Вздохнув, Ариан поднимается. Вытягивает лапы и с урчанием прогибает спину. Выпрямившись и зевнув, кивает на свой бок, будто предлагая ухватиться за шерсть.

Запускаю пальцы в шелковистую шкуру. Он подходит к стене и рыкает.

Часть панелей отворяется дверью в коридор, озарённый оранжевыми круглыми светильниками. На полу меня ждут тапочки. Ариан тянет за собой. На ходу влезаю в уютную обувку и следую за ним к винтовой лестнице.

Она уносит нас из подземной бани. Теперь я внимательно оглядываюсь по сторонам и замечаю тянущиеся к светильникам проводки, а у самого выхода — тёмный, под цвет стены, выключатель.

Мы выходим в простой коридор, почти копию того, по которому шла к озарённой зелёным светом лестнице. Лунный свет облизывает деревянный пол, стены напротив окон. Хотя я только что видела следы привычной цивилизации, снова всё кажется таинственным, потусторонним… да о чём это я: это и есть потусторонний мир.

Ариан вводит меня в просторную комнату с кроватью. Велислава поднимается с сундука и протягивает белый сарафан, расшитый жемчугом и серебром:

— Ты заслужила право отдать свою судьбу лунному князю.

Вообще-то это не то, чего я хотела… И ещё мне казалось, Велислава должна расстроиться моей удаче, но она спокойна, будто её ничуть не смущает, что простой человек затесался в лунные жрицы.

Принимаю на руки тяжёлый сарафан:

— Спасибо… за оказанную честь.

Уголок губ Велиславы дёргается в знакомой полуулыбке. У Ариана она, что ли, набралась? Или он у неё? Оглядываюсь: белый волчище внимательно наблюдает за разговором.

И вот стоим мы, смотрим друг на друга. Я-то не знаю, что делать, а эти двое что молчат? Ну ладно Ариан, но Велислава-то не в зверином облике.

Едва уловимо вздохнув, она сообщает:

— По традиции ты сейчас должна надеть сарафан, поужинать, снять его и лечь спать. Но это необязательная часть. Самое важное ты исполнила.

Руки ещё гудят от перенапряжения, и сарафан с каждой секундой будто становится тяжелее. Кошусь на отмытого волчищу. Прекрасно понимаю, почему отмывание — самое важное, ведь иначе его чистить пришлось бы кому-нибудь другому. Может и Велиславе.

— На ужин останетесь или как? — уточняет Велислава без особого энтузиазма.

Ариан мотает головой и выходит из комнаты.

— Сейчас он оденется и придёт, — поясняет Велислава и отправляется следом за ним, ворча под нос: — сумеречный наш.

Кажется, он должен был обратиться в голого мужчину прямо при мне, и, кажется, Велислава его деликатности не оценила. Зато ценю я. И на всякий случай надеваю расшитый жемчугом сарафан: вдруг это тоже проверка?

Сажусь на постель и жду.

Жду.

Оглядываю комнату, будто сошедшую со страниц сказочных книг, если не считать электрических ламп.

Вернувшийся в джинсах и рубашке Ариан благоухает собачьим шампунем. Протягивает руку, и в его глазах вспыхивают луны:

— Пойдём.

Точно завороженная, вкладываю пальцы в его горячую ладонь. Отвести взгляд от света в его глазах невозможно. Он ведёт меня за собой по ступеням, по коридору, выводит на крыльцо.

Лишь ступив на каменную площадку перед крыльцом, нахожу силы отвести взгляд от пылающих очей Ариана. Уставляюсь в землю. Моя угольно-чёрная тень скользит сбоку, сплетённая с человеческой тенью Ариана.

Он ведёт меня через вытоптанный двор, через ворота, на тёмную дорогу между домов, деревьев… полей.

Останавливается на пригорке между селением своей стаи и пустым дворцом. Сжимает мои руки и просит:

— Посмотри на меня.

Нехотя поднимаю взгляд на Ариана. Лёгкий ветерок треплет его тёмные волосы, блестящие в свете огромной луны.

— Следующий этап посвящения ты уже прошла — получила дар лунной жрицы, и дар принял тебя. После этого молодую жрицу отвязывают от её кровного рода и прежней судьбы, но для тебя этот ритуал совместили с омовением, всё равно и тот и другой проходят в бане. Ещё одна ступень посвящения — перенос в Сумеречный мир, но ты и так оттуда. А теперь я проведу тебя между мирами, используя только твою силу.

— Боюсь, — стискиваю его руки. Мне холодно и как-то не по себе. — Отложим?

— Ты однажды уже перешла, спонтанно, я чувствую это. После этого тебе должно было стать плохо, накатить бессилие, лихорадка, бред.

Так вот почему я выходные не помню! Тогда, после укуса, я видела огромную луну и прошла сквозь туман, а потом два дня будто вылетели из памяти, и Антонина Петровна утверждала, что из квартиры доносились подозрительные звуки. Наверное, я бредила.

— Второй переход будет менее болезненным. — Ариан приближается на полшага. — Хотя на какое-то время ты почувствуешь недомогание. Это нормально: твоё тело изменяется, настраивается на звучание двух миров. Я позабочусь, чтобы у тебя было всё необходимое. А теперь… теперь всем сердцем пожелай оказаться в Сумеречном мире.

Его ладони скользят по моим предплечьям, пуская волну мурашек до самой спины. Охватывают меня. Глаза Ариана вспыхивают с невиданной силой, ослепляют. Его голос рокочет, сминает волю, вибрирует в самом моём сердце:

— Пожелай, всей душой пожелай, потянись к дому, представь поле и россыпь звёзд на небе, представь мой дом, стоящий так близко, представь, что ты хочешь туда…

Да и представлять не надо — хочу. Ладони Ариана проскальзывают по лопаткам, он обнимает меня, прижимая к своей груди, и я чувствую ускоренное биение его сердца.

— Представь, потянись. Мы уже там, мы всегда там и здесь, тебе надо просто сделать реальным там, а не здесь.

Его голос сочится рокотом водопада, проникает в меня, заставляет кровь бурлить и метаться по сосудам.

— Поле… звёздное небо… дом…

Зажмурившись, представляю поле возле дома Ариана.

«Мы там», — уверяю себя. И внутри что-то вздрагивает. Волна щекотки прокатывается по телу, я судорожно вдыхаю.

— Отлично, — шепчет Ариан, продолжая обнимать. — Голова не кружится?

Неужели всё? Неужели это так легко? Или он помогал мне?

Запрокидываю голову: безумно огромной луны больше нет — обычное земное небо мерцает над нами россыпью звёзд. Кругом шелестит трава, и ветер треплет волосы Ариана. В его глазах полыхает луна отколотого мира.

А на меня накатывает дурнота и ощущение нереальности происходящего — совсем как в утро, когда шла из леса домой, то и дело проваливаясь в забытьё.

Находясь в надёжных руках Ариана, даже не пытаюсь сопротивляться дурноте, и она повторяется: урывками воспринимаю, как он несёт меня на руках к задним воротам, потом уже по двору, по дому. Укладывает на кровать, укутывает, целует в лоб.

— Первые семь переходов самые трудные, — шепчет на ухо, и его палец скользит по моим губам, — а потом ты сможешь свободно шагать между мирами.

«Может, тогда я смогу убежать от женишков?» — мелькает мысль. И я утыкаюсь в мохнатое плечо. Хочу сказать, что всяким мохнатым место на коврике у двери, но почему-то запускаю пальцы в тёплую шкуру.

«И когда это он раздеться успел?» — но даже удивление не даёт сил прогнать его. Шкура пахнет очень приятно, она такая мягкая, и так успокаивает звук мощного сердцебиения Ариана…

* * *

Пробуждение настигает резко, вырывает из чего-то приятного и мягкого. Постанывая, разлепляю глаза: портьера сдвинута в сторону, и в комнату льётся солнечный свет.

Скольжу ладонями по жемчужинам на церемониальном сарафане, перебираюсь на подушку рядом, на покрывало — холодные. Значит, Ариан давно со мной не лежит… Сердце неприятно сжимается.

Впрочем, он, конечно, не может постоянно меня караулить, у него свои дела должны быть — князь как-никак.

Потягиваюсь на постели. Зеваю.

В доме очень тихо.

И сердце снова ёкает от мысли: а вдруг я здесь одна? В этом огромном доме…

Резко сажусь на кровати, прислушиваюсь: тишина.

Жутко. Сердце бешено колотится.

Быстро посетив ванную, умывшись, крадучись выхожу в коридор: пусто. Но дверь в кабинет Ариана приоткрыта.

В надежде увидеть его там, бросаюсь к двери, влетаю внутрь, но его нет. Тихо гудит на столе ноутбук. Открытый ноутбук, на котором Ариан что-то делал. Но как давно?

Решаю подойти и потрогать обивку его высокого кожаного кресла: если она тёплая, он был здесь недавно. Приближаюсь с каким-то непонятный трепетом. Опускаю ладонь на сидение — холодное. Скашиваю взгляд на монитор и замираю.

«Волонтёры с нескольких областей обходят торговые центры, призывая людей поддержать богоугодное восстановление храма», — гласит заголовок статьи на православном сайте.

Полтора десятка этих волонтёров — все женщины в тёмных длинных одеждах с кубышками — сфотографированы на фоне звонницы местного старинного монастыря. Взгляд жадно скользит по скорбным лицам, но мать я узнаю в первую очередь по росту и той одежде, в которой видела её последний раз.

Лёгкий холодок пробегает по спине: Ариан всё же копается в моём прошлом.

Скольжу взглядом по названиям открытых вкладок. А у Ариана ещё и Одноклассники открыты. Любопытство оказывается сильнее здравого смысла и деликатности. Скольжу пальцем по тачпаду, переключаю вкладку.

И оказываюсь лицом к лицу со страницей моей матери.

Запись недельной давности оповещает, что батюшка её церкви благословил рабу божию на присоединение к волонтёрам, которые должны собирать подаяние на восстановление храма.

Проматываю ленту: селфи в автобусе с ещё одной будущей волонтёркой. Селфи в нашем областном монастыре. Селфи на фоне торговых центров и с много подавшими женщинами и мужчинами. Фотографии тех, кто грубо отказался помогать святому делу, и сетования на засилье дьявола. Так похоже на мать…

А потом идёт пронизанный истерическими нотками и смайлами пост о божественном испытании: встрече с дочерью-сатанисткой, занимавшейся развратом с демоном прямо на глазах честного народа. О попытках вразумить пропащую, ободряющем шёпоте ангела и дьяволе, наславшем на блудницу глухоту и чёрствость сердца. И назидательный совет лучше приобщать деток к святой матери церкви, запретить телевизор, компьютерные игры и общение с неверующими.

Мне должно быть больно. Должно быть неловко. Но такое чувство, что написано это всё не обо мне. Словно и не моя мать пишет этот бред. Комментариев к записи много, открываю их. И улыбаюсь: а некоторые её высмеивают, просят предоставить снимки разврата с демоном или хотя бы фотографию демона.

Снова открываю ленту. Проматываю ниже записей о волонтёрстве: иконы, селфи на фоне храмов, селфи на могиле брата, цитаты молитв, поздравления с многочисленными церковными праздниками. А на сердце у меня — пусто.

Впору думать, что ритуал Велиславы, отвязывающий меня от рода и прошлого, действует. Не чувствую я себя той запуганной девочкой, что прогибалась под ужесточающиеся религиозные правила матери. И даже фотография расставленных на знакомой, ничуть не изменившейся (если не считать более блеклых цветов) кухне куличей отзывается лишь едва уловимой грустью.

Никогда не верила в силу ритуалов и инициаций, но вот смотрю на страницу матери, на её фотографии, на выплеск его религиозного рвения, прежде так смущавший меня, а порой и сводивший с ума, — и ничего. Словно на чужого человека смотрю. Это-то и страшно.

«Что со мной?» — в растерянности открываю следующую вкладку.

Это письмо от «В».

К короткому досье прикреплена фотография Михаила.

И снова сердце спокойно.

Сухие факты о дате рождения, местах учёбы, первой работы… о разводе, не выплачиваемых алиментах первым двум детям, втором браке и детях, месте нынешней работы.

Нет, смотреть на это тяжело, но не так остро, не так ужасающе, как раньше. Ощущение, будто читаю о недобросовестном коллеге, за которого стыдно.

Но как такое возможно? Как простые вроде слова могут сделать такой мощный поворот в моих мозгах? Гадкое чувство, словно во мне, в моей душе поковырялись…

Передёрнувшись, отодвигаюсь от ноутбука. Охватываю себя руками, и жемчужинки впиваются в кожу.

Странно. Как всё странно. Какая страшная власть: получается, можно так запросто от кого-то отвратить. А к кому-нибудь привязать?

Страшно до дрожи.

На подгибающихся ногах выскакиваю из кабинета:

— Ариан!

Тишина. Я сбегаю с лестницы. Снова кричу:

— Ариан!

Замечаю клок пыли в углу холла. Пробегаю на кухню: в раковине стоит грязная посуда.

— Ариан!

Ужас оглушает, я снова бегу, теперь к входной двери, и она распахивается, заходит Ариан в обнимку с двумя большими бумажными пакетами.

— Что случилось? — Он с беспокойством смотрит на меня.

Хочется его ударить. Но шумно вдыхаю, машу рукой:

— Что вы со мной сделали? Почему я ничего не чувствую? Почему мне всё равно, какой бред несёт обо мне мать? Почему плевать на Михаила, хотя недавно хотелось выть от обиды? Что за проклятый ритуал надо мной провели?

— Ритуал изменения судьбы, он помогает жрицам стать независимыми от семей и стай, помогает им…

— Что вы со мной сделали? — Меня трясёт, наворачиваются слёзы. — Как такое возможно? Как можно так легко избавить от привязанностей?

Тяжело вздохнув, Ариан отпускает пакеты на пол и пронзительно смотрит на меня:

— Тамара, этот ритуал сработал так чисто, потому что ты хотела отстраниться от этих людей, хотела изменить свою судьбу и перечеркнуть прошлое.

Слёзы капают на сарафан. Мне страшно, и в груди будто вибрирует что-то чужое. Я сама себе кажусь чужой.

— Какие ещё это имеет последствия? Что это вообще такое? Как сильно влияет на меня?

— Судьбу определяют наши привязанности, чувства. Если говорить о физиологии: в этом ритуале были разрушены привычные нейронные связи. Эти связи заставляют нас реагировать на людей определённым образом. У тебя этих привычек больше нет, ты вольна начать отношения с чистого листа. Можешь заново полюбить, можешь забыть.

— Мог бы предупредить! — стискиваю кулаки, смотрю в пол. — Это было нечестно! Несправедливо! Я должна была сама принять решение.

— Ты лунная жрица с активным даром, у тебя не было такого выбора. Либо ты принадлежишь Лунному миру, либо… отдаёшь дар, — глухо звучит его голос. — И может, твой разум не согласен, может, твоему разуму это противно, но твоя душа позволила разорвать нити судьбы и рода. Вероятно потаённое, возможно стыдное для тебя, но у тебя такое желание было. Иначе зачем ты сбегала из дома, меняла фамилию, пыталась забыть прошлое?

Меня передёргивает от его правоты: да, стыдно, что хочу отказаться от семьи, от родства. Стыдно, что попалась на уловки Михаила. Хочу это забыть, вымарать из своего прошлого.

Губы дрожат. Закрываю лицо руками. Почти сразу оказываюсь в объятиях Ариана.

— Всё хорошо, — шепчет он, поглаживает меня по спине. — Если сейчас отпустишь прошлое, оно больше тебя не настигнет.

Неожиданно даже слёз нет оплакать изменённую судьбу и внезапное бесчувствие. Слишком тепло в руках Ариана, слишком хорошо, безопасно и спокойно. И я стою так долго-долго, а он даже не пытается отпустить.

Потом меня накрывает стыд за то, что сама разобраться с прошлым не смогла, пришлось через ритуал развязываться.

Наверное, за вмешательство я злилась бы больше, если бы не потрясающе ровное отношение к матери, Михаилу, коллегам, однокурсникам и одноклассникам. Словно и впрямь начинаю жизнь с чистого листа, с новой судьбы…

— А я тебе одежду принёс… — шепчет Ариан, продолжая соблазнительно поглаживать по спине, постепенно останавливая руку всё ниже и ниже, подбираясь к ягодицам.

Шумно вдохнув, упираюсь в его грудь ладонями, и он нехотя отступает. Поднимает пакеты. Я смотрю в пол и снова вижу пыль.

— Твоя домработница не вернулась? — Осторожно касаюсь своей щеки — сухая, только ресницы хранят следы слёз.

Ариан застывает вполоборота ко мне, стискивает ручки пакетов. Голос его рокочет на низких тонах:

— Сейчас на своей территории я никого постороннего видеть не хочу. Лучше потерпеть грязь, чем бороться с инстинктами.

— С какими такими инстинктами?

— Не важно, — дёргает головой Ариан и направляется в обход меня к лестнице на второй этаж. — Всё постирано, так что можешь смело надевать.

— Какие такие инстинкты? — иду следом. — Уж не собственнические ли? Если так, как ты собираешься меня сватать?

— Я не животное, чтобы подчиняться только им, — цедит Ариан и толкает дверь в мою комнату. — Просто дом — это более личное, это… здесь труднее не поддаваться желанию защищать своё… Тамара, хватит сомневаться в моём здравом уме!

Он швыряет пакеты на кровать и, снова обогнув меня, выскакивает в коридор, захлопывает дверь.

Стою с широко раскрытыми от удивления глазами и пытаюсь понять, чем его задела. Неужели вопрос об инстинктах его настолько оскорбляет? Ведь о том, что он не только животное, я прекрасно знаю.

Покачав головой, приближаюсь к кровати. Переодеть помявшийся сарафан жрицы очень хочется.

Вываливаю на скомканное одеяло содержимое первого пакета и растерянно хлопаю глазами: какие-то панталончики, блеклые тканные бюстгальтеры без швов. Платья в пол с длинными рукавами. Всё тёмное и мрачное. Похожие на паруса широченные джинсы, толстовка, водолазка.

Переворачиваю второй пакет: цветные сарафанчики, кружевное бельё, чулочки, маленькое чёрное платье…

Смотрю на левую кучку весёлой одежды и кружавчиков, на правую с набором старой девы… что это значит?

— Слева — это для личного пользования, — шепчет на ухо Ариан. Я подскакиваю, и его ладони оказываются на моей талии, скользят по животу, вызывая в нём жаркий трепет. — А справа одежда для жизни в стаях. — Губы касаются моей шеи, плеча. Горячее дыхание волнительно щекочет кожу. — Нечего им на тебя лишний раз заглядываться.

— Так я мужа выбираю… — сипло шепчу в ответ.

Дыхание Ариана учащается, опаляет, и руки крепче обнимают меня за талию.

Он резко отступает. И моей спине становится холодно, а сердце по-прежнему неистово стучит.

— Кстати, ты проспала дольше, чем я рассчитывал. Представители стай уже тянули жребий, определяя очерёдность твоей жизни у них. Сейчас позавтракаем и поедем в первую стаю.

У меня перехватывает дыхание, ноги слабеют, кончики пальцев дрожат: вот и начинается моя новая судьба.