Тревожно ехать в лесу, где не слышно ни птички, ни шороха листьев. Сгущаются заросли папоротника, всё чаще переливаются на нём капли влаги, будто роса. И кажется, что помимо деревьев это единственное растение здесь — это бесплодное, разлапистое. Нет ни брусники, ни калины, ни земляники-черники, не поглядывают из-под листьев грибы.

Лес… словно мёртвый.

В чём причина его оцепенения? Эти капли росы, точно капли слёз, о чём нам говорят? О трудностях нашего пути, об испытаниях?

Рейнал оглядывается по сторонам, тяжело дышит в затылок.

— Тут… жутко.

Мне самой не по себе, но я уверяю:

— Это испытание нашей стойкости. Ты всегда можешь развернуться.

Крепче обнимает меня Рейнал, шепчет в шею:

— Не отпущу, моя милая, не смогу отпустить, ты моё сердце и моя душа, без тебя мне жизнь не мила. От души не отказываются.

Улыбка наконец трогает мои напряжённые губы.

* * *

Бесконечно долго тянется поездка по лесу. А ведь у него есть, должен быть предел. Папоротники вокруг блестят от росы. Прохладно, и свет блекло-холодный, будто сейчас раннее утро.

Впереди показывается просвет, и Рейнал припускает коня. Моё сердце тоже стремится туда, хотя сердце замирает от страха.

Испытание круга ведьм — каким оно будет для нас?

Всё реже стоят деревья. Выпускают нас на огромную поляну. Дальняя её часть скрыта туманом, а сама она отделёна от леса выложенной неприметными валунами дугой. Они отстают друг от друга на шаг, почти теряются в папоротнике. И это лишь часть огромного круга на благословенную для ведьм землю духов.

Натягивает поводья Рейнал, позволяет мне соскользнуть с коня, спрыгивает сам и тянется взять меня за руку.

— Нельзя, — сипло напоминаю я, и хотя от страха стынет внутри, я отступаю на шаг, а затем ещё на шаг к кругу ведьм.

Страшно, но и тянет войти в него, узнать, понять, определиться, что-то решить. Потому что даже сейчас — мы только на половине пути, ещё можно разойтись и забыть об этом.

— Иди, — Рейнал улыбается немного тревожно, но прижимает ладонь к сердцу. — Я смогу войти в круг и увижу тебя — это точно. И надеюсь, что твоё сердце позволит тебя догнать.

Да, так и должно быть на счастливом ритуале: духи не могут отвести глаза мужчины, и не дают ведьме убежать.

Кивнув, разворачиваюсь к неприметной изогнутой линии из валунов и ступаю по влажной траве. Папоротник расступается передо мной. Сердце обмирает, когда я приближаюсь к границе.

Набрав в лёгкие воздуха, перешагиваю её и прохожу ещё десять шагов, прежде чем нестерпимое желание увидеть Рейнала заставляет меня обернуться.

Это миг правды. Возможность увидеть привязанности избранника…

Рейнал стоит на границе камней.

И он смотрит чуть в сторону, не прямо на меня, будто… не видит.

Или он оглядывает лес, смотрит на что-то за моей спиной?

Белые нити отношений связывают его с родными и друзьями. Но и алые ленты вспыхивают вокруг него. И в сердце будто вгоняют нож. Другие женщины. Не одна — четыре. Истаивают, истончатся три из них в едва заметные мерцающие нити: старые связи, давние, прекращённые. Но одна — одна алая и материальная, как настоящая атласная лента, тянется за его спину в лес. Крепкая привязанность, свежая.

Она такая отчётливая, что… нет сомнений: пока клялся мне в любви, пока обхаживал меня, носил сладости, с кем-то Рейнал делил постель.

Стон срывается с моих губ, и я опускаюсь на колени.

— Марьяна? — Рейнал оглядывает поляну, присматривается.

Он не видит меня, потому что… духи не признают в нём достаточной глубины чувств, они затуманивают его зрение.

И раненое сердце кричит: это потому, что он просто человек, простому человеку не справиться с влиянием духов! А разум понимает: если чувства достаточны, духи не противятся даже связям с людьми.

Слёзы щекотно бегут по щекам, я до крови закусываю палец, чтобы не закричать, не разрыдаться сейчас. Разжав зубы, вскрикиваю:

— Кто она, кто?!

— Марьяна? — Рейнал шагает на границу, но натыкается на невидимую преграду.

Алая лента колышется. Дрожит и извивается, будто притягивает кого-то.

Сухо щёлкает ветка. Рейнал оглядывается, а я просто поднимаю взгляд: из-за деревьев, ведя в поводу серую кобылку, выходит девушка.

Знакомая девушка…

Та самая косая, которой я гадала на суженого в несуществующую ночь.

С её сердцем связана алая лента привязанности Рейнала.

Девушка отчаянная, раз посмела войти в лес ведьм. И особенная, раз духи пропустили её. Или желание её попасть сюда было так сильно, что тронуло их. А может, они хотели показать правду мне…

— Вейска, уйди! — Рейнал отмахивается. — Хватит за мной ходить! Я сказал — нет!

Он разворачивается ко мне, бессильно ищет ослеплённым духами взглядом:

— Марьяна, Марьяна, что бы она ни говорила — не верь ей. Она мне прохода не даёт, хочет женить на себе. Она сумасшедшая! Марьяна, Маря… пусти меня в круг, пожалуйста, я ведь тебя люблю, только тебя.

Столько искренности в его голосе и отчаяния, и он, возможно, правда хочет войти за мной в круг. Может, попробовав другую, он понял, что хочет быть лишь со мной, и пытается уберечь меня от правды о своей измене, но я же вижу эту красную ленту.

— Рейн… — по щекам девушки текут слёзы, она так крепко стискивает в руке какой-то предмет, что по пальцам струятся красные капли, падают на листья папоротника в бусинах росы — совсем как в видении из гадания в несуществующую ночь. — Ты же мне это подарил сам, подарил той ночью, говорил, что я особенная…

Она разжимает окровавленную руку: ладонь проткнули зубья гребня, алое измазало, почти скрыло под собой его резной узор.

Алые капли падают к росе. Своей судьбы и судьбы родных, близких людей ведьмы прочитать не могут, и то видение было… оно не обо мне, но как же мне больно!

Лицо Рейнала искажает, уродует злость:

— Уйди! Я знать тебя не желаю, ты была ошибкой!

Словно лезвием по сердцу — страшные слова, больно слышать их даже со стороны.

Вейска прижимает гребень к груди:

— Не оставляй меня, я же люблю тебя, я всё тебе отдала, на всё согласилась, не бросай же меня сейчас, ты же знаешь…

— Хватит! — Рейнал указывает в сторону. — Уходи. Я уже говорил и повторю: всё кончено, я на тебе не женюсь, ты была просто развлечением. Я люблю другую.

Я поднимаюсь с колен.

Медленно приближаясь к границе круга, разглядываю непривычно злое лицо Рейнала. Как нахмурены его брови, трепещут ноздри, обострились черты… Таким я его никогда не видела. Столько ненависти, и к кому?

У Вейски от переживаний сильнее косит глаз, лицо красное от слёз, но ведь… помню её в несуществующую ночь, не так уж она плоха внешне, даже милая.

Я совсем рядом с Рейналом, чувствую сдобный запах его рубашки, сладкие оттенки ароматов кожи. А он меня не видит и не чувствует.

— Я же твоё дитя под сердцем ношу, — всхлипывает Вейски. — Как ты можешь такое говорить? Что мне делать?

— Это ничего не меняет! — рявкает Рейнал. — Думать надо было, прежде чем ноги раздвигать!

Выскочив из круга, со всей силы залепляю ему пощёчину. Её звон разлетается по поляне.

— Как ты смеешь?! — выдыхаю я, и слёзы брызгают из глаз, искажают всё. — Как ты смеешь так говорить, это же твой ребёнок!

Прикрыв запылавшую щёку, Рейнал выкрикивает:

— Маря, не надо! Да, я поддался желаниям, я мужчина, и мне хотелось близости, а ты была несговорчивой, и я нашёл, с кем удовлетворить желание, но это ничего не значило для меня!

— Ты говорил… — всхлипывает Вейска.

— Да ничего я такого не говорил! Ты сама себе любовь придумала! Это просто желание было, не ты, так с другой бы уединился! И я не буду воспитывать этого ребёнка, сама им…

Влепляю Рейналу по второй щеке. Он отступает.

— Маря…

— Ты знаешь! — почти рычу, меня трясёт, колотит всю. — Ты ведь знаешь, что отец бросил меня, оставил одну, ты знаешь, как это больно, как я к этому отношусь! Как смеешь при мне отказываться от ребёнка?! Как у тебя язык поворачивается, как…

— Ты сама виновата! — он хватает меня за плечи, встряхивает. Лицо его багровеет от злости, стирается граница оставленных моими ладонями следов. — Сколько раз я говорил, что горю от желания, что я не могу так, что ты нужна мне! Сколько раз ты отказывала…

— Из страха оказаться одной, как мама! — выпаливаю я и зажимаю рот ладонью.

Меньше всего на свете я хотела остаться одна с ребёнком на руках, обречённым всю жизнь оставаться изгоем.

— Я говорил тебе! Всё объяснял! Ты знаешь, как на меня действовали поцелуи и объятия, но ты не соглашалась, и я просто воспользовался случаем! Мне это нужно было просто физически! Я не мог больше терпеть!

Рыдания Вейски разливаются по тихому лесу.

— Маря… — Рейнал притягивает меня к себе, но я упираюсь:

— Как ты мог?!

— Это был удобный вариант, — он пытается дотянуться до моих губ, но я выгибаюсь, отстраняясь.

— Если любишь меня, как ты мог, как ты смел?!

Его лицо будто каменеет, и Рейнал отталкивает меня, кричит на весь лес:

— Но ты тоже позвала замуж не меня, а властелина! Тоже выбрала удобный вариант! — Он ударяет себя кулаком в грудь. — Думаешь, мне было не больно?! Ну, да, он-то получше сына кондитера! Богаче! Влиятельнее! Ты ничем не лучше меня, Маря, ты тоже предала меня, продавшись светлому властелину.

Со всей силы заряжаю ему по щеке, но Рейнал перехватывает запястье, не даёт ударить. Понимаю, что с его стороны это выглядит так, но всё ведь не так, у меня даже брачной ночи не было!

— Маря, Маря, давай не будем решать сгоряча, я правда тебя люблю и хочу быть с тобой… Ну хочешь, я официально женюсь на Вейске и буду воспитывать ребёнка, а ты будешь с ней дружить, в гости ходить. Это станет хорошим прикрытием, чтобы светлый властелин не заподозрил нас в отношениях. А сейчас, когда всё выяснили и поняли, мы войдём в круг…

Рыдания Вейски разрывают сердце.

— Ну же, Маря… — Рейнал протягивает руку к моему лицу, и в его синих глазах снова появляется знакомая нежность. — Я хочу быть с тобой навсегда, разве ты не хочешь? Разве не ради этого ты привела меня к кругу ведьм? Так пойдём же и завершим ритуал, чтобы больше никто не мог между нами встать.

Этого я хотела. Об этом грезила. И если соглашусь, всей душой соглашусь — круг должен пропустить Рейнала.

— Рейн, — стонет Вейска, — пожалуйста, умоляю, останься со мной, я люблю тебя…

Может, и есть доля правды в том, что терпеть он не мог, и я сама виновата, что по глупости слишком распаляла его, но…

— Я так не могу! — оттолкнув Рейнала, бросаюсь прочь, зажимаю уши ладонями, чтобы не слышать переходящего в вой плача Вейски.

Заросли папоротника расступаются передо мной.

— Маря! Маря, остановись! — кричит в спину Рейнал.

Отбежав, оглядываюсь: папоротник путается у него под ногами, сплетает листья, цепляет ноги.

— Маря! — тоска и страх Рейнала так сильны, что в сердце на миг вспыхивает жалость.

Я отступаю. Рейнал спотыкается и падает в папоротники, а Вейска бежит к нему, по-прежнему прижимая дарёный окровавленный гребень к груди.

Не смогу я делить Рейнала с ней, с её ребёнком, не смогу не сгорать от ревности, зная, что между ними было и в любой момент может повториться.

Сердце ломит от боли, но я разворачиваюсь и, подхватив подол, бросаюсь прочь из леса ведьм. Круг открыл правду, круг защитил меня от обмана…

Круг оставил меня совсем одну, без надежды на счастье.

Быть может, это его месть за то, что я предала свою силу, связавшись с врагом…

* * *

В белой башне тихо. Сумрачно. Октавиан застывает на лестнице, прислушиваясь к ощущениям. Знает, что Марьяны нет, зато фамильяр её дома. Глупое создание почему-то торчит здесь, когда должно помогать хозяйке. Но в данном случае это к лучшему.

Уловив присутствие Жора в комнате Буки, Октавиан проносится по оставшимся ступеням, бесшумно минует холл и влетает к своему фамильяру.

Икнув, сидящий у кроватки Буки Жор пытается исчезнуть, но его охватывает белая сеть, и Октавиан вздёргивает его на уровень своего лица, цедит:

— Ты!

Жора трясёт до судорог: чёрное в глазах властелина вспыхивает белым светом.

— Й-й-я, — соглашается Жор и изображает обморок.

Тряхнув безвольную тушку, Октавиан строго спрашивает:

— Где Марьяна? Показывай дорогу!

И снова встряхивает, да так, что клацнувший челюстью Жор понимает: отпираться бесполезно.

У наблюдавшего за этим Буки нервно трясётся подбородок. Он всплескивает лапками и как взвоет:

— Что она с моим спокойным хозяином сделала? Ведьма! А-а-а!

* * *

Почему слёзы не заканчиваются? Мне казалось, их на раз есть какое-то строго определённое количество, а они текут и текут. И уже вечерняя прохлада цапает меня за кожу, пробирается сквозь ткань, холодит особенно там, где подол мокрый и грязный. Слёзы же продолжают течь, словно их во мне бескрайнее озеро.

Тихо всплескивается на реке рыба. Вертятся над водой насекомые, пытаются спасись от стрижей.

И пусть этот склизкий склон, в размокшую грязь и глину которого влипло моё платье, ничем не напоминает уютный бережок возле ракиты, сам вид на реку рвёт сердце.

И зачем здесь сижу? Зачем вспоминаю всё сказанное возле круга ведьм? Зачем перебираю слова Рейнала… пытаюсь отыскать ему оправдание? Нет его. Не может быть. Даже если мне хочется простить и забыть.

Но я ведь не смогу. И все те сладкие, ароматные, вкусные воспоминания, составлявшие радость жизни, теперь подгнили, заплесневели, просто грязь и мрак.

Как Рейнал мог?

Опустив голову на скрещенные на коленях руки, всхлипываю и позволяю рыданиям снова меня захватить.

— Эй, ты чего, ведьма? — доносится дребезжащий голос из воды. — Светлый властелин обидел, что ли?

Ну вот, русалка явилась. А там где одна, там скоро другие соберутся. И расспросы начнут. И о том, что в штанах у светлого властелина тоже наверняка поинтересуются. Он передо мной так и не разделся, но судя по тому, что чувствовала через его мокрую одежду — у него там всё, как у обычных мужчин. Так что хотя бы на этот вопрос смогу ответить. Может, этого хватит, чтобы они отстали? Чтобы все отстали…

— Ой! — охает русалка, тут же раздаётся нервный плеск воды.

Ушла. И на сердце снова Рейнал, его жестокие слова, снова боль, и снова слёзы душат, а рыдания так сильны, что я завываю в голос, потому что не могу больше терпеть, не могу держать в себе. И это жалобное скуление заглушает все звуки, так что удары копыт я ощущаю по вибрации земли.

Крепче обхватываю лицо скрещенными руками: не хватало, чтобы меня увидели в таком ужасном состоянии.

Конь останавливается рядом. Только бы не Рейнал!

— Марьяна…

Светлый властелин. Сердце ухает куда-то вниз: он узнает, сейчас всё выспросит, узнает… а, какая разница? Какой смысл в жизни, если она пуста и цели нет…

— Марьяна, — светлый властелин падает на колени, обнимает меня, охватывает широкими рукавами, прижимается губами к макушке. — Что случилось?

Слабо мотаю головой.

— Кто тебя обидел?

Всхлипываю.

— Тебе больно?

Киваю.

— Ты ранена?

Мотаю головой, шепчу сквозь слёзы:

— Уйди, оставь меня.

Он пытается взять меня на руки. Я упираюсь, ударяю кулаком в грудь, пряча заплаканное лицо на плече, в шёлке волос. Вновь стукаю ослабевшим кулаком. И опять. Вцепляюсь в плечо властелина ногтями, царапаю ткань. Мне так больно, что хочется сделать больно ему, просто потому, что он рядом, потому, что кажется, что так мне станет хоть немного легче. Потому, что если бы светлый властелин не сказал мне «да», Рейнал не решился бы на круг ведьм, так и остался бы прекрасной, чистой и недостижимой мечтой. Он женился бы, как я и ожидала от него, на горожанке, и я бы не узнала об измене, жестокости, подлости.

Если бы только светлый властелин не сказал мне «да»!

Подхватив меня на руки, несёт к белому неосёдланному коню, на крупе которого болтается туго набитая седельная сумка в белой оплётке. Я даже не понимаю, как светлому властелину удаётся молниеносно взобраться верхом, практически не выпуская меня из рук.

Сквозь туман слёз вижу грязь на его всегда белой одежде. Грязь от земли и глины на скате, от моего перемаранного подола. И вопреки всем прежним случаям, на этот раз грязь не истаивает, остаётся на нём. На этом светлом властелине, в безумстве своём согласившемся жениться на ведьме.

Если бы только он сказал «нет» или «откуп», если бы просто наказал меня за неслыханную дерзость, я бы никогда не услышала и не узнала того, что услышала и узнала сегодня.

— Ненавижу тебя, — шепчу, прижимаясь к его груди, чтобы задавить рвущийся из груди крик.

Рыдания сотрясают плечи. Светлый властелин крепче меня обнимает и припускает коня.

— Почему? — ровно звучит нечеловеческий голос властелина. — За что?

Опять бью его кулаком по плечу, дрожу в его объятиях, всхлипываю и… начинаю рассказывать о Рейнале.

Молчать я больше не могу.