Мои шаги гулко отдаются в торжественном зале, смешиваются с шелестом и цокотом лапок, шлепками неповоротливых жаб.
Светлый властелин не шевелится. Иду к нему. Мэр пятится. Лицо у него такое же белое, как форма. Никогда раньше не видела его парадную форму, но сейчас не до него. Хотя ужас в его глазах — это да, приятно.
При более близком рассмотрении алтарь оказывается белым столом с толстым талмудом в белой коже. Рядом — белая чернильница, а в ней — белое перо. Рассматриваю их с нездоровой внимательностью, но не потому, что интересно, как у людей браки заключают, а потому что боюсь посмотреть в лицо неподвижного светлого властелина.
Мэр отступает, пока не упирается спиной в белый простенок между окнами.
Подойдя к столу, кошусь на руки светлого властелина: из-под широких рукавов их не видно. Он медленно поворачивается лицом к столу.
— Приступайте, — его холодный голос обрушивается на зал, точно гром.
Вздрогнув, пищу:
— А вас… — осекаюсь. От ужаса горло сдавливает спазм. К счастью, светлый властелин разворачивается ко мне. Я не смею посмотреть ему в лицо.
— Что-то не так?
Где-то там, сзади, перешёптываются Саира и её приспешницы. У мэра, кажется, зубы стучат.
Облизнув пересохшие губы, кашлянув, тихо спрашиваю:
— А вас не смущает мой наряд?
Кажется, властелин меня оглядывает.
— Ку-у-а-ва, — жаба соскакивает с венка. От удара её лапок голова дёргается, ещё две жабы соскакивают на пол и шлёп-шлёп-шлёп уносятся прочь.
— Предательницы пупырчатые! — кричит им вслед Жор и пугливо прижимает ушки, распластывается по полу. — Простите, что помешал.
— Если тебе нравится, — отвечает светлый властелин, — я не против.
От неожиданности поднимаю взгляд: при свете дня его лицо похоже на высеченную из камня маску ещё больше, чем в свете костра. Оно не выражает ровным счётом ничего, нет даже мимических морщинок, которые обозначили бы его привычные эмоции. Глаза — две льдинки в черноте.
Светлые — самое страшное зло, его даже ведьма с такой свитой не отвращает.
От осознания, что ничего не помогло, во рту пересыхает, наворачиваются слёзы. Мне не сбежать. Словно в кошмаре, разворачиваюсь к столу, а светлый властелин повторяет:
— Приступайте.
— Я-я ж-жаб б-боюсь, — выдавливает мэр.
Знала бы это раньше, к нему бы с жабами ходила. Или подсунула бы их ему в кабинет, или… какие глупые мысли лезут в голову сейчас, на пороге моей гибели.
— Вы обязаны исполнить свой долг, — безразлично чеканит светлый властелин.
Вот зачем ему этот брак? Он даже радости не испытывает! Кажется, ему всё равно. Зачем тогда женится?
— Я согласна на самый маленький откуп, — шепчу я, — любой, хоть пуговкой.
Слёзы жгут глаза.
Мэр, шумно сглотнув, подбирается к столу, дрожащим голосом произносит:
— Согласны ли вы, проконсул восьмой провинции Светлого Агерума Октавиан, взять в жёны ведьму Марьяну Ворджан?
— Да, согласен.
— Распишитесь здесь, — мэр осторожно раскрывает и подталкивает ему книгу с расчерченными страницами и указывает одну из ячеек.
Вытащив перо из чернильницы, светлый властелин ставит в указанном месте размашистый росчерк. Мэр пододвигает книгу мне, а Октавиан протягивает перо. По закону расписываться мне необязательно: за меня это может сделать любой, кто слышал моё предложение. Надписи заволакивает мутной пеленой слёз. Публично лучше не отпираться, не портить отношения с будущим мужем.
Осторожно, стараясь не касаться пальцев властелина, забираю перо и ставлю остриё на указанное мэром место.
Это ведь брак по человеческим законам, ведьмы им не подчиняются, я всё равно остаюсь свободной. Утешаясь этой мыслью, оставляю нервную закорючку и роняю перо на листы.
Шумно вздохнувший мэр подхватывает перо и, вытащив платок, промакивает оставленную кляксу.
— Жених может поцеловать невесту, — спохватившись, выпаливает он.
Поцелуй? Какой поцелуй? Люди что, первый раз в браке целуются вот так, при всех? Это же таинство! Это должны видеть только духи! Может, люди и всё остальное тоже публично делают?
От ужаса в животе скручивает, конечности немеют и будто каменеют. Даже сглотнуть не могу. Светлый властелин медленно разворачивает меня к себе.
Он что, целовать прямо сейчас будет?
Медленно-медленно, будто издеваясь, тянет вверх чёрное кружево фаты, перекидывает на бедных оставшихся в венке жаб.
Светлый властелин выглядит как статуя, но пальцы у него тёплые. И всё же от прикосновения к скулам я вздрагиваю. Судорожно вдыхаю, осознав, что до этого не дышала. Не меняя выражения лица, светлый властелин наклоняется ко мне…
Цветы прижимаются к облачению светлого властелина, оставляя на ткани следы чернил.
— Вы испачкались, — взмахиваю букетом, и на груди властелина появляется ещё больше чёрных мазков. — Очень сильно испачкались…
Будто нехотя светлый властелин склоняет голову, разглядывает измазанную грудь.
— Простите, — шепчу я. — Кажется, это всё — неудачная идея, возможно…
Светлая магия отдаётся в моём теле мурашками. Прямо на глазах чёрные пятна втягиваются в ткань, исчезают бесследно.
— Это не имеет значения, — тихо произносит светлый властелин и вновь наклоняется.
Искоса оглядываюсь в поисках спасения: мэр во все глаза смотрит на меня, как и Саира с остальными, как и Жор.
Властелин всё ближе. Первый брачный поцелуй… Выставлять такое на всеобщее обозрение — люди точно извращенцы! Надо бежать! Но не успеваю: тёплые губы светлого властелина касаются моих. Мягко и быстро. Он выпрямляется, убирая руки от моего лица.
— Поздравляю, — практически выдавливает мэр. — Желаю долгой и счастливой совместной жизни.
Поджилки дрожат, букет опять тыкается в грудь светлого властелина, но на этот раз чернила исчезают с одежды сразу. Посидеть бы. А что, если и остальное надо будет продолжить прямо здесь?
Светлый властелин выставляет мне локоть. Это приглашение уйти? Мы что, можем уже уйти, всё закончилось? Фактического подтверждения не требуется? Хватаюсь за руку светлого властелина — всё лучше, чем от волнения свалится на моих букашек и мышек на потеху мэру и Саире с Бердой и Палшей.
Ладонь светлого властелина накрывает мои пальцы — похоже, придерживает, чтобы не сбежала. Он отступает чуть в сторону и делает полукруг при возвращении на алую дорожку, чтобы мой шлейф с живностью развернулся без заломов.
Мы уходим… просто уходим. Куда?.. Перед глазами опять плывёт, сердце колотится в горле, в висках. Колени подгибаются, и светлый властелин обхватывает меня за талию. От хозяйского прикосновения сильной руки я взвиваюсь, слабость сменяется напряжением.
Цокают коготки Жора, мышей и крыс, шмякаются после прыжков жабы, насекомые пощёлкивают. Светлому властелину хоть бы хны!
Саира, Палша и Берда отступают подальше, низко кланяются.
На площади, плотно набитой народом, только одна коляска: украшенная белыми цветами, с белой четвёркой лошадей, с кучером в белом. Ждёт прямо перед мэрией, так что точно для нас. Тишина, только ветер шелестит. Людьми запружены и прилегающие улицы, кое-кто забрался на портики. Все смотрят.
Светлый властелин замирает на краю ступеней, безразлично глядит поверх голов.
И чего стоим? Кого ждём? Не то чтобы я хотела с ним куда-то ехать, но такое чувство, что от меня что-то требуется. Наконец светлый властелин изволит объяснить:
— По традиции невеста бросает свой букет в толпу…
Швыряю букет вперёд. Он вмазывается в лицо какому-то усачу, оставляет на нём чёрные полосы и плюхается в его пухлые руки. Увидев на цветах насекомых, усач нервно перебрасывает букет соседу, тот от неожиданности — дальше.
— …незамужних девушек, — равнодушно продолжает светлый властелин, пока мой букет путешествует по рукам. — Считается, что поймавшая его дева вскоре выйдет замуж.
Молодой парень всучивает букет стоящей рядом косоглазой девушке — той самой, что в праздник пыталась погадать у меня на суженого.
Держа меня за руку, светлый властелин спускается по ступеням. Открывает дверь коляски. Подсадив меня, придерживает створку, позволяя всей мелкой свите забраться внутрь. Жор предательски велит им оставить на сидении напротив место для новоиспечённого супруга… правда, если бы он этого не сделал, я бы не посмела сказать светлому властелину, что для него места нет, пусть воспользуется другим транспортом.
Жор запрыгивает мне на колени. Его трясёт мелкой, нервной дрожью. Он утыкается мордой мне в живот и плотно прижимает хвост.
Светлый властелин поднимается в коляску и садится напротив:
— Поехали.
В том же изумлённом недоверчивом молчании люди начинают раздвигаться, освобождая дорогу. Некоторые забираются на крыльцо мэрии к вышедшим ведьмам, остальные толкаются, и толпа медленно, но верно раскалывается на две половины, открывая дорогу с площади.
Тишину нарушает цокот копыт, но даже этот размеренный звук на фоне общего безмолвия не придаёт происходящему живости. Такое ощущение, что я заперта в кошмарном сне. И светлый властелин не сводит с меня ничего не выражающего взгляда.
Едва выбираемся из толпы, кучер ударяет хлыстом, и кони стремительно бросаются вперёд — к выезду из Окты на торговый тракт, с которого, если верить слухам, белая магия открывает съезд на зачарованную дорогу к башне нашего светлого властелина.
Цок-цок-цок разносится между однотипных белых домов. Чем ближе к выезду из города, тем меньше людей вдоль нашего пути… Среди них чёрными кляксами застыли две сгорбленные ведьмы в обязательных нарядах, стоящие по бокам от юноши. Душа надрывается при виде знакомой фигуры: высокий, гибкий, жилистый, с тёмной медью волос и светлой в россыпи веснушек кожей. Он впивается в меня взглядом синих глаз, подаётся вперёд, и пухлые губы приоткрываются.
Страх когтями сжимает сердце. Кошусь на светлого властелина, но он едет спиной вперёд и Рейнала ещё не видит. Дышать нечем, в глазах снова слёзная муть.
Властелин резко оборачивается, свет вспыхивает в его белых длинных волосах, одаряя их серебряным блеском. А я отворачиваюсь к другой стороне улицы, надеясь, что мои похолодевшие щёки не слишком бледны. Искоса слежу за властелином: он так и сидит вполоборота.
— Кто тот молодой человек? — его тихий голос удивительным образом перекрывает стройный цокот копыт.
— Какой именно? — удивлённо приподнимаю брови и плотно сжимаю губы, чтобы не дрожали: он и не подумал, что я смотрю на Арну и Верну, наших самых старых ведьм. Что они здесь забыли? Почему стояли рядом с Рейналом? Что их может связывать?
На этот раз светлый властелин внимательно смотрит на меня. От его взгляда хочется спрятаться под сидение или выпрыгнуть из коляски. Никаких эмоций в нём не читается, и это страшнее всего: просто не знаешь, чего ожидать.
Не сразу замечаю, что жуткий взгляд слегка мутнеет, словно светлый властелин о чём-то задумывается.
А Жор бочком-бочком перебирается по сидению мне за спину и прячется под откинутой с лица фатой. Там же постепенно собираются насекомые. Только жабы с мышами и крысами покладисто сидят на прежних местах.
Ворота Окты остаются позади. Копыта всё так же мерно цокают уже по тракту между зелёных полей. А на горизонте поднимается изумрудный лес. Когда-то им властвовали тёмные существа, теперь эта его часть очищена, и в его сердце белеет шпиль башни, к которой никто, кроме самого властелина и приглашённых им гостей, подобраться не может.
Хочется отсрочить миг знакомства с новым домом, но запряжённая четвёркой коляска несётся вперёд, как заговорённая. Мы слишком, непростительно быстро оказываемся в тени исполинских деревьев. Кажется, между ними нет ни тропки — но ровно до того момента, как всплеск светлой магии окатывает меня мурашками.
Между стволами, которые мне в одиночку не охватить, вдруг возникает дорожка. Кучер резво сворачивает, коляска чуть накреняется. Властелин протягивает руку, будто пытаясь меня придержать, но коляска уже выправляется, и он опускает ладонь на колено. Прямая, хорошо укатанная дорожка бежит вглубь леса и упирается в высокую сплошную белую стену. Стоящая за ней белая башня даже издалека будто нависает надо мной, придавливает.
Кучер ударяет хлыстом, кони припускают быстрее… какой-то бешеный этот кучер! Так не терпится скорее расстаться со светлым властелином или что?
Кони замедляют шаг, останавливают их натягиванием поводьев, а не привычным среди кучеров окриком.
В сплошной стене вдруг распахиваются ворота, коляска вкатывается на белый мрамор двора. И любопытство — жгучее, почти безрассудное — побеждает, я оглядываю жилище светлого властелина.
Всё… лаконично и монументально: башня — двухэтажный дом с гладкими стенами и квадратными окнами, на крыше которого поднимается ещё несколько этажей круглой башни. Крыльцо — простой прямоугольник с крышей на круглых колоннах. Пространство между въездом и домом выложено ровными крупными плитами. По правую и левую сторону — зеркально одинаковый парк с аккуратно постриженными кустами и деревьями. Кажется, фруктовыми.
Светлый властелин, спустившись с коляски, протягивает руку:
— Марьяна…
Коготки Жора впиваются в спину. Самой страшно, но пальцы в ладонь властелина вкладываю. Он помогает мне спуститься, а Жор героически заставляет мелкую свиту следовать за мной. Ещё надеется, что властелин нас с таким сопровождением не впустит, но я в такое лёгкое избавление уже не верю.
Двери в дом едва проступают на белой стене. Заведя меня на крыльцо, светлый властелин вытаскивает из кармана матовый белый браслет и надевает на мою немеющую от волнения руку: на вид вроде камень, а лёгкий и тёплый. Зачем? Да ведь это человеческая традиция — надевать друг другу браслеты перед первым совместным входом в дом, чтобы «пометить» супруга. Проблема в том, что я от себя браслета не заготовила. Властелин пристально смотрит на меня.
Что делать-то? Вдруг страшно обидится, громы и молнии метать начнёт… Решение приходит внезапно.
— Минутку. — Наклонившись, приподнимаю подол и засовываю руку под него. Пальцы скребут по чулку, плохо слушаются, но кружевную подвязку я ухватываю, тяну вниз. Ну а что? Она же тоже круглая, почти как браслет. — Руку…
Кажется, впервые в жутких глазах появляется намёк на удивление. Но руку светлый властелин протягивает, и я в два оборота наматываю на его запястье чёрную кружевную подвязку. От собственной дерзости кружится голова, истерическое веселье растягивает губы в улыбку и просто вынуждает пояснить:
— Под цвет твоих глаз.