Октавиан смотрит на дверь. Закрывает глаза, открывает, а створка на месте.
«Что такое?» — недоумение Октавиана усиливается, когда из комнаты Марьяны доносится скрипение, шуршание и сопение.
Осторожно заглядывает внутрь: красная от напряжения Марьяна толкает к нему диван. Октавиан застывает, разглядывая розовые, раздувающиеся при каждом толчке щёки. И хотя не понимает, зачем передвигать диван, тихо интересуется:
— Помочь?
Марьяна вскидывает голову, обжигает его тёмным взором.
— Нет!
— Тебе явно тяжело.
— Без тебя знаю, — пыхтит Марьяна, толчками придвигая диван всё ближе к двери.
Приоткрыв створку шире, Октавиан поднимает ногу, но его останавливает резкий возглас Марьяны:
— Стоять! Назад!
Отчаянным рывком — визг ножек по полу почти оглушает — она подталкивает диван к двери. Следующий неистовый толчок отправляет створку в паз косяка — Октавиан едва успевает отступить, спасая нос от удара.
— Зачем это? — спрашивает удивлённо, но ответа нет.
Проходит минута, другая, третья… дверь по-прежнему закрыта.
Подняв руку, Октавиан негромко стучит костяшками пальцев.
— Марьяна, а как же брачная ночь?
Мгновение спустя доносится глухой выкрик:
— День на дворе!
Октавиан поворачивает голову к окну в конце коридора. Дневной свет лежит на полу желтоватой трапецией.
«Правда день, что это я», — Октавиан направляется к себе — внести изменения в список дел.
* * *
Клочки серой и рыжеватой шерсти пятнают белизну плит. Тяжело дышит помятый Жор, не легче дыхание у потрёпанного Буки. Фамильяры вразвалочку сидят друг напротив друга, зло посверкивают глазами, но в драку не лезут.
— Убирайся со своей ведьмой, — свистит Бука. — Октавиана не отдам.
— Да больно он нужен! — Жор пытается встать, но снова плюхается на плиты. — Мы просто денег хотели получить.
— Так вы ещё авантюристы-вымогатели? — глаза Буки загораются недобрым светом.
— Нет, мы просто кушать хотим. Нам и откуп небольшой нужен был, так, еды купить. — Жор хватается за голову. — Кто же знал, что светлый властелин согласится на брак? Это не входило в наши планы!
— То есть, — Бука приглаживает выдающееся пузцо, — вы в принципе не против убраться отсюда?
— С радостью! Хоть прямо сейчас!
— Сейчас не получится, Октавиан настроен неожиданно серьёзно, и если сбежите, догонит вас в два счёта. Но… кое-что сделать можно! Я же его фамильяр, знаю его, как облупленного! — Бука потрясает сжатой лапкой.
— Разве у светлых властелинов бывают фамильяры?
— Октавиану было интересно попробовать создать фамильяра, так получился великолепный я, и мой долг — спасти создателя. — Бука раздувает щёки. — Я знаю, куда давить, чтобы Октавиан вас выставил и ещё приплатил, чтобы никогда не возвращались. Только для этого твоей ведьме придётся кое-что сделать.
Жор щурится:
— А он её за это не убьёт?
— Октавиан соблюдает законы, убийство полагается только за убийство жителей или покушение на него самого, но я на него покушаться не предлагаю, — Бука вновь взмахивает лапкой и пристально смотрит на внепланового заселенца.
— Что ты предлагаешь?
— Начнём с того, что Октавиан любит белый цвет, идеальный порядок и постоянство, поэтому…
От нетерпения Жор подаётся вперёд, готовый внимать Буке.
* * *
За дверью тихо. Только сердце стучит, как бешеное.
Кажется, светлый властелин сейчас взламывать комнату и исполнять супружеский долг не собирается. Неужели его убедило моё отчаянное напоминание, что сейчас день?
Но тогда получается, властелин явится ночью…
Оглядываюсь на окно: а небо-то уже не такое ясно-голубое. Скоро вечер, а за ним и ночь… брачная.
Бежать надо!
Бросаюсь к окну так рьяно, что больно врезаюсь животом в подоконник. Выглядываю наружу: высоко, если ногу подверну, далеко не убегу.
Как же слезть?.. Верёвка! Мне нужна верёвка!
Бросаюсь к ближайшей двери, распахиваю её… глаза обжигают два алых пятна на ослепительно-белом. Букеты цветов стоят на тумбочках по бокам огромной кровати под балдахином — я подобную видела в книге сказок, но там кровать принцессы была из золота и синего бархата, а эта такая белая, что почти сливается со стеной.
Ковёр тоже белый… Только цветы, как кровь, вызывающе алеют.
Тряхнув головой, подхожу к постели. На ней должна быть простыня. Простыню можно порвать, связать из обрывков верёвки и по ним спуститься в сад, а там… что-нибудь придумаю.
* * *
— Марьяна, что ты делаешь?
Вопрос Жора застаёт врасплох, пальцы соскальзывают, и последние полтора метра до земли я пролетаю. ШМЯК! Копчик простреливает, выбивая слёзы.
— Жо-ор, — закрываю ладонью рот, чтобы подавить стон: не хватало ещё внимание властелина привлечь, мало ли где он ошивается.
— Спокойно, Марьяна, я всё решил, — Жор гордо выпячивает грудь.
— Нашёл выход?
— Да. Но не через стену. Если сбежим, сама понимаешь, нас догонят и приведут обратно, но! — Жор многозначительно поднимает коготь. — Если нас выгонят, погони не будет. И через стену лезть не придётся.
Короткая травка приятно холодит щёку. Смотрю на Жора, но думаю о светлом властелине и его невероятной стойкости.
— Жор, знаешь, мне кажется, светлый властелин того… не выведешь его из себя.
— Из себя можно вывести любого! Главное, знать, как выводить. Так что лезь назад, будем пробиваться на свободу грязными методами.
— Предлагаешь испачкать спальню? Думаешь, это его остановит?
— Предлагаю показать, какой это ужас — ведьма в доме. И что жена — это плохо. — Жор дыбит шерсть. — В общем, сейчас ты пойдёшь и начнёшь пилить светлого властелина.
Представляю пилу… и светлого властелина.
— Мне кажется, он будет отбиваться. К тому же я не знаю, где взять пилу. И не очень понимаю, как после его распиливания выжить.
— Образно! Я говорил образно. Надо довести светлого властелина своими требованиями и придирками так, чтобы он нас с тобой выставил. Мысль ясна?
Ясна. Поднимаясь, тру ушибленное место.
— Мне кажется, его невозможно довести, он непробиваемый.
— Главное, знать на что давить! — воодушевлённо уверяет Жор.
— А ты откуда знаешь? — разгибаюсь, потягиваюсь, боль потихоньку отступает.
Жор прижимает ушки и подёргивает хвостом:
— Так очевидно же: по нему всё видно, — переминается с лапки на лапку. — Законопослушный он. Порядок любит, цвет белый… Короче, залезай обратно, будем устраивать беспорядок в чёрном цвете.
Запрокинув голову, прикидываю, сколько лезть придётся. Нет, не хочу.
— Давай через центральный вход. И объясни подробнее, что за идея посетила твою мохнатую голову.
* * *
— Светлый властелин! — ору на весь холл. Кричать не люблю, я же не Жор, но захочешь брачной ночи избежать, не так разорёшься. — Эй, ты где?!
Топаю ногой.
Белизна дома давит. Я как чёрная кляксочка в бескрайнем ослепительном пространстве. Если бы собиралась здесь жить, точно следовало бы сделать почти всё, что насоветовал Жор, только спокойно, без надрыва.
— Светлый властелин! — решительно поднимаюсь по лестнице, хотя внутри всё дрожит. — Иди сюда!
Если он меня не убьёт, это будет чудо. Хотя за отказ исполнять супружеский долг и диван возле двери не убил, так что в словах Жора о законопослушности властелина, наверное, есть доля истины.
Второй этаж с зеркально отражённой планировкой пуст. На третий, что ли, подняться? В башню ведёт витая лестница. Вроде простой белый камень, как и всё здесь, но что-то в нём заставляет присматриваться, всё пристальнее вглядываться… Ступени и стена… вибрируют и даже слегка искажаются, будто волнами идут. Мороз пробегает по коже.
Сбоку чуть сзади раздаётся ровный голос властелина:
— Никогда не поднимайся на эту лестницу без меня.
Дёрнувшись, разворачиваюсь: он замер в десяти шагах от меня, смотрит пристально.
Сглотнув, вспоминаю наставления Жора и гордо вскидываю голову:
— Почему это? Я твоя жена и имею право ходить в любую часть дома.
— Там может быть небезопасно. Но если обещаешь ничего не трогать, можешь посмотреть.
Как-то не хочется проверять. Внутри всё холодком обдаёт от страха, от чудовищной невозмутимости светлого властелина. Я же ведьма. В его доме командую. Веду себя нагло. А он смотрит, словно ему просто любопытно.
— Значит, так, — упираю руки в боки. — Мне здесь не нравится: неуютно, плохо. И никакой брачной ночи не будет, пока этот склеп не превратиться в нормальный дом.
Светлый властелин продолжает смотреть своими жуткими с голубым на чёрном глазами, не моргая. Моргает. Продолжает смотреть.
Он хоть как-нибудь отреагирует?! А то мне что-то не по себе…
— Что ты подразумеваешь под нормальным домом? — наконец изволит отозваться их светлость. — Здесь есть стены, полы, потолки, окна и вся необходимая мебель. И нет гробов для захоронения. Почему ты считаешь наш дом ненормальным?
— А разве это нормально? — вскидываю руки. — Всё белое, глазу не за что зацепиться.
Светлый властелин задумчиво оглядывается по сторонам:
— Там, откуда я родом, все дома такие. Отсутствие посторонних предметов и цветов помогает держать разум в чистоте.
Светлые все такие, что ли?
Вопрос так и свербит на языке. Сколько ни пытаюсь сдержаться, не могу его не задать:
— Светлый властелин, а у тебя дома все светлые властелины такие, как ты?
— Я твой муж…
Лучше бы не напоминал, итак этого ужаса забыть не могу.
— …тебе следует называть меня Октавианом. В Метрополии нет светлых властелинов, это ваше местное наименование, я — проконсул. Все будущие проконсулы воспитываются одинаково в группе восьми, которая впоследствии подчиняет провинцию и управляет ею. Восемь консулов Метрополии воспитывались иначе, чем мы. Каждая группа взращивается исходя из своего будущего предназначения. Разница в воспитании и физиологических особенностях порождает разницу в поведении. Поэтому ответ на твой вопрос таков: светлых властелинов у меня на родине нет. Разница между нами существует.
Он произносит это чётко и размеренно, но понимание приходит как-то медленно.
— Вы что, как дети цеховых мастеров сразу воспитываетесь с прицелом на пожизненную работу в родном цехе?
— Суть ты уловила верно.
Только дети цеховых мастеров вырастают нормальными. Среди них бывают странные, но в целом они живенькие такие, эмоциональные… один Рейнал чего стоит: у него и глаза горят, и жизнь в нём кипит, хотя тоже воспитывался как все. А светлый властелин больше напоминает каменную статую.
Спохватываюсь: не о причинах странного поведения властелина думать надо, а на свободу прорываться грязными методами.
— Я ведьма, мне принадлежности нужны: травы, инструменты. Всё то, что дома осталось. Вели запрягать коней, поеду за вещами.
Ничего не меняется в лице светлого властелина.
— Зачем тебе эти вещи?
— Для создания уюта. Мне с ними хорошо. И ещё нужно прикупить шторы, накидки на мебель, ковры нормальные. Посуда у тебя белая?
— Да.
— Посуду тоже надо поменять.
— Я могу перекрасить.
— Что? — несколько теряюсь я.
— Дом и всё его наполнение — пластичная структура, он может приобретать любую форму и расцветку по моему приказу. Думаю, шторы я тоже способен создать.
Кажется, мой временный побег из этого ужасного дома накрывается медным тазом. Нет, я так просто не сдамся! Всегда можно найти, к чему придраться.
— А белое здесь всё потому, что ты так хотел? — грозно интересуюсь я.
На этот раз светлый властелин отводит взгляд, чтобы осмотреть всё вокруг и задумчиво произносит:
— Так принято.
— Это значит, что у тебя нет вкуса. — Застываю, ожидая громов небесных, но властелин лишь смотрит на меня, будто пронизывая лезвием насквозь. — Я не могу доверить тебе покраску и изменение дома. И вообще, если оно всё по твоей команде меняется, то мне будет неуютно: вдруг тебе что-то не понравится, и ты опять поменяешь назад. Так что я привезу нормальные вещи, так будет справедливо.
— Невеста с приданым.
К лицу приливает кровь, и я сердито уверяю:
— Да, с приданым. Только счета в лавках тебе придётся оплатить. Если не хочешь, конечно, чтобы я сюда всё убранство избушки притащила вместе с печкой. Ясно?! — последнее выкрикиваю, потому что на словесный поток в нормальном тоне светлый властелин не злится.
— Хорошо. Кричать не надо. Достаточно попросить. Тебя проводить? Помочь с перевозкой вещей?
У меня дёргается глаз, а под шлейфом платья дёргается Жор. Кажется, его план не работает. Совсем. Или это только пока? Может, когда властелин увидит, во что превратится его дом, одумается?
На его невероятную выдержку даже ответить нечем. Неопределённо качнув головой, бормочу:
— Нет, я сама, только лошадей вели запрячь.
Светлый властелин чуть опускает веки, раздумывая.
— Сейчас будут. Что ещё нужно, чтобы ты здесь чувствовала себя уютно?
По-моему это не я его довела, а он меня. Судорожно вдыхаю, пытаясь собраться с мыслями, но пока ничего дельного не придумывается, и я преувеличенно бодро заявляю:
— Сначала сделаем то, что я запланировала, потом посмотрим. Сейчас трудно сказать, здесь всё слишком… белое.
А в ответ ни грубости, ни обвинений в наглости, ни угроз выгнать — просто изучающий взгляд. Жутко-то как от того, что ничего непонятно! Отступаю, а там мягкое.
— МЬЕУ! — взвывает Жор и, едва поднимаю ногу, выскакивает из-под шлейфа, трясёт толстеньким хвостом. — А! Ты что? Ты за что?!
Поймав взгляд властелина, Жор ныряет за меня.
— Простите, — лопочет жалостливо. — Не обращайте внимания, я тут так, ничего не вижу, ничего не слышу.
— Коляска готова, — светлый властелин сцепляет руки на уровне груди, и широкие рукава смыкаются. — Если будет много вещей, нанимай грузчиков до поворота на нашу территорию. Сюда их не пропустит, пусть сгружают всё там, остальное сделает магия.
Подхватив Жора, прижав эту нервную мохнатость к груди, быстренько направляюсь к выходу. Спустившись на несколько ступеней, разворачиваюсь: светлый властелин стоит на прежнем месте — ну статуя статуей! Он слишком не похож ни на тёмных, ни на людей. Совсем иной, хоть и выглядит человеком. Его выдаёт лишь чернота в глазах вместо нормальных белков. И поведение.
— Зачем ты на мне женился? — Крепче прижимаю Жора.
— Ответ на этот вопрос очевиден, — развернувшись, светлый властелин покидает холл на втором этаже.
А-а-а! Ну как можно быть таким… таким…
Дверь за властелином закрывается ровно в тот момент, когда я выдавливаю:
— Не очевиден.
— Отпусти, удушишь, — шипит Жор.
Продолжая его тискать, сбегаю по лестнице, несусь через холл и распахиваю дверь.
Коляска с белыми конями и кучером в белом ждёт у ступеней. Нахохленный кучер при виде меня сердито выпячивает нижнюю губу и раздувает щёки. Хоть у кого-то ещё в этом доме нормальные человеческие эмоции!
* * *
Цокот копыт разносится по полям, злаки колышутся на тёплом ветру, раскатываются волнами. Солнце выжимает из них сладковатый травяной аромат. Чем дальше отъезжаем от башни светлого властелина, тем больше сомневаюсь в плане Жора. Если подумать, ведь что у меня дома или в магазинах Окты можно найти? Пучки трав и плошки? Чёрные шторы и накидки на мебель, ковры пёстрые? Ничего страшнее свиты насекомо-мышино-жабьей быть не может, а даже свита на властелина не подействовала.
Отсадив Жора на сидение напротив, облокачиваюсь на колени и прячу лицо в ладони.
— Марьяна, что такое?
— Нас ничто не спасёт.
— Не надо отчаиваться!
Вскидываю голову:
— Это не тебя ждёт брачная ночь со статуей каменной! — Прищуриваясь, оглядываю наглую мохнатую морду с прижатыми ушами.
Он округляет глаза и трясёт лапой:
— Я не смогу в тебя превратиться.
Разочарованно цокаю: он прав, не дорос ещё до превращения в людей. Слишком мало колдую, вот фамильяр и не развивается.
Но стоит представить его, выполняющего вместо меня супружеский долг… Откинувшись на спинку, заливисто хохочу: вот это был бы финт ушами!
— Боюсь представить, что ты там себе представляешь, — бубнит Жор и надувается, превращаясь в мохнатый шар с грозно сверкающими глазами. — Я тебе, понимаешь ли, помогаю изо всех сил, спасаю тебя, а ты…
А я смеюсь. Кажется, это нервное.
Кучер оглядывается на меня и недовольно раздувает щёки. Вот этот бы меня выгнал — по глазам вижу. Жаль, светлый властелин покрепче будет.
Впереди темнеет узкая полоса леса и домики ведьминской деревни.
Нельзя мне отчаиваться, нельзя: отчаяние — первый шаг к поражению. Так говорила мама, она никогда не сдавалась, и я не должна.
Правда, мама в конце концов проиграла болезни, но… Светлый властелин не болезнь, должна быть у него какая-то слабость. Я буду в это верить, чтобы не сдаваться.
Коляска мчится дальше. Всё ближе арка невзрачных ворот и восемь домиков. Как же мало нас осталось… Ветер доносит горький запах трав и дыма. Кто-то ворожит, готовит настойки вонючие, но сейчас мне этот аромат слаще мёда.
Кстати, идея: надо самые пахучие зелья наварить, так, чтобы их светлость дома находиться не мог! И ещё разложить по дому пиявок — скажу, что сушу их, заготовки делаю. Что ещё можно такого гадостного сделать?..
Так крепко задумываюсь, что не замечаю, как останавливается коляска.
— Приехали, — с присвистом выдыхает кучер. — Собирай вещички. Всё бери. В лес заезжать за всякой ведьминской гадостью будем?
Доброта кучера не знает границ. Правда, кривится он страшно, сразу понятно — ему всякое ведьминское противно. А раз противно, то он не от своего имени предлагает, а лишь приказ хозяина передаёт.
То есть светлый властелин морально готов ко всему.
Мне срочно нужен совет кого-нибудь более сведущего в отношениях, чем я. Мира и Эльза? Во времена их молодости ведьмам с мужчинами проще было общаться. Ещё Арна и Верна, обе замужем были, должны разбираться в этих двуногих бородоносцах.
Но светлый властелин — в них не разбирается никто. Не к мэру же за консультацией идти. Хотя тоже вариант.
— Ведьма, — окрикивает кучер. Бакенбарды у него рыжеватые, пушистые. — Собирайся давай, нам ещё целый дом сегодня обставить надо, а там два этажа.
Он передёргивается. Я же оглядываю избушки и двухэтажный дом Саиры: в окнах темно, никто не выходит на крыльцо спросить, почему я ещё живая…
Тряхнув гривой волос, соскакиваю с коляски и направляюсь к своему покосившемуся домику. Нельзя отчаиваться, надо обязательно попробовать вонючие зелья. А ещё желательно неотмывающиеся — что б наверняка. Жаль, я знаю только зелье от бородавок и прочих неприятных вещей, а не способы их навести на себя и отпугнуть драгоценного супруга. Измельчали нынче ведьмы, ох измельчали.
Прижимаю ладонь к двери. Старое дерево отдаёт своё тепло. Сердце сжимается: я родилась в этом домике, здесь же сделала первый шаг, здесь выросла, здесь оплакала маму, здесь собиралась умереть сама. Слёзы наворачиваются, замазывают мою руку, дверь, весь мир.
Перенести печку в дом светлого властелина — это мысль. Душа дома в печке обитает, надо её перенести… или потребовать, чтобы дом перенесли к башне. Властелин невыразимо могущественный, пусть перетаскивает, не хочу я с домиком родным прощаться.
Толкнув дверь, вхожу в пропитанный ароматами трав полумрак. Жор проталкивается вперёд, подбегает к подстилке в углу. Вытирая слёзы, шагаю к печи.
Ощущение опасности холодком пробегает по спине, дверь захлопывается, и сильная рука накрывает мой рот.
— Не вздумай кричать, — тихо рычат в ухо, и щеки касаются влажные клыки.