Сердце болит. В груди тянет, опаляет холодом и согревает теплом надежды.

Как часто я мечтала услышать от Рейнала, что он ошибался, он понял, как я дорога ему, и больше не боится порицания, готов войти со мной в круг.

Мечта сбылась, а мне только хуже.

Я брожу по своей комнате из угла в угол. Тесно. И страшно выходить наружу. Тошно от чёрных драпировок и траурных венков. Вышвырнуть, выкинуть это всё, но что тогда останется?

Приближается обед, а значит, светлый властелин скоро явится за мной во всём великолепии своих белых одеяний и снисходительной доброты. Будет ли он так же добр, узнав о Рейнале, или во властелине проснётся великий маг, мановением руки стирающий города?

Мне надо уйти, просто уйти сейчас, пока не сделала какую-нибудь глупость.

Растрепав и без того растрёпанные волосы, я прохожу через площадку второго этажа в кабинет светлого властелина.

Идеальный порядок.

Даже нарисованные на стене цветочки не умаляют торжественной грозности этого помещения.

Кладу лист бумаги наискосок, нарушая идеальное убранство стола. Капаю чернилами на белую бумагу, ещё более нарушая совершенство. И пишу размашисто, небрежно:

«Я в деревне ведьм, вернусь вечером.

Марьяна».

Совет ведьм — вот что мне нужно сейчас, чтобы успокоиться и всё для себя решить. Они знают больше меня, лучше понимают жизнь и мужчин. Может, удастся посоветоваться с Арной и Верной, они — самые старые, они больше всех нас знают о круге ведьм.

* * *

— Зачем мы пешком пошли? — бубнит шуршащий травой Жор. — Это утомительно и долго. И у нас там Бука один остался, надо бы за ним присмотреть, а то мало ли что.

Ну точно спелись эти двое.

— Так возвращайся и присматривай. — Запрокидываю голову, подставляя лицо солнцу.

Так непривычно ходить вне деревни без высокой ведьминской шляпы, так… легко. Дальняя прогулка освежает, и вцепившаяся в сердце тоска чуть разжимает ледяные когти. Поля и леса, Окта — всё теперь открыто мне, я вольна идти в любую сторону, не прикрываясь тёмными атрибутами своего происхождения. Могу носить какую угодно одежду… это ведь свобода. Почти.

— Надо было дома сидеть, — получив травинкой в нос, Жор мотает головой. — И попросить властелина больше еды приносить, а то тебе он её почему-то носит, а обо мне забывает.

— Жор, может, мне тебя в Буку переименовать? — предлагаю я. — Кажется, это имя тебе больше подходит, будет у нас два Буки.

Жор раздувается в настоящий шар, шипит гневно:

— Ещё побрить предложи.

Улыбнувшись, прибавляю шаг. За изломом поля открывается вид на ведьминскую деревню, где драгоценным камнем возвышается среди простых избушек двухэтажный дом Саиры. Но даже её роскошный, неприветливый ко мне дом — часть этого всего, часть меня. Дух захватывает от странного щемящего чувства. Подхватив подол, я бросаюсь к родным домикам.

— Ещё и бежать удумала! — кричит вслед Жор. — А покормить меня, а?

Трава хлещет по ногам, цепляет подол, но я бегу, пока хватает дыхания, я бегу, и снова оказываюсь в окружении ведьминских домов.

— Я вернулась! — выкрикиваю сипло.

Тихо… мои ведьмочки могут искать заработок в Наружном городе или близлежащих деревнях, Саира… тоже часто где-то пропадает, как и её помощницы.

Неожиданно раскрывается дверь в приземистый, чуть косоватый дом Арны, в сумраке загораются зелёным глаза хорька, охватившего седую голову хозяйки, точно шапка. Старая ведьма пристально смотрит на меня. На её морщинистом лице давно застыло отрешённое выражение, свойственное ощущению близкой смерти.

— Заходи, Марьяша, — скрипуче приглашает она и шире отворяет дверь.

Болотные светлячки отлетают от входа, роятся в противоположном углу, заливая всё зеленоватым светом.

В доме Арны горько, почти нестерпимо пахнет травами. На печи полулежит, гладя фамильяра-ворона, ещё более старая Верна. И она смотрит на меня пристально.

— Покушать что-нибудь есть? — полушёпотом спрашивает жмущийся к моим ногам Жор.

Самых старых ведьм он опасается, но не настолько, чтобы не наглеть, выпрашивая еду, которая ему для жизни не нужна, лишь для удовольствия.

Вспыхивают на голове Арны глаза её хорька. Она вытаскивает из бочки с водой закупоренную бутылку молока. В тишине избушки плеск наливающегося в миску молока кажется оглушительным, а само молоко — зеленоватым.

Арна ставит миску на стол.

— С-спасибо, — забравшись на лавку, Жор утыкается в молоко, поверх кромки поблёскивают встревоженные глаза.

Вздохнув, Арна усаживается за стол рядом с ним, изучает меня:

— Ну, рассказывай, что тебя беспокоит.

Невольно касаюсь сердца. Оно меня беспокоит. Но отвечаю я более подробно.

* * *

До обеда Марьяна ушла, не появилась она и к ужину. Вернувшийся Октавиан застаёт лишь стенающего Буку.

Браслет на руке Марьяны цел и тревоги не поднимает, просто отмечает, что рядом с ней много тёмной энергии. Что ещё ожидать от деревни ведьм?

Побродив по дому, Октавиан садится за документы, краем глаза наблюдая за мэром: тот вернулся домой, и жена с дочерью Лиарой опять устраивают ему выволочку за то, что он не смог породниться со светлым властелином, что охладил их матримониальный пыл, говоря, будто Октавиана женщины не интересуют, а тот взял и женился.

Ещё одна странная на взгляд Октавиана человеческая черта: какой смысл ругать за это мэра, если выбор делал сам Октавиан, и никто не мог на него повлиять? Тут даже установки Метрополии оказались бессильны, а эти люди полагают, будто могли решить за него, могли вынудить его жениться на Лиаре, если бы мэр подстроил им встречу наедине, во время которой она бы поцеловала Октавиана.

Октавиан просто не понимает, почему он был бы обязан жениться на Лиаре, если бы его поцеловала она. Тут впору вспомнить старый закон о неприкосновенности проконсулов и обвинить девушку в нарушении.

«Шла бы Лиара в несуществующую ночь и предлагала властелину жениться на себе! — выкрикивает побагровевший от злости мэр. — Если ей так надо!»

«Нам надо!» — голосит его жена.

Октавиан представляет этот момент: что вместо Марьяны предложение делает Лиара… он бы откупился.

Постепенно ссора между мэром и семьёй утихает, они ужинают. Лиара с матерью уходят на посиделки к соседям, запершийся в библиотеке мэр читает пошлые книги с картинками и потягивает медовую настойку.

За окном сгущаются сумерки. Октавиан работает, всё чаще обращаясь к браслету, но с Марьяной всё в порядке.

Мэр уже спит в постели, когда она, наконец, заходит на территорию белой башни.

Октавиан медлит, не зная, как лучше поступить: дать ей войти, переодеться, умыться или сразу встретить на пороге?

Разум советует не мешать, но сердце… Октавиан бесшумно выходит из кабинета и опирается на высохшие после окраски перила. С высоты второго этажа оглядывает холл, свечи на каменных курганах… в доме стало веселее, хотя Бука с этим точно не согласится.

Марьяна приближается очень медленно. А дверь распахивает громко.

— Тсс! — шипит она, прижимая к груди ошалевшего, распушившегося фамильяра. И голос у неё другой, тягучий. — Мы всё сделаем тихо… тихо!

Она натыкается на курган из камней, они с грохотом валятся на пол.

— Тихо! — шатаясь, Марьяна грозит им пальцем. — Нас тут нет.

Вырвавшись, Жор шмякается ей под ноги, шипит:

— Ты зачем это пила?

— Я уже взрослая, замужняя девушка, мне можно! — Марьяна, указывая себе направление рукой, проходит в сторону подсобки. Там что-то с грохотом валится.

Жор шарахается от перемахнувшего через перила Октавиана. Ловко приземлившись на пол, он забегает в тускло освещённую подсобку: несколько гробов опрокинуто. Марьяны нет. Только из-под крышки одного из гробов торчит край тёмного подола.

От удивления Октавиан застывает на минуту. Осторожно подходит, приоткрывает крышку. Лежащая на белом бархате Марьяна сонно приоткрывает глаза. Вздыхает, обдавая его запахом настоянных трав и ягод.

«Отругать бы её за нанесённый здоровью вред…» — думает Октавиан, но не ругает.

Они молчат ещё пару минут. Её веки тяжелеют, медленно опускаются, а Октавиан не может оторвать взгляд от длинных чёрных ресниц, и даже их изгиб кажется ему особенным и совершенным.

— Ты что здесь делаешь? — тихо спрашивает он.

— Сплю, — шепчет Марьяна.

— Но почему здесь?

— Чтобы долг супружеский не исполнять. Я не готова.

— Достаточно было просто об этом сказать, — Октавиан наклоняется. Ему невыносимо хочется коснуться её губ, прижаться к шее, вдохнуть аромат волос. Но он просто вытаскивает её расслабленное тело. — Ты для этого гробы купила? От меня прятаться?

— Может быть, — Марьяна утыкается ему в грудь, и сердце Октавиана, пропустив удар, принимается стучать вдвое чаще обычного.

* * *

Голова раскалывается. Уют постели не перебивает мерзкого ощущения, вытягивает меня из спасительного сна. Неохотно разлепляю глаза.

На тумбочке вместо алых цветов — белый кувшин. На белом листе чернеет единственная, но такая обнадёживающая надпись:

«Поможет».

Если Жор это выпил, я его придушу.

Приподнимаюсь. Одеяло соскальзывает с обнажённого плеча… да я вся обнажённая! Память выплёскивает на меня образы вчерашней ночи: ванная, раздевающий меня властелин, его белые одежды, темнеющие и тяжелеющие от льющейся на них воды, губы на моей шее, его пальцы в моих волосах.

Моё:

— Ты же говорил, что достаточно просто сказать, и ничего не будет…

Его сиплое:

— А ничего не происходит, я просто тебя мою.

И его руки везде-везде-везде.

Резко сев, хватаю кувшин и жадно пью кисловато-солёную воду.

Ещё немного, и брачная ночь состоялась бы.

Напившись, откидываюсь на мягчайшие подушки. Дышать уже легче, медленно отступает головная боль, позволяя мыслям свободно течь, а памяти опять работать.

Разговор с Арной и Верной…

— Мужчина должен быть тот самый.

— Его встречают лишь раз… нельзя такого упускать.

— Сердце не простит предательства.

— Людские, светлые законы — это ничто, ведьме муж лишь тот, с кем её соединили духи. Сейчас ты свободна ничуть не меньше, чем была неделю назад. Ты так же вольна в своём выборе. Светлый властелин, хоть и враг нам, тёмным, для тебя удобный муж, сейчас — надёжная защита, с ним может быть хорошо, но вы слишком разные, и духи никогда не примут его, и в посмертии ты останешься одна. Навечно.

— Марьяна, загляни в свою душу, подумай, простишь ли ты себя, если откажешься от Рейнала? Сейчас, когда сама судьба дала вам второй шанс.

— Месть светлого властелина?.. Он чтит законы, и за неверность у нас не карают смертью, только разводом. Не этого ли ты хочешь? Но даже если он забудет о законе, круг ведьм своих не бросает, духи берегут избранников.

— Круг ведьм не обманешь, он не соединит тебя тем, кто тебе не пара. Ты ничего не теряешь, попробовав, но можешь многое потерять, отказавшись от этой возможности.

— Светлый властелин не вечен, они из плоти и крови, их ранили в боях, значит, они при всей своей силе не бессмертны.

Их слова выжжены в моей памяти, они пылают во мне, распаляя надежду. Робкую, пылкую, испепеляющую мою волю.

— Лучше сделать, чем не сделать.

— Не может быть будущего со светлым властелином.

— Ты знаешь, что он наш враг.

— Круг ведьм защитит. Даже от него защитит, иначе светлые властелины уничтожили бы их все.

— Ведьмы слушают сердце, разум — это для простых людей.

Время… сколько времени теперь?

Подхожу к окну… Скоро полдень.

Пора идти, если я хочу оказаться на месте к сроку.

Если хочу узнать, что выбрал Рейнал, действительно ли он решился или то были лишь продиктованные страстью обещания?

— Другого-то шанса у тебя и не будет. Кто ещё посмеет взглянуть на жену светлого властелина? Никто. А не придёшь — Рейнал никогда тебя не простит. В мужчинах гордыня всегда кричит громче любви.

И платье моё лежит на стуле. Я успею дойти пешком, если отправлюсь прямо сейчас.

* * *

Ветер овевает пылающее лицо, цепляется за подол трава. Хорошо, что Жор остался поддерживать Буку, мне сейчас не ворчание нужно, а шелест ветра и пение птиц. И одиночество. Но я не одна: во мне по-прежнему звучат скрипучие, старческие, преисполненные мудрости голоса Верны и Арны.

— Отношения, не испытанные кругом ведьм, не отношения, а так, временное развлечение. Отказавшись, ты всегда будешь тосковать о недостижимом. Поверь, об этом болит сердце всех одиноких ведьм. Даже Саира, какой бы злой и холодной они ни была, страдает от того, что никого не приводила в круг ведьм, и не приведёт никогда.

Если даже Саиру пронимает, то меня точно должно когда-нибудь накрыть. Да что там, я уже хочу в этот круг, слишком ярко мне расписали чудесное ощущение целостности и силы, которое с благословения духов можно получить только там. Так ярко и соблазнительно, что поблек образ Рейнала, и всё это кажется не моей мечтой, а лишь обезличенной мечтой каждой ведьмы о вечной искренней любви.

— Этот юноша Рейнал, надо признать, очень смелый, раз решился на такое. Похоже, он тебя сильно любит.

— Нет ничего прекраснее любви…

— Любовь лучше всего доказывают действия. Посмотри на Рейнала: он ошибся, но пытается эту ошибку исправить самым верным способом.

— Я бы сходила на место встречи хотя бы просто узнать, пришёл он или струсил.

И я иду на место встречи. Мне тоже нужно знать, любит меня Рейнал или его обещания — пустые слова.

— Как жаль, что такая юная красивая ведьмочка досталась врагу. Ты даже противопоставить ему ничего не можешь… Это сейчас в этом нет необходимости, но что случится, когда ты ему наскучишь?

— Кто ты для светлого властелина? Развлечение?

— Таких, как мы, он уничтожал сотнями.

— Я видела его в бою: холодная и безжалостная сила, стирающая всё на своём пути. Земля была пропитана кровью, тела смешаны с землёй и камнями, стонали раненые, а на его лице не дрогнул ни единый мускул, он шёл по телам, и его одеяние ослепительно сияло, а всё вокруг разрушалось, рассыпалось. Он безжалостен, как огонь, и сердце его холоднее льда. Может ли тот, кто считает нас прахом под своими ногами, относиться серьёзно к песчинке вроде тебя?

— Светлые — наши завоеватели, а мы их рабы. И ты хочешь смириться? Безропотно склонить голову, отказаться от любви, от счастья, от всего? Ради чего?

— Не бойся, круг ведьм всегда честен. Он открывает наши сердца и позволяет заглянуть в сердце избранника. Там можно развеять любые сомнения.

— Марьянушка… завянешь ты одна со светлым властелином, зачахнешь без любви…

— Рейнал достойный молодой человек, и ты хорошо знаешь его, вы ведь столько лет вокруг друг друга ходили. Ты знаешь, чего хочешь, и глупо лгать себе, когда есть возможность получить благословение духов круга…

— Лучше познать любовь на день, чем десятки лет не знать её вовсе.

Трава цепляется за подол, будто мешает идти. Дурное предзнаменование? Я почти останавливаюсь, но вдруг сопротивление прекращается. Трава легко скользит по ткани, и ветер подталкивает меня в спину, помогая взобраться на холм. С его вершины открывается вид на бескрайний лес. Нетронутый властелином лес, неприкосновенный для жителей восьмой провинции.

Лес ведьм. Манящий и отталкивающий, похожий на обычный лес, но какой-то другой. Не бывает таких лесов, даже там, где лешие правят.

На опушке, сбросив сюртук на траву и держа в поводу рассёдланного коня, стоит гибкий юноша с отливающими медью волосами.

Рейнал. Он пришёл. И… понимаю, что на коне он просто приехал сюда, но это так соответствует традиции, что щемит сердце: сама судьба предлагает по всем правилам войти в лес и добраться до круга.

Беспокойно оглядывающийся Рейнал, увидев меня, улыбается. Запрыгивает на коня и припускает его. Глухо ударяются о землю копыта. Несколько томительных мгновений — и Рейнал нависает надо мной. Ветер треплет его волосы, белую рубашку.

— Марьяна, поехали, — Рейнал протягивает руку.

Ухватившись за неё, упершись на его выставленную ногу, я запрыгиваю на холку коня. Обняв меня, Рейнал съезжает с холма и направляется вглубь леса.

Мы, как и предписывает традиция, на одном животном въезжаем под сень неподвижных деревьев. В лесу ведьм всё будто застыло. Ни единого звука, и только конь шуршит листьями папоротника.

Лес ведьм пропускает нас к кругу. И хотя главное испытание ждёт там, я выдыхаю свободнее: лес пустил, значит, хоть немного, но он принимает Рейнала как моего избранника.