ехидное замечание — швырнула бы в него флаконом с перекисью водорода. Вместо этого ласково касаюсь предплечья Ламонта, на котором алеет соединённая тонкими полосками лейкопластыря рваная рана.

— Это точно не надо обработать лучше? Перевязать?

— Пройдёт. — Ламонт сжимает мою ладонь.

Ободряюще улыбаюсь ему, хотя внутри всё до сих пор подрагивает. И не уверена, что от ужаса, а не от удовольствия. Всё же приятно, когда мужчины настолько хотят тебя получить, что готовы подраться. Ещё бы это не угрожало их жизни и здоровью… Но, наверное, тогда бы этот жест не впечатлял.

Сильнее меня удивляют последствия боя: раз лунный воин выступал в драке как частное лицо, то всё в порядке. Когда мы добрели до города, на нас пристально смотрели, но Ариана задержать не пытались, не мстили. И ни словом не возразили, когда он вместе со мной и Ламонтом вошёл сюда и уселся на свою шкуру.

Даже у Ламонта, кажется, претензий к этому нет, хотя он напряжён и временами скашивает взгляд на царственного соперника.

Получается, если у меня будет сын, и он вдруг подерётся с другим оборотнем, и тот оборотень его подерёт, я, как и мать Ламонта, — а она просто оглядела его, выдала мне аптечку и ушла, — должна буду всё это стерпеть без малейших претензий? Ни глаза обидчику выцарапать, ни шкуру спустить?

Раздаются шаги, и в комнату заскакивает растрёпанная Катя:

— Поздравляю!

— Э, — окидываю взглядом её помятый, грязный балахон, листочки и веточки в волосах. — С чем?

— Ну как же, — она всплескивает руками, и лунный луч вспыхивает на кулоне на её груди. — За тебя же подрались! Далеко не за каждую невесту дерутся. Честно говоря, во многих стаях эта традиция поддерживается удручающе редко.

Пожалуй, здесь спокойнее иметь дочерей.

— Это правда здорово. — Усевшись рядом с Ламонтом, Катя восторженно смотрит на него. — Ты крут! Я почти жалею, что меня не за тебя сосватали.

— Гирдх тоже сразился бы за тебя, — вступается за её жениха Ламонт.

— Пф. — Катя приглаживает волосы. — Он слабый.

«Да и этот проиграл», — сказал бы Ариан, если бы не дулся. Ну, мне так кажется, даже будто голос его услышала.

— Ты просто не даёшь ему шанса. — Ламонт слабо улыбается. — Простилась бы ты с ним, тебе скоро уходить.

— Куда это? — удивляюсь я.

Впечатление от обратившегося ко мне томного взора Ламонта изрядно портят припухлости и ссадины в белёсой мази.

— Скоро кончится срок, подаренный нашей стае на общение с тобой. — Ламонт переплетает наши пальцы. — Кати пора отправляться, если она хочет сразу встретить тебя в следующей стае.

Как-то совсем вылетело из головы, что скоро мне возвращаться в Сумеречный мир. С Арианом. Наедине. В джип, где мы устроили такое… пропахший нами джип. И всё это один на один с ревнующим зверем…

— Я поеду с Катей. — Мои щёки вспыхивают от страстных воспоминаний.

— Это неудобно, — глухой голос Ариана подтверждает опасение, что он захочет воспользоваться нашим уединением.

И, честно говоря, немного страшно остаться с ним наедине: он сильный и наверняка сердится. И кто знает, не наговорим ли мы такого, после чего даже нейтральные отношения станут невозможными. Или того хуже: снова соблазнюсь его привлекательностью, уступлю, и он ни за что больше не воспримет меня серьёзно. Или… не знаю, просто страшно остаться наедине. Страшно, что он опять предложит близость без обязательств, скажет, что подрался из-за глупого собственнического инстинкта, и в этом нет ничего личного.

— Мне предстоит жить в этом мире, — упрямо напоминаю я. — Хочу узнать его ближе. Путешествие — отличный способ познакомиться.

— Придётся идти пешком. — Ариан чуть повышает голос. — Не надо упрямиться.

Конечно, он может перекинуть меня в Сумеречный мир, забросить в машину и отвезти. Но он хочет сохранить конспирацию, а значит, ему придётся действовать, как обычному оборотню.

— Значит, пойдём пешком. — Разворачиваюсь к нему. — Лунный князь обещал знакомство со стаями, а оно будет неполным без знания их окружения. Или ты хочешь нарушить княжеское слово?

Оскал Ариана появляется и исчезает так быстро, что не уверена, действительно ли его видела.

— Хорошо, — выплёвывает он и, трепеща ноздрями, опускается на шкуру.

— Вместе идти веселее. — Катя радостно потирает руки. — Скорее бы отправиться в путь.

— У меня есть ещё несколько часов. — Ламонт осторожно касается моей щеки. — Сейчас время летит так быстро. А когда ты уедешь, до положенного нам свидания будет ползти, точно черепаха, я просто уверен в этом.

В груди разливается тепло, мои губы растягиваются в улыбке.

Ариан едва слышно фыркает. И я хмурюсь: он неисправим.

* * *

Только неспешно шагая бок о бок с Ламонтом, понимаю, что он мне нравится. Не так взрывоопасно страстно, как Ариан, но нравится, как может нравиться красивый, ухаживающий за тобой мужчина. Нравятся розы по утрам, хотя это немного глупо.

Пусть Ламонт не мастер ухаживаний в стиле любовных романов, но его мягкая манера, предупредительность, его терпение в отношении нарывающегося Ариана и то, что он провожает меня, лишь дольше побыть вместе, производят слишком приятное впечатление, чтобы не предположить, будто у него есть надежда завоевать моё сердце.

Если Ариан его из состязаний не вышвырнет.

— Раньше я думала, что браки по политическим соображениям — это ужас, — признаюсь я. — Но теперь…

— Ужас-ужас, — ворчит шагающая впереди Катя. Она в волчьем обличии, и пакет с её вещами пока несёт Ламонт. — Пережиток прошлого, от которого надо скорее избавиться.

Ламонт улыбается, и эта улыбка красит его почти зажившее лицо.

— Кто-то печалился, что драки за невест отменили, — весело напоминает он, — а ведь это такой же пережиток прошлого.

— Нет. — Обернувшись, Катя хмуро смотрит на него. — Драки — это романтика, без которой любые отношения становятся пресными.

— Драка может кончиться слезами на кладбище, — странно слышать это от зачинщика драки Ариана.

— Чья бы корова мычала, — бубню я под нос.

После таких разговоров признаваться Ламонту, что он понравился, как-то глупо. Ну в самом деле, как сейчас сказать: «Но теперь, познакомившись с тобой, я изменила мнение, и брак по расчёту кажется не таким уж наказанием…»

Мы всё дальше уходим от города стаи Свэла, а я никак не придумаю начало разговора. И может, Ламонт мучается тем же… А я снова затылком, спиной и даже попой чувствую тяжёлый взгляд Ариана. В голове полный бардак. Всё запуталось. Если бы тогда в машине не поддалась соблазну, сейчас было бы проще. Но я поддалась.

* * *

Когда наступает время прощаться, я слишком вымотана физически и морально, чтобы давать какие-то авансы. Даже, пожалуй, я хочу быстрее продолжить путь, добраться до места и завалиться на гору шкур.

Но я, ни словом не выдавая своего желания, жду, что скажет Ламонт. Он уже минуту сжимает мои пальцы в своих горячих ладонях. Глядя на землю между нами, молчит. Вздыхает. Закусывает губу и снова вздыхает.

— Тамара, можно я тебя поцелую? — робко шепчет Ламонт.

Прежде, чем успеваю сообразить, Ариан рыкает:

— Тогда тебе голову сам князь откусит! Жрица со стаями знакомиться, а не женихов на вкус пробует!

Приподнявшись на цыпочки, коротко чмокаю Ламонта в губы. Поспешно отступаю, чтобы ему не досталось за мою дерзость.

— Буду ждать свидания, — машу рукой и пячусь дальше.

— Я тоже. — Ламонт растерянно машет мне вслед.

Шесть на загривке Ариана стоит дыбом, но он, не глядя на соперника, шагает дальше. Катя почему-то усмехается.

Ещё немного пройдя спиной вперёд, разворачиваюсь. Между полей и лесов стелется дорога к следующей стае и новому жениху… Что же меня там ждёт?

 

Глава 24

Говорили мне, что упрямство до добра не доведёт.

Предупреждал Ариан, что пешком идти неудобно.

Но не предупреждал, что идти так далеко!

А мы идём. И идём. Дорога всё не кончается. Я бы подумала, что он нарочно издевается, провоцирует перейти в Сумеречный мир и дождаться машины, но Катя, весело повиливающая хвостом, не возмущается странным выбором маршрута, а значит, до следующей стаи действительно просто далеко.

Ещё и дорога всё больше в гору.

И через тёмный сосновый лес. Я прямо красной шапочкой себя ощущаю. Тем более серый волк не сводит с меня взгляд. Тяжёлый такой.

Густые кроны пропускают лунный свет только над узкой дорогой. Жутко. Холодно.

— Хватит! — рявкает Ариан. Вздрогнув, оглядываюсь. Он бредёт, хмуро глядя перед собой. Рычит: — Я тебя чувствую, выходи!

Останавливаюсь, и мои сопровождающие тоже встают. Глядя в глубину леса, Катя машет хвостом. Там, в сумраке, вспыхивают зелёным глаза, и к нам что-то скачет.

Рыжеватый волк вылетает к моим ногам, прыгает, тыкается мордой в колени. Виляет хвостом так, что кажется, тот отвалится. И по этому-то вилянию я его и опознаю:

— Вася!

— Я-я-я. — Он продолжает скакать, припадать к земле и подпрыгивать. Утыкается в колени, лижет. Смотрит преданно. — Тамарочка!

Прихватив платье зубами, судорожно покусывает его, будто блох выкусывает.

— Эй. — Дёргаю обслюнявленный подол. — Блох у меня нет.

— Точно? — виляет хвостом Вася и снова утыкается мне в колени, смотрит преданно-преданно. — Тамарочка…

Ариан наблюдает за нами со странным выражением морды: то ли разочарованно, то ли устало, то ли презрительно. Васиного поведения стыдится? Разочарован моей снисходительностью?

— До границы можешь с нами идти, — бросает Ариан и продолжает путь размеренно и важно.

— Спасибо, лунный воин. — Скачет Вася. — Спасибо-спасибо-спасибо! Ты хороший, не то что предыдущий. Спасибо!

Что-то Ариан слишком добрый… Или опасается, что, если он подерёт Васю, я за тем ухаживать начну?

Или получил своё, и теперь всё равно, с кем я?

И почему мне вдруг сейчас мучительно стыдно за то, что поцеловала Ламонта?

Мы продолжаем путь. Вася носится вокруг меня, притаскивает палки, грибы, выдранные зубами кусты ягод, смотрит преданно. А у меня в душе полный и беспросветный разлад. Тяжко так, что впору сесть и разрыдаться.

Что делать? Как вести себя с Арианом? Кто я для него? Просто приманка?

* * *

Свет, очерчивающий валы холмов на горизонте, даёт надежду на скорый отдых.

В спину доносится вой оставшегося на границе Васи. Границу обозначала горка зацементированных звериных и человеческих черепов, так что покладистость Васи, не решившегося зайти на территорию стаи без приглашения, можно понять.

И, конечно, не последнее влияние оказал Ариан: от его мрачного настроя, хоть и не выраженного ни единым словом, погрустнели оба моих дружелюбных спутника. И Катя всё тревожнее взглядывала на него. Возможно, её пугал его запах.

Вой впереди отвлекает от мрачных размышлений. Он множится, уносится к желтоватому горизонту. Возвращается новой волной воя.

— Подвезут нас. — Катя, потянувшись, усаживается на землю. Зевает. — Давайте подождём, что лапы топтать.

Бросив сумку с её немногочисленными пожитками на обочину, сажусь сверху. Оставшийся стоять Ариан задумчиво смотрит на луну. Она ласкает его светом… Серебряное сияние скользит по узкой морде, окутывает мощное тело, мерцает на шерсти. А ведь Велислава не права: Ариан и простым серым волком хорош!

Отворачиваюсь. Так и сижу, пока не раздаётся топот.

Поднимаюсь, прихватывая Катину сумку, вглядываюсь в источник шума.

По дороге к нам, понукаемая десятком разноцветных волков, несётся двуколка.

Запряжённая белым козлом. Козлом!

Стая удивляет с самого начала.

Оборотни подлетают, встают полукругом. Только один, чёрный, подбегает ближе, мордой тормозит козла и бодро предлагает:

— Садись, жрица.

Вроде бы надо чёрного волка разглядеть, вдруг жених потенциальный, но смотрю на козла: мощный, с громадными рогами. Наверное, какой-нибудь горный. На домашних совсем не похож.

— Вдвоём влезем. — Катя запрыгивает в изножье двуколки. — Давай, поехали.

— Не бойся, — посверкивает глазами чёрный погонщик. — Такое сокровище не провороним.

Ну чего я боюсь? Наверняка козёл вышколенный, не посадят же меня на дурного.

Решительно шагаю к двуколке. Меня рывком разворачивает — сумка зацепилась за оглоблю.

Бахает гром. С щелчком взвиваются над двуколкой щепки. Падают Кате на нос.

Меня мохнатым телом придавливает к земле.

Шум. Гам. Топот.

— Охранять! — рявкает Ариан. — Найти стрелка!

Козёл тревожно блеет. Волки взвывают оглушительно и грозно. Зажимаю уши ладонями. Лопаткой чувствую бешеный стук сердца Ариана.

Стреляли… Это в меня сейчас стреляли? Опять проклятый убийца?

* * *

Меня накрывает туманом, он истаивает в свете восходящего солнца. Тихо. Холод влажной земли пронзает меня, вытесняя страх. И вместо волка на мне уже человек. Оглядывается, продолжая рычать по-звериному.

— Ты обещал, — стискиваю траву в брызгах росы, — ты говорил, что пулю остановишь.

Ариан застывает. Тяжело дышит.

— Я… я потерял бдительность. — Он упирается ладонью возле моего плеча. — Прости. Я не должен был… отвлекаться.

Дрожь передёргивает меня. Платье всё больше пропитывается росой. Ариан опять оглядывается.

— Этого не повторится. — Он впивается пальцами в землю. — Мы сейчас вернёмся, надо проследить за охотой. Только не бойся.

— Может, лучше оставить меня здесь?

— Одну я тебя не оставлю. Всё.

Рука, терзающая землю, обращается лапой серого волка. Он несколько раз шумно вдыхает и выдыхает, точно готовится к чему-то страшному.

Нас окутывает туман.

Вой режет уши, бьёт по нервам. Страшно блеет козёл.

Вой-вой-вой.

Взвывает и Ариан. Вибрация этого громоподобного воя пробивает меня.

Воцаряется тишина. Пронзительная настолько, что слышен комариный писк. Даже козёл молчит.

Со всех сторон поочерёдно по-военному чётко завывают волки. Семнадцать раз — семнадцать отчётов, смысл которых мне не понять. Но ощущаю, как напряжение чуть отпускает Ариана.

Поймали стрелка? Или тот убежал настолько далеко, что пока можно не опасаться?

Ариан взвывает снова — не так мощно и грозно, но тоже внушительно.

И отступает от меня, командует человеческим голосом:

— От лица Лунного князя я принимаю пояснение стаи: снайпер стрелял с нейтральной земли, вы не виновны. Лунным правом даю разрешение на широкий поиск вне территории стаи. Пошлите лучших охотников. Переберите винтовку, может, хоть одна деталь сохранила запах владельца.

Несколько раз взвывают оборотни.

— Есть хочу, — хныкает Катя. — У меня стресс. Меня чуть не застрелили! Хочу кабанятины молодой и нежной.

— Будет, — ворчит кто-то из встречающих.

Взъерошенный чёрный волк приближается и склоняет голову:

— Жрица, окажите честь своим визитом.

Двое его бурых помощников, пока я встаю и отряхиваю влажное, липнущее к коже платье, подталкивают козла с двуколкой ко мне.

— Я пешком, — категорично заявляет Катя.

Ей легко, она домой может вернуться. А мне все смотрины проходить в любом случае, князь же обещал!

Устроившись в двуколке, обхватываю себя руками. Ариан пристраивается возле правого колеса, чёрный — у левого. Козёл заходит на поворот и припускает к озарённым светом холмам.

Со всех сторон то и дело доносятся вои-отчёты, порой чёрный волк отзывается звенящим воем.

Двуколка нынешняя поудобнее Васиной, но на перекладине под ногами белеет выбоина от пули, притягивает взгляд, мешая любоваться открывающимся видом на город.

А посмотреть есть на что: дома вырыты прямо в холмах, выступают из толщи земли волнистыми белыми слоями, точно гигантские древесные грибы. Ни одного острого угла, ни одной грани — царство плавных линий и асимметрии. И если в озёрном городе неровность вызывает тревогу и ощущение ненадёжности, то тут глухие белые стены создают впечатление нерушимой мощи. Фонарики и горящие окна озаряют их жёлтым светом.

На вьющихся серпантином перекатывающихся с холма на холм улицах, на соединяющих верхние ярусы мостах ходят волки и оборотни в человечьем обличье. Разглядывают нас. Дети и женщины машут мне рукой, точно я путешествующая в карете принцесса. Впрочем, если учесть, что жриц выдают за представителей правящего рода, мой статус что-то около того.

Ариан сосредоточенно бежит рядом. Наверное, ждёт выстрела. Холодок побегает по спине. Нет, не надо думать об этом и призывать неприятности. Пытаюсь сосредоточиться на городе холмов: кто знает, не придётся ли мне здесь жить?

Множество поворотов, подъёмов и съездов спустя мы выкатываемся к более высокому холму, опоясанному грибами балконов и окон не белого, как везде, а голубоватого цвета. Улица перед ним замощена голубыми мерцающими плитками абстрактной формы.

Но самое необычное — белая арка над дорожкой к двойным дверям. Эта арка, эта идеально ровная дуга — единственная чётко геометричная фигура во всём городе. Отполированная до блеска поверхность отражает голубоватый лунный свет и желтизну электрических огней. Она надвигается на нас, и чем дольше смотрю, тем отчётливее вижу: в глубине её белизны что-то перетекает и мерцает, и это не блики, как можно подумать изначально, это… звёзды и галактики. Словно в разрыв рассматриваю Вселенную, но вместо черноты у неё изумительно белый фон.

Вид арки так зачаровывает, что факт остановки я замечаю, когда чёрный волк произносит:

— Добро пожаловать, жрица.

А я понимаю, что сижу, запрокинув голову, и ничего вокруг не замечаю.

Моргнув, опускаю взгляд на голубоватые плиты. Выбираюсь с уютного сидения. Арка манит, будто просит ещё взглянуть на неё. Каждый шаг к ней заставляет сердце трепетать, колотиться меж рёбрами пойманной птицей.

Чёрный оборотень первым проходит сквозь арку. Я всё медленнее ступаю следом, высматривая узоры галактик в волшебной белизне.

Под аркой оказываюсь в невидимой пелене и, миновав её уютное тепло, будто просыпаюсь. Вздрогнув, смотрю на арку и вздрагиваю вновь: она сплетена из костей.

Следом за мной под аркой, блаженно жмурясь, проходят оборотни сопровождения. Проходит Катя и стряхивает шкуру, как после купания.

— Ну вот, я думала, это интересней, — жалуется она.

И только Ариан стоит по ту сторону воплощением мрачности. Свернув с мерцающей дорожки на траву, он идёт в обход арки.

— Эй, стой. — Чёрный волк одним прыжком оказывается перед ним. — Через арку.

— Я лунный воин, — высокомерно напоминает Ариан. — Мой нейтралитет неоспорим. Предложение пройти через арку — оскорбление.

Чёрный скалится, щёлкает белоснежными зубами:

— На жрицу напали. Никто из наших не знал, что она должна появиться в это время и в этом месте. А ты знал.

— Даже если арка почернеет, это не будет доказательством моей вины, — чеканит Ариан. Шерсть на его загривке поднимается дыбом.

— Только доказательством недобрых мыслей о стае, — рычит чёрный, пригибаясь, точно готовясь к прыжку.

— Какие ещё у меня могут быть мысли, если на вашей земле жрицу едва не убили? — Ариан шире расставляет лапы, всё тело напрягается, выражая готовность к обороне. — Я не позволю оскорблять воинов Лунного князя и не пойду сквозь арку.

— Для входа в главный дом все обязаны проходить сквозь арку правды.

— Члены стаи и гости, — рычит Ариан. — А я не гость. Не член вашей стаи. Я — лунный воин, представитель князя, считай, всё равно что сам князь. И я не пойду через арку.

Чего он боится-то?

Чёрный скалится сильнее, он похож на сжатую пружину, готовую к немедленному броску.

Воздух наполнен глухим рыком.

Этот напряжённый рокот гаснет в далёком вое.

— Стрелка поймали. — Катя поднимается на задние лапы и всматривается в извилистый узор улиц и холмов.

Вой повторяется ближе. На дороге между холмами появляются волки. Они скачут, перекатывая между собой сферу-клетку, в которой что-то болтается. К этим волкам присоединяются другие. Те, что в человеческом облике, падают на четвереньки и, сбросив шкуры и набедренные повязки, вливаются в толпу. Чем они ближе, те отчётливее звучат рык и вскрики.

Толпа выкатывает шар к основанию холма. Козёл уносится вместе с двуколкой, но его не останавливают.

Вблизи видно, что от шара к нескольким волкам тянутся цепи. Самый крупный встаёт, обращаясь в человека, только глаза его сохраняют звериный блеск.

— Мы поймали стрелка! — его голос похож на тявканье.

Рывок за цепь — и шар-клетка подкатывается ближе. Ещё двое обратившихся в людей размыкают замок. Вытаскивают со дна сферы волка с рыжими подпалинами, швыряют на голубые плиты.

— Это он! — рявкает вожак прибежавших.

А я, не дыша, смотрю на медленно поднимающегося подранного волка. Он дёргано виляет хвостом. И хотя я не слишком привыкла различать оборотней, уверена — это Вася.

 

Глава 25

— Это не он! — восклицаем мы с Катей одновременно и снова пробегаем под аркой, приближаемся к арестанту.

Четверо охотников выступают вперёд, всем видом предупреждая, что не подпустят.

— В лесу пахнет им, — рычит предводитель их отряда.

Взволнованно переступая с лапы на лапу, оборотни рычат:

— Покушение на жрицу!

— Озёрный!

— Они завидуют.

— Хотят лишить нас жрицы!

— Убить!

Вася съёживается, вздыбливает шерсть. Так жалко его. Шагаю навстречу, и охотники тоже подступают.

— Он провожал нас до границ стаи, — рычит Ариан. — Его запах в лесу — не доказательство вины.

К накрывающему меня страху добавляется благодарность: Ариан Васю не жаловал и даже ревновал меня к нему, но на расправу не отдаёт.

— Провести сквозь арку! — взывает толпа.

Поднявшись на задние лапы, Ариан рявкает:

— Они почернеют! — Пользуясь замешательством толпы, продолжает. — Если ему и в самом деле мила жрица, то вашей стае он не друг!

— Мила! — Вася жалобно на меня смотрит. — Это не я стрелял. Я просто…

Оборотни взывают. Подступают к нему — ощерившиеся громадные. И он приседает, но всё равно кричит:

— Я побежал на выстрел!

— Ты что, идиот?! — отзывается кто-то из толпы.

Вася опускает голову. Жалобно смотрю на Ариана. Он снова стоит на всех четырёх лапах и кажется больше размером — то ли не удержался и вырос, то ли это эффект вставшей дыбом шерсти.

— Доказательства! — рычит он. — Дайте доказательства!

— Не виноват я! — скулит Вася, умоляюще смотрит на меня.

А вокруг скачут, рычат, тявкают волки. И слишком часто звучат возгласы: «Убить!»

— Принесите винтовку! — Ариан перекрикивает всех. — Именем Лунного князя требую доказательств и тишины! Тихо!

Вырвавшийся из его пасти рык больше похож на львиный.

— Видать, родственник князя, — доносится из толпы тихий шёпот.

Смотрю на чёрного волка, потому что он, похоже, тут главный, а он смотрит на своих, но то и дело косится на Ариана.

— Винтовку, — глухо приказывает чёрный.

Охотники отряда взывают. Из толпы выходят двое, тянут громадную винтовку на её ремне. Я такие, с оптическим прицелом, только в фильмах о крутых шпионах и киллерах видела. Кажется, они стреляют на несколько километров.

— Она уксусом протёрта была, — поясняет чёрный волк, — а внутри запах смазочных материалов и пороха слишком силён, так что никакой беды в том, что мои охотники её трогали, нет.

Волки укладывают винтовку перед Арианом и, пригибаясь к земле, пятятся, скалят зубы.

— От Василия пахнет уксусом? — Ариан поворачивается к чёрному волку.

Тот медленно подходит к Васе. Склоняется, нюхает его лапы. Морщится и нехотя признаёт:

— Не пахнет. — Нависает над Васей. — Видел кого-нибудь?

— Нет. Я сначала за Томарочкой хотел бежать, а потом, когда сообщение услышал, рванул к месту выстрела, да было поздно.

Металлический бок винтовки ярко отражает лунный свет. Большая и наверняка дорогая. Почему преступник не взял её с собой? Боялся, что продвинутый князь экспертизу гильзы и пули устроит? Так пуля смята, а гильзу можно было с собой утащить.

Или убийца бросил винтовку из-за её веса? Не сбежал в Сумеречный мир, не спрятал там, а бросил здесь. Что, на этот раз жрица не участвовала? А ведь если бы я спряталась в Сумеречном мире, меня там при свете дня было бы проще застрелить.

А если жрицы не было, то почему? Занята? Испугалась? Её убрали, как свидетельницу?

— Проваливай, — рявкает чёрный волк. — И чтобы я тебя здесь не видел!

Поджав хвост, Вася снова жалобно на меня смотрит. Оставить бы его, подлечить, напоить, накормить. Стая сверлит его злобными взглядами. Чёрный волк рычит.

— Береги себя. — Надеюсь, по моему взгляду Вася поймёт, что о случившемся я сожалею.

На его морде отражается облегчение, он разворачивается и осторожно подступает к толпе. Оборотни рычат, щёлкают зубами, но пропускают его. И он, всё быстрее и быстрее, уходит от нас. А, оказавшись вне толпы, припускает так, что только пятки мелькают.

На последнем видимом изломе дороги Вася перекидывается в человека, поворачивается и с улыбкой машет мне рукой.

Кажется, не всё так плохо.

Вслед ему воют, и он уносится прочь.

— Продолжим, — рычит чёрный волк и косит взгляд на разглядывающего винтовку Ариана.

Толпа рассеивается вмиг. Мои сопровождающие, кроме двух подхвативших винтовку, выстраиваются в прежнем порядке. Мы снова проходим под аркой. Ариан демонстративно топчет газон.

Скользя взглядом по мерцающим голубым плитам дорожки, думаю о Васе: как он? Не поймают ли его ещё раз, подальше от моих глаз и присмотра Ариана? На сердце тревожно из-за милого волчишки.

Оглядываюсь на Ариана: он мрачнее тучи, в глазах слишком ярко вспыхивают отблески света. И шерсть на загривке дыбом. И, кажется, шкура посветлела.

Меня отвлекает движение впереди: округлые створки распахиваются в стороны, хотя никто их не трогает. Впечатление магии быстро рассеивают едва заметные в верхней части дверей обыкновенные земные механизмы.

В белых внутренностях дома всё столь же покато и округло, как в наружных частях домов. Стены идут лёгкой волной, потолок скруглён. Точечки светодиодов напоминают светлячков. Не сказать, что освещение очень яркое, но ярче лунного, теплее и привычней для моих глаз.

Ни ковровых дорожек, ни фанфар, только всё громче, насыщеннее рокот: то ли мотор, то ли отзвук множества голосов. И с каждым шагом всё таинственнее кажется лабиринт коридоров, изгибающиеся колонны небольших холлов.

Процессия постепенно замедляет шаг, а рокот всё громче, ближе. И внутри всё вибрирует от него. Катя приникает ко мне боком, поджимает уши. Но Ариан смело шагает рядом, и это вселяет уверенность, что стая, несмотря на нежелание слушать лунного воина, князю всё же лояльна.

Впереди показываются голубые двустворчатые двери неровной органической формы. Мы минуем предваряющий их холл с колоннами-грибами.

— Добро пожаловать, жрица. — Чёрный волк, а следом за ним и остальные, отступают в сторону, и створки приходят в движение.

* * *

Пахнет жареным мясом. Пиршественный зал огромен, два десятка похожих на сросшиеся сталактиты и сталагмиты колонн поддерживают вогнутый тёмный потолок со светодиодами в форме созвездий. Всепроникающий рокот, почти мучительный гул — это возгласы барабанов, на которых пляшут размалёванные белой краской женщины и мужчины в шкурах.

Длинный с ответвлениями стол петляет по полу, складываясь в растительный узор, и гости сидят за ним на скамьях и стульях: хмельные, но чинные, в шкурах и цветных тканных сорочках — что мужчины, что женщины. На всех блестят, вспыхивают в сиянии электрических свечей украшения: серьги, бусы, ожерелья, браслеты. И зубы, зубы у всех сверкают рекламной белизной.

Меж узоров стола тянется красная дорожка к изгибу стола на возвышении, где на золочёном кресле с медвежьими мордами по бокам сидит мужчина в шапке с перьями и золотым орлиным клювом, свисающим над его острым ноздристым носищем. Кожа мужчины отливает бронзой, тёмные волосы спутаны с пёстрыми кожаными косичками и бусинами. На широких плечах скреплена бурая медвежья шкура, и лапы свисают на мускулистую грудь.

«Шаман», — приходит первейшая мысль.

Глаза шамана вспыхивают голубоватым отсветом. Барабаны гудят, рокот усиливается, темп ускоряется. Сквозь него пробивается трепет свирели, струнный звон.

Взгляд шамана, весь его яркий вид притягивает взгляд, мешает рассмотреть сидящих справа от него кудрявых юношей в шкурах и сидящих слева девушек в расшитых яркими узорами платьях. Но сидящий следом за тремя девушками мужчина резко и непреклонно заставляет обратить на себя внимание, потому что он сияет. Не слишком ярко, но его кожа источает жёлтый, сочащийся сквозь белую рубашку свет. И волосы точно из расплавленного золота, по скулам вьётся узор из золотых чешуек, а глаза… тут достаточно светло, чтобы понять: у него вертикальные зрачки. Чешуйки и на пальцах, настолько длинных и тонких, что это кажется неестественным.

Рядом с ним сидит такая же золотистая строгая женщина в венке из жёлтых и белых ажурных цветов. Белое платье плотно облегает её тело, и сияющая кожа, высвечивая каждый изгиб тела, создаёт усиленный эффект наготы.

Эти существа настолько неместные, что почти тяжело на них смотреть.

— Лунная жрица Тамара, — громовой бас шамана заставляет музыку умолкнуть, а танцорам на барабанах перейти на лёгкий рокочущий ритм. — Приветствую тебя в стае высоких холмов.

И вот стою я на дорожке красной и не знаю, что ответить.

— Приветствую стаю высоких холмов.

— Лунный воин. — Шаман кивает Ариану, затем Кате. — Кати из стаи за стеной.

Аутентичные у них названия, ничего не скажешь. С другой стороны, сразу всё понятно.

— Представляю вам моих сыновей. — Царственный жест вправо. — Орой. И Улай. Дети первой крови. С сыном второй крови, Дьаару, вы уже знакомы.

Кивок за наши спины. Неосторожно поворачиваюсь: там стоит хмурый голый мужик. Среди оставшихся у дверей волков сопровождения нет чёрного. Ну и так, судя по наглости поведения, этот длинноносый голыш — наш чёрный волк, настаивавший на проходе Ариана под аркой.

— Представляю вам моих дочерей. — Шаман указывает влево. — Милике, Саану, Эскинчи.

Надеюсь, мне не потребуется называть их по именам. Шаман между тем руку не опускает. Выдерживает многозначительную паузу и с некоторой даже гордостью продолжает:

— А это мои гости из Солнечного мира.

Судя по торжественному выражению лиц окружающих, это — знак высокого статуса или особого положения.

— …быстрокрылый Ярейн и легкокрылая Лимери.

— Ящерицы, — шепчет Катя.

Ариан выступает вперёд и совсем чуть-чуть склоняет голову, тут же вскидывает нос:

— От лица лунного князя приветствую солнечных гостей. Урожая вашему миру, безоблачного полёта на долгие года вам.

— Благодарю, лунный воин, — тоже едва-едва склоняет голову Ярейн. — От лица солнечного князя приветствую тебя. Урожая вашему миру, неиссякаемой силы твоим лапам на долгие года.

Шаман хлопает в ладоши и расплывается в широченной улыбке:

— А меня зовут Амат. Вот и познакомились, присоединяйтесь к столу, угощайтесь. Сразу столько добрых гостей в доме всегда в радость. Садитесь-садитесь.

Танцоры на барабанах вновь ускоряют ритм, верткие слуги приставляют к узору стола новый завиток напротив места семьи вожака, и, сев, я оказываюсь напротив Ороя и Улая. Катю тоже устраивают напротив них, а Дьаару и Ариана — напротив девушек. Причём Ариан только в последний момент успевает присесть между мной и голым оборотнем, и хоть он жаловался на невнимание женщин, эти три девицы взглядом его практически пожирают. А одна бросает в серебряное блюдо перед ним ломоть шоколадки.

Так, вроде у них сладости значат предложение коротких отношений без обязательств. Очень хочется взять блюдо и треснуть бесстыдницу по хитрому лицу. Ну в самом деле: при отце, при высоких гостях — и такое откровенное предложение!

И Ариан ещё нюхает шоколадку!

А если он её лизнёт, то всё, считай, предложение принял?

Хочется демонстративно отвернуться, но тревожное волнение пересиливает. Даже барабанные вибрации, пронзающие всё тело, отступают на задний план. Из пасти Ариана выскальзывает красный язык, пробегается по куску шоколадки. У меня сердце в пятки уходит, и тут Ариан ухватывает зубами край миски и переворачивает. Шоколадка слетает на пол. Бросившая её девица поджимает губы, ноздри её гневно дрожат, а глаза вспыхивают.

Ариан преспокойно берёт с поднесённой девчонкой-разносчицей миски рульку, прижимает её лапами к столу и вгрызается в мясо. На губах дракона Ярейна проскальзывает улыбка, но взгляд остаётся цепко-змеиным. Задерживается на мне, проходит по телу горячей волной и ощущением, что меня раздевают. И ведь не оспоришь, не скажешь ничего в ответ на его чуть более широкую, чем прежде, улыбку.

С демонстративной заинтересованности оглядываю стол, на который выкладывают всё больше и больше блюд с мясом: тут и рёбрышки, и ещё рульки, и гусь, и горка маленьких тушек — то ли перепела, то ли цыплята.

Яростно хватаю птичье тельце, вгрызаюсь в грудку. Вкус у мяса будто концентрат курицы. Отрываю нежное мясо, жую. Снова вгрызаюсь. Очень помогает не думать об Ариане и о горячем пошлом взгляде дракона. Тушка кончается очень быстро, отбросив костяной остов на блюдо для отходов, вгрызаюсь в следующую тушку.

— Здоровый аппетит — здоровый дух. — Вожак Амат вскидывает кубок. — Хорошую жрицу предлагает князь, выпьем за её здоровье.

И все многочисленные гости как один поднимают кубки и рявкают:

— За здоровье лунной жрицы!

И дракон тоже. Он пьёт маленькими глотками, наблюдая за мной над кромкой кубка. Расширившиеся зрачки создают впечатление, что глаза у него чёрные.

* * *

Пир быстро смазывается в полосу еды-тостов-выпивки-двусмысленных взоров. Но пока Ариан рядом, не страшен ни дракон, ни присматривающиеся ко мне оборотни. А присматривались они очень внимательно, облизывали свои красиво очерченные рты.

Заедая и запивая стресс, размышляю, какой Ариан, всё же молодец: не забывает об обязанности ради юбок и хвостов. Судя по урокам истории, князья и прочие правящие товарищи частенько грешили вниманием к женскому полу в ущерб подданным.

Пью и ем, и удивляюсь, как много места занимает Ариан в моих мыслях, хотя, кажется, пора присматривать женихов…

Ем и пью. Улыбаюсь тостам. И полоса восприятия начинает прерываться. То я снова сижу и что-то пробую, то перекрикиваюсь через стол с правящим семейством. Во время такой переклички и узнаю, что в честь послов пируют уже три дня.

— А перерыв на сон?! — спрашиваю я сквозь грохот барабанов.

Амат указывает кубком в сторону. Оглядываюсь: некоторые гости спят, уткнувшись лбами в столы.

Обалдеть! Я бы так не смогла.

Впрочем, скоро оказывается, что очень даже могу: со стола меня поднимает блондинка в белом платье. С другой стороны подхватывает рыженькая. Смутно осознаю, что барабаны больше не гудят, и гостей за столом почти нет. Слуги прибирают посуду.

— Пир окончен. — Блондинка очень вовремя меня поддерживает, спасая от падения.

— Что, три дня… достаточно? — бормочу я, цепляясь за неё.

— Длиннее будет только на заключение договоров и вашу свадьбу, — «радует» меня белокурая спутница.

Тут, конечно, ребята хлебосольные, но по нескольку дней не покидать пир — моя фигура такого не выдержит.

Плетусь по красной дорожке, по коридору. Вдруг соображаю, что Ариана не видно. Сердце пускается в бешеный галоп: неужели принял чьё-нибудь предложение? Оглядываюсь, сильнее опираясь на рыженькую: Ариан идёт следом. И вид такой грозный, что сразу понятно, почему меня сопровождают девушки, а не будущие женихи, что было бы в общем логичнее…

С трудом переставляя ноги, пытаюсь определить, есть ли логика в поступках Ариана: с одной стороны, таскать меня по стаям надо как приманку для убийцы. С другой… Наверное, его желание совместить полезное с приятным тоже логично. Только почему он не задумывается о том, что мне больно или о том, что я могу отомстить? Не сейчас, но со временем найти способ… сдаться спецслужбам, например.

Поворачиваюсь к мохнатой бесчувственной морде и заявляю:

— Обиженные женщины страшны в своём гневе.

— Знаю, — бросает он.

— Ты хладнокровный, бесчувственный… — даже удивительно, сколько длинных слов получается выговорить заплетающимся языком. — Терпеть тебя не могу.

— Но придётся.

— Я тебя ненавижу, ты…

Мою обличительную тираду прерывает заход в светлую гостиную, но толком оглядеться успеваю лишь в спальне, когда меня кладут на кровать и начинают споро освобождать от туфель и платья.

Так вот, спальню мне выделили серебряную без колонн, с ассиметрично вогнутым потолком. Если бы всё покрасили коричневым или серым, можно было бы решить, что я лежу в пещере. Понизу волнистой стены тянется рельефное изображение охоты волков на оленей.

Меня заставляют сесть, чтобы окончательно стянуть платье, снова укладывают, закутывают одеялом. Я скольжу мутным взглядом по мощным телам рельефных волков.

— Одолжи телефон ненадолго, — просит Ариан.

Скашиваю взгляд: он заглядывает в лицо блондинки. Рыженькая стоит в дверях.

— Да, конечно, воин, — улыбается блондинка. — Сейчас принесу. И, кстати, на этом сладкие предложения не закончатся.

— Спасибо за предупреждение, на всякий случай я вовсе откажусь от сладкого.

Блондинка опускается на колени и порывисто его обнимает. Да что она себе позволяет! Сажусь на постели. Оборотниха что-то бормочет на мохнатое ухо.

— Велислава как всегда бодра, — отзывается Ариан. — Ничуть не изменилась.

— Надеюсь, ты передашь ей от меня привет.

— Конечно.

Блондинка исчезает в дверном проёме вслед за рыженькой. А я снова валюсь на постель и складываю руки на груди. В этот момент я Ариана действительно ненавижу.

— А ты можешь узнать, действительно Васю отпустили или нет? — глухо спрашиваю я.

— Отпустили. Он же не рядовой оборотень, а сын вождя. Даже подарок какой-нибудь пришлют в знак извинения за излишнюю грубость.

— Жаль, что он не с нами.

— Тамара, если ты надеешься разговорами о Васе вызвать мою ревность, даже не пытайся: я знаю, что он тебя не возбуждает.

— И он знает?

— Конечно. Просто не опускает лапы.

— Ненавижу тебя, — глухо повторяю я.

Ариан молчит. Через некоторое время в неестественной тишине комнаты раздаётся звук открывающейся и закрывающейся двери.

— Спасибо. Завтра верну.

— Да, конечно, — отвечает блондинка.

Снова открывается и закрывается дверь. Зло смотрю в потолок и вздрагиваю, когда Ариан запрыгивает на кровать в человеческом виде. В руках у него розовый смартфон.

— Я в Сумеречный мир на пять минут, постарайся не делать глупостей.

— Если сомневаешься во мне, зачем рискуешь, оставляя одну?

— Надо, чтобы нам пригнали машину. Больше никаких пеших прогулок.

Он исчезает в клубах тумана. И хотя меня сразу охватывает страх, глаза закрываются. Я борюсь со сном, пытаюсь разомкнуть отяжелевшие веки, но только когда Ариан обхватывает меня сильной рукой, наконец засыпаю.

* * *

Утренняя тишина дома-холма просто изумительна: никогда ни в одном земном доме и местных домах не ощущала такой всепоглощающей тишины. Проходя по коридорам, наслаждаюсь умиротворением. Жаль, у нас на земле не строят таких домов, где каждая комната — будто отдельный мир.

По совету приставленной ко мне служанки и в принесённом ею белом купальнике иду в бассейн. Он оформлен, как подземное озеро с вкраплениями сияющих кристаллов в потолке. Сбросив махровый халат, с удовольствием погружаюсь в прозрачную до голубизны воду. Поплавать — самое то, чтобы прийти в себя после вчерашнего мероприятия. Даже представлять не хочу, как чувствуют себя те, кто праздновал прибытие посла все три дня непрерывного пира.

Из звуков — лишь тихо плескание воды под моими руками. Ариан в позе сфинкса ложится на «берегу» и наблюдает за мной, то и дело подёргивает ушами.

Дверь отворяется, и в пещеру-бассейн входит дракон в золотом халате и золотых же плавках, не облегающих, а с «хоботом» для хозяйства. От смеха на мгновение перестаю грести и погружаюсь под воду. Отталкиваюсь от выложенного камушками дна и снова раскидываю руки на поверхности, балансирую. Разворачиваюсь спиной к дракону и продолжаю заплыв, стараясь не смеяться.

В самом деле, он хотя бы в плавках пришёл.

Сзади раздаётся всплеск. Ариан подскакивает, настороженно смотрит туда, где плывёт, явно ко мне приближаясь, дракон.

В первое мгновение грудь холодит страхом, потом… успокаиваюсь мыслью: дракон теоретически больше, но лунный князь наверняка обладает достаточной силой, чтобы его усмирить. По крайней мере, на своей территории.

Разворачиваюсь: Ярейн плывёт ко мне. Он в человеческой форме, но повадками напоминает крокодила. Двигается так же плавно, голова чуть запрокинута вверх, чтобы ноздри оставались над водой, а вот губы под ней. И взгляд хищный.

Отплываю назад. Рык Ариана гулким эхом отдаётся под высоким потолком.

Остановившись, Ярейн высовывает из воды подбородок, неестественно косит вертикальный зрачок в сторону Ариана, продолжая одним пялиться на меня. Жуть!

— Лунный воин, вреда жрице я не причиню. Просто хочу пообщаться. Это ведь такая редкость — возможность поговорить со свободной жрицей?

— Да? — Ловлю себя на почти непреодолимом желании посмотреть на дракона в крылатом виде.

— Конечно, — Ярейн расплывается в холодной улыбке, чешуйки на лице вспыхивают. — Жрицы — проводницы между мирами, какой же правитель позволит им заводить хорошие отношения со стратегическим противником?

Он стремительно оплывает меня по кругу и снова оказывается спереди. Ариан рычит громче.

— А Лунный мир и Солнечный мир — противники? — Улыбаюсь и плавно отстраняюсь.

— Иногда. Сумеречный мир не настолько велик, чтобы можно было безболезненного его поделить. Но мы не враги в человеческом понимании этого слова, мы почти никогда не убиваем друг друга. — Он снова оплывает меня и оказывается за спиной. — Скорее, делаем пакости.

Его хищные движения и странные разговоры должны пугать, но по-настоящему я не боюсь. Верю в силу Ариана.

Разворачиваюсь в воде и снова улыбаюсь:

— Превратись в дракона.

 

Глава 26

— Нет! — Голос Ариана эхом отдаётся под сводами. — Я запрещаю именем князя.

Оглядываюсь: Ариан не выглядит испуганным или даже встревоженным, поэтому резкий запрет кажется странным. Подозрительным.

Дракон, судя по вскинутым бровям, тоже удивлён. Удивление сменяется непонятным выражением лица. Щурясь, дракон меня оглядывает. Разводит руками:

— Прости, дорогая, с моей стороны было бы глупо нарушать прямой запрет именем князя.

— А дипломатическая неприкосновенность? — любопытствую я.

Если Ариан считает, что дракону не стоит расправлять здесь крылья, пусть так и будет, но интересно ведь, почему.

— Лунный князь может, дипломатично не прикасаясь, меня убить, — тон Ярейна шутлив, он улыбается, но в глазах с вертикальными зрачками — мертвящий холод. Один зрачок разворачивается к Ариану. — Хотя полный запрет у нас только на полёт, а по разрешению жриц мы вправе принимать облик сущности.

Ещё интереснее.

— Лунный князь способен убить дракона, даже не дотрагиваясь? — Подгребаю руками и ногами, чтобы не уйти под воду, хотя от пристального взгляда Ярейна хочется сделать именно это. — Или вы в маленького дракона превращаетесь? Размером с волка? И никакой суперчешуи?

Тявкающий смех Ариана обрушивается на нас многократным отголоском эха. Ярейн вздёргивает нос и высокомерно сообщает:

— Мы крупнее оборотней. И сильнее. Но с лунным князем можем справиться только в Солнечном мире.

— Почему?

— Только в противоположном расколотом мире князья становятся достаточно уязвимыми, чтобы можно было их убить.

Он продолжает одним глазом следить за Арианом, мне тоже хочется такое полезное косоглазие. Мельком оглядываюсь: Ариан на нас просто смотрит.

— Что, иначе совсем никак? — До меня вдруг доходит. — То есть князья… они… в принципе несвержимы? Вообще? Абсолютная, непобедимая власть? Получается, они что-то вроде богов?

Змеиная улыбка скользит по губам Ярейна, и понизившийся голос похож на шипение:

— Или рабов своей силы. Княжеские троны, будь то лунный или солнечный, крепче любых цепей.

— Но… почему? — На мгновение забываю держаться на воде и погружаюсь до подбородка. Выныриваю. — Как такое может быть?

Кошусь на Ариана: щурится, но разговору не мешает. Продолжаю гадать:

— Они что, от тронов отойти не могут?

— Могут. Но где бы ни были, они всегда к ним привязаны, всегда должны подчиняться правилам и держать слово, иначе расплата неминуема.

Что-то такое Ариан говорил. Но от подробностей удержался. А судя по лицу Ярейна, немного жуткому из-за развёрнутых в разные стороны глаз, он ждёт от меня вопросов. Неужели надеется любезными разговорами очаровать меня и так завести у оборотней лояльную жрицу?

— Как так? — Надо пользоваться независимым информатором. — Неужели трон что-то понимает? Он как компьютер оценивает и решает?

— Любопытное сравнение. И весьма верное. Это духи, оставленные богами, и они не ведают жалости и не прощают ошибок. Когда князь делает что-то совсем противозаконное, он просто умирает. Но если проступок не столь тяжёл, кара неочевидна, наступает не сразу, она точно медленный яд разъедает судьбу князя: за каждое отступление от заветов богов, за каждое неисполненное обязательство, за каждое нарушенное слово или предательство своего народа. Каждое решение князя должно быть продиктовано законами и благом народа, и за решение на основе личных предпочтений он будет наказан. Разве это не ужасно? — шипит-говорит Ярейн. — Иметь такую власть и не иметь возможности использовать её в личных целях даже в малом? Не иметь возможности принять более симпатичную сторону, подсуживать, обманывать?

Да у меня даже в голове не укладывается, что правитель может быть абсолютно бескорыстен и только служить подданным.

— Это невозможно, — отзываюсь с улыбкой. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— О, эти сумеречные представления о власти, — улыбается в ответ Ярэйн, погружает подбородок в воду. — Но наши князья — идеальные поводыри своего народа. Мы боимся их, но и верим в них. И всякий оступившийся, посмевший поставить своё благо выше дарованного ему обязательства вести свой народ, всегда и довольно быстро за это расплачивается.

— И что, нет способа обойти наказание? — всё ещё не верю я.

— Только отсрочить. Пример тому — прежний лунный князь.

От неожиданности резко выдыхаю и ухожу под воду. Выныриваю снова, тяжело дышу. Вода струится по лицу, склеивает ресницы, и несколько мгновений я почти не вижу лица Ярейна. Пустота под ногами начинает уже напрягать, невольно хватаюсь за его плечо — горячее, слишком горячее для человека. Он легко балансирует на поверхности воды.

— А что случилось с прежним князем? — торопливо спрашиваю я.

Взгляд Ариана давит на меня, но никак иначе моё любопытство не осуждается. Возможно, стоило расспросить об этом самого Ариана, но где гарантия, что он ответит?

А вот дракон не прочь поболтать. Он даже не дожидается вопроса, продолжает:

— Жена прежнего лунного князя, когда была ещё свободной волчицей, стала компенсацией в конфликте стай — князь сам определил так по закону. Только когда увидел её, влюбился без памяти, ни на что не посмотрел, забрал себе. Конечно, несостоявшемуся жениху он взамен отдал дочь лунного воина, но княжеское слово было нарушено, и судьба князя сломана, его время побежало быстрее, болезни будто искали его. Княгиня до Чомора дошла, уговорила преподать несколько уроков, хотя он уже пять тысяч лет как отказался раскрывать секреты судьбы смертным. Только все её попытки переплести судьбу мужа лишь отсрочить его смерть. Кара богов, если князь ставит личное над общим, неизбежна и сурова.

Огромных усилий стоит не оглянуться на Ариана, не намекнуть этим жестом дракону, что с нами рядом нынешний лунный князь. А вслед за этим приступом осторожности приходит осознание, что меня Ариан тоже обещал другому: кому-нибудь из тех, кто участвует во всех этапах смотрин. Мурашки зябкой волной растекаются по спине, и плечо Ярейна моим похолодевшим пальцам кажется нестерпимо горячим.

Я всё же оглядываюсь на Ариана: он опускается в позу сфинкса и застывает. Смотрит на меня, не мигая. Опять обращаюсь к Ярейну, и мой голос звучит немного сдавленно:

— Не думала, что всё так серьёзно.

Ярейн в улыбке обнажает острые зубы:

— Именно поэтому ни в Солнечном, ни в Лунном мире не бывает борьбы за центральные престолы.

Престол? Да меня не борьба за престол волнует, меня захлёстывает паникой: как так-то? Неужели Ариан совсем ничего не может сделать? Никак не может ничего изменить?

— И что, у князя нет никаких способов обойти… — подбираю подходящее слово, — собственное решение?

— У князя — нет.

Ну как же так… а если меня убьют, и я не смогу пройти все смотрины и выбрать мужа? Что будет с Арианом?

— А если подданные нарушат его предписание? — торопливо уточняю я. — Если они не исполнят нужное, что тогда?

— Если князь мог помешать, но намеренно этого не сделал — наказание неизбежно. Если князь ничего не мог с этим поделать — на нет и суда нет. — Ярейн усмехается. — Иначе все князья вымерли бы. Да и главам родов невыгодно подставлять князей, ведь если нет достаточно взрослого наследника, княжеская сила выберет носителя из их числа, и тогда у избранника, привыкшего потакать своим пристрастиям и воспитанного на необходимости лжи, настанет слишком мучительная жизнь.

Выдыхаю: значит, лазейки есть.

Дверь в бассейн распахивается, два мужских тела бомбочками падают в воду. Меня окатывает брызгами и волнами. Два довольных сына вождя подплывают ближе.

— Доброго здоровья, жрица, — выдыхают они между гребками, кружат, точно акулы. — Доброго здоровья, быстрокрылый Ярейн.

— Доброго здоровья, Орой и Улай, — величественно отзывается Ярейн.

Один из братьев поворачивается набок. Потоки воды дёргают его мужское достоинство в гнезде тёмных волос. Оглядываюсь: второй брат тоже совсем голый.

— Я накупалась, — мрачно признаюсь я и направляюсь к изогнутому бортику, к сидящему в позе сфинкса Ариану.

Сердце обмирает так сильно, что трудно плыть, трудно дышать. Орой и Улай обсуждают с Ярейном предстоящую охоту, а я до ломоты в груди хочу поговорить с Арианом о судьбе лунных князей, о его судьбе.

Дверь резко открывается.

— Вот вы где! — Сонная и помятая Катя, мельком оглядев бассейн и блеснув серебристым халатиком, прыгает в воду.

Брызги и волны разбегаются в стороны. Довольно резво преодолев разделяющее нас пространство, Катя уцепляется за меня и стонет:

— Вчера я так объелась…

Растерянно заглядываю в её лицо: она — сама беззаботность и каприз.

— Что-нибудь случилось? — мигом серьёзнеет Катя.

— Нет, ничего. — Нестерпимое желание поговорить с Арианом тонет в охватившей меня неуверенности: можно ли ему обсуждать эту ситуацию со мной, ведь это повлияет на смотрины? Не отразилась ли на них близость между нами? Потому что это, как ни крути, отдаляет меня от потенциальных женихов, а ведь Ариан обещал…

— Точно ничего? — Катя наклоняется ближе и обнюхивает меня. — Ты какая-то странная…

— А вы, девушки, в ПМС все странные, — усмехается проплывающий мимо Орой или Улай, а его братец поддерживает:

— Нервные и слишком эмоциональные.

Катя поводит носом и кивает:

— Ну, да, есть такое.

Понятно, что среди оборотней это дело не скроешь, всё равно учуют, и, наверное, поэтому у них нормально подобное открыто обсуждать, а у меня кровь к лицу приливает и становится жарко.

Тут ещё и Ярейн подгребает, явно всё слышавший, и сочувственно кивает:

— Да, оборотни, они такие… откровенные.

— А что такого? — хлопает ресницами Катя. — Это же естественный процесс, а мужчинам лучше знать, когда поберечь шкуру.

Запрокинув голову, Ярейн громко смеётся:

— О да, очень верное замечание.

Волчицы с ПМС… в общем, я, пожалуй, немного сочувствую оборотням.

Вспоминаю, что у женщин цикл обычно выравнивается, и сочувствую даже не немного.

— Кстати, о естественных процессах, — один из братьев ухватывается за бортик. — Не пора ли поесть? Я с трёх часов ночи ни кусочка во рту не держал.

— Орой, ты обжора, — братец плещет на него водой.

Часть брызг должна попасть на морду Ариана, но он отскакивает и недовольно смотрит на разыгравшегося Улая.

— Прости, прости, — тот вскидывает руки и уходит под воду.

А я пристально оглядываю Ороя, пытаясь соотнести имя с ним. Братья достаточно непохожи, чтобы их не путать, но я никак не могу запомнить сами имена. Надеюсь, до конца срока они мне не понадобятся.

Куда я качусь? Судя по тому, что смутно помню с пира, мне можно выбирать любого из этих двоих, а я даже по именам их не отличаю. Чёрного волка Дьаару мне тоже, кстати, предлагали, но тот как-то не горит желанием предстать пред мои не очень светлые очи и завоёвывать сердце.

Собственно, и Орой с Улаем из шкур не лезут, чтобы на меня впечатление произвести. Или у них похмелье после трёхдневного пира?

— Впрочем, неплохо бы и перекусить, — вдруг соглашается Улай. — Жрица, Кати, вас до трапезной проводить?

Оглядываюсь на Ариана. Он едва заметно кивает. Ему себе даже чуть-чуть подсуживать нельзя, никакого мухлежа. Действительно страшная власть.

* * *

Нежелание навредить Ариану даже невольно, — ведь он, теоретически, должен сделать всё возможное, чтобы я рассматривала женихов и их стаи по-настоящему, — я отправляюсь со всей честной компанией перекусить. Неожиданно это уже обед. Я с вежливой улыбкой выслушиваю пояснения Ороя и Улая, что из представленного на столе — пойманная охотниками дичь, а что завоз из Сумеречного мира.

«Они только о еде и думают», — одними губами шепчет Ярейн и подмигивает мне. А мне любопытно, где пропадает его спутница, но спросить повода нет.

Едва мы заканчиваем с обедом, подошедший мрачный Дьаар сообщает, что программой развлечений лично для меня и моей помощницы предусмотрена прогулка по городу.

Точнее, поездка.

На козле.

Охотники стаи, явившиеся следом за Дьааром, клятвенно заверяют Ариана, что ни в городе, ни на высотах вокруг него нет снайперов, зато очень много патрульных, и «мы перед князем жизнью клянёмся, что на этот раз жрица в безопасности».

Судя по выражению морды Ариана, ему не нравится идея прогулки, но… он соглашается. А Катя, театрально жалуясь на усталость после пира, выпрашивает разрешение остаться и ещё поспать.

Город холмов большой, соизмеримый с городом Златомира. А может, мне так кажется из-за тряских путешествий по спиралям и завиткам дорог. Второе впечатление мало чем отличается от первого: слишком непривычно, слишком органический дизайн, и поэтому всё странно.

Да, пожалуй, ощущение ирреальности происходящего — самая мощная эмоция, которую вызывают волнистые стены, ассиметричные окна и двери врезанных в холмы домов.

Мои сопровождающие, в отличие от того же Златомира или Ламонта, совершенно никакие экскурсоводы: Дьаар молчит, как партизан, а Улай с Ороем быстро переключаются с архитектуры и достижений стаи на охоту. Слушаю их вполуха, а мысли всё возвращаются и возвращаются к Ариану. Так в размышлениях и мерной качке на двуколке проходит время до ужина.

На этот раз к трапезе присоединяется Амат с дочерьми. Волчицы так смотрят на Ариана, что сразу понятно: что-то задумали.

 

Глава 27

Кошусь на сидящего слева Ариана: как всегда собран и строг, разряженных в цветные платья девиц и взглядом не удостаивает, словно их тут нет. Амат щурится на него. Обрамлённое перьями и густыми прядями бронзовое лицо с крючковатым носом само по себе выглядит грозно, и трудно понять, злится шаман-вожак на небрежение лунного воина к красавицам-дочерям или с некоторым уважением относится к рьяному исполнению обязанностей.

Девушки и юноши выставляют на изогнутый волной стол подсвечники с ароматическими свечами, и по небольшому залу плывёт аромат шоколада. Следом за освещением выставляются миски с пирогами и рёбрышками, с ломтями мясных рулетов и приглянувшимися мне с пира тушками перепелов, которых водружают прямо передо мной. Выставляют и мисочки с резко пахнущей перцем жижей, домашние колбаски с золотистой корочкой, и нарезанные овощи с фруктами, кубки и кувшины. Перед тарелкой Ариана опускают плоское блюдо с рульками, на которые он обычно налегал. Возможно, потому налегал, что с ними удобнее в волчьем облике расправляться, чем с рёбрышками или мелкокостными перепелами и курицами.

От ароматов рот наполняется слюной, сглатываю. Глаза разбегаются. Даже не знаю, за что хвататься, ведь только попробовать всего понемногу — уже риск для фигуры.

В зал заходит Ярейн в золотой тоге и его спутница в золотом, точно змеиная шкура облегающем платье.

— Простите за задержку, — высокомерно улыбается Ярейн, но его голос медово-сладкий. — Ваш сад камней очаровал меня и заставил позабыть о времени.

— Благодарите за это Милике, — улыбается Амат, и ближе всего сидящая к нему волчица слегка склоняет голову.

— Мастерица. — Ярейн окидывает взглядом стол, скамейки изогнутые и усаживается рядом с хмурым Дьааром, подпирающим мой правый бок.

А вот дракониха усаживается с другой стороны возле Ороя.

— Угощайтесь, гости дорогие, — широким жестом предлагает Амат.

Орой наполняет бокал драконихи. Дьаар наливает морса мне и, вздохнув, в миску Ариана, заменяющую кубок.

Из-под полуопущенных ресниц наблюдаю за оборотнями: девы, пожирающие Ариана взглядами, почти не дышат.

Чего они удумали? Опоить его? Отравить? Последнее вряд ли, но кто их знает, всё же он оскорбил дочь местного главы отказом.

Ариан распахивает пасть, наклоняется к рулькам. Девушки подаются вперёд, я уже хочу крикнуть: «Стой!»

Только Ариан сам останавливается, захлопывает пасть и носом сталкивает рульки с блюда.

А на блюде какие-то надписи.

— Чудесный ход. — Ярейн расплывается в улыбке и начинает аплодировать.

Сидящая дальше всего от отца девица заливается алым румянцем до самых ушей, две другие краснеют не так сильно, но поджимают губы и раздувают ноздри.

— Дуры, — шепчет справа Дьаар.

Амат строго взглядывает на дочерей, и они склоняют головы. Оглядываю остальных сидящих за столом: дракониха лишь надменно заламывает бровь, а вот Орой с Улаем тоже краснеют.

— И что это значит? — мой голос неожиданно громко звучит в наступившей тишине.

Ярой указывает кубком на блюдо и насмешливо поясняет:

— Тут написано, что это дар от Эскинчи. Так как это мясо, наш милый лунный воин, отведав его, согласился бы на брак с младшей дочерью нашего резволапого хозяина.

— Эскинчи, — рокочет Амат. — В северную деревню.

— Но… — стонет младшая из девиц.

— Прямо сейчас, — чеканит мрачный Амат. Он не смотрит на дочь, только на Ариана.

Эскиничи, всхлипнув, бросается к двери. Тело девушки надламывается, и с полпути она бежит бурой волчицей. Путаясь в платье, толчком открывает дверь. Захлопываясь, створка зажимает подол.

— Прости, воин, — чуть склоняет голову Амат. — Я бы не признал это за предложение. В заключении брака всё должно быть честно.

— Юные романтичные девушки часто делают глупости, — спокойно отзывается Ариан. — А предложение дочери вожака стаи лестно было бы и самому князю, о простом лунном воине и говорить не приходится.

Две оставшиеся романтичные девушки, в числе которых и предложившая шоколадку, гневно сопят в ответ на это заявление. У Дьаара на стиснутых кулаках вены вздуваются, а Орой или Улай шумно фыркает. И только Амат совершенно спокоен, лишь глаза хищно поблёскивают.

Что-то мне кажется, поведение Ариана всё же оскорбительно. Ну, если подумать: даже если уловка организована без ведома Амата, простой воин должен вгрызаться в мясо и радоваться родовитой невесте, а не нос воротить.

И ещё интересно, как Ариан догадался о подлянке?

— Угощайтесь, — вновь широко взмахивает рукой Амат.

А мне вдруг приходит мысль, что предложение можно вырезать прямо на куске мяса — ну так, чтоб наверняка. Поэтому беру хрустящую зажаренную колбаску, осматриваю её и кладу на тарелку Ариана.

Остальные как-то странно на меня смотрят.

— Мм, — усмехается Ярейн. — А воин-то у нас нарасхват, предложение за предложением.

Соображаю… Краснею: в самом деле ведь предложила серьёзные отношения, получается.

— Но ведь нам же приносят мясо девушки, прислуживают на пиру, — возражаю я. — Я просто…

— Незнание законов не освобождает от ответственности, — смеётся Ярейн и отпивает из кубка.

— Я ему наложу, — ворчит Улай и, как и я оглядев кусок мясного рулета, укладывает его на тарелку Ариана.

— А ты ещё попробуй это, — пуще прежнего веселится Ярейн. — А то вдруг там скрытые сюрпризы.

— Ну если так угодно гостю дорогому, — язвительно отзывается Улай, то ли имея ввиду Ярейна, то ли обиженный тем, что Ариан не бросается на предложенный им кусок, и порывисто откусывает от рулета. Сплёвывает и обиженно восклицает: — С шоколадом!

Дьаар хватает колбаску, разламывает её, жадно принюхивается — и отбрасывает, хватается за пирог, ломает его: внутри шоколад.

— Здесь хоть что-нибудь есть можно? — рычит Дьаар на сжавшихся девушек.

— С глаз моих вон, — роняет Амат, и дочери пулей вылетают из зала.

Некоторое время Амат сидит, постукивая когтистыми пальцами по столешнице.

Ярейн самодовольно попивает из кубка. Кажется, только ему и его спутнице сейчас хорошо. И почему-то кажется, он знал о шоколаде в мясе, потому и предложил Улаю отведать.

— Еды несите! — рявкает Амат.

Буквально через две минуты еду на столе полностью сменяют расторопные девушки и юноши. На свой вопрос я и сама додумываю ответ: наверное, по традиции поднесение к столу блюд официантами в принципе не может считаться предложением, иначе это сильно осложнило бы обслуживание на пирах.

Ужин проходит в молчании, только Улай иногда спрашивает, что именно хочет поесть Ариан, да отрывает куски от его еды, проверяя их на несанкционированные ингредиенты. И опять мне кажется, что Ариан согласием на эти демонстративные проверки оскорбляет Амата. Или ставит на место? Или просто понижает его статус перед делегацией драконов? Иначе с чего у Ярейна в глазах столько неподдельного веселья?

Непонимание нюансов изрядно портит аппетит, и я даю зарок изучить все нормы поведения оборотней и стаи… в которую попаду. Снова меня накрывает желание поговорить с Арианом, столь же сильное, как и боязнь этого разговора. И поэтому когда ужин заканчивается и Амат говорит:

— А теперь приглашаю прекрасную жрицу посмотреть состязание по лапте.

Я почти рада передышке. Тем более о лапте я только слышала, но никогда не видела.

* * *

Игра проходит на личном поле вожака, расположенном между тремя холмами-домами. Светильники зажигают так ярко, что почти имитируют день: только луна на небе портит это впечатление.

Внезапно загадочная лапта оказывается похожа на бейсбол. Почти не внезапно оборотни играют голые, потому что пробежки по полю предпочитают делать в зверином облике, и из-за этого команды различаются лишь цветом шарфиков: белые и чёрные. И совершенно ожидаемо азарт игроков и болельщиков заражает и меня, хотя болельщиков всего сорок — семья Амата и приближённые, но они так орут и скачут, так переживают, что хватает на небольшой стадион. Парнишки и девушки разносят между кресел медовуху, жареный арахис, вяленое мясо, мозговые косточки и прочие своеобразные закуски.

К финалу накал страстей достигает такого пика, что зрители требуют игру на бис. И потом снова, а когда игроки выматываются, некоторые болельщики сбрасывают одежду и с воплями вроде «А, ты ничего не понимаешь!» или «Что ты ползаешь, как черепаха!» отнимают шарфики и включаются в состязание. Заменённые таким образом игроки падают на сидения зрителей и, грызя многочисленные закуски, сами поддерживают сменщиков:

— Лапами шевели!

— Беги!

— Двигай, а то хвост сломаю!

И всё в таком духе. И хотя медовухи я отведала всего два кубка, не хуже прочих ору и скачу, болея за всех сразу. В какой-то момент мне предлагают попробовать сыграть. На адреналине я готова согласиться, но Ариан рыкает чуть, и голова проясняется: ну в самом деле, какая лапта с оборотнями?

На финальный пир Ариан меня тоже не пускает, и судя по тому, что идут туда одни мужчины, мне там и впрямь не место.

Пошатываясь, отправляюсь следом за Арианом в дом. Волнистые стены волнуются больше обычного, потолок перекатывается, точно живой, а внутри у меня всё трепещет: то ли от восторга болельщицы, то ли от волнения перед уединением с Арианом. Меня чуть ли током не прошибает от всего многообразия чувств и переживаний. Хочется петь. И кричать. Обнять Ариана. И бежать от него.

Поднявшись на задние лапы, он толкает дверь в наши комнаты. Принюхивается, а я, привалившись к косяку, разглядываю его серую шкуру.

Хорош, чертяка, даже так хорош.

— Проходи, — разрешает Ариан.

Качнувшись, вплываю в сумрак небольшой гостиной и закрываю дверь. Сама задвигаю засов. Опираюсь на створку ладонями.

Хмель медленно, но неумолимо, покидает разгорячённую кровь.

И мне опять страшно спрашивать. Но надо.

— Ариан, — выдыхаю я. — Ариан, ты…

Сильные руки разворачивают меня. Обнажённый Ариан придавливает к двери, зажимает ладонью рот и прижимается лбом ко лбу.

— Не спрашивай, — почти шепчет он, обжигает дыханием и своим телом в кромешной беззвучной темноте. — Князь обязан отдавать жриц в стаи, потому что земле князя не нужна сила жриц, а стаям — нужна. Это не закон, но обязанность. С тобой… с тобой я хожу по грани, Тамара. Не вынуждай переступать её ещё больше. Я… не могу пройти этот путь с тобой. Ни просить, ни приказать не могу. Я должен, просто обязан сделать всё возможное, чтобы ты выбрала себе стаю. Не мою.

Сердце ухает куда-то в бездну. Ладонь соскальзывает с губ, но пальцы ещё касаются их почти невесомо.

— …а я не делаю ничего… — выдыхает Ариан и отступает.

Я будто одна остаюсь в темноте. Сердце бешено стучит. Но сквозь накативший страх ощущаю, что не одна, ощущаю, как Ариан передвигается по комнате.

Щёлкает выключатель, и гостиную заливает сияние светодиодов.

— Умывайся и ложись спать. — Ариан проходит в спальню и укладывается на шкуру у моей кровати.

«Я должен, просто обязан сделать всё возможное, чтобы ты выбрала себе стаю. Не мою. А я не делаю ничего», — стучит в висках. Да он не просто ничего не делает, он делает так, чтобы я другую стаю не выбрала! Закрыв глаза, я обхватываю себя дрожащими руками. Страшно.

* * *

Ноги вязнут во мху, я иду бесконечно долго, но ни конца, ни края нет дороге, освещённой луной. Чёрные деревья тянутся пальцами-ветками. Трещит, стонет лес. А оглянусь — нет пути назад, всё непролазным буреломом затягивается, стоит ногу от земли оторвать. И я продолжаю торопливо идти вперёд, туда, куда тянет меня ночной лес да манит громадная неземная луна.

Впереди сотней глаз вспыхивают зелёные светлячки, поднимаются волной с влажного мха, окружают меня, вытягиваются лентой вдоль лесной дороги, точно сигнальные огни на взлётной полосе. И, подхватив подол расшитого шёлком сарафана, я бегу вперёд, и тёмные волосы мечутся, бьют по плечам и лицу, извиваются так неестественно, точно я сквозь воду двигаюсь… воздух и впрямь густой, как вода, и светлячки всё чаще пульсируют, приглашая следовать по дороге, а за спиной страшно трещит бурелом.

Ветки сзади дёргают подол. Трясётся земля. Луна вспыхивает ярче, обливая дорогу текучим, словно ртуть, серебром. И я бегу. Бегу следом за стайкой взмывших светляков к прорехе в стенах чёрных деревьев, к двум фигурам, что стоят там впереди, полупрозрачные от падающего на них сияния: человек и гигантский зверь. Ариан и Чомор в облике кота. И у Ариана в руках корзинка.

— Сметанка, — мурлычет Чомор.

Ртуть серебра с моей тропы заливает траву на их лужайке, тянется к ним, стоящим вполоборота ко мне, не замечающим.

— Ариан! — кричу я, но мой крик разбивается на зеркальные осколки, острыми гранями вспыхивает в свете луны и утопает в текущем по земле серебре.

Я уже почти на лужайке. Но текучее серебро наполняется жёлтым светом, разгорается золотым пламенем. Рёвом огня наполняется лес, с криком летят в небо птицы. Пламя обжигающей стеной встаёт между мной и лужайкой, между мной и Арианом, всё так же тихо беседующим с Чомором, отдающим ему корзину со сметаной. И даже сквозь пламя я вижу чёрную гниль, ползущую по пальцам Ариана, иссушающую его руку, щупальцем спрута захлёстывающую ему шею. А следом за этим тленом к нему по дорожке из серебра проносится огненная волна, накрывает.

Ужас ослепляет и оглушает. Бросаюсь в пламя, оно охватывает меня, обжигает нестерпимой болью. Чомор оборачивается. В лунном свете ярко вспыхивает зеленью вертикальный зрачок. Пламя, точно живой зверь, пожирает меня, отрывает плоть жгучими клыками.

— Берегись огня, — доносится мурлыкающий голос Чомора.

Боль испепеляет меня до самого сердца, и я выгибаюсь, жадно хватаю губами воздух, дышу, дышу, не в силах поверить, что тело ещё живо, что выжженное до пепла сердце бьётся заполошно, толкает кровь по стынущим конечностям.

Сильная рука придавливает меня к кровати.

— Тихо, тихо, — шепчет на ухо Ариан. — Это просто сон.

Мы в темноте. Нечем дышать. Вцепляюсь в руку Ариана, прижимаюсь губами к его запястью — только бы услышать биение сердца. Как вспышка: так же я прижималась к запястью брата в последние дни его жизни, когда каждый вдох мог стать последним, когда дыхание его стало почти неощутимым…

— Тамара, это просто сон, — твёрже повторяет Ариан, высвобождает руку и укутывает меня одеялом, скручивает в кокон и прижимает спиной к груди. — Спи, ещё рано вставать.

Кажется, я просто не могу уснуть после такого ужаса. До сих пор кожа горит, и слишком ярко, слишком живо в памяти, как тлен охватывает Ариана, как пламя глотает его в один присест и терзает меня.

— Чомор… — шепчу я.

— Что Чомор? — выдыхает в затылок Ариан, скользит рукой по плечу и снова прижимает.

— Он знает больше, чем говорит.

Ариан отзывается тихим сладким смехом. Шепчет, задевая губами ухо:

— Конечно, хоть и младший, но он бог, и он никогда не позволит смертным сравниться с собой хотя бы в малом. Спи…

Он дует на висок. Перед глазами вспыхивают серебряные искры, и вместо тягучей бессонницы меня накрывает тьма глубокого сна без кошмаров, без проблеска мысли, без Чомора и Ариана.

* * *

Пробуждение наступает резко, без перехода, хотя не могу сказать, что меня будит. Лежу, мерно дыша, перебирая обрывки сна, медленно осознавая себя лежащей на кровати, осязая комнату неведомым прежде чувством: не руками и не глазами, будто самой душой. Кровать, упирающиеся в пол ножки. Ровность пола и изгибы стен. И Ариана: он стоит в халате, подпирая стену, сложив руки на груди, и смотрит на меня. Вспышки сна смешиваются с его образом, страх стискивает сердце и горло ледяными острыми пальцами.

Мог ли Чомор в память о дружбе с матерью Ариана навеять этот сон, чтобы подсказать, кого я должна выбрать сама, кого могу потерять в огне? Мог он наслать сон, чтобы потом я и Велислава не одолевали его просьбами помочь?

Или это просто кошмар из моих переживаний и смутных догадок?

Душно, тяжко от этих мыслей, и я открываю глаза, сажусь на кровати.

В спальне сумрачно. В трёхпалом подсвечнике на полу нервно дрожит язычок последней свечи. Только сейчас понимаю, что пахнет воском.

Оглядываюсь на Ариана: просто стоит, смотрит. Зрачки зеленью отражают тусклый свет, на лице — грустная задумчивость.

— Я всё поняла. — Запускаю пальцы в волосы, приглаживаю растрепавшиеся пряди. — Можешь честно сватать меня всем. Исполняй свой княжеский долг.

— Спасибо.

И вроде правильно поступаю, а на сердце тяжело.

Бессильно падаю на кровать. В вогнутостях потолка вздрагивают тени.

— А что за суета с подкладыванием мяса? — Зеваю и закутываюсь одеялом до подбородка. — Ты же говорил, что лунные воины не пользуются популярностью среди остальных волчиц.

— Тут… своеобразно получается. С одной стороны, я по поведению явно не рядовой воин. Да и слухи такие ходят, что не мог лунный князь рядового воина с тобой послать. А вот родственнику тебя доверить мог. И поведение моё как раз на такой уровень тянет.

— А с другой стороны.

— С другой стороны, — Ариан вздыхает. — Дочери вожака — слишком ценные разменные монеты, чтобы их за первого встречного замуж отдавать, а так как лунный князь всегда вынужден следовать законам, то, соответственно, и настолько ценных соглядатаев в лунном селении никому не надо, достаточно простых прикормышей.

— И ты такое позволяешь?

— Когда как. С третей стороны, дочерям вождя тоже не сладко, их за кого угодно отдать могут, и за старика, и далеко от дома. Вот они и развлекаются, пока могут. Только младшенькая решила, что статусный лунный воин лучше того, что ей отец готовит, она одна мясо как настоящее предложение поднесла, а не мимолётную связь предложила. Поэтому-то Амат и отослал её подальше, а остальных просто отругал за плохо расставленную ловушку.

Отослал, и хорошо.

— Ну и с четвёртой стороны, Амату, конечно, не хочется своих девиц даже на статусного лунного воина разменивать, но как отцу и вождю ему неприятно такое небрежение его кровиночками.

Оказывается, я была права в предположениях.

— А у нас неприятностей из-за его обид не будет? — Поворачиваюсь набок и, подперев щёку ладонью, пристально смотрю на Ариана.

— От обстоятельств зависит. — Он тоже смотрит на меня: пристально, жадно, ласково. И вдруг обращается серым волком, резво сбрасывает халат. — Пойдём завтракать. Может, успеем одни перекусить.

* * *

Одним насладиться завтраком не получается: едва мы усаживаемся, в малую трапезную вваливается сонный и помятый Улай. За ним подтягивается по-змеиному улыбающийся Ярейн со своей молчаливой спутницей в золотом платье. Искоса поглядывая на наряд драконихи, острее чувствую суровую строгость моего платья.

Надо у Ариана что-нибудь посимпатичнее просить. Ловле убийцы мой привлекательный вид не повредит, а остальному… остальному тоже не повредит.

К середине трапезы является Амат. Он весел и бодр, накидывается на мясо так, словно неделю не ел. Он-то и зазывает нас после завтрака в сад.

Сначала я удивлена предложением: те несколько кустов, что я видела по пути на стадион, не тянут на сад, в котором можно прогуливаться такой большой компанией.

Только вот оказывается, что сад — не эти пару кустов. Настоящий сад спрятан в соседнем холме.

Стоит миновать массивные двери, нас обнимает жаркий влажный воздух. Лианы опутывают перекладины со светильниками, свисают с потолка. Вдоль дорожек — пальмы и кусты с яркими ягодами. Шипит на другом конце громадного помещения водопад, верещат попугаи. Стайка обезьянок, потревожив ленивца, по веткам и широким листьям припрыгивает к входу. Они тоже верещат, тянутся малюсенькими лапками. На дорожке впереди мелькает павлиний хвост.

В общем, на сад в моём понимании это не похоже ни разу.

— Крокодилы, львы, гориллы и прочая хищная живность здесь водится? — ледяным тоном уточняю я.

Посмеиваясь, Амат начинает разрезать захваченное с собой яблоко на дольки.

— Крокодил в клетке, пантера на поводке. — Он бросает дольку в стайку обезьянок, они резво подхватывают, мечутся, оберегая и отнимая угощенье. — Здесь ты в полной безопасности. Наслаждайся прогулкой, наслаждайся светом, растениями и животными. Тут все ручные. В гроте цветная подсветка и можно перекрыть вход для создания романтической обстановки. Возле водопада лестница на подземный этаж, там водный зоопарк. Рыбки, кораллы…

В водном зоопарке никогда не была, но хотела. Киваю и направляюсь к рычащему водопаду. Только прямого пути туда нет, лишь по петляющим между деревьев тропкам.

— Змеи здесь водятся? — оглядываюсь на неторопливо идущего следом Амата.

— Нет. Ничего ядовитого или опасного. — Он улыбается. — Я себе не враг.

Судя по тому, что на его фоне лохматый Улай, обратившись волком, укладывается под кустом, здесь и впрямь безопасно.

Я продолжаю путь вместе с Арианом. Амат о чём-то тихо беседует с драконами. Всё громче урчит водопад, всё уже и запутаннее дорожка. Обезьянки перепрыгивают её над нашими головами. Вскрикивают. Попугаи тоже волнуются. И вроде этот «сад» не сильно большой, но кажется, будто я блуждаю в бескрайних джунглях.

— Расслабься. — Ариан трётся о ногу мохнатым боком. — Животные дрессированы. Все входы и выходы, как и территория вокруг, надёжно охраняются. Сюда даже через Сумеречный мир не пройти из-за особенностей ландшафта.

— Шумно. — Зябко повожу плечами, хотя здесь очень даже тепло. — Кажется, что сейчас выползет какая-нибудь чёрная мамба и покусает.

Ариан усмехается.

— Ничего смешного. — Складываю руки на груди. — В отличие от некоторых, я не могу похвастаться звериными рефлексами.

— Чешуйчатых тут только двое, они идут следом за нами и в буквальном смысле не ядовиты.

— А не в буквальном? — оглядываюсь, но пальмы с кустами на повороте закрывают Амата с драконами.

— Ядом слов владеет каждое способное говорить или писать существо. Ярейн и Лимери — связные, они умеют пудрить мозги и завуалировано бить в самое больное место. И эти самые больные места определять они умеют очень даже неплохо.

— Ты с ними уже сталкивался?

Оглянувшись, Ариан чуть отступает от меня.

— Секретничаете? — Ярейн догоняет нас, поблескивая чешуйками на лице.

Сидящая на его плече обезьянка эти чешуйки с любопытством оглядывает, даже пытается отколупнуть, но дракон лишь смешливо щурит глаза.

— А драконы могут принять полностью человеческий вид? — Не удержавшись, я дотрагиваюсь до хвостика обезьянки, пробегаюсь пальцами по нежной шерсти.

— Можем, — таким тоном отзывается Ярейн, словно я глажу его, а не обезьяну. — Но это имеет смысл только в Сумеречном мире.

— Или когда хочешь притвориться другим существом в Лунном мире.

Ярейн расплывается в клыкастой улыбке, и мимолётное тепло глаз сменяется холодом:

— Я слишком горжусь принадлежностью к драконам, чтобы притворяться кем-то другим.

Усмешка Ариана слышна даже сквозь рокот водопада. Ярейн поджимает губы, но не возражает.

Ариан навостряет уши, разворачивается. Мы с Ярейном тоже: к Амату подбегает молодой парень, что-то говорит.

— Младшая жена рожает, — бросает нам Амат и уходит, оставив дракониху стоять напротив взволнованного посланца.

Тот тоже резво ретируется. И мы все переглядываемся.

— Ну что, посмотрим на подводный зоопарк? — предлагаю я.

* * *

— А мне больше нравится сад камней, — полушёпотом заявляет Ярейн. — Хотя и это тоже наталкивает на достойные философские размышления.

Мы давно сидим на дуге дивана в просторном зале-коридоре, стены и потолок которого — толстые стёкла аквариума. Голубоватую толщу воды прорезает свет. Разноцветное полотно кораллов и губок тянется от стёкол в неясную даль, и кажется, что мы на дне океана — так искусно незаметно оформлен переход между водным пространством и дальними стенками. Пёстрые рыбки снуют над движущимся полотном полипов, носятся друг за другом, выедают крупицы планктона.

— А мне больше нравится живое. — Рассеянно поглаживаю кончик хвоста Ариана.

— Верю, — улыбается Ярейн. — Ваш живой интерес ко всей этой хладнокровной живности очевиден.

Он указывает взглядом на Ариана, потом на свою сидящую между мной и им спутницу. Невольно улыбаюсь. Когда мы только спустились, и я разглядывала косяк рыб-попугаев, к нам забежал Орой и воскликнул: «А побежали охотиться!» Сама постановка вопроса чуть не уронила меня, и прежде, чем состроивший страшную морду Ариан обвинил его в глупости, я уже ответила, что хочу помедитировать на рыбок. Не знаю, почему сказала именно так, может, потому, что всегда зависала перед аквариумами, и пару раз староста спрашивала: «Медитируешь?» За эту фразу зацепился Ярейн, начал расписывать свои медитации на сады камней и самые примечательные из известных ему садов камней. После этого признаваться в том, что пошутила, было как-то неловко, и я устроилась на большом полукруглом диване перед прозрачной стеной «помедитировать».

Ариан устроился с одного бока, дракониха села с другого, и на самом краю за ней развалился Ярейн. Наблюдать за рыбками было интересно, только дракониха через десять минут засопела, и я, повернувшись, наткнулась на извиняющуюся улыбку Ярейна. Дракониха, запрокинув голову на высокую спинку, спала. Ещё минут через пять Ариан лёг, подперев плечом подлокотник. То, что он уснул, я заметила только когда серый хвост скользнул мне на колени. Переглянувшись с Ярейном и улыбнувшись друг другу, мы продолжили наблюдать жизнь рыб и полипов в условиях, имитирующих настоящие.

Яркие рыбки, блеск их чешуи, извивы коралловых веток и качающиеся ножки полипов завораживают. Рыбки скользят, а я вспоминаю происходящее между мной и Арианом, его слова и действия. Как он сидел напротив меня в первую нашу трапезу и не мог есть, как целовал меня, как смотрел. Как ластился к моим рукам на посвящении — мокрый гигантский волк…

— Ты всё ещё хочешь увидеть настоящего дракона? — шёпотом уточняет Ярейн. Удивлённо смотрю на него. А он продолжает ещё тише: — Далеко ходить не надо, здесь на входе достаточно места, чтобы я мог обратиться.

— Зачем это тебе? — так же тихо отзываюсь я.

— Хочу угодить любимой волчице лунного князя. Он только со своими связан чарами обязательств, а отношения с нами зависят от личных пристрастий.

Смотрю на хвост Ариана, скольжу взглядом по расслабленному телу, свесившейся голове. Неужели он всю ночь не спал, наблюдал за мной? А может, и не одну ночь.

Поворачиваюсь к Ярейну, шепчу:

— А ты огнём дышишь?

— Нет.

Закусываю губу. Киваю. Ярейн беззвучно поднимается, направляется к выходу. До потолка — два с половиной метра. Ширина тоннеля — метра три. Я осторожно поднимаюсь, неуверенно отступаю от дивана.

Ярейн заходит в грот-холл между подводным царством и лестницей наружу. Чем ближе подхожу к нему, тем яснее слышу рокот водопада. Останавливаюсь ровно между диваном и холлом — всё же я не настолько рисковый человек, чтобы далеко отходить от Ариана.

В усмешке Ярейна, в прищуре его глаз чувствуется лёгкая обида на недоверие. Он одним движением сбрасывает золотую тогу. Я не успеваю увидеть ничего непристойного: тело мгновенно покрывается жёлто-золотой чешуёй, увеличивается. Пальцы растопыриваются, удлиняются, между ними натягивается кожа, вместе с ними расправляется в крылья. И лицо Ярейна как-то разом вытягивается в клыкастую морду с вертикальными зрачками, шея удлиняется. Он растёт.

Дыхание перехватывает, отступаю на шаг и другой: огромному крылатому ящеру тесно в холле, он просовывается в стеклянный коридор. Чёрные бездны вертикальных зрачков направлены на меня, огромные ноздри трепещут, и горячее дыхание дотягивается до меня. Ярейн открывает пасть, демонстрируя двойные ряды акульих зубов.

Он огромен. Ужасен. И мне вдруг становится так безотчётно страшно, что подгибаются ноги.

Вдруг зрачки дракона расширяются, затопляя глаза тьмой. Он весь подбирается и оскаливается.

 

Глава 28

— Княясссь, — с трудом шевелит губами Ярейн. Отпрыгивает, врезается хребтом в арку перехода в грот. Припадает к полу, продолжая корчить страшные морды. — Кхрр…

Пятясь, оборачиваюсь: Ариан стоит на диване в обычном серо-волчьем облике. Ошалелая дракониха прижимается к аквариуму спиной и во все сияющие золотом глаза смотрит на Ярейна. Ярейн судорожно дёргается назад, крыло мешает ему протиснуться в грот, шлёпает по стеклу. Звуки гулких ударов отдаются эхом. Дыхание перехватывает: сейчас аквариум треснет, затопит нас. Но до дракона доходит, что так не вылезти, и он скукоживается до размера человека. Чешуя вплавляется в кожу, пальцы уменьшаются. Он остаётся на полу нагой, трясущийся.

Стекло цело. Выдыхаю.

— Прости, князь, умоляю. — Ярейн распластывается по камням, молитвенно сжимает ладони над опущенной головой. — Пощади…

Снова оглядываюсь: оставаясь серым волком, Ариан хладнокровно наблюдает за драконом. По бледному телу Ярейна пробегают судороги, соединённые ладони покачиваются над золотыми встрёпанными волосами.

— Прости, лунный князь, не признал…

Его колотит дрожь, дыхание хриплое. От ужаса Ярейна даже у меня мурашки по спине и дыхание сбивается. А у него не ужас, похоже, а самая настоящая паника. У дракона. Громадного дракона. Похоже, в такой форме он видит сущности, поэтому Ариан и не позволил ему перевоплотиться.

— Ладно, раз уж лунная жрица разрешила тебе принять драконий облик, прощаю, — рокочет Ариан. — Но если разболтаешь мой секрет — язык укорочу.

— Буду молчать, буду молчать, клянусь, клянусь. — Ярейн потихоньку задним ходом ползёт к гроту.

— Всё, уйдите с глаз моих. — Ариан, дёрнув хвостом, садится на диване.

Дракониха проскакивает к выходу так быстро, что ветерок взвивает мои волосы. Она накидывает на уползающего задом наперёд Ярейна его золотое одеяние, и оба исчезают, только ещё несколько мгновений слышится шлёпанье босых ног по каменным ступеням.

Ариан распахивает пасть и смачно, с подвыванием, зевает. Растягивается на диване. Снова поднимается и потягивается.

— Ты не против посидеть в комнатах пару часов? — Зевает. — На ходу засыпаю.

Указываю на грот за моей спиной:

— Почему Ярейн так испугался? Он же большой, чешуйчатый…

— Дар лунной жрицы — это не физическая способность, жрица просит у сущностей в основе бытия перенести что-то между мирами, и это переносят целиком и полностью. И если жрица слишком ослабла, она может просто не дотянуться зовом, но если дотянулась, то независимо от её состояния перенос осуществиться в полном объёме. — Ариан вновь зевает. — Князьям дана возможность, в рамках законов, разумеется, при переносе делить объект. Например, отправить в Сумеречный мир слишком длинный язык дракона. Или, раз уж он нарушил запрет, данный от моего имени, и самого дракона — аккуратными ломтиками. Мой прадед так одного чешуйчатого выдворил, и, судя по реакции Ярейна, он об этом прекрасно помнит.

Представляю Ярейна ломтиками и передёргиваюсь.

Ариан склоняет голову набок и мягко просит:

— Может, в комнатах посидим?

— А что ты ночами делаешь?

— Тебя стерегу.

Сердце замирает. Волна нежности вытесняет холодящий сердце страх, и я подхожу вплотную к Ариану, заглядываю в отливающие серебром зрачки.

— Это так необходимо? — Томные нотки проскальзывают в голосе помимо моей воли.

— Когда не знаешь, откуда ждать удара, всегда нужно быть начеку. — Ариан не отступает, его ноздри подрагивают, и от этого усиленного принюхивания твёрдые волоски усов выворачиваются вперёд.

— Ты прав. На этот раз я посторожу твой сон.

Несколько долгих мгновений мы смотрим друг на друга, а затем Ариан спрыгивает на пол и первый направляется к выходу.

* * *

В доме вождя переполох из-за родов младшей жены, и никто не мешает нам с Арианом запереться в комнатах. В зверином облике растянувшись на кровати, Ариан мгновенно засыпает, а я сижу в изголовье и наблюдаю. Он не двигается, но его шкура меняет цвет: пятнами и весь окрас целиком переливается от белого до чёрного через серый и бурый. Меняется размер и морда. Жутко. Завораживающе. Тревожно. Словно князь во сне на краткие мгновения становится каждым из вверенных ему оборотней, словно он во сне соединяется с каждым из них.

Я не смею коснуться его, нарушить бег трансформаций. Просто смотрю. Любуюсь. Ужасаюсь. Восхищаюсь. Теряю ощущение времени. Кажется, целую вечность сижу так. Или только секунду. Или тысячелетие. Физически ощущаю, как развязывается связь с сердцем и миром. Я уже просто не могу отвести взгляд. Не могу пошевелиться. Страх колючими иголочками пробегает по телу: а если на нас сейчас нападут, успею ли я предупредить Ариана?

Торопливый стук в дверь разбивает мой паралич, я вздрагиваю. Ариан приоткрывает пылающий лунным светом глаз, его тело продолжает стремительно менять шкуры и формы. Он медленно-медленно, точно его время отстаёт, приподнимает голову.

Снова проносится стук.

Щёлкает замок. Я оглядываюсь на вход, отлично просматривающийся сквозь проём между комнатами. В приоткрытую дверь проскальзывает дракониха и закрывает её за собой. В глазах женщины пылают два солнца.

Невольно отстраняюсь — так жутко озарено светом глаз её лицо, больше похожее на маску злого божества. И как она попала сюда? Я же заперла дверь.

Ариан садится, встряхивает серую шкуру. Изменения прекратились, но выглядит он заторможено.

Дракониха медленно подаётся вперёд:

— Я хочу кое-что рассказать, лунный князь.

— Слушаю тебя, солнечная жрица.

— Это не для чужих ушей, — она подходит ближе, смотрит в его отливающие лунным светом глаза своими солнечными очами.

— Здесь чужих ушей нет, — роняет Ариан.

Дракониха застывает в проёме между спальней и гостиной, склоняет голову набок.

— Три недели назад по Солнечному миру прошёл слух, что лунная жрица собирается просить у нас убежища.

Ариан подскакивает, посветлевшая шкура встаёт дыбом.

— Я не поверила, — продолжает дракониха. — Собственно, мало кто поверил, но потом одну из лунных жриц убили в Сумеречном мире. Я слышала, что когда вы были у озёрной стаи, там что-то случилось со сваями, а здесь в жрицу стреляли. Теперь мне кажется, что слухи могли быть не такими уж… нелепыми.

Перевожу взгляд с неё на Ариана и обратно: она — напряжена, но не боится, как Ярейн. Ариан же не находит себе места, перебирает лапами.

— Что ещё ты слышала?

— Больше рассуждений, правда это или нет. — Дракониха сцепляет пальцы, заламывает их до хруста. — Князь, ты знаешь, что нам плохо в противоположных мирах, ни одна жрица не пошла бы на такую жертву без веской причины, и я такой причины просто не представляю.

Вопрос жжёт язык, и я спрашиваю:

— А ты не думаешь, что она могла бежать от самого князя?

Солнечные глаза жрицы противоположного мира обращаются ко мне, я прямо ощущаю прикосновение солнечного света, хотя сияние не слишком сильное.

— Князь может убить чистокровную жрицу, только если она совершила преступление, а если жрица совершила преступление, то у него нет причин убивать тайно. Да и не мог бы князь убить без причины. Значит, неприкосновенность жриц кто-то нарушил.

Ариан садится, хмурит мохнатый лоб, нервно постукивает лапой.

— Спасибо, солнечная жрица, за помощь.

— Надеюсь, ты поймаешь убийцу. — Она приседает и кладёт на пол ключ. — Это от вашей двери. Ещё одна копия есть у Амата.

Уже у выхода дракониха, не глядя на нас, тихо добавляет:

— Ярейн просто хотел покрасоваться перед жрицей, и он будет молчать. Он бы и без угроз молчал.

Она бесшумно выскальзывает в коридор и затворяет дверь.

Ариан скалится, топорщит шкуру на загривке.

— Она сказала «чистокровную жрицу», — произношу в гнетущей тишине.

У Ариана дёргается ухо, он поворачивает ко мне шальную морду с сияющими глазами:

— Что?

— Она сказала, «князь может убить чистокровную жрицу, только если она совершила преступление».

— Я же говорил, судьба случайно ставших жрицами человеческих женщин решается князем на своё усмотрение.

— Я помню, но то, как она акцентировала чистокровность, — передёргиваю плечами. — Похоже, о моём происхождении думают всегда.

— Тамара, Лимери жрица, она воспитана солнечным князем, и как всякая жрица она точна в формулировках, потому что знает, насколько чётко регламентировано применение княжеской силы. Это не отношение к тебе, это лишь хорошее знание законов и их нюансов.

Закусываю губу. Что-то я в самом деле слишком бурно реагирую на подобные мелочи. Лучше бы думала, зачем лунной жрице сбегать в Солнечный мир, ведь князь не может навредить ей без причины, но может защитить.

— Может ли этот слух быть правдой? — кладу ладонь на вздыбленный загривок Ариана, поглаживаю, и мой оборотень успокаивается. — Какая у неё могла быть причина бежать?

— Вряд ли она совершила что-нибудь противозаконное. Лада была послушной, почти безропотной. — Ариан укладывается в позу сфинкса, невидяще смотрит перед собой. — Она гордилась даром жрицы. Я не могу представить, чтобы она готовила побег или осмелилась договариваться с кем-то из Солнечного мира. Просто не представляю. Она не разговаривала с чужаками, не охотилась даже. Читала книжки, помогала с ягодами и грибами. Единственное изменение в её жизни — брак с Лутгардом.

Меня передёргивает от его имени, от воспоминаний, как эта сволочь украл меня и привязал голую к постели.

— И ты собирался отдать нежную девушку этому… этому… — задыхаюсь от возмущения, — мудозвону?

— Никто не смеет обижать моих жриц, — рычит Ариан, снова вздыбливает шерсть. — А Лада из двух жриц на выданье больше подходила ему кротким нравом…

Закусываю губу. Валюсь на кровать.

— Я бы сбежала, — тихо признаюсь я.

— Лада воспитана иначе. Она знала, что её отдадут в ту стаю, где она будет нужна, и за того, кто в той стае будет свободен. Жриц так готовят с самого раннего возраста, они и мысли не допускают о другом варианте развития событий.

— Ты мысли читать умеешь? — Дёргаю Ариана за кончик хвоста.

— Нет.

— Тогда ты не можешь знать, о чём думают жрицы.

Склонив голову, навострив уши, Ариан укоризненно смотрит на меня через плечо, и я не выдерживаю, дёргаю его за хвост сильнее.

— Ты же сам говоришь, что этот брак — единственное изменение в её жизни. Как-то логично предположить, что именно от этого придурка она и побежала сломя голову.

— Прежде, чем сговориться с Лутгардом, я спрашивал Ладу, как она к нему относится, и она ответила, что пойдёт в любую стаю.

— Когда это было?

— Год назад.

— Тебе не кажется, что за этот год многое могло измениться? Может, Лада узнала что-то о Лутгарде. Или передумала. Или… да мало ли что.

Вздохнув, Ариан растягивается рядом со мной. Серебристое сияние уходит из его глаз, в них остаётся только смертельная усталость.

— Давно ты нормально не спишь? — Провожу ладонью по тёплому мохнатому носу, лбу.

— С нашего знакомства, — обжигает меня его быстрый ответ, Ариан подскакивает. Прогибает спину. — Мне надо позвонить.

— Кому? Зачем?

— Ксанту и Виктору. Понимаешь, Лада не могла сама просить убежища в Солнечном мире. Точнее, я думаю, что не могла бы, даже если бы тайно посещала Сумеречный мир.

— Почему?

— Даже если не брать во внимание особенности её характера, жрицы — это особая категория, их не трогают, но и не допускают к тайнам из-за близости и верности князьям. А ей нужно было просить по неофициальным каналам, потому что официальное представительство Лунного и Солнечного миров совмещено, там сотрудники с обеих сторон. — Ариан обращается в человека, прямо в процессе прикрываясь покрывалом. И застывает под моим вопросительным взглядом. — Что?

Смотрю в его тёмные глаза, обрамлённые густыми ресницами.

— Ариан, я видела тебя голым, почему в человеческом виде ты постоянно прикрываешься?

Несколько мгновений Ариан медлит, затем доверительно сообщает:

— Без шерсти оно там как-то… неэстетично.

— Неэстетично? — выдыхаю я, а в груди щекотно и тесно от смеха.

— Да: волосы редкие, жёсткие, ещё и в складочках всё.

Утыкаюсь в одеяло, пытаясь сдержать хохот, чтобы не обидеть его мохнатость, но это выше моих сил, я просто задыхаюсь от распирающего меня смеха, и он вырывается попискиванием и повизгиванием. Как бы ещё выдавить из себя, что всё в порядке, пока у Ариана комплексы какие-нибудь не развились.

— Ар… Ари… — давлюсь смехом и орошаю одеяло слезами. — Ты…

Несколько минут меня мучит приступ безудержного веселья, подпорченный дёргающим сердце страхом обидеть Ариана. Поэтому я отчаянно борюсь с хохотом и, наконец, справляюсь, поднимаю мокрое от слёз лицо.

Ариан сидит, прикрыв неэстетичную часть тела и сложив руки на груди.

— Так плохо? — с подозрением уточняет он.

Я, конечно, слышала, что мужчины к причинному месту трепетно относятся, но считала это байками. А судя по мрачному выражению лица Ариана, он всерьёз обеспокоен.

— Отлично у тебя всё там. Эстетично — с человеческой точки зрения.

— А почему ты смеялась? — щурится Ариан.

— Потому что мне в голову не могло прийти, что можно считать человеческие половые органы неэстетичными в сравнении со звериными. Я же не оборотень, меня волчьи мохнатые шарики как-то не радуют.

— То есть в зверином виде тебе не нравится?

— Всё нравится, — как можно искреннее заверяю я, но момент портит истерический смешок.

Ариан щурится. Он явно размышляет, не издеваюсь ли я над ним.

— Всё красиво, честно. — Киваю я. — В зверином — мохнато, как и положено. В человеческом — тоже всё прекрасно. Мне нравится. Правда.

Лицо его — сплошной скептицизм. Я тоже прищуриваюсь:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе мои… интимные человеческие части тела не нравятся? — подперев кулаками бока, наклоняюсь вперёд. — Или хочешь, чтобы у меня пять пар сосков было, как у волчицы?

Губы Ариана вздрагивают, в тёмных глазах появляется весёлый блеск, и он, рассмеявшись, откидывается на кровать.

— Отвечай! — Усаживаюсь на него верхом, пробегаюсь пальцами по рёбрам. — Отвечай, зверюга мохнатая!

— Нравятся, — мягко отстраняя мои руки, смеётся он. — У женщин всё идеально в человеческом виде, правда-правда.

— Точно? — шутливо рычу я и, вывернув запястья, снова утыкаюсь пальцами меж рёбер Ариана. Мои волосы каскадом падают на его лицо. — Признавайся…

— Точно. — Он как-то мигом оказывается сверху, придавливает собой. — Ты само совершенство…

Его взгляд, тяжесть и тепло сильного тела, эта близость, ощущение дыхания на губах — всё сводит с ума, отзывается в теле томительно-сладким желанием. И мы застываем, пронзённые взаимным притяжением. Это не весело — это страшно. Теперь я тоже ощущаю наше движение по грани.

Ариан мягко смахивает с моего лица прядь, едва уловимо касается пальцами губ — и скатывается с меня, вытаскивает из-под подушки телефон.

— Я сейчас. Никуда не выходи.

— Буду лежать тут, — глухо отзываюсь я.

Он застывает, пронзительно глядя на меня. Краем глаза вижу, как побелели стиснувшие телефон пальцы, и улыбаюсь, произношу мягче и звонче:

— Всё хорошо, я не собираюсь убегать. Если боишься, можешь взять меня с собой.

— В сумеречном мире здесь открытое пространство и нет охраны, не хочу рисковать. Я быстро, буквально на пару слов.

— Там темно, а здесь копия ключей может быть неизвестно у кого.

Помедлив, Ариан кивает. Взяв в зубы телефон, поднимается с кровати и завязывает простыню на бёдрах, жестом предлагает подойти. Встаю рядом с ним. Ариан перехватывает телефон.

— Ну что, жрица, отправляй нас в Сумеречный мир.

— Почему-то мне неловко от мысли, что придётся обращаться к каким-то там основам бытия.

— Они привыкли. — Ариан проводит пальцами по моим волосам, то ли приводя в порядок, то ли позволяя себе завуалированную ласку. — Не знаю почему, но мне сразу показалось, что тебя этот момент с сущностями основ смутит.

— А эти сущности что-то вроде Чомора?

— К счастью, нет. Иначе всем нам было бы слишком весело жить. — Ариан опускает ладонь на моё плечо. — Отправляемся.

Прикрыв глаза, представляю, как мы переходим на Землю, в Сумеречный мир. Нас окутывает запах трав, терпкая прохлада ночи. Яростно стрекочут кузнечики.

Ариан прижимает меня к себе, шепчет на ухо:

— Стой рядом, не отходи.

Свет экрана его мобильного телефона озаряет нас голубоватым светом. Запрокинув голову, я любуюсь строгим, сосредоточенным лицом Ариана. Под ладонью чувствую мощное биение его сердца.

Он прижимает мобильный к уху, а я прижимаюсь к его груди, поглядываю по сторонам. В свете звёзд тускло поблёскивают выставленные в ряд автомобили, роса на траве. Грунтовая дорога петляет между пригорков, лишь немного напоминающих громадные холмы покинутого города.

Телефон отзывается гудками. Ариан рассеянно перебирает мои волосы.

Пошуршав, динамики выдают сонный голос:

— Только не говори, что опять надо машину куда-нибудь отогнать.

— Ксант, мне тут ящерица на хвосте интересную новость принесла, если ты не один, выйди куда-нибудь. — Телефон передаёт шорох, тихую ругань. Ариан вытягивает пряди моих волос, накручивает на пальцы.

— Я один, — приглушённо доносится из динамиков. — Где ты там ящериц встретил?

— Да забежала тут парочка к Амату, наверное, пробивают покупку его акций. Но суть не в этом. Ящерица говорит, что лунная жрица собиралась просить у них убежище. Ты там потереби солнечных, хочу знать, правда это или нет, и не связано ли это с Ладой.

На другом конце линии молчат. Ариан продолжает перебирать, оттягивать и накручивать мои волосы — ласково, но так собственнически, что даже забавно.

— Ксант, ты там не уснул?

— Нет, просто осознать пытаюсь. Эти ящерицы… они случаем не того?

— Да нет, не страннее обычного. Ты…

Огромное мохнатое тело придавливает меня к земле.

— Жди в Лунном мире, — рыкает нависающий надо мной белый волчище.

И я оказываюсь на полу. Надо мной — неровный потолок комнаты.

Что-то случилось там, в Сумеречном мире, и Ариан там один.

Желание вернуться к нему захлёстывает неимоверно, меня накрывает туманом.

Земля вздрагивает под ударами исполинских лап убегающего волка. Я лежу. Надо мной — звёздное небо. Сердце бешено стучит.

— Алло? Ариан? Ты где? — бормочет телефон.

Приподнимаюсь на локтях. Ариан уже далеко, его белая шкура оставляет в воздухе серебристый след. На тёмной полосе горизонта вспыхивает жёлтая искра. И снова в том же месте. И опять. В унисон со следующей чередой вспышек разносятся громовые раскаты выстрелов. И вдруг тишина. Её рвёт истошный крик.

— Ариан?! — вопит телефон.

Подскочив, вглядываюсь в темноту, в переливающееся там пятно лунного света. Только сейчас начинает доходить, что это… похоже, снова покушение.

Кто-то страшно кричит. Крик приближается вместе со светлым пятном, превращающимся в огромного волка. Сейчас Ариан даже больше, чем был на церемонии. Он бежит ко мне, а в гигантской пасти болтается человек. И на белой шкуре — тёмные пятна.

— Ты не ранен?! — Подскакиваю навстречу.

Ариан выплёвывает человека на землю. Тот со стоном пытается отползти, но Ариан придавливает его лапой.

— Я же велел оставаться в Лунном мире, — громогласно рокочет Ариан. Встряхивается, уменьшаясь. — И нет, я не ранен. — Он превращается в человека, и чужая кровь стекает по нему. — Дай телефон, пожалуйста.

Пойманный человек, подвывая от боли и страха, пытается отползти к машинам. Ариан придавливает его ногой.

— Лежать, тварь, — рычит Ариан и протягивает мне руку.

Подхватив телефон, приближаюсь к нему. Пахнет кровью. Навожу свет на пойманного человека: у него нет части стоп — пальцы просто отсечены вместе с ботинками.

— Отвернись, — тихо велит Ариан и отнимает у меня телефон, прижимает к уху. — Ксант, ты ещё на связи?.. Давай к стае Амата, я тут поймал кое-кого, и поторопись, я перестарался.

Пойманный поскуливает, сжимается под его пятой.

Оборвав связь, Ариан хмуро смотрит на трясущегося человека.

— Тамара, ты бы вернулась в комнату.

Запах крови невыносимо сильный, даже кажется, что чувствую его на языке.

— Ты ему ноги откусил? — сбивчиво шепчу я.

— Нет, просто отделил, чтобы не убежал. У него там машина стояла.

Нервно усмехаюсь: да, если пальцы ног отрезали, далеко не убежишь. К горлу подступает тошнота. Зажав рот рукой, отворачиваюсь.

— Тамара… — с каким-то надрывом произносит Ариан. — Просто уйди.

Снова поворачиваюсь к нему и мотаю головой. Убираю руку и глубоко дышу.

— Т-ты, — сипло лепечет пленник, бледное лицо которого ярко выделяется на фоне травы. — Князь? Ты и есть князь?

— Да.

— Я-я не знал, — мужчина пытается ухватить его босую ногу, но бессильно опускает окровавленные руки. — П-правда не знал, мне сказали… мне заплатили… за темноволосую жрицу, я бы… я не посмел бы… ты…

— Тамара, принеси из машины аптечку.

— К-ключи, — выдыхаю я в ладонь.

— Я не знал, — лепечет пленник. — Не знал, клянусь, я бы не посмел, я не мог, я не…

Оскалившись, рыча, Ариан наклоняется к нему:

— Кто тебя нанял?

 

Глава 29

— Не знаю, — скулит мужчина. Извивается, пытаясь отползти. — Я исполнитель, заказы… сам заказы не беру…

Ариан ухватывает его руку, выкручивает до хруста. Крик оглушает, рвёт нервы. Я зажимаю уши и в панике отступаю к машине.

«Так надо», — повторяю про себя под следующий крик, под стоны пойманного, его лепет:

— Клянусь, не знаю.

Сердце стучит так часто, что слабеют ноги. Я понимаю, почему Ариан делает это так, почему снова хрустят кости пленника, но так страшно слышать это всё в темноте, чувствовать запах крови, понимать, что мы могли умереть.

Натыкаюсь на одну машину, другую. Только четвёртая в веренице автомобилей оказывается нашей. Под грозный рык Ариана и причитания несостоявшегося убийцы я дёргаю водительскую дверцу, и она внезапно поддаётся.

— Аптечка в багажнике, — предупреждает Ариан.

Мне требуется несколько минут, чтобы сообразить, где нажать.

— Князь, пощади, — лепечет пленник. — Я даже подумать не мог, я бы не посмел…

— А в жрицу стрелять посмел! — рявкает Ариан.

Пленник взывает. Стонет. Рыдает.

Автомобиль вздрагивает от щелчка и толчка открывшего багажник механизма. Обойдя машину, запускаю руки в темноту багажного отделения. Страшно, будто сунулась в нору к змеям, но пальцы натыкаются на коврик, пакет с чем-то мягким, шкуру и, наконец, на аптечку.

Прижав её к груди, разворачиваюсь: Ариан гигантским белым волком нависает над распластавшимся на земле мужчиной и скалится. Глаза горят, точно фары.

Нетвёрдой походкой приблизившись, бросаю аптечку пленнику.

— Позаботься о себе, — гортанно рычит Ариан. Свет в его глазах потухает, и он смотрит на меня почти человеческим взглядом. — Ты можешь вернуться в Лунный мир.

Мотнув головой, забираюсь на заднее сидение машины. Сворачиваюсь калачиком. Здесь страшно и пахнет кровью, но в тишине Лунного мира я с ума сойду, гадая, как тут Ариан, здоров ли.

* * *

Рокот мотора вырывает меня из полудрёмы. В теле невыносимая тяжесть, каждая мысль будто привязана к пудовой гире, ползёт еле-еле. По салону расплескан жёлтый свет фар.

Грохот перепуганного сердца постепенно унимается, и сквозь рёв мотора чужого автомобиля удаётся расслышать слова.

— …Виктора подключу, мы все его связи проверим, будь уверен.

— Ксант, и много полукровок киллерами работает?

— Откуда же я знаю, Ариан. Они, сам понимаешь, не отчитываются.

— А ты прошерсти, кто откуда доходы получает. Кто знает, может, убийцы Лады тоже ничего личного к ней не имели, а просто выполняли заказ.

Приподнимаюсь: на ослепительно ярком фоне фар темнеют две фигуры. Одна точно принадлежит обёрнутому простынёй Ариану, второй мужчина, в костюме, не уступает ему статью и волосы у него, кажется, светлее, но лица не разглядеть.

— Это глупо, — отзывается собеседник Ариана.

— Но проверить надо.

— Зачем? — мужчина вскидывает руку. — Чтобы кого-то наняли, эта краля должна была кому-то досадить, что, на мой взгляд, невозможно. Потом, если это были действительно наёмники из полукровок, то как они нашли себе в помощницы жрицу?.. Или заказчик её привёл?

— Ксант, порядок в Сумеречном мире — твоя ответственность, и полукровки тоже. Тебе лучше знать, как и где их искать. И как спрашивать.

— Намекаешь, что я облажался? — резко отвечает его собеседник.

— Если продолжится в том же духе, я это прямо скажу. — Не дождавшись ответа, Ариан так же уверенно говорит. — Ксант, уже дважды в деле мелькают полукровки. Для покушения в Лунном мире использовалось Сумеречное профессиональное оружие. Есть вероятность, что лунная жрица, выросшая чуть ли не в изоляции, через Сумеречный мир связалась с драконами. Очевидно же, что у преступника хорошие связи с твоей территорией.

— Я всё проверил, — почти рычит Ксант.

— Не испытывай моё терпение. Мне сейчас хочется убивать.

— Брось, ты всегда был здравомыслящим. — Дёрнув головой, Ксант застывает, явно глядя на меня.

— Всё, уходи. — Ариан толкает его в плечо.

Ксант отступает, усмехается. И, развернувшись, направляется к своему автомобилю. Уже с водительского сидения, высунувшись в окно, добавляет:

— Ты только женихов не покусай, а то обраткой жахнет. Да и неудобно получится.

— Занимайся своим делом.

— Не волнуйся, вытрясу из этого чижика всю подноготную. Ты звони периодически.

Ариан кивает. Взревев мотором, автомобиль его двоюродного брата резко сдаёт назад, разворачивается и уносится по грунтовой дороге.

После света фар ночь кажется ослепительно тёмной, подошедшего Ариана различаю лишь смутным силуэтом.

— Ты как? — совсем другим, чем с Ксантом, мягким голосом спрашивает он. — Сильно испугалась?

— Терпимо. — Усмехаюсь, взлохмачиваю свои растрёпанные волосы. — Такое чувство, что связалась с бандитским авторитетом: ночные разборки, снайперы. Готова поспорить, Ксант того «чижика» в багажнике увёз.

— Ну да, не пачкать же салон.

Мы умолкаем. Мысли так сумбурны, что не могу выделить ни одной конкретной: какие-то обрывки, больше эмоции, чем выводы разума.

Шире открыв заднюю дверь, Ариан присаживается на корточки.

— Специфика государственного строя, — тихо произносит он, и его голос утопает в стрекоте оживившихся кузнечиков.

— В смысле?

— Разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную происходит при разрастании государства и необходимости контроля над главой государства. Но князья и так под контролем, а наше сообщество не настолько велико, чтобы растить управленческий аппарат, поэтому я обладаю всей полнотой власти, и порой приходится самому ловить, судить и карать.

— Божественное вмешательство — единственный способ избежать засилья бюрократии.

Серьёзное лицо Ариана озаряет улыбка. Он похлопывает меня по руке.

— Ну что, возвращаемся? — Его пальцы скользят по ладони, охватывая её, перебираясь на запястье.

Чуть приподнимаю руку, позволяя нашим пальцам переплестись. Весь страх перед кровавой расправой, перед убийцей — всё смывается с меня волной щемящей нежности. Зачарованно глядя в тёмные глаза Ариана, я выбираюсь из автомобиля. Подступаю, прижимаюсь к груди, ещё пахнущей чужой кровью.

— Ты точно не ранен? — шепчу я.

— Пули я отвёл своей силой. — Обняв меня за талию, Ариан захлопывает дверцу автомобиля, тянет меня к тому месту, где в Лунном мире располагается наша спальня. — А вот если взять метафизический смысл вопроса, то могу с уверенностью сказать, что я ранен.

— Метафизически?

— Да. В самое сердце.

Туман слизывает на с лица Сумеречного мира, чтобы выплюнуть в Лунном. Серебристая комната всё так же хороша, рельефные волки понизу волнистой стены бегут за рельефными оленями. В неярком свете диодов разглядываю Ариана: цел, только на простыне следы крови.

Он смотрит в сторону. Прослеживаю за его взглядом: в стене темнеет дырка.

— Это от первой пули, — глухо произносит Ариан. — Я едва успел её перекинуть.

Мурашки пробегают по телу. Заглядываю в лицо Ариана.

— И как мы объясним это Амату?

— Да им сейчас не до интерьера, а как родится ребёнок, начнётся пир.

— Слушай, а почему они не спешат меня очаровать?

— Догадываются, что их традиции ухаживания придутся тебе не по вкусу. Думаю, Амат готовит какое-нибудь выгодное предложение.

— А что у них за традиции?

— Кратко говоря: дубиной по голове и в нору.

— Аа… Пожалуй, хорошо, что они такие догадливые.

— Очень хорошо. Я пойду вымоюсь. — Ариан неохотно убирает руку с моей талии. — А ты… Лучше не выходи из комнаты.

Он отодвигает меня в сторону, одним резким движением переворачивает кровать на торец, проталкивает её по гладкому полу до двери в коридор и приваливает створку.

— Вот так мне будет спокойнее. — Ариан направляется к двери в личную ванную.

А мне, похоже, придётся ждать его на диванчике. Но зато дверь закрыта.

* * *

Вспоминают о нас только ближе к ужину. Барабанной дробью разносятся по комнате удары в дверь.

— Жрица! Воин! На пир! Все на пир! Сын! У вожака родился сын!

Ариан, вскочивший от резкого звука и рефлекторно увеличившийся в размерах, снова уменьшается и, зевая, возвращает шкуре серый цвет.

— Сейчас будем, — рявкает он в ответ на очередной громогласный стук и вновь зевает.

— Они что, всё время пируют? — Не закончив пазл, откладываю телефон Ариана на подушку.

— Не всё время, но часто. Они ещё до революции хорошо вложились в акции иностранных заводов, перед мировыми войнами удачно прикупили золото, которое спрятали в Лунном мире, а отец Амата был любителем фантастики, поэтому вкладывался в акции инновационных предприятий, и с Майкрософтом, Эппэлом, Гуглом и Сони Технолоджи ему повезло. Так что они могут позволить себе пировать.

— Если они такие состоятельные, зачем им ещё одна жрица?

Снова зевнув, вытянувшись поперёк кровати, Ариан покачивает хвостом из стороны в сторону:

— Для большей подвижности при срочных сделках. На всякий случай. Для престижа. Чтобы утереть нос Златомиру.

— То-то я смотрю, парни не особо напрягаются ухаживаниями.

— Орой и Улай ещё слишком молоды для таких серьёзных свершений, Дьаар слишком скромен, у него вообще с женщинами не складывается, несмотря на высокий статус. Амат, хотя и любит пиры, эпатажную одежду и склонен к мистике, слишком деловой, чтобы пойти по пути честного завоевания девичьего сердца. Ну и их традиции к ухаживаниям человеческого типа не располагают. Готов поспорить, он деньги предложит.

Подняв взгляд к потолку, обдумываю ситуацию: мне готовы заплатить за согласие на брак. Сколько мама говорила, сколько модные девчонки что в школе, что в институте пророчили одиночество и сорок кошек в придачу, про заявления Михаила вообще тошно вспоминать, а сейчас за мою руку и сердце готовы платить. Если бы ездила на встречи выпускников, можно было бы почти похвастаться таким нечаянным достижением. Ну или свозить Ариана показать, чтобы осознали всю степень своей неправоты…

— Как думаешь, сколько предложат? — опускаю взгляд с потолка на Ариана.

Он вскидывает кустики бровей.

— Просто интересно, — улыбаюсь я.

— От пяти миллионов рублей, думаю. Всё же у них женщины не слишком ценятся.

Для меня и пять миллионов сумма за гранью, хотя для выкупа всей моей последующей жизни это, пожалуй, маловато.

Ариан смотрит очень внимательно, и такое чувство, что хочет сказать «я могу дать больше пяти миллионов».

— Это просто любопытство. — Треплю серую макушку, пробегаюсь пальцами по бархатной шерстке носа. — Мне никогда столько не предлагали. Странно немного. И впечатляет. Самооценку повышает немного, хотя по факту подобное предложение не назвала бы пристойным.

Распахнув розовую пасть, Ариан зевает, будто невзначай проходится языком по кончикам моих пальцев и поднимается:

— Пир надо посетить. Хоть и от младшей жены, но всё же сын.

Наконец я обращаю внимание на приставку «младшая», уточняю:

— У него несколько жён?

— Три. Дети делятся на детей первой, второй и третей — младшей — крови, их статус определяется старшинством матерей.

Всё меньше и меньше эта стая нравится. Ариан снова зевает.

— Ты хоть выспался? — Зеваю в ответ.

— Не совсем. — Ариан спрыгивает с кровати. — Но идти надо. Погоди минутку, я сейчас.

Схватив зубами телефон, он исчезает во всплеске тумана, а я поднимаюсь с кровати, потягиваюсь. Оглядываю свой мятый подол: да, в таком виде только и пировать на виду у всей стаи.

— Угораздило же связаться с ревнивцем. — Продолжая потягиваться, отправляюсь в ванную.

Успеваю умыться и начинаю расчёсываться, когда краем глаза замечаю движение: Ариан во всей нагой красе прислоняется к дверному косяку. Невольно вспоминаю про «неэстетичное», и меня снова разбирает смех. Да, среди людей такого мужчину не найдёшь. А может, даже и среди оборотней. Сердце заполняет нежность. Я так увлечена этим тёплым ощущением, что не сразу замечаю в руках Ариана серебристое полотно.

Мягко улыбаясь, он протягивает его мне.

Ещё не понимая, забираю ткань… это платье. Серебристое тончайшее платье на узорно заплетённых бретельках. Ткань очень нежная, почти невесомая, но не прозрачная.

Поднимаю подарок за бретельки: под грудью тянется серебристый узор, подол расширяется книзу.

— Загорелись. — Ариан улыбается.

— Что?

— Глаза загорелись. Это прекрасно на самом деле, что можно подарить немного счастья такой простой вещью. Что ты умеешь радоваться.

— Мне кажется, все женщины радуются обновкам.

Он отрицательно качает головой. Мягко, но непреклонно заставляет развернуться спиной. Есть что-то невыносимо приятное в том, что мужчина расстёгивает молнию на платье, щекоча дыханием кожу, согревая своим теплом. Волны этого тепла прокатываются по мне, концентрируются внизу живота томящим желанием.

Ариан прижимается губами к моему уху, шепчет:

— Тебе придётся тщательно помыться.

— Мм? — я ловлю его взгляд в отражении зеркала на стене.

— Одежда — это всё ваши человеческие глупости. — Не касаясь, Ариан скользит ладонями над моими плечами, и в зеркале это выглядит откровенной лаской. — Оборотни привлекательность женщины определяют по запаху, и твой запах прекрасен, обворожителен, сладок. Особенно когда я тебя распаляю…

— Боишься, что на меня обратят внимание.

— Уже обратили, просто не смеют соваться. А я от этого запаха… пьянею и склонен оборонять свою территорию.

Вот ведь зверюга, уже своей территорией обозвал. Но чего не простишь, когда он так пристально, так зачарованно смотрит… Эх, вздыхаю, улыбаюсь:

— Конечно, помоюсь. Очень тщательно.

— Спасибо, — шепчет он, почти касаясь губами уха, всё же сжав мои плечи. И касаясь ещё кое-чем, сейчас не прикрытым одеждой и готовым к действию. — Я подожду в комнате.

Он выходит и закрывает дверь. И уверена: он заметил румянец на моих щеках и ощутил, как вскипела от его прикосновений кровь.

Не одному ему тяжело держаться. Всегда думала, что жажда близости — проблема исключительно мужчин, но нет, мы, женщины, ей тоже подвержены.

Я выхожу из ванной только через сорок минут. Лёгкая шелковистая ткань платья обнимает, ласкает, подчёркивает плавность изгибов тела.

— Загорелись, — улыбаюсь я, глядя в буквально вспыхнувшие глаза сидящего на полу волка-Ариана. — У тебя глаза загорелись.

— Не удивительно, — низким, томным голосом отзывается он. — Ты прекрасна, как луна.

Сердце пропускает удар. Я тоже ранена. Метафизически, но так ощутимо.

И в унисон моему безумному сердцебиению начинают рокотать барабаны разворачивающегося пира.

* * *

Бум-бум-бум-бум… — пробивается в подкорку, в каждую косточку. Настигает голову под подушкой, под одеялом. Бесконечное, нескончаемое, вечное: бум-бум-бум…

— Я не выберу эту стаю, — хрипло произношу в подушку.

— А что так? — почти над ухом хрипит женский голос.

Дёрнувшись в сторону, натыкаюсь на мохнатое тело, оглядываюсь: половину моей кровати занимает помятая Катя в простыне. Ариан утыкается мокрым носом мне между лопаток, игриво проводит языком.

Катя оглядывает озарённую светодиодами гостиную и изумлённо вскидывает брови:

— А зачем вы кроватью дверь заблокировали?

Честно — не помню ни как придвигали кровать, ни то, что брали с собой Катю. Я как-то успела о ней подзабыть за всеми этими выстрелами и угощениями.

— Кровать не по фэншую стояла, — торжественно извещает Ариан. — Пришлось передвинуть.

— Разве законы фэншуя применимы к Лунному миру?

— Где твой патриотизм, Катька? Что за упаднический настрой? У нас тут самый фэншуистый фэншуй из всех возможных, даже не сомневайся.

Поворачиваюсь, чтобы через плечо взглянуть на Ариана: у него глаза чернущие, кромка белков едва виднеется. Звериную морду перекашивает подобие улыбки.

— Ну что, девицы-красавицы, опять в бассейне вас вымочить или сразу на пир идём?

Вглядываясь в его тёмные безумные глаза, тихо спрашиваю:

— Что с тобой?

— Я бы на пир пошёл. — Вскочив, Ариан вытягивает передние лапы и прогибается. Выпрямившись, встряхивает шкурой. — Ну, чего лежим? Кого ждём?

— На пир! — вскакивает Катя. — Гулять так гулять, тем более последний день, надо попробовать всё не попробованное.

— И допить всё недопитое! — Виляет хвостом Ариан, жжёт меня шальным взглядом черных глаз.

Тревожно до дрожи, жутко. Накидываю одеяло на голову.

— Сначала нам надо кое-что взять в Сумеречном мире. — Ухватив Ариана за шкирку, сосредотачиваюсь на перемещении из мира в мир, комнату затягивает дымкой, и серебристый интерьер сменяется стрекочущей ночью, мы плюхаемся с высоты кровати на землю.

Мои чёрные волосы скрыты тканью, так что убийц не боюсь. Заглядываю в тёмные, заметные лишь по зеленоватым отблескам звёздного света глаза. Что-то жуткое есть в них сейчас, и сердце обмирает, стынет в груди.

— Ариан, что с тобой происходит?

— Я пьян, — напевает Ариан, обращаясь человеком и надвигаясь. — Я пьян тобою!

Опрокидывает меня на траву, нависает. Глаза на бледном лице как два чёрных колодца.

— Ариан… — шепчу я. — Что происходит?

— Безумие, безумие чистой воды! — Он целует меня в губы, шею. Прижимает мои запястья к траве над головой и снова целует, скользит губами по коже. — Не хочу тебя делить ни с кем, ни на минуту. Не хочу, чтобы на тебя смотрели, не хочу, чтобы тебя нюхали, не хочу, чтобы даже надеялись получить тебя.

— Ты с ума сошёл такое говорить? — зло шепчу я, а у самой сердце заходится, пальцы дрожат. — Ты о последствиях своих слов думаешь?

— А я устал молчать, устал сдерживаться. Тамара… Тамара… — Он прижимается пылающим лбом к моему лбу.

Он горячий, его голое тело я чётко ощущаю сквозь тончайшую ткань платья.

— Ариан, ты пьян?

— Нет, это серьёзнее, — смеётся он. — Нет ничего страшнее мстительных девушек.

— Ты, тебя…

— Опоили, чтобы потерял контроль, опозорился, наделал глупостей, — шепчет Ариан и скользит губами по скуле, освобождает мои руки, чтобы спуститься к обтянутой платьем груди. — Я держался, сколько мог, но всему есть предел… Тамара, ты сводишь меня с ума.

— По-моему, с ума тебя сводит какая-то отрава. — Упираюсь ладонями ему в плечи.

— Минута с тобой стоит года без тебя, двух, десяти. — Он скользит к моим губам, ладонью поднимая подол. — Будь только моей, пообещай…

Холодея от ужаса, зажимаю его рот ладонью.

— Ариан, ты не должен этого говорить. Это опасно, твоя сила…

Зажмурившись, он целует мою ладонь, пальцы, проскальзывает языком по запястью и как-то разом распластывается на мне.

— Тамара, родная моя, — шепчет в ключицу.

Мурашки бегают по коже, желание накатывает жаркими волнами, но в голове пульсирует мысль: «Опасно, нельзя, нужно немного потерпеть». А горячие губы дразнят, зацеловывают лёгкие укусы.

— Тамарочка, никому тебя не отдам…

— Ариан, идиот! — Меня передёргивает от страха, от осознания, что эти его слова могут стоить ему жизни. — У меня отбор женихов!

— Всех загрызу, пусть только попробуют…

— А ну прекрати. — Ударяю его кулаком в плечо. И снова. — Прекрати немедленно!

— Не могу… — с мукой шепчет он. — Это выше моих…

— Соберись! — Пихаю его коленом несколько раз, и Ариан перекатывается на бок. — Возьми себя в руки, успокойся, иначе тебя не выберу!

Помедлив, он откидывается на спину. Дышит тяжело.

— Ты не можешь, — шепчет он.

И эта его безалаберность, и уверенность в моём выборе, и согласие обречь меня на страдания, как его мать, отзываются испепеляющим гневом.

— Могу, Ариан, я всё могу. Поэтому бери себя в лапы, руки и… да что угодно сделай, но веди себя, как следует!

— А как следует?

— Как честно исполняющему обязанности князю.

— Тамара… — стонет он. — Царица моего сердца…

— Княгиня. И я приказываю немедленно заткнуться!

— А я думал, женщины любят, когда им говорят о любви. — Он тянет мою руку к губам.

— Не когда за это могут поплатиться жизнью. — Выдёргиваю пальцы и отодвигаюсь. — Зачем мне твои слова без тебя самого!

Меня потряхивает, грудь распирает отчаянием, гневом, страхом.

— Как можно быть таким безответственным? — Вскочив, до боли стискиваю кулаки. — Ты же знаешь, чем это может кончиться, ты видел!

Его глаза — всё те же чёрные бездны на бледном лице, и единственное, на что я уповаю — что неведомая контролирующая его сила примет во внимание его невменяемое состояние, ведь княжеское слово он нарушает из-за того, что его опоили.

Я очень надеюсь, что невменяемость ему зачтётся в оправдание.

Но если нет?

Протяжно застонав, Ариан проводит ладонями по лицу, зарывается пальцами в волосы.

— Что нам надо здесь взять? — тихо уточняет он.

— Твой здравый смысл.

— Не хочу, не хочу никакого здравого смысла. Я устал от него. — Ариан неуловимо быстро оказывается у моих ног, жадно смотрит снизу. — Я хочу гулять с тобой под луной. Бегать с тобой хочу. Катать на себе. Целовать. — Он вскакивает и сжимает меня в объятиях. — Ты моя, только моя, поклянись…

Ариан наклоняется, явно собираясь поцеловать. Страх сжимает сердце. Со всей силы влепляю ему пощёчину. Ариан отшатывается. Отпустив меня, отступает на несколько шагов. У него дикое-дикое лицо и… Кажется, его никогда так не прикладывали. Хищно щёлкают зубы, по сильному телу пробегает дрожь.

Развернувшись, Ариан в несколько прыжков оказывается возле нашего джипа. Ударяет ладонями по крыше над дверями, и крышу сплющивает до сидений, звонко вылетают стёкла. Второй удар сминает машину до порогов. Ариан пинком отправляет джип в вереницу других автомобилей.

Со скрежетом те сдвигаются, врезаясь друг в друга. Несколько стёкол лопается. И наступает тишина, прерываемая только тяжёлым дыханием обросшего белой шерстью Ариана. Шерстью он оброс, но человеческую фигуру сохранил, только уши выросли на макушке.

Теперь мне становится страшно от его силы. От его ярости.

— Ты… — шепчу я. — Ты…

— Мне нужно ускорить метаболизм, — сипло отзывается Ариан и впивается когтистыми пальцами в волосы, — чтобы вывести из организма эту дрянь.

Развернувшись, идёт на меня, втягивая шерсть в кожу. Везде, кроме паха и бёдер, так что подходит ко мне как бы в меховых штанишках.

— Ударь меня, — требует он.

— Зачем? — Потираю ноющую после удара ладонь.

Он надвигается, чёрные глаза совсем близко.

— Это даёт выброс адреналина, а он ускоряет метаболизм.

Не в порыве праведного раздражения бить жалко. Но делаю над собой усилие и ударяю.

— Сильнее.

— Жалко, — выдыхаю я.

Зажмурившись, Ариан судорожно вдыхает и выдыхает. Склоняется, превращаясь в белого волка, опускает на землю передние мощные лапы. И растёт, растёт до размера коня.

— Садись, покатаю, — предлагает рокочущим голосом.

Сердце бешено стучит, но внутри всё стынет от страха: перед неизвестностью, перед контролирующей Ариана силой, перед его состоянием, перед людьми.

Его голова размером с моё туловище, горячее дыхание щекочет грудь. А глаза — два чёрных гигантских зеркала.

— А вдруг кто увидит? — Запускаю пальцы в белоснежную шерсть на щеках. — У нас не водится таких громадных волков.

Он опускается на землю в позу сфинкса. Утыкается огромным влажным носом мне в ладонь.

— Я призову туман и лунный свет, ни один человек не увидит нас, Тамара.

Чёрные глазищи гипнотизируют безумным, завораживающим взглядом. Зачарованная им, я утыкаюсь в макушку между ушами, и они подёргиваются, щекочут скулы.

Приподняв подол, усаживаюсь на мохнатый загривок, обнимаю мощную шею. Ариан поднимается потрясающе плавным движением. В следующий миг он пулей устремляется вперёд, и у меня перехватывает дыхание: от бьющего в лицо ветра, от ужаса перед невероятной скоростью и падением, и от восторга — сумасшедшего, пьянящего, всепоглощающего!

* * *

Безумие заразно. Азартом и восторгом оно ворвалось в мою кровь и теперь кипит, всё тело как разрядами тока пробивает лихорадочным возбуждением. Не совсем сексуальным, скорее каким-то охотничьим или просто адреналин от бешеной скачки зашкаливает.

Возле разбитых машин я соскальзываю с гигантского волка, хватаю его мохнатую морду и заглядываю в глаза. Зрачки чуть уменьшились, и теперь вокруг них мерцает лунным светом узкая кромка, хорошо заметная в сумраке.

— Тебе лучше? — восхищённо спрашиваю я и глажу его подбородок.

— Да, хорошо проветрился.

Язык шершаво проскальзывает по моему животу, смачивает серебристую ткань.

— А по-моему, не очень. — Я отрывисто хохочу в приступе резкого и безотчётного веселья.

— Ну, я уже могу сдержаться от комплимента.

— То, что ты об этом говоришь — уже признак несдержанности, — упираюсь лбом в мохнатый лоб, запускаю пальцы в шерстяные щёчки. — Соберись.

— Стараюсь.

— А может, выкинем эту стаю из состязания? Они же тебя чем-то опоили.

Ариан горячо выдыхает в живот.

— В том и дело, что меня, не тебя. И доказательств у меня нет, кроме многозначительных взглядов старших дочерей Амата, да того, что здесь ни у кого больше нет настолько веских причин меня подставлять. Ну а даже если найду доказательства, то всё это обернут неудачной шуткой, попыткой развеселить на пиру дорого гостя. У нас подобные препараты в общем-то не запрещены.

Уши его вздрагивают, настороженно проворачиваются.

— Точно ничего нельзя сделать?

— Не привлекая внимания к твоей повышенной охране — нельзя. Да и уходим от них уже вечером, ты только сама на их вино не налегай, оно мягко идёт, а градус почти как у водки.

— Серьёзно? — перебираю пальцами мягкую шерсть.

— Мягко идёт, сильно ударяет и почти не даёт похмелья, секрет рецепта этого вина стая хранит уже несколько сотен лет.

— Зачем такое крепкое вино?

— Обычное человеческое выветривается из нас слишком быстро, им трудно напиться, а крепкие человеческие напитки сильно пахнут.

Шерсть в моих пальцах прореживается, выскальзывает из захвата. Ариан плавно перетекает в человеческую форму, выпрямляется передо мной. От его пронзительного взгляда подсвеченных серебристыми радужками глаз сердце начинает стучать быстрее. Ариан лишь нависает надо мной, а меня бросает в жар, взбудораженная кровь кипит, внутри всё дрожит.

Судорожно вздохнув, Ариан отступает к нашему измятому джипу. С диким скрежетом открывает багажник и вытаскивает меховую накидку и тканный чехол для одежды.

Меня всё ещё лихорадит от его недавней близости, и голос предательски подрагивает:

— Неужели ещё платье.

— Да. — Всучив мне накидку и чехол, Ариан опускается на землю серым волком. — Ну что, отправляемся назад, моя… дорогая жрица.

Не хочется, но я обращаюсь к неведомым силам, и они отправляют нас в Лунный мир, пронизанный рокотом барабанов.

В гостиной кровать сдвинута от двери в сторону, но сама дверь закрыта.

— Катя? — тихо зову я.

Ответа нет. Ариан шумно втягивает носом воздух.

— Всё в порядке, — превращаясь в человека, уверяет он и придвигает кровать к двери. — Ты переодевайся, а я найду телефон и смотаюсь в Сумеречный мир, попрошу Ксанта подогнать нам новый автомобиль.

— Только недолго. — Сжимаю пушистую меховую накидку. — Я волнуюсь.

Ариан тянется в перёд, явно для поцелуя, но застывает, зажмуривается. Всем телом чувствую, как он хочет обнять меня, вдохнуть запах волос, как я хочу отбросить вещи и прижаться к его груди. Между нами будто пробегают разряды тока, мы словно два магнита.

— Переодевайся, — почти рыча велит Ариан и срывает с кровати одеяло, торопливо заглядывает под подушки. Припав к полу, осматривает пространство под кроватью и достаёт телефон. — Переодевайся.

Он исчезает в тумане. Мне невыносимо тяжело дышать, даже страшно. И только рокот барабанов помогает справиться с наплывом чувств. Вздохнув, направляюсь в ванную комнату. И даже чёрное, мерцающее, точно звёздное небо, платье не спасает меня от нервной тоски и мучительного вопроса: что будет Ариану за все его признания?

* * *

— Да вы отличные, просто замечательные! — Катя вскидывает кубок, и винные брызги разлетаются по перепелам и гусям. — За ваше здоровье, всех вас!

Качнувшись, она опирается ладонью на моё плечо и залпом осушает оставшееся в кубке.

Те, кто услышал этот возглас сквозь рокот барабанов и шум многочисленных голосов, поддерживают нестройными возгласами:

— Хороша!

— Хорошая гостья!

Катя обнимает меня и жарко шепчет на ухо:

— Когда же мы отправимся в стаю Тэмира? Умираю как хочу повидаться с Маром.

Умирающей она со своими ярко блестящими глазами, румяными щеками и шальной улыбкой совсем не выглядит. И аппетит такой, что самбист позавидует.

— Ты можешь отправляться уже сейчас, — шепчу я.

— А ты не возьмёшь меня в Сумеречный мир? Так же быстрее…

Искоса поглядываю на невозмутимо слева от меня Ариана. Тот не двигается: то ли сквозь грохот не расслышал просьбы, то ли не желает отвечать.

Амат, попивающий вино напротив нас, щурит глаза, улыбается одним уголком губ. Его дочери сидят хмурые, то и дело поглядывают на Ариана. Подавшись вперёд, Амат перекрикивает рокот:

— Что это наша дорогая гостья не ест?

Переплетаю пальцы и, облокотившись на стол, упираю в них подбородок:

— Что-то не хочется.

— И пить не хочется? — Его глаза сумрачно блестят, нависающий на лоб медный клюв шаманского головного убора отражает огоньки электрических свечей.

— Совсем не хочется, — отзываюсь я.

— А зря! — Катя громко ударяет кубком по столу, и сидящий рядом с ней Дьаар послушно наполняет его смолянисто-чёрным напитком. — Здесь отлично поят и кормят, я буду скучать по вашим пирам.

— Так оставайся, — Тонкие губы Амата при улыбке скрываются под его нависающим хищным носом. — Бери моего Дьаару в мужья, он скромный малый, но в остальном хорош.

— Нет, спасибо. — Катя мотает головой, и распущенные пряди ударяются о моё плечо. — Сердце уже несвободно.

— Никогда не поздно передумать. — Амат обращает на меня пристальный взгляд. Вскидывает руку, и почти сразу грохот барабанов становится тише. Сквозь болтовню пирующих голос Амата прорезается легко и чётко. — Моя дорогая гостья, скоро тебе придётся покинуть мой дом, и прежде, чем случится это печальное событие, я хочу сделать тебе подарок. И поговорить. Уверен, тебе и твоему спутнику это будет интересно. — Он хитро улыбается одним уголком губ. — И полезно.

 

Глава 30

На пороге кабинета Амата я застывают от приступа головокружения, настолько безумно выглядят цветные волны книжных полок вдоль волнистых белых стен, висящие с наклоном пейзажи экспрессионистов, золотые линии на неровном потолке и диски светильников, расположенные под углом к полу и друг к другу. Даже красные диваны, столики и кресла здесь кособокие и волнистые, и центральный рабочий стол с высоким кожаным креслом.

Дождавшись, когда мы войдём, Амат закрывает толстую, больше подходящую подводной лодке дверь, и грохот барабанов стихает, остаётся лишь едва уловимой вибрацией.

Амат отступает к центральному столу, но не садится за него, а останавливается возле напольного антикварного на вид глобуса высотой ему по грудь. Внимательно на нас смотрит.

— Добро пожаловать в мою нору, жрица и лунный воин… или правильнее будет сказать — князь?

Ариан мгновенно вырастает в белоснежного волка размером с лошадь, царственно проходит на центральный ковёр и садится. Амат опускается перед ним на колени и утыкается медным клювом головного убора в пол.

— Приветствую, князь. — Поднимается легко и ничуть не смущаясь недавнего раболепного приветствия.

Встаю рядом с массивной лапой, каждый коготь который размером с мою ладонь.

— Как ты догадался? — рокочет Ариан низким властным басом.

— По разным признакам. Самое подозрительное — отказ идти через арку правды. Обычно лунные воины не артачатся. Почернела бы она или покраснела, мы бы не могли запретить войти посланнику князя. Так смысл спорить и упираться? Только если бы проход через арку что-то значил.

Искоса поглядываю на сосредоточенную морду Ариана.

— Тогда я впервые задумался, что форма серого волка может быть не родной, и арка бы её сорвала. Сначала, правда, подумал на Ксанта. Кого же ещё можно было приставить к такой проблемной жрице? Но Ксант не напугал бы моих чешуйчатых гостей до такой степени, что они, презрев пиры и сославшись на переедание, заперлись у себя в комнатах. — Амат с тихим щелчком откидывает крышку глобуса и вытаскивает бутылку вина без этикетки и стакан. — А тут ещё мои девицы учудили. Они красивые, но способности предвидеть последствия у них как у куриц.

Он качает головой и наливает себе золотистой жидкости. Мне немного обидно за его дочерей, — неприятно, когда родной отец говорит такое, — хотя симпатий к ним не испытываю.

— Как понимаю, пить вы не станете? — Мы слаженно мотаем головами, и Амат, прищурившись в слабой улыбке, делает глоток, качает стаканом. — Очень ты их обидел равнодушием и отказами. Они тебе столько лунного ветра скормили, что ты должен под столом лежать кверху лапами и ловить распрекраснейшие галлюцинации. И ума ведь хватило мне пожаловаться, что на тебя не подействовало. Но не волнуйся, они не сообразили, что лишь у лунного князя настолько особенный организм, чтобы выдержать такую дозу без явного опьянения.

Амат усаживается в скрипнувшее кресло, ставит перед собой бутылку со стаканом.

— Как я понимаю, убийца Лады не успокоился? Или за Тамарой охотится кто-то другой?

— Пока не ясно, — отзывается Ариан. — Но слишком явная связь с Сумеречным миром, чтобы считать это простым совпадением.

Барабаня пальцами по столу, Амат пристально смотрит на Ариана.

— Ты после смерти Лады велел всем вожакам отчитаться, не пропадал ли у них кто. Стая Лерма тебя обманула.

Ариан не стал спрашивать, откуда сведения, он просто ждал, и Амат спокойно продолжил:

— У них парнишка, один из охотников, по субсидии вожака учился в медицинском. Точнее, готовился к интернатуре, но перестал выходить на связь. Его пропажу обнаружили во время проверки по твоему запросу. Когда он исчез, точно неизвестно, но осмотревшие квартиру считают, что за пару дней до убийства. Лерм использовал этот сомнительный факт, чтобы, как он выразился: «не беспокоить князя пустыми домыслами».

— Племянница донесла?

— Да, у неё с мозгами получше, чем у моих красавиц. Можешь спросить у Лерма о Денисе, сам признается.

— Я приму это к сведению, — кивает Ариан.

— О времена, о нравы, даже жрицы уже не священны, — вздыхает Амат и достаёт из ящика вытянутую шкатулочку из карельской берёзы и подталкивает к краю стола. — Даю временно. Сами определитесь, кому носить.

— Тамара, возьми и надень.

Что-то в их голосах заставляет внутренне подобраться и взять тёплую шкатулку с трепетом. Внутри неё на чёрном бархате лежит похожий на ледышку камень с дырочкой. «Куриный бог» или, как реже называют, «собачий бог» или «собачье счастье», на нитяном шнурке. В тяжёлом круглом камне, словно живой, мерцает свет, переливается в мутноватых гранях. Камень кажется куском льда, но он тёплый, и эта разница между ожидаемой температурой и реальностью сводит с ума.

— Надевай, — повторяет Ариан.

Вдруг понимаю, что шкатулка лежит у моих ног, и я обеими ладонями сжимаю удивительно тёплый камень. Дёрнувшись, смотрю на Ариана, он — на меня. Слегка кивает, подтверждая, что могу не опасаться.

Дрогнувшими руками размыкаю застёжку на шнурке и надеваю на себя амулет. Тепло каменного прикосновения пронзает всё тело.

— Убери под платье, — велит Ариан.

С трепетом запускаю кругляш под ткань, он скользит по голой коже, льнёт к груди живым теплом.

— Дыши глубже, — советует Амат с едва уловимой насмешкой.

— Спасибо, я этого не забуду, — Ариан склоняет голову до уровня стола и вновь выпрямляется.

Амат кивает в ответ:

— Ты уж поймай убийцу и сам не умри.

Стараюсь дышать глубоко, и восторженный дурман постепенно уходит из головы. Словно я выныриваю из глубокого омута. Накрываю ладонью камень, он почти неощутим под платьем, будто уменьшился.

— Что это такое? — выпаливаю я, смотрю то на Амата, то на Ариана. — Что делает этот камень?

— Притягивает удачу. — Амат проводит указательным пальцем по кромке стакана с вином. — Он создаёт вокруг носителя особое натяжение вероятностей. Если на левой дороге ждёт беда, то будет тянуть на правую. Если снайпер прицелится, винтовка может дать осечку или комар его укусит и прицел собьётся, а может, носитель поскользнётся, упадёт, и пуля просвистит мимо. И если носитель упадёт, то обязательно удачно. А если что сломает — то и это будет к лучшему.

Резко обернувшись к Ариану, хватаюсь за застёжку.

— Не снимай, потом объясню, — не глядя на меня велит Ариан.

Наверное, он прав: не стоит при постороннем обсуждать наши дела. Сдерживая тяжёлый вздох, закусываю губу. Амат с непроницаемым лицом наблюдет за нами. Вытаскивает из стола ещё одну коробочку, на этот раз бархатную.

— А это действительно подарок, чтобы наш уход с пира выглядел естественно. Надень.

Прежде я поднимаю выроненную шкатулку из карельской берёзы и возвращаю на стол. Стоит открыть бархатную крышку, и глаза ослепляет радужным блеском камней ожерелья. Металл под двенадцатью искристыми камнями почти не видно, плотные звенья соединяющей их цепочки, кажется, из белого золота.

— Это слишком дорого, — шепчу я, боясь коснуться волшебно блестящих граней. — Бриллианты?

— Искусственный муассаннит. Не волнуйся, меня таким подарком не разорить. И он ничем тебя не обязывает. — Амат постукивает пальцами по кромке стакана. — А теперь перейдём к практической части нашего разговора.

С трудом отрываю взгляд от сверкающих граней.

— Моё предложение за вхождение в стаю: урегулированный контрактом брак с любым из моих сыновей. За тобой останется последнее слово по вопросу присутствия в вашей семье младших жён и мужей. Пять миллионов рублей в год первые семь лет, дальше содержание ежегодно будет индексироваться согласно официальной инфляции. Сразу на детях настаивать не стану, но через пять лет хотелось бы… — Он на миг переводит взгляд на Ариана, сощуривает глаза и продолжает, обращаясь ко мне без особого энтузиазма. — Хорошая оплата, достойное отношение, полное руководство своей семьёй, частое проживание в Сумеречном мире, регулярные корпоративные посиделки. Если интересует, приходи жрицей в нашу стаю.

— Спасибо.

— И ожерелье надень, я же обещал подарок. — Он кривовато улыбается.

— Спасибо, — благодарит Ариан, и Амат отзывается:

— Шкуру береги. Помни, что ты просто очень сильный, но не бессмертный.

Фраза по смыслу угрожающая, но интонации голоса Амата придают ей мягкости, она выглядит скорее проявлением заботы. И это странно, об этом я думаю, защёлкивая сверкающее ожерелье на шее.

* * *

Ариана даже просить не приходится, прямо из кабинета Амата он проходит в наши комнаты.

Едва дверь закрывается, я снова берусь за замочек шнурка камня удачи.

— Не надо. — Ариан серым волком стоит посередине гостиной.

— Но ты… После всего тобой сказанного, вдруг по тебе ударило за нарушение княжеского слова, вдруг…

— Тамара, этот камень создан богом, который настраивал механизм наказания лунных князей, поэтому мне в нашей ситуации камень не поможет никак. Отец его носил, не действует он против лунной силы, потому что сам часть неё.

Обессилевшие руки соскальзывают вдоль тела.

— Совсем никакой надежды, Ариан?

— Тамара, давай не будем поднимать эту тему. Всё образуется. И будем надеяться, что камень удачи поможет убийце оступиться и свернуть шею. Желай его поймать, и камень подействует в этом направлении.

— А ты?

— Тамара, — страдальчески отзывается Ариан и возводит взгляд к потолку. — Мне уже стыдно, что я так сглупил, не напоминай, пожалуйста.

И ушки прижаты, и хвост подёргивается из стороны в сторону. И вид такой… Подхожу и обнимаю, утыкаюсь лицом в мягкую шерсть.

Тихо рокочут барабаны, совсем недалеко пируют оборотни, где-то убийца строит очередной план, а мы с Арианом просто дышим в унисон, и наши сердца бьются вместе, и все миры, и само время отступают, оставляют нас наедине друг с другом. Сидела бы так целую вечность, но надо двигаться дальше, надо помнить, зачем мы сюда пришли.

Отодвинувшись от Ариана, утираю проступившие слёзы, шепчу, пряча дрожь голоса:

— Почему Амат дал нам камень удачи? Наверняка это очень ценная вещь. И почему она в его стае, а не у тебя?

— Князь не имеет права отнимать дарованные стаям артефакты. Камень удачи… полезен, но постоянно им пользоваться нельзя, у него свои тёмные стороны. Камень надевают в сложные периоды, при принятии судьбоносных решений. Но умный вожак старается избежать его использовать, потому что потом, когда снимаешь, невыносимо страшно ошибиться. Ходишь, как по минному полю, каждый шаг кажется то гениально верным, то фатально неверным. С камнем самое то ездить по стаям, мило улыбаться и надеяться, что в следующий раз убийца явится лично, и винтовка взорвётся у него в руках.

Потираю сквозь ткань тёплый камушек. Наверное, Ариан прав, и мысль, что твоими действиями и всем вокруг руководит артефакт, сильно давит на психику, вынуждает искать кругом скрытые подсказки.

— Но почему Амат дал это нам?

— Он правильно сказал, я не бессмертен, а в тебе стреляют, и про взрыв в твоей квартире он наверняка знает. Амат мой двоюродный дядя по отцу, у меня нет наследников, так что в случае моей смерти он в числе первых кандидатов на пост лунного князя. А он ценит свободу.

— Двоюродный дядя?

— Ну не почкованием мы размножаемся, не почкованием, — вздыхает Ариан, словно его это обстоятельство огорчает.

— Почему ты сразу не сказал, что вы родственники? — Дёргаю его за ухо.

Прижав уши, Ариан виляет хвостом:

— Так или иначе, мне все главы стай родственники. Но Амат… Да, пожалуй, про него можно было сказать, у него с отцом были очень хорошие отношения.

Качаю головой и снова дёргаю Ариана за ухо.

— Давай в следующий раз предупреждать о близких родственниках.

— Хорошо. А теперь пошли на пир, надо Амата уважить за помощь… и понимание.

Проходя к двери, Ариан будто невзначай проводит по моему плечу хвостом, но сколько нежности и ласки в этом прикосновении, словно рукой гладит.

* * *

— И что с ней делать?

Вопрос Дьаара вполне понятен: Катя морской звездой лежит под столом и на попытки разбудить её отзывается невнятным бормотанием.

Она не единственный гость в таком готовом состоянии, но это никого не смущает: оборотни пьют и едят, гудят барабаны, блестят потными сильными телами танцующие на них девушки и парни.

— Оставляйте, — предлагает Амат со своего места во главе стола и покачивает бокалом. — Я её пришлю в целости и сохранности. И даже трезвую.

Он усмехается, по-звериному вспыхивают зеленью сощуренные глаза.

— Хорошо, — кивает Ариан. — Благодарю за гостеприимство, здоровья всем твоим детям.

Он припадает на передние лапы в чём-то вроде поклона.

— Спасибо, — кланяюсь и я, теребя скрытый платьем камень удачи.

И следом за Арианом возвращаюсь в наши комнаты. Едва ступаем внутрь, нас окутывает туман и выносит к восходящему солнцу Сумеречного мира.

Выдохнув хмельной воздух пира, вдыхаю ароматы трав. Свежий воздух утра остужает раскрасневшееся лицо, уставшее от праздника, ещё слегка вибрирующее в такт покинутым барабанам тело.

Ариан, тряхнув шкурой, направляется к машинам. Те так и стоят помятые, а впереди всех — новенький джип. Ключи внутри, в багажнике — майка и шорты для Ариана, маленькое чёрное и светлое платья для меня. Оглядывая их, Ариан раздражённо рычит.

— Я же просил что-нибудь пристойное. — Он отдаёт мне светлое платье с едва прикрывающим колени подолом и довольно открытой спиной.

— По-моему, вполне пристойная вещь.

— И почти всю тебя видно. Много открытой кожи, твой запах острее чувствуется.

— Пусть нюхают, от меня не убудет.

Натягивающий шорты Ариан одаривает меня мрачным взглядом.

— Всё равно решение буду принимать я. — Через голову стягиваю надетое на меня платье. Смущение накатывает на меня жаркой волной, опаляет щёки, но я как ни в чём не бывало бросаю старое платье в багажник и неторопливо надеваю светлое. Выправляю из-под воротника ожерелье Амата, проверяю, надёжно ли скрыт на груди камень удачи. — Поэтому неважно, сколько оборотней меня унюхает. Я выберу одного.

Одёрнув подол, обхожу машину и забираюсь на пассажирское сидение. В зеркало заднего вида Ариана не разглядеть. Он молчит, не выдаёт себя даже звуком. Минуту спустя громко захлопывает багажник и в одних шортах садится за руль.

— Ты права. — Ариан заводит мотор. — Абсолютно права.

В его голосе мне чудится облегчение. Кажется, по поводу нашей ситуации он переживает намного больше, чем показывает.

* * *

— Просыпайся, соня, — мягко зовёт Ариан.

Ко мне возвращается ощущение тела: я лежу на горизонтально откинутой спинке сидения. Всё же уснула по дороге, и Ариан устроил меня удобнее.

— Приехали.

Потягиваясь, открываю глаза: Ариан полулежит на соседнем откинутом сидении, подперев щёку кулаком.

— Соня…

— Тамара.

— Сонная Тамара, — улыбается Ариан.

Падающий через лобовое стекло свет золотит кончики его пушистых ресниц, скулу, красиво очерченные губы. А в выражении глаз больше тепла и света, чем у солнца. Хорош, зараза. Такого целовать бы и целовать, обнимать, уткнуться лицом в мускулистую грудь и забыть обо всём, но…

— Идём. — Ещё раз сладко потянувшись, выбираюсь из машины. Ноги слегка затекли, я покачиваюсь с пяток на носки и обратно. Зеваю. — Это ведь предпоследняя стая, да?

— Да. — Ариан забрасывает стянутые шорты на заднее сидение и, захлопнув автомобиль, превращается в чёрного волка и направляется чуть в сторону от парковки с несколькими грузовыми автомобилями. — В стае Тэмира равноправие, женщины участвуют в управлении наравне с мужчинами, при желании становятся воинами. Думаю, тебе понравится.

— Звучит оптимистично, — я дохожу до остановившегося Ариана.

— Отправляй нас.

Сосредотачиваюсь. Взываю к неведомым силам — и родной и яркий солнечный свет сменяется сиянием гигантской луны.

Зелёные плиты дороги сияют в голубоватом свете. Мы направляемся к высокой надвратной башне из зеленоватых кирпичей. И башня, и крепостная стена усеяна маленькими сияющими точками, словно облеплена светлячками. Над зубцами стены к огромному светилу тянутся подсвеченные зелёным островерхие крыши и шпили башенок. Место сказочное, аж дух захватывает.

— Осторожнее, не споткнись, — насмешливо советует Ариан.

Ворота раскрываются, и навстречу нам выступают темноволосые Тэмир и Кара, втащившие меня из плена Лутгарда. И ещё десяток мужчин и женщин в просторных зелёных одеяниях.

Тэмир идёт впереди, останавливается на середине пути между точкой нашего появления и воротами. Мы подходим ближе.

— Приветствую, прекраснейшая, — он протягивает руку.

Вместо ожидаемого целования руки пожимает мою ладонь. В последний момент всё же удерживает её, склоняется и целует, исподлобья наблюдая за реакцией. Похоже, этот попытается честно соблазнить.

Мягкую тишину нарушает вой. Делегация судорожно оглядывается. Тэмир бледнеет, кивает Каре. Та опускается на землю волчицей, разворачивается к воротам.

Приподнявшись на цыпочки, пытаюсь разглядеть происходящее в просветы между головами встречающих. Они сами расступаются в стороны.

От ворот к нам бежит бурый волк. Останавливается: лохматый, с болтающимся на ошейнике обрывком цепи. Скалит зубы, сверкает глазами.

— Уберите её, — цедит Тэмир.

Бурый волк обращается лохматой шатенкой с диким взглядом зелёных глаз. Она скалится на меня, почти рычит:

— Тэмир мой.

— Лана, прекрати, — взрыкивает он. — Уйди немедленно.

Но она смотрит только на меня, царапает ногтями плиты.

— Не отдам. Убью тебя, жрица, но Тэмира не отдам. И мне плевать, что сделает князь, пусть разрежет меня на тыщу кусков, но Тэмир только моя пара.

Яростно сверкая глазами, Тэмир кивает сопровождающим. Четверо мужчин с опаской приближаются к скалящейся Лане. Она не сопротивляется, позволяет Маре ухватить себя за ошейник и тащить прочь. Только смотрит на меня с лютой безумной ненавистью.

Волосы дыбом встают, сердце холодеет. Что здесь такое происходит? Как так?

— Она считает тебя своей парой, — ровно произносит Ариан, — а значит, не отступится и убьёт соперницу любой ценой. Ты убьёшь Лану?

— Я… я её запер. — Мертвенно-бледный Тэмир сглатывает, выпрямляется как по стойке смирно. — Я её запру.

— Один раз она сбежала, сбежит и в другой раз и убьёт жрицу. Я повторяю: ты уничтожишь эту угрозу? Казнишь Лану?

Шестеро оставшихся встречающих мужчин и женщин поглядывают то на невозмутимого Ариана, то на Тэмира, губы которого нервно вздрагивают, а в округлившихся тёмных глазах плещется паника.

От ужаса я не могу пошевелиться, а так хочется крикнуть: да вы с ума сошли? Какая ликвидация? Вы о чём?

Шумно сглотнув, Тэмир зажмуривается и склоняет голову, надломлено отвечает:

— Нет. Я не смогу её убить.

Ариан медленно кивает.

— Ваша стая выбывает из состязания за жрицу, — он с гордо поднятой головой отступает на шаг, и нас окутывает туман.

Солнечный свет ударяет в глаза, я зажмуриваюсь. Тяжело дышу. Не верится, что Ариан просил такое. Просто немыслимо!

— Ты с ума сошёл?! — вскрикиваю я.

С поля взвивается пара мелких птичек и уносится в синеву неба. Ариан поднимает морду и удивлённо смотрит на меня:

— Почему ты так решила?

Стискивая кулаки, почти кричу:

— Ты потребовал казнить девушку, хотя прекрасно знаешь, что всё это сватовство — фикция!

Вместо возмущения и оправдания Ариан усмехается и направляется к автомобилю.

— Это не смешно! — я шагаю следом. — Так нельзя!

— Если бы Тэмир мог убить Лану, он бы сделал это давно. Она ему уже лет семь жениться не даёт, как и он ей не даёт замуж выйти, поклонников её всех подрал, так что на неё даже смотреть боятся.

— Он её на ошейник посадил!

— Ради твоей безопасности. Ты человек и не пережила бы внезапное нападение оборотня. И, насколько знаю, Лана его тоже на ошейник сажала. — Ариан обращается в человека и вытаскивает из машины шорты. — Тамара, там всё сложно, и не нам этот гордиев узел рубить. Пусть сами разбираются.

— Но это… — слабо возражаю я и осекаюсь под пристальным взглядом Ариана.

— Это их дело. Возможно, им нравится такой надрыв, ссориться и мириться. Все существа разные.

— А если бы Тэмир согласился её казнить?

Вздохнув, Ариан постукивает по дверце джипа.

— Не знаю. — Он снова вздыхает. — Я был уверен, что Тэмир откажется, но если бы согласился… Мне пришлось бы смириться с его желанием остановить женщину, угрожающую его семейным отношениям.

— То есть если Тэмир…

— Если Тэмир решит жениться на другой, а Лана нападёт на неё или будет угрожать, он вправе её убить. Я же говорил, что у нас всё намного проще и жёстче. Садись, нас ждёт последняя стая. Стая Лерма.

Меня по-прежнему обуревают противоречивые эмоции, но знакомое имя отвлекает от размышлений о странных отношениях Тэмира и Ланы и жестокости законов оборотней.

— Стая Лерма? Того самого, который скрыл от тебя исчезновение парня за два дня до убийства жрицы?

— Да, — глухо подтверждает Ариан. — Нам есть о чём поговорить.

 

Глава 31

А я понимаю, почему Ариан Ксанта постоянно от меня отгонял. Природа княжеского двоюродного братца не обделила, а наградила по полной программе: и статью, и приятной мордашкой, и томным взглядом с поволокой, и светлыми волосами. Блондин сексапильный одна штука, только что подъехавший к месту на джипе, едва поздоровавшись, снимает пиджак дорогого костюма и за пуговки светлой рубашки берётся, явно намереваясь обнажить накачанный торс.

— А что без музыки? — уточняю я, причём как-то подозрительно хрипловато.

Ассоциация со стриптизом доходит до Ариана, и он отзывается глухим рыком. Потом соображает и Ксант, усмехается, посверкивая зеленью глаз, причём не животной, а самой настоящей: радужки у него изумрудного цвета.

— Для тебя что угодно, крошка, — он подмигивает.

Но эта «крошка» и вальяжность, и усмешечка, прямо говорящая: «Да знаю я, что офигенен чуть более чем полностью, ты слюни подотри» мигом убивают очарование.

Кобель это, клеймо просто негде ставить.

Отворачиваюсь. Вздыбивший шерсть Ариан так и стоит в напряжённой позе.

— А что, посмотреть не хочешь? — ехидно уточняет Ксант.

— Пейзажи симпатичнее будут, — уверяю я, скользя взглядом по колдобинам, бурьяну и красно-коричневым развалинам зданий.

— Да неужели? — голос Ксанта богат на язвительные оттенки. — Вот видишь, Ариан, ты совершенно напрасно мне машину помял.

Ариан сильнее дыбит шерсть, разрастается вдвое, рычит.

— Молчу-молчу, — с явным подстёбом отзывается Ксант. — Со всем почтением и всё такое.

Ариан рявкает так, что у меня чуть инфаркт не случается, а птицы в буераках умолкают.

Ксант отвечает собранно и спокойно:

— Какую личину брать?

— Белую. — Ариан рывком встаёт на задние лапы и, превращаясь в человека, окутывается лунным сиянием.

Дыхание перехватывает, мурашки накрывают щекотной волной. Ни травинка не колышется вокруг Ариана, но меня будто ласкает, окутывает невидимый ветер.

Закинув брюки в джип, Ксант падает на все четыре лапы и обращается чёрным волком. По тёмной шерсти пробегают сполохи, и она светлеет, форма тела и морды меняются. То, что Ариан делает походя, у Ксанта явно требует усилий.

— Фрр. — Ксант передёргивает белой шкурой. — Терпеть это не могу. Посмотри, всё хорошо? — Он прокручивается вокруг своей оси. — Под хвостом как, перекрасилось?

— Сам изогнись и посмотри, — ворчит Ариан. — Я не из твоих девиц, чтобы яйцами твоими любоваться.

— Я же для дела, — нарочито обиженно сетует Ксант. — А ты… Тамара, лунушка ты наша, оцени покраску.

— Я тебе сейчас оценю так, что оценивать нечего будет! — рявкает Ариан, и сам воздух вздрагивает от его голоса.

Я аж подпрыгиваю. Ксант кривит морду и склоняет голову, уныло отзывается:

— Всё, сдаюсь. Пойдём хвост Лерму накручивать, всё пользы больше.

А языкастый этот Ксант. Похоже, Ариана он хорошо знает и входит в его ближний круг, раз позволяет себе подобные колкости.

Нас окутывает туман, но когда небо темнеет до глубокой черноты и вспыхивает исполинским глазом луны, тумана становится ещё больше. И туман этот щекочет нос химическим запахом.

— Ой, фу, надо было в другом месте заходить. — Ксант закашливается.

Мы стоим на каменном ровном мосту, слева и справа — дымящаяся тёмная вода. Впереди — освещённая жёлтыми фонариками пирамида четырёхступенчатого дома с загнутыми на японский манер крышами на каждом ярусе. Самый верхний этаж совсем маленький, скорее беседка.

Свет Ариана разгорается, озаряет мутную воду до самого каменистого берега. Поднимающийся от источника пар обволакивает нас, оседает каплями на лице, увлажняет одежду.

В окнах показываются лица и морды. Доносится грохот, звон. Протяжные удары гонга.

Двустворчатые двери рывком раздвигаются в стороны.

— Приветствуем, князь! — вскрикивает открывший их мускулистый юноша в шортах и пробегает десяток шагов по мосту, падает на колени и прижимается лбом к влажным камням. — Не ждали так рано.

Выбежавшие следом трое серых волков подобострастно распластываются за юношей.

— Лерм, расскажи о Денисе, — чеканит лунный князь.

Юноша вздрагивает, волки за его спиной прижимают уши и начинают усиленно вилять хвостами. Ксант, щурясь от яркого света, оглядывается на Ариана. Из дома за нами опасливо наблюдают.

Невыносимо хочется отлепить от тела влажный подол, отойти подальше от исходящего от воды пара, но я опасаюсь шевелиться в мрачной тишине, нарушаемой лишь постукиванием хвостов о камни.

— Прости, князь, — сжимается юный Лерм. — Я виноват и готов понести наказание.

Судорожно передёрнувшись, он вытягивает вперёд руку. Мизинец с его пальца исчезает, точно проглоченный невидимым зверем. На камни выплёскивается кровь. Крик застревает в горле, я приоткрываю рот, но из него не выдавливается ни звука.

Кровь продолжает растекаться по камням, заполняет желобки между ними, блестит в ослепительном свете луны и Ариана. Прерывисто, тяжело сопящий Лерм молча корчится в судорогах. Мне бы отвернуться, не видеть этой стоической муки, но не могу пошевелиться.

Когда дыхание Лерма чуть выравнивается, Ариан чеканит:

— А теперь войдём в дом, и ты всё расскажешь.

— Да, мой князь, — выдавливает Лерм. Выпрямляется. На щеках блестят слёзы, длинные ресницы склеились, торчат неровно, трогательно. — Почтите мой дом своим высоким присутствием.

Ариан чеканным шагом проходит мимо него, сияющее отражение мелькает в пятнах крови. Ксант кивает мне, и я на негнущихся ногах следую за Арианом. За мной — Ксант. Оглядываюсь: Лерм — совсем ещё молодой парень — с трудом поднимается, морщится, придерживая руку. За ним выстраиваются остальные волки.

В доме от японского стиля только раздвижные двери, всё остальное — вполне современный русский хай-тек. Правда, огромный чёрный квадратный стол и полукруги кресел стоят на непривычно низких ножках. Наверное, чтобы волкам было удобнее.

Кресел вокруг стола пять, ещё и пуфики, но Ариан, естественно, усаживается в самое большое, спиной к стене с абстрактной картиной, лицом к домашнему кинотеатру, а по бокам — раздвижные двери во внутренний двор и наружу.

Ксант забирается на кресло справа от Ариана, я проваливаюсь в кресло слева. Дом пронизан нервной тишиной. На него ударом молота обрушивается голос лунного князя:

— Я слушаю.

Зажимая кровоточащую руку, бледный Лерм усаживается на пол напротив Ариана и низко склоняет голову. Голос юного вожака срывается, каждое слово звучит напряжённо:

— Денис из простой семьи охотников, мой отец приметил мальчишку, когда тот лечил голубя вместо того, чтобы отдать птицу на прокорм семье. Начал дома привечать, к больной живности приставлять. У Дениса чутьё было на болезни, умел он лучшим образом перевязать, зашить, и отец велел его учить, чтобы отправить в институт медицинский, ведь наш врач уже в возрасте, пора кем-то сменять.

Интересно, а ветеринарный доктора-оборотни заканчивают, чтобы по полной программе лечить? Или у них для человеческого облика доктора, а для звериного — ветеринары?

На лбу Лерма проступают капельки пота, блестят в электрическом свете. Содрогнувшись всем телом, Лерм крепче сжимает руку, замаравшую шорты яркими алыми пятнами.

— Денис поступил, учился, и до недавнего времени всё было хорошо, но год назад на ярмарке что-то произошло. Мой отец на него жутко разозлился, ухо ему прокусил, но так и не сказал, в чём причина. Сначала всё вроде было нормально, но вскоре у Дениса появилась привычка уходить в долгие походы. Каждое возвращение из Сумеречного мира он обращался и убегал в лес. Мы думали это из-за ссоры с моим отцом, которого он очень уважал.

Струйка крови ползёт по мускулистой ноге, растекается на ковре красным пятном. Оглядываюсь на Ариана, но за сиянием невозможно понять, замечает ли он, что парень от кровопотери скоро свалится.

— В Сумеречный мир и сюда Денис возвращался исправно, отчитывался жрице, учился хорошо, хотя немного хуже, чем прежде. Мы думали, что, возможно, он увлёкся лунным ветром, звёздной пылью или каким-нибудь людскими препаратами, но доказательств не нашли. А потом отец умер, и мне стало не до Дениса. Потом, уже после его пропажи, стал разбираться. — Лерм со стоном сгибается пополам.

Я приподнимаюсь, Ксант выглядывает из-за Ариана и, пуча глаза, мотает мордой, призывая не вмешиваться. Скрепя сердцем, валюсь обратно в мякоть кресла.

— Он… сбежать собирался, — через силу выдавливает Лерм. — Сказал об этом только брату, но без подробностей. И брат не верил, потому что у Дениса денег не было. Даже если бы попытался интернатуру пройти в другом городе, мы бы нашли по документам из ВУЗа, вот и не беспокоился брат, думал, блажь. Поэтому и я… вещей в квартире не было, документы в институте все оформлены, и я решил… подумал… Что Денис просто решил жить в Сумеречном мире, может, связался с бандитами местными, им сильные парни с нюхом нужны, а я всего две недели как принял власть отца, не хотелось… я подозрений испугался.

— Ошибку понял? — голос Ариана вибрирует совершенно нечеловечески, лампы мигают.

— Да, мой князь, всю жизнь помнить буду, — скулит Лерм.

— Жрица здесь?

Снова мигают лампы, Лерм судорожно кивает.

— Зови.

На этот раз свет не мигает, но Лерм напуган так, что рывком подскакивает. Мотнувшись, на бегу врезается в стену и, оставив кровавый отпечаток, выскакивает через дверь наружу.

Протяжный вой прорезает воздух. Лерм оборачивается, испуганно смотрит на неподвижного Ариана.

— Можешь перевязать руку, — небрежно позволяет тот.

Его отражение белым пятном горит на тёмной поверхности стола. Грозный и сияющий лунный князь так не похож на моего Ариана, словно два разных человека. Возможно, на него влияет концентрирующаяся в нём сила, а может, поведение лунного князя и все наказания регламентированы, и Ариан рутинную процедуру проводит.

Но всё равно жутко, словно в феодальный строй попала, от этого ощущения не спасает ни современный интерьер, ни домашний кинотеатр с электричеством. Впрочем, по устройству тут именно феодальный строй.

В проёме показывается худощавая женщина в тёмном платье. Поводит носом. Глаза её вспыхивают. Склонив голову, но не так низко, как провинившийся Лерм, она проходит на его место, встаёт на колени рядом с кровавой лужей.

— Тебе есть что рассказать? — гремит Ариан.

— Я предупреждала и прежнего вожака, и нынешнего, что Денис ведёт себя странно, но оба были глухи к моим словам, считали, что это перенапряжение в связи с дипломом.

— А что думаешь ты? — мягче спрашивает Ариан.

— Думаю, он связался с дурной компанией. С полукровками Сумеречного мира или преступниками. А однажды из его кошелка выпала трёхгранная красная чешуйка. — Жрица смотрит на Ариана не мигая, в её больших глазах свет отражается двумя сверкающими лунами.

— Как он это объяснил?

— Сказал, что случайно увидел на лотке уличного торговца и купил, ведь чешуя дракона в нашем мире редкость, достойная хвастовства. Только он ей не хвастался. А потом сказал, что потерял.

— У него не было своих денег?

— Не могу сказать, у меня нет возможности пристально следить за всеми живущими в Сумеречном мире. Денис своевременно отчитывался, лишнего не просил, вовремя приходил на перенос.

— Но ты его подозревала, Амелия.

Поджав губы, она медлит. Свет ярче разгорается в её глазах, выбеливает скулы и тонкие брови. Женщина отзывается тихо и с расстановкой, будто ей не хочется говорить, но выбора нет:

— Денис из тех, кто не приспособлен к полноценной жизни. Он слишком романтик. Слишком идеалист. Слишком принципиален. И при этом очень упрям. Он никогда ни перед чем не отступал, даже перед заведомо невозможным. Взрывоопасное сочетание, а его оставили без присмотра, без достойного воспитания в мире, полном искушений и разных идеологий.

— Значит, ты присматривала, чтобы он ни во что не ввязался? — глухо тянет Ариан.

— По мере возможностей. Я заходила в его квартиру без него, но, вероятно, он сразу заметил чужое присутствие и всегда чистил историю браузера, не хранил паролей в системе. Он обзавёлся несколькими хорошими знакомыми среди людей, но их мы проверили — никаких серьёзных связей, и они точно не знают, куда он делся.

Э… а как они узнали наверняка? Неужели… пытали? Во все глаза смотрю на покорную женщину. А ведь с них станется даже пытать…

— И это вы выясняли в обход Ксанта, — голос Ариана гневно вибрирует.

— Уверена, Лерм больше не позволит себе подобных глупостей. — Жрица наклоняется, жалобно смотрит снизу вверх. — Прости, князь, я правда думаю, что Денис пропал по своей глупости: либо связался с дурной компанией, либо умер где-нибудь в подворотне, потому что сопротивлялся ограблению. Он не умел уступать, всегда на рожон лез.

— Это должен был решить я, а ты должна была сообщить о самоуправстве вожака, даже если это твой сын. Обращайся.

Едва заметно вздрогнув, жрица покрывается белоснежной шерстью, над ягодицами, топорща подол, вздымается хвост. Кончик хвоста вдруг исчезает, остаток заливается красным. Хвост исчезает между задних лап волчицы в платье.

— Можешь идти.

Поклонившись, волчица, неловко перебирая лапами, убегает из комнаты.

— Не хочу быть жрицей, — шепчу я.

— Знаю, — тихо отзывается Ариан и громко добавляет. — Закройте двери.

Двери моментально захлопывают.

— Ошибки учту, — мрачно обещает вздыбивший шерсть Ксант. — Расследование проведу. Про чешую запомнил, постараюсь разузнать, хотя сдаётся мне, это не просто чешуя была, а пропуск, ящерицы часто так делают. Впрочем, не исключено, что какой-нибудь ящероид перебрал и выронил её, а люди впрямь подобрали, чешуя всегда людей манит.

Ариан обращается белым волком — точной копией нынешнего Ксанта — и приказывает:

— Связь держи через Велиславу, используй шифр.

— Замётано, — успевает буркнуть Ксант, и его смывает с кресла языком тумана.

Ариан поворачивается ко мне и устало интересуется:

— Вопросы? Претензии? Лекции о демократических правах и неприкосновенности пальцев и хвостов будут?

— А ты мне в ответ прочитаешь лекцию о пользе такого подхода? Или сошлёшься на то, что закон обязывает тебя подданных за проступки кромсать?

— Так, бесспорно, они запоминают лучше, а нарушать законы им страшнее, но целую лекцию об этом я не осилю. — Ариан переступает лапами. — Об обязанности ты правильно догадалась.

«Не ходят со своим уставом в чужой монастырь, — напоминаю себе. — Не ходят, не ходят, а Ариану незачем рисковать своей жизнью и не исполнять закон из-за глупости подопечных».

Только наказание жестоко. Но и Арианом рисковать глупо. И всё равно жестоко. Противоречивые чувства так одолевают меня, что кажется, будто вскипает мозг. Яростно взъерошив волосы, что не избавляет от ощущения кипения, я обречённо выдыхаю. Раскидываюсь на кресле.

— Стая проштрафилась, — напоминаю я, — может, ну их, перейдём к следующему этапу?

— Они в другой сфере проштрафились. На грани фола можно их отстранить, но я хочу, чтобы эти три дня ты провела здесь.

— Да? — удивлённо смотрю на Ариана, но животрепещущий вопрос сдерживаю: с чего вдруг, если ему не нравится, когда за мной ухлёстывают?

— Эта стая особенная. Они не слишком богаты, влияние в Сумеречном мире у них минимальное, но… Думаю, будет лучше, если ты всё увидишь сама. — Ариан взвывает.

В следующий миг двери распахиваются. Два парня в чёрных набедренных повязках почтительно склоняются.

— Чего изволит жрица? — спрашивает светловолосый качок.

— Мы готовы исполнить любое ваше пожелание, — поддерживает его темноволосый товарищ с не менее выдающейся мускулатурой.

— Жрица желает есть и отдыхать, — сообщает Ариан. — В отдельном домике для вип-персон.

— Слушаем и повинуемся, — одновременно заявляют парни и указывают на двор и каменную дорожку, петляющую по газону и теряющуюся среди мраморных обломанных колонн и выемок с дымящейся водой.

Оглядываюсь на Ариана. Кивком велев мне отправляться туда, он спрыгивает на пол.

Ну что ж, посмотрим, что за стая такая замечательная.

* * *

Луна сияет на тёмном небе, подсвечивает завесы пара, устремляющиеся к ней от воды. Горячий источник обнимает меня расслабляющим теплом, запрокинутая голова удобно устроена на подушечке, тело почти зафиксировано в специальной ложбинке, можно не бояться уснуть и соскользнуть в воду.

Главное поселение стаи Лерма расположено на горячих источниках. Это курорт Лунного мира.

Вытянув руку из воды, сморщенными подушечками пальцев подцепляю с плавающего подноса пластинку персика и неторопливо съедаю, позволяя соку течь по губам, наслаждаясь каждым мгновением вкуса. Всё же человек ко всему привыкает: час назад я хотела бежать отсюда без оглядки, теперь полностью согласна с Арианом — даже если бы стая учудила чёрте что, остаться в ней стоит.

Ариан лежит на погружённой в воду перекладине с креплениями под волчью тушку: оборотни любят побаловать обе ипостаси.

Скользнув взглядом по окружающему нас трехметровому забору, примыкающему прямо к уютному двухэтажному домику с двумя спальнями и просторной гостиной, лениво уточняю:

— Ариан, кажется, за нами не подглядывают, почему бы тебе не понежиться в человеческом облике?

— От этой воды шерсть гуще становится и быстрее растёт, — столь же лениво поясняет Ариан.

Шерсть гуще и быстрее растёт. Широко распахнув глаза, судорожно выскакиваю из воды, она шумным водопадом стекает на каменную площадку, почти заглушая фыркающий хохот Ариана.

Лунная мохнатость всем телом содрогается, расплескивая воду, обливая нос брызгами и от этого фыркая.

— Да пошутил я, пошутил, — давится сквозь смех Ариан, и так увлекается, что соскальзывает с перекладины.

Бултыхнувшись, тут же выныривает раскрасневшимся человеком, откидывается на бортик и, убирая с лица мокрые пряди, продолжает смеяться. Смех у него звонкий, порывистый.

— Точно пошутил? — Я не спешу заходить в потенциально опасную водичку, мне и моей волосатости хватает с лихвой.

— Да, — он хитро смотрит на меня через прищур, но приопущенные ресницы не в силах скрыть сияния лун в его глазах.

Соскользнув в объятия горячей воды, устраиваюсь в ложбинке. Разглядываю освещённого луной Ариана. Он столь же пристально смотрит на меня в ответ. Подмоченный поднос с фруктами проплывает между нами.

Тепло не только от насыщенной минералами воды, но и от взгляда Ариана, от того, что он рядом.

— Спасибо, — шепчу я.

— За что? — тихо и серьёзно уточняет он.

— За помощь, защиту… за всё.

Выражение его глаз искажает лунное сияние, но даже сквозь него я вижу его желание что-то ответить. И всё же Ариан молчит, а значит, хочет сказать то, что запрещает ему обещание меня сосватать. И от этого молчание становится мучительным. Чтобы разбить его, спрашиваю:

— Как думаешь, этот Денис причастен к убийству Лады?

Впервые произношу имя предыдущей жрицы. Её лицо истёрлось из памяти, остался лишь образ чёрного пятна на лбу.

— Когда дар уходит, у жрицы на лбу остаётся чёрное пятно? — Сцепляю под водой руки.

Ариан отвечает не сразу, и даже ответ его определяю скорее по кивку, чем по едва слышному:

— Да. — Пригладив волосы, он продолжает громче. — А у новой жрицы на лбу вспыхивает луна, зрачки наполняются лунным светом.

— А у князей?

— Умирающий князь каменеет, превращается в кристалл вроде лунного камня. Обрушившаяся на нового князя сила… как нестерпимый холод. Дыхание перехватывает, сердце сжимает, а потом на груди, точно цветок, распускается белый искрящийся узор. Он похож на завитки мороза на стекле и постепенно захватывает всё тело, парализуя. Ты всё понимаешь, но кажется, что замерзаешь навсегда. А потом падаешь в свет, в мозг впечатывает свод законов, выносится предупреждение о последствиях нарушения, и приходишь в себя, сияя, как лампочка. Самое мерзкое — кожу колет, будто всего себя отсидел и отлежал, даже дышать щекотно.

Он говорит спокойно, но моё дыхание тоже перехватывает, а сердце сжимает. Молчание накатывает на нас, позволяя услышать далёкий стрекот сверчков. Судя по лицу Ариана, он не впал в ностальгию, скорее, следит за реакцией на рассказ.

— А восприятие мира как-то изменяется?

— Да, конечно. Видишь больше, ощущаешь потоки энергии. Можно почувствовать оба мира, прицеливание при переносе точнее. И, в отличие от жриц, есть возможность немного сместить место выхода относительно входа, хотя это требует времени и усилий.

— А в остальном? Этот следящий за поступками дух не влезает в дела?

Уголки губ Ариана приподнимаются в грустной улыбке:

— Иногда он касается сердца, напоминая о себе.

Меня передёргивает. Ариан смотрит очень внимательно, оценивает мою реакцию. Сейчас он напоминает того князя, что сидит на троне, допрашивает, судит и приводит приговор в исполнение. Внутренности сжимаются тугим комком, но в охватившем меня страхе совершенно неожиданно звенят нотки животного возбуждения. Какой-то части меня нравится сияющий хищник, его сила, и то, что за ним стоит.

Отвожу взгляд, чтобы скрыть накатывающее на меня возбуждение: для него ещё не время.

Зажмурившись, пытаюсь отвлечься от пугающих мыслей, от того, что сейчас, когда я окутана теплом источника, воспоминания о сцене в доме вожака этой стаи тоже скорее возбуждают, чем пугают. Сила Ариана, его власть, его уверенное следование правилам впечатляют. Но с Арианом-человеком уютнее. И я не знаю, что делать: вроде должна осуждать такую форму управления, но не могу… потому что князь — Ариан.

В теплоте и неге источника гаснут тревоги и сомнения, я уже не могу поднять веки — так отяжелели. Конечно, ведь конец дня, пора готовиться ко сну. И сон, не дождавшись меня, потихоньку надвигается сам, пробирается истомой в мышцы, запутывает мысли, вытаскивает из памяти нежности наших с Арианом объятий, его пронзительные взгляды, ласку прикосновений.

Сквозь полудрёму чувствую, как сильные руки подхватывают меня и тянут из воды. Струйки влаги бегут с тела, капают на плиты, на пол в доме. Опустив меня на покрывало, Ариан осторожно промокает влажное тело, расправляет половину кровати и укладывает меня, укутывает. На второй половине устраивается сам. Смотрит. Точно знаю, что смотрит на моё лицо. Спрашивает:

— Почему не спишь?

Хочется сказать романтическую глупость, но, взяв себя в руки, бормочу:

— Просто думаю… мы зря затягиваем смотрины, я хочу скорее выбрать.

Ариан вздыхает, наклоняется ко мне ближе:

— Эта стая удобна ещё и тем, что жрица здесь одна, и сюда могут заходить представители других стай, если заплатят за отдых.

— И?

— Убийце удобнее ловить тебя здесь.

Сон как рукой снимает, я распахиваю глаза. Умеет Ариан «успокоить» на ночь.

 

Глава 32

— Ты пока спи, мы здесь неожиданно появились, убийца вряд ли успеет напасть до утра, да и я буду начеку, — даже произнесённое твёрдым голосом Ариана звучит не слишком успокаивающе.

— Мой заботливый князь, теперь тебе придётся всю ночь обнимать меня, иначе с ума сойду от страха. — Прижимаюсь к груди Ариана.

— Да, как князь я обязан заботиться не только о твоём физическом здоровье, но и о душевном. — Ариан обнимает меня и крепче прижимает к себе. — Спи спокойно.

Сказать бы, как «хорошо» спать после его заявлений об убийце, но не хочется портить момент. Закрыв глаза, утыкаюсь ему в грудь. Его сердце бьётся торопливо, даже сквозь разделившие нас складки одеяла чувствуется реакция тела на мою близость. Сам виноват: нечего было меня пугать.

Только судя по тому, как быстро засыпаю, испугалась я не слишком сильно.

* * *

С утра начинается райская жизнь: фруктовые и мясные изыски на завтрак, горячий хлеб из местной пекарни, купания, массажи в исполнении мускулистых красавцев, на которых Ариан смотрит с ревнивым подозрением, грязевые ванны, косметические процедуры, снова купания и вновь косметические процедуры со всякими обмазываниями, после которых кожа нежная и бархатистая, точно у младенца.

На обед — суп-пюре, оленина, салаты и фрукты, послеобеденный сон и снова купания и массажи опять же с красавчиками-массажистами, в руках которых я млею от фантастической расслабленности. Даже мысль закрадывается: может, меня убили, и это всё — рай? Правда, смазливые ангелы слишком уж шкафообразны, но кто же знает, что нас ждёт на той стороне?

Вот лежу я, сильные руки разминают мышцы спины, млею по полной программе, красота…

— А вот и я! — Катя влетает в массажную и прокручивается вокруг своей оси, посверкивая блёстками на коротеньком свободном платье, из которого удобно выскальзывать волчицей.

А вот и явился собственной персоной конец спокойной жизни. Судя по тяжкому вздоху Ариана, он думает так же.

— Трезвая, как отец и обещал, — бурчит от двери Дьаар.

Он тактично смотрит в потолок, но лежащий на кушетке Ариан дыбит шерсть и смотрит зло.

— Этот зануда меня с ума свёл. — Катя стукает Дьаара в кубики пресса. — Опохмелиться не дал.

— Отец обещал, — упрямо повторяет Дьаар. — Ну, жрица, ты её на поруки приняла, я пошёл.

— Зануда! — вслед ему кричит Катя и поджимает губы.

— Хочешь, чтобы он остался — зови, — как бы между прочим добавляет Ариан.

— Вот ещё. — Складывая руки на груди, Катя вскидывает голову. — Я буду верна Мару. И… и… я очень расстроена, что вы не остались у Тэмира. Я так надеялась на возможность беспрепятственно видеться с Мару, а вы… вы…

У неё дрожит губа, на щёки выкатываются слёзы. Ну ничего себе экспрессия!

— На нас это не действует, — хладнокровно заявляет Ариан.

— Да? — Катя оглядывает его и искоса — меня.

Поняв, что не действует, быстренько утирает слёзы и почти нормально произносит:

— И всё же могли бы остаться у Тэмира. Или попросить Мара в сопровождение. Вам не трудно, а мне радость.

— Занимай соседний домик, — предлагаю я. — И будет тебе радость курортного отдыха.

— В соседние заселились Пьер Златомировский и Свэловский Ламонт. Можно я с вами поживу? — И она начинает ковырять грязным пальцем ноги пол. Похоже, всю дорогу Катя шла пешком. — Я буду тихо себя вести, даже не заметите.

— Не верим, — одновременно с Арианом произношу я.

Мы переглядываемся. По его морде не понять, как он относится к известию о заезде сюда двух моих потенциальных женихов, но явного беспокойства нет. Впрочем, он об этом мог узнать и раньше. По запаху, например, или увидеть их в окно. Только почему мне не сказал? Чтобы не побежала их приветствовать?

Ну, к Пьеру я точно не помчусь, а вот Ламонт… с породистым романтичным зеленоглазым блондином приятно пообщаться, даже если не строишь на него матримониальные планы. Он же красивый, как картинка, и ухаживать умеет.

Глаза наблюдающего за мной Ариана сердито сощуриваются, шерсть на морде вздыбливается, челюсть стискивается, и уши прижимаются. Какая у него мимика богатая, и хотя морда злая, я расплываюсь в улыбке.

— Ну и не верьте, — ворчит Катя. — А я, между прочим, девушка тихая добрая, просто находка.

Всё больше понимаю, почему её дома в подвал посадили и не выпускали.

— Находка ты наша, — вздыхает Ариан. — Подыщи себе норку, прими душ, от тебя воняет после пробежки, отмокни в источнике, отдайся в надёжные руки местных массажистов, а потом, если захочешь, можешь присоединиться к нам за ужином. И даже не думай сбежать к своему Мару — поймаю и высеку на глазах у всей стаи.

— Меня так легко не сломить. — Катя нервно дёргает плечом.

— А я не перед твоей, я перед стаей Мара тебя высеку, чтобы все знали, какую непослушную волчицу он себе присмотрел.

Катя оскаливается на него:

— Среди лунных воинов нормальных что, вообще нет?

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться: бедняжка Катя, знала бы она, с кем постоянно сталкивается и кого ненормальным называет.

— В лунных воинах ненормальных не держат. — Ариан изображает подобие улыбки. — А ты, я смотрю, домой так хочешь, что язык придержать не можешь.

Фыркнув, Катя выходит из массажной и громко хлопает дверью.

— Сочувствую этому несчастному Мару, — вздыхает Ариан и кладёт морду на вытянутые лапы. — Я бы на месте Златомира сам ему это чудо вручил и ещё денег бы приплатил.

Массажист, отлично всё время визита исполняющий роль глухой и немой мебели, давится смешком.

— Простите, — бормочет он и возобновляет колдовство над моей спиной.

Я расслабляюсь и стараюсь получить побольше удовольствия, потому что, чует моё сердце, передышка закончена.

* * *

— Так вот почему последний час ты постоянно дёргал ушами. — Оглядываю уставленную цветами гостиную: лилии и алые розы в вазах и тазиках занимают журнальный столик, подоконники, тянутся вдоль стен полосой метровой ширины. Местами они сдвинуты и помяты, словно ставившие их боролись за место. — И насколько понимаю, это не от тебя.

— Я же твоя дуэнья, — мрачно усмехается Ариан, — не пристало мне цветы дарить, только выкидывать, чтобы кавалеры не слишком наглели.

Воздух из-за цветов тяжёлый и сладкий, но их красота и приятность подарка заставляют воскликнуть:

— Не выкидывай!

Ариан смотрит искоса, щурясь и оценивая. Поспешно добавляю:

— Когда сам столько же подаришь, тогда и будешь выкидывать.

От удивления он даже пасть приоткрывает. Поводит кустиками звериных бровей и выдаёт:

— Только не говори, что мы эти цветы будем с собой до конца отбора возить, они же повянут и неприятно пахнуть начнут. Они и сейчас воняют так, что хоть стой, хоть падай.

— Про возить с собой ты серьёзно или издеваешься?

— Шучу, а не издеваюсь, — наставительно поправляет Ариан и дёргает ухом. — О, нет.

Он накрывает морду лапой в зверином эквиваленте фейспалма. Значит, это не об опасности.

Дверь распахивается, и перед нами предстаёт волчий зад. Посопев, зверь разворачивается и врезается схваченным за ягодицы запечённым молочным поросёнком в косяк. Виляет хвостом.

— Вася, — выдыхаю я, и меня обжигает чувство вины: он со дна озера опаловое ожерелье достал, шкурой рисковал, возвращая, а я не знаю, куда его дела…

Конечно, у меня есть оправдание: когда в тебя стреляют с явным намерением убить, не до побрякушек. Скорее всего, ожерелье прибрал Ариан под предлогом «чтобы не потеряла», а на самом деле, чтобы о его создателе не вспоминала, но всё равно стыдно за пренебрежение. Да и ожерелье Амата я сбросила в спальне без зазрений совести. Полами халата сильнее прикрываю висящий на груди амулет удачи.

Поросёнок в хрустящей корочке держит в пасти яблоко, Вася держит в пасти поросёнка и виляет хвостом. Выронив ношу, бодро отчитывается:

— А я мясо принёс, прекраснейшая, всё для тебя.

— С чьего стола спёр? — нетактично интересуется Ариан.

— Не спёр, а добыл, мне чуть шкуру не продырявили. — Вася гордо выпячивает грудь. Тут же сменяет вид с воодушевлённого на нежный просительный и ласково так урчит: — Попробуй, Тамарочка, я для тебя старался.

Опускаю взгляд на лежащего на полу поросёнка. Вася тоже уставляется на него.

— Ой, — обращается человеком, хватает порося и поднимается во весь рост, протягивает дар мне. — Ну, это, в человеческом виде удобнее дарить и говорить. Прими.

Моё лицо заливает краской, выдавая постыдную неадаптированность к местным нравам, хотя пора смириться с нагими мужчинами. Вася чутко понимает причину смущения.

— Прости! — подскакивает он и прикрывает стратегическое место поросёнком, прямо им придавливает. У порося косит глаз, которым он обращён ко мне, поэтому кажется, что порось в ужасе от своего положения на причинном месте Васи и мечтает сбежать. — Забыл, что ты из Сумеречного мира и к голым не привыкла.

Ариан издаёт жалобно-натужный смешок. Похоже, из последних сил держится. А я неожиданно спокойно и чётко сообщаю:

— Василий, к еде на гениталиях я тоже не привыкла, в Сумеречном мире так не ходят.

— Да? — округляет глаза Вася. — А у папы в видеофильме…

Проиграв битву смеху, Ариан оседает на пол, чтобы вволю похохотать.

* * *

Вид у лежащего на блюде поросёнка шальной, словно он до сих пор не опомнился от близкого знакомства с Васей. И ведь не уберёшь со стола: в Лунном мире такие дары вроде букета цветов, выставлять принято. Есть, правда, тоже принято, но мне в порядке исключения разрешили отступить от норм этикета.

Вася вздыхает над чашкой чая, косится то на цветы по периметру комнаты, то на порося. По лицу видно, что опять хочет клянчить «Ну хоть кусочек попробуй». И по тяжкому вздоху чувствуется это сожаление, что не накормил.

— Сегодня меня больше тянет на сладкое, — сочувственно предупреждаю я и с энтузиазмом отламываю ложкой кусочек торта, но всё равно ощущение, что ребёнка обидела.

«Ребёнок» сосредоточенно смотрит на блюдечко с тортом. Ариан, слизывая крем со своей порции, следит за Васей из-под полуприкрытых век.

— В зубах торт не донести, — вздыхает Вася.

Не вовремя: я как раз собираюсь сделать глоток, фыркаю в чашку, и чай расплескивается на журнальный столик и нос Ариана.

— Тамарочка. — Вася придвигается, пытается промокнуть моё лицо салфетками.

— Его вытри! — указываю на Ариана.

Верный Вася, резко перегнувшись через столик, накрывает нос Ариана салфеткой, трёт. Только ради вида округлившихся глаз Ариана стоило поперхнуться. Опомнившись от такой наглости, он отшатывается, Вася кидается следом и валится животом на стол и торт. Хорошо ещё, полотенцем обмотан, но даже обтянутым махровыми сердечками ягодицам не место на столе. Поспешно переставляю блюдце с моим куском торта на диван.

— Ты что хватаешься? — Глаза у Ариана до сих пор круглые.

Кажется, Вася коварно потискать чей-то нос в отместку за то, что его обсмеяли. Хотя Вася и коварство кажутся несовместимыми, но… Ариан, склонив голову, неловко потирает нос лапой.

— Тамарочка попросила, — невинно поясняет Вася.

— А если она за хвост меня попросит дёрнуть?

— Дёрну.

— Даже не думай, — подскакивает Ариан, причём не очень понятно, кому не думать: Васе, чтобы такое исполнить, или мне такое просить.

— Вася, слезай, — улыбаясь, почти смеясь, подталкиваю его в бок. — Ты весь торт испортил.

— Я ещё принесу! — подрывается он, снося чайник и чашки.

Чай расплескивается по тёмному ковру, но мне почему-то всё равно, а раньше бы в ужас пришла, краснела, пыталась убрать…

— Только не в зубах! Иначе есть не буду, — предупреждаю я, строя коварные планы избавиться от поросёнка, пока Вася бегает за десертом.

Тук-Тук!

Мы застываем. Ариан водит потисканным носом, ноздри Васи тоже подрагивают.

— Можно войти? — раздаётся с улицы знакомый мужской голос.

— Да, — осторожно отзываюсь я.

Дверь распахивается. Жёлтый свет ламп вычерчивает на тёмном фоне двора мускулистого желтоволосого мужчину в фиолетовых боксёрах с многоярусными кружевами. Пьер из стаи Златомира стоит на пороге дома с коробкой торта.

— Прекраснейшая Тамара, безумно рад встрече.

Единственный оборотень, которого я не видела голым, решил наверстать упущенную возможность покрасоваться мускулистым торсом и кубиками пресса.

Но боксёры с кружевами, из-за оборочек больше похожие на юбочку.

Мужские кружевные трусы…

Похоже, Ариан прав по поводу увлечений Пьера бельём с кружевами. Женским. Я издаю сдавленный тонкий звук, менее всего походящий на приветствие, но тактичность Пьера не знает границ:

— Приятно, что и вы меня не забыли.

Вася отзывается утробным рыком. Не глядя, стукаю его и попадаю по ягодицам. Пьер приподнимает бровь, в спокойных синих глазах вспыхивает задорный блеск. Наверное, мой рейтинг как невесты сейчас значительно вырос. Как бы он не взялся за ухаживания всерьёз.

* * *

Сервис здесь поставлен преотлично: одно нажатие скрытой в стене кнопки — и через две минуты мои личные мускулистые Слушаюсь и Повинуюсь являются в дом исполнять желания. Слушаюсь — это светленький, а Повинуюсь — тёмненький. Ну просто чтобы светлый на «С» начинался, так их проще запомнить. Повинуюсь завистливо вздыхает на кружевные труселя Пьера, так что с прозвищем я и тут вроде как не прогадываю.

Пьер оценивающе щурится и вздёргивает подбородок, а качки пригибаются. Вася, видимо, почуяв чужих самцов, выглядывает со второго этажа, куда отправлен вымыть причинное место от сладкого. Шарит по парням недовольным взглядом:

— Поросёнок — дар! — И исчезает за выступом стены.

— Приберитесь, — командует полулежащий на диване Ариан.

Бросив профессиональный взгляд на бардак, Слушаюсь и Повинуюсь шагают к столу. Только Слушаюсь проходит дальше. Оказывается, в стене скрыт вместительный чулан с тремя пылесосами, множеством экологически чистых — если верить этикеткам — моющих средств, швабр, щёточек и тряпочек. В жизни такого разнообразия не видела, даже в магазине.

— Тамара, присаживайся, — советует Ариан. — В ногах правды нет.

А у меня ещё и кусочек торта Васю пережил. Подхватив блюдечко, вытягиваюсь на диване напротив князюшки. Пьеру места рядом со мной не остаётся. Поразмыслив, он усаживается на диван к Ариану. Тот мрачно взглядывает, но молчит, гордо подбирает хвост поближе к лапам.

Покачав торт в руке, Пьер ставит его на колено, подальше от измазанного прежним тортом столика.

Правильно говорят: на работающего можно смотреть вечно, а когда этот работающий мускулистый и в облегающих трусах, смотреть приятно вдвое. А если работают двое таких, то в четыре раза приятнее. Жаль, Слушаюсь и Повинуюсь с пятнами на ковре и столе справляются быстро: сколько животной грации в оттирании журнального стола! Сколько хищного изящества в обработке ковра моющим пылесосом! Смотрела бы и смотрела.

Поросёнка со следами звериных зубов мои красавчики почтительно водружают на чистое блюдо.

— Что-нибудь ещё? — нежно уточняет Слушаюсь.

— Подавать ужин? — склоняется Повинуюсь.

Царственно взмахиваю рукой:

— Несите. — А самой смешно так, что губы дёргаются.

— Может, торт? — Улыбаясь, Пьер протягивает мне коробку.

— Она дарёную еду не ест, — заявляет с высоты лестничной площадки Вася.

Полотенца в моём домике все с сердечками, — то ли норма такая, то ли знак внимания от Лерма, — так что Вася опять щеголяет тематической обмоткой, на этот раз сердечко в самый центр устроил.

— Я понимаю её щепетильность, — косясь на поросёнка, кивает Пьер. — Тогда будем считать мой торт… общим подарком. Или вот… — Он практически ставит коробку на белоснежный хвост Ариана. — Даром лунному воину.

— Взяток не беру. — Ариан задирает нос. — А жрице много сладкого вредно. Скорми этому, — кивок на Васю, — а то он так оголодал, что пытался есть всеми частями тела.

— Сытый я. — Спустившийся Вася оглядывает занятые диваны. Из-под полотенца выглядывает хвост, качается из стороны в сторону, угрожая сорвать последнюю набедренную преграду. — Сам ешь свой торт. А Тамаре я другой принесу, больше и вкуснее.

Он подмигивает мне.

— Но ты сказал, что прелестная Тамара еду не принимает. — Пьер ловит мой взгляд, улыбается лукаво и театрально поправляет блюдо с покусанным за ягодицу поросёнком. Снимает с него волосок. — Какая жалость… и кто же её так огорчил, что она теперь еду опасается брать?

Вася краснеет. Бледнеет. Вновь краснеет, гневно раздувает ноздри. И волосы у него на голове подозрительно шевелятся.

Распахнув дверь, к нам без спроса вплывает порозовевшая от купаний Катя в кружевном халатике и с тюрбаном из полотенца с ромашками на голове.

— А что это вы без меня ужинаете? — Она в несколько ловких прыжков оказывается у журнального столика и опускается на колени перед поросёнком.

— Он… упал, — торопливо предупреждаю я.

Потыкав яблоко в пасти, Катя очерчивает пальцем следы зубов на тушке и пожимает плечами:

— Знала бы ты, как тяжело таскать еду в зубах, так бы не привередничала.

— Очень тяжело, — показательно вздыхает Вася.

— Если зубы плохо держатся — обратись к дантисту, — в сторону бросает Ариан и потягивается, искоса следя за фыркающим Васей.

Поводя плечом, Катя несколько презрительно замечает:

— Ты, воин, наверное, любимой женщине так еду не носил, поэтому и ехидничаешь. От одиночества характер портится, нервы расшатываются и хвост теряет боевую твёрдость.

Ариан прищуривается. Но на мгновение улавливаю его направленный на меня пытливый взгляд. Кажется, от князя мне тоже достанется принесённый в зубах продуктовый набор.

Правда, у Ариана, когда он в полном размере, пасть такая, что может и телёнка принести, и большой арбуз в целости и сохранности, но я бы предпочла магазинную упаковку.

Тук-Тук! — обозначает своё появление кто-то вежливый. Все три самца синхронно поворачиваются к двери, та приоткрывается, пропуская высокого блондина в кожаных штанах.

— Я тут принёс кое-что, — улыбается Ламонт и показывает золотистый пакет. А ведь в его семье ценят звериный облик, даже едят в волчьем виде, вот уж кому в зубах подарок тащить обязательно, и всё же он приносит в пакете с поправкой на моё воспитание. Тепло от этого, просто тепло. — Всем… быстрых лап, а нашей прекрасной жрице — неувядающей красоты.

Катя, под шумок оторвавшая от поросёнка лапку, воинственно взмахивает ей:

— Волчицам тоже красота не помешает.

— Густой тебе шерсти, — моментально сдаётся Ламонт, посверкивая смешинками в изумрудных глазах. — И шелковистой.

— И зубов белоснежных, — щурится Катя, и получает в ответ театральный поклон.

А я с сожалением понимаю, что придётся кого-то пустить на свой диван, потому что противоположный оккупирован Арианом и Пьером, с одного узкого торца журнального стола сидит Катя, а с другой стороны Ламонт и Вася не поместятся.

Вздохнув, тяну к себе Катю. Вася поспешно усаживается на пол рядом со мной и преданно смотрит снизу:

— Разреши ножки помассажировать, прекраснейшая.

— Ты не участвуешь в состязании, — чеканит Пьер.

— Поэтому мне можно, — хитро улыбается Вася.

Подошедший Ламонт вручает мне сверкающий пакет и интимно интересуется:

— Понравились лилии?

— Э… да, спасибо. — Оглядываю доступные взору цветы вдоль стен. — А розы чьи?

Выдержав короткую паузу, Пьер берёт на себя ответственность за частичную ароматизацию:

— Это мой скромный дар.

Страшно представить, сколько моих зарплат в этом «скромном» даре.

— В следующий раз принимаю такие дары пожертвованиями в приюты. — Моя просьба вгоняет зверинец в ступор. — Можно в фонды.

Катя отрывается от поросячьей ножки и хмыкает:

— Говорила же, что цветы — это глупо.

— Но человеческие женщины любят цветы. — Пьер растерянно переглядывается с Ламонтом.

— Тамара практичная, как волчица, — хвалит меня Вася и прихватывает ногу.

Остальные кандидаты в мужья отзываются рыком. У Ариана получается громче всех, то ли княжеская способность, то ли в волчьем виде рычать проще.

Прижав отросшие волчьи уши, Вася отдёргивает от меня руки:

— Я только хотел помочь Тамарочке расслабиться, я из добрых намерений.

Воздух вибрирует от тихого рычания. Вася печально отползает. Я бы рада его поощрить, но как бы его за массаж моих ног не покусали.

— Спасибо, Вася, — тепло улыбаюсь ему, — но сегодня меня умассировали всю вдоль и поперёк, мне хватает.

Окидываю рычунов гневным взглядом, и они примолкают, Ариан даже отворачивается. Ну да, ему-то что, он ночью завалится ко мне в кровать и из этой стратегически идеальной позиции будет ненавязчиво — а может и навязчиво — обрабатывать.

Васин пушистый хвост мечется из стороны в сторону, выщёлкивая на ковре искры статического электричества. Сам он смотрит на меня восторженным чистым взглядом, улыбается:

— А так, как я, никто не помнёт, я же с почтением и с любовью.

— Раз уж речь пошла о почтении и любви… — Пьер поднимается с дивана и поворачивается ко мне спиной.

А на спине у него набит женский портрет в окружении роз.

Мой портрет.

Кажется: мышцы у него бугристые, поэтому татуировка слегка косит. Как к этому относиться? Не представляю. Вроде лестно, но с другой стороны… Закусывая губы, Катя прячет весёлый блеск глаз под ресницами. Ламонт переводит критический взгляд с меня на портрет и обратно.

— Не очень-то и похоже, — выдаёт он.

— А я Тамарочкин профиль вырежу на лунном камне, сделаю медальон и буду всегда носить с собой. — Вася активно виляет хвостом.

— Полотенце держи, — советую я.

Со вздохом обозреваю свой портрет и как можно мягче произношу:

— Не стоило… так.

Даже Ариан, опершись лапами на столик, вытягивается вперёд, чтобы заглянуть на спину Пьера.

— Это же навсегда, — тяжко вздыхаю я.

Ламонт фыркает:

— Да он при любом обороте может это стереть.

— Но накалывать было очень больно. — Пьер усаживается и отросшим когтем надрезает ленточку на коробке торта. — А ещё здесь…

На торте тоже мой портрет.

— Сам пёк. — Пьер расплывается в улыбке.

— Я тоже могу испечь… что-нибудь. — Ламонт теребит край пакета, подёргивает, будто хочет уронить, чтобы все увидели подарок.

— А я уже поросёнка принёс. — Вася заглядывает мне в лицо.

Они же серьёзно. Они в самом деле меня сватают. Надеются, что их выберу, даже Вася…

Ариан, сопя, устраивается в углу дивана, дёргает хвостом, прикрывает им лапы. Надеюсь, эта морда задумчивая уже жалеет, что одеждой меня плохо обеспечил. Вон теперь сколько желающих меня порадовать.

Не выдержав намёков Ламонта, заглядываю в пакет: там что-то красное кружевное. Наклоняюсь ниже… да там нижнее бельё. Красное, кружевное нижнее бельё. Почему-то воровато оглядываюсь на Пьера.

— Что там? Что? — одновременно вскакивают Вася и Катя.

— Бельё, — автоматически сознаюсь я.

Зря, ох зря. Щёки окатывает жаром.

— Покажи, — подаётся вперёд Пьер. — Кружевное?

— Кружевнее твоего, — кивает довольный Ламонт.

— Правда? — Пьер наклоняется ещё ближе.

— Померить не даст, — едва слышно хмыкает Катя в отнятое у поросёнка яблоко.

Пьер обжигает её гневным взглядом, волосы на его макушке встают дыбом.

Тук-тук!

О, неужели ещё женихи?

Дверь раскрывается, и Лерм вкатывает в гостиную большую тележку с блюдами под металлическими колпаками и бутылками вина.

— Время ужина, дорогая гостья. — Он улыбается вполне искренне, словно его при мне не уменьшали на один палец.

Следом заглядывает Дьаар и тихо уточняет:

— Присоединиться можно?

Кажется, все кандидаты собраны в одной комнате. Вздохнув, киваю:

— Да, Дьаар, заходи.

Надеюсь, не подерутся.

 

Глава 33

Всё приходит в движение. Ламонт и Пьер диван вместе со мной и Катей переставляют на кромку благоухающих роз и лилий у стены. Второй диван вместе с Арианом переставляют ближе к лестнице на второй этаж.

Запустив кондиционер, Лерм жестом фокусника раскладывает журнальный столик, увеличивая его площадь втрое.

— Да начнётся пир, — возвещает он.

— Сначала надо бы еду выставить. — Дьаар осторожно косится на остальных, будто проверяет эффект слов.

Мужчины, кроме царственно возлежащего на диване Ариана, набрасываются на тележку, звенят тарелками и блюдами, выпускают из-под колпаков мясные запахи, откупоривают вино и тащат, тащат это всё с бокалами на столик, в центр которого Пьер ловко устанавливает торт с моим портретом, а Ламонт под шумок подпихивает букет лилий в трёхлитровой банке. Именно этот манёвр позволяет Васе опередить его и вновь устроиться у моих ног. Пьер, подтащив блюдо со стейками, успевает занять диван. Остальные усаживаются на пол, прихватывают куски мяса, порывисто отгрызают, начисто забывая о человеческих манерах. Лерм разливает по бокалам и в миску Ариана вино, хвастается:

— Из погребов Амата.

— О, — дружно одобряют гости.

Они принимают из его руки бокалы, но ни единым взглядом или мимическим движением не выдают отношения к тому, что мизинца их гостеприимного хозяина не хватает. Меня же жутко тянет рассмотреть, как зажила рана, и в то же время стыдно за бестактное любопытство. Но оно побеждает, и когда Лерм подаёт бокал, в упор смотрю на его руку: место зарубцевалось так основательно, словно прошло несколько лет, а не двое суток.

Вскидываю взгляд на лицо Лерма, он слегка улыбается, будто понимает и принимает мой интерес. Но нет в нём ни злости, ни боли, как нет у остальных злорадства или недоумения. Все они, от главы стаи до отпрысков глав стай, безропотно и с уважением принимают наказание князя. У людей такую покорность власти я представить не могу.

Хотя и здесь есть паршивая овца, ведь кто-то хочет меня убить.

— За здоровье жрицы! — Хором звучат голоса. Бокалы взвиваются вверх, к потоку гонимого кондиционером воздуха, и к запахам цветов и жареного мяса резко примешивается терпкий хмельной аромат. — Долгих ей лет!

Очень актуальное пожелание. Вино подслащает горечь этого осознания, теплом прокатывается по пищеводу и отдаётся лёгким звоном в голове. Знаменитое креплёное вино Амата.

— Вот теперь да начнётся пир! — выдыхает Ламонт, и все опять жадно набрасываются на мясо, норовя утащить кусок из тарелки соседа.

Первые мгновения эта дикость, мельтешение рук, вырывание кусков чуть не изо рта, больше похожи на кошмарный сон, но хмель затирает во мне цивилизованно-брезгливые нормы, гасит привычное человеческое, и в битве за лучшие куски мяса я нахожу очарование первобытной силы. Лучшие самцы — каждый как с картинки: сильный, широкоплечий — сражаются за еду, хищный азарт преображает их лица, движения полны звериной грации…

Сидящие рядом Вася и Дьаар ухватываются за один стейк, тянут каждый на себя, порыкивая и скаля белоснежные зубы. Резко дёрнув, Дьаар заваливается набок, и вылетевший из середины кусок стейка приземляется на Пьера.

— Ты мне трусы испачкал! — подскакивает тот и оттягивает кружевные оборки с тёмными пятнами жира. — Мои любимые!

Ответ ему — всеобщий взрыв хохота. Обиженно поджав губы, Пьер садится и оттирает любимые трусы салфеткой. Шутливая борьба за мясо и вино продолжается…

* * *

— Вот всё, что ты просил, — нежнейший женский шёпот выталкивает из темноты, где Пьер, обхватив меня за плечо, качает красными трусиками и сетует:

— Понимаешь, они все прикалываются, а я просто кружева люблю, фетиш у меня такой. Я их просто люблю.

— Спасибо, — отзывается Ариан, окончательно вырывая из объятий кошмарного сна: когда вчера подвыпивший Пьер доверительно жаловался на шутки над своим фетишем, он сидел на полу рядом, меня не трогая, и качал бокалом вина, а не подаренными мне кружевными трусами. А я боролась с желанием спросить: «Порка тоже твой фетиш?»

Укрытая одеялом почти с головой, ещё разморённая со сна, до конца не переварившая обильный затянувшийся ужин, приоткрываю глаза: на кресле у двери сидит девушка. Молочная кожа будто светится в полутьме. Каштановые кудри окутывают плечи, но не тугие полушария грудей. Изгиб талии достоин красоваться на полотнах классицистов. Ноги крепкие.

Но хуже того: Ариан стоит, прислонившись к косяку, в человеческом виде. Хоть бёдра полотенцем с сердечками обвязаны и то ладно. Но всё равно впервые вижу, чтобы он перед кем-то, кроме Ксанта, раскрывал своё инкогнито. Сердце мерзко сжимается.

— Вот отчёт. — Девушка протягивает планшет. — С драконами пока договориться не удалось. Они вообще отрицают, что принимают в Солнечный мир перебежчиков.

— А когда им напоминают конкретные имена?

— Посол говорит, что такого не было, — с горькой усмешкой отвечает она.

— Ящерицы, — тянет Ариан.

Но почему, почему перед ней он открылся? Обида и гнев окутывают меня холодом и жаром, дыхание сбивается, пальцы впиваются в одеяло.

Ариан и девушка одновременно поворачиваются ко мне, их ноздри трепещут, а в глазах мерцает белый свет. Значит, ночная гостья — жрица. И вновь вопрос: почему перед ней Ариан не притворяется, как перед другими?

— Извини, что разбудили, — мягко улыбается она. — Ариан опасается отходить далеко.

Придерживая одеяло, я, объятая жаром ревнивого гнева, сажусь на постели.

— Всё-всё, ухожу, — девушка подскакивает.

— Нет, Олка. — Ариан вскидывает руку, останавливая её перед дверью. — Ты у меня запланирована для демонстрации.

— А предупредить? — Жеманно сетует обнажённая Олка. — Должна же я подготовиться к демонстрации. Кстати, что демонстрировать? Надеюсь, не прыжки сквозь кольца и умение подавать лапу?

Постыдное желания зарычать на неё раздирает лёгкие. Так бы и оскалилась, хватанула зубами. Совсем с этим зверинцем озверела.

— Тамара, Олка моя племянница. Помнишь, я обещал тебе её показать как пример счастья в сговоренном браке. Вот тебе счастливая жрица, мать двоих детей и моя родственница, с которой у меня исключительно платонические отношения.

— Пф, всего лишь такая демонстрация? А я думала, хоть палить по мишеням велишь или самцам носы хвостом утереть в гонке на скорость. Правда, то, что у вас на первом этаже отсыпается, сейчас и щенок обгонит.

Племянница… и всё равно внутри кипит от раздражения: вот она стоит перед ним абсолютно нагая, ничуть не стыдясь. И Ариан это позволяет, и даже слова не говорит о приличиях. Может, ему нравится, когда голые девицы рядом?

— Пожалуй, я пойду. — Олка, опускаясь на четвереньки, превращается в белоснежную волчицу.

— Попроси Ксанта поторопиться. — Ариан отворяет ей дверь.

Махнув роскошным хвостом по большому пакету у порога, Олка мелодично желает:

— Удачи.

С её уходом наступает тяжёлая звенящая тишина.

Умом понимаю, что причин ревновать нет, но первые мгновения осознания, что Ариан так доверительно общается с нагой девушкой, да ещё пока я сплю, ещё давят, отголоски этих испепеляющих эмоций слишком сильны.

Под пальцами Ариана щёлкает замок. Планшет находит место на комоде возле двери. Ариан плавно надвигается на меня, и в глазах сияют луны.

— Всё хорошо. — Усевшись в изножье, он находит под одеялом мои стопы, пробегается пальцами. — Не злись.

— Я не злюсь, — почти рычу я.

— Мм, — кивает Ариан, щурит сверкающие глаза.

Высвободив ноги из его тёплых рук, отворачиваюсь. Щёки пылают от стыда: глупо себя веду, ещё и при его родственнице чуть не сорвалась. Ариан придвигается и вновь находит под одеялом мои ноги. Тёплые прикосновения напоминают, как на ужине Вася, пользуясь всеобщей расслабленностью, изменил голову на волчью и вылизывал мне ноги. Катя тогда сказала: «Даже из недостатка сумел сделать достоинство». Я не поняла, и Лерм пояснил: «Хорошей считается только полная трансформация, частичная — детский недостаток». «А по-моему, виляние хвостом выглядит миленько», — вступилась я за Васю. И тогда все остальные, кроме затянутого в штаны Ламонта, вырастили хвосты и дружно ими повиляли.

Сейчас и Ариан виляет хвостом, смотрит хитро.

— Только ноги не вылизывай, — предупреждаю я. — Иначе целоваться с тобой не смогу.

— Бедный Вася, он так старался, — ухмыляется Ариан.

Кажется, я понимаю, что чувствует он, когда кандидаты вокруг меня крутятся. Пальцы уверенно скользят по моим стопам, разминают, согревают.

— Расслабься. — Ариан тянет за ноги, укладывая меня на постели. — Осталось немного.

— Да тут даже весело.

— Вот видишь, а ты боялась Лунного мира и его обитателей, — улыбается в ответ Ариан.

А ведь он прав: после этого безумного вечера все мои женихи не то что бы стали родными, но что-то близкое к друзьям. Не страшные волки в духе Красной шапочки, а вполне нормальные молодые мужчины с несколько необычными для меня увлечениями: охотой, изготовлением украшений, кружевами…

— Все вы хорошие, когда спите зубами к стенке, — чисто из упрямства ворчу я, и Ариан понимающе усмехается, растирает мои стопы.

— Или когда в зубах несём что-нибудь вкусненькое.

— Но только если при этом не роняете.

— И не прижимаем к другим частям тела.

Вспомнив, как с паха Васи «смотрел» на меня окосевший поросёнок с яблоком в пасти, я заливаюсь смехом.

— Вот так-то лучше. — Ариан массирует свод стопы. — А теперь отсыпайся, завтра тебя ждёт новое испытание.

— Какое?

— Похмельные оборотни. Не всё вино было от Амата, так что головы у некоторых будут болеть и плохо влиять на характер.

— Откуда ты знаешь, что не от Амата? Ты же и глоточка не сделал.

— У меня свои источники информации, которые я поведаю только своей законной супруге.

— О. Ну что ж, тогда не буду покушаться на сокровенные тайны. — Опускаю веки, но исподволь наблюдаю за Арианом.

Он гладит и мнёт мои ноги, но смотрит на лицо. После некоторого молчания, разомлев и успокоившись, наконец уточняю:

— Зачем приходила Олка?

— Передать отчёт Ксанта и кое-что из заказанных вещей.

— Дай угадаю: целомудренное платье.

— В точку, — кивает Ариан.

Остаётся только усмехнуться. Не паранджа и то хорошо. Хотя, предложи он мне паранджу, самому бы её носить пришлось. В воспитательных целях, так сказать.

Остатки ли хмеля или волшебство расслабляющих движений Ариана тому виной, но я снова проваливаюсь в сон. В этом сне с огромным сачком и паранджой я по лесу ношусь за белым волком, уговаривая его примерить замечательный наряд. Но когда белый волк попадает в сачок, вместо паранджи в руках у меня оказывается алая кружевная комбинация.

— Не надену! — вопит Ариан, раздирая сачок когтями. — Спасите, помогите!

Когда я уже почти хватаю мохнатый хвост, он выскальзывает в прорванное отверстие, и охота возобновляется. Я бегу по залитой лунным светом дороге. Но тут из кустов доносится:

— Псс!

Оглядываюсь: никого нет, ни единый листик не шелохнётся.

— Псс! Псс! Псс! Псс! Псс!.. Псс!.. Псс!..

Белого волка и след простыл, так что я — всё равно же во сне — лезу в кусты. Рука ухает в пустоту, и я вырываюсь из сна. Сердце бешено колотится от ужаса: я чуть через край постели не «перелезла».

— Псс! Псс! Псс! — раздаётся и в реальности.

На комоде, кресле и стульях разложены платья и нижнее бельё. Стоящий ко мне спиной Ариан их чем-то обрызгивает.

— Что ты делаешь? — сипло уточняю я.

Резко обернувшись, Ариан прячет что-то за спиной. А потом показывает пустые руки:

— Ничего. Абсолютно ничего. Антистатиком вот побрызгал.

— Что же ты этот антистатик на Землю отправил.

— От неожиданности, — честно-честно уверяет Ариан и смотрит так искренне.

— Так, или ты показываешь, чем брызгал, или я… — Сложив руки на груди, грозно щурюсь. — Или я с тобой не разговариваю. Я серьёзно. И спать в своей кровати не дам. И вообще обижусь.

— Я для твоего блага.

— Что?

Ариан покусывает губу. Наверное, лунному князю такое обращение непривычно, но я должна знать, что на себя надеваю. Вздохнув, почесав затылок и взлохматив волосы, Ариан со скорбным видом достаёт из пакета флакон-спрей и бросает мне на колени.

На этикетке милая собачка с розовым бантиком и название:

«АНТИКОБЕЛИН

Дезодорирующее средство».

«Ферментный препарат АНТИКОБЕЛИН® уничтожит запах течной суки и позволит Вам устранить дискомфорт, связанный с критическими днями у собаки, вернет чистоту и покой в Ваше жилище, поможет избавиться от характерных пятен и обеспечит спокойные прогулки».

Обеспечит спокойные прогулки… очень спокойные.

— Когда Катя… — Меня душит подступающий смех. Приходится сделать паузу, чтобы отдышаться. — Катя тогда сказала, что от меня странно пахнет… это вот этим, да?

Разглядывая потолок, Ариан покачивается с носиков на пятки. Вздохнув, сознаётся:

— Да.

— И действует?

— Да.

Расхохотавшись, падаю на кровать. Антикобелин… Умеет Ариан удивить.

Он с полуулыбкой наблюдает за моим весельем, а я из-за складки одеяла — за ним. Постепенно смех угасает. На нас надвигается, подавляя, невольная серьёзность.

— А под хвостом брызгать будешь? — уточняю я, вспомнив инструкцию применения.

— У тебя нет хвоста.

— Тебя это огорчает?

— Нисколько. Не в хвосте счастье.

— Это хорошо. — Голос странно сбивается.

— Абсолютно и бесповоротно согласен. — Он так и стоит возле двери. Обёрнутое вокруг бёдер полотенце с сердечками, делающее Васю ещё забавнее, ничуть не умоляет серьёзности Ариана.

— И после обработки этой штукой я могу спать спокойно? — почти шёпотом продолжаю я.

— Можешь спать спокойно.

Но Ариан ласкает меня взглядом, раздевает… Какое уж тут спокойствие? Меня окатывает жаром томительного желания.

— Нужно что-то такое же, только для девочек, — бормочу я. — Есть?

— Только успокоительное. Могу заказать Ксанту.

Представляю этот диалог: Ксант, пришли мне успокоительные… Зачем? Да Тамара у меня совсем измаялась от близости кобеля, думаю, понимаешь, о чём я.

— Нет, спасибо. — Завернувшись в одеяло, сворачиваюсь калачиком. — Спокойной ночи.

Ариан тут же оказывается на кровати, обнимает меня, зарывается носом в волосы. Странное у него понятие о спокойной ночи, но… ночь в тёплых надёжных объятиях для меня точно приятна.

— Спокойной ночи, — Ариан дотягивается до уголка моих приподнятых в улыбке губ, целует. — Пусть тебе снятся добрые сны.

Хотела пожелать того же, но он, наверное, опять останется бдеть. Мой лунный страж.

* * *

— Просыпайся, сонюшка, — шёпот и горячее дыхание над ухом слишком щекотны, чтобы я могла всерьёз сопротивляться побудке.

Но я пытаюсь, и Ариан коварно дует на ухо и чуть в ухо, запуская по мне стайки мурашек.

— Прекрати… — бормочу я, натягивая подушку на голову, но Ариан так близко, что подушка натягивается только на обе головы. — Это нечестный приём.

— Да неужели? — Он ещё прикусывает за мочку уха и тянет.

А такие побудки намного приятнее, чем звон будильника, хотя и хочется треснуть кое-кому по голове и накрыться одеялом.

— Зачем так рано? — хныкаю я, но на изверга нытьё не действует: влажный язык скользит по уху.

— Нам надо сходить к брату Дениса, пока все спят.

— Что? — Тревога мигом заставляет отбросить подушку и развернуться к Ариану: его глаза сияют лунами в полумраке. — Зачем?

— Узнать подробности. Ну или, может, убийца вылезет, наконец. Думаю, его пугает наша компания.

Сердце пропускает удар. Ариан ловит и сжимает мои задрожавшие пальцы.

— Не бойся, Тамара, я буду начеку.

— Всё равно жутко.

— Смелее, моя волчица. И быстрее. Похмелье штука страшная, но долго наши сопровождающие не проваляются. — Он поднимается, легко поднимает меня за собой и несёт в ванную. — Как там у вас говорят: кто рано встаёт…

— …того ещё не сократили.

Замерев, Ариан заглядывает мне в лицо.

— …тот коров доить идёт, — сдерживая улыбку, предлагаю я. Ариан вздёргивает бровь, и я выдаю третий вариант: — Тот не пропустит самолёт.

— Не то что бы я был против смотаться отсюда, но сначала надо разобраться с делами. — Ариан ставит меня в ванную. — Мойся, женщина, и побрызгайся.

Кивнув на стоящий на полке «Антикобелин», Ариан меня покидает. Похоже, не настолько хорошо этот спрей действует, чтобы он рискнул остаться при моём купании. И почему-то от этого очень хочется улыбаться.

* * *

Хорошо, что среди одежды есть джинсы, майка и балетки: вылезать приходится через окно, потом Ариан, воровато оглядевшись и послушав тишину, подхватывает меня под мышку и перепрыгивают через почти двухметровую ограду вокруг нашего источника. Хорошо, что я в туалет сходила…

— Пригнись, — шипит Ариан, отпуская меня и превращаясь в белого волка. — Пошли.

Мы долго плутаем между таких же высоких заборов. Внутри некоторых горит свет, порой слышатся голоса, но за многими лишь темнота, да поднимается серебрящийся в лунном сиянии пар.

За огороженными источниками с домиками следуют участки с домами побольше и попроще, с большими купальнями и мангалами, явно на большие компании. За ними — горячие бассейны с койками под навесами. На некоторых сопят волки.

Территорию источников охватывает стена. Через неё Ариан проводит нас по пылающей алым закатом Земле.

— Что же ты всю дорогу так не прошёл? — спрашиваю я на Земле.

— А вдруг за нами следит убийца или его подручный? — отвечает Ариан уже в Лунном мире. — Вдруг он нас потеряет из-за этого?

— Да я не против слегка потеряться.

За стеной — берёзовая рощица. Стволы ярко белеют в лунном свете и после земного освещения это единственное, что я вижу в сумраке вечнотёмного мира. Потом проступают блестящие листья, силуэты домиков за берёзами.

— А ты знаешь, куда идти? — шепчу я.

— Да.

— Откуда?

— Выяснил, пока ты спала. — Ариан оглядывается и принюхивается.

— То есть ты оставлял меня одну?

— Под присмотром Олки. Одну я тебя не оставлю. Пойдём. — Он неторопливо выступает вперёд, дёргает ушами и продолжает водить носом из стороны в сторону.

— Ты говорил, что в деле замешана жрица, и оставил меня со жрицей? — сердито шепчу я, и мог голос сливается с шелестом листьев. — А если бы эта Олка была связана с преступниками?

— Я бы споткнулся и всех перебудил. Или передумал бы. На тебе амулет удачи, в случае угрозы он бы не позволил мне уйти.

— Уверен?

— И в амулете, и в Олке. Только не ревнуй, для меня то, в чём ты нас подозреваешь, сравнимо с параллельным инцестом и вообще брр.

— А для неё? И что за параллельный инцест?

— Между братьями и сёстрами. У нас разница в возрасте всего день, мы росли вместе, племянница она мне лишь формально, а так — сестрёнка.

— Очень хорошенькая сестрёнка-племяшка. — Под моей ногой хрустит ветка, и Ариан дёргает ушами. А до меня доходит. — То есть у тебя есть брат или сестра?

— Была сестра, но познакомиться с ней не успел. — Он надавливает боком на ветки куста, освобождая мне дорогу между деревьями. — Так что можешь не сочувствовать, я не знаю, что потерял, у меня нет особых эмоций по этому поводу.

«Повезло тебе», — тени под деревьями вдруг кажутся холодными и зловещими, накатывает кисловато-лекарственный запах смерти. Прикосновение тёплого бока не даёт мне провалиться в ужас воспоминаний о болезни брата, о его последних муках и криках в ночи.

Точно героиня какой-нибудь сказки или книги, я иду вместе с волком по роще. Шелестят листья, в нескольких домиках, больше похожих на землянки, загорается свет.

— Туда. — Ариан подталкивает меня к краю деревеньки на границе рощи и поля, трава шуршит под нами.

— А у простых жителей нет доступа к горячим источникам?

— Есть, там, с другой стороны, но они их используют и для отопления, поэтому пара не видно.

— Аа… Я уж думала, тут совсем дискриминация.

Из тёмных строений доносится тихое мычание, в ответ кудахчут куры.

— Тут достаточно источников, чтобы хватило и гостям, и местным жителям. А теперь тихо, иначе перебудим его соседей.

В нос ударяет сладковатый запах навоза и скошенной травы. Где-то слева, среди домов, бренчит колокольчик.

— Быстрее, — бормочет Ариан, резвее перебирая лапами по вытоптанной тропинке, перепрыгивая что-то в лунном полумраке.

Везёт четвероногому, легко ему быстрее бежать. Впрочем, поскользнувшись на краешке навозной лепёшки, я выдыхаю: ну и что, что я на двух ногах, зато обутая.

Ариан белым призраком подступает к низкой двери. Едва я приближаюсь, нас окутывает туман. Несколько шагов сквозь ало-закатный воздух Земли, и мы выступаем из тумана в темноту дома, в котором жил пропавший оборотень Денис.

— Не двигайся, — глухо требует Ариан, и меня окатывает леденящим страхом.

— А что? — Дыхание учащается, и меня одуряют запахи: кисло-металлически-тревожные.

— Ты как к трупам относишься?

— В каком смысле?

— В обморок не упадёшь? Кричать будешь?

— Только если продолжишь говорить в том же духе! Меня уже потряхивает.

Плеч касаются руки. Вздрогнув, зажимаю рот ладонью — сдержать рвущийся крик.

— Тихо, тихо. — Ариан разворачивает меня на сто восемьдесят градусов. — Вот так постой немного.

Убогую комнатку заливает серебристым светом луны. Пальцы на моих плечах сияют.

— Ариан, удобно тебе: засветился, и фонарика не надо.

— Угу, а ещё можно не мыться, а скидывать грязь в другой мир, — отстранённо произносит он и чем-то шуршит.

Кисло-металлический запах давит, и разум постепенно распознаёт его как запах крови и чего-то химического. Нужно отвлечься, просто отвлечься. Зажмурившись, бормочу:

— Отлично, конечно, а как с контрацепцией дела? Можно ведь и… семенную жидкость скидывать в другой мир.

Щелчок и тихий звон ударяют по нервам, я дёргаюсь. Отстранённо, но уже с нотками напряжения, Ариан откликается:

— Да, правда, есть риск осчастливить какого-нибудь случайного прохожего, но…

Представляю такой «артобстрел», нервный смешок срывается с губ.

— Странные разговоры над трупом. — Осторожно приоткрываю глаза: моя тень, очерченная сиянием Ариана, подрагивает на дощатой выцветшей стене и висящей на крючке куртке с фартуком.

— Это лучше, чем слёзы, — уверяет Ариан.

— Не знаю, неприлично как-то.

Под дверью — калоши в брызгах чего-то тёмного. Кровь. Осознание будто током ударяет, я отшатываюсь и попадаю в сияющие руки Ариана.

— Спокойно. Не поворачивайся.

— Всё так страшно?

— Нет, просто горло перерезано, но зачем тебе смотреть?

— А тебе зачем? — Повожу плечами, высвобождаясь из его рук.

— Смотрю, не осталось ли что-нибудь незамеченным. Хотя… — Ариан крепче сжимает мои плечи. — Тамара, если не слишком сложно, пройдись по комнате, осмотри всё. Конечно, если ты не в состоянии смотреть на тело…

Первый миг недоумения сменяется пониманием, пальцы невольно сжимают спрятанный под майкой амулет удачи.

Вдохнув и выдохнув несколько раз, киваю и начинаю разворачиваться. Ариан отступает в сторону. В первую очередь осматриваю потолок: выцветшие доски, пучки трав, провода электрические и белёсая спираль лампы. За ним книжный шкаф с полосой тёмных брызг на истёртых переплётах. Глиняную печку-плиту полуметровой высоты и рядом кухонный стол с посудой. Плотную штору на окне. Диван с измятым бельём на нём, ещё один диван, письменный стол с электрическими приборами и инструментами, свисающим с края паяльником… На полу распростёрт голый парень с перерезанным горлом. Перед моими глазами вспыхивают и пляшут яркие пятна. Спасаясь от них, зажмуриваюсь, отшатываюсь.

Ариан должен схватить меня, но его пальцы бессильно соскальзывают по руке. Пытаясь удержать равновесие, я отступаюсь, зацепляюсь за разбитую чашку. Всего один удар сердца — и я уже лежу на полу, задыхаясь от боли в локте, слёзы срываются на неожиданно гладкие новые доски частично заменённого пола.

— Прости. — Ариан падает передо мной на колени, а я не сразу понимаю, как умудрилась не вляпаться в кровь, не задеть ноги трупа, не вмазаться виском в оказавшийся под головой шкаф. Мне просто повезло. — Давай помогу.

Он тянет меня за локоть. Свободная рука проскальзывает, ударяется в опорную коробку под шкафом, и боковая дощечка щёлкает. Ариан тут же наклоняется, выламывает поддавшуюся деревяшку, шарит в темноте открывшегося пространства. И вытягивает почти не запылившуюся металлическую коробочку из-под Рафаэлло.

Короткий взгляд так и кричит: «Вот видишь, это амулет!» Ариан судорожно открывает коробку: две пачки потрёпанных сотен, пятисоток и тысячных лежат на дне.

Вязь стремительного почерка на клетчатом тетрадном листе умоляет:

«Серёжа, прости, что прощаюсь с тобой так, через оставленную в тайнике записку, но попрощаться в лицо не могу: ты меня не отпустишь, не поймёшь, станешь отговаривать, а я слишком люблю, я не смогу без неё жить.

Я женюсь и перебираюсь в Солнечный мир. Если когда-нибудь судьба позволит, мы с тобой встретимся. Но просто знай: как бы ни было сложно без луны в Солнечном мире, у меня своя луна, и я обязательно буду счастлив.

Деньгами, что я добавил в нашу копилку, пользуйся смело, они мне больше не нужны. Вожаку можешь не отдавать: это не из их помощи, я сам заработал.

Желаю тебе найти свою вторую половинку и жить долго и счастливо.

Денис».

— Р-романтики, — стискивая отросшими когтями записку, рычит Ариан. — Надо быть идиотом, чтобы сбежать в Солнечный мир, там же тошно и вечно ощущение, что в глаза песок навалили. И обернуться нельзя.

Он передёргивает обнажёнными сверкающими плечами. И только взглянув на меня, расслабляется. Свободной рукой проводит по моей голове.

— Спасибо.

— Да, удачно упала. — От боли действительно не осталось и следа. — Что собираешься делать?

— Записку передам Ксанту, пусть трясёт ящериц, а мы… Мы с тобой идём дальше.

— А тело?

— Сообщу Лерму, он всё организует. И расследование тоже. Нормальное. Ну а мы пойдём на поводу у амулета.

— А не у твоего носа?

— Мне льстит такое высокое мнение о моём носе, но в поселении полторы сотни жителей, постройки тянутся на десятки метров вдоль стены, здесь постоянно все ходят, мимо дома прошло оборотней двадцать, а я не знаю, как пахнет убийца. Он может уйти в любую сторону, пройти через всю деревню и спрятаться в домах, а может перебраться в зону отдыха. Я не знаю, где искать, а чем больше сюда будут приходить и нюхать, тем меньше шансов выследить преступника. Так что пошли.

Он складывает записку и, просунув её в карман моих джинсов, превращается в волка с сияющей шкурой.

Смелости ещё раз взглянуть на убитого не хватает. Опершись на холку, встаю и вместе с Арианом ныряю в объятый кровавым закатом Сумеречный мир. Ариан принюхивается, сопит. Мотает головой:

— Нет, здесь никого нет.

Через несколько шагов мы выходим на порог домика, под гигантское око луны. Ариан уже не сияет — обычный белый волк.

— Веди, моя жрица, — просит он.

В отдалении мычит корова, в ответ блеет овца. К звериному запеву присоединяется хриплый петух. В каком-то из домов хлопает дверь. От напряжения пальцы на амулете удачи сводит судорогой.

Куда же идти, чтобы всё было в порядке?

Тропинка от дома тянется вдоль загонов с дремлющими животными, выбегает на поле и исчезает в серебристо блестящей траве.

А меня тянет к рощице за полем.

— Туда. — Я первая делаю шаг к качающимся вдали деревьям.

 

Глава 34

— Тамара, не хочу сомневаться в твоём решении, но…

— Мне нравится туда идти. Впрочем, — я практически валюсь на полевую траву и прикрываю пылающее лицо рукой, — полежать тоже рада.

Двухчасовое блуждание по полям даёт только гудящие ноги, сбитое дыхание, пот — одним словом, усталость.

— А что ты пожелала? — Ариан вытягивается рядом, утыкается влажным носом в локоть, щекочет дыханием. — Перед тем, как мы пошли…

— Чтобы всё было в порядке.

Со вздохом Ариан перекатывается набок.

— Что-то не так?

Но в ответ лишь молчание.

Жёсткая шкура приятно пружинит под пальцами, я чуть надавливаю между рёбер, и Ариан ёжится, точно от щекотки. Повторяю строже:

— Что-то не так?

— С одной стороны, «всё в порядке» — это очень хороший вариант. А с другой — я уже не знаю, что делать. Вот правда.

— Что, привык всё решать рявканьем с высоты трона?

— Я привык рассуживать подданных по экономически-территориальным вопросам. И единственного убийцу, которого мне пришлось провести через княжеский суд, поймали на горячем. Я макро-экономист, а не следователь.

— У тебя всё получится.

Влажный нос утыкается в шею, мохнатое тело приваливается к боку, окутывает теплом.

— Тамара… — сиплый голос на ухо, шершаво-мокрое скольжение волчьего языка по мочке.

— Ариан, прости, конечно, но давай такие вещи ты будешь делать в человеческом виде.

Тявкающий смех сотрясает его. Ариан ловко поднимается, нависает надо мной, закрывая огромную луну, но она всё равно светит, прошивает его навострённые уши серебристым сиянием.

— Что, уже и просто полизать тебя нельзя? — насмешливо уточняет он, но в голосе чувствуется усталость.

— Как убийцу поймаешь — хоть всю оближи.

— Даже в волчьем виде? — Ариан обдаёт моё лицо горячим дыханием.

— Да.

— Это щекотно.

— А ты сначала поймай.

— Ж-жестокая… — Вскинув морду, Ариан пристально смотрит в сторону, шевелит ушами. — Пора идти, нас хватились.

Но я не слышу ничего, кроме шелеста травы, и, приподнявшись на локте, вижу лишь поле с редкими купами деревьев.

— Услышал их или почуял? — Пропускаю белую шерсть между пальцев, ухватываюсь за мощный загривок.

— И то и другое.

— Тогда почему убийцу не чувствуешь?

— Потому что он разлил в доме паяльную кислоту и ещё какой-то химикат, я уловил смутные запахи на подходе к дому, но там слишком воняло животными. Честно говоря, обоняние у меня только теперь восстановилось.

— Зачем ты меня обманул? — Стукаю мохнатую и слишком твёрдую грудь.

— В чём?

— В том, что ты собирался идти по следу убийцы.

— С помощью амулета, амулет-то у нас в хорошем состоянии, не то что был мой нос. Только ты его не стукай, ладно?

Соблазн велик, но я, усмехнувшись, потираю короткие шерстинки на переносице. Блаженно жмурясь, Ариан подстраивается под движение моей руки, сопит в ладонь.

Потерянный вопль Васи разносится над полем:

— Тамара, Тамарочка!

Обхватив Ариана за шею, выдыхаю на ухо:

— В следующий раз делись со мной трудностями, я же твоя… любимая волчица.

Руки соскальзывают по шерсти, я раскидываюсь на траве. Склонив голову набок, Ариан внимательно меня оглядывает:

— Сейчас одна из моих главных трудностей — никого из них не покусать.

— Тамара!

Ко мне по полю спешат все гости вчерашнего вечера, даже Катя.

— А вот Лерм здесь очень даже кстати, — ворчит Ариан.

Но прежде, чем он успевает накрутить хвост вновь провинившемуся вожаку, со стороны деревни долетает тоскливый вой. Мы, не сговариваясь, бросаемся туда.

* * *

Над поселением бьется оранжевый свет, трещит огонь, бешено ревут коровы, визжат свиньи, курицы носятся по дворам, скачут даже по крышам, разбрасывая перья.

Следом за Лермом Ариан бросается в эту какофонию звуков и бликов. Сердце проваливается в пятки, дыхание перехватывает, я кидаюсь следом, но меня перехватывает Ламонт.

— Тамара, стой…

Вася закрывает от меня обзор.

Огонь — одна из стихий, с которыми не справиться лунным даром. Какого дьявола Ариан помчался туда?! Что за княжеская самоотверженность? Пусть Лерм всех вытаскивает, это его стая!

— Остановите! — взвизгиваю я. — Остановите его!

Ламонт крепче прижимает меня к обнажённому торсу, и дыхание перехватывает от давления его руки.

— Я сейчас, Тамарочка. — Вася в прыжке обращается волком и припускает за скрывшимся между домов Арианом. Стоявший ближе всех к поселению Дьаар ныряет за ними.

— Да идите же туда! — Трясу кулаками я.

— Тамара, там огонь, — со священным ужасом бормочет Катя.

Мои ноги болтаются в воздухе. Без опоры так страшно, и рядом всё громче ревёт пламя.

— Воды, воды! — кричит кто-то.

— А ну отпусти меня немедленно! — Подтянув ногу, резко ударяю по колену Ламонта.

Охнув, он ослабляет хватку, и я выскальзываю из мощных рук, отскакиваю, рыча и скалясь.

— Туда! — Глядя в глаза Ламонту, рявкаю я разрывающим грудь рыком и указываю на домишки и лижущий их огонь. — Туда живо пошёл и помог!

На его бледном лице мелькают рыжие отблески пламени.

— Пошёл! — рычу я, действительно рычу.

Что-то меняется в выражении лица Ламонта. Кивнув, он трусцой направляется в поселение.

А я перевожу взгляд на Пьера и повторяю:

— Туда! Помогай! — Это тоже рык.

От напряжения сводит пальцы, в них будто проскальзывают электрические разряды. Ощущение, что по всему телу проносятся потоки пламени, водовороты и закручиваются спирали ураганов. На лоб будто давит что-то невидимое, проламывается в мозг, и лицо вдруг озаряет падающий сверху яркий свет. Но когда запрокидываю голову, свет следует за ней. У меня просто светится лоб.

— Ух ты, никогда не видела… — выдыхает Катя.

Пьер всё же бежит помогать. Прикрыв личный налобный «фонарик», кидаюсь к поселению. Там трещат загоны. К вереску зверья примешиваются голоса. Перепуганная скотина и дети в человеческом и волчьем облике срываются в поля, мечутся. Тысячи искр взвиваются к равнодушной луне, оседают на крыши… и местами они занимаются пламенем, потому что некоторые крыши из соломы.

Густой дым тянется с крыш, оседает между домами серым пологом. В расцвеченной искрами глубине кричат. Там Ариан. И я — на самой границе этого кошмара, и хочется биться о стену торчащего рядом загона. Дым стекает с крыш, лезет между домов и выползает в поле.

— Надо помочь! — растерянно поворачиваюсь к Кате.

Луна озаряет её белое лицо с огромными от ужаса глазами, в глазах пульсирует рыжие блики.

— Наша звериная сущность боится огня, — зубы Кати стучат так громко, что слышно сквозь треск и крики. — Панически, мы… мы при пожарах голову теряем от страха.

Тогда какого чёрта остальные побежали в огонь? Что они там делают?

Поворачиваюсь к горящим домам. Бах! Над ухом взвизгивает воздух, опаляет. Сзади сухо щёлкает, и в плечо стукает щепка. Оглядываюсь на Катю — Бах! — и горячий визгливый воздух опаляет предплечье, что-то мелкое бьёт в затылок.

Катя моргает. Тоже оглядывается. Ноги подгибаются, и я приседаю. Бах! В сумраке вспыхивает искра выстрела, над головой просвистывает, и на макушку приземляется выбитая из стены щепка.

Обалдеть! В меня стреляют третий раз подряд, а попасть не могут. Вот это амулет, вот это штуку дали поносить!

— В нас стреляют? — растерянно уточняет Катя.

А вот у неё защиты нет. Схватив её холодную лодыжку, взываю к невидимым силам, и туман уносит Катю на Землю. Надеюсь, убийца не со жрицей, а то как бы за Катей не переметнулся…

Снова рядом взвизгивает пуля. А я ведь не шевелилась, и лоб светится — идеальная мишень. Что ж, я в условном танке, с моим амулетом пули не страшны, огонь тоже пусть утрётся, пойду… пользу свей удачей приносить: вывести там кого-нибудь и подальше от убийцы. Ну как минимум надо предупредить Ариана, что наша цель близка. И убедиться, что с ним всё в порядке. А к огню близко подходить не буду, если что — сразу на Землю, да и убийца в дыму моего перемещения не заменит, останется здесь караулить.

Глубоко вдохнув, натягиваю майку на лицо и, наклонившись, забегаю в дым. Глаза обжигает, и слёзы заволакивают всё, но даже без них, даже с фонариком на лбу, почти ничего не видно.

— Раз-два, раз-два, раз-два, — мерно доносится из грохочущего дымно-оранжевого сумрака. — Раз-два, раз-два…

В свете моей налобной метки вспыхивают зелёные искорки глаз многолапого существа.

— Раз-два, раз-два, шевелите лапами, — командует сквозь треск и рокот знакомо-незнакомый голос.

Следом за первой парой глаз вспыхивают новые зелёные искорки. Шеренга из восьми волчат марширует строем сквозь разреженный у земли дым. Все они перемазаны сажей, шкурки слиплись, а выражения мордочек какие-то отупелые, но идут к выходу из селения целенаправленно, уверенно.

— Раз-два, — следом ползёт Вася. — Раз-два.

Голос непривычно командный, с жёсткими модуляциями, но, кажется, это и действует на зверят, словно гипноз, заставляя перебирать лапками.

Только идут они аккурат на убийцу. Но не назад же их отправлять!

Открываю рот предупредить, и горло обжигает. Кашель сотрясает меня, сердце заходится, в голове бьётся мысль: «Как волчата могут тут дышать?»

Ухватившись за мокрый нос, опять обращаюсь к неведомой силе, чтобы отправить ребёнка в Сумеречный мир, но носик продолжает холодить ладонь. Сквозь слёзы плохо видно, но, кажется, переносящий между мирами туман, смешиваясь с горячим дымом, теряет свойства.

Проклятье!

— Раз-два, раз-два, — продолжает рокотать Вася. И я отступаю с их пути.

— Вася, Вася, там стреляют, вы осторожнее, ладно!

— Раз-два, раз-два. — Он машет руками, показывает на рот, и я понимаю: ему нельзя останавливать команды, иначе потеряет контроль над детьми.

Прокашлявшись, ползу за ними. И вдруг нестерпимо хочется ползти в противоположную сторону. Нащупываю под майкой амулет — тёплый. Ох, надеюсь, он понимает, что гибель волчат и Васи — это не то, что я подразумевала под пусть «всё будет в порядке».

Развернувшись, ползу в сторону тёмных силуэтов и горящих домов. Поравнявшись с Васей, хлопаю его по голому плечу:

— Удачи. И осторожнее.

— Раз-два, раз-два. — Он кивает, провожая меня влажным взглядом слезящихся красных глаз.

Ползу дальше, ориентируясь на желание податься вправо или влево, и впадаю в какое-то экстатическое одурение. Как здорово, когда знаешь, что делать… Сзади стихают команды «раз-два», но ни криков, ни воя — значит, убийца Васю и детей не трогает. И то хорошо.

Дым сбоку озаряется красным светом, сквозь треск пробивается хриплый кашель. Кашляя в унисон, поднимаюсь и, наклонившись, бреду сквозь пробивающие дым искорки. Сердце просто выпрыгивает из груди. Каким же большим кажется это маленькое поселение сейчас, когда почти ничего не видно. Впереди, на фоне оранжевого свечения, вздымается неясный широкий силуэт, качается из стороны в сторону, хрипит, чихает и кашляет.

— Сюда! — Хлебнув воздуха, закашливаюсь.

А эта качающаяся туша надвигается на меня, зовёт голосом Пьера:

— Тамара, что ты тут делаешь?

Глупость делаю!

— Проверяю, все ли вышли, — хриплю в ответ. — Идём.

На меня вываливается Пьер, поддерживающий одной рукой растрёпанную старуху, другой — беременную девушку.

В сумраке тумана вспыхивает ещё несколько алых пятен. Что-то рокочет и топочет. С диким рёвом корова проносится мимо. Удар хвоста отшвыривает меня на бабульку.

— Туда. — Тяну бабку вслед за коровой, потому что рогатая бежала в правильном направлении.

— Тамара, выходи отсюда! Немедленно! — рявкает Пьер и заходится кашлем.

Ага, всем выйти из сумрака. Он кашляет так, что даже у меня в горле першит сильнее, обе его ноши сотрясаются, беременная подвывает, а старушка обращается волчицей и уносится в дым.

— Тамара, уходи, — хрипит Пьер.

Побежала уже, прямо навстречу пулям. Подхватив беременную под другую руку, тяну их прочь, а то пока Пьер наговорится, мы тут задохнёмся.

Глаза нестерпимо горят, я зажмуриваюсь и следую путеводной нити амулета. Виски сдавливает болью, в нос и горло будто вкручиваются буры. Рёв пламени оглушает, что-то падает так, что содрогается земля.

Треск, грохот, вой. И вой в ухо — у беременной истерика, она дёргается в наших руках, и если Пьеру легко с его силищей, то меня эти дёрганья мотают так, что голова кружится. Или это от отравления дымом?

— Тамара, иди, — рычит Пьер.

Хочу ответить резкостью, но закашливаюсь. Колени и ладонь обжигает ударом о землю. Наклонившись ниже, вдыхаю чуть более прохладный воздух, и в голове проясняется. Но закрытые глаза жжёт ужасно.

— Ползём, — хриплю я, судорожно вдыхаю горький воздух.

Рёв пламени оглушает до звона в ушах. Нестерпимое желание отойти, отползти влево одолевает, намекая на необходимость уйти в сторону. Нащупав шкирку трясущейся беременной, хватаю её за воротник и тяну за собой, с ней ползёт и Пьер. В той стороне, куда мы только что ползли, что-то падает.

— Тамара. — Пьер нащупывает мою руку. — Давай уходить.

— Рехнулся? — Волочу за собой беременную. — А она?

— Князь…

— А ну взял её и потащил!

Кашляя и ворча, Пьер тянет скулящую женщину. Кажется, она хочет лечь и свернуться калачиком. Ну где, где её звериный инстинкт самосохранения? Взвываю к потусторонней силе, чтобы выкинуть её, нас всех, на Землю, но снова неудачно. Солгал Чомор: я ещё не в огне, а сила уже не действует. Что мешает-то? Жарко слишком? Дымом туман разбавляет?

Щёку и бок опаляет жаром.

Беременная заходится визгом.

— Да выведи её уже! — сквозь кашель требую я.

Наконец Пьер поднимается, подхватывает вопящую женщину на руки и топает куда-то дальше. Шатаясь, плотнее прижимая майку к лицу, волочусь за ними. Кажется, за ними… Всё вокруг качается, и дышать всё тяжелее, каждый вдох обжигает горло, щиплет лёгкие.

Вот зачем я сюда полезла, а? Тоже мне, героиня… Нога за что-то цепляется, и я валюсь на доски. Почти сразу передо мной что-то грохается, лицо опаляет жарким воздухом, неистово трещит рядом. На веках пылает алый свет. Еле разлепляю глаза: сбоку мощно и яростно полыхает пламя, выплёвывая опалённые травинки и пучки тлеющего сена, а передо мной — полоса низкого, чахлого, но жгучего пламени. Оно трещит на перегородившем дорогу столбе. Похоже, рядом горит сеновал, а это бревно-подпорка вывалилось из него.

Крыша сеновала громко проваливается, выдавливая на дорожку передо мной ком огня.

— Помо… — я захлёбываюсь обжигающим воздухом, пячусь назад. Огненные искры рассыпаются кругом. — Спа…

Искры опаляют руки, я отползаю в сторону, но где спасаться? Тщетны воззвания к потусторонним силам с просьбой унести меня на Землю, я по-прежнему в дыму и огне Лунного мира.

Неужели Чомор был прав, и это — конец?

Постукиваю амулет — эй, давай, работай, вытаскивай меня отсюда! В глазах темнеет. Мир шатается. Руки дрожат, в ногах слабость такая, что не двинуться, и сердце колотится в горле, в висках, кажется, в самой голове стучит молотом: Бум! Бум! Бум!

Меня подхватывает неведомой силой и относит на несколько метров вперёд. Сзади что-то трещит.

— Мур, идиотка, — дыхание Чомора окатывает ухо морозным холодом. — Учти, это первый и последний раз, и только ради того, что бы меня потом не доставали. Ещё раз так сделаешь — лично голову откручу. А расскажешь об этом — язык оторву. И помни: артефакты Лунного мира, как и силы, не любят огонь!

Он выдыхает, и поток холодного воздуха прорезает дым между домами до самого поля. Обратной волной чистого воздуха меня ударяет в лицо. Я дышу до головокружения часто, судорожно, упиваясь кислородом. Дым смыкается, но я уже знаю, куда идти.

— Тамара!

Огромный белый волк прорывается сквозь дым и пламя, на сияющей шкуре полыхают искры, глаза горят, как фары. Он поворачивает ко мне измазанную сажей морду, ослепляет неземным сиянием.

— Погасни! — Вслепую кидаюсь на него и утопаю в длинной шерсти, кричу в мощную, часто вздымающуюся грудь. — Убийца здесь, давай его ловить!

— Тамара, — рычит Ариан. — Зачем полезла в огонь?!

— Заткнись, уменьшайся и пошли ловить убийцу! Туда! — указываю в том направлении, куда дул Чомор. Вряд ли он дул туда просто так.

Волк под моими руками вздрагивает и начинает уменьшаться. Умничка Ариан, сразу понимает, когда не нельзя препираться. Чихнув, он направляется к выходу из поселения, рычит:

— Пригнись.

Сама с радостью наклоняюсь пониже, к более чистому воздуху. Лёгкий сквозняк охлаждает опущенные ладони, задевает лицо. Уж не Чомор ли нам поддувает? А может, мне просто нравиться думать, что он нас страхует.

Дым расступается.

— Иди, но будь осторожна. — Ариан ложится к земле, ползёт следом. — Только громко не кашляй, и так плохо слышу.

Последние звуки его слов поглощает грохот рушащегося дома.

— Тамара! — кричат несколько голосов где-то с другой стороны пылающего селения. — Тамарочка!

— Как бы они не вмешались. — Нервно оглядываюсь, ожидая подсказки от волшебного амулета, но её нет, и меня охватывает паника: как же так? Как я без него? Что теперь делать?

— Тогда давай быстрее всё решим, а я их потихоньку буду перекидывать в Сумеречный мир, пока в огонь не полезли.

— Х-хорошо. — Обхватываю себя руками.

Интуиция молчит, никаких путеводных нитей. Но Ариан рядом, этого… этого хватит.

Вдохнув и закашлявшись, выступаю из завесы дыма. Наискось бегущая по полю дорожка блестит в лунном свете. Та самая дорожка, на которую я смотрела от дома убитого Сергея и пропавшего Дениса… Сердце лихорадочно стучит. Вперёд пойти? Назад? В сторону? Ладонь обжигает болью — так крепко стиснут амулет. И ведь не заметила, как в него вцепилась!

— Иди, — просит в спину Ариан.

Нервно оглядываюсь и не сразу различаю его серую шкуру на земле. Хорошая маскировка, а дым скрывает запах.

Хватит бояться! Срываюсь на бег — естественно же из пожара выбегать! Остановившись на траве, упираюсь ладонями в колени и жадно хватаю почти чистый воздух. Луна на лбу светит не так ярко, но ощутимо. Меня видно издалека.

Бах! Вспыхивает искра впереди. У головы всколыхивается туман, воздух пружинисто толкает в лоб. Меня накрывает тенью, мимо проскакивает волк, мчится, вырастая на глазах, налетает на серую тень, хватает зубами и встряхивает. Жертва взвывает, скулит.

Колени слабеют, и я опускаюсь на траву. Неужели всё?

Сверкая в лунном свете, Ариан приближается, неся в пасти волка. Выронив скулящую, обслюнявленную жертву, вскидывает голову и завывает так, что содрогается сама земля.

Фыркнув, волчище мотает башкой:

— Надо же остальных вернуть.

Постояв с задумчивым видом, Ариан снова вскидывает голову и завывает.

Пламя трещит и ревёт, дома рушатся, земля дрожит. Моя тень бешено дёргается на оранжевом фоне полевой травы.

— Тамара!

— Тамарочка!

— Тамара!

Призывы женихов сменяются судорожной многоголосицей:

— Лунный князь!

— Князь!

— Сам князь!

— Лунный князь!

Несколько сотен голосов сливаются в единый протяжный вой. А я смотрю на сжавшегося на земле волка.

Что делать? Это всё? Или нужно ждать ещё чего-то? Что делать-то?

И снова пальцы судорожно сжимаются на амулете.

Нет, так нельзя. Надо скорее возвращать эту штуку, к ней и впрямь привыкаешь.

Ариан из сияющего волка превращается в светящуюся человеческую фигуру. Эта фигура подносит запястье к лицу. Сияние на руке всколыхивается алыми разводами, в ярком свете видно, как в небо, наплевав на законы физики, уносятся капли крови.

Гигантская луна на фиолетовом небе краснеет, и землю заливает алым тревожным сиянием.

— Княжеский суд… — пробегает рокот по толпе прижавшихся к земле волков. — Княжеский суд…

— Лерм, ко мне. Всем остальным — помыться, — бросает Ариан.

Лерм, придерживая обожжённое плечо, бредёт к нам по полю. Оборотни отступают прочь, и лишь мои женихи останавливаются на границе огненного света, держат уши востро, перебирают лапами.

Ариан опускает взгляд на лежащего у его ног волка, спрашивает тихо, но всё равно голос пробирает до костей:

— Лада убежала от тебя с Денисом?

— Почти. Собиралась уйти в Солнечный мир, — сипло отзывается волк смутно знакомым голосом.

Свет скрывает выражение лица Ариана, скрадывает жесты, но в том, как приопустились его плечи и голова чувствуется вселенская усталость. Алое сияние на руке медленно утопает в серебристом свете, но даже в этом есть что-то невообразимо печальное. И луна на небе продолжает заливать мир красным.

— Лерм, запри его, пока будем готовиться к суду.

Поклонившись, Лерм нерешительно подходит к измятому волку. Тот медленно поднимается. Пошатываясь, кивает ему, и они вдвоём идут, явно намереваясь обойти пылающее селение.

— Он не сбежит? — тихо спрашиваю я.

Вместо Ариана отвечает полуобернувшийся Лерм:

— Нет, иначе отвечать будет его стая, ни один вожак такого не допустит.

Вожак, от которого убежала Лада… Лутгард. Сейчас он мало походит на дерзкого оборотня, посмевшего на общем сборе практически оспорить решение князя заявлением, что я не достойна выбирать кого-то из правящих семей оборотней.

— Почему ты охотился за мной? — хрипло вскрикиваю я и захожусь кашлем.

Лутгард не удостаивает меня взглядом.

— Тамара, пойдём. — Сияющий Ариан с пистолетом в руке оказывается рядом, проводит ладонью по моей спине, и в груди щекочет, а потом резко становится легче дышать, и я никак не могу надышаться.

— На суде Лутгард всё расскажет, — шёпотом обещает Ариан.

Насытившийся огонь опадает, и на поле с каждой секундой всё сильнее влияние не тёплого рыжего, а холодного красного света. Лерм и пленник растворяются в сумраке.

Зелёные искорки глаз выдают ожидающих нас Васю, Ламонта, Пьера, Дьаара и Катю.

— Можете идти вместе с нами, — прокатывается по полю приглушённый, но мощный голос Ариана.

И остальные молча склоняют головы. Ариан помогает мне подняться. Идти рядом с ним сияющим жутко. Его мертвенный свет подчёркивает ожоги от искр и опалённые волосы Ламонта, Пьера и Дьаара. Вася заходится подозрительным кашлем. Торсы всех четырёх мужчин окутывает туман, их лица приобретают странное выражение, и дыхание меняется. Они судорожно, как и я недавно, пытаются надышаться.

— Я огня боюсь, очень, — бормочет Катя, стыдливо глядя в землю и переминаясь с ноги на ногу.

— Нечего девушке делать в огне, — фыркает Вася. — Это мужское дело.

— А где лунный воин? — уточняет Дьаар. — Он не пострадал? Я видел его в огне.

— Я отправил его с поручением, он скоро вернётся. — Ариан точно плывёт по алой траве, и оборотни покорно следуют за ним вдоль догорающих домов.

Кажется, даже огонь задыхается от подавляющей близости князя, а трава укладывается травинка к травинке. И женихи идут, будто в воду опущенные. Или они просто устали? Или им плохо? У Ламонта вон длинный ожог на бедре, а у Дьаара на предплечье. А у Васи хвост подпалён.

Кожу на руках и плечах начинает припекать. Похоже, обезболивание адреналином заканчивается, и сейчас я прочувствую пострадавшие от искр места. Да я вся в пятнышках, точно леопард!

Ворота в высокой стене вокруг источников гостеприимно распахнуты, погорельцы устраиваются под навесами у крупных бассейнов, отмываются от гари и пепла. Некоторые поскуливают.

— Всем замереть, — рокочет Ариан.

Все застывают. От Ариана щупальцами раскидывается серебристый, в контраст небесному алому свету, туман и окутывает оборотней. Те застывают со странным выражением лица, как недавно мои женихи, и, наверное, я, а потом начинают дышать, словно только что вынырнули из омута.

Интересно, Ариан только лёгкие почистил, или кровь тоже смог? Но спрашивать об этом в окутавшем нас почтительном молчании просто немыслимо: сам князь идёт, и оборотни, шумно с наслаждением дыша, расстилаются перед ним в поклонах.

Кланяются погорельцы, гости курорта выбираются из многоквартирных домов и отдельных домиков, расстилаются вдоль дороги. Холодное сияние Ариана будто покрывает всё вокруг изморозью, отвоёвывая пространство у мстительной красноты небесного светила.

И какое блаженство из кровавого света нырнуть в простое жёлтое освещение нашего домика, в подавляющий запах дыма тягуче-сладкий аромат привядших цветов.

На разложенном журнальном столе — тарелки с костями и вчерашним мясом, бокалы и бутылки. Но всё это словно принадлежит другой жизни.

Диван принимает меня в мягкие объятия. Я дую на пылающие руки, при свете внимательнее оглядывая покраснения: в принципе, ничего страшного.

— Можете садиться. — Ариан проплывает мимо и скрывается в кухоньке. Чем-то звякает, щёлкает.

Валятся на сидение напротив Пьер и Ламонт, а Вася — к моим ногам. Дьаар, щурясь, следит за сиянием в кухне. Катя пристраивается на краешек моего дивана, но когда на нас надвигается сверкающий Ариан, она, ойкнув, сползает на пол и прячется за Васю.

В сиянии не сразу видно, что в руках Ариана аптечка. Он усаживается рядом со мной. Так странно наблюдать, как светящиеся пальцы перебирают лекарства, обхватывают баллончик с обезболивающим спреем.

Холодящие капельки лекарства, шипя на вылете, покрывают мою кожу, гасят пожар жжения. Хорошо-то как! Ариан заливает меня обезболивающим. Остальные просто смотрят, в глазах отражается его позеленённый их зрачками свет.

От дружеской атмосферы предыдущего вечера не осталось и следа. Может, они не опомнились после пожара, возможно, их смущает то, что арестован один из вожаков. Но скорее всего, их почтение к князю так велико, что расслабиться рядом с ним невозмонжо. Понятно, почему Ариан предпочитает общаться от лица лунного воина.

Он ставит баллончик на стол, и звук получается неестественно звонким, подчёркивает гнетущую тишину.

— Я вернусь, когда надо будет доставить жрицу на суд. Пистолет в кухне не трогать. Приведите себя в порядок. За жрицу отвечаете головой.

Сияющий и неприступный, Ариан выходит из комнаты, и едва закрывается дверь, все слаженно выдыхают.

— Какой он ослепительный, — сочувственно глядя на меня, шепчет Катя. — И жуткий.

— Вблизи намного тяжелее его силу переносить. — Дьаар шагает к кухне. — Я буду вино, кто ещё?

— Вам не надо подлечиться? — Киваю на спрей.

Ламонт нежно мне улыбается:

— Тебе нужнее. Хоть ожоги и плохо затягиваются, но всё равно быстрее и безболезненнее, чем у людей.

— А почему плохо?

— Огонь противен нашей сути. — Вася с присущей ему жизнерадостностью зарывается во вчерашнее мясо, выискивая кусок помягче. — Поэтому ожоги заживают дольше, чем раны. Так же и солнечные не любят холод, а мы его отлично переносим.

Он вгрызается в ножку индейки.

Позвякивая бокалами, Дьаар усаживается перед столом, протягивает отягчённые стеклянными каплями руки:

— Разбирайте, не стесняйтесь.

Катя, со священным трепетом оглядев место Ариана на диване, мотает головой, будто запрещая себе даже думать туда садиться. И тогда на место Ариана перебираюсь я. Нечего зря диванной площади пропадать.

Расслабление приходит только со вторым бокалом. На бледном лице Дьаара вспыхивает румянец, Катя улыбается. Ламонт внимательно смотрит на баллончик с обезболивающим, будто пытается найти в нём ответы на все вопросы. И лишь Пьер мрачно цедит почти чёрную жидкость.

От смутных догадок о мотивах Лутгарда так тошно, что разум их вытесняет: не хочу думать об этом, не сейчас. Да и знать не хочу, если честно, но никто ведь не спросит, придётся узнать.

Дверь практически слетает с петель, и в гостиную вваливаются мальчишки и девчонки.

— Вася! Дядя Вася! — верещат они и, отпихнув Катю, наваливаются на жующего Васю всем скопом, виляют отросшими хвостами. — Самый лучший дядя Вася.

— А ну брысь… — ворчит он, улыбаясь из кучи тел и размахивая костью.

— Мы же не кошки, — смеётся кто-то из детей.

— Поесть дайте…

— Поиграй, поиграй с нами…

Они кучей-малой откатываются от стола, вваливаются в вазы и банки. Вода и цветы летят в разные стороны, мелькают хвосты, куча весело порыкивает, обрастает шерстью и хохочет.

Катя с блюдом стейков и бутылкой вина взвивается на диван и, попивая из горла, следит за эпичным сражением спасённых со спасителем.

— Ой, только не щекочите, — вопит из мохнатой кучи Вася.

— Щекочите-щекочите, — подбадривает Катя и откусывает от стейка. Заметив мой пристальный взгляд, протягивает кусок. — Ты ешь, не переживай, князь со всем разберётся.

В дверь заглядывают пятеро бледных мужчин с блюдами, полными дымящихся стейков. Кланяясь, они подходят к сидящему на полу Дьаару и выставляют блюда перед ним.

— Благодарим за спасение наших жён и детей, да будут лапы твои быстры, глаз зорок, да не иссякнет твоя сила до последнего вздоха, отмеренного судьбой.

— И вам долгих лет жизни. — Дьаар слегка склоняет голову. — Старший должен быть старшим даже в гостях.

Сопящие и урчащие волчата прокатываются по ещё нетронутым цветам вдоль стены.

— На лужайке удобнее, — советует Катя и машет стейком в сторону двери, куда уже отступают отблагодарившие Дьаара мужчины.

Призыв не срабатывает, и тогда Катя кивает на блюда:

— Дьаар, поделишься?

— Да, — усмехается он, и в глазах появляются весёлые искорки.

Катя перескакивает через стол, хватает стейк и закидывает в кучу-малу из обратившегося в волка Васи и детей.

— Сюда, мои сладкие, сюда мои волчики, — подхватив блюдо и пятясь к двери, она потряхивает ещё одним куском.

Расправившись с брошенной добычей, волчата, сверкая глазами и скалясь, окончательно разматываются из кучи и вместе с помятым Васей идут за ней, перепрыгивают через стол.

— За мной! — размахивая блюдом, Катя вылетает на озарённую алым светом улицу, сбивает там кого-то охающего и ахающего.

Орава зверят выскакивает за дверь. Там кто-то взвизгивает, что-то разбивается.

— Надеюсь, она не пострадала. — Ламонт перегибается через подлокотник и пытается разглядеть происходящее на улице.

— Так проверь, — Дьаар прихватывает кусок посочнее. — Она же твоя будущая родственница.

— Гирдх не может её догнать, а Катя ему не поддастся, так что наша родственность под большим вопросом. — Он зевает, запрокидывает голову. — Ну и пробуждение выдалось.

У них восхитительное чувство такта: ни единого вопроса о произошедшем.

Катя возвращается с пустым блюдом и прикрывает дверь.

— Там благодарные собираются, готовьтесь.

Благодарящие мужчины являются с мисками еды, бусами из камней и костей. Если еду они могли добыть, — скотины много выжило, — то бусы с себя, что ли, сняли?

Понеслись благодарности:

— За жену, сына, дочь, отца, мать, брата, сестру…

Было десятка три благодарящих, но в маленькой гостиной от них, входящих маленькими группами, и их даров стало тесно и слишком сильно запахло мясом. Все женихи кого-то спасли. А долю смелого лунного воина сдают мне, чтобы передала.

Один мужчина приводит знакомую беременную, они кланяются залившемуся румянцем Пьеру.

— Я был на охоте и не мог защитить свою семью, и я счастлив, что старшие были здесь. За жену, нерождённое дитя и мать мою прими дар, — мужчина протягивает миску со шматом дымящегося мяса и охотничьим ножом.

Нервно кивнув, Пьер скручивает руки на груди. Снова кивает.

— Спасибо, — всхлипывает беременная волчица. — Позволь ребёнка назвать твоим именем.

— Пьер, — нервно отзывается он, ещё сильнее краснея.

Вообще он странно принимает благодарность, даже скромняга Дьаар лишь опускал взгляд.

Едва благодарящая пара покидает гостиную, Пьер перепрыгивает через спинку дивана.

— Пойду исполнять распоряжение князя. — Сверкнув моим кривоватым портретом на хребте, он скрывается за дверью во внутренний двор и купальню горячего источника.

— Что с ним? — вопросительно взглядываю на Катю, в конце концов, они родственники…

Она беззаботно пожимает плечами:

— Наверное, в печали, что трусы любимые безвозвратно испортил.

Остальные с трудом сдерживают улыбки. И только мне тревожно.

На переднем дворе слаженно воют. Судя по звуку, там уже больше, чем восемь волчат.

— Да он сейчас всю детвору здесь соберёт, — качает головой Ламонт.

— Кто-то и молодняком должен заниматься. — Пожимает плечами Дьаар. — У Лерма времени мало, они пользуются случаем.

— Шли бы тоже занялись молодняком. — Катя кивает на дверь.

Но оба мужчины хватаются за мясо и изображают занятость. А я смотрю на дверь во внутренний двор. Неспокойно на душе. То ли просто общий страх, то ли амулет подсказывает, что надо пойти туда.

А что, если действительно амулет зовёт?

Или не идти?

Вздохнув, направляюсь за Пьером.

Он не моется. Стоит, прислонившись к стене, зажмурившись. Тень крыши закрывает его от алого света. Совсем рядом, за забором, порыкивают и повизгивают волчата и Вася. Пьер дышит глубоко, но его то и дело передёргивает.

— Что случилось? — Тоже прислоняюсь спиной к немного шершавому камню стены.

— Я панически боюсь огня.

— Это нормально.

Покачав головой, Пьер проводил ладонью по лицу и вздыхает:

— Ты слышала, как они называют нас старшими? Старшие — это представители правящих стай. Элита. Столетия отбора самых сильных, сообразительных, смелых. В то время как обычные оборотни, оказавшись в огне, теряют голову, мы должны сохранять присутствие духа. Должны спасать младших в эти мгновения их звериной беспомощности.

— У тебя неплохо получилось.

— Я боюсь огня, как какой-нибудь младший, и если бы ты не приказала, если бы ты не приказала как полноценная жрица — в огонь я бы не вошёл.

— Но ты вошёл и даже спас…

— Меньше всех.

— Ой, у нас не состязание пожарников-спасателей, — похлопываю его по плечу. — Главное, что ты помог.

Он дрожит под моей ладонью, зубы постукивают:

— Да я только сейчас осознаю, куда влез. Дом уже горел: крыша, стена, крыльцо. Я мог просто… — Пьер взмахивает рукой. — Остаться там… в огне.

Сползя по стене, он зарывается пальцами в волосы. До меня вдруг доходит, как близка была мучительная смерть. Лёгкие ожоги на руках отзываются пекущим зудом. Я тоже сползаю, обнимаю Пьера за плечи.

— Всё хорошо, — а у самой зубы постукивают, я сжимаю его мягкие волосы.

Пьер прав: мы могли погибнуть. Из-за моей глупости и самонадеянности в том числе. А ведь Чомор предупреждал об опасности огня. А я всё равно полезла. Дура! И себя могла погубить, и Ариана, и Пьера тоже.

— Тихо-тихо, — уже Пьер обнимает меня, помогая справиться с дрожью. — Всё закончилось.

Во рту солоно от слёз. Страх накатывает бьющими, холодно-горячими волнами, стискивает тело судорогами, и сердце гулко колотится в груди.

— Я такая глупая. — Слёзы срываются настоящим водопадом. Рыдания душат, но молчать невозможно. — Глупая-глупая, я же знала, знала, что не надо садиться в машину, что надо решить всё сразу, но села и… и… вот меня укусили, и я жрица, и это так глупо, я же простой человек, я ничего-ничего не понимаю. А огонь — мне же было нельзя, я же знала, я опять знала, что не надо делать… дура.

— Всё у тебя получится, — шепчет Пьер, поглаживая меня по голове, прижимая к обжигающе-горячему телу. — Ты умница…

— Глупая… — Мои жалобы и всхлипы утопают в шуме детской возни. Тоже мне, утешительница! — Совсем глупая.

— Ну если только совсем чуть-чуть, — Пьер усмехается мне в лоб. — Но всё кончилось хорошо.

— Чудом… И я стала жрицей, и у меня теперь фонарик на лбу, а я не просила фонарик на лбу. И мне теперь замуж надо. А я боюсь ошибиться. А вдруг выберу не того?

— А мы, думаешь, не переживаем? — шепчет Пьер.

— Но вы дома, — поскуливаю я. — А я… вдруг я не приживусь? Вдруг меня не примут?

— Тихо-тихо. — Пьер снова прижимает меня, и я отдаюсь на волю рыданий.

— Я боюсь суда, боюсь, что все будут считать, что Лутгард прав.

— Не бойся раньше времени…

— Домой хочу. — Дыхание перехватывает от ужаса. — Но у меня нет дома.

Зарывшись пальцами в мои волосы, Пьер заставляет посмотреть на себя. Он странно выглядит в красном свете луны с мерцающими зеленью зрачками.

— Ты жрица. Твой дом здесь.

Сердце ёкает. Опять накатывают слёзы, хотя в груди разливается тепло.

— Ну что мне ещё сказать и сделать? — Пьер смотрит в глаза. Наклоняется и осторожно касается губ.

Поцелуй его мягкий, ласковый. Он прихватывает то верхнюю губу, то нижнюю, и я невольно вовлекаюсь в игру прикосновений-посасываний. Пьер прижимает меня к себе, и я острее ощущаю силу его тела, мышц, и шёлк его волос в моих пальцах. Он ведь отлично целуется! Сердце предательски учащается. Чёрт, так приятно!

Ослабляя объятия, Пьер позволяет мне самой разомкнуть поцелуй. Запрокинув голову, вздыхает. С лёгкой улыбкой смотрит сверху вниз, сильно скашивая глаза.

— Ну как, успокоилась?

Фраза звучала бы обидно, если бы не сочувственные интонации голоса. Киваю:

— Спасибо.

Он приглаживает мои волосы, и в этом жесте, во взгляде и выражении лица много теплоты, которая мне сейчас очень нужна. Уткнувшись лбом в его грудь, повторяю:

— Спасибо.

— И тебе спасибо. Помогла мне поступить как старшему, а то позорно отсиживался бы в кустах. А теперь, наша дорогая жрица, позволь мне исполнить поручение князя.

Внутри меня будто дёргается струна, и лицо заливает румянцем: так стыдно за поцелуй. Хотя, с другой стороны, до официального выбора Пьер, как и остальные, у меня на проверке, и на поцелуи их проверить было бы разумно. Хотя под присмотром Ариана я на такое не решусь.

Погладив меня по плечам, Пьер поднимается с колен и помогает мне встать. Подмигнув, с разбегу бросается в красное отражение луны на воде. Выныривает, фыркая и улыбаясь:

— Всё будет хорошо.

И ему я почему-то верю даже больше, чем Чомору. Может потому, что улыбка у Пьера искренняя, и в глазах чистое тепло без примеси хитрости и высокомерия.

Для Пьера я жрица и волчица, несмотря на происхождение. А значит, надежда прижиться здесь есть.

— Спасибо, — я распахиваю дверь в гостиную.

— …поэтому все вы в любое время года желанные гости здесь. — Лерм устало мне улыбается. — И ты, жрица, и лунный воин. Если вдруг я не встречусь с ним, передай через князя приглашение.

— Конечно. — Оставив дверь приоткрытой, возвращаюсь на своё место на диване. — Всех спасли?

— Да.

На улице Вася шумно играет с волчатами, остальные едят, хищно посверкивая глазами. Причём Катя прихватывает мясо из чужих тарелок, одаривая оборотней льстивыми улыбками. Лерм устраивается на полу и выбирает себе кусок из вчерашнего угощения. То ли его стая ему мяса, как защитнику на постоянной основе, не поднесла, то ли он свою долю не захватил.

Их зверский аппетит пробуждает и мой. Я беру мясо из мисок Ариана. Интересно, как он это всё с собой потащит? Или ему доставят?

Мясо неожиданно вкусное и нежное. Не похоже на свежезабитое и в спешке зажаренное.

— Лерм, они твою кухню разорили, что ли? — взглядываю на него поверх сочного стейка.

— Ну а что было делать? — Разводя руками, Лерм трагично вздыхает. — Не заставлять же их готовить. Они бы вам с перепугу непрожаренное мясо дали, и тогда стыдно было бы уже мне.

Ламонт хмыкает в свой кусок и облизывает с пальцев жир.

— Ты молодец.

Они пускаются обсуждать строительство новых домов и необходимость модернизировать подобные поселения, современные материалы и целесообразность их использования, их влияние на экологию, цены, способы доставки, акции. Я жую мясо, и с каждой минутой растёт удивление: они же нормальные. Вполне нормальные мужчины, пусть у них вырастает шерсть, а тело изменяется на звериное, но они такие живые, естественные, ничуть не страшные. Конечно, если не решат оскалиться волчьей пастью. Они приятные. И с ними уютно.

Лерм, почесав кожу возле ожога на плече, мрачно напоминает:

— Пора собираться.

Расслабленность мгновенно развеивается. На лица, точно маски, опускается серьёзность.

— Всем мыться и на суд, — подытоживает Лерм в тишине, нарушаемой лишь повизгиванием волчат, да плеском воды в источнике, где отмокает Пьер.

— Я в душ. — Уже на лестнице оглядываюсь на оклик Ламонта.

— Тамара… держи. — Он бросает мне обезболивающий спрей. Когда баллончик оказывается в моих руках, Ламонт тепло улыбается. — Обработай ожоги ещё раз. И хорошо помойся.

Интересно, это он из-за запаха дыма сказал, или от меня пахнет Пьером?

* * *

Холодный душ — бальзам для слегка обожжённой кожи. Стояла бы и стояла, но в груди всё сильнее нарастает тревога, ощущение, что надо двигаться, собираться. И я сдаюсь этому желанию. Опрыскиваюсь холодящим спреем от ожогов. С пятнами по рукам я чистой воды гепардик. «Прекрасный» образ для явления на суд. Впрочем, платье всё прикроет.

Сжимаю висящий на шее амулет. Он холодит кожу, зовёт двигаться дальше, собираться.

Спальня залита красным жутким светом луны. От него трудно дышать. Вот это приглашение на суд так приглашение, и захочешь не пропустишь.

Платье с почти неуловимым ароматом «Антикобелина» обнимает меня щекотной прохладой шёлка. Глядя на кровавую луну, я расчёсываю волосы. Они рассыпаются по плечам послушными прядями.

«Мой дом, это мой новый дом», — нескончаемо кружится мысль.

На автомате возвращаюсь в ванную и снова заглядываю в зеркало: на лбу горит красная луна. Не так ярко, как предыдущая белая, но даже с выключенным светом она озаряет отрешённое, будто выточенное из мрамора лицо. И я не узнаю себя, я просто не могу быть такой возвышенно-холодной, и мои глаза не могут быть такими загадочно-глубокими, и в них не могут закручиваться спирали галактик, точно они — разломы пространства с видом на Вселенную.

И всё же возвышенно-холодная девушка с красной луной во лбу и галактиками в глазах повторяет мои движения, стоит в моём платье. Это я. Это лунная жрица.

Когда спускаюсь вниз, там царит тишина. Потому что в гостиной царит серебряное сияние Ариана.

— Ты понесёшь. — Он отдаёт пистолет Лерму, и тот с поклоном принимает улику. — Тамара, идём.

Ариан выходит первым. Во дворе — притихшие волчата и склонившийся Вася. Ариан опускается на землю сияющим волком, растёт, приседает, подставляя мне холку.

Судя по взглядам окружающих и по приоткрытому рту местной жрицы, тоже сверкающей алой луной на лбу и галактиками в потемневших глазах, я удостаиваюсь нереальной чести. Но я бы предпочла стандартную поездку на джипе. Ариан, конечно, зайка и мягкий, но все эти ошалелые взгляды… А что делать? Я не могу обратиться волчицей и бежать до скалы.

Намертво вцепившись в Ариана, стараюсь глубоко дышать. Он выпрямляется и первым выходит со двора. За ним выстраиваются в свиту сначала местная жрица, затем Лерм с пистолетом в зубах, за ним — Лутгард в волчьем обличье, следом — женихи, за ними — остальные волки, и уже в хвосте — дети и женщины с младенцами на руках. Позади у нас слабо дымит пожарище, и ветер доносит запах гари, а впереди — поля и дорожки, перелески.

Мерное покачивание на спине Ариана делит путь на равные промежутки абстрактного времени. Лунный мир в красном свете выглядит зловеще, он словно ждёт беды. В воздухе звенят далёкие завывания. Но страшнее всего — безмолвие идущих рядом. Волки похожи на призраков.

Бесконечное шествие мохнатых привидений, которое не смеют нарушить даже младенцы. Шелест травы. Алый удушающий свет и смотрящая отовсюду тьма.

А потом новые красноватые призраки: огромные стаи, стекающиеся к чёрной скале. Волков не сотни, их тысячи, намного больше, чем на прошлом собрании, где решалась моя судьба.

Такое чувство, что всколыхнулся весь лунный мир. Но чем ближе к трону, тем тише становятся оборотни, даже шаги их гаснут в вязкой тишине. Те, что уже заняли места, не шевелятся, лишь взгляды провожают нас в коридоре между гигантскими секторами.

Стая Лерма занимает свою часть сектора с какими-то ещё стаями, — а может, это его оборотни, просто из других поселений, — и тоже застывают.

На этот раз свободного места перед скалой оставлено намного больше. Там ждёт Ксант в набедренной повязке. На площадку выходит только Ариан, Лутгард и несущий пистолет Лерм. Последний кладёт пистолет на землю и пятится к своим, тоже застывает почтительно склонившимся изваянием.

Ариан укладывается на брюхо. Руки и ноги сводит от ужаса, пальцы я разжимаю с огромным трудом и соскальзываю на землю. Обратившись сияющим человеком, Ариан одним небрежным движением ставит меня на ноги. Его уже ждёт сверкающая серебром дорожка к трону, и он восходит в небо второй луной, садится на засиявший при его приближении трон.

— Да начнётся суд! — прокатывается по долине и полям громовой голос лунного князя.

От красной луны на Лутгарда падает мощный луч серебряного света, ярко выделяет его в кровавом сумраке. Где-то далеко гремит эхом:

— Суд-суд-суд…

 

Глава 35

— Лутгард, твои объяснения, — сотрясает всё мощный голос Ариана.

На этот раз Лутгард не шагает вперёд. Он превращается в человека и поднимает лицо к кровавой луне.

— У моей стаи хорошие связи на межмировом чёрном рынке, — многократно усиленный голос Лутгарда проносится над долиной вторым громом. — Лучше, чем у княжеского Охотника. — Лутгард кидает короткий взгляд на хмурящегося Ксанта. — Моему связному попала информация, что лунная жрица просит убежища в Солнечном мире.

Ропот пробегает по долине. Вздохнув, Лутгард закрывает глаза и продолжает столь же громогласно:

— Точнее, что за неё просит оборотень, учащийся в Сумеречном мире, и жрица вроде как ещё свободная, а мне должна была достаться такая, и других на выданье не было. Я решил проверить этого оборотня.

Долину сотрясает ответ Ариана:

— Лунные жрицы подсудны только мне, ты должен был рассказать и ждать моего решения.

— Окажись это правдой, жрицу за намерение уйти в мир Солнца и похоронить там дар казнили бы, и моей стае пришлось бы ждать полтора года, пока не повзрослеет другая жрица.

За сиянием не видно лица Ариана, не понятно, как он относится к сказанному, но молчание подтверждает: ему бы пришлось убить жрицу Ладу. Самому.

— Я решил выяснить подробности. Нанял полукровок, чтобы в случае чего сохранить репутацию жрицы. Дениса из стаи Лерма, её возлюбленного, мы нашли перед самым отправлением Лады ко мне. Рядовой оборотень, конечно, не мог надеяться на брак со жрицей, которую ты княжеским словом обещал мне. Парень хорошо держался, настаивал, что собирался бежать в Солнечный мир с волчицей правящего рода, а не жрицей, и представитель Солнечного мира его не так понял. Их выдало голосовое сообщение на телефоне. Жрица редко появлялась в Сумеречном мире, поэтому он ей так информацию передавал. Однажды она до него не дозвонилась, а запись он не удалил. Видимо, слушал её воркотню перед сном. — Губы Лутгарда презрительно вздрагивают. — Такая романтичная наивная любовь без малейшего понимания последствий.

— И ты его убил.

— Это было лучше, чем терять жрицу. — Лутгард вздыхает. — Я поручил полукровкам подчистить следы и похоронить Дениса в поле. И ушёл встречать жрицу, чтобы удержать её от глупостей.

— Но ты не успел.

— Кортеж прибыл пустым. Надеясь договориться, я сделал вид, что жрица приехала в дом, а сам отправился в Сумеречный мир. До полукровок дозвониться не удалось, но я знал, где они хоронили жертв. Один из них ещё дышал и рассказал, как было дело.

Так значит… получается, когда я очнулась на дороге, кто-то из нападающих был жив, а Лутгард… Лутгард ехал туда, и мы разминулись совсем чуть-чуть?.. Сердце заходится: а если бы Лутгард схватил меня сразу, а не когда весь Лунный мир всколыхнуло известие об убийстве жрицы и моём появлении?

— Эти идиоты хоронили труп с мобильным, но не догадались его выключить. Лада отследила телефон через программу и явилась на место. Она… обезумела. Полукровки пытались её схватить, но когда Лада загрызла одного, двое оставшихся обернулись и потеряли контроль. Лада прыгала между мирами, грызла их, но всё равно проигрывала. Когда появилась человеческая женщина, Лада укусила её, чтобы увеличить вероятность передачи дара в случае своей смерти. Не знаю, что ей двигало. Возможно, не хотела умереть в Лунном мире и случайно передать дар волчице моей стаи, ведь бой был на нашей территории, а может, совесть проснулась, и она постаралась сделать так, чтобы новую носительницу дара было проще найти. После укуса Лада одного полукровку убила, другого почти загрызла, а сама истекла кровью, и дар перешёл человеческой женщине.

Вязкое молчание накрывает долину. Не знаю, как остальные, а я представляю этот безумный, обречённый на поражение бой. И миг, когда волчица бежала на меня снова и снова прокручивается в голове. Это было ужасно…

— Но когда ты прибыл на место, человеческой женщины с даром не было, — накатывает и пригибает к земле голос Ариана.

— Нет, — качает головой Лутгард. — Запах был, сама она уже ушла, и след затёрся. Или был спонтанный переход между мирами. Не знаю, мне надо было срочно избавиться от следов своего присутствия и наёмников прежде, чем звать помощников из стаи.

— Значит, никто из твоих об это мне знал?

— Нет. Я нанял ещё полукровок, они подчистили следы, оставив только жрицу, и вызвали полицию, а я в нашем мире объявил о похищении жрицы. Информацию передали Охотнику, он пустил ориентировки по своей сети, наши в полиции сопоставили появление девушки с меткой на лбу и пропажу жрицы, информация пошла, развязывая мне руки.

Так вот как моя история выглядит с другой стороны…

— Описание женщины было, запах и направление движения тоже. Пробовали искать по записям с камер, но безуспешно. А потом вышла на дежурство кондуктор, которая посадила женщину на автобус, и подсказала её остановку. Там я почувствовал запах, но для вида пришлось поспрашивать людей. Они подтвердили, что проходила в нужное время странно ведущая себя женщина со светящейся наклейкой на лбу, так мы нашли нужную квартиру. Вроде как нам просто повезло. Женщина уже ушла на работу, и мы поехали туда, ведь в женщине сила нашей жрицы.

— Ты обязан был всё мне рассказать. — Земля от этих слов содрогается, а Лутгард проседает. — И после всего этого ты мог остаться вожаком. Зачем… зачем ты охотился на новую жрицу? Зачем убил брата Дениса Сергея, ведь он тебя не оскорблял и принадлежал стае Лерма?

Лутгард опускает взгляд, и тень скрывает его заострившееся, как у покойника, лицо. За короткий разговор в круге лунного света он постарел лет на десять. Губы несколько раз дёргаются, прежде чем над долиной прокатывается ответ:

— Это вопрос чести. Женщина, человек, пролила мою кровь трижды, оскорбила меня и за это должна заплатить, иначе я не могу оставаться вожаком и достойным наследником предков. Я понимал, что свершившуюся месть придётся скрывать, но каждый прожитый этой женщиной день пятнал моё имя, она должна была уйти в забвение, как и нанесённое мне оскорбление.

И снова молчание. Не понимаю эту странную «честь»: меня похитили, я отбивалась и оказалась ловчее, всё было честно.

— О брате Дениса, Сергее, я узнал, когда мой соглядатай рассказал о допросе Лерма. Я испугался, что Сергей знает о любовных отношениях брата со жрицей. Это могло навести подозрения на меня, а расследование выявить связи с наёмниками, которых я использовал для охоты за новой жрицей. Мой связной в подполье после гибели стольких исполнителей быстро бы заговорил. Я убрал Сергея и остался ждать, не появится ли случая убить жрицу Тамару.

— А пожар?

Лутгард на миг стискивает кулаки и резко разжимает подрагивающие пальцы. Накатывает головокружительная тошнота, точно это меня допрашивают, и я — я тоже стискиваю кулаки.

— Я не поджигал селение.

— Но… — грохочет Ариан.

— Не знаю, что на меня нашло, это было… как затмение. Неудача за неудачей, просто сумасшедшее невезение, а тут… У Сергея было много электроприборов, некоторые — полуразобранные. Я их включил. Они могли… выключиться или их успели бы выключить. Но в случае пожара жрицу могли оставить без охраны или она явилась бы посмотреть, а я бы воспользовался случаем. Я решил положиться на судьбу. Жрице неестественно везло, и если бы ничего не вышло и в этот раз я, наверное, смирился бы с неудачей. А может, и нет.

Удача… Амулет удачи, который, помогая мне, подводит врагов, заставляет их оступаться.

Свет на троне всколыхивается. Похоже, Ариан встал. То ли от эмоций, то ли по протоколу.

— Ты знал, что жрица Тамара под моей защитой, — глас Ариана прибивает к земле, я падаю на колени, как и Ксант, как и стоящий в круге света Лутгард. — Знал, что любое покушение на её жизнь и свободу будет считаться вызовом мне. Знал, что поджог карается смертью.

— Да, знал. Но иначе не мог. — Лутгард с трудом поднимается с колен, вскидывает голову. — И готов понести за это наказание.

Звенящее молчание, и оборотни будто не дышат, весь мир застывает.

Ариан опускается на трон.

— Жрица Тамара, тебе есть что сказать, подтвердить или опровергнуть слова обвиняемого?

Поднявшись на дрожащих ногах, покачнувшись, я пытаюсь собрать разбегающиеся мысли. Сердце стучит тошнотворно быстро, бьёт в виски. Есть ли мне что сказать?

— Я… я не хотела оскорбить, я… просто испугалась и защищалась. Я не… — звучит так громко, что наверняка слышит каждый: и неуверенность, и дрожь. Спокойно! Поднимаю голову. Голос почти не слушается. — Лутгард похитил меня, я просто защищалась. У нас принято защищаться, когда тебя хватают посторонние.

— Княжеский Охотник Ксант, тебе есть что сказать, подтвердить или опровергнуть слова обвиняемого?

— Вот пистолет, изъятый у Лутгарда, пойманного с поличным при выстреле в лунную жрицу Тамару. — Ксант вскидывает пистолет и бросает его перед очертившим Лутгарда светом. — Вот записка, оставленная убитым Денисом своему брату Сергею, в которой он сообщает о намерении переселиться в Солнечный мир и упоминается, что у него будет своя луна, а, как известно, лунами называют жриц.

Следом за пистолетом летит записка, которая должна лежать в кармане моих джинсов. Неужели Ксант или Ариан вытащили её, пока я отмывалась в ванной?

Ксант вытаскивает из-за пояса набедренной повязки свёрток.

— Вот подписанное свидетельство дракона-полукровки Максима, что он договаривался с Денисом провести его и жрицу на ПМЖ в Солнечный мир в благодарность за оказанную помощь. Последние несколько месяцев Денис, как медик, был помощником банды солнечных полукровок, лечил их после разборок и ограблений. Этому Максиму Денис спас жизнь, после чего тот наконец согласился помочь договориться с солнечными через своего отца-посла.

Свёрток летит в кучу к записке и пистолету.

— Лунный полукровка, — продолжает Ксант, — пойманный на попытке застрелить жрицу, сообщил, что был нанят для убийства жрицы Тамары. Так же он сознался, что организовал ловушку с гранатами в квартире, где прежде проживала жрица Тамара, и стрелял в неё здесь, в Лунном мире. Он понесёт наказание по закону полукровок.

Всего один мстительный мужчина, не способный смириться с сопротивлением, а столько гадостей, бед, страхов. И ради чего? Будто моя смерть могла изменить прошлое.

Надо было не по яйцам бить, а по голове, может, вправились бы мозги, потому что… ужасная причина для стольких преступлений. А если бы в пожаре кто-нибудь погиб? Ужас, просто ужас… Понятно, почему Лада хотела бежать от такого самовлюблённого идиота. И Ариан бессилен был ей помочь: он же обещал её Лутгарду, а её избранник не правящей крови.

— Лутгард, кто помимо тебя участвовал в этом деле? Были ли замешаны жрицы?

Мир застывает, ожидая слов обвиняемого.

— Я действовал сам. Мои жрицы ничего не знали. Мои оборотни знали лишь, что я общаюсь с полукровками, но не ведали причин.

— Тебе есть, что добавить?

— Новая жрица получила дар в слишком самостоятельном возрасте, ты должен был убить её, князь, и освободить дар для достойной.

— Это один из возможных исходов. Не обязательный. Человеческая женщина доказала свою силу и волчью суть, таким есть место среди нас, если я разрешаю.

У Лутгарда снова дрожат губы. И не разобрать, то ли презрение искажает его лицо, то ли страх.

— Князь, ты должен понимать, что я не могу жить с таким позором, ославленный на весь Лунный мир, не отомщённый. По закону моей стаи я действовал в своём праве.

Стая Лутгарда отзывается судорожным общим вздохом-поскуливанием.

— Ты слышал моё слово, — громыхает Ариан, — я взял жрицу под защиту. Но я признаю твоё право, ты достоин милосердия.

Перед Лутгардом во всполохе тумана возникает серебряный кубок с рубиновым узором.

— На колени, — приказ сотрясает воздух.

Мы с Ксантом падаем на колени вместе с Лутгардом. Тот смотрит в кубок. Сначала нерешительно, а потом более резко мотает головой.

— Ты в своём праве, — соглашается Ариан. — У тебя три минуты.

Долину накрывает молчанием. Кусая губу, Лутгард смотрит на землю перед собой. На его висках и лбу проступают капли пота. С каждой секундой мне всё страшнее, сердце бешено колотится. Страх, просто страх кругом. Физически ощутимый, липкий, напряжённый. Пальцы Лутгарда дрожат. Он впивается в землю, пытаясь скрыть дрожь, но его трясёт, пот капает с кончика носа. Сиплое дыхание… Кажется, я слышу даже безумный стук его сердца.

Накатывает тошнота, хочется отвернуться, но мышцы задеревенели, веки застыли. Грудная клетка Лутгарда ходит ходуном, он царапает землю. Зубы стучат. Пот блестит в лунном свете, а кругом всё кровавое. Ужас, чистый и неконтролируемый. И не шелохнуться, и от этого ещё страшнее, просто невыносимо.

— Твоё время вышло, вожак Лутгард.

Он вздрагивает. Посеребрённую землю вокруг него заливает алым. От пальцев его рук и ног отваливаются, будто отсечённые невидимым лезвием, первые фаланги. За ними вторые. Судорожно вдохнув, Лутгард упирается лбом в землю перед кубком. Зубы скрипят. А кровь каплями и ручейками поднимается вверх, тянется к луне. За фалангами отделяются кисти и стопы. Завораживающее своей ужасностью зрелище. Под хрипы Лутгарда кровь спиралями и ручейками уносится к небу. Неправдоподобную картинку размывают мои слёзы, но кровь проступает вновь и вновь, утекает на недосягаемую высоту. Потоки иссякают. И хрипов больше нет.

Кровь, хотя это физически невозможно, вливается в луну, вплетается в её красно-багряный узор, и гигантское светило, насытившись, светлеет, выбеливается до серебряного света.

Вокруг тоже светлеет. Луна ослепительна почти как солнце.

И без слов ясно — суд окончен.

— Стая может забрать останки, — строг и величественен голос князя.

Шелестят шаги, шумное дыхание, полные боли всхлипы. Оборотни в волчьем виде уносят отрезанные части в пастях. Лишь голову забирает седая старушка с белоснежной луной во лбу. На меня жрица не смотрит.

Бессилие накатывает внезапно, и я распластываюсь по земле.

— Эй, эй, тут не место для сна. — Ксант подхватывает меня под мышки и усаживает. — Давай, соберись, сейчас последние организационные моменты решим, и отведу тебя отдыхать. Очнись.

В небе ярко светит луна, но над скалой сияния нет.

— Где Ариан? — Опираюсь на плечо Ксанта, он наклоняется и шепчет в ухо:

— Дай ему опомниться.

— Опомниться? — Зажмуриваюсь.

Ну да, конечно, Ариану пришлось распиливать Лутгарда. Тошнота подкатывает к горлу, в глазах темнеет.

— Спокойнее, спокойнее. Вот ведь… вы с Арианом два сапога пара! Он так же красиво зеленел перед судом. Всё закончилось, давай, приходи в себя.

— Тамара. — Вася тоже подхватывает меня.

Вдвоём с Ксантом они поднимают меня вертикально и даже почти не дают качаться.

— Дыши глубже, — советует Ламонт.

— И мысленно считай, — добавляет Пьер.

Они кажутся двумя размытыми светлыми пятнами.

— Ужасно, просто ужасно, — шепчу я.

— Не волнуйся, это редкое явление, — бодро уверяет Катя.

Что ж, ей лучше знать. Но теперь ясно, зачем они выпили перед судом: это же чистой воды кошмар!

— Давайте в лунный город её. — Ксант тянет меня в сторону.

* * *

Сначала бреду словно во сне, то и дело повисая на Ксанте и Васе, но постепенно дурнота отступает. На обочинах качаются душистые травы. Пахнет фруктами и дымом. А за изломом дороги — утопающие в садах и огородах белые домики.

В знакомое поселение я вхожу на своих двух без поддержки. Пьер, Ламонт, Катя, Дьаар и Лерм молча идут следом. Мысль о том, что они мой мрачный осуждающий караул, с просветлением сознания сменяется пониманием, что Катя ко мне как бы приписана, а остальным надо узнать о следующем этапе сватовства.

Сватовство… продолжается. И луна самодовольно светит с неба. В поселении бегают дети, а женщины и мужчины, сидя на порогах, приглядывают за ними. И за нами. Глаза по-звериному сверкают, но даже при моём мерзком настроении не кажется, что смотрят осуждающе. Скорее, с любопытством. И в этот раз не из окон и не из-за углов домов, как на опасную чужачку, а открыто, как на свою.

Впереди — знакомый дом с высокой оградой и металлическими воротами. И белая фигура Велиславы у входа. Вот бы сейчас в баню и смыть впечатления страшного дня.

Велислава пристально нас всех оглядывает.

— Ну что, женишки. Невестушку я пока забираю, развлекать её будете дня через четыре. Ну или как получится.

— А почему так долго ждать? — Ламонт подходит ближе, его тепло опаляет моё плечо.

Покачав головой, Велислава насмешливо советует:

— Принюхайся.

Ламонт шумно втягивает воздух над моим плечом. Судя по сопению, сейчас все оборотни усиленно меня нюхают.

— А ведь да, точно, — соглашается Лерм. — Как-то и не заметил даже.

Я оглядываюсь: оборотни кивают друг другу и многозначительно переглядываются.

— Теперь понятно, почему ты так страшно командовала, — Ламонт передёргивается. — Как вспомню, так мурашки по коже.

— Что такое? — строго оглядываю что-то понимающую компанию.

— ПМС, — с благоговейным ужасом произносит Вася.

— Но это скоро пройдёт, — улыбается Пьер.

— Мы подождём, — кивает Ламонт. — Так даже лучше.

— Вот и я о том же. Князь известит вас о времени свиданий. — Велислава опускает тёплую ладонь мне на плечо. — Пойдём.

— А можно здесь пожить? — жизнерадостно предлагает Вася и машет хвостом. — Мне всё равно делать нечего.

— Брысь.

Вася отскакивает на добрый десяток метров и, виновато улыбаясь, усиленно виляет хвостом.

— А мне можно, — заявляет Катя. — Я её спутница. — И указывает на меня.

— Ты не кобель, тебе можно. А остальным всем брысь. — Втолкнув нас с Катей на вытоптанный двор, Велислава закрывает металлические ворота перед носами сопровождающих. — Так, Катя, ты иди на кухню, это вон там, вход с задней двери.

— Поесть идти? — радостно глядя в том направлении, уточняет Катя.

— Готовить, милочка. Сопровождающая жрицы — это прислуга. Я определяю тебя на кухню.

— Не пойду, — надув губы, Катя усаживается на землю.

— Тогда еды не получишь. — Подхватив под локоток, Велислава тянет меня в дом.

— Я протестую! — кричит Катя вслед.

Но дверь захлопывается, закрывая нас в сумраке пропахшего травами коридора.

Велислава проводит меня в знакомую комнату деревенского стиля. С щелчком выключателя всё заливает тёплый электрический свет. Велислава сжимает моё лицо ладонями и, разглядывая лоб, бормочет себе под нос:

— Хорошо, очень хорошо, что следующий этап инициации ты сама прошла, со скалы сбрасывать не придётся.

— Что?! — Отшатнувшись, приваливаюсь к двери.

— Не бойся, говорю же, не придётся. Просто для этого этапа инициации нужны сильные эмоции, а у наших девочек жизнь спокойная, приходится их со скалы скидывать. Ты не думай, — Велислава улыбается, — их в Сумеречном мире ждёт мягкое приземление, а если сами не переместятся, князь страхует. А в общем, всё хорошо, что хорошо кончается. Прокладки и сменная одежда там. — Небрежный жест в сторону сундука.

Прокладки… а ведь точно, у меня скоро эти дни. Понятно, почему отложили свидания. Но так публично обсуждать это… Щёки заливает румянцем.

— Отдыхай. Душ и туалет в конце коридора. Ужин через три часа. Перекусить можно на кухне.

Велислава отодвигает меня от двери. Сдёрнув с себя амулет, протягиваю его на дрожащей руке. Велиславу перекашивает.

— Верните это Амату.

Амулет раскачивается, точно маятник. Страшная вещь, хоть и полезная. Внутри всё трепещет, в ушах отдаётся напряжённый голос Лутгарда: «Я не знаю, что на меня нашло, это было… как затмение. Неудача за неудачей, просто сумасшедшее невезение…» Он мог бы не узнать о Сергее и не убить его, если бы амулет не вёл моего врага к поражению.

— Хорошо. — Велислава двумя пальцами подхватывает верёвочку и, держа амулет на вытянутой руке, покидает комнату.

Становится легче дышать. Подойдя к кровати, валюсь на неё. Она мягкая-мягкая, будто обнимает меня. Зарывшись лицом в подушку, вдыхаю чистый деревенский запах трав. В темноте закрытых глаз кровь, нарушая законы физики, снова и снова течёт к алой голодной луне.

На что рассчитывал Лутгард? Что я спокойно дам себя похитить, а потом ноги безропотно раздвину? Он что, совсем сумасшедший?

Сумасшедший — это всё объясняет. Только безумием можно назвать его месть мне за то, что кто-то посмеялся над его неудачей.

Нет, это даже под маркировкой безумия в голове не укладывается. Зачем ему, мёртвому, такая честь? Разве не большее бесчестие княжеский суд и казнь, которые, он знал, ждали его при поражении? Не понимаю, совершенно не понимаю, как не понимала засилья дуэлей в прошлом, когда пристреливали за косой взгляд или неосторожное слово. В чём смысл? Не понимаю!

Наверное, поэтому Лутгарда было тяжело поймать: мотив слишком странный. Ариан и я искали выгодную причину убивать, а просто месть за удар, за насмешки других оборотней… Как же у мужчин всё бывает сложно!

И где Ариан?

Повернувшись на спину, пытаюсь сосредоточиться на нём, но меня одолевают тяжёлые мысли о Лутгарде. Можно ли было избежать случившегося? Или всё к лучшему? Лада и Денис убиты, но дар лунной жрицы сохранился в этом мире, Сергей умер, но его соседи получат новые дома, а ведь старые были пожароопасными, и без жертв обошлось только благодаря моим женихам. Да и мог ли Лутгард нормально управлять стаей с такими… комплексами?

Это слабость, но хочу верить, что всё страшное нужно было для чего-то лучшего и светлого. Возможно, то, что Пьер вошёл в огонь, пойдёт ему на пользу? Может, в стае Лутгарда изменятся порядки, и оборотням станет легче жить? Возможно, жрица нужнее не его стае, а другой?

Стук в дверь прерывает бесконечно повторяющиеся мысли.

— Пора ужинать, — предупреждает Велислава.

Как много времени прошло!

— Где Ариан? — Украдкой вытираю набежавшие слёзы.

— Князь в стае Лутгарда свидетельствует выбор и принятие власти нового вожака. — Велислава внимательно смотрит на меня.

— А скоро вернётся?

Электрический свет скрадывает морщинки вокруг её глаз, но вертикальную складочку между бровей и скорбные тени в углах губ выделает резче.

— Ты теперь в безопасности, а у князя своих дел полно, у него нет причин возвращаться сюда в ближайшие дни.

 

Глава 36

Столовая в доме жриц выдержана в старорусском стиле, тарелки расписаны под хохлому, и на фоне них обычные вилки, ложки и ножи смотрятся чужеродно. Но колбаски с рисом вкусные.

На ужине проясняется, из-за чего Лутгард опасался долгого ожидания новой жрицы: самой старшей от силы пятнадцать, а младшей из одиннадцати не исполнилось девяти. Девочки, робко поглядывая на сидящую во главе стола Велиславу, вздыхают, не смея задавать мне вопросы. А вопросы, судя по личикам, есть и много.

Велислава так мрачна, что и я не решаюсь спрашивать об Ариане, случайно пройденном этапе инициации и о рыке, на который перешла во время пожара. Тогда со мной творилось что-то странное, но лучше узнаю у Ариана… если он вернётся. Конечно, вернётся! Нельзя даже думать иначе, он меня облизать после поимки убийцы собирался всю целиком.

Ковыряясь в золотистом рисе и распотрошённой колбаске, постоянно ощущаю на себе тяжёлый взгляд Велиславы, словно и она хочет что-то спросить, но не решается или не позволяет себе это сделать.

Утомлённые невысказанными словами, мы расходимся, а в залитой лунным светом комнате я понимаю, что началось то самое, из-за чего отложены свидания.

Что ж, похоже, лучше лечь спать. Утро вечера должно быть мудренее.

* * *

Влажный язык скользит по плечу снова и снова, пробирается до ключицы, снова к плечу и на лопатку, щекотно проскальзывает в щель между рукой и боком… Он что, о вылизывании меня целиком не шутил?!

— Ариан? — Распахиваю глаза, но в кромешной тьме ничего не видно.

— А ты ждала кого-то другого? — урчит на ухо волк, тыкается влажным носом.

— Да, деда Мороза я ждала, а вдруг являешься ты.

— Я-то лучше. — Ариан проходится языком по шее и уже человеческим телом прижимается к спине, скользит ладонью по бедру, животу и по-хозяйски устраивает ладонь на груди.

— Ариан!

— Ты обещала дать себя облизать всю-всю… — Он лижет шею.

— Я пошутила.

— Коварная… Как ты себя чувствуешь? — Устало-сочувственный тон не сочетается с дерзкими движениями пальцев на груди.

— Мог бы предупредить, что ждёт на вашем суде. — Повожу бёдрами, пытаясь понять, пора бежать в туалет или можно сначала тактично спровадить Ариана.

— Нашем, Тамара, нашем: теперь ты одна из нас.

Горячая ладонь, надавливая, скользит по груди. Обоняние у него, что ли, отбило? Не чует, что мне сейчас не до этого?

Перехватываю его ладонь.

— Ариан, скажи мне, пожалуйста, что со мной было?

— В какой именно момент? — Щекотное дыхание в ухо, всего один поворот запястьем — и его освободившаяся рука оглаживает грудь и перебирается на шею, пальцы скользят по шее, подбородку, губам.

— Во время пожара я рычала…

— Мм… — Он целует за ухом.

— Ариан, я серьёзно! Я зарычала, как волчица.

— Ну ты же волчица… — по плечу скользит человеческий язык.

— Ариан, ты рехнулся? Я человек. Человеческая женщина, о чём неоднократно говорилось даже на суде. С какой радости я рычала?

— Наверное, хотелось… — Он опять пробирается к груди.

— Да, хотелось, но я человек, мы не рычим.

— Пф… — Ариан скользит носом по шее, прикусывает мочку уха. Опять перехватываю руку Ариана, сжимаю, и он снисходит до ответа. — Нравится тебе или нет, но у тебя сущность волчицы. Здесь она усиливается. Помогает оценивать происходящее с точки зрения оборотня, вести себя соответствующе… — Зубы скользят по моей напряжённой шее. — Рычать, кусаться, веселиться, отбрасывая установки, вложенные Сумеречным миром. Человеческая анатомия позволяет издавать свойственные нам звуки. Чтобы стать одной из нас, необязательно изменяться физически, важно лишь соответствовать душевно.

— То есть душевно я превращаюсь… в волчицу? В другое существо?

— Лишь отпускаешь на волю свою с детства запертую волчицу. — Тёплые пальцы пробираются под сорочку, скользят по груди. — Не бойся, это всё равно, что найти себя после долгого забвения. И это всё равно будешь ты…

Морозец пробегает по коже.

— Не бойся, — шепчет Ариан. — Я рядом и всегда поддержу…

Но сейчас он пытается скорее подержаться за мою грудь, чем поддержать. И я опять убираю расшалившуюся руку.

— Ариан… тебя мой запах не смущает?

Уткнувшись носом в основании шеи, он шумно втягивает воздух.

— Нет, а что?

— У меня эти самые… — Лицо просто обжигает, голос понижается, — женские дни, ты что, не чувствуешь?

— Чувствую, конечно.

— Это, наверное, неприятно…

— Нет, конечно, это же твой запах. — Он вновь шумно втягивает воздух у основания шеи. А у меня щёки пылают от того, что заговорила с ним об этом. — Что-то не так?

Княжескому сиятельству моя грудь покоя определённо не даёт, снова приходится спасать её от руки.

— Мужчины не любят эти все дела…

— Мужчин Сумеречного мира веками защищали от информации о женских циклах. У нас из-за обоняния скрывать их бесполезно, поэтому тема не табуирована, её обсуждают все и свободно. И наши женщины в эти дни не могу отбращаться в волчиц, для нас это время вашей уязвимости, время защищать и заботиться. Так что расслабься, Тамара, всё хорошо… Я помогаю тебе психологически разрядиться после суда и объясняю особенности нашего менталитета.

И опять руку на грудь пристраивает, поглаживает.

— За волчиц, я, конечно, рада, и за себя тоже, но… — Останавливаю его поползновения. — Я хочу просто полежать спокойно, ладно?

Вздохнув, Ариан крепче обнимает меня за талию, муркает:

— Хорошо.

Придавливает меня, а ведь мне, похоже, надо всё-таки посетить туалет.

— Ариан, мне надо в душ.

Он, недовольно сопя, откатывается в сторону. В темноте комнаты не разглядеть его лица, только глаза мерцают белыми огоньками.

— Подсвети мне, пожалуйста. Свет слишком яркий, а ты…

Бледное лунное сияние озаряет комнатку, только источник… источник сияния — вертикально торчащая часть тела Ариана. С выдумкой подошёл к обыденной просьбе, ещё и посмеивается, сверкая глазами-лунами.

— А что? — невинно уточняет Ариан. — Он похож на настольную лампу: ножка, абажур…

— Пропорции не те, абажур маловат, — фыркаю я и сползаю с кровати.

К счастью, халат висит в изножье, и я мгновенно укутываюсь в бархат. Вскидываю руку:

— Можешь не подходить, мне и так достаточно светло.

Ариан добавляет светимости. Интересно, это он так пошло шутит или продолжает стыдливо прикрывать «некрасивую» в человеческом виде часть тела? Собирая всё необходимое из сундука, я несколько раз порываюсь спросить, но так и не решаюсь.

Но думать об этом продолжаю и в коридоре, и в светлом современном душе. И хотя Ариан уверял, что запах его не тревожит, забираюсь под душ вся целиком — на всякий случай. И так задумываюсь о собственническом поведении Ариана, что его самого замечаю только отклеивая от прокладки бумажную ленту. Белые стены зло, если в твоём доме есть белый волк. И то, что это Ариан, на сто процентов я уверена. Или его чует волчица во мне, о которой он упоминал.

Не знаю, на что надеется мужчина, вторгаясь к женщине в столь интимный момент, но явно не на удар душевой лейкой и не на полёт в него банки с зубными щётками, мыльницы и шампуней. По крайней мере, судя по воплю:

— Тамара, ты что?

Ариан обстрела подручными средствами не ожидал.

— Извращенец, — у меня получается кошаче-змеиное шипение. — А ну… уйди! Извращенец!

— Да что такого? — Виляя хвостом, Ариан мечется вдоль стены. — Я же соскучился…

А у меня пылают щёки, сердце бешено стучит, и стыдно так, что хочется кричать.

— Уйди, уйди, идиот! — Швыряю в Ариана ополаскиватель для зубов. — И не смей ко мне подходить.

На прощанье вильнув хвостом, Ариан растворяется в потоках тумана, оставив меня один на один с разорённым душем.

Вишенкой на торте следует встревоженный голос Велиславы из-за двери:

— Тамара, у тебя всё в порядке?

— Д-да, просто поскользнулась, — лепечу я, хватаясь за голову. — Всё в порядке, не стоит беспокоиться.

Не привыкла я к нравам оборотней. Постоянно всплывает что-нибудь новое, странное, выбивающее из колеи…

О том, что реакция была неоправданно бурной, я задумываюсь в пустой тёмной спальне. Зарываясь в одеяло, устраиваясь в мягкие объятия перины, вспоминаю горячие руки Ариана, ощущение его тела за спиной. Не приставай он, было бы хорошо просто лежать вместе…

Скольжу пальцами по шее и груди, но там нет шнурка и амулета удачи, который подсказал бы, как поступить, по ощущениям дал бы понять, правильно я прогнала Ариана или стоило умерить пыл и вспомнить об отличии его мировоззрения от моего. Возможно, с его точки зрения в таком подглядывании не было ничего предосудительного.

В памяти вдруг вспыхивают потоки текущей к алой луне крови, и я сворачиваюсь калачиком. Как Ариан может выносить запах крови после того, что видел и делал? Как может так легко это переносить?.. Или он переживает это нелегко, и столь развязное поведение — признак нервного перенапряжения, почти срыв, попытка утешиться? А я ещё прогнала…

В комнате всколыхивается воздух. Перина прогибается под чужим весом, одеяло приподнимается. Ариан прижимается к моей спине, почти полностью повторяет позу эмбриона. Я словно мягкая сердцевина ореха в скорлупе его сильного тела.

На этот раз он просто обнимает меня, утыкается носом в волосы.

— Спокойной ночи, — шепчу я.

— И тебе, луна…

* * *

К утру Ариан исчезает. Никто не пытается меня разбудить и призвать к местным порядкам: я вдоволь нежусь в кровати, принимаю душ. Нельзя сказать, что дом вымер: то и дело слышатся шаги, голоса, пение и смех.

Когда я расчёсываю волосы, одна из младших девочек приносит поднос с кашей, пряниками и молоком.

— Ты опоздала на завтрак и обед, — сообщает она без особых эмоций, хотя при строгости Велиславы логично ожидать здесь жесткого расписания дня и тревог по поводу его нарушения.

Зато разглядывает меня девочка с нескрываемым любопытством.

— Что-нибудь хочешь спросить? — улыбаюсь я.

— Интересно посмотреть. — Она несколько раз моргает. — Ты красивая. Понимаю, почему за тобой столько женихов ходит.

В груди разливается тепло. Я отвечаю ещё более широкой улыбкой. И давлю готовое сорваться с языка объяснение, что, будь я даже уродкой, нуждающиеся в жрицах стаи предоставили бы женихов: пусть малышка ещё немного поживёт в мире, где жриц выбирают не только по расчёту.

— Спасибо, милая. Когда подрастёшь, проси у князя состязание за руку и сердце.

Большие тёмные глаза затягивает поволокой глубокой задумчивости.

— Попробую, — кивает малышка и уносится прочь.

Кажется, я Ариану готовлю новые сватовские хлопоты. Ну а что, сам говорил, что все эти брачные игры забавные. Пусть наслаждается.

По-прежнему улыбаясь, медленно прочёсываю пряди. Давно у меня не было возможности так обстоятельно и неспешно с ними возиться.

Посередине комнатки всколыхивается туман, выплёвывая бледного с вытаращенными глазами Ариана в джинсах и майке.

— Тамара, ты говорила Велиславе что-нибудь о нас? — встревожено шепчет он.

— Э… нет.

— Фух. — Ариан приглаживает растрёпанные волосы и, покрутившись, упирается в меня диковатым взглядом. — Точно? А что ты говорила?

Он на взрыв в квартире отреагировал спокойно, снайперов не боялся, а тут паника-паника, даже странно. Крутой у Велиславы нрав…

— Я лишь раз спросила, когда ты вернёшься. Возможно, ты выдал себя ночным появлением?

— Нет, я подчистил запах. Если бы она меня засекла, так бы стразу и сказала.

— А что она сказала? — Складываю руки на колени, зубья расчёски впиваются в ладонь, и я волевым усилием расслабляю руку.

Ариан продолжает внимательно на меня смотреть. Запускает пятерню в волосы, почёсывает затылок.

— Да ничего определённого, об отце заговорила и его проблемах из-за нарушения княжеского слова, о сестре моей. В общем, темы, которых мы обычно не касаемся…

Он молчит. И я молчу. Зубчики расчёски пощёлкивают под моими пальцами.

Вздохнув, Ариан продолжает:

— Потом заговорила о страсти, что она бывает мимолётной и не стоит жертв.

Я вскидываю бровь. Нет, мне, конечно, жалко Ариана, он сейчас как между молотом и наковальней, но он так забавно смущается. Непривычна его растерянность:

— Знаешь, мне странно вести такие разговоры с матерью.

— Особенно такой строгой и сдержанной.

— Да, ты верно сказала: она строгая и сдержанная, говорить с ней о страсти, влечении и прочих подобных вещах довольно…

— Смущает, — подсказываю я. Ариан вскидывает голову. И я с улыбкой поясняю: — Теперь ты понимаешь, как я себя почувствовала, когда ты залез в душ и за мной подсматривал.

— Больше не буду.

— И каков результат вашей смущающей беседы? Срочно меня на свидания и замуж?

— Нет, почему же? — довольно искренне удивляется Ариан. — Всё пойдёт своим чередом. Сначала ты отдыхаешь, потом свидания, арена и выбор.

И так смотрит, что мурашки по коже. Я осторожно уточняю:

— Как думаешь, если бы я могла без страшных последствий выбрать именно тебя, Велислава была бы против моей кандидатуры в невестки?

— Как выберешь, Тамара, так и будет, это твоё право, не связанное с моим словом… А Велислава… Она не искала мне жён, так что своеволие в выборе для неё ожидаемо. Против быть не должна.

Опять разговоры на грани дозволенного. Не может же Ариан с его ограничениями спрашивать у мамы совета, как меня в невесты заполучить… Ну и вляпались мы.

Принюхавшись, Ариан переводит взгляд на кашу с пряниками и молоком.

— Ты ещё не ела?

Мотаю головой.

— Ну Тамара, на несколько часов тебя оставить нельзя. Давай, ешь, набирайся сил.

На что? На свидания или на разговор с Велиславой? Чует сердце, она и до меня дойдёт.

* * *

Накрутив меня, Ариан уходит по княжеским делам. Мучительное ожидание допроса к вечеру переходит в глухое раздражение: если Велислава хочет спросить, пусть спрашивает уже.

И как она догадалась? Неужели моё отношение к Ариану очевидно? Отвлечься нечем, и эти вопросы заставляют досконально всё вспоминать в поисках ответов, но их нет: порой кажется, что моя симпатия к Ариану тошнотворно очевидна, а иногда я кажусь себе удивительно сдержанной особой. Только «Вы с Арианом два сапога пара», — сказал Ксант после суда… с чего он это взял?

Отупляющее бездействие невыносимо и раздражает. Но на ужине я само спокойствие и не смотрю на восседающую во главе стола Велиславу. Настороженные девочки то и дело переводят взгляды между ней и мной, но никто не произносит ни слова.

Ночью я просыпаюсь, когда Ариан прижимается к спине. А может, это лишь снится, потому что глаза закрываются слишком быстро, и я проваливаюсь в уютную темноту.

* * *

С юности мечтала о выходных в женские дни, чтобы во сне пропускать самое неприятное, но если они и выпадали на календарные выходные, приходилось заниматься делами.

И вот теперь лежу и сплю целый день. Это здорово. Если не ждёшь, когда к тебе явятся для допроса с пристрастием. А я, портя себе удовольствие, жду. Велиславу или Ариана. Их вместе. Кого-нибудь и из женихов. Катю. Но никто не приходит. А в промежутке между ожиданиями я сплю и изображаю безразличие на трапезах.

* * *

К обеду третьего дня меня посещает шальная мысль: молчаливое маринование — хитрый план Велиславы взять меня измором, чтобы пришла и покаялась в коварных планах на её сына.

Не признаюсь. Не расскажу. А то мало ли, вдруг она должна Ариану всё передать или остановить меня по какому-нибудь лунному закону. Нетушки, буду молчать, есть и коварно планировать захват лунного князя в своё полное и безраздельное… пользование?

Я как-то по-новому оглядываю обедающих девочек, мрачную Велиславу. Она ими занимается как жена князя? Я безоглядно возжелала Ариана, но не представляю жизнь с ним. Даже о браке с остальными женихами знаю больше: рожать, ходить по землям, перемещать грузы и оборотней между мирами, сопровождать представителей стаи по Сумеречному миру.

Но что делает жена лунного князя? У него полно жриц для обхода земель, между мирами перемещается сам, сопровождение ему не нужно. Жрица князю не нужна. А его жена, похоже, занимается воспитанием девушек с лунным даром… А где живёт князь? Что делает? Сколько у него личного времени? Мы столько времени провели вместе, но я ничего не знаю …

— Что-нибудь случилось? — Велислава спрашивает тихо, но голос её пробирает до костей, ответить хочется неимоверно.

— Обдумываю дальнейшую жизнь в Лунном мире, — напряжённо отзываюсь я. — Тут всё такое… другое.

— Да, другое… — кивает Велислава. — И ответственности больше, и последствия бывают трагичнее. Такие, о которых жители Сумеречного мира уже позабыли.

Это она об ответственности за нарушения княжеского слова? Понимаю её тревогу, сама бы извелась, если бы мой сын попытался повторить убийственный фокус его отца.

— Понимаю. — Кивнув, зачерпываю щи. — Всё здесь может иметь кровавые последствия.

Велислава пристально смотрит на меня, но на этом прощупывание завершается.

* * *

От нечего делать после обеда я отправляюсь исследовать дом лунных жриц. Я же одна из них, надо хоть посмотреть на альма-матер коллег. Изнутри дом кажется намного больше, чем с фасада. Он сочетает глубокую древность и технологичную современность. В одну комнату зайдёшь — деревня-деревней с дощатыми стенами, лавками, пучками трав под потолком, в другую зайдёшь — панель плазменную найдёшь, столик стеклянный и диван кожаный. Есть тут и современные классы с партами и электрическими досками, есть спортзал, есть классы в стиле избушки. Некоторые коридоры и лестницы так закручены, словно специально созданы запутывать незваных посетителей, а некоторые прямы и ярко освещены луной или светильниками.

Комнаты девочек выходят в один коридор. Приоткрытые двери будто приглашают войти в уютные мирки разных цветов и убранства, но я лишь мельком оглядываю то, что представлено на обозрение проходящих мимо. В трёх комнатах похрапывают старухи, а молодых обитательниц не видно. Но вдруг раздавшаяся где-то наверху многоголосая песня подсказывает, где их искать.

Постояв на лестнице, я отправляюсь в подземелье, где мыла Ариана: осмотреться там без прежнего страха и недоумения. И я не удивляюсь, обнаружив там хозяйственные помещения: прачечную, резервуары воды, насосы, котёл отопления и разогрева воды, генераторы электричества. Великая сила лунного князя не избавляет от простых бытовых потребностей.

— Ты читать умеешь? — раздаётся сзади голос Велиславы.

Вздрогнув, справляюсь с желанием нырнуть в генераторную и захлопнуть дверь с черепом и предупреждением «Не влезай, убьёт». Попятившись и закрыв дверь, растерянно уставляюсь на эту картинку, которая вменяемого человека должна остановить, и осознаю смысл вопроса.

— Просто интересно, — ответ получается сиплым.

— Попросила бы экскурсию.

— А вы бы провели?

— А почему нет? — Склонив голову набок, Велислава даже в человеческом виде похожа на настороженную волчицу.

И где-то внутри моя мифическая волчица не знает, то ли лечь пред ней, то ли огрызнуться.

— Извините за вторжение. — Нервно приглаживаю волосы, хотя с ними всё в порядке. — Просто утомилась… ждать.

— Ничего страшного, это и твой дом, как дом любой из жриц, даже после выбора стаи. Если есть какие-нибудь вопросы… — Она многозначительно смотрит на меня.

У меня головокружительно часто бьётся сердце. Я точно маленькая девочка перед старухой. И хотя Велиславу нельзя назвать старой, а я уже не девочка, с этим ощущением справиться не могу. Как не могу понять, чего в нём больше: страха перед кем-то более сильным и могущественным или желания прижаться к ней, попросить защиты и совета. Непривычное ощущение, отбитое в семье, почти растоптанное Михаилом. И расцветающее от тепла Ариана.

Возможно, его мать похожа на него куда больше, чем кажется сейчас, а может, и нет. Я просто не знаю, как поступить, какой стиль общения выбрать, делиться мыслями или не рисковать возможностью всё уладить, не искушать её на превентивные меры.

— Спасибо за предложение, — мой голос в подземелье звучит неуверенно и ломко. — Я, пожалуй, пойду отдыхать.

— Проводить? — А у Велиславы голос сильный, рокочущий.

— Если не затруднит…

— Почему ты думаешь, что затруднит? — Снова она смотрит, склонив голову набок. — Если я предлагаю, значит, готова выполнить предложенное и согласна на неудобства.

А ведь Велислава местная и не жрица. Возможно, принятые в Сумеречном мире формулировки вежливых ответов ей слишком чужды.

— На Земле так отвечают на подобные предложения, — поясняю я на ходу к Велиславе.

— Ох уж эти сумеречные глупости, — вздыхает она и направляется к лестнице.

Я жду вопросов обо мне и Ариане. Жду напрасно.

* * *

Ариан приходит ночью. Проползает под одеяло, притискивается ко мне.

— Мм, — тянет он, пробираясь ладонью к груди, зажимает между пальцами сосок и массирует.

Чует, зверюга, что уже почти всё.

— Нееет, — шепчу я, укладывая его ладонь на кровать. — Даже не думай.

— Почему?

— Стесняюсь.

— Чего? — Ариан с трудом сдерживает смех.

— Сам знаешь. Так что руки убери и…

— Тамара, я так соскучился, так ждал ночи, я весь… Во мне всё бурлит, кипит, энергия хлещет… от желания тебя успокоить перед свиданиями самым верным успокоительным.

И, конечно, ладонь на грудь пристраивает, и прижимается частью тела, где у него особенно кипит. Но я невинно уточняю:

— Что и куда у тебя хлещет? — Шаловливую руку придавливаю свободной подушкой. — Если энергии много — дрова расколи.

— Какие дрова? — Ариан покусывает мочку уха.

— Тебе лучше знать, какие здесь дрова нужно колоть.

— Да сюда кобелей особо не пускают, — фыркает в ухо Ариан, покрывая меня мурашками. — Строгий режим, все дела.

Вновь зафиксировав его руку, ласково прошу:

— Если много энергии — пообщайся со мной. Расскажи о своих делах, о княжеских обязанностях, как ты здесь, что делаешь…

Ариан застывает. И кажется, я чувствую, как сбоит его сердце. Он вдруг обмякает, обнимая меня, и губы оказываются на уровне уха.

— На мне завязан дар моих жриц. Я часто бываю в Сумеречно мире, чтобы… как бы задавать координаты силе. Регулярно оббегаю земли, не попадающие под влияние жриц, чтобы обеспечить их притоком энергии из Сумеречного мира. Договариваюсь с лунными князьями, королями, султанами, ханами, махараджами, сёгунами и прочими подобными мне правителями в других точках мира о поддержании общих потоков циркуляции и визовом режиме при путешествиях моих оборотней в подвластных им странах Сумеречного мира.

— А, — выдыхаю я.

Поразительно, но из-за опасностей я не задумывалась, насколько широко простираются владения моего князя и есть ли другие такие. Вполне естественно, что в других странах другие правители: ответственность за весь мир — это слишком для одного существа.

— С представителями Солнечного мира тоже договариваюсь о разных делах, но чаще о разделе сфер влияния и графике изъятия энергии Сумеречного мира. Слежу, чтобы стаи соблюдали общие законы и не вымерли из-за глупости вожаков. Присматриваю, чтобы мои не чудили в Сумеречном мире. В этом помогает мой княжеский Охотник, ему же подведомственны непризнанные полукровки. Это те полукровки, которые не получили подданство Лунного мира.

— А почему ему, а не тебе?

— Считается, что я не должен до них снисходить, ведь они либо отвергли власть лунного трона, либо не имеют способности к обороту.

— Мм. — Повожу плечом, и Ариан поглаживает меня по нему, целует в шею. — Сколько времени занимают все эти дела?

— Когда как. Сейчас поднакопилось, но в принципе… справляюсь, свободное время остаётся.

— Понятно. — Переплетаю его пальцы со своими, чтобы остановить поползновения к груди.

— А почему вдруг такой интерес?

— Мы так много времени провели вместе, а я о тебе почти ничего не знала.

— Ты узнала более важное: меня самого. Таким, как с тобой, я не бываю ни с кем.

Внутри всё вздрагивает от этого признания, от разливающейся по телу теплоты. Ариан сильнее сжимает мои пальцы, губы скользят по уху.

— Тамара, я… — недосказанное оседает в темноте комнаты тревожно-сладким дурманом.

Огромного труда стоит не развернуться и не впиться в губы Ариана поцелуем: не время расслабляться и нарушать слово князя. Наши поцелуи и близость сейчас вряд ли можно объяснить его радением за моё спокойствие — это будет слишком откровенным, нарушающим режим сватовства потаканием взаимному желанию. По-хорошему, надо бы Ариана вовсе прогнать, но… с ним так хорошо спится, так уютно и спокойно.

Он вздыхает:

— Кстати, ты просила предупреждать заранее… завтра у тебя свидание по лунным обычаям.

Сердце проваливается в бездну. Лишь теперь осознаю, что на эти несколько дней время будто остановилось, давая мне возможность передохнуть, а теперь снова несётся галопом и увлекает меня в тревожную неизвестность.

 

Глава 37

Ночью почти не смыкаю глаз от волнения и просыпаю завтрак. Кашу приносят в комнату, и хотя раньше подобное не смущало, сегодня после всех треволнений опоздание и изоляция раздражают. Как и то, что свидание пройдёт под присмотром Ариана. К тому же ночью, когда попросила принести приличное платье, он сказал, что одежду на лунные свидания выдаст Велислава, потому что сейчас я под её опекой. В общем, причин для раздражения полно, хотя выбор Ариана в плане нарядов оставлял желать лучшего.

Когда сверх всего этого в комнату заходит старшая ученица с ярко-красной коробочкой и заявляет:

— Велислава послала сделать тебе причёску.

Я чуть не вскрикиваю от желания завыть. Ариан хотя бы в этом свободу оставлял.

— Я очень аккуратно, правда-правда. — Девушка, явно уловив моё настроение, прижимает коробку к груди. — Меня Леона зовут.

Стыд прокатывается по телу колючим холодком, приливает кровью к щекам.

— Прости, — каюсь я абсолютно искренне. — Волнуюсь.

— Это понятно, — улыбка расцветает на хорошеньком личике, девушка ставит коробку на стол, открывает крышку с зеркалом, — такие женихи замечательные, а надо выбрать одного. Это так трудно!

О да, особенно если жених нагородил ограничений и как бы в деле не участвует.

Вздохнув, решаю с честью и смирением перетерпеть испытания данного этапа отбора. Но терпеть не приходится: опомниться не успеваю, как Леона заканчивает с расчёсыванием и делением волос на сколотые заколками пряди. За колдовством быстро двигающихся пальцев я наблюдаю уже с восхищением. Леона сплетает пряди и заколки с маленькими белыми цветами в сложный узор, волосы оказываются в сетке из косичек, переходящих в одну широкую косу.

— У меня словно волос стало больше, — недоверчиво произношу я: всё же трудно добиться такого эффекта косичками, ведь они уменьшают объём. — Здорово, спасибо.

Искренне улыбаясь, кручусь перед зеркалом. Причёска мне идёт.

— В лунном свете цветы слегка фосфоресцируют, — улыбается Леона.

Постучав и не дождавшись разрешения, входит Велислава с голубым платьем на вешалке и коробкой под мышкой. Опять волной накрывает стыд: я нафантазировала ужасов, а вкус на платья у неё лучше, чем у Ариана. Впрочем, она меня не ревнует, а действительно хочет выдать замуж.

Платье идеально для прогулок под луной: начиная от цвета, заканчивая свободным подолом всего до колена. По голубому фону струится цветочная вышивка с капельками сверкающих стразов. И бельё к этому прилагается нормальное: не слишком скромное, но и не вызывающее, ещё и с пуш-апом.

— Помощь нужна? — уточняет Велислава.

— Нет, сама оденусь.

Когда, одевшись, поворачиваюсь, на столе меня ожидает «деталь» туалета лично от князя: флакон «Антикобелина». Наученный горьким опытом в ванной, он, видимо, решил не показываться, чтобы не влетело за подглядывание.

— Ариан-Ариан, — вздыхаю я, но опрыскиваюсь спреем: мало ли какие лунные традиции свиданий.

И только после этого обнаруживаю в обувной коробке не изящные туфельки, а кроссовки. Голубые, с вышитыми цветочками, но кроссовки. И это к вечернему платью! Только выбора нет.

Во двор с запертыми воротами я выхожу, нервно стискивая кулаки.

Велислава сидит на крыльце, распуская побитый молью свитер в корзинку с волнистой пряжей, словно не ей через четверть часа сдавать меня на первое свидание.

— А можно мне туфли?

— Можно, конечно, — негромко подтверждает Велислава, — но в кроссовках по лесу и полям ходить удобнее.

— А придётся?

— Да.

Волнистая нить пряжи, повинуясь сноровистым пальцам Велиславы, ряд за рядом соскальзывает со свитера. Порой обрывается, но Велислава тут же подхватывает погрызенный молью хвостик и снова тянет нить.

— Шерсть лунных овец? — растерянно уточняю я.

— Она самая, — вздыхает Велислава, — твоя непутёвая спутница дверь на склад открыла, моль и залетела.

А, понятно, почему Кати не было: после такого проступка её наверняка выставили вон.

— Где она? — прислоняюсь к столбику крыльца.

— Катя похитила Васю. Или он её. Показания свидетелей разнятся.

— Что?

Велислава поднимает на меня задумчивый взгляд, и руки застывают на свитере.

— Кто-то кого-то будет утешать или спасать от неудачного брака, — спокойно произносит Велислава. — Время покажет, что это значит. А пока… пока это детские шалости, хотя Златомир за такое может хвост Ваське сломать.

К весело болтающемуся Васиному хвосту я привыкла, будет жаль, если такая красота пострадает.

— Можно это как-нибудь урегулировать? — Сцепляю пальцы. — Вася ведь хороший.

— Сначала надо узнать, что произошло, — Велислава смотрит снизу, но полное ощущение, что взгляд её направлен сверху вниз, — а потом уже регулировать.

— Да, пожалуй, но… надо быть готовыми, наверное…

— К этим двоим трудно быть готовым, один другого в непоседливости переплюнуть готов. Но сейчас они по лесам шастают, никто им не указ, а тебе стоит о своей супружеской жизни думать.

К щекам приливает кровь.

— Я думаю.

— Ты не только думай, смотри внимательно, чтобы ни одной детальки не упустить, а что они значат, на досуге обдумаешь. Смотри: порой взгляд, слово или интонация могут сказать больше, чем тысячи заверений и объяснений.

Невозможно не подумать, что это о нас с Арианом: по деталькам всё поняла, и его объяснениям не верит.

Удары по металлическим воротам похожи на удары гонга.

— Я пришёл за жрицей!

Мурашки бегут по спине, сердце ёкает. Вроде понимаю, что меня на свидание зовут, но страшно, словно за мной толпа религиозных фанатиков с вилами, охапками дров и факелами явилась. И почему такая ассоциация не понимаю. С испуга?

— Ксааант, — вполголоса зовёт Велислава.

Над нами открывается окно, через миг перед крыльцом приземляется Ксант в плавках.

— Привет, хорошо выглядишь, — подмигнув, он потягивается. — Так, кандидат номер один пошёл. И мы пошли. Идём, Тамара.

— А… — Прикусываю губу, чтобы не спросить, где Ариан, и краем глаза замечаю пристальный взгляд Велиславы. Детали высматривает. — Ты в плавках пойдёшь?

— Ну не голым же, — фыркает Ксант. — Я тоже отравлен Сумеречным миром и стесняюсь причиндалами в человеческом виде трясти.

— Но не говорить об этом, — бормочу под нос.

— А пока я о них говорю, но не показываю, можно думать, что они фантастически прекрасны, — Ксант направляется к воротам. — Порой фантазии намного лучше реальности.

— Удачи, — желает Велислава вслед.

Рассеянно поблагодарив, я с замиранием сердца смотрю, как Ксант сдвигает засов. Ворота отворяются почти бесшумно, но вместо одного жениха перед нами стоят двое.

— Я требую встречи с лунным князем. — Выпалив это, Ламонт застывает со стиснутыми челюстями. На разрумянившемся от гнева лице ходят желваки.

Пьер, в греческой короткой тоге похожий на какого-нибудь Аполлона, довольно щурит глаза и прячет улыбку в уголках губ.

— Прекрасно выглядишь, Тамара, — он подступает ко мне и, подхватив ладонь, целует. — Я не мог дождаться встречи.

Стрельнув в нас гневным взглядом, Ламонт повторяет:

— Я требую князя.

— А что случилось? — Перевожу взгляд между мужчинами.

Судя по безмятежности Ксанта, он понимает, из-за чего негодует Ламонт.

Появление Ариана ощущается всем телом будто лёгкий толчок пронизывающей, пригибающей силы. В глазах Ламонта и Пьера отражается его свет, и они склоняются. Наши блеклые тени дрожат, сдвигаются при приближении Ариана. Мы с Ксантом одновременно расступаемся, давая ему дорогу.

Сияющий Ариан застывает между нами, и его сильный голос полон вселенского льда:

— Я слушаю.

— Почему мне отказано в свидании по лунным обычаям? — Ламонт поднимает голову. — Все остальные…

Голос Ариана прерывает его несмелые претензии:

— Ты водил жрицу Тамару на свидание по обычаям твоей стаи, когда она гостила у Свэла. Если позволю второе свидание, это будет несправедливо: все должны быть в равных условиях.

Уголки губ Ламонта скорбно опускаются, он закрывает глаза и наклоняется ниже. Печаль. Только печаль и ни капли гнева или желания оспорить решение, хотя, наверное, можно поспорить… Но слово князя — непререкаемый закон.

— Прошу, моя леди. — Пьер протягивает руку. — Пора отправляться.

А мне больше хочется спросить, почему Ариан отправляет меня с Ксантом. Умом, конечно, я понимаю, но сердцем…

Туман окутывает меня, Пьера и Ксанта, выплёвывает в стрекочущую темноту Сумеречного мира. Перемигиваются на небе звёздочки, острее пахнет травами. Невдалеке едва заметен дом Ариана. А может, мне он лишь мерещится, ведь там ни огонька.

Сжав мою ладонь, Пьер тянет куда-то в сторону:

— Доставка на место будет немного не в лунном стиле, но зато быстро.

Пик! — откликается сигналка, мягко урчит двигатель, и габаритные огни озаряют чёрный внедорожник. Пьер галантно открывает дверцу пассажирского места и помогает забраться в кожаный салон. Ксант ныряет на заднее сидение человеком, но устраивается там уже чёрным волком. Когда он успел стянуть плавки, я не заметила, но на звере их точно нет.

Сев за руль, Пьер улыбается:

— Ну что, поехали?

Можно подумать, у меня есть выбор. Но я улыбаюсь. Свидание по традициям Ламонта было милым, несмотря на пакости Ариана, интересно, как принято ухаживать в стае Пьера.

* * *

— Вы на месте, — ласково сообщает навигатор на безликом речном берегу.

Сонная, разморённая с дороги, я жду, когда Пьер обойдёт машину. Он бережно снимает меня на землю. Рядом уже потягивается Ксант, на тёмной траве заметный только по шелковистому блеску шерсти.

Держа меня за руку, Пьер умилённо улыбается, словно кот, увидевший сметану.

— Перенеси нас в Лунный мир, — просит он.

— А фары выключить?

Хлопнув себя по лбу, Пьер кидается в салон, отключает фары, захлопывает двери. Я вдохнуть лишь пару раз успеваю, как он снова сжимает мою руку:

— Пойдём.

Зажмуриваюсь. Без Ариана перемещаться страшновато. Без него вообще плохо, по спине пробегает озноб. Я прошу перенести нас под свет огромной луны. Меня окутывает что-то влажно мягкое, едва уловимое. Стрекот насекомых сменяется шелестом воды, словно рядом плотина или маленький водопад.

— Можно открыть глаза, — почти шепчет надвинувшийся на меня Пьер.

Мы стоим на краю сложенного из плит амфитеатра в форме месяца. С рожек две речушки падают в круглые водоёмы чёрного и белого камня, из них по блестящим в лунном свете каналам обтекают каменный комплекс вроде Стоунхенджа, только здесь кольцевых ярусов штук тридцать, и верхние перекладины живы, хотя кое-где затянуты плющом и мохом. Сверху сердцевину не видно, смутно чернеют окружающие поля и лес вдалеке.

— Лабиринт любви, — повторяю название места свиданий в стае Ламонта.

— Сердце зверя, — мягко поправляет Пьер и тянет вниз, к ступеням в камне.

— Я жду здесь, — предупреждает Ксант. — Смотрю в оба, так что без фокусов.

— Не переживай, я в нашей семье самый спокойный, — насмешливо отзывается Пьер, вдруг подхватывает меня на руки и легко сбегает к чёрной выемке под водопадом. Ставит меня на землю и просит на ухо:

— Умой лицо.

— Зачем?

— Традиция.

Тёплая вода дрожит от беспрестанных ударов рушащихся на неё потоков. Быстро ополаскиваю лицо, радуясь тому, что перед свиданием мне не дали накраситься.

— Теперь в другую сторону, — Пьер хватает меня за руку.

Наши шаги по каменному плато гаснут в шелесте воды. Пьер ныряет в белоснежную выемку, погружается с головой.

Похоже, мне тоже надо было нырнуть так, но он не стал настаивать.

Пьер выныривает резко, выбрасывается весь на берег и выпрямляется. Вода стекает по его лицу и волосам, струиться по полупрозрачной от влажности тоге, плотно облепившей и подчеркнувшей развитую мускулатуру.

— Спасибо, что меня не окунул.

— Это было бы слишком жестоко. — Он предлагает руку, и я вкладываю пальцы в мокрую горячую ладонь.

— С чем связана эта традиция и чем вы занимаетесь в сердце зверя? — Воспоминание о нашем взаимоуспокаивающем поцелуе накатывает волной смущения, и я опускаю взгляд.

— Как ты заметила, моя стая довольно цивилизованная, — Пьер переплетает наши пальцы, — ориентированная на Сумеречный мир. Это настолько давняя традиция, что некоторые сомневаются в свободе нашей звериной сущности и обвиняют в потакании человеческой. Конечно, это глупости, ведь зверь и человек у нас одно целое, но злым языкам лишь бы за что зацепиться.

— Понимаю. — Я разглядываю пляшущие тени под нашими ногами, мелькающие каменные плиты в паутине трещинок и сколов. — Это древнее место?

— Ещё со времён покинувших нас богов. Человеческая постройка. Откололась от Сумеречного мира, так что люди теперь… ох, наверное, тут людей не было несколько столетий, если не тысячелетий. Ты первая.

— Ого.

Мы входим в тень каменных плит. Воздух здесь вязкий, сладкий, будто в буйно цветущем саду, хотя цветов мало: серебристо мерцающие звёздочки рассыпаны по земле и сетям плюща. Сверху их не видно, но здесь внизу… их с каждым мигом всё больше, они распускаются повсюду, скрывая под собой камни. Воздух становится ещё слаще, опьяняет дурманом.

— Здесь трудно почувствовать запах, выследить свою пару, но если уж желание велико настолько, что выследил, если поймал… — исступлённо шепчет Пьер и сверкает глазами, — то…

— То? — уточняю я, не дождавшись продолжения и чувствуя, как от лица уходит кровь и вместе с сердцем прячется в пятки.

Пьер тихо смеётся, посверкивая глазами:

— Будь ты волчицей, было бы бурное страстное воссоединение, считающееся у нас заключением священного брака.

Что-то мне не хорошо, и лицо холодеет, как и кончики дрогнувших пальцев.

— Не бойся, Тамара. — Пьер сжимает мои руки. — Мне чужды звериные игрища, я голову не теряю. Хотя, должен признать, это развлечение бодрит.

— Какое развлечение? — На случай внезапного отступления искоса оглядываю дорожки между камней.

— Охота, — Пьер наклоняется, обжигает висок дыханием, — за самкой.

— Это у вас такие свидания?

— Аромат этих цветов пьянит, бодрит и омолаживает. И бегать здесь весело. Можно выбегать и за пределы каменного алтаря. Ты вольна носиться, где хочешь.

— А сразу назад?

— Тогда свидание не засчитывается. К тому же… я буду следить, чтобы ты не выбежала раньше, чем через полчаса, и если попадёшься — укушу. Рр-ам. — Он резко наклоняется и слегка прикусывает шею. — Полчаса продержишься, выбежишь отсюда — и свободна.

Кажется, хорошо, что на мне кроссовки.

— Шутишь? — уточняю я.

Мурашки бегают по телу, сердце ускоряется. Кажется, от запаха цветов я впрямь пьянею, иначе чем объяснить то, что предложение Пьера побегать кажется привлекательным?

— Рр. — Развернув меня, Пьер прикусывает за ягодицу, подталкивает. — Вперёд. Считаю до ста, если не сбежишь, ты моя по праву. Как счёт дойдёт до конца, я завою. Раз. Два. Три. Четыре…

Я срываюсь на бег. Сзади размеренно быстро звучит отсчёт. Луна и фосфоресцирующие цветы укрывают всё призрачным светом с вкраплением резких теней. Каменные плиты вздымаются выше и опускаются ниже, проносятся мимо. Каждый вдох наполняет лёгкие сладким пьянящим воздухом, каждый вдох как глоток вина. Шорох моих быстрых шагов, трепет листьев. Это похоже на сон. Сюрреалистично прекрасное видение. Я знаю, как схитрить: надо обежать комплекс по кругу и выскочить наружу. По выбранной дорожке это минут двадцать пять-тридцать.

Хотя, нет, надо сбить со следа: ныряю в ворота из каменных плит, пробегаю шагов сорок и ныряю в следующие ворота ближе к центру комплекса. А ещё через десяток метров выбегаю на внешний круг, мельком гляжу в сторону… и застываю: вместо желоба с водой и сходящих в землю плит амфитеатра в форме месяца за внешним кругом камней поднимаются исполинские сосны. Далеко в вышине шелестят кроны, стволы поскрипывают. Одуряюще пахнет смолой.

Откуда здесь этот лес? Его не было видно даже сверху!

Прислушиваюсь: голоса Пьера, его мерного отсчёта не слышно.

Так, спокойствие только спокойствие. Вдохнув и выдохнув несколько раз, медленно пячусь, вхожу во второй от края круг, затем в третий. Поднимаю голову: огромного леса не видно. Фух! Теперь назад. И дать Пьеру по башке за то, что не предупредил о странностях места. Правда, через сотню шагов начинаю подумывать, что лес мне померещился: надышалась чего-то, вот и чудится всякое…

Вот и дорожка, по которой вошли в местный Стоунхендж. Лестницы, по которой спустились к комплексу, нет, только высокая стена каменного амфитеатра, — абсолютно цельного, явно нерукотворного, — площадка перед ней и водопады по бокам.

Выхода нет. Сердце бешено стучит, дыхание перехватывает.

— Этого не может быть, — шепчу я. Затем повторяю громче: — Этого просто не может быть.

Бросаюсь вперёд, на место, где должна быть лестница: если у меня галлюцинации, наткнусь на неё. Но я пробегаю всю площадку и врезаюсь в тёплую стену. Слева и справа рокочут водопады, их удары заставляют вибрировать каменный массив, и кажется, что скала дышит, а в её глубине стучит сердце.

— Выпустите меня отсюда! — Ударяю кулаками по стене. — Отпустите! Ариан!

Мой голос эхом проносится над комплексом.

— Волчица лунного князя, — шепчет скала, — ищешь ли ты своего волка, убегаешь ли от чужого, ты должна бежать, бежать, бежать…

Где-то в Стоунхендже протяжно взывает волк. Закончив считать, Пьер отправляется меня искать. А раз найдёт, значит, выведет из этого безумного места.

— Беги, волчица, — шепчет скала.

Я вздрагиваю, хотя пора привыкнуть, что в Лунном мире всё странное и в любой момент может стать чёрте чем.

— Никуда я не побегу, — складываю руки на груди.

— Тык если он тебя поймает, он женится на тебе, — чуть громче произносит скала. — Разве ты этого хочешь?

— А если я его первая найду и поймаю?

— А справишься? — уточняет скала с изрядной долей сомнения.

Вот и дошла до ручки: со скалой разговариваю.

Налетает мягкий ветерок, с цветов взвивается сияющая пыльца, кружится, несётся над каменными арками и плитами… Сладкий запах усиливается, и меня ведёт, сердце странно сбоит.

Справлюсь ли я с ловлей Пьера? Интересный вопрос… Голова кружится. Воздух почти липкий, густой от сладости цветочного аромата. Хорошо. Да, очень хорошо. Только на душе скребут кошки: кажется, что-то тут неправильно.

Тряхнув головой, направляюсь к лабиринту из камней.

— Удачи, — шелестит скала.

Только в чём: в побеге от Пьера или его поисках? Или в поисках выхода в нормальный Лунный мир?

Подумав немного в первом круге камней, прохожу до плиты в четвёртом ряду, преграждающей путь к центру, обхожу её справа. Оглядываюсь: прежних наружных кругов камней нет, лишь чистое поле, залитое лунным серебром и звёздочками маленьких цветов.

Может, лучше стоять на месте? А то заберусь непонятно куда. Касаясь тёплого камня плиты, обхожу её с другой стороны и попадаю в круг камней. Теперь до края их не три, как раньше, а несколько десятков, и над ними покачивают ветвями кряжистые деревья. Кажется, дубы.

Так, всё, пора даром лунной жрицы вернуться на Землю. Надо было сразу это сделать.

Прикрыв глаза, взываю к неведомым силам.

Но открыв глаза, обнаруживаю себя на прежнем месте. Порыв ветра опять срывает с цветочков искорки пыльцы. Несколько былинок оседают на моих руках.

Надо добраться до говорящей скалы, с ней хоть поболтать можно в ожидании Пьера, а может, и расспросить что полезное.

Петляя между камнями и входя в арки, я упорно двигаюсь вперёд, стараясь не замечать, как при каждом повороте сменяются виды над рядами камней и само их количество.

«В опасное место Ариан бы меня не отпустил, — уверяю себя, высматривая впереди заветную скалу-полумесяц. — И Пьер бы в опасное место не пошёл, это вообще их культовое место, они здесь регулярно брачуются, так что ничего опасного быть не должно… наверное».

Нога внезапно проваливается, и я срываюсь в водяной канал. Вода выталкивает меня, не позволяя достать дна, тянет несколько метров между увитых плющами плит. И вдруг выплёвывает на берег с бурлящим ворчанием:

— Осторожнее надо, бегают тут всякие…

Стоя на коленях, пока по мне быстро сбегают струйки воды, я делаю очевидный вывод: стая Пьера — конченые психи. У них крайне извращённое представление о свиданиях. Ариан тоже извращенец, если решил меня сюда отправить.

Поднявшись и отжимая подол, оглядываюсь по сторонам. Никого. Тихо журчит вода, лунные блики мерцают на ней, сливаясь с уносящимися прочь точечками пыльцы… А здесь красиво, и, если смотреть под ноги, в каком-то смысле мило.

Покрякивая мокрыми кроссовками, отхожу на несколько кругов назад и снова поворачиваюсь в ту сторону, где по моим расчётам находится выход или говорящая скала.

— Я нашёл тебя, — голос Пьера странно низкий, сипло-урчащий. Разворачиваюсь: он, склонив голову набок, крадётся ко мне, глаза горят. — Никогда никого не находил, а тебя нашёл, Тамара.

В одно смазанное молниеносное движение он оказывается рядом, и я выдыхаю уже в кольце сильных рук. Блаженно жмурясь, Пьер обнюхивает моё лицо, волосы…

— Запах, твой запах теперь сильнее, — бормочет он и проводит языком по виску, прихватывает ухо. — Как же сладко ты сейчас пахнешь…

Где мой «Антикобелин»?! Его надо в сумочке носить!

Пьера сотрясает дрожь. Он прижимает меня крепче, и сердце взвывает. И вдруг притискивает к каменной плите, впивается в губы, зарываются в волосы. Поцелуй как удар горячей волны. Ноги подкашиваются от дрожи, вторящей дрожи пальцев Пьера.

Огонь пробегает по телу, отзывается тянущей сладостью внизу живота, и кожа вся становится чувствительной, каждое касание — как удар тока, как вспышка страсти. Лишь в сознании пульсирует мысль: «Ариан, Ариан, Ариан». Близость Пьера одуряет, его руки скользят по бёдрам, распаляя желание, но вне вспышки звериной страсти я совершенно его не хочу. И когда губы освобождаются от глубокого поцелуя, выдыхаю:

— Пьер, хватит…

Его руки под подолом путаются в кружеве белья, трещащего под звериными когтями. От этого треска Пьер вскидывается, упирается ладонями возле моих висков, смотрит в глаза. Дышит так тяжело, словно задыхается:

— Тамара… Тамара, не знаю, что это, но я теряю контроль. Беги. Беги как можно быстрее. — Он резко отстраняется и припечатывается спиной к каменной плите. — Уходи.

— Как отсюда выйти? — Грудь ходит ходуном, тело ломит от желания, которому не хочу поддаваться.

— Просто беги. Куда-нибудь… Живо!

Его глаза вспыхивают. А я… я вновь срываюсь на бег, на этот раз по-настоящему. Сзади доносится яростный вой, а следом — топот лап.

 

Глава 38

Воздух жжёт горло, лёгкие, я бегу-бегу-бегу, и мышцы горят. Рык. Удар в спину. Ковёр из плюща и белых цветов летит на меня, больно ударяет. В глазах мерцают искры.

На спину меня переворачивают человеческие руки. В голове звенит, саднят локти и колени, пылают от щипучего сока трав. Ладони смыкаются на запястьях, прижимают их над головой. Сквозь искорки проступает лицо Пьера, его сверкающие волчьи глаза.

— Тамара, — голос-рык не угрожает, он источает страсть сладкую, как запах стремительно растущих и распускающихся вокруг нас цветов. — Тамара…

Дрожащий обнажённый Пьер тяжело дышит. Нависает надо мной, загораживая от света луны, и мелко покачивается, то склоняясь ниже, то отодвигаясь. В черноте его потемневших в тени глаз странное выражение. И, кажется, борьба с собой.

— Пьер, — тихо зову я, — опомнись.

Он крепче стискивает мои запястья. Вскидывает голову, и в лунном сиянии сверкают отрастающие клыки. Светлые волосы укорачиваются в шерсть, ею покрываются плечи. Мотнув головой, Пьер снова обращается человеком, но клыки остаются, и он наклоняется ниже, дышит в шею.

Моё дыхание срывается от смеси страха и шального желания. Слишком сладко пахнет цветами, слишком опасно — зверем. Рука Пьера соскальзывает с запястья и застывает на скуле. Проскальзывает к губам — горячая, дрожащая.

Чёрная тень выскакивает сбоку, сшибает Пьера. Перекатываясь, он обращается волком, скалится. Рык похож на рёв. Клыки оскалены так, что вся морда смята, глаз почти не видно. Ксант растёт, нависает надо мной волком размером с коня.

Присев, Пьер вскакивает ему на морду, кусается, бьёт лапами. Ксант мотает башкой. Гигантская лапа ударяет меня в плечо. Сброшенный Пьер отлетает на несколько метров, перекатывается, вскакивает. Он готов к прыжку, готов драться, вся его поза — воплощение свирепости, с оскаленных зубов капает кровь.

— Пьер, очнись, — рычит гигантский Ксант.

Сквозь возбуждённое одурение до меня начинает накатывать страх.

— Пьер, успокойся, — приподнявшись, хватаюсь за громадную лапу. — Пьер, пожалуйста…

— Тамара, медленно поднимись и встань за меня, — глухо требует Ксант.

Пьер снова трясёт головой. Положение его тела меняется на менее напряжённое и агрессивное.

— Тамара, — повторяет Ксант.

Цепляясь за чёрную шерсть, поднимаюсь на трясущихся ногах. Пьер становится ровнее, от оскала остаётся лишь лёгкое дрожание верхней губы. Взгляд намного осмысленнее. Кажется, приходит в себя. И всё же Ксант приказывает:

— Дойдёшь сам. Машину заберёшь у лунного города.

Всё внутри дрожат, руки и ноги тоже. Не представляю, как сделаю хоть шаг. Ксант опускается рядом.

— Садись.

Я валюсь на чёрный загривок. Пьер настороженно следит за нами. Напрягается, кажется, бросится ко мне, но он остаётся на месте. Просто смотрит… и от этого взгляда я трусливо прячусь за закрытыми веками.

Мощное тело подо мной поднимается. Впиваясь в шерсть, крепче стискиваю бока ногами. Первый же скачок чуть не выбивает мне зубы. Ксанту не хватает мягкости и грации Ариана.

Зубодробительный забег по лабиринту кончается удивительно быстро, словно бежали всего пару сот метров. Даже с закрытыми глазами чувствую, как поднимаемся по лестнице.

— Всё. — Ксант припадает к земле.

Соскользнув на тёплый камень верхней ступени амфитеатра в форме месяца, я на радостях почти готова его поцеловать.

— Давай, переноси нас. — Ксант настороженно следит за залитым луной Стоунхенджем.

Первый раз ничего не получается. Я несколько раз судорожно вдыхаю и выдыхаю, взываю вновь… и мы проваливаемся в темноту земной ночи.

Звёзды, стрекот сверчков, машина на берегу тихо журчащей реки… Всё такое обыденное, но эта обыденность ломает мозг: как мир может быть таким простым и скучным? Невыносимо хочется нырнуть назад, в Лунный мир…

* * *

Тихое урчание мотора успокаивает. Машина Пьера бежит легко, идеально, и даже его запах чудится здесь, поэтому Ксант за рулём смотрится чужеродно.

Плотнее скручиваю на груди руки. Мы пока не сказали ни слова, хотя Ксант то и дело бросает на меня косые взгляды.

— Что такое? — не выдерживаю я и потираю лицо, а затем снова скручиваю руки на груди.

— Истерики не будет?

— Зачем?

— Ну… — он пожимает голыми плечами. — Тяжело, нервы не выдерживают… как-то так.

— Я не успела толком испугаться. — Это, в общем-то, правда. Хотя правильнее сказать: не поверила, что Пьер причинит мне вред. — Пьер контролировал себя. Частично, но контролировал.

Ксант качает головой. А через минут тянет:

— Правильно Ариан сюда не поехал.

— А почему он послал тебя? — Умом-то понимаю, что Ариан просто не хочет огорчать Велиславу, но хочется услышать подтверждение… или опровержение.

— Не хотел убивать Пьера.

Теперь смотрю только на красивое лицо Ксанта, плотно сжатые губы. Несколько раз покосившись на меня, он вздыхает и продолжает объяснять:

— Наверное, ты заметила, что Ариан… ты пробуждаешь в нём собственнические инстинкты. Он в курсе любовных традиций стай и полагал, — думаю, справедливо, — что в случае, если Пьер будет тебя преследовать, он просто отгрызёт ему голову. Беспричинное убийство подданного, а это было бы оно, для лунного князя смертельный приговор.

Хорошо, что Ариан не поехал. Я с трудом расслабляю до боли стиснутые пальцы. Ксант продолжает поглядывать на меня.

— Всё хорошо закончилось.

— Да, знаю. — Укладываю ладони на колени, как примерная ученица. Ссадины от падения уже почти не видны. Кажется, сок тех трав ускоряет регенерацию.

— Давай не будем рассказывать о случившемся Ариану, — мягко предлагает Ксант. — Так, на всякий случай.

— Только объясни, что там произошло, что это за лабиринт и цветы, какое у них действие.

— И вода. Там очень большое значение имеет вода… — Он вздыхает. — На самом деле лабиринтом любви правильнее было назвать это место, а не то, что в стае Свэла. Или их оба. Оно хранит в себе древнюю магию.

— Я догадалась. Там не получилось воспользоваться даром.

— Даа. — Ксант едва успевает объехать кочку, машина накренивается. — То, что случилось, оно вообще неожиданно. Ну я от Пьера точно не ожидал, он туда уже раз двадцать ходил.

Сердце пропускает удар: он что, издевается? Хочет, чтобы себя совсем виноватой ощутила?

Почесав макушку, покусав губу, Ксант неохотно продолжает:

— В этом лабиринте могут встретиться только те, кто испытывают взаимную симпатию. Не обязательно любовь или сильное влечение, тут достаточно зарождающейся привязанности, малейшей предрасположенности. То есть, в принципе, это значит, что с Пьером у вас есть все шансы на счастливую совместную жизнь.

Сердце вновь пропускает удар, пробегают мурашки. Вот ведь… ну зачем он это рассказал?

— Лабиринт действует в комплексе. Равнодушных он разводит, а если уж позволяет встретиться, то делает всё, чтобы свести пару. Тут-то и работают цветы, опьяняют и возбуждают, порой до полной потери себя.

— А почему на тебя не подействовали?

— Они дурманят только на тех, кто искупался в воде. Вода — она то ли катализатор, то ли входной билет на этот аттракцион. При этом надо искупаться именно в воде своего пола.

— А просто лицо умыть?

— Пожалуй, этого маловато для сильного опьянения. Эффект должен быть скорее увеселительным: побегать там, пейзажами полюбоваться, посостязаться с хозяином лабиринта в сообразительности.

— Но я упала в воду.

— И смысла «Антикобелин», а запах у тебя, поверь, очень и очень соблазнительный. Ты действительно нечто, поверь, я раньше ни Ариана, ни Пьера такими шальными не видел. И Пьер, Пьер действительно удивил, то-то семья обрадуется.

— Чему? — глухо уточняю я.

— Ну как чему? Ты же его расшевелила, он откликнулся на призыв лабиринта. Может, они ему теперь человеческих женщин начнут подсовывать, а не оборотней — всё надежда, что он наконец женится.

— И наделает полукровок.

Ксант пожимает плечами:

— Златомировцы много работают с Сумеречным миром, им и полукровок есть куда пристроить, в этом плане они намного гуманнее сородичей. Ты не переживай…

Ну как не переживать? У меня сердце ноет и всё внутри скручивается, стоит вспомнить взгляд, каким Пьер меня провожал — слишком тоскливый, умоляющий остаться.

— И давай не скажем Ариану, что Пьер так на тебя набросился. Во избежание… всякого.

— Я не против. Но ты мог бы и раньше вмешаться.

— Да веришь нет, но я и подумать не мог, что нашего ледышку Пьера так понесёт, а немного помиловаться — чего в этом плохого-то, если всё по взаимному согласию? Только когда он в волка превратился, я понял, что дело неладно.

Ну да, Ксант не Ариан, не ревнует, и для него всё и впрямь могло выглядеть невинно.

Через несколько минут Ксант виновато произносит:

— Прости, что не сообразил. Со стороны это не казалось опасной ситуацией. И ваша встреча в лабиринте… сама понимаешь. Ты свободная девушка, это смотрины, ты варианты рассматриваешь… и пробовать женихов не запрещено.

— Только за это им могут откусить головы.

Ксант тяжко вздыхает.

— А другие свидания такие же опасные? — я внимательно слежу за выражением его лица.

— Ну… все наши брачные традиции рассчитаны на то, что невеста, если принимает ухаживания, поощряет мужчину допуском к телу, поэтому условия к этому располагают в большей или меньшей степени. Но не принуждает. И я буду присматривать. Более внимательно. — Он опять стреляет в меня пытливым взглядом. — Ну что, обсудим, что скажем Ариану?

— Обсудим. — Сцепляю пальцы на коленях. — А Пьеру правильную версию ты сам передашь?

— Нет. Он не будет лгать князю.

— А ты, значит, будешь?

— Ложь во спасение. Слышала о таком? — Ксант настороженно поглядывает на меня, и даже когда киваю, ничуть не расслабляется.

* * *

Возвращение в дом жриц, поздний обед, не принёсшая покоя прогулка по селению лунной стаи, ужин под присмотром Велиславы и изнывающих от любопытства девочек, томительное сидение в комнате с романом, смысла которого я не могу понять из-за одолевающих меня мыслей, проходят в тумане этих самых мыслей.

Почему Чомор не выразился точнее? Конечно, Ариан нравится мне намного сильнее Пьера, но ведь вопрос в правильном выборе мужа, а это… Вдруг в симпатии к Ариану больше благодарности, чем влечения? Что, если для супружеской жизни лучше подходит Пьер? Ну мало ли… вдруг мой выбор в пользу Ариана погубит его? Ведь может быть так, что, выбрав Ариана, я обреку его на смерть, а выбрав Пьера, обрету тихое семейное счастье? Может. Ведь пытался же нас с Пьером свести их лабиринт проверки взаимности чувств.

Семейка у Пьера жуткая, но если жить в Сумеречном мире в качестве сопровождающей представителей стаи… там же растить детей. Под солнцем. В лоне привычной цивилизации… И Пьер тогда, в огне, тоже рисковал. Впрочем, как и все оставшиеся кандидаты в мужья.

Или если я выберу Пьера, Ариан из ревности откусит ему голову, и тогда всем конец?

Эти размышления сводят с ума: кого выбрать? Как не сделать хуже? Чомор обещал, что я выберу правильно, но я так сильно сомневаюсь во всём. Ошибиться страшно до ломоты в сердце, ведь жизнь одна, выбрать можно лишь раз, и потом ничего не исправишь.

* * *

Ариан прокрадывается ночью, привычно забирается под одеяло и прижимается к спине. Горячее дыхание, знакомый запах и прикосновение рук. Из-за циклических размышлений о выборе мужа сон не идёт, и бешено забившееся сердце не даёт даже притвориться спящей. Губы Ариана прижимаются к впадинке за ухом.

С каждой секундой ожидания страшного вопроса «Как прошло свидание?» сердце стучит всё судорожнее. Это страх — почти ужас — сказать не то, спровоцировать Ариана на кровавую самоуничтожительную месть.

— Что тебя беспокоит? — шепчет Ариан. Его ладонь застывает на моей груди. — Сердце стучит, как сумасшедшее…

— Я боюсь выбирать. Боюсь… ошибиться. Навредить.

— Тебе придётся смириться.

— С чем?

— С тем, что придётся делать выбор. И что у него будут последствия. Может, приятные, может, нет. Совсем всё идеально в любом случае не будет.

— Можно мне ещё раз воспользоваться амулетом удачи? — Сжимаю его ладонь на своей груди, но не остановить, а просто подержаться, почувствовать себя ведомой, освобождённой от необходимости что-то решать. — Пожалуйста, ты ведь можешь попросить Амата…

— Я могу попросить амулет. Но перед лунным троном ты должна сделать свой выбор, я так сказал, и лунная сила просто не даст ему подействовать. Пойми, Тамара, в этой сети не только я, в ней все вы, связанные моим словом и своими решениями. Ты своим согласием на дар, кандидаты своим участием в состязании — вы связаны лунной силой.

— А ты не можешь отменить своё слово? Ну как-нибудь?

— Не на противоположное решение. Или только через цепочку законно и обстоятельствами оправданных действий. А тут… всё слишком правильно. — Его рука на моей груди сжимается в кулак, по мышцам пробегает дрожь. — Я могу только согласиться с твоим выбором в рамках заданных условий. И именно потому, что я дал выбор тебе, я не должен подсказывать, давить или указывать на конкретного кандидата.

— Но дискредитировать их можно?

— Я не дискредитирую, — Ариан вновь приникает к впадинке за ухом. — Просто информирую тебя, знакомлю с нашим миром. Как ты могла подумать, что я кого-то показываю хуже, чем он есть? Тебе достаточно спросить, и я расскажу о любом. И даже хорошее.

Хочется уточнить о Пьере, убедиться, что Ксант не преувеличивал насчёт проблем с невестами. Но после этого Ариан наверняка станет расспрашивать о свидании, а я не хочу умалчивать подробности.

— Лучше давай поспим. — Я нарочито зеваю. — Нужно набраться сил перед завтрашней встречей.

— Да, пожалуй…

— Опять не расскажешь, что меня ждёт?

— Теперь это будет нечестно по отношению к остальным.

— Почему ты не рассказал о сердце зверя?

Ариан медлит, перебирает пальцами на моей груди, и я снова невольно погружаюсь в мысли: кому суждено обнимать меня ночами долгие годы супружества?

— Хотел узнать, как без твоей настройки на это с Пьером получится… — Ариан обнимает меня крепче. — Всё, спи, моя жрица. Утро вечера мудренее.

Сердце бьётся с противной тяжестью, отдаёт сосанием под ложечкой: Ариан уловил что-то между мной и Пьером. Возможно, именно Ариан забирал из джинсов записку Дениса и почувствовал на них запах Пьера.

Но о том, как мы повели себя в лабиринте, Ариан спросил у Ксанта. Как хорошо, что лгать пришлось не мне: не уверена, что сделала бы это правдоподобно.

* * *

На этот раз Леона сооружает гладкий прилизанный кокон, украшенный костяными гребнями с рельефными сценами охоты. Велислава приносит красное свободное платье, кеды и нижнее бельё. Оглядев мои волосы, одобрительно кивает.

Перед уходом она явно хочет что-то сказать, но, мотнув головой, выходит необычно быстро, и Леона уносится за ней. Вот и гадай, то ли меня предупредить о какой-то гадости хотели, то ли пустяк какой-нибудь спросить.

На этот раз на крыльце ждёт Ксант, с неожиданным ажиотажем крутящий детали тетриса.

— Ах ты тварь, вставай ровно, — шипит он, тыкая в экран смартфона.

В ворота стучат: БАМ! БАМ!

— Я пришёл за жрицей, — бодро сообщают с той стороны.

* * *

Всю дорогу до места Дьаар молчит на заднем сидении. Он ни словом не возразил, когда я уселась на пассажирское место рядом с Ксантом, и это кажется мне добрым знаком: сейчас оперативно, без лишних эмоций познакомимся с брачной традицией стаи Амата и разбежимся.

Первый звоночек тревоги звенит, когда мы переходим в Лунный мир: перед нами громадная каменная стена и тёмные деревянные ворота с высеченным на них суровым лицом.

Створки открывают огромные выпученные глаза.

— Зачем явились? — громыхают ворота. — Ещё и трое.

— Я пришёл доказать, что достоин стать мужем, — нервно теребя набедренную повязку из шкуры, Дьаар склоняет голову.

Полусферы глаз выпучиваются на меня. Помедлив, отзываюсь:

— Пришла посмотреть, достоин ли он стать мужем.

— Наблюдатель от лунного князя, — бросает Ксант, прячущий за спиной смартфон.

Кряхтя и пыхтя, ворота раздвигаются, открывая выложенную мерцающими камнями дорожку на вершину высокого холма.

Холма, который виден только сквозь ворота, но не над ними и не сбоку от них. Ещё одно волшебное место. Похоже, оборотни очень серьёзно относятся к браку, вон сколько испытаний устраивают.

Когда отходим от закрывшихся ворот на приличное расстояние, тихо уточняю:

— А что, все женихи и невесты тут проверяются?

— Это традиция, — Дьаар поправляет набедренную повязку. — В идеале надо каждой паре тут проходить, но порой браки заключаются по необходимости, от безысходности и по общему закону принятого от волчицы съедобного дара, тогда мы смотрим на это сквозь пальцы, признавая браками даже не одобренные священным холмом союзы.

— А проверка сложная? — искоса смотрю на его сосредоточенное лицо.

Дьаар хмурится:

— Для меня, пожалуй, и не сложная. Но для оборотня послабее может стать проблемой.

— Испытание на силу?

— А так же ловкость и выносливость. — Дьаар поворачивается ко мне, и, будто ощутив, как часто забилось моё сердце, заметив, что от похолодевшего лица отхлынула кровь, мягко улыбается очаровательной мальчишеской улыбкой. — Не волнуйся, ты только посмотришь, ты же человек, хоть и волчица князя.

— А если бы была волчицей?

— Пришлось бы побегать завтра. И, конечно, не так резво, ведь с волчиц у нас спрос намного меньше.

— Я не против поблажек, — улыбаюсь я.

Мы поднимаемся на самую вершину к идеально круглому пруду с ровно отражающейся в середине луной. Я застываю: не хочу ничего пить или купаться.

Сбросив набедренную повязку, Дьаар спускается в водоём, погружается в блестящую поверхность с головой. Вода не расходится кругами, она так и остаётся ровной, точно её никто не касался. И вдруг взрывается сотнями искрящихся брызг, выпуская мощного сверкающего волка.

Дьаар будто залит серебром. Его сияние не похоже на свет Ариана, оно какое-то… неровное, словно светятся лишь кончики шерстинок, и больше на спине, макушке и носу, а на лапах сияние совсем слабое.

Вскинув морду, Дьаар оглушительно воет. Я зажимаю ладонями уши, но вой пронизывает меня всю, вкручивается в мозг. А Дьаар уносится вниз, оставляя за собой мерцающий, как осколки бриллиантов, шлейф.

Плюхнувшись на землю, Ксант скрещивает ноги и с загадочной улыбкой советует:

— Наслаждайся каждым мгновением: на это интимное действо посторонних не пускают, так что у тебя уникальная возможность им полюбоваться. Второго раза не будет.

«Что может быть увлекательного в беге блестящего волка?» — изумляюсь я, но через несколько мгновений понимаю, чем именно предложил любоваться Ксант.

Вернее было бы сказать: по поводу чего можно волноваться! Прямо перед Дьааром вздымается земля, и чёрное чудовище со светящимися изумрудными глазами выныривает навстречу сверкающему зверю. Рёв и рык, столкновение двух тел. Дьаар немыслимо ловким движением перепрыгивает на холку чёрной твари и вонзается зубами в основание шеи.

— Хороший старт, — тянет Ксант.

Я гневно оглядываюсь: он снимает битву на смартфон. Треск заставляет меня вернуться к наблюдению: взрытая земля залита алой сияющей кровью, а Дьаар кружится по травяной лужайке, скалясь на клацающего зубами ящера с короткими передними лапами.

— Динозавр… — выдыхаю я.

— Ага. Круто, правда, — Ксант расплывается в ухмылке. — Жаль, на «Ютуб» выложить нельзя.

Дьаар продолжает кружить. Наконец динозавр проскакивает вперёд. Сверкающий Дьаар проскальзывает под клыкастой пастью и снизу впивается в горло. Динозавр валится на него, я вскакиваю, зажимая рот, чтобы не закричать, не отвлечь в ответственный момент.

Сверкающая кровь заливает лужайку. Порыв ветра доносит металлический запах и утробный рык. Дьаар с рёвом терзает брыкающегося динозавра, и сверкающую серебром шерсть заливает алым сиянием.

Расправившись с доисторическим зверем, Дьаар взвывает. И шагает дальше. Лишь теперь я замечаю, что земля вокруг холма неравномерна, она будто расчерчена на сектора, отличающиеся немного разным тоном травы.

— Мне мерещится или тут в самом деле отдельные участки? На каждом будет своё чудовище? — На Ксанта не оглядываюсь, зачарованная грациозными движениями алого волка.

— Одно или два или три, — рассеянно соглашается Ксант. — Красивое зрелище, зря они на него никого не пускают.

Едва Дьаар пересекает границу разного цвета травы, земля перед ним проваливается. В яме мелькает чешуйчатое тело. Даже здоровенная анаконда в сравнении с этой змеёй покажется мелкой. Я закусываю губу и не дышу. Перекатывание блестящих колец гипнотизирует, Дьаар водит мордой, тоже следя за размеренным движением и сверканием огромных чешуек.

— Позови его, — тихо рычит Ксант.

Вздрогнув всем телом, я набираю в лёгкие побольше воздуха и…

— Дьаар!

Мой голос звенит сотнями отголосков эха, вода в колодце отзывается плеском, всколыхивается даже уже пролитая кровь. Дьаар вздрагивает, и в этот миг треугольная пасть взмётывается из тёмной глубины провала.

— Оригинально… — нервно признаёт Ксант. — Я вообще думал, такое только в мифах бывает…

Дьаар вместо того, чтобы наброситься на змею снаружи, нырнул ей в пасть целиком и теперь громадным комком торчит в горле.

Заламывая пальцы, приподнимаюсь и опускаюсь на цыпочках. Дышать тяжело, во рту горчит.

Гигантская змея покачивает треугольной башкой и передёргивает телом, пытаясь заглотить Дьаара поглубже.

— Помоги ему, Ксант.

— Меня не пустит. — Он встаёт рядом со мной. Но смартфон не опускает. — Так, у него уже должен заканчиваться кислород, если он немедленно…

Змея дёргает головой, выбрасывается на край норы и продолжает неистово подёргиваться. Комок в её горле шевелится, выпирает. Дьаар сражается. Там, в кислотной тесноте чудовищного пищевода…

Горло змеи сильно распирает. Издалека не сразу заметно, как поддаётся чешуйчатая шкура, поэтому кажется, что она разрывается в один миг, выпуская мерцающую лапу. За первой протискивается вторая, расширяя дыру, и затем волчья голова. Змея мечется в судорогах, скручивает и раскручивает тело, извивается. Часть её туши выходит за границу зоны и осыпается блестящим пеплом. Теперь, без куска плоти, она почти не может биться той частью, из которой вылезает Дьаар. Он выползает медленно. А выбравшись, укладывается на траву. Слипшаяся шерсть тускло мерцает.

Я считала стаю Златомира извращенцами в плане свиданий? Стая Амата их легко переплёвывает.

Ксант удерживает меня при попытке спуститься к Дьаару.

— Тамара, ты же не хочешь показать в этом состязании свою ловкость?

— Нет. — Сцепив руки, остаюсь на месте.

Отдышавшись, Дьаар поднимается и подходит к следующей границе.

Но змея — единственная тварь, сумевшая его серьёзно задеть. С двумя медведями, живым громадным пнём, шестью снежными барсами, пауком и тремя высокими существами, напоминающими двуногих жирафов с пастями в животе, Дьаар разбирается уверенно и безжалостно.

— Лучший охотник стаи, — с долей восхищения сообщает Ксант, снимая поднимающегося на холм кровавого волка. — Красавец.

Дьаар останавливается передо мной: с клыков капает светящаяся кровь, глаза бешено горят. Вильнув хвостом, он подходит к водоёму и ныряет в него, скрывается под поверхностью. Луна в отражении багровеет, но через несколько мгновений вновь светлеет, будто поглотив кровь.

Выныривает Дьаар человеком, поднимает набедренную повязку и неспешно завязывает. С волос капает светящаяся вода, сбегает струйками по широким плечами, по стремительно затягивающимся ранам.

— Это было круто, — признаю я.

Сверкнув глазом сквозь вязь мокрых волос, Дьаар довольно хмыкает. Он совершенно не такой, каким был в своей стае или в гостях у Лерма: сейчас из-за этих волос на меня смотрит не тихий немного напряжённый скромник, а опасный хищник.

— Люблю охоту, — низким рокочущим голосом отзывается Дьаар. — Спасибо за возможность проверить свои силы на великом священном холме.

— А… пожалуйста.

Он улыбается чуть шире, демонстрируя острые клыки. Мороз ползёт по моей коже от подавляющего волю звериного взгляда. Кажется, что Дьаар прыгнет на меня, но он расправляет плечи, встряхивает головой, и ощущение угрозы проходит. Запрокинув голову, Дьаар тянет:

— Хорошая выдалась ночь, жрица. Пошли.

Но сделав маленький шаг, Дьаар резко выбрасывает руку назад, с хрустом сдавливает смартфон Ксанта. Рывок, бросок — и телефон плюхается в водоём, не оставив на поверхности ни единого всплеска.

— Ну мог бы и не заметить, — ворчит Ксант и насупливается.

— Секреты стаи должны быть секретами стаи, — Дьаар разводит руками. — Ничего личного.

Всю дорогу с холма до машины Ксант из-за своего смартфона ворчит, как старая бабка.

 

Глава 39

Купальник, полупрозрачная белая с бисерными узорами волн туника до щиколоток, сандалии и сумка с полотенцами и сменным бельём обещают расслабляющее свидание. Впрочем, чего ещё ожидать от стаи, заведующей местным курортом?

Лерм покачивается на заднем сидении джипа Ксанта и жадно смотрит в окно.

— И много ли ты видишь в темноте? — спрашиваю я, чтобы отвлечься от утомительных мыслей о правильном выборе, хотя на улице вовсе не беспросветная темнота.

— Я почти не бываю в Сумеречном мире, — отзывается Лерм, — так что мне интересно и то, что удаётся сейчас высмотреть. Всё вроде бы такое же, как у нас, но такое другое…

— Ксант, стой!

Резко ударив по тормозам, он сквозь зубы шипит:

— С ума сошла?

Но я уже отстёгиваю ремень безопасности и открываю дверцу сначала свою, потом на заднее сидение.

— Лерм, давай, садись вперёд.

Он изумлённо хлопает ресницами. Я подтверждаю предложение нетерпеливыми взмахами руки.

— Давай, с переднего сидения обзор лучше.

Кажется, смысл доходит до него не сразу, но, сообразив, Лерм улыбается:

— Спасибо.

Он так спешит, что спотыкается за порожек, чуть не валится на меня. Нервно хихикнув, пропускает меня на заднее сидение.

— И дверь за ней закрой, — ворчливо советует Ксант.

Через несколько мгновений мы снова отправляемся в путь. Теперь я смотрю на проносящиеся мимо поля, перелески, дороги, какие-то одинокие строения… Вот и последнее свидание по лунным обычаям, уже совсем скоро делать выбор. Внутри всё сжимается, холодеет, и к горлу подступает тошнота. Не хочу выбирать, совсем.

Джип чаще подскакивает на ухабах, меня качает из стороны в сторону, добавляя неприятных ощущений к нервной тошноте. Желание, чтобы это скорее закончилось, сменяется отупением, полным обрывков несвязных воспоминаний: я на белой волчьей спине, я на чёрной волчьей спине, адская боль в плече, ощущение, как к подпираемой мной двери приваливается волк, поцелуй с Пьером, и как Ариан втаскивает меня в джип и целует, белоснежный волк, прорывающийся ко мне сквозь огонь, Ариан, отодвигающий бокал со словами: «Вино мне, пожалуй, лучше не пить»…

— Пункт назначения достигнут, — проносится по салону голос навигатора Ксанта.

Лерм открывает мне дверь.

— Расслабься, — видя моё замешательство, шепчет он. — Знаешь, чем отличается наша стая?

— Нет.

— Мы не считаем, что любовь надо завоёвывать или что-то доказывать, мы предпочитаем любить без оглядки и наслаждаться каждым мгновением. Так что свидания у нас расслабляющие.

— Да, Тамара, — хмыкает выбирающийся из джипа Ксант. — И вообще они весёлые. Думаю, тебе понравится. Как минимум неизгладимые впечатления обещаю.

— Не пугайся. — Лерм протягивает мне руку со всем пальцами. — Это приятные впечатления.

— Но неизгладимые точно, — посмеивается Ксант.

— Завидуй молча, — огрызается Лерм и отводит меня на несколько шагов от машины.

Я дожидаюсь посмеивающегося Ксанта с моей сумкой. После прежних свиданий расслабиться не получается, но призванный туман окутывает нас белёсой волной и откатывается.

Сумрак земной ночи сменяется ало-пурпурно-фиолетовыми расцветками. Я зажмуриваюсь, мозг отказывается принимать увиденное, накатывает страх: я ошиблась, нас выкинуло не туда.

— Всё хорошо, Тамара. — Лерм поглаживает по плечу. — Не бойся, мы в безопасности.

Выдохнув, я медленно открываю глаза.

Небо усеяно прорывами пространства, и в них, как в кривые бесформенные окна, на нас смотрят чужие звёзды, планеты и галактики. От маленьких мерцающих спиралей до фантастических пейзажей, будто снятых с исследовательского спутника или поверхности чужой планеты. Только всё это живое, сияющее, двигающееся…

Выдох получается сиплым. Приоткрыв рот, разглядываю немыслимые виды на вселенную.

Потом оглядываю дымящуюся землю: это круглая площадь с двенадцатью круглыми горящими источниками по периметру и тринадцатым, более крупным, в центре. Оно обнесено, точно клыками, каменным лесом — кажется, так называются подобные торчащие вверх кривоватые пальцы, действительно напоминающие по форме ели или нечто подобное.

При более внимательном рассмотрении оказывается, что вода в источниках разного оттенка, а может, это из-за отражающихся в ней пейзажей. Каменистое плато между ними пестрит разноцветными прожилками, мохом и крупными грибами с плоскими и заострёнными шапочками от тёмно-коричневого до рыжего цвета в мухоморных пупырышках.

Где-то недалеко поют. Хотя, возможно, это бродит среди каменных деревьев ветер.

— Ну что ж, приступим. — Лерм указывает на ближайший круглый водоём.

— Вода обладает психотропными свойствами? — на всякий случай уточняю я.

Лерм удивлённо вскидывает брови, а садящийся на землю Ксант отвечает:

— Да, но ты не бойся, они в целом приятные.

— А ты знаешь, — оборачиваюсь к нему, — что сама фраза «не бойся» пугает?

— Знаю, — клыкасто улыбается Ксант. — Но значения это не имеет.

— Просто попробуй, — просит Лерм.

Вздохнув, бросаю сумку и развязываю завязки под грудью. Туника соскальзывает, цокают о камни бисеринки вышивки. Миг я смотрю на вращающиеся галактики и пылающие солнца, а затем смело шагаю за Лермом.

Он придерживает меня за руку, помогая спуститься в тёмную воду, подёрнутую дымком испарений. Проскальзывает мысль, что в воде я не могу использовать лунный дар, но это нисколько не пугает. Вода окутывает меня, проникает теплом в мышцы и от этого становится так спокойно, так легко на душе.

— Пусть уйдут печали, — Лерм улыбается, уводя меня к более глубокому центру, утягивая под воду.

Мы окунаемся с головой и выходим на другом берегу. Песня ветра звучит громче. Я вскидываю голову: в разрывах пространства, точно на гигантских изодранных экранах, мерцает млечный путь. Оглянувшись, не нахожу взглядом Ксанта, но это не пугает. Исполненная странной смешливой радости, я иду следом за Лермом в следующий водоём.

Погружение в его прохладную воду заставляет сердце стучать чаще, накатывает тоска, и, подходя к глубокому центру, я обливаюсь солёными слезами. Надавив на плечи, Лемр заставляет меня опуститься под воду, меня окутывает водоворотами, закручивает косу вокруг шеи. Но прежде, чем воздуха становится слишком мало, мы выныриваем и идём дальше. Конфигурация разрывов изменилась, и в них — чернота, втягивающая в себя протуберанцы светящейся материи. Чёрные дыры. Вместе с водой с меня капают слёзы.

В следующем водоёме возникает безумное ощущение, что сердце не бьётся, и уловить его стук удаётся только в следующем горячем источнике: сердце колотится безумно, точно после долгого бега. Десятки солнц пылают над нами, заглядывают в окна разрывов.

В пятом источнике я хохочу, как безумная, до слёз, мешающих увидеть смену пейзажей. В шестом меня охватывает изумительное спокойствие, и я на несколько минут застываю на переходе между выемками с водой, разглядывая ледяные пейзажи чужих планет.

В седьмом я безумно хочу жить и с радостью подставляю лицо разноцветным лучам чужих звёзд. В восьмом источнике меня наполняет уверенность в своих силах, и кажется, что я могу свернуть землю. А в девятом опять накатывает неуверенность, и всё кажется зыбким, как спирали галактик в разрывах волшебного мира. Десятый ввергает меня в умиление, от которого я крепко-крепко обнимаю Лерма и целую его влажные солоноватые губы, совсем забыв посмотреть на смену обстановки. Одиннадцатый водоём размывает моё тело до бесконечности, и я чувствую себя водой и каменными деревьями и воздухом, и ветром, я становлюсь песней, что звучит теперь отчётливо и ясно, хотя и не могу понять слов. В двенадцатую воду Лерму приходится вносить меня на руках, и я наконец снова обретаю человеческую плоть, ощущаю себя собой.

В прозрачную воду тринадцатого, центрального и самого большого горячего источника я погружаюсь разморённо-утомлённой, цельной и немного потерянной, и думать мне не хочется.

В этом источнике удобные выемки для расслабленного полулежания, и камень под головой мягкий, и все разрывы расположены в такой плоскости, что очень удобно смотреть и на звёзды, и на каменистые зубья какой-то планеты, и на галактики… и вспоминать, как мы с Арианом парили в невесомости в центре Вселенной…

Лерм протягивает стакан с рыжим коктейлем и трубочкой. Хоровое мурлыкающее пение ласкает слух. Попивая апельсиново-медовый с хмельными нотками напиток, я опускаю взгляд на шевелящийся край водоёма.

На краю шевелятся грибы: сцепив тоненькие ручки, запрокинув головы-шляпки, они самозабвенно поют. Поморгав, ополаскиваю глаза. Грибы поют. Оглядываюсь по сторонам: да все грибы поют, вокруг всех водоёмов — насколько могу судить по тому, что вижу сквозь дымку испарений.

Смех Лерма вплетается в дружное хоровое пение.

— Грибы в самом деле поют? — Прижимаю холодный стакан к виску.

— Да, а что такого? — Лерм хитро улыбается.

Он поднимает пустой бокал, и откуда-то сверху опускается каменная рука, подхватывает тару, а ещё одна каменная конечность отдаёт ему тарелку с фруктами.

— Да ничего такого, — соглашаюсь я.

В самом деле, чего это я? Подумаешь, грибы поют и скалы двигаются. Это же Лунный мир.

* * *

После купального свидания Лерм остаётся в Лунном мире, так ему ближе возвращаться домой, а я уезжаю с Ксантом. На этот раз он не бросает на меня настороженных взглядов, а расслабленно мурлыкает под нос песню грибов.

— Ты их тоже видел? — уточняю я.

— Кого?

— Поющие грибы.

— Какие поющие грибы? — ржет Ксант, весело посверкивая глазами.

— Такие. — Тыкаю кулаком в его плечо. — Что это за чудо-юдо? И почему поют?

— Р-романтику любят, — хмыкает Ксант. — Кроме шуток. И их пение либидо повышает, кстати.

— Почему я их не видела в других местах? Полезная же штука.

— Потому что от сексуальной энергии они растут, и их пение становится ещё более возбуждающим. Ходит слух, что они чуть несколько поселений не угробили, когда разрослись: оборотни просто не могли оторваться друг от друга и гибли от истощения. Грибам объявили войну, почти всех истребили, но когда грибы запросили пощады, оставшихся выселили к этим источникам создавать романтическую обстановку и способствовать соитию явившихся сюда пар.

Грибы запросили пощады — сама эта фраза просто убийственна. Я несколько раз усмехаюсь, смиряясь с этой новой частью моего мироздания, и замечаю:

— Но я ничего такого возбуждающего не ощутила. Да и Лерм, похоже, тоже.

— Значит, нет между вами огонька. Волшебство всех проблем не решает, — пожимает плечами Ксант. — Лерму сейчас тяжело, голова у него не романтикой и размножением забита.

— Строительство нового поселения…

— И это тоже. Тяжело принимать власть, а он молод, ещё и облажался перед князем.

Грусть накатывает лёгкой прохладой: пожар в стае Лерма случился фактически из-за меня.

— Но источники у него отменные.

— Это да, так что он может надеяться на дальнейшее благополучие стаи.

Мы умолкаем довольно надолго, но в этот раз молчание кажется напряжённым. Я барабаню по двери, по колену. На горизонте пылает восходящее солнце, лишь по нему понимаю, что на свидании провела много часов, а не несколько, как показалось. Да и тело поддаётся сонливой усталости.

На Земле начинается новый день, а я хочу спать… привыкаю к другому режиму… Какой из них выбрать?

— Что там с Катей и Васей? — Вопросом пытаюсь отвлечься от наползающих сомнений. — Есть о них новости?

— Их видели бегающими по лесам и полям. Пару раз.

— И что это значит?

— Да кто их знает. Это же Вася и Катя. — Ксант сворачивает с поля на просёлочную дорогу.

— Ты так говоришь, будто они делают что-то плохое.

— Да нет, они забавные. Просто их стаям с ними трудно. Но такие хаотичные личности везде есть. На самом деле они нужны: вносить в жизнь беспорядок, нестандартные идеи, разряжать обстановку. При этом их, конечно, все ругают за несоответствие нормам. Но и любят тоже. По-своему, с желанием переделать, но любят.

— Так что между ними произошло? Что за разнящиеся показания?

Быстрая улыбка пробегает по губам Ксанта, он хмыкает.

— Катя утащила побрякушку, предназначавшуюся тебе в подарок, Вася за ней погнался. Они скрылись в лесу. Через некоторое время пробежали в обратную сторону, только уже Катя бежала за Васей, и он вроде просил его не убивать. Это всё, что известно.

— А её жених… который Мар?

— У себя в стае, конечно, куда уж ему за ней носиться.

Он всё же улыбается и продолжает напевать мелодию грибов.

* * *

В доме жриц тишина и темнота. Сидит на крыльце Велислава, расщипывает старую пряжу. Благостное настроение, навеянное купанием, окончательно уходит, и под ложечкой сосёт.

— Ужин в комнате, — предупреждает Велислава. — Поспи, скоро князь заберёт тебя в Сумеречный мир на следующий этап.

Странно после всех чудес Лунного мира возвращаться в свой город. Наверное, оборотням человеческое свидание покажется невероятно скучным.

— Спасибо. — Поднимаюсь на крыльцо. Велислава провожает меня задумчивым взглядом. Когда же спросит об отношениях с Арианом? На пороге останавливаюсь. — Вы ничего не хотите узнать?

Помедлив, она интересуется:

— Как прошло свидание?

— Нормально, — выдыхаю я и скрываюсь в доме.

По коридору пробираюсь ощупью, хотя впереди на лестнице уже разливается лунный свет. Поведение Велиславы непонятно, но так похоже на Ариана. Только его ограничивает лунная сила и в спешке данное слово, а что останавливает её?

Ариан ждёт в комнате, едва включается свет — поднимается с кровати и тут же ловит меня в крепкие объятия.

— Ну как свидание? — шепчет на ухо, прикусывает мочку. — Хорошо искупалась?

Он будто ни капли не ревнует, не опасается, что грибы напели мне страсть… Ксант говорил, что для действия песни нужен взаимный интерес, а между мной и Лермом такого не было, и Ариан наверняка чувствовал это по запаху.

— Отлично. — Запускаю пальцы в волосы Ариана. — И виды красивые. Жаль, поплавать в них не удалось.

— Мм… чисто теоретически, возможно, когда-нибудь я тебя туда свожу. Совсем свожу, не только посмотреть.

— Но там же другие планеты!

— С них ничего нельзя проносить в наш мир, но мы не задохнёмся, не замёрзнем и не умрём от космического излучения, хотя на слишком крупные тела я бы выходить не рискнул: сила тяжести великовата. И придётся договариваться с Лермом, это неприкосновенная территория их стаи.

— А грибы, ты грибы их видел?

— Видеть видел, но пения не слышал, так что с удовольствием бы насладился. — Ариан подхватывает меня и осторожно кружит по комнате. И целует сладко-сладко, но как-то судорожно, с нотками паники.

«Это всё из-за Пьера, — уколом в сердце отдаётся мысль. — Ариан боится нашего завтрашнего свидания с Пьером, потому что чувствует…»

Перина вдруг оказывается под спиной, и Ариан целует мою шею, нависая, лаская…

— Ариан. — Упираюсь ему в плечи. — Я очень устала и хочу спать.

Мучительно долгое мгновение он смотрит на меня бездонно-тёмными глазами, но эту тьму заслоняет свет двух загоревшихся в зрачках лун.

— Хорошо, — глухо роняет Ариан.

Целует в лоб и рассеивается туманом.

Уставившись в потолок, скрещиваю руки на груди. На душе паршиво, сердце разрывается. А ведь помимо Ариана и Пьера есть ещё Ламонт, хотя свидание с ним сейчас и не кажется ярким и особенным, но в целом Ламонт весьма симпатичен… и Дьаар хорош…

Мне физически плохо от необходимости выбрать кого-то одного, но, несмотря на это, засыпаю почти мгновенно: от мыслей о выборе разум просто сбегает в глубокий сон.

* * *

Мандраж начинается с пробуждения. Ариана нет, и меня на фоне благоразумной мысли, что точного времени он не называл, мучают страхи: а вдруг он, наплевав на последствия, что-нибудь сделает Пьеру? Или откажется устраивать свидания на земной манер? Или отправит меня на свидание в жутком и неопрятном виде…

Дверь распахивается.

— Пошли, быстро. — Ариан, какой-то чужой в стильном сером костюме, смотрит в сторону.

Раздражение, тревога, ревность — эмоции прорывают маску спокойствия на красивом лице нервными изгибами губ, вздрагиванием ноздрей, бровей и трепетом век.

— Но моя одежда. — Взмахиваю рукой, указывая на скромное чёрное платье в пол.

— Ты в любом виде хороша, — глухо отзывается он, по-прежнему не глядя на меня. С расстановкой продолжает: — Не волнуйся, я не лишу тебя приятных атрибутов человеческих свиданий. Именно поэтому мы торопимся. Пошли.

Он уходит, оставляя мне только возможность влезть в босоножки и догонять.

* * *

Неловкость совместной поездки убивает. Десятки и десятки минут изматывающего, полного сожалений молчания в тяжёлом свете вечера. Я сдаюсь первая, хотя у Ариана, наверное, из-за ограничений лунной силы просто нет возможности сдаться.

— На этот раз будешь лично наблюдать?

— Да.

— Считаешь это безопасным?

— Вы будете в зале ресторана, среди людей. Много ли опасностей может подстерегать в таком месте?

— Значит, ресторан…

— Традиционное место для свиданий в Сумеречном мире.

— Наверное, надо поблагодарить, что ты не выбрал фастфуд, там тоже встречи назначают.

Пальцы Ариана сжимаются на руле до побеления.

— Тамара, зачем эта язвительность? Ты прекрасно знаешь, что я… о тебе забочусь, как и подобает. Я всё… действительно делаю всё возможное, чтобы провести эти проклятые смотрины как должно! Чтобы ты могла, — он цедит слова сквозь зубы, — выбрать. Себе. Мужа. Сама. Тебе надо просто подумать и выбрать!

— Думаешь, это просто?! — Слёзы заволакивают всё, и я всхлипываю. — Я не знаю, кого…

Сквозь нарастающий гул мотора слышен рык. Джип с разворотом тормозит. До боли врезавшийся ремень безопасности не даёт треснуться о приборную доску. Гул в голове одуряет, и страх: что? где? почему?

Ариан бьёт в дверь, она со скрипом отлетает, и Ариан выскакивает. Рыча, проносится за машиной, потом обратно. Джип вздрагивает от удара по задней двери. Звенит на вылете стекло. Снова источник рыка перемещается в одну и другую сторону.

Мы в поле, никого нет, только Ариан в бешенстве мечется вокруг машины.

Наконец влезает внутрь. Не глядя на меня, оскалившись, нашаривает в выемке между сидениями телефон и вновь вылетает на улицу. Через несколько мгновений из-за машины раздаётся его надтреснутый голос:

— Ксант, приезжай и забери её… Да знаю я, что мы опаздываем! Просто забери, иначе я порву его!.. Да! Да! Да!.. Не тупи, отследи нас по мобильному!

Короткий рык — и тишина, полная стрекота цикад и щебетания птиц, тихого шелеста ветра в полях.

Откинувшись на спинку сидения, расслабив ноющую после резкой остановки шею, я разглядываю тёмно-серую щербатую полоску дороги между малахитовой зеленью травы. В сине-свинцовом небе уже плавится золото будущего заката. А мысли у меня совсем глупые, неважные: в это время магазины и парикмахерские уже закрываются, как к свиданию готовиться?

Не о том думаю, но мозг отказывается размышлять над проблемой выбора. Отказывается и всё. Не хочет, как и я не хочу выбирать.

* * *

Ксант прилетает на джипе через какие-то полчаса. На его приближение к моей дверце Ариан, стоящий за машиной, отзывается глухим рыком. Ксант сильно бледнеет. По спине пробегают мурашки: если уж охотник князя перепугался… Открыв дверь, Ксант не подаёт руку, кивком предлагает следовать за ним.

— Он тебя не погрызёт? — тихо уточняю я.

— Я просто тебя везу, — нарочито громко отзывается Ксант. — Даже пальцем не трону и подглядывать не буду.

Ариан рычит тише, но всё же рычит. Качая головой, Ксант открывает передо мной дверцу своего джипа.

С места мы срываемся так, словно за нами черти гонятся. Джипы мне всегда казались автомобилями для медленной езды, но этот, утробно рыча, мчится под сто восемьдесят. Меня вдавливает в сидение, и все вопросы не то что вылетают из головы, я не решаюсь даже дышать громко, чтобы не отвлечь Ксанта от дороги.

По городу он проносится на немыслимых для меня ста десяти, петляя между машинами, точно герой «Такси». Останавливается возле салона красоты «Прекрасная хищница».

— Посмотри на мои волосы, — глухо прошу я.

Ксант хмуро меня оглядывает:

— Растрёпанные, а что?

— Не поседели?

Фыркнув, он уточняет:

— Может, и платье проверить, не промокло ли?

Теперь фыркаю я и осторожно отклеиваюсь от спинки.

— Я не настолько пугливая.

Двустворчатые двери с волчицами и цветами отворяются, выпуская роскошную брюнетку в белом халатике. Посверкивая кружевами на солидном бюсте, она спускается по ступенькам:

— Ну наконец-то, быстрее, быстрее, у нас много работы.

Не успев пикнуть, я оказываюсь в её сильных руках, а потом сразу в салоне, где на меня налетают ещё четыре девушки. Меня оглядывают, хватают за волосы, крутят. Не без труда я удерживаюсь от сопротивления: они просто делают свою работу, и чем меньше я мешаю, тем скорее кончатся все связанные с этим неприятные ощущения.

* * *

В этом месте я познаю всю глубину и многогранность фразы «красота требует жертв». Меня ощипывают, моют, чем-то покрывают.

— Разве можно после депиляции мазаться кремами? — уточняю я.

— Это средство из Лунного мира, волшебное, им можно.

Волосы мне тоже обрабатывают чем-то явно волшебным, я даже начинаю подозревать моделей из рекламы шампуней в связях с Лунным миром.

Визажистка из моего растерянного лица делает лицо коварной соблазнительницы. Это впечатление смягчают рассыпавшиеся по плечам кудри. И снова усиливает алый кружевной корсет, паутинка трусиков и чулки с кружевным краем.

«Не может быть, чтобы Ариан выдал мне такое перед свиданием с Пьером, просто не может быть», — думаю я, удивлённо разглядывая себя в зеркале.

А девушки приносят платье. Подол в пол, как любит Ариан, но открытые плечи и руки точно не его стиль. Алый шёлк плотно облегает тело и свободно струится по ногам, к которым выставляют туфельки на высоченном каблуке.

Пока я в них влезаю, мне на шею молниеносным движением привешивают опаловое ожерелье Васи. Коснувшись сверкающих камней, я словно просыпаюсь, сбрасываю дурман растерянности. Придирчиво оглядываю отражение, прокручиваюсь… никогда я ещё не была так хороша, это просто изумительно.

У меня не просто свидание по традициям Сумеречного мира, у меня свидание-мечта из фильмов и книг.

— По-моему, получилось просто прекрасно, — довольно замечает брюнетка с выдающимся бюстом.

— Спасибо, — я улыбаюсь их отражениям.

С моей стороны было бы непростительной глупостью испортить этот этап мрачными мыслями и уходом в себя, ведь свидания назначены, чтобы лучше понять, с кем я хочу остаться.

* * *

От восхищения во взглядах Пьера, которыми он искоса одаривает меня, становится жарко. Отблески вечерней иллюминации центральной части города пробегают по его лицу, сверкают в синих глазах и даже в идеальных белоснежных зубах счастливой улыбки. В строгой тройке Пьер совсем не похож на оборотня, но очень похож на себя, каким я запомнила его при знакомстве.

— Ты прекрасна, — в который раз сбивчиво произносит он.

— Смотри за дорогой, — сквозь улыбку журю я.

На его алой спортивной машине можно нестись сломя голову, но он не спешит, хотя едущий следом Ксант даже фарами помигивал пару раз.

— Хотел бы я тебя похитить, — усмехается Пьер.

— Но ты законопослушный подданный.

— Предпочитаю честное соперничество.

— Это очень благородно. — Наконец отрываю взгляд от его лица, и сердце ёкает: мы приближаемся к лучшему ресторану города. Если подумать, самое логичное место для свиданий с такими женихами, но… для меня оно слишком связано с Михаилом: первое свидание, моё День рождения, просто встречи…

Парковка у входа забито, но одно место закрыто столбиками с цепями. Громила рядом с ним, заметив наш автомобиль, убирает ограждение, и мы останавливаемся практически у самого крыльца с колоннами.

Лучше бы встали в подворотне: автомобиль низкий, а подол длинный, я еле села, и это было отнюдь не грациозное действо, а теперь вылезать на глазах у гуляющих, посетителей, расположившихся у окон-витрин и камер самого ресторана? О ужас, кровь отливает от лица.

Но Пьер уже обходит автомобиль.

— Держи крепче, — умоляю я, впиваясь в предложенную руку.

Пьер коротким рывком ставит меня на землю, я отпускаю подол, холодные волны ткани накрывают ноги. Пьер прижимает мою ладонь к своей груди, и сквозь шёлк рубашки я ощущаю бешеный стук сердца.

— Тамара…

Пальцы скользят по моей скуле, подбородку. Наклонившись, Пьер мягко целует меня в губы, сердце суматошно бьётся. Страшно и хорошо.

— Кхм. — Ксант неожиданно оказывается рядом. — Это, конечно, входит в свидания, но, может, не перед камерами? Мы и так задержались, а Тамару надо покормить.

За всеми этими волнениями голода я не чувствовала, пока он не напомнил.

— Что ж. — Пьер подставляет локоть. — Накормить женщину — святое.

Всё знакомо до мелочей: ароматы, тёмное дерево мебели, любезный хостес на входе, широкая мраморная лестница на второй этаж для более привилегированных гостей, полутёмный зал, расчерченный на зоны освещением и несколькими ложами — местами, отгороженными полумесяцами стенок из тёмных резных сеток в восточном стиле.

Как всегда, находятся любопытные посетители, разглядывающие поднимающихся по лестнице, но впервые за свой вид мне совсем не стыдно.

За одним из больших столиков, с группой солидных мужчин с раскрасневшимися от выпитого лицами, сидит Михаил. Сердце вздрагивает. Михаил раздевающе осматривает мою фигуру. Узнаю это довольное выражение лица: понравилась. На лицо он взглядывает мельком и отворачивается к собеседнику, а потом, нахмурившись, снова поворачивается. Его глаза удивлённо расширяются.

Узнал.

 

Глава 40

Пьер за руку проводит меня между столиков к одной из лож. Михаил сидит к ней спиной, и я облегчённо выдыхаю. Устраиваюсь на кожаном диване.

Пьер наклоняется:

— Что-нибудь не так?

Его ноздри трепещут. Облизнув пересохшие губы, я выдавливаю улыбку:

— Нет, всё в порядке.

Недоверчиво поглядывая на меня, Пьер садится напротив и, протянув руку, пробегается пальцами по тыльной стороне моей ладони.

Пока слежу за этой незавуалированной лаской, а официант раскладывает меню, Михаил меняется местами с одним из собеседников, чтобы оказаться лицом к нашему столику. Похоже, свидание будет не только под присмотром севшего по соседству Ксанта.

«Плюнь на него, — прошу себя. — Это твой вечер, пусть утрётся».

Усилием воли заставляю тело расслабиться. Улыбаюсь наблюдающему за мной Пьеру. Погладив по ладони, он раскрывает передо мной меню:

— Выбирай.

— А что обычно выбираешь ты?

— Боюсь, мой выбор трудно назвать оригинальным: стейк средней прожарки, овощи и вино.

— Я с тобой, только мне прожарку нормальную. — Захлопываю меню.

— А десерт? — лукаво уточняет Пьер.

Дёрнув плечом, будто сбрасывая тяжёлый взгляд Михаила, снова открываю меню.

* * *

Пьер серьёзно относится к необходимости меня покормить: никаких разговоров, пока не съедаю половину мягкого аппетитного стейка, слишком напоминающего ужин в доме Ариана.

А может, виной продолжительному молчанию Пьера и его томно-грустному взгляду неловкость из-за прошлого свидания.

Глотнув вина из третий раз наполненного бокала, Пьер тихо произносит:

— Прости. За то, что напал.

— Сработали инстинкты. — Пожимаю плечами. Он накрывает мою ладонь, и сердце обмирает. — Я понимаю, что… я очень благодарна, что ты сдержался, и не сержусь.

— Правда?

— Конечно. — Хлебнув вина, прикрываю глаза, наслаждаясь расползающимся по телу теплом и скольжением горячих пальцев по руке. — Зачем мне лгать?

— И в самом деле, бессмысленно, — томно соглашается Пьер и по дивану перебирается ближе ко мне. Дыхание опаляет плечо. — Даже не знаю, хорошо или плохо, что свидания у нас не в отдельной комнате, а у всех на виду. Ты такая… невероятная.

Дыхание касается скулы, пробирается к спрятанному в завитых волосах уху. Пьер шумно вдыхает. Вздрагивающая ладонь невесомо скользит по плечу, спускается к запястью, и наши пальцы переплетаются.

— С каждым мгновением мне труднее сохранять контроль, твой запах концентрируется… Пойдём, пойдём отсюда?

— Куда? — сипло шепчу я, не в силах унять участившееся сердцебиение.

— Не знаю… Гулять по городу. Без движения я сойду с ума.

— Какое гулять? Я на высоченных каблуках.

— Если надо, понесу на руках. Так даже лучше: выпущу лишнюю энергию.

Его дрожь передаётся и мне.

«Ариан бы точно его убил», — мелькает слегка отрезвляющая мысль — лишь слегка.

— Пойдём… — Пошатываясь от одурения, я следую за приобнявшим меня Пьером.

Михаил провожает нас странным взглядом. Догадываюсь, о чём он думает, какие именно гадости обо мне думает, но сейчас мне всё равно.

* * *

— …и вот я из-за этого кошмарного сна превратился в волка прямо в кровати общежития, ещё и в одеяле запутался, шумно грохнулся и перебудил половину наших похмельных друзей.

— О, представляю их реакцию: просыпаются, а у них волк.

— В трусах, — хмыкает Пьер, поддерживая меня за локоть, чтобы не свалилась с бордюра.

Спрыгнув с каменного ограничителя клумбы, плотнее укутываюсь в пиджак Пьера.

— На самом деле они даже не поняли, что я волк, решили, кто-то собаку запустил.

— О…

— И всё бы ничего, но девчонки начали меня жалеть: мол, зима, замёрзнет пёсик, надо его накормить и спрятать от коменданта, чтобы не выгнали. Представляешь?

— Вполне, — хмыкаю я. — Девушки бывают сердобольными.

— И они решили держать меня в шкафу. Запертым.

— А к ветеринару свозить?

— Да, была там одна, собиралась не только прививки сделать, но и кастрировать для контроля размера популяции.

— И как ты после этого сразу не обратился?

— Признаю, очень хотелось. — Пьер обнимает меня, вдыхает запах кожи на виске. Продолжает бодрым весёлым голосом. — Но конспирация, все дела, и я не хотел, чтобы мама заявила: «Я же говорила, что нам нельзя жить в общежитиях с обычными людьми».

— Да, она у тебя женщина строгая, наверняка бы отчитала.

— Что есть, то есть. — Пьер ловким движением прижимает меня к фонарю, разливающему по парку мягкий жёлтый свет. — Она была бы в гневе.

— И чем всё кончилось? — сбивчиво шепчу я.

Глупо отрицать, что близость Пьера меня будоражит, особенно после всех тех поцелуев, в которые мы падали, как в омуты, первый час прогулки.

— Кастрировать меня сразу не собирались, сначала хотели поискать хозяина. Выть и привлекать внимание коменданта был не вариант — на улице тридцатиградусный мороз, — сипло продолжает Пьер, разглядывая моё лицо с наслаждением, достойным шедевра искусства. — К тому же комендант могла вызвать отлов животных, а это совсем скандал.

— И…

Порывисто касаюсь щеки Пьера, он вздрагивает, губами ловит мою ладонь, шепчет в неё:

— Мне надо было вынудить их открыть дверь. Но прежде, чем это делать, они собирались запихнуть меня в шкаф.

— Ты сопротивлялся? — Обмираю от скольжения его ладоней по моим бёдрам.

— Рычал и скалился, делал вид, что нападу, пока они не перепугались достаточно, чтобы открыть бешеному псу дверь. — Пьер дышит мне в губы, а его руки так и блуждают по бёдрам…

— А дальше?

— Нужно было укромное место для перевоплощения. И я рванул в душ.

— И перепутал, попал в женский?

— В мужской. Но криков тоже хватило, шампунем облили.

— Бедняжка.

— Мне повезло, одна из комнат была открыта, я нырнул внутрь и там превратился. Оказался голым в комнате девчонок. — Он пробегается пальцами по бокам и очерчивает груди.

— И тебе пришлось выходить в женском халатике?

— Пришлось огрести сковородой по голове. Ну, почти, я всё же увернулся, хоть и был сильно с похмелья, а убегал голым.

— Весело тебе жилось.

— Сумеречный мир весёлое место. — Пальцы скользят выше, ладони застывают на моих щеках, Пьер заглядывает в глаза. — И Сумеречный мир создал тебя, а никого лучше и соблазнительней я просто не встречал, Тамара…

Наверное, это тысячный поцелуй за эту ночь, и снова меня захлёстывает жаром. Мы долго целуемся под фонарём, прижимаясь друг к другу, обнимаясь. Как и в прежние разы, Ксант и ещё один сопровождающий нас оборотень не вмешиваются.

«Ариан бы убил…» — думаю я, играя с языком Пьера, а он снова и снова проводит пальцами по спрятанной под подолом кружевной резинке чулок.

Горячие губы соскальзывают на шею. Пьер прижимается так сильно, что не понимаю, его ли дрожь сотрясает меня или моя собственная.

Он привлекательный, очень, но есть один момент, который нужно прояснить. Обязательно-обязательно, даже если стыдно об этом думать, не то что говорить. Пьер целует шею, а я, глубоко вдохнув, выпаливаю:

— Правда, что тебе нравится, когда тебя связывают и порют?

Отступив, Пьер усмехается и прячет руки в карманы.

— Да. Иногда. Очень. Хотя это и не является обязательным атрибутом. — Он склоняет голову набок. — Хочешь попробовать? У меня в городе квартира, там есть всё необходимое.

— Ты… серьёзно?

— Да. — Потемневшими от страсти глазами он внимательно следит за моей реакцией.

— Ксант… Ксант нас не пустит к тебе, наверное.

— Не имеет права: близость не обязательная, но допустимая часть свиданий по сумеречным обычаям, разве нет?

— Да, такое бывает. — Меня почти лихорадит, в груди то холодно, то жарко. И голос срывается. — Да, хочу попробовать.

Даже не верится, что я это сказала.

* * *

Из-за пробок такси едет ужасно медленно, и я всё больше волнуюсь, хотя Пьер обнимает меня и целует в плечо, сжимает похолодевшие ладони. Не понимаю, как он может миловаться, когда на переднем сидении с нами едет Ксант.

Квартира у Пьера в одном из самых крутых жилищных комплексов города. Когда в лифте, не тесном даже для троих, выясняется, что поднимаемся в пентхаус, я нервно усмехаюсь. Ксант бросает на меня неодобрительный взгляд. Надеюсь, Ариан не позвонит узнать, как у нас дела.

Возле двери Пьера у меня начинают постукивать зубы. Оба мужчины смотрят на меня странно.

— Стул вынести? — любезно интересуется Пьер.

— Да, было бы неплохо, — кивает Ксант.

У меня вырывается нервный смешок.

Прихожая Пьера размером почти с прежнюю мою квартирку, вся чёрно-золотая, немного подавляющая. И моё ало-белое отражение в огромном зеркале кажется странным и чужеродным.

— Минутку. — Скинув ботинки, Пьер вихрем проносится куда-то вглубь огромной квартиры и возвращается со стулом, выдаёт его оставшемуся в коридоре Ксанту и закрывает дверь.

Но не запирает.

— Ты в любой момент можешь уйти. — Пьер надвигается на меня. Внимательно разглядывает. Тянет с меня пиджак, и тот неохотно освобождает плечи. — А можешь остаться…

Пиджак падает к ногам под закрепляющий это событие поцелуй. Но сейчас во мне больше страха, чем страсти, и я ощущаю себя не на месте, запертой. Всё слишком быстро.

— Пойдём, — Пьер тянет меня сквозь просторные комнаты, озарённые сиянием ночного города, добирающимся даже на эти высокие этажи.

Спальня Пьера тоже огромная, и кровать большая, а изголовье и изножье в сквозных узорах. К таким удобно привязывать и приковывать.

— Если хочешь выпить. — Пьер немного нервно указывает на стеклянный бар с цветными бутылками и бокалами, а сам исчезает в комнате за раздвигающейся чёрной дверью.

Там щёлкает выключатель, и в спальне светлеет, теперь видны узоры из светодиодов на стене. Меня настораживает движение сверху, но это лишь отражение в зеркальном потолке.

Гнёздышко для сексуальных утех. Интересно, сколько женщин здесь побывало?

Пьер появляется с парой мохнатых красных наручников и стеком. Мне вдруг становится смешно до щекотки в животе. Видимо, что-то в моём лице выдаёт реакцию, и стек Пьер откидывает в свою тайную комнату.

— Начнём с мягкого. — Он приближается, покачивая наручниками.

Героически сдерживаю смех. Нет, невозможно представить Пьера в этих наручниках и меня, хлещущую его стеком. Обняв, Пьер гасит дурные мысли мастерским поцелуем. Я не слышу, как расстёгивается молния, запоздало ощущаю, как платье сползает шёлковой волной.

Отстранившись, Пьер стонет:

— Это даже лучше, чем я себе представлял.

И мне совсем не хочется прикрыться.

— Богиня…

Но эти его мохнатые наручники…

Приковав нагого Пьера к кровати, я не могу сдержать смех.

— Господи, прости, ты классно выглядишь, но… — бормочу сквозь выбивающий слёзы хохот, ударяясь лбом о мощную грудь Пьера. — Они мохнатые, мохнатые…

— Ну, извини, просто металлических у меня нет, они натирают запястья.

Я только сильнее хохочу:

— У тебя есть кружевные…

— Кружевные есть, — вздыхает Пьер и неожиданно обнимает меня рукой. Наверное, в лапу превратил, чтобы вытащить из мягкого кольца. — Хотя кружевами я предпочитаю пользоваться, как верёвками, но для этого нужна сноровка…

— О да, в этом опыта у меня вообще нет…

Закинув мою ногу себе на бёдра, Пьер уверенным движением обеих рук усаживает меня верхом, позволяя почувствовать через тончайшую паутинку трусиков, что смешки ничуть не умалили его желания. Да и судя по замутнённому страстью взгляду, он ещё думает о близости со мной, и его пальцы маняще скользят по кружевным узорам корсажа.

— Хороша, как же ты хороша, Тамара… — грустно произносит он, и я вдруг понимаю: он надеялся, что я разделю его страсть. — Просто слов нет… Жаль, я не встретил тебя раньше.

— Почему?

— Я мог бы завоевать тебя. И развить вкус к своим пристрастиям.

— Это вряд ли.

— Ни от чего не следует зарекаться. — Пьер поворачивается, роняя меня на кровать, придвигаясь, согревая жаром своего тела. — Жизнь великая шутница.

Он наклоняется, поцеловать, но я уже не так пьяна вином и желанием, чтобы не слышать голоса разума: «Вы мало знакомы для близости, нельзя, это плохо, хорошие девочки так себя не ведут, это непорядочно, это ужасно — лезть в постель к малознакомому мужчине». С болезненной ясностью я понимаю, что момент упущен, и я не могу это всё переступить. Если только не волью в себя прорву вина, но и вина не смогу выпить, понимая, что это лишь повод для распущенности… а с Арианом меня такие вопросы не мучили.

— Давай просто поспим вместе. — Подставляю губам Пьера лоб. — Это тоже своего рода близость и проверка отношений…

По напряжённому телу Пьера пробегает дрожь.

— Хорошо, — сипло выдыхает он. — Если ты так хочешь — так и будет.

* * *

Кого выбрать? Кого? Кого? С этими вопросами время ползёт мучительно медленно. Даже солнце поднимается быстрее, заливая огромную спальню холодными пурпурными красками.

Пьер лежит на боку, подперев щёку рукой, и не таясь рассматривает меня всю эту полную вопросов ночь. И вопрос, не стоило ли поддаться страсти, проверить, как мы совпадаем в постели, тоже мучает: вдруг близость позволила бы определиться, понять? Хотя то, что я на неё не согласилась, тоже что-то да значит.

— Думаешь о выборе? — тихо спрашивает Пьер.

Киваю.

— Понимаю, как тебе тяжело… — Он очерчивает пальцем моё выглядывающее из-под одеяла плечо.

— Откуда?

— Ой, ну ты правда думаешь, что меня не пытались женить?

— И на мне, наверное, тоже принуждали.

— Мне предстояла поездка в Париж на сделку, и я был, конечно, страшно зол смене планов. Пока не увидел тебя.

— Пытаешься склонить чашу весов в свою сторону?

— Не без этого, но я говорю правду.

— Спасибо.

— За что? — Недоумение идёт его красивому лицу.

— За то, что ты такой милый. Это очень важно и встречается реже, чем хотелось бы.

— Милый и одинокий — классика жанра. Нет, ты не подумай, я не давлю на жалость, но меня так часто называют милым, что это уже… мм, странно. Я же должен быть страшным и ужасным волком, хищником, охотником, ам-ам.

— Охотник, а может, поймаешь что-нибудь съедобное?

— О, это только если заказать, я как-то не планировал сюда приходить и о холодильнике не позаботился. — Пьер поднимается, сверкнув многоярусными кружевами чёрных трусов и моим кривоватым портретом на спине. — Какое упущение…

— На Ксанта тоже закажи, он, наверное, голодный.

— Ах, ах, заказать на него, значит, и пригласить на завтрак? Какой позор на мою умудрённую опытом голову.

— В смысле? — Не могу не любоваться его полными грации и силы движениями, игрой мышц, пока он откапывает в груде своей одежды телефон.

— По запаху в квартире он поймёт, что между нами ничего не было, и для меня… Впрочем, наверное, это лучше будет смотреться, когда ты меня не выберешь.

Холодок поселяется в груди. Я позволяю Пьеру выйти в соседнюю комнату.

— Пьер! Почему ты думаешь, что я тебя не выберу?

— Ты весь вечер провела со мной таким милым, красивым и соблазнительным, легла в мою постель, но всё же не выбрала… Да, я хочу сделать заказ на доставку еды…

Закрыв глаза, слушаю немного усталый голос Пьера, и все мысли похожи на белый шум. Я устала думать.

* * *

— Пора, красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры…

— …Навстречу северной Авроре, звездою севера явись, — на автомате отвечаю Ксанту и открываю глаза. В гостиничном номере темно, свет падает в приоткрытую дверь, очерчивая изножье кровати и комод.

— Молодец. — Ксант протягивает халат. — А дальше знаешь?

— Нет.

— Жаль. В общем, у тебя минут десять. Девчонки тебя нарядят, покормит Ламонт, так что с тебя только умыться и одеться. Вперёд, время пошло.

И он уходит, закрывает дверь, позволив спальне погрузиться во тьму. Кто же так будит?

Мысленно ворча, я поднимаюсь и ощупью пробираюсь в санузел.

Ксант странный. Вроде Ариану родственник и даже друг, а легко отпустил меня к Пьеру, ещё и подначивал того на завтраке, что соблазнение не состоялось и надо было меня привязывать и пороть в воспитательных целях, ведь есть чем и теперь это даже модно. И мне Ксант ни слова не сказал о неподобающем поведении, а ведь всю прогулку мы с Пьером останавливались целоваться и облапывать друг друга.

Будто Ксанту всё равно, кого я выберу. Или он считает, что избрать Ариана невозможно? Конечно, Ариан не заявлял о желании за меня состязаться, а выбрать надо из состязающихся и проходящих испытания, и всё же… всё же по поведению Ариана кажется, что надежда есть.

Или только кажется?

Слишком много вопросов, слишком много неясного.

По дороге в салон я не выдерживаю.

— Ксант, я тебе не нравлюсь?

— Мне не нравится, как ты влияешь на Ариана. Не хочу, чтобы он сорвался на Пьере или других женихах и погиб от отката лунной силы. Если смотреть с этой точки зрения, я предпочёл бы, чтобы Лутгард сразу на тебе женился или убил, так было бы проще.

Дыхание перехватывает, и я отвожу взгляд на проносящиеся мимо витрины. Ксант проезжает на красный.

— Очень откровенно, — замечаю я.

— Я больше оборотень, чем может показаться. Меня бесит лживость Сумеречного мира, любите вы, люди, запудрить мозги и приветливо улыбаться, кипя от ненависти.

— С оборотнями такое тоже бывает.

— В семье не без урода. — Он резко тормозит у «Прекрасной хищницы». — Всё, иди, времени в обрез из-за твоей любви поспать.

И вроде недолюбливает, но дал выспаться, будто почуял, что ночью с Пьером я не сомкнула глаз.

* * *

Когда выхожу на крыльцо салона, у Ламонта вспыхивают глаза и приоткрывается рот. Понимаю его, сама в восторге от белоснежного мерцающего платья, обтягивающего фигуру. Белоснежное манто обнимает плечи, и ожерелье Амата сверкает, точно бриллиантовое.

— Ты великолепна. — Ламонт подскакивает, ловит мои руки и покрывает их поцелуями. — Прекрасна, чудесна, великолепна, ты как видение, фея. Прекрасна, как сама луна.

В груди теплеет от этих восторгов.

— Тебе тоже очень идёт костюм.

Ламонт в белом смокинге, с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами похож на кинозвезду, хоть сейчас на алую дорожку.

— Тамара… — выдыхает он и снова хватается за мои руки, целует. — Чудо!

Короткий путь до его белого внедорожника он осыпает меня комплиментами, помогает сесть. Поймав ногу в босоножке со стразами, целует лодыжку.

— Бесподобна!

Страшно пускать его в таком шальном состоянии за руль. И опасения не напрасны: заглядевшись на меня, он чуть не врезается в маршрутку у светофора, а потом пропускает парковку, и приходится ехать по объездной, чтобы попасть на огороженное для нас место.

Сегодня я смелее вхожу в ресторан: теперь это место не только моё и Михаила, но и моё и Пьера, моё и Ламонта.

Хостес сопровождает нас по роскошной мраморной лестнице. Опираясь на руку улыбающегося во все великолепные зубы Ламонта, я поднимаюсь с царственной неторопливостью, противоположной неловкости моих визитов с Михаилом, когда среди этой роскоши я казалась себе самозванкой.

Окидываю взглядом верхний зал. И замираю: Михаил сидит за вчерашним столиком с женой и пожилой парой. Судя по сходству черт лица — это её родители. Михаил сидит практически спиной к лестнице.

Повинуясь мягкому движению Ламонта, прохожу дальше. Нас ведут ко вчерашней ложе-полумесяцу. Фактически — под прямой взгляд Михаила.

Стоит некоторых усилий не оглянуться, когда проходим мимо, но когда усаживаемся, и Ламонт в очередной раз покрывает мои нервно вздрагивающие руки поцелуями, я не выдерживаю ощущения тяжёлого взгляда и чуть поворачиваю голову: Михаил смотрит на меня, и от напряжения у него дрожат желваки.

Окидываю взглядом Ламонта: он выше Михаила, со скульптурно красивым лицом, натуральный блондин и цвет глаз изумительно зелёный. Да он божественно красив! Оглядываю зал: на него женщины пялятся почти неприкрыто. Даже жена Михаила повернулась и трепещет ресницами.

А сам Михаил на фоне Ламонта выглядит мелко и как-то блекло.

Ну кто там говорил, чтобы цену себе не набивала? Ничего не могу с собой поделать: отворачиваюсь от Михаила и улыбаюсь Ламонту. Вхожу во вкус.

— Средне прожаренный стейк, овощи и вино? — уточняю я.

— А как ты догадалась?

— Ты же оборотень. — Улыбаюсь шире.

Михаил продолжает прожигать меня взглядом. Ну и пусть.

* * *

— Так значит, ты сбежала из дома? — Ламонт подливает мне вина.

— Да. — Подхватываю бокал и покачиваю. То, как медовая сладкая жидкость сползает по стенкам, действительно завораживает, особенно когда поверх неё любуешься на красивого мужчину. — Только странно, что я тебе об этом рассказываю. Это что-то вроде моей тайны. Было.

Сладость вина согревает язык, горло. Взгляд Ламонта скользит по мне физически ощутимо, он словно каждую секунду пытается объять меня им, убедиться, что я всё так же хороша, как и мгновение назад.

— Почему? — Ламонт тоже отпивает вино. — Насколько знаю, в Сумеречном мире разрыв с семьёй не настолько критичен, как у нас.

— Стыдно. — Пожимаю плечами, меховое манто соскальзывает, и у Ламонта перехватывает дыхание. Мои щёки заливает горячим румянцем, но не от стыда за его мысли, а от удовольствия… да, мне понравилось, что мной восхищаются.

Скосив взгляд, успеваю заметить, как жена отчитывает Михаила, махая в нашу сторону. А, прилетело за то, что пялится по сторонам. Так он не только пялится, он ещё и руки распускает.

Но из этих мыслей я падаю в плен зелёных глаз Ламонта и возвращаюсь к мыслям о семье.

— У нас тоже позорно, когда тебя выгоняют из семьи.

— Скоро у тебя будет большая надёжная семья. — Ламонт сжимает мою руку. — Одиночество подходит к концу.

Мурашки пробегают по спине, я улыбаюсь несколько нервно:

— Почему ты думаешь, что я одинока?

— Это видно по глазам: одинокая и потерянная. Я поэтому прежде не расспрашивал о семье: показалось, у вас какой-то конфликт.

— Мои родители могли умереть.

— И всё же мне показалось, что дело не в смерти. Когда родителей теряют, вид других семей может вызвать тоску, но тебя наши дружные отношения… скорее удивляют. Словно ты не понимаешь, как можно быть такими близкими.

— Это так заметно? — спокойная интонация даётся с трудом.

— Только при должной внимательности и попытках понять. — Ламонт пробирается под мою ладонь и ловко переплетает наши пальцы. — Надеюсь, твоим домом станет моя стая. Но буду рад, даже если дом ты обретёшь не со мной, главное — чтобы твои глаза не были такими грустными.

Да женихи надо мной издеваются: мало того, что все красавцы, как на подбор, так ещё один милее другого. Стаи оборотней, похоже, кладезь прекрасных мужчин. Вот они где все попрятались!

* * *

Идеи справедливого распределения, которым следует Ариан, заразительны: погуляв с Пьером, я не могу не пригласить Ламонта. Он отвечает восторженным взглядом, словно это предложение — обещание выбрать его. И, накинув на меня манто, обхватывает за талию.

Сопровождаемые злобным взглядом Михаила, мы покидаем ресторан.

— Жутко представить, сколько стоит всё это освещение, — замечает Ламонт в сторону многочисленных фонарей, гирлянд и светящихся витрин и вывесок.

— Здесь нет такой прекрасной луны.

— Что верно, то верно. — Ламонт крепче прижимает меня к себе. — Белый тебе к лицу.

— Намекаешь, что я неплохо бы смотрелась в вашей стае?

— Я прямо об этом говорю: ты была бы украшением моей семьи.

— Но вы предпочитаете ходить в волчьем облике.

— И ты была бы единственной богиней человеческой красоты. Конечно, в то время, которое жила у нас. Ты же наверняка захочешь вести дела в Сумеречном мире.

— А ты?

— Ради тебя я готов хоть в Солнечный мир уехать.

— Громко сказано.

Остановившись, Ламонт меня притягивает, скользит ладонью между спиной и манто.

— Тамара, не знаю, какими глупостями забита твоя голова, но точно говорю: ты шикарная женщина. Ради таких сражаются, даже если они не обладают лунным даром. А ты шикарная женщина и жрица, ты… как бриллиант. Нет, просто бриллианты на самом деле не так дороги, скорее, как красный алмаз — самый редкий и дорогой камень мира. За тебя даже состязаться — счастье, а уже если выберешь…

Умом-то не верю, что настолько хороша, но послушать об этом очень и очень приятно. А когда пламенная тирада заканчивается поцелуем, приятно вдвойне.

* * *

Ламонт предусмотрительнее Пьера: мы гуляем по центру, сидим на скамейках, болтаем, бросаем монетки в фонтаны, любуемся подсветкой величественных старинных зданий и целуемся-целуемся-целуемся, точно подростки, но остаёмся так близко от ресторана, что когда я жалуюсь на усталость, Ламонт подхватывает меня на руки и через пятнадцать минут ставит перед своим автомобилем.

Наш поцелуй прерывает хлопок ресторанной двери: это Михаил, волокущийся за женой и её мрачными родителями. Но Ламонт, взахлёб целующий меня, не даёт отвлекаться, и я расслабляюсь в его руках, позволяю прижать себя к дверце пассажирского места. Целоваться Ламонт умеет, и я не могу различить, что говорит интересующее семейство.

Когда Ламонт отпускает, на крыльце уже пусто. Его губы пылают, глаза мерцают зелёными звериными зеркалами, а пальцы, скользящие по моим вискам, скулам подбородку и губам дрожат от страсти. Ламонт крепко прижимается ко мне, не оставляя сомнений в своём желании.

— Слишком соблазнительная, — шепчет он. — И с каждым днём всё слаще.

— Что?

— У тебя очень привлекательный запах. Как у женщины. И чем ближе к овуляции, тем он заманчивее. Я бы хотел быть рядом в этот момент.

Лицо обжигает прилившей кровью. Ох, не зря меня Ариан «Антикобелином» обрабатывал.

— Не смущайся. Это достоинство, а не недостаток. Твоему мужу очень повезёт.

— Так он привыкнет… наверное.

— Вряд ли. — Ламонт оглаживает мои плечи, снова пристально ощупывает взглядом миллиметр за миллиметром, словно пытается впечатать мой образ в память. — Я бы очень хотел, чтобы ты выбрала меня и дала возможность это доказать.

Я нервно улыбаюсь. Судорожно вдохнув, Ламонт запрокидывает лицо к небу. Коротко сжав мои плечи, оттягивает от машины и открывает дверцу.

— Поехали, пока я не потерял контроль.

Весь путь он пристально смотрит на дорогу и покусывает губу. А я любуюсь: красавец ведь. Хоть сейчас на обложку журнала. И торс у него роскошный, это даже костюм не скрадывает.

На парковке возле гостиницы Ламонт заглушает мотор и придвигается ко мне. Очерчивает скулу. Медленно наклоняется, следя за выражением лица мерцающими зелёными глазами.

Глубокий, подчиняющий поцелуй ввергает в трепет, я выгибаюсь, впиваясь в мягкие волосы Ламонта, упоённо целуя его, и его рука сжимает грудь, скользит ниже, под подол. Он не Пьер, равнодушен к кружевам на резинках чулок, сразу проникает к цели, ласкает сквозь сеточку трусиков, вторя танцу языка в моём рту, и меня захлёстывают волны жара. Царапая сидение, сжимая волосы Ламонта, я задыхаюсь от судорожных волн удовольствия, и он склоняется, целует мою шею и грудь, продолжая двигать пальцами, пока я не сдаюсь с томным хриплым стоном. Меня трясёт от полученного удовольствия, от самого факта, что я его получила так.

— З-зачем?

— Не мог оставить девушку после вечера со мной неудовлетворённой, — шепчет на ухо Ламонт. — И считай это обещанием горячих дней и ночей.

Он запечатывает обещание поцелуем и вылезает из машины, чтобы проводить до дверей в гостиницу. Весьма кстати: ноги меня не держат.

Растерянная, иду за ним. Нас нагоняет Ксант. Я жгуче краснею, понимая: случившееся он видел, ну, в крайнем случае, понял по запаху.

И я крайне благодарна, что он об этом не упоминает: я бы сгорела со стыда. И, привалившись к двери в мою комнату, я продолжаю краснеть.

Сначала казалось, идея выдать меня за оборотня по моей доброй воле бредовая, потому что я не захочу замуж ни за кого из этих мохнатых. Потом казалось, что стаи подсунули мне бракованных мужчин, а теперь глаза разбегаются: они же все классные.

Ну, может, и не все, но после двух свиданий я вся запутанная, что же будет дальше?

И ещё… кажется, мне интересно посмотреть на Дьаара в реалиях Сумеречного мира. Как здесь покажет себя молчун и неистовый хищник?

* * *

Тёмно-зелёное кружевное платье, обтянувшее шею, грудь и бёдра, ниспадающее к щиколоткам свободными складками, но оставившее голой спину, наводит на мысль, что наряды на свидания подобраны обдуманно: к Пьеру алое и кружева — страсть. Для Ламонта белое — ведь в его стае поклоняются белому цвету. А стая Дьаара любит холмы, поэтому я в зелёном. А на руках — тяжёлые браслеты из белого золота, как напоминание о луне. Волосы на этот рез мне заделывают ассиметричной ракушкой, выведя завитые пряди на плечо и грудь.

— Как всегда прекрасно, — выдыхаю я и поочерёдно улыбаюсь отражениям моих фей.

— О, такой материал трудно испортить, — отмахивается брюнетка.

— Испортить можно что угодно.

Она отвечает заливистым смехом и выводит меня на улицу.

Почти сразу подъезжает на джипе Ксант. Дьаар выпрыгивает с переднего сидения: статный, грациозный, в костюме в тонкую полоску он кажется крупнее и солиднее. И в нём намного больше волчьего, чем в Пьере и Ламонте: прямо хищник-хищник. И в этом особое очарование.

Дьаар улыбается, протягивает руку, но когда вкладываю пальцы в его ладонь, он тянет её вверх, приглашая меня прокрутиться.

— Хороша, — выдыхает он. — Теперь понимаю пристрастие сумеречных женщин к платьям.

Джип слишком высок, чтобы залезать в него в платье, и Дьаар, поняв это, легко подхватывает меня на руки. Мышцы у него твёрдые, как сталь. Он шумно втягивает воздух у впадинки за ухом, и это напоминает, как точно так же ночами меня нюхал Ариан…

Оказавшись на заднем сидении напротив меня, откинувшись на дверцу, Дьаар меня разглядывает. Отблески огней пробегают по его сосредоточенному лицу, приоткрытым влажным губам, отражаются в глазах зелёным. А на меня накатывают волны смущённой красоты: взгляд Дьаара раздевает. Но, странно, меня это не оскорбляет, даже… приятно. Совсем с ними зверею.

На стоянке ждёт огороженное место. К счастью, хостес другой, а то было бы неловко.

Дьаар, помедлив, предлагает руку. Интерьеры и людей он окидывает короткими охотничьими взглядами, словно прикидывает, как в случае чего нападать и обороняться. Идёт высоко вскинув голову, расправив плечи. Просто альфа-самец. Наверное, он себя таким и чувствует среди людей, каждого из которых ему убить легко, как плюнуть.

Наверху приоткрывший рот Михаил и его спутница-блондинка не заставляют меня замедлить шаг: царственность Дьаара заразительна.

Усадив меня на привычное место, он опускается на диванчик напротив, чуть наклоняется вперёд. Выложив меню, официант почтительно отступает: поведение Дьаара действует на всех.

— Тамара, я не разбираюсь в сумеречной кухне, закажи что-нибудь сама. — Дьаар улыбается. — Можно даже не стейк.

— А почему ты думаешь, что я закажу стейк? — Меня опаляет гневный взгляд Михаила.

— Спрашивал совет у Ксанта, и он сказал, что все едят стейки.

— А тебе не нравится быть как все?

Он прищуривается, пробегается пальцами по моей скуле и слегка надавливает на кончик носа:

— Верно подмечено.

— Может, ты и поговорить не прочь? — Сцепляю пальцы. — Какие тайны раскроешь на этой встрече?

— А на сумеречных свиданиях принято делиться секретами?

— Принято лучше узнавать друг друга.

— Ну, обо мне ты знаешь достаточно. А я с удовольствием узнал бы о тебе, женщина-загадка.

Невольно улыбаюсь, хотя говорить о себе не слишком хочется. Впрочем, пара бокалов вина — и даже об этом можно поболтать.

— Не так-то много я о тебе знаю. — Утыкаюсь в меню. — На самом деле, о тебе как о личности я знаю всего три факта: ты великолепный охотник, ты молчалив, а ещё достаточно смел, чтобы броситься в огонь для спасения чужих оборотней.

— Это не так уж мало. Больше, чем знает обо мне большая часть моей стаи.

— Но этого слишком мало, чтобы выбрать себе спутника жизни.

— Ну, с точки зрения оборотней я бы так не сказал: я надёжен, силён. И, как ни крути, из правящего рода и всегда могу рассчитывать на личный холм, отряд охотников и жирный кусок общего пирога.

— Тогда почему не женат? Такой завидный жених…

Улыбнувшись, Дьаар бросает убийственный взгляд в сторону — ту самую, где сидит Михаил. Оглядываюсь: тот отвернулся, а его блондинка шипит, нервно взмахивая рукой.

Пристальный взгляд Дьаара обращается на меня.

— Не нашёл достаточно интересной женщины.

— Значит, я интересная?

— Конечно, — неожиданно мягко улыбается он. — Иначе я бы здесь не сидел, будь ты хоть тысячу раз жрица.

Официант с вопросом о заказе нарушает наш странный разговор.

* * *

Руки Дьаара при всей его силе могут быть удивительно мягкими. Ведя меня по мерцающему огнями городу, он то и дело поглаживает мою ладонь или подносит пальцы к губам и целует. С ним, молчуном, я говорю удивительно много о достопримечательностях и человеческой жизни, о которой Дьаар знает потрясающе мало.

Прохожие засматриваются и на него, и на меня. Но стоит Дьаару глянуть на слишком пялящихся мужчин, как они чуть не спотыкаются, обходят нас стороной.

— Забавно ты с ними управляешься, — усмехаюсь после очередного побега любителя поглазеть.

— Они чувствуют мою звериную натуру. Это странно: у нас считается, что люди утратили дар видеть даже свою сущность, не то что чужую.

Неловко ставлю ногу, и лодыжка стреляет болью. Дьаар подхватывает меня молниеносно, и я утыкаюсь в его грудь, сдерживая стон.

— Ты в порядке? — спрашивает он в макушку.

— Ногу немного больно, но это пустяк. Хотя вряд ли смогу идти.

— Это не проблема, ты лёгкая, как пушинка. Где живёшь?

И меня посещает дерзейшая мысль: а донесёт он до гостиницы? Это ведь пара километров… Коварно улыбаясь в ключицу Дьаара, начинаю объяснять маршрут.

* * *

Дьаар лошадь, а не волк: доносит, не запыхавшись. Кажется, у него ни капельки пота не выделяется. Это вообще как? Я не настолько пушинка. И получается, если они такие сильные… да женихи могли меня по городу до полусмерти уходить!

Изумлённо разглядываю поставившего меня на крыльцо Дьаара. Он усмехается:

— Впечатлил?

— Даа, — тяну я. — Это действительно мощно.

Касаюсь его лба, пробираюсь пальцами за воротник рубашки, ныряю под мышки и ощупываю спину под пиджаком: сухо. Ни капли пота. Снова заглядываю в лицо.

— Сильнее меня только отец, но когда его время придёт, и мы с братьями сойдёмся на арене, чтобы определить следующего вожака, не будет иметь значения, к какой линии наследия я принадлежу. Будет важна только сила, и её у меня достаточно. — Дьаар притискивает меня к себе, и дыхание перехватывает. Я точно пойманная бабочка. — Прекрасная жрица…

Он очерчивает мои губы пальцем. Резко меня наклоняет, заставляя судорожно вдохнуть, и припечатывает вдох поцелуем. Ласка губ и языка Дьаара подавляет, каждое движение, пока он выпрямляет меня, полно желанием подчинить, завладеть, навсегда сделать своей. И от этого жутко, но где-то внутри — тревожно-приятно. С ним не придётся думать, не придётся решать, он будет стеной и опорой, он навсегда определит, как мне жить…

И это ощущение, этот прочувствованный посыл вынуждает задуматься: а чего я хочу от брака? Чувство защищённости и детей — это да, но что помимо этого?

В номере, свернувшись калачиком, касаясь припухших от яростного поцелуя губ, я снова пытаюсь понять, кто станет лучшим мужем. Но даже когда лиловый свет заката проползает сквозь щель между штор, я не знаю ответа на этот вопрос.

По-прежнему не знаю.

* * *

Просыпаюсь я раньше, чем надо для сбора на свидание. Последнее свидание, после которого ждёт сражение на арене.

От нечего делать включаю новости, но Сумеречный мир не радует: преступления, политические дрязги, мрак-мрак-мрак… И даже на супер-пупер кабельных каналах посмотреть нечего: фильмы все не сначала, и не понять причин их беготни, слёз и смеха.

Отбросив пульт, наблюдаю в окно, как на город опускаются сумерки, а он в отместку им зажигает огни.

— Не спишь? — уточняет Ксант.

Вздрогнув, оборачиваюсь: он стоит, склонив голову набок и сунув руки в карманы.

— Разве не заметно? — сипло отзываюсь я.

— Ты не двигалась, не моргала и не заметила, как я подошёл. Это очень похоже на сон с открытыми глазами.

— Я просто думала… Как считаешь, кого мне выбрать?

Ксант усмехается и качает головой:

— Это, красавица, ты должна решить сама. А то не срастётся с мужем, и я виноват останусь.

— Но я не знаю, кого выбрать, — в голосе прорываются слёзы.

— Мысленно выбери любого и прислушайся к себе. Если понравится без возражений, его и хватай. А если что-то не то, выбирай следующего. И так пока женихи не кончатся.

— Ты так же себе женщину искал?

Снова усмехнувшись, Ксант разворачивается к двери:

— Собирайся, девочки ждут свою любимую куколку.

А я думала, он посоветует Ариана…

* * *

Маленькое чёрное платье, чулки с кружевами, манто из чернобурки, ожерелье и серьги с жемчужинами, словно маленькие луны… какое это имеет отношение к Лерму и его стае? Какая-то дисгармония в этом наряде, в отличие от чутко подобранных к женихам предыдущих.

Но отражение шикарное. Главная по красоте с умилённым выражением поправляет петельку волос в коконе.

— Прелесть ты наша, как жаль, что у тебя так мало женихов.

Да мне и столько много.

— Спасибо, — привычно благодарю я отражения девушек, и меня выводят на крыльцо.

Ариан отталкивается от белого кабриолета и идёт навстречу. Колени дрожат, дрожь пробегает по всему телу. Улыбаясь, я вкладываю руку в ладонь Ариана. Он целует кончики пальцев, обхватывает меня за талию и ведёт за собой.

 

Глава 41

— Но… — шепчу я, мелко переступая на шпильках, — Лерм…

— Решил, что ему ничего не светит, и отказался. Но ты уже такая нарядная и столик заказан, зачем усилиям пропадать. Ты ведь не против? — последнее он спрашивает практически в ухо, и я задыхаюсь от волнения.

— Не против, — голос дрожит, — конечно, не против. Очень даже за, было бы жаль, если бы меня столько красили и наряжали напрасно.

Великолепное он придумал оправдание для нашего свидания.

— Вот и я о том же. — Практически прижимая меня к роскошной машине, Ариан отворяет дверцу пассажирского сидения.

Меня лихорадит, и не знаю, что сказать.

Ариан рулит молча. Смотрит больше на меня, чем на дорогу, а я даже замечания сделать не могу: задыхаюсь при попытке что-то сказать, сладко задыхаюсь — от бурных, трепетных эмоций.

Я ведь соскучилась. За эти несколько дней я дико соскучилась.

Опираясь на ладонь Ариана, выхожу из кабриолета. Опьянённая его близостью, под восторженный лепет хостеса поднимаюсь по мраморной лестнице, даже забываю оглядеть зал. Ариан усаживает меня на привычное место и, не отпуская моей руки, обходит столик — сесть рядом. Просто смотрит, а в голове всё путается.

— Как провела время? — Ариан нежно-нежно поглаживает мою руку, согревает её в ладонях.

— Нормально… в смысле, хорошо… э…

Ариан хмуро косится в сторону, и я тоже оглядываюсь: на этот раз Михаил один, если не считать бутылку вина. Он пьёт, пристально глядя на нас поверх бокала.

— Тебе мешает? Вывести? — мягко спрашивает Ариан.

— Да ну его.

Знакомая улыбка Ариана одним уголком губ освещает лицо, в глаза приливает чуточку веселья, и лишь теперь я понимаю, как много грусти таится в их тьме.

Он целует мои пальцы, тыльную сторону ладони, надолго прижимается губами к запястью, будто прислушивается к безумно частящему пульсу. Выпрямляется, снова заглядывает в лицо.

— Ну как тебе свидания? Всё ли организовано на сумеречный манер?

— Да, бесспорно, всё получилось…

Михаил возникает тёнью на границе суженного до Ариана поля зрения.

— Шлюха, по рукам пош… — шипение Михаила заканчивается вскриком.

Я не улавливаю, как Ариан вскакивает и обходит столик, только результат: Михаил с заломленной рукой согнут почти до пола, и бледное от гнева лицо Ариана с ходящими желваками.

Схватив Михаила за шкирку, Ариан тащит его через зал в противоположную лестнице сторону. Пинком открывает дверь в стене и утаскивает вопящего Михаила. Крики отдаются эхом, посетители переглядываются. Даже официанты в растерянности, и я глупо хлопаю ресницами.

Придерживая манто, срываюсь с места. Запнувшись на высоких каблуках, едва удерживаюсь за чей-то стул. Выровнявшись, бросаюсь дальше. При спуске по тёмной лестнице приходится держаться за стену.

Внизу кричат. Под дружный цокот каблуков пробегаю коридор и выскакиваю на задний двор ресторана. Одного яркого фонаря хватает, чтобы охватить взглядом всю картину: Михаил, завывая, уползает от медленно идущего следом и пинающего его Ариана.

— Что ты сказал? Попробуешь повторить?

— Нет, — стонет-рыдает Михаил.

— А может, тебе язык отрезать?

— Простите, простите, — лепечет Михаил, и пинок впечатывает его в асфальт.

— Как ты посмел что-то вякать, ничтожество, — рычит Ариан, дёргает Михаила за шиворот. — Ну, попробуй мне это в глаза повторить, тряпка!

Воздух тяжёлый и наэлектризованный, точно перед грозой. Исходящие от Ариана волны ярости ощутимы физически. Подвывая, Михаил стелется перед ним, даже, вроде, силится поцеловать ботинки разбитыми в кровь губами, мямлит:

— Прости, прости, больше не посмею.

Как-то заметив меня сквозь щёлки заплывших глаз, Михаил распластывается по земле:

— Тамара, Тамара, защити.

Застыв на томительно долгое мгновение, Ариан оборачивается. В глазах пылают две луны.

— У него дети, — тихо напоминаю я. — Пусть ползёт.

— Ползи. — Пинок Ариана отшвыривает Михаила на три метра, и ещё метра два тот едет по асфальту половиной лица. — Рядом с ней увижу, пакость о ней услышу — голову отверну.

Михаил, подвывая, ползёт прочь. В его движениях и впрямь есть что-то змеиное.

У меня приступами перехватывает дыхание, и когда взгляд сталкивается со взглядом Ариана, больше не могу оторваться от его лица — бледного, точно высеченного из камня, с медленно чернеющими глазами. Как же он прекрасен! Он приближается плавно и величественно, хищно, и у меня опять дрожат ноги, я вся дрожу и горю.

Ариан обхватывает моё лицо ладонями и впивается в губы. Не даёт дышать, крадёт дыхание этим поцелуем, и сердце, и душу. Обнимает неистово. Прижимает к стене. И я прижимаюсь к нему, выгибаюсь навстречу. Ариан целует моё лицо, шею, в его руках трещат трусы, и я по первому же толчку его ладони вскидываю ногу. Подол соскальзывает с кружева чулок. Ариан расстёгивает штаны, и нет для меня звука слаще и соблазнительнее этого, предвещающего соединение.

Я вскрикиваю от каждого движения, цепляюсь за волосы, ощущая зубы и поцелуи на шее. Задыхаюсь от удовольствия, пока Ариан снова и снова берёт меня, нашёптывая: «Тамара». Никто не произносил моего имени так сладко. Впиваюсь в плечи, под пальцами бугрятся его мышцы в такт мощным толчкам восхитительно идеального ритма.

* * *

Развалившись на диванчике, я не могу плотно сдвинуть ноги: после бурного воссоединения на улице мы зашли в туалет привести себя в порядок, и… задержались повторить.

— Просто удивительно, что нас после всего случившегося не выгнали, — шепчу я.

Столики вокруг нас пусты, осталось лишь несколько посетителей в углах зала.

— Это мой ресторан, — Ариан притягивает мою руку и целует запястье.

— Аа… Я так понимаю, Михаил будет отлучён от любимого места отдыха и ведения переговоров.

— Да, теперь он здесь нежеланный гость.

— Из города только не выгоняй, подумай о его семье.

Судя по задумчивому виду Ариана, из города он Михаила думал попереть.

— Хорошо, не буду. — Ариан прижимается губами к моему запястью.

— Ты меня любишь? — Я замираю в ожидании ответа.

— Да. — Ариан печально улыбается. — Разве это не очевидно?

— Нам, глупым женщинам, часто нужны слова.

— Я люблю тебя, — грустно повторяет Ариан, и от этой интонации ёкает сердце. — Так лучше?

— Да, но почему так печально?

— Потому что совершенно непонятно, любишь ли меня ты. И я не знаю, что с этим делать.

К сожалению, не могу похвастаться тем, что в моём к нему отношении что-то очевидно. Опускаю взгляд. От неловкого молчания нас спасает официант, несущий традиционный для оборотней стейк и мороженое для меня. После сегодняшнего буйства мне надо охладиться.

* * *

Когда солнце только выбирается из-за горизонта, свет у него холодный, будто не нагревшийся после бега в космическом холоде. Ночная чернота давит сверху, подмигивает, но кромка темноты расплавляется на фиолетово-лиловые оттенки, размешивается голубым, алым и, наконец, тёплым жёлтым.

— Раньше, когда встречала рассвет на улице, для меня он был… символом одиночества. — Запрокидываю голову на плечо Ариана.

Заднее сидение его кабриолета очень удобно, и при открытом верхе вид на всходящее над полями солнце просто чудесный. А уж когда от ночной прохлады спасает тёплое тело с одной стороны и верблюжий плед сверху, рядом контейнеры с бутербродами от шеф-повара, пара бутылок отменного вина и бокалы… то чудесность несоизмеримо усиливается.

Ариан не спрашивает, почему так, целует в висок и шепчет:

— Для меня тоже… Осмысленно я встречал рассвет только в одиночестве, когда от тоски невозможно было уснуть.

— А меня выгоняли из дома, и я бродила до утра, а потом смотрела на восходящее солнце с большого моста через реку и думала, не лучше ли спрыгнуть вниз.

— Хорошо, что не спрыгнула. — Он переплетает наши пальцы. — Иначе у меня никогда бы не было этого тёплого рассвета с тобой.

— Ты меня соблазняешь.

— Боюсь, что да… Ладно, — произносит он прежде, чем успеваю спросить, чего боится. — Нам пора: тебе принять душ и поспать перед сражением за твой дар и сердце, а мне подготовить всё это старомодное безобразие.

— Но в Лунном мире сейчас наступает время сна.

— Вот именно: самое время спать. — Ариан снова целует меня в висок, в макушку и обнимает крепко-крепко. — Мне безумно нравится сидеть с тобой, но идти надо.

Холодок пробегает по нервам. Смотрины, состязание, выбор… передышке конец, пора нырять в мучительные раздумья.

* * *

К месту перехода Ариан отправляется в знакомой белой тунике. Ноги щекочет трава.

— А может, не надо? — всё же прошу я.

— Мне будет спокойнее, если оставшееся время ты проведёшь под присмотром Велиславы. — Ариан вытаскивает из чудо-тоги что-то блестящее и охватывает моё запястье холодным металлом. — Так будет проще ждать.

Золотые часики блестят на солнце. Стрелки тактично сообщают, что сейчас полдесятого утра. Это если по Земному исчислению суток.

Нас окутывает туман, но над головой не вспыхивает всесильная луна. В кромешной тьме Ариан обнимает меня, и, слушая стук его сердца, я привыкаю к тусклому освещению.

Мы в коридоре дома жриц. Будто почувствовав, что зрение у меня прояснилось, Ариан сжимает мою ладонь. Дотрагиваясь свободной рукой до деревянной обивки стен, следую за ним к спальне.

— Встретимся на состязании, оно будет в шесть. — Ариан целует в лоб. — Спокойного сна.

И уходит, точно белый призрак, в темноту дома.

О каком сне можно говорить, если скоро последний этап состязания? Пусть не обязательно выбирать сразу, но каждая минута промедления — камень, ложащийся на плечи. Даже просто лежать и ждать тошно. Невыносимо.

Помаявшись в мягкой постели, вздохнув, накидываю халат и отправляюсь подышать свежим воздухом. Дом тих тишиной деревенского дома: что-то пощёлкивает, будто он дышит. Крадучись, выхожу на крыльцо и чуть не спотыкаюсь о Велиславу.

В одной корзине перед ней набиты веретёна с белой светящейся шерстью, на дне другой лежат клубки из неё же. Велислава, постепенно разворачивая веретено, в исступлении скручивает клубок. Искоса взглядывает на меня.

— Не спится, — глухо поясняю я.

— Бывает, — кивает Велислава.

Уголки её губ скорбно опущены, взгляд усталый, но руки двигаются споро.

Я опускаюсь на тёплую ступеньку крыльца.

— Расскажите об устройстве этого мира, о лунной силе, правлении. Я слышала, слово князя нерушимо, и свои интересы выше интересов стай он поставить не может чисто физически.

— Не может, — вздыхает Велислава, продолжая раскручивать веретено. — У того, что стоит судьёй над князем, сердца нет. Это не человек, не оборотень, не одно из существ и даже не бог, Оно не было живым, не понимает нас. Это даже разумом нельзя назвать, это… идея абсолютной справедливости, но бесчувственной, бездушной.

Мурашки бегут по коже, вдруг становится холодно, я обхватываю колени руками. А Велислава роняет слово за словом:

— Это сделано для защиты подданных. Чтобы князь думал, что делает, чтобы не мог в угоду своим интересам и чувствам использовать власть. Чтобы и над ним была абсолютная власть, как над его подданными, чтобы он понимал, каково им.

— Значит, этот судья понимает, оценивает поступки?

— Да.

— Но почему не оставили править этого судью? Зачем усложнять, назначая князя?

Велислава поднимает на меня усталый взгляд:

— Это было бы жестоко, и не было бы возможности подстраиваться к изменениям. Князь придаёт закону пластичность. Лишь живой разум может интерпретировать события и букву закона, создать логические конфликты таким образом, чтобы в правилах возникали исключения, а закону следовали не только по букве, но и по духу.

— В каком смысле?

— Есть бесконечное множество возможных ситуаций, и мир постоянно меняется, а судья князя… как у вас там… не эволюционирует, вот, и его закон неизменен, изменения вносят князья или, создав логический конфликт, заставляют его принять отклонения.

— А с чем связанно ограничение на слово князя? Разве не удобнее, когда можно менять приказы?

— Так заведено. Наверное, для пущей его весомости. И в рамках закона княжеское слово можно изменить: если князь приговорит преступника к наказанию и появятся новые свидетельства, он не просто может, но и должен принять их во внимание и изменить своё слово. Но когда речь идёт о… чувствах… чувства не считаются веской причиной.

Муторную тишину я нарушаю почти сразу и тут же жалею о сказанном:

— Почему отец Ариана не отдал вместо вас наречённому вам жениху другую женщину?

— Он отдал, конечно, мою троюродную сестру, ей через год приходил брачный возраст. Но меня он получил благодаря своему положению, а я была оптимальной данью для погашения конфликта: моя семья в нём сильнее всех виновата, я на выданье, с точки зрения потомства более всего подходила жениху: у нас не было родственников в ближнем колене, в отличие от той же троюродной сестры. А любовь для судьи — не оправдание, она в законы не входит.

— Что, князь совсем не может использовать силу для себя? Защитить себя, семью?

— Защитить, конечно, может, в этом полномочия широчайшие. Но вне законов и правил взять принадлежащее стаям — нет.

— Понятно…

Тошно и нервно. Шуршит разматываемая шерсть. Похоже, много работы Катя задала, пустив на склад моль.

— Почему вы сами этим занимаетесь? — киваю на клубки. — Разве девочки не помогают?

— Эту шерсть я должна остричь и выпрясть сама. — Велислава откладывает освободившееся веретено.

— Но почему?

— Некоторые вещи нужно делать самой, даже если трудно и нельзя просить поддержки, даже если кажется, что это невозможно, потому что только тогда они будут иметь нужный вес.

Растерянно моргаю. А она неистово накручивает моток. Отодвинуться хочется, настолько жутко от её усердия. Но я остаюсь на месте. Велислава, вздохнув, чуть расслабляется, хотя руки продолжают действовать с безумной скоростью.

— Да и девочкам есть, чем заняться. Учиться нашим правилам и сумеречным. Поиграть им тоже хочется, ну и всякие пения, танцы, умение подать себя.

Укол ревности неожиданно болезнен, я будто невзначай произношу:

— Хорошо князю: такой малинник под боком.

Надо же прощупать обстановку. Велислава покачивает головой:

— Если под малинником ты подразумеваешь возможность развлечься, то князь не вправе портить жриц, да и выбирать в жёны жрицу не должен, ведь это лишает какую-то стаю лунного дара. А жрицы воспитаны с осознанием их долга, сами выбрать князя даже не думают.

— Но получается, сами они его могут выбрать и соблазнить?

— Те, кого распределяют — нет, конечно. Но раньше, когда обычаи были другими, пару раз случалось и такое.

— Значит, это возможно?

— Когда позволяют правила.

Правила, заданные Арианом. Правила, по которым я должна выбрать мужа из тех, кто состязается за меня все три этапа отбора.

* * *

Насидевшись с Велиславой, накрутившись в постели, я засыпаю слишком поздно, и когда меня будят, несколько минут лежу в мутном полузабытьи, из которого вырывает взгляд на золотые часики: пять двадцать, совсем недолго до…

Сердце заходится, нервная дрожь пробегает по телу, изгоняя остатки сна.

— Волосы, — причитает Леона, размахивая коробочкой с заколками.

— Одежда. — Велислава заносит расшитый жемчугом и серебром сарафан, заработанный мной на посвящении в жрицы.

Судорожные забеги в душ и обратно, причитания, руки в моих волосах, тяжесть сарафана и жемчужной диадемы… «Маленькое чёрное платье на последнем свидании подходило к жемчугу, жемчуг — он как маленькие луны, символ жриц и самого князя. Последнее свидание Ариан изначально готовил для себя, — вдруг понимаю я. — А Лерм, наверное, отказался сразу после свидания по своим обычаям, ведь волшебное место отчётливо дало понять, что между нами нет ни намёка на взаимный интерес».

С холодеющим сердцем, наряженная, как на свадьбу, я выхожу из дома жриц.

* * *

С девочками и перематывающей шерстяные нити Велиславой мы подходим к основанию лунной скалы почти ровно в срок.

Привычная к чудесам Лунного мира, я нисколько не удивляюсь, что вместо площадки там огромный, углублённый в землю амфитеатр с ареной на дне. На каменных ступенях, привычно разбитые на сектора, сидят волки. И это море хищников всколыхивается, оборачиваясь или поднимая взгляды на нас.

— Жрица…

— Жрица…

— Та самая…

— Волчица лунного князя…

— Сколько же их, — шепчет Леона за моей спиной.

Навстречу нам из каменной глубины поднимается Ксант в набедренной повязке. Его дикарский облик идеально вписывается в волчий Колизей.

Кто-то машет с соседнего сектора: Катя и Вася. Улыбнувшись мне, они обращаются в волков и тесно прижимаются друг к другу. Добегались. С соседнего сектора машет на миг обратившаяся в девушку племянница Ариана. Она сидит рядом с кряжистым серым волчищем.

— Отлично выглядишь, Тамара. Девочки, за мной. — Подхватив меня под локоть, Ксант ведёт нас к выступающей над ареной ложе напротив лунного трона — места, откуда Ариан будет наблюдать сражение кандидатов.

Сев на тёплое каменное сидение, опускаю взгляд на часы: ровно шесть. И пока смотрю на них, на троне разгорается сияние, возвещая о приходе Ариана. Сердце пропускает удар. Я вглядываюсь в свет, но не могу рассмотреть скрытого им мужчину.

Громогласный голос прокатывается над нами, выбивая мурашки, учащая сердцебиение:

— Сегодня кандидаты в мужья для моей жрицы покажут силу на арене. Я испытаю их лично.

Изумлённый шёпот пробегает по волчьим рядам.

— Сам князь, — охает маленькая жрица.

Ксант сжимает моё плечо, и это горячее прикосновение помогает вдохнуть.

Призрачная лента света протягивается от трона к центру арены. Ариан спускается, наклоняясь, на ходу вытягиваясь в очень большого волка, но постепенно уменьшаясь и угасая.

На песок он выходит белоснежным, но всё же обыкновенным зверем.

— Он будет драться без своей силы? — шепчу я.

— Конечно, иначе это было бы не испытание, а избиение, — шепчет на ухо Ксант, в звенящей тишине наш шёпот кажется слишком громким.

— Это не слишком опасно? — едва слышно шепчу я.

— Пьер — нет. Он хорошо дерётся в человеческом виде, но в зверином опыта мало, и его тренировок перед состязанием недостаточно, чтобы действительно научиться. Самый опасный Дьаар. Он очень силён и признаёт только силу, и ко времени драки с ним Ариан будет потрёпан. А на арене… на этой арене можно безнаказанно убивать даже князя.

— А Ариан как дерётся? Как у него с опытом?

— Князья лично тренируют лунных воинов, это традиция.

Лунная дорожка истаивает, под нами что-то щёлкает, и на арену выходит волк Пьер.

Сердце ухает в бездну, я вскакиваю, впиваюсь пальцами в каменный бордюр: если на этой арене можно убивать даже князя, то и князь может убить!

Ариан ощеривается и срывается на Пьера мгновенно. Они схлёстываются, Ариан закусывает его шею, прёт всей массой. Пьер извивается, щёлкает зубами. Кровь капает на песок под слаженный, почти заглушивший рык выдох зрителей.

Пьер изворачивается, отскакивает, но Ариан мчится следом, налетает, сбивая на землю, придавливая и снова вгрызаясь в шею.

— Когда они остановятся? — бормочу я. — Когда остановятся?

— Когда кто-то признает себя побеждённым. — Поднявшись, Ксант нервно стукает пальцем по каменному парапету. — Ну же, сдавайся, дурак.

Кровь на шерсти ослепительно яркая. Ариан мотает головой, и крови становится больше. Пьер сучит лапами, силится перевернуться на спину, ударить. На миг ему даже удаётся выскользнуть, но клыки вновь смыкаются на его горле под самой мордой.

Рык Ариана оглушителен, от него трясёт. И в ответ раздаётся короткий придушенный вой. Всё, Пьер признал поражение.

Только Ариан и дальше сжимает его горло. Рычит, страшно рычит.

— Хватит! — Ксант шлёпает ладонью по парапету. — Бой окончен!

Ответ ему — рык. Пьер снова дёргается. Разжав челюсти, рыча, Ариан отступает на несколько шагов, но продолжает скалить окровавленную пасть и провожает шатающегося Пьера яростным взглядом.

Под ложей щёлкает выпустившая Пьера дверь, и Ксант облегчённо выдыхает. А у меня слабеют колени, приходится сесть.

Уход Пьера не успокаивает Ариана, он взъерошен и выглядит бешеным.

Щелчок внизу. В пару окровавленному белому волку настороженно, прижав уши, выходит белоснежный Ламонт.

Он ждёт нападения и увёртывается от клыков, сшибается с Арианом грудь в грудь, отскакивает. Отскакивает несколько раз, увлекая Ариана к краю арены. Юрко кидается под ноги и клацает зубами у самого горла отпрянувшего Ариана. Рыча, они проходят круг — оба грациозные, мощные. В каждом движении Ламонта ощущается человеческая осмысленность, а Ариан с каждой секундой звереет сильнее.

С безумным исступлением он наскакивает на Ламонта, тесня его к стене, замарывая кровью Пьера, клацая зубами у морды, бока, шеи. Ламонт огрызается, рычит, брыкает лапами и щёлкает челюстями в ответ, разрывает Ариану ухо.

Ещё один торопливый пробег по кругу, не сводя друг с друга глаз, и Ариан срывается с места, подскакивает, приземляется Ламонту на хребет. Тот перекатывается, пытается укусить, и Ариан стискивает клыками его нос. Пятится, мотая головой, утягивая за собой Ламонта и снова заливая арену кровью.

А я опять стою у парапета. Кусаю пальцы. Мысленно молю: «Хватит, Ариан, хватит!»

Ламонт взвывает. Видимо, после этого он чуть расслабляется, ожидая освобождения, но Ариан дёргает его за нос, и Ламонт пролетает метр и катится по арене, марая шкуру алым. Рыча и щёлкая челюстями, Ариан гонит его прочь. Поджав хвост, Ламонт спешит под ложу.

Под ней щёлкает механизм. Широко расставив лапы, готовясь к прыжку, Ариан смотрит туда, с оскаленных зубов капает кровь и слюна.

Дьаар вылетает чёрной стрелой, перед самой мордой Ариана резко уходит в сторону и с немыслимой ловкостью налетает сбоку, целясь в шею. Толчок едва не роняет Ариана, он успевает повернутся, кусает в ответ, но Дьаара там уже нет, он бежит по кругу, выискивая другое слабое место, вынуждая Ариана разворачиваться к себе мордой. Бежит-бежит-бежит. Взбешённый Ариан прыгает. Они катятся по песку извивающимся рычащим комом. Мелькают зубы, алая шерсть.

Врезавшись в стену, волки подскакивают, катятся кубарем в другую сторону, расшвыривая клочки чёрной и белой шерсти. Они катаются долго и упорно, брыкаясь, царапаясь и кусаясь. Приходится несколько раз заставлять себя дышать, иначе задохнулась бы от ужаса.

Наконец расцепившись, помятые Ариан и Дьаар кружат по арене. Рычат. Дёргают хвостами. Скалятся. Оставляют после себя кровавые следы.

— Почему они так упорствуют? — шепчу напряжённо застывшему Ксанту.

— Самые кровавые драки из-за женщин, — бормочет тот. — Но для Дьаара… он кровный родственник Ариана, убив его на арене, он сильно повышает свой шанс стать князем.

Воспоминание о свидании накатывает ярко и всеобъемлюще: как Дьаар обнимал меня, говорил, что станет вожаком, и его подавляющий поцелуй. Дьаар любит подавлять. И власть. И сражения — битва на священном холме это доказала.

Они сцепляются — горло в горло, обхватив друг друга лапами, пытаясь вырвать клыками плоть. Чёрное и почти алое от крови белое.

— Не смотри. — Ксант закрывает ладонью мои глаза и притягивает к себе, утыкает в грудь. Он слегка подрагивает, а я… я трясусь, как в лихорадке.

Рык то оглушает, то стихает, его раскаты заглушают дыхание зрителей. А может, зрители не дышат, пытаясь угадать, переживёт ли князь проверку силы.

Через мучительно долгое время чей-то рык поднимается, истончается и наконец переходит в измученное скуление.

«Только не Ариан, пусть это будет не Ариан, — стискиваю кулаки. — Иначе Дьаар его убьёт».

— Всё, можешь смотреть.

От быстрого разворота кружится голова, но почти сразу узнаю главное: Ариан победил. Растопырив лапы, умытый кровью, со слипшейся шерстью он один стоит на арене. Дьаар, тяжело дыша, лежит перед ним.

Луч серебристого света падает на Ариана, его шкура наполняется сиянием. Кровь истаивает, он поднимается светящейся фигурой человека, и я очень, просто всем сердцем надеюсь, что свет луны исцеляет раны.

— Лунная жрица Тамара, — в оглушительном голосе Ариана ощущается лёгкая дрожь изнеможения… или страха. — Все женихи показали себя. Готова ты выбрать сейчас или хочешь дальше использовать отмеренный на раздумья срок?

— Сейчас, — мой голос сотрясает воздух. До боли стискиваю кулаки, молясь, чтобы задумка сработала. — Я выберу сейчас.

Шепотки пробегают по рядам.

— Я… слушаю… твой выбор… жрица.

Ариан ждёт внизу, скрытый непроглядным светом, но я чувствую его напряжение, волнение, страх. Пальцам больно — с такой силой я их стискиваю, но разогнуть не могу. И голос подрагивает:

— Лунный князь, ты велел выбрать между теми, кто будет за меня состязаться, между теми, кто пройдёт все назначенные тобой испытания: пригласить меня на три дня в стаю, сводить на свидание по лунным обычаям и по земным, то есть сумеречным, и показать силу на арене. Так вот, лунный князь, я три дня жила по твоему приглашению у тебя, ты водил меня на свидания лунное и человеческое, и ты показал свою силу на арене. Так получается, что ты тоже участвовал в состязании. И я выбираю тебя. Ты… ты дал мне это право. Выбрать. Вот…

Мёртвая тишина разбивается громогласным ответом Ариана:

— Лунная жрица Тамара, я признаю твой выбор. — Он протягивает руку, и ко мне протягивается лунная дорога. — Я просто обязан на тебе жениться.

Последние пару слов дрожат из-за смешинки. Я ошалело улыбаюсь, а Ксант подсаживает меня на бордюр.

Полупрозрачная лунная дорожка надёжна, как всегда. Под ошалелыми взглядами оборотней я спускаюсь к Ариану.

— А сумеречным женщинам хвост в рот не клади.

— Угу, откусят вместе с князем.

Кто-то посмеивается. Но атмосфера не кажется враждебной. Решения князя неоспоримы, а он решил поддержать мой выбор.

Пальцы Ариана переплетаются с моими, мы поднимаемся к лунному трону. Эта дорога мне знакома по первому решению Ариана, но теперь идти по ней в радость.

Обойдя трон, мы шагаем к полуразрушенному дворцу в котловине.

— Ариан, ты сильно ранен?

— Уже всё в порядке, лунная сила подлатала, так что… — Ариан закидывает меня на плечо, и жемчужная диадема падает на землю. — Давно хотел это сделать.

— Что? — Бессильно растопыриваю руки. Ну не бить же его, почти раненного. — Ты куда?

Трусцой пробежав вниз, Ариан ныряет в туман. Пробегает по двору своего земного дома в гостиную и бросает меня на алый диван.

— Всё, больше не могу, — бормочет он, срывая с себя тогу. Под его пальцами жемчужины сарафана разлетаются в стороны, цокают по полу.

— Ариан?

Его возбуждение объясняет судорожную торопливость.

— Моя, моя, моя. — Ариан стаскивает сарафан, сдирает с меня трусики и укладывается рядом.

Поцелуи его торопливы, он быстро спускается к шее, клыки вонзаются в её основание. Я вскрикиваю.

— Тихо, тихо, — шепчет Ариан, поглаживая меня и зализывая рану. — Сейчас всё пройдёт. И ты укуси, укуси меня.

— С ума сошёл? Я же не волчица… не прокушу.

— Ничего, в порыве страсти получится.

Он целует, обнимает, и недавний страх сменяется тяжестью возбуждения, оно вливается в мышцы расплавленным свинцом, вытесняет мрак воспоминаний.

— Моя, моя, — шепчет Ариан, целуя меня всю, лаская, вторгаясь. — Только моя теперь.

Дикое желание одуряет, я под Арианом двигаюсь в такт его движениям, льну к его широкой груди, утыкаюсь в плечо. Его жар, запах, голос — всё сводит с ума до криков, до стонов, до рыков. И когда на меня накатывает очередная судорога удовольствия, Ариан подставляет основание шеи, подталкивает мой подбородок, и в приступе страсти я сжимаю зубы. Солёно-металлическая кровь опаляет рот, и Ариан сладко стонет на ухо.

— Вот так, да, хорошо. — Он целует моё лицо, гладит. Снова шепчет: — Моя, моя, моя Тамара.

* * *

Перебраться с дивана в спальню всего в два этапа удаётся лишь благодаря моей благоразумной настойчивости: от кусания Ариан ошалел. Впрочем, уже в кровати и на меня накатывает их брачная химия, я хочу ещё, ещё и ещё, и всё время повторяю: «Мой, только мой».

Только на третий день любовного безумия в наших головах наконец слегка проясняется.

Подперев щёку рукой, Ариан водит пальцем по моей груди, боку, бедру.

— В свете восходящего солнца ты великолепна.

— Тебе тоже идут лиловые оттенки. — Я улыбаюсь шире, когда палец щекотно очерчивает сосок.

— Надо в ЗАГС заявление подать.

— Разве мы не женаты? — касаюсь белёсого отпечатка зубов на основании его шеи: удивительно, как глубоко я прокусила.

— По законам Лунного мира, а я хочу, чтобы ты принадлежала мне и по местным законам.

— Какой собственник.

— Сама меня выбрала, я за язык не тянул. — Он постукивает меня по носу, я пытаюсь зубами поймать дерзкий палец, но сноровки не хватает.

— Ну раз ты настаиваешь, — мурлыкаю я: мужчина сам в ЗАГС тянет, можно же изобразить, что одолжение делаю.

— И надо поторопиться.

— Не терпится?

— А вдруг у тебя будет токсикоз? Не хочу портить тебе единственную свадьбу.

— Э…

— Ты не забыла? — он с довольным видом очерчивает укус на моей шее. — Гормональный всплеск, гарантированная овуляция для скорейшего размножения.

Забыла. Забыла. Совсем забыла об их антиконтрацептивной слюне.

— Ну, раз надо торопиться, то поторопимся, — нарочито печально вздыхаю я.

Впрочем, дальнейшие занятия трудно назвать спешной подготовкой к бракосочетанию. К счастью, при связях Ариана дату в ЗАГСе назначают без проволочек. И с церемонией с роскошным платьем, подружками невесты, роли которых с радостью исполняют жрицы и полуоборотни из салона «Прекрасная хищница», с гулянием в ресторане, на котором из-за вина Амата половина гостей неосмотрительно обрастает шерстью… со всем этим мы успеваем аккурат за день до начала токсикоза.

Как хорошо, что Ариан такой предусмотрительный. И заботливый. И самый лучший.

 

Эпилог

Детей я люблю. Очень. Но хотелось их как-то с паузами. Кареглазый Атей (ох уж эти лунные княжеские имена) был ожидаем: брачное соитие при укусе в плечо гарантий даёт больше, чем ЭКО. И в общем-то ничего страшного не было (про токсикоз умолчим), хотя первые трудности родительства совпали с годом совместной жизни — первым кризисным этапом брака.

Переживание этого этапа привело к появлению Каэлины. И это было весело, но за третьим мы решили идти, когда дочке минёт десять.

И вот Каэлине пять, а у меня положительный тест на беременность в руке. Будет Ариану подарок на возвращение с Багдадских переговоров.

Отложив тест на раковину, оглядываю себя в зеркале: первых двух легко родила, даже похорошела, и с третьим проблем быть не должно. Так что без паники… Может, хоть этот внук расшевелит Велиславу, отвлечёт от вечного сидения за прялкой, а то она носится с шерстью лунных овец, как безумная, словно это смысл её жизни.

— Третий… мы же предохранялись! — Накатывает мандраж: всё ли в порядке? справлюсь ли? — Это всё Чомор виноват, наверняка нахимичил, чтобы предсказание его быстрее сбылось.

— Мама, мама, — первым вбегает Атей, мелкая копия папы.

Из-за него выглядывает Каэлина, больше похожая на меня:

— Папа едет! Через пять минут будет.

С этими любителями следящих программ никто не явится в дом неожиданно.

— Я сейчас, — подталкиваю их к двери. — Мне надо кое-что сделать.

Радовать, так с порога. Ополоснув тест под краном, оглядываю ванную в поисках приличной обёртки и, махнув на это рукой, иду без теста: ну и что, что срок мизерный, пусть счастливое известие вынюхает сам, оборотень Ариан или кто.

В это время на поляне в Лунном мире

Чомор открывает жёлтые с вертикальными зрачками глаза.

— Как думаешь, почему я всё время у всех виноват? — Обсасывая сметану с пальца, он наблюдает за Велиславой.

Она вынимает из корзины похожие на луны клубки светящейся шерсти и складывает во вкопанную каменную чашу десяти метров диаметром и пяти в глубину. Клубков там уже с горкой.

— Не знаю, — глухо откликается Велислава, продолжая выкладывать клубки истёртыми до кровавых мозолей пальцами. — Не все понимают, насколько ты добр.

Он щурит глазищи. Величественно кивает.

— Наверное, ты права.

Велислава выкладывает последние клубки на сияющую гору и, подхватив корзину запястьем, отступает. Тяжело сглотнув, смотрит на луну, озаряющую их холодным сиянием.

Зажмурив глазищи, Чомор взмахивает пальцем, и из лунного света ткутся огромные призрачные весы. На одной чаще, опрокинутой вниз, белеет фигурка волка, на другой — гора из тысяч полупрозрачных клубков шерсти лунных овец. Второе движение пальца Чомора заставляет сложенные в каменную чашу клубки истончиться до такого же призрачного вида. Тогда они взлетают и стройной чередой укладываются на чашу весов к остальным клубкам.

Весы вздрагивают, постепенно склоняются в сторону клубков, всё выше поднимая фигурку волка. Корзина падает к ногам Велиславы, она зажимает рот тыльной стороной ладони, почти не дышит.

Весы застывают в равновесии.

— Нет, — беззвучно шепчет Велислава, и слёзы стекают по щекам.

Одна солёная капелька не падает на землю: повинуясь движению пальца Чомора, она становится полупрозрачной и уносится на чашу весов к шерсти.

И тогда весы, дрогнув, выталкивают фигурку волка чуть выше.

Велислава падает на колени.

— Поздравляю, успела, — мурлыкает Чомор и прокручивает палец в кринке со сметаной. — Судьба приняла твоё материнское подношение: лунный князь Ариан избавлен от кары за нарушение княжеских обязательств и княжеского слова, когда соблазнил жрицу, чинил препятствия кандидатам, подкупил одного из них отказаться от состязания, чтобы занять его место, признавался в любви… Ну и прочие прегрешения, которые помешали ей выбрать мужа среди женихов из стай, нуждающихся в жрице. И да будут они счастливы и всё в этом духе. — Чомор слизывает сметану. — Последнее, конечно, от меня.

Истаивают в воздухе весы с фигуркой волка и тысячами шерстяных клубков.

Подумав, Чомор продолжает:

— Ты не подумай, я не издеваюсь, я правда восхищён: мужа не спасла, а сына вытянула, хотя, казалось бы, силёнки уже не те. Ну да, за него дань поменьше и попроще, но всё же… восхитительно. Я бы тебя в жёны взял, не будь я… тем, кто я есть. — Он улыбается во все зубы, напоминающие челюсти пираньи.

— Спасибо, Чомор, — просто отзывается Велислава, подхватывает корзину запястьем. — Сметану принесу на следующей неделе.

— И передай от меня привет лунным овцам! — кричит он вслед уходящей по тропе Велиславе, а потом бормочет: — Ещё немного, и эта семейка оставила бы их лысыми. И это священных животных! Варвары…

Обхватив лапами кринку, он запускает в сметану раздвоенный язык и довольно зажмуривается, наслаждаясь то ли вкусом, то ли наблюдением за воссоединением ждущего пополнения семейства.