В похоронной лавке всё по-прежнему: запах воска, полумрак, венки вдоль стен, жёлтые огоньки свечей. Восковое лицо Ллоса парит над стойкой, потому что тело в чёрном сюртуке сливается с чёрными обоями.

— Госпожа, ещё рано выражать вам соболезнования? — спрашивает он почти нормально, лишь с лёгким оттенком похоронной церемонности.

— Ну, почему же, можете пособолезновать. Представляете, приезжаю я в дом супруга, а там всё белое. Совсем всё!

— Хм… — Ллос учащённо моргает. — Наверное, это ожидаемо, если учесть, что ваш многоуважаемый супруг — светлый властелин.

Мне не по себе даже слышать такую формулировку…

Подойдя к стойке, облокачиваюсь на неё:

— Но понимаете ли, я — ведьма. Мне среди чисто белого неуютно. Поэтому я хотела бы приобрести у вас все траурные драпировки.

— Оптовым клиентам у нас предоставляют скидки.

Отмахиваюсь:

— Не надо оскорблять светлого властелина скидками, он слишком велик для таких мелочей. Так же я бы хотела купить все ваши свечи. Без скидок.

— Вы наш любимый клиент, — Ллос улыбается во все зубы, но получается у него немного неловко, привык к скорбеющим покупателям.

Чтобы подбодрить его и дать возможность попробовать развить талант в не траурном шитье, взмахиваю рукой:

— А давайте и все похоронные принадлежности, и венки, и гробы.

Брови Ллоса приподнимаются, сморщивая узкий лоб.

— Простите моё любопытство, а гробы зачем?

Игриво пожимаю плечом:

— Захотелось. Мы, девушки, такие непостоянные, часто внезапно что-то хотим.

— Но гробы… — шепчет Ллос.

— Но я же ведьма.

Он кивает так, словно понимает, но во взгляде непонимание. Ну что тут сделаешь, я сама себя не очень понимаю с этим внезапным желанием закупить гробы, но это же не значит, что они мне никак не пригодятся, я девушка хозяйственная.

Только чего-то не хватает…

Ценного мнения Жора о моём поведении не хватает. Оглядываюсь по сторонам, но его нет. Странно, обычно он везде со мной.

Развернувшись, возвращаюсь к входной двери и осторожно приоткрываю: Жор о чём-то перешёптывается с кучером.

— О чём это вы болтаете? — резко выхожу на крыльцо.

Вздрогнув, Жор валится с сиденья на пол коляски, а кучер разворачивается к крупам белоснежных коней.

Прохожие собрались поглазеть на меня, но делают это издалека. И бледные все какие-то, с глазами вытаращенными. Неужели думают, что я сюда явилась потому, что овдовела?

— Госпожа Марьяна, — зовёт меня Ллос. — Как доставку оформлять будем? Куда?

— До поворота к дому, — отзываюсь через плечо и снова поворачиваюсь к коляске. — Жор, ты чего?

Дрожащими лапками зацепившись за дверцу, он перепрыгивает на сидение и, прижимая ушки, честно-честно отвечает:

— Обсуждали дальнейший маршрут.

Перевожу взгляд на кучера. Бакенбарды у него сильно топорщатся, и в профиль отчётливо видно, что передние зубы сильно выступают над нижними, к тому же длиннее их, идут внахлёст, как у грызуна.

— А у поворота к дому есть место, куда сгрузить? — продолжает допытываться Ллос, — Или слуги будут ждать?

— Сваливайте на обочину, — отзываюсь я, всё ещё с подозрением изучая Жора и кучера.

— А если украдут? — изумляется Ллос.

Медленно разворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом:

— У светлого властелина?

— Оу, — он даже приседает. — У светлого властелина, да, вряд ли украдут, даже если на обочине лежать будет… — Выглянув на улицу поверх моей головы, Ллос подходит ближе и шепчет. — Простите мою возмутительную невежливость, но что там у светлого властелина…

Если он спросит, что у светлого властелина в штанах, я не выдержу.

— …в доме? Как там? И по поводу одежды: он вам… э, предоставил образцы одежды супруги светлого властелина? Что они носят?

* * *

Шелестят на ветру иголки сосен, окутывают лес хвойными ароматами. Шутгар вдыхает свежий, насыщенный воздух во всю глубину огромной грудной клетки. Переход по тайной тропе дался ему тяжело.

Отдышавшись, Шутгар утирает со лба меловую метку — эту жалкую подделку настоящей лицензии. Правильно, что он решил подстраховаться: не так много тёмных свободны от клейма, его отсутствие выдало бы его личность, а так… так ведьма могла и не понять, что он свободный.

Расправив могучие плечи, Шутгар запрокидывает голову. Средь качающихся тёмно-зелёных крон рвано проглядывает голубое небо.

Арна и Верна сказали Шутгару, что у Марьяны есть причины ненавидеть светлых, их режим, мэра Окты, и он представлял зашуганную ведьмочу вроде тех, что обитали в пятой и шестой провинциях, или безропотную, как в первой, второй и третей. Но ведьму, которая быстро поборет испуг, спокойно отнесётся к его клыкам, поведёт себя самоуверенно, которая объята белым светом — такую ведьму он встретить не ожидал.

— Продалась ему, — рычит Шутгар, и внутри вскипает бешенство: смесь ненависти к светлым и инстинктивное нежелание отдавать своих самок врагу. — Убить, убить обоих.

— Кого это ты убивать собираешься? — треском раскатывается по лесу вопрос.

Шутгар отскакивает от ствола, к которому чуть не прижимался, оглядывается.

Со старой сосны на него насмешливо взирают жёлтые глаза. Под ними подёргивается палка-нос. Узнав лешего, настолько древнего и растворившегося в лесе, что светлые на него даже внимания не обращали, Шутгар выдыхает и присаживается на мох.

Во времена свободы Агерума таких старцев принято было испрашивать совета, и, повинуясь старым правилам, Шутгар склоняет лобастую голову:

— Позвольте обратиться к вашей вековой мудрости.

— Позволяю, — посмеивается старый леший несколько польщёно. — Что, последнее время мало крови было на твоих когтях, не терпится вонзить их в горячую плоть и ощутить свою великую силу?

Едва сдержав оскал, Шутгар сжимает отросшие когти в кулаках. Вены вспухают на мощных руках, выдавая напряжение, да и голос становится низким, рокочущим:

— Знаешь ли, почтенный старец, что одна из ведьм спуталась со светлым властелином, стала его женой по светлым законам, и вся покрыта его защитой.

— Завоёванные всегда отдают женщин победителям, — жёлтые глаза лешего ясны и безмятежны. — Разве в твоей стае поступали не так?

Щёки Шутгара раздуваются, он, не выдержав, подскакивает и рыкает:

— Это другое.

Сухой, похожий на стук палок, смех разносится по лесу. С диким криком срываются с веток птицы и устремляются в небо.

— Разве? — леший поигрывает бровями из коры. — Одни завоёвывают, другие проигрывают — так жил Агерум до светлых, так живёт теперь. Кто-нибудь и их когда-то сковырнёт. Жизнь всегда по этому кругу бежит, тут ничего не поделаешь.

— Но она променяла нашу свободу на покровительство светлого, — рычит Шутгар. — Предала дом, свою кровь, предков. И всё из-за мужчины!

— Так дайте ей мужчину, ради которого она предаст светлого, — предлагает леший. — Если её верность только на этом…

— И где я возьму ей другого мужчину? Как он её завоёвывать будет, если она уже чужая жена, в башне светлого, вся под его защитой?

— Ты сам сказал, что жена она по законам светлых, а этот закон для ведьм ничего не значит, их браки духами заключатся, духами подтверждаются, и пока нити их судеб не связаны древним ритуалом, он ей никто.

— Но это не отменяет того, что неоткуда взять мужчину! — Шутгар вскидывает когтистые руки.

Леший наклоняется всем стволом, поближе рассматривает штаны оборотня и смеётся:

— Да ты вроде мужчина. Или нет?

— Мне предлагаешь за светлым подбирать? — волосы на холке Шутгара дыбятся. Гнев снова захлёстывает его, и он отступает, чтобы не нагрубить и не нарушить законы почтения к древним ещё сильнее. — Спасибо за совет, мудрец.

Развернувшись, он быстро шагает прочь от смеющегося лешего:

— Не знал я, что за время моего сна в Агеруме мужчины перевелись, и нет ни одного, кто может завоевать сердце ведьмы и поймать её.

Шутгар гневно фыркает.

Лишь пробежав несколько десятков километров, когда земля старого лешего остаётся настолько далеко, что тот не смог бы докричаться до него, даже если бы захотел, Шутгар вдруг понимает, что предложение не настолько безумно, как показалось вначале.

Да и ведьма, если бы действительно думала связать жизнь со светлым, позаботилась бы провести полный ритуал, чтобы он никогда от неё не ускользнул.

А значит, не всё ещё потеряно. Надо только встретиться с Арной и Верной. У кого как не у ведьм спрашивать, какой мужчина нужен ведьме?

* * *

Если не принимать во внимание печальную причину, вынудившую меня посетить Окту, и повышенное внимание перепуганных горожан, день можно считать славным. Сколько я всего нового узнаю и вижу, просто дух захватывает!

Никогда прежде я не бывала в богатых домах и не знала, какую замечательную мебель эти люди используют. Сколько её видов: диваны, софы, тахты, кресла, пуфики, кровати обычные, кровати под балдахинами, комоды, секретеры. Когда передо мной раскладывают образцы обивок, дух захватывает от их красоты. Мне кажется, из такого надо шить великолепные платья, а этим просто мебель заворачивают.

Увы, заказать всё в чёрном цвете я просто не могу: слишком соблазнительны бирюзовые расцветки, и обивки цвета свежей травы, и насыщенно-алый.

Не меньшее изумление постигает меня в магазинах посуды. Никакой глины — тонкий белый фарфор в кружевах тончайших росписей. Выясняется, что посуды нужно намного, просто намного больше, чем я привыкла использовать.

Заказываю очень много, так, для опустошения кошелька властелина. Может, он посмотрит на счета и решит, что жена — слишком дорогое удовольствие, и отпустит на все четыре стороны…

А вот в аптечную лавку мчусь не из праздного любопытства. За теми инструментами, которые не могла сделать сама, приходилось заглядывать в аптеку Наружного города, и то чаще я просто смотрела. В аптеках Окты столько всего… ступки немыслимых форм, пробирки, реторты, изящный перегонный куб из стекла и металла, баночки под ингредиенты, весы с малюсенькими наполированными гирьками, увеличительные стёкла, сами ингредиенты…

— Беру всё, — выдыхаю восторженно.

Перепуганный аптекарь вылезает из-под прилавка:

— Правда?

— Да-а, — тяну сквозь широченную улыбку.

Я и мечтать не могла о таких сокровищах, о таких… это же… мечта-а-а…

Перегонный куб настолько поражает меня своими изгибами и спиралями, что расстаться с ним не могу и, велев доставлять всё на поворот к белой башне, его забираю с собой в коробке.

— Марьяна, нам его доставят, — мрачно напоминает Жор, утомлённый походами по магазинам.

— Не отдам, — крепче прижимаю коробку. — Кучер… как тебя там, помоги, пожалуйста.

Пыхтя и дыша с присвистом, кучер слезает на мостовую и распахивает передо мной дверцу. Коробку с перегонным кубом не отдаю — мало ли что. Забраться удаётся не сразу, но, наконец, устраиваюсь на сидении. Поглаживая коробку, прижимаюсь к ней щекой:

— А сейчас к воротам на дорогу в деревню ведьм, там нас ждут.

Бросаю взгляд на толпящихся на противоположном тротуаре горожан. Выглядят они по-прежнему слегка пришибленно. Похоже, до сих пор не могут решить, укатала я светлого властелина или нет…

Коляска трогается. Впиваюсь в драгоценную коробку, и эти изумлённые, растерянные лица проносятся мимо, как и десятки других подобных лиц.

По радиальным улицам, несколько раз свернув, мы быстро добираемся до ворот. Мира и Эльза уже ждут на обочине. Их фамильяры сидят на мешках с ингредиентами.

Отлично, просто отлично. Светлого властелина ожидает незабываемая первая брачная ночь. Если повезёт, она же будет последней.

* * *

Сигналы охранных чар вынуждают Октавиана вставить перо в крепление, закрыть папки, сложить бумаги с расчётами в ровную стопку. Стопку эту Октавиан соединяет скрепкой и отодвигает на край стола, к папкам, которые проверял.

Он соединяет ладони и медленно разводит их в стороны. Между ними формируется молочно-белый шар. Туман внутри закручивается водоворотом, раздвигается, открывая картинку на съезд с тракта: люди разгружают телеги. Октавиан ничуть не удивлён бесчисленным моткам чёрных тканей, но гробы… гробы вызывают много вопросов.

Удивление, впрочем, не отражается на лице, лишь зрачки расширяются, сдавливая голубые радужки.

— Зачем нам гробы? — тихо спрашивает Октавиан.

Вопрос этот обращён к Буке, но тот отозваться не может, потому что сейчас в Окте с Марьяной. Октавиан краем сознания отмечает, что должен был помнить об этом и не задавать вопрос в пустоту.

Едва освободившись от груза, телеги быстро укатывают обратно в Окту, уступая место следующим.

В глубокой задумчивости Октавиан наблюдает, как люди, испуганно оглядываясь на верхушку белой башни, выкладывают гробы в ряд, затем на нижние гробы водружают следующие. Их складывают в три слоя.

Обкладывают венками.

Выставляют ящики со свечами.

Какие-то коробки.

Мешки…

Наконец, последнюю телегу разгружают, и люди, воровато оглядываясь, уезжают прочь.

Марьяны нет. Наблюдающее око изучает дорогу, но коляски с ней и Букой не видно.

Постепенно все телеги исчезают вдали.

Молочная сфера гаснет в соединённых ладонях Октавиана, он вновь раскладывает папки, раскрепляет лист с расчётами и возвращается к проверке налогов.

Но в голове у него не цифры, а зудящий вопрос: «Гробы-то зачем?»

* * *

Мимо проносятся деревья. Чем ближе к повороту на белую башню, тем тревожнее. Я крепче сжимаю коробку с перегонным кубом, пытаюсь восстановить в памяти великолепные переплетения его трубок, изящество реторт и креплений, представить, как удобно в нём будет делать различные вытяжки и смеси, но всё это меркнет в сознании, постепенно заменяясь образом светлого властелина.

Меня ещё не было, когда восемь светлых магов поставили Агерум на колени. Восемь — против армий, против волшебников и магических существ. Какой невероятной силой должны обладать эти проконсулы. Не наивно ли считать, что вся эта мощь может сдерживаться какими-то писаными законами? Нормально ли верить, что богоподобное создание позволит издеваться над собой и ничего не сделает лишь потому, что я не выйду за рамки законов?..

Мурашки пробегают по спине, и образ светлого властелина надвигается на меня, закрывает собой всё, а я… я такая маленькая и слабая по сравнению с ним, что дыхание перехватывает.

Цокот копыт бьёт по нервам.

Как я посмела сделать предложение светлому властелину? Где был мой разум?

— Марьяна, ты в порядке? — сидящий напротив Жор приподнимает ушки. — Ты так побледнела резко.

Побледнеешь тут…

Облокотившись на край коляски, заглядываю на дорогу вперёд. Обочина уставлена ящиками, мешками и… гробами.

Я привыкла покупать только нужное, и теперь эти гробы как немой укор, как вызов: если купила — значит, это надо использовать!

Кучер присвистывает. Коляска замедляет ход. Сворачивает на дорогу между деревьев.

Светлый властелин стоит под тополем и задумчиво смотрит на гробы.

Коляска останавливается так, что кучер оказывается напротив властелина. Тот поднимает взгляд, взмахивает рукой, и коляска прокатывается чуть дальше. Теперь напротив властелина я и дверца. Жор сползает вниз, тыкается под сиденье, но там всё забито мешками.

Странные чёрно-голубые глаза устремлены на меня.

— Гробы зачем?

— Н-надо. — Делаю очень серьёзное лицо, не признаваться же, что купила что-то просто так.

Светлый властелин открывает дверцу и подаёт мне руку.

— Зачем это? — прикрываюсь коробкой с перегонным кубом.

— Объясню, как пользоваться техническими чарами на случай, если потребуется ввезти большое количество вещей.

— Чарами? — выглядываю из-за коробки. — Но тут же светлая магия, моя магия действовать не должна.

— Я покажу, как управлять светлой магией.

Кажется, глаза у меня вылезают из орбит. Управлять светлой магией? Я же тёмная!

Пока хватаю ртом воздух, светлый властелин вынимает из моих ослабевших рук коробку с перегонным кубом и ставит её на сидение над головой Жора.

— Не бойся, — властелин сжимает мою руку в своей тёплой ладони и тянет на себя. — Это просто.

По телу опять пробегают мурашки.

Просто мне, тёмной, управлять светлой магией?

Нервно усмехаюсь:

— Ты шутишь?

— Нет, — он кончиками пальцев проводит по тыльной стороне моей ладони и освобождает от кружева на рукаве белый брачный браслет. — Он защищает тебя и позволяет управлять домом.

Шелестят листья, лёгкий ветерок добирается до нас, качает белые пряди волос на плече светлого властелина.

— Управлять домом? — растерянно повторяю я.

— И территорией вокруг, — светлый властелин смотрит мне прямо в глаза.

Его глаза почти чёрные сейчас: голубые радужки сжаты в тонкие круги между расширившимися зрачками и чернотой вокруг. Мурашки бегают с удвоенной силой, сердце безумно стучит. Он на меня магией воздействует или что?

— Давай покажу, — тихо предлагает светлый властелин, в его ровном голосе проявляются какие-то оттенки… непонятные.

Осторожно спускаюсь с коляски.

— Бука, уезжай, — приказывает светлый властелин.

Коляска срывается с места и уносится в сторону белой башни, оставляя меня наедине со светлым властелином. Над сложенным капюшоном коляски поднимается голова Жора, глаза у него круглые и испуганные.

У меня, наверное, такие же.

— Для управления светлой магией необязательно рождаться одним из нас, наша сила пластична и умна.

— Получается, вашу магию можно отнять?

Глаза светлого властелина чуть сужаются. Ой, зря в лоб спросила, надо было исподволь выведать, чтобы потом, если что, против него использовать.

— Позаимствовать, — отвечает властелин. — С разрешения.

— И не страшно её в пользование давать?

— Тот, кто не принадлежит к нам по крови, не сможет использовать нашу магию против нас.

Понятно… Плечи поникают: он учит меня, чтобы не заниматься всякими мелочами лично, и мне эта магия ничего не даёт.

— Удобнее будет, если станешь смотреть на то, что делаешь, — светлый властелин разворачивает меня к поленнице из гробов и мягко сжимает плечи. Его тёплое дыхание согревает затылок. — Зачем они?

— Ну, надо мне. Потом увидишь.

Ни за что не признаюсь, что не знаю. И, как говорила Эльза, в женщине должна быть загадка. Это и будет моей загадкой.

Ладонь светлого властелина медленно передвигается по руке от плеча до брачного браслета на запястье, а дыхание перемещается с затылка к уху. Сердце ускоряет бег до безумного. Это что такое властелин делает?

Уголком губ он прижимается к моему виску, подхватывает ладонь снизу, просовывает пальцы между моими, плотно сжимает. И не выдернешь руку, даже если захочешь. От этой близости тревожно.

— Что ты делаешь? — голос предательски сипит.

— Объясняю, — светлый властелин свободную руку кладёт мне на талию.

— А это зачем? — голос дрожит, как и всё внутри меня.

— Чтобы тебя направлять, — у светлого властелина с голосом тоже что-то не то, какой-то он низкий стал, и мне от этого ещё тревожнее!

— Это неприлично, — выдыхаю я.

— Почему?

Открываю рот, а ответить-то нечего! Муж он мой, не жаловаться же, что нас птички могут увидеть… Мама. Наворачиваются слёзы: как же я в это всё ввязалась?

— Светлая магия плотнее тёмной, — поясняет властелин, — она напоминает поток. Управляющий браслет позволяет использовать её методом визуализации…

— Каким-каким методом? — Сглатываю. Светлый властелин так прижимается, что уже жарко. Надо признать, моё свадебное платье со слоями кружев очень тёплое, особенно когда сзади греют.

— Надо представлять, что ты хочешь. Это самый удобный способ управления. Так же можно себе помогать, указывая направление движения. Например, можно представить, что магия скапливается под гробами и поднимает их над землёй.

По руке пробегают холодные колючие мурашки.

Гробы так поленницей в окружении венков и приподнимаются на локоть над землёй.

— Итак, команда дана. Магия будет держать их, пока не иссякнет или пока не поступит следующая команда. В таком статичном состоянии перемещениями магии можно управлять. — Светлый властелин поднимает мою руку. — Надо представить, что сгусток магии под гробами соединяется с браслетом нитью. Теперь можно управлять перемещением.

Светлый властелин сдвигает мою руку в сторону. Гробы с венками послушно летят в указанном направлении. Совсем жарко, лицо заливает краской, даже уши печёт, и голос какой-то писклявый:

— А за грудь меня держать обязательно?

Сердце аж выскакивает, так… смущает, тревожит, раздражает и пугает то, что пальцы светлого властелина как-то незаметно перебрались выше, прямо на грудь. И чувствительно так к ней прижимаются!

Он молчит.

Горячее, частое дыхание обжигает висок.

Гробы и венки стройной чередой летят к белой башне, не задевая деревья.

Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди, а кровь будто сгустилась, руки и ноги стали тяжёлыми — такими же тяжёлыми и немеющими, как при поцелуях с Рейналом, только тогда это было волнительно, а сейчас — страшно.

— Нет, необязательно. — Светлый властелин медленно убирает руку с груди.

Мой облегчённый выдох слышно, наверное, на весь лес. Щёки и уши по-прежнему жжёт. Вот что он меня трогает, а?

— Попробуй с другими вещами, только сначала надо разомкнуть нить. Когда научишься управлять ими, можно будет сразу несколькими манипулировать, но начинать лучше с одной. Груз будет лететь в указанном направлении, пока не встретит непреодолимую преграду. В данном случае это дом, так что гробы окажутся на месте, не беспокойся за них.

Я о другом беспокоюсь. О том, что у меня уши от смущения сгорят, например.

— Поднимаем ткань и тюки, они удачно лежат вместе, — светлый властелин опускает руку мне на живот. От этого тоже жарко и сердце колотится, как сумасшедшее. — Попробуешь сама или мне повторить?

— С-сама, только отойди, чтобы не мешать.

— Уверена? — шепчет светлый властелин над самым ухом.

— Да!

Лёгкая дрожь пробегает по телу. Властелин медленно, скользнув пальцами по животу и руке, отступает на шаг. Спиной чувствую его близость, всем телом.

Так, надо сосредоточиться на управлении светлой магией, а то опять начнёт хватать и показывать. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, пытаясь совладать с чувствами. Но дыхание норовит сбиться, а сердце колотится быстрее обычного.

— Подальше отойди, пожалуйста, — прошу я. — Меня отвлекает, когда за спиной стоят.

Тихий шелест травы под подолом возвещает, что властелин отступает на пару шагов. Но его присутствие всё равно ощущается.

Что он говорил? Надо представить, что светлая магия собирается под предметами, и представить, что она их поднимает.

Сосредоточившись на мотках чёрной ткани, представляю, как под ними сгущается белый туман светлой магии. У меня должно получиться! На кону неприкосновенность груди! Сгусток магии представила, теперь усердно воображаю, как он поднимает все рулоны и тюки над обочиной…