Глава 1

о рту, заглушая жжение в горле, полыхнул обжигающей мятой Холс. Отбрасывая обёртку и чек из аптеки в урну, открыла дверь в подъезд, опять проклиная этот адски неудачный день: проспала, промокла под дождём, покуковала в двух сломавшихся на рейсе маршрутках, в бухгалтерии уронила горшок с кактусом, схлопотала от девушек недавно впечатлившее их китайское проклятие «что б тебе жить в интересное время», порвала любимые джинсы (хорошо, они «драные», не так заметно), промаялась с головной болью и першением в горле, порвала бисерную фенечку, подарок ещё со школы, обнаружила у себя температуру, была отправлена домой, теперь любимую секцию пропущу. Ещё и телефон на работе забыла. Ну что за день, а?

Цепляясь за перила, с трудом поднимала ноги. Родной второй этаж вдруг оказался как-то слишком высоко, а рюкзачок за спиной — неожиданно тяжёлым. Ступень за ступенью преодолела скрипящую песком под кроссовками лестницу. Ослабшие руки отказывались снимать рюкзак, искать в нём ключи.

Привалившись лбом к мягкой обивке новой двери, люто жалела, что Павлик сегодня на подработке: вот бы завалиться в кровать, и чтобы он чай горячий с лимоном приготовил, и градусник дал, и одеялком укутал.

Лимона, правда, нет, и телефона тоже, чтобы позвонить и попросить купить по пути домой. Наконец нащупала среди спортивной одежды и кроссовок клыкастую черепушку брелка и вытянула связку из трёх ключей. В новый замок ключ вошёл не в пример мягче, чем в старый, и провернулся бесшумно. Дверь тоже открылась бесшумно, и на меня плеснулся частый скрип койки и недвусмысленные охи.

Сердце ухнуло куда-то в неизвестность, руки повисли, и рюкзак тихо плюхнулся вниз. Горло перехватило невидимой сильной рукой. Вдохнуть не получалось, будто в полусне я шагнула вперёд.

Возгласы страсти стегали плетьми, я шла сквозь светлую прихожую, вздрагивая в такт им и скрипу кровати.

«Нет, только не это. — Меня будто замораживали изнутри. — Может, он кому-нибудь ключи дал, попользоваться разрешил…»

Но здравая часть разума упорно отмела надежду: брезгливый Павлик никому бы не позволил воспользоваться нашей кроватью для такого. В прихожей стояли его туфли. И светлые босоножки на шпильках.

Сквозь рифлёное стекло двери в спальню проглядывала светлая, скачущая фигурка.

Протянула руку. Сердце ёкнуло, предупреждая, что если открою дверь — пути обратно не будет. В груди разливалась боль. С силой распахнула створку.

Воздух из груди вышибло, точно ударом: верхом на Павлике скакала Светка, потряхивая силиконовыми сиськами, на увеличение которых я одалживала деньги. Моё лицо свело судорогой. Увидев меня, Светка ойкнула, хитро, с надеждой глянула на округлившего глаза Павлика.

А я не знала, что сказать.

Моргнула. Скрестила трясущиеся руки на груди.

— А ты почему не на секции? — сипло спросил Павлик.

— А ты почему не на подработке? — тихо спросила я.

Наконец Светка отклеилась от него и, обернувшись покрывалом, двинулась на меня, но я стояла в дверях, и она благоразумно сохранила дистанцию. Впрочем, мне было так холодно, что я ничего не могла бы ей сделать.

Так мы и застыли. Самое фиговое — Павлик не прятал взгляд и не выглядел виноватым, скорее даже злился. Ну конечно, помешали получить удовольствие.

Мы продолжали чего-то ждать. Нервно заправив за ухо осветлённую прядь, Светка опустила густо накрашенные ресницы:

— Саш, пропусти, пожалуйста.

Механически отступила в сторону. Светка подхватила игривое бежевое платьице, набитую косметикой сумочку и кошачьей походкой от бедра двинулась на выход, оставив в постели кружевные трусики и бюстгальтер.

А Павлик смотрел ей вслед жадным, восхищённым взглядом.

Высокая и гибкая, как пантера, она прошла мимо, обдав меня ароматом духов и запахом моего мужа, и с потрясающей наглостью свернула в ванную комнату. В приоткрытую дверь было видно, как она поправляет светлые, идеально уложенные даже сейчас волосы, оглаживает четвёртого размера груди с торчащими сосками.

Меня замутило. Шагнула в спальню и захлопнула дверь. Стекло зазвенело.

— Почему? — только и могла спросить я.

Презрительный, оценивающий взгляд Павлика резал сердце, выбивал из колеи, и замораживал, замораживал ещё сильнее, хотя это казалось невозможным. А я стояла перед ним и ждала, хотя всё уже безвозвратно уничтожено и даже в ответе смысла нет.

— А ты не понимаешь? — Павлик взял с прикроватной тумбочки тонкие дамские сигареты Светки и закурил, нарушив (вероятно не впервые) данное мне обещание больше не вдыхать всякую никотиновую дрянь. Дым от первой затяжки на миг прикрыл его лицо, в следующий Павлик тлеющей сигаретой указал на меня и как бы обвел по контуру. — Ты в зеркало себя видела?

Плотнее стиснула скрещённые руки, да так крепко, что подвеска с черепом больно вдавилась в предплечье и грудь.

— Джинсы, все эти твои детские фенечки, воронье гнездо на голове, кроссовки и майки с тупыми надписями были милы, когда тебе было пятнадцать, даже в восемнадцать это выглядело ничего, но теперь, Саш… — Он поморщился. — Ты же взрослая женщина, а выглядишь как какая-то гопота из подворотни. Мне стыдно с тобой на людях появляться.

Дыхание перехватывало от каждой его фразы. И была растерянность — всепоглощающая, парализующая:

— Тебя же… устраивало.

— Разве? — Хмыкнув, Павлик снова затянулся. — Разве я тебе не намекал много раз, разве прямо не говорил, что пора остепениться.

— На твои корпоративы я всегда надевала платья…

— Редкие дни, когда ты была похожа на нормальную женщину, а мне такая нужна постоянно. С аккуратной укладкой и маникюром, накрашенная, в юбках или платьях. А ты какая-то неправильная, Саш. Посмотри на Светика, вот она даже под нож не побоялась лечь, чтобы соответствовать, а ты? Ты же знаешь, как я люблю большие сиськи, но даже пуш-апом не хочешь пользоваться.

Напоминание Светкиных обновлённых сисек было как удар под дых. Но вместе с этим вспомнился документальный фильм о подробностях процедуры, и это выбило меня из оцепенения, я будто заново увидела курящего в нашей кровати Павлика и себя с опущенными руками.

— Так что не надо смотреть на меня, будто я в чём-то виноват, — продолжал добивать Павлик. — Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом с собой настоящую женщину, а не особь неопределённого пола.

Лёд в моей груди выпустил шипы и холодную ярость.

«Убью, — меня начало трясти. — Я его сейчас убью».

Толкнула дверь, — БАМ! — вскрикнувшая Светка отскочила в сторону и потирала лоб, а я застыла, стискивая кулаки, ошарашено глядя на неё, завёрнутую в моё махровое с Вини-Пухами полотенце, подаренное покойной мамой.

— Не смей! — Вцепилась в край полотенца, судорожно вытряхивая из него Светку. — Не смей! Моё!

Она отшатнулась, силиконовые шары подёргивались, но Светка даже не пыталась прикрыться, захлопала огромными ресницами:

— Павлик, она… она… — Направила на меня наманикюренный ноготь. — Она меня обижает.

Дрожа от гнева и боли, я стояла посередине прихожей и прижимала к груди (первый размер, ничего выдающегося) ещё влажное полотенце. Я не знала, куда деваться, мозг отказывался работать, зациклившись на бесконечном воспроизведении обвинений Павлика, особенно на его последнем: «Я мужчина, и это естественно, что я хочу видеть рядом с собой настоящую женщину, а не особь неопределённого пола».

Разве не он говорил, что любит меня? Разве не он говорил, что я у него лучшая? И что теперь? Как теперь?

Светка бочком-бочком перебралась в спальню, послышался тихий шёпот, резкий ответ Павлика:

— Квартира в общей собственности, так что тебя выгонять она не имеет права.

Руки задрожали. Эти слова Павлика, ситуация, мои чувства — всё это никак не вставало в голову, не помещалось, резало.

Этого просто не могло быть.

Не со мной.

Я же даже над анекдотами о том, как жена пришла с работы раньше времени, смеялась, и вдруг…

Вздрогнув, обнаружила себя на нашей уютной кухне с новым солнечным, жёлтой расцветки, гарнитуром. Мы же вместе выбирали, Павлик обнимал меня за плечи, так почему сейчас?..

Дыхание перехватило. Полотенце упало, я закрыла лицо руками. Чудовищная боль разрывала грудь, и я закричала, орала изо всех сил, но боль не проходила.

Восемь лет, мы были вместе восемь лет, пережили и подростковые закидоны, и учёбу в институте, смерть моих родителей, болезни друг друга, проблемы с работой, и вот теперь, когда всё наладилось, он просто… променял меня на силиконовые сиськи.

Стеклянная дверь на кухню открылась.

— Ну что ты орёшь? — недовольно произнёс Павлик. — Сама виновата: надо звонить, если раньше с работы идёшь. Ну что ты на меня так смотришь? Ты же не маленькая девочка, должна понимать, что мужчинам надо расслабляться иногда, а жёнам — закрывать глаза, чтобы не увидеть лишнего.

Боль переполняла меня.

— На худой конец, могла тихонько уйти и подождать, пока мы закончим, и было как раньше всё нормально.

— Нормально? — прошептала я. — Это, по-твоему, нормальный брак?

— А ты что думала? Или считаешь, Светик первая? — Павлик снова затянулся, выпустил дымное колечко. — Кстати, с сегодняшнего дня я не намерен скрывать, что курю. Так что привыкай. Ну и… пошла бы ты погуляла, обдумала ситуацию, успокоилась. — Он презрительно оглядел меня. — Платье бы себе купила.

И он закрыл дверь.

Зажмурившись, шумно вдохнула.

Боль схлынула, оставив пустоту беспросветную и горькую.

Платье? Да ни за что. И терпеть не буду. И никаких больше мужей!

Выйдя из кухни, хлопнула дверью. Стекло звонко посыпалось с неё, осколки ощутимо лупили по ногам, не в силах пробиться сквозь джинсы. Я решительно направилась к спальне за сундучком с документами: развод. Я должна немедленно подать на развод! За стеклом двери в спальню мелькнуло лицо Павлика.

Руку полоснуло болью, опустила взгляд: с запястья капала кровь. Видимо, один из осколков задел, срезал несколько фенечек.

— Спятила? — рявкнул выглянувший из спальни Павлик. — Ты что устроила, дура?

Зажав рану, продолжила путь к заветному сундучку со свидетельством о браке, повторяя: «Никогда больше. Ни за что. Не выйду замуж».

За две минуты до этого где-то в другом мире…

— Лавентин, не глупи, — стоявшая за зелёным энергетическим барьером Сабельда казалась призраком.

Или утопленницей.

Да будь она проклята!

Плеснул ещё вина в кубок из алого с золотыми жилками хрусталя и безобразно выхлебал. В голове, и без того кружащейся, добавилось мути. Бутылка марочного вина в руке была непростительно лёгкой.

— Ла-вен-тин, — протянула Сабельда нежным, сладким голоском, от которого всегда сладко сжималось в груди (и сейчас сжималось, будь всё проклято!). — Понимаю, ты на меня сердишься, но у тебя нет выбора.

Поднял взгляд на потолок лаборатории. Даже на фоне встроенных светильников ярко выделялась парившая надо мной магическая пятиконечная печать, в её почти пустом ободе осталось всего восемнадцать знаков силы. Один мигнул, и их осталось семнадцать.

Время уходило.

Не глядя, швырнул бутылку в натянутый в дверном проёме барьер. Звон послышался будто издалека. Вообще, кажется, вдобавок ко всему прочему у меня заложило уши.

В святом намерении прочистить ухо (что-то не припоминаю, когда я там мылся последний раз — наверное, перед балом, хотя вроде ещё в реку падал, можно зачесть за мытьё) ткнул мизинцем внутрь, и там обожгло болью, ощущение лопающейся перепонки прокатилось по телу.

«Ну не может быть», — уставился на руку в ярких зелёно-голубых когтях по десять сантиметров каждый.

Я же в трансформе.

В родовой трансформе, будь она неладна! Хорошо ещё, что не глаз решил почесать.

— Лавентин, в который раз говорю: ты не так всё понял.

Поднял взгляд на эту… эту… змею. Сабельда плавно покачивалась за магическим барьером. Вместе с лабораторией и полками с коллекцией эмбрионов в стазис-жидкости покачивалась. И вместе со столом, на который я опирался. И со стульями, и с другими столами, и с плакатами, и стеллажами книг. Основательно они так кружились.

Но как бы ни качалась моя голова и какая бы муть её ни наполняла, даже всем сердцем желая поверить, я не верил, что шарившую под юбкой моей невесты руку моего кузена и их договорённость встретиться и снова приятно провести время, пока Сабельда якобы будет заказывать нижнее бельё к свадьбе, можно понять как-то иначе, чем понял я. Ах, да, Сабельда этого златовласого мудака ещё и целовала.

Вообще у меня было много слов по этому поводу, катастрофически много, я даже указал на Сабельду пустым бокалом и хотел высказаться. Ну хотя бы половину высказать, потому что вторую половину еле ворочающийся язык высказать вряд ли мог. Но глядя на её зеленоватое личико, вспомнил, что я, Хуехун меня побери, длор, и не пристало длору употреблять такие слова. Благородно сдержавшись, стал отсеивать неприличные слова, в итоге остались только:

— Сабельда, ты… не… как… чтоб… и… и…

Не получалось разговора и честного выражения мнения. Поэтому достал ещё бутылку из стоявшего на столе ящика (откуда он тут взялся — ума не приложу), впрочем, ум не прикладывал очень многого. Например, почему я в одних панталонах? Причём ярко-жёлтых, с кружевом и явно не моих…

— Лавентин! — Сабельда топнула прекрасной миниатюрной ножкой в очаровательной туфельке, на миг показавшейся из-под кринолиновых юбок. Фуфун Великий, как же она прекрасна, изящна, женственна, как воздушны её светлые локоны, как невинны огромные глаза. Сабельда указала пальчиком мне над головой.

Устало взглянул вверх: знаков силы осталось всего пять.

Мама тоже нашла, когда влезть: вот кто её дёрнул родовое проклятие активировать? Кто? Сабельда наверняка и дёрнула.

Заставил себя внимательно посмотреть на печать проклятия. К сожалению, предки оставили за родителями право запускать брачные чары детей, и мама имела доступ к этому чудовищному инструменту. Перевёл мутный взгляд на активированные брачные браслеты.

Широкие, разомкнутые на три сантиметра, кольца с путаным орнаментом сияли зелёно-голубым светом. У меня осталось несколько минут, чтобы надеть их на избранницу или родовой дух сочтёт меня непригодным к наследованию и бла-бла (не помню, как там точно в инструкции), отсекая от управления источником магии.

Собрав волю в кулак, уставился на Сабельду.

Самое паршивое — я её до сих пор любил. А она совершенно не испугалась моего гнева, и, значит, после свадьбы будет принимать ухаживания другого. Вот тварь! Бутылка в моих руках разлетелась вдребезги, омывая когти сладким, резко пахшим вином.

— Лавентин, я нужна тебе. — Сабельда подошла вплотную к щиту. — Сейчас ты сердишься, но поверь, ты будешь счастлив со мной, а если откажешься от брака — сила предков покинет тебя, и кем ты станешь? Подумай, какая жизнь тебя ждёт? Обида из-за глупого недопонимания не стоит такой жертвы. — Её голос дрогнул. — Ну же, Лавентин.

— Я поклялся на тебе не жениться. — Вытащил другую бутылку. — Перед всеми гостями! — Подцепив когтём пробку, выдернул. — Поклялся себе!

Пил, зажмурившись, заглушая волнами алкогольного дурманного жара рвавшую сердце боль, сожаления, всё. Ни одна другая женщина не заставляла меня чувствовать себя таким бессильным и ничтожным. Мерзкое-мерзкое ощущение, разъедающее душу сильнее, чем концентрированная кислота металл.

Через считанные мгновения жизнь превратится в кошмар. Я стану ничтожнейшим из существ — лишённым родовой магии длором. В голосе Сабельды звучал сладчайший мёд:

— Но до этого ты обещал на мне жениться, нет ничего странного в том, что ты исполнил более старую клятву. Так вернее! Разумнее, в конце концов.

Даже сквозь нахлынувший дурман ощутил её тревогу и страх. Хотелось, как прежде, подойти и обнять её, но… Поморщившись, швырнул початую бутылку в барьер, и зелёный щит окрасился багрянцем вина.

А я схватился за голову. Когти путались в длинных волосах.

Это ведь последние мгновения обладания магией.

А я… я… Оглядел любимую просторную лабораторию. Сфокусировать взгляд было так трудно, что я покрылся испариной, но я должен смотреть сейчас, пока принадлежу роду, потом охранные чары выпрут меня отсюда. И я напряжённо всматривался в мои любимые эмбриончики (даже если мне их отдадут, без магии нечего с ними делать), книги, столы с инструментами и алхимическими наборами. Полку с артефактами, плакат с…

Снова уставился на полку с артефактами. Археологическое общество заказало исследовать несколько находок, среди которых ржавел большой прямоугольник портального узла. Рядом лежал свиток — копия документа одной из обнаруженных недавно древних библиотек с инструкцией по открытию перехода в другой мир.

Гениальная идея озарила меня, точно вспышкой молнии. Прямо таки пронзила до глубины души!

Да, я поклялся не жениться на Сабельде, но сейчас браслеты примут любую жену, а иномирянку после церемонии можно отправить назад, из другого мира чары браслетов не дотянутся: я буду как бы женат и как бы свободен.

Шедеврально!

Ринулся к полке.

— Что ты делаешь? — в голосе Сабельды прорезалась тревога.

Ага, не хочет выгодного жениха терять! Ничего, прорвусь!

Ну или попытаюсь: руки и ноги действовали как-то неслаженно, в голове стало ещё туманнее, я еле переводил закорючки мёртвого языка, кое-как напитывал магией узел: закрытый корпусом механизм из кристаллов-накопителей и колб с активным раствором.

— Лавентин!

От прикосновения Сабельды щит в дверном проёме заискрил, она вскрикнула и отступила. А я схватил трижды проклятые браслеты.

Развернулся уже к раскрывшемуся овалу портала, потрясённый тем, как легко на пьяную голову получилось его создать (впрочем, трезвым я просто не решался). Правда, в эту дырку полметра высотой вряд ли кто влезет.

Так.

А как вытащить оттуда женщину?

Краем глаза заглянул в схему: ничего не понятно.

Уставился на ослепительно сверкавшие браслеты. В ранте зависшей над головой печати осталось два знака силы.

— Родовой дух. — Потряс браслетами. — Родовой дух, давай, помоги. — Задумался. Родовой дух перестал являться так давно, что общению с ним уже не учили. — Давай, найди мне жену… — Поднял взгляд вверх: один знак мигнул, остался последний. — Такую, чтобы… — Не хотел я жениться (мороз по коже при мысли об этом). И с женой жить не собирался, так зачем какие-то требования? Я хочу жить свободно, заниматься своими делами, чудить и веселиться. — Короче: вытащи оттуда кого-нибудь. Женского пола!

Я влил магию браслетов в портал (вот на собрании научного общества стариканы от удивления и зависти полопаются), овал значительно расширился, раскрылся коридор, при этом в моей лаборатории мерцал только плоский диск прохода, а сам тёмный, похожий на зев необработанной пещеры, коридор, тянулся далеко-далеко. Зелёно-голубой поток магии устремился вглубь.

У меня застыло сердце.

Только бы получилось!

Оттуда летела рыжая клякса. Взглянул вверх: последний знак силы мигнул и пропал, пентаграмма стала осыпаться замедленными искрами, они жгли кожу, браслеты в моих руках тяжелели.

— Лавентин! — взвизгнула Сабельда.

Лихорадочно натянул ставший гибким браслет на своё запястье, холод отторгающей меня магии обжёг до костей. От ужаса шевелились волосы, паника захлёстывала. В меня врезалось тело.

Схватил тонкую руку, сжимавшую мятые листы, приложил второй браслет отверстием и надавил. Размягчившийся металл обхватил бледное запястье, в обоих браслетах мгновенно затянулись отверстия, подтверждая заключение брака.

Меня с новой силой захлестнуло родовой магией.

Ура!

Я сделал это!

И пока портал держался, толкнул рыжую женщину (или девушку, не суть важно) в переход и с торжествующей улыбкой обернулся к Сабельде.

Даже через зеленоватый барьер было видно, как она побледнела.

— Ты… Ты… — Её губы дрожали, огромные глаза наполнились слезами. — Как ты мог?

— А вот так! — Помахал рукой в браслете. — Дорогая, я теперь официально женатый мужчина. Извините, не могу уделить вам ни минуты: мне надо срочно отпраздновать свою свадьбу.

Снова помахал ей рукой и направился к столу за бутылкой. Весь торжествующий внешне и трясущийся внутри: ничего себе приключеньице!

— Ты… Ненавижу вас! — Подхватив кринолины, Сабельда умчалась прочь.

Хлопнула дверь на лестницу, отрезав цокот каблуков.

Воровато оглянулся: портал исчез, новоявленной жены не наблюдалось. Браслет тоже молчал, хотя оставался замкнутым, как и полагается при браке.

Уф.

Надо же, пронесло: и как старший женатый мужчина всю магию рода теперь контролирую, и никакой жены! Это точно необходимо отметить.

Сердце сжалось: отметить то, что Сабельда никогда не станет моей по праву, никогда мне…

Так, никакой тоски по этой изменнице!

Ни за что!

Но вопреки желанию разума сердце разрывалось.

Махом выцедил из горла целую бутылку. Только после этого пьяный туман достаточно заполнил мысли, чтобы не чувствовать боли.

Браслет непривычно холодил кожу.

Свадьбу надо отметить.

Желательно в компании.

Подхватив ящик с вином, удивительно неровной походкой двинулся к выходу. Ноги упрямо не слушались, практически врезали меня в дверной косяк. Щит я снял с пятого раза, назад не смог поставить и с седьмого.

Ну и Хуехун с ним!

В голове гудело, я упорно брёл к выходу из подземелья, снимая защитные чары.

 

Глава 2

жимая свидетельство о собственности на квартиру, доставшееся в потасовке за документы вместо свидетельства о регистрации брака, я стояла посередине стрёмного каменного тоннеля. Браслет, прицепленный всклокоченным алкашом (по запаху иначе не скажешь), холодил, точно лёд.

И что делать?

Закрыла глаза и досчитала до десяти.

Открыла.

Тоннель остался на месте.

Наверное, сон. Но на всякий случай пошла вперёд — оттуда меня приволокло к алкашу, значит, дом там.

В конце тоннеля забрезжил свет. Приближался. Глянула вниз: рельсов нет, значит, не поезд. Машина? Да как у неё колёса не отвалились на таких колдобинах? Отошла к стене, присматриваясь к несущемуся на меня свету.

Это оказалась светящаяся мембрана.

Браслет вдруг разогрелся, я попыталась вдавиться в стену, потом побежала прочь от светящейся штуки, напоминавшей силовые поля из тюремных камер в фантастических фильмах.

Споткнувшись, рухнула вперёд. Ладони и колени обожгло, под зад поддала сияющая мембрана и, притянув в мягкую сердцевину, потащила с собой, всё набирая скорость.

Несколько полных ужаса минут, вспышка света — и меня вышвырнуло в мрачную комнату. На каменном полу блестели осколки бутылок, пятна вина. Алкоголем пахло до рези в глазах.

Посмотрела в сторону — лучше бы не смотрела: заспиртованные пакости ещё с уроков биологии терпеть не мола. Местные пакости расставлены явно с любовью: подогнаны по размеру и даже цвету, от маленьких к большим, а цветовые переходы вместе с блеском баночек создавали эффект волны. Тошнотворное ощущение.

Тряхнув головой, посмотрела на книги, реторты, врезные светильники под потолком.

А потом — на мятый, подтверждающий право совместного владения документ в руке, скованной цельным браслетом цвета платины.

Вписанные имена владельцев — моё и Павлика — воскресили в памяти ужас произошедшего. Сглотнула, осознавая: Павлик уговорил меня продать унаследованную трёшку на окраине и, добавив процентов семь от стоимости (вычтя из полученных за трёшку денег на ремонт нового жилья, обновление гардероба и отложив на поездку в Турцию), купил двушку в центре. Но ведь его целью, скорее всего, была не покупка удобнее расположенного жилья, а приобретение совместной собственности, ведь так его семь процентов (если можно так сказать) превращаются в пятьдесят.

— Дура. — Стукнула себя по лбу. — Дура-дура-дура.

Исподлобья глянула на жуткую коллекцию чего-то, напоминающего эмбрионы, и добавила:

— Сумасшедшая.

Браслет вдруг показался тяжёлым. Я ведь фенечки люблю, а эта бандурина — неудобная. И витой узор какой-то эльфийский, а меня от такого изящества трясло. После слов Павлика до зубовного скрежета хотелось надеть гриндерсы, джинсы мешковатые, майку с чем-нибудь страшным, кожуху…

Вспомнилась Светка на Павлике, её скачущие гигантские сиськи. В груди снова разрасталась колючая, холодная боль. Вцепилась в волосы, дёрнула, стараясь отвлечься, но помогло на мгновение, а потом снова накатило осознание: Павлик мне изменил. Просто Павлик Морозов, будь он неладен! Предатель, сволочь, гад ползучий, змей подколодный и прочее, прочее, прочее… любимый. По сердцу опять будто резанули ножом и стали вырывать из груди.

Порывисто скомкала свидетельство, сжала крепко-крепко, концентрируя в нём всю ярость, боль, образ Светкиных сисек, болтающихся перед Павликом, и его самого, и… Руки опалило.

Охнув, отскочила, раскрывая ладони: на хрустящие осколки бутылок сыпался пепел. Недоуменно уставилась на него, на покрытые копотью руки, на мерцающий голубовато-зелёным браслет. Может, я вина нанюхалась до глюков? Вонь такая, что хоть топор вешай. Тряхнула головой, но видение не исчезло.

Надеюсь, это видение: не хочется бегать по конторам, восстанавливая документ. Опять грудь наполнилась болью потери. Шумно вдохнув, огляделась: лаборатория-библиотека с коллекцией древних на вид штук вызывала только одно желание — смотаться отсюда скорее. В открытую дверь просматривался каменный коридор, словно в каком-нибудь монастыре «Золотого кольца». Мы ведь с Павликом на медовый месяц в тур по этому кольцу ездили…

Надо избавляться от тоски и воспоминаний, а самый лучший способ для этого — новые впечатления. Решительно хрустя осколками, направилась к двери. Коридор за ней переходил в лестницу наверх, оттуда на ступени падал свет…

Как-то жутенько. Я будто к маньяку попала. Или в ток-шоу с шутками над не ведающими друзьями и родственниками. Если последнее — кого-нибудь, наверное, прибью, если первое — прибить надо обязательно.

И вроде верила, что это сон, но инстинктивно прижалась к стене и шла осторожно. Чуть выше блестели осколки бутылки, вина вокруг было совсем мало. Если я у пьяного маньяка — повышается шанс спастись.

Изрядно ободрённая этой мыслью (даже во сне или глюках не хочется попадать в лапы безумного садиста), поднялась к двери… в ярко освещённую спальню. С огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, тканными синими обоями в серебряных узорах, тяжёлыми портьерами, лепниной под потолком, расписанном полуголыми девицами.

Может, я с горя напилась и как-то оказалась в музее? Только тут почему-то нет оградительных канатов (неужели я снесла?)… Присмотрелась внимательнее. Я не эксперт, но вроде у нас в России подобные шикарные экспозиции интерьеров только в Зимнем и Петергофе, и в них чувствовалась древность старых деталей и аляповатость восстановленных после войны, а тут всё равномерно дышало жизнью и дороговизной. Уж не в лапы ли олигарха попала?

А что маньяк, что олигарх — выкинут трупик в реку и дело с концом.

С такими оптимистичными мыслями пробежала по роскошным коврам к резной двери и выглянула в коридор. Точнее, во тьму, в которой едва угадывались очертания коридора и огромного французского от потолка до пола окна с приоткрытой дверью в озарённый звёздами сад.

Тишина…

Случайно или нет, но мне давали сбежать. Хотелось мчаться без оглядки, но я заставила себя прокрасться вдоль стены до двери в окне. Ответвление коридора уходило в тёмную глубину дома. Холодный ветер сквозил по ногам.

Надеясь, что здесь не спускают собак, выглянула: чистый запах ночного сада. Никаких выхлопных газов и прочей мерзости, под тусклым светом звёзд серебрились листья фигурных кустарников. В совсем не городской тишине свиристели птички. Посыпанные гравием дорожки, журчание фонтанов… Идиллия, в общем, если не считать того, что я здесь.

И драпнула я вдоль хрусткой гравийной дорожки в темноту, мимо кустов и статуй, мимо фонтанов и…

Передо мной возникло двухметровое пятно мрака. Тормознув, покачнулась и врезалась во что-то мягкое. Охнула, ощупывая препятствие. Судя по ощущениям — это стог совсем свежей, ещё не подсохшей травы. И пах приятно, травка нежная, шелковистая, так бы и тискала — запустила в неё пальцы и сжала. Стог замычал и затрясся, обхватывая меня лапищами. Меня! Схватил! Стог!

— Аа! — заверещала я.

— Ааа! — стог перемахнул через ближайшие кусты и помчался прочь, сшибая статуи.

И легко так сшибал, как пушинки…

— Аа… — тихо протянула я и побежала дальше: вдруг стог за помощью рванул?

Это хорошо, что я секцию и бег иногда по утрам не забросила: сад оказался гигантским.

А в конце ждала белая стена метра три, и я со своим метр с кепкой почувствовала себя ну очень запертой в этом странном месте. По привычке делая после бега растяжку, я смотрела то на недоступно высокий край стены, то по сторонам. Выполнение привычного упражнения успокаивало, но ситуация казалось безвыходной.

А выбраться хотелось.

Надеясь обнаружить лазейку, побежала дальше вдоль стены, прислушиваясь и поглядывая на серебрившиеся в свете звёзд кусты и статуи (девы, мужчины, змеюки драконистые, что-то кошкообразное и медведеобразное). Чуть не врезалась в дерево. Странно, что раньше его не заметила. Оно выбивалось из общего ансамбля упорядоченности, стоя так близко к стене, что ветки свешивались на другую сторону, прямо таки приманивая злоумышленников забраться внутрь, а несчастную жертву в лице меня вылезти наружу.

А с Павликом мы тоже по деревьям лазили… Тряхнув головой, полезла вверх, благо на мощном стволе имелись удобные выступы. Кора у дерева была удивительно гладкой, но рану на запястье растревожила, её дёргало и жгло, а чужой браслет на другой руке стал тяжеленным, напомнив о кольце всевластья с таким же свойством менять вес.

Надеюсь, этот браслет ни к чему противоестественному и опасному склонять не станет, а тёмные властелины обойдут стороной.

Радуясь своему миниатюрному строению, проползла по тянувшейся за стену ветке и заглянула вниз. В ноздри ударил слабый запах дыма, пространство за стеной было покрыто туманом, из него торчали деревья и вдалеке — строения, готичные контуры которых очерчивал звёздный свет. Ощущение, что я угодила в какой-нибудь ужастик с маленьким городком и заброшенной психбольницей в старинном жутком особняке.

Свесившись со стены, ухватилась за ветку, она основательно прогнулась вниз, будто у дерева был не мощный, а гибкий молодой ствол, накренившийся под моим весом. Или будто ветка удлинилась. Прыгать осталось всего ничего, под ногами влажно чмокнуло, и кроссовки стало затягивать в жижу.

— Ну что за?.. — Рванулась в сторону, ноги поехали по грязи, едва удержалась, шагнула — и с облегчением ощутила под стопой камень дорожки.

***

Ворота родного имения немного двоились, голову переполнял пьяный дурман и умные мысли. Выглядел я весьма помято, но неподходящий внешний вид не помеха для истинного учёного, желающего донести до окружающих своё открытие.

А то, что всё качается и я снова на четвереньках — тоже преодолимые мелочи, длор я или не длор?!

Длор, поэтому встал, приложил ладони к створкам и даже удержался, когда они поползли в стороны, ввалился в чистый воздух под защитным куполом родового поместья.

Свадьба подождёт, куда важнее то, что я первый за полтысячелетия смог открыть портал в другой мир, об этом нужно срочно оповестить научное сообщество! И службу безопасности. И ещё запатентовать способ полновластного возглавления рода.

Запатентовать и никому не давать пользоваться, чтобы оставаться единственным главой, которому не надо делиться силой с супругой. Уже представляю заголовки утренних газет. Нет, газеты — пустяк, куда приятнее завистливые взгляды других глав, особенно женившихся ради этой власти.

Пошатываясь, двинулся к двоившемуся и вообще смутно видному в темноте парадному крыльцу: портальный узел надо забрать для демонстрации коллегам (главное, жену при этом случайно не вытащить). Центральная дорога из мраморных плит самым подлым образом пыталась уползти из-под ног. Ничего, скоро наведу здесь порядок, я же глава. И самое прекрасное: никто не будет мешать советами, спорить о цвете обоев и мебели. Кра-со-та!

Только почему-то паршиво.

И в проткнутое ухо будто кто-то дул. Накрыл его ладонью. Дорожка опять попыталась уползти. В темноте сада послышался истошный крик, дребезг, хруст. Развернулся на звук и чуть не столкнулся с чем-то бежавшим мимо. Это оно орало. Просто я его, похоже, плохо слышал.

— Стоять! — Я пошатнулся. — И свет!

По бокам дорожки загорелись два гриба-светильника, отчего тьма вокруг нас сгустилась. Вопли и грохот сменились невнятными всхлипываниями. На дорожке обильно зеленели выдранные травинки. Или выпавшие.

— Ко мне, — велел я хныкающей темноте.

Там появились смутные очертания двухметрового вертикального бревна. Двоясь, оно медленно выползало на свет, отразившийся в огромных, с тарелки, глазах. В этих несчастнейших глазищах стояли слёзы. На тощем древесного цвета теле вместо огромной копны торчали несколько клочков травы, словно Дуся не трёхсотлетний дух, а новорожденный.

Кто ощипал моего саддуха? Кто это урод, позарившийся на святое?

Как злодеи смогли пробраться в мой дом?.. А, я же сам его открытым оставил.

— Кто посмел? — Пытался разглядеть Дусю: кажется, саддух был чем-то измазан.

Дуся затрясся тощим тельцем и, лихорадочно указывая в сторону, попискивал и похныкивал. К сожалению, говорить хранители садов не умели. Но подозреваемых в этом издевательстве над исчезающим видом немного: соседи из разбогатевших коммерсантов.

Да, точно эти: без родовой магии завести саддухов сами они не могли, вот и обращались к длорам в затруднительном положении, даже ко мне пару раз, уж больно им Дуся статью приглянулся: двухметровый, травянистый, с целый стог сена… был.

— Изверги! — Душа наполнилась жаждой праведной мести, стукнул кулаком в грудь. — Лично злодеев ощипаю.

Но где их искать?

А ведь дочка коммерсантов Сомсамычев, живших через два имения от моего, пыталась подёргать Дусю за травяную шкурку, и когда я запретил, объяснив, что саддухи от прикосновений незнакомых людей нервничают и лысеют, девочка (десять лет ей, не ожидал такой несознательности) разрыдалась, родители вопили «Этожеребёнок!» и, кажется, смертельно обиделись, что я не дал их чаду трогать Дусю. Неужели это их месть?

Похныкивая, Дуся указывал трёхпалой лапой в темноту. Коварные злоумышленники ещё здесь? Тогда я с ними разберусь.

Закатывая рукава, решительно направился во тьму.

Споткнулся обо что-то.

Ещё более решительно выкорчевал гриб-светильник и, выставив вперёд, пошёл разбираться со злодеями.

Свет выхватил из тьмы осколки чего-то белого, руки, ноги. Не сразу сообразил, что это статую так размолотили. Кусты вокруг остались целыми, только белой пылью припорошены. А на низенькой травке газона — пучки длинных травинок.

Сердце заныло. Скомкав на груди рубашку, развернулся к Дусе и восхищённо произнёс:

— Ты сопротивлялся до последнего.

Голова Дуси дёрнулась, из глазищ размером с тарелки закапали слёзы. Дуся отчаянно закивал.

— Бедный мой малыш. — Отложил гриб, обнял похожее на бревно тело, которому едва доставал до груди, похлопал по узкой спине. — Не бойся, больше я тебя в обиду не дам.

Дуся растроганно поскуливал. Ещё раз его похлопав, я высвободился из жёстких объятий и подхватил гриб. И чем дальше шёл, тем трезвее становился: да тут случилось настоящее побоище! Дуся бегал вокруг дома и отбивался от преследователей. Я знал, что саддухи сильны, но не думал, что настолько, особенно мой — он отличался тонкой душевной организацией, нервностью и миролюбием.

Утешало то, что в погоне за несчастным Дусей злодеи разнесли понатыканные мамой уродливые статуи, от которых я не решался избавиться: всё же мамин подарок, а она умеет делать жизнь невыносимой. Но не теперь, когда я полновластный глава! Довольно усмехнулся. Руки потереть мешал гриб.

Всучил гриб Дусе и потёр ладони друг о друга: жизнь налаживается.

Жаль, нападавших в саду уже не было, хотя через трёхметровую стену без подручных средств не перебраться. Похоже, злоумышленники основательно подготовились и выжидали удобный момент, караулили: ведь не было меня от силы полчаса, а они успели столько натворить (и неизвестно, что ещё сделали бы, не окажись Дуся таким героем). Эх, вернись я минут на десять раньше, я бы им, я бы их… ух!

Но не вернулся и некого теперь ухать.

Восстановив защитные чары, я оказался перед сложным выбором: отправиться в клуб учёных мужей хвастаться порталом или ловить обидчиков Дуси.

***

«Туманный Альбион, блин, какой-то», — подумала я, в очередной раз споткнувшись в кромешном тумане. Бродила часа два, ноги уже гудели, но так и не поняла, повезло мне или не очень. Похоже, меня привезли в коттеджный посёлок (если можно жалкими коттеджами назвать огромные дома, силуэты которых проглядывали над трёхметровыми стенами). Судя по туману, он возле реки, и где-то недалеко горели торфяники (это судя по запаху дыма).

Если территория огорожена, мне, скорее всего, капец: похитивший меня олигарх (Зачем? Кто-нибудь может объяснить, зачем я ему?) наверняка проинструктировал охрану, чтобы меня не выпускали.

Если с территории имеется беспрепятственный выход в лес или на реку — может, ещё спасусь (вряд ли богатеи построили такой роскошный выселок в тайге, для южных регионов тут слишком прохладно, вероятнее всего, мы где-нибудь возле Москвы).

Послышался скрежет-цокот. Я застыла, сердце своим гулом пыталось заглушить страшный звук, но тот приближался, усиливался. Двигался на меня.

Вытянув руки, побрела в сторону. В тумане затеплился голубой свет. Пейзаж приобрёл ещё более потусторонний вид. Мне резко захотелось драпнуть, но под ногами захлюпала грязь. И браслет потяжелел. Даже не потяжелел, потянул в сторону, и рука приподнялась.

Пока я гадала, меня зацепили ниткой и тянут или в браслете магнит, и меня тянет к другому магниту (или всё это затянувшийся сон), из тумана показалась пара запряжённых динозавров, голубой фонарь на двухколёсном закрытом кэбе без кучера. Они остановились.

Натурально динозавры.

Несмотря на прикрывавшую их дымку тумана, было очевидно, что это не наряженные лошади (да и не могут лошади так долго ходить на задних ногах) или люди, а самые настоящие двухметровые ящеры! Обнимающийся стог, вернись — я на всё согласная…

Кажется, сердце перестало биться. Две взнузданные морды повернулись ко мне, голубой свет блестел на чешуйчатых макушках и принюхивающихся ноздрях.

У динозавров приоткрылись зубастые пасти. И зубы не плоские, как у травоядных, а острые, хищные. Какой идиот ездит на хищниках? Сглотнула.

«Они теплокровные, тут холодно, но они бегают, а значит, это не по-настоящему», — утешилась я, но, присмотревшись, поняла: ящеры в тёплых облегающих комбинезонах. Динозавры смотрели на меня, я на них, и ноги предательски слабели.

Мой мир рушился.

Я не в посёлок олигархов попала, а на секретную научную базу, где оживили динозавров и впрягли в кэб. И меня никогда-никогда не выпустят.

Резко захотелось к Павлику и Светке: лучше её силиконовые сиськи, чем эти плотоядно взирающие на меня морды. Конечно, на динозаврах сбруя, но вряд ли она помешает меня пожевать.

Дверца кэба отворилась, выглянул ослепительно красивый мужчина с зелёными волосами, в нарочитом беспорядке лежавшими на плечах. Именно ослепительно и красивый даже в ярко-голубом свете, делающим его похожим на покойника или русала. Он так уставился на привешенный мне браслет, словно я его из Лувра спёрла. Вылез. Одет он был в зеленоватую блестящую одежду, по фасону — как какой-нибудь денди девятнадцатого века, и явно с иголочки. В петлице фрака чернел незнакомый цветок.

В общем, очень настораживающая внешность, особенно если ты одинокая девушка в незнакомом месте.

И смотрел на меня так странно. Ошарашено я бы сказала. Морщился и куксился, словно не понимал, что перед собой видит (сюда, наверное, посторонних не пускали).

Настораживающий красавчик раскрыл симпатичный рот — и выдал невнятную руладу из тявкающих, вякающих и тягучих звуков.

Иностранец? Пришлось честно сознаться:

— Не поняла.

Он затявкал и замявкал с новой силой. В долгой невнятной речи я разобрала только слово, похожее на «дрель». Причём произносил он его, прижимая ладонь к груди.

— Тебя Дрель зовут? — осторожно предположила я.

Мужчина поморщился и снова начал о дрелях или длерях, или длорах (в общем, язык сломаешь, проще — дрель), постукивая себя в грудь. Зеленоватая голубоватость придавала ему угрожающий потусторонний вид, и похрюкивания расположения не вызывали.

Он шагнул ко мне — я назад.

Он улыбнулся — я показала кулак.

У него взлетели брови и округлился рот. В окошко дверцы за его спиной выглянула женская зелёно-голубая головка с припухшим лицом и что-то прохрюкала.

— Сабле — да! — ну или как-то так воскликнул Дрель.

Заплаканная (подозреваю, что заплаканная: в голубом свете кожа вокруг глаз казалась синевато-лиловой, почти как фингалы) девушка отозвалась недовольным тявканьем. Дрель снова обозвал её саблей и, отойдя в сторону, указал на мой браслет.

Рванувшись наружу, Сабля замерла в проёме и, странно склонившись, стала бить кулаком по стенке кэба. Динозавры переминались с лапы на лапу.

— Сабле — да, Сабле — да, Сабле — да, — закудахтал Дрель и бросился к ней.

Отличная возможность сбежать, но у меня ныли ноги, кругом туман, за два часа блужданий я не видела ни одного узкого прохода, а динозавры казались достаточно быстрыми, чтобы догнать меня по широкой улице.

Дрель дёрнул Саблю, что-то затрещало, она выскользнула из кэба, раскрывая синие крылья. Оба шлёпнулись в грязь, и я поняла: у Сабли не крылья, а просто разложился каркас платья под старину. В колоколе подола и пене кружев дёргались ноги. И это выглядело как-то так безобидно, и Дрель так воодушевлённо повторял: «Сабле — да, Сабле — да», что защекотало в груди, живот задёргали спазмы, и я, расхохотавшись, сложилась пополам.

Истерический смех захватил меня на пару мгновений. Утирая слезу и разгибалась, уловила движение. Резко выпрямилась: Сабля и Дрель уже стояли. Он чуть в стороне, но о нём я забыла, увидев глаза оказавшейся передо мной Сабли: в них пылала такая жгучая ненависть, что я икнула.

Её рука метнулась к декольте, выхватывая что-то холодно сверкнувшее — кинжал взвился для удара. Чисто на рефлексе влепила ей двоечку в челюсть. Как в замедленной съёмке видела мутнеющий взгляд, запрокидывающееся тело, выпадающий из её руки кинжал.

Пусть сложные приёмы в секции кикбоксинга я так и не освоила, но двоечку — удар левой-правой — наработала так, что тренер хвалил.

Сабля упала, верхняя юбка торчала колоколом, являя мне кружевной подъюбник. У Дрели глаза на лоб вылезли. Он смотрел на неё, на меня, на неё, на меня. И даже за голову схватился:

— Сабле — да?!

Снова безумно уставился на меня. Динозавры тоже смотрели на меня. Фонарь на карете вдруг разгорелся ярче, и в отразивших свет глазах Дрели будто вспыхнул синеватый огонь.

 

Глава 3

« не вредный, я не вредный. Но Дуся должен быть отмщён», — повторил я, в двенадцатый раз раскручивая привязанный к верёвке антикварный якорь и закидывая на трёхметровую стену, окружавшую имение коммерсантов Сомсамычев. Вот зачем эти… без мощной родовой магии живущие покупают дома, которые не могут защитить?

Бздинь! — якорь остался наверху, я радостно дёрнул верёвку. В лоб что-то треснуло. Потемнело. Спине стало холодно и жёстко, вокруг всё белое-белое, словно я в облаке… потому что лежу на холодной мостовой. И лоб раскалывается.

«Пить надо меньше», — подумалось вдруг, хотя куда уж меньше: и так первый раз по-настоящему напился. Правда, продолжаю неделю, но ведь первый раз! Без перерыва. Поэтому один раз. В общем, можно считать, что я и не пью вовсе…

А спине холодно.

И за облысение Дуси надо отомстить, а то понаехали… коммерсанты всякие в наш длорный район, ещё и честных саддухов пугают.

Не прощу!

Поднялся, покачался. Кругом туман, якоря не видно, верёвка потерялась… Эх, не хотел следы родовой магии оставлять. И не буду. Опустившись на четвереньки (жуткий туман, будто живой), нащупал конец верёвки и дёрнул.

Из тумана взвилась тьма, распахнула метровую пасть и тоненько пронзительно взвыла:

— ЙааЙааЙааЙааЙааЙааЙаа…

Осторожно опустил верёвку, оказавшуюся хвостом. Тихо, но уверенно произнёс:

— Извините. Обознался. Больше не повторится.

Пасть шумно захлопнулась. Не такие уж эти коммерсанты беззащитные, вон, духов бездны покупают. Чёрная тварь пошевеливала ноздрями (на морде при закрытой пасти больше ничего не просматривалось).

Махнув на неподдающуюся стену, как бы между прочим уточнил:

— Сомсамычевых охраняете?

Громадная чёрная голова мотнулась из стороны в сторону, из тумана высунулась одна из ложноножек и ткнула в дом напротив, построенный семьёй Какики. Я удивлённо вскинул брови: с каких это пор благородные длоры вместо того, чтобы положиться на великую магию, нанимают подобных существ?

Впрочем, сейчас не до странного выбора соседей. Указал на дом Сомсамычев и обворожительно улыбнулся:

— Подбросите?

Не знаю, то ли я даже в ночной тьме сразил духа бездны ослепительной улыбкой, то ли он добрый попался, но схватил меня поперёк туловища и швырнул через стену. Вмазался я в кучу. Больно… Опомнившись, сложил ладони рупором и тихо позвал:

— Дууух, дууух….

— ЙааЙаа?

— Там рюкзак ещё…

Что-то свистнуло. По голове треснули тяжёлым.

Падая в обморок, понял: «Засекли…»

***

Туман-туман-туман… везде он. Замерла, прислушалась: вроде тихо. Честно думала, Дрель меня убьёт, но Сабля стала барахтаться в перевёрнутом платье и голосить, Дрель закудахтал о дрелях и дрельках. А я, оценив открывшиеся пасти динозавров, просто сбежала.

Динозавры… Живые. Теперь, когда схлынул адреналин, захотелось присесть и поплакать.

— Ди-но-зав-ры, — прошептала густой молочной белизне вокруг. — Тут водятся динозавры.

Туман молчал. И на том спасибо.

Зябко ёжась, двинулась в туманную неизвестность. Одежда была мокрая и противная, такими темпами станется воспаление лёгких подхватить.

Потирая предплечья и пританцовывая, пыталась понять, что же со мной случилось.

Я помнила драку за документы, визг Светки «Только по лицу не бей» (что я, дурная, что ли: она бы меня потом по судам затаскала), тоннель, алкаша с растрёпанными тёмными волосами, то ли в ленточках, то ли с зелёно-голубым мелированием (ну просто Доктор Кто, Тардис починяющий), мембрану светящуюся из фантастических фильмов… Нет, правдой это быть не может (кроме мелированного лохмача — в отношении мужчин, наверное, больше ничему не удивлюсь).

Как же я сюда попала из своей квартиры? Самый логичный вариант: пошла и вопреки всем принципам залила горе аж до амнезии… Только похмелья нет. Ещё меня могли опоить (некоторые препараты нарушают какой-то там процесс записи информации в мозге, поэтому может забыться некоторое время перед использованием лекарства). Ещё потеря памяти бывает от ударов по голове, правда, голова у меня тоже не болела.

Но запряжённых в кэб динозавров это не объясняет!

Нет, если бы просто динозавры явились, можно было бы поверить в какой-нибудь разлом времени, о которых пишут в жёлтой прессе: мол, бабушка надвое сказала, будто сколько-то там человек появились из энного года молодыми и обескураженными, но злые спецслужбы закатали путешественников во времени в воронки и увезли в неизвестном направлении.

Может, я попала в будущее, где генные инженеры восстановили или заново смоделировали динозавров? Или ещё проще: роботы. Ну конечно! У страха глаза велики: наверняка мне только померещилось, что они очень живые, а так — это роботы. Будущее, высокие технологии… Тогда почему здесь так банально воняет дымом?

Даже не банально, а как-то опасно уже, будто рядом пожар.

Огляделась: небо слегка посветлело, но без красных сполохов, а вокруг, среди плотного тумана, больше не просматривались готические силуэты домов. Ощутила себя в ужастике по Стивену Кингу, того гляди кто-нибудь из тумана набросится… Обернулась вокруг своей оси: казалось, неподалёку звучат шаги…

Точно шаги.

Кто-то бродил вокруг… Цокал по каменной мостовой когтями. Браслет опять стремительно тяжелел.

— ЙааЙаа…

Я взвизгнула.

Со спины надвинулось что-то тёмное, огромное. Сердце ухнуло в пятки, оттуда поддало адреналином, я сорвалась на бег. Ноги взвыли от напряжения. Я бежала вслепую, выставив вперёд руки и молясь, чтобы на пути не оказалась стена или машина, а вслед пронзительно неслось:

— ЙааЙааЙаа…

***

Голова гудела и болела так, словно мне наковальню на неё уронили. Раза два. И лежать неудобно. Как-то мокро… Подо мной что-то скользко-шелковистое… на цветы измятые похоже. В саду я, что ли? С трудом разлепил веки: небо ночное, светлеющее, стена рядом… Дымом попахивает. И на руке что-то мешается, греет.

Воспоминания набросились с жестокостью оголодавших ящеров.

Я женат.

Сомсамычевы ощипали Дусю.

Надо в патентное бюро до того, как Сабельда всем растрезвонит о моём супер-способе заключения брака.

Я женат…

— ЙааЙааЙаа. — Чёрная пасть свесилась со стены. — Йаа.

Дух бездны перекинул через неё с десяток ложноножек, заставил их фосфоресцировать, перекрутил их (получилось нечто вроде человечка) и стал подёргивать, будто человечек идёт. Немного пошагав, человечек замер, огляделся и побежал, размахивая руками.

— Йааа, — протянул дух и ещё одной ложноножкой указал на меня.

— Мм. — Обозначил своё внимание.

Морщась от боли, пощупал макушку: шишка выпирала знатно. И вся великая магия бессильна, когда тебе просто бьют по голове.

Дух снова задёргал ложноножками, изображая, как человечек сначала идёт, а потом убегает.

— У вас талант. — Сел. Рядом лежал мой рюкзак. — В кукольный театр устроиться не пытались?

— Йаа.

Голова раскалывалась, а подлечиться нельзя: след магии здесь оставлю.

Дух добавил ещё ложноножек. Так появился второй человечек, более массивный. Подержавшись с первым за руку, большой человечек упал. А маленький, у которого дополнительной ложноножкой вдруг выросли груди, снова пошёл, а потом побежал.

— Очень увлекательно. — Кивнул я и запустил руки в рюкзак, ощупал подарочки Сомсамычевым: целёхоньки.

— Йаа, — как-то печально отозвался дух.

Снова его фосфоресцирующие человечки из ложноножек подержались за руки, потом большого по голове треснула ложноножка, и он упал, а второй, с грудями, пошёл дальше, за его спиной появилось скопище ложноножек, и он (вернее — она), размахивая ручками, убежала.

Ткнув на меня ложноножкой, дух шевелил ноздрями и чего-то ждал.

— Кукольный театр расположен на улице Глор, думаю, вам там будут рады. — Я нацепил рюкзак ёмкостью вперёд.

— Йаа. — Дух снова начал показывать пантомиму, активно указывая на меня свободной ложноножкой.

Поднявшись, я снова улыбнулся:

— Подождите здесь, пожалуйста. Как закончу, обязательно посмотрю ваше представление внимательно.

Издав подобие тяжкого вздоха с подвыванием, мой билет на другую сторону повис на стене. А я двинулся вглубь сада, щедро разбрасывая металлические капсулы, которыми был до отказа набит мой рюкзак.

Сомсамычевы хотели роскошный сад, волшебной растительности, удивительного на своей земле — они это всё получат.

А потом уже в патентное бюро в город!

***

Опять зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

Город был на месте.

Человеческий разум обладает уникальной способностью к самообману.

Мой эту способность исчерпал.

Нет, он, конечно, пытался это как-то объяснить, но…

С высоты смотровой башни на мосту я разглядывала город в розовой дымке тумана и пыталась убедить себя, что это… какой-нибудь Европейский олд-стайл городок.

Не получалось.

Дело было не только в отсутствии неоновых витрин и малейшего намёка на телефонные будки или электричество (ну мало ли какой закон об охране исторического вида), которые я могла не заметить из-за проклятого тумана.

Восходящее солнце высветило полотно, составленное из двух-пяти этажных кирпичных и деревянных зданий, прошитых улочками домов и широкой лентой затуманенной реки. Кое-где торчали шпили повыше пяти этажей, но ни одной настоящей высотки.

И над всем этим тысячи печных труб исторгали вонючий дым.

Тысячи труб обычного печного отопления. В каждом доме. До горизонта.

По улицам, несмотря на ранний час, сновали телеги и экипажи, запряжённые мохнатыми рогатыми подобиями буйволов и динозаврами (в отличие от тащивших ночной кэб, передвигавшимися на четырёх ногах).

Даже самые бедные на вид женщины ходили в платьях до земли.

По ту сторону моста мальчик лет десяти чистил ботинки мужчине во фраке и остроконечном колпаке, а, получив монетку, подхватил свой ящик и бросился под ноги другому прилично одетому мужчине и следующему, пока не нашёл того, кто позволил натирать свою обувь.

Пальцы, которыми я сжимала кованные перила смотровой площадки, окоченели, но я не могла их разжать.

В очередной раз зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

Город по-прежнему расстилался внизу.

Как и огромный тринадцатипролётный мост через реку тумана, на который я выбрела после долгих блужданий.

Между двенадцатью пролётами располагались каменные оскалившиеся химеры в броне, а на третьем от противоположного берега пролёте возвышалась башня со смотровой площадкой на вершине.

На этой-то площадке меня и накрыло осознание, что всё плохо.

Вряд ли на просторах моей необъятной родины существует подобный город.

До меня доносились обрывки тявко-мявкающей чужой речи.

Прилетел запах пирожков. В животе заурчало, показалось, что желудок приклеивается к позвоночнику, и я очнулась от оцепенения.

Где бы я ни находилась, мне нужно поесть. Высушить одежду (удивительно, что в своей влажной я ещё не околела от холода). Обратиться за помощью в правоохранительные органы. И хотя желудок резало от голода, лучше начать с обращения к официальным властям.

Браслет на руке опять потяжелел. Я вновь ощупала его в поиске скрытого замка. Но хитрое украшение не желало выдавать свою тайну. С ненавистью глянула на затянутую туманом сторону, откуда с таким трудом выбралась. В белой дымке что-то двигалось, быстро приближалось к мосту…

***

Покачиваясь в двуколке, никак не мог отделаться от сладких фантазий о борьбе почти безмагих Сомсамычевых с моими волшебными подарками, хотя пора уже было готовить речь в научное собрание.

Впереди замаячил тринадцатипролётный мост с острова Длоров к городу. Солнце тронуло розовым слюдяное покрытие Башни злых духов, она красиво блестела, невольно приковывая взор.

И так вдруг захотелось, как в сопливом детстве, забраться на смотровую площадку на самой вершине и окинуть взглядом столицу, Великое озеро и поднятый с его дна остров. Когда был ребёнком, казалось, что земля под моим домом — чудо, полное загадок, оставленных первыми главами родов самым любопытным и упорным наследникам, а сейчас остров Длоров воспринимается исключительно как самый элитный район проживания… в который понаехали всякие коммерсанты.

Сплюнув, стегнул ониксовую химеру вожжами, она быстрее заперебирала шестью когтистыми лапами, гордо вскинула восьмиглазую рогатую голову и оскалила зубы. Когти зацокали о магическое покрытие моста.

Я лениво скользил взглядом по окаменелым химерам-стражам в пролётах: моя выглядела страшнее. Но это не удивительно: первые главы рода делали просто охранников с удобными шипами, когтями, хвостами и прочим, а я уже старался их по внешнему эффекту превзойти, брал лучшее, добавлял ещё лучшее. И химера у меня получилась такая, что несколько человек, столкнувшись с ней в ночном тумане, даже описались.

Правда, если подраться надо было, моя химера путалась в лапах и длинных когтях. Но ведь пугала!

В груди появилось странное тягучее ощущение, будто на меня кто смотрел. Поднял взгляд на надвигавшуюся Башню злых духов. У перил смотровой площадки что-то шевельнулось. Отвёл взгляд, невольно улыбаясь: сам был таким молодым да глупым, лазил туда, хотя родители запрещали.

Подъезжая к зеву тоннеля через башню, накинул магический щит и припустил химеру: я в детстве обливал проезжающих водой, а то и краской.

Меры оказались напрасными: сверху ничего не сбросили. Может, там даже не мальчишка, а какой-нибудь проснувшийся злой дух.

Когда я уже съезжал с моста, на башне раздался душераздирающий вопль. Точно дух!

***

Обхватив себя руками, я брела по набережной и весело напевала:

— Я сошла с ума, я сошла с ума. Мне нужно домой. Мне нужно домой. Я сошла с ума. Я сошла с ума…

Идиотская песня не желала уходить из головы. Впрочем, она лучше воспоминаний об алом призраке, выскочившим на меня из пола смотровой площадки. И ладно бы просто выскочил: заорал так, что я сиганула в воду. Хорошо, глубины хватило не покалечиться, и до берега недалеко.

И браслет. Опасливо посмотрела на него и почесала кожу вокруг. Когда оказалась в ледяной воде, он стал тёплым, и вслед за ним потеплела вода, течение подхватило меня, вытолкнуло наверх, мне пришлось сделать всего пару гребков, и я оказалась у схода набережной под мостом.

Или мне всё почудилось с перепуга?

Я уже ни в чём не уверена. Даже в том, что сейчас, несмотря на мокрую одежду, мне тепло.

Маленький чистильщик обуви, увидев, как я, обтекая, поднимаюсь по сходу, уставился так, словно видел призрака.

Собственно, на меня все смотрели так.

Ну, в общем-то, понимаю: одевались здесь в стиле века так девятнадцатого (в лучшем случае — начала двадцатого), и тут вся такая красивая я: джинсы, майка, кроссовки. Волосы лохматые… Как бы первыми официальными властями, с которыми я близко познакомлюсь, работники сумасшедшего дома не оказались.

Вспомнила, как с сумасшедшими обращались в том же девятнадцатом веке. Лучше пусть сразу пристрелят.

Опять запахло пирожками, желудок заныл, и я огляделась: злополучная башня моста уже скрылась за домами. Удивительно: вроде на голодный желудок (только воду из колонки пила, стараясь не думать о холере) намотала уже километров двадцать, а до сих пор бодрячком. И после блужданий и купаний даже горло не болит.

А прохожие всё косились. Пусть я не понимала их речи, но язык тел и лиц подсказывал, что они удивлены, шокированы, разгневаны. Особенно женщины: их прямо передёргивало от моего вида, они краснели, бледнели, показывали на меня пальцами. Ну просто как старушки у моего старого дома… Мне вот широкие и явно неудобные подолы их платьев тоже против шерсти, но я же не кривилась.

Хорошо ещё, что даже самые разгневанные и побагровевшие не осмеливались подойти. В общем-то, они и недовольство выражать в лицо не решались: кучковались и перешёптывались друг с другом. Спорили.

Несколько увязались следом, точно волки за раненой добычей.

Всеобщее внимание привлекал браслет. Смотрели на него как-то… Словно на бриллиантовое ожерелье на оборванной нищенке, и эти взгляды пугали: если на меня нападёт несколько человек, никакая двоечка не спасёт. А учитывая, что браслет не снимался, за руку стало откровенно боязно.

Но как спрятать браслет, если у майки рукава короткие? Денег купить что-нибудь для маскировки не было, лопухов или иных похожих по размеру листьев поблизости не росло.

Оглядываясь в поисках хоть какого-то прикрытия для браслета, я заметила на углу пухленького торговца пирожками. Желудок разразился громким ором. А ещё у мужчины была бумага, которой он свои жирные сочные пирожки подворачивал чинным покупателям.

Пирожки…

Желудок бился в конвульсиях, слюна чуть не закапала. Выложенные на раскладном прилавке пирожки манили. Я не заметила, как сделала несколько шагов в их сторону и протянула руку с браслетом. На пальце блеснуло обручальное кольцо.

Золотое!

Стянув его, рванулась к вытаращившемуся торговцу.

— Пирожки! Пирожков мне! — Отчаянно повторяла я, указывая на пирожки и протягивая кольцо: должен же мужик понять, что я предлагаю натуральный обмен.

Но он просто пялился. Осторожно через прилавок глянул на мои джинсы и снова на руки.

А затем взял несколько умопомрачительных, убийственно вкусно пахших пирожков, завернул их в большой лист бумаги и протянул мне. Схватив сокровище трясущейся рукой, прижав к груди, я протянула кольцо. Мужчина замотал головой и замахал руками. Попробовала предложить снова — ни в какую.

Неужели проникся моим несчастным видом?

— Спасибо, — выдохнула я и, рефлекторно напялив кольцо на палец, побрела прочь.

Руки так тряслись, что пирожки едва не вывалились.

А вкус… у них был непередаваемый вкус. Они оказались с чем-то вроде капусты, но чёрного цвета, и такие, что я пальцы прикусывала.

Севшая мне на хвост толпа человек в тридцать откровенно напрягала. Тем более район, до которого я добрела по набережной, выглядел явно беднее того, у большого моста.

Браслет замотала промасленной бумагой, но следовавшие за мной люди что-то объясняли любопытствующим, и толпа росла.

Я прибавила шаг — они тоже.

Я побежала — они тоже.

Я окончательно почувствовала себя загоняемым зверем.

Да что всем этим людям надо?

Тело вновь удивило меня выносливостью: бежала я легко, хотя дистанцию увеличить не получалось. Впереди показался ещё один мост в туман, уже без украшений, даже без перил. Перебежав через узкий канал, я заметила в тумане силуэты невысоких домов. Оглянулась: толпа остановилась у моста.

Я тоже остановилась.

Они кричали, махали руками…

В общем, даже без переводчика ясно, что я забрела куда-то не туда.

Но и к толпе выходить не хотелось.

Оглянулась на туманную улицу: пространство между домами здесь уже, чем на том берегу и, в отличие от того берега, тут нет фонарей. И на грязной мостовой валялись косточки мелких животных.

Ну точно я в совсем неблагополучном месте.

Толпа призывала вернуться.

Мне одинаково не нравились оба варианта: оставаться здесь и идти к ним. Третий вариант… хм. Отошла чуть глубже в туман и присела, очень-очень желая, чтобы меня с той стороны было не видно. Судя по тому, как пристально вглядывались и спорили преследователи, задумка удалась.

Уже через полчаса на том берегу никого не осталось. А я, отдохнувшая и снова оголодавшая, вернулась в нормальную часть города. Редкие прохожие изумлённо меня рассматривали, шарахались, но не проявляли такого интереса, как прежде.

Значит, я права: проблема в браслете.

Вдруг он снова, как при первой встрече с динозаврами (они — цветочки в сравнении с ТЕМ, что везло двуколку по мосту), потянул руку в сторону. Отойдя в переулок, я развернула бумагу.

Не нравился мне этот браслет. Даже не за эльфийский изящный орнамент, а потому, что я не могла его объяснить.

При дневном свете внимательно его осмотрев, я не нашла ни трещинки, словно его отлили прямо на руке, а это ведь невозможно, но и узкой частью он не влез бы на ладонь, даже если вывернуть суставы.

Сидел, что называется, как влитой.

Вновь обернув его бумагой от пирожков, я вышла на улицу и огляделась.

Район у моста с призраком был побогаче.

Здесь — победнее.

За мостом без перил — трущобы.

Если мне нужны представители власти, надо двигаться туда, где живут люди побогаче.

Спешившие куда-то женщины, увидев меня на тротуаре, быстро перешли на другую сторону. Я проводила взглядом их юбки… Да, неаутентично выгляжу.

Собрав волосы, засунула концы под влажную майку на спине, надеясь, что хоть издалека будет не так заметно, что я девушка.

«Почему я больше не мёрзну? — мелькнула мысль, и я её старательно запинала куда подальше, потому что в ответ на неё сразу думалось: — Покойники не мёрзнут».

***

Люди почтительно расступались, буйволы испуганно жались к тротуарам. Химера бодро цокала когтями по мостовой, мы приближались к последнему перекрёстку перед патентным бюро, я поднял руки, собираясь тянуть поводья, но их дёрнуло влево.

«Какого?..» — не успел додумать: запутавшаяся в лапах химера сшиблась с четвёркой травоядных ящеров и пробила пятью передними рогами карету.

Карету с гербом министра внутренних дел: меч, пронзающий шестикрылую химеру. Ну так по геральдическим описаниям. Мне всегда казалось, что меч просто торчит в дохлой твари.

«Сейчас меня обвинят в измене, покушении на жизнь и вообще…»

Взревело чёрное магическое пламя, заключая меня и скулящую химеру в непреодолимый круг.

Захотелось провалиться сквозь землю… Или в другой мир. Я схватился за пристёгнутый к багажной полке портальный узел.

***

Бедный район затянулся. В общем-то, это логично: бедных больше чем богатых, но впервые я ощутила это географически.

Зато здесь не использовали динозавров, что несказанно радовало мою психику.

Склонив голову, я брела между обшарпанных мрачных домов, искоса поглядывая на пялящихся на меня прохожих. Пара непрезентабельных парней, переглянувшись, пошагали за мной. Сердце бешено застучало, я двинулась быстрее, хотя давала знать усталость.

Они тоже ускорились, так мы и двигались. Я оглядывалась в надежде на помощь. Редкие прохожие, в отличие от прежних, не проявляли ко мне особого интереса. И прохожими этими всё чаще становились замученные женщины.

Их мой вид если и удивлял, то не до бледности или покраснения, они даже не пытались уйти с моей дороги.

Оглянувшись, я не обнаружила своих преследователей.

Так, отлично.

Огляделась: и куда идти? В какую сторону ни посмотри — везде однотипные простенькие дома в два-три этажа.

Решила выбрать путь наугад. Зажмурилась, закружилась, открыла глаза и пошла.

Мимо пробежал на четырёх лапах динозавр, впряжённый в двухместный кэб. Я даже не испугалась: ну динозавр и динозавр.

Немного не доезжая до покосившегося крыльца, он остановился. Пассажир открыл дверь.

Из подворотни, напротив которой он встал, вышла пожилая женщина с девочкой лет семи в латанном-перелатанном платье. Девочка пыталась отступить назад, но женщина крепко держала её за запястье стиснутой в кулак руки.

Из кэба вылез хорошо одетый мужчина и тростью, убрав с личика девочки светлую прядь, набалдашником коснулся подбородка, заставляя посмотреть на себя.

Внутри всё взбунтовалось, я прибавила шаг. Девочка голову подняла, но смотрела вниз. Набалдашник трости скользнул по её шее, плоской груди. Мужчина презрительно изогнул губы, но ухмылка не уменьшила похотливого выражения его лица, даже наоборот. Он протянул руку назад, из кареты показалась мужская рука и вложила в его ладонь мешочек. Мгновение — и тот оказался у женщины.

Мужчина ухватил девочку за шиворот и потащил в кэб.

Я сорвалась на бег. Часть разума отказывалась принимать за факт, что среди бела дня на улице продают ребёнка, другая помогла увернуться от хлыста кучера и врезать извращенцу. Ещё миг: и я с оцепеневшей девочкой в охапке отступила. Она была такая худая, что сквозь платье чувствовались рёбра.

Первый мужчина стонал на мостовой. Второго, всё ещё сидевшего в сумраке кэба, перекосило, он что-то тявкнул. Женщина с деньгами растворилась. Первый мужчина уже поднимался, бешено глядя на меня. На его пальцах разгоралось пламя.

Пламя на руке.

Настоящий огонь.

Е#@#%

Девочка выскользнула из моих ослабевших рук, я посмотрела на мужчину в кэбе: холёный, и взгляд такой… опасный. Его пальцы засияли ядовито-зелёным светом.

И первый уже встал. Гадко ухмыляясь, подбрасывал на ладони огненный шар и будто примерялся, с какой части тела начинать меня сжигать.

Глянула на кучера: он тоже ухмылялся.

Задвинула парализованную ужасом, едва дышащую девочку за себя и выпрямилась, расправила плечи. Убежать вместе с ней вряд ли удастся. И без неё тоже вряд ли: что-то мне подсказывало, что огненный шар может полететь не хуже снежка зимой, только с куда более катастрофическими последствиями.

Увы, человеческий мир не животный, тут гордая осанка и самоуверенность реже останавливает желающих напасть. Мужчины на мою попытку выглядеть значительно только усмехнулись. Стоявшая сзади девочка вцепилась в майку и задрожала.

Огненный швырнул шар мне в ноги. Пламя размазалось по невидимой преграде, даже не подняв температуры воздуха.

«Может, огонь померещился?» — смотрела я на свои ноги, с которыми почти успела проститься. Но судя по перекосившейся морде побитого мужчины, огненный шар должен был меня достать.

В меня швырнули шаром вдвое больше — без толку.

Мужчина из кэба проверил мою невидимую защиту сгустками зелёного света — не достал.

Выдохнув, я немного расслабилась.

Мужчины переругивались, даже одновременно меня обстреляли. И если для них моя неуязвимость была удивительной, то я просто впадала в ступор: как так? Что происходит? Я на какое-то удачное место встала? Это всё же сон? Что?

Сидевший в карете стал что-то громко требовать. Огненный отнекивался, потирая подбитый глаз. Наконец, шумно вдохнув, ринулся на меня. Я так привыкла к своей защите, что охнула от неожиданности, когда его рука сдавила моё плечо.

Гад ухмыльнулся.

Врезала ему в пах, захватила склонявшуюся голову и саданула морду об колено. Мужик обмяк и повалился на мостовую.

Значит, кулаками они могут меня достать.

Второй выскочил из кэба, подхватил из-под ног трость первого и замахнулся. Девочка стояла прямо за спиной, неподвижная, впившаяся в майку. Перевела взгляд с набалдашника на глаза мужчины, расфокусировала и по движению плеч уловила момент удара, пригнулась. Трость просвистела над головой, я врезала мужчине под дых. Удары с короткой дистанции у меня были слабоваты, но он оказался рыхлый. Сипя, сложился пополам и рухнул рядом с приятелем.

Кучер ринулся на меня с хлыстом. Схватив тяжеленную трость, швырнула ему в лицо. Он попытался увернуться, трость с хрустом врезалась ему в нос.

Нащупала за спиной руку девочки и оторвала от майки.

— Бежим. — Потащила прочь.

Она пыталась, но ноги её не слушались, путались в ветхом подоле. Сзади что-то кричали. Вспыхнул зелёный свет. Вдалеке раздался странный мерный треск, от которого волосы вставали дыбом.

Споткнувшись, девочка упала. Подхватив её на руки, я бросилась бежать. Дыхания не хватало. Сзади кричали громче. Оглянулась: к побитым мужчина бежали два человека в синей форме, один раскручивал какую-то штуку, она и издавала треск. Смотрели они только на лежавших на тротуаре. Я метнулась в подворотню, подальше с глаз.

Девчонка жалась ко мне. Ноги скользили по грязи, при каждом вдохе я чуть не давилась от нараставшей вони. Шум на покинутой улице усиливался.

Руки отваливались, ноги гудели. Привалилась к стене, позволяя девочке соскользнуть на землю: она прижалась ко мне костлявым тельцем. Я даже не сразу поняла, что она плачет — так тихо она это делала.

Ситуация… врагу не пожелаешь: я — незаконная эмигрантка неизвестно куда, избила состоятельных граждан. И даже рассказать не могу, почему избила. И не факт, что эти граждане закон нарушали. Может, тут норма детьми торговать.

Погладила девочку по голове, взяла за руку и повела прочь.

Минут пять спустя меня вела уже она: по кривым проулкам, через дворы с развешенным на просушку бельём и клетками с мохнатыми животными и птицами вроде куриц, через дыры в заборах. Мимо ютившихся в подворотнях бомжей.

У меня волосы дыбом вставали: я будто вернулась в прошлое на сотню-другую лет, а некоторые места тянули на настоящее средневековье. Окружающее давило, ломало мозг, не желающий признавать, что это всё — правда. Безумно хотелось вырваться из крысиных вонючих переходов. Не знаю, чем бы это кончилось для моей психики, если бы переулки не стали шире и чище. Когда мы вышли возле огромного крытого рынка, я чуть не разревелась.

У входа на шумный базар, обозначенного хлипким заграждением из выцветших брёвнышек, сидели попрошайки: бабки, деды, калеки, дети. Девочка уверенно направилась к дальнему от входа краю этой шеренги. С каждым шагом мне всё труднее было передвигать ноги, но я заставляла себя идти туда. Кивнув старику в тошнотворных язвах, девочка села в конце ряда. Умоляюще глядя мне в лицо, похлопала ладошкой возле себя.

Ветер принёс с рынка запах пирожков и рыбы. В животе опять заурчало. Мышцы ног ломило от усталости, а костяшки правой руки саднило. Шагнув на указанное место, обессилено рухнула на колени. Склонила голову ниже, чтобы не видеть проходивших мимо людей, их наверняка презрительные взгляды.

Это место в принципе не хуже других для отдыха в моём странном положении.

Девочка осторожно прижалась ко мне и тихо-тихо всхлипнула. Даже думать не хочу, первый раз её так продавали или нет. Голова отяжелела, руки и ноги тоже. Разум отчаянно просил об отдыхе, хотя бы минутке сна, чтобы переварить полученную информацию.

Сквозь полудрёму ощутила, как голова упала на плечо девочке, затем на её колени. Сверху меня чем-то укрыли, и от этого проявления заботы я ощутила себя будто в безопасности, почти дома…

…Меня тряхнули. Рядом кто-то кричал. Точнее, тявкал и мявкал очень громко. Часто повторялось:

— Писи мы! Писи мы!

Что за?..

Дурнота сна резко слетела, я открыла глаза: попрошайки разбегались, их сбивали с ног и опутывали светящиеся сети. А сети вылетали из рук мужчин в синем.

«Полиция», — как-то сразу догадалась я.

Девочка обняла меня крепко-крепко, я с трудом смогла сесть и прижала её к себе. На нас надвигались полицейские. Переговаривались друг с другом, пристально разглядывая. Один поднял руку, и в небо сорвался фиолетовый огонёк.

Оборванный мальчишка что-то спросил у этого полицейского, тот огрызнулся.

Нас не трогали. Попрошаек скручивали и грузили в повозку с изображением скалящегося животного вроде собаки. Покупатели глядели на происходящее с равнодушием, намекавшим на обыденность сцены.

Через пару минут к рынку подъехал кэб. Из него выскочил огненный, прижимающий к носу кулёк, и, увидев меня, кивнул полицейским.

Полицейский тявкнул, огненный швырнул под ноги мальчишки мелочь и подошёл ближе.

Всё ясно: облава на нас. Ну точно на справедливость рассчитывать не придётся.

Вздохнула.

Четверо полицейских двинулись на меня, девочка затряслась от ужаса. Я крепче её обняла, понимая, что ничто нас не спасёт. Сильные руки схватили её за шиворот и попытались отодрать. Меня захлестнула паника, мы с девочкой исступлённо держались друг за друга. Затрещала ткань её платья. Мои руки попытались разжать, но мышцы будто замкнуло. Я зажмурилась. Полицейский дёрнул сильнее, попробовал подсунуть пальцы под руку, коснулся браслета — и с криком отскочил.

В моё бешено стучавшее сердце прокралась надежда, что нам удастся сбежать.

Пока один полицейский стонал и ругался, другой ухватил бумажную обёртку и сорвал с моей руки.

Я ждала, что нас продолжат растаскивать, но ничего не происходило.

Ну то есть на рынке гудели голоса, кто-то вдали ругался.

Но ни меня, ни девочку не трогали.

Открыла глаза: полицейские стояли на почтительном расстоянии в три метра и смотрели на меня… странно. Ну прямо взглядом Дрели.

Огненный был мертвенно-бледный, если не считать фиолетового расквашенного носа. Икнув, попятился, прыгнул в кэб. Кучер, тоже бледный и с расквашенным носом, без слов стегнул динозавров, те ринулись прочь.

Через плечо прижимавшейся ко мне девочки взглянула на браслет: интересно, а что он значит?

От группы полицейских отделился один постарше и направился ко мне.

***

Всё получалось как-то не так. Не радовало меня выступление перед научным собранием и демонстрация работающего портала в другой мир.

А всё почему? Потому что патент «Единовластный брак» пришлось регистрировать на министра внутренних дел. Прощай глумление над длорами: первый министр теперь будет этим распоряжаться, подкупая себе сторонников.

И я теперь не единственный счастливчик: у министра как раз проходил срок траура, после чего он, если бы не женится снова, лишился бы положения и силы главы рода. Пришлось в обмен на свободу от обвинений в покушении и его экстренно женить на иномирянке. Прямо в патентном бюро. А потом ещё согласиться на то, что офицер из военного ведомства будет охранять портал, а после представления его учёным мужам, по совместительству специалистам по магической безопасности, ещё и заберёт моё сокровище в это самое ведомство.

И какое после этого может быть удовольствие от выступления перед почтенными мужами, самый молодой из которых был вдвое младше меня, если я потерял контроль над ситуацией и после всех их издёвок над «молодым да ранним» не могу над ними ни поглумиться, ни похвастаться своим особым, эксклюзивным положением?

В общем, не зря говорят, что министр внутренних дел умеет портить удовольствие.

Мне вот испортил.

Хотя…

Перекошенные лица дорогих мужей (в смысле прямом — женатых, и переносном — учёных), утешали: никому из них портал активировать не удалось даже после моих подробных объяснений. Я раз сорок запустил его, прежде чем они поверили, что это возможно. Теоретически.

Неохотно передав офицеру коробку с порталом, я углубился в расписывание дивных перспектив моей сообразительности, сыпля соль на раны этим в большинстве своём несвободным длорам.

— …Вы только представьте, как возрастёт потенциал глав рода, когда они получат всю полноту власти над родовой магией…

Я расхаживал вдоль кафедры, делая вид, что в раже вдохновения не вижу их завистливых лиц, и продолжал сыпать эффектными пассажами.

— …Вообразите эту жизнь, когда не надо упрашивать супругу изменить цвет обоев в вашем кабинете на тот, который нравится вам, а не ей…

Особенно бесился глава собрания, он же министр науки и новых технологий: у него был очень неудачный брак, и обои в кабинете розовые, хотя он этот цвет ненавидел. И ведь не повлияешь особо: магией на жену не подействуешь, физически тоже — никому не охота разряд от браслета схлопотать, и со стороны никого не наймёшь — чревато.

А я всё говорил, говорил, наслаждаясь багровеющими лицами. Остановился с мечтательным видом:

— О, этот дивный вкус свободы. Если бы вы только знали, как это прекрасно: быть единовластным хозяином в собственном доме, быть главой самому себе, не обременённым отношениями, свободным в выборе женщин… Вы только представьте: я первый в истории настоящий глава рода без жены.

Проникновенную речь наглым образом прервал стук в дверь.

Заглянувший секретарь уставился на меня круглыми от изумления глазами:

— Простите, что прервал… Тут явились полицейские, говорят, ваша жена задержана за бродяжничество.

 

Глава 4

 животе снова заурчало, но к лежавшим на столе пирожным не притронулась: а ну как отравят или усыпят. Девочка тоже на сладости лишь косилась с подозрением, хотя, выслушав полицейских, сама же и повела меня к их кэбу.

В участке нас проводили в кабинет к лысеющему грозному дядьке в синем мундире (ну прямо генерал, только без эполет, а с нашивками на рукавах), тот изумлённо меня оглядел. Слушая отчёт сопровождающих, он краснел, белел, снова краснел. Универсальным жестом обалдения от чужой глупости прикрыл лицо рукой, а потом расплылся в заискивающей улыбке, разлился курлыканьем.

Открыл дверь в соседнюю комнату с диваном, шторками и цветком на окне, шкафом с книгами и столиком. С лёгким поклоном предложил войти.

На мягком диване сразу захотелось спать, но я держалась: рано расслабляться, я ещё не гражданка этого государства (или подданная: что-то подозреваю, тут скорее монархия) и даже не официально оформленная эмигрантка, поэтому по бумагам меня как бы нет, закопают на пустыре — и искать никто не станет.

«Генерал» куда-то делся, полицейские приходили глазеть на меня сквозь открытую дверь, некоторые пытались угодить: пирожные там, какие-то напитки. Всё с улыбками, вежливо-вежливо. И вообще вели себя так, словно меня побаивались.

Девочке платье синее принесли (в её глазах заблестели слёзы, но на предложение переодеться она только мотала головой и крепче меня обнимала, сильно расстроив добывшего платье старенького полицейского). Мне двое молодых и симпатичных презентовали розовый плащ с чёрными кружевами на капюшоне и рукавах (я чуть не прослезилась от ужаса). Влажная, но не холодившая, одежда не настолько меня раздражала, чтобы надеть этот кошмар, хотя отказываться не стала: вдруг убегать придётся, а его можно обменять на что-нибудь или накинуть для маскировки.

Затем началась какая-то суета, и зеваки разбежались. Послышались решительные, даже грозные, шаги, разительно отличавшиеся от крадущихся пошаркиваний полицейских, и в комнатку влетел брюнет, застыл, ошарашено меня разглядывая.

Я тоже его разглядывала: молодой, симпатичный, только бледный очень, с волосами до плеч, губы чувственные, серые с зеленцой глаза — большие (если они не от удивления так выпучились). Брови, широкие у переносицы и изящно сходившие на нет к вискам, наводили на мысль, что их выщипывают. И руки ухоженные, ногти аж блестели.

Одет он был опять же в стиле денди девятнадцатого века в тёмный (глубокие оттенки сине-зелёного) костюм, подчёркивающий ширину его плеч и узость талии. В общем, джентльмен. Только без трости.

Безумно глядя на мой браслет, он взъерошил пятернёй волосы, и я его узнала! Это же тот лохматый идиот, который на меня эту грёбаную штуку напялил! И никакого мелирования у него не было.

Идиот посмотрел на мои волосы. Снова уставился на браслет. Расслабившаяся было девочка крепче в меня вцепилась. Мне тоже от его взгляда стало не по себе: а вдруг он всё же маньяк? Хотя выглядел скорее испуганным, чем грозным. Может, полицейские раскусили его маньячный план?

Брюнет задумчиво охватил ладонью подбородок вместе с губами и, не отрывая от меня взгляда, прошёлся из стороны в сторону. Что-то тявкнул и, снова охватив губы пальцами, прошёлся. Присел на корточки, разглядывая меня снизу.

В дверном проёме появился хозяин кабинета, что-то замявкал. Встав, брюнет внимательно его слушал. Я разобрала только многократно упоминание Дрели, дрелек, несколько раз «генерал» признался: «писи мы, писи мы». Затем помахал рукой, в комнату прошёл бледный полицейский, который возле рынка схватил меня за браслет (рука висела на перевязи), на этот раз череда «писи мы» участилась. Неужели у них полицейские называются «писимы»? Но что-то было не смешно: похоже, на меня жаловались.

Брюнет схватился за голову, сильнее взлохмачивая волосы. Алкашина несчастный, что б тебя похмелье тяжёлое мучило!

Раненый полицейский жалобно-жалобно запричитал. «Генерал» временами вставлял пару слов. Замахав руками, брюнет указал на меня и потявкал.

Это типа я во всём виновата? А не он, навесивший на меня эту опасную штуку. Кстати говоря, а у меня рука из-за этого не отсохнет или что-нибудь в этом роде?

С опаской уставилась на браслет.

Обречённо вздохнув, брюнет что-то мявкнул и указал мне на дверь.

Кажется, меня возвращали маньяку.

Маньяк при этом выглядел очень несчастным, словно его приговорили к чему-то страшному. Ну а я что? Зачем портить жизнь какому-то маньяку, я, наверное, лучше в участке останусь: тут все добрые, пирожными угощают, меня побаиваются… Может, помогут оформить визу.

В животе пронзительно заурчало. Брюнет вскинул брови. Ну заурчало, и? Я только благодаря доброте неизвестного торговца не лежу сейчас в голодном обмороке.

Брюнет протянул мне руку.

Всё равно не пойду, наоборот, поглубже в угол дивана забилась и упрямо выпятила подбородок. Брюнет затявкал и замявкал, тоже что-то о дрелях заговорил, о бабах или баобабах.

— Не понимаю, — процедила я.

Почесав голову, брюнет подтянул левый рукав: под аккуратно закатанной манжетой был браслет как у меня. Но это же не повод уходить куда-то с незнакомым мужчиной. Даже если этот мужчина мне что-то насильно подарил.

Он, похоже, так не считал: указывал на дверь, что-то говорил, тряс браслетом.

Посмотрела на его руку, на свою: ну да, действительно одинаковые узоры на побрякушках, и? Взгляд скользнул с моего браслета на ладонь, на золотой ободок обручального кольца. А кольца у супругов тоже одинаковые.

И тут меня прошибло потом: а до колец ведь брачные браслеты были.

— Нет-нет-нет. — Приподнялась, но обнимавшая меня девочка висела на шее, и я рухнула на сидение, переводила взгляд с моего браслета на браслет брюнета, туда и обратно, туда и обратно.

Посмотрела на его лицо. Неужели он мой муж по местным законам? Он, потрясая рукой с браслетом, закивал. А может даже не муж: вдруг эти браслеты означают, что я его рабыня?

Да что ж мне так не везёт-то?

Хозяин кабинета начал жестами предлагать мне следовать за брюнетом и заискивающе улыбался. Раненый полицейский тоже указывал на брюнета, всем видом предлагая идти за ним.

Сбагривают.

Брюнет тоже помахивал на себя и на дверь.

А выглядел он отнюдь не хрупко, даже наоборот, от такого трудно отбиваться. К тому же, судя по всему, в моём появлении здесь (где бы это безумное «здесь» ни находилось) виноват этот гадёныш.

Посмотрела ему в глаза: добрые. Натурально такие добрые-добрые. И печальные. И испуганные немного. В общем, глаза человека, который вроде не обидит.

Но как показала моя семейная ситуация, в людях я разбиралась плохо, так что верить этому сомнительному типу с добрыми глазками не стоило.

У «генерала» начал нервно подёргиваться уголок растянутого в улыбку рта. Брюнет снова указал на свой браслет, на мой и двумя пальцами изобразил шагающего в сторону двери человечка.

Вообще странная ситуация: здесь много мужчин, а меня, явно не понимающую языка и упирающуюся, просто уговаривают. Не уводят под белы рученьки, не трескают дубинкой по голове, не перекидывают через плечо и не тащат в пещеру, а уговаривают.

Может, иначе не могут?

Посмотрела на перевязанную руку полицейского, на свой браслет, на натянутые улыбки его и «генерала», на брюнета-идиота, самозабвенно повторявшего шагания человечка из пальцев к двери.

Похоже, они как-то действиями ограничены. Но ведь меня до этого хватали и дёргали. А вот прикосновение к браслету закончилось травмой.

Получается… этот браслет что-то вроде электрошокера или перцового баллончика? И эти уговаривальщики боятся, что я их браслетом припечатаю? От всяких летающих сгустков огня и зелёного света я тоже вроде защищена, так что…

Наверное, можно и пойти с этим… альтернативно одарённым владельцем похожего браслета. Вдруг домой вернёт.

Хотела встать с девочкой на руках, но осознала, насколько устала и как расслабило меня сидение на мягком тёплом диване. Подтолкнула девочку, чтобы слезла с колен, но она отчаянно впилась в меня и заскулила. У меня оборвалось сердце, быстро стала гладить её по спутанным волосам.

Похоже, придётся нести.

Крякнула от напряжения, но встала, она обхватила меня ногами, как коала. Стоило шагнуть к двери, брюнет указал на девочку и недоуменно вскинул брови. Затем изобразил руками, будто что-то берёт — и «передал» это «генералу». Тот немного закатил глаза и поджал губы.

Крепче прижала девочку и повернулась, как бы защищая её от брюнета, грозно нахмурила брови и вообще сделала зверское лицо (ну а что делать, если руки заняты и кулак не покажешь?).

Вздохнув, брюнет подержался за голову и, махнув рукой на дверь, вышел первым.

На дрожащих от усталости и напряжения ногах я отправилась следом. Провожало нас, наверное, всё отделение полиции. На моделей на подиуме не пялятся с таким вниманием, как с каким разглядывали меня: в потрёпанной влажной одежде, лохматую, измотанную и с грязной девочкой в лохмотьях.

К счастью, девочка сообразила, что я не собираюсь её бросать, возле лестницы сползла с меня и взяла за руку. Иначе мы рисковали добраться вниз кубарем.

Брюнет шёл, не оглядываясь, но в его походке чувствовалась какая-то обречённость. В отделанном морёным деревом холле на первом этаже он развернулся (меня поразила мертвенная бледность его лица) и о чём-то переговорил с провожавшим нас «генералом», тот помотал головой и руками развёл.

Полицейские с незаметностью мамонтов устраивались вдоль стен, теснились, толкали друг друга, шептались. Девочка жалась к моим ногам. Брюнет так и стоял в середине холла, будто передумал меня забирать. А я уже настроилась на еду и ванну… И поспать бы не помешало. А лучше — домой.

Тяжко-тяжко вздохнув, брюнет дёрнул головой, вновь приглашая следовать за ним, и подошёл к двустворчатым дверям. Распахнул.

Подойдя, я в первый момент подумала, что неправильно запомнила положение выхода и это какой-то другой. Потом сообразила, что просто не опознала площадь перед полицейским участком из-за переполнявших её экипажей, запряжённых диковинной живностью: были тут и огромные динозавры, и восьмёрка мелких клыкастых динозавров, и существо, будто собранное из камней, и бык из заключённого в стеклянную оболочку пламени, и облако, и нечто из плетёной соломы.

Но более всех выделялась жуткая тварь, которую я имела сомнительное удовольствие видеть на мосту: коричневая в чёрных разводах хрень метра четыре в холке, на шести лапах, вся утыканная рогами (рога торчали даже на заднице), с тремя хвостами (конечно, и на концах хвостов рога, то есть шипы). Тело твари покрывали пупырчатые чешуйки, их цвет делал её похожей то ли на рогатую родинку, то ли на кучу не до конца переваренных репейников. Причём это ещё пялилось восьмью круглыми тёмными глазками (и ладно бы они в разные стороны были направлены, понятен был бы их функционал, а так все вперёд глядели). В общем, если такое ночью увидишь, можно ненароком и обмочиться.

Оторвав взгляд от чудища, я поняла, что все пассажиры экипажей, в основном почтенного возраста мужчины, смотрят на меня.

Ой, а я тут, кажется, звезда…

***

«Может, мне эмигрировать? — я разглядывал тёмные морёные двери и на улицу: ничего в них примечательного. — Потому что если жена министра тоже вернулась, лучше закопаться где-нибудь подальше… Хотя и это вряд ли поможет: руки у него длинные».

Голова снова раскалывалась: перед научным собранием я прямо порхал, а теперь стоял совсем без сил, руки и ноги казались неподъёмными.

Вот кто меня за язык тянул? Почему не проверил, действительно ли жена добралась до своего мира? А если бы она застряла по пути?

Полицейские перешёптывались, я буквально чувствовал их взгляды: конечно, столица не знала таких скандалов. Мне уготована роль хита сезона. Если разящий меч, он же министр внутренних дел, он же моими руками потенциально несчастный новобрачный, раньше меня не убьёт.

Хотя даже если убьёт, хитом я стану, только результата не увижу.

Мотнул головой, приглашая дорогую супругу следовать за мной, и распахнул двери.

Преследовавшие меня всю дорогу учёные мужи собрались в полном составе, ещё и знакомых по пути прихватили.

Ну что, мне не привыкать к эпатажу. Вскинул голову, шагнул к краю верхней ступени. По этикету надо бы жене руку подать, но… Поворачиваться к ней страшно, не то что трогать: мало ли какие болезни в их мире существуют, да и в нашем она могла что-нибудь подхватить, судя по тому, что её выловили среди попрошаек. Спасибо ещё, в протокол её имя не вписали — всё позора меньше.

— А вот и наш глава рода без супруги, — осклабился секретарь научного собрания.

Я неторопливо и свободно спускался с лестницы, чтобы девочка, а с ней и жена не отстали. Конечно, это было только начало:

— Что же вы так поспешно прервали свою речь, коллега?

— Да-да, мы только вошли во вкус.

— Мы бы желали внимательно ознакомиться с доказательствами вашей теории.

— А вы изволите продолжить практические исследования в этом направлении и познакомите нас с результатами супружеской жизни без жены?

На этот раз они совершенно не по-длорски рассмеялись. Можно подумать, мы в закрытом клубе, а не на площади, вокруг которой полно зевак из простолюдинов.

Остановился внизу лестницы. За смехом не было слышно шагов супруги, пришлось обернуться, и ужас осознания ситуации снова меня накрыл. Рыжая особа спускалась, ничуть не смущаясь своего непотребного вида.

А вдруг в их мире такой облик — норма, и мне не удастся переубедить её (ох, надо ещё вопрос с пониманием языка решить) помыться и одеться соответствующе? Во что она превратит мой дом? И вообще её штаны выглядели до ужаса развратно, обтягивали бёдра так, как не каждые панталоны охватывают. И это — у всех на виду. Да и верхняя одежда была без корсета, совершенно вызывающе липла к грудям, у меня аж между ног потеплело. Повернулся к двуколке.

Наш самый учёный муж, министр науки и новых технологий Смуз, приподнялся на своей пролётке, оглядывая женщину за моей спиной:

— Продажные девки с Тёмной улицы выглядят приличнее твоей жёнушки. Ах, да, она же, как говорят, на той улице и обреталась, пока облаву не устроили.

В глазах потемнело, чуть не споткнулся: какая бы моя жена ни была, так говорить о ней никто не смеет!

Ярость клокотала в груди, но я усмехнулся, глядя ему в лицо и приподнимая брови, мысленно воззвал к магии своей химеры, отвлекая всех разговором:

— А вы помните, как они выглядят, многоуважаемый длор Смуз? Насколько я понял по вашим многолетним посещениям доктора Вийона, девушки, даже самые неприличные, вам больше не нужны.

Краснота набегала на него медленной, яркой волной. В химере тем временем завершился активированный процесс, она распахнула повёрнутую к Смузу пасть и чихнула. Почётного научного мужа, министра по совместительству, окатило двумя вёдрами соплей из серы.

На площади воцарилась мёртвая тишина.

Что-то последнее время у меня входит в привычку заводить среди министров врагов.

— Простите, уважаемый длор. — «Сокрушённо» покачал головой. — Видимо, в нос ей что-то залетело. Не догадался вставить носовые пластины при создании, теперь такие казусы случаются. Вы бы поосторожнее, коллеги, если это приступ аллергии, зачихает всех.

Изображая смущение и готовность снова чихнуть, химера отступала в сторону и переводила взгляд с одного почтенного длора на другого. Те норовили сдвинуться.

Смуза объяло очистительным пламенем. Это он зря, конечно. В «соплях» расплавились гранулы, и над министром науки и новых технологий заклубился вонючий дым, охватил пролётку, его огненного быка.

— Идиот! — прокашлял Смуз. — Мальчишка! Так и не повзрослел, гадёныш мелкий.

— Да что вы, это чистой воды случайность, — самым искренним образом уверил я (хотя после стольких вёдер краски, сколько моими стараниями упало на него с Башни злых духов, всё равно не поверит). — У химеры аллергия на… чешую.

Соседям не хватало выдержки тактично сносить вонь, они тянули поводья, экипажи сталкивались, динозавры клекотали, заметались испуганно, а, нюхнув дымка, — заметались в упряжках.

У меня голова прошла, всего переполнило бодростью.

Началась сумятица, едкий дым охватывал зверьё и пассажиров, которые, оказывается, знали много дурных слов. Над площадью громыхало моё славное имя, повторяемое несколькими десятками самых почтенных голосов.

«Ну как, получили?»

Щит родовой магии отклонил несколько непроизвольных проклятий. Улыбаясь, взбежал на пару ступеней, понаблюдать за результатом творческой деятельности с лучшего ракурса.

Взгляд зацепился за рыжий сполох всклокоченных волос, и у меня в груди будто воздушный шарик сдулся. Голова опять заболела.

Жена… мда.

Натянув ворот странной рубашки на нос, она скептически наблюдала попытки научного собрания смотаться с площади.

Обтянутые штанами бёдра, обхваченные тонкими грязными руками бродяжки, так и притягивали взгляд.

Во что я ввязался?

***

На площади творилась настоящая каша-мала. Экзотическая живность кусалась, плевалась, динозавры блевали, огненный бык треснул и с наскока подпалил соломенную хрень. Каменная животина тупо развалилась на куски. Почтенные дядьки махали руками, кричали, пытались вылезти. И шум стоял такой, что в ушах звенело.

«Кажется, они идиоты», — на всякий случай поднялась на крыльцо и снова взяла девочку на руки.

Полицейские осторожно выглядывали из дверей, но остановить непотребство никто не пытался. Поникший было при взгляде на меня брюнет увидев, как оплёванный дедан выскочил из толпы в одних портках, заржал и даже поаплодировал. Невольно улыбнулась и я.

Потом вспомнила, что я, кажется, такая же жертва, как спрятавшийся в чьей-то карете дед, и охота улыбаться резко пропала. В карете, похоже, завязалась потасовка, деда пытались вытолкать, он влезть. Брюнет так увлёкся наблюдением за процессом, что не заметил, как я подошла и дёрнула его за ухо.

Одного моего грозного взгляда хватило, чтобы он осознал, как я хочу покинуть этот бардак.

К нам вразвалочку подбрела четырёхметровая рогатая хрень с двуколкой за тремя хвостами. Восьмиглазая морда развернулась ко мне, я отшатнулась за брюнета: пусть в него плюёт. Господи, ну и твари здесь водятся, я ещё верблюдов страшными считала.

Потасовка на площади медленно сходила на нет, восемь прямоходящих динозавров позорно пали, облачко скорбно поливало обугленные останки соломенной животины. А вот владельцы экипажей приходили в себя, отряхивались и смотрели на нас ну очень не добро.

Брюнет подхватил меня под локоток и потащил к двуколке. От взглядов помятых мужчин у меня мурашки по коже побежали и волосы дыбом вставали, так что ногами я перебирала резво.

Только место в двуколке было одно. Брюнет постучал по ней три раза, и она раздвинулась в стороны. Миг — и он уже сидел наверху, протягивал мне руку.

Мужчины приближались, и чем-то они напоминали зомби из фильмов ужасов: тот же голодный взгляд. Схватила горячую ладонь брюнета, он практически швырнул меня на сидение. Подняв шипастые хвосты, химера рванула мимо поверженных камней и динозавра, удивительно резво перебирая шестью лапами.

Я вцепилась в боковую ручку, девочка — в меня. Брюнет упёрся коленом в сидение и, держась за него, смотрел назад.

На выезде с площади перед полицейским участком химера всё же запуталась в лапах, сшибла угол дома и, точно нашкодивший щенок, оскалзываясь и шатаясь, рванула прочь. Нас болтало и подкидывало, двуколка скрипела от напряжения, люди с визгом разбегались.

Вслед нам кричали о баобабах…

 

Глава 5

имера курлыкала. Натурально. Когда мы, чудом не вывалившись и не перевернувшись, добрались до моста с тринадцатью пролётами, она перешла на вменяемую трусцу и довольно закурлыкала, точно стайка голубей.

Брюнет, наоборот, стал мрачнее тучи. Надеюсь, ягодицы у него болели так же, как у меня.

Когти зацокали по покрытию моста. На нас надвигалась тёмная смотровая башня, и желудок перевернулся: только бы снова призрак из неё не выскочил. Невольно придвинулась к брюнету. Девочка, уловив моё беспокойство, вцепилась в меня. Брюнет хмуро смотрел вперёд.

Мы приближались к башне, из неё засочился красный и чёрный дым, образуя две огромные призрачные фигуры в доспехах с шипами. Худенькие ручки обвили меня с удушающей силой. Поднялся ветер, раздался чудовищный рёв…

Не отрываясь от мрачных дум, брюнет протянул руку ко лбу девочки, она радостно ткнулась в его пальцы, и на бледной коже расцвёло зелёно-голубое солнце.

Красный и чёрный дух моментально исчезли.

Я выдохнула, а девочка впервые с нашей встречи улыбнулась.

Похоже, для прохождения по этому мосту требовалось особое разрешение или браслет вроде моего.

Огляделась: с обеих сторон в дымную даль уходил изломанный городской берег с мрачными домами. А на другой стороне, по которой я бродила ночью, за массивными стенами цвели сады и возвышались дома с красивой архитектурой… Манхеттен местный.

Мы уже достаточно углубились в район шикарной застройки (поместья стояли как попало, поэтому дорога между ними прямизной не отличалась), когда вслед раздался вой рожка. Химера закрутила хвостами, чуть не снеся скривившегося брюнета. Он натянул вожжи. Сзади громко топотали. Предчувствуя знакомство с очередным чудищем, обернулась: к нам мчались три красных страуса.

Ну мне вначале так показалось, а был это местный аналог птице-ящера под седлом. Над передним колыхался красный флажок на гибком древке.

Суровые мужчины в чёрных мундирах и с оранжевыми солнцами на лбах окружили двуколку. Бледный-бледный брюнет принял письмо, сломал серебристую печать и жадно вчитался в строки. Выдохнул с таким облегчением, словно ожидал в нём смертного приговора, да пронесло. Мужик с проблемами, короче.

Обладатель мундира вручил ему объёмный свёрток, и дальше мы покатили с эскортом. Мне это совсем не нравилось.

Через поворот улица закончилась тупиком из гигантских лиан. Я уже даже не удивилась: динозавры есть, магия есть, почему бы не быть волшебным бобам? Правда, эти больше стелились, опутывали стены усадеб, точно вьюнки с багряными, в человеческий рост, цветами.

Даже не зная языка, я поняла, что брюнет выругался.

***

«Что б всё вино в столичных кабаках скисло, а в моём погребе вся тара с ним полопалась, а сам погреб засыпало землёй. — Не хотел я верить в то, что вижу. — И пусть навечно будет проклят тот, кто придумал пить эту дрянь».

Закрыл глаза, открыл: огромные лианы опутывали несколько поместий и наглухо затянули улицы.

Если меня решат убивать, сошлюсь на военного министра, в конце концов, это стратегическое оружие заказал он.

А я — идиот: столько раз повторял, что Сомсамычевы не владеют родовой магией, но не догадался снизить мощность заряда. Не встретив сопротивления, растения быстро добрались до усыплённого источника дома и поглотили его магию. Судя по интенсивности окраски и размеру цветов, мой магоед попировал знатно. Теперь у него может хватить сил поглотить ещё чей-нибудь источник послабее, а там… глядишь, и весь остров Длоров высосет.

Меня точно убьют. Ещё и поспорят, кому достанется такая честь.

— Опять твоих рук дело, паршивец! — раздался скрипучий крик. Размахивая клюкой, старик Вериндер ковылял ко мне. — Убирай траву свою мерзкую!

Глянул на его имение, расположенное немногим ближе к выезду, чем моё: магоед опутал его наполовину и пустил отросток через стену. При всём уважении к бывшим военным заслугам Вериндера, старик последнее время сильно сдал, так что его источник следовало признать первым в очереди на поглощение.

Увернувшись от клюки, я соскочил на землю и побежал вокруг двуколки с химерой. Несмотря на хромоту, Вериндер двигался быстро.

— Убью гадёныша! — грозился он, как в моём детстве.

Так же как в детстве, ударить старика совесть не позволяла, к тому же бег не мешал обдумыванию проблемы, даже наоборот: стимулировал скорее её решить.

Предполагалось, что летающие ящеры будут сбрасывать капсулы с семенами над войсками противника, магоеды вырастут за счёт энергии магического оружия и создадут для пеших войск непреодолимое препятствие.

— Стой! Закопаю! — кряхтел Вериндер.

— Да-да, конечно. — Бежал трусцой, прикидывая, как быстро меня уроют, если предложу деактивировать магоеда тем же способом, что предполагалось на поле боя: химической смесью нетушимого огня.

— Ой, ох… — Вериндер схватился за сердце, ноги у него подогнулись.

Я ринулся на помощь — и клюка бахнула в лоб. В голове зазвенело.

— Чем-ты-думаешь? — Вериндер резво меня лупил.

Пропустив несколько ударов, восстановил дистанцию: забег продолжался.

— Изобретатель он, — кряхтел Вериндер, наседая на пятки. — Сейчас я тебе всё твоё изобретательство из головы-то повыбью!

— А как же я изобрету способ всё назад вернуть? — Не удержался от улыбки.

— И язык тебе оторву!

— На отрывание языка занимайте очередь. — Хохотнул я. — Ваше сразу за…

— Лавентин! — От грозных возгласов военного министра Алвера, поговаривают, даже дети писаются.

Вериндер встал по стойке смирно. Я тяжко вздохнул.

Алвер выгрузил наеденное в заседаниях кабинета тело из кареты и ринулся ко мне. Как старый друг отца и частый гость дома, он сохранил привычку дёргать меня за ухо в случае провинностей. В этот раз, наверное, он бы мне ухо вместе с головой оторвал, но я же теперь полновластный глава рода.

Увернувшись (Алвер аж побагровел от неожиданности), встал на почтительном расстоянии:

— Это случайность, это… Я у Сомсамычевых рюкзак с капсулами забыл, а у них дом без родовой защиты, вот и проросло. Так что не виноват я, оно само так получилось.

— У тебя всё всегда само, — прорычал Алвер.

Стоило огромного труда сохранить невинное выражение лица. Тут я сообразил, что в поместье между моим и Сомсамычевым, почти в сердце пут магоеда, живёт любовница Алвера, и понял, что попал…

***

Носился брюнет с непринуждённостью, выдавшей хорошую физподготовку (а может ему просто часто приходилось так бегать). Но симпатии мои оказались на стороне деда, я почти собралась помочь с избиением, как дедушка схватился за сердце и начал падать. В груди холодом разлился испуг. Брюнет кинулся на помощь, и дед врезал ему по лобешнику, прошёлся клюкой по рукам, плечам и спине. «Вот так и помогай пожилым людям!», — от облегчения чуть не расхохоталась.

Мучения мои были отомщены. Правда, недолго и нестрашно. Этот мазохист недоделанный ещё и смеяться начал.

Впиваясь в мою ладонь, девочка наблюдала забег с округлившимися от ужаса глазами. Погладила её по плечу, ободряюще улыбнулась, но она взглянула на меня со смесью страха и изумления, покосилась на нарезавших круги брюнета и деда. Можно подумать, она впервые видела, как люди дурачатся… Или впервые? Улица, где её продали, радостной не выглядела.

Медвежий рёв положил конец надеждам, что брюнету снова влетит клюкой: полноватый громогласный мужчина в багряном с золотом мундире подлетел к нему, что-то заклекотал. Рогатая хрень подсунула хвосты под двуколку и, чуть приподняв, сделала шажок в сторону. И ещё, и ещё. Бесшумно и грациозно.

«Мундир» орал, брюнет разводил руками с самым невинным видом. А меня похищали.

— Эй! — взвизгнула я.

Хрень прижалась к земле, даже рога пригнула. Теперь и дед, и «мундир» меня заметили. Синхронно открыли рты. Столь же синхронно уставились на брюнета, он опять развёл руками (ага: невиноватый я, она сама пришла). Помахал ладонью, и хрень подползла к стене у дороги. А, значит, меня только в сторонку убирали. Ну ладно. Ещё один взмах брюнета — над двуколкой раскрылся верх, прикрыв меня от солнечного света и ошарашенных взглядов.

Нервно рассмеялась: на фоне их запакованных в платья женщин я выделялась ещё больше, чем у себя дома (наверное, мужчины решили, что я в нижнем белье разгуливаю). Девочка изумлённо на меня уставилась.

— Всё хорошо. — Улыбаясь, погладила её по голове, она прильнула ко мне, худенькая и тёплая, обняла.

Как хорошо, что помимо устной речи у нас есть другие, универсальные языки.

Пока мы грелись в объятиях друг друга, приехали ещё солидные мужчины в мундирах синего и красного цвета, в костюмах денди. Из нескольких подкативших экипажей выглядывали хорошенькие женщины. На ящеро-страусах и пяти больших каретах явились черномундирные и багряномундирные с цветными солнцами во лбах.

Буйную растительность быстро оцепили. Опасная, что ли?

Все страшно взирали на брюнета. Кто-то мявкал, кто-то тявкал. Жалко его стало и защитить хотелось: стоит один против всех. И вид покаянный — прямо хулиган-двоечник на выволочке у педсовета. Судя по тому, как махали на лианы и выговаривали ему, топали ногами и снова махали на лианы, без него не обошлось.

То есть он не только меня сюда притащил, но и эти «волшебные бобы» засадил?.. А не из-за них я сюда попала? Ну как в сказке: обменял он корову на бобы, посадил в огороде, залез по стеблям в заоблачную страну великанов (в нашем случае — на Землю) и притащил принцессу (то есть меня… хотя лучше бы Светку забрал, это она у нас себя принцессой считала).

Снова оглядела лианы. Вдруг это мой путь домой? Хотя мозг отказывался понимать механику подобного «пути». С другой стороны, я сюда по тоннелю дошла, а размер лиан позволял такому тоннелю поместиться внутри. Может, эта штука прорастает в другие миры? У меня аж дух захватило от такой фантастической перспективы: бобовый Иггдрасиль! Или вьюнковый… Лиановый.

Кажется, я слишком устала, и мозг начинает подводить. Впрочем, ситуация к этому располагает.

Брюнет нервно махнул на заросли и отошёл в сторону. Десять разнокалиберных мужчин выступили вперёд, вскинули руки. Их пальцы засветились зелёным, алым, чёрным, возникшие шары молниеносно рванулись вперёд. Но лишь чуть подпалили лианы.

Мне паниковать, что меня пути домой лишают, или как?

Мужчины грозно-грозно посмотрели на брюнета, он с виноватой улыбкой развёл руками, что вызвало волну побледнений и побагровений. А вот женщины, наоборот, заулыбались. Согласна: весь такой несчастно-виноватый он выглядел мило.

Но если эти лианы мой единственный путь домой, и я его лишусь — урою гада.

Мужчина в багряном с золотом мундире указал на заросли и что-то протявкал. В ответ брюнет начал что-то перечислять, загибая пальцы. Взбесившийся начальник подозвал офицера в чёрном, тот достал блокнот.

Динозавры подогнали карету с жёлтым гербом, с козел спрыгнули мужчины с жёлтыми солнцами на лбах и выгрузили столы, тарелки, еду, у всех ощутимо повысилось настроение, женщины вылезали из экипажей… Похоже, у аристократов пикничок. Значит, лианы не опасны.

В животе заурчало.

Не то чтобы я стеснялась своего вида, но, похоже, мы тут застряли, и светиться перед скучающими дамами и джентльменами не хотелось, а то будут потом в нашу двуколку «случайно» заглядывать.

Брюнет же задумчивый взор обратил на лианы и кормить меня явно не собирался. Уставилась на него грозно-грозно. Минута — и он зябко повёл плечами, заозирался. Круто! Дома никогда так не получалось.

Наконец встретился со мной взглядом. Я покрутила рукой, будто ложкой ем, и указала на стол. Брюнет закивал и пошёл за провизией. Сообразительный. И без заискивающей спешки, словно его на самом деле не слишком заботит, что я могу вылезти и шокировать публику. Впрочем, в этом случае он, наверное, тоже просто с невинным видом развёл бы руками.

Тем, что принёс много мяса с салатом, а не тарталетки (или что-то такое), скромно употребляемые дамами, брюнет слегка повысил шанс не быть жестоко забитым за мои приключения.

Минуты две я просто судорожно ела, понимая о вкусе одно: бесподобно вкусно! Девочка даже замычала от удовольствия.

Прислонившись плечом к двуколке, брюнет лениво утаскивал с тарелки, которую держал, кусочки чего-то вроде морковки. Я постукала себя кулаком по груди, потом указала на лианы и изобразила, что иду по ним к двери. Когда «человечек» из пальцев «зашёл» в неё, охватила его ладонью и будто унесла ввысь.

Брюнет задумчиво проследил за моим движением и замер, обдумывая. Солнце позолотило радужку его серо-зелёных глаз, тонкий застарелый шрамик у правого виска. Задумчивое лицо осветила догадка, и брюнет замотал головой. Указал на меня, на лианы и снова помотал головой.

Надеюсь, он правильно понял жесты, и лианы не имеют отношения к моему путешествию сюда, потому что их, кажется, собирались жесточайшим образом выкорчевать.

***

Оказывается, я люблю свой кабинет. Нет, в самом деле: сидишь спокойно, цветные эмбриончики разглядываешь, а мысли сами так в голову и лезут.

— Долго ещё? — процедил Алвер, разрушая воображаемую идиллию.

Я тяжко вздохнул над листами с расчётами. Ветер колыхал уголки листов. Я передвинул камушки, чтобы колыхал сильнее: красиво же. Гневно фыркнув, Алвер снова подвинул их в углы и постучал пальцем по формуле повышения волосатости, нарисованной исключительно с целью изобразить перед ними бурную деятельность: всё равно не поверят, что на первых этапах я просчитываю в голове, и только потом требуется бумага и ручка.

В голове просчитывать не получалось, потому что Алвер сидел с одной стороны, а пованивающий многоуважаемый Смуз, дом которого попал в лианы магоеда, сидел с другой и тоже постоянно торопил.

И это не считая того, что вокруг дороги, на которой мне поставили рабочий стол, слонялись соседи, шумно дискутировали, ели, пили, а чуть поодаль настраивал инструменты оркестр.

— Мне нужно уединение, — напомнил я, жалобно глядя то на одного, то на другого надзирателя.

Но они не мои гувернёры и не девушки, на них не подействовало.

— Здесь. — У военного министра Алвера нервно задёргался рот. — Ты будешь решать эту проблему здесь и сейчас под нашим чутким наблюдением, чтобы ничего не натворил.

Опустил взгляд на формулу повышения волосатости: ну да, под их чутким наблюдением я точно ничего постороннего не делаю.

Алвер подскочил:

— Смуз, сделай уже что-нибудь! — Махнул на мои бумаги. — Неужели не разберёшься лучше него? Кто из вас министр науки и новых технологий, ты или он?

Вот это зря: на лицо Смуза накатила волна красноты.

— Я. — Он тоже поднялся.

— Он. — Закивал я. — Конечно он.

Сдалось мне это министерство, я же там от скуки умру.

Разговоры вокруг стихли, все заинтересованно смотрели на нас, Смуз покраснел сильнее. Бросил короткий взгляд на бумаги, вскинул ладони в сторону магоеда и активировал формулу. Я закрыл лицо руками.

Послышались охи-вздохи, чей-то истерический крик.

— Идиот! — взвизгнул Алвер.

И не понятно, к кому это относится. Приоткрыл глаз: на магоеде прорастали кудрявые чёрные волосы. Проблема в том, что прорастали они и на стене поместья Вериндера.

Но что ещё хуже: волосами обрастали стоявшие вблизи длоры. Покрывшиеся чёрными завитками дамы начали падать в обмороки…

Хорошо, что я не нарисовал формулу распиливания (она эффектнее выглядит), а ведь была такая мысль…

 

Глава 6

роснулась от шума, визга и землетрясения! Девочка вцепилась в меня мёртвой хваткой и дрожала. Рогатая фигня накрыла голову передними лапами и тряслась так, что двуколка ходила ходуном — только она, не земля.

Подняла взгляд: лианы чернели завитками волос вроде тех, что растут в интимных местах. Чёрные волосато-кудрявые фигуры носились по дороге, на ней откуда-то появились холмики чёрных волос и пышных волосатых юбок. Брюнета не было. Как? Где? Кто меня домой отправит?

Хрень вскочила. Взлохмаченный брюнет вынырнул со стороны стены, запрыгнул в двуколку. На щеке алела царапина.

— Йих! — Он щёлкнул вожжами, его руки объяло зелёно-голубым светом, он хлынул по упряжке, наполнил сиянием спину животного, среди коричневых бугорков проросли зелёные метров пятнадцать в размахе крылья бабочки.

— Нет! — Я впилась в сидение.

Девочка — в меня. По бокам двуколки вытянулись дельтаплановые крылья, и мы взмыли вверх. И вниз. Вверх. И в бок. Вниз. В бок. Эта хрень летать не умеет, что ли?! Брюнета мотало из стороны в сторону, он вопил:

— Йихууу!

Крылья трепетали, ветер свистел, американские горки нервно курили в сторонке. «Бабочка» крутанулась юлой, меня швырнуло на складную крышу двуколки. Вытаращенные глаза девочки оказались прямо перед лицом, она беззвучно открывала рот. Мелькали небо, лианы, дома.

— Йихууууу! — орал идиот.

Взглянула на него:

— Убью!!

Он повернулся с таким выражением лица, будто не ожидал нас увидеть. Взмах сияющей руки — из сидения змеями выползли верёвки и накрепко нас с девочкой привязали.

— Так-то лучше! — кивнула я.

Брюнет рванул поводья, чёрный сгусток мелькнул рядом, мы нырнули в сплетение зарослей. Крылья сложились. Падая, мы пронеслись в щель, крылья распахнулись, наполнились светом, мы мчались сквозь лианы: вправо-влево-вправо-влево, вверх-вниз-вверх-вниз. Голова моталась из стороны в сторону, подвывания девочки разрывали сердце, я давилась криком.

Крылья уменьшились вдвое, хрень нырнула в просвет между растительностью, шмякнулась на лапы и пробежалась, загоняя нас в «пещеру» с крышей из свившихся лиан. Крылья всосались в коричневую шкуру.

Вытаращив глаза, я часто, прерывисто дышала: обалдеть.

Сердце выколачивало безумную дробь. Никогда. Нигде. Даже когда одногруппник мчал меня, не надевшую шлем, на мотоцикле под сто двадцать километров в час, даже на мини-американских горках, когда казалось, что вылечу из кабинки, я не испытывала такого экстрима.

С трудом моргнула. Брюнет накинул вожжи на штырёк в носу двуколки и спрыгнул на зелёную травку.

Он ещё и гонщик. Посмотрев сквозь узкий просвет между лианами в небо, брюнет нахмурился. Покачал головой. Начала вставать и осознала, что до сих пор связана.

— Кхм, — сипло обозначила своё недовольство.

***

Нужно было подумать, просто спокойно подумать в тишине.

Сзади сипло кашлянули. Чуть не схватился за голову: ну зачем взял её с собой? Надо было одному сбежать и быстро всё разрешить, пока магоед до источника Вериндера не добрался, а теперь придётся отвлекаться на… жену.

Обернулся: она и трясущаяся девочка сидели связанными в двуколке.

Девочка явно пикнуть не могла от ужаса (как и большинство моих пассажиров), а жена выглядела неожиданно бодро. Может, кляп для полной картины добавить? Быстро эту идею отмёл: я же длор, а она женщина. И моя жена.

Заставил ремни безопасности втянуться в сидение. Замер, ожидая гневной тирады, но жена только растирала слегка помятые ремнями руки и талию.

Ах, да, она же языка нашего не знает, так что тирады не будет. Молчаливая жена — мечта любого главы рода.

Моя приоткрыла рот. Метнулся к ней, прижал ладонь к её горячим сухим губам.

— Нет-нет, только молчи. — Замотал головой, надавливая ладонью чуть сильнее.

Над моей рукой блестели орехового цвета глаза. Не томно-романтичные с чарующей поволокой, как при салонных беседах, и не вытаращенные от страха, как обычно после полётов со мной, а осмысленные, что давало надежду на понимание.

Свободной рукой указал на лианы, помахал, изображая, что мне нужно с ними разобраться. Указал на жену и приложил палец к своим губам. Недоуменно вскинул брови, что по моей задумке должно означать вопрос: поняла?

Кивнула! Выдыхая, я расплылся в улыбке: умница. Ухватив запястье приложенной к губам руки, жена с неожиданной силой рванула её вниз, указала на дрожащую девочку и с грозным видом потрясла перед моим носом кулаком.

У меня заскрипел мозг.

Женщина… жена грозила мне кулаком. Неужели она обещала меня им ударить? Нет, быть не может: женщина может хлестнуть по щеке ладошкой, но кулак — это мужская прерогатива. Неужели в их мире не так? О… какой страшный мир.

На всякий случай покивал: пусть главе рода кулак слабой женщины, особенно его жены, вреда не причинит, но надо проявлять к этим хрупким существам снисходительность, я же длор.

По небу опять пролетела одна из патрульных птиц. Так, надо заняться делом. Закатывая рукава, опустил взгляд — и наткнулся им на облепленную странной влажной рубашкой грудь, на туго обтянутые широкие бёдра, ноги.

Может, я её из постели вытащил? Эта её одежда — она же практически ничего не скрывала! Кожи не видно, но фигура… она же сидит передо мной почти нагая. И рубашка так груди обтягивает, что соски проступают…

В горле пересохло. Сглотнул. Горячие пальчики дёрнули меня за подбородок, заставив посмотреть в гневно суженные глаза.

Надо придумать оправдание, надо придумать оправдание своему непристойному поведению! А, она же всё равно не поймёт, если скажу, что ни о чём таком не думал.

Замахал руками и замотал головой: я не думал о том, как соблазнительно обтягивает груди влажная рубашка… Влажная!

Положил руки на её колени и заставил воду уйти из всей одежды, капельки брызнули на землю. Жена ошарашено себя оглядела, ощупала и снова уставилась на меня.

— Да, я только высушить тебя хотел, — зачем-то добавил я к улыбке и кивкам.

Отошёл подальше от полуголой женщины, снова указал на лианы и, глядя ей в глаза, приложил палец к губам.

Она кивнула.

А с ней можно работать, не то что со Смузом и Алвери! Я заулыбался, а потом вспомнил, что после решения проблемы с переводом жена может высказать всё накопившееся за время вынужденного молчания.

Может, непонимание языка вовсе не проблема и решать её не стоит?

***

С каждой минутой голова тяжелела, мысли расплывались, зрение теряло чёткость, а сопение склонившейся к моим коленям девочки растворялось в шуме сновидений…

Приложила голову на коробку, которую нам доставили мужчины в мундирах.

Лианы брюнет сначала ковырял, нюхал. Ходил вдоль стебля, делал подкоп к корням (в багажнике у него оказалась складная лопата). Затем на пальцах выросли когтищи зелёно-голубого цвета, и указательным, точно ножом, он прорезал лиану. На землю закапал прозрачный с коричневой взвесью сок. Вытащенный ноготь выглядел так, словно его окунули в кислоту. Резко захотелось убраться подальше от растений, а этот идиот даже на язык сок попробовал и, поморщившись, отошёл. Сел на отросток размером с бревно и долго гипнотизировал лианы взглядом.

Последние минут десять он извлечённой из багажного отделения тростью торопливо чертил на земле размашистые символы… Темно-темно так… А, это у меня глаза закрылись.

Потёрла их и продолжила следить за брюнетом. Он стоял посередине чертежа и постукивал по одному из завитков тростью. Закусил костяшку указательного пальца.

Сейчас он напоминал гениального учёного: лохматого, погружённого в свои мысли, решающего сверхсложную задачу. Его тёмные волосы поднялись дыбом, побелели. Он повернул ко мне лицо и высунул язык — прямо Эйнштейн со знаменитой фотографии.

Вздрогнув, открыла глаза: брюнет опять что-то чертил, почёсывая голову, отчего его волосы рисковали превратиться в причёску наподобие Эйнштейновской.

Веки тяжелели. Казалось, ресницы сплетались между собой. Обняв тёплую девочку, сдалась на милость сна.

***

Получилось. Ещё раз оглядел громадную формулу под ногами, просчитал действия и противодействия, остаточные флюктуации и вероятность спонтанных выбросов при переходах потоков в другие плетения: всё получалось!

Я гений!

Подпрыгнув, оглянулся на двуколку, чтобы хоть перед женой похвастаться, но той не было.

Как? Куда? Огляделся по сторонам. Химера спала, свернувшись калачиком и прикрыв незакрывающиеся глаза передними лапами.

А жены не было.

Подбежал к двуколке: жена просто спала на сидении, обняв тощую девочку. Они тесно прижимались друг к другу, будто грелись.

Ой, да, тут же прохладно! Стянул фрак и осторожно прикрыл их. Обе заворочались, устраиваясь удобнее.

А они ничего так, мило выглядят…

Вернулся к формуле и, закусив губу, пересчитал снова: ситуация слишком опасная, чтобы оставлять возможность для случайностей. Кажется, я ещё ничего опаснее этого не делал (в смысле, я много чего опасного делал, но не в масштабах нашего острова, а тут ошибка могла уничтожить его и всю длоровую родовую магию).

Как-то нехорошо живот от этих мыслей скрутило. Вот что значит нервы!

Надо успокоиться.

— Я всё могу. — Поднял руки.

«Как бы весь остров не разнести…»

В животе закрутило сильнее.

А заклинание длинное. Это только Смуз с его феерической сообразительностью мог поверить, что магоед падёт от мгновенного заклинания (иначе какое это, к Хуехуну, стратегическое оружие), а в итоге контрзаклятие на сорок минут кастования получилось.

Живот холодел и урчал.

Нет, сначала в кустики — потом спасать остров Длоров.

Красные прожилки расползались по мясистым лианам магоеда, вскрывались нарывами…

Осторожно выведя запряжённую химеру из-под навеса стеблей, сел на ещё больше расширенное сидение двуколки и наблюдал, как увядают огромные багряные цветы, и их лепестки скрючиваются, как сморщиваются стебли, усыхая до коричневых морщинистых палок.

— Я ведь гений, — прошептал и взглянул на спящую жену.

Разбудить её полюбоваться эффектным решением проблемы? Девушка (всё же это девушка, после умывания она наверняка будет выглядеть лет на двадцать и премиленькой) спала тревожно. Под ногтями набилась грязь, совсем как у меня во время экспериментов. Никогда прежде не видел у девушек таких испачканных рук. Удивительно, странно. Даже как-то волнительно.

По магоеду пробежала судорога. Недавно прятавшие нас стебли с хрустом обрушились на землю.

В общем, надо сматываться домой, пока остальные меня не нашли, а там хоть трава не расти: дом длора — его крепость.

Особенно дом с хозяйкой. Холодок предвкушения прокатился по спине мурашками: интересно, как она в нём обживётся?

А, мне же надо разобраться, как жён в их мир возвращать, а то дорогой министр внутренних дел обещал в случае задержки его супруги здесь позаботиться, чтобы мой идиотский род больше не продолжился. Да и попавшую к нему девушку жалко: наш министр даже бывалых мужчин пугает до дрожи одним грозным взглядом.

Перебравшись вперёд, я лёгким движением направил химеру между осыпавшимися, проседающими стеблями к дому. Теперь, когда растительная преграда проредилась, нам оставалось ехать пять минут.

Ворота затянуло отмершими лианами, пришлось ждать, когда в створки поступит достаточно магии для открытия.

«Интересно, внутрь магоед пробрался или нет?» — я нервно потопывал по дну двуколки.

Жена тихо застонала во сне, я застыл. Химера опасливо заглянула через мою голову, один из подбородочных рогов слегка прошёлся по макушке.

— Эй, — прошептал я больше для порядка. Химера курлыкнула. Я улыбнулся: — Подлиза.

Почесал её пупырчатый подбородок.

Наконец с подозрительным скрипом двери расползлись в сторону. Химера на цыпочках потрусила внутрь, но даже так ногти по гравийной дорожке скрипели знатно. Следов магоеда внутри не оказалось. Посмотрел на жену: покачивалась, но спала, как младенец.

Внимательно оглядел ажурные галереи и шпили своего дома: что нас ждёт?

Двуколка остановилась у полукруглого крыльца в десять ступенек.

Вновь посмотрел на жену: спала. Устала, наверное.

— Помоги, — шепнул химере.

Вздохнув, она приподнялась. На пузе щёлкнули замки, раскрылись створки, и моя розовая шестилапая гордость почти два метра ростом вылезла из ониксовой брони с шипами. Чешуйки внутреннего тела тускло блестели на солнце, восемь тёмных глазок взирали на меня со звериным обожанием.

— Девочку возьми.

Протянув трёхпалые верхние лапы, химера со змеиной грацией проскользнула в двуколку и подхватила девочку. Та выскользнула из слабых объятий моей жены. Тёмные глазки уставились на меня вопросительно.

Да, мне же надо решить, где их разместить! Подумав, велел:

— В гостевую её, поближе к женским апартаментам.

Жена оказалась лёгкой. Раньше девушек не носил, но по тому, как кренились под ними экипажи, казалось, они должны быть тяжелее. А, ну да, они же в платьях и украшениях. Так что хорошо, что жена у меня голая. Невольно покосился на её грудь, но ткань её теперь не так плотно обтягивала. Вздохнул.

У по-прежнему открытых ворот замаячили красные ящеры особого отдела, осёдланные мужчинами в чёрных мундирах. Похоже, министр решил напомнить о необходимости избавить его от жены. Дождался их на крыльце, размышляя о том, что женские волосы, судя по щекотавшей руку пряди, могут быть удивительно мягкими. А у Сабельды локоны такие, что ими впору ингредиенты в ступке толочь. У мамы и того хуже.

Первый из подъехавших офицеров взбежал по крыльцу и протянул мне конверт. Я закатил глаза:

— Вы что, не видите: у меня руки заняты. Вскрывайте уже.

Офицер побледнел:

— Секретная депеша.

Бывшие военные, что с них взять. Терпеливо пояснил:

— Вскройте и разверните письмо ко мне, я же не прошу его читать.

На бледном лице отразилась работа мысли, офицер сломал печать и развернул мне послание министра:

«Хватит развлекаться садоводством. Быстрее избавь меня от сам-знаешь-кого».

— М-министр просил написать ответ, — добавил офицер.

Вот вроде министр внутренних дел у нас умнее военного и научного вместе взятых раза в два, а тоже не понимает: катастрофу устроить легко, а вот ликвидировать последствия — долго и нудно.

Терпеливо пояснил:

— Перепиской мне заниматься некогда. Передайте на словах: сейчас, только от своей избавлюсь. — И повернулся к дверям, они распахнулись в мраморно-золотой холл.

Офицер поспешно сунул свёрнутое письмо через моё плечо, лист упал на мерно вздымавшуюся грудь жены.

Стоило шагнуть в холл, воздух изменился, магическое напряжение заставило вибрировать старенькие чары.

«И что за спешка? — мысленно возмущался я. — Можно подумать, жена ему мешает. Наверняка запер её в самом глубоком подвале, а мне пишет так, словно ему жить не дают».

Нелестно думая об очередном торопливом государственном муже чуть не влетел в двери своей комнаты. Развернулся и промчался к следующим. Они отворились.

Алый будуар блистал золотом и шёлком ещё со времени, когда мама была полновластной хозяйкой рода. В углу на последнем издыхании журчал фонтан. Я положил жену на громадную кровать с балдахином: хорошо смотрелась на расшитом золотом бархате, только помыть надо.

И одеть. Я её точно из спальни призвал: не может девушка в таком виде где-то ходить.

Забрав письмо, укутал жену краем одеяла.

— Спокойного сна.

А мне пора разобраться с порталом в другой мир. Интересно, почему жёны вернулись?

***

Тело ныло так, словно я пару часов в спарринге мочилась. С трудом повернулась, кровать отозвалась привычным скрипом, я поморщилась. Веки тёмные, значит, ещё глубокая ночь. И…

Воспоминания ударили адреналином, сердце взвыло в груди, глаза распахнулись: я была дома. Спальню тускло освещал ночник, окно за занавеской и жалюзи казалось чёрным.

Руку плотно обхватывал будто прямо на ней отлитый браслет с эльфийскими узорами.

Спала я в грязной одежде. Но, главное, дома, а не в другом мире…

 

Глава 7

авлик… сердце неприятно ёкнуло, но после забега по иномирью его измена так, цветочки. Правда, непонятно, почему «благоверного» нет. Со Светкой где-нибудь празднуют моё исчезновение?

И ведь, гад, даже фотографию нашу свадебную из рамки на стене вытащил, а саму рамку зачем-то оставил висеть. Схватив подушку Павлика, швырнула в пустую рамку, та рухнула на пол под звон стекла. Стало тихо-тихо.

Как там девочка? Брюнет о ней позаботится или выбросит на улицу? Глаза-то у него добрые, но кто знает…

Включив светильник над кроватью, снова внимательно оглядела браслет: вдруг в переплетениях узоров прячутся щель, замок, шарнир — нет, глухо. Магия, будь она неладна!

Думать ни о чём не хотелось, я прошла в ванную, стараясь не глядеть на выбитое стекло в кухню. Двадцать минут горячего душа, пять минут рыданий — и я была почти как огурчик, а ноющие мышцы — можно было представить, что я просто хорошенько потренировалась накануне.

Только девочку жалко.

Вытираясь полотенцем, вышла в коридор.

За окнами было темно. А в квартире по-прежнему тихо-тихо.

Ни громко работающего даже среди ночи телевизора справа вверху, ни круглосуточного детского плача ребёнка с коликами под нами. И любитель рэпа слева тоже вёл себя подозрительно тихо даже для ночи.

Что-то не так.

Холодок пробежал по нервам и под коленями защекотало.

Тихо.

Здесь неестественно тихо. Даже шума машин и гудения холодильника нет.

Выронив полотенце, пробежала в кухню, к окну, отдёрнула штору: темнота. Просто беспросветная тьма за стеклом. И в гостиной, и в спальне. Попробовала открыть окна — стояли намертво, будто отлиты вместе со стеной.

Вот теперь стало реально страшно, страшнее, чем в неведомом городе волшебного мира. Только бы меня не замуровали: с человеком можно совладать или договориться, с толстыми каменными стенами — нет.

Желудок скрутило, к горлу подступил ком.

Задыхаясь от панического ужаса, я подступила к двери.

— Только бы там был выход, — меня начало потряхивать.

Быстро провернула замок, ручку — и отворила дверь.

Подъезд. Всё как обычно, даже скол на ступени и царапок от ножа на кнопке звонка у соседа-репера. Мрачный свет ламп…

В окне между этажами — темнота, как за окнами моей квартиры.

И тишина, точно в склепе.

Это не мой дом.

На руке резко потяжелел браслет.

Рванулась вниз, миг — я у двери на улицу, такой родной, в узорах чёрной и красной граффити, с сакральной припиской из трёх букв. Распахнула…

***

«Неужели идея отправить жену в другой мир предкам не приходила? — я вытащил из ящика свежую порцию заплавленных в консервирующее стекло древних листов. — Или нам просто не повезло, и упоминания об этом не сохранилось?»

Взглянул на портальный узел, вольготно лежавший посередине моего стола среди консервированных листов и хорошо сохранившихся страниц.

Этот инструмент пытались задействовать многие длоры до меня и после, но почему-то только мне он открыл дорогу в иной мир.

Было это случайным совпадением или?.. В голове яркими линиями начала свиваться мысль, что…

Стены громко, протяжно затрещали, звук напоминал хриплый вой. Спину защекотали мурашки, передёрнув плечами, я снова уставился на портальный узел. Мысль опять начала вкрадываться в голову…

Дом заскрежетал. Похоже, происходило что-то глобальное. Отложив пачку консервированных листов на край стола, я закрыл лицо рукой: никакого покоя!

— Тринь-хрясь-труууу… — жалобно отозвались стены дома. — Уууу…

Что-то заскрипело, словно ногти по грифельной доске, аж волосы дыбом.

— А потише нельзя? — обратился к потолку, хотя, конечно, ему моё мнение безразлично, я же всего лишь глава рода.

В общем, я понимаю угрозу министра меня кастрировать, если не избавлю его от жены.

Но как я это сделаю, если мне и пяти минут спокойно подумать не дают?

Вытащил из нижнего ящика беруши. Они мешают думать, но не так, как этот ужасающий скрежет. Потрогал ухо, в котором неудачно поковырялся когтем — вроде зажило. Только поднёс затычку, из середины лаборатории выскочило нечто в развевающихся лохмотьях. Выронив беруши, я отскочил, врезался в стол, с края звонко посыпались пластины листов. Нечто парило посередине, из широких рукавов выглядывали пальцы в струпьях. Края капюшона колыхались, но под ними была лишь тьма.

— А? — сипло выдохнул я, опуская руку, которой рефлекторно прикрылся.

Сиплый с присвистом замогильный голос пробрал до печёнок:

— К вам министр внутренних дел. Требует срочной встречи. — Нечто поклонилось.

Внимательно его оглядев, уточнил:

— Привратный дух?

— Да, мой длор, — с присвистом, жалобно отозвался несчастный дух.

Мне стало совсем страшно за родной дом.

— Министр говорит, что вынесет ворота, — просвистел дух.

— А почему ты шепелявишь?

— Удивительно, что я говорить умею, у меня ведь даже, — он стянул капюшон: под ним оказался сгусток черноты, — головы нет.

Из какого же странного мира явилась моя жена, раз под её влиянием нормальный человеческого вида дух превратился в такое?

— Министр… — прошелестел несчастный привратник.

— Да-да, зови сюда. — Кивнул я и почесал затылок.

Дух исчез.

Мой настойчивый гость не из тех, кого можно обмануть изображением бурной деятельности, ему нужен был результат. Которого не было.

Но ведь попробовать стоит!

Быстро поднял с пола листы и снял с портального узла корпус.

Когда разящий меч империи, он же самый молодой в истории министр внутренних дел, он же длор Раввер Вларлендорский влетел в мою лабораторию, я с умным видом перерисовывал схему расположения в узле кристаллов накопителей и колб с активным раствором.

— Работаю, — не отрываясь от дел, возвестил я.

— Результаты? — леденящим кровь голосом спросил министр.

— Я бы пока не хотел их озвучи…

Его широкая ладонь накрыла лист с чертежом. На безымянном пальце хищно блестели острия и грани перстня на всю фалангу.

Вот так всегда: никакого уважения к труду учёных.

Поднял взгляд на бледное, будто вылепленное из гипса лицо в обрамлении длинных чёрных волос. Министр до сих пор носил траур, даже чёрный цвет не скрадывал массивности его фигуры. Ну и добавлял ему подавляющей мрачности.

Сразу хотелось встать и отойти, но я откинулся на спинку кресла и честно сознался:

— Работа в стадии исследования фактов. Выводов пока нет.

Дом душераздирающе заскрипел. Министр поднял взгляд к потолку и скривил тонкие губы. И затем неожиданно мягко признался:

— В прошлый раз было не так… шумно.

— Может потому, что они иномирянки? Ты же видел, во что она превратила моего привратного духа.

— Он не показался, — обронил министр, оглядывая мою любимую коллекцию эмбрионов.

— Дуух, выходи, — позвал я.

— А может, не надо? — просипел из стенки дух.

— Выходи, — строже повторил я.

Сначала из стены показалась стыдливо опущенная голова в капюшоне, затем тело в развевающихся лохмотьях. Страшные руки дух спрятал в рукавах.

Оглядев его, министр велел:

— Руки покажи.

Мой дух моментально их высунул. Да, умеет наш министр командовать. Он холодно сообщил:

— Мой стал таким же.

— Что? — спросили мы с духом одновременно.

Министр приблизился к нему, обошёл по кругу и пояснил:

— Мой привратный дух сейчас выглядит так же.

— Может, у них водятся такие существа? — протянул я.

— Без головы? — дух стянул капюшон, чтобы напомнить о сгустке вместо черепа.

— А у моего там гадкая кишка со ртом на конце, — сказал министр и отмахнулся. — Но это не важно.

Он решительно прошёл к моему столу и вскинул тонкую бровь. Пришлось вставать и нести из угла стул. Хорошо ещё, министр в это время не занял моё место, как он любил делать в детстве, когда с дядей приходил к нам в гости. Уже тогда он грезил постом министра, за что и получил в кругу близких прозвище, позже ставшее служебным званием: министр.

С минуту он просто смотрел на меня таким взглядом, что я начал тщательно вспоминать, не натворил ли чего страшного в ближайшем прошлом. Ну, кроме того, что неудачно его женил и чуть не уничтожил наш остров.

— Скажи, этот твой магоед мог убить главу рода? — спросил министр.

— Мой?

— По форме вопроса понятно. Но хотелось бы уточнить: а здесь есть ещё чьи-то магоеды?

Да это почти оскорбление!

— Таких только я создал. Что касается первого вопроса, то… Если большой стебель потеряет опору и упадёт на главу рода, то, конечно, может убить. Да и сухие при падении могут убить, если угодят в висок, например, или если неожиданно испугают: от разрыва сердца даже глава рода не застрахован.

Министр чуть склонил голову, чтобы исподлобья мрачно на меня глянуть:

— Я не твоё любимое научное собрание, давай обойдёмся без превратных пониманий вопросов.

— Кто убит?

— Ты не сотрудник министерства внутренних дел и не имеешь права получать секретную информацию.

— Через пару часов я всё равно узнаю, почему бы не сказать сейчас?

Министр смотрел на меня ледяным взглядом, и моё возмущение вмиг сменилось непривычной растерянностью:

— Министерство постарается сохранить это в тайне? Всё настолько ужасно?

Он не ответил, но во взгляде что-то изменилось, и мне стало совсем не по себе. Всякие неприятные ощущения мгновенно сменились бурной мыслительной деятельностью: выкинул из списка подозреваемых в смерти находящихся за границей глав (если я правильно их помню) и самых ярких звёзд столицы, исчезновение которых просто не скрыть, убрал занимающих министерские посты и… да всё равно много оставалось.

— Итак, — министр побарабанил пальцами по столу (значит, сильно нервничает, хотя лицо, как обычно, — маска спокойствия). — Мог ли магоед убить главу рода?

— Нет. Однозначно. Он поглощает магию, а не жизнь. Я трогал его сок, пробовал на вкус — для физического тела это безвредно не только в теории, — (у министра дёрнулась губа). — Магоед не чувствует длоров, можно им хоть обмотаться — ничего не будет.

— А при попадании в кровь?

— Семенем? Корнем?

— И тем, и другим.

Всерьёз задумался. Министр сверлил меня взглядом. Я решил размышлять вслух:

— Теоретически существует вероятность, что насыщенный магией организм длора покажется капсулам достаточно благоприятной средой для выброса корней. Но все семена я засеял лично.

— Надо же, — с обманчивой любезностью заговорил министр, — а кому-то говорил, что просто забыл рюкзак у соседа.

— Ну ты же меня знаешь, — развёл руками.

— Лжёшь как дышишь.

— Когда налетают с обвинениями — это само получается. Что до корней… они статичны, даже дополнительные, которые появляются на стеблях, растут достаточно медленно, чтобы человек мог спокойно увернуться. Нет, конечно, можно предположить, что некий глава рода споткнулся, стукнулся головой, потерял сознание и пропустил момент, когда на него наткнулись и проросли корни, но вероятность этого…

— В доме. Это произошло прямо в доме.

— У Сомсамычевых?

— Не у них.

Волосы вставали дыбом, горло сдавило, и голос стал тоньше, с хрипотцой:

— В доме? С активным источником? С его главой?

— Да.

Калейдоскопом закрутились мысли:

— Нет-нет, в доме такого случиться не могло. Активный источник защищает всю территорию рода, даже стены у Вериндера магоед до конца не преодолел. К тому же проникновение в дом значило бы и поглощение источника, а тогда стеблей было бы в разы больше. Так что нет: магоед тут ни при чём.

— Всё поместье было в стеблях.

Замотал головой:

— Нет-нет. Если магоед свободно пророс на землю рода, значит, источник уже… — я шумно вдохнул и изумлённо уставился на министра.

Тот холодно, будто о погоде говорил, докончил:

— …был уничтожен.

Облокотившись на подлокотник, я обхватил губы пальцами, невидяще уставился перед собой.

Уничтожен один из активных источников. Немыслимо!

Министр снова побарабанил пальцами по столу:

— Знаешь, как мне ситуацию обрисовал комиссар?

— Неет.

Министр прищурился:

— Некий молодой, склонный к эксцентричным выходкам длор, напившись, пришёл к соседу похвастаться новым изобретением. Ситуация вышла из-под контроля, сосед погиб, и молодой длор засеял изобретением остров, отвлёк внимание учёных длоров внезапным браком, тем самым создав себе алиби, а потом переложил вину на другого соседа, у которого якобы оставил это изобретение.

Кровь отлила от лица, я старался успокоиться, но как-то слишком замаячила перспектива окончить дни под мечом палача: я же полноправный глава рода, если меня признают виновным в убийстве длора, меня придётся убить, чтобы освободить место следующему главе.

— Послушай, я… — подался вперёд, чувствуя, как сердце непривычно колотится у горла, и не зная, что сказать, кроме тривиального «не виноват».

— Я думаю, ты слишком прямолинеен и импульсивен для осуществления такого плана. По моему приказу комиссар будет держать эту версию при себе, но… Он в неё верит, а когда человек во что-то верит, его разум начинает искать подтверждения и игнорировать противоречия, поэтому существует большой риск, что со временем эта составленная на домыслах версия обретёт фактическое подтверждение, и тогда уже, дорогой Лавентин, результаты расследования могут передать через мою голову.

Казалось, мир рухнул… Опять. Что-то последнее время он часто рушится.

— А если отстранить комиссара? — Вскинул палец. — Заставить подписать магический контракт?

— Он уважаемый сотрудник полиции. Уволю его — и его версию будут копать с удвоенной силой. И он не длор, поэтому такой тонкий контракт умолчания с ним не подпишешь.

Наверное, я впервые не знал, что делать. Просто сжал подлокотники.

— Я считаю тебя безответственным, капризным ребёнком, — заговорил министр, — и, конечно, не могу доверять длору, которого исключили из Быкослова через две недели обучения.

— Три, — тихо поправил я. — Они меня после перекраски профессоров в зелёный ещё неделю в карцере держали, надеясь, что одумаюсь, а я им карцер разнёс.

— Продемонстрировав свои преступные наклонности, что будет использовано против тебя в суде, — мрачно добавил министр, он же лучший выпускник двух курсов Быкослова, гордость и слава университета, и портрет его вывесили в галерее самых выдающихся студентов в год моего поступления (а я ему платье пририсовал). — Но вынужден признать: когда дело касается всяких магических штук, равных тебе нет. Поэтому… — Он вытащил из-за пазухи сложенный втрое лист. — Подписывай. Теперь ты внештатный сотрудник особого отдела министерства внутренних дел. Если подпишешь, конечно. А если нет… — министр пожал плечами.

— А что, если нет?

Его взгляд недовольно сверкнул. Что, обычно не уточняют, что будет в случае отказа? Я удивлёно приподнял бровь. Министр вздохнул:

— Тогда расследование проведёт лишь подозревающий тебя комиссар и его команда. Это же очевидно, разве нет?

— Ну, мало ли. — Пожал плечами. — Вдруг ты собирался меня на фронт отправить или ещё что. В тюрьму там или на освидетельствование в дом людей с отклонениями душевного состояния.

— Последнее, кстати, весьма заманчивый вариант. — Министр кивнул на контракт. — Подписывай.

Развернув бумагу, я пробежался взглядом по договору найма с условием неразглашения полученной на службе информации. Отрастив клык, надкусил подушечку безымянного пальца и, передёрнувшись, приложил кровоточащую рану к низу листа.

Контракт объяло зелёно-голубым светом, который утонул во тьме магии министра. Я поднял на него вопросительный взгляд: это значило, что договор я подписал не с императорской семьёй, как обычно происходит в таких случаях, а лично с ним. Складываемый контракт глянцево блеснул в цепких пальцах министра и исчез за пазухой.

Поднявшись, министр застыл, глядя на моих эмбриончиков. Бровь поползла вверх:

— Твою коллекцию засасывает.

Я оглянулся: тщательно подогнанные по цвету и размеру баночки вместе с полками втягивались в стену.

— Ааа! — ринулся к ним, схватил, потащил к столу, побежал за следующими, поставил их на пол. — Помоги, помоги мне, — причитал я, вырывая банки из пасти размякшей стены. — Нет, только не шнюбубера!

— Как ты раздобыл эмбрион шнюбубера? — без малейшего сочувствия уточнил министр. — Они запрещены к хранению.

— Отец подарил. Помогай, — я лихорадочно составлял банки на пол.

— Они и в пол проваливаются, — заметил министр. — Похоже, твоей жене они очень не понравились.

Двадцать две оставшиеся на полке банки продолжали втягиваться в стену, остальные проваливались в пол, точно в болотную трясину. Схватился за голову: вот она супружеская жизнь во всей красе. Так и знал! И не собирался показывать жене лабораторию!

— Стол, — подсказал министр.

Обернулся: да, стол не принадлежал дому, отец привёз его из Черундии, там на рудниках трудился какой-то искусный мебельщик, вот и вырезал ему из каменного дерева. Банки с эмбриончиками стояли на нём незыблемо.

Перекинув портальный узел и бумаги на кресло, начал переставлять банки на стол, сначала — последние с полок, потом — выдранные из пола. Понаблюдав, министр тоже принялся спасать моих эмбриончиков.

— Быстрее, нас ждут, — почти ворчал он (насколько может ворчать такая хладнокровная личность) и заставлял стол банками. — Ну и гадость.

На огромной столешнице места для всех решительно не хватало, я готов был выть от отчаяния и невозможности быстро определиться, что спасать первым.

Банки встали во второй ряд.

Когда попытался соорудить третий, министр перехватил меня за запястья и заставил посмотреть на себя:

— Хватит. Иначе упадёт, и лишишься всех.

— Но… — с ужасом оглянулся на пропадавшие в полу эмбрионы.

— Потом с женой договоришься, чтобы вернула, — министр развернул меня к выходу. — А сейчас быстро переодеваться — и на место преступления.

— А если не вернёт? Если они там испортятся?

— Тем важнее быстро разобраться с делами, чтобы скорее начать её уговаривать.

Прижимая баночки к груди, я поплёлся за министром. Держать «эту гадость», пока я переодеваюсь, министр решительно отказался, так что я просто надел свежий фрак и в обнимку с банками отправился на свою первую официальную государственную службу.

 

Глава 8

верь «подъезда» распахнулась в выемку пористой скалы. И ни щёлочки, ни намёка на выход.

— Е-японский городовой! — схватилась за голову. — Так, всё хорошо, всё нормально, я выберусь.

Только каменная порода за дверью мешала в это верить: кажется, меня замуровали в скале.

А может, мне это мерещится? Ну, всякие там голограммы, прикрывающие тайные ходы… Решительно шагнула в выемку, а вот дотронулась до камня осторожно и самым кончиком мизинца: если даже отсохнет — не так страшно.

С мизинцем всё обошлось. Пористый камень оказался тёплым, чуть-чуть упругим и едва ощутимо пульсировал. Потрогала его ладонью: конечно, не вибромассажёр, но приятно.

И твёрдо так, что не пробьёшь. Постучала по камню — звук глухой, значит, толщина приличная, а то и вовсе монолит.

Надо остальные стены обстучать.

Но сначала — одеться.

***

Ехать пришлось в ландо министра. Грозный взгляд скользнул по дыре на месте вывернутого светильника-гриба и упёрся в расколоченные статуи, при свете дня прекрасно заметные с подъездной дорожки.

А вот Дуси не видно, он такой стеснительный, теперь в сад при гостях не выйдет, пока не обрастёт.

Министр разомкнул плотно сжатые губы:

— Надеюсь, ты понимаешь, как подозрительно это выглядит в свете последних событий.

— Сомсамычевы постарались, — неохотно признался я.

— Когда это ты пустил их сюда кувалды на прочность проверить?

Хотелось ответить небрежно, да вышло почти обиженно:

— Это они сами.

— Коммерсанты в саду длора с саддухом накуролесили без его ведома? — Министр поднял взгляд к небу. — Сочини объяснение правдоподобнее.

— Это правда!

— Я не говорил, что ложь. Но звучит неправдоподобно. Совсем. — Он обратил на меня леденящий взгляд. — Лавентин, на этот раз всё серьёзно. Попробуй хотя бы изобразить из себя взрослого человека. — Министр посмотрел на банки с эмбрионами у меня в руках. — И убери это куда-нибудь с глаз долой.

— А ты возле ворот останови, там у Дуси склад садового инструмента, я пока в нём размещу.

— И… — Министр поманил меня пальцем (я неохотно наклонился). — Только не дёргайся.

Его рука с хищным перстнем потянулась к моей щеке, от прикосновения металла по коже пробежал жар магии, скулу защипало. Металл раскалялся. Министр отдёрнул ладонь:

— К вечеру ни один эксперт не сможет доказать, что у тебя была травма.

Я потрогал гладкую кожу, смутно припоминая, что её порезало при бегстве от военного и научного министров: меня схватил офицер, я рухнул на даму, и её брошка прошлась по скуле.

По лёгкому мановению руки ящеры остановились у ворот. Спустившись на скрипучий гравий, я быстро зашагал между стеной и живой изгородью. В сорока метрах от въезда кусты скрывали чулан-землянку. Внутри было темно и прохладно, надёжная крыша над головой — самое то для временного хранения моих эмбриончиков. И на полке место свободное есть.

Эх, надо было и остальные сюда принести, а теперь поздно: министр — сущий зверь, с него станется и за шиворот меня попытаться увести.

Напоследок я полюбовался на выставленные на полочку с удобрениями банки и отправился назад.

Уже отъезжая, подумал, что надо было Дусю предупредить: вдруг испугается моих шипастеньких и глазастеньких эмбрионов экспериментальных химер.

Посмотрел на министра, и желание просить вернуться мигом отпало.

А, ладно, и так нормально всё будет: Дуся может сегодня туда и не заглянуть.

***

С одеждой получилась беда: её в шкафу ожидаемо не нашлось, а оставшуюся со мной пришлось стирать. Батареи оказались тёплыми, и за время, пока я простукивала стены квартиры, майка, джинсы и трусы высохли. Это была единственная приятная новость. Стены отдавались исключительно глухим звуком.

Дальше простучала подъезд и теперь в отчаянии сидела на лестнице у выхода, смотрела в скалистую стену. И как её открыть? Каким волшебным словом? Взмахнула рукой:

— Сим-сим, откройся.

Стена слегка отодвинулась.

Снова взмахнула рукой, дрожащим голосом велела:

— Сим-сим, откройся.

Сдвинулась.

Не веря своему счастью, стала махать рукой, повторяя:

— Сим-сим, откройся. Сим-сим, откройся. Сим-сим, откройся. Сим-сим, откройся…

Стена поддавалась!

***

Покачиваясь в ландо, катившем между засохшими стеблями, я задумался над словами министра и… он прав. Это на пьяную голову очевидным казалось, что виной всему Сомсамычевы, а на трезвую выглядело это, мягко говоря, нереально…

А, нет же, вспомнил! Стукнул себя по лбу:

— Я все защитные чары снял.

— Зачем?

— Я был очень не трезв. — (Бровь министра дрогнула). — Ссорился с Сабельдой. Ну и наставил всякого… — В голове всё путалось: воспоминания вспыхивали и осыпались, менялись местами, обрывались, всплывали в другом месте. — Я накричал на неё, чуть не к Хуехуну послал, она ушла. А потом мама активировала мои брачные браслеты, Сабельда пришла ко мне в подвал. Я едва успел закрыться от неё щитом… или… — Между этими событиями было подозрительно много провалов, и установку большинства щитов я не помнил. — В общем, Сабельда уговаривала меня на ней жениться…

— Ты это о той Сабельде, которую я знаю? — скептически уточнил министр. — Она уговаривала? После того, как ты её оскорбил?

— Да. Я увидел портальный узел и предпочёл рискнуть.

— На наши головы. — Министр отвернулся.

Можно подумать, он согласился на моё предложение под принуждением и без энтузиазма. Впрочем, можно сказать, что под принуждением: жениться-то надо было обязательно, а пятый раз по-настоящему он явно не хотел.

Мы приближались к потрескавшимся стенам имения Сомсамычевых. Некогда мощную ограду перевивали скрюченные стебли, которые здесь даже в усохшем виде были диаметром в человеческий рост. Дом был основательно ими продырявлен и окончательно мёртв.

— А Сомсамычевы?.. — не без трепета спросил я.

— Они сейчас на выставке промышленных товаров, им отправили курьера сообщить о происшествии с домом.

Я выдохнул.

Ландо свернуло в открытые ворота имения Какики, но не было привычного ощущения прикосновения чужой родовой магии, а створки за нами вручную закрыли офицеры в чёрных мундирах.

В конце подъездной дорожки стоял холодный, навеки запечатлённый в последнем состоянии дом.

Похоже, дух бездны, с которым мы так мило общались ночью, охранял не Какики…

***

От бесконечных маханий рука отваливалась, из-за повторений язык пересох и, кажется, опух. Но дыра в скале появилась. Сим-сим открылся… или открылась.

Вела дыра в незнакомую лабораторию средневекового стиля. Тут тоже были цветные банки со всякой гадостью, только почему-то здесь они стояли на столе и друг на друге в два слоя, плотно забив всю столешницу. Кто-то, видимо, совсем не боялся, что они упадут и разобьются. Но это не моё дело.

Ещё раз оглядела лабораторию: мрачновато. То ли дело наши современные лаборатории: всё белое и стерильное.

За дверью обнаружилась лестница наподобие той, которую я преодолела при попадании сюда, и вывела в спальню вроде предыдущей: с огромной кроватью под балдахином, резным секретером, кованым сундуком в изножье, пуфиком на ножках-лапах, тканными синими обоями в серебряных узорах, тяжёлыми портьерами, но без лепнины под потолком, на котором вместо полуголых девиц было красивое звёздное небо — как я когда-то мечтала себе в спальню сделать, да Павлик был против.

Честно говоря, местные буржуи зажрались: спальня размером с однушку новой улучшенной планировки, это же какой расход средств на уборку и отопление — умереть не встать.

В коридоре за дверью на том же месте, что и накануне ночью, располагалось французское окно в сад. Посмотрела в другую сторону: вдали имелись двери.

В их расположении было что-то странное. Не сразу сообразила, что между той, из которой выглядывала я, и следующей будто пропущена дверь, а остальные пять шли на одинаковом расстоянии. Да тут как в торговом центре: пока всё обойдёшь, рискуешь состариться…

Возможно, за одной из дверей находилась моя девочка. Одинокий бедный ребёнок в этом сумасшедшем доме… Но, может, для неё, местной, здесь всё нормально, а за дверью в сад — дорога к свободе.

Хотя бежать, вроде, смысла нет: языка не знаю, мир опасный. Брюнет ничего так, покормил и даже домогаться не стал.

Только бы больше не замуровывал — и терпимо.

Вздохнула: да нет у меня выбора — этот безумный учёный наверняка меня сюда и приволок, а значит, возвращаться придётся с его помощью.

Так что иду искать девочку. Развернулась к дверям.

Сзади послышался душераздирающий вопль. Подскочив, развернулась, вгляделась в сад: среди кустов мелькнуло что-то коричневое. Единственным свидетельством того, что это что-то впрямь мелькнуло, была развалившаяся статуя и покосившийся фонтан.

На улицу выходить опасно…

«Бедный ребёнок, как она тут без меня?» — пошла спасать девочку.

***

Мёртвый дом производил странное впечатление… Безумно хотелось поковырять стены, спуститься в самый глубокий подвал и взглянуть на уничтоженный источник: теоретически активный источник при близости главы рода считался неуничтожимым.

— Веди себя спокойно, — почти не шевеля губами, процедил министр.

Я понял, что судорожно озираюсь, чуть не пританцовываю от нетерпения, и эксперты, исследующие холл и торчавший из потолка корень магоеда, странно на меня косятся. Постарался вести себя чинно, как подобает длору, а у самого аж пальцы сводило от желания скорее всё самому посмотреть и потрогать.

Мы миновали просторный холл и почти сразу оказались в большой библиотеке. Напротив кожаного кресла висел портрет семьи: длор Какики, его жена и три дочери, средняя из которых была второй женой министра. На портрет он не взглянул, сразу направился вглубь библиотеки. Там за отодвинутым шкафом зиял проход на узкую лестницу.

— Спальни хозяев не имеют прямых выходов в дом, только через два тайных выхода: здесь и на кухне. — Голос министра гулко звучал в лестничном колодце.

— Как же тогда так быстро обнаружили тело? — Я шёл следом, нетерпеливо высматривая конец лестницы через плечо министра.

— Благодаря пробившему окно корню. Мы выслали патрульных проверить каждый дом на случай, если нужна помощь. Полицейские перелезли по остаткам стеблей через стену и, не дождавшись ответа хозяев, пробрались внутрь. Обнаружили тело. Один остался дежурить, второй отправился прямо в особый отдел. — Министр шагнул в светлый проём.

— И никому об увиденном не рассказали? — Едва оказавшись в спальне, я начисто забыл обо всём.

Министр что-то ответил, но я не расслышал, захваченный представшей передо мной картиной.

Всю комнату покрывал слой хлопьев отвратительного красно-бурого цвета, вроде как снег возле фабрик и приисков. Сухие извивающиеся корни магоеда протянулись от разбитого витражного окна к кровати, через лохмотья балдахина опустились на широкое ложе и сплелись в подобие человеческой фигуры. Лишь несколько мгновений спустя я осознал, что буро-коричневое иссушенное нечто не корень, а неестественно выгнувшийся, усохший до костей длор Какики.

Желудок нехорошо сжался, но все физические позывы утонули в объёме лихорадочно собираемой разумом информации.

Спальня отличалась камерностью — площадь всего метров сорок. На стенах сквозь хлопья неизвестного вещества проглядывали то глаз ящера, то лапа животного или вскинутый арбалет. Скорее всего, на фресках сцены охоты. Свет проникал сквозь выбитое окно на всю стену, остатки витража из-за налёта были почти непрозрачным.

В хлопьях отчётливо были видны две пары следов, наверняка принадлежавших полицейским: они появились под торчавшим в окне корнем, тянулись до кровати, после чего один вернулся к корню, а другой отошёл в угол, за ширму. Судя по следам на налёте, ширма упала, но её поставили и придвинули ближе к углу. Наверное, у полицейского не выдержал желудок. Дальше неровные следы вели к массивному креслу, на его спинке остались отпечатки руки.

Дежуривший у тела полицейский переминался с ноги на ногу. Потом торопливо ушёл сквозь тайный ход. От которого к кровати вела третья цепочка следов: уверенных, с широким шагом. Человек постоял и вернулся чётко по своим следам. Я развернулся к входу. Министр ждал у стены, оставив при входе всего четыре отпечатка ботинок. Третья цепочка следов принадлежала ему.

Семья Какики была ему, по сути, родственной. Министр часто бывал у них в доме в период ухаживаний, да и после заключения брака посещал их регулярно, общался, даже знал о тайном ходе. А потом подошёл, оглядел изуродованный труп тестя (главы рода! убитого в собственном доме! в доме с уничтоженным источником!) и спокойно вернулся след в след.

— У тебя железные нервы, — заметил я.

— Работа обязывает.

И этот длор ещё уверяет, что я веду себя подозрительно.

— Давай, осматривай скорее, — министр кивнул на кровать. — Эксперты изнемогают от желания всё здесь исследовать, но я приказал дождаться тебя.

— Какое высокое доверие, — улыбнулся я. — Твои эксперты поделятся инструментами?

— Нужен стандартный набор?

— Да.

Он исчез в зеве тайного хода. И только оставшись один, я почувствовал что-то странное, будто из меня вытянули воздух, а кожу объяло холодом. Был ли это страх столкновения с удивительным и опасным или действительно что-то витало в воздухе — трудно сказать.

Обнажённый длор Какики лежал на своей кровати, и его изломанное, похожее на корягу тело взывало ко мне, будто умоляло разгадать тайну смерти. Зачарованный этим тошнотворно интересным зрелищем, я двинулся к постели. Ветерок дёрнул клин разодранного балдахина, посыпались хлопья неизвестного вещества, ноздри зачесались.

Прикрывшись рукавом, подошёл совсем близко: кожа Какики напоминала сморщенный, прокалённый до коричневого цвета пергамент, кости изогнулись. Но в складках искажённого лица запечатлелось что-то похожее на улыбку. Глаза были закрыты. Я опустил взгляд ниже, скользнул по вспученной ключице, по выгнутой дугой руке с утолщением на запястье, покрытом хлопьями, в отличие от верхней части тела. Неужели?.. Шагнул ближе, нечто объёмное скрипнуло под ногой, будто камушек.

Наклонившись, выхватил из хлопьев жирной ломкой субстанции что-то металлическое, размером с пуговицу, потёр пальцем: латунная шестерёнка, украшенная на диске красными капельками рубинов. Новый вид украшений?

Взгляд снова упал на запястье Какики. Механически сунув шестерёнку в карман, я потянулся к руке трупа и краем одеяла протёр утолщение: брачный браслет с узором из птиц, чуть поблекший, но целый.

Странно, эти браслеты — порождение источника, причём в буквальном смысле: они полностью нерукотворны, вырастают в его сердце без участия длоров, нам даже в случае потери браслета делать ничего не надо — источник вырастит новый сам. Теоретически, без источника браслет существовать не может.

— Держи, — сказал министр.

Что-то щёлкнуло. Я оглянулся: он принёс громадный чёрный саквояж с красной печатью в виде скалящегося согра. По своим следам я вернулся куда кривее, чем до меня министр, и заглянул в саквояж. Со вздохом натянул перчатки и достал капсульный измеритель магического фона:

— Мой набор юного исследователя и то содержал больше инструментов.

— У твоего набора юного исследователя было неограниченное финансирование.

Я разложил по карманам пробирки, вытащил из пенала скальпель, пинцет и снова оглядел комнату: жутко.

Жутко интересно.

 

Глава 9

оличество дверей и комнат в доме ужасало: я открыла сорок, а девочки всё не было. Поняла, что обожаю нашу стандартную застройку: в таких домах всё ясно и компактно…

Распахнула очередную дверь в непомерно роскошные апартаменты: на диване сидела какая-то девочка. Приглядевшись, поняла: моя. Просто чистая. С расчёсанными волосами (в отличие от меня). В чёрно-белом платье в тонкую полоску. То ли к детям тут отношение более заботливое, чем к внезапным гостьям, то ли она живое подтверждение тому, что дети быстро адаптируются.

Улыбаясь, помахала ей рукой.

Девочка тоже улыбнулась и помахала.

Приглушённый стеклом, в комнате раздался вопль. Вздрогнув, девочка обернулась к окну. Возле него мы оказались вместе. А там ожидаемо: до далёкой стены ограды простирался аристократический парк с живыми изгородями.

Только статуи и фонтаны лежали обломками, и газон в стороне как-то странно шевелился, приподнимался и опадал. В другой ситуации я бы протёрла глаза, но практика показала: здесь возможно всё, поэтому я с долей философского спокойствия наблюдала, как на газоне растёт холм, как мимо пробегает бревно с глазами, как за ним бежит глазастая сороконожка размером с поезд…

Нет, всё же сороконожка размером с поезд — перебор, я оттащила девочку в простенок между окнами и зажмурилась.

— А нам всё равно, а нам всё равно… — дрожащим голосом пропела я. — Хоть боимся мы волка и совы…

Родители обожали «Бриллиантовую руку», вот в ней были хорошие, идеологически правильные приключения отдыхательного толка, я такие же хочу, а не этот… не такое, что цензурными словами не назовёшь.

А ещё повыше хочу, а не на первом этаже сидеть, пока во дворе монстры бегают. И даже не на втором. Осторожно выглянула в окно: из образовавшегося в газоне холма выползало что-то фиолетовое, склизкое и рогатое. Я икнула.

Заставила себя зажмуриться и вжалась в простенок: на пятый этаж хочу. А лучше на десятый — какой-нибудь неприступной крепости без окон, без дверей.

***

Браслет резко потяжелел, я пронёс порцию сильно фонивших хлопьев со столбика балдахина мимо пробирки. Выпрямился:

— Жена его где?

— Где ты был последнюю неделю? — Министр так и стоял у стены. — Во время прогулки в городском парке ящеров понесло, её ландо перевернулось, похороны были два дня назад.

Смутно припомнилось, что кто-то заходил, просил не запускать фейерверки из-за какого-то горя, но я был слишком пьян, чтобы понять, в чём дело.

— А остальные члены рода? Мужчины, незамужние женщины… Они же… — У меня дух захватило от этой мысли. — Получается, они больше не длоры?

— За ними отправлены отряды, их доставят в конспиративное загородное имение, где ты сможешь с ними пообщаться и исследовать.

— Меня шокирует твоё доверие. — Снова развернулся к столбику и снял скальпелем слой хлопьев. — Ты, вроде, считаешь меня слишком безалаберным.

— Это щекотливое дело, требующее не дюжих знаний, а возможно и экспериментов с источником. Несмотря на позор в Быкослове, ты — единственный глава рода, обладающий достаточными научными знаниями для проведения подобного исследования. И ты лично заинтересован в том, чтобы докопаться до истины и защитить других глав, включая себя, от подобных инцидентов.

— Трезвый, холодный расчёт — и я. — Закупорил пробирку и, сунув в карман, снова взялся за капсульный измеритель. — Как-то мы плохо сочетаемся.

— И, конечно, тебе надо имитировать существование в доме источника.

Чуть не выронил прибор из рук, а министр спокойно докончил:

— Даже если для этого потребуется делиться силой твоего собственного источника.

Развернулся к нему:

— Неужели сохранить тайну так важно? Разве не разумнее предупредить остальных об опасности.

На мгновение министр закатил глаза:

— Понимаю, ты далёк от политики, но не настолько же. Мы воюем, Лавентин, и безрезультатно воюем с Галлардией уже пять лет. Мы не можем позволить народу узнать, что главы рода настолько уязвимы, что магию может потерять вся семья. Это удар по нашей обороноспособности. Как ты предлагаешь держать врага на расстоянии, а колонии в Черундии в повиновении, если сильнейшие из сильнейших могут запросто погибнуть у себя дома, в собственной постели?

У него даже глаза заблестели — вот что значит прирождённый политик.

— Понял. — Повернулся к телу и протянул измеритель, капсулы прибора побледнели до серого: магический фон у него был совершенно обычным. — Где проведёте вскрытие?

— В особом отделе. Уже запросил спецтранспорт. Ты приглашён.

Отводя от тела измеритель, внимательно следил за изменением цвета в капсулах с реагентом:

— А ты знаешь, что в анатомическом театре Быкослова…

— …ты с верхней галереи вывернул содержимое своего желудка на труп, профессора и студентов нижних ярусов? Да, знаю. Тебе выдадут ведро.

У столбиков цвет реагента в капсулах снова потемнел, а через два шага от них высветлился до цвета нормального фона.

Через три шага цвет вновь потемнел. Через четыре с половиной шага высветлился. А когда я шёл от двери, зоны усиления и ослабления фона располагались на другом расстоянии друг от друга.

— Скажи… — задумчиво протянул я, — а у экспертов есть фотографические аппараты с магочуствительными пластинами?

— Везут из центральной лаборатории, он у нас один.

— Это хорошо… что везут.

Похоже, у них там совсем плохо с финансированием.

Жутко не люблю, когда посторонние в моей лаборатории хозяйничают, но ради такого важного дела, может, пригласить экспертов особого отдела к себе? И место преступления совсем близко…

Пол едва ощутимо содрогнулся, несколько хлопьев сорвались с балдахина, спланировали на тело и оплетавшие его корни.

Мы с министром переглянулись.

***

На улице раздался рёв.

«Да что там ещё?» — выглянула в окно.

Окна не было.

Лишь стена, обои которой светились, озаряя комнату «дневным» светом.

Потрогала стену: холодная и твёрдая.

Навернулись слёзы: да что за дом такой сумасшедший? То замуровывают, то… опять замуровывают. Сжав ладонь девочки, потащила её к двери… Коридор за ней оказался не тот, через который я пришла: окон не было, освещался он лампами без плафонов (как мой подъезд), и был в пять раз короче предыдущего. И двери были не фигурно резные пылесборники, а нормальные такие, гладкие, с прямыми гладкими ручками.

Я поняла.

На самом деле ничего этого не происходит.

Я просто не знаю как, не знаю откуда и непонятно зачем достала колёса…

Вот не надо было в прошлые выходные с племяшкой «Гарри Поттера» пересматривать с его говорящими портретами, своевольно перемещающимися лестницами, меняющим конфигурацию автобусом и прочей волшебностью. Ещё немного, и мне начнут мерещиться гиппогрифы, гримы и дементоры во главе с тем-кого-нельзя-называть.

Где-то за стеной опять громогласно взревели. От издавшего рёв даже в галлюцинации хотелось держаться подальше.

Пол завибрировал. Сначала мелко, едва ощутимо, потом осознала: землетрясение! Оно усиливалось, стены ходили ходуном. В комнате, где я нашла девочку, что-то звонко разбилось. Обхватив девочку, встала с ней в дверной проём: при землетрясениях это относительно безопасное место.

Дом заскрежетал.

«Только бы не упал. Держись, домик!»

Вибрирующие стены стонали, будто от боли. Казалось, дом сейчас треснет и развалится. Дрожание пола усиливалось, он пошёл волнами, словно был мягким. Коридор резко сплющился гармошкой, только дверные проёмы остались прежнего размера. Стены медленно разглаживались.

Хотелось зажмуриться: настолько фантастически и неестественно это выглядело. И страшно закрывать глаза.

Маленькие пальчики переплелись с моими. Опустила взгляд: девочка мне улыбнулась. И в общем испуганной не выглядела.

Тут что, меняющие архитектуру дома — норма?

***

Землетрясения здесь быть не могло, так что самое логичное предположение: причина вибрации — в источнике. Конечно, он мёртв, но вдруг в нём теплилась жизнь?

Вдвоём с министром мы, вооружившись светильниками, сбежали по дрожавшей винтовой лестнице на шесть этажей под землю.

Колодец чужого источника я видел впервые, и меня кольнуло разочарование: у меня такой же. Тот же цилиндр отверстия глубиной семь метров и диаметром три, те же выложенные магоупорными кирпичом стены и дно, те же цепи со звеньями толщиной в запястье, протянутые к обручам и постаменту в центре. Только здесь обручи и постамент не держали кристалл в два человеческих роста — его чёрные осколки мрачно блестели на полу, местами торчали в стенах, хотя магоупорный кирпич, отлитый из крайне редкого вещества, после застывания по плотности не уступал алмазу.

Я восхищённо выдохнул:

— Это с какой же силой должны были лететь осколки, чтобы воткнуться в стены?

— Это ты мне скажи, ты же у нас учёный. — Министр, опустив светильник в колодец, вглядывался в его центр. — Не чувствую ни малейших признаков магии.

Я сунул в колодец прибор: капсулы остались серыми.

Да и дрожь земли прекратилась.

— Но это не могло быть землетрясение, — озвучил мою мысль министр. — Что же тогда тряслось?

Вверху зашаркали шаги, замелькал жёлтый огонёк фонарика.

— Господин министр, господин министр… — позвали сверху.

— Что случилось? — Прислонившись к стене, он запрокинул голову.

— Вы… там… дом. Там один дом… в нём… его…

Встретившись с министром взглядом, прочитал в его глазах свою догадку: ещё одно убийство.

Одновременно бросились вверх, эхо шагов металось между каменными стенами, скакали тени и свет, создавая жуткое ощущение, что на нас со всех сторон кидаются духи бездны.

Вспомнив своё ночное приключение, остановился.

Потом побежал дальше:

— Дух бездны! Дух бездны!

Министр развернулся, вскидывая руку, на кончиках пальцев затрепетало чёрное пламя. Я столкнулся с его ледяным опасным взглядом и замахал рукой:

— Нет-нет, не здесь. Ночью. Этой ночью, когда я засеивал магоеда у Сомсамычевых, этот дом охранял дух бездны, он ещё помог мне к Сомсамычевым залезть. Я тогда удивился, с чего это Какики нанял такую тварь. У Какики служил дух бездны?

— Я ничего подобного не слышал. Но если бы он об этом упоминал, в салонах непременно бы такое обсудили.

— Ты знаешь, что обсуждают в салонах? — изумился я.

— Должность обязывает.

— Господин министр, — позвали сверху.

Мы снова бросились вверх, выскочили на лестницу в спальную, через потайную дверь выбежали в библиотеку, где нас ожидал один из офицеров в чёрной форме, он последовал за нами через холл на крыльцо. Указал в сторону:

— Тот дом…

К небу поднималась башня: высокая, тонкая и какая-то хлипкая (наверное, дому не хватило массы воссоздать пожелание хозяйки).

Кому вообще могло прийти в голову создать такую несуразицу?

— Кажется, это твой дом, — странным голосом произнёс министр.

И резко провернулся в другую сторону, посмотрел туда, где располагалось его родовое жилище. В той стороне никаких башен не наблюдалось.

А вот там, где должен стоять мой дом, торчала башня. Кажется, у неё не было окон.

— Мм, — как-то обречённо протянул министр. — Способа переговорить с женой ты не нашёл или это её месть?

— Она… спала, я думал, ничего страшного не случится…

— Опять само получилось, — вздохнул министр.

Я развёл руками.

Потом осознал весь ужас ситуации.

— Мои эмбрионы! — я побежал домой.

 

Глава 10

андо догнало меня у ворот. Офицеры согласились открыть только после приказа бледного министра.

— Сюда. — Он распахнул дверцу.

Я прыгнул на сидение, развернулся вперёд, хватаясь за голову.

Моя коллекция…

Мои разработки…

О Хуехунова бездна, как я буду без них?

Ворота, наконец, открылись, ладно рвануло вперёд. Я тоже вытянулся вперёд, вцепился в спинку сидения и с ужасом смотрел, как башня моего дома вытягивается на ненормальную высоту. Ещё немного, и её сломает ветром.

Что делать?

Когда меня дёрнули за рукав, в сознание донеслось:

— Лавентин. Лавентиин!

Обернулся. Министр ошеломлённо смотрел на меня:

— Ты их откуда вытащил? Как их научить управлять домами? Что…

Его голос утонул в чудовищном рёве. Кровь отхлынула от лица и сердца, я повернулся: над крышей соседского имения вздымалась похожая на огромные глаза двойная голова, посаженная на сегментированное тело, каждый фрагмент которого имел по паре собственных хитиновых лап.

— Хуехун нас побери. — Впервые слышал, как министр ругается. — Что это?

— Военный заказ, — отозвался я. — Многоножка для боёв в горных труднопроходимых областях. Только… она должна быть меньше.

Я так впился в волосы, что вырвал несколько.

— Почему она такая огромная?! — Снова дёрнул меня министр.

— Она. — Я уставился на него. — Она должна быть меньше, их должны извлекать из стазис-раствора и помещать в землю, заряженную стандартным магическим разрядом, тогда из химических соединений почвы выстраивается тело в шесть метров. А тут… — Мы на бешеной скорости неслись к чудовищу, точно гусеница ползающему по саду в поисках добычи. — Оно выросло в земле, сильно пропитанной магией рода, поэтому…

Я рухнул на сидение, потерянно глядя перед собой. Ландо остановилось на почтительном расстоянии от ворот. Министр схватил меня за грудки и заставил посмотреть на себя:

— Давай чётко и по существу: насколько это опасно и как это остановить?

— Мм… В таком размере — даже не знаю, я не просчитывал ситуацию, что рабочий эмбрион окажется на земле рода. Это казалось невозможным, ведь в лаборатории нет земли, там пол каменный.

Осознавая свою глупость, закрыл глаза: Дуся. Он мог уронить пробирки на пол своей землянки, и тогда…

— Кажется, у нас может быть две проблемы.

— Что ещё? — прорычал министр.

— Тот второй эмбрион, что был у меня с собой, он… Ну, он для войны в Черундии, рассчитан передвигаться по пустыне, под землёй. Здесь, конечно, условия не те, но он может… медленно, но всё же переползать под землёй.

Министр прикрыл глаза ладонью, беззвучно шевельнул губами. Затем выпрямился, испепеляя меня взглядом:

— Вылезай и беги предупредить соседей, а я вызываю военных.

Он подтолкнул меня к открытой дверце, я спрыгнул на дорогу. Многоножка с шумом и скрипом ползала по саду. Покачиваясь на ветру, дом стонал. Земля завибрировала, пучилась, будто под ней что-то ползло.

Бедный остров длоров…

***

Дом скрипел. Пол качался: в одну сторону — в другую, в одну — в другую. Пуфик медленно сползал по паркету в соответствующую сторону, возвращался, снова сползал.

Мы с девочкой сидели в дверном проёме, она гладила меня по волосам, а я следила за пуфиком, за время своего катания уменьшившимся вдвое, сменившим парчовую обивку на кожаную, золочёные лапы — на никелированные цилиндры.

Конечно, теперь пуфик выглядел привычно, как и диван, как ковёр с абстрактными пятнами вместо изящных узоров и светлые однотонные обои вместо серебряной вышивки. Торшер и даже плоский телевизор на стене были до ужаса нормальными.

Ненормальным было то, что мы качались так, словно плыли в море. Причём, судя по скрипу, на разваливающемся корабле.

Страшно захотелось посмотреть в окно.

Хотя, нет — окон с такими чудищами, бегающими снаружи, не надо, лучше что-нибудь поменьше, типа бойницы. Вздохнув, покачала головой: когда же это кончится?

Девочка потянула меня за руку. Я открыла глаза: прямо напротив нас в стене появилась бойница.

Мм…

Бойница, которую я примерно так и представляла…

А если представить на обоях цветочки? Зажмурившись крепко-крепко, представила ромашки, нарисованные детской рукой. Открыла глаза: на стене медленно, словно с неохотой, но всё же проступали именно такие.

Ого.

Это же… получается, если я желаю — это сбывается.

Тогда почему мы качаемся? Превращения дома в корабль я точно не хотела. Поднявшись и сжав руку девочки, по качавшемуся полу двинулась к бойнице.

В неё задувал ветер. Холодный, неприятно пахший дымом. Просунула голову в бойницу… и закричала. Всполошившаяся девочка вцепилась в меня, и это помогло закрыть рот, но… но…

Мы были на острове. В башне высоко-высоко над большим островом с удивительно ровной береговой линией, а внизу — очень далеко внизу — земля пестрела крышами зданий и парками в окружении стен.

Всё это покрывала лёгкая дымка… Внизу суетились люди в мундирах, к основанию башни шли какие-то ящеро-мамонты, вокруг ползала огромная сороконожка.

Это они из-за меня собрались? Почувствовала себя в осаждённой крепости. И крепость эта качалась на ветру. Да меня одним ударом из катапульты или пушки свалят, полечу вниз — костей не соберу. И так захотелось, чтобы у моей башенки выросли ножки, как у треног из «Войны миров». Там они резво бегали, мне бы сейчас так — и подальше от собиравшейся в основании армии…

***

— Если бы её шкуру можно было пробить гарпуном — зачем многоножку вообще делать? — изумился я предположению, что моё сокровище возьмёт какой-то там гарпун. — Это было бы бессмысленной тратой ресурсов, неужели вы не понимаете?

Стоявший передо мной полковник, до этого бывший слегка багровым после моего заявления, что простым военным с моим созданием не справиться, теперь слегка побледнел.

Стоявший в стороне министр снова прикрыл лицо рукой. Что-то у него последнее время этот жест в ходу.

Полковник елейно уточнил:

— А чем же предлагаете, уважаемый длор, с вашим творением сражаться?

Я покосился на выгнутую дугой спину многоножки. Панцирь окреп и блестел, как стекло: особое строение хитина, чтобы смесь нетушимого огня стекала. Да и огнеупорное оно в принципе. Я же многоножку практически непобедимой создавал даже в размере шести метров, а тут она вымахал на двадцать. И ползала в опасной близости от дома.

А дома жена…

Посмотрел вверх: башня терялась в нагнанном со столицы дыму.

«Надо правильно расставлять приоритеты, — понял я. — На самом деле из всех моих дел самым важным было просветить жену относительно последствий её желаний. Следовало учесть, что самый безродный и нищий человек нашего мира знает, пусть только по сказкам, что хозяйка меняет дом, а иномирянке откуда знать? Вряд ли она достаточно умна, чтобы прийти к такому выводу на основе эмпирических наблюдений».

— Как уважаемый длор предлагает справиться с его творением? — с нажимом повторил полковник. — Что нам прикажете делать?

— Позвать специалиста по управлению магическими животными и активировать управляющий контур.

Полковник снова побагровел:

— Вы предлагаете кому-то подойти к этому существу и?..

Оглушительный хруст саданул по нервам. Башню раскололи вертикальные трещины, они ширились, стены выгибались наружу.

Вцепившись в волосы, я смотрел, как мой дом, как его верхушка проседает вниз, а разделившиеся на три полосы стены надламываются в нескольких местах.

Вопреки всякой логике, внизу стены стали утончаться, а вверху расширяться, верхушка разрослась, за потоками дыма угадывалась треугольная форма…

— Хуехун! — завопил кто-то, и множество голосов подхватило, хотя Хуехуна никогда не изображали треугольником на трёх кривых столбах.

Послышался топот, я оглянулся: солдаты бежали, бронированные химеры пятились. Приподнявшаяся на гибком теле многоножка, увидев столько еды, ринулась через стену… Столб, вылепившийся из стены дома, поднялся, словно нога, и опустился на её голову. ХРЯСЬ! — и моё чудо, моё дивное творение, забилось в конвульсиях, страшно ревя.

А дом — дом, который в принципе не может отделиться от источника — поднял вторую ногу и шагнул за ограду.

Не может быть.

— Кого ты нам призвал?! — Министр дёрнул меня за плечо.

Ноги ослабели, я рухнул на колени:

— Невероятно! Волшебно! Дом пошёл! Аа! Это же открытие века! Это революция в понимании сути родовой магии, это…

Насаженная на первую ногу многоножка извивалась, вторая нога дома, переставленная за ограду, проминала дорогу (ну да, чтобы грунт выдерживал такой вес, на конце ноги должно быть не сужение, а расширение — это же очевидно), дом отчаянно дёргал третью ногу, но она держалась в земле. Издав пронзительный вой, многоножка забилась в судорогах. Дом пошатнулся, третья нога сломилась посередине, точно колено, и расплющила бедную сверхпрочную многоножку.

Первая нога высвободилась из останков рассыпавшейся плоти («Ааа, зачем я в тестовый образец сразу добавил режим разрушения после уничтожения, мне же ни кусочка для исследования не останется!») и тоже шагнула за ограду. Вторая нога переступила к соседской ограде.

— Ну же, ну же, ещё немного, — взмолился я, поддерживая дом в его попытке обрести свободу от привязки к земельному участку. — Ещё шажок! Ты можешь!

— Сдурел? — Министр тряс меня за плечи. — Останови это!

От восхищения я не мог говорить, навернулись слёзы.

Вторая нога стала сильно проваливаться в грунт. Неужели там тоннель песочного рогача или естественная полость? Тогда земля точно не выдержит веса дома. Понимая, что это бессмысленно, я рванулся туда:

— Левее, левее ставь! — Срывая голос, кричал я, махал руками и подпрыгивал. — Левеее!

— Идиот! — Министр пытался оттащить меня назад.

Дом рвался вперёд, скрипел, но вторая нога глубоко увязла в земле и коленом упёрлась в ограду соседнего дома. Над соседским участком взвился розовый мерцающий щит, из щита вылезли аморфные призрачные щупальца и оттолкнули ногу и верхушку моего дома.

— Ух ты! — У меня вытаращились глаза. — Они так могут?!

— Да, — ошалело подтвердил министр.

Дёрнувшись из последних сил, мой дом запрокинулся навзничь, две свободные ноги вскинулись вверх, по ходу проломив стену, а третья исчезла под треугольной верхушкой.

И стало тихо. Только бешено стучало в висках сердце.

Я потрогал браслет: ни единой трещины по месту бывшей щели — жена жива.

— Значит так. — Министр указал пальцем на дом, несколько раз махнул, то ли грозя, то ли пытаясь скрыть дрожь руки. — Теперь твоя первоочередная задача — научиться объясняться с этими женщинами.

Хотел спросить, а как же песочный рогач, вдруг он тоже выбрался из стазис-раствора, но взгляд на министра выбил эту мысль из головы: такого ужаса в его глазах я ещё не видел.

— Ладно, научусь, — шёпотом пообещал я.

Министр толкнул меня к пролому в стене. Я оглянулся:

— Мне нужны документы по старинным заклинаниям. Понимаешь… — (Министр упорно толкал меня вперёд, приходилось делать шаг за шагом). — Я же не знаю её языка.

— Хоть картинками объясняйся! — рычал министр и толкал, толкал, толкал.

— Нет, пойми, раньше портальными узлами пользовались, общались с иномирянами. — Мне стало не по себе, хотя с чего бы вдруг: вроде жена у меня не буйная. — Как-то же язык их узнавали, а они — наш. Я даже, кажется, что-то когда-то видел в архивных документах, какое-то заклинание понимания…

— Тебе привезут все архивные документы научного собрания, любого музея, всё, что угодно! — Министр толкал меня добрых сорок метров до пролома в стене. — Только реши эту проблему.

Послышался цокот когтей, неожиданно звонкий в наступившей после падения дома тишине. Мы обернулись.

Шестёрка выкрашенных в чёрное хищных ящеров покачивала иссиня-чёрными перьями плюмажей. На пассажире резво катившегося ландо блестели длинные чёрные перья. Вместо нормальной заострённой шляпы покачивался гротескно расширенный кверху цилиндр.

— Только не он, — процедил министр.

Ящеры остановились.

— Уважаемые длоры! — широко улыбнулся длор Хлайкери Эрджинбрасский и в знак приветствия снял странную шляпу. — Вижу, у вас тут что-то интересное происходит.

Густо обведённые чёрным глаза хищно блестели в предвкушении сенсационного материала для его газеты, длинные чёрные перья в воротнике-стойке и на плече колыхались на ветру, но остриженные в каре чёрные волосы свисали неподвижными сосульками.

В ландо рядом с Хлайкери сидел бледный узколицый, как и он, мужчина в кепке и, то и дело бросая взгляды на нас с министром и на мой дом, быстро-быстро рисовал грифелем на прикреплённых к планшету листах. Газетный художник.

У министра слегка перекосило лицо: если бы обычный репортёр или художник явились на остров, их можно было бы вышвырнуть, но с длором и его личным гостем, сидящим в его транспортном средстве, так просто не поступишь.

Похоже, место на первой полосе в вечернем выпуске газеты мне обеспечено. Художник отложил первый набросок и взялся за второй.

Хлайкери спрыгнул с ландо и вытащил из багажника объёмный ящик.

— Только сегодня приобрёл, — Хлайкери извлёк из чехла блестевший новенькими деталями фотографический аппарат. — Даже не надеялся, что удастся так быстро его опробовать.

Министр снова прикрыл лицо рукой. Поглядывая на него, закусивший губу художник торопливо делал набросок.

 

Глава 11

ы с девочкой висели в светящихся объятиях тёплого, ничем не пахшего желе. В его мутных глубинах исчезла мебель, что при падении спасло нас от травм, а то и смерти.

А дальше что?

Оглядела стены и потолок треугольной комнаты, сплошь замощённые картиной «Крик» Мунка. Вопящие уродцы пялились со всех сторон так жутко, что девочка спрятала лицо у меня на плече. Я снова попробовала нащупать в обволакивающей нас субстанции пол — безрезультатно. Дверей не было.

Пожалуй, зря я треногу пожелала: надо было просить танк! А сейчас дом не реагировал на мои фантазии. Я пол хотела, а его не было, так и болтались посередине комнаты, как космонавты в невесомости. Я, конечно, хотела попробовать, какова она, эта невесомость, но не так же.

Снова оглядела кричащие в ужасе стены.

Мне бы дверь. Хоть маленькую. На такую роскошь, как лестница из этого сумасшедшего дома, я уже не надеялась.

***

— Так значит, виной всему — супруга иномирянка? — Глаза Хлайкери сверкали, он развёл руками с чёрными ногтями. — Весь этот развал устроила одна женщина? Я должен её видеть!

— Ну… — хотел возразить, но поймал грозный взгляд министра, писавшего приказ на коленке, и пришёл к выводу, что о военных разработках перед Хлайкери лучше не упоминать. — Да, это моя жена.

Министр запечатал письмо и отдал офицеру, тот метнулся к красному ящеру, а министр — ко мне:

— Да, его жена устроила проблемы в лаборатории. Сами понимаете: даже наши женщины иногда слишком резко перестраивают дом.

— Вам лучше знать. — Тонкие губы Хлайкери растянулись в улыбке. — А войсковые соединения вызывали для борьбы с нашей новой соседкой?

— Для борьбы с обитателями его лаборатории: Лавентин у нас тот ещё затейник. — Министр подхватил меня под локоть и повёл к треугольному валуну со вскинутыми ногами. Как жаль, что дом не пошёл…

У пролома в стене стоял готовый к съёмке фотографический аппарат, на обломке камня устроился художник с почерневшими от грифеля пальцами.

А меня вели к жене… Захотелось оказаться подальше, но министр всё настойчивее тащил меня через сад с покалеченным дёрном и затоптанными кустами.

— Я морально не готов, — предупредил я.

— Ты сам женился.

— Я не знал, что мне придётся с женой общаться, я просто не подготовился.

— У тебя было время смириться с этим фактом.

— Я полагал, она будет жить в отдельном крыле и… Послушай, у меня нет опыта совместного проживания с жёнами, я не знаю, как с ней общаться.

— Ничего, научишься, — цедил министр.

Что-то щёлкнуло и зашипело. Вздрогнув, мы оглянулись: Хлайкери вылез из-под чёрной занавески аппарата и широко улыбнулся:

— Не обращайте внимания. Я просто составляю хроники контакта с иномирной женщиной.

Я всё сильнее осознавал, во что ввязался. Я же… я же женат! На совершенно незнакомой женщине! Из другого мира! Рванулся в сторону:

— Мне нужно проверить Дусю.

— Ты его и так чувствуешь, — удержал министр.

Мда, глупо было надеяться, что он на уловку попадётся: у него тоже есть саддух, знает, что смерть Дуси я бы почувствовал. Но не сдаваться же просто так:

— Я не знаю её языка.

— Тебе привезут много книг и бумаг, найдёшь способ общаться.

— Нужная информация у меня в лаборатории, это я точно помню, а в лабораторию не попасть.

— Тем больше поводов наладить контакт.

— Не хочу, — простонал я и вдавил каблуки ботинок в землю.

Министр был силён, буквально выдрал меня и потащил навстречу судьбе. Я сопротивлялся, как мог:

— Я правда не знаю, что делать, давай… давай с ней пообщаешься ты, у тебя много опыта.

— Я четырежды вдовец, уверен, что хочешь перенимать мой опыт? — с неожиданной злобой произнёс министр и схватил меня за шиворот. — Слушай ты, проклятье острова длоров, иди и договорись со своей женой, пока нам есть, где жить.

— Но…

Тряхнув меня, он продолжил:

— Воспринимай это как очередное исследование. Объект — жена. Цель — налаживание гармоничных отношений. Давай, изучи её: особенности, взгляды, мотивы, сильные и слабые стороны. Потом напишешь монографию: как узнать свою жену и добиться от неё нужного поведения.

— Исследовать? — В груди у меня что-то затрепетало, на кончиках пальцев зародилась дрожь предвкушения. — Монографию написать?

— Да. — Министр обхватил меня за плечи, чуть отвернул от разваленного дома и провёл по небу рукой, в голосе появились мечтательные нотки: — Ты только вообрази: твой доклад в научном собрании, все опять негодуют, что ты придумал то, до чего они не додумались. Смуз как всегда любое упоминание жён воспринимает личным оскорблением, по мере доклада он то бледнеет, то краснеет. С тобой спорят, ты приводишь контраргументы. Выводишь формулу оптимального воздействия на женщину.

— Да, учёные мужи будут в шоке, — прошептал я, представляя негодование коллег на такую неординарную тему исследования.

— Всё, что тебе надо сделать — это наконец договориться с женой. — Министр подтолкнул меня к дому.

Никогда не рассматривал жену как объект исследования, но это действительно интересная, загадочная и весьма сложная тема. Я просто не могу не принять такой увлекательный вызов!

— Мне нужны бумага и что-нибудь, чем можно записывать, — прошептал я, прикидывая план исследования.

В первую очередь надо, конечно, зафиксировать биометрические параметры, а потом…

***

Дверь медленно вырисовывалась в стене выше линии затопления желе. Проще было придумать дырку в стене, но отказываться от уже начатой работы не стала, а то вдруг следующее желание не исполнят? Или может у этой штуки энергия заканчивается, замурует ещё, а тут даже вентиляционных отверстий не видно.

Я гипнотизировала взглядом дверь и всячески подбадривала, мысленно представляя, как она открывается из комнаты со стенами в «Крике» в мою квартиру.

«Откройся в мою квартиру, откройся в мою квартиру», — продолжала надеяться я.

Дом заскрипел, застонал.

«Ну или просто откройся, просто откройся», — взмолилась я.

Даже если собравшиеся у башни люди в форме пришли меня задержать, я же хрупкая маленькая девушка, они поймут, что натравливать на меня ящеро-мамонтов и гигантских сороконожек необязательно, я и так сдамся. В тюрьме, может, хоть покормят.

Или отправят домой, как незаконную эмигрантку!

Скрипнув, дверь отворилась. Всего мгновение я видела разрушенный парк, а затем обзор закрыл знакомый брюнет, прижимавший к груди планшет с бумагой: помахал мне рукой с зажатым в ней карандашом и улыбнулся той идиотской улыбкой, которую обычно натягивают при общении с не понимающими языка туристами.

Экстремальный туризм в этой стране определённо развит.

Брюнет снова помахал и жестом пригласил выйти. Придерживая девочку за талию, я поплыла по желе, оно выталкивало нас к двери, почти выбросило.

Брюнет что-то быстро записал.

Мне не понравился его горящий энтузиазмом взгляд, потому что причина энтузиазма не ясна, но он явно велик.

Подсадила девочку.

Сбоку раздался мужской голос. Брюнет, снова записывая, лишь отмахнулся.

Желе бесследно соскользнуло с платья девочки, она развернулась, протягивая мне тонкие ручки. Зацепившись за край проёма, я оттолкнулась ногами от стены и выскочила вверх. Встав на взрытую чёрную землю, огляделась.

В общем, можно сказать, что парка больше не было.

Напротив стоял лохматый брюнет с записями и снова пугал энтузиазмом.

ПЫФ! От старинного фотоаппарата на ножках взвился столб дыма. Из-под занавески вынырнул высокий худой гот в перьях и нахлобучил цилиндр. Налаченные волосы свисали сосульками, игравшая на губах улыбка не отражалась в густо накрашенных глазах. Но перья его мне определённо нравились, надеюсь, он не один здесь так ходит. Коснувшись цилиндра пальцами с чёрными ногтями, он слегка наклонился, сверкнув острым кольцом на весь палец.

Брюнет ломанулся ко мне, я дёрнула девочку на себя: казалось, он не успеет притормозить и собьёт её, но он остановился, положил ладонь на мою макушку, затем параллельно земле повёл ладонь к себе (получилось на уровне губ) и быстро что-то черкнул на прикреплённом к планшету листе. Краем глаза уловила движение: в стороне стоял ещё один длинноволосый брюнет и закрывал лицо рукой.

Что-то резко сказав, брюнет номер два пружинистой походкой двинулся ко мне: высокий, широкоплечий, подавляющий, длинноволосый, с бледным очень серьёзным лицом, одетый с иголочки во всё чёрное (но его готом не назовёт даже самый наивный). От его правильности и респектабельности хотелось скрыться, как от палящего солнца.

Но скрываться было негде, разве что опять в желе нырнуть. Я осталась стоять.

Брюнет номер два остановился в полутора шагах от меня, поклонился и, прижав ладонь к груди, произнёс:

— Раввер. — Слабо улыбнулся бледными тонкими губами.

Ну это понятно! Имя, правда, не слишком удобное, я обдумала цепочку запоминания: «Чёрный ворон — равэн — Равер, Раввер. Равэн, Вер-Верь. Равэн-Верь, Ворону-верь. Равэн-Вер. Раввер, Раввер». Теперь не забуду.

Улыбнулась, коснулась своей груди:

— Саша. — Указала на него. — Раввер.

Он кивнул и с улыбкой указал на себя:

— Раввер. — На меня. — Са-ша. — Показал на брюнета номер один и медленно произнёс: — Лавентин.

«Лав — любовь. Вена. Тина. Лав-вена-тина. Но «вена» и «тина» женского рода, а у нас мальчик, поэтому: Лав-вен-тин».

Лав-вена-тина помахал рукой и снова что-то записал. Гота мне Раввер представлять не стал, с галантным поклоном предложил отойти от двери.

Людей в мундирах поблизости не было, нападать на меня, кажется, не собирались, поэтому, взяв девочку за руку, пошла, куда предлагают. Лав-вентин пошёл следом. С вывороченного фонтана встал незамеченный ранее узколицый бледный мужчина и двинулся за нами, делая наброски. Пернатый гот, подхватив фотоаппарат, присоединился к шествию.

Вели меня в обход огромного валуна, из нутра которого я выбралась. Раввер расстегнул пуговицы фрака и, стянув его с себя, медленно, будто боялся меня испугать, положил его мне на плечи и жестами показал, что надо его надеть и застегнуться.

Было не слишком жарко, я надела сильно большой для меня фрак и застегнулась. Мой брюнет, то есть Лавентин, с прежним нездоровым энтузиазмом что-то черкнул в бумагах. Почувствовала себя жертвой эксперимента. Впрочем, возможно, так и было.

Мы прошли под вскинутыми ногами огромного валуна и оказались на большой каменной площадке. Раввер что-то сказал Лавентину, тот, оглядываясь, почесал затылок.

Отмерив часть площадки шагами, он радостно указал в одно место. Раввер любезным жестом пригласил идти туда. Лавентин опять что-то записал, раздался тяжкий вздох Раввера.

Затем мне попробовали что-то объяснить.

Лавентин сдвигал и раздвигал ладони, после чего указывал на пол.

Раввер коротко мявкнул, на помощь пришёл художник: нарисовал на каменной площадке, куда мне указывали, дверь.

Они стали показывать на неё, на меня и трогать виски. Все трое. Безумный учёный, джентльмен в трауре и художник, как заведённые, показывали на изображение двери, на меня и тёрли виски. Причём довольно синхронно.

Первой засмеялась девочка, поспешно уткнулась мне в бок. Мужчины замерли с недоуменными выражениями лиц, тут засмеялась и я.

Раввер закрыл глаза ладонью, Лавентин чесал затылок, и только художник отошёл в сторону и продолжил рисовать. Первые два начали что-то обсуждать. Я глянула на изображение двери на каменной платформе, на огромный валун, из которого вылезла. Судя по одинаковому цвету и их плотному, будто без шва, соединению, мой камень и площадка были из одного материала. Камень подчинялся моей мысли, наверное, площадка тоже, а эти три товарища просто хотели, чтобы я создала мыслью дверь.

Представила дверь.

Раввер с Лавентином явно спорили.

Неохотно, но в камне проступала дверь. Бедный камушек, похоже, всё же разрядился от моих случайных упражнений.

Мурашки побежали по спине, я обернулась: гот с фотоаппаратом стоял совсем близко, улыбнулся. Девочка крепче обняла меня за бёдра.

Заметив его, Раввер снизил голос, гневно указал на меня, Лавентин развёл руками. Серая неприметная дверь обрела чёткость. Я неловко из-за обнимающей меня девочки наклонилась и дёрнула ручку.

Петли заскрипели, в следующий миг Лавентин оказался рядом, сунул голову в темноту, потом поднял на меня влажно блестевший восторженный взгляд (я испугалась, что целовать полезет от счастья), дрожащей рукой сорвал с планшета верхний лист и нарисовал кривенькую лестницу.

Представила нормальную лестницу.

Со скрипом в сумрак потянулись ступени. Лавентин издал похожий на мурлыканье звук и бросился вниз.

— Осторожно, — крикнула зачем-то.

В темноте затеплился зелёно-голубой свет, свернул в дверной проём, отблески озаряли гладкий светлый пол.

Внизу раздался страшный крик, будто Лавентина резали.

 

Глава 12

тстранив меня, Раввер бросился вниз. Гот и художник по бокам от меня заглянули в проём. После душераздирающего вопля ждёшь звуков сражения, криков, но было тихо, выглянувший Раввер махнул мне, предлагая спуститься.

Я не фанат подземелий, но, похоже, это единственное, что осталось от дома, где мне предстояло жить. Пошагала вниз, увлекая за собой девочку. Сзади раздалось болезненное шипение, я оглянулась: чёрная сеть перегородила вход перед носом гота. Тот что-то пространно сказал, Раввер тявкнул и вновь меня поманил.

Внизу обнаружилась белоснежная лаборатория в лучших традициях фантастики Земли, лишними были только древние фолианты на алюминиевых полках, да антикварный стол под огромным стеклянным колпаком. На столе в два слоя стояли эмбрионы, а те, что некогда располагались по бокам, теперь лежали на полу среди осколков. Но в принципе потери были всего процентов тридцать.

Державшийся за голову Лавентин выбежал из-за стеклянного колпака и уставился на меня диким взглядом. Поскакал вокруг стола, причитая, протягивая руки к разбитым банкам. В общем, языка знать не надо, чтобы понять: коллекцию свою он любил и крайне огорчён её сокращением. А вот нечего было всё на стол ставить, мог бы и по полу распределить — целее были бы.

Мертвенно побледнев, Раввер схватил Лавентина и тряхнул, тот указал на стол, он забежал за него, наклонился и выпрямился с потрёпанным прямоугольным ящиком в руках, причём обнимал его так, словно там было величайшее сокровище.

Затем рявкнул на Лавентина.

Тот, причитая, стал собирать с пола застеклённые и просто пожелтевшие листы. Наблюдая, как он раскладывает их по полу, добавляет к ним книги с полок, я осознала, что жутко устала и предел моих мечтаний — сесть на что-нибудь мягкое.

В углу приподнялся и обрёл форму диван. Был он не слишком мягок, но лучше, чем ничего. Поставив ящик в дальний угол, Раввер стал листать книги. В душе затеплилась надежда, что джентльмены ищут способ вернуть меня домой.

Перелистав две книги, Раввер взял третью и отошёл к офисному креслу у стола. Озадаченно покрутил верхушку, с наисерьёзнейшим видом присел на краешек, затем устроился глубже. Облокотился на спинку с таким настороженным видом, словно она могла отвалиться. С опаской посмотрел на меня, я улыбнулась, он, помрачнев, уткнулся в книгу.

Я опустила взгляд на прижавшуюся ко мне девочку: она неотрывно следила за перекладывающим листы Лавентином. Он поминутно оглядывался на разбитые банки с эмбрионами. Неподдельное горе сквозило в каждом жесте, даже в развороте плеч, так что почти хотелось погладить по лохматой голове и сказать, что ничего страшного — новые образцы достанет.

Но стоило подумать, что это чудо, вероятно, ответственно за мои злоключения здесь — и сочувствие как рукой снимало.

Все застеклённые и просто древние на вид листы были разложены по белому полу, половина книг пересмотрена, когда Лавентин поднял вверх фолиант и один из листов и издал радостное:

— Вау-ваф!

Раввер шумно захлопнул книгу и вернул её на полку. Лавентин прямо на четвереньках добрался до валявшегося у входа планшета с бумагой и карандашом, отбросил лист с изображением лестницы и, поглядывая в книгу и на старинный лист, стал что-то торопливо вычерчивать.

Абстрактный узор у него получался что надо, такой не стыдно принтом на майку сделать, даже на обоях он смотрелся бы недурно. Но скорее всего у узора, за созданием которого Раввер наблюдал с неподдельным интересом, было исключительно прозаическое назначение.

Когда Лавентин со взором горящим и бумажкой с засветившимся узором ломанулся ко мне, я как-то запаниковала, вжалась в стену, притискивая к себе девочку. Лавентин тявкал и мявкал, обмахивал меня листом, как священник нечисть кадилом. Очень, конечно, надеялась, что меня изгоняли.

С листа сорвались зелёно-голубые искры и растворились в воздухе. Горло будто ментолом обожгло. Я всё ещё была здесь. Лавентин вопросительно оглянулся на Раввера, тот грозно указал на меня.

— Шмякакабякырбыр, — произнёс Лавентин на каком-то непривычном языке.

— Не поняла.

Он всплеснул руками и снова вернулся к книге и древнему листу, почесал в затылке карандашом. Вздохнул и сел напротив стола в позу лотоса. Внимательно-внимательно разглядывал банки на столе. Раввер только головой покачал.

Минут пять спустя Лавентин подскочил, смял первый узор и стал со скоростью света рисовать новый. Затем «изгнание» повторилось, и Лавентин уставился на меня:

— Ты меня понимаешь?

— Да.

— Ураа! — Метнувшись за планшетом с листами, Лавентин сел на край дивана и уставился на меня. — Возраст? Вес? Объём груди? Талии? Бёдер?

Раввер поднял с пола лист с последним узором:

— Приятного времяпрепровождения. И без тотальных разрушений, пожалуйста. — Кивнув Лавентину и мне, он покинул лабораторию.

Не успели его шаги затихнуть на лестнице, как Лавентин подёргал меня за рукав фрака и повторил:

— Возраст? Вес? Объём груди? Талии? Бёдер?

— Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? — грозно спросила я.

— А давай я сначала твои биомет…

— Где я? Как здесь оказалась? Кто ты такой? — спросила таким тоном, каким обычно разговаривала со злостными неплательщиками.

— Мм, ты на острове длоров. Я тебя призвал из твоего мира. И я… ээ… — Лавентин покосился на руку, на которой, я знала, был браслет, как у меня. — Я твой муж. — Подтвердив мои плохие (рабство было бы хуже, хотя одно от другого иногда не отличается) подозрения, он уставился на меня. — Я не виноват, это случайно получилось, правда-правда.

Повисла пауза. Я, сев прямо, выпустила девочку из объятий:

— Ты идиот?

Лавентин растерянно моргнул:

— Нет, конечно.

— Тогда объясни, как можно призвать кого-то из другого мира и жениться случайно?

— Ну, это было не совсем случайно…

— А подробнее, — с обманчивой ласковостью уточнила я, но он подвоха явно не почувствовал, почесал за ухом:

— Мне надо было срочно жениться, чтобы не потерять родовую магию, это проклятие такое, долго объяснять. И я решил, что… ну, в общем, я решил попробовать призвать кого-нибудь из другого мира, чтобы как бы жениться, но без последствий, и вот… э… случайно попалась ты.

— А ты подумал о том, что у меня своя жизнь есть? Планы собственные!

Оценив зверское выражение моего лица, Лавентин спешно замахал руками:

— Нет-нет, я отправил тебя назад и собирался призвать через год, снять браслет, тебе бы это никак не помешало, но что-то пошло не так, и ты оказалась здесь. Но я обязательно тебя верну назад. Честно-честно.

— Значит, ты притащил, — (Он поморщился), — меня из другого мира и сделал своей женой? Насильно?

— Ээ… как-то так, да, но я не…

— Слушай, ты… хрен с горы, я больше замуж не собиралась. Собственно, я замужем ещё.

— Ничего не поделаешь. — Развёл руками Лавентин. — Браслет сомкнулся на твоей руке, значит, с точки зрения наших законов ты была свободна, и теперь ты длорка Бабонтийская.

Поперхнувшись гневной тирадой, уточнила:

— Кто я?

— Длорка Бабонтийская.

В груди защекотало, в голове крутилось «Длорка Бабонтийская», мышцы непроизвольно сокращались… Давясь хохотом, я сложилась пополам.

— Послушай, — возмутился Лавентин. — Длорка Бабонтийская — это звучит гордо.

Мышцы живота ныли, рёбра ломило от почти истерического смеха, я всхлипывала и похрюкивала, брызнули слёзы.

Длорка Бабонтийская.

Я, блин, теперь длорка Бабонтийская.

Как не лопнуть от смеха?

Смех сменился поскуливанием: вот попала, так попала. Поскуливание сменилось нервными хохотками. Лавентин отступил на пару шагов:

— Что случилось?

— И ты ещё спрашиваешь? — Я снова расхохоталась до слёз, всё тело сотрясали судороги.

Лавентин что-то записал, но сил спросить, что именно, не было. А он отбежал к столам у стены, вглядывался в пробирки, колбы, коробки и выдвигал ящики. Наконец вернулся с пробиркой. Я отмахивалась, судорожно хохоча и не в силах произнести, что его экспериментами сыта по горло, а он молча бросил в меня щепотку порошка, я вдохнула, закашлялась… И успокоилась.

Не то что бы совсем, но истерически хохотать больше не тянуло.

Глубоко вдохнув и выдохнув (жутко тянуло мышцы живота и рёбер), посмотрела в серо-зеленоватые глаза Лавентина и велела:

— А теперь рассказывай с чувством, с толком, с расстановкой.

— Что?

Даже чудо порошок не спас меня от вспышки раздражения:

— Как быстро ты вернёшь меня домой?

Я уже почти не злилась. Если быстро отправит назад — расцелую его и сочту это всё маленьким приключением, а через пару лет буду вспоминать с улыбкой. Только бы вернул быстро. Но Лавентин выглядел слишком растерянно:

— Э… не знаю. Если честно, я не понимаю, почему ты вдруг оказалась здесь.

— Светящаяся мембрана перегородила тоннель и вытолкнула меня в какую-то лабораторию.

По лицу Лавентина пробежала судорога, закончившаяся тяжким вздохом. Он опустил взгляд на свои записи и робко попросил:

— А может, скажешь, сколько тебе лет, какой вес, объём груди, талии и бёдер?

— Раньше надо было спрашивать, до того, как женился.

Лавентин совсем поник:

— Мне срочно надо было, времени ни на что не оставалось. В общем-то, я любое проклятие снять могу, кроме родового, ведь моя сила дана родом.

— Тебя прокляли, чтобы женился? — Усмехнулась. — Специальное проклятие: женись — или не поздоровится.

— Именно так.

Ё-моё, он, похоже, не шутил.

Впрочем, наличие брачных родовых проклятий пока меньшая из моих проблем. И ответственности за похищение и наглое распоряжение моей жизнью оно с Лавентина не снимало. Осознание, что меня натуральным образом похитили и без спросу взяли в жёны, будило во мне зверя:

— Значит так, дорогой муж… объелся груш…

— Прости, чего объелся?

— Не важно, чего ты ел. — От гнева стало жарко, я расстегнула огромный фрак Раввера. — Я не собираюсь из-за тебя терять работу…

— Ты работаешь? — Лавентин округлил и без того большие глаза. — Ты что, простолюдинка?

Мда, в двадцать первом веке ощутила себя жертвой классовой дискриминации. Поднялась, сбрасывая фрак:

— Работаю, простолюдинка и… Сам виноват, что такую выбрал. Мне надо срочно домой, у тебя сутки, чтобы вернуть меня, иначе пожалеешь.

Он вскинул брови. Затем оглядел сияющую белизной лабораторию, вздохнул на разбитые эмбрионы, опустил взгляд на свои записи. Скомкав верхний лист, торжественно пообещал:

— Я сделаю всё возможное, чтобы уже завтра ты оказалась дома.

— Отлично. А до этого, пожалуйста, обеспечь нас, — села и обняла напряжённую девочку, — едой и нормальными условиями проживания.

— Боюсь, комфортность проживания и еда теперь зависят от тебя.

Удивлённо вскинула брови. Лавентин почесал маковку (он так часто это делает, что понятно, почему вечно лохматый оказывается):

— Вместе с брачным браслетом тебе передалась способность управлять домом. Он воспринимает твои пожелания и эмоции. Сейчас он потратил слишком много магии и будет работать медленно, пока не восстановит базовую конфигурацию, но создание комнат по-прежнему зависит от тебя, как и управление кладовыми, кухней.

— То есть у вас такие живые дома — норма?

— У глав рода — да. — Улыбнулся Лавентин.

— И то, что ты сейчас сделал, чтобы мы понимали друг друга, — это с самого начала было легко сделать?

— Ну для меня — да, там надо было перевести с дре…

— Легко?

— Да.

Мой голос снизился до угрожающего полушёпота:

— И зная, что дом будет подстраиваться под меня, имея возможность всё мне объяснить, ты оставил меня одну без этой информации?

Задумавшись, Лавентин осторожно кивнул:

— Да.

На меня накатили воспоминания о пережитом ужасе, ощущении безумия, отчаянии, попытке убежать вместе с домом, падении… и:

— У меня нет привычки распускать руки, но можно я тебя ударю?

Помедлив, Лавентин улыбнулся и подставил щёку:

— Да, конечно.

Он что, думал, я жалкой пощёчиной ограничусь?

 

Глава 13

дара Лавентин ждал с таким беззащитным наивным выражением и чуть ли не радостью, что вспыхнувший гнев угас. Я покачала головой:

— Лучше отправь меня домой быстрее.

— Да, конечно… Э… — Лавентин замялся. — А ты, пожалуйста, отстрой мой дом. Когда попадёшь в свой мир, связь заблокируется, и дом останется в том состоянии, в каком был на момент твоего ухода.

— Мне ведь надо просто представлять, каким он должен быть, и он таким станет?

— Если это физически возможно — да. У него есть определённый объём, и наращивать дополнительный сложно и долго. Так же есть ограничения по распределению веса и прочего… У нас все будущие жёны глав изучают архитектуру и свойства материалов.

— Я ничего подобного не изучала, так что придётся обойтись жилищем скромнее предыдущего.

Он легко улыбнулся:

— Ничего страшного, мне нужны лишь лаборатория, библиотека и спальня. Можно ещё столовую… И ванну с отхожим местом. О, прости, — Лавентин потёр лоб, — о нём, кажется, нельзя говорить при длорках.

— При мне можно. — Усмехнулась. Запросы у него скромные, безумный учёный, чего с него взять. Будет ему суровый минимализм. — Где можно перекусить?

— Теоретически. — Лавентин почесал затылок. — Эм, там дальше по коридору, если убрать стену, должны быть кладовка с продуктами и винный погреб. Винный погреб можешь уничтожить.

— У тебя там, наверное, вина многолетней выдержки…

— Да.

— С чего такие разрушительные пожелания?

— Идея призвать жену из другого мира пришла в нетрезвую голову.

Так вот где собака зарыта.

— Уничтожу, — с чувством пообещала я.

— Доставлю тебя домой, — с ещё большим воодушевлением пообещал Лавентин.

Ну вот и договорились: я ему дом, он мне — билет домой.

— А можешь это снять? — Лавентин указал на купол над столом. — Я не смог его разбить.

— Подумаю над этим.

В серо-зелёных глазах засветилась надежда.

Так, разборки с псевдомужем закончились. Пора заняться молчаливой спутницей. Я повернулась к сидевшей рядом девочке. Её полный тоски взгляд говорил об одном: она поняла разговор, сообразила, что я собираюсь уйти навсегда. Её руки подрагивали.

— Не бойся. — Потрепала её по светлой макушке. — Назад на улицу ты не попадёшь. Тебя как зовут?

Она улыбнулась, но не ответила.

— Меня зовут Саша, а тебя?

Девочка беззвучно пошевелила губами.

— Не можешь говорить? — севшим голосом уточнила я.

Она развела руками.

— А писать умеешь?

Она помотала головой.

Оглянулась на Лавентина, но он уже стоял над древними листами и задумчиво их разглядывал.

— Ладно. — Взяла девочку за руку. — Сейчас мы пойдём искать еду. Я стану перечислять имена, а ты подёргаешь меня, если какое-то понравится, и я буду называть тебя так. Согласна?

Улыбаясь, девочка кивнула.

***

«Я обещал, я же обещал ей сделать всё как можно быстрее», — повторял, кусая губу, стараясь не смотреть вбок, стараясь вникнуть в древние документы и разобраться в проблеме с перемещением, но спиной и печёнкой, носом чуял, как прозрачный купол раскрывается.

Ну и, конечно, видел образующуюся щель.

Резкий запах стазис-раствора и сладкий запах консерванта смешивались, щекотали ноздри, призывая на время оставить вопросы перемещения и проверить коллекцию.

Но пощёлкивание и стоны стен напоминали, что в любой момент снова может что-нибудь случиться, и тогда я могу не досчитаться ещё эмбрионов, так что проблему перемещения надо решать скорее.

Ещё и идея монографии об эффективном обращении с женой продолжала крутиться на задворках сознания. В министре погибал учёный, ведь только истинный учёный мог так неординарно взглянуть на привычную проблему.

На полу рядом со стопкой законсервированных листов вспучилась полусфера, раскрылась цветком, обнажая тарелку с копчёным мясом, хлебом и ломтиками засахаренных фруктов.

В животе заурчало, желудок резануло спазмом. Опять не заметил, как проголодался.

— Можно сделать перерыв.

Наложив мясо на куски хлеба, я развернулся к столу и стал разглядывать плавающие в растворах эмбрионы. Это успокаивало, в голову вкрадывались планы по восстановлению коллекции…

***

Дома, наконец-то дома. Я сидела на родном диване, смотрела на любимую стенку с пачками дисков по полкам и телевизором посередине.

Пульт лежал на коленях. Усталость сковывала тело, делать ничего не хотелось, но и спать тоже, а руку буквально тянуло включить телевизор.

Лениво ткнула кнопку.

— Приветствуем вас в нашем магазине на диване, — бодро возвестил женский голос. — Только сегодня, только сейчас вашему вниманию лот две тысячи сорок восемь: длор Лавентин Бабонтийский.

На экране возник Лавентин: прилизанный в строгом костюме.

— Прямой потомок основателей рода, — бодро вещал голос. — Высокий уровень интеллекта. Богатая фантазия. Отличная физическая форма.

С Лавентина слетела одежда, под ней оказалось поджарое, довольно мускулистое тело. Улыбнувшись, Лавентин продемонстрировал бицепс.

— Двадцать три года. Вынослив. Обладает выдающимся мужским достоинством.

С мускулистого тела слетели трусы. Достоинство продемонстрировали крупным планом рядом с линейкой. Согласна, выдающееся.

Камера снова отдалилась, показывая всю фигуру целиком. С прилизанными волосами и без одежды (кроме вернувшихся трусов) Лавентин выглядел стриптизёром-соблазнителем.

— Самый молодой в истории член Имперского научного собрания Алверии. Вхож ко двору. Владеет коллекцией эмбрионов редких и вымерших животных, золотыми и серебряными рудниками в Черундии, семью процентами акций Имперской железнодорожной компании, соляными приисками на севере Алверии и пастбищами на юге. Много читает.

Почти обнажённое тело то показывали целиком, то частями, даже пресс помелькал, хотя кубики там разглядел бы только оптимист.

— Характер лёгкий, ненавязчивый. В супружеской жизни не будет давить авторитетом. Закажи сейчас — и этот жеребец покажет себя в постели. Владелицам брачных браслетов рода Бабонтийских предоставляется существенная скидка. Достаточно ответить: «Да»

Лавентин на экране, пошло облизнув губы, подмигнул мне.

— Нет, не надо. — Ткнула кнопку переключения канала, но реклама запустилась вновь.

— Только сегодня, только сейчас вашему вниманию лот две тысячи сорок восемь: длор Лавентин Бабонтийский…

Попробовала выключить — без толку.

— Прямой потомок основателей рода. Высокий уровень интеллекта. Богатая фантазия. Отличная физическая форма…

Не добившись толка от пульта, попробовала выдернуть телевизор из сети, но вилка стояла в розетке намертво. Сходив на кухню, вернулась с ножом — но шнур он не взял.

Реклама крутилась и крутилась, расписывая достоинства и состояние Лавентина. Я пыталась сбежать из дома, но входная дверь не открывалась. Пробовала закрыться в спальне, ванной, туалете или кухне — там реклама звучала так, словно я по-прежнему оставалась в гостиной.

— Возьми его, — сексуальным голосом предлагала ведущая между роликами.

— Иди ко мне, моя сладкая, — чувственно звал Лавентин с экрана.

В конце концов, я упала на диван и заткнула уши.

Магазин продолжал впаривать Лавентина…

…открыла глаза: спаленка в тёмных тонах, девочка под боком. Тишина, только стены слегка потрескивали.

«Приснится же такое», — подумала я, закрывая глаза…

…и возвращаясь в гостиную, где ведущая продолжала нахваливать Лавентина. Она предлагала бесплатно протестировать его мужское достоинство перед покупкой и обещала возврат денег в случае неудовлетворения товаром.

Ага, знаю я их «если не понравится — вернём вам деньги», ведь как пить дать обманут.

***

Меня похлопали по плечу, и пришло осознание, что я опять сплю, уронив голову на стол.

— Всё пробирки да пробирки, — цокнул над ухом мужчина.

Я резко откинулся в привычном мягком кресле. Рядом стоял седовласый мужчина, похожий на отца. Сходство было настолько неожиданным и щемящим, что я не сразу осознал: лаборатория снова выглядит нормально.

Неужели жена расщедрилась?

— Лавентин, я хочу поговорить с тобой о женщинах.

— А вы кто?

— Основатель рода, и я всерьёз опасаюсь, что ты оставишь меня без прямого продолжения.

Основатель рода… Эрихорд Бабонтийский, кровавый генерал собственной персоной. Сползая по креслу, поспешно уверил:

— Я женат.

— И до сих пор не подтвердил брак. — Эрихорд подмигнул.

Что-то подсказывало, что признание в плановой фиктивности брака ни к чему хорошему не приведёт.

— Эм, нам с женой надо лучше узнать друг друга.

— Женщина всегда остаётся загадкой, — отмахнулся Эрихорд. — Поэтому момент знакомства можешь упустить и сразу перейти к продолжению рода.

Уползти под стол не дала твёрдая рука, схватившая меня за шиворот и усадившая в кресло. Эрихорд властно-чувственно уверил:

— Женщина — это прекрасно. Женщина — вот твоя цель.

Послышался барабанный бой, ритмом напоминавший дикие пляски Черундии. Дверь распахнулась, и в лабораторию, нет, не вошла — вплыла жена. Полупрозрачный алый костюм окутывал её гибкое тело, точно языки пламени, бисерные вышивки блестели на лифе груди раза в два больше, чем мне запомнилось.

В движениях жены была пластика змеи, безумная грация. В такт барабанам она качала бёдрами, вскидывала ноги и руки, крутила грудями немыслимые фигуры, в некоторые мгновения её тело ходило волнами.

«Они так могут?» — у меня глаза на лоб полезли от этой неестественной пластики, заставившей судорожно вспоминать анатомию человека.

Эрихорд прикрыл лицо рукой очень знакомым, министровым, жестом.

А жена продолжала удивительный танец. Вскинув руки с красиво оттопыренными пальцами, она прикрыла ими нижнюю часть лица и жгуче смотрела в глаза.

— Прекрасная, соблазнительная, — нашёптывал Эрихорд. — Упоительная…

Наконец я оторвался от жгучих глаз и тут же попал в плен ритмичных покачиваний бёдрами. Звон барабанов оглушал, в такт ему вздрагивали её ноги и мышцы живота.

— Я могу стать твоей, — рассмеялась жена. — Приди и возьми меня… Попробуй. — Голос её был слаще мёда. Интересный эффект. — Ну же, иди ко мне…

Она протянула руки, продолжая двигать бёдрами и грудями.

В лоб что-то треснуло. Вздрогнув, я проснулся.

В своей жутко белой лаборатории.

Один.

Над безвременно почившими эмбрионами, сложенными под столом, о край которого я, уснув, стукнулся лбом.

Воспоминания о танце жены накатили горячей волной. Я опустил взгляд на брачный браслет. Это он начал действовать или просто так приснилось?

 

Глава 14

есмотря на странный надоедливый сон, проснулась я отдохнувшей. Оглядела спальню, пронизанную лучами солнца… А ведь заснули мы с Верой (такое имя выбрала девочка) в подвале.

Шоколадного цвета стены и потолок, широкая кровать с гладкими спинками, квадраты чёрных тумбочек по бокам и светильники на длинных гибких ножках — красота да и только. Надо сказать, удобная у них система работы с интерьером, дома бы так…

На стульях у входа лежали два пышных платья в рюшечках — этого я точно не заказывала.

Вера тихо сопела, уткнувшись лбом мне в плечо.

Я зевнула.

Треволнения забега по иному миру (о таком можно будет рассказать только когда стану бабкой старой, каким маразм простителен) будили одно желание — подольше валяться в уютной постели.

С другой стороны, я понимала: в интересах Лавентина подержать меня здесь дольше, чтобы восстановила жилплощадь. А в моих интересах встать и скорее вернуться домой… Сердце кольнуло: меня ждало так много неприятных дел. Надо подавать на развод и раздел имущества, попытаться отсудить часть квартиры побольше (покупали-то её на деньги от продажи доставшейся в наследство собственности).

А ещё надо у Лавентина попросить дать мне золота, чтобы было чем заплатить за справку, что всё проведённое здесь время я была на больничном: портить трудовую увольнением за прогулы не хочется, да и лишаться работы тоже. Может, даже на то, чтобы нанять адвоката по разводам. Учитывая, сколько нервных клеток я здесь убила, Лавентин мне должен пару кило золота (вдруг у него и правда прииски есть, как в рекламе обещали). Или мешочек драгоценных камней…

Заворочавшись, Вера распахнула глаза. Первый миг в них был страх, он сменился умиротворением, и мозолистая ручка переплела свои пальцы с моими.

— Есть хочешь? — спросила я.

Вера кивнула.

***

— Но ведь всё правильно. — Постучал пальцем по схеме портального узла, которую начертил в процессе раздумий. — Я тогда всё сделал по инструкции, произошедшее — не моя вина.

— Тогда почему не сработало? — Министр грозовой тучей навис над моим столом (я выпросил у Дуси пару оставшихся от полок в землянке досок, и теперь все эмбрионы стояли на них вдоль стены). — Ты же понимаешь, что если всё сделано правильно — это должно работать.

— Ну… — Обижать его не хотелось, поэтому я, выводя на полях цветочек, обтекаемо сказал: — В какой-то мере ты прав.

— Лавентин. — Министр надвинулся сильнее. Вот дурная у него привычка давить или авторитетом, или ростом. — У нас в стране напряжённая ситуация. Мы на грани рассекречивания информации об убийстве Какики, ты нужен в этом деле. А для решения повседневных задач мне нужен трезвый ум, не отягчённый заботами о совершенно чужой мне иномирной женщине.

— Понимаю, — кивнул я. — Мне тоже хочется коллекцию восстановить, исследовать улики по убийству. Снимками ведь со мной поделятся? А результатами вскрытия? — С надеждой посмотрел на министра.

— Вскрытие уже провели, но патологоанатом ждёт тебя на консультацию. Сегодня в двенадцать. Надеюсь, к этому времени ты разберёшься с нашими проблемами.

Он смотрел на меня пристально и как-то нервно. Я откинулся на спинку неожиданно удобного крутящегося кресла:

— Я думаю, проблема в браслетах. Это единственный неучтённый у создателей портального узла элемент.

— Да? — У министра дрогнули брови, что означало недоверие.

— Посуди сам: портальные узлы были созданы в то время, когда появились основатели двух первых магических родов, а они вряд ли рискнули бы своим неустойчивым могуществом ради прогулки в другой мир. Поэтому логично предположить, что проблема перемещения связана с тем, что оно не рассчитано на глав рода, каковыми стали наши супруги.

От лица министра медленно отхлынула кровь, он разомкнул побелевшие губы:

— Ты понимаешь, что… — Запрокинув голову, министр отступил от стола и шумно вздохнул. Тряхнул головой и пристально посмотрел на меня. — Так. Тебе лучше решить эту проблему, иначе…

Я опустил взгляд на его стиснутые кулаки и почесал висок:

— Иначе мне не поздоровится. Понял.

Предубеждения, страхи — они всегда стояли на пути открытий. Повезло мне, что я от них свободен. Министр продолжал сверлить меня взглядом.

— Я всесторонне исследую вопрос. — Я пробежался пальцами по чертежу портального узла. — Попробую скорректировать настройки, проведу исследования. Можешь на меня рассчитывать.

— Я уже понадеялся на тебя один раз. — Министр зашагал к выходу, остановился на пороге. — И в полдень тебя ждут в лабораториях особого отдела. Пропуск на тебя выписан, я оставил его на проходной, чтобы ты точно его не потерял.

— Спасибо, — кивнул я. Министр развернулся, и я вскинул руку. — А как твоя жена? Что она с домом сделала? Мне просто хочется сравнить результаты, всё же иномирян…

Министр выскочил в коридор. И меня обожгло любопытством: что же такого случилось с его домом, что он не хочет говорить? Да и в целом любопытно, как прошло первое общение. Если судить по моей жене, иномирянки интересные.

***

Дом нравился всё больше: какую мне огромную кухню в стиле хай-тек, чёрно-никелированную сделал — я чуть от восторга не задохнулась!

Ведь всё-всё было, как я мечтала! И панорамное окно с видом на сад (а мне казалось, от него ничего не осталось, или магией быстро восстановили?), и чёрный монолит столешницы, лаковое сияние панелей, и металлический блеск сковородок, лопаточек, изящные ручки ножей. А чёрные плиты на полу, а стеклянный стол, и стулья с высокими спинками… Я почти прослезилась.

Правда, потом обнаружила, что блендер, соковыжималка, электрический чайник и микроволновка — бутафория, а холодильник внутри оказался небольшим лифтом, по которому снизу молча переслали продукты.

Коснувшись кринки с молоком, задумалась о слугах, которые непременно должны быть в таком огромном доме — надеюсь, никто не пострадал от моих экспериментов.

Надо будет у Лавентина спросить.

Подхватив корзину с беконом, хлебом, яйцами и сыром, я отступила от холодильника и развернулась.

Вера испуганно тыкала прозрачную столешницу пальцем. Почувствовав взгляд, посмотрела на меня. Синее платье с рюшечками очень ей шло, сейчас она выглядела, как куколка, несмотря на кривенькие косички (никогда не умела красиво укладывать волосы, а с распущенными Вера почему-то ходить отказалась).

— Так выглядят вещи в моём мире, — пояснила с улыбкой. — У нас часто используют стекло, никель и сталь. Ну и я просто люблю чёрный цвет. И не переживай, хотя у этого стула тонкие ножки, он крепкий, присаживайся.

Вера подошла ко мне, протягивая руки к корзинке.

— Не надо, я сама, у тебя же такое красивое платье, побереги его. — Подмигнув, направилась к плите.

В этой супер-современной кухне плетёная корзинка смотрелась странновато. Да и глядя на индукционную плиту, я засомневалась, работает ли она.

К счастью, стоило провернуть регулятор, и плита начала разогреваться. Видимо, такую простую вещь, как нагрев, дом мог имитировать. Круто!

Правда, интересно, где они берут энергию на все эти изменения. Аккумулятор должен быть о-го-го каким огромным. Или источник. А может, им присылают счёт за подачу магии, как нам за электричество? Тогда Лавентина ожидает громадный счёт.

Усмехнувшись этой мысли, шмякнула сковороду на плиту. Развернулась:

— Вера, тебе сколько яиц жарить?

Она стыдливо показала два пальца и сглотнула. Бедный голодный ребёнок. Я стала нарезать бекон. Когда тонкие полосочки зашкварчили на сковороде, огляделась в поисках фартука. Он вдруг возник на стене вместе с крючком.

В общем, дом готов был выполнить любую мою просьбу, кроме доставки нормальной одежды. Появившееся утром платье я, естественно, не надела, а трусы бы поменяла с радостью. Но не на кружевные панталоны, предложенные вместо них. Пришлось джинсы на голое тело натягивать, и чувствовала я теперь себя не очень уютно.

Послышался стук. Я развернулась: в дверях стоял Лавентин, закрывший глаза ладонью:

— Прости, не могла бы ты одеться.

Оторопев на мгновение, осмотрела себя:

— Я одета.

— Разве на тебе не нижнее бельё? — Лавентин по-прежнему закрывал глаза рукой и подсмотреть не пытался.

Джентльмен…

— Это верхняя одежда. Клянусь.

О том, что никакого нижнего белья на мне нет и в помине, я благоразумно умолчала.

***

Я был в домах всех глав рода страны (кроме новой формы дома министра): несмотря на попытки женщин сделать своё жилище оригинальным, все они являлись лишь повторением однотипных вариаций. Даже внесённые элементы искусства других народностей в конце концов подчинялись общему знаменателю алверской культуры, и разнообразие поэтому в целом выглядело однообразно.

Мой дом теперь отличался от остальных разительно.

Начиная с лестницы из подвала: она была будто отлита из серого материала. Стены стали немного неровными, снизу их покрывала зелёная лаково блестевшая краска, а верхняя часть и потолок были матово-белыми, причём на потолке в одном месте появились подпалины, из которых торчали чёрные загогулины, в которых я не сразу опознал спички. Росписи на стенах, казалось, не имели системы, словно разные люди рисовали на них что-то своё (в основном странные геометричные фигуры), не оглядываясь на остальных.

Прихожая была маленькой и в стиле коридора в подвале. На стенах висели прямоугольные ящички с маркировкой. Дверь на улицу была в одну створку, так что ни одна длорка из-за пышного платья не смогла бы свободно войти в дом.

Почесав затылок, пришёл к выводу, что это даже удобно: уберегает от лишних гостей. Оглядел несколько дверей: все одинаковые, тёмные, с маркировками и глазками.

Зачем дверям внутри дома глазки? Так и не найдя достойного объяснения этой странности, стал заглядывать за них. Там обнаруживались пустые комнаты, и только за пятой были шкаф, стойка для обуви, коврик, скамейка. И слышался шум за одной из внутренних дверей, открыв которую, я увидел жену в нижнем белье.

И, вспомнив сон, сразу задался вопросом: а реально ли повторить те движения по-настоящему?

Сообразив, что смотреть на неодетую девушку неприлично, я накрыл глаза ладонью:

— Прости, не могла бы ты одеться.

Повисла пауза, потом недоверчивый ответ:

— Я одета.

— Разве на тебе не нижнее бельё?

— Верхняя одежда. Клянусь.

Кажется, в её голосе была насмешка. Может, она шутит? Чуть раздвинув пальцы, открыл глаз. Зачем-то решившая готовить самостоятельно жена уже повернулась к плите. Я уточнил:

— Разве дом не предложил тебе одежду из запасов?

— Предложил, но я не люблю платья. Тебе яиц пожарить?

«Не любит платья. Любит готовить», — пронеслось в голове. Очень хотелось внести это в список исследования жены. Ничего, так запомню. Я ответил:

— Да.

— Сколько?

— Три.

Жена недовольно посмотрела на сковороду, и та выросла в размерах. Я оглядел кухню: странно, но в целом приятно. А стеклянный стол — это вообще нечто. Я метнулся к нему и погладил. Постучал по поверхности. Отступившая девочка настороженно за мной следила. Вдруг тоже постучала по столешнице. И я постучал. И она. И я. Мы перестукнулись раз десять, а стол всё стоял.

Затем я опустился на колени и посмотрел на своё отражение в гладкой-гладкой поверхности ножек. Они были холодными и напоминали зеркало, но это был металл. Не каждое ювелирное изделие могло похвастаться такой полировкой и блеском.

— Нравится? — спросила жена.

Вздрогнув, оглянулся: она стояла у плиты, вооружившись лопаткой. Я глянул на скрытый фартуком живот: во сне по нему ходили такие волны, что казалось, у неё нет костей.

— Ножки нравятся? — уточнила жена.

Я закивал.

— Может, встанешь? — предложила она. — Пол чистый, но всё же…

— Ой, да. — Опустив взгляд, стал подниматься.

Неловкость сковывала движения и мысли.

«У них так принято одеваться», — повторял себе.

«Её кожа прикрыта», — увещевал себя, садясь на стул и опуская ладони на колени.

«Достаточно представить, что я нахожусь на пляже… Правда, у женщин на пляже поверх штанов до щиколоток ещё и тонкие юбки, но… тут почти то же самое».

Наконец я смог снова посмотреть на жену: она доставала из навесного шкафчика тарелки. Как же плотно одежда облегала её тело! Как у цирковых акробаток. Хотя, пожалуй, у тех ноги обтянуты сильнее, тут всё же штаны, складочки на них… И почему бы сверху не быть небольшой юбочке, как у тех же циркачек?

Жена разложила яичницу с беконом по тарелкам и переставила на стеклянный стол. Так странно было видеть тарелку, парящую над коленями, будто вовсе без опоры. Рядом легла вилка. Отломленный кусок хлеба.

Глядя на его неровные края, я растерянно моргал: я всегда ел ровно отрезанные ломтики, а тут… Потыкал его пальцем.

— Что-то не так? — уточнила жена.

— Нет-нет. — Мотнул головой. — Просто ни разу не ел отломленный хлеб.

— Как так?

— Ну. — Взял сладко пахший сдобой кусок. — К столу всегда подают нарезанные ломтики толщиной семь миллиметров.

— И ты никогда не воровал еду с кухни? Ну так, перекус между трапезами…

— Мама была против, и дом не давал.

— А слуги? Разве слуги… Ой, забыла спросить: надеюсь, во время моих упражнений никто из них не пострадал?

Кажется, в её глазах было неподдельное беспокойство. Я заправил прядь за ухо:

— Нет, они все — призрачные сущности, часть дома, пока жив дом, живы и они. — В груди пробежал холодок воспоминания о доме Какики: его привратный дух был забавным, любил играть с детьми.

— Аа… — протянула жена. — С такими, конечно, ни о каких шалостях не может быть и речи.

Я тяжко вздохнул.

— Ты ешь, — бодро предложила жена. — А отломленный хлеб вкуснее нарезанного.

Отщипнув кусочек поменьше, положил в рот. Пожевал. Жена продолжала меня разглядывать. Чего она хотела? Кажется, из вежливости стоило согласиться с её словами. Сглотнув, пробормотал:

— Да, вкуснее.

Её губы дрогнули и растянулись в улыбке, глаза заблестели:

— Да, по лицу вижу.

Я коснулся своей щеки. Думал, что ещё сказать, но жена принялась за завтрак. Вслед за ней за вилку осторожно взялась девочка. Судя по неуверенности движений, столовый прибор она использовала впервые, а значит, она из совсем бедных.

Салфеток жена не предложила…

Было непривычно есть без ножа, так что я справился с порцией вторым. Густо покрасневшая девочка отчаянно пыталась нас догнать.

— Не торопись. — Жена погладила её по плечу. — Я пока чайник поставлю.

Выросший из столешницы чайник она ловко наполнила водой из крана, блестевшего так же ярко, как ножки стола. Поставила на странного вида плиту. Движения были не такими выверенными, как у прислуги в домах обычных длоров, но достаточно умелые, чтобы увериться: жена часто хозяйничала на кухне.

Заглянув в напольный шкаф, она вытащила из подъехавшего лифта масло с вареньем и стала намазывать бутерброды.

Так странно видеть женщину за приготовлением еды… интимно. Словно я подглядываю за купанием в ванной или одеванием. Конечно, я ни за чем подобным не подглядывал, но ощущения, уверен, были бы примерно такие же.

Опустив взгляд на столешницу, стал водить по ней пальцем.

— Как продвигается подготовка к моему возвращению? — Жена поставила передо мной чашку с зеленоватым отваром душистого куста.

— Я всё проверил. — Краем глаза видел, как она ставит тарелку с бутербродами с маслом и, отдельно, намазанные вареньем. — Нужно будет снова тебя отправить, считать показания портального узла, попробовать его настроить.

— Звучит не очень оптимистично. — В её голосе послышалась нервозность.

— Я пообещал и сделаю всё возможное, чтобы вернуть тебя домой. — Посмотрел на неё: растрёпанная, яркая, непривычная… Может, дело было в том, что она носила мало одежды, но казалось, она излучала тепло.

Она приоткрыла рот, в глазах мелькнуло странное выражение, и губы сомкнулись. Я ждал, не надумает ли сказать то, что собиралась. Жена хлебнула отвара, поморщилась и взялась за бутерброд с вареньем.

— А кто тебя проклял на брак? Зачем такие проклятия вообще? — Она усмехнулась. — Какая-нибудь девушка решила срочно тебя захомутать?

Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: «захомутать», кажется, значило «женить на себе».

— Почти. — Воспоминание отозвалось холодной болью в груди. Я отпил горько-пряного отвара. Мысли никак не облекались в слова. Хотелось сказать информативно, но как-нибудь небрежно, чтобы только факты и никаких оценок, а вместо этого меня захлёстывали эмоции и жгучие, злые слова. — Я… поссорился с невестой. И разорвал помолвку.

— Крепко, видимо, поссорился.

— Она мне изменила, — неожиданно признался и поспешил выпить ещё отвара, взгляд я поднять не мог.

Жена похлопала меня по плечу:

— Всё что ни делается — то к лучшему. Хорошо, что ты узнал это до свадьбы и разорвал помолвку. Такие люди не меняются.

Её слова кольнули, задели неведомые струны в душе, и сердце сжало тоской, я обречённо спросил:

— Думаешь?

— Знаю по своему опыту. — Преувеличенно бодрый голос подрагивал. — Мне жених изменил. Прощения просил, клялся в любви, на коленях ползал и цветами засыпал. Простила, вышла за него. И что в итоге? Прихожу домой неожиданно — а он с моей подругой. Горбатого могила исправит.

Посмотрел ей в лицо. Я не знаток эмоций, особенно женских, но даже мне было очевидно, что она говорила правду и ей больно. Смутился:

— Э… прости, что напомнил.

— Да ладно, — отмахнулась жена и потрепала по волосам девочку, только сейчас расправившуюся с яичницей. — Что было, то было. Так тебя бывшая невеста решила на брак простимулировать?

— Мама, — вздохнул я. — Только мама имела власть потребовать у родовой магии принудить меня к вступлению в брак.

— Родная мать хотела твоего брака с изменщицей?

— Мама не знала причины размолвки, — пробормотал я, поражаясь тому, как от обиды сдавливает горло. — Думаю, её ввели в заблуждение, сказали, например, что я решил посвятить жизнь науке и отказался от брака. Думаю, дело было как-то так.

Повисла неловкая пауза. Я снова стал пить отвар.

— Так. — От резкого возгласа жены мы с девочкой вздрогнули, а она продолжила: — Твоя мама простимулировала тебя на брак и не явилась посмотреть невестку? Не пришла оценить причинённый дому ущерб? Не заглянула промыть мне мозги? Странно это. Не верю.

Лишь теперь я задумался: в самом деле странно.

— Она со своим новым мужем живёт в полутора днях езды отсюда, — неуверенно пробормотал я. — Может, ещё не узнала, что я женился на другой…

Да и как тогда Сабельда могла так быстро уговорить её проклясть меня? Странно. Очень.

Из стены послышался шипящий голос привратного духа:

— Вам письмо от длора Керла Нерландийского.

Теперь вздрогнули жена и девочка.

— Это привратник. — Я поднялся. — Письмо от маминого мужа.

Внутри стало как-то неуютно и прохладно от дурного предчувствия. С каждым шагом к выходу я двигался всё быстрее. Распахнул дверь.

Удивлённо разглядывающий дом посыльный протянул мне конверт со штемпелем «Срочно» и бланк для росписи. Черкнув подтверждение доставки, я схватил письмо и надломил печать, через мгновение передо мной предстали витиеватые буквы:

«Прекрасного дня, Лавентин!

Надеюсь, дорогая Близенда доехала хорошо. Она обещала отписаться, когда будет у тебя, но прошло уже четыре дня с её отъезда, а письмо так и не пришло. Наверное, потерялось, а может, Близенда ещё дуется на меня за то, что не хотел отпускать её к тебе, и в наказание терзает меня неизвестностью. Но ты же мужчина и не поддержишь эти глупые женские штучки. Так что напиши, как там моя крошка.

К. Н.»

Завтрак встал комом в горле: мама не приезжала и не собиралась. От неё не было известий недели три. А исчезать без предупреждения — не в её стиле.

 

Глава 15

ерез прихожую выйдя в подъезд, оторопела: ничего себе! Это я Лавентину вместо нормального дома такое нафантазировала? Ой. А он мне ни слова не сказал. Терпеливый джентльмен. Павлик бы негодовал…

Шелест бумаги отвлёк от мыслей об этом предателе.

Поникший Лавентин стоял у приоткрытой двери, даже со спины он выглядел растерянным. У его ног лежал конверт со сломленной синей печатью.

— Что случилось? — неожиданно сипло спросила я.

Лавентин развернулся. Он был мертвенно бледен, в потемневших глазах читался ужас:

— Мама пропала. Поехала ко мне и… — Лавентин опустил взгляд на лист бумаги, трясущийся вместе с его рукой. — Но не приехала. — Казалось, он задыхался. — Четыре дня назад она выехала и уже должна быть здесь. А ведь она даже не собиралась приезжать и… Нет, не четыре дня. — Он сдавил переносицу. — Письмо срочное… должно было иди почти сутки. Пять дней. Она пропала пять дней назад.

Больше книг на сайте -

— А проклятие брачное? Может, она расстроилась, что ты женился не на той, и не хочет показываться? — Я пожала плечами, но в сердце вползал страх. — Всякое бывает.

— Мама прокляла меня два с половиной дня назад. — Лавентин взъерошил волосы. — У неё не хватило бы терпения так долго оставаться в стороне.

Умолкнув, Лавентин судорожно перечитал письмо и застыл, уставившись на изрисованную стену. В старомодном костюме, растерянный, он дико смотрелся в антураже обычного подъезда. Но это мелочи в сравнении с тем, что у него пропала мама.

— И что дальше? — спросила я, ощущая мягкое прикосновение Веры к запястью, обвивающие ладонь пальчики.

— Не знаю. — Лавентин ошарашено уставился на меня. — Не… Наверное, надо кому-нибудь сообщить. Э… в полицию. Да, наверное, в таких случаях надо сообщать в полицию.

— У тебя есть влиятельные друзья? Понимаю, ты аристократ, но даже аристократу не мешает заручиться поддержкой кого-нибудь значимого, чтобы его делом занялись немедленно и максимально эффективно.

Во взгляде Лавентина появилась осмысленность:

— Министр… Министр внутренних дел мой друг, правда, он на меня сердится…

— Так немедленно иди к нему! — Махнула на дверь. — И так прошло слишком много времени, а ты ещё медлишь. Важна каждая минута!

Резко кивнув, Лавентин выскочил за дверь, тут же вернулся:

— Я обещал заняться твоим возвращением… — В его глазах снова была растерянность.

И мольба. Господи, неужели он думал, что я стану настаивать на своём? Замахала руками:

— Мама важнее, иди скорей.

— Спасибо. — На этот раз он умчался окончательно.

Вместе с Верой я подошла к открытой двери: по дорожке к воротам скакала шестилапая розовая зверюшка, по хребту которой распластался Лавентин. Да, не так я себе представляла сказочного рыцаря на белом коне.

Закрыв дверь, оглядела «подъезд». Даже понимая, что это бутафория, я чувствовала себя уютно в знакомых интерьерах. Видимо, дом считывал моё желание скорее оказаться в привычном мире. А возвращение откладывалось на неопределённый срок…

Накрыла лицо рукой: каждый проведённый здесь час повышал вероятность того, что на работе меня хватятся, вызвонят Павлика, а он скажет какую-нибудь гадость, и меня уволят. Конечно, с официальным больничным на руках я смогу разрулить ситуацию, но осадочек-то останется… Да и не хочется лишних проблем.

Вера осторожно потянула меня за руку.

— Всё хорошо. — Я вымученно улыбнулась. — Просто думаю, как привести дом в порядок.

Она продолжала сжимать мою ладонь, а я боялась посмотреть на Веру, потому что не решила, что с ней делать. Это здесь, будучи женой аристократа, я могла без проблем оставить её жить у себя, а на Земле я, обычная девушка в состоянии развода и раздела имущества, никогда не получу опеки над девочкой. Да и ей каково будет оказаться в нашем сумасшедшем мире?

***

Сначала я жалел, что многоножка раздавила броню моей химеры и та потеряла свою ужасность, помогавшую расчищать дорогу, но на оживлённых улицах города осознал преимущества вёрткой внутренней формы. Правда, иногда приходилось пускать её по стенам, но даже врезавшиеся в плечи и бёдра ремни были малой платой за то, чтобы скорее известить министра о беде с мамой — уж он-то сумеет всё организовать.

Если захочет.

И дёрнуло меня предложить ему жену!

В первую очередь я, конечно, отправился к Сабельде, но она ещё вчера уехала из городского дома в неизвестном направлении, а мама там не появлялась с прошлой весны. Тогда я бросился к министру.

Химера перескочила будку полицейского, проехалась по гладким плитам на площади перед шестиэтажным министерством внутренних дел. Я дал шенкелей, и она рванула к широкому мраморному крыльцу с колоннами-змеями.

Послышались окрики, полицейские стаскивали с плеч ружья и вставали на колени, целясь в меня.

— Сдаюсь! — Я вскинул руки, химера пыталась затормозить, но нас несло по отшлифованному камню вперёд.

— БАХ! БАХ! БАХ! — громыхнули первые выстрелы.

У уха свистнула пуля, я прижался к шее химеры. Взвизгнув, та бросилась вперёд.

— Стой! — взвыл я, посылая магический приказ остановиться, но хлопали выстрелы, свистели пули, и химера, перейдя в автономный режим защиты создателя, обрастала малой бронёй и, увеличиваясь, неслась вперёд, подальше от вбежавших на площадь следом за нами отрядов полиции.

Бронированный лоб пробил массивные двери, мы влетели в холл. Эхо отразило грохот и крики, звук пальбы.

— Стой! — Я тянул поводья, но спасавшая меня химера взбежала по лестнице, разрывая ковровые дорожки, разнося колонны и балюстрады.

Хлебнув каменной крошки, я закашлялся, глаза кололо и щипало.

— Стрелять на поражение! — крикнул кто-то.

— Сдаюсь! — прокашлял я.

Перепуганная химера метнулась в коридор второго этажа, промчалсь зигзагом, снося открывшиеся двери, выбила дверь на запасную лестницу, метнулась вверх. Застряла на повороте. Проморгавшись, я увидел на лестнице ниже покрытого пылью и щепками чиновника с вытаращенными глазами.

— Министр где? — Я кашлянул. Внизу гремели шаги, бряцали оружием полицейские. Химера отчаянно перебирала лапами, пытаясь развернуться на узкой лестнице. — Простите, вы не подскажете, где кабинет министра внутренних дел?

Трясущийся палец чиновника поднялся к потолку:

— Н-на с-следу…

— На следующем этаже? — быстро уточнил я. Чиновник кивнул. Я улыбнулся. — Благодарю. Простите за…

Когти заскрежетали по камню, химера вырвалась из тисков лестничной клетки. Вслед неслись окрики, но в нас не стреляли, и режим спасения ослабился, я смог направить химеру на нужный этаж. Она проскочила в роскошный коридор, лапы заскользили по мрамору, запутались в дорожке, послышался треск ткани и чей-то визг.

В панике я оглядывал резные двери.

Звук выстрела отразился сотнями отголосков эха. Химера побежала.

— Сто… — Я закашлялся.

Впереди распахнулись двери, выпуская чёрное пламя. Химера рванулась назад, лапы соскользнули, оторвались от пола. Миг ужасающего падения — и мы покатились в чёрный огонь.

***

— К вам с визитом длор Хлайкери Эрджинбрасский, — прохрипела стена.

Отскакивая в сторону, я уронила табуретку.

— Простите, — просипела стена, всё ещё покрытая граффити.

Созерцание подъезда в попытках превратить его в подходящую аристократу прихожую успехом пока не увенчалось. Наверное потому, что я никогда не была фанаткой подобных интерьеров, и они как-то проходили мимо сознания, а дом это чувствовал.

Зябко поводя плечами, Вера смотрела на говорившую стену.

— Так что передать гостю? Пускаем? — уточнила та.

Вот только визитов аристократов мне не хватало для полного счастья.

— А зачем я ему понадобилась?

После небольшой паузы стена пояснила:

— Хочет засвидетельствовать своё почтение и взять интервью для колонки длорной хроники.

С журналистами, конечно, ссориться не стоит, а я здесь ещё неизвестно сколько проторчу. Почёсывая затылок, поймала себя на мысли, что это жест Лавентина, и опустила руку. Интересно, как у него там дела с поисками мамы?

— Он ждёт, — напомнила стена.

— Передайте, что я занята и не могу его принять. — Ого, оказывается, я могу говорить почти как аристократка.

— Но сейчас время визитов для длоров его положения, — хрипела стена.

— Честно говоря, мне всё равно.

— Как и хозяину, — прохрипела она с непонятной интонацией.

— Почему ты говоришь так, словно у тебя горло болит? Ты же дух, у тебя не должно быть таких проблем.

— Особенности анатомии, — сипло пояснила стена.

— Ааа… — протянула я.

Против анатомии, конечно, не попрёшь. Я уставилась на почти исчезнувшие в стене почтовые ящики. Надо их убрать. И сделать что-нибудь весёленькое, зелёно-голубое в стиле Лавентина. Но весёленькое не придумывалось, потому что меня всё больше терзало беспокойство: как он там, не вляпался ли в неприятности? На нервах легко натворить дел…

***

— Значит, весь переполох из-за того, что ты хотел сообщить об исчезновении матери? — Министр прижимал к губе пропитавшийся кровью платок.

В общем-то, химеру я проектировал и в расчёте на сражение с главами рода, так что через огонь министра она пролетела, как и её лапы, припечатавшие лицо, солнечное сплетение и, кажется, пах министра, вышедшего разобраться с нарушителями.

— Ну… да, — понуро согласился я, разглядывая стянувшие запястья наручники.

Ноги были прикованы к ножкам стула в центре просторного кабинета министра.

— И моё министерство ты, конечно же, разнёс случайно. Не виноват. И вовсе ни при чём, — странным голосом уточнил министр.

Хотел сказать «Да», но что-то в выражении его лица насторожило, я дипломатично отозвался:

— Почти. Когда химера переходит в режим защиты создателя, она становится неуправляемой…

Химера жалобно заурчала из угла. Министр уничижительно на неё взглянул, и она прикрыла все восемь глаз передними лапами.

— Хоть кому-то стыдно, — оттолкнувшись от стола, к которому прислонялся, министр уселся в высокое кожаное кресло и взял новый платок.

— Мне тоже стыдно, — пробормотал я, хотя в глубине души гордился, что моя химера смогла прорваться в министерство: далеко не каждая на такое способна.

— Да-да, по глазам вижу. — Поморщившись, министр сплюнул кровь в чашку. — А мне теперь зуб растить.

— Так ещё повезло, — поспешил утешить я, — могло ведь и челюсть сломать.

Утешенным министр не выглядел, даже как-то наоборот. А я вот радовался, что пулю не получил и ничего не сломал.

— Может, прикажешь меня освободить? — Подёргал кандалы.

— Нет! — Замахал пальцем министр. — Нет, нет и ещё раз нет. Когда ты скованный — мне спокойнее.

— Это нечестно.

— Зато не так разрушительно. Тебя отконвоируют к патологоанатому, а потом домой, чтобы ты занялся решением нашей с тобой личной проблемы.

— Мне нужно обратиться в полицию, мама…

— Я более чем уверен, что твоя мать в каком-нибудь загородном доме переживает позор твоего внезапного брака.

— Мама не стала бы так делать. Она обязательно написала бы Керлу отчёт о путешествии. А мне бы пришла и высказала претензии в лицо. Я более чем уверен, она ехала ко мне, чтобы отчитать за неподобающее поведение. — Сердце болезненно сжалось. — Ты должен объявить её в розыск. Пожалуйста.

— Повторяю: ты зря паникуешь, через пару дней она появиться. Лучше подумай о том, как решить нашу проблему.

— Найти маму важнее.

— Нет! — стукнул кулаком по столу министр. — Ты должен разобраться с перемещением жён немедленно.

— Почему такая срочность?

Министр дёрнул ящик стола и продемонстрировал мне золотую пригласительную карточку, отчеканил злым, напряжённым голосом:

— Потому что твою жену хотят видеть на сегодняшнем вечернем приёме во дворце. И единственная уважительная причина для неё не явиться на него — нахождение в другом мире.

— А почему бы ей не сходить? Что в этом такого?..

К щекам министра прилила кровь, ноздри раздулись:

— Я видел, — почти прошипел он, — что вы творите по отдельности, а вдвоём вы просто разнесёте императорский дворец.

Я похлопал глазами:

— Как ты мог такое о нас подумать? Моя жена — милейшая девушка, она готовить любит. — Подумал, что ещё сказать в её защиту, но я плохо её знал. — А ещё у неё фигура красивая.

— А ещё она на следующий день после появления разнесла твой дом до основания.

— Ну… с кем не бывает? — Я с улыбкой пожал плечами.

У министра стал дёргаться уголок рта. Наверное, серьёзные проблемы на работе.

— Тебе бы в отпуск, — доверительно предложил я.

— Не могу я в отпуске отдыхать, когда под боком такие несознательные подданные. Так уедешь на пару дней и потом острова длоров не досчитаешься.

— Это была случайность.

— Да-да, и министерство ты тоже чуть не развалил случайно. Когда же ты, наконец, повзрослеешь?

— Да мы ни одной опоры не задели, здание ещё несколько веков простоит даже без ремонта, да даже если мы ещё раз так пробежимся…

У министра стал очень странный, давящий взгляд, из-за которого хотелось втянуть голову в плечи и даже спрятаться за кресло.

За дверями нарастал гул. Министр зло уставился на створки. За ними послышалось:

— Не велено пускать!

И женский громовой возглас:

— Дело не терпит отлагательств!

Что-то брякнуло, поцарапанные химерой двери с грохотом распахнулись. Она юркнула за кресло министра, но оно было в три раза меньше неё и химеру не скрыло.

В кабинет влетела необъятная женщина в очень пышном многоярусном фиолетовом платье. Иссиня-чёрные растрёпанные волосы обрамляли раскрасневшееся лицо жены Смуза, рукав с рюшами был разодран, на плече запеклась кровь. Воинственно потрясая громадным зонтиком, Сарсанна Мондербойская подскочила к министру и треснула по столешнице:

— Что это творится, господин министр внутренних дел?! Средь бела дня прямо в городском парке на честных длорок нападают!

 

Глава 16

аручники сменились веером с перьями, которым я обмахивал длорку Сарсанну. Хотя, кажется, в свежем воздухе больше нуждался сидевший напротив неё министр, он подпирал бледную щёку рукой и держал у носа платок.

Я почесал прикованную щиколотку о ножку стула.

Перегнувшись через широченный подол, патологоанатом, вызванный из лабораторий соседнего здания полиции, обрабатывал сквозную пулевую рану на необъятном плече Сарсанны. Та складывала губы бантиком и пускала слезу, вперив в министра слегка осоловевший от обезболивающего взгляд.

Подозреваю, министр до сих пор терпел её в своём кабинете только потому, что она хоть и незаконнорожденная, но всё же сводная сестра императора.

Наконец несчастный патологоанатом забинтовал руку и поклонился:

— Я сделал всё, что в моих силах. Но вам потребуется помощь более квалифицированного хирурга, он и пропишет лекарства.

Сарсанна вздёрнула тройной подбородок. Когда за патологоанатомом закрылась дверь, министр мрачно уточнил:

— Теперь вы готовы сообщить подробности нападения?

— Ах, — Сарсанна промокнула глаза платком. — Это было ужасно.

— Мы это поняли.

— Меня спасло чудо.

— Безмерно рад за вас. Лавентин, махай.

Я продолжил обмахивать длорку её веером, но так, чтобы и на несчастного министра перепало. Сарсанна опять промокнула глаза и, пригладив встрёпанные чёрные пряди, подняла голову:

— Как вы знаете, я каждый день совершаю прогулку по городскому парку, чтобы проверить работу садовников и дворников. — Она внимательно посмотрела на министра, затем на меня.

Хотела, чтобы мы что-то сказали? Я неуверенно заметил:

— О, не знал, что вы на службе.

— Разумеется, я делаю это на общественных началах, — гордо возвестила Сарсанна. — Это мой верноподданнический долг. Вы просто не представляете, насколько работники служб города ленивы и безответственны. И это в столице империи! — Она вздёрнула вверх палец, прислонённый к подолу зонт громко шлёпнулся на пол, но Сарсанна не обратила на это внимания. — За этими дармоедами нужен глаз да глаз.

— Вам лучше знать, — как-то обречённо согласился министр. — Так что случилось?

— Я как раз проверяла, регламентированной ли трёхсантиметровой высоты трава между кустами в дальней части сада, когда подошли два молодых человека. По их одежде было совершенно очевидно, что они из нищих. Один из них, рыжий, позвал меня по имени. Конечно, я решила, что они очередные просители. — Сарсанна провела платком под глазами. — И подтвердила, что я это я. Тогда он достал пистолет.

— Откуда у нищих взялся пистолет? — спросил министр.

— Вы министр внутренних дел, вам лучше знать, почему нищие стали разгуливать с пистолетами и откуда у них на это деньги, — всплеснула здоровой рукой Сарсанна.

— Возможно, они были не такими уж нищими? — предположил министр.

— Вам лучше знать. Но выглядели они, как попрошайки, и были очень тощими. Увидев оружие, сопровождавший меня садовник растерялся. У преступника дрожали руки, поэтому первый выстрел лишь слегка меня задел. Пока он пытался перезарядить оружие, я опомнилась, схватила зонт и попыталась прикрыться. — Её необъятная грудь заходила ходуном, платочек запорхал у глаз. — Конечно, я всего лишь слабая женщина, но эти трусы так испугались, что упали, и подоспевший полицейский их задержал.

Министр позвонил в колокольчик, заглянувшему секретарю велел:

— Позовите садовника, присутствовавшего при нападении. И полицейского тоже.

— Они уже ждут, — кивнул секретарь и шире распахнул дверь.

Сарсанна всхлипнула и, стыдливо прикрыв забинтованную руку платочком, потупила взор.

Садовник был стар, все колени и руки в земле. Он явно чувствовал себя неуютно в отделанном золотом кабинете с расписным потолком и панелями красного дерева по стенам, поспешно спрятал узловатые руки за спину. Полицейский, наоборот, был молод и смотрел на роскошь широко раскрытыми восторженными глазами.

— Вы, расскажите о происшествии, — велел министр, кивая садовнику.

— Вы мне не верите? — Сарсанна даже отпрянула, прижала ладонь к сердцу.

— Я обязан выслушать остальных свидетелей, это мой долг.

Губы Сарсанна всё же надула и демонстративно уставилась в сторону.

— Говорите, — кивнул министр и, пощупав языком разбитую губу, отложил платок.

— Ну… ээ… — покосившись на Сарсанну, садовник неуверенно заговорил: — Так это, я с линейкой траву мерил, а уважаемая длорка Мондербойская ругала меня на чём свет стоит…

— Делала справедливые замечания, — обиженно поправила Сарсанна и подтянула декольте.

— Так-то… замечания, да, — уныло подтвердил садовник. — И тут её окликнули. Рёбята точно не местные, все местные длорку Мондербойскую знают и ни с кем не спутают. А эти уточнили. Ну, я выглянул из-за куста, а у одного в руках-то пистолет, и ручонки трясутся. А уважаемая длорка Мондербойская его ка-ак огреет зонтом.

— Неправда, я хрупкая женщина и никогда не нападаю первой.

— Да-да, — испуганно покосился на неё садовник. — От ужаса пальнул парень, значит, в нашу уважаемую длорку, а она даж не заметила вроде.

— Я истекала кровью, умирала.

— Да? — Садовник присел. — Ну и… зонтиком парнишку прохаживали. Второй попробовал приятеля спасти, так вы ему с одного удара нос-то и расквасили, толкнули подолами, он бедный упал, а вы его…

— Это возмутительно, — побагровела Сарсанна. — Вас послушать, так это я на них напала.

— Да как вы смеете оскорблять благородную длорку, главу дома, — вытянулся в струнку полицейский. — Благородные длорки не нападают на людей.

Садовник выглядел каким-то несогласным, но промолчал. Министр устало спросил:

— А где нападавшие?

— Доставлены в городскую больницу для бедных, — отчеканил полицейский. — А уважаемая длорка Мондербойская пожелала в первую очередь встретиться с вами, уважаемый министр.

— Что же с ними такого случилось, что их отправили в больницу? — Министр поморщился и коснулся губы. — Полиция — это вам не извозчики.

— У арестованных обнаружились множественные переломы, — полицейский выпятил грудь колесом.

Министр нахмурился:

— Опять при задержании руки распускаете?

— Никак нет. Арестованные не сопротивлялись.

— Что, даже убежать не пытались? За нападение на главу рода у нас полагается повешение.

— Так переломы же. — Полицейский сосредоточенно смотрел поверх головы министра. — Идти они не могли.

Мы с министром уставились на Сарсанну.

— Я слабая хрупкая женщина, — заливаясь румянцем, повторила она и, приподняв колокол платья, прикрыла им зонтик.

Как хорошо, что физический вред главы рода могут причинить супругу только с его разрешения, а то я бы, пожалуй, забеспокоился о Смузе.

***

Звонок дом тоже хорошо имитировал. Я чуть не свалилась с табуретки. Прокралась к двери и сдвинула язычок на глазке.

По ту сторону сиял улыбкой гот в перьях.

Моргнув, отступила и тихо уточнила:

— А это кто?

— Длор Хлайкери Эрджинбрасский, — просипела стена. — Через дыру в ограде пробрался.

Тут пресса тоже настырная.

Звонок повторился. Я покачала головой: ни стыда, ни совести у человека. Устроилась на табуретке и попробовала представить обои цвета глаз Лавентина.

В дверь опять позвонили. Вера недоуменно на меня смотрела. Я, конечно, управляю домом, и тут всякие призрачные слуги есть, но это не повод открывать дверь всяким непонятным личностям даже в самых очаровательных костюмах.

— Я его не приглашала, — тихо пояснила я и зажмурилась, вдруг так лучше получится на дом повлиять.

Ведь совсем не обязательно представлять прихожую в стиле какого-нибудь барокко или ампира. Даже суровый минимализм лучше обычного подъезда.

Гот всё названивал в дверь, пока из-за моего раздражения не исчез звонок. Тогда гот постучал. Я вообразила, что дверь снаружи мягкая резиновая, и через минуту стук прекратился.

***

— Тебе к патологоанатому пора. — Министр расписался в очередном документе.

Зря я к нему поехал. Я вертел в пальцах чёрное перо из веера Сарсанны. Слова давались с трудом, ради каждого приходилось буквально переступать через себя:

— Только после того, как ты объявишь в розыск мою маму и начнёшь полномасштабное расследование.

— Не надо меня шантажировать, я этого не выношу, — пророкотал министр.

— Знаю. Это против моих принципов. И ты… ты мой друг, но если выбирать между благополучием мамы и твоим комфортом… — и моими очень неприятными ощущениями, потому что мне проще было прыгнуть в окно и проверить, что будет, чем так на него давить, — я выберу маму.

Министр со вздохом потёр лоб, оставив на нём чернильный росчерк.

— Лавентин, я уверен, она живёт у какой-нибудь подруги или уехала в пансион.

Я совсем тихо возразил:

— Моя мама со мной так не поступает.

У министра дёрнулся уголок рта, голос стала резче:

— А что с ней могло случиться? Если бы поезд сошёл с рельсов — мне бы об этом сообщили. О любом неординарном случае. И чего ты боишься? Что на твою мать, длорку, на тот момент ещё владеющую женскими правами главы рода, путешествующую первым классом, напали, рискуя закончить жизнь в петле?

— Но ведь на Сарсанну напали, — напомнил я.

Ручка выпала из пальцев министра. На мгновение он оцепенел, а в следующее затрезвонил в колокольчик. Секретарь распахнул дверь.

— Принеси все дела о происшествиях с длорками за последние полгода, — резко велел министр.

Кивнув, секретарь умчался выполнять поручение. Я похолодел:

— В чём дело?

Снова потирая лоб, министр ответил:

— Когда расследовали обстоятельства гибели жены Какики, мальчишка, разносчик газет, сказал, что видел, как под ноги её ящерам бросили хлопушку. Другие свидетели это не подтвердили, хотя некоторые вроде бы слышали резкий звук, и случай в итоге сочли несчастным. Но если сложить это и целенаправленное нападение на Сарсанну Мондербойскую, то исчезновение твоей матери… почти подозрительно.

Я остро, до боли в груди захотел, чтобы министр был прав в своём начальном предположении, и мама просто впервые не известила меня о своих перемещениях по стране.

***

Прихожая получилась очень даже ничего: светлые серо-зелёные обои с золотым оттенком в цвет глаз Лавентина, когда в лицо ему светит солнце. Даже подставка под обувь и столик с миской для визитных карточек вполне приличные, по каталогам IKEA воображала. А у двери нафантазировала милейшую вешалку из чугунных котят с хвостами-вешалками.

Подумав, ещё и зеркало большое на полстены вообразила.

И коврик.

А диванчик для ожидания парчой отделала. И в целом могла собой гордиться, хотя всё выглядело сурово в сравнении с прежними эффектными интерьерами.

Ту обстановку мама Лавентина придумала, и теперь, когда она пропала, мне до холодка в животе стало неудобно, что я всё порушила.

Я опустилась на диван. На сердце было муторно, вдруг накатил ужас: а если с Лавентином что-нибудь случиться, и я навсегда застряну здесь? Даже руки задрожали от этой мысли.

В приоткрытую дверь моей «квартиры» выглянула Вера. Оглядев прихожую, она улыбнулась и закивала.

— Мне тоже нравится, — подтвердила я.

Вера жестом позвала меня на кухню.

Стена хрипло известила:

— Вам письмо.

— Мне?

— Да.

— Но я никого здесь не знаю.

— А письмо пришло, — просипела стена. — Почтальон просит разрешения вручить его вам. Пускать?

 

Глава 17

—   целом, у нас семь странных происшествий с главами рода и близкими к ним за последние полторы недели. — Министр вновь открыл одну из верхних папок. — С длоркой Какики накануне смерти произошёл несчастный случай. Вывеска магазина швейных принадлежностей упала перед ней. Могла бы и убить. Начали расследование, но остановили после её смерти.

У меня волосы вставали дыбом, пересохло во рту. Министр сдвинул папку:

— А в дом матери покойного Какики, проживающей в городе, накануне этого случая пытались залезть воры. Их спугнул поварёнок, спавший в передней.

— И где его мать сейчас? — у меня начинали мёрзнуть руки.

Вместо ответа министр зазвонил в колокольчик, велел взмыленному секретарю:

— Пошлите отряд полиции на Восточную садовую двадцать пять, проверьте, как себя чувствует обитательница дома. — Поймав мой умоляющий взгляд, министр добавил: — И пришлите какого-нибудь свободного комиссара особого отдела, нужно выполнить срочное поручение.

— Маму будут искать?

— Да, — неохотно подтвердил министр.

— А что за другие происшествия? С кем?

— Перландия Мондербойская получила приглашение на собрание садоводов столицы.

— Мать Смуза? — Представил эту старушку-мумию. — Разве она ещё выезжает?

— Случается. Позавчера должна была ехать на это собрание, но из-за твоих экспериментов с растительностью, — министр выразительно на меня посмотрел, — опоздала почти на час. В клубе садоводов выяснилось, что никаких собраний не было и не планировалось.

Я вскинул брови, а министр продолжил:

— Она мнительная, тут же написала заявление в полицию, приложила пригласительный билет, требовала расправы над шутниками. В общем, давила, пока заявление не приняли.

— А ещё с кем неприятности случились?

— С невесткой Вериндера. Он сопровождал её в театр вместо её срочно вызванного в часть супруга, на их карету напали. Предположительно — грабители. Один прыгнул внутрь с ножом, но Вериндер его отделал. Длорку слегка задели лезвием. — Министр медлил, поглаживая лист протокола. — Она и её муж после смерти Вериндера возглавят род.

Мы посмотрели друг на друга.

— Это удар по главам рода, — тихо сказал министр. — Вериндеры — военный род, Мондербойские держат подряды на военные поставки. Какики… среди них много служащих министерств. Ты уже пять лет обеспечиваешь нашу армию новейшим стратегическим оружием.

— И как это согласуется с тем, что мама наложила на меня брачное проклятие? Если она попала к врагам, желающим уничтожить глав рода, зачем его накладывать? Они же должны были её… — горло сдавил спазм. — Убить.

— Шантаж. Обменять её жизнь на твой отказ от разработок оружия и на образцы уже созданного — достаточно эффективный шаг. А брачное проклятие… — Министр пожал плечами. — До заключения брака ты всего лишь хранитель рода, но не глава и не можешь полностью использовать силу. Скорее всего, она хотела таким образом тебя защитить.

— Но если бы я не успел жениться, я бы вовсе лишился силы.

— И спас свою жизнь от врагов, ведь тогда не мог бы заниматься разработками.

— Жестоко.

— Проклятие даёт час на заключение брака, уж за час ты бы нашёл жену, так что риск был минимальным, а в обмен ты получал полную силу рода. Твоя мать не могла предвидеть, что ты призовёшь жену из другого мира и откажешься подтверждать брак.

Министр неистово зазвонил в колокольчик. Секретарь заскочил внутрь, приглаживая выбившуюся прядь:

— Комиссар прибыл.

— Отлично. Выделите по пять полицейских на круглосуточную охрану дома длоров Бабонтийского, Вериндера и Мондербойского. Вызовите двух офицеров для сопровождения длора Бабонтийского.

Я тяжко вздохнул. А министр неожиданно добавил:

— И пять охранников пошлите к моему дому тоже. Обратитесь в военное министерство с требованием усилить охрану дворца, принцессы и острова длоров в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Министр Алвер может получить объяснения лично у меня. Комиссар пусть подождёт ещё пару минут, я позову.

Кивнув, секретарь поспешил скрыться. Я накрутил пёрышко из веера Сарсанны на палец:

— Усилить охрану дворца?

— Да. — У министра заходили желваки, направленный в никуда взгляд стал леденящим. — Если ты не забыл, император — тоже глава рода. — Он тряхнул головой, и строго посмотрел на меня. — Лавентин, пожалуйста, веди себя осторожно. Сейчас ты посетишь морг, переговоришь с патологоанатомом и потом под присмотром офицеров сразу домой.

— Но…

— Никаких но, Лавентин. Ты мне нужен живой и здоровый, так что либо ты смиряешься с мерами предосторожности, либо я запираю тебя в самом глубокой и охраняемой лаборатории, и там ты…

— А что за лаборатория? — Вопреки мрачным обстоятельствам, во мне снова бабочками затрепетала жажда исследования. — Я хочу посмотреть.

Министр накрыл лицо рукой и покачал головой, потом устало посмотрел на меня:

— Тогда я запру тебя в камере, где не будет ничего, ни одного твоего любимого эмбриончика, ни книг, ни интересных инструментов, только ты, койка и горшок.

— Лучше маму мою найди, — грубее, чем хотел, отозвался я.

Повисла пауза. Лицо министра оставалось бесстрастным, но интонации голоса изменились:

— Сделаю всё возможное.

«Ну а я сделаю всё возможное со своей стороны. — Опустил взгляд на лежавшие на краю стола кандалы. — Только больше не совершу такой глупости, как посвящение тебя в свои дела».

***

Через глазок почтальон выглядел вполне невинно: молодой парень в гламурной розовой униформе, с сумкой через плечо и планшетом с бланком в руках.

Но кто их этих волшебников знает. Это через глазок он милый парень, а открою — превратиться в какую-нибудь хрень.

— Письмо в ящик положите! — Я продолжала смотреть в глазок. — В тот, справа на стене!

— А расписаться в получении? — раздался глухой ответ.

Представила в двери узкую щель под размер планшета и ручки.

— Суй!

Недоуменно оглядев дырку, почтальон сунул документы. В их каракулях я ничего не поняла (похоже, заклятие перевода действовало только на устную речь), но бланк выглядел на удивление схоже с нашими, даже галочка имелась. Короче, бюрократия везде мыслит одинаково.

Занеся ручку над листом, вспомнила о всяких мистических ритуалах с подписями.

— Доом, — жалобно позвала я.

— Это вы мне? — просипела стена.

— Да.

— Я привратный дух.

— Приятно познакомиться. Скажите, пожалуйста, безопасно ли мне расписываться в этом бланке? Не могут ли меня магией достать через мою подпись?

— Чтобы магией через подпись доставали — не слышал о таком. А бланк покажите. Разверните к стене.

Повернула планшет. Стена, то есть привратный дух, что-то сипло побормотал и торжественно сообщил:

— Обычный бланк. Можно подписывать.

Подписываться длоркой Бабонтийской не стала, черкнула почти забытую девичью роспись, сунула планшет озадаченному почтальону и убрала щель в двери. Снова направилась в кухню, где ждал приготовленный Верой перекус, и снова помешал сиплый голос духа:

— А письмо не откроете?

— Всё равно читать не умею.

— Я бы вам прочитал, — осторожно просипел дух.

— Пусть Лавентин сначала письмо на безопасность проверит. А то мало ли что там.

— Хм, предусмотрительно. Но хозяин его всё равно просто откроет, он не слишком заботится о безопасности.

— Зря.

Возможно, дух хотел сказать что-то ещё, но в животе у меня заурчало, и я спокойно отправилась есть.

***

— Ухты! — вырвалось у меня.

Я закусил губу, но было поздно. Покосился на толстячка патологоанатома и вместо привычного возмущения моим неподобающим поведением встретил понимающий взгляд и усмешку.

— У меня была примерно такая же реакция, — кивнул патологоанатом и любовно взглянул на труп Какики.

Я тоже взглянул на распростёртое перед нами иссушенное тело. Патологоанатом пояснил:

— Некоторые внутренности я вынул, чтобы было лучше видно.

В распахнутой полости, придерживаемой крючками на цепочках, переливались чёрные кристаллы. И каждый был заключён в сеть из завядших корней. Хотя… Я наклонился к пахшему затхлой листвой телу и прихватил лежавшую рядом на столе лупу.

— Кристаллы…

— …выросли на кровеносных сосудах, — докончил мой вывод патологоанатом.

У меня часто забухало в груди:

— А сердце? Селезёнка?

— Сюда, — радостно поманил меня в сторону он.

На столе у стены нас ждали маркированные ящики. Патологоанатом сорвал с одного крышку. Внутри был крупный, размером с сердце, неровный кристалл, из которого торчали обрывки корней и… будто остекленевшей аорты.

— Кровь превратилась в кристаллы! — Восторженно улыбаясь, патологоанатом постучал ногтем по сердцу. — Никто не хочет верить, но я абсолютно уверен: эти кристаллы каким-то образом сформировались из крови.

— Можно исследовать один? У вас есть микроскоп?

— Да, специально у криминалистов выпросил, сюда. — Он поманил меня к двери в соседнюю комнату.

В ярком свете ламп кожа его рук казалась слишком белой. Родового кольца не было, но, может, он ещё не вступал в брак? Или снял на время работы?

— Вы женаты? — Я вошёл в небольшую лабораторию, где на столе ждал медный микроскоп и ванночка с кристаллами, несколько из них были очищены от корней магоеда и сосудов, а один расколот.

Рядом лежал измеритель магического фона, его серые капсулы извещали, что фон нормальный.

— Не женат, а это имеет отношение к делу? — Усмехнулся патологоанатом и дёрнул локтем, будто хотел меня в бок толкнуть.

— Нет. — Я мягко коснулся очищенного кристалла. По кончикам пальцев пробежали иголочки, на спине растеклись мурашки, хотя я точно чувствовал, что кристалл пассивен. — Вы длор?

Улыбка сползла с лица патологоанатома, он сунул руки в карманы:

— У меня пурпурный профильный диплом. И вскрытие тел испокон веков делают исключительно физическим способом.

— Я не сомневаюсь в ваших способностях патологоанатома. — Провёл пальцами по разбитому кристаллу, на подушечках осталась пыль.

— Тогда в чём дело?

Я сел за микроскоп. Под его лупой уже лежало стёклышко с тонким сколом кристалла, на него был направлен отражённый рабочими зеркалами свет. Подстроить резкость пришлось совсем немного, патологоанатом был чуть близорук. Я вгляделся в структуру кристалла, в увеличении казавшегося тёмно-бардовым. Сердце забилось чаще.

— Просто убийство явно не обошлось без магии, мне было интересно, делали ли вы изыскания в этом направлении, — ровно говорил я, вглядываясь и вглядываясь, и всё более понимая: структура этого кристалла, тонкие прожилки с завихрениями в одну сторону, совсем как у тех кристаллов, что стоят в источниках родовой магии.

Если министр велел проанализировать кристаллы из дома Какики, то их сходство с этими скоро обнаружат. Но если те осколки запаковали и утилизировали, то даже не знаю, видел ли кто-нибудь, кроме меня, структуру родовых кристаллов, потому что отколоть кусок от действующего задачка не из лёгких, я двенадцать алмазных резаков на это угробил.

— Пусть я не могу провести эксперименты лично, — напыщенно отозвался патологоанатом, — но задокументировать визуальные наблюдения, результаты анализов и показания приборов могу и без магии.

Я поморщился: вероятно, он обиделся. Почему люди часто реагируют неадекватно на невинные, даже естественные вопросы? Наверное, я никогда этого не пойму.

Отодвинувшись от микроскопа, оглядел разложенные в лотке кристаллы. Странное дело. Получается, вся кровь вдруг стала принимать структуру кристалла из источника магии…

Браслет на руке потяжелел, сбивая с мыслей. Потирая его, повернулся к раздувавшему ноздри патологоанатому и мягко спросил:

— А браслет можно осмотреть?

— Какой браслет?

— Тот, что был на теле.

— Никаких вещей при нём не было, — отчеканил патологоанатом.

Кажется, он хотел, чтобы я скорее ушёл.

 

Глава 18

, конечно, гений, но сходу придумать, что превратило кровь в кристаллы, не смог. Не сумел и через полчаса. И через час.

Честно говоря, сидя между офицерами в приёмной министра, я больше думал о маме. Увлечение наукой она поддерживала, но иногда, восстанавливая дом после моих неудачных опытов, сетовала, что эксперименты до добра не доведут.

Неужели министр прав, и маму похитили из-за моих военных разработок? Для меня это всегда было развлечением, и так странно, что оно вдруг обернулось угрозой для семьи.

Я поймал себя на том, что тереблю браслет. Времени дожидаться министра не было. Искоса глянул на сопровождающих офицеров: от них я, пожалуй, смогу оторваться. Правда, министр разозлится, но… Я поднялся. Офицеры вскочили.

— Мне надо отойти. — Развернулся к выходу, мысленно приказывая отправленной в стойло химере искать окно уборной.

Дверь в приёмную отворилась, министр алым вихрем проскочил в кабинет:

— Лавентин, за мной.

Хоть я и не согр, но послушался. Министр бросил папки на стол, скинул на стул расшитый серебром алый официальный плащ, который надевал для визитов во дворец.

— У Какики пропал брачный браслет, — сразу начал я.

Министр пригладил волосы:

— Не пропал. Его сняли до отправки в морг, чтобы никто не опознал в теле главу рода. — (Я выдохнул). — Браслет в моём сейфе, позже дам тебе исследовать.

— Понятно. — Я перекатился с носка на пятку. Спрашивать было страшно, ведь ответ министра мог убить надежду спасти маму. — Что нашли в доме длорки Какики?

Медленно, как-то тяжело опустившись в кресло, министр сцепил пальцы и уставился на них:

— Ночью за ней явился посыльный от Какики с извещением о его внезапной болезни. Которой не было. Мать поспешила к сыну. С тех пор её никто не видел. Слуги были распущены на неделю письменным уведомлением о том, что хозяйка это время проведёт в его доме.

Из меня будто воздух вытянули, очень захотелось сесть, но я остался стоять. Министр добавил:

— Сейчас допрашивают всех, кого только можно.

— Зачем кому-то похищать старую женщину?

— Если бы знал, я бы уже приказал арестовать преступника.

— Да, глупый вопрос. — Почесал затылок.

— Иногда попытки ответить на такой вопрос приводят к раскрытию преступления. Но у тебя, Лавентин, в этом деле иные задачи, и я очень надеюсь, что ты блестяще их выполнишь.

— Постараюсь.

Министр хлопнул ладонями по столу:

— Значит, так. Приглашение на приём будет ждать тебя с курьером прямо у дворца. Твоя задача проста: убрать жену в её мир. Если не получится, позаботься, чтобы она выглядела прилично. У вас дома есть запас одежды или прислать с курьером новое платье?

— Запасы есть.

— По пути объяснишь элементарные правила поведения. Но надеюсь, что этого не потребуется.

— А твоя жена?

— Отправим её следом. О ней никто не знает. Помни, ты обещал молчать.

— Э… — Я моргнул. — Но она хоть в порядке?

— За кого ты меня принимаешь?

— Я виноват в том, что она оказалась здесь, и чувствую себя ответственным…

— Вот ответственно и верни её домой. И свою тоже. — Он странно на меня посмотрел. — Если хочешь. — Его голос повысился: — Ты ведь хочешь вернуть жену в её мир?

— Я обещал.

— Желаю скорее исполнить обещание. Всё, иди. И не забудь: офицеры остаются с тобой. Теперь они — твои тени.

Моим теням определённо не хватало умения спокойно следовать за мной в любой ситуации. И вообще, мои тени не должны бояться моей подросшей химеры, а эти нервно ёрзали на её хребте и постоянно спрашивали, не кусается ли она. Конечно, кусается, если очень попросить или наступить на один из хвостов.

***

Лавентин вернулся с двумя зеленоватого оттенка мужчинами в чёрной форме. Когда я открывала дверь, один из них убежал в кусты. Похоже, его стошнило.

На лице Лавентина читалась самоотверженная решимость.

— Там письмо. — Указала на почтовый ящик и загородила вход, ловя взгляд серо-зелёных глаз. — Мне прислали письмо. Мне. А ведь я никого здесь не знаю… Лавентин?

Он стоял на пороге и будто ничего не замечал, кроме своей неведомой цели.

— Лавентин!

Вздрогнув, он посмотрел на меня более осмысленно. Я указала на ящик:

— Мне прислали письмо, хотя я никого здесь не знаю.

— Но тебя многие знают, — сказал он после паузы.

— Проверь, безопасно ли оно. Давай. У тебя маму похитили, вдруг и мне угрожает опасность.

Нахмурившись, Лавентин шагнул к ящику, положил на него руки, кончики пальцев засветились зелёно-голубым. И это было, бесспорно, восхитительное зрелище, но слишком напоминало свечение радиации, каким его рисовали в мультфильмах. Связка светится-радиация-опасность сработала против воли, я отшатнулась.

— Слушай, Лавентин. — Сердцебиение участилось, наверное, вдвое. — А магия для меня не опасна? У вас тут есть не маги? Как они её воспринимают? А ничего, что я из мира, где её нет?

Даже понимая, что лучевая болезнь у меня точно не началась, я нервно дёрнула волосы. Выпадать они явно не собирались. Лавентин повернулся ко мне:

— У обычных людей проблем со здоровьем из-за соседства с магией вроде не фиксировали. Бывают, конечно, редкие вырожденцы, которые болеют от магии, но если бы ты была такой, не смогла бы управлять домом.

Облегчённо выдохнула и оставила волосы в покое. Из кустиков вернулся бледный офицер и безмолвно встал рядом с вытянувшимся по струнке товарищем.

Лавентин приподнял крышку ящика и с любопытством заглянул внутрь. Прежде, чем я успела сказать, что надо сдвинуть нижнюю пластину, и письмо выпадет, Лавентин сделал это сам. Поймал конверт сияющими пальцами, и на том высветился красный круг с зазубринами и закорючками, а рядом вычернился ещё один поменьше.

— Заклятие доверия к отправителю и заклятие очарования адресата. — Лавентин провёл ладонью по конверту, и круги испарились. — Хочешь прочитать?

Вот так доверяй местной почте! Боюсь представить, как у них с такими заклятиями поставлено облапошивание одиноких старушек. Мотнула головой:

— Не могу, не понимаю вашей письменности.

— Недоработка…

— Ты не хочешь его прочитать?

— Но оно адресовано тебе, как я могу?

Кажется, он начинал мне нравиться.

— Но я не могу сама его прочитать, кто-то должен стать моим переводчиком.

На письмо Лавентин посмотрел с мрачным сожалением, даже показалось, сейчас его выкинет.

— Торопишься? — Покосилась на стоявших у крыльца офицеров.

— Немного, — замялся Лавентин и робко взглянул на меня. — Ты точно хочешь это прочитать?

— Хоочет, — просипела стена.

Живые стены, вернее — духи привратные, определённо не в моём вкусе. Лавентин надорвал конверт и вытащил нежно-розовый лист бумаги. Взгляд метнулся по чётким строкам:

— Мм.

— Заходи… — Я отступила в сторону. — Кстати, те люди останутся на крыльце?

— Мы должны сопровождать длора Бабонтийского до лаборатории и следить, чтобы он не покидал её без нужды, — отчеканил ближний к нам.

— Он арестован? — изумилась я.

Мне казалось, после исчезновения мамы его могли охранять, но не запирать в лаборатории.

В глазах офицеров появилась растерянность.

— Министр хочет, чтобы я работал, не отвлекаясь. Заходите. — Лавентин отошёл к столику, кашлянул и начал быстро читать: — Милейшая длорка Бабонтийская, безмерно рад, что столь прекрасный цветок пополнил цветущий сад длорного острова. Насколько мне известно, наша речь теперь вам понятна, поэтому я набрался смелости написать. И, разумеется, выразить похвалу вашим прекрасным манерам, не позволившим принять незнакомого мужчину, пока вы в доме одна. Итак, позвольте представиться, пишет вам длор Хлайкери Эрджинбрасский, один из ваших соседей. Лелею надежду, что в следующий раз вы позволите хотя бы взглянуть на вас, а то и почтите беседой. Ведь ваш многоуважаемый супруг при всей его изобретательности не отличается манерами и умением поддержать разговор, в то время как я в любое время дня и ночи готов стать вашим конфидентом и проводником в нашем прекрасном мире. Посему мне бы…

— Стоп-стоп. — Замахала руками. — У меня даже голова заболела. — И я не лгала. — У вас все так витиевато изъясняются?

Подняв на меня зелёно-серый взгляд, Лавентин тихо подтвердил:

— Обычно да.

— И бумаги не жалко?

— Это способ подтвердить статус. — Он качнул листом. — Чем длиннее письмо и дороже сорт использованной бумаги, тем более состоятельным должен казаться отправитель. Есть нормативы, но я, если честно, не слушал, когда их объясняли.

Губы сами растянулись в улыбку, но она погасла, едва Лавентин посмотрел на письмо и открыл рот, явно вознамерившись продолжить чтение.

— Не надо, — отмахнулась я. — Мне ни к чему это знакомство, всё равно скоро вернусь домой… ведь так?

***

Вопрос жены застал врасплох. Конечно, я должен заниматься проблемой её возвращения, но мама… и убийство Какики, загадка его крови. Так много научных проблем одновременно на меня ещё не сваливалось, и впервые к восторгу исследования примешивался страх неудачи.

А ведь ошибок я прежде не боялся.

Теперь же смотрел в орехового цвета глаза жены, и сердце ледяными когтями царапал затаённый ужас.

— Я постараюсь вернуть тебя как можно скорее. — Потянулся взять жену за руку, но в пальцах зашуршало письмо Хлайкери, и я их опустил. — Просто сейчас нужно… сделать одно важное дело. — Меня осенила внезапная мысль, я улыбнулся. — И это может приблизить нас к решению твоей проблемы.

Жена слабо улыбнулась, в глазах засветилась надежда.

— Тогда поторопись. — Она подтолкнула меня к одной из дверей, тут же удержала. — Ты голодный? Может, тебя покормить? Или бутерброд?

— Спасибо, повар обо мне позаботится.

— Здесь есть повар?

— Э… — Наконец обратил внимание, что стены отделаны цветом, очень близким к нашему родовому, а из-за чуть приоткрытой боковой двери подглядывает девочка. — Да, повар. Надо только захотеть, и он приготовит нужное, а стены пропустят еду к желающему перекусить. Если хозяйка, конечно, хочет, чтобы дом и духи заботились о других обитателях.

— О… Получается, если я хочу сырые продукты — повар доставляет мне их в таком виде?

— Полагаю, что да.

— Тогда понятно, почему ваш повар не доставил мне ни одного готового блюда: я по привычке всё думала, чего бы приготовить. — Жена рассмеялась приятным лёгким смехом.

Этот смех напомнил о маме. В груди сразу похолодело, я сложил письмо Хлайкери и вручил жене:

— Прости, мне нужно спешить.

Её глаза потускнели. Неужели обиделась? Но времени думать об этом не было. Кивнув, распахнул дверь, к которой жена подталкивала, и чуть не ослеп от белизны стен. На их фоне ярко выделялись чёрные кожаные диваны, столик с цветами.

Дверь на лестницу в подвальные лаборатории была прозрачной с металлической ручкой и мощными петлями. Ничего подобного в жизни не видел. Полуобернулся:

— А если внизу что-нибудь взорвётся, дверь не сдержит взрывную волну.

Повисла зловещая пауза.

— И часто у тебя что-нибудь взрывается? — вкрадчиво уточнила жена.

Прикинул, ответил:

— В среднем раз в пару лет.

Дверь на моих глазах стала металлической, как у сейфа.

— Благодарю. — Кивнул мявшимся в прихожей офицерам. — Проходите сюда, вот дверь в мою лабораторию, я уже иду туда.

Кажется, надо было что-то сказать жене, но что? Вспомнил, что говорил маме отец:

— Дорогая, я скоро.

Судя по взгляду, жена не оценила. Надо будет это записать. Позже.

Оказавшись в белоснежной лаборатории, пополнившейся непонятными приборами, в очередной раз оценил всю прелесть папиного стола, не подчинявшегося изменениям дома: внутри всё было так, как я оставил.

Сняв с цепочки на груди ключ, открыл нижний ящик, просунул руку над пачкой акций и долговых расписок, надавил на потайную кнопку. Под столешницей щёлкнуло, и к моему носу выдвинулся скрытый ящичек.

Осторожно вытащив кожаный конверт с металлическими уголками, я извлёк из него туго завёрнутую в бумагу пластину. Бечевкой к ней была примотана карточка с каллиграфической надписью:

«Руководство по вызову разумной формы родовой магии. Использовать только в случае крайней нужды. И да убережёт вас Фуфун Великий от искушений».

Отложив карточку, размотав бечевку и бумагу, обнаружил под ними плотный кожаный конверт с выжженной корявой надписью:

«Взывать к разуму родовой магии стоит с осторожностью и только в самой крайней, безвыходной ситуации. Если случай решаемый, немедленно убери это назад».

Под кожаным конвертом оказалась ткань с карточкой:

«Разумная форма опасна, соблюдайте осторожность. А лучше уберите это подальше и забудьте о желании воззвать к ней».

И снова в руках оказался кожаный конверт. На прикрученной к нему металлической пластинке было выгравировано:

«Опасно! Применять только при смертельной угрозе».

Ну, маме, вероятно, угрожает смертельная опасность, так что и этот конверт я снял. Там была ткань с вышивкой:

«Не делай этого».

Под ней бумажная обёртка с большими коричневыми буквами:

«Одумайся! Ритуал очень опасен. Отступись!»

Под ней, наконец, нашёл тонкую металлическую пластинку с выгравированной магической печатью.

Отрастив клык, надкусил палец и приложил кровоточащую ранку к центру узора, он наполнился зелёно-голубым светом…

 

Глава 19

альцы закололо, сердце бешено стучало. Меня охватила паника, рука сама отшвырнула пластину на столешницу. Сияние печати усиливалось, её магический отпечаток поднимался над пластиной, разрастался.

Внутренности скрутило, стало нечем дышать. Казалось, магический знак вытягивает из меня силу и жизнь. Он раскинулся на весь потолок лаборатории, озарил её зелёно-голубым светом. Пол дрогнул, будто поверхность воды, эмбрионы и столы качнулись. На нём проступил большой ковёр с плетёными узорами. В центре вспучился пузырь, постепенно формируясь в софу и лежащую на ней женскую фигуру.

Дыхание перехватило, я восторженно следил, как вещество перетекает, наполняется светом, принимает окончательную форму.

Лежавшая в ворохе подушечек женщина шумно вдохнула и открыла глаза. Они сияли зелёно-голубым светом, но вскоре потухли, с ними угас и свет под потолком, погрузив всё в ненормальную белизну.

Тысячи вопросов слетались к языку и, устроив столпотворение, оставили меня немым. Я и не знал, что разумная форма нашей магии, так называемый родовой дух, принимает облик женщины.

Выдав пару нецензурных слов, родовая магия вытащила из-под подушки мундштук, вкрутила в него извлечённую оттуда же сигарету и, прикурив от вспыхнувшего на указательном пальце огонька, глубоко затянулась.

Я забыл, как дышать. Что магия грязно ругается и курит — тоже не знал. Разглядывал её волевое лицо женщины неопределённого возраста где-то за тридцать, рыжеватые чуть вьющиеся волосы, обстриженные слишком коротко, ярко накрашенные глаза и губы, сверкающие серьги и ожерелье, облегающее платье, которое нельзя было принять за сорочку только благодаря тому, что оно расшито бисером и драгоценными камнями, чёрное боа, браслеты и удивительные туфельки, чьи высокие каблуки были примотаны к стопам тонкими ремешками.

Ещё несколько раз затянувшись, магия косо посмотрела на меня сквозь дым:

— Зачем ты меня вытащил? И почему здесь всё белое?

Попробовал сказать, но в горле пересохло. Кашлянув, пояснил:

— Уважаемая родовая магия…

— Бабонтия Мулькура.

— Уважаемая Бабонтия Мулькура, — язык заплетался, я опёрся о столешницу, ища спокойствия в этом островке стабильности в меняющемся доме. Наверное, не стоило удивляться, что магия носила имя нашего рода. — Помогите найти мою маму. Она пропала, я не представляю, как её искать, но она старшая в роду, стоит у его истоков, а у вас, как у духа, возможностей больше.

Зевнув, Бабонтия Мулькура ответила:

— Ничем не могу помочь. Как только ты женился, она окончательно потеряла контрольную привязку ко мне. Можешь попробовать обратиться к родовому духу её нового мужа, но она слишком далеко в очерёдности раздачи, вряд ли её смогут отыскать по такой тонкой нити.

Колени ослабли, я рухнул в кресло.

Бабонтия Мулькура задумчиво наблюдала за мной сквозь струящуюся завесу дыма.

— И что мне делать? — растерянно спросил я.

Она пожала плечами:

— Не знаю, я не провидица.

— А что-нибудь посоветовать? Вы же такая…

— Только не говори «старая» или, того хуже, «древняя», а то вас молодых развелось, что кристаллу упасть негде.

— Я хотел сказать умная.

— Надо же, наконец, меня оценили с этой стороны. — Бабонтия Мулькура коротко затянулась. — Ладно, можешь считать, что экзамен ты сдал, я остаюсь.

— Спасибо.

— Всё равно возвращаться не хочется. — Она потянулась. — Как же давно не вылезала. А уж когда вылезала, то с такими идиотами сталкивалась, что и вспоминать не хочется.

В некотором шоке я продолжал её разглядывать. Бабонтия Мулькура казалась обычной женщиной. Если бы не видел, как она всплыла из пола по зову магической печати, то не поверил бы, что она родовой дух.

«Не о том думаю», — запустил пальцы в волосы. Исподлобья посмотрел на Бабонтию Мулькуру. На её ярких, чётко очерченных губах играла лёгкая улыбка, и она сбивала с толку.

— Вы можете что-нибудь посоветовать с поиском мамы? — снова попробовал я.

— Мне безусловно приятно твоё высокое мнение о моих способностях, но ещё раз напоминаю: я не провидица. Собственно, я понятия не имею, как исчезла твоя мать.

Я оторопел:

— Вы знаете, что у неё другой муж есть, даже её примерный статус в его роду, но не представляете обстоятельств её исчезновения? Это же случилось до того, как она вышла из рода… кажется.

— Мальчик, я над каждым из вас свечку не держу. А вот переход подопечного в другой род или появление нового чувствую отлично.

Упоминание пополнений рода заставило, сетуя на забывчивость, хлопнуть себя по лбу.

— Ты полегче, — насмешливо посоветовала Бабонтия Мулькура, — а то все мозги вытрясешь.

— Скажите. — Я встал. Снова сел. — Почему я не могу отправить жену в другой мир?

— Ишь какой резвый нашёлся. — Бабонтия Мулькура погрозила мне мундштуком. — Что это за дурные мысли о ссылке супруг в иные миры?

«Это случайность», — хотело слететь с языка, но оправдываться перед родовым духом бессмысленно, лучше сразу говорить правду:

— Она иномирянка, я не в праве её здесь задерживать. Она вернуться хочет, министр хочет их по домам вернуть. Так ведь и планировалось с самого начала, желание это обоюдно, почему бы и нет?

Бабонтия Мулькура смотрела на меня уничижительно мрачно:

— Слушай, ты что хотел получить — то и получил. Товар обмену и возврату не подлежит.

— Совсем?

Строгий взгляд Бабонтии постепенно смягчался, она отмахнулась:

— Ну почему ты такой милый? На тебя даже злиться долго не получается.

— Многие женщины так говорят. Вы поможете вернуть жену домой?

— Её дом теперь здесь.

Ну, технически Бабонтия Мулькура, пожалуй, права, но я напомнил:

— У жены в её мире свой дом есть, дела.

— Браслет не пропустит её одну. Вместе с парным браслетом — да, но не отдельно.

Проблемка… Я почесал затылок:

— А вы можете на браслет повлиять?.. Вы же его создали.

— Он работает автономно, ничего не могу поделать.

— Получается… Надо ждать год, прежде чем их снять. Или идти в мир жены, чтобы она продолжила свою жизнь?

— Ждать год, — безапелляционно заявила Бабонтия Мулькура. — В том мире магия будет расходоваться очень быстро, а если запас кончится, то вернуться домой самостоятельно вы не сможете. Путешествия возможны на несколько часов и то не слишком часто.

— О… — только и смог сказать я, осознавая весь ужас ситуации. — А я обещал вернуть жену домой. Она расстроится… наверное.

А уж как министр расстроится — страшно представить.

— А уж как она обрадуется, когда узнает, какие развлечения вас ждут целый год воздержания от физического подтверждения брака. — Бабонтия Мулькура фыркнула и с улыбкой покачала головой. — Чувствую, будет весело.

Мне было совсем не весело, я с опаской посмотрел на брачный браслет, который будет притягивать меня к жене и навевать всякие непристойные желания…

Бабонтия Мулькура рассмеялась:

— Видел бы ты своё лицо.

— Это несправедливо, — прошептал я. — Я ведь о свободе мечтал, я хотел… Совсем другого хотел.

— Не надо тут напраслину возводить! Мы исполнили твоё пожелание с максимальной точностью при имеющихся возможностях. А что результат не вписывается в твои о нём представления — ну, бывает, магия она такая. Сам знаешь.

С минуту я смотрел на неё, пытаясь осознать, потом уточнил:

— Исполнили моё желание?

— Да.

— Но как, я же жениться не хотел.

— Но должен был. — Развела руками Бабонтия Мулькура, посмотрела на меня укоризненно. — Ты хоть помнишь, чего пожелал?

К стыду своему вынужден был признать:

— Нет.

— Понятно. — Бабонтия махнула рукой, и из дыма её сигареты на ладони соткалась мужская качающаяся фигурка с чем-то в руках.

А затем в лаборатории зазвучал пьяный голос:

— Родовой дух. — Фигурка потрясла предметами в руках. — Родовой дух, давай, помоги… Давай, найди мне жену… — Дымный человечек взглянул вверх. — Такую, чтобы…

Тут над головой стали складываться дымные слова: «Не хочу я жениться. И с женой жить не собираюсь, так зачем какие-то требования? Я хочу жить свободно, заниматься своими делами, чудить и веселиться».

Дымный человечек довершил:

— Короче: вытащи оттуда кого-нибудь. Женского пола! — И растаял.

— Э… это был я?

— Ты.

От стыда захотелось спрятаться под стол. Бабонтия продолжила:

— А теперь ещё скажи, что не веселился, не чудил и не занимался своими делами. Или что жена мешала, а не дала тебе свободу.

— Не мешала… Даже участвовала, что вовсе неожиданно.

— И брака настоящего тебе с ней не светит, — протянула Бабонтия и, выкрутив окурок, указала им на меня. — Годик подождёшь — и здравствуй полная свобода.

Полная свобода — это здорово, ради неё можно и больше годика подождать… Потом до меня дошла другая, менее значимая, часть фразы, и я уточнил:

— Почему это не светит?

— Ты не в её вкусе и… вообще.

— Вкусы это одно, а замуж за меня не хотеть — другое.

— Послушай, это долго объяснять, просто прими как факт: ты хотел, чтобы жена была фиктивная, жить с тобой не желала и не мешала, а это возможно в одном случае — если она тебя не любит и денег твоих не хочет. Поэтому тебе достали бескорыстную жену, которая точно тебя не полюбит.

— И как вы определили, что не полюбит? — Мне до покалывания в пальцах стало интересно, как можно гарантировать, что чувства возникнут или нет. — О, вы наложили на неё проклятие, чтобы она не могла меня полюбить?

Бабонтия закатила глаза:

— Нет, она просто тебя не полюбит.

— Но почему?

— Какая разница?

— Просто интересно.

— Если ты не хочешь, чтобы жена в тебя влюбилась и подтвердила брак, зачем выспрашивать подробности? Тебя задело, что ты не в её вкусе, теперь хочешь непременно её получить?

Новая сигарета в мундштуке затлела сама собой, окутывая лицо и пытливые глаза Бабонтии трепещущим дымом.

— Да нет, что вы. — Помотал головой. — Просто пара знакомых теорию разрабатывают, что эмоции, в том числе привязанность и любовь, возникают из-за электрически процессов в мозге, вот я и подумал, может, вы проанализировали процессы в мозге жены и пришли к таким выводам, тогда бы я спросил у вас подробности и передал…

У Бабонтии был очень странный взгляд, словно…

— Я вас чем-то обидел? — неуверенно уточнил я.

— То есть тебе всё равно, что жена к тебе равнодушна?

— Конечно, равнодушие супруги — это большая проблема в семейной жизни. Как и непонимание. Но в нашем случае её неспособность меня полюбить — удачное стечение обстоятельств.

— И ты не хочешь проверить правдивость моих слов?

Вопрос вверг меня в ступор, я не сразу смог пояснить:

— Вы моя родовая магия, я вам верю.

— О. — Бабонтия затянулась. Посмотрела на потолок. Снова на меня. Голос её стал мягким и вкрадчивым. — А как же исследовательский интерес? Некто, не будем акцентировать внимание на личности, сделал спорное утверждение. Неужели не хочется его проверить, доказать обратное?

— В обычных обстоятельствах — да. Но вам я верю. К тому же любовь жены ко мне усложнила бы борьбу с чарами браслета, а я не могу так поступить, ведь если она им поддастся, после подтверждения брака браслет снять нельзя. А я обещал жене вернуть её в тот мир.

После паузы Бабонтия вздохнула:

— Тяжёлый случай.

— В каком смысле?

— Похоже, во многих.

— А в каких конкретно?

Бабонтия откинулась на подушки и молча курила. Две минуты я ждал, не захочет ли она что-нибудь добавить, пока мысли рассредоточивались между несколькими важнейшими вопросами:

Где и как искать маму?

Что делать с женой?

Что случилось с кровью Какики?

Не захватить ли чего-нибудь успокоительного министру, прежде чем сообщать, что проблема растянется на год?

— Уважаемая Бабонтия Мулькура, можно ещё вопрос? — (Она не посмотрела на меня, но вскинула бровь, и я счёл это разрешением продолжить). — Тут у нас случилось интересное убийство. Моего почти соседа Какики…

— Того новичка-иностранца?

— Э, да, его предки переселились к нам двести пятьдесят лет назад. Его убили, источник раскололся, а кровь Какики стала кристаллами со структурой, как у источника родовой магии. Вы не подскажете, что это значит?

Бабонтия смежила веки, снова посмотрела на потолок:

— Не знаю.

Я не очень разбираюсь в родовых духах, но, кажется, она сказала неправду.

— Может, что-нибудь подскажете? Какие-нибудь намёки? Информацию об истоках родовой магии и принципах работы кристаллов предки нам не оставили, но вы…

— Ничего не знаю, — она закусила мундштук.

— Совсем?

Её губы растянулись в улыбке, которая показалась зловещей.

— Я всего лишь родовая магия, дух, служительница, откуда мне знать такие важные вещи? Мой удел — давать силу. Так бери её и решай проблемы самостоятельно.

— Вы правы. Спасибо за совет. — Я пошёл просить у жены вытащить из недр дома библиотеку.

Бабонтия резко села, проводила меня взглядом до выхода, но так ничего и не добавила.

Вроде она милая, интересно, почему было столько предупреждений? Или Бабонтия проявит себя позже? Надо оставить её материализованной, посмотреть, что будет. И вдруг она что-нибудь да подскажет.

Едва отворил мощную сейфовую дверь, навстречу метнулся человек в тёмной форме. От неожиданности я отшатнулся, потом вспомнил, что это приставленный для охраны офицер. На столике перед вторым, сидевшим на диване, были тарелки с пирожными и большой пузатый травник с чашками. А жена у меня гостеприимная.

— Вам послание от министра, — офицер протянул конверт.

Взломав чёрную печать, я раскрыл записку:

«Пришлю за тобой полицейский кэб к пяти, он отвезёт тебя к дворцу.

В пять будь готов.

Надеюсь, ты решил нашу проблему.

В противном случае помни, что надо:

1) Одеть жену соответствующе.

2) Объяснить ей правила поведения.

И сам оденься прилично, а не как в прошлый раз.

Раввер.»

Значит, на приём ехать придётся. И платье… Надо найти платья. И объяснить всё жене.

Ох, лучше бы я посмотрел браслет Какики или снимки с места преступления, или… Да в мире море занятий куда более увлекательных, чем визит во дворец. К сожалению, ни императорская семья, ни министр этого не понимают.

 

Глава 20

ахло жареным. В прямом и переносном смысле: в целях успокоения нервов я пекла блины, а в голове упорно колотилась мысль, что твориться что-то опасное. Мама Лавентина явно не по тёмным подворотням гуляла, когда её похитили, а к Лавентину приставили охрану. И как передал привратный дух, у дома встали на дежурство полицейские.

«Господи, — воззвала в приступе религиозности, — помоги скорее вернуться домой, а. — Подняла взгляд к потолку. — Если слышишь — помоги, я у Лавентина слиток золота выпрошу и в храм пожертвую. Правда-правда… А если не выпрошу, то на слиток заработаю и отдам».

Запахло горелым, я перевернула блин с тонкой сеткой тёмно-коричневой корочки. Вера, ожидавшая с кусочком масла на ноже, вопросительно на меня посмотрела.

Подхватив испорченный блин, я швырнула его в мусорное ведро и залила сковороду тестом. Вздохнула. Вера положила нож на маслёнку и обняла меня за бёдра.

— Спасибо, милая. — Потрепала её по голове, пригладила корявые косички. — Ничего страшного, сейчас сделаем блинный пирог и дёрнем с молоком.

В памяти с новой силой всплыло «Дорогая, я скоро», произнесённое на два голоса.

Лавентина.

И Павлика.

До свадьбы Павлик часто так говорил, когда уходил в магазин или покурить.

И теперь эта фраза в устах Лавентина — прямо мороз по коже.

Я едва успела перевернуть зарумянившийся блин.

И отругала себя за сентиментальность.

Павлик, вернее, Павел Сергеевич, теперь пройденный этап.

Всё.

Только сердце упрямо сжималось, ныло, снова задавалось вопросом: почему? Неужели человека делают тряпки? Неужели юбка вместо джинсов делает кого-то более хорошей спутницей жизни? Что, Светка готовить из-за юбки лучше стала или порядок в доме научилась поддерживать? Нет.

И зачем обманывать, если разлюбил? Разводился бы и жил со Светкой.

Циничная часть меня отозвалась: «У неё съёмная однушка, требований выше крыши и готовить она умеет только пельмени. Да и мусор она вряд ли стала бы сама выносить, в отличие от тебя».

Как же хотелось, чтобы эта циничная часть сейчас молчала, а не выкручивала внутренности и душу своими предположениями.

В раздражении я сбросила блин на стопку других и залила остатки теста в сковороду. Вера прижала к новому блину кусочек масла, расплавила и присыпала сахарной пудрой.

— Уже заканчиваем. — А голос-то дрожал, я сглотнула.

«Всё будет хорошо, — старалась дышать глубоко, чтобы тугой узел страха и обиды развязался в груди. — Попрошу у Лавентина моральную компенсацию, съезжу на эти деньги в отпуск, позажигаю с какими-нибудь туристами, восстановлю нервишки. И вообще, мама говорила, что ранние браки редко кончаются хорошо, что молодым погулять надо, что это только от переизбытка гормонов кажется, что Павлик — тот самый единственный и неповторимый…»

Щёку защекотала слеза, я поспешно смазала её кулаком и, перевернув блин, загасила плиту.

— А ещё нам нужно молоко, — прошептала я. Всё подёрнулось маревом слёз. В «холодильнике» звякнуло. — Вот и оно.

Если Вера снова меня обнимет, я точно разрыдаюсь.

— А что это такое? — раздался сбоку голос Лавентина.

И мысли переключились, тугой комок внутренностей расслабился. Сморгнув слёзы, я проследила за взглядом Лавентина и пояснила:

— Блинный пирог. Хочешь попробовать?

— Да. — Он почесал затылок. — С удовольствием. Спасибо.

— Садись. Сейчас молока налью и порежу его. Вера, переставь пирог на стол, пожалуйста.

В «холодильнике» меня ждал объёмный кувшин с биркой в закорючках. Наверное, здесь, как в ресторанах, помечали дату поступления продуктов. Пока я переставляла кувшин на столешницу возле раковины и доставала посуду, Лавентин внимательно разглядывал блинный пирог в подтёках сладкого масла.

Нарезая стопку блинов кусками и перекладывая их на тарелки, я вновь ощущала себя объектом исследования Лавентина. Изящным движением отрезав кусочек, он насадил его на вилку и разглядывал, пока масло не закапало на тарелку.

— Не отравлено, — улыбнулась я.

Лизнув кусок пирога, Лавентин улыбнулся:

— О, сладкое.

Через минуту его тарелка была пуста. Причём кусочки он отрезал безупречно выверенными движениями. Я только моргнула удивлённо.

— Ещё можно? — бодро спросил Лавентин.

— Можно. Только в следующий раз жуй, а то чувство, что тебя неделю не кормили.

— Я часто забываю поесть, — пожал плечами Лавентин.

«Наверное, все увлечённые исследователи такие», — добавила ему две порции:

— Если понадобится, ещё испеку.

Ошеломлённая его скоростью поедания, я не сразу заметила, что Вера слегка покраснела. Придавив кончик разъехавшегося куска, она неловкими движениями пыталась его отрезать, но блины рвались, масло вытекало.

— Вера, можно просто накрутить на вилку. — Я подцепила краешек верхнего блина на своём куске, накрутила его на вилку и отправила в рот.

Вера повторила, но с такой натугой, словно впервые пользовалась вилкой.

Или…

Я похолодела: а ведь она прежде могла и не знать этого прибора. Это я привыкла к тому, что вилка нечто само собой разумеющееся, и люди учатся ей пользоваться с малых лет, а тут всё может обстоять иначе.

— Кстати, прости, но вернуть тебя смогу только через год. — Лавентин забросил в рот следующий кусочек блинов.

Вилка выпала из моей руки, во рту пересохло. Перестав жевать, Лавентин испуганно смотрел на меня.

— Что? — сипло спросила я.

Сглотнув, он торопливо объяснил:

— Как оказалось, в другой мир могут попасть только два браслета, по одному портал не пропускает, а два пропускает ненадолго. Но через год наши браслеты можно будет снять, и тогда ты вернёшься в свой мир… — Его голос затихал. — Не устраивает, да?

Я глубоко вдохнула. Поднялась:

— Конечно, не устраивает. У меня там… я там… да меня с работы уволят, без вести пропавшей запишут. Вещи выкинут. И как я своё исчезновение потом объясню? А восстановление документов… А стаж… Ё-моё… — Я схватилась за голову.

Это ж сколько проблем у меня будет по возвращении.

— Мм. — Лавентин приподнял руку, привлекая моё внимание. — Мы можем посетить твой мир на пару часов и решить часть проблем.

— Конечно, посетим! — рявкнула я. — Я не могу просто так исчезнуть. О…

Схватив чашку, залпом выпила молоко. Затем взяла чашку Лавентина и тоже выпила. Молоко успокаивает, а спокойствия мне сейчас решительно не хватало.

— А ещё сегодня вечером мы приглашены на приём в императорский дворец. Отказываться нельзя, — добил Лавентин.

Я взяла кувшин и стала пить молоко из горлышка. Не помогало.

***

Зря жена так сырым молоком злоупотребляла. Нет, чашку, конечно, можно выпить, или две на худой конец, но вот так, из горла, не контролируя порцию…

Потом сообразил, что в их мире может быть иначе, и поинтересовался:

— А ты знаешь, что молоко в больших порциях обладает дурманящими свойствами?

Поперхнувшись, жена забрызгала молоком полкухни и ошарашено посмотрела на меня.

— Похоже, не знаешь, — заключил я. — Это из-за хмарь-травы, она поразила почти все пастбища, её уже лет восемь вывести не могут. Животным-то ничего, а вот люди странно реагируют.

Сплюнув в раковину, жена сердито сказала:

— Надо было раньше сказать.

— Ничего страшного, выветрится.

— А если для меня эта ваша хмарь-трава — яд? А если у меня на неё аллергия будет?

— Тогда врача вызовем, конечно же. Несколько врачей живут на острове. Так что не бойся, если что — спасём.

Оптимизма во взгляде жены не прибавилось. Убрав молоко в стенной шкаф, она взяла квадратную тряпочку и начала протирать чёрную столешницу. Вдруг бросила тряпку в раковину и стала наблюдать, как капли молока втягиваются в забрызганные поверхности.

Чувство вины вгрызалось в сердце неприятным холодком, я опустил взгляд:

— Прости. Я не предполагал таких последствий.

— Год, — севшим голосом произнесла жена. — А раньше нельзя? Почему такой срок?

— Дело в том, что брак… — Мне вдруг стало стеснительно, я приподнял рукав над своим браслетом. — У нас браки заключаются на всю жизнь, но если брак не подтвердить, то через год он аннулируется, и браслет спадает. И ждать нужно именно столько, я не могу повлиять на браслет, он действует самостоятельно.

— Что значит «не подтвердить»?

— Не совокупляться. Ни разу.

Жена заморгала. Вряд ли она огорчилась такому условию. Неужели ей не понравилась формулировка? Вроде нормальный термин… Или она его не поняла? Вдруг заклятие понимания подвело или она слово не знает?

— Не совершать половой акт. Не предаться страсти, — перебирал я знакомые синонимы, — не возлечь на ложе любви, не…

— Поняла! Мог бы при ребёнке не выражаться.

Покосился на девочку со странным именем Вера.

— Хорошо, больше не буду. — Посмотрел на жену. — Прости. Я очень виноват и сделаю всё возможное, чтобы ты уладила свои дела и этот год прожила здесь с удовольствием… Считай, что ты уехала в путешествие, в отпуск…

— Есть ещё что-нибудь, что мне стоит знать? — мрачно уточнила жена.

Узнав о соблазняющих функциях браслетов, она наверняка разозлится, и часть меня очень хотела смолчать, чтобы избежать шума и разборок, но другая понимала: я обязан рассказать всё сейчас. Вздохнув, уставился на тарелку:

— Браслеты будут склонять нас к подтверждению близости.

— Как?

— Притягивать. Мысли навевать всякие… — Снова покосился на краснеющую девочку. — Тематические.

— Час от часу не легче! Ты всегда такой?

— Какой такой? — Вскинул взгляд на лицо жены в обрамлении огненных прядей.

— Внезапный и разрушительный.

— Кажется, да, — понуро признался я.

— И как тебя до сих пор никто не убил?

Не она первая об этом спрашивала. Развёл руками. Откуда мне знать. Хотя грозились многие.

Махнув на меня, жена плюхнулась за стол и принялась есть блинный пирог. И хорошо: еда успокаивает. Мама всегда пирожные из-за моих опытов ела, а потом становилась сговорчивее.

Значит, надо подождать, когда жена поест, и тогда попросить её вызвать библиотеку, то есть гардеробную. Да, в первую очередь надо просить вызвать гардеробную с церемониальными нарядами.

 

Глава 21

ардеробная не желала показываться. Я и так её и эдак приманивала, но не шло, хоть тресни.

— А ты уверен, что у вас эта гардеробная есть? Может, она… ну, — я вспомнила эпичное приключение с домом, — того? Схлопнулась, когда дом пытался убежать?

Лавентин сосредоточенно смотрел на бетонную стену с сакральной надписью из трёх букв, ведь вызвать гардеробную я решила в «неотремонтированной» части дома, где царствовал подъезд.

— Да вроде не должна, — отозвался Лавентин, — она же из резерва, как кладовая, винный погреб и библиотека, разрушается только целенаправленным волевым усилием.

— Еда, одежда и знания под защитой — разумно, — хмыкнула я.

И я точно не думала об уничтожении местной гардеробной.

— Может, дому силы не хватает её к нам доставить? — предположила я.

Лавентин задумался:

— Может быть. Давай проведём эксперимент: ты призови библиотеку, если она появится — то что-то случилось с гардеробной, а если и библиотека не появится — дом настолько обессилел, что не может вытолкнуть комнаты из глубины.

— Хорошо.

Так и стояли мы, как два идиота, и пялились на корявую стену. Лавентину хорошо, он не понимал, что на ней написано. Ох, ну что я торможу: надо просто представить, что стена чистая.

Представила.

— А почему ты надпись убрала? — тихо спросил Лавентин.

— Она неприличная.

— А зачем писать на стене что-то неприличное?

— Знаешь, я не писала, так что ответить не могу. Это покрытая мраком тайна за семью печатями.

— О. Семь печатей — надёжная защита. Похоже, важная тайна.

И так серьёзно это сказал, что я улыбнулась. Потом вспомнила, что из-за этого альтернативно одарённого застряла здесь на год, и веселья поубавилось.

С работы уволиться придётся. И ещё договариваться, чтобы сразу отпустили, потому что визитами по пару часов я им как раз год положенные две недели отрабатывать и буду.

— Лавентин, — глухо позвала я.

— Да.

— Ты мне должен пять… нет, десять килограмм золота.

— Рубинами можно?

— А у тебя есть?

— Да, отцу ими долг вернули, они где-то в доме лежат, тебе надо только их призвать. А с золотом сложнее, его надо или монетами собирать, или в банке заказывать.

— Ясно. — Продолжила смотреть на стену, размышляя о том, какая я, наверное, дура: другая на моём месте обживалась бы, Лавентина в оборот брала, а я думаю о том, как работу сохранить и домой вернуться, чтобы с неверным мужем развестись и отдохнуть на юге.

— Послание от министра внутренних дел, — просипел привратный дух.

— Что-то он зачастил с посланиями, — попыталась шуткой разбавить беспокойство, но не получилось. — Пропусти его.

— А я всё помню и всё правильно делаю, — проворчал Лавентин. — И не моя вина, что гардеробная не открывается.

На стене стала проступать двустворчатая резная дверь. Я улыбнулась:

— Кажется, получается.

— И это не библиотека, — вздохнул Лавентин.

Двери в тёмную, полную чехлов с одеждой и зеркал комнату открылись одновременно с появлением незнакомого мужчины в чёрной униформе. В руках он держал очень объёмную коробку:

— Министр просил передать это на случай, если у вас возникнут проблемы с гардеробной.

— Благодарю, не возникли. — Церемонно кивнув, Лавентин добавил: — Верните это ему.

Проводив взглядом посланника, мы одновременно развернулись в гардеробной.

Под потолком разгорелись светильники. Чехлы соскользнули с многочисленных нарядов.

У меня засосало под ложечкой.

Это был мой оживший кошмар.

Гардеробная была полна платьев. Вычурных, сверкающих, в рюшечках, мехах, вышивках, все с пышными подолами и тугими корсажами.

Умереть не встать.

Между ними притулились мужские костюмы. И многоэтажные парики.

Я попятилась.

— Ну что, приступим, — без особого энтузиазма предложил Лавентин и вошёл туда. — Так, где-то тут должен быть мой костюм для официальных визитов ко двору… так… — Он двинулся вдоль рядов с одеждой.

Меня слегка замутило. Корсеты, от одного вида которых ныли рёбра, и пышные платья на каркасах… Зажмурилась, чтобы спрятаться от этой ужасающей пестроты.

Кошмар, натурально оживший кошмар. Домой захотелось до слёз.

— Ага, вот он.

Послышалось шуршание колёсиков. Я открыла глаза. Лавентин подогнал на середину гардеробной манекен в зелёно-голубом шитом золотом костюме с объёмными штанами типа шаровар, только на вид жёсткими. На плечи манекена был наброшен трёхъярусный бархатный плащ чёрного цвета с вышитыми серебром пробирками, ретортами и звёздами. На голове манекена на полметра возвышался белый парик с буклями и заколками в виде реторт.

— Что это за кошмар? — выдохнула я, хватаясь за сердце.

— Официальный костюм члена Имперского научного собрания Алверии. Я в нём состою.

— Сочувствую, — прошептала я, продолжая держаться за сердце, потому что оно норовило упрыгать в предчувствии ужасного.

— А тебе надо, наверное, платье для представления императорской семье. Так. — Лавентин почесал затылок. — Оно где-то тут.

Платье. И здесь на меня пытаются натянуть платье. Это что, беда всех миров? Почему я не попала в тот, где платья не изобрели, а?

Снова заскрипели колёсики, Лавентин вывез из закромов манекен в белом платье с пышнейшей юбкой. Декольте у него было в форме оправленного рюшами сердца, саму шею закрывал воротник-стойка с очень широким воротом сверху, так что голова оказывалась как бы на блюде из гофрированной ткани. Вместо парика манекен венчала диадема с белыми цветами.

— Нет. — Я даже на собственную свадьбу платье без каркаса надела, а тут и подавно не стану.

— Но почему? — Лавентин сделал брови домиком.

— Не ношу платья, — отчеканила я, а самой в уши лез мерзкий голос Павлика с его обвинениями в неженственности и предложением прогуляться и купить платье.

Теперь у меня полно платьев, так бы все на него и напялила.

— Надень, тебе пойдёт, оно очень… — Лавентин помедлил, оглядывая белый ужас, — женственное.

Ну всё.

— Слушай, ты, муж, я тебе нормальным русским языком… — А, нет, это как раз под вопросом, каким языком. — Я тебе нормальным человеческим языком объяснила: я это не надену. Всё.

— Но мы будем при дворе, там этикет, правила.

Вот засада. Я с ужасом воззрилась на платье моих кошмаров, причём буквально: после похода по салонам свадебных платьев я примерно такое в страшных снах видела.

Нет, должен быть выход. Правила, правила…

— Это оформлено законодательным актом?! — Я с трепетом ждала ответа.

— Э… — Во взгляде Лавентина отразилось сомнение. — Нет.

— Значит, я ничего не нарушаю.

— Тебя не пустят в таком виде.

— Ну и отлично! Всё равно не хочу идти.

Да сдался мне их дворец, я лучше в Зимний ещё раз съезжу по возвращении.

— В конце концов, если им очень надо — пустят, — распалялась я. — Или пусть оформляют соответствующий закон о запрете джинсов. И вообще, я сюда не напрашивалась, дипломатических отношений между нашими странами нет, так что ничего не знаю и не обязана.

— Почему бы не уступить раз?

Я покачала пальцем:

— Э нет. Прогнусь раз — и придётся всегда прогибаться. Уж лучше сразу обозначу свои позиции. К тому же они хотят познакомиться с инопланетянкой — вот пусть знакомятся со всеми прилагающимися в виде одежды. И отсутствием знаний о местных манерах.

— Мм, в чём-то ты, бесспорно, права… Только веди себя вежливо.

— Разумеется. Я жить хочу и не в тюрьме. Я даже согласна в пол смотреть и стыдливо молчать. Но только не платье.

Что б Павлику пусто было, но больше я ради мужчины платье не надену, даже ради императора. И пусть лучше меня не пустят во дворец!

— Но, понимаешь ли… — Лавентин отвёл взгляд. — Ты выглядишь так, словно ты в нижнем белье. Я-то привык, а вот во дворце…

Мда… Оглядела себя:

— А что, у вас нижнее бельё выглядит так?

— Ну… э… — Лавентин уставился на мою грудь. — Хм… — Перевёл взгляд на бёдра. — Мм… Может, ты чем-нибудь прикроешься… ну, слегка?

Он помахал руками, словно закутывал меня в простыню.

— Даже не знаю… — На мгновение я и впрямь почувствовала себя голой, потом посмотрела на Лавентина, и это ощущение исчезло. — А ты, значит, не как в нижнем белье, да? И то, что брючки тебя обтягивают в причинном месте, и жилеточка плотно к телу прилегает — это не считается?

— Я же мужчина, — искренне удивился этот представитель патриархального общества.

— От того, что ты мужчина, брюки тебя лучше прикрывать не начинают. Даже наоборот.

В серо-зелёных глазах поселилась задумчивость.

— А ты права, — ошарашено согласился Лавентин.

Я щёлкнула пальцами:

— Вот именно! То же в отношении рубашки и прочих вещей.

— Я как-то об этом не задумывался, — Лавентин поднял растерянный взгляд к потолку. — Но ведь правда. Собственно, а зачем женщины носят неудобную одежду, когда намного проще одеваться, как мужчины?

Кажется, мне повезло. А ведь могла нарваться на сурового поклонника домостроя.

Ладно, с ним разобралась, но каждому во дворце такое не скажешь.

— Лавентин, извини, что отвлекаю, но… Я могу попросить у дома сотворить мне одежду? Он вроде с бельём постельным справляется.

— Можешь, но эта одежда исчезнет за воротами имения, да даже в саду будет не очень стабильна.

— Получается, вся эта одежда…

— Настоящая, — кивнул Лавентин. — В этом платье мама была представлена ко двору после свадьбы с папой.

Теперь я точно не хотела надевать это платье.

— Думаю, лучше его оставить как есть. — Отправилась перебирать мужскую одежду.

Лавентин остался возле манекена со своим нелепым костюмом.

Женщины тут, похоже, не использовали брючные костюмы даже для верховой езды, по крайней мере, я ни одного не встретила. К счастью, тут имелась одежда для подростков, и я нашла симпатичную чёрную жилетку с вышитыми серебром черепами.

— Это траурное, — заметил Лавентин.

— У меня траур — я год жизни теряю.

— О. — Поник Лавентин. — Прости, я не предполагал, что всё так выйдет.

Он выглядел настолько виноватым, что сразу хотелось простить. Вернув траурную жилетку на манекен, я взяла фиолетовую с глянцевым цветочным узором на матовом фоне. Верхнюю пуговицу (они все были инкрустированы аметистами) пришлось оставить расстегнутой и подогнуть края внутрь, но в целом смотрелось неплохо.

— Прикрылась, — сообщила я.

Я бы и джинсы сменила, но брюки тут были ужасного кроя и явно не сошлись бы на моих широких бёдрах.

Судя по взгляду, каким меня окинул Лавентин, прикрылась я недостаточно, но возражать он не стал.

Да, все платья с длинными рукавами…

Подумав, взяла тёмно-фиолетовую рубашку и надела её поверх майки, на выправку, а потом и жилетку. В общем выглядело неплохо: короткая жилетка подчёркивала талию, подогнутые края визуально увеличивали грудь, а низ рубашки — бёдра, так что получилась фигура «песочные часы». Правда, с майкой мне нравилось больше: не так броско, и фигура казалась изящно-подростковой, а не женской, но ради визита к императору можно слегка уступить.

Только слегка.

— Так лучше. — Улыбнувшись, Лавентин оттолкнул манекен со своим форменным уродством. — Пожалуй, раз ты не при параде, то и мне можно не переодеваться.

Свой человек. Я тоже улыбнулась.

Полтора часа спустя, когда кэб остановился возле пятиэтажного дворца с грозными каменными женщинами в высоту фасада, мне было уже не до улыбок. И боевой раж прошёл, идея явиться в таком виде во дворец больше не казалась вменяемой. Молоко на меня, что ли, тогда повлияло?

Слуга открыл дверь кэба. Мы с Лавентином не шелохнулись.

— Министр здесь? — напряжённо спросил он.

— Какой? — с каменным выражением лица уточнил слуга.

— Внутренних дел, Раввер.

— Нет, длор Вларлендорский задерживается.

— Отлично. — Лавентин выпрыгнул из кэба.

Сделав шаг к высокому крыльцу, быстро развернулся и протянул мне руку, его глаза азартно сверкали:

— Давай быстрее, пока его нет

 

Глава 22

— лор Лавентин Бабонтийский, член Имперского научного собрания Алверии. Длорка Саша Бабонтийская, его супруга! — возвестил церемониймейстер и стукнул трезубцем.

Над зубьями вспыхнул зелёно-голубой свет и озарил дверной проём, куда ступили мы с Лавентином. Поминание длорки плохо сказалось на моём самообладании, я начала подхихикивать, отчаянно закусывая губы.

Повисла пауза.

Все смотрели на нас. Сжимавшая мои пальцы рука Лавентина не дрогнула. Приветливо улыбаясь ошарашенной публике, он потянул меня вперёд. Ну а я что? Пошла.

И длорки начали падать. Волна охов покатилась по залу, дамы валились, вздымая колокола юбок и являя взору мужчин подштанники.

Улыбка против воли стала до ушей. И вообще, я была свято уверена, что рассказы о том, как раньше женщины по любому поводу грохались в обморок — лишь поэтическое преувеличение. Но нет, сейчас я воочию видела негативные последствия ношения тугих корсетов.

Официант выронил поднос с бокалами. Ничего, он уже третий на моём пути.

Мы шли, женщины падали. Хотя некоторые только за компанию, видимо, чтобы их моими сторонницами не сочли.

— Здорово получилось, — восторженно прошептал Лавентин, не прекращая любезно улыбаться и кивать бледнеющим и краснеющим мужчинам, бросавшимся поднимать длорок, которым улыбалась и кивала я.

Я сногсшибательна!

Кто говорил, что женщина в джинсах не эффектна? Я доказательство того, что это неправда.

Даже жалко, что зал был всего сорок шагов в длину. Мы остановились напротив возвышения с тремя тронами. Они пустовали, но, помня предупреждение, я, как и Лавентин, поклонилась месту монархов.

После чего мы с чистой совестью развернулись к гостям. Двое против всех — и это было круто.

Большинство длорок ещё лежали, не так-то легко было их поднять из-за жёстких объёмных юбок. Но реакция слишком бурная для людей, треть которых выглядела откровенно смешно из-за многоярусных париков и кучковатых нарядов. Продолжая улыбаться, Лавентин прошептал:

— Ты великолепна.

— Длор Раввер Вларлендорский, министр внутренних дел! — Гаркнул церемониймейстер и ударил трезубцем об пол.

Над зубцами взвилось чёрное пламя.

— Ну вот, веселье кончилось, — печально возвестил Лавентин.

В дверном проёме показался мой давешний знакомый чёрный ворон, только теперь он был в красном плаще с золотым шитьём. Тёмный взгляд окинул попискивающих и кряхтевших дам, раскрасневшихся кавалеров. И остановился на нас.

Очень захотелось спрятаться за трон.

А лучше сбежать.

***

Судя по взгляду министра, нынешнее посещение дворца у меня будет самым коротким. Но, спасибо жене, и самым эффектным. Она — огонь! Веки приближающегося министра налились чернотой, она переползала на сосуды вокруг них.

Встал между ним и женой, кивнул:

— Добрый вечер.

Министр надвинулся на меня:

— Я тебя о чём просил, ты… при… проблема ходячая.

— Попрошу не оскорблять его при всех. — (Я не сразу понял, что это вкрадчивое шипение жены обо мне). — Хотите что-то сказать — уверена, здесь хватает свободных помещений для приватного разговора.

Министр выглядел так, словно на него внезапно бросилась ковровая дорожка, я точно помню, что у него при попадании в мою ковровую ловушку было такое же ошеломлённое выражение. Прикрыв глаза, министр выдохнул, его векам вернулся нормальный цвет, и он мотнул головой в сторону дверей во внутренние покои:

— Идёмте, надо поговорить.

Я окинул взглядом сражённый наповал зал, задрал подбородок и, предложив жене руку, на миг застыл, глядя в её сверкавшие глаза. Ей тоже понравилось!

Выйдя в коридор следом за министром, я принял соответствующий случаю виноватый вид. Хорошо ещё, Сарсанны сегодня нет, вдвоём они бы нас с ума свели.

Министр заскочил в первую открытую гостиную и, едва закрылась дверь, грозно уставился на меня:

— Я просил, предупреждал, посылал платье. Почему твоя жена явилась во дворец полуголая?

Пока я составлял патетичную речь о том, что мужская одежда прикрывает женщин ничуть не хуже, чем мужчин, жена спросила:

— А вы почему полуголый?

— Я? Я полностью одет.

— Разве? На вас тоже брюки, рубашка, жилетка. Правда, плащ есть, но впереди щель шириной с ладонь, и проходит она по паху, а выглядывающие в прорези руки закрыты лишь рукавами. Или для вас отсутствие подобного плаща или фрака — признак наготы?

Министра настолько пробрало, что на обычно безразличном лице проявилось недоумение.

— Вы женщина, вы можете считаться одетой лишь когда находитесь в платье, — отчеканил он.

— Покажите регламентирующий это закон.

И ведь министр задумался. Я решил добавить аргументов:

— В самом деле, мужская одежда прикрывает её фигуру не хуже женской.

— Я вижу её ноги, это неприлично.

— По какому закону? — уточнила жена, похоже, ещё не отошедшая от действия молока.

— Так… испокон веков заведено. — Министр нервно взмахнул рукой. — Здесь императорский дворец, а не подворотня. Есть регламент, в конце концов, который предписывает при первом представлении ко двору надевать соответствующее платье. Платье!

Точно! Про регламент первого приёма я и забыл.

— А какое наказание полагается за несоблюдение регламента? — Жена нервно сдавила мою руку, но тут я знал, поспешил обрадовать:

— Два золотых. Я заплачу.

— Уже три, — процедил министр.

— А давай мы сразу пару сотен внесём и будем приходить в какой угодно одежде? — воодушевился я. — Могу даже по двойной ставке.

— И казне польза, — поддержала жена.

— И на приёмах веселее будет.

С ужасом оглядев нас, министр глухо произнёс:

— Теперь у нас два Лавентина. Спаси нас Фуфун.

Жена прыснула. Министр хотел что-то добавить, но дверь отворилась, вошёл слуга:

— Вас требует император.

***

Теперь я осознала весь ужас ситуации: меня вели к императору, самому могущественному человеку в государстве.

«За нарушение с одеждой полагается всего лишь штраф, — успокаивала я себя. — И мы можем его заплатить».

Раввер вывел нас в тронный зал, где дамы выстроились по стеночкам и смотрели в пол. Зато мужчины на этот раз внимательно меня разглядывали.

Как и положено по протоколу, я опустила взгляд.

Первым поклонившись, Раввер отступил, открывая меня сидящим на троне.

Послышались судорожный вдох, кряхтение, шуршание ткани и отчётливый щелчок. Очень хотелось взглянуть на реакцию сидящих на троне, но по регламенту я, как не состоящая при дворе, должна смотреть в пол, пока мне не разрешат лицезреть монархов.

Ожидание затягивалось. У меня даже ноги затекли. И руки. Пальцы Лавентина сжимали мою ладонь легко и спокойно, и это придавало уверенности в том, что действительно страшного со мной не случится.

На тронах кто-то закашлялся. Зашептался.

— Ах, да, длорка Бабонтийская, можете поднять взгляд.

С трепетом я посмотрела на возвышение. На массивном троне сидел носатый сморщенный старичок в золотом мундире и разглядывал меня через пенсне. Если бы знала, что император в таком почтенном возрасте, плащиком бы прикрылась, а то вдруг его инфаркт хватит.

Императрице было лет сорок, она тяжело дышала, округлившимися глазами взирая на мои ноги. Сама запакована в платье так, что не понятно, как дышит.

Третий, маленький, трон занимала девушка лет восемнадцати с диадемой в жгуче-чёрных волосах. Она посмотрела мне в глаза со смесью ужаса и изумления.

— Длорка Бабонтийская, — прокряхтел император и наклонился вперёд, чтобы лучше меня разглядеть. — Почему вы в таком виде?

— Хотела показать вам, как выглядят женщины моего мира.

Сзади заохали, императрица стала обмахиваться веером. А я продолжила выбираться из ямы, в которую себя закопала:

— К моему величайшему сожалению, у меня при себе не было одежды, достойной посещения дворца, поэтому пришлось в гардеробе мужа выбрать нечто напоминающее привычный мне наряд. Но штаны — из моего дома. Как вы можете судить по покрою и тому удобству, с каким они на мне сидят, это действительно женская одежда.

— У вас женщины одеваются, как мужчины? — Полушёпотом спросила принцесса.

Императрица недовольно глянула на неё. Не ответить было невежливо, я слегка поклонилась:

— Очень многие. У нас в брюках могут ходить и женщины, и мужчины. Так же наша одежда значительно более откровенна. А платья, которые носят женщины, редко опускаются ниже колена. Так что, полагаю, для спокойствия общества даже хорошо, что я появилась лишь в брюках.

— Это невозможно, — выпалила императрица. — Чтобы женщины добровольно обнажали свои ноги…

— Но аборигенки Черундии обнажают, мама, — тихо вставила принцесса. — А если такое возможно в нашем мире, то стоит ли удивляться, что возможно и в другом?

Императрица залилась краской. Император продолжал рассматривать меня через пенсне, его нижняя губа мерно дрожала.

«Только бы его кондратий не хватил», — взмолилась я.

Сзади, судя по оху и шелесту, кто-то снова упал в обморок. Покосилась на Лавентина: он стоял со скорбным видом, но уголок губы трясся, норовя завернуться вверх, да и нижнюю губу ему постоянно приходилось закусывать.

Ну что, я тоже приняла скорбный вид, только от этого тоже хотелось смеяться. Пришлось закусить губу. Но меня предавали уголки губ. Как не к месту! Наверное, это нервное. От сдерживаемого смеха заныли мышцы живота.

Император запрокинул седую голову и рассмеялся:

— Лавентин, ты нашёл жену себе под стать.

Лавентин расплылся в улыбке:

— Спасибо за высокую оценку моего выбора.

— Ладно, — император махнул пенсне. — Наслаждайтесь вечером. После ужина останься, нам нужно обсудить кое-какие дела.

Взгляд императора стал холодным и серьёзным, он снова надел пенсне и оглядел шокированных гостей. Мы отошли к стеночке. Только теперь поняла, что у меня дрожат коленки — совсем как после педсовета, на котором меня костерили за тройной прокол уха и кожаные штаны с клёпками.

К нам ало-чёрным духом возмездия подступил Раввер. И выражение лица — совсем как у моей школьной директрисы. Только здесь, в отличие от школы, между мной и воплощением порядка встал Лавентин. Приятно как.

— Если император не возражает, я тоже не возражаю, — процедил Раввер. Перевёл пронизывающий взгляд на меня. — Вам повезло. Император хоть и стар, но до сих пор любит созерцать полуодетых девиц.

— Она одета. Раввер, я тут подумал, — Лавентин встал так, чтобы оказаться под прицелом его взгляда. — В свете того, что мужские костюмы оставляет одевшую их женщину как бы не совсем одетой, можем ли мы, мужчины, считаться одетыми?

— А я думал, тебя больше заинтересует, что случилось со старшей Какики.

Лавентин расправил плечи и стал выше, весь оцепенел. Я физически чувствовала охватившее его волнение. И голос у него изменился, исчезла бравада:

— Ты что-нибудь узнал?

— Пришло извещение, когда собирался сюда. Или, думаешь, я бы просто так позволил вам явиться сюда без моей проверки?

Ну всё, этот Раввер — моя директриса и завуч в одном лице. Нащупала неожиданно холодную руку Лавентина и сжала, он стиснул мои пальцы в ответ.

— Что с ней? — напряжённо спросил Лавентин и качнулся к Равверу.

— Раввер! — послышался бас, и к нам подошёл пузан лет шестидесяти в зелёном мундире, косивший на меня глазом через розовый монокль в золотой оправе. — Мне предлагают поспорить, что нас ждёт: твоя отставка или твоя женитьба? — Фыркнув в усы, пузан заговорщически подмигнул. — Ну, что посоветуешь? На что мне ставить?

Раввер поднял расфокусированный взгляд к потолку. Затем повернулся к пузану.

— Я бы посоветовал не заниматься глупостями.

— Ну, дорогой племянник, у тебя всего три дня, чтобы решить, в какую сторону плыть. Поэтому трудно назвать эти ставки глупостью, они как никогда актуальны.

— В таком случае, мне не стоит нарушать честность тотализатора. — Раввер протянул руку, тут же возле неё оказался официант с подносом. — Я же блюститель порядка.

Не глядя прихватывая бокал с янтарной жидкостью, Раввер задел стоявший рядом, и тот выплеснулся на объёмное пузо, осколки звякнули об пол и исчезли.

— Ах, — облитый мужчина ошарашено уставился на Раввера.

— Покорнейше прошу простить, — не глядя, бросил тот и подхватил Лавентина под локоть. — Мне срочно нужно с тобой переговорить.

Они направились в угол, Лавентин по-прежнему держал мою руку, и я пошла следом. Предчувствие у меня было наидурнейшее.

 

Глава 23

оть и говорил Раввер, что против моего вида не возражает, но сесть меня попросил в угол и подвинул свой стул так, чтобы больше меня загораживать. Лавентин просто сидел рядом и сжимал мои пальцы, как утопающий соломинку.

Дамы перетекали в противоположную от нас сторону, поближе к тронам. Мужчины осмеливались взглянуть в мою сторону лишь исподволь. А неплохим я щитом получилась для приватного разговора: многие любопытствуют, но дистанционно. Других, очевидно, держало подальше нежелание принять винный душ.

Императрица обмахивалась веером и закатывала глаза. Император о чём-то беседовал с невысоким смуглым мужчиной в красном мундире. От стен стала исходить лёгкая музыка, но то и дело фальшивила. Принцесса, спустившись с возвышения, вытащила из складок необъятной юбки книжечку и обсуждала её с молодой девушкой.

В общем, всё мирно, никто не пытался сжечь меня на костре. Хотя ещё неизвестно, что император скажет Лавентину тет-а-тет. Ведь только кровавый тиран будет рубить гостям головы прямо на банкете, а умный сделает это тихо после праздничного ужина.

Стискивая мои пальцы, Лавентин наклонился к Равверу и прошептал:

— Не издевайся. Что с ней?

— А ты попроси рассказать.

Вот ведь шантажист! Терпеть не могу таких людей.

— Пожалуйста, расскажи, — легко попросил Лавентин.

Раввер, скользя взглядом по изнывающим от любопытства мужчинам и подчёркнуто возмущённым женщинам, вкрадчиво произнёс:

— Я просил тебя жену одеть нормально. Выполнил ты мою просьбу?

— Но я объяснил ей правила поведения, как ты и просил.

— И на том спасибо. Хорошо: её нашли возле Ликортских складов.

Лавентин перегнулся через мои колени:

— Живую?

— Лавентин, веди себя пристойно, — шёпот Раввера напоминал шипение, он слегка подтолкнул Лавентина в плечо, но продолжал смотреть на гостей. — Ещё решат, что в довершение всего вы решили исполнить супружеский долг прямо здесь.

Из моей груди вырвался нервный смешок:

— Извините, что вмешиваюсь в разговор, но в моём мире люди даже на пляжах, где они находятся в… — Задумалась, а знают ли они бюстгальтеры и трусы, и решила объяснить без терминов. — Куда они приходят в тряпочках, едва прикрывающих груди и бёдра, супружеский долг прилюдно не исполняют. Да и тут, что-то мне кажется, некоторые пристойно одетые женщины и мужчины не упускают случая в какой-нибудь беседке… страсть разделить.

Бледный Раввер побледнел ещё сильнее, у него стал страшный взгляд, а Лавентин крепче сжал мои пальцы. Кажется, сейчас я проехалась по больному. Обоим. Попробовала закруглить всё философским:

— Главное не обёртка, а содержание.

— Но не когда содержание определяет свою обёртку, — ледяным тоном уверил Раввер. — И прошу больше не вмешиваться в наш разговор.

Я шумно вдохнула.

Спокойствие, только спокойствие. Лавентин снова наклонился вперёд:

— Министр, я очень хочу знать, что случилось со старшей Какики, и готов потешить твоё самолюбие, но жену не трогай. Я согласен с её аргументами относительно одежды. Она сюда не напрашивалась. И здесь в таком виде с моего согласия. Есть претензии — готов обсудить их лично с тобой. Но не здесь и не сейчас.

Я несколько оторопело разглядывала Лавентина. Это он дуэль сейчас предложил или перекинуться парой слов за стаканчиком горячительного? Помедлив, Раввер тихо отчеканил:

— Я же сказал, моё отношение к этому вопросу определяется мнением императора.

— У тебя ко всему своё собственное отношение, и тут тебе даже император не указ, чего бы ты ни говорил.

Глаза Раввера расширились:

— Лавентин.

У меня тоже расширились: обычно я сама право на любимую одежду отстаивала, и вдруг… С одной стороны ясно, что оскорбляя меня, Раввер оскорбляет Лавентина, а для джентльмена это повод вмешаться. Но и волнительно тоже.

— Так что со старшей Какики? — с прежней мягкостью спросил Лавентин.

— Убита.

Лавентин отшатнулся. У меня мороз пробежал по коже. Раввер продолжал:

— Простое физическое воздействие. Ориентировочное время смерти — три дня назад.

— Вместе с ним, — прошептал Лавентин.

Почесал затылок и облокотился на колени. Посидев так, достал из-за пазухи блокнотик с карандашом, открыл на чистой странице и стал задумчиво рисовать… цветочки. Хорошо, что не эмбрионы… а, нет, рано обрадовалась: среди цветочков проявилось что-то с лапками, хвостиками и острым хребтом, свернувшееся в позу зародыша.

С минуту Раввер наблюдал за получавшимся монстриком, потом развернулся к гостям. Что примечательно, стоило ему задержать на ком-нибудь взгляд дольше десяти секунд, и человек начинал передёргивать плечами, озираться. Страшный этот Раввер.

Лавентин вскинул голову:

— А можно мне снова осмотреть тело? И остатки кристалла источника? И…

— После разговора с императором, — отрезал Раввер.

И мы стали ждать разговора с императором.

В программу ожидания входили:

Сидение в углу около часа, пока в противоположном углу гости и императорская семья что-то обсуждали, причём к концу смотрели они больше на Раввера, чем на меня. Лавентин рисовал цветочки и эмбрионы, я тихо лезла на стенку.

Ужин на пятнадцать блюд и несчётное количество столовых приборов. Лавентин сидел пятым справа от императора, из чего я сделала вывод, что супруг у меня персона важная. Раввер отсел вместе со своей мрачной аурой поближе к монарху. Справа от меня оказался дедушка на грани апоплексического удара от моего непристойного вида, сидевшие напротив дамы смотрели в тарелки. Короче, дали поужинать спокойно, если спокойной можно назвать трапезу, когда приходится следить за соседями, чтобы знать, что каким прибором есть.

После ужина нас для групповых развлечений разделили по половому признаку, но Лавентин лишь на две минуты вышел вместе с мужчинами и вернулся ко мне, я едва успела дойти до окна, из которого открывался вид на залитые светом заходящего солнца гроты и фонтаны.

Кто-то начал играть на клавишных. Шуршали голоса. А мы с Лавентином стояли молча. Он думал о своём. Я проникалась осознанием, что мне жить в этом месте ещё год.

Ужас.

Наверное, стоило сердиться на Лавентина, что забыл предупредить о регламенте, но результат получился слишком веселым.

— Нас ведь больше ко двору не пригласят? — прошептала я.

— Думаю, что нет.

— Хорошо.

— Я тоже так считаю.

Мы, улыбаясь, переглянулись. Но за блеском задора в потемневших глазах Лавентина притаилась грусть.

Я наклонилась чуть ниже:

— Что там за убийство?

Оглянувшись на женщин, Лавентин склонился к уху, а его рука заскользила по моему браслету, скрытому тканью рубашки:

— Длоры владеют родовой магией. У каждой семьи свой источник. Главы, как ты и я, имеют к нему прямой доступ. Объём магической подпитки остальных членов рода определяют главы. Я оставил то же распределение, что было при моём отце, а пока ты не вмешаешься, женская часть будет распределяться по установкам мамы. Чем обширнее род, тем сильнее борьба за магию, часто в семьях начинаются сражения за право получить больше подпитки. Но недавно случилось невероятное… — Лавентин шумно вздохнул. — Только я подписал магический контракт и не могу об этом рассказать.

— Лучше бы не начинал.

— Тоже любопытная?

— Да. — Я смотрела на рубиновые брызги фонтана. — То убийство, о котором вы с Раввером говорили, как-то связано с исчезновением твоей мамы?

— Вероятно.

— И об этом тоже нельзя говорить?

— Нельзя, — мотнул головой Лавентин.

— Плохо…

— Да.

***

Думал, меня выгонят из женской гостиной, но, похоже, после нашего фееричного появления нарушение протокола визитов восприняли как нечто само собой разумеющееся. Удобно.

Взгляд скользил по изгибам гротов вслед за сверкающей водой, подобно ей разум струился по лабиринтам мыслей. И всё чаще оказывался перед фактом, что жена стояла слишком близко, и через нашу лёгкую одежду я чувствовал жар её тела.

Интересно.

С Сабельдой так не было, у её одежды теплопроводимость ниже. Да и встать так близко не получалось из-за подола. Наверное, люди в их мире намного ближе друг к другу и не так одиноки, ведь они могут ощутить тепло чужого тела.

Провёл ладонью по руке жены и отступил.

Надо обдумать убийство Какики. Наверняка целью был не он, а источник родовой магии. Министр считает, это нападение воюющей с нами из-за Черундии Галлардии. Но если бы я был галлардцем и проектировал операцию, я бы в первую очередь ликвидировал не Какики, а самый вовлечённый в войну род, ведь с каждым новым ударом повышается вероятность, что противник примет эффективные контрмеры.

А жена у меня тёплая и от её волос приятно пахнет блинным пирогом.

Я придавил пальцы ко лбу: надо думать о крови Какики и о кристаллах родовой магии.

***

Лавентин думал. При этом иногда сопел, как ёжик. Кажется, ему нужен предмет для сосредоточения, и просто стоя у окна он такого не находил.

Хотелось задать много вопросов. Например, на этот год он отправит меня в путешествие или оставит дома? Ведь если браслеты будут нас притягивать, разумнее всего разъехаться подальше друг от друга.

А возвращение в мой мир вместе с Лавентином… Придётся его с собой везде брать, а то такого дома одного оставишь и потом дома не досчитаешься.

И Павел…

Сердце привычно кольнуло, но мысли о нём я погнала: разведусь и квартиру буду делить до последнего. Из принципа.

Работа… нравилась, и коллектив хороший. И соцпакет… Ладно, с рубинами от Лавентина мне не соцпакет нужен, а охрана…

Ко многому я была готова, но настроиться на то, что о мелочах вроде работы думать не надо, оказалось почти нереально. Почти так же сложно, как осознать, что нахожусь в другом мире.

И что в этом мире у меня есть фиктивный муж, немыслимый социальный статус, живой дом и ребёнок на руках, с которым тоже надо что-то делать. А о детях я знаю лишь в теории, потому что мне племяшку выдают только в кино сводить или с ней посидеть мультики или фильмы посмотреть.

И вообще… я только сейчас подумала, что когда детей из семьи забирают, им обычно медосмотр делают. Вере тоже, наверное, надо.

Фонтаны стали ритмично вздымать струи, чертить ими узоры. Я поняла, что смотрю на погружающиеся во тьму гроты и почти не слышу музыку, которую продолжали наигрывать женщины. Оглянулась: дамы плотным кружком сидели вокруг подобия клавесина и самозабвенно слушали игру императрицы.

Дверь в зал отворилась, и слуга возвестил:

— Император требует длора Бабонтийского с супругой.

У меня засосало под ложечкой.

Через две минуты мы оказались возле золочёных дверей. Короткий стук, бесшумное движение открывающейся створки — и слуга жестом предложил пройти в отделанный синим кабинет.

— Без церемоний, можешь смотреть, — Император сидел за массивным столом, в сравнении с которым казался ещё более сморщенным и усохшим.

На кресле сбоку с напряжённо прямой спиной застыл Раввер. Но на столике с другой стороны стояла бутылка и четыре бокала, что намекало на дружескую обстановку. Если бы не грозный взгляд императора, направленный на Лавентина. Тот встал так близко ко мне, что наши руки соприкасались.

— Надолго она здесь? — спросил император.

Прошагав к столику, Лавентин налил бокал и подал Равверу алую жидкость:

— Выпей.

Взяв бокал, Раввер медлил. Лавентин понурился:

— На год.

Раввер вскочил, его грудь часто вздымалась, вино плеснулось на роскошный ковёр:

— Ты… Ты хоть понимаешь, что… Этого ни один человек не выдержит!

Я открыла рот спросить, но Лавентин развёл руками:

— Ничего не могу поделать. Нет, я попытаюсь, даже к родовому духу воззвал, но, похоже, придётся принять это как факт.

И что Раввер так волнуется? Дом Лавентина я больше разрушать не собираюсь и ко дворцу больше на пушечный выстрел не подойду.

Император вытащил из письменного набора золотую ручку и покрутил её в пальцах.

— В принципе, меня это устраивает. — Он уставился на Лавентина. — Я ведь тебя предупреждал: ещё одна выходка — и запрещу посещать официальные приёмы.

— Простите.

— И знаешь, мне кажется, ты специально каждый визит что-нибудь устраиваешь, чтобы получить этот запрет.

Так вот в чём дело! Лавентин молча смотрел в пол. Император приподнялся:

— Так, это ведь так?!

— Я бы мог полезными делами заниматься вместо того, чтобы попусту тратить время на разговоры с…

— Я понимаю, ты скучал при дворе, когда тебе было десять. И в пятнадцать это простительно. Но тебе двадцать три! Раввер в твои годы уже отслужил в Черундии и стал министром, а ты всё думаешь, как бы приём сорвать. Сколько тебе ещё нужно лет, чтобы повзрослеть?

О боже, как мне знакомы эти разговоры. Лавентин грустно отозвался:

— Лет десять-пятнадцать.

Бедный. Я ему от всей души сочувствовала: в этом дворце даже мышь от скуки повесится, не то что такой интересный парень.

— Да я столько не проживу! — Вскипел император. — Что, хочешь совсем со мной не встречаться?

— Ну что вы. С вами — всегда с удовольствием, а вот с остальными гостями официальных приёмов…

— Год. Я отлучаю тебя от обязательных приёмов на год. И Сарсанна, когда оправится, займётся вашим воспитанием, дорогие мои Бабонтийские.

А я-то тут при чём? Через год меня здесь не будет, зачем мне учить их этикет? Срочно надо напомнить, что я здесь временно. Но как сделать это по этикету, чтобы не вызвать ещё большего желания меня ему обучать?

Лавентин подался вперёд:

— Я осознал. Вот только сейчас осознал, насколько неподобающим было моё поведение. Правда-правда. Мне стыдно. Я потрясён до глубины души, и как это я раньше не замечал?! — Он стукнул себя по лбу. — Этого больше не повторится.

— Конечно, не повторится. Сарсанна тебе все-все правила напомнит, а за каждый новый промах я буду назначать её твоей учительницей манер.

Бледнея, Лавентин сглотнул.

Я уже боюсь этой таинственной Сарсанны.

 

Глава 24

— еперь вы, юная длорка. — Император посмотрел на меня.

— Простите, — Лавентин встал между нами. — Все её промахи — моя вина.

Покосилась на Раввера, надеясь по его реакции понять, мне следует вступить в разговор или тихо стоять, пока император негодует. Но мертвенно-бледный Раввер застыл с отрешённым выражением лица и казался невменяемым. Не думаю, что его настолько огорчило моё здесь временное проживание. Почему такая реакция?

Император потребовал:

— Лавентин, отойди.

— Моя жена оказалась в этом мире против своей воли. В качестве компенсации я, как длор и глава рода, обязан обеспечить её комфортными условиями проживания. Даже если это идёт в разрез с нашими традициями.

— Лавентин, отойди, — император повысил голос.

У меня уже не было терпения стоять за спиной Лавентина, хотя та была широка и уютна. Не привыкла я прятаться за другими. Опустив взгляд, вышла из-за него и встала рядом:

— Я вас слушаю.

— Ещё бы нет. Расскажи об оружии вашего мира. Давай, если у вас женщины одеваются как мужчины, то должны знать подобные вещи.

— Почему? — Вскинув взгляд, поняла, что император прекрасно видит меня без помощи пенсне, которым пользовался на приёме.

— Потому что одежда — отражение общества. Наши женщины носят тяжёлые и неудобные платья как символ процветания и безопасности страны. Ваши женщины, совершенно очевидно, не могут себе такого позволить, иначе не променяли бы статусные вещи на сомнительные удобства.

А ведь прав, старый хры… император.

— Полагаю, ваше общество вынуждает женщину защищаться самостоятельно, а это значит, она должна иметь представление об оружии. Ты очень уверенно и независимо себя ведёшь, эта уверенность для тебя привычна и уж точно не продиктована уверенностью в Лавентине. — (Это он зря, с Лавентином хорошо). — Так что давай опустим жеманство, ты явно к нему не привыкла. Итак, чем ваш мир может помочь моей стране выиграть затянувшуюся войну?

Только поставщиком оружия мне стать не хватало. Что делать-то? Как выкручиваться? Я не пацифистка, но не до такой степени пофигистка, чтобы очередной империи военное преимущество обеспечивать. Пусть своими силами технологическую революцию устраивают.

— Мы не…

— Полагаю, — Лавентин выступил на полшага вперёд, — подобные вещи лучше обсуждать с экспертами. Я могу помочь составить списки известного… Саше оружия с пояснениями.

— У тебя, Лавентин, другие задачи, — переключился на него император. — Какие выводы ты сделал по убийству Какики? Угрожает ли потеря магии другим родам?

— Думаю, да.

— Источник разрушился не из-за твоих растений?

— Магоеду нужен прямой контакт, а корней в колодце не было. Корни опутали Какики потому, что его кровь приобрела структуру, схожую со структурой источника. Если бы не это, целью они бы его не восприняли.

— Ты успел исследовать осколки источника?

— Нет.

Император нахмурился:

— Тогда откуда такая уверенность, что кровь стала именно такой?

— Да я как-то от своего источника кусочек отколол посмотреть.

Император спал с лица. Даже Раввер отмер и допил остатки вина. Тишина стала гнетущей. К императорскому лицу приливала кровь.

— Лавентин, — поднялся он. — Чтобы больше никогда ни разу ты даже не думал что-нибудь такое сотворить. Ты чем думал?!

Лавентин втянул голову в плечи:

— Интересно было.

— Интересно ему! — Император швырнул ручку на стол. — Ты весь род мог, ты… — Он тяжело дышал и гуще багровел. — У тебя никаких понятий, никакой ответственности, ты!.. — Император схватился за сердце. — Вон! С глаз моих вон.

Раввер бросился к императору, а Лавентин схватил меня за руку и потащил к двери:

— Идём, идём быстрее, — у выхода развернулся. — Я позову врача.

Император пучил глаза:

— Источник! От источника кусочек отколол! Да… это…

***

Давно я так императора не доводил, в следующий раз надо осторожнее, а то сердце у него уже не то.

А, я же обещал больше ничего не устраивать. И Сарсанну мне теперь точно навяжут. Надо было держать язык за зубами, сколько раз себе говорил: лучше молчать.

Жена не отставала ни на шаг. Попросив императору врача, мы вихрем пронеслись до выхода и остановились на крыльце. Ночная прохлада окутала нас.

— Ты отколол кусочек от источника своей магии? — спросила жена.

Она же не знает наших реалий, вроде не должна меня осуждать.

— Да, — осторожно подтвердил я.

— И тяжело было?

— Двенадцать алмазных резцов сточил.

— Большие они были?

Глянув на свои руки, поднял ладонь:

— С половину мизинца.

— Тоже неплохо. Мне бы терпения не хватило.

— А я не за раз, я четыре месяца подтачивал.

— О, — прозвучало весьма уважительно.

Падавший из окон свет золотил рыжие чуть растрепавшиеся во время бега волосы жены. А она красивая. И весёлая. Бегает по дворцу. И одевается так быстро…

Левую руку потянуло к правой руке жены. С тихим щелчком наши браслеты соединились по всей своей высоте, и меня прижало к жене. Браслеты проворачивались, выкручивая нам руки и притискивая друг к другу плотнее. Остановились. Я чувствовал рельеф груди жены. Попробовал отступить, но получилось отодвинуться лишь одним боком, вывернутое плечо отозвалось болью.

— Это, — выдохнула ошеломлённая жена, отчего я острее ощутил её рельефы, — нас так сводят?

Жена тоже попробовала освободиться, но браслеты намертво приклеились друг к другу. Ума у них нет: как бы мы исполняли супружеский долг, если мы оба одеты, а из-за неудобной позы даже не раздеться? То есть, если бы жена была в сорочке, то может что и вышло бы, но она же в брюках.

— Да, сводят, — подтвердил я.

— Надеюсь, мы в таком положении не на год.

Продолжая думать о тёплом теле жены, я не сразу понял суть её замечания.

— А, нет, — рядом с ней было как-то… странно. — Мм, пока это не должно длиться долго.

— Мне надо будет уехать. В какое-нибудь загородное имение, в другую страну…

— Без подтверждения брака браслеты не отпустят так далеко.

— Жёстко у вас тут. Проклятия брачные. Прижимает друг к другу. И не захочешь — размножишься.

От мыслей о технике размножения и от взгляда её золотившихся в сиянии светильников глаз в груди у меня началась странная вибрация, она распространялась по телу, нагревая его. Сердцебиение резко участилось до гула в ушах, я перестал чувствовать боль в вывернутом плече.

«Это возбуждение», — краем сознания понял я.

Наверное, у меня зрачки сейчас такие же огромные, как у жены…

***

Подлая эта магия. Подлая и несправедливая. Вот так стоишь, ничего не подозреваешь — и вдруг тебя прижимает к постороннему мужчине. Браслет будто врос в кожу, так что провернуть руку, склеенную с рукой Лавентина, не выходило. Хорошо ещё, что прижиматься получилось одним боком, а не всей грудью. Но даже так меня пробирало от тепла прижимающегося ко мне тела.

А уж когда Лавентин стал ещё больше теплеть, сопеть и смотреть на меня потемневшими глазами, демонстрируя все признаки возбуждения, я окончательно поняла, что с браслетами у нас будет война за независимость. Нет, в самом деле, кто им дал право решать, когда мне млеть от близости мужчины?

Две дамы и мужчина, остановившись в глубине прихожей, наблюдали за нами и тихо переговаривались. Послышался нервный смешок, и дама постарше прикрыла улыбку веером.

Отличное завершение вечера. Скорее бы уже кэб наш подали и отпустили на все четыре стороны.

Словно услышав мой зов, в конце дорожки показалась знакомая упряжка с динозаврами, на груди которых болтались таблички со скалящимися подобиями псов.

«Скорее бы уже», — почти молилась я, впиваясь в них взглядом.

Вдруг стало обострённо тихо.

Через прихожую, мимо склонившихся в поклоне женщин и мужчины, на нас шёл бледный отстранённый Раввер.

— Никак не угомонитесь? — процедил он, обдавая нас запахом вина.

Всё внутри сжалось в предчувствии опасности. Ветер трепал чёрные волосы Раввера, алый плащ захлопал по его ногам, точно крылья. Вот взял бы он сейчас и улетел куда подальше.

— Попробуй их расцепить, — с нервной улыбкой попросил Лавентин.

— Зачем? В зафиксированном состоянии вы мне больше нравитесь. Я бы для надёжности вас ещё в камеру посадил.

— И ключ от неё потеряли бы? — не удержалась я.

От их махрового патриархата уже потряхивало, и молчать в рамках приличий становилось труднее: хотелось домой, к своим родным шовинистам, с которыми можно поспорить, с которыми можно просто не общаться. А не как тут: император приказал — беги к нему, роняя тапки.

— Неплохая идея, — мрачно согласился Раввер.

Кэб остановился внизу лестницы. Безразличный ко всему слуга отворил дверцу. Меня терзало дурное предчувствие, и оно оправдалось:

— Я с вами, — сказал Раввер.

— В кэбе тесно, — заметил Лавентин. — И он не такой комфортный, как твоё ландо.

— Лавентин, не надо так явно демонстрировать свою неприязнь ко мне.

— Это не неприязнь, — помотал головой Лавентин.

— А что? — уставился на него Раввер, нервно дёргая уголком губ.

— Мм, — Лавентин явно подбирал слова.

Я бы сказала: ужас перед его унылостью и формализмом. Ещё можно было бы сослаться на несовпадение мировоззрений. И на подавляющую ауру господина чёрного ворона. Да от Раввера такие же, как он, поборники порядка дёргаются, чего от Лавентина ждать?

Но говорить этого не стоило, потому что это не моё дело. Да и тормоза иногда включать надо.

— Рядом с тобой некомфортно, — брякнул Лавентин. — И я не хочу слушать нотации о своём непристойном поведении.

— Тогда веди себя пристойно.

— Тогда мне придётся на каждый приём являться.

— Император обещал твоему отцу сделать из тебя достойного длора, цени заботу.

— Я предпочитаю быть достойным длором где-нибудь подальше от дворца.

— Ты глава одного из древнейших родов, ты должен быть при дворе. У тебя должность императорского астролога, в конце концов. Когда ты последний раз делал астропрогноз?

Представив Лавентина за составлением гороскопа, я нервно хихикнула. От мрачного взгляда Раввера смеяться захотелось сильнее. Лавентин кивнул на меня:

— Смотри, даже моей жене смешны твои претензии. Астропрогнозы — прошлый век.

— Но по регламенту ты должен их делать. А твоя жена… Не знаю, из какого безумного мира она явилась, но её мнение значения не имеет.

— Для меня — имеет.

У меня дрогнуло сердце и в животе защекотало от тёплой благодарности: я в своём-то мире не часто встречала такую поддержку даже от родных людей, а Лавентин меня впервые увидел меньше трёх дней назад, толком общаемся мы всего несколько часов — и он за этот вечер вступался за меня чаще, чем Павел за последние пять лет брака.

Я не сентиментальная, но слёзы навернулись. Сглотнула подступивший к горлу ком и опустила взгляд. Ох как меня накрыло этой самой благодарностью, даже сердце щемило.

ЦАК! — браслеты разомкнулись.

Мы с Лавентином одновременно схватились за свои плечи, начали их растирать и усмехнулись друг другу.

— Садитесь, — Раввер спустился с крыльца и забрался в кэб.

Я посмотрела на Лавентина в надежде, что он придумает способ избежать совместной поездки. Он тоже смотрел на меня, грустно прошептал:

— Придётся ехать с ним.

Синхронно вздохнув, мы поплелись к кэбу.

В сумраке тесного, подрагивающего транспорта сидеть с источающим недовольство Раввером было как-то даже страшно. Я невольно плотнее придвинулась к Лавентину, он накрыл мою ладонь своей. От такого я тоже успела отвыкнуть.

Несколько минут ехали молча. Я ждала, когда начнутся нотации. Раввер заговорил:

— Не думай, я поехал с вами не для того, чтобы высказать своё мнение о вашей недопустимой, просто возмутительной выходке.

Ну да, не для этого, только сейчас он что сделал, как не высказал своё мнение?

— Теперь главам рода надо держаться вместе, — уныло отозвался Лавентин.

— Да. А ещё у нас с тобой этой ночью много дел.

От интонаций его голоса у меня побежали мурашки.

Лавентин вздохнул.

 

Глава 25

 пути я всё же задремала, поэтому взошла на крыльцо дома сонная, плохо соображающая. Озарённый светильником над входом Лавентин казался старше. Он отворил передо мной дверь:

— Пожалуйста, никуда не выходи одна и не принимай писем. Заклинания очарования не относятся к атакующим, поэтому противостоять им можно только волевой постановкой щита.

— От получения писем ты меня отучил, — усмехнулась я. — Но я бы предпочла, чтобы ты научил меня всяким штукам, а то у вас маньяк бродит.

— Да, к сожалению, даже в доме ты не в безопасности.

— Умеешь ты успокоить девушку.

Лавентин озадаченно нахмурился:

— Мне казалось, в такой ситуации разумнее сказать правду.

— Конечно, — похлопала его по плечу, скользнула ладонью на предплечье. — Спасибо, что предупредил. Только не удивляйся, если по возвращении не найдёшь в доме ни одного окна.

— Дверь тоже запечатай, оставь только верёвку от колокольчика, чтобы я мог до тебя дозвониться.

— Хорошо.

— Мне пора.

Но он стоял на месте. Мы смотрели друг другу в глаза. Лавентин тихо добавил:

— Начало приёма вышло просто замечательное.

— Сногсшибательное.

Мы засмеялись. Моя рука соскользнула с его предплечья, наши пальцы переплелись.

Из кэба у крыльца выглянул Раввер:

— Время.

Вздохнув, Лавентин подтолкнул меня к двери.

Только закрыв её за собой, поняла, насколько спокойнее было в его обществе.

Оглядела тускло освещённый дом: окно в прихожей затягивалось, входная дверь слилась со стеной.

— Мой дом моя крепость.

Голос звучал гулко и одиноко.

В своей спальне, голубоватой от света ночника, я обнаружила спавшую в кровати Веру. На стуле уже ждало очередное роскошное детское платье. А меня — мягкий большой халат.

Завтра решу, что делать.

А в общем, Лавентин прав, надо воспринимать этот год отпуском, поездкой на курорт.

Надеюсь, у самого Лавентина всё буде в порядке.

***

— Это точно оттуда? — У меня не только пальцы зудели, но и внутренности скручивались.

— Нет, я так решил пошутить от нечего делать, — отозвался министр. — Люблю, знаешь ли, веселиться в критических ситуациях.

Его слова заставили меня оторвать взгляд от осколков на столе и посмотреть на министра.

Он не шутил. И строго дозированную иронию всегда направлял на других. Но себя не высмеивал.

До этого случая.

— Тебе точно нужно в отпуск, — пробормотал я и натянул перчатки из тонкой кожи.

— Если разберёмся с этим делом — возьму.

Министр усомнился в своих силах. Министр собрался в отпуск. Сегодня снег выпадет.

Едва я зарядил магией прожектор, эти мысли вылетели из головы. Луч света пронзил огромные куски кристалла из источника родовой магии Какики, сложенные на столе в примерно правильной последовательности. В этом свете, заигравшем в высветлившихся гранях, стало окончательно ясно, что внутри кристалла вплавлена…

— Мумия, — произнёс министр. — Как и там.

Он развернул прожектор ко второму, цельному кристаллу, извлечённому из особняка Сомсамычевых. Он был значительно светлее принадлежавшего Какики, поэтому свёрнутые в позу эмбриона мощи просматривались лучше.

Теперь понятно, почему магия запоминает команды и может что-то решать, а разумная форма моей магии принимает облик женщины. Не удивительно и то, что её вызов сопровождался столькими предостережениями: всё живое обладает волей, а потому непредсказуемо. И всякая непредсказуемость опасна — это я по себе знаю.

Кристалл поглощенного магоедом источника стал хрупким, но его мы вскрывать не стали. Я внимательно осмотрел лишь разорванную мумию из источника Какики.

Это была женщина. Маленькая, хрупкая, как и большинство родичей длора Какики. Её кости в какой-то момент приобрели гибкость, но позже снова отвердели, а внутренности покрылись кристаллами — как и у него. Кристаллы проросли через кожу, соединившись с внешней кристаллической оболочкой.

Я всё это фиксировал и очищал мумию в зловещей тишине под присмотром министра.

Мы оба долго рассматривали собранное по кусочкам тело. Накрыли его простынёй.

— Пойдём, — министр мотнул головой в сторону металлической двери.

Он запер её за нами на несколько физических и магических замков. Я снова удивился тому, что в особняке министра есть отдельные, незатронутые магией дома, подземные помещения.

Мы поднялись в гостиную на первом этаже. Занимавшийся рассвет бросал на дорогое убранство комнаты кровавые отблески.

Меня замутило то ли от усталости, то ли от осознания происходящего. Я распластался на кресле. Руки и ноги налились тяжестью, казалось, я не смогу сделать ни шага.

Министр открыл бар и налил полный бокал янтарного креплёного вина.

— Будешь? — спросил устало, потом мотнул головой. — Нет, пожалуй, тебе нельзя, а то ещё что-нибудь натворишь.

Прихватив бутылку, министр отошёл к креслу и, отпив полбокала, практически рухнул на сидение. Несколько капель плеснулись на ковёр. Затирая пятно носиком ботинка, министр глухо произнёс:

— Везде, во всех письменных упоминаниях, в каждой легенде источники называются даром Фуфуна Великого, чем-то неповторимым, недостижимым. А это просто законсервированные трупы.

Я считал, что не просто трупы, но делиться своим предположением пока не собирался, слишком оно… опасное.

— Мы всегда так гордились принадлежностью к длорам, считали это положение уникальным, — министр покачал бокалом, — а получается, какой-нибудь простолюдин может законсервировать подходящий труп и тоже стать длором.

— Вряд ли найти подходящий труп легко.

— Будь это сложно, секрет происхождения источника не прятали бы. Придумали бы легенду об основателях рода, обращённых в камни, но ведь нет. Просто вымарали из истории способ, чтобы длоров не стало слишком много.

А мы открыли древнюю тайну. Только я не испытывал радости, было тошно. Возможно, от недосыпа и голода, но думать об источниках магии оказалось физически неприятно, словно что-то выталкивало из меня это знание. Я тихо спросил:

— Ты кому-нибудь будешь рассказывать об этой находке?

— Не знаю. Все, кто это видел, уже плывут на освоение Новой земли.

— Это почти верная смерть, — заметил я, помня о суровом климате, болезнях и ядовитых животных заокеанских территорий.

Министр допил вино и налил ещё. Покачал бокал, разглядывая подкрашенную восходящим солнцем янтарную жидкость.

— Я даже императору ещё не сказал.

— Не думаю, что это произвело бы на него сильное впечатление. В нём меньше идеализма длоров, чем в тебе.

— Вероятно. — Министр махом осушил бокал и заново наполнил.

Кажется, пора было откланяться, но тошнило при мысли о напряжении, которое потребуется для того, чтобы встать, ехать, дозваниваться до жены. Министр снова приложился к бокалу.

— Не знал, что ты столько пьёшь, — произнёс я.

Допив и это, слив остатки из бутылки в бокал, министр глухо ответил:

— На людях столько не пью определённо.

Сквозь усталость пробился зуд любопытства:

— А не на людях?

— Лучше не считать, так спокойнее.

Так вот почему он такой бледный обычно: работа в помещении, алкоголь по вечерам. Тяжело быть министром, даже если очень хочется им быть.

— Проблемы на работе, — покивал я.

— В личной жизни. Во многом благодаря тебе. Ты понимаешь, что при моём положении в обществе, стране и даже на международной политической арене мой настоящий брак должен быть приличным, с женщиной, имеющей хорошие связи или хотя бы достойную родословную. — Министр допил вино и направился к бару. — Ты должен найти способ снять браслеты.

Он звенел бутылками и графинами. Политик во всём, даже в личной жизни.

— Постараюсь, — пообещал я. — В крайнем случае, снимем их через год. Если проявить волю…

— Никакой воли не хватит сопротивляться зову браслетов.

— Но они же не могут в буквальном смысле заставить исполнить супружеский долг. Да, они будут притягивать, оказывать физическое воздействие, но разум сильнее. Если принять твёрдое решение устоять и следовать ему…

Министр стал пить прямо из хрустального графина. Я сидел с приоткрытым ртом. Выдержки у министра хватило только на половину литрового объёма. Закупорить графин он уже не смог, просто поставил в бар. Не поворачиваясь, спросил:

— Знаешь, почему Талентина покончила с собой?

О том, почему первая жена министра умерла, не дожив до их первой годовщины, ходило множество самых невероятных слухов. Но правды не знал никто.

— Ты не рассказывал, — заметил я.

— Мои ухаживания и предложения она приняла под давлением родственников. Даже я бы сказал из-за их шантажа. В первую брачную ночь она разрыдалась и призналась, что любит другого, без него ей не жить, и если я хоть каплю её люблю, то должен отпустить. — Не оборачиваясь, министр помахал рукой. — Конечно, я был молод и благороден, тоже верил в силу воли и прочие глупости. Считал, что никакой брачный браслет мне не указ, и если я захочу… — Он заскрежетал зубами. — А потом начался кошмар. Во снах. Наяву. Мы часами не могли отойти друг от друга. Порой было трудно понять, где сон, где реальность. И в какой-то момент физическое воздействие стало настолько велико, что мы не удержались. Ночью, пока я ещё спал, Талентина осознала, что навеки привязана ко мне и не будет с любимым, написала прощальную записку и утопилась. Конец истории.

Наверное, мне следовало посочувствовать, но министру опасно сочувствовать, обидится ещё. Когда он ногу сломал, а я посочувствовал, сильно обиделся. Здесь же ситуация хуже.

Министр опёрся на бар, вытащил графин с чёрной жидкостью. По-прежнему на меня не смотрел:

— Я рассказал тебе, чтобы ты осознал: год ждать не получится. Ты должен придумать, как снять браслеты или как вернуть женщин в их мир. Что угодно, — его голос повышался, дрожал. — Любой вариант, только не повторение этого всего! Ты меня понял?!

— Да.

— А теперь иди! Отсыпайся! И работай! Ты должен всё исправить!

— Да, — я поднялся.

Подошёл к двери. Вернулся на середину комнаты. И не знал, что сказать.

Вышел. Постоял у входа. Нет, так нельзя! Я заглянул внутрь.

Стоявший боком ко мне министр перестал пить из графина.

— Прости, я не хотел, — это был тот редкий случай, когда я извинялся искренне.

— Ты никогда не хочешь, — голос плохо слушался министра. — Но почему-то всегда делаешь.

Я не стал напоминать, что временный брак показался ему замечательной идеей. А ещё я чувствовал, что министра надо как-то поддержать. Но как? Я никогда не был силён в отношениях с людьми.

— Может, всё не так уж и плохо? — осторожно предположил я. — Мне моя жена очень нравится, я бы на ней по-настоящему женился. А ведь твою тоже браслеты родовые выбирали…

— Лавентин!

— Я хотел…

— Это ты можешь жениться, на ком хочешь! — прорычал министр. — А я, если уж вынужден жениться, должен сделать это во благо страны. Мне нужен выгодный брак!

— Жена тебе нужна нормальная, ты один не можешь, — пробормотал я и закрыл дверь.

С той стороны об неё разбился графин. Ну а я что? Я ведь всё правильно сказал, не всем эмбрионов и работы достаточно для жизни, а он сопьётся ещё, и кто внутренними делами заниматься будет? Министр-то он хороший.

Я огляделся по сторонам. Когда мы шли в подвал, цвета обстановки были светлее, теперь тона преобладали мрачноватые, даже чёрный цвет появился в переплетениях узоров обоев и ковров.

Скучно жена министра домом распоряжалась, самое то для него.

Усталость навалилась с новой силой, я поплёлся к выходу, удостаивая интерьеры дома лишь мимолётным, рассредоточенным взглядом. В них, пожалуй, было что-то чужеродное, но в целом выдержано в стиле прежней хозяйки.

Ноги вдруг по щиколотку погрузились в чёрную жижу пола.

— Эм, — я огляделся.

В холле никого не было. Стены стремительно чернели, лестница на второй этаж оплавлялась. Стёкла огромных окон подёрнулись дымкой.

Так выглядела тоска хозяйки… Возможно, министр прав, и его жену надо скорее возвращать назад.

Идти было тяжело, с каждым шагом я погружался всё сильнее.

«Как бы не засосало», — я снова огляделся по сторонам.

Никого.

Вряд ли жена министра хотела устроить такое осознанно, скорее всего, дом воспринимал её сны, неконтролируемое разумом настроение.

Приложив ладонь к горлу, я послал магический заряд в голосовые связки и заорал:

— Проснись!

Стёкла лопнули, рассыпались дребезжащими лезвиями. Свежий воздух хлынул в холл. Меня вытолкнуло из твердеющего пола, и я быстро пошёл к двери. В ушах слегка звенело. Я быстро сбежал с крыльца. Кэб по-прежнему ждал у входа, ящеры испуганно озирались.

Прыгнув в кэб, я крикнул в окошко:

— Поехали.

Правивший кэбом полицейский не шелохнулся. Так и пришлось ждать министра, пока он не проорал из разбитого окна, что я могу катиться куда подальше.

Кажется, страна в опасности. И всё потому, что я на радостях рассказал ему о фиктивном браке с иномирянкой.

Надо было тогда промолчать.

Покачиваясь в кэбе, я задумался над страшным рассказом о первой жене министра, и вдоль хребта пробежал холодок.

Мы с моей женой тоже можем не сдержаться, закрепить брак пожизненно. И хотя это по отношению к ней было бы несправедливо, подобная перспектива меня не только не огорчала, а даже вызывала приятное трепетное ощущение в груди.

Бабонтия права: мне выбрали идеальную женщину. Жаль, что мой мир настолько чужд и враждебен ей.

 

Глава 26

кинул взглядом свой дом без окон без дверей. Двухэтажная крепость казалась внушительной и неприступной. Хотелось спать, но я обошёл жилище кругом: гладкие вертикальные стены, полусфера крыши, за которую не зацепить «кошку». Правильно император сказал: эта женщина знает толк в самообороне.

Сбоку послышался щелчок. Вздрогнув, уставился на кусты. Из них высунулись два огромных с тарелку глаза и моргнули.

— Дуся, — я двинулся навстречу саддуху.

Он приседал, съёживался, и к моменту, когда я добрался до кустов, огромные глазищи оказались на уровне моей груди. Своё облысевшее тело Дуся не показывал. Я почесал его ребристую макушку:

— Прости, что не уделял времени, но было много дел.

Справа закурлыкала химера, высунула обросшую бронёй морду, потянулась ко мне. И её стал чесать. Саддух и химера выгибались под моими руками, млели от ласки.

— Милые мои, — улыбался я им. Но вспомнил обстоятельства и помрачнел. — Теперь всем надо быть осторожнее.

Химера мотнула головой.

— Не как обычно. Кто-то задумал плохое против глав рода. Маму мою украли. И вас могут обидеть. Поэтому будьте осторожны.

Основательно обоих нагладив, я подошёл к дому и пока чесал затылок, думая, как достучаться до жены, в стене раскрылась дверь.

Какой у меня милый дом.

И внутри было солнечно от жёлтых обоев и множества приветливо разгоревшихся ламп. Сразу видно — хозяйка в благодушном настроении. Мне даже легче дышать стало, и усталость отступила.

Пройдя по коридору, обнаружил пожелтевшую комнату с пооранжевевшими диванами и сейфовой дверью в подземную лабораторию. Пока у жены отличное настроение, нужно попросить её сделать полочки под эмбрионы. С этой оптимистичной мыслью я спустился по лестнице.

Мои вещи стояли в коридоре.

Даже папин стол из Черундии каким-то дивным образом оказался тут. Эмбрионы аккуратно выстроились вдоль стены на досках из сарая Дуси. Книги располагались стопками, записи в неправильном беспорядке лежали на непонятных приборах из фантазий жены.

Я схватился за голову:

— Аа…

Подошёл к двери в лабораторию, на которой желтела записка:

«Теперь здесь мой будуар.

Попроси жену сделать тебе другую лабораторию».

Приподнял лист. С обратной стороны обнаружились расчёты грузоподъёмности одной из брони моей химеры. Можно было и чистую бумагу взять. Я переложил записку к другим своим записям и остановился перед дверью.

Снова накатывала усталость, в глаза будто набили песок. Потёр их, размышляя, стоит ли заходить сейчас или дождаться полноценного утра. Но хотелось узнать немедленно. Постучал.

Ждать пришлось долго, ещё дважды стучать, прежде чем Бабонтия, наконец, открыла.

— Вы из другого мира? — спросил я.

Зевнув, Бабонтия плотнее укуталась в блестящий халат и вытащила из кармана сигарету. Прикуривая, она исподлобья следила за мной. Выдохнула струйку дыма мне в лицо, но я почти не ощутил неприятного запаха и тепла.

— Уничтоженные кристаллы видел? — спросила Бабонтия.

Кивнул.

— Проходи, — она отступила, шире открывая дверь.

Лаборатория сверкала золотом и драгоценными камнями, по полу стелились меха. Я присел на пуфик, выглядевший не слишком роскошно. Бабонтия улеглась на меховой диван и выпустила к потолку струйку дыма.

— Я была женой посла в ваш мир. Его звали Херинфард Мулькур.

— Херинфардские — королевский род Охтандии.

Бабонтия прикрыла ярко накрашенные глаза:

— Пленившие его люди были крайне амбициозны. Чего нельзя сказать о моих поработителях, — она снова затянулась. — Древнейший магический род, а так и не стали правителями.

— Вы огорчены? — удивился я.

Она склонила голову набок:

— Я бы предпочла умереть во имя чего-нибудь грандиозного, а не ради простой мечты жить в достатке. Не говоря уже о том, что я бы предпочла вовсе не умирать в жалкие восемьдесят.

Я осмотрел её от макушки до остроносых тапочек:

— По строению мне показалось, что мумия из кристалла Какики не совсем человек.

— Ты прав, мы другой вид. Считали вас недоразвитыми, а вы… — она горько улыбнулась и снова затянулась. — Сумели нас удивить. Странное ощущение — из полубога вдруг превратиться в жертву.

— Прости, — только и мог сказать я.

— Что было, то быльём поросло.

Бабонтия выдохнула себе вуаль из дыма. Мне стоило молчать, стоило просто уйти сейчас, но сдержаться было бы выше моих сил:

— А кто открыл порталы, вы или мы? Каков ваш мир? Как вы попали в кристаллы? Что знаете об этой технологии? И что делаете в неактивной форме? А это тело насколько материально? Оно состоит из вплавленного в кристалл или это другая материя? И как с этим всем связаны брачные браслеты глав рода?

Испепеляя меня сердитым взглядом, Бабонтия процедила:

— И в самом деле, чего это я ожидала от тебя сочувствия? Тебе техническую часть подавай.

Я не понимал, почему она хмурится и смотрит так зло. Я же попросил прощения за действия предков, разве это недостаточное сочувствие? А чем плох интерес к её ситуации? Любопытно же…

— Иди-ка ты спать, — процедила Бабонтия, помахивая сигаретой на открывшуюся дверь, — к жене.

— Ну хотя бы что-нибудь расскажите, — я сделал жалобное лицо.

— Вон, — отчеканила Бабонтия.

Пуфик подо мной взвился, я охнуть едва успел, как меня вышвырнуло в коридор. Дверь захлопнулась. И исчезла.

Лёжа на холодно полу, я подумал, что идти спать к жене — не такая уж плохая идея. Жена тёплая. Левую руку дёрнуло вверх, потянуло.

Браслет проволок меня по полу, ступеням, снова по полу. Скорость увеличивалась, на повороте меня впечатало в стену, подтащило к двери. Сердце бешено колотилось, рука выстукивала по дереву створки бешеную дробь.

Такими темпами я жену разбужу, нехорошо получится. Поднявшись, открыл дверь и на цыпочках побежал к следующей. Приоткрыл. Меня втянуло во тьму спальни, тащило к кровати.

Я ткнулся носом в пахшее незнакомыми цветами бельё. Тепло. Тепло и уютно. Голова потяжелела, мысли ворочались медленно. Браслет больше не тянул. Я ощупью стянул ботинки, сбросил фрак и вполз на край большой постели. Посередине её растянулась жена, с другого бока посапывала девочка.

«Кажется, это неприлично», — успел подумать я, прежде чем провалился в сон.

***

Проснулась с ощущением, что меня стиснули с обеих сторон.

Это ненормально вообще-то.

Хотя уютно. Продрала глаза: здравствуй, шоколадная комната нового мира с иллюминаторами бронированных окон.

С одного бока ко мне, подсунувшись под руку, прижималась Вера.

С другого, и тут уже я прикорнула на плече, посапывал Лавентин в измятой одежде.

Я подняла взгляд на потолок в звёздном небе. Странно это всё.

Я здесь на год.

Год.

Надо осознать это.

Узнать надо, сколько год длится. Конечно, сила тяжести вроде обычная, что даёт надежду на совпадение скорости вращения планеты вокруг солнца, но мало ли, вдруг местные считают год не астрономически, а идеологически, вроде советских пятилеток.

Попробовала вообразить себя здесь на столь долгий срок. Фантазия отчаянно пробуксовывала: слишком разные миры. Об аристократических обществах я знала только по книгам и никогда ими не проникалась.

Даже если навскидку может показаться, что олигархическое общество с демократическим строем, в котором я выросла, может подготовить к обществу аристократическому монархическому — это только так кажется.

Олигархи кичатся деньгами, аристократы — происхождением, и это различие определяет восприятие тех или иных поступков окружающих.

Например, я абсолютно уверена, что в глазах длоров брак Лавентина со мной возмутителен в первую очередь тем, что я простолюдинка. И какое бы правильное платье я ни надела на приём — я так бы и осталась всего лишь безродной девкой, волей случая попавшей в их элитный круг. Второй сорт навсегда. Хотя бы поэтому не стоило ради них отступать от собственных принципов. Тем более так они держат дистанцию. Да и их искренне негодование в тысячу раз лучше фальшивых улыбок и ядовитой лести.

Ещё наши олигархи живут в мире значительно более свободном от условностей, чем местные властители мира. Не говоря уже о том, что к ним на приём можно явиться в джинсах от какого-нибудь супер-пупер модельера и это будет нормально.

Впрочем, я не так много знаю об олигархах, чтобы иметь представление о психологии сильных мира… того. Мне больше нравятся люди попроще. Как Лавентин, мирно посапывающий рядом.

А лежать между Лавентином и Верой было жарковато. Я поползла вниз, выкручиваясь из объятий. Хотелось побыть одной, обдумать ситуацию.

Почмокав губами, Лавентин откатился на край постели. Вера закопалась под одеяло.

А я прокралась в ванную.

В ней всё было светло и голубовато, сама ванна удобной формой и размером прямо призывала понежиться в ней. На полке обнаружились баночки и бутылки со всякими мыльно-мазательными принадлежностями. Что удивительно — в них действительно были притирки и мази. С незнакомым запахом. Косметика местного разлива?

— Прости, — только и мог сказать я.

— Что было, то быльём поросло.

Бабонтия выдохнула себе вуаль из дыма. Мне стоило молчать, стоило просто уйти сейчас, но сдержаться было бы выше моих сил:

— А кто открыл порталы, вы или мы? Каков ваш мир? Как вы попали в кристаллы? Что знаете об этой технологии? И что делаете в неактивной форме? А это тело насколько материально? Оно состоит из вплавленного в кристалл или это другая материя? И как с этим всем связаны брачные браслеты глав рода?

Испепеляя меня сердитым взглядом, Бабонтия процедила:

— И в самом деле, чего это я ожидала от тебя сочувствия? Тебе техническую часть подавай.

Я не понимал, почему она хмурится и смотрит так зло. Я же попросил прощения за действия предков, разве это недостаточное сочувствие? А чем плох интерес к её ситуации? Любопытно же…

— Иди-ка ты спать, — процедила Бабонтия, помахивая сигаретой на открывшуюся дверь, — к жене.

— Ну хотя бы что-нибудь расскажите, — я сделал жалобное лицо.

— Вон, — отчеканила Бабонтия.

Пуфик подо мной взвился, я охнуть едва успел, как меня вышвырнуло в коридор. Дверь захлопнулась. И исчезла.

Лёжа на холодно полу, я подумал, что идти спать к жене — не такая уж плохая идея. Жена тёплая. Левую руку дёрнуло вверх, потянуло.

Браслет проволок меня по полу, ступеням, снова по полу. Скорость увеличивалась, на повороте меня впечатало в стену, подтащило к двери. Сердце бешено колотилось, рука выстукивала по дереву створки бешеную дробь.

Такими темпами я жену разбужу, нехорошо получится. Поднявшись, открыл дверь и на цыпочках побежал к следующей. Приоткрыл. Меня втянуло во тьму спальни, тащило к кровати.

Я ткнулся носом в пахшее незнакомыми цветами бельё. Тепло. Тепло и уютно. Голова потяжелела, мысли ворочались медленно. Браслет больше не тянул. Я ощупью стянул ботинки, сбросил фрак и вполз на край большой постели. Посередине её растянулась жена, с другого бока посапывала девочка.

«Кажется, это неприлично», — успел подумать я, прежде чем провалился в сон.

***

Проснулась с ощущением, что меня стиснули с обеих сторон.

Это ненормально вообще-то.

Хотя уютно. Продрала глаза: здравствуй, шоколадная комната нового мира с иллюминаторами бронированных окон.

С одного бока ко мне, подсунувшись под руку, прижималась Вера.

С другого, и тут уже я прикорнула на плече, посапывал Лавентин в измятой одежде.

Я подняла взгляд на потолок в звёздном небе. Странно это всё.

Я здесь на год.

Год.

Надо осознать это.

Узнать надо, сколько год длится. Конечно, сила тяжести вроде обычная, что даёт надежду на совпадение скорости вращения планеты вокруг солнца, но мало ли, вдруг местные считают год не астрономически, а идеологически, вроде советских пятилеток.

Попробовала вообразить себя здесь на столь долгий срок. Фантазия отчаянно пробуксовывала: слишком разные миры. Об аристократических обществах я знала только по книгам и никогда ими не проникалась.

Даже если навскидку может показаться, что олигархическое общество с демократическим строем, в котором я выросла, может подготовить к обществу аристократическому монархическому — это только так кажется.

Олигархи кичатся деньгами, аристократы — происхождением, и это различие определяет восприятие тех или иных поступков окружающих.

Например, я абсолютно уверена, что в глазах длоров брак Лавентина со мной возмутителен в первую очередь тем, что я простолюдинка. И какое бы правильное платье я ни надела на приём — я так бы и осталась всего лишь безродной девкой, волей случая попавшей в их элитный круг. Второй сорт навсегда. Хотя бы поэтому не стоило ради них отступать от собственных принципов. Тем более так они держат дистанцию. Да и их искренне негодование в тысячу раз лучше фальшивых улыбок и ядовитой лести.

Ещё наши олигархи живут в мире значительно более свободном от условностей, чем местные властители мира. Не говоря уже о том, что к ним на приём можно явиться в джинсах от какого-нибудь супер-пупер модельера и это будет нормально.

Впрочем, я не так много знаю об олигархах, чтобы иметь представление о психологии сильных мира… того. Мне больше нравятся люди попроще. Как Лавентин, мирно посапывающий рядом.

А лежать между Лавентином и Верой было жарковато. Я поползла вниз, выкручиваясь из объятий. Хотелось побыть одной, обдумать ситуацию.

Почмокав губами, Лавентин откатился на край постели. Вера закопалась под одеяло.

А я прокралась в ванную.

В ней всё было светло и голубовато, сама ванна удобной формой и размером прямо призывала понежиться в ней. На полке обнаружились баночки и бутылки со всякими мыльно-мазательными принадлежностями. Что удивительно — в них действительно были притирки и мази. С незнакомым запахом. Косметика местного разлива?

 

Глава 27

рудно наслаждаться вкуснятиной, когда рядом кто-то рыдает. Хотя, убедившись, что Вера и Лавентин по-прежнему спят, а привратный дух не имеет к слезам отношения, я попробовала сорбет есть.

Но кто-то подвывал тихонечко.

Ладно.

Отложив ложку, мысленно попросила дом сделать ход к страдальцу.

Почти сразу в полу открылось отверстие на тускло освещённую лестницу.

Ну что, вперёд на оказание срочной психологической помощи!

Лестница вела на кухню, обычную такую, как в фильмах ресторанные кухни показывают. Восхититься блеском стали и полезной для готовки всячиной мешало усилившееся подвывание. Я кралась между плит и столов на звук.

В углу кухни сотрясался от рыданий пухленький повар в мятом белом колпаке.

Ой, надеюсь, он не из-за моей привычки готовить самостоятельно так огорчился.

Остановилась в пяти шагах от него и не знала, что делать. Вдруг ему тоже просто надо выплакаться, а я помешаю?

Но и уходить, не убедившись, что ничего серьёзного не случилось, тоже не вариант.

Повар всё рыдал, пряча раскрасневшееся лицо в ладонях. Выглядел он для духа на редкость материально.

— Кхм, — обозначила я своё присутствие.

Дёрнувшись, повар стянул колпак и уткнулся в него лицом, невнятно пробормотал:

— Простите.

— За что?

— Что ме-ме-шаююю, — проскулил он.

— Да нет, что вы, не беспокойтесь. Скажите, в чём дело? Возможно, я могу помочь.

Он поднял мокрое багровое лицо от колпака, шмыгнул носом и вытянул ко мне руки:

— В этом! Дело в этом!

И смотрел на меня с осуждением. Я ощутила жуткую тягу подобно Лавентину задумчиво почесать затылок.

Разглядывала трясущиеся пальцы.

И что с ними не так?

— Э… тремор? — предположила я. — В этом проблема?

— Да нет же! — сморщился повар, по щекам опять заструились слёзы. — Это ужасно.

— Что?

— Две руки!

Судя по его взгляду, я должна понять. Но я не понимала. Это сумасшедший дух? Мало ли, тут даже у полотенца тонкая душевная организация оказалась…

— И? — мягко уточнила я.

— Их всего две, — прохныкал повар.

Чем ввёл меня в лёгкий ступор:

— А сколько их должно быть?

— Шесть! — Повар потряс руками. — Их должно быть шесть. Я не умею готовить двумя, не успеваю.

Я отступила на полшага, ещё на шаг. Ну точно у него с головой что-то не то.

Повар встал на колени и, продолжая трясти конечностями, взмолился:

— Хозяйка, верните мне руки.

Пора бежать. Хотя лучше без резких движений — отступать медленно. Я продолжила пятиться.

— Ну хозяйка, будьте нормальной длоркой, верните мне руки, — повар полз за мной. — Ну не хотите шесть, дайте хотя бы четыре, а?

Поравнявшись с плитой совершенно земного вида, я остановилась.

Ну конечно, дом ведь меняется по моему желанию! Наверное, так же происходит и с духами.

— Мне надо просто захотеть? — уточнила я.

— Да, — бодро закивал повар. — У нас, кухонных духов, есть стандартная форма. А потом появились вы, и я… я… — Он снова залился слезами. — Я проснулся таким странным с двумя руками.

— А какая у вас стандартная форма?

Повар смотрел на меня жалобно-жалобно:

— Мы чешуйчатые.

Удобно: никаких тебе волос в супе.

— У нас мощные ноги с подвижными пальцами, чтобы можно было с пола, не наклоняясь, вещи поднимать.

— Надеюсь, после пола продукты вы моете.

— Обижаете, хозяйка, — патетично обиделся повар, глядя при этом в сторону.

— Мой тебе хозяйский приказ: обязательно мыть.

— Конечно. А рук должно быть шесть, все очень подвижные, с длинными пальцами без ногтей. И ещё вторая пара глаз на затылке.

Хорошо, что я его увидела сначала в человеческом облике.

— А ещё я худой… — Повар опустил взгляд на пузико. — Был.

— Очень постараюсь сделать тебя таким, — пообещала я.

— Буду очень, просто невероятно благодарен, — проникновенно смотрел на меня повар.

— Э… я пойду, да? — Махнула на лестницу за спиной.

— Да-да, — повар закивал. — Постарайтесь скорее вернуть мне нормальный вид, а то готовить неудобно.

— Хорошо.

Когда я встала на первую ступеньку, повар неуверенно добавил:

— Оранжевое мороженое… Я миску с ним на пол уронил.

Даже в магическом мире, в доме, который полностью подчиняется тебе, можно напороться на некачественное обслуживание и следует налаживать отношения с обитателями.

— Спасибо, учту.

Едва поднялась на кухню, дырка в полу исчезла. Я села за стол и уныло посмотрела на подтаявший сорбет. Потом всё же встала, вытащила из навесного стола тарелку и переложила зелёные, дальше всего находившиеся от оранжевых, шарики отдельно. Теперь можно насладиться сладостью в блаженной тишине.

***

Как это часто бывает, решение созрело во сне, и очнулся я с ясным осознанием, что надо делать.

Поднял руку и осмотрел браслет.

«Спасибо», — мысленно поблагодарил его за нечаянную помощь и крепко поцеловал в изящный узор.

Жены в постели не было, девочка ещё спала. Осторожно встав, я вышел и оставил дверь открытой, чтобы та с пробуждением не почувствовала себя запертой.

Идея прокручивалась в голове, память извлекала формулы заклинаний. Попавшее в поле зрение рыжее пятно заставило меня остановиться.

Жена сидела за столом.

У неё очень яркие волосы, это удобно — трудно пройти мимо. А то когда я в задумчивости Сабельду не заметил, получилось неловко. Потом долго прощения просил, словно я виноват, что она сливалась с фоном из жёлтых обоев с крупными нежно-розовыми цветами.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе.

Мы смотрели друг на друга через дверной проём. Я продолжал обдумывать идею, но и о жене думал тоже.

— Мне лаборатория нужна. Срочно. С полками для эмбрионов.

— Э… я вроде твою не трогала.

— Её родовой дух занял. Мои вещи в коридоре теперь.

— Сочувствую, — жена поднялась. — Пойдём, попробуем решить проблему.

— Спасибо… А можно лабораторию не белую?

— Не нравится?

Мне говорили, что хозяйки всегда обижаются, если их архитекторские решения не нравятся. Это был вопрос с подвохом? Женщины такие любят… Но жена вроде меня ещё не подводила.

— Жутко как-то, — пояснил я.

— Хорошо, исправим.

Кажется, она не обиделась. Мы шли к подвалу, я постоянно на неё поглядывал, чтобы уловить недовольство.

— Что-то не так? — Жена интересно повела бровью.

— Ты не обиделась на то, что мне не понравился белый цвет?

— А должна была?

Её бровь задралась выше, придавая лицу плутоватое выражение. Я улыбнулся:

— Судя по тому, что говорят о женщинах, да.

Жена засмеялась.

Мы почти ступили на лестницу, когда привратный дух захрипел:

— Письмо для длорки Бабонтийской.

Снова смеясь, жена замахала рукой:

— Если это опять от журналиста, не надо.

— Оно от Общества борьбы за равноправие женщин.

Улыбка исчезла с лица жены, между нахмуренных бровей пролегла складочка:

— Я хочу это прочитать. — Она посмотрела на меня. — Поможешь?

Мыслительный процесс на мгновение застопорился: я должен помочь, но и задумку надо проверить. Взял жену за тёплую руку:

— Я проверю письмо на заклятия, но прочитать… Можно привратного духа попросить. Просто я… у меня есть идея, как найти маму.

Глаза жены расширились, зрачки увеличились:

— Так чего мы ждём? Надо срочно сделать лабораторию!

Её тёплые пальцы слишком быстро выскользнули из моей руки…

***

Помещение а-ля суровое средневековье я выдавила в стене быстро, а вот вещи перенести, даже заставив пол катиться под ними наподобие конвейерных лент, получилось не сразу.

Я ещё эмбрионы гадкие помогала на полки по цвету и размеру выставлять, потому что, глядя на них, Лавентину лучше думалось.

Только вернулась на кухню и приготовилась вскрыть совершенно обычный конверт, прибывший без чарующих дополнений, как проснулась Вера. Накануне я оставила её одну и теперь решила возместить это совместным завтраком, во время которого не стану отгораживаться от неё бумажками и другими делами.

Лишь поев и перебравшись в гостиную с муляжом телевизора на стене, я вскрыла конверт, поднесла письмо к стене и велела:

— Читай.

Откашлявшись, хрюкнув, привратный дух начал патетично вещать:

— Многоуважаемая длорка Бабонтийская! Не передать словами ту радость, какую мы испытали, узнав, что вы осмелились явиться во дворец в брюках, как мужчина. Вы настоящая героиня. Вы показали всем, что женщины могут быть равны мужчинам…

От удивления я даже письмо опустила, и дух перестал читать.

Нет, я, конечно, понимаю, это идеологически важное событие, но считать, что, надев штаны, я стала равна мужчинам — перебор. У нас как бы от рождения по две ноги есть, это биологическое равенство.

— Дальше, — просипел дух. — Что там дальше?

А Вера, кажется, вовсе не дышала. Смотрела на меня огромными-огромными глазами и мяла оборки на подоле.

Кажется, у кого-то культурный шок.

— В моём мире для девушек ходить в брюках нормально, — пояснила я.

Вера неопределённо всплеснула руками. Как же не хватало возможности общаться. Надо будет научить её писать… Интересно, по какой причине она нема? Излечимо ли это здесь, в магическом мире?

— Хозяйка, интересно же, — сипло напомнил о себе привратный дух. Я подняла письмо, он продолжил: — Что женщины могут заявить о себе, бросить вызов условностям и победить!

Ну да, победила я, как же. Теперь меня этикету будут учить в принудительном порядке. Разве это победа?

— Уже несколько десятилетий мы пытаемся доказать этому косному обществу, что женщина тоже человек.

Резко захотелось домой, хотя у нас этот постулат доказали ещё не всем.

— Но у нас никогда не было мощной поддержки в кругах длоров. Теперь вы — наше знамя…

Вот и всё, меня уже на тряпочки порвали.

— …наша надежда на то, что голоса сотен тысяч угнетённых женщин через вас проникнут во дворец.

Император отказался от такого идеологического десанта на год вперёд. К счастью.

— И, конечно же, вы зачислены почётным членом Общества борьбы за равноправие женщин. Естественно, вы освобождаетесь от членских взносов…

С длорки как раз стянуть надо побольше, их экономике кто-нибудь учил?

— …но если будет возможность оказать материальную помощь нашему движению (мы готовы представить отчёты о расходовании средств)…

А, нет, не всё у них плохо с экономикой.

— …то мы будем безмерно благодарны. Нам не хватает средств на листовки, на просветительскую деятельность и организацию убежищ для жестоко притесняемых женщин.

Пожалуй, надо будет пару рубинов у Лавентина экспроприировать, чтобы поддержать несчастных. В конце концов, мне здесь ещё год мариноваться, идеологическая поддержка моей позиции не помешает.

— Дух, — оглянулась на стену, — а год у вас сколько длиться?

— Триста шестьдесят три дня.

— Спасибо, — выдохнула я с облегчением.

— Дальше читать?

— Давай.

Привратный дух медлил. Не дождавшись продолжения, я помахала перед стеной письмом. Он кашлянул и стал читать:

— Так же мы мечтаем увидеть вас на нашем собрании. Возможно, это слишком большая дерзость с нашей стороны, но нам безумно хочется с вами познакомиться…

***

Справочник по заклинаниям крови соскользнул с края стола и громко шлёпнулся на пол. Я раздражённо смахнул со лба прядь и пополз вниз.

Над головой раздался хриплый голос:

— Встречи с вами просит Сабельда Эзольи.

Сердце дрогнуло. Подскочив, я треснулся виском о край стола, схватился за ушибленное место.

Из потолка ко мне тянулось нечто в изодранном плаще. Пришлось напомнить себе, что мой привратный дух теперь такой.

— Со мной? — растерянно пробормотал я. — Не с женой?

— А о чём им разговаривать?

— Мм…

Ответа на этот вопрос я не знал. И думать об этом не хотел, ведь упоминание Сабельды открывало дверь в воспоминания, которые я мечтал забыть навсегда. Вспышками накатывало увиденное и услышанное тогда. Чужие руки на Сабельде и под её подолом, разговор, не оставляющий сомнения в случившейся близости… Тряхнув головой, я жалобно посмотрел на страшного духа:

— А жена?

— В её душе нет желания препятствовать вашей жизни и любым контактам, поэтому личные гости могут посещать вас без извещения о них супруги.

— О…

— Так звать? — Дух покачнулся, его рваный плащ заколыхался, словно от ветра. — У меня дела там наверху…

От волнения скрутило живот. Сердце забилось тревожно и быстро. Я не знал, как поступить.

 

Глава 28

бщество борьбы за равноправие женщин, несмотря на некоторый пафос призывов и воздвижение меня на флаг, обрадовало: значит, положение местных махровых шовинистов постепенно оспаривается.

Меня даже нездоровый энтузиазм пробрал: информацию по движениям нашего мира им дать, брошюры заказать у нас эффектные, предоставить тематические данные (тут тоже считали, что женщины глупее потому, что мозг у нас меньше), показать общеобразовательные фильмы.

Только эти мечты должны остаться мечтами, ведь мир должен развиваться естественным образом. Для того чтобы эмансипация прижилась, нужно, чтобы общество до неё доросло, и технический прогресс тоже должен достичь определённого уровня. А не так, чтобы какая-нибудь инопланетянка помахала своими историческими бумажками, надавила техникой, запудрила мозги и прочими способами склоняла людей к прогрессивному мировоззрению. Насильственное внедрение идеологии завтрашнего дня в сегодняшний всегда проваливалось.

Я сложила письмо общества и положила у «телевизора». К ним обязательно схожу, но действовать надо осторожно, чтобы не навредить.

А пока следует заняться Верой. Я развернулась. Она сидела на диване и теребила кружево на оборке подола.

— Хозяйка, — просипел привратный дух. — Это не моё дело, но, кажется, хозяина надо спасать.

— Что такое? — похолодела я. — Взорвалось что-нибудь?

Помедлив, дух ответил:

— У него гостья.

— И?

— Его бывшая невеста… Ну хозяйка, помогите ему, пропадает длор.

С неприятным ощущением в стеснённой груди и уверенностью, что вмешиваться не стоит, я пошла спасать Лавентина.

— Где он?

— В лаборатории, — как-то виновато просипел привратный дух.

Вот ведь настырная девица, отвлекает Лавентина, когда он должен думать только о мамином спасении.

Дверь в лабораторию была открыта, и, ступив на лестницу в подвал, я имела сомнительное удовольствие слышать разговор.

— …было обговорено, приняты обязательства. Теперь ты должен на мне жениться, — заявила бывшая невеста. — Ты это понимаешь?

Лихая дамочка.

— Но я женат… — растерянно отозвался Лавентин.

— Брак не подтверждён! Браслеты вас сводили, это видели. Ты обязан продержаться и снять с неё браслет великого рода Бабонтийских, — с придыханием требовала невеста. — Ты ведь любишь меня. Ты не мог за пару дней меня разлюбить, тем более не из-за этой мужланки безродной.

С ней я бы размялась в спарринге с превеликим удовольствием.

— Не оскорбляй мою жену, — повысил голос Лавентин.

Чем добавил себе баллов. Особенно в сравнении с Павлом.

— Это во-первых. Потому что она теперь длорка Бабонтийская.

— Это я должна быть длоркой Бабонтийской. Ты обещал.

— Но ты мне изменила.

— Ты всё не так понял.

Классическая отговорка всех времён и народов.

— Я лишь пыталась вызвать твою ревность. Ты же такой отстранённый, тебе было будто всё равно, что я и как. Иногда ты меня даже не замечал!

— Один раз, — напряжённо отозвался Лавентин. — Это было один раз. И это не повод целоваться с другим.

— Я сделала это ради тебя.

В такие моменты я начинаю понимать шутки о женской логике.

— Только ради привлечения твоего внимания. Лавентин, ты сам в этом виноват. Это всё твоя вина.

— Моя? — изумился Лавентин.

Ну точно надо спасать.

Заглянула в лабораторию: он был притиснут к огромному столу жёстким подолом блондинки в голубом шёлковом плаще с чёрными кружевами. Лавентин выглядел изумлённо и как-то несчастно. У невесты был милый профиль, медовые кудряшки и глубокое декольте.

— Твоя вина, — возвестила она, часто вздымая высоко поднятую грудь. — Только ты виноват, ведь я не знала, как ещё привлечь твоё внимание.

— Э… — Лавентин пытался отступить, но стол мешал. Испуганный взгляд упирался в лицо девушки. — Я не понимаю. Я был твоим женихом. Разве измена — это не способ разрушить отношения? Почему ты говоришь так, будто она сближает?

— Хороший вопрос, — согласилась я.

Вздрогнув, оба посмотрели на меня. Складывая руки на груди, я прислонилась к дверному косяку. Девушка казалась смутно знакомой и…

Да я её знала.

— Сабля! — Я широко улыбнулась. — Добрый день.

Побледнев, она вздёрнула подбородок:

— Длорка Сабельда Эзольи.

— Длорка Саша Бабонтийская, — не удержалась я.

— Временно, — улыбнулась Сабля.

Исподлобья глядя на меня, Лавентин пробормотал:

— Прости, это…

— Можно тебя на минуту? — я отступила в коридор.

Ситуация была крайне, просто до дрожи неприятная. Через мгновение Лавентин уже стоял передо мной, преданно заглядывая в глаза. Прошептал:

— Я не знаю, что делать, как быть…

— Ты её любишь? — тоже шёпотом спросила я.

На его лице появилось растерянное выражение. Почти испуганно Лавентин прошептал:

— Я… не знаю. Во мне будто что-то сгорело, когда увидел её… их…

— Понимаю, — положила ладонь ему на предплечье. — Нужно время, чтобы это принять, разобраться в себе. Но и меня пойми, мне эта особа с её претензиями и заявлениями, что я всего лишь временное явление, мужланка и прочее, здесь не нужна. Я этот год хочу прожить спокойно.

— Ты… ты права. Я должен обеспечить тебе наилучшие условия проживания.

— Отлично. Рада, что мы поняли друг друга, — моя рука соскользнула до его ладони, наши пальцы соприкоснулись, практически переплелись. — На этот год двери твоего дома для неё закрыты.

Кивнув, Лавентин зашёл в лабораторию и с порога объявил:

— Сабельда, приходи через год.

Я поперхнулась смехом. Умеет Лавентин обращаться с девушками.

— Что? — ошеломлённо переспросила Сабля. — Ты выгоняешь меня из-за этого лохматого нечто?

Меня передёрнуло, в груди стало тесно. Послышался визг, чавкающий звук. Дребезг. Глухой далёкий вскрик. Я заглянула в лабораторию.

Сабли не было. Если только она не избавилась от необъятного подола и не спряталась за Лавентином. Прошла в сторону, чтобы увидеть, что перед ним. Никого не было.

Лавентин смотрел вверх. На потолке затягивалась дыра. На её выступе болтались светлые волосы. У меня перехватило дыхание, на миг показалось — убила. Потом сообразила — это накладные локоны.

Потолок чавкнул — светлые кудряшки шмякнулись на пол — и закатал отверстие заподлицо.

Лавентин опустил взгляд на кучку волос. Нервно кашлянул.

— Теперь понимаю, почему невест будущих глав рода чему-то дополнительно учат. Спонтанные желания опасны. — Дёрнувшись, он испуганно посмотрел на меня. — Ты ведь не хотела ей ничего плохого? Убить, например…

— Неет, — не слишком уверенно произнесла я. — Просто подумала, что её надо… выкинуть отсюда.

— Привратник, — позвали мы одновременно, переглянулись.

— Жива длорка, — хрипло отозвался привратный дух. — Правда, помялась немного и в клумбу угодила, но жить будет.

Мы с Лавентином выдохнули.

Его облегчение сменилось грустной задумчивостью, зрачки расширились, придавая взгляду растерянное выражение. Да, от привязанностей больно избавляться…

В этой ситуации слова вряд ли могли послужить утешением, я снова коснулась его руки:

— Всё образуется. И спасибо, что на этот год сделал меня полноправной хозяйкой.

Лавентин слабо улыбнулся:

— Иначе не мог… — Но его взгляд был грустным. — Как думаешь, она действительно могла сделать это, только чтобы возбудить мою ревность? Неужели подобное может подействовать на мужчину именно так, как сказала Сабельда?

— Все люди разные. На кого-то действуют. На меня — нет. И я считаю, что заниматься подобными вещами нечестно. Лучше поговорить, высказать свои претензии, а то недомолвками и полуправдами можно так и не объяснить, чего хочешь.

Я старательно отодвинула мысли о Павле и претензиях к тому, что я не угадала его желаний.

— Лучше маму буду искать, — сказал Лавентин. — И спасибо за помощь. Без тебя я бы ещё долго с Сабельдой разговаривал, терял время…

— Правильно, пора заняться делом, — я подтолкнула его к столу. На выходе развернулась. Лавентин перелистывал книгу. — Я бы хотела показать Веру доктору. Можно вызвать его на дом? И как?

Не отрываясь от поиска нужной страницы, Лавентин сказал:

— Привратный дух может отправить послание кому-нибудь из островных врачей.

— А плата?

— Запишут на наш счёт, казнодух внесёт это в документы и в конце месяца сдаст их в банк, а там уже всё разошлют по счетам адресатов. Так можно расплачиваться за всё.

— Спасибо за информацию.

Ещё с минуту я стояла, глядя, как Лавентин устраивается за столом, смотрит в книги, что-то чертит. Взлохмачивает волосы… Страшно захотелось дёрнуть его за прядь или ещё как-то отвлечь. Но сейчас нельзя.

Выйдя из лаборатории, я тихо закрыла дверь.

В коридоре едва уловимо звучала музыка. Кажется, в бывшей лаборатории, оккупированной родовым духом. После рассказов повара о его истинном облике, встречаться с другими духами было страшновато.

— Привратный дух, вызови какого-нибудь профильного врача осмотреть Веру, — попросила я, направляясь к лестнице.

Передо мной возник дементор.

Я отшатнулась.

Дементор из «Гарри Поттера»? Что он здесь делал? Во все глаза смотрела на него и не понимала.

— Хозяйка… — прохрипел дементор голосом привратного духа. — А я как обычный человек выглядеть должен. В эффектной зелёно-голубой одежде с золотым шитьём. Я вообще красивый должен быть, на меня даже длорки засматривались, а теперь…

Резким движением он стянул с головы капюшон. Под ним вместо головы оказался сгусток черноты.

— Это я тебя так, да? — виновато уточнила я.

— Да. Хозяйка, верните мне красоту.

Дементор бухнулся передо мной на колени. Меня накрыло ощущением нереальности происходящего.

— Хорошо, — напряжённо пообещала я. — А мне постоянно надо думать, что ты красивый? И что повар шестирукий? И вообще обо всём думать, чтобы оно нормальное было?

— В большинстве случаев хватает одноразовой установки, потом они меняются только по целенаправленному решению. Представьте, что ваш привратный дух — писаный красавец, и я таким стану.

— Писаный красавец по человеческим меркам?

Дух закивал чёрным сгустком.

Какого бы писаного красавца представить? Туго у меня с ними. Вроде эльфы красивыми считаются, надо кого-нибудь из «Властелина колец» или «Хоббита» вообразить. Леголаса или Тракторина… Трандзистенционала… Тарантуила… или как там короля эльфов с тёмными бровями звали?

А может блестящего вампира из «Сумерек» вообразить? На работе постер с ним в туалете висел, кто-то чмокнул его напомаженными губами, что для меня — первейшее подтверждение его писаной красоты, ведь кого попало на стене в общественном туалете целовать не станут.

Или эльфа? Или вампира?

Пока я решала, дух превратился в вампира с брежневскими бровями, длинными светлыми волосами и в короне. Он осмотрел свой эльфийский костюмчик, который я спешно перекрасила в зелёно-голубой. Пригляделся к ногтям. Оглянулся, неестественно вытянув шею, чтобы посмотреть на зад. Потрогал волосы, корону.

Представила на стене зеркало, оно появилось. Дух подошёл к нему и стал придирчиво разглядывать лицо, подёргивать брови, ощупывать острые уши.

Даже интересно стало, сколько он будет себя изучать.

Минут через пять я потеряла терпение:

— Доктора вызови.

— Да-да, хозяйка.

Когда поднялась из подвала, вслед донеслось рассеянное:

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Надо теперь ещё повара представить правильно.

А быть главой рода не так уж и просто.

***

Никогда не любил работать с кровью. Не моя это стихия, а вид крови вызывал не самые приятные чувства. К тому же она требовала особой подготовки.

К счастью, в лаборатории было всё необходимое.

Начертив на листе разработанную магическую печать, я вытащил из коробки пластины спецстекла толщиной в четыре миллиметра, подложил под него рисунок. Перерыв три ящика в поисках стеклоплавильного карандаша, нашёл лишь маленький огрызок.

— Вроде должно хватить. — Вернулся за стол.

Стоило послать в карандаш заряд магии, он разогрелся, кончик превратился в ярко-оранжевую точку, напоминавшую каплю расплавленного металла. При соприкосновении со стеклом кончик стирался, оставляя ровную борозду.

Двадцать минут спустя узор печати был готов.

Отложив остаток карандаша, я замер. Сердце учащённо билось, но не от приятного исследовательского волнения, а от страха, что это может не сработать.

Снова я боюсь провала.

Крови нужно было больше, чем для договора. Отыскав нож, надрезал мизинец — всё равно редко этот палец использую — и позволил крови попасть в лунку. Магически подготовленная карандашом канавка потянула красную вязкую жидкость дальше, узор постепенно заполнялся. Пришлось сделать ещё надрез, чтобы он завершился.

Лизнув раны, накрыл печать второй пластиной стекла. Теперь кровь была заключена в надёжную ловушку, оставалось добавить немного магии.

Я простёр ладонь над заготовкой. И обмер.

Заклинание, как вчера мой браслет к его паре, должно притянуть меня к маме. Ведь мы, как брачные браслеты, кусочек одного целого, в моей крови должна быть её частичка, к ней-то меня и поведёт.

Если мама жива.

Её кровь должна течь в венах, должна подсвечиваться родовой магией её мужа, чтобы заклинанию хватило силы найти её среди множества людей.

И если печать не отзовётся, то либо я что-то сделал неправильно, либо мама…

Страх подкатил комом к горлу. Я усилием воли отогнал дурные мысли и наполнил кровавый узор активирующей магией.

 

Глава 29

—  общем, я… э… вызвала врача, чтобы он проверил твоё здоровье, — сказала я.

Вера смотрела на меня с недоумением. Возможно, её ни разу, кроме момента рождения, медик не осматривал.

— У нас так принято, — пояснила я. — Регулярные медицинские осмотры. Особенно для детей.

Помедлив, Вера кивнула. Но в её глазах была тревога. Я ободряюще коснулась её плеча и улыбнулась:

— А теперь давай…

Снаружи что-то загрохотало. Раздался далёкий мужской вскрик. Я рванула на шум, двери передо мной распахивались.

В прихожей по стене полз Лавентин. Побагровевший, растрёпанный, он по-пластунски лез по стене на высоте полутора метров от пола.

— Что? — выдохнула я.

— Недооценил притяжение, — пропыхтел Лавентин, упираясь руками в стену. — К маме тянет.

— Надо вызвать полицию.

— Они дежу-урят у дома.

Лавентина распластало по стене.

— Ты можешь как-то это остановить? — я шла рядом с ним, ползущим, или, вернее, тащимым по стене силой магии.

— Не уравновесил давление, пока не исправить.

Его доволокло до двери. Её он открыл сам и вывалился на крыльцо. Навстречу мчалось шестилапое многоглазое нечто. Лавентин врезался в хрень и обвил руками её шею.

— Лавентин, — стало трудно дышать. Подошла вплотную к существу в хитиновой броне. Когти твари впились в крыльцо. — Это… ты не должен идти за мамой один.

— Меня тянет. Это магия крови… — Тянуло не только его, но и тварь, в которую он отчаянно вцепился, и её когти прорезали крыльцо. — Её практически не отменить.

Решила не спрашивать, как он умудрился так ошибиться с воздействием: не каждый может работать нормально, когда надо маму спасать и бывшие невесты с претензиями заявляются. К тому же, судя по несчастному виду, Лавентин ошибку осознал.

Шестилапое существо под ним отступило на шаг, и ещё. Сомкнутые на его шее пальцы Лавентина побелели от напряжения. Из спины твари выползли ремни-щупальца и стали его обвивать.

Ухватив его за локоть, я упёрлась ногами в землю, но меня тащило следом. На коже Лавентина расцветали алые звёздочки кровоподтёков.

— Я должен идти туда, — прорычал Лавентин. — Воздействие… я… как на цельный объект рассчитал, а я же многосоставный… Сердце… — Он шумно выдохнул, скрючился.

По его лицу разливалась бледность, дыхание срывалось. Шестилапая тварь двинулась к воротам. Я шла рядом.

— Я же многосотавный, — бормотал Лавентин. — Почему я не учёл такую элементарную вещь? Это же…

— Молчи.

— …очевидно.

Поверхностно дышащий и бледный Лавентин, волосы которого трепал ветер, выглядел слишком беззащитно, уязвимо. Вот так отпустишь одного, потом овдовеешь… И домой не вернёшься.

Вздохнув, я ухватилась за опутавшие Лавентина ремни и прыгнула на хребет чудовища.

— Зачем? — почти простонал Лавентин. — Это опасно, ты не должна…

Только прижавшись к нему, я ощутила, что его трясёт. Сердце ёкнуло.

— На случай, если понадобится звать на помощь. — Я вздрогнула от прикосновения страховочных, будто живых, ремней. — А теперь поехали. Говоришь, рядом есть дежурные полицейские?

Шестиногая тварь потрусила к воротам.

Двое из приставленных полицейских, выслушав Лавентина, оседлали красных птице-ящеров и поехали следом. Правда, один, миновав мост, умчался звать подмогу, а второй приотстал, оставляя им метки, всё выглядело достаточно оптимистично: чем дольше едем по городу, тем больше патрулей в помощь можно собрать.

Только от моста мы отъехали всего метров на пятьсот, и тварь остановилась перед дверью особняка с фасадом в лепнине и роскошным эркером над крыльцом. Содрогаясь в конвульсиях, Лавентин оглядел тёмные окна.

В одном ощутимо качнулась занавеска.

Нас заметили.

Я похолодела. Лавентин застыл в моих объятиях, и я поняла — он тоже это видел.

Если имеем дело с убийцами, у жизни его матери начался обратный отсчёт.

Оглянулась посмотреть, спешит ли подмога. Ремни оторвали меня от Лавентина и поставили подальше на мостовую. Тварь присела, мощно оттолкнулась шестью лапами и заскочила в эркер.

Звонко брызнуло стекло. Послышался грохот.

Подскакавший к нам полицейский бросился выламывать дверь. В доме что-то звенело и стучало. Послышался вскрик.

Что с Лавентином? Он крепкий, но он же учёный, ботаник несчастный, а магия от ударов не защищает… И его тащит неизвестно куда, он же чуть живой. Только чудовище его защищает… А если оно в дверном проёме или в коридоре застрянет?

Поймала себя на том, что от волнения кусаю палец.

Приложив к двери светящиеся синим ладони, полицейский бормотал, и по резному дереву расползался сияющий узор.

Заскрипело стекло, упало несколько осколков. Из окна свесились два розоватых хвоста.

— Лавентин?! — я подпрыгивала, нелепо надеясь увидеть происходящее на втором этаже.

Вместо ответа — грохот. Время тянулось страшно медленно. Я оглядела улицу: из переулков и окон выглядывали люди, но ни одного человека в форме.

Хвосты втянулись в дом. Я сжала кулаки, надеясь, что животина помчалась на помощь хозяину. Если бы дело было на Земле, я бы уже зацепилась за лепнину и влезла посмотреть, а то и посодействовать спасению женщины, но здесь могут напасть маги, а магию я не знаю.

Но у меня есть от неё защита.

Как и у Лавентина, наверное.

Внутренности скручивало от ужаса.

— ХРЯСЬ! — треснула дверь, разлетелись синие искры. Полицейский толкнул её плечом и провалился в темноту прихожей.

Меня потянуло туда, узнать, что с Лавентином, но здравый смысл останавливал: в темноте меня могут принять за врага, там может быть магия сильнее моей защиты, там меня могут просто прибить.

И кто-то должен оставаться снаружи, чтобы позвать на помощь или указать это место подкреплению.

Особняк, раззявив полную осколков-зубов пасть эркера, надменно взирал на меня тёмными окнами трёх этажей.

«Что делать?» — набатом стучало в голове, не привыкшей бездействовать.

На другом конце улицы показались четверо всадников на красных птице-ящерах.

— Сюда! Сюда! — махая руками, я подпрыгивала. — На помощь! Скорее!

Они припустили ко мне, поднимая что-то от поясов, что-то… пистолеты. Все четверо целились в меня из пистолетов! Бросилась в дом. Громыхнул залп. Дверной косяк сухо треснул. После светлой улицы казалось, что я стою в абсолютной тьме.

Снаружи что-то кричали.

— Лавентин! — я метнулась вглубь дома, налетела на лестницу.

Коленка отозвалась болью, запястье что-то оцарапало.

— Она там! Убить рыжую!

Бросилась наверх, сначала на четвереньках, потом вертикально, цепляясь за перила. Лестница казалась бесконечной.

Свет в проёме входной двери загородили фигуры.

Налетев на стену в конце лестницы, я осмотрелась.

— Где она?! — донеслось снизу.

Глаза наконец привыкли к сумраку. Коридоры уходили в обе стороны, огромную прихожую на высоте второго этажа опоясывала галерея. В её центре, над входной дверью, был проём, который перекрывало что-то огромное, тонко очерченное светом с улицы. Это зверь Лавентина лежал.

Не шевелился.

Где сам Лавентин?

Браслет дёрнул вправо.

По ступеням загрохотали сапоги, я метнулась в правый коридор, на ходу толкалась в стены, надеясь отыскать дверь, чтобы исчезнуть с линии огня. Двери не открывались. Споткнувшись, я ухнула в пустоту.

Группируясь, врезалась в ступени, покатилась вниз, прикрывая голову. Долбанулась об пол. В ушах звенело, боль долетала до разума ослепительными вспышками. Мир качался. Не сразу пришло осознание, что я в небольшом холле возле коридора.

В коридоре приоткрыта дверь.

Из неё падает свет.

Там смерть или спасение.

— Сюда! — бахало сверху вместе со страшным топотом. — Она здесь!

Поднявшись, я заковыляла к приоткрытой двери. Вперёд-вперёд-вперёд.

Громыхнул выстрел, щепки пола ударили по щиколотке. Прибавила скорости.

Дверь распахнулась шире, выпуская навстречу мне человека…

 

Глава 30

ердце так неистово колотилось, что места страху в нём не осталось. Я бросилась вперёд, размахиваясь для удара. В свете мелькнула всклокоченная голова, сверкнули сияющей зеленью глаза.

Схватив мою остановившуюся руку, Лавентин заскочил в комнату, увлекая за собой. Вслед шарахнули выстрелы, свистнули пули.

Захлопнув дверь, Лавентин стал сдвигать на неё огромный книжный шкаф. Шкаф казался неподъёмным, но мышцы Лавентина сильно вздулись, надрывая брюки и жилетку с рубашкой. Шкаф со скрипом загородил дверь.

В неё заколотились. Разрядили пистолет, снова колотились. Шкаф вздрагивал.

Я огляделась в поисках второй двери, но её не было.

Было десять хрустальных гробов. В пяти лежали люди.

— Это?.. — Я уставилась на Лавентина, глаза которого фосфоресцировали.

Он указал на один из занятых гробов

— Мама. — Голос прорвался сквозь барабанную дробь ударов. — Сети стазиса. Жива.

Коротко выдохнула. Но до облегчения далеко.

Снова оглядела комнату: ни окон, ни иных дверей. Стояла пара столов, изломанная мебель навалена в углу. Пол — гладкий паркет без намёка на люк. Не было лазеек и на потолке. Опираясь рукой на шкаф с книгами, Лавентин тоже оглядывал комнату.

— Держись рядом со мной, — перекричал он шум ударов. — Чем ближе мы с тобой друг к другу, тем меньше расход магии браслетов на защиту.

— Хорошо. — Подошла вплотную к нему и сквозь прорехи в одежде увидела, что по его венам струится зелёно-голубой свет. — А то, что ты зеленеешь…

Стена по другую сторону шкафа разлетелась на кирпичи, щепки, пыль. Пламя лизнуло стены, раскалило воздух. Ноздри и лёгкие жгло, я закашлялась до чёрных мушек в глазах. Лавентин притиснул меня к стене, мелко вздрагивал, точно от ударов.

Стоило открыть глаза, брызнули слёзы. В их мареве я с трудом различила несколько человеческих фигур с обрубленными полукружьями трепещущих крыльев. Потом дошло, это не крылья — над их плечами мелькали пластины вроде сдвоенных лопастей вентилятора, вращающихся в противоположные стороны.

Их было четверо в медных чумных масках, в металлических браслетах на плечах, предплечьях и ладонях, железки соединялись проводами, словно у каких-нибудь потрёпанных киборгов из старой фантастики.

— Длор, отойди в сторону, — проскрежетал хриплый голос.

— Нет. — Лавентин разбух на пару размеров и расставил руки, закрывая меня собой.

По его венам сильнее струиться зелёно-голубой свет, увеличивая мышцы и рост. Ужас, удивление, благодарность и жажда бороться смешались, адреналин кипел в крови.

Стена под спиной завибрировала, треснула и завалилась назад.

— Саша! — взрезал грохот крик Лавентина.

Я оттолкнулась ногами и перекатилась в сторону, пропустив удар секирой по месту, где стояла. На миг застыла, разглядывая мужчину в маске с клювом и в толстых медных нашлёпках со вставками из крупных камней поверх кожаной одежды.

Мужик дёрнул секиру, но та застряла в бревне, обнажившемся после падения кирпичей.

Схватив один из них, швырнула его в голову врага. Тот отклонился, кирпич саданул по уху, брызнула кровь. Вопль мужика утонул в гуле моего сердца. Схватила ещё кирпич и швырнула в рожу. Клюв маски смялся, в глазных стёклах пошли трещины. Следующий кирпич швырнула в пах. Попала. Снова вой, мужик сложился пополам, подставляя мне спину с рюкзаком, на котором крутились лопасти. Карлсон-отморозок, блин!

Сдвоенный пропеллер крутился медленно, но подходить к нему страшно. В соседней комнате грохотало, кричали.

Лавентин!

Меня захлестнул ужас. Подхватила с пола обломок кирпича и треснула по поднимавшейся голове Карлсона. Он рухнул на вывороченный кусок стены.

Схватив кирпич побольше, ринулась спасать Лавентина. Он высунулся в проём и едва не получил по лбу. Лохматый, нормального размера, с зеленоватыми венами по лицу.

— Ты как? — спросил он.

— В порядке.

Лавентин ошеломлённо уставился на неподвижно лежащего человека, потом на меня:

— Как ты справилась?

Я выше подняла кирпич.

— О, — со странной интонацией и выражением лица произнёс Лавентин. — Зайди, тут опасно.

Он кивнул на холл с лестницей и пропустил меня в комнату с гробами. Там всё было в пыли и обломках, по полу валялись четыре мужика в меди, кое-где их нашлёпки были измяты и вскрыты, обнажая колбы со светящейся жидкостью и механизмы, некоторые шестерёнки в них ещё крутились.

Поморгав, снова пересчитала врагов и уточнила:

— Ты магией их так?

Один застонал, задёргал руками.

— Нет, конечно, у меня магия больше созидательная, — отозвался Лавентин, увлекая меня к гробам. — Держись поближе.

Истрёпанным рукавом он протёр от пыли одну из крышек.

— Не знала, что ты умеешь драться, — заметила я, следя за дырами в стене.

— Я длор, военная подготовка для меня обязательна, а единственный способ избежать каждодневных многочасовых и многолетних тренировок — быстро в совершенстве овладеть навыками боя, чтобы вопросов ни у кого не было.

Мышцы живота задёргались в спазматическом смехе. Выучить всё — отличный же способ больше не учиться.

На верхних этажах что-то ломалось и трещало.

— О, химера очнулась, — обрадовался Лавентин.

Там кто-то истошно заверещал.

Его глаза стали расширяться.

По коже побежал мороз, внутренности стиснуло, выдавливая из лёгких воздух. Обхватив меня за талию, Лавентин распахнул один из гробов и швырнул меня внутрь. На меня понеслась крышка в голубых морозных сугробах. ХЛОП!

Я провалилась в беспамятство.

***

В сознание добрался импульс от пробуждающейся химеры, я улыбнулся жене.

Вдоль позвоночника пробежала волна нервной дрожи.

Вибрация.

Чужеродная вибрация исходила от тел, от приборов на их спинах.

Родовая магия активировалась во всю мощь, вскрывая реальность, как скальпель тело.

Смерть. Ощущение её приближения и запах, разжигавшие пространство вокруг.

Наступающие стихии — огонь с примесью обычной химии и тьма, стиравшая границы между реактивами в приборах на спинах людей. Чёрные сети тьмы, прошивавшие дом заклятиями-ловушками. Враждебные люди снаружи.

Разгорающиеся реактивы.

Самоуничтожение.

Выжимающий все силы миг осознания этого всего.

Жена стояла передо мной, слишком уязвимая, и в её глазах читался страх. Я должен её защитить.

Стазис-камера её единственная надежда, как и для мамы. Схватив жену, распахнул камеру и сунул её в пропитанный магией хрустальный короб. Захлопнул крышку, замок запечатался, погружая жену в сон.

Мне так же спрятаться нельзя — неизвестно, кто явится сюда после взрыва, и камеры мамы и жены надо подзарядить, чтобы они точно его выдержали.

По меди вражеских приборов растекался жар, раскаляя металл до ярко-оранжевого. Воздух наполнился жгучими ядами, лёгкие выворачивало, сплющивало.

Тело магически утолщало кожу, меняя её эластичность. Перепрыгнув через стазис-камеру с женой, я схватил ещё один хрустальный ящик, распахнул и бросил поперёк камер жены и мамы. Раскаляющегося воздуха не хватало, перед глазами плыло. Остановить естественную химическую реакцию я не мог. Идеальная ловушка для мага.

Раскрыв ещё стазис-камеру, кинул поперёк камер моих женщин. Над телами врагов поднимался дым, прорывались первые языки пламени. Свет ламп тонул в чёрных клубах. По памяти я отыскал ещё две пустые камеры. Двигаться становилось труднее. Последнюю тащил по горячему, тлевшему полу.

Уложив их верхним слоем, хотел залезть вниз… Но оставались ещё четыре камеры с чьими-то родными. Прикрываясь рукавом, тащил их к своим, подталкивал под распластанные сверху пустые оболочки зачарованного хрусталя.

Комнату захлестнуло алыми сполохами. Только сейчас осознал, что не чувствую химеру. Но ради неё оставить маму и жену я не мог.

Закашлявшись, пополз под нагромождение волшебного хрусталя. Пол жёг. Закрыв глаза и расслабившись, я позволил магии концентрироваться под изменённой кожей, создавать между ней и мышцами защитный слой. Коснулся пальцами обеих камер, посылая во вплавленные в хрусталь силовые линии больше магии.

Внутренние часы подсказывали, что с момента осознания угрозы прошло две с половиной минуты, но ускоренный темп вымотал, глаза и лёгкие жгло. Зажмурившись, я приготовился к взрыву. В эпицентре химического взрыва такой мощности я никогда не был, даже интересно, каково это.

Дышать точно плохо. Отрава испарений мутила разум.

Сквозь слои хрусталя я видел, как на мгновение пригибается занимавшееся пламя, и комнату обволакивает голубым облаком, в нём вспыхивают огненными цветами тела и мебель. Цветы разрастаются, нас будто охватывает оранжевой водой. Пол проминается, летит в стороны волной покорёженного паркета. Давление на хрусталь усиливается, разрывая магические связи. В щели между пластинами рвётся нестерпимый жар, я пускаю всю доступную в этот миг магию на охлаждение кожных покровов.

Разум говорит, что этого должно хватить, но сердце заходится от ужаса и восторга. Жаль, я не могу безопасно посмотреть на взрыв во всей красе.

Ударная волна вспарывает стены, и они начинают заваливаться…

 

Глава 31

о очагам боли в придавленном теле анатомические атласы вспоминались так некстати. Голова превратилась в колокол, его протяжный звон беспрестанно выбивался из висков. Это очень жаль, ведь у меня такая умная голова. На спину, голову и ноги что-то остро давило, в руки врезались осколки. Нет, лучше забыть анатомический атлас.

Веки были чёрными, значит, я в темноте. Открывать глаза не решался, просто лежал, пытаясь импульсами магии прощупать окружающее пространство.

Голова болела.

Как же она болела, как бренчала, точно колокол.

С трудом удалось проверить импульсами конструкции стазис-камер по бокам. Местами магический контур был нарушен трещинами, погас из-за оплавившихся фрагментов хрусталя и мягко разбудить моих женщин больше не мог, но держал их в относительной безопасности.

Сколько я так лежал?

Насколько критичны повреждения дома?

Наши враги убрались или ещё рядом?

Почему они пытались убить жену? Она ведь такая милая девушка… И глава рода, как жена Какики и Сарсанна.

Почему целью становятся женщины?

Почему меня убить не пытались?

Что за приборы использовалось для нападения?

Когда нас уже вытащат?

Кто?

И что с химерой?

Мыслью пытался дотянуться до неё. Сверху раздался скрип, шелест, посыпались крошки мусора, пыль. Давление на спину резко усилилось.

И было прикосновение магии — мягкое, ищущее, почти нежное.

Наверху заскрипело и заскрежетало сильнее. Дышать вдруг стало легче, веки озарил тусклый свет.

Интересно, меня убьют или спасут?

Завал надо мной разбирали часа три, но финал был безрадостным. Стоило приподняться между обломков и вскинуть голову, в отверстие каменного колодца я увидел мрачное бледное лицо министра.

— Не виноват, да? — процедил министр.

Вот всё прекрасно понимает, а признавать не хочет. Вниз бросили живые верёвки, они мягко опутали меня и потянули вверх. Боль захлестнула нервы, я стиснул зубы и попробовал проиграть в голове ослепительно прекрасный взрыв, но воспоминания разрывались физическими ощущениями.

Будто переламывая каждую косточку, меня вытащили и на носилках снесли по завалу в палатку, разбитую посередине дороги. Прежде, чем прорезиненный полог меня поглотил, я успел заметить блеск перьев на костюме Хлайкери, разбитые окна соседних домов, сочившуюся с моих рук кровь.

Меня переложили на раскладную койку. Усевшись на походный стул, министр наблюдал, как две медсестры промывают раны на моих руках и спине раствором, от которого по коже разливается блаженное онемение, а хирург вспарывает одежду и прикладывает к пылавшей от боли коже диагностические амулеты.

В лёгких острыми иголками притаилась боль. Слишком много её. Не как после взрывов в домашней лаборатории, где стены и пол вздымались, окутывая меня непробиваемым куполом. И непрозрачным заодно, так что здесь мне повезло увидеть взрыв.

Но какой, оказывается, реальный мир страшный.

Мне всегда казалось, что всё проще.

Что так больно не бывает.

Сверля меня мрачным взглядом, министр крутил в пальцах шестерёнку с вкраплениями синих камушков.

— Небольшой химический ожог лёгких, — сухо констатировал хирург. — Сотрясение мозга средней тяжести. Трещины в правых рёбрах и ключице. Перелом в правой плечевой кости почти ликвидирован родовой магией, то же с указательным и средним пальцами. Ушиб правой почки. Трещина в правой большой берцовой кости подвергается массированному магическому воздействию восстанавливающего оберега главы рода. Наблюдается некоторая отёчность кожных покровов после принятия защитной формы. Рекомендую постельный режим, обезболивающее, покой. Вред от хирургического вмешательства в естественные механизмы родовой магии превысит пользу. Рекомендую только медикаментозную поддержку.

— Обработайте раны и можете идти. — Министр прожигал меня укоризненным взглядом.

На меня, как обычно, не действовало.

— Там мама и жена, — сказал на случай, если спасатели ему не сообщили. — И ещё какие-то люди.

Одежду с меня срезали кусочками, покрывали раны мазями и повязками. Снаружи доносился тихий рокот голосов, поскрипывание камней о камни, рубленые приказы, вскрики недовольных ящеров. Надеюсь, стазис-камеры достаточно крепки, чтобы выдержать спасательную операцию. Если бы что-то их повредило, нам бы сообщили… наверное.

Министр продолжал смотреть. Я снова перебирал в памяти, что такого натворил, но отвлекал блеск шестерёнки в его пальцах и непривычное беспокойство.

Где-то далеко на фоне ощутил кратковременный, смутный зов химеры. Она свернулась в шар и обросла бронёй, подавала теперь сигналы бедствия, чтобы я мог найти.

Министр всё смотрел. Можно ли его гневный взгляд трактовать как своеобразный сигнал бедствия?

— Выйдите, — жутко приказал министр. Я дёрнулся встать. Он рявкнул: — Лавентин, лежать!

Сбежать захотелось сильнее, но я растянулся на койке, люто завидуя ушедшим медсёстрам и хирургу. Химере завидовал. Жене. Вообще всем, кто в эту минуту имел счастье находиться подальше от министра.

Заговорил он негромко, но его рокочущий голос заглушил прочие звуки:

— Что. Ты. Здесь. Делаешь?

— Лежу.

Швырнув шестерёнку на столик с лекарствами, министр вскочил:

— Не паясничай.

— Но я же в самом деле лежу, — не без обиды заметил я. — И не надо на меня смотреть таким зверским взглядом.

Взгляд стал ещё более зверским, а голос рокочущим:

— Я велел тебе заниматься делом. Сам знаешь каким, — министр постучал по предплечью, где под рукавами фрака и рубашки прятался брачный браслет.

— Я должен был найти маму. Ни о чём другом думать не мог.

Министр снова сел:

— А предупредить было нельзя?

— Я послал одного из полицейских за помощью.

Глаза министра сузились:

— Подробнее.

— Едва мы съехали с моста, один из двух сопровождающих нас полицейских помчался в участок. Второй оставлял метки для отряда поддержки. Я не сумел правильно оценить расстояние до мамы, мы подошли слишком близко. Нас заметили. Оставив жену и полицейского на улице, я ворвался в дом.

— Зачем ты всё взорвал? Осторожнее не мог? Мы в столице! Тут обычные люди. Ты хоть понимаешь, сколько шума наделал?!

— Дом я не взрывал. Те, кто на нас напал, использовали неизвестные приборы с магической и химической начинкой. Проиграв, нападавшие самоуничтожились. Взрыв был химическим, я ничего не успевал сделать, только защитить тех, кто находился в стазис-камерах.

Брезгливо кривя губы, министр покачал головой:

— Опять ты не виноват.

— Я правду говорю, — приподнялся я. — Они использовали кристаллические и жидкие накопители магии. И химию. Я ничего подобного не встречал.

— И не вынес ни одного образца? — хмыкнул министр. — Не верю.

— Детали раскалились и оплавились. А я думал, как защитить жену и маму.

— О, как благородно с твоей стороны.

Ну и зачем такие пассажи? Словно благородный длор и учёный понятия несовместимые.

Министр прошёлся по палатке, разглядывая стены из слабо колыхавшейся материи. Проворчал:

— Что ты, что жена твоя — оба ходячие неприятности. Вы взяли и взорвали дом на одной из центральных улиц столицы. — На меня он не смотрел и будто говорил сам с собой. — Ты хотя бы немного думаешь о последствиях своих поступков?

— Иногда, — тихо признался я.

— Иногда, — передразнил министр. — Ты хоть представляешь, как твоя выходка отразится на внутриполитической ситуации? На порядке в городе?

— А что?

Крутанувшись на каблуках, министр уставился на меня:

— Последняя военная операция в Черундии провалена, потери мёртвыми и пленными исчисляются в тысячах, скоро эта информация просочиться в прессу, а тут ещё этот взрыв как доказательство того, что мы даже внутри страны порядок навести не можем. Ты! Ты даже не представляешь, к каким народным волнениям может это всё привести.

Я понял главное — дело плохо.

— В общем, так. — Министр снова прошёлся по периметру палатки и остановился напротив моей койки. — Ты и твоя непоседливая жёнушка под домашним арестом. Увижу вас за пределами остова длоров — посажу под замок. На этот раз я не шучу. Ты зашёл слишком далеко. И молись, чтобы император не ужесточил наказание.

В действенность молитв я не особо верил, но кивнул:

— Буду молиться.

Министр покачал головой, словно ответ его разочаровал, и вышел из палатки.

Странный он: под арест посадил, а домой не отвёз.

Вздохнув, я осторожно приподнялся. Одежды на мне осталось слишком мало для выхода на улицу. Накинув на плечи серое покрывало с койки, я заковылял к выходу. Несмотря на все старания родовой магии и лекарств, наступать на ногу было до зубовного скрежета больно.

Снаружи во всей красе предстали руины особняка. Дымящиеся. Терзаемые ящерами и химерами, разбиравшими обломки под присмотром полицейских и военных.

Возле палатки дежурили пять черномундирных из особого отдела.

Министр неправ. Но как ему доказать, что взрыв устроил не я? При этом не выходя из дома? При этом практически не имея улик?

Закрыв глаза, я как наяву увидел интересные костюмы нападавших, блеск меди и переплетения проводов. Я бы палец отдал, чтобы получить один работающий образец. Даже пару пальцев.

Над шорохом камней и гулом голосов возвысился один зычный, командный:

— Проверьте крепления. Стазис-камеры повреждены, любой удар может фатальным.

Я поспешил туда.

 

Глава 32

ля большей надёжности расчищенный в завале колодец укрепили распорками и сверху положили деревянную раму. Спасательная химера вцепилась в неё когтями и шарила внутри росшими из спины живыми лентами. Посланный мной импульс магии показал, что первая на очереди для извлечения — жена.

Разум проанализировал крепления, приложенные силы, использованные заклятия и пришёл к выводу, что всё должно получиться, и мамину камеру после удаления камеры жены от обрушения кирпичей защитит лежащая поперёк балка. Но сердце волновалось и норовило выдать пульс за сто ударов в минуту.

Кусая губу, я плотнее закутался в покрывало.

— Расширяем поле для экспериментов? — насмешливо уточнил Хлайкери.

Он стоял лицом к спасательной химере, но взглядом косил на меня.

— Министр допустил сюда прессу? — спросил я.

Впрочем, всё равно ничего не расскажу: за несанкционированные откровения с ним министр мне голову открутит.

Хлайкери обнажил зубы в улыбке:

— Взрыв в близком к острову длоров квартале не то событие, которое можно замолчать. Пришлось Равверу пойти на сотрудничество с моими «Горячими новостями Динидиума».

— А, понятно, — кивнув, снова уставился на спасательную химеру: она сделала первый шаг вниз, натягивая росшие из спины ленты.

— Лавентин, ты, конечно, не от мира сего, но должен хотя бы из вежливости потешить моё самолюбие и удивиться тому, что я уломал самого Раввера.

— Работа у него такая, иногда быть уломаным, — пожал плечами я, мысленно прикидывая, насколько успела подняться камера с женой: на полметра.

Да и в любом случае договорённость с «Горячими новостями Динидиума» — не худший пункт в послужном списке министра, уж получше бойни в Черундии с последующей казнью нескольких тысяч повстанцев. Деловое общение с послом Охтандии, одним из любовников его последней жены, тоже вряд ли приятнее договора с Хлайкери.

— Так что же здесь произошло? — Хлайкери выступил вперёд, и в поле зрения показались колыхавшиеся на ветру чёрные перья.

— Министр договаривался, пусть он и рассказывает.

Хлайкери рассмеялся:

— И я ещё считал его нелюбезным.

Министр, как и всякий политик, часто был любезным. Просто Хлайкери не попадал в сферу его интересов.

Спасательная химера застыла, её ленты так сильно натянулись что, казалось, оторвутся. Я закусил губу.

— Лавентин, всё написанное перед печатью будет утверждаться Раввером, поэтому как длор длору скажи, что тут произошло. Я от любопытства изнемогаю весь.

— У меня контракт, — я подступил ближе к развалинам. Скрип камней и хрусталя тревожил, стискивал сердце. Хватит ли прочности лент? Удержит ли балка кирпичи над маминой камерой? — Пусть министр тебе продиктует, что писать.

— Ох, ну что за люди нынче пошли. Я же за вас радею, всё хочу представить в лучшем виде, а вы…

— Меньше знаешь, крепче спишь, — министр подошёл сзади и хмуро смотрел на обернувшегося Хлайкери.

— Любопытство не порок, — отозвался тот.

— Порок — нарушать только что заключённые договорённости. Я сказал, что печатать ты будешь информацию, которую предоставит мой секретарь. А здесь твоё присутствие — лишь видимость деятельности.

— Вот я и создаю видимость, — вскинул руки Хлайкери. — Уверен, многие заметят моё позорное изгнание и охотнее поверят материалу. Особенно если ты не поскупишься на факты.

— Для создания видимости беседы ты мог говорить о погоде. А сейчас уходи, дальнейшее — юрисдикция особого отдела.

Несколько секунд Хлайкери, сощурившись, смотрел на него. Натянуто улыбнулся, кивнул и зашагал прочь. Чёрные перья на его плечах нервно вздрагивали на ветру. Хлайкери несколько раз оборачивался и, провожаемый строгим взглядом министра, вышел за кордон полицейских, исчез в одном из кэбов.

Спасательная химера продвинулась ещё на несколько шагов, над деревянной рамой появился край стазис-камеры.

Потирая ноющие рёбра, я спросил:

— Не боишься, что злоумышленники попытаются избавиться от свидетелей?

— Именно потому, что этого боюсь, я до сих пор здесь. — Министр снял со спрятанного под рукавом родового браслета серебристую подвеску в виде глаза.

Едва шарик упал на землю и растворился, моё сердце нервно дёрнулось от всплеска тёмной родовой магии министра. Стазис-камера жены наполовину показалась из завала, и внутри неё всё было чёрным от только что наложенного заклятия.

— Сколько времени продлится маскировка? — Я подавил желание растереть грудь, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и это напряжение отозвалось болью в рёбрах и ключице.

Министр покосился на меня, будто решая, стоит ли выдавать тайну своей магии, потом понял, что я и так время посчитаю.

— Сорок две минуты.

— Всех вытащить не успеют.

— Сколько успеют.

Стазис-камера жены наконец целиком вылезла на поверхность. Химера распутала ленты. Солдаты, повинуясь приказам командира, подхватили камеру и понесли вниз к одной из подвод. Нога идущего впереди солдата провалилась между камней, камера накренилась. Я метнулся на помощь, но спасательная химера обвила хрустальный короб лентами, и падение прекратилось.

Только когда чёрную от магии министра, оплавленную и пыльную стазис-камеру опустили на подводу, я свободно выдохнул. Спасательная химера уже устроилась на раме и шарила внутри завала спинными лентами.

— Надо ей глаза сделать, — я посмотрел на министра. — Почему я не подумал снабдить её глазами на эластичных щупальцах?

У него стало какое-то странное выражение лица. Я попытался объяснить ход своих мыслей:

— Ну смотри, когда надо просто живое существо достать откуда-то, ленты, конечно, даже отдельно от химеры с этим справятся, но сейчас и участие её сознания в работе не гарантирует положительного результата, ведь она не видит, что там внизу, ей приходится судить лишь по притуплённому осязанию. Ей не хватает глаз там. Но на ленты их располагать нельзя — помешают работе. Значит, надо сделать щупальца с глазами, чтобы они могли проникать в труднодоступные места и…

— Лавентин, твоя животина используется для извлечения всяких застрявших не у места идиотов и поиска утопленников. Глаза на щупальцах ей не нужны.

Больше книг на сайте -

— Но…

— Она и так прекрасно работает.

— За свой счёт их приделаю.

— Прежде чем что-то куда-то приделывать ты должен кое-что снять, — процедил министр, но я так задумался о проблемах соединения зрительных окончаний и обучения химеры пространственному восприятию с динамичными дополнениями тела, что не сообразил, о чём он, и рассеянно уточнил:

— Что снять?

Министр шумно втянул воздух. И выражение глаз такое, словно хотел меня придушить.

— А, браслет снять, — сообразил я.

Он надвинулся на меня и грозно уточнил:

— Ты этой проблемой вообще занимаешься? Хотя бы немного?

— Я с духом родовым проконсультировался.

— Отлично. А что ещё ты сделал?

Да ничего, я и у духа-то спросил мимоходом, но об этом, наверное, лучше не говорить.

— Мама.

— Очень надеюсь, что теперь, когда она найдена, ты вплотную займёшься моей проблемой.

— А убийство Какики? Разве это не приоритетное дело?

Его губы дрогнули, взгляд изменился.

— Да, с убийством надо разобраться скорее, — выдавил министр.

— Мне кажется, мамины похитители имеют к этому отношение. И нападавшие на Сарсанну. Их допросили?

— Нет, — министр перевёл взгляд на спасательную химеру, натужно тащившую стазис-камеру мамы.

— Почему?

— Они исчезли из больницы. Или вовсе до неё не доехали. До сих пор разобраться не можем.

— А полицейский, который должен был сообщить о том, что мы идём по следу похитителей?

— Я только что спрашивал. Никто ни о чём подобном не предупреждал. Я отправил людей допросить тех, кто остался у твоего дома.

— А второй полицейский? Он же ехал с нами, — я огляделся по сторонам. — Это ведь он рассказал, что с нами случилось?

— Его привалило. Не насмерть, но когда его отправляли в госпиталь, он был без сознания. И прогнозы не слишком благоприятные. А то, что ты в деле замешан, полицейские узнали от свидетелей и сообщили мне.

Стазис-камера мамы со скрежетом проехалась по раме и кирпичам. Магический узор проступал на хрустале красными линиями, сигнализируя о критическом состоянии. Штатно вывести маму из стазиса не получится, и стремительно понизился шанс сохранения последних перед наложением заклятия воспоминаний.

— Вот ведь… — министр вздохнул.

— Надеюсь, у других дела обстоят лучше, — тихо произнёс я.

— Не думаю. Нам в этом деле катастрофически не везёт. Какая-то беспросветная чёрная полоса…

— Прорвёмся.

Министр неопределённо хмыкнул. Камеру мамы спускали к подводе, где ждала пробуждения жена. Я обернулся к министру.

— Новые камеры уже привезли?

— Скоро будут.

Дёрнув плечами, он покосился в сторону. Я взглянул туда же: Хлайкери пробрался на оцепленную территорию и наблюдал за нами из-за палатки.

— И как это ему удаётся? — раздражённо произнёс министр. — Ведь везде пролезает. Не удивлюсь, если однажды во время секретного совещания обнаружу его под столом.

— У вас там магическая защита, а он магией принципиально не пользуется.

— Это он так говорит. Но, судя по «Горячим новостям», Хлайкери любитель приукрасить действительность.

— Может быть. Но у вас надёжная защита на кабинетах для секретных совещаний, я и старую-то три недели взломать не мог, а он…

— Лавентин!

На нас уставились солдаты и их офицеры, даже спасательная химера. Схватив меня за покрывало, министр прошептал:

— Зачем ты взламывал кабинет для секретных совещаний?

Язык мой враг мой. Когда я это запомню?

— Из любопытства, — честно признался я.

Кажется, у министра намечался нервный тик.

— Мне было одиннадцать, дворцовые приёмы казались страшно скучными, вот я и… Ты не думай, император об этом узнал и велел усилить защиту, я в неё кое-что добавил, так что не переживай: Хлайкери под столом ты не найдёшь.

— Спасибо, утешил, — без малейшего намёка на благодарность отозвался министр.

В глубине завалов что-то противно заскрипело, спасательная химера застыла. Военные растерянно смотрели под ноги и на деревянную раму. Но звук не повторился, и извлечение камер из-под завала продолжилось.

Через дом от взорванного особняка располагалась бакалейная лавка. В её просторное складское помещение, тоже оцепленное военными, доставили новые стазис-камеры и те четыре, что успели извлечь из-под обломков.

Силовые линии у всех, кроме камеры жены, горели красным. Злоумышленники не уничтожили этих людей, но как свидетелей их дискредитировали. Даже если кто-то сохранит память о произошедшем перед усыплением, суд эти показания не примет.

Обработавшие меня хирург и медсёстры считывали показатели с камер, будто заполненных чернилами благодаря повторно наложенному заклинанию министра. А он силён: мало кто может два раза подряд активировать одно и то же фирменное заклинание рода.

Сам он бродил между складом и завалом, отчаянно пытаясь всё держать если не под контролем, то хотя бы на виду. Интересно, а он через свою магию знает, кто находится внутри камер или для него это такая же загадка, как для остальных?

— Начнём с этой, — хирург указывал на стазис-камеру жены.

Морщась от боли в ноге, я встал с табуретки и положил ладонь на хрустальное изголовье.

Медсестра взяла с подноса круглый камень экстренного дестазис-ключа и приложила к уплотнению на боку камеры. Хрусталь озарился голубоватым светом силовых линий, крышка щёлкнула, но линии продолжали гореть, не выпуская жену из сетей стазиса.

— Вы и вы, снимайте, — велел хирург ближайшим к нам солдатам.

Они медленно приподняли крышку. Исходившие из неё голубоватые нити стазис-заклятия утопали в окутавшей жену тьме. Хирург осмотрел нити, внутреннюю сторону бортов нижней части камеры и недовольно цокнул:

— Придётся перекладывать.

Одним движением астрального лезвия он рассёк нити заклятия, и они остались торчать над тёмным коконом с женой, словно стеклянные травинки. Пока солдаты отставляли крышку, хирург подтолкнул ближе каталку с новой камерой.

— Я сам, — сказал я.

Хирург сжал моё плечо:

— Постельный режим и покой.

Надавил лишь чуть-чуть, а боль хлестнула огненной плетью, я весь сжался.

Солдаты подхватили жену за ноги и под руки, вмиг переложили на хрустальное ложе.

Обрезанные нити заклятия затрепыхались, пытаясь дотянуться до крышки. Пока солдаты осторожно её закрывали, мы с хирургом следили, как нити соединяются с силовым узором. Соединились все.

— Отлично, — констатировал хирург. — Самое лёгкое позади.

Он мрачно посмотрел на сиявшие алым камеры.

— Продолжите, пожалуйста, с неё, — я указал на ту, в которой лежала мама.

Дождавшись кивка, опустил взгляд на камеру с женой. Тьма министра спадала, обнажая рыжие пряди и овал лица.

 

Глава 33

астойчиво пищали комары.

А нет, это в ушах звенело.

Мышцы были словно желе.

— Все неприятные ощущения скоро пройдут, — нежно пообещал Лавентин.

С десятой попытки веки разомкнулись. Выглядел он неважно: на скуле — лиловый синяк, на лбу белела повязка. Вместо одежды на нём была серая тряпка.

Огляделась: какой-то склад.

Лежала я в ящике, полупрозрачные стенки которого мешали толком осмотреться.

Точнее, лежала в гробу.

Хрустальном.

Может, и не хрустальном, но очень похожем на такой.

Спящая красавица, ё-моё. Или Белоснежка без гномов.

А надо мной лохматый принц с розовой шестилапой хренью вместо коня.

— Ты меня поцелуем разбудил? — сипло уточнила я.

— А надо было? — И взгляд такой виноватый.

Улыбнулась:

— В нашем мире спящих в хрустальных гробах девушек будят исключительно поцелуями.

— О. Прости, не знал, — Лавентин наклонился.

Я открыла рот возразить, но его губы прижались к щеке.

Чмок.

— Ведите себя пристойно, — проворчал Раввер.

Лавентин выпрямился:

— Она моя жена, я имею право целовать её в щёку на людях.

— При встрече и прощании, — сурово уточнил Раввер и положил ладонь на борт моего гроба.

— Мы, можно сказать, только что встретились. И это традиция Сашиного мира — будить в стазис-камере поцелуем.

— Разбудил — свободен. Мне надо её допросить.

— Только повежливее, Саша моя жена.

— Об этом невероятно трудно забыть, — нависая надо мной, ещё мрачнее произнёс Раввер.

Сбежать бы подальше, но мышцы не повиновались. Совсем! Надвигалась паника, сердцебиение учащалось. Что со мной? Только шевельнув пальцами, я облегчённо выдохнула: не парализована.

Раввер сверлил меня угрюмейшим взглядом. Директор и завуч в одном флаконе, только перед теми я стояла, а перед ним лежала, от чего ощущение беззащитности зашкаливало. Закопаться бы поглубже, вон я даже в гробу уже, дело осталось за малым…

— Что произошло? Расскажи подробно.

Только после его приказа поняла, что с памятью что-то не то. Морщась от рождённой мысленным напряжением головной боли, я пыталась сложить обрывки воспоминаний в цельный узор.

Раввер терпеливо ждал. Присевший возле соседнего гроба Лавентин ободряюще мне улыбался, так что постепенно я расслабилась, и воспоминания прояснились.

— Лавентин придумал заклятие, чтобы отыскать маму. Его к ней тянуло, — вспомнила расцветавшие на его коже звёздочки. — Даже сосуды лопались.

— Кровь тянуло, — вставил Лавентин.

— Мы обратились к полицейским за помощью, к нам присоединились двое. Один отправился сообщить в управление, а второй ехал с нами.

— Я же говорил.

— Лавентин, помолчи, — Раввер пристально смотрел на меня. — Твою версию я уже слышал.

— Нас заметили в окно, Лавентин ворвался в дом. Полицейский взломал дверь. А потом… — Воспоминания снова рассыпались, сердце забилось чаще. Вдруг ярко-ярко, до одури реалистично я пережила бег по дому, падение с лестницы, удар выбитых пулей щепок по ноге. — На меня напали полицейские.

— Полицейские? — подался вперёд Раввер.

— Да. Они скакали ко мне, стрелять начали издалека. Я забежала в дом, нашла Лавентина… На нас напали люди в масках и с пропеллерами на спинах. А потом… — Виски прострелило болью, руки взметнулись к ним, сдавили, будто пытаясь защитить от нараставшей мерзкой вибрации. — Этот гроб.

Во рту пересохло. Нахмурившийся Раввер отступил, сложил руки на груди.

— Воды, — прошептала я.

— Нельзя, — отозвался высокий худощавый мужчина и положил руки на соседний гроб. — После выхода из стазиса пить нельзя полчаса, есть — минимум час. Для возвращения к нормальной работе органам требуется время, не стоит увеличивать нагрузку.

— Не буду, — я приподнялась.

Голова закружилась, я улеглась обратно. Ну и что, что этот хрустальный ящик на гроб похож, лежать-то удобнее.

Мужчина провёл по соседней крышке пальцами, будто наигрывая мелодию на клавишных, и приподнял её. Лавентин просунулся внутрь. Высокий полупрозрачный борт не давал рассмотреть, кто там внутри, но встревожено-нежное выражение лица Лавентина не оставляло сомнений: он смотрит на маму.

— Как она? — Сердце у меня замирало, глаза пощипывало.

— Жива, — улыбнулся Лавентин и погладил её по волосам.

Раввер промчался мимо них к следующему гробу и махнул мужчине.

— Продолжим. У меня не так много времени.

— Здесь ситуация хуже, — мужчина положил руки на гроб. — Структура стазиса сильно нарушена, возможна полная потеря памяти.

Умиление встречей Лавентина с мамой как ветром сдуло, я уточнила:

— То есть у меня в этом гробу память могло отбить?

— В случае повреждения структуры заклинания — да, — подтвердил мужчина.

— Выбора не было, — виновато произнёс Лавентин. — Функции глав рода разнятся, и возможности соответственно тоже. Лишь мужчины могут трансформировать тело, а без трансформации ты могла не выжить.

— Даже здесь дискриминация, — я потёрла горло, в котором было до ужаса сухо.

— Зато ты можешь управлять домом, а я нет. Мы маги, а не боги, и не можем получить всё. — Лавентин быстро опустил взгляд. — Здравствуй, мама.

Как же ему повезло, что с его мамой всё в порядке. Я бы тоже хотела со своей вот так поздороваться, но больше никогда не смогу.

На складе бодрствовали только Бабонтийские, Раввер и сухощавый мужчина. Я бы предпочла отправиться домой, но отпускать меня никто не собирался, и я устроилась в стороне в одном из принесённых из лавки кресел.

В другом сидела мама Лавентина — Близенда. Она оказалась высокой стройной шатенкой и выглядела молодо, несмотря на болезненную бледность лица, серые тени под глазами, лохматые волосы и измятое платье с поломанным каркасом.

При всей серьёзности ситуации я не могла отделаться от мысли, что впихивание этого необъятного подола в хрустальный гроб выглядело забавно.

Лавентин с чашкой успокоительного отвара стоял перед Близендой на коленях и преданно заглядывал в лицо. Раввер возвышался над ними. Не выдержав затянувшейся паузы, он повторил:

— Вы что-нибудь помните?

Близенда открыла большие карие глаза:

— Смутно, — потёрла лоб тонкими ухоженными пальцами. — Я получила известие, что Лавентин… пустился во все тяжкие.

— От кого? — наклонился к ней Раввер.

— От Сабельды.

Раввер и Лавентин переглянулись. Не заметив этого, Близенда устало продолжила:

— По письму выходило, что требуется срочное вмешательство. Что это вопрос чести, а возможно, и жизни. Я немедля отправилась в путь, хотя Керл был против. Он считает, я не должна путешествовать одна, но он не мог уехать из-за заседания городского совета. А я не хотела ждать ещё четыре дня.

Как всё удобно сложилось: вызов, занятость мужа. Судя по взглядам, которыми обменялись Лавентин и Раввер, они тоже сочли это совпадение подозрительным.

— Кажется, я заказала билет на поезд… и… Дальше всё как в тумане, — она сжала виски. — Не знаю, не уверена. Может, и не заказывала. Я… точно помню, что Керл просил меня остаться, спорил, а дальше…

Отставив чашку на подлокотник, Лавентин взял руки Близенды в свои и опустил на её колени, мягко спросил:

— Мама, ты накладывала на меня брачное проклятие?

Нахмурившись, подумав, она мотнула головой:

— Нет, не помню такого… — Её глаза расширились. — Брачное проклятие? Ты что? — Она схватила его запястье и ощупала браслет, в глазах заблестели слёзы. — Ты женат!

Резко потянуло уйти. Как минимум спрятаться за кресло. Приподнялась, но Раввер посмотрел на меня через плечо, и я, ощутив себя нашкодившей ученицей, застыла на месте.

— Да, — Лавентин предательски указал на меня. — Это Саша, моя жена. Я призвал её из другого мира.

И помахал рукой, приглашая подойти. Наконец Близенда посмотрела в мою сторону. Устало. Потеряно. Как и полагается человеку после похищения и неправильного выхода из их стазис-заклятия.

Ну всё, сейчас будет выволочка от настоящей леди, то есть длорки… Взгляд Близенды был очень растерянным, я уже поверила, что она не задаст сакраментальный вопрос, но она вздохнула и уточнила:

— А почему вы не одеты?

— Она одета, — спешно заверил Лавентин. — В её мире женщины одеваются так.

Близенда прикрыла глаза, будто борясь с головокружением.

— Вы в порядке? — я испуганно шагнула к ней.

Она философски произнесла:

— Привыкла к взрывам, к бегающим по дому химерам. И к тебе привыкну. Женился мой мальчик — уже хорошо.

— Это временно, — уверила я.

— Временно так временно.

Похоже, мальчик маму так выдрессировал, что она познала дзен. Крепко познала, потому что даже после второго уже более осмысленного взгляда на меня у неё не случилось ни сердечного приступа, ни непреодолимого желания прочитать мне нотации о женственности и прочей ерунде.

Впрочем, расслабляться рано: Близенда не в себе, а выспавшись может кардинально изменить поведение.

В одном из гробов кто-то сухо закашлялся.

— Спокойно, — властно распорядился мужчина, следивший за состоянием людей в гробах. — Без резких движений.

Раввер поспешил к ним. У лежавшего там человека не было рядом упрямого родственника, который потребовал бы сначала обеспечить комфорт и отвар, и лишь тогда разрешил бы допрос, поэтому возражения мужчины:

— Он ещё недостаточно оправился.

Пропали втуне.

— Вериндер, — Раввер склонился над гробом. — Как вы здесь оказались? Кто вас похитил?

Лавентин приподнялся, выворачивая голову в их сторону. Близенда схватила чашку с подлокотника — Лавентин вскочил, уронив блюдечко, и бросился к очнувшемуся, не замечая, как оно зазвякало по полу.

— Раввер? — сипло спросили из гроба. — Что?.. Где?.. Ох, Лавентин, только не ты.

Лавентин обиженно вскинул брови.

— Что ты опять натворил? — проскрипел голос. Морщинистая рука вцепилась в борт. — Чуть травой своей дом мой не окрутил, а теперь что? Решил избавиться от старика? Да я тебе… Где клюка моя? Сейчас, вы только погодите…

— Спокойно, — мужчина попытался удержать его, но дед сел.

Это оказался тот самый старик, что с клюкой гонялся за Лавентином вокруг нашей повозки. Выглядел он бледно и измождёно, но кулаком грозил бодро:

— Поймаю и выпорю.

— Если вспомните, как оказались в стазис-камере, — вклинился Раввер, — я лично его поймаю и подержу, пока будете пороть.

Старик Вериндер застыл. Гнев схлынул с его сурового лица, оставив растерянность, словно только сейчас пришло осознание происходящего.

— Как я оказался в стазис-камере?

Разжавшаяся рука задрожала, Вериндер запустил пальцы в волосы. Взгляд заметался, ноздри сильно раздувались. По телу пробежала дрожь.

Мужчина коснулся его плеч:

— Я не ре…

Глядя на старика, Раввер вскинул руку, и мужчина умолк, отступил к столику с какими-то пластинками.

— Я… — Вериндер стиснул волосы, взгляд его стекленел, грудь часто вздымалась. — Меня… я куда-то шёл… По приглашению… Нет, ехал… Я ехал… Девушка с корзинкой. Улыбалась и… — Застонав, он согнулся пополам.

— Я протестую, — мужчина занёс над ним одну из пластин.

— Запрещаю, — рыкнул Раввер.

Он был бледен и взбудоражен не меньше этого Вериндера.

Напряжённое молчание, шумное дыхание старика и лёгкий шум с улицы перекрыл голос Близенды:

— А знаете, я тоже помню… женщину с корзинкой.

Все повернулись к ней. Она смотрела на руку. Потом ощупала уши.

— Ей понравились мои украшения. Теперь их нет.

В двустворчатые двери постучали. Окинув всех недовольным взором, Раввер прошагал туда и приоткрыл створку:

— Слушаю!

— Вас вызывают на экстренное совещание кабинета министров. Немедленно.

— Пусть начинают без меня, я приеду позже.

— Это приказ императора.

Раввер запрокинул голову и вздохнул. Вспомнив встречу с императором, я ему даже посочувствовала.

 

Глава 34

етырёхместный полицейский кэб покачивался, слабо вскрикивали рессоры, ныли мои рёбра и почка. Обнимая за талию маму, склонившую голову мне на плечо, я томился чувством вины, ведь жена ехала напротив одна. Её бледное лицо ярко выделялось в сумраке закрытого экипажа.

Конечно, жена пострадала меньше мамы, но я должен быть рядом.

С обеими.

Если бы мы ехали в моей двуколке, можно было бы раздвинуть сидение на нужный размер, а в этом жутком кэбе приходилось мириться с неудобствами.

Я вздохнул.

Ситуация складывалась интересная, но гадкая. Среди пяти заключённых в стазис-камерах мужчина был один — Вериндер. Остальные — старейшие в своих родах женщины. Хосаэлла Индели — двоюродная бабушка мамы, Нэтья Клахорийская и Перландия Мондербойская, мать Смуза, которая крайне редко покидала дом.

Министр ничего не сказал по поводу личностей пленников, ну кроме того, что это должно остаться тайной, но после осознания масштаба проблемы выглядел просто загнанным зверем. У него такой взгляд становился лишь первое время после смерти очередной жены.

Надеюсь, с другими спасёнными всё будет в порядке.

От преступников ожидать благородства не принято, но у этих вовсе совести нет — издевались над стариками. Убить хотели. И если маму после осмотра хирург отпустил домой, то остальным потребовалась медицинская помощь.

Они тоже сейчас под охраной, но уверенности в их благополучии не было. Да и какая уверенность, если преступники столь изобретательны? Ведь полицейский, что должен был вызвать подмогу, оказывается, в полиции не служил. Подменыш пришёл в одежде убитого офицера. И дальше бы приходил, если бы не этот случай.

Кто-то за мной следил.

Я раздражённо потёр висок: человеческие взаимодействия так трудно просчитать. Это не химическая и не магическая реакция, где возможно строго определённое и в принципе обозримое количество комбинаций, а условия задаются на уровне закладки ингредиентов.

Если бы я мог определить возможности хотя бы некоторых участников дела, можно было бы составить план противодействия. А как определить, если с одной стороны злоумышленники используют дорогую технику и подкуп, словно очень состоятельные люди, а с другой — воруют украшения жертв, ведь без них остались все женщины, не только мама.

Как оценить их технические возможности, если не осталось ни детальки и я только по чрезмерной сложности механизмов предполагаю, что у них были иные функции, кроме самоуничтожения.

Жена сложила руки на груди. Меня снова захлестнуло утомительное чувство вины:

— Скоро приедем. Прости, что так получилось.

— Ты не виноват, — отозвалась жена.

А я всё равно чувствовал себя плохо. Крепче обнял маму. Единственное, что утешало — нападение к моим военным разработкам отношения не имело. Под ударом оказались длоры основных магических ветвей.

Стук колёс изменился, мы выехали на мост. Жена поморщилась, будто от боли. Мне стало ещё мерзостней из-за неспособности её защитить. Наверное, надо пережитое ей как-то компенсировать. Но как? Вроде принято в качестве извинения дарить украшения, ездовых ящеров, экипажи модные или оплатить поход к модистке.

Оглядел прикрытую сумраком фигуру жены. Красивая. Кажется, я догадался, почему мужчины их мира не возражали против облегающих штанов и открытых рук: наши женщины в одежде, точно в броне, а жена казалась лёгкой и беззащитной… соблазнительно.

Моргнув, прогнал неуместные мысли.

Так что подарить жене, если украшения, ящеров, экипаж и помощь модистки она и так получит, стоит лишь изъявить желание?

Внезапно меня осенило:

— Саша, если завтра утром будешь чувствовать себя хорошо — давай уладим дела в твоём мире.

Мама на моём плече напряглась:

— Как в её мире?

— Мама, не волнуйся, мы ненадолго.

— Матери всегда волнуются, — отозвалась она и вздохнула.

Привыкла уже не спорить. Жена смотрела на неё широко открытыми глазами. Маминой покладистости многие удивлялись.

***

Вроде приключения были короткими, и в гробу я отдохнула, а ощущение, словно пару дней без перерывов огород дачный копала.

Кажется, завтра к путешествию домой я буду физически не готова.

А надо.

Пусть сердце усиленно колотилось при мысли об этом, но необходимо уволиться и Павлу пакость с жилплощадью устроить.

И одеждой запастись.

Кэб остановился. На крыше заворочалась зверюга Лавентина, выкопанная из-под завала за несколько минут до нашего отъезда. Временно пятилапое тело шмякнулось на землю, зашуршало гравием.

Толкнув дверцу, Лавентин оглядел скромное крыльцо дома и, поддерживая Близенду, спустился на дорожку, помог ей вылезти. Придержал за талию.

— Мама, ты как?

— Терпимо, Лавентиша, терпимо.

Держа её одной рукой, другую Лавентин протянул мне. Я осторожно встала и потянулась к нему.

На фоне, обходя химеру, замаячила помесь сумеречного вампира с королём эльфов. Он с поклоном подступил к Близенде и предложил руку:

— Окажите честь, позвольте вам помочь, многоуважаемая длорка.

Близенда его осмотрела:

— Недурно, даже хорошо.

Привратный дух просиял. Причём в буквальном смысле тоже, потому что кожа у него на солнце слегка поблёскивала. Приняв её руку, взглянул на меня:

— Прибывший по вашему распоряжению доктор осмотрел Веру и ожидает вас в… комнате с чёрной прямоугольной картиной на стене.

Пальцы Лавентина тепло охватили мою ладонь. Пытаясь понять, что за прямоугольный квадрат Малевича у меня там нарисовался, я рассеянно посмотрела на Лавентина. Он смотрел на меня. Я на него. Он — на меня.

И как-то неловко стало…

— Осторожнее, тут ступенька, — тихо произнёс Лавентин.

— Ага, — протянула я и спустилась на шуршащий гравий.

Сердце бешено стучало, ветер трепал волосы, а Лавентин продолжал смотреть.

— Что-то не так?

Он мотнул головой:

— Н-нет, всё, всё нормально. Кроме того, что ты чуть не умерла из-за моей неосторожности.

И почему, с какой стати я умилилась-то?

— На фоне попадания в другой мир это выглядит не так уж страшно. — Я посмотрела на вход.

Поддерживаемая духом Близенда с любопытством осматривала дверь. Приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать. Но сомкнула губы и, кивнув своим мыслям, вошла.

Лавентин сжимал мои пальцы:

— Тебя поддержать? Может, за талию обхватить?

— Нет, спасибо.

Мы вошли в дом (ради потрёпанной химеры пришлось увеличить дверь), но лишь увидев Близенду в прихожей своей «квартирки», где она задумчиво смотрела то в кухню, то в спальню, то в гостиную, где с дивана поднялся седой джентльмен в строгом тёмно-коричневом костюме, я поняла страшную вещь: дом к проживанию нескольких человек и приёму гостей не готов.

То есть комнаты в нём есть, а с мебелью засада.

И чёрной картиной дух наверняка назвал телевизор.

В голове было не очень ясно, я растерялась.

Ситуацию спас гость, оказавшийся доктором Лирикири. Он с порога взял в оборот Близенду. И пока в моей спальне её расспрашивал, щупал пульс, проверял всякими кристаллами, а Лавентин метался между ней и мной, я, кивнув сидевшей возле пирожных Вере и, в конце концов, отправив Лавентина её развлекать, успела обставить одну из комнат золотом и бархатом.

Кровать под балдахином, шёлковые обои, ковры, пуфики, портьеры и туалетный столик выглядели очень музейно и богато.

— Маме понравиться.

Подскочив от неожиданности, я обернулась к Лавентину.

— Прости, что напугал, но доктор закончил с мамой и хочет осмотреть тебя.

— Меня?

Лавентин подхватил меня под руку:

— Да, тебя. Доктор Лирикири мастер своего дела, ему я доверяю куда больше, чем хирургу министра.

Сердце забилось в горле, а ноги норовили упереться в пол, вдруг ставший вязким. Мы с Лавентином посмотрели на утопавшие в жиже стопы. Вместо протеста Лавентин улыбнулся:

— Тоже врачей не любишь?

Кивнула. Лавентин улыбнулся шире:

— Понимаю, но надо убедиться, что с тобой всё в порядке. И ты собиралась поговорить с ним о здоровье девочки.

Он был прав. Я вздохнула, силясь избавиться от привычного перед медицинскими осмотрами беспокойства и вернуть полу твёрдость, но не очень-то получалось.

Сорок минут спустя я поняла, почему Лавентин не любил врачей. Наверное, их тут никто не любил. У меня было чувство, что мне все внутренности вынули, перековыряли и сложили назад в неправильной последовательности.

А доктор сидел напротив и попивал то, что они тут вместо чая хлебали, и улыбался во все зубы. Он до одури напоминал доктора Ливси из «Острова сокровищ», даже подбородок двойной.

Напряжённо поджав губы, сидевшая рядом Вера собирала пазлы из раскрашенных деревяшек. Надо будет ей из нашего мира что-нибудь интересное принести.

Не хватало Лавентина, но он выращивал химере лапу.

— Итак, что вы можете сказать о результатах осмотра Веры?

— Если не углубляться в медицинские термины, — жизнерадостно возвестил Ливси, точнее, Лирикири, — то мы имеем дело с физическим и психическим истощением. Не волнуйтесь, ничего не поправимого: хорошее питание, витаминчики, свежий воздух, сеансы терапии раз в два дня — и ваша девочка заговорит.

— Заговорит? — я уставилась на Веру.

На её щеках разливался румянец.

— Конечно. Физически никаких препятствий этому нет, всему виной нервы.

Казалось, он сейчас захихикает, как Ливси из мультфильма, но он ограничился широченной улыбкой.

Я снова посмотрела на Веру. Она съёживалась на стуле.

— Всё в порядке, — Я улыбнулась. — Будет здорово, если тебе смогут помочь.

— Поможем, как же без этого. — Доктор хлебнул отвара. — Приятно иногда заняться настоящим лечением.

— А обычно чем занимаетесь?

— Лелею ипохондрию.

Нервно усмехнулась, а он развёл руками.

— Что ж, тогда ждём вас… — я умолкла, предлагая ему выбрать время.

— Завтра в три часа дня, если вас устроит.

На этом и распрощались. Сверкавший улыбкой доктор покинул нас. Вера не поднимала взгляда от сцепленных на коленях рук. Закралась мысль, уж не притворялась ли она немой, а теперь боится рассказать правду.

Я её просто обняла.

***

Другой мир…

Совсем другой мир…

Другой мир!

Вздрогнув, я проснулся в небольшой синей спальне, накануне обставленной женой. Было очень раннее утро. Сердце безумно колотилось, мысли заполнило удивительным, поразительным, сногсшибательным осознанием, что сегодня я отправляюсь в другой мир.

Только бы министр не узнал, что я снова отложил его задание.

Разминаясь на ходу, я отправился в ванную. Воодушевление было так велико, что я едва соображал, что делаю и как. И в общем ничего удивительного, что, столкнувшись в коридоре с мамой, я услышал:

— Лавентиша, ты опять не причесался.

— А, да.

Под строгим маминым взглядом я спешно пригладил волосы.

Она склонила голову набок. Затянутая в строгое домашнее платье, посвежевшая, увенчанная сложной причёской даже в столь ранний час. И взгляд пытливый:

— Что-то мне подсказывает, что ты так спешишь не на завтрак.

— Мама, я сейчас в гости к Саше. В её мир. Представляешь! Хочешь с нами? — Ноги так и подёргивались в направлении спальни жены.

— Нет, спасибо, дорогой, — мама застегнула верхние пуговицы моей рубашки. — Если будет возможность, принеси мне оттуда духи и какие-нибудь сладости.

— Принесу. — Я рванул дальше по коридору и, промчавшись через прихожую, замолотил в дверь спальни. — Саша! Саша! Пора!

Только почему-то когда она открыла дверь (лохматая, как я, и в сорочке), радости на её лице не было.

— Ты что, в свой мир не хочешь? — испугался я.

— Хочу.

Её взгляд посветлел.

 

Глава 35

не то что энтузиазма по поводу возвращения домой не испытывала, а с каждым шагом по тоннелю между мирами всё больше тревожилась, стискивала свёрточек с рубинами, кусочками золота и несколькими простенькими кольцами с изумрудами, серёжками и браслетами, специально закупленными для обмена в ломбардах.

Лавентин разглядывал стены, ковырял их, тыкал кристаллами и что-то записывал в блокнот.

Причин для беспокойства было две: встреча с Павлом. И Лавентин. Уже сейчас он выглядел слегка неадекватно, что с ним будет на месте — страшно представить.

Сердце тяжело стучало, лезло в горло и всячески способствовало выбросам адреналина.

«А может, не идти? — закрадывалась крамольная мысль. — Пусть меня в пропавшие без вести запишут, может, Павла даже в убийстве моём заподозрят, это месть получше раздела имущества».

Но есть ещё дядя и племяшка, им трепать нервы своим исчезновением стыдно, так же как и бывшим сослуживцам дяди, которых он наверняка привлечёт, чтобы меня действительно искали, а Павла всерьёз допросили.

Встречаться с Павлом не хотелось до тошноты. Всё внутри дыбилось и шипело, скручивалось, кололо. Только сейчас я осознала, насколько спокойнее всё пережила, оказавшись с ним в разных мирах.

Можно сказать, в мире Лавентина я из-за предательства Павла не страдала, словно его не было. И сейчас с удовольствием вернулась бы к блаженной свободе от душераздирающих чувств.

Я уже собралась попросить Лавентина вернуться, но он уставился на появившуюся впереди светлую щель с таким детским восторгом, что я не смогла ему отказать. Это же как отнять конфету у ребёнка.

И надо ещё показать ему весь ужас войны нашими средствами массового уничтожения. Мне кажется, он достаточно добр, чтобы проникнуться этим и вопреки приказу императора уберечь свой мир от ввоза или разработки подобных вещей.

Сердцебиение зашкаливало, к горлу подступила тошнота. Никогда ещё возвращение в собственную квартиру не вызывало у меня столь негативных чувств.

— А можно я первый?! — Глаза у Лавентина были круглыми от восторга.

Представила себе реакцию Павла на появление в закрытой квартире непонятного парня. Кивнула:

— Да.

Лавентин пробежал к тускло светившейся щели и, потыкав её кристаллом, просунул голову. Щель раздвинулась, пропуская его плечи и ноги.

Выдохнув, я шагнула в блеклый свет.

И оказалась в прихожей.

Здесь был день.

— А, ты скопировала свой дом! — Лавентин пробежал из гостиной в спальню. — А, нет, не совсем.

Он проскакал в кухню.

— О! — Распахнул холодильник. Высунулся в прихожую. — А это всё можно есть?

Не дождавшись ответа, рванул к окну и сдвинул штору.

Я посмотрела на обувь. Любимых ботинок Павла не было. Часы в кухне показывали два часа. В другом мире сегодня пятое утро моего пребывания, так что здесь, если время идёт одинаково, середина недели.

— Экипажи без животных, — задумчиво произнёс Лавентин. — Значит, у вас решили проблему с массивностью паровозных двигателей и чрезмерным объёмом потребляемого топлива. О! — Он запрыгал у окна. — Аа, вы их так уменьшили, что даже на двухколёсных штуках можно ездить? Здорово!

Совершенно счастливый Лавентин повернулся ко мне:

— Хочу здесь жить.

— Поверь, здесь не так здорово, как кажется на первый взгляд. Те же живые дома для нас — недостижимая мечта.

— А летательные аппараты вы сделали?

— Да. — Радость Лавентина успокаивала, но до конца избавиться от тревоги не получалось. — Ты любуйся видом, а я гляну адреса ломбардов, и поедем добывать деньги.

— Где глянешь?

— В интернете, — тихо ответила я, предчувствуя долгое и плотное заседание Лавентина за ноутбуком.

Блеск серо-зелёных глаз не оставлял сомнений в том, что Лавентин заинтересуется таким кладезем информации.

— Ухты, — Лавентин вытаращился на экран недавно купленного смартфона.

Отвернувшись от мелькавших за стеклом такси домов, глянула ему через плечо. Лавентин смотрел ролик о полётах в космос и сейчас наблюдал парение в невесомости. В наушниках у него тихо бормотал диктор. Поправить заклинание понимания на перевод письменной речи Лавентин не смог, но возможно, так даже лучше.

— Аа, вода вверх летит прямо пузыриками.

Невольно улыбнулась. И снова посмотрела на улицу, стараясь запомнить родной город в мельчайших подробностях, ведь неизвестно, как скоро я увижу его вновь.

Свернув с широкой улицы в проезд между высотными домами, такси подкатило к очередному ломбарду. Мой рюкзак потяжелел на четыреста сорок тысяч рублей, но я продолжала сдавать драгоценности, ведь траты предстояли немаленькие…

Положа руку на сердце, мне просто хотелось как можно дольше не возвращаться домой, чтобы избежать встречи с Павлом.

Расплатившись с таксистом, я потянула Лавентина за рукав. Не отрываясь от просмотра, он неловко выбрался из машины и поплёлся за мной к встроенному в торец дома помещению с ремонтом обуви, зоомагазином и ломбардом.

Легенда о бабушкином наследстве уже навязла в зубах, но по-прежнему работала, и несколько рубинов взяли за компанию с серьгами. Когда, затягивая завязки на рюкзаке, спускалась с крыльца, Лавентин воскликнул:

— Так вот оно как!

В ролике показывали трёхмерную модель работающего двигателя внутреннего сгорания. Ухватив Лавентина за рукав, потянула его к остановке, решив для разнообразия прокатить гостя на общественном транспорте.

Гость этого не заметил, ухая и ахая над общеобразовательными роликами. Я смотрела в окно, и сердце разрывалось от тоски. Какое здесь всё серое и унылое. Удивительно, но я бы с куда большим удовольствием оказалась сейчас в доме Лавентина.

Это всё из-за Павла. Наверное. Или от осознания, что я покидаю дом на год.

Обняв рюкзак с деньгами, склонила голову на плечо Лавентина. Он опустил ладонь мне на колено и забарабанил пальцами в такт сопровождавшей ролик музыке.

Надо было и себе смартфон купить, смотрела бы сейчас что-нибудь.

Барабанить Лавентин перестал, задумчиво поглаживал моё колено, пока ему показывали информацию о работе мозга. Я опять поразилась тому, как быстро он, не понимая письменности, освоился со смартфоном.

А наткнувшись взглядом на сидевшую рядом женщину в откровенном платье, снова удивилась тому, что на легко одетых девушек Лавентин не смотрел, хотя это должно его шокировать. И привлекать.

Мечты должны сбываться. Особенно если у тебя в сумке полтора миллиона и не надо их откладывать на что-нибудь действительно полезное.

С замиранием сердца я стояла перед лестницей, спускавшейся в магазин «Подвал», и влюблёно смотрела на вывеску и дверь в черепах.

Мимо проезжали машины, проходили люди, бледный Лавентин с покрасневшими глазами пялился в смартфон, а я наслаждалась моментом.

Вдыхала ароматы выхлопов, улавливала обрывки мелодий и культивировала в себе непередаваемый кайф момента.

А затем потянула Лавентина вниз:

— Осторожно, ступеньки, ступеньки, осторожно.

Звуки тяжёлого металла пробивались сквозь дверь, я распахнула её и втянула носом обалденный запах кожи.

Штаны и косухи, самые разнообразные мощные сапоги, туфли и ботинки, включая Dr. Martens и Grinders, покорившие моё сердце, когда я была сопливой девчонкой, и соседска-металлистка ходила в них на дико интересовавшие меня тусовки.

Были тут в непомерных количествах корсеты и корсажи, перчатки, украшения с черепами и шипами, солнечные очки, банданы, торбы с принтами, ремни с мощными пряжками и кружевными цветочками, майки и футболки, леггинсы, шарфы, линзы и открытки.

У меня перехватило дыхание, я прерывисто втягивала воздух, а окружающее теряло резкость из-за навернувшихся слёз.

— Я могу купить что захочу, — прошептала я.

Продавщицы — готка и панк — лишь на миг оторвались от планшета и продолжили что-то на нём смотреть.

В голове не укладывалось, что я могу купить вообще любую вещь. Даже самую дорогую. Могу купить несколько. Много. И никто не вынесет мозг за непонятно на что потраченные деньги.

Потребовалось минут пять, чтобы достаточно успокоиться и пойти набирать вещи для примерки.

Это был эпик.

Фантастика.

Феерия шоппинга, склонной к которому я себя никогда не считала.

Но тут меня переклинило. Я ходила вдоль полок с обувью и щупала ботинки на мощных платформах и каблуках, перебирала завязки.

А потом мерила.

И покупала.

И ещё кожаные штаны. С высокой талией и низкой, с клёпками, цепями и без. Облегающие, роскошные. Когда я выходила к большому зеркалу в зале, Лавентин даже от смартфона отрывался.

Продавщицы тоже вошли во вкус, я перемерила уйму корсажей и даже пару корсетов, посмотрела их сочетание со штанами, примерила сверху косухи.

Ещё-ещё-ещё.

Я не узнавала себя в зеркале: чёрная кожа невероятно стройнила, корсажи подчёркивали талию. А кожаные шорты — это нечто. Глаза у меня горели безумным огнём, шею и запястья усеяли плетёные чокеры, цепи и браслеты всех мастей.

Через некоторое время Лавентин убрал смартфон, сел у прилавка и, подперев ладонью подбородок, задумчиво следил за мной.

— Денег хватит, — уверила я по старой привычке закупок с Павлом.

— Конечно. Ни в чём себе не отказывай… Тебе идёт.

Я покрутилась перед зеркалом, любуясь блеском обтягивающих зад штанов, приподнявшего грудь корсажа и узорами плетёных украшений.

— А, не могу поверить, — я продолжала кружиться, хватая с полок майки, ещё корсаж, пару косынок, миленькую косуху с тиснёным рисунком.

И утанцевала в примерочную.

А когда через три часа мы с Лавентином, обвешанные пакетами со сногсшибательными вещами, вышли из магазина, я не могла поверить, что это случилось со мной.

Этого не могло быть.

Я на такое даже не надеялась.

Мы оставили в магазине девятьсот косарей, и Лавентин не возразил.

Наоборот, радовался моей радости. Это было что-то запредельное и прежде незнакомое.

— Теперь куда? — спросил он, оглядывая заполненные людьми улицы.

Меня захлестнуло благодарностью. Шурша пакетами, я обхватила его за шею, благо с каблуками рост позволял сделать это без труда.

— Спасибо, спасибо тебе огромное, — шептала я, крепче прижимаясь к нему, такому тёплому, невероятному.

Лавентин обхватил меня за талию. Щекотал дыханием ухо.

***

Счастье жены было настолько ярким и заразительным, что я постоянно пропускал объяснения и в конце концов просто выключил смартфон. В нём, конечно, рассказывали много полезного, но наблюдать было… приятнее.

И несмотря на все проблемы, ожидавшие дома, невзирая на перегруженность разума невероятной информацией, я будто стряхнул с себя шелуху утомления и воспарил… куда-то. Счастье определённо заразительно, а Саша выглядела счастливой, и я возблагодарил судьбу за своё богатство, ведь именно оно подарило этот момент.

Время в магазине пролетело незаметно. Выходя, я пытался понять причину фонтанирующей радости жены. Говорили, что женщины любят обновки, но я даже отдалённо не представлял, насколько сильно.

Что в этом такого хорошего?

Оглядываясь, спросил:

— Теперь куда?

Вместо ответа жена крепко меня обняла. Сквозь тонко выделанную кожу я ощущал тепло её тела, биение сердца.

— Спасибо, спасибо тебе огромное, — от шёпота по моей спине пробегали мурашки, а с ними и волны жара.

Ко мне прижималась прекраснейшая женщина. Вдруг стало невыносимо тяжело дышать, но при этом жутко приятно задыхаться. Меня охватила дрожь, руки сами потянулись обхватить, притиснуть жену крепче.

От неё исходили волны счастья, запах новой одежды и прогретых солнцем волос, смешанный со странными ароматами этого мира.

Как покупка одежды могла подарить столько счастья?

Может, я не мог понять этого потому, что одежду мне шили на заказ или извлекали из гардеробной сделанные для других костюмы?

Или дело в самой одежде? Она была необычна даже для этого мира, в котором слишком много едва прикрытых женщин, чтобы я смел отрывать взгляд от смартфона, пока мы перемещались по улице.

Жена прижималась ко мне такая счастливая.

— Может, и мне что-нибудь подберём? — робко предложил я. Она заглянула мне в лицо. Я тихо продолжил: — Ну, тебе так нравится эта одежда, мне хочется иметь что-нибудь такое…

— Д-да, конечно, — не сводя с меня удивлённого взгляда, жена потянулась назад в магазин.

***

Одежда способна сильно изменить впечатление о человеке.

Я считала Лавентина милым.

Только одев его в чёрную кожу, я осознала, что он просто умопомрачительный.

Нет, в самом деле: и стать, и ширина плеч, и… всё при нём. И ноги шикарные, и задница крепкая. И вообще со всех сторон просто… конфетка. Мороженка. Ведро мороженого. Тонна конфет.

Удивлённо заломив бровь, он разглядывал себя в зеркало.

Сердце учащённо колотилось, внутри всё оплавлялось. Я сглотнула.

Прикрыла глаза, силясь выбросить из головы этот потрясающий образ, но он уточнил:

— Мне идёт, да?

Открыла глаза.

Лавентин, что же ты такой…

— Да. Очень. — Ему надо накупить вещей. Пусть даже он будет носить их только дома. Но надо. Просто чтобы у меня время от времени случался эстетический оргазм. — Иди в примерочную, я сейчас ещё принесу… чего-нибудь.

Продавщицы впились взглядами в его широкую спину.

— Моё, — пророкотала я.

И схватила с полки ещё косуху. И жилетку кожаную. И штаны. Пару ошейников кожаных прихватила.

Ввалилась в примерочную, где Лавентин сидел на высоком барном стуле и распутывал шнурки высоких ботинок. Косуха слегка приподнялась, в воротнике чёрной майки просматривалась бледная кожа шеи.

Свалив одежду на полочку, я расстегнула ошейник с шипами. Нет, это, конечно, больше шутка, ну просто забавно посмотреть на длора в ошейнике. Лавентин спустил ногу, доверчиво глядя мне в глаза, пока я тянулась к нему кожаной полоской. Пальцы соприкоснулись с его горячей шеей, через подушечки пальцев передался заполошный стук его сердца.

И взгляд Лавентина такой доверчиво-растерянный.

Я слепо нашаривала позади его шеи застёжку ошейника, но не попадала в пряжку. Сердце заходилось. И руки дрожали.

А Лавентин всё смотрел — невероятно милый и притягательный. Его глаза потемнели. Я наклонилась, надеясь, что так будет удобнее застегнуть ошейник, но… Да сдалась мне эта побрякушка! Качнувшись вперёд, я поцеловала Лавентина.

Он шумно выдохнул через нос, притягивая меня, прижимая себе. Я вдруг обнаружила себя оседлавшей его колени, обняла его за шею. И вроде целоваться умела, а от этого поцелуя задыхалась, сбивалась, млела слишком сильно, чтобы следить за техникой. И в общем-то не понимала ничего, кроме одного — это невероятно упоительно прекрасно, словно мне снова пятнадцать и гормоны зашкаливают, и восторженный романтизм хлещет из всех щелей.

Слишком, ненормально хорошо для просто поцелуя.

 

Глава 36

ёгкий скрип кожи, фейерверки в крови, жадные губы, руки словно везде и дрожь тел. Когда, наконец, разорвали поцелуй, тяжело дышащие и трясущиеся от возбуждения, я ничего не соображала.

Просто смотрела в потемневшие глаза Лавентина. Он прижимал меня так крепко, что я чётко ощущала рельеф его тела и не удержалась, потёрлась о него. Если бы стул не стоял в самом углу — точно бы обвила Лавентина ногами, насколько бы плотно их ни облегали кожаные штаны.

Лавентин потянулся ко мне, ловил губы, и я то наклонялась, то приподнимала голову, желая и страшась урагана чувств.

С ума сойти… Наклонилась, пальцы Лавентина пробежали по шнуровке корсажа, по обнажённым лопаткам, запутались в волосах на затылке. И голова кружилась, словно я падала и взлетала, и не всегда могла понять, где верх, где низ.

Жгучим контрастом было прикосновение плеча к холодному зеркалу. Миг отрезвления — и снова пьянящий экстаз поцелуя…

Дрожащие руки Лавентина оказались на моих плечах, и он мягко оттолкнул.

— Саша… — Прижался лбом к моему лбу, наши щёки горели. Тяжело дыша, зажмурился. — Не надо, так… трудно сдержаться.

Я сглотнула, сердце билось в горле, а в глазах темнело от возбуждения. Меня лихорадило, Лавентина тоже. И хотя он вроде как собирался остановиться, его ладони соскользнули с моих плеч и обвили талию.

— Ты ведь не собираешься меня отпускать, — сипло прошептала я.

— Оказывается, так обниматься очень приятно. — Он снова провёл руками по моей спине. — Восхитительно просто…

Сквозь розоватую пелену одурения до меня дополз смысл его слов, и глаза широко распахнулись:

— У тебя была с кем-нибудь близость?

— Конечно нет, — Лавентин выглядел возмущённым, — ты же моя первая жена.

Вспомнился Павел с его объяснениями, что тогда, в восемнадцать, он изменил мне из чистого любопытства, ведь ни с кем кроме меня не пробовал.

— Неужели тебе было неинтересно? — Я повела бёдрами. — Неужели тебе потом не захочется попробовать с другой женщиной?

Что я делала? Зачем? Но меня будто током пронзало желание прижаться к нему, обнажённой кожей к обнажённой коже, обвить ногами.

Снова зажмурившись, Лавентин торопливо прошептал:

— Близость — это всего лишь поступательные движения цилиндрического тела в полости. Конфигурации полостей бывают разными, что может привести к различиям в ощущениях, но они не настолько существенны, чтобы нарушать гармонию отношений и пятнать честь длора и свою совесть неблаговидными поступками.

Верилось абсолютно и беспрекословно, что он действительно думает так, что он может избежать соблазнов, потому что честь, потому что совесть, потому что…

Его покрасневшие влажные губы притягивали, я снова хотела целоваться, ощутить их тепло. И руки сами расстёгивали его косуху, и мысли были исключительно непристойными.

— Саша, — Лавентин перехватил мои ладони, прижал к своей груди, в которой бешено колотилось сердце. — Ты должна понимать, что… Если сейчас поддадимся соблазну, жить здесь ты не сможешь.

«Ну и что», — почти сказала я.

Зателебенькал в рюкзаке мой старый телефон.

Медленно-медленно накрыло осознание.

Браслеты.

Ещё немного, и мой оказался бы на мне навсегда.

Телефон продолжал надрываться.

Сглотнув, я сползла с покрасневшего, растрёпанного Лавентина. Руки ещё тряслись, я откопала старенький мобильник, который обычно использовался вместо домашнего, если мы с Павлом, желая оградиться от звонков с работы, отключали основные телефоны.

«Виктор», — горело на экране.

Было уже за семь часов вечера, рабочий день у дяди кончился, и ему вернули мобильный.

Вдохнув и выдохнув, прижавшись лбом к стеклу, приняла вызов:

— Алло.

— Сань, только не говори, что ты звонила предупредить, что в пятницу не сможешь посидеть с Лёликом.

Я скривилась: совсем забыла, что у дяди с тёткой корпоратив в пятницу, и я обещала присмотреть за племяшкой.

— Не смогу, — обречённо призналась я. — Уезжаю на год. И связаться со мной будет невозможно.

На том конце линии молчали. На фоне гудел мотор и переговаривались люди.

— На год? Куда? С чего вдруг?

— Расхожусь с Павлом. Купила годовую путёвку в островной санаторий, буду дышать свежим воздухом, искать смысл жизни. Интернет и телефоны запрещены правилами. Уезжаю через пару часов.

Снова молчание.

Потом ошарашенное:

— Сань, ты чего? Как поссорились? Что? Почему на год? Ты же не соплячка какая-нибудь обидки лелеять целый год у чёрта на куличках. Что на самом деле случилось? Какие у тебя проблемы? Со своей коллекторской работёнкой наехала не на тех? Подключить моих ребят? Если не совсем отморозки попались, можно договориться.

— Нет, честно, всё не так драматично и с работой никак не связано. Я правда еду отдыхать и разбираться в себе, — почти не вру ведь, почти не вру. — Сам понимаешь, когда рушатся отношения длиной в восемь лет — это слишком… Это требует осмысления.

— Но не год же! Сань, тебе всего двадцать.

— Двадцать два.

— Ну двадцать два, всё равно жизнь только начинается, в этом возрасте многие расходятся со своими первыми парнями, чтобы начать серьёзные отношения.

Покосилась на Лавентина, ковырявшего на ошейнике шип. Дядя продолжал:

— Сань, давай возвращай путёвку, слетай на недельку в Турцию, этого хватит.

Противненький внутренний голосок намекал, что больше всего дядю беспокоит то, что теперь придётся раскошеливаться на няню для племяшки. Хотя так лучше не думать. Даже если дядя звонит только когда надо присмотреть за Лёлей.

— Нет, я хочу поехать, — уверила я. — И хочу, чтобы ты в это время присмотрел за Павлом.

— Морду ему набить? Этого хватит, чтобы решить ваши разногласия?

— Нет, что ты, — нервно усмехнулась я. — Просто проверяй время от времени, платит ли он по счетам и не пытается ли продать квартиру. Свидетельство на собственность у нас безвозвратно потеряно, но вдруг…

И снова с той стороны молчание. Потом суровое:

— Сань, надо встретиться и поговорить.

— У меня честно всё нормально.

Правда, я попала в другой мир, у меня теперь два мужа, а ещё меня пытались убить и могут попытаться снова.

— Мне кажется, ты врёшь, — сказал дядя.

— У меня правда всё нормально. И я не хочу встречаться, извини, потому что ты не успокоишься, пока всё из меня не вытрясешь, а у меня просто девичьи чувства, и потом будет стыдно за откровенность.

— Может, я не самый лучший дядя, но если у тебя проблемы — я должен помочь их разрешить.

— Это правда чисто психологическая проблема. Через год вернусь.

— А если с тобой там что-нибудь случится?

— Я укажу твой номер, и тебе сообщат.

— А если нет? Ты должна оставить мне всю информацию: адрес, владельцы, реквизиты.

— Я их пробила, всё в порядке.

— И всё же…

— Пришлю их реквизиты по почте, — пообещала я, конечно же не собираясь ничего присылать, хотя потом получу за это взбучку. Если доживу до возвращения. — Мне пора бежать, пока. Поцелуй Лёлю от меня. И я тебе деньжат скину на карточку, будешь покупать подарки от моего имени.

— Такое чувство, что ты прощаешься навсегда.

— Всего лишь на год, — улыбнулась я. — Пока-пока.

Посопев, дядя буркнул:

— Мне это не нравится. Но счастливого пути. И будет возможность — звони.

— Обязательно.

Я первой оборвала связь. Помедлив, выключила телефон. Посмотрела на своё отражение: взгляд испуганный, щёки красные… губы припухшие, хотя вроде недолго целовалась.

Выдохнула.

Ещё на один пункт меньше в списке дел перед разговором с Павлом.

Даже возникла мысль потянуть время и съездить к дяде, но при личной встрече он так замучает вопросами, что точно проколюсь, придётся рассказывать о волшебном мире, а для психики человека, считающего магию выдумкой и параллельные миры лишь безумной фантазией учёных, такое известие и демонстрация доказательств могут стать разрушительными. Пусть лучше дядя спокойно живёт в своём привычном мире и считает, что у его племянницы сдали нервы, чем нервы сдадут у него.

— Ты как? — Лавентин внимательно меня разглядывал.

— Терпимо.

— Прости, — потупился он. И выглядел при этом так мило-мило. Виновато глянул исподлобья и приложил шипастый ошейник к шее. — Мне идёт?

— Очень, — невольно рассмеялась я.

Тянуло обнять Лавентина. Очень. И в его тёмных глазах читалось такое же желание.

Хуже того — внутри у меня всё пело и трепетало, настолько хотелось оказаться в его руках.

Кажется, надо держаться подальше друг от друга, а то…

Я попятилась.

А браслет остался на месте — в полуметре от браслета Лавентина, словно привязанный невидимой верёвкой.

— О нет, — застонала я.

— Повезло ещё, что нас не прижало друг к другу.

— Не накаркай.

Лавентин вскинул брови. Пришлось объяснять значение фразы.

К счастью, Лавентин не накликал, нас даже приотпустило сантиметров на десять, но ни о какой развесёлой примерке речи больше не шло. Да и Лавентин, судя по томным вздохам и прикосновениям к своим губам, думал вовсе не об обновках.

Пришлось ограничиться тройкой штанов, пятком жилеток и парой косух.

Но когда Лавентин обмолвился, что в такой одежде он может вне острова длоров и столицы ходить, я не удержалась и взяла ему ещё одежды. Ничего, в следующий раз я буду морально готова и от восторга на него не брошусь, а посмотреть будет приятно.

Извинившись, что из-за нас пришлось держать магазин открытым на час дольше (продавщицы уверили, что мы можем приходить ещё, они и на два часа позже закроют), мы покинули «Подвал».

На повестке дня оставались ещё два неприятных дела.

Поставив пакеты с вещами на газон, я попросила у Лавентина смартфон.

Начинался девятый час вечера. Значит, начальница успела принять ванную и поужинать. Время наибольшего её благодушия. И полного нежелания заниматься работой. Самое то быстренько предупредить об увольнении и может быть даже обойтись без долгих объяснений.

Пришлось снова включить старый телефон и поискать в списке контактов на всякий случай внесённый номер. Пришло извещение о двух пропущенных вызовах.

Я набрала номер.

Начальнице версия с поездкой в закрытый санаторий на год не показалась странной. Наоборот, вызвала желание так же хорошо отдохнуть.

Стараясь оттянуть неизбежное, я принялась расписывать прелести несуществующего места, то и дело глядя на смотревшего ролики Лавентина. Свет экрана красиво очерчивал его лицо, играл на скулах, мерцал в глазах. И у меня щемило сердце.

Разговор закончился, а я всё смотрела…

Тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Такими темпами через год я в самом деле буду замужем за Лавентином.

Остался один главный неприятный пункт — Павел.

Но ведь перед этим я собиралась купить игрушки для Веры, а Лавентин что-то для мамы.

И ещё нужно запастись чаем.

Обязательно нужно купить очень много чая. И кофе. И какао. Шоколада тоже.

И вообще можно придумать себе уйму дел.

Только бы не встречаться с Павлом.

Только бы не поднимать запрятанную в глубине души боль.

«Надо, надо, надо с ним поговорить, — уверяла себя. — Это один из жизненных этапов, нужно его хоть как-то подытожить, чтобы не тяготил незавершённостью. И надо объяснить Павлу, что наши разборки по техническим причинам переносятся на следующий год».

Надо, но встречаться всё равно страшно не хотелось.

 

Глава 37

— стественно я всё сделаю, но зачем это тебе? — не найдя вразумительного ответа не выдержал и спросил я.

Сумрак автомобильного салона, мельтешение света и теней скрыли выражение её глаз, но напряжение тела выдавало волнение. И неровный голос тоже выдавал:

— Он… изменил мне, я хочу его уязвить. Хотя бы немного.

Да, жена говорила, что ей изменили дважды. Но я не понимал другого:

— Если он настолько тебя не ценил, что пошёл на измену, почему его должно волновать появление у тебя другого мужчины?

— Потому что он собственник. И это единственный способ задеть его мужскую гордость хотя бы немного.

Потребовалось мгновение на осознание: она хочет этого потому, что была уязвлена её женская гордость.

Хм, получается, внезапным браком я сильно задел Сабельду?

Как-то не думал о ситуации с этой стороны.

Сердце отозвалось тупой болью, я накрыл сжатую в кулак руку жены, мягко улыбнулся:

— Почту за честь помочь тебе.

Саша выглядела грустной, а ведь я привёл её сюда, чтобы порадовать…

Такси остановилось у подъезда. Саша сглотнула. Я наклонился прежде, чем подумал, что делаю. Прижался к её щеке губами. Запах её кожи, прикосновение к волосам захлестнули воспоминанием об умопомрачительном поцелуе в магазине одежды. Сердце бешено взревело, по телу пробежала дрожь.

Закрыв глаза, ощущая биение сердце Саши губами, я понял, насколько прав министр: этому невозможно противиться. И как он неправ: это не кошмар, а блаженство.

***

Пакеты, перетащенные из багажника и с переднего сидения такси, заполнили почти всю лестничную клетку. Свободной осталась узкая дорожка к двери квартиры.

Накатывала паника.

Это при том, что получилось уломать Лавентина разрешить мне тоже носить вещи, и физическая нагрузка отвлекла от предстоящего.

Отступать было поздно.

Вытащив из рюкзака запасной ключ, я отперла дверь в некогда семейное гнёздышко.

Запах жареной картошки окутал меня. В квартире бормотал телевизор, в кухне шкварчало масло.

Я шире открыла дверь и скомандовала:

— Заноси.

Лавентин подхватил две сумки со сладостями и духами для мамы и, как мы и договаривались, понёс их прямиком в спальню.

— Какого х?.. — выскочил из кухни Павлик, в его руке блеснул разделочный нож.

— А я теперь здесь живу, — развернулся к нему Лавентин.

И вроде стоял расслабленно, а чувствовалась готовность отразить удар. Да и вообще он был на полголовы выше и шире в плечах, как-то даже подавлял.

Павел растерянно моргнул.

— Да, — вступила я. — Он теперь будет жить с…

— Ты… — Павел меня оглядел. — Что ты здесь делаешь, ты же… — Он подёргивал губами, словно не решаясь произнести невероятное.

То, что я просто исчезла из комнаты.

Совсем.

— А картошка — это хорошо, мы проголодались, — я подхватила пакет с игрушками для Веры и вошла в квартиру.

Павел открывал и закрывал рот, шокированный то ли моим возвращением, то ли моей наглостью.

— Это мой второй муж Лавентин. Он будет жить с нами. Прошу любить и жаловать.

— То есть ты любовника сюда притащила?! — Павел указал на него ножом. — А ты не обалдела, Саш? Ты на какой своей тусовке этого гопника подобрала?

Выронив сумку, Лавентин молниеносным движением выхватил у Павла нож.

— Не надо размахивать острым. И я не любовник, я муж.

Осмотрев свою ладонь, в которой только что была рукоять, Павел уставился на Лавентина и прорычал:

— Выметайся.

— Меня Саша пригласила. — Убрав нож в сумку, Лавентин поднял её и зашёл в спальню. Секунда шуршания, и он пошёл за следующими пакетами. — Мы и вещи уже привезли.

Открывая и закрывая рот, Павел переводил взгляд с него на меня и обратно. Никогда ещё не видела его настолько обалдевшим.

Но радости это не принесло.

Ну в шоке он от моей борзости, и?

Это не вернёт потраченные на него годы.

Не отменит причинённую им боль.

Мстить скучно.

Не приносит это удовлетворения и покоя. По крайней мере, мне.

Хотя постращать Павла стоит, чтобы в следующий раз думал, прежде чем ширинку расстёгивать.

— Он не будет здесь жить, я не позволю, — Павел махнул рукой. — Выноси своё барахло.

Лавентин знай втаскивал вещи.

— Квартира большая, всем места хватит, — улыбнулась я. — А Света где?

Павла перекосило:

— В неврологии эта истеричка. Она из-за твоего исчезновения так психовала, что пришлось ей скорую вызывать.

А жаль, что у Павла нервы крепкие. Вот бы ему тоже башню снесло, но нет ведь: его больше волнует, что Лавентин здесь поселится, чем мой провал в тартарары.

Хотя может это и неудивительно: Павел верил в параллельные миры. И даже немного в магию — в том смысле, что человека можно проклясть.

— Ты хотя бы знаешь, как она? — глухо спросила я.

— Мне припадочные не нужны, — Павел снова уставился на таскавшего сумки Лавентина. — Пусть уматывает или я вызову полицию.

— Вызывай, — пожала плечами я. — Паспорт при мне, прописка здесь есть, а Лавентин мой гость. Имею право его пригласить.

Прислонившись к стене, я расстегнула и стянула один ботинок на мощной платформе, потом второй. Глядя на мою обувь, Павел брезгливо кривил губы.

Забавно на самом деле. Он ведь меня тем и покорил, что явился в школу в коже и с кривеньким ирокезом. Только потом узнала, что это результат проигрыша в споре. Но ведь и это впечатлило: он сдержал слово, даже понимая, что получит головомойки от завуча и директора.

Почему он в итоге превратился в такого мудака?

— Саш, ты ведь насчёт подселения несерьёзно? — В его голосе появились чуть ли не просящие нотки.

— Серьёзно. — Я премило улыбнулась. — Он теперь мой мужчина, не выгонять же его.

Павел оглядел Лавентина, освобождавшего подъезд от наших вещей. Уж накупили так накупили. Страшно представить, как будем таскать это по тоннелю между мирами.

Надо было не увлекаться, прожила бы без чая и кофе, без шоколадок.

С другой стороны, почему нет? Деньги есть, нести не так чтобы очень уж далеко, почему не побаловать себя вкусностями? В конце концов, жизнь предстоит опасная, в любой момент подстрелить могут, лучше не отказывать себе в маленьких удовольствиях, ведь каждое из них может стать последним.

Павел заскрипел зубами. Понимаю, Лавентин в чёрной коже с шипами и заклёпками, с длинными растрепавшимися волосами выглядел внушительно и достаточно асоциально, чтобы ожидать удара в ответ на грубость.

Блин, неужели Павел настолько себя не уважает, настолько труслив, что стерпит въезд моего любовника в квартиру?

— Я против, — процедил Павел, вернулся на кухню и захлопнул дверь.

Лавентин вопросительно на меня посмотрел.

У меня не было слов. Просто гадко на душе.

— Это твой муж? — прошептал Лавентин.

Очень хотелось вымарать этот факт из биографии. Но я кивнула.

— Да, неудачный брак — это всегда трагедия, — Лавентин пошёл за сумками с обувью. Проходя обратно, остановился. Нахмурился, глядя в пол. — Ты… эм…

Мотнул головой и отнёс вещи в спальню. Последним оказался пакет с запасом нижнего белья.

Оглядев пустую лестничную клетку, я заперла дверь.

Павел даже не спросил, куда и как я пропала, что со мной было, в порядке ли я.

Надеюсь, это он от шока такой неразговорчивый, а не потому, что ему абсолютно всё равно, что со мной.

Судя по скребущим звукам, он переворачивал на сковороде картошку. Стальные нервы.

А ужин у него экспроприирую. Вот что у Павла не отнять — так это умение обалденно жарить картошку. В мире Лавентина картошки вовсе нет.

Да, вот и вернулась. Чувства-то какие противоречивые: хочется и довести Павла до белого каления, и оказаться подальше от него.

Заглянула в кухню:

— Когда картошка будет готова?

Павел смотрел вытаращенными глазами:

— Саш, ты реально обалдела?

— Не более чем ты.

— Я Светку водил ненадолго и жить здесь ей не предлагал, — полушипел Павел. — Нет, я понимаю, нашла хахаля себе под стать, счастлива, но вселять его к нам — это перебор. Я в суд подам.

— Тогда я отпишу ему половину своей доли.

— Выгони его, — тихо прорычал Павел. — Давай.

И тут я сообразила, что он говорит едва слышно и с опаской косится поверх моей головы.

— Боишься его? — усмехнулась я.

— Отморозков всяких бояться нормально.

— Трус.

— Потаскуха.

— Это ведь оскорбление, да? — над самым ухом произнёс Лавентин.

— Да, — выдохнула я, покрываясь мурашками от его дыхания на затылке, от прикосновения ладоней к плечам.

Лавентин отодвинул меня в сторону:

— Ты должен извиниться перед Сашей.

— Вот ещё, — неуверенно фыркнул Павел.

— Если не возьмёшь свои слова обратно, мне придётся применить силу, — спокойно предупредил Лавентин.

Павел яростно на него смотрел. Скривившись, выключил газ и швырнул лопаточку на столешницу:

— Да подавитесь вы всем. — Набычиваясь, он попёр на нас, но возле неподвижного Лавентина остановился. — Дорогу.

— Только после того, как принесёшь извинения.

— Дорогу я сказал!!

— Саша, он благородного происхождения?

— Нет.

В следующий миг Лавентин заломил Павлу руку и выволок в коридор. Потащил к туалету. Павел вцепился в косяки. Пара ударов под колени — и он рухнул перед унитазом.

Всё происходило так быстро, что я возразить не успела.

Ухватив Павла за шею, Лавентин стал наклонять его голову в унитазную полость, приговаривая:

— По закону нашего мира человек неблагородного происхождения, оскорбивший длорку словом или делом и не осознавший своего проступка…

Упёршись ладонями в унитаз, Павел заорал:

— Извиняюсь! Извиняюсь я!

Лавентин навис над ним, придавливал к ободку:

— Хорошо надо извиниться, чтобы понятно было, за что, и что чувствуешь себя виноватым.

Хрипло дыша, Павел забормотал:

— Саша, прости, что оскорбил тебя.

И это ведь мой муж Павел, человек, отношения с которым я пронесла почти через всю сознательную жизнь.

Казалось, Лавентину не составляло труда удерживать его в опасной близости от дырки в унитазе, голос звучал уверенно и раскатисто:

— Повторяй: и если мой язык ещё раз посмеет…

— И если мой язык ещё раз посмеет…

— …произнести о тебе несправедливое и дурное.

— …произнести о тебе несправедливое и дурное, — придушенно буркнул Павел.

— …пусть тогда он отсохнет на веки вечные.

Веривший в колдовство, видевший моё исчезновение, Павел умолк. Лавентин надавил ему на затылок.

— …пусть тогда он отсохнет на веки вечные! — взвизгнул Павел.

Попятившись, Лавентин взглянул на свои руки. Отправился в ванную комнату и включил воду.

Побагровевший Павел обратил ко мне влажные глаза, губы дрогнули, будто намереваясь произнести очередное оскорбление, но он сдержался.

Я глубоко вдохнула. Ещё и ещё.

Лицо Павла перекосило жгучей ненавистью. Приподнявшись, он захлопнул дверь в туалет, отрезая себя от нас.

Из ванной вышел Лавентин, постучал к нему.

— Идите вы, — огрызнулся Павел.

— Я просто предупредить хотел, — добродушно произнёс Лавентин. — Это за первое оскорбление купание в нечистотах, за второе — лишение языка. За недозволенное прикосновение к главе рода — отсыхание руки. За попытку убийства — смерть через повешение. Ты не слишком буйный, но мне кажется, лучше предупредить, что я прослежу за исполнением закона в случае его нарушения.

С той стороны что-то невнятно пробормотали.

То, что происходило — это немыслимо просто.

Даже живой дом Лавентина в момент моего неосознанного контроля казался более реальным, чем это мгновение.

Оказывается, я так забегалась по другому миру, что не смогла оценить и принять случившееся здесь пять дней назад.

Измена Павла, то, что он оказался вовсе не таким, каким я представляла — всё это ещё не вписывалось в картину моего мира.

А теперь снова обрушилось ужасным осознанием.

К прежней жизни возврата нет.

К Павлу возврата нет.

Всё перевернулось.

Разглядывая меня, Лавентин обеспокоенно уточнил:

— Ты в порядке?

— Не знаю, — пожала плечами я. — Просто обидно, что всё так кончается. Обидно, что он… — голос дрогнул, — оказывается, совсем-совсем меня не любил, что всё…

Я задохнулась.

Мой мир рушился окончательно.

— Тебя обнять? — подступая ближе, спросил Лавентин.

Один мой кивок — и он прижал меня к своей груди, обнял крепко.

— Это пройдёт, — пообещал он.

— Знаю, — всхлипнула я.

— А ты самая лучшая жена в мире. Лучше тебя представить невозможно.

— Спасибо за утешение, — я орошала слезами его кожаную жилетку.

— Я просто сказал правду.

Обвила руками его талию. Как же хорошо, что он сейчас рядом.

 

Глава 38

артошка вышла на редкость удачной, да ещё с солёными огурчиками от двоюродной бабули Павла — просто объедение. Жаль, мало было.

После неё мы неторопливо пили чай с пирожными.

Павел сидел в туалете.

Меня уже распирать начало, а дражайший супруг занимал стратегическое место. Живот его, что ли, подвёл от страха? Или надеялся нас таким образом из квартиры выжить?

Мысль, конечно, здравая: без туалета в квартире плохо. Но и в туалете всё время проводить тоже как-то не очень.

Допив чай, Лавентин задумчиво произнёс:

— Может, он заболел?

— Кто?

— Этот твой… муж, — он махнул на дверь в прихожую. — Столько в туалете сидеть ненормально.

Невольно рассмеялась:

— Согласна. Но думаю, дело не в болезни.

Лавентин вопросительно приподнял брови. Я подхватила ложечкой кремовый цветок, покачала его:

— Это стратегический ход: заблокировал доступ к важному ресурсу в надежде, что мы покинем оккупированную территорию.

— Дверь хлипкая.

— Для кого хлипкая, а для кого и нет.

Забросила в рот сладкий, таявший на языке кремовый цветок. Так же, как таял он, растворялась поселившаяся в груди тяжесть.

Обидно, горько, страшно, но… лучше в двадцать два узнать, что не с тем человеком связалась, чем в сорок или пятьдесят, или чем в ситуации, когда его поддержка была бы жизненно необходима.

Можно сказать, я легко отделалась.

— Ладно. — Воткнув ложку в остаток пирожного, поднялась. — Давай закончим дела.

— Да, пора, — Лавентин тоже поднялся.

Пропустил меня, следом вышел в прихожую и постучал в туалет.

Павел молчал.

Лавентин постучал громче.

— Ну что вам? — огрызнулся Павел.

Я прямо представила, как он, сложив руки на груди, нахохлившись, сидит на крышке унитаза и злобно смотрит на дверь.

— Физиологические потребности, — пояснил Лавентин.

Стало до ужаса интересно, что победит у Павла: гнев или страх?

— Не пущу, — отозвался он.

— Мне бы не хотелось выбивать дверь, — Лавентин не терял спокойного такта.

Если подумать, в нашем мире такое поведение выглядит страшно: аристократическая выдержка кажется поведением психопата. В фильмах психопатов часто так и показывают: спокойное дружелюбие, а потом раз — и голову отрубил.

Похоже, у Павла появились примерно такие же ассоциации. Щёлкнул замок. Гордо вскинув подбородок, но опасливо косясь на Лавентина, Павел пересёк прихожую и закрылся в кухне.

Будет ругаться из-за картошки или нет?

Я ждала, ждала… Судя по звукам, Павел открыл тумбочку и достал ещё клубней.

— Будешь? — Лавентин указал на туалет.

Улыбнулась:

— Да, конечно.

Была у меня мысль на время, пока разбираюсь с последними делами, приклеить к двери спальни смартфон Лавентина с запущенным на тихом звуке порнороликом длинной так с час. Чтобы Павел, если решит подслушивать, только охи-вдохи уловил и почувствовал себя ущербным. Но вдруг стало лень с этим возиться.

Не стоил Павел лишних телодвижений.

Оставив Лавентина со смартфоном, я взялась за ноутбук. Деньжат дяде на подарки племяшке перевела. Даже письмо на таймер поставила, в котором извинилась, что не даю адреса своего таинственного санатория. И ещё на год вперёд писем отсроченных наделала с сообщениями, что со мной всё в порядке.

Во Вконтакте тоже написала об отъезде, статус поставила «Вернусь через год», вышла из всех аккаунтов, чтобы Павел чего не натворил, историю почистила.

Затем поставила ноутбук на табуретку возле кровати и усадила Лавентина рядом. Меня вдруг охватило волнение, сомнение в способности добиться желаемого результата.

А вдруг я в Лавентине ошиблась, как когда-то в Павле?

Вдохнув и выдохнув, начала:

— Я хочу объяснить, почему императору не стоит знать об оружии нашего мира.

И рассказала о том, что такое высокотехнологичная война.

С цифрами.

С описанием травм.

С показом роликов и фрагментов исторических фильмов и хроник.

Лавентин кивал, задавал вопросы, но выглядел… отстранёно. Сердце сжималось: неужели ему совершенно безразличны страдания других людей? Неужели надежда, что он не станет выспрашивать о земных военных разработках и даже поможет сделать так, чтобы император не прислал в мой мир шпионов, окажется тщетной?

Голос слабел, энтузиазм угасал. На застывшем лице Лавентина мерцал цветной свет экрана, где сменялись кадры документального фильма о применении бактериологического оружия.

Не выдержав, я захлопнула крышку.

Лавентин вздрогнул.

Помолчал.

— Знаешь, — он почесал затылок. — Мне кажется, ваш мир слишком опасен. И ещё тут много смертельных болезней, которых у нас нет. Сюда на самом деле нельзя путешествовать. Тебя и меня, по-хорошему, надо запереть на карантин.

Лавентин заглянул мне в лицо. Спокойный, задумчивый. Непредсказуемый.

— Оружие вашего мира очень разрушительно, но хуже того — бездумно, ему всё равно, солдат перед ним или младенец. Такое нельзя пропускать в наш мир, и я постараюсь этому помешать.

От сердца отлегло.

Пусть попадание к Лавентину не моя вина и произошло против воли, я не должна стоять в стороне, пуская на самотёк последствия контакта двух миров.

Теперь наконец выражение лица Лавентина стало обеспокоенным, он почесал затылок, потёр подбородок.

— Какие-нибудь проблемы с этим? — положила руку ему на плечо.

— Да, будут некоторые сложности… — Он снова почесал затылок. — Нам придётся скрыть то, что мы здесь были. Скажем, что проникнуть сюда в брачных браслетах в принципе невозможно. Я постараюсь сделать незаметную защиту, чтобы никто не мог войти в тоннель.

— А если прибор для перехода у тебя заберут и защиту снимут?

— Тогда остальное будет не в нашей власти. Но, подозреваю, сделать этого не смогут.

— Почему?

— Видишь ли, когда я предложил членам научного собрания открыть проход в другой мир, ни у кого не получилось. Они чётко следовали инструкции, но всё равно не смогли.

Осмыслила сказанное. Моргнула:

— Почему?

— Вероятно, это связано с тем, что магия их семей не такая древняя, как моя. Мой предок был одним из первых, кто получил родовую магию, а она связана с путешествиями между мирами. Возможно, у него были какие-то особые способности, а может, основатели первых родов позаботились о том, чтобы держать появление источников магии только в своих руках.

— То есть… — Я шумно вдохнула и откинулась на постель.

Получается, мне, так сказать, троекратно «повезло»: Лавентин пожелал такую аферу провернуть. Каким-то образом из трёх с половиной миллиардов женщин выбрало меня. Так он ещё оказался одним из немногих, кто способен открыть проход.

Так и в судьбу поверить можно.

— Хорошо, скажем, что здесь не были… Только вещи жалко.

— С этим как раз проблем нет: дома можешь ходить в них сколько угодно, все будут считать их порождением самого дома. Позже можно будет найти портных и модисток, которые скопируют покрой. Или вовсе объявить их пошитыми у нас по твоим рисункам и объяснениям.

— Я не умею рисовать.

— Об этом никто не знает.

— Ну да… Сколько времени у нас осталось?

— Часа два.

Я села.

— Ну что ж, давай объясним Павлу, что он должен ждать моего возвращения и не дёргаться.

— Да-да, помню, — кивнул Лавентин и тихо добавил. — А вообще идея с магическими жучками мне понравилась, надо будет реализовать.

Может с защитой своего мира от нашего оружия он и поможет, но технологический прогресс по полученной информации будет ускорять. Можно ли от учёного ожидать иного?

 

Глава 39

ногда что-то кажется ужасным, а потом кардинально меняешь мнение и даже хочешь этого. Это я не о стокгольмском синдроме, а о светящейся мембране, которая вытолкнула меня в мир Лавентина. Вот бы сейчас она появилась и прокатила нас с барахлом до нужной точки.

Но нет.

Мембраны не было и в помине, и мы перебежками таскали сумки с вещами. Мне доставались лёгкие и физподготовка у меня нормальная, но после насыщенного дня это таскание немного раздражало.

— Чуть-чуть осталось, — сказал Лавентин, ставя ношу посередине коридора.

Я с сомнением посмотрела вперёд. Ага, как же — ещё идти и идти! А он продолжил:

— Чем ближе к родному миру, тем больше приток магии, ещё немного, и я смогу понести все вещи.

— Опять превратишься в Халка?

— В кого?

— Это выдуманный герой, он, когда сильнее становится, зеленеет. Почти как ты в том доме.

— А… Я немного другой вариант имел в виду. Так трансформироваться не очень приятно, если честно.

— Догадываюсь.

***

Мысли путались. В голову укладывалась новая информация, в том числе о мозге и его электрических импульсах, что я обязательно расскажу изучающим возникновение чувств друзьям.

И то, что я сейчас думаю, как запоминаю — это ведь тоже электрические импульсы!

Даже немного жутко.

Но и восхитительно тоже.

А интересно, как импульсы выбирают, в какую сторону двигаться, точнее, какую часть мозга стимулировать? И химические процессы тоже. Например, у меня сейчас множество тем для обдумывания, как из них выбираются наиболее важные?

Почему эти крайне важные вещи мозг ранжировал так, а не иначе? Почему присвоил высокое значение информации об эмоциональных связях Саши с её миром?

Вроде эти данные не входят в сферу моих интересов. То есть мне, разумеется, легче от того, что я не оторвал Сашу от чего-то очень важного, и, похоже, её отсутствие не станет критичным для родных, но я должен отметить это как факт и к нему не возвращаться. А я возвращался.

Может, в своих выводах не уверен? Но Саша вживую пообщалась лишь с этим сомнительным мужем и попрощалась по телефону только с двумя людьми.

Даже весь возможный срок в своём мире не провела.

Едва объяснили Павлу, что ему никуда не деться, ведь мы можем открыть проход прямо к нему, и приврали насчёт магических подслушивающих жучков, которые будут отслеживать его деятельность, мы отправились назад. А ведь можно было ещё полтора часа чем-нибудь интересным заниматься, ролики познавательные смотреть…

Вроде мои выводы логичны.

Тогда почему я продолжаю об этом думать? Наверное, стоит прояснить ситуацию, чтобы заняться другими вопросами. Теми же подслушивающими жучками, например…

— Мм, — я покусал губу. — Мне показалось, или ты не слишком привязана к своему миру?

Саша поставила сумки. Удивительная длорка, которая сама носит вещи и не по нужде, а по собственному желанию. Да с ней даже в экспедицию отправиться можно!

— Почему ты так решил? — Хмурясь, Саша пошла назад, к оставленным неподалёку вещам.

— Ты почти ни с кем не прощалась.

— Не хотела лишних расспросов. Врать не люблю.

— Аа…

Подхватил ещё пакеты.

Похоже, в глубине души я сомневался, что Саша легко перенесёт жизнь в моём мире.

Интересно, а как бы я себя вёл, если бы уезжал к ней на год? Кому бы об этом сказал? Наверное, только маме. А Саша предупредила троих.

По справедливости, это мне надо к ней переселяться. Жаль, это невозможно.

Мы в тяжёлом молчании носили вещи. Я снова думал о Саше.

Она казалась грустной. Я вздохнул:

— Прости, что приходится из-за меня уезжать.

— Да дело не в этом, — отмахнулась Саша. — Если честно, ты это так компенсируешь деньгами, что я радоваться должна, а не огорчаться. Просто… была любовь, планы на будущее — и вдруг ничего не стало. Не только из-за тебя. Ты меня забрал, когда моя семейная жизнь уже развалилась.

Вспомнил её мужа. Конечно, Саша простолюдинка и выбрала себе подобного. Но они такие разные: в ней есть стержень, внутренний свет, сила или как там это называют, а муж её слизняк слизняком. Что она в нём нашла?

— Вас родители поженили? — предположил я.

— С кем?

— С Павлом.

— Нет, — Саша усмехнулась. — Родители были против.

— Тогда зачем вы женились? Это же навсегда…

— У нас не навсегда. У нас можно хоть на следующий день разводиться, хоть через двадцать лет.

А ведь есть в этом логика! Не всегда удаётся оценить человека до брака, а у них можно официально разойтись и попытать счастья снова.

— Хм, удобно. — Но тут я задумался о другом аспекте. — А дети?

— Обычно остаются с матерью.

— Да?

— Да. Реже с отцами. Но если родительских прав не лишают, то второй родитель видеться имеет право… Точно не знаю, но какие-то нормативы есть. И ещё родитель, который не воспитывает ребёнка, платит алименты, то есть выплачивает часть от своего дохода на содержание детей.

— Как всё продумано, — кивнул я, снова удивляясь и восхищаясь её миром. — Это куда лучше, чем ждать смерти супруга.

— Или чем убивать супруга, чтобы скорее освободиться.

Мы переглянулись, в глазах Саши появился блеск, словно отдаление от её мира уменьшало её грусть, как отдаление меня от моего мира ослабляло мою магию.

— Согласен, — тихо отозвался я.

Впрочем, если в моём мире и убивали супругов, я таких случаев не знал.

Хотя, если подумать, такое могло происходить.

Поднимая очередные пакеты, я поинтересовался:

— А у вас нормально мужей или жён убивать?

— Случается. Бывает по неосторожности. Порой ради денег.

— Удивительно. — Я посмотрел на грубо отёсанный потолок тоннеля. — Жить с человеком, делить постель, строить планы. А потом раз — и убить. Ужас.

Помотал головой. Саша хмыкнула:

— Повезло, что для тебя это ужас. А то избавился бы от меня, вместо того, чтобы выходки браслетов терпеть.

— О, против брака с тобой я ничего не имею, даже по-настоящему. Ты такая замечательная.

Саша засмеялась.

— Что? — не понял я.

Она помотала головой. Хотел подробнее расспросить, но ощутил прилив магических сил. Всё, я в зоне полноценной магической силы, можно применить родовое заклятие.

Может, это и не особо умно — магию между мирами применять, но интересно, да и позволять Саше носить вещи стыдно. К тому же она показала мне техническое волшебство своего мира, было бы неплохо продемонстрировать эффектные магические явления моего.

Я приложил пальцы к ободку браслета, он отозвался, выплёвывая в них горошину.

— Сейчас всё понесу. — Подмигнув Саше, я проглотил волшебный шарик.

***

До чего Лавентин отличается от земных мужчин. Наши, даже имея возможность развестись, от брака как от огня бегают, даже намёк лишний боятся сделать, а Лавентин сходу заявил, что не прочь жениться на мне по-настоящему. Я даже засмеялась.

А если бы я авантюристкой какой оказалась? Поймала бы его на слове, склонила к исполнению супружеского долга — и всё, пожизненная связь непонятно с кем была бы гарантирована.

— Что? — Лавентин выглядел таким обиженным, что смеяться хотелось ещё больше.

Он настолько милый, что, будь я авантюристкой, наверняка бы его пожалела.

Хотя, нет. Сочла бы, что лучше я, чем Сабля его с накладными волосами, и всё равно захомутала, потому что такие мужчины — редкость. У нас в мире точно.

Что-то изменилось в выражении его лица, в серо-зелёных глазах блеснули зеленоватые искорки.

— Сейчас всё понесу, — радостно сообщил Лавентин и, подмигнув мне, что-то проглотил.

А потом…

Лавентин превратился в дерево.

Я, конечно, утрирую, совсем деревом он не стал, но из шеи и головы у него выросли тонкие гибкие ветки, а ноги покрылись сетью корней, усиливших их и приподнявших стопы, будто на платформе.

Росшие из Лавентина прутья двигались, точно змеи. Они обхватили ручки пакетов и сумок, подтянули их к Лавентину, развесили над ним, и он зашагал дальше. Сумки покачивались, веточки двигались. Я стояла с открытым ртом.

Нет, к такому жизнь меня не подготовила. Вообще.

Обернувшись, Лавентин улыбнулся, но выражение моего лица его смутило, улыбка повяла, во взгляде появилась обеспокоенность. Надо было что-то сказать. Ну я и сказала:

— А ты говорил, превращаться неприятно.

— В это — приятно… Что-то не так?

Ну да, подумаешь, в дерево превратился, чтобы вещи донести. С кем не бывает.

В дерево.

Ё-мое, в дерево!

Это просто какой-то невероятный мир.

Улыбнулась:

— Всё просто замечательно.

— Тебе мой вид не нравится? — грустно уточнил Лавентин.

— Нет, что ты, — опасливо проскочив под пакетами, я подхватила его под руку. — Главное — функциональность.

— Всё же не нравится.

— Просто слишком внезапно. — Похлопала его по ладони. — В моём мире люди такого не умеют.

— Зато умеют другое. Мне очень понравились образовательные видеоролики. Это же здорово: не надо к профессору ехать, в институт поступать — можно смотреть, пока не научишься. А двигатели ваши — какое невероятное удобство, насколько вы ускорили путешествия, упростили перемещение по городам. Здорово!

Бедняга Лавентин не знал, что такое борьба за парковочные места и пробки. Но развеивать приятное представления о нашем мире не стала. Так и шла, держа его под руку, а над нами раскачивались пакеты.

— Ты говорил, твоя магия не атакующая, — заметила я. — Но в таком виде ты выглядишь очень воинственно.

— У деревянных щупалец слишком медленная реакция, чтобы они служили оружием. Они не отражают магию и легко рассекаются. Не говоря уже о том, что соединены с нервными окончаниями, и каждое повреждение будет ощущаться весьма болезненно.

— Да, такими не повоюешь.

Хорошо шли. От Лавентина пахло смесью корицы и ванили — очень уютно, успокаивающе, так что хотелось положить голову ему на плечо, закрыть глаза и забыть обо всём.

— У меня мирная магия, — ласково согласился Лавентин. — А в этой форме ветки даже источают особые вещества, способствующие умиротворению. Этими ароматами бессонницу лечить можно.

Зевнув, подтвердила:

— Верю.

Впереди показался тусклый свет прохода в его мир. Чаще забилось сердце. Что меня там ждёт? Надеюсь, не пуля в лоб и не очередная встреча с императором.

В первую очередь Лавентин просунул наружу ветвистую шевелюру с вещами, затем пропустил меня и только тогда сам шагнул в лабораторию. Ветки неторопливо втягивались в его голову, я зачарованно наблюдала за процессом. Лавентин наблюдал за мной. Вот исчезла последняя ветка, и взгляд переместился на его ясные глаза.

Мы молча стояли друг против друга.

В дверь постучали.

Вздрогнув, Лавентин отступил:

— Войдите.

Близенда быстро вошла в лабораторию и затворила дверь. Пристально осмотрела Лавентина в кожаном прикиде. Надеюсь, она не собирается высказать мне, что я порчу её мальчика?

— Нужно обсудить с вами несколько очень важных вопросов, — твёрдо произнесла Близенда.

У меня засосало под ложечкой. Лавентин шагнул к ней:

— Мама, что-то случилось?

— Да. Боюсь, что случилось.

Закончилась наша маленькая передышка.

 

Глава 40

— ачну с самого лёгкого, — Близенда опустилась в кресло. — По особому секретному распоряжению Раввера все длорки главы рода, а так же старейшины семей, обязаны неотлучно находиться в родовых домах. — Она мимолётно улыбнулась. — Придётся вам потерпеть меня некоторое время.

— Хорошо, что министр осознал угрозу, — кивнул Лавентин. — Ещё какие-нибудь инструкции?

— Через два часа за тобой заедет отряд, чтобы сопроводить в лаборатории особого отдела.

Почёсывая затылок, Лавентин кивнул:

— А что действительно страшного случилось?

— В императора стреляли, — Близенда потупила взгляд.

Как отличается подданическое мировоззрение от привычного мне: их фактически по домам заперли, убить хотят, а самое страшное — неудавшееся покушение на императора.

— Как он? — сразу оживился Лавентин.

— Не пострадал. Спасибо Равверу.

— А министр как? В стране ввели чрезвычайное положение?

— Нормально. Только в столице.

— Преступника поймали?

— Да. Это уроженец Черундии, прибыл в страну матросом на торговом судне. Утверждает, что причина нападения — ненависть к захватчикам, уничтожившим его деревню. Но нашлись те, кто объявил виновными галлардцев. В их квартале погромы.

И здесь погромы по национальному признаку. Бывает ли без них?

— Это несправедливо. — Лавентин гонял пятерню по волосам. — Даже если убийцу подкупили галлардцы, живущие здесь уроженцы этой страны не виноваты. Многие на исторической родине никогда не были.

Близенда мягко ему улыбнулась:

— Некоторым это ужасно трудно объяснить. Ненавидеть ведь проще, чем думать о собственных невзгодах. — Она ласково смотрела на сына. — Поспи, скоро тебе понадобится много сил.

— Да! Мне надо уложить в голове то, что я узнал в другом мире.

— Интересно было?

— Невероятно! — Лавентин взмахнул руками. — Там машины — это такие повозки без ящеров. Моторы настолько маленькие, что есть индивидуальный двухколёсный транспорт, маленький-маленький, мотоциклом называется, а скутеры ещё меньше. А ещё там есть смартфоны — это такие штуки, по которым показывают всякое интересное, причём это интересное загружается внутрь через невидимые и неосязаемые сети. И Саша, оказывается, одета очень скромно, потому что в её мире — там одежду почти не носят. А ещё там такие штуки, на которых создают образы объёмных вещей и потом их снимают, и так можно увидеть работу мотора изнутри. Или работу мозга. Мама, представляешь, все наши мысли — это электрические и химические реакции. И привязанности, даже любовь. И любопытство тоже. И речь запускается маленькими разрядами тока, а мозг похож на грозовое облако, которое искрит молниями, а ещё…

Он рассказывал и рассказывал, иногда сбивчиво, порой чётко, выпучив глаза, махая руками, расхаживая по комнате, хватаясь за бумагу и карандаши. Близенда внимательно слушала, кивала и своевременно вставляла реплики вроде: «Да неужели! Невероятно! Просто замечательно! Хотела бы я это видеть!»

И невозможно было понять, делает она это из вежливости или её интересует тема. Кажется, Лавентину было всё равно, он лишь выражал впечатления.

— А ещё там…

— А ещё мы…

— А ещё в том мире…

— А ещё существует…

— А ещё…

Тут я не выдержала:

— А ещё мы решили никому не рассказывать, что мы были там. — Я встретилась с задумчивым взглядом Близенды. — В моём мире много опасных вещей, лучше защитить вас от их появления.

— И ещё надо подумать о контроле технологического прогресса! — вскинул палец Лавентин. — Мама, там… то, как они ведут войны — это просто ужасно.

Она удивлённо вскинула брови:

— И это говорит молодой человек, занимающийся разработкой боевых химер.

— Да ни одна моя полностью завершённая химера не обидит ребёнка или невооружённую женщину! Она и вооружённую-то может пощадить. А мой магоед совершенно безвреден для людей. И ни одно из моих созданий не может в секунду уничтожить целый город.

На этот раз Близенда посмотрела на меня. С сомнением.

— Было дело, — развела руками я. — Ещё до моего рождения. Во время Второй мировой войны.

Глаза Близенды расширились:

— Второй. Мировой. Войны?

— Вам повезло не знать, что это такое, — уверила я.

— Да, мама, нам очень повезло, потому что то, что там было — это совершенно не по-длорски, там… никакой чести не было. И ограничений тоже не было. Слепая смерть.

— Я никому и никогда не расскажу, что вы были в том мире, — Близенда сложила руки на коленях. — А теперь иди спать, тебе предстоит много дел. И успокойся, а то от восторга в самый неподходящий момент развяжется язык.

— Да, конечно, — Лавентин встрепал волосы и двинулся к выходу, продолжая терзать пряди.

Я осталась один на один с Близендой. Она меня разглядывала.

— Вам там Лавентин привёз кое-что, — я указала на сумки.

— Это хорошо, — улыбнулась Близенда. — К сожалению, он не всегда помнит просьбы, особенно если много впечатлений.

По сравнению с его достоинствами рассеянность — просто мелочь.

Наверное, стоило это сказать, чтобы польстить Близенде. Но было неловко. Этакие смотрины.

— Я здесь временно, — напомнила на всякий случай.

— Это ваше личное с Лавентином дело, я не стану вмешиваться.

— Звучит так скептически, словно вы предполагаете, будто я останусь.

По её губам пробежала лёгкая улыбка, Близенда откинулась на спинку и немного расслабилась:

— Как долго ты здесь?

— Пять дней.

— Между тобой и свободой ещё триста пятьдесят восемь дней. Это очень много. Особенно когда на тебе брачный браслет.

Во мне взыграло упрямство:

— Считаете, мы не справимся с притяжением?

— Судя по рассказам домашних духов, ты терпеливая и в целом на Лавентина не сердишься. То есть он тебя не раздражает. Вы оба молоды и привлекательны, постоянно рядом друг с другом. Наш мир тоже умеет очаровывать, а за год к нему можно не только привыкнуть, но и полюбить. Поэтому я, конечно, буду на вашей стороне, если вы решите воздержаться от подтверждения брака, но и к тому, что ты станешь моей невесткой, тоже морально готова.

Нет, я не злая. И Близенда мне симпатична своим вселенским спокойствием, но что аристократка примет в семью кого-то вроде меня? У меня все шаблоны уверяли, что тут быть войне на выживание. Не удержалась и уточнила:

— И даже против не будете?

— Брак с кем-то равного положения — это замечательно. С точки зрения генеалогии. Но мне не хочется поступать с родным сыном, точно с породистым ящером, выбирая самку на случку по родословной.

Как Лавентину повезло с прогрессивной позицией мамы. Только:

— А Сабл… Сабельда разве не такой породистый выбор?

— О, это партия Сарсанны. Сабельда её родственница и протеже. Сарсанна любит сводничать, и даже неудачи вроде первого брака Раввера её не останавливают.

— Сарсанна… — Поморщилась, припоминая, где слышала это имя. — Это та, кого император назначил нас этикету учить?

— Если бы он кого и назначал, то именно её. Пока можешь расслабиться, Сарсанна тоже заперта дома. А вот позже, — Близенда покачала головой. — Я вам сочувствую. В ней сильна императорская кровь и страсть к командованию.

Что-то подсказывало, что от этой Сарсанны я рискую начать бледнеть подобно Лавентину.

Ко мне подобрался зевок, аж мышцы свело от попытки его сдержать. Справившись с позывом, я указала на сумки:

— Хотите взглянуть, что Лавентин вам принёс? Могу достать.

— Тебе тоже надо отдохнуть. Сувениры подождут.

Здравая у неё позиция. Кому-то очень повезёт со свекровью.

Выходя из лаборатории, я всё же зевнула.

Только рухнув на кровать, уже проваливаясь в сон, осознала, что единственные позитивные чувства за время пребывания дома — радость от покупки вещей, о которых мечтала с подросткового возраста.

И уже практически совсем во сне я вынуждена была признать, что было ещё кое-что приятное, очень приятное — поцелуй с Лавентином.

***

Засыпать я начал на подлёте к подушке.

Мгновение блаженной темноты.

И прикосновение к плечу.

— Лавентин, — настойчивый голос мамы. — Пора собираться.

— Ну ещё немного, — промямлил я, пытаясь обнять подушку.

Подушка исчезла.

Голос мамы зазвучал строже:

— Лавентин, вставай.

Я открыл глаза. Необычная, конечно, спальня, но милая. Зажмурившись, потянулся. В голове закрутились мысли. Или вернее сказать, в голове бушевали разряды тока? Или: синопсисы взбесились? Можно столько всяких обозначений придумать — уму непостижимо.

— Дела, — напомнила по-прежнему стоявшая надо мной мама.

Я открыл глаза. Она часто так возвышалась надо мной, пока не встану. Но сегодня… кажется, ей грустно.

— Что-нибудь случилось? — Приподнялся на локтях. — Что-то ещё?

— Просто за тебя боюсь. Там ведь опасно, — в её глазах заблестели слёзы. — Самого императора пытались убить, а ты…

Поднявшись, обнял её за плечи, вдохнул привычный запах волос.

— Его ведь охраняют постоянно. — Мамин голос дрожал, и от этого становилось страшно.

— Я возьму с собой химеру. И надену на неё экспериментальную броню. И…

— Лавентин, ты не боевой маг.

— Но я длор, и как всякий длор умею сражаться. Даже я бы сказал, что поболе многих длоров.

— Отец Раввера, Элинсар, был лучшим воином империи, но это его не спасло.

— Потому что он защищал других, а моя цель хоть и помочь родине, но вернуться живым. И кто, кроме меня, вернёт Сашу домой? Нет, мне определённо нельзя умирать.

— Отличная мотивация, — усмехнулась мама. Крепко-крепко меня обняла. — Ты мой единственный ребёнок. Пожалуйста, вернись живым.

— Мама, я же не на передовую…

— Лавентин, если нас заперли по домам — опасно даже на острове длоров. А это второе по безопасности место в империи, сразу после императорского дворца.

И ответить нечего. Хорошо ещё, мама не знает, что Какики убили в его собственной спальне.

Приближался вечер, что-то мрачное было в том, как резко высвечивались предметы и лежали тени. Воздух потяжелел даже под защитным куполом дома. А за стенами ползли сизые хлопья дыма.

Оглядев выстроившийся у крыльца отряд из двадцати солдат, я немного заволновался. Если мне предоставили такую охрану — дело совсем плохо. Моя химера, отливая зеленоватой магической сталью, пристроилась в хвосте процессии.

Я двинулся к кэбу (их было три, два — для отвлечения внимания). Передо мной из-под земли вырос сверкающий привратный дух в ветвистой короне. Поклонившись, придвинулся ко мне и забормотал на ухо:

— Вас кое-кто хочет видеть. Срочно. Вас это заинтересует.

— Минуточку, — крикнул я сопровождению и направился за духом в выращенные Дусей кусты.

Под ногами противно скрипел гравий, тени казались живыми. Я протиснулся сквозь ветки на газон и, дойдя до середины, вопросительно взглянул на привратного духа.

Сбоку что-то шелохнулось, моя тень растворилась в более крупной. Я крутанулся на каблуках.

Из тени взвилась тьма, распахнула метровую пасть и пропищала:

— ЙааЙааЙааЙааЙаа…

Конечно, духи бездны для людей все, можно сказать, на одно лицо, но я уверен, что нависший надо мной — тот самый, что был возле дома Сомсамычевых.

Дух бездны, стороживший имение Какики, пока того убивали.

 

Глава 41

кэб пробирался горький дым, щипал ноздри. Мыслями я по-прежнему был в саду, где привратный дух выступил переводчиком для духа бездны, попросившего у меня убежища.

Из бездны тот явился нелегально, позарившись на выгодный заказ сопровождать женщину на свидание с клиентом.

Я не сразу догадался, о чём речь. Дух бездны подвывал «ЙааЙааа», а привратный дух краснел и переводил эвфемизмами, так что вводная часть получилась долгой.

Не знал, что для некоторых женщин близость с мужчиной — постоянная работа. Теперь стали понятны шутки, смысл которых прежде от меня ускользал. Но к делу это не относилось.

— Сам процесс договора ЙааЙй не насторожил, он и прежде выполнял подобные заказы. Хотя длор, который не был длором, ему не понравился.

— Длор, который не был длором — это как? — переспросил я.

Дух бездны разразился серией «ЙааЙаа», что привратный дух перевёл как:

— Он не был длором по сути, но он был длором.

— Как это?

— Йаа. ЙааЙааа. Йаа.

— Он не знает, — развёл руками привратный дух. — Лишь описывает свои ощущения. Духи бездны воспринимают всё не так, как люди, ему трудно объяснить. Говорит, вы длор и многие из вашего сопровождения — длоры, но вы другие, не такие, как тот длор, который не был длором, вы отличаетесь… составом.

— Хм… — я почесал затылок. — Любопытно получается. А дальше?

Последовали монотонные «Йаа».

— Немного странным ему показалось, что на крыше кэба, вёзшего женщину с тремя сопровождающими, среди которых не было вызвавшего его длора, крепились большие сундуки, словно она не на несколько часов туда собралась, а на несколько дней, а ведь найм был оформлен на одну ночь. Но ЙааЙй подумал, что это оборудование для выполнения заказа.

У меня отказало воображение, и я уточнил:

— Какое оборудование может требоваться для выполнения такого заказа?

— ЙааааЙаа, — подёргивая хвостом, отозвался ЙааЙй.

Привратный дух покраснел до ушей, его кожа блистала на солнце, словно раздробленные рубины:

— Вам лучше не знать, вы такой благородный длор — просто чудо! Не обращайте внимания на эти оговорки.

— Но интересно же. И я должен иметь полное представление о произошедшем.

— Поэтому перевожу так подробно, — вздохнул слегка посветлевший привратный дух. — Но его догадки вам точно ни к чему.

— ЙааЙаЙааЙаЙааЙааЙааЙаа, — принялся за своё дух бездны, привратный перевёл:

— Мужчины сняли сундуки и внесли их в дом, женщина вошла следом.

— Им открыл привратный дух Какики?

— ЙааЙа.

— Да. Их ждали. И укорили за опоздание.

— Даже так? — я подёргал ветку куста. Мои сопровождающие ждали, их ящеры перебирали лапами. — То есть это была запланированная встреча. А чьи разрешительные метки были на лбах мужчин и женщины?

Подняв морду к небу, дух бездны вырастил ложноножку и принялся накручивать на неё хвост. Ответ был полон вселенской тоски:

— ЙаааЙааЙааЙаа!

— Лбы мужчин были закрыты шляпами, а у женщины — чёлкой.

Такая нить оборвалась!

— Но они были не длорами, хотя были длорами, — добавил привратный дух. — И он не знает, как это объяснить, потому что по составу они были длорами, но они не такие длоры, как вы и длоры из вашего сопровождения.

Длор, который не длор и не длоры, которые длоры — замечательная компания. Есть над чем подумать. Хотя…

Кажется, тут всё просто: не длорами, которые длоры, могут быть представители младших ветвей, которым не распределили магии. Ведь по крови они тоже длоры, но не владеют магией, что делает их длорами лишь условно.

Если исходить из этой теории, длор, который не длор — простолюдин, получивший магию через брачный браслет от союза с последней в роду длоркой.

Но у нас таких нет.

И даже если бы были угасавшие роды, в мужья выбрали бы кого-нибудь из длоров, чтобы магия точно ему передалась.

Получается, либо я ошибся, либо существует тайный, почти пресёкшийся род длоров.

— А дальше? — уточнил я.

Подвывания ЙааЙй мой привратный дух слушал очень внимательно, кивая и хмурясь, один раз сильно покраснев. Посмотрел на меня:

— Он ждал возвращения женщины, не вполне понимая, зачем ей защита, если внутрь она вошла с тремя сопровождающими. У него были разные мысли на этот счёт.

— Какие?

— Такие, какие я не переведу, даже не просите. Он ждал, думал об этом и наткнулся на вас. От нечего делать решил помочь. В доме Какики было тихо, ничто не предвещало беды. Увидев вас без сознания, ЙааЙй отправился за вашей супругой по связующей браслеты нити.

— Он видит такую связь?

Дух бездны закивал.

— И у длора, который не был длором, была такая нить?

Он замотал головой.

Значит, теория о браке с угасающим родом неверна.

— Дальше? — рассеянно уточнил я.

— ЙааЙааЙааа.

— Ваша супруга испугалась, и ЙааЙй вернулся, но привратный дух Какики не отозвался. Перебравшись через ворота…

А это невозможно без разрешения привратного духа. Если только привратный дух ещё жив. Судя по взгляду моего, он подумал о том же.

— …он не обнаружил кэба. Надеясь получить вторую часть платы, ЙааЙй отправился на поиски заказчиков.

— И? — от нетерпения я оборвал листок с куста.

Пока оглядывался, не увидел ли это варварство Дуся, ЙааЙй рассказал дальше, и привратый дух сообщил:

— Он нагнал их возле трёхэтажного дома с лепниной и большим эркером над крыльцом. Этот дом расположен где-то в пятистах метрах влево от выезда с моста длоров.

Дом, в котором держали маму… Пока я обдумывал, так это или ЙааЙй попал в рядом находящийся дом, духи обменялись информацией.

— Ему предложили войти. Понимая, что жертву на улице ему не принесут, ЙааЙй вошёл. Его поймали в сеть. Последнее, что он помнит — как его вталкивают в пятидесятилитровую бутыль. Очнулся он под обломками. Завалы разбирали полицейские. ЙааЙй с трудом от них ускользнул. Он был слишком слаб, чтобы пробраться в бездну, и решил обратиться за помощью к вам. Вы показались ему добрым и понимающим, а ваша жена — интересной. — Привратный дух польщёно улыбнулся и поправил корону. — С чем я абсолютно согласен.

Командующий моим сопровождением не выдержал, и разговор пришлось завершить. Заручившись моим обещанием помочь если не с эмиграцией, то хотя бы с безопасной депортацией, ЙааЙй остался под присмотром привратного духа, а я поехал в город.

За мостом длоров задымлённость усилилась. Запах чересчур интенсивный и многогранный, чтобы принадлежать только печному дыму. Да и день выдался слишком тёплым, чтобы все столичные жители в столь ранний вечер массово топили камины.

Обдумав разговор с ЙааЙй, я всерьёз заинтересовался причинами странного запаха.

К тому же было не только дымно, но и шумно. Сквозь скрип рессор и стук когтей по мостовой пробились хлопки, подозрительно напоминавшие выстрелы.

Постучал в стенку кэба. Никто не отозвался.

Не выдержав, я приоткрыл задвижку на окне и выглянул наружу. Вдали над домами поднимались чёрные столбы дыма. К щелчкам выстрелов добавился отдалённый рокот голосов. Людей на улице не было.

На доме мелькнула надпись: «Улица Красильщиков».

Офицер подскакал к окошку и, загородив меня, пророкотал:

— Вам приказано не высовываться!

— Что происходит?

Но я и сам понял: если мы ехали по улице Красильщиков, то дым поднимался над кварталом выходцев из Галлардии.

— Галлардцев бьют. — Офицер свирепо смотрел на меня. — Закройте окошко!

Он оглянулся, словно опасался нападения. Но мы ехали на достаточном расстоянии от того квартала, чтобы не бояться случайного нападения.

А, ну да, меня ведь защищали не от случайного, а от целенаправленного покушения.

— Закройте окошко! — Офицер багровел от злости. — Мы не сможем вас защитить, если вы не будете содействовать.

Закрыв окошко, я откинулся на сидении. Дым жёг ноздри, в нём чудился запах горелого мяса. Очень надеюсь, что только чудился.

Звуки выстрелов, этот запах, страх офицера, загадка длора, который не был длором — всё смешивалось, и в душе разрастался страх.

Вспомнилась жуткая улыбка мумифицированного Какики.

Он пустил убийц в дом.

Вероятно, знал их, ведь они были длорами.

Доверял им.

Что, если Саша тоже впустит преступников? Будь она одна, делать бы этого не стала, но если убийцы — мамины знакомые и попросятся к ней, Саша позволит им войти.

Резко захотелось вернуться.

Я заколотил кулаком в стенку. Приоткрыл окошко. Тот же офицер, теребя поводья, мрачно смотрел на меня.

— Поверните, — велел я.

— Нет.

— Это срочно.

— Приказано доставить вас в особый отдел. Я сделаю это, даже если придётся вас связать.

Рядом громыхнул выстрел. Кэб дёрнулся, затрясся, сбавляя ход.

— На крышах!

У офицера округлились глаза, он смотрел вперёд.

БАХ! БАХ!

Взвыли ящеры. Меня швырнуло на стенку накренившегося кэба…

 

Глава 42

резавшись в фонарный столб, кэб застыл. Ожесточённее загрохотали выстрелы, взвизгнула пробитая пулей деревяшка кабины. Скулили ящеры. Дрожала земля, поднятая чьей-то уверенной рукой в щит над кэбом и людьми. Запертый внутри, я этого не видел, но ощущал по натужным всплескам магии. Опознал в ней родовую магию Мондербойских.

Снаружи раздавались команды, адресованные не мне. Я счёл за лучшее не мешать профессионалам, только призывал химеру, отправленную с другим кэбом в надежде отвести от меня беду.

Министр оказался прав: я был целью. Возникла крамольная мысль, не специально ли он отправил меня в город — ловить преступников на живца. Но потом решил, что в закрытом кэбе с этой целью можно было отправить другого длора.

Рядом что-то звонко разбилось. Взревело пламя, сквозь трещину между стенками кареты оранжевели его языки. Сильнее запахло дымом. Сидеть на месте стало значительно труднее.

Не думал, что ждать, когда тебя спасут, так утомительно. Но если меня хотят убить, лучше не высовываться.

Бутылка с зажигательной смесью раскололась о крышу кэба. Мгновение бешеного огненного рыка — и внутри стало жарко. Я толкнул дверцу с противоположной от каменной стены стороны. Заклинило! На миг меня захлестнула паника.

«Спокойно!» — велел сбоившему сердцу и, ухватившись за поручни, пнул дверь. Скрипнув, та поддалась. С той стороны в щель протолкнули лом, видимо снятый с задка, поднажали, и дверь с хрустом распахнулась.

— Быстрее, — офицер указал на бакалейную лавку.

Пожираемый пламенем кэб сухо потрескивал, сбоку захлопали выстрелы. Через гребень поднятой стены перелетели пять бутылок с подпаленными запалами, разлились по нашей части улицы огненными кляксами. Густой мерзкий дым нахлынул на нас, ослепляя и удушая.

— Оно ядовитое! — через кашель прокричал я и плотнее прижал к лицу рукав.

Покрасневшие глаза офицера, его лицо смазались, в моём теле появилась странная лёгкость.

Я очень не хотел этого делать, но воззвал к браслету. Тонкий узор его поверхности ожил, зацвёл серебристыми листьями, гибкие веточки проползли на сгиб локтя и вонзились в вену.

Это было как лёгкий укол, хотя должно быть очень больно. Вместе с упавшим на колени офицером это показалось мне симптомом близкого обморока.

— Ко мне! Все ко мне! — успел крикнуть я.

Соскальзывая в омут беспамятства, видел серебристые ветки, опутавшие меня и небо, и землю вокруг, и людей. Хотя, нет, это больше походило на грибницу, и на её перемычках распускались белые цветы с дутыми пористыми листьями.

Пространство между перемычками затягивалось мембранами. Рядом бушевало пламя, валил дым, но воздух терял мерзостный запах, становился сладковато-умиротворяющим. Рядом тихо покашливал офицер, кто-то возился.

Один из Мондербойских продолжал натягивать над нашими головами щит из взломавшей мостовую земли.

В общем-то всё неплохо, но почему-то казалось, что министр опять будет недоволен.

***

Проснулась я резко, как от удара, и пока безумно колотилось сердце, в памяти восстанавливались события последних дней.

Другой мир.

Покушение.

Короткое возвращение домой.

Дурные известия здесь.

Надеюсь, я не попала в начало кровопролитной революции.

Зевнув и потянувшись, встала. В окнах-иллюминаторах с бронированными стёклами мерцало солнце. Вроде бы такое же, как на Земле.

И может быть из-за естественности и привычности освещения мне труднее стало осознавать чуждость этого мира, ведь всё вокруг выглядело очень по-земному, а на стуле ждали кожаные штаны, майка и жилетка.

«Отдыхай, думай о вечном, наслаждайся. У тебя просто годовой отпуск, только и всего», — посоветовала себе.

Но не получалось.

Снова зевнув, я оделась и отправилась на кухню.

За время сна в доме расширилась прихожая моей «квартиры», окно кухни переехало на другую стену, а вместо прежнего появилась дверь в крытый переход, соединявшийся с другой кухней.

Там за столом сидела элегантная, словно сошедшая с портрета девятнадцатого века, Близенда. Она отсалютовала мне чашкой, но молчала, предоставив самостоятельно решать подойти или нет.

Поговорить с ней следовало. Хотя бы ради советов по обращению с домом.

Только вколоченные с детства страшилки нашёптывали на ухо: «Это же свекровь — оживший кошмар любой жены». Ожившим кошмаром выглядела только затянутая корсетом осиная талия Близенды, точнее, сам корсет, скрывавшийся под синей тканью с глянцевым узором.

Она меня не съест. Это ясно.

Только на стул напротив неё садилась с опаской. Пока я шла, Близенда рассмотрела мою одежду, и я рефлекторно ждала нотаций.

— То, что вы пьёте, этот «чай», — Близенда покачала чашкой, — удивительно вкусно.

— Согласна. Подумала, стоит сюда захватить немного.

Прямо из столешницы всплыла чашка с ароматным горячим чаем. Надеясь, что мой приказ о продуктах с пола повар помнит, я обхватила её руками и чуть пригубила.

— Сладости тоже весьма интересные. — Близенда кивнула на столешницу, где в ряд стояли коробки с конфетами.

От Raffaello остались одни фантики.

Так, вступление было. Кажется, Близенде пора заговорить о моём поведении, планах, одежде… Я огляделась в поисках повода сбежать.

— Мне надо проведать Веру, — приподнялась.

— Она спит после сеанса терапии с доктором Лирикири.

— Амм, — учитывая, что мы заперты в доме, иных поводов уйти не было.

Разве что помыться отпроситься или на разминку. Я села. Близенда заговорила:

— О Вере я бы хотела поговорить отдельно. Ей не место на острове длоров.

У меня глаза полезли на лоб: она казалась довольно терпимой, и вдруг такое неприятие.

— Почему? — довольно резко уточнила я.

— Потому что здесь она всегда будет чувствовать себя чужой, — без малейшего раздражения моим грубоватым откликом пояснила Близенда и погладила кромку чашки. — Полагаю, Лавентин не объяснил особенности магии и жизни на острове.

Вспыхнувший было гнев улёгся в груди потревоженной змеёй. Я ожидала подвоха — сказывалось общение с мамой Павла, та всегда норовила меня уязвить тайно или явно.

— На острове длоров только три семьи не владеют магией, и лишь у одной дети близкого Вере возраста. И они очень богаты, то есть всё равно другие. Все остальные или владеют магией или ожидают доступа к ней. Старшие в роду учатся владеть ею с пелёнок, младшим дают пробовать её по графику. Всего этого Вера будет лишена, и другие дети сочтут её ущербной. Простолюдины на остров длоров могут попасть лишь получив метку одного из родов. Став старше, Вера без вашей помощи не сможет провозить к себе в гости друзей.

— И никаких шансов это исправить?

— Только браком с главой рода. Она простолюдинка, даже если вы возьмёте над ней опекунство — удочерить не сможете, закон не позволит, — и она станет женой обычного длора, ни одна глава не распределит ей магии в ущерб чистокровным длоркам.

Осмыслив сказанное, я протянула:

— Жёстко у вас тут.

— Таковы законы наследования магии: мужчины и девушки получают силу от рода отца, женщины — от рода мужа.

— А если не вышла замуж?

— Остаётся в своём роду. Если отношения с главой хорошие — при магии.

— А если вышла замуж повторно?

По губам Близенды скользнула улыбка:

— Полностью переходит в семью нового мужа. Небольшое исключение составляют вдовствующие главы рода: после смерти супруга мы ещё полтора года, если наследник не женится, владеем всей силой родовой магии, а после их брака сохраняем возможность накладывать проклятия старейшин рода на своих отпрысков.

Покручивая в пальцах фарфоровую чашку, я пыталась представить жизнь Веры здесь: жизнь вечного изгоя. Сможет ли Лавентин толком за ней приглядывать после моего возвращения домой? Наверное, есть пансионы для благородных девиц, но… принимают ли туда простолюдинок?

Никогда, даже в кошмарном сне, мне не грезилось, что я стану что-то планировать, оперируя категориями «аристократы» и «простолюдины». Особенно планировать чью-то жизнь.

Близенда попивала чай. Она не пыталась навязать своего мнения, просто ждала, когда же я спрошу. И у меня в общем-то не было выбора:

— Что вы посоветуете?

Она ведь знала этот мир, а я — нет.

— В первую очередь я бы советовала поискать родственников. Родители её умерли, и других родных она не знала, но это не значит, что их нет.

— А если их не найдут?

— Надо будет подыскать пансион для девушек среднего класса. Там достаточно высокие стандарты образования что для брака с длором, что для обычной жизни. С хорошим дипломом можно рассчитывать на работу гувернантки или учительницы. Лавентин в состоянии выделить ей приданное, чтобы Вера стала выгодной партией. Её жизнь будет устроена. — Помедлив, Бизенда добавила: — Я поговорю с Керлом, если он согласится, мы могли бы взять Веру в наш город. Он не такой шумный, как столица, а главное — простых людей там большинство, у девочки не возникнет проблем со сверстниками. Есть несколько приличных пансионов, Вера сможет заходить к нам по выходным и приезжать к вам на каникулы.

— Я здесь только на год.

— Тогда тем более нет смысла пытаться оставить её здесь, Лавентин не сможет уделять ей достаточно внимания. В пансион отправить — да, дом и духи позаботятся об остальном, но всё же это не самый лучший вариант. А когда он снова женится…

Она умолкла, ожидая ответа. Разумные у неё доводы. И приучать Веру к себе, собираясь исчезнуть через год — жестоко.

— Ты не хочешь взять её в свой мир? Насколько я поняла, магии там нет, она будет как все.

Вряд ли Близенда могла понять, насколько агрессивен наш мир, насколько он отличается от их собственного.

— У нашего мира много позитивных сторон, — осторожно начала я. — Но он значительно более развит технологически, дети с младенчества учатся жить в условиях переизбытка информации. Я не уверена, что Вере будет там лучше, чем в вашем пансионе. К тому же у нас строгий учёт жителей, мне придётся отдать её в детский дом. Я одинокая женщина и получить опеку будет сложно. Думаю, я смогла бы с помощью дяди найти человека в соцслужбе, который помог бы решить вопрос, но для этого надо иметь мужа.

Близенда лишь шевельнула бровями и отпила ещё чая. Я не стала углубляться в подробности: оплату Лавентина я собиралась оформить как клад и продать легально, а чтобы не делиться с Павлом, надо сначала развестись. Да он и не согласится на удочерение, которое само по себе дело не быстрое. Ещё и про Веру, если вздумаю её укрывать, в соцслужбы бы сообщил. И ждали бы меня сначала развод с разделом имущества, потом волокита с кладом, потом поиск фиктивного мужа… подумать страшно, сколько всего.

Сделав пару глотков, я продолжила:

— Вера едва знает меня и не знает моего мира. Ради чего брать её туда? Ради нашего загрязнённого воздуха? Ради того, чтобы на неё со всех сторон обрушилась всякая информационная грязь и ужасы? Ради нашего общества, балансирующего на грани третьей мировой войны? — Не выдержав взгляда Близенды, я посмотрела в окно, на восстановленный лабиринт живых изгородей. — Если бы здесь Вере угрожала нищета или иные опасности — можно было бы рискнуть. Но сейчас в этом абсолютно нет смысла, ведь вы можете хорошо устроить её жизнь.

Понятно, в своём квартале Вера могла насмотреться ужасов почище тех, что показывают у нас в новостях или «Чрезвычайном происшествии», но она достаточно маленькая, чтобы похоронить это под слоями новых приятных воспоминаний.

А что ждало бы её у меня? Бумажная волокита, жизнь в приюте, потом, если повезёт, престижная школа. И совсем чужой ей мир, который будет напоминать о прошлом ужасе похожими хрониками с экрана телевизора, через интернет.

Да и не уверена, что смогу дать ей достаточно тепла. Позаботиться — позабочусь, но стану ли матерью, а не тётей, подобравшей её на улице? Вера слишком велика для импринтинга, просто так меня своей не сочтёт, тут нужна работа по взаимной притирке. Способна ли я на такое?

Возникнув из стены, привратный дух поклонился и чопорно сообщил:

— К вам посетители.

Мы с Близендой переглянулись.

Кого там нелёгкая принесла?

 

Глава 43

– лоры Керл Нерландийский и Хлайкери Эрджинбрасский просят о встрече, — пояснил привратный дух.

— Керл, — Близенда поднялась, прижимая ладонь к часто вздымавшейся груди. Сверкающие глаза обратились ко мне. — Это мой муж. — Она помрачнела. — Но Хлайкери. Угораздило же их приехать одновременно.

— Но ваш муж наш родственник, а этот Хлайкери…

— Ужасен. Но он неизбежное зло, все платят ему дань, принимая у себя. Правда, на первый раз можно отказаться. Но Керл политик, а «Горячие новости Динидиума» Хлайкери могут попортить ему кровь.

Откуда же я могла знать, что свекрови нужен этот гот? По поведению Лавентина об этом ни за что не догадаешься. Хотя, это же Лавентин…

— Первый раз уже отказала, — призналась я.

Помедлив, Близенда сказала:

— Я буду с Керлом. С Хлайкери ты рано или поздно встретишься. Если сейчас нечем заняться — выпей с ним травяного отвара, изобрази восторг от переезда, а через полчаса пожалуйся на головную боль и предложи встретиться в другой раз. Если не хочешь, сошлись на чрезвычайное положение. Только Керла, пожалуйста, пропусти быстрее, — она слегка улыбнулась.

— Керла можно пустить и пускать всегда, — кивнула я.

В глазах привратного духа блеснули зеленовато-голубые искорки. Он уточнил:

— Что с длором Хлайкери Эрджинбрасским?

Я тяжко вздохнула.

С одной стороны, пускать человека, пытавшего тебя околдовать, не слишком разумно. С другой — я не одна, а с длоркой и длором. С третьей — если пропущу Керла, а Хлайкери опять откажу, он может оскорбиться, ведь понимает же, что Близенда могла на меня повлиять, а Керл окажется невольным свидетелем его позора.

Но и приглашать пройдоху не хотелось.

Что же делать?

***

Отфильтрованный пористыми листьями воздух хотелось вдыхать полной грудью, он слегка кружил голову, заставлял сердце биться быстрее, на душе становилось радостно и чисто.

Но расслабляться нельзя: кокон с мембранами защитит от ядовитого воздуха и огня, но не от пули, не от удара чем-нибудь тяжёлым, вроде рухнувшей земляной стены.

Пока Мондербойский справлялся, но по моим ощущениям конструкция получилась слабоватой и могла упасть от сильного толчка.

Я поёрзал в мягких объятиях кокона. Ждать утомительно. А лезть в бой неразумно ещё и потому, что моя магия созидательная, а не разрушительная. Возможно из-за того, что её источник — женщина, ведь женщины — дарительницы жизни.

Правда, отца это не останавливало. Его ремеслом была война и недостаток атакующих заклинаний он компенсировал магическим оружием. Надо было захватить что-нибудь мощное.

Прикрыв глаза, я сосредоточился на моей химере — она совсем близко, чуяла вонь ядовитых испарений.

Со вздохом я вытащил из кармана стеклянный шарик с лиловым эмбрионом размером с мизинец. В сумраке кокона его невозможно было толком рассмотреть. Магическим импульсом я раскрошил скорлупку, в ладонь хлынула жидкость, эмбрион засучил мелкими лапками. Перевернув его, я наблюдал за раскрывавшимися на спине тонкими полупрозрачными крылышками.

Соединив сознание наблюдателя-однодневки и моей химеры, я велел кокону сделать небольшое отверстие. Внутрь хлынул удушливый воздух, а через мгновение герметичность мембран восстановилась.

Закрыв глаза, я через наблюдателя следил за происходящим.

На нас напали оборванцы. Только оружие у них хорошее. Слаженные действия, меткость, спокойствие под пулями и чёткое следование командам лидера выдавали у двадцати из них военную подготовку. И всё же они просто люди, хоть и прикрыты простейшими магическими щитами и пули их усилены магией.

Против моей химеры, имевшей дополнительные глаза в воздухе, выстоять они не могли.

«Интересно, почему не напали на кэб, который сопровождала химера?» — гадал я, направляя моё разбушевавшееся создание и морщась, когда обрывалась чья-то жизнь.

Едва из тридцати пяти нападавших остались двое, я позаботился, чтобы химера живописно рухнула в провал, образовавшийся перед вздыбленной земляной стеной. Те двое ринулись прочь. Наблюдатель полетел следом, последний раз мазнув взглядом по залитым кровью крышам и переулкам.

Недовольно пофыркивая, химера выбралась из провала и зашагала в обход хрупкой стены.

«А ответ прост: преступники точно знали, в каком кэбе я нахожусь».

В конце улицы показались военные. Помня историю с переодетыми полицейскими, я не распутывал кокон и держал химеру в боевой готовности, пока не узнал среди подъезжавших сына старика Вериндера.

Кажется, это действительно свои.

***

Момент встречи выбежавшей с крыльца Близенды и Керла от меня загородил Хлайкери. Хотелось посмотреть на избранника столь интересной женщины, но гот сыпал комплиментами, длинные чёрные перья на воротнике-стойке и плечах дыбились на ветру, а сам Хлайкери припрыгивал, точно у него в одном месте шило.

— …безмерно рад… счастлив… знаковый момент… счастлив… почтите ответным визитом… как прекрасно получилось… очаровательны… визит ко двору… подробности… как супружеская жизнь?.. я пленён… в полном восторге… — сыпались с такой скоростью, что мозг отказывался осознавать.

Когда я наконец смогла выйти из дверей и заглянуть за спину Хлайкери, Близенда и высокий широкоплечий брюнет сворачивали на тропинку с подъездной дорожки. Он обнимал её за талию, Близенда склонила голову ему на плечо, и шли они медленно-медленно, как задумавшиеся о своём влюблённые.

Хлайкери снова оказался напротив меня, широко улыбнулся во все зубы:

— Можно войти?

Запряжённая ящерами двуколка стояла у крыльца. Вот бы Хлайкери забрался в неё и уехал навсегда. Но я вспомнила о политической карьере супруга Близенды и напомнила себе, что на доброе отношение надо ответить добром.

— Конечно, проходите. — Я посторонилась, пропуская Хлайкери внутрь.

Он цепко оглядел прихожую, столик для визиток, парчовый диванчик, улыбнулся своему отражению в зеркале.

— Судя по интерьеру, вы строгая женщина, — развернулся ко мне Хлайкери. — То что надо нашему юному гению.

«Приму его — и можно будет ещё недели полторы не видеться, а то и все две», — так говорила Близенда, скрывшаяся в кустах вместе со своим Керлом.

Я бы тоже предпочла посидеть в саду с любимым, а не развлекать этого человека с ледяными глазами. Но назвалась благородной длоркой — изволь соответствовать хотя бы немного.

Только Близенде с Керлом лучше войти в дом, ведь сад менее защищён. Не сходить ли за ними?

— Поделитесь впечатлениями о нашем мире, о визите во дворец, о замужестве, — прервал мои размышления Хлайкери. — И да, позвольте восхититься вашим нарядом. Никогда не видел ничего более… соблазнительного.

Я хотела осадить его, но в его взгляде не было страстной поволоки и прочих признаков действительного интереса. Эта похвала — лишь способ польстить, добиться моего расположения.

Поздно. После попытки меня зачаровать относиться к нему хорошо я никогда не буду.

— Что больше всего впечатлило вас в нашем мире и… — Хлайкери уставился на диванчик. — Можем мы присесть? Я сегодня весь день на ногах.

***

Переодетый в мундир, я мчался среди солдат, сопровождавших мою химеру, осёдланную офицером в моей одежде.

Галлардский квартал полыхал, а следом занимались кварталы выходцев из других континентальных стран. Наконец прибыли отряды из расположенного в пригороде гарнизона и оцепили близлежащие улицы. На помощь съезжались пожарные, маги огня, воды и земли.

Работа кипела, стрельба прекратилась, а на сердце по-прежнему тревожно. И тошно.

Тошно от того, что в столице моей родины творится такое.

Переполошенные, прокопчённые дымом с пожарищ, мы влетели во двор министерства внутренних дел, проскочили в тени здания. Меня коснулась тьма магии министра, направила через узкие проулки к корпусу особого отдела.

Бледный министр вышел в холл почти одновременно с тем, как вошёл я. Рука его висела на перевязи, и это почему-то больше дыма и огня над столицей уверило меня в том, что всё действительно серьёзно.

Я быстро подошёл к министру, отмечая, насколько он осунулся и будто постарел.

— Сильные родовые заклятия? — уточнил я, подразумевая, что ему пришлось использовать наиболее опасные для здоровья и жизни заклятия рода.

Министр, кивнув, направился к лестнице в нижние лаборатории.

— Мы допросили Сабельду, — на ходу бросил он.

Сбившись с шага, я поторопился за ним:

— Что она сказала? Она причастна к похищению мамы?

Двое дежурных полицейских открыли перед нами двери на лестничную клетку.

***

— Мне кажется или вы меня боитесь?

От взгляда Хлайкери было неуютно, я уже тысячу раз пожалела, что пустила его, хотя вёл он себя вежливо и почти ненавязчиво. Но что-то заставляло постоянно быть начеку.

— Ситуация обязывает, — туманно отозвалась я и приложилась к чашке с местной травяной смесью.

Хлайкери закинул локоть на спинку парчового диванчика и покрутил в пальцах выпавшее из воротника перо. Насмешливо произнёс:

— Вы глава рода в собственном доме, вам и другой глава рода здесь вряд ли сможет причинить вред.

— Бережёного бог бережёт, — не удержалась я и снова пригубила отвара.

— Тоже верно, — Хлайкери стал поглаживать пером подлокотник. — Разумеется, я могу быть очень неприятным собеседником, могу язвить на страницах газет. Не только своей, поверьте, — он хитро улыбнулся, и на этот раз в его взгляде всё же мелькнула тень улыбки. Он снова посмотрел на перо, которым выводил невидимые узоры на диване. — Но физически можете меня не бояться, я не пользуюсь магией. Отказался от неё. Так что расслабьтесь, я не причиню вам вреда.

Кажется, он хотел, чтобы я поинтересовалась причинами такого поступка. И это лучше, чем снова оказаться под градом вопросов.

— И почему отказались?

— Я мирный человек, — усмехнулся Хлайкери и покачал пером. — Перо моё оружие.

— Да?

Он отмахнулся:

— Забываю, что вы не местная. Мой род, Эрджинбрасские, военные до мозга костей. Я ненавижу войну всеми фибрами души, я клеймлю позором всех, кто её разжигает. Но большинство моих родных неотлучно воюют в Черундии, а я… — Хлайкери выдержал несколько театральную паузу, — я против их действий, но никакие убеждения не заставят меня лишить хоть толики магии родных, которым она нужна для выживания в бою. Я отказался от своей доли магии.

Повисла пауза.

— Благородно, — согласилась я.

— Не так страшен Хлайкери Эрджинбрасский, как о нём говорят, юная длорка.

Это был, конечно, отличный ход, чтобы добиться моего расположения, но я помнила письмо, способное поработить мой разум, вызвать определённые чувства.

Может вы и пацифист, длор Хлайкери, но вы определённо страшны.

И кстати, о птичках. Заломив бровь, я невинно поинтересовалась:

— Кто же тогда накладывает вам заклятия очарования на письма?

Рассмеявшись, Хлайкери запрокинул голову. Умолкнув, провёл пятернёй по волосам и выпрямился.

— Уели, — легко согласился он. — Моя секретарша. И троюродная сестра по совместительству.

— А, то есть её не смущает тот факт, что достающаяся ей магия может стоить жизни кому-то из родных?

— Она пользуется магией мужа.

Теперь он уел меня. Но уже можно сослаться на головную боль и прекратить этот бестолковый разговор, всё равно впечатления о своём мире и рассказ о моде в моём он выслушал. Я открыла рот. Из стены высунулась голова привратного духа, во взгляде был ужас:

— Примчался курьер от министра внутренних дел. С хозяином беда. Длорка Близенда и длор Керл вызваны в министерство.

Сердце будто покрылось льдом. Чашка выпала из моих рук и покатилась по полу.

— А Близенда?

— Они уехали с полицейскими.

Я поднялась на ослабевших ногах.

Что с Лавентином?

Меня ударило страшной мыслью: а вдруг среди сопровождающих Близенду и Керла полицейских есть переодетые преступники?

 

Глава 44

— заставил Сабельду подписать контракт правды, — министр умолк на время, пока мы на первом подземном этаже мы проходили в охраняемую бронированную дверь.

Сабельда длорка, ещё и протеже Сарсанны, сводной сестры императора. Страшно представить, как извернулся министр, чтобы добиться разрешения провести с ней этот гадкий, опасный ритуал.

Оказавшись в пустом сумрачном коридоре, он тихо продолжил:

— Она не просто не пыталась заставить твою мать наложить брачное заклятие, она о нём даже не знала.

Я остановился.

Как она могла не знать, ведь я… Она же была у меня, видела проклятье, уговаривала.

Министр обернулся, хмуро смотрел на моё ошарашенное лицо.

— И Сабельда не уговаривала тебя на ней жениться. Не возвращалась к тебе после ссоры. А когда ночью встретила твою жену, подумала, ты поехал в весёлый квартал и в отместку женился на первой встречной девице лёгкого поведения.

— Не может быть…

— Твой кузен, тоже подписавший контракт правды, это подтвердил. Он подвозил её в ночь, когда тебя прокляли, и уверяет, что Сабельда выскочила из твоего дома и не собиралась возвращаться, пока ты не одумаешься. Они поехали в его загородный дом и всё это время провели там.

— Но я видел её вернувшейся. — Я запустил пальцы в волосы. — Она уговаривала меня жениться на ней, она точно видела нависшую надо мной печать проклятия. Я… я могу тоже подписать контракт и подтвердить.

— Ты был нетрезв, толку от твоих показаний будет мало.

— Может, они тоже были пьяны?

— Сабельда — да, но твой кузен не пьёт, у него аллергия, так что его словам можно доверять.

Уставившись в пол, я секунду соображал, потом вскинул взгляд на министра.

— Получается, меня уговаривала жениться не Сабельда?

Но как так, ведь она выглядела точно как Сабельда…

***

— Дух, ты можешь их задержать?!

Привратный дух побледнел:

— Так приказ министра внутрен…

— Уверен?!

— Ну… — Привратный дух опустил взгляд. — Я не могу их окликнуть, они уже отъе…

На улице громыхнуло. Не сразу поняла, что это взрыв. Переглянулась с побледневшим Хлайкери и первая метнулась к выходу.

Над опоясавшей сад стеной крутился чёрный смерч. Сухо затрещали в его ревущем теле молнии. В ответ громыхали выстрелы.

Моргнув, я осмотрела небо: ни облачка. Значит, смерч волшебный.

Ну обалдеть не встать!

Хлайкери выступил вперёд, жадно смотрел на ревущее чудо и кусал губу.

— Дух, — сипло позвала я. — Что там происходит?

Не знаю, услышал ли он меня за грохотом пальбы и рёвом смерча. Я обхватила себя руками.

— Там сражение. — Привратный дух вырос из земли рядом со мной. — Длор Вериндер и… второй длор Керл дерутся с солдатами и… первым длором Керлом, у которого…

— Близенда, — закончила я за него.

Сеть ветвистых грохочущих молний растянулась за стеной и будто коснулась чего-то невидимого, что отозвалось зелёно-голубыми искрами.

— Вам лучше войти в дом. — Привратный дух вытянул передо мной руку. — Длор Вериндер глава рода и очень силён.

— Но как так получилось с Керлом? — я попятилась.

Снова бахнул взрыв.

— Не знаю. — Привратный дух загородил меня. — Пусть хозяин разбирается. Или министр. А вам надо домой.

— Как Близенда?

По волосам привратного духа забегали зелёно-голубые искорки:

— Жива.

— Может, нам лучше подойти туда? — предложил Хлайкери. — Вдруг требуется помощь?

— Идите, если желаете, — отозвался дух, подпихивая меня к крыльцу.

Дёрнув головой, Хлайкери поспешил к воротам. Вот что значит журналист.

Помня встречу со стрелками в городе, я вошла внутрь и заломила руки.

— Вы правильно поступаете, — привратный дух невидяще глядел перед собой.

Ещё бы: зачем под пули подставляться, когда помочь не можешь?

Я вдруг осознала, что меня трясёт.

***

— Или тебе её появление спьяну померещилось, — отозвался министр.

Прикрыв глаза, я пытался воссоздать в памяти ту ночь. Получалось плохо, но в одном я уверен:

— Я был не один. Сабельда или нет, но она уговаривала меня жениться.

Министр скептически меня осмотрел.

— Можно спросить привратного духа, — напомнил я. Браслет до боли стиснуло мою руку. Сердце ухнуло куда-то вниз, я шумно вдохнул. И выдохнул: — Ты ведь усилил охрану моего дома?

— Да, там несколько постов, в том числе скрытые. И ещё я попросил старину Вериндера приглядывать за близлежащими домами.

Звучало обнадёживающе, но браслет на моей руке теперь казался почти неподъёмным.

— Мне кажется, дома что-то случилось, — я поддёрнул рукав. На запястье от хватки браслета покраснела кожа. — Там точно надёжная охрана?

В глазах министра ничего нельзя было прочитать. Прежде, чем я хорошенько подумал, моё сознание дотянулось до наблюдателя, летевшего за двумя нападавшими, и насекомое резко свернуло к острову длоров. Туда же рванула и моя химера.

Я зажмурился, заставляя наблюдателя сжигать короткую жизнь, но лететь быстрее.

— Лавентин? — будто издалека послышался голос министра.

Наблюдатель нырнул в столбы дыма, прошмыгнул мимо сухих ветвей старого дерева. Взвился над крышами. Летел, поднимаясь над дымным пологом, рывком вынырнул из него.

Над островом длоров чёрной воронкой покачивался смерч, разбрасывал хлёсткие молнии. Я узнал здания возле него.

— На них напали! — Я распахнул глаза. — На мой дом напали.

Не сговариваясь, мы одновременно бросились к двери на лестницу.

***

Повинуясь моему нестерпимому желанию увидеть, что происходит снаружи, в стене прихожей появилось бронированное окно.

Мой страх утолстил стены, внутри не раздавалось ни звука. Особенно странно из-за этого безмолвия выглядел бьющий молниями смерч.

Зачем он стоит так посередине дороги?

— Что с Близендой? — в который раз спросила я.

— Её держат в заложниках, — глухо отозвался привратный дух.

Только бы с ней всё было хорошо.

Я сжала кулаки.

— Как такое возможно? Нас что, совсем не охраняют после всего случившегося?

— Хозяйка, — голос привратного духа хрипел, точно его душили. — Я не знаю, что происходит. Я не слышал о магии, которая помогает принять облик другого человека. Я пропустил этого поддельного Керла и не ощутил подвоха. Это моя ошибка.

— Ты же не знал, что такое возможно. Может, и не смотрел внимательно. Как привратные духи определяют, кто перед ними?

— По внешности.

— И никакой магической проверки?

— Зачем, если внешность человека достаточный ориентир? Оборотни и злые духи в телах людей — это только легенды. Нас создавали для выполнения реальных задач: открыть ворота, наблюдать за происходящим снаружи, физически вмешаться в случае необходимости. Ещё я могу защитить от простейших магических ударов.

За окном всё крутился смерч, трепал листья живых изгородей у стены.

И хотя беспокойство одолевало, я не могла не вспомнить своё прибытие:

— А почему мне в первый день не помог?

— Вы не просили.

Логично, не поспоришь. Я снова задумалась о нашей проблеме:

— Я бы решила, что преступник загримировался под Керла, но такой подлог Близенда бы раскусила. — Меня до боли в сердце пронзила внезапная догадка. — Если только её не очаровали каким-нибудь заклинанием доверия или подчинения.

— Вполне может быть. Эти заклинания не атакующие, а длорка Близенда теперь даже не глава рода, магической защиты у неё почти нет.

— Час от часу не легче!

Смерч пошатнулся и сдвинулся от ворот.

— Что происходит? — Я впилась в подоконник ногтями.

— Отступают. Длоры Вериндер и Керл, несколько офицеров пятятся, пропуская преступников. У длорки Близенды на шее кровь.

— Её грозят перерезать горло?

— Да.

Не то, совсем не то мы привезли из моего мира: надо было Сайгу купить. С небольшого расстояния я бы отстрелила мудаку-похитителю яйца. И голову. И вообще всё.

А смерч отступал, показывая, насколько защитники уступили дорогу врагам. Ещё мгновение, и смерч развеялся как подтверждение поражения.

«Неужели они позволят увести Близенду? — заколотилась в висках страшная мысль. — Нет, так не должно быть. Надо что-то делать!»

Привратный дух вскрикнул, я подскочила, оглянулась, но он уже исчез. Ворота распахнулись. Несколько мгновений спустя в них показался высокий плечистый брюнет, нёсший на руках приникшую к его груди Близенду.

За ними ковылял старичок с клюкой, некогда избивший Лавентина. Рядом с ними, будто из ниоткуда, возник Хлайкери и попытался расспросить, но они не ответили, и он метнулся наружу, где показались двое солдат, вставших на караул.

Керл торопился к крыльцу, к распахнувшейся двери. Он беспокойно вглядывался в жену, на его щеке стал различим кровоточащий порез.

Старичок приотстал, тяжело опирался на клюку.

Я выскочила на крыльцо. Хотела помочь, но не знала, как. Посторонилась, пропуская Керла с его драгоценной ношей. Он пронёсся через прихожую дома и моей «квартиры», вскочил в гостиную и опустил Близенду на диван.

Крепко обняв Керла, она беззвучно заплакала, лишь плечи вздрагивали.

Рядом всплыл из пола столик с вазочкой конфет и полными чашками. Запахло мятой.

— Что случилось? — выдохнула я.

— Невероятное! — старик с клюкой проковылял к столу и залпом выдул чашку, сгрёб несколько конфет и бросил в рот.

— Милая, всё обошлось, всё хорошо, — бормотал Керл, поглаживая Близенду по волосам. — Покажи свою шею.

— Вкусно, — хмыкну старик Вериндер и огляделся. — Представляете, встретился я с этим молодым человеком на улице. — Он кивнул на Керла, что-то шептавшего Близенде. — Перекинулись мы парой слов, и вдруг видим: Близенда-то наша с ним же и уезжает. Мда, совсем времена дурные, раз честных длорок двойники их мужей прямо из дома похищают. Пришлось тряхнуть стариной.

— Благодарю за помощь, — я усиленно воображала кресло, и оно наконец поднялось возле старика.

Кивнув, он уселся, вздохнул тяжко. Кончики его пальцев дрожали. Заметив это, старик крепче сжал клюку.

В комнату зигзагами влетело лиловое, размером с палец, насекомое. На миг застыло напротив меня, потом метнулось к Близенде. Стрекозиные крылья у него были помяты, из хитинового тельца капала вязкая карамельного цвета жидкость.

— Осторожно! — я огляделась в поисках чего-нибудь, чем можно сбить тварь.

В дверь заглядывала Вера, но боялась войти.

— Это помощник наш, — вступился Вериндер. — Подлетел к мерзавцу и кинжал от Близенды отвёл, тут-то мы и ударили, скрутили его и всю шайку.

Насекомое приземлилось на спинку дивана, дёрнулось — и скатилось на изломанный подол Близенды.

— Думаю, это Лавентина зверюшка. Любит он всю эту гадость, — проворчал старик и снова запустил пальцы в конфеты. — Но в кои веки на острове длоров его изобретательства принесли пользу.

И тут я сообразила, что сладости на столике — из моего мира. Только бы этого никто не заметил.

 

Глава 45

вроде всё кончилось хорошо, а до сих пор не по себе. Кажется, что покоя больше не будет.

Лирикири перевязал маме шею и дал успокоительного. Она расслабленно сидела на диване, в карих глазах поселилась нездоровая безмятежность. Доктор заканчивал накладывать повязку на запястье Керла, щека которого маслянисто блестела от лечебной мази.

Я опустил взгляд на парик поддельного Керла в моих руках. Незаметно для себя пощипывал тёмные волоски. Театральный грим, чары доверия и наглость — три оружия, которыми взяли мой дом, мою крепость. Возможно, и дом Какики тоже.

— Мне пора, — снова попытался уйти Хлайкери, перехваченный министром у ворот.

— Сидеть, — не глядя бросил министр.

И Хлайкери, фыркнув, опустился в кресло.

Министр лишь раз сказал доктору Лирикири поспешить, но его мрачный взгляд торопил сильнее слов. Хотя министр, скорее всего, просто обдумывал ситуацию и через выданного ему нового наблюдателя следил за связанными преступниками, ждущими, когда для их сопровождения прибудут клетки и дополнительный конвой.

— Готово. — Лирикири черкнул рецепт и вложил в здоровую руку Керла. — Разрешите откланяться.

Никто не сказал ему ни слова. Лирикири покинул комнату, и меня потянуло выйти следом, проверить, в порядке ли Саша, которую он отправил в сад прогулять переволновавшуюся девочку.

Но я остался.

Закрылась дверь.

Министр окинул всех грозным взором:

— Объясняйтесь.

— Мне нечего объяснять, — вздёрнул подбородок Хлайкери. — Это задержание просто возмутительно. Сейчас я должен находиться в редакции и заниматься материалом.

Министр ледяным тоном предупредил:

— Как бы не пришлось готовить материал об условиях пребывания в тюрьме.

Сощурившись, натянуто улыбаясь, Хлайкери оглядел его, а у самого нервно подёргивался уголок губ.

— Привратный дух, рассказывай, — пророкотал министр.

— Длоры Керл Нерландийский и Хлайкери Эрджинбрасский приехали вместе. Длор Керл с длоркой Близендой пошли гулять по саду. Они были почти у ворот, когда приехали солдаты с известием, что хозяин ранен, а вы вызываете их в министерство. Они сели в пролётку, отъехали…

Керл, обнимая маму за плечи, объяснил:

— По дороге я встретил длора Вериндера, мы перекинулись парой фраз о сложившейся ситуации.

— Затем увидели пролётку с Близендой и двойником, — Вериндер потёр левый бок. — Оторопели сначала, а когда напали на них, поддельный гадёныш Близенду за шею схватил и кинжал приставил.

— Мы начали торговаться, — Керл крепче обнял маму. — Прилетело насекомое и помогло.

— Дальше вы прибыли, — глухо завершил Вериндер и потянулся к вазочке с засахаренными сухофруктами.

Министр повернул голову к Хлайкери.

— Значит, вы приехали вместе.

— С Керлом Нерландийским я едва знаком, откуда мог знать, что мужчина не тот, за кого себя выдаёт? — Хлайкери резко отмахнулся. — Он предложил меня подвести, я согласился. Мы едва перекинулись парой слов об этом ужасном дыме. Двойника даже жена признала, почему именно я должен был его раскусить? К ней все вопросы.

— Я не знаю, как это произошло, — мама коснулась повязки на шее. — Не помню. Я спустилась с крыльца, заглянула ему в глаза — и дальше всё как в тумане, пока у горла не оказался кинжал. — Она виновато взглянула на Керла.

— Тебя просто околдовали. — Керл сжал её ладонь. — Это могло случиться с каждой.

Я подошёл и, подвинув её опавший подол, сел рядом с мамой. Она опустила голову мне на плечо. Хорошо так…

— Надо привратных духов заставить проверять посетителей на грим, — проговорил я.

Мама тихо усмехнулась:

— С женщинами и девушками не получится, слишком много косметики.

Вериндер закашлялся. На столике рядом с ним всплыл стакан воды.

— Я могу идти? — холодно уточнил Хлайкери. — Или собираетесь арестовать меня за то, что я не всех длоров знаю настолько хорошо, чтобы опознать подмену?

Он с вызовом смотрел в помутневшие от задумчивости глаза министра. Задерживать Хлайкери и впрямь не за что. Он осведомился почти ласково:

— Вы хотите, чтобы это событие осветил я, или другие газеты — исходя из того, что они узнают от солдат?

Вновь закашлявшийся Вериндер приподнялся в кресле и рухнул на одно колено, клюка отлетела в сторону.

— Зови Лирикири, — рыкнул министр непонятно кому и бросился к старику.

— Позову, — Хлайкери направился к двери.

Я подскочил. Керл тоже. Вериндер кашлял и хватался за сердце.

— Говорил же я вам, — поднимая его в кресло, бормотал министр, — чтобы дома сидели.

— Не могу, — цепляясь за подлокотники, хрипло отозвался Вериндер. — Не после того, что эти мерзавцы учинили. Я должен был их поймать, должен… отомстить… я…

Его морщинистое мертвенно-бледное лицо блестело от пота.

***

Шёки Веры налились румянцем. От рекомендованной доктором прогулки по вечернему саду она и впрямь успокоилась, хотя из-за ворот доносились тревожные окрики.

В свете вечернего солнца гравий дорожек порозовел, воздух наполнился сладким запахом цветов. Гуляла бы и гуляла, прошлась бы вглубь сада, но осторожность вынуждала держаться поближе к крыльцу и подъездной дороге: и Лавентин недалеко, и военные в зоне слышимости.

Из дома вышел широко улыбавшийся Лирикири. Направился к нам.

— Ну, как моя юная пациентка? — он склонился к Вере и вытащил из кармана леденец. — Меня можешь не бояться.

Ну точно доктор Ливси. Он подмигнул. Робко улыбнувшись, Вера взяла завёрнутую в вощёную бумажку конфету.

Снова подмигнув, Лирикири выпрямился:

— Мы ведь так и не встретились сегодня.

— Да, не вышло.

— Хотел вас порадовать: терапия действует быстрее, чем я предполагал. У Веры нет магии, поэтому моим воздействиям она поддаётся лучше длоров.

— А быть не длором не так уж и плохо, — усмехнулась и обняла Веру за плечи. Близенда права: здесь ей постоянно будут напоминать о том, что она не такая. — Хм, говорите, Вера лучше поддаётся воздействиям? Любым воздействиям, даже негативным?

— Ну конечно.

Получается, если другие дети решат над ней нехорошо пошутить…

— Ну что ж, позвольте откланяться, — Лирикири поклонился нам обеим.

А ведь он не со зла по Вере проехался, для него это просто констатация факта. Как и для Веры, пока ей об этом не напоминают постоянно. Пока она находится среди других людей без магии.

Я вздохнула. Во всяком делении людей есть что-то печальное. Даже если умом понимаешь, что это деление полезно: воспитывать длора в окружении обычных людей тоже может быть сложно, а детей, способных проказничать с помощью магии, лучше держать с теми, кто может от них защититься.

На крыльце чёрной трепещущей тенью показался Хлайкери. Быстро зашагал к воротам, перья на воротнике и плечах вздрагивали. От него исходили волны злобы. Мне бы тоже не понравилось, если бы Раввер меня чуть не волоком повёл на незаконный допрос.

Впрочем, приятнее отчитаться перед Раввером сейчас, чем ехать в отделение полиции. Или благородных длоров допрашивают на дому?

Поравнявшись с нами, Хлайкери, не глядя, процедил:

— Лирикири, вы там нужны. Вериндеру плохо.

Всё с той же улыбкой Лирикири сообщил:

— Бегу, бегу, — и бросился к крыльцу.

Я смотрела ему вслед, но буквально кожей чувствовала, как уходит Хлайкери. Даже гравий под его ногами скрипел как-то грозно.

Вера схватила меня за руку. Я покосилась на неё:

— Пойдём домой?

Она кивнула.

— ЙааЙааЙааЙааЙааЙааЙааЙааЙааЙааЙаа!

Я вздрогнула. Хлайкери стоял у открытых ворот, а рядом с ним над живой изгородью колыхался чёрный осьминог и, распахнув гигантскую пасть, вопил:

— ЙааЙааЙааЙааЙаа!

***

— Длор, который не длор! — подскочил привратный дух.

Я оторвал взгляд от ладони Лирикири на груди уложенного на диван Вериндера.

— Что?

— Хлайкери — длор, который не длор! — привратный дух исчез.

— Что происходит?! — Министр подступил ко мне.

И тут я понял, что ничего не рассказал ему о ЙааЙй.

— Дух бездны у дома Какики. Пришёл ко мне. Он узнал нанимателя. Это Хлайкери.

Бледнея, министр бросился к выходу. Я следом.

— Лавентиша!

— Не надо, — воскликнул Керл.

Мельком оглянувшись, я увидел бледное лицо мамы, которую Керл удерживал в кресле. Молодец.

— Осторожнее! — нёсся вслед крик мамы.

Дверь на улицу была распахнута. Министр бежал по гравийной дорожке, вскидывая руку с трепетавшими на пальцах языками чёрного пламени.

Кусты рядом с воротами дымились. Кто-то выл.

— Сбежал! — выскочил из земли привратный дух. — Я не успел закрыть ворота.

— Открой! — я припустил за министром. — Ворота открой!

Если солдаты снаружи не догадаются задержать Хлайкери, он сбежит. Сбоку промелькнуло рыжее пятно волос жены, прикрывшей собой девочку.

Министр метнулся в тень кустов на обочине, вдруг исчез.

И возник у открывающихся ворот.

— Держите его! Брать живым! — В руке министра взвились чёрные щупальца.

Земля задрожала, заскрипела. Рокочущий звук вспорол воздух. Родовая магия министра? На моей территории?

Министр покачнулся, земля под ним пошла трещинами. И зарычала, вспучиваясь. Он отскочил в сторону. Сквозь трещины протиснулись фиолетовые рога, следом проталкивалось склизкое тело с рогами поменьше.

Мой песочный рогач.

Живой.

Наверное, он был далеко, когда ощутил магию Вериндера и пополз сюда, но та быстро угасла, и он остался внизу. Пока не почувствовал магию министра.

А министр, он сильнее разжёг своё чёрное пламя.

— Не колдуй! — размахивая руками, я побежал к ним. — Стой! Министр! Стой! Его привлекает магия! Он…

Земля содрогнулась. Могучее тело рогача взвилось, сминая ворота и стену, кусты, вспарывая подъездную дорожку.

 

Глава 46

— е колдуй! — Лавентин на бегу размахивал руками. — Стой! Министр! Стой! Его привлекает магия! Он…

Рогатый фиолетовый червяк навис над Раввером. Палили из ружей, но пули не брали склизкую кожу гигантского существа. Земля трескалась, проваливаясь вместе со стеной. Пошатнувшись, Раввер неловко взмахнул подвязанной рукой и опрокинулся в разлом земли. По слепой рогатой морде скользнуло чёрное пламя и развеялось в небесах.

Червяк, точно цветок лепестки, распахнул четыре челюсти и склонился к яме, куда упал Раввер.

— Стой! — хрипло заорал Лавентин. Его объял зелёно-голубой свет. — Ко мне! Ко мне!

На фиолетовой коже червя вздулись зеленоватые вены. Будто что-то тянуло чудовище в сторону, а оно изо всех сил рвалось к Равверу.

Передёрнувшись, червь обратил пасть к Лавентину. Под ногами у того зашевелился гравий, земля вспучилась. За его спиной поднялся пузырь и лопнул, выпуская рогатую фиолетовую шишку.

Я заорала до боли в лёгких:

— Сзади!

Лавентин обернулся, глаза изумлённо расширились. Шишка вытянулась, в ней распахнулась пасть. Лавентин рванулся в сторону, дорожка треснула, выпуская склизкое тело хищного червя. Привратный дух загородил катившегося по лужайке Лавентина. Духа отшвырнуло, перекинуло через него и вогнало в землю. Кни-гол-юб . нет

Над Лавентином нависла пасть.

У меня перехватило дыхание.

Пронзительно завизжала Вера, дёргала за руку, но я не могла оторвать взгляд от пасти червя.

Над Лавентином взмыло полупрозрачное трёхметровое серо-зелёное существо в разодранном пончо. Руки были скованы кандалами, шею тянул вниз ошейник, цепи исчезали в земле. На перекошенной зубастой морде пылали голубым глаза.

Ног у существа не было, оно колыхалось на ветру, словно гигантский скат с волосами и скрюченными пальцами. Занесло кулак и ударило червяка в распахнутую пасть. Червя сплющило, из треснувших боков брызнула жижа.

Дёрнувшись, Вера стала оседать. Я подхватила её на руки, искоса следя за призрачным существом. Оно уменьшилось до фигуристой брюнетки с каре. В свете заходящего солнца драгоценные камни на её облегающем платье горели алым.

Глядя на приподнявшегося на локтях Лавентина, женщина провернула в пальцах невесть откуда взявшийся мундштук и закурила.

***

Мой песочный рогач… а… Размазала с одного удара?

Сигаретный дымок взвился к темнеющему небу. Бабонтия выглядела хрупкой женщиной, но моего рогача — и с одного удара? Не зря столько предупреждений было на пластине.

— Ты что-то, — выдохнул я. — Ты… невероятная!

Дёрнув плечом, Бабонтия затянулась.

— Знаю, — она указала на меня мундштуком. — Ещё раз подпустишь к источнику какую-нибудь тупорылую тварь — я тебе продолжатель рода оторву.

Осознал. Закивал.

— Бабонтия, — привратный дух выбрался из лужайки и заломил руки. — Вы в порядке? Не пострадали? — Он обошёл Бабонтию кругом. — Помочь вернуться?

— Сама справлюсь. — Она провалилась сквозь землю.

Песочный рогач истекал субстанциями, заменявшими ему кровь. Бедная зверушка. Ему было жутко неуютно в грунте острова длоров и тревожно из-за магии источников — словно кругом враги.

Как я мог о нём забыть?!

Ладно, когда забываю что-то о людях, но о своих химерах?

Нашёл взглядом Сашу. Замечательные у неё волосы, как огненный факел на ветру. Она передала девочку в руки привратного духа. Вместе они направились к дому.

У разрушенных ворот что-то заскрипело.

Министр!

Подскочив, я бросился к разлому, в котором тот пропал.

— Миниистр! — издалека позвал на случай, если он жив и мечтает открутить мне голову.

Несколько офицеров, держась за верёвки, опасливо перебирались по развороченной земле. Тоже звали:

— Министр, вы в порядке? Отзовитесь!

Неужели я оставил страну без министра внутренних дел? Схватился за голову.

Земля подо мной крошилась, проседала. Нога провалилась в трещину, я рухнул на колени. Лодыжку скрутило болью. Я выдрал её из зажима земли и полоз вперёд. С той стороны к провалу в земле полз офицер. До краёв разлома мы добрались одновременно.

В комьях склизкой земли лежал министр и смотрел в небо застывшим взглядом. Повязка на руке порвалась, чёрная одежда измялась и казалась коричнево-охристой.

— Минииистр, — позвал я.

— Лавентин, — читалось скорее по бледным губам, чем слышалось. Министр кашлянул и продолжил громче: — Ещё одна такая выходка — и я посажу тебя.

Ну до чего все любят угрожать. Можно подумать, я виноват, что всё так получилось. Нет, я, конечно, причастен, но другие тоже. И всё опять как-то само получилось…

— Понял, — согласился я.

— Хлайкери поймали?

Офицер отчитался:

— Никак нет.

— Объявите его в розыск. Срочно. Задействуйте все силы. — Морщась, министр накрыл глаза согнутой рукой. Глухо потребовал: — И вытащите меня уже отсюда.

Кажется, на этот раз он сильно расстроился.

— Йаа… — простонал дух бездны из опалённых кустов.

Ему-то никто не поможет.

— Полагаюсь на вас, — улыбнулся я оглядывающему стенки провала офицеру и отправился проверить ЙааЙй.

Вдалеке раздался скорбный плач Дуси. Он ведь только сад восстановил…

***

Очнувшись, Вера заплакала навзрыд и никак не успокаивалась. Я не знала, что делать. Не сталкивалась с детскими истериками. Точнее, с детскими истериками, порождёнными чем-нибудь столь страшным.

— Оно тебя не обидит, с ним расправились, — снова попробовала успокоить я и покачала перед Верой стаканом с водой. — Попей. Тебе надо попить.

Она попыталась соскочить с кровати, я удержала, но выбитый из руки стакан покатился по полу. Оглянулась на дверь. Лирикири всё не шёл, занимался Вериндером.

— Кто-нибудь, помогите, — простонала я, снова поворачиваясь к Вере.

Что делать-то? Это в кино пощёчину дадут, и человек успокаивается, а на практике не так-то легко поднять руку на ребёнка.

— Вера, всё хорошо. Всё обошлось. Мы в безопасности.

Вера замолотила руками и ногами, силилась соскочить на пол. Я обняла её крепко-крепко. Вера билась в моих руках, всхлипывала. И вдруг сквозь плачь послышалось:

— Он не умер? Его не раздавило? Не раздавило?

У меня мурашки побежали по спине:

— Кого?

— Л-Ла-вентина. — Вера повисла в моих руках, её трясло, сиплый голос казался совершенно не детским. — Его ведь не раздавило, как дядю?

— Нет, с Лавентином всё хорошо, — я гладила её по встрёпанным, влажным от пота волосам. — Всё хорошо, все живы.

Скорее бы пришёл Лирикири.

***

Вытаскивать министра пришлось моей химере. Она зацепилась хвостами и лапами, осторожно спустилась по осыпавшимся стенкам на дно разлома и легла. Кривясь от боли, министр зацепился за её рога и осторожно, стараясь не потревожить лишившуюся повязки руку, залез на отливавшую металлом спину.

Когда химера выползла на развороченную подъездную дорожку, министр был так бледен, и взгляд такой… полуобморочный, что я сказал:

— Ты не слезай, — и зашагал к дому.

Химера везла безмолвно согласившегося на это министра. Вблизи он, положа руку на сердце, даже в вечернем сумраке выглядел хуже покойника на похоронах. Что показательно — даже не пытался отдавать распоряжения идущим по пятам офицерам из особого отдела.

Опять мне стало стыдно. А ведь я кричал, чтобы он не колдовал…

— Ты мне всё объяснишь, — глухо пробормотал министр, — об этом духе бездны и длоре, который не длор.

— Объясню, что сам знаю. Хотя пассаж про длора, который не длор, я не понял. — Оглянулся на опалённые кусты.

Хлайкери бросил в ЙааЙй химическую бомбу с магической составляющей.

Не чистую магию использовал, а средство, каким мог воспользоваться даже не маг.

— Проклятье, — процедил министр и обернулся. — Отправьте отряды в дом Эрджинбрасских. Глав рода сюда, ко мне на допрос. Остальных из дома не выпускать. И никого не впускать вообще. До моего особого распоряжения.

Крайний из офицеров кивнул и побежал, присвистывая. На его зов в разрушенные ворота вбежал красный ездовой ящер. Офицер на ходу прыгнул в седло и, лавируя между трещинами в земле, умчался прочь.

От песчаного рогача осталась лишь бесформенная саморазрушающаяся каша. Ещё минут пятнадцать — и он растечётся, впитается в землю. Я вздохнул.

Возле крыльца химера улеглась на брюхо и сделала из лап подобие лестницы, а один из хвостов согнула в перила. Стиснув зубы, министр приподнялся, попробовал ухватиться за «перила».

Отвернувшись, я послал химере команду. Когда хвосты опутали министра, он охнул, но, оказавшись на земле, не проронил ни слова. Шумно дыша, прошагал мимо меня в дом. Пошатнувшись, схватился за косяк.

Гордыня хуже неволи. И ведь не умер бы, помоги я ему до доктора дойти. Но если поддержу, весь изобидится. Тяжело с ним.

***

— Смотри, как хорошо ты заговорила, — подбодрила я. — А с Лавентином в порядке всё.

Вера надрывалась в плаче. У двери послышались шаги. Доктор Лирикири показался мне ангелом спасения.

— Помогите, — взмолилась я.

Он протянул руки, охватил виски трясущейся Веры, и она обмякла в моих объятиях.

— Положите её. — Лирикири встряхнул руками и, проведя ладонью по своему лбу, стал разминать пальцы. — Ух, ну и денёк. Столько пациентов за раз у меня было только на практике.

— Она заговорила, — укутывая Веру одеялом, прошептала я. — Сказала несколько слов.

Лирикири широченно улыбался:

— Прекрасная новость. Правда, плохо, что это случилось в результате нервного потрясения.

— Как Вериндер, кстати? — Убирая прядь со щеки, я поняла, что лицо мокрое от слёз.

От моих слёз.

— Я остановил разрыв сердечных мышц. Всё хорошо. Вериндер ещё бодрячком. У него хорошая родовая магия, лечить может.

— Что делать с Верой?

— Покой. Крепкий сон, — Лирикири усмехнулся. — До утра можете об этом не беспокоиться, её из пушки не разбудишь.

— Спасибо. Но дальше что?

— Утром загляну, осмотрю её. Там и посмотрим.

В спальню заглянул Лавентин:

— Доктор, там министру надо помочь.

— Уже бегу! — всплеснул руками Лирикири и умчался к следующему пациенту.

А Лавентин так и остался стоять, задумчиво глядя на меня:

— Ты в порядке?

— Вроде да. — Провела ладонью по встрёпанным волосам, заправила пряди за уши. — А что это были за существа? Первое я уже видела у тебя во дворе, а то, что в женщину превратилось, это?..

— Мой родовой дух. Разумная форма магии. Бабонтия Мулькура. Она интересная. А химера — песочный рогач, он создан, чтобы из толпы простолюдинов магов противника вылавливать. Они так маскируются иногда, их трудно выбить.

— Не повезло Равверу. — Я снова расправила волосы, потому что забранные за ушами пряди выглядели не очень.

— Да нет, он легко отделался. Хорошо, что рогач его съесть не успел. Министр сильный маг, он ему очень вкусным казался.

Фантазия моя — враг мой. Вот зачем я сейчас пожёванного Раввера представила?

— Ну, раз ты в порядке, я пойду, — Лавентин указал себе за спину, — вдруг министру понадоблюсь.

— Да, конечно, иди. Вера будет спать до утра. Я, наверное, тоже.

— Хорошо…

Но он остался на месте, и мне становилось как-то неловко.

Браслеты дёрнули нас одновременно. Споткнувшись о туфельку Веры, Лавентин рухнул передо мной на колени. Наши браслеты звонко соединились.

— Извини, — прошептал Лавентин.

Кто-то сухо кашлянул. Я огляделась, но в спальне, кроме нас, была только Вера, и она спала.

— Бабонтия велела передать, — заговорил так и не появившийся привратный дух, — что рядовую сцепку браслетов можно разомкнуть поцелуем. В губы. Всё, я удаляюсь.

Но из-за того, что он и не показывался, чудилось, будто он до сих пор здесь.

Лавентин преданно смотрел на меня снизу.

— Мне идти надо, — почти жалобно прошептал он. Зажмурился и едва слышно произнёс: — И поцеловаться с тобой хочется. Кажется, даже больше, чем… — Он открыл глаза. — Нет, узнать, что там с министром и послушать Эрджинбрасских тоже очень хочется.

Я улыбнулась. Стало легче, словно стряхнула с плеч насквозь мокрый тяжёлый плащ.

Наклонившись, поцеловала Лавентина. Он запустил свободную руку мне в волосы, притягивая. Сердце неистово заколотилось, стало жарко. Голова закружилось, ноги ослабели, и я тоже оказалась на коленях. Ловя прикосновения губ Лавентина своими, я обхватила его за плечи, он меня — за талию и крепко-крепко к себе прижал…

 

Глава 47

аша… Её глаза… Её прикосновения… Запах кожи…

Пьяный от поцелуя, я добрёл до приоткрытой двери своей спальни. Раздался голос Лирикири:

— Ваша магия не обладает лечебными свойствами или уже началось отторжение? Вы жениться-то ещё не собрались?

— Моя магия не лечит.

Заглянул в спальню. Министр сидел в кресле, склонив голову на колени, Лирикири скользил пальцами по его обнажённой спине в кровоподтёках синяков.

— Ну как? — пробормотал министр.

— Могу и третий раз перепроверить, но трещина в девятом позвонке от этого никуда не денется. Перелом руки, кстати, тоже. Но что-то мне подсказывает, ха-ха, что на постельный режим вы не согласитесь.

Я бочком просочился в спальню.

— Правильно вам это что-то подсказывает, — глухо отозвался министр. — А теперь бросайте шуточки и приведите меня в порядок, мне ещё допрос проводить.

— Служба не ждёт.

— Хватит шутить. Просто поставьте меня на ноги. Я даже согласен провести дома пару дней. Когда всё это закончится.

— Ну, если не женитесь к завтрашнему вечеру, свободного времени у вас будет предостаточно. Об этом весь остров длоров судачит. — Лирикири, словно на струнных играя, скользил пальцами по спине министра, и синяки бледнели. — Или вы намерены утереть нос своим оппонентам и в последний момент сочетаться браком с какой-нибудь счастливицей?

— С какой-то несчастной вы хотели сказать. — Министр приподнялся.

Рукав рубашки он не снял, так что доктор не мог видеть, что на браслете нет широкой щели, предвещавшей скорое снятие.

— Хах! Ну, когда-то вам должно повезти. Почему бы не в этот раз?

— Интересный вопрос, — кивнул я, думая почему-то не о жене министра, а о том, как приятно неистово заколотилось сердце, когда меня поцеловала Саша.

Министр так посмотрел, что я обрадовался, что в арсенале его родовых заклятий нет убийства взглядом.

Из стены высунулся привратный дух:

— Длоры Эрджинбрасские прибыли. Они и сопровождение ожидают разрешения войти.

— Веди в кухню. В Сашину, — пояснил я и взглянул на министра. — Или сюда?

Выглядел он так, словно его оскорбило предложение допрашивать кого-то в кухне. Но разве можно на это обидеться?

— А кроме кухни мест нет? — брезгливо уточнил министр.

Хм, видимо, можно.

Почесав затылок, я ответил:

— Гостиная занята Вериндером… Есть ещё комнатка перед спуском в лабораторию. И лаборатория.

Министр выпрямился:

— Вели жене создать приличную комнату.

— Она устала, пусть отдыхает.

— Мне нужно место для допроса.

— Какая разница, где допрашивать? Главное, чтобы они всё рассказали.

— Вот для этого и надо, чтобы место допроса выглядело внушительно.

Он так много значения придаёт внешнему, что иногда я сомневаюсь, может ли он видеть суть вещей.

Значит, моя лаборатория — внушительная. Я вновь оглядел полки с эмбрионами, папин стол, за которым устроился бледный министр, вытиравший с висков капельки пота. И с благодарностью подумал о Саше: как она хорошо всё сделала. Внушительно.

Совсем как мама, тоже создававшая лабораторию при моём участии.

Министр, видимо обдумавший рассказ о ЙааЙй, махнул рукой.

Дверь распахнулась.

Проковылял внутрь длор Садор Эрджинбрасский. В первую очередь внимание привлекал его сильно выдающийся вперёд нос, потом — холодные тёмные глаза. Третьим замечались прилизанные к шишковатому черепу седые волосы, а дальше уже остальной облик стандартного длора-главы рода: костюм по последней моде из дорогих материалов, стать, трость с массивным набалдашником.

Длорка, его жена — лет на двадцать моложе, ещё более надменная — была в тёмном домашнем платье и без украшений.

А моя длорка, наверное, уже спит… Я перестал теребить губу и убрал руки за спину. Моё движение привлекло холодный взгляд Садора. Но он тут же уставился на министра.

— Вы звали? — И склонил голову ни на градус ниже стандартного приветствия равного равному.

Его жена с незапоминающимся именем поклонилась министру чуть более почтительно. Взгляд министра слегка плыл, но он совладал с дурнотой.

— Итак, — его рокочущий голос внушал трепет. — Ради чего Хлайкери Эрджинбрасский мог похищать и убивать длоров?

Оба Эрджинбрасские спали с лица.

— Ну же, — усмехнулся министр, и в этот миг даже я не поверил бы, что он держится едва ли не из последних сил. — Давайте, рассказывайте.

— Мы ничего не знаем, — процедил Садор.

Министр звонко хлопнул по столу:

— Вы жили в одном доме. Ели вместе. Общались. — Его испепеляющий взор обратился к длорке. — Дом подчиняется вам, вы должны знать о Хлайкери больше остальных.

Она зажмурилась, ухоженные пальцы дрожали в кружевных оборках по низу корсета.

— Сначала предъявите обвинение, — вскинул голову Садор, — а потом допрашивайте. Я не намерен здесь оставаться. — Он ухмыльнулся. — Пришлите за мной послезавтра, тогда и поговорим. Если вы ещё будете министром внутренних дел.

Министр смотрел на него, как на мои эмбрионы — с неприкрытой гадливостью.

Я отчеканил:

— Вы никуда не уйдёте, пока не ответите на его вопросы. Дом вас не выпустит.

Садор аж подпрыгнул:

— Это возмутительно!

Его длорка теребила кружево:

— Думаю, надо рассказать. — Искоса глянула на багровеющего мужа. — Пусть они с ним разбираются. В конце концов, к нашей семье это отношения не имеет.

— Хлайкери нас потопит, а этот, — Садор указал дрожащей рукой на министра. — Да он завтра вылетит с поста, а все его обвинения…

— А если он женится?! — Длорка посмотрела на министра. — Вы ведь женитесь?

Его губы дрогнули в лёгкой усмешке. Нравится ему, что ли, над людьми издеваться? Или выясняет, кто ему сторонник, а кто враг? Эрджинбрасские себя зарекомендовали не очень.

— Расскажи, — велела длорка.

— Нет.

— Тогда я сама.

— Ты нас погубишь! — Садор надвинулся на неё, грозно смотрел с высоты роста. — Закрой рот и молчи. Ничего нам Раввер не сделает.

— А Хлайкери? — поинтересовался министр.

— У него на нашу семью материалы. — Длорка отступила, стараясь не смотреть на мужа. — О расхищении средств, выделенных на военную компанию в Черундии. О махинациях с акциями железных дорог и что-то ещё. Поэтому мы вынуждены были поселить его у себя. Он угрожал всё опубликовать. А если с ним что-нибудь случится, это сделают его помощники.

Кулак багрового от злости Садора трясся, трость ходила ходуном в другой руке.

— Молчи, — прорычал он.

Не глянув на него, длорка продолжила:

— И Хлайкери не Эрджинбрасский по крови. Пларон Эрджинбрасский женился на простолюдинке, которая уже ждала ребёнка от какого-то простолюдина. Как ни странно, их брак был счастливым. Хлайкери считал Пларона своим отцом. Но он не Эрджинбрасский, поэтому, что бы он там ни творил — наша семья ни при чём.

— Длор, который не длор, — протянул я.

— Теперь понятно, почему он не использовал магию, — кивнул министр. — Просто не мог в силу происхождения, а эта сказка о благородном отказе от своей доли…

— Просто сказка, — кивнула длорка. — Вы не подумайте, его растили как родного, обеспечили достойное образование, отправив в Инженерную академию вместе с состоятельными простолюдинами. Но он очень злился, что Садор не распределяет ему магии.

— Значит, он не знал о своём происхождении? — вздёрнул бровь Министр.

Садор фыркнул:

— Пларон считал, так будет лучше. А этот ублюдок настолько помешался на желании получить магию, что, когда мы были у них в гостях, посмел её требовать. — Он снова фыркнул.

Жена приблизилась к нему на полшага:

— Это было после того, как Хлайкери объявили, что он будет учиться в Инженерной академии, а не в Быкослове. Сначала Хлайкери умолял дать ему хоть искру магии, даже на коленях ползал. Потом приставил к горлу Садора меч.

— Тогда-то я и выложил ему правду. И мы уехали, — Садор расправил плечи. Поморщился, как от зубной боли. — Этот крысёныш затих на несколько лет, а когда разбогател на спекуляциях и купил эти свои «Горячие новости Динидиума», выловил меня в одном из клубов и потребовал поселить его на острове длоров, иначе расскажет о наших махинациях.

— Ну что ж, — министр положил ладонь на столешницу. — Теперь, по крайней мере, ясно, откуда у него такая ненависть к длорам. А теперь подробнее. Просил ли он разрешения простолюдинам на визиты на остров длоров? Как часто отлучался? Пользовался ли лабораторией в доме?

— В доме он почти не бывал, — ответила длорка.

— А разрешения ему давали младшие, — опираясь на трость, величественно пояснил Садор. — Естественно, я не снисходил до подобных пустяков.

Министр покачал головой:

— Перечислите имена младших, которые занимались пропуском его гостей.

Эрджинбрасские освободились только через полчаса. За это время министр ни разу не спросил их о материалах шантажа. Моё любопытство по этому поводу нарастало, но спросил я только после того, как он отдал распоряжение доставить попавших в список младших.

— И ты не будешь заводить дело о расхищении казны?

— Буду. Надеюсь, Хлайкери поможет, когда его поймаем.

— Думаешь?

Помедлив, министр потёр переносицу. Когда открыл глаза, его устремлённый на полку с эмбрионами взгляд был очень странным:

— Думаю, Хлайкери завидует и ненавидит их настолько, что ради их утопления будет сотрудничать даже со мной.

— Почему? Ты тоже длор, зачем ему помогать тебе?

— Эрджинбрасские легко, без усилий, получили то, чего он очень сильно хотел и не мог добиться. Там такая ненависть должна кипеть, — он сильнее скривил губы. — А враг моего врага мой друг, разве не так?

— Откуда ты знаешь, что он чувствует?

— Сужу по дядюшке Веронию. Почти та же ситуация: он был так близко от пожизненного звания главы рода, но раз за разом не мог физически подтвердить брак. — Министр цокнул. — Когда я получил браслет, Верония трясло от ненависти, я думал, его удар хватит. Наверняка Хлайкери испытывал нечто подобное, ведь он ждал, когда получит свою долю магии, но все вокруг получали, а он — нет.

Ну… Наверное, министр прав. Тяжело надеяться всю жизнь, а потом раз — и потерять всякую надежду. Одного я не понимал:

— Зачем его так мучили?

— Сначала, наверное, боялись, что он проболтается. Если бы о его происхождении стало известно, их бы обвинили в нарушении родового законодательства. И Хлайкери не мог бы официально считаться первенцем Пларона и наследовать ему. А потом… не знаю. — Прикрыв глаза, министр потёр предплечье. — Какой сегодня длинный день.

Ковыряя пальцем один из бутафорных приборов, я тихо заметил:

— Поспать бы тебе. Можешь у меня.

— Нет, — не открывая глаз, помотал головой министр. Усмехнулся. — Мне надо домой, чтобы не допустить въезда озабоченных моим будущим родственников. Вдруг увидят жену, сюрприз себе испортят.

— Завтра вечером, когда родовой браслет с тебя не спадёт, даже дурак поймёт, что ты женат. Зачем скрывать?

— Хочу посмотреть, кто чего стоит. Не каждый же день я нахожусь на грани вынужденного ухода с поста министра внутренних дел.

Глядя на его бледное лицо, принадлежащее скорее мужчине за тридцать пять, чем двадцативосьмилетнему, я хотел сказать, что пару лет отдыха ему бы не повредили, а то в могилу себя загонит.

Но для министра его пост всё равно, что для меня эксперименты, от которых я ни за что не откажусь. И я промолчал.

После глав рода мы допросили наёмников, не сумевших скрыться в суматохе. Это были солдаты Черундской армии, уволенные в запас из-за ранений, оставивших их калеками, и они ничего не знали о планах Хлайкери или для признания нуждались в более крепких уговорах, чем те, на какие был способен побитый министр.

С младшими Эрджинбрасскими и составлением списков тех, кто посещал остров длоров по приглашению Хлайкери, его знакомых и известной собственности мы закончили почти в три часа ночи.

Министру подвезли документы из редакции «Горячих новостей Динидиума», банков и земельных архивов. Он отбыл с ними к себе домой, а я, позёвывая, побрёл в спальню.

Но стоило раздеться и упасть на мягкую кровать, сон как рукой сняло.

Я зарылся в одеяло и подушки. И не мог закрыть глаза, потому что стоило это сделать — я видел лицо Саши.

Ощущал прикосновения её губ.

Жестковатые, густые рыжие волосы в своей руке.

И сердце билось часто-часто, а тело охватывал жар. Странно…

Нет, конечно, это нормальная физиологическая реакция на мысли о красивой девушке, но…

Сумрак комнаты окутывал меня, пряча непривычные, иномирные очертания окружающего. Я глубоко вздохнул. Честно пытался восстановить дыхание.

Но разум был полон и воспоминаниями о мире Саши, и ей самой.

Когда песчаный рогач навис надо мной, собираясь проглотить, я подумал о Саше.

Подумал, что…

Я сел. Ощупью отыскал одежду и стал одеваться.

Когда песчаный рогач навис надо мной, я понял, что хочу, чтобы Саша стала моей женой по-настоящему. Надо ей это предложить, пока меня кто-нибудь не съел.

Надеюсь, она не спит.

 

Глава 48

уда я попала? Что за сумасшедшее место, где бешеный червяк пытается сожрать министра внутренних дел? И Лавентина заодно. От налетавших в полудрёме воспоминаний у меня до сих пор ёкало сердце.

Опять я пощупала Веру. Она безмятежно спала рядом.

Надо было Лирикири попросить и меня усыпить, но он, прощаясь, выглядел таким измученным, что я не стала приставать к нему со своими внезапно расшатавшимися нервами.

За дверью кто-то поскрёбся.

Мышь?

Я вздрогнула.

Потом сообразила, что скребут слишком высоко для мыши.

Или здесь живут мыши-мутанты размером с корову. Чему я совершенно не удивлюсь, просто поседею раньше времени, если такое окажется за дверью.

— Саша, — прошептали с той стороны.

Выдохнув, я накинула халат.

— Саша, — снова позвали меня.

Отворила дверь. Свет из прихожей ослепил, я закрылась рукой.

— Прости, — Лавентин вытянул меня из спальни, закрыл дверь. — Я тут подумал. А давай сделаем наш брак настоящим.

Мозг от такого внезапного перехода сильно затормозил.

— Понимаю, — Лавентин взял меня за руки. Я проморгалась и уставилась на его серьёзное, торжественное лицо. — Если согласишься, придётся отказаться от твоего мира, но в моём тоже очень интересно. И я буду заботиться о тебе. И постараюсь, чтобы тебе всегда было весело. Ты… я хочу, чтобы ты осталась со мной навсегда.

— Э… — Я прикинула, сколько тут нахожусь. Усмехнулась. — Мм… тебя не смущает, что мы на одном языке разговариваем только четыре дня, а толком общаемся всего три?

— Мне этого хватило, чтобы понять, что ты лучшая жена на свете. И другой мне не надо.

И что на это сказать? Особенно когда так преданно смотрят в глаза.

— Знаю, тебе надо подумать, но… — Горячие руки Лавентина пробежались по моим рукам к плечам. Он смотрел мне в глаза. — Я хочу, чтобы ты осталась. Не из-за нестерпимого притяжения браслетов, а потому что хочешь.

— Э…

Внезапно.

Кажется, Лавентин всё время только своими делами занимался, когда он меня как достойную супругу оценить успел? Когда дом его разносила?

— Саша… — Ладони скользнули по моей шее, и сердце отозвалось сумасшедшим перестуком, по коже побежали мурашки. Вдруг стало нечем дышать, словно я девчонка перед первым поцелуем. Пальцы Лавентина задрожали. — А я все аргументы забыл, так волнительно рядом с тобой…

Он наклонился и поцеловал. Аргумент, от которого у меня подкосились ноги.

***

Первое, что понял, когда проснулся — я улыбаюсь. А это не перед всяким интересным экспериментом случается.

Немного полежал, вспоминая, как делал предложение Саше, как мы целовались, как она обещала подумать, и как мы разошлись на подгибающихся ногах.

Интересно, сколько думать будет?

Отказаться от родного мира нелегко, но у нас тоже хорошо. И время от времени заглядывать в Сашин мир можно будет.

Если портальный узел не отнимут…

Эх, сейчас надо загадки Хлайкери решать, и министр просил доехать до особого отдела, посмотреть труп Какики… А я бы лучше Саше ещё раз объяснил, как хочу видеть её своей женой навсегда.

Но пора думать о деле.

Усилием воли я изгнал навеянные мыслями о Саше приятные ощущения.

И попытался представить себя на месте Хлайкери.

На месте человека, который до восемнадцати надеялся получить магию, верил в это, предвкушал, а потом осознал, что она никогда ему не достанется.

Всего несколько мгновений я ощущал нечто подобное, когда родовое проклятие могло выжечь во мне магию, но я всегда жил с ней, сроднился. А Хлайкери только мечтал.

Строил какие-то планы.

Надеялся хотя бы на искру — самую малую долю волшебства, позволяющую разжечь фитиль или создать разряд тока, каким можно помочь себе в драке.

Поднатужившись, припомнил, что Хлайкери тридцать шесть или тридцать семь. Выходит, почти двадцать лет он готовил месть.

Но какова его цель? Лишение длоров родовой магии? А Какики оказался лишь пробой? Случайно подвернулся, был недостаточно силён или чем-то уязвим? В ночь убийства Хлайкери мог быть у Какики и добиться разрешения пустить своих сообщников.

А потом целый род лишился магии.

Министр неправ, не собирался Хлайкери скрывать своё преступление. Едва магия исчезла, вся семья должна была ринуться к главе с расспросами. И тогда никакие приказы министра не сохранили бы произошедшее в тайне. Газеты разнесли бы весть по стране. А там недалеко до паники. Тем более убили Какики так изощрённо, что и не захочешь, да станешь обсуждать.

Значит, Хлайкери хотел, чтобы все знали и боялись.

Вполне возможно, планировал только напугать длоров потерей обожаемой магии.

С другой стороны, он потратил на это слишком много средств. У него были люди, готовые совершить силовые действия. Не похоже, что он собирался обойтись одной акцией.

Но что ещё планировал?

Ещё кого-то лишить магии?

Убить?

И что намерен делать с Эрджинбрасскими? Ограничится публикацией компромата или отомстит серьёзнее?

Займётся ли ими сейчас?

— Пора вставать, — сообщил дух порядка.

Я неохотно выбрался из постели.

А всё же интересно, что задумал Хлайкери, как смог уничтожить источник Какики? Любопытно, аж пальцы зачесались от желания разобраться с этим скорей.

В ванную я пошёл бодро. И вдруг меня пронзил, заставил остановиться вопрос. Почёсывая затылок, я позвал:

— Привратный дух…

— Да? — раздалось из стены мгновение спустя.

— Спроси ЙааЙа, почему он назвал Хлайкери длором, который не длор. Ведь тот лишь простолюдин.

Привратный дух не возвращался. Я уже и голову чесать закончил и зудящую лодыжку стопой тёр, и беспокоиться начал.

Из стены высунулась голова в короне. Дух выглядел пришибленным:

— Потому что у него была магия длоров, а длором по сути он не был.

Всё ещё потирая стопой лодыжку, я стоял на одной ноге. Осознал сказанное и чуть не упал.

***

Умеет Лавентин покоя лишить!

Так полночи и провалялась, думая о возможности настоящего брака с ним.

И как-то взглянула на него иначе, оценила и умение постоять за себя и меня, весёлый характер, и мускулатуру, и то, какой он милый и надёжный, несмотря на безалаберность. С ним не заскучаешь. И в то, что верен будет, я верила.

В общем, просто сказка, если бы к нему не прилагалось ПМЖ в сумасшедшем мире.

Хотя, конечно, его финансовые возможности даже в дурдоме обеспечат комфортную жизнь.

Но дворец. Но этикет. Но платья с корсетами.

А император, который, зная, что я здесь только на год, не собираясь нас во дворце этот год принимать, велел учить меня манерам…

Пришло запоздалое осознание: да он просто не поверил, что я здесь временно, вот и велел подготовить к следующей встрече.

И даже понятно, почему так решил: Лавентин красив, молод, богат. Благороден. Заботлив… И ещё невесть сколько положительных качеств пряталось за этой вечно лохматой фигурой.

Но…

О эти «но».

И ведь даже не уверена, что влюбилась, а подумаю о жизни с ним — и сердце обмирает. Интересно, как он поступательные движения цилиндрического тела в полости будет изучать на практике. Нет, я не пошлая, но любопытно же!

Самое плохое, что, взвешивая предложение, я думала только о хорошем, а о плохом приходилось себе напоминать. Это вообще глупой влюблённостью попахивало.

И ещё мурашки по коже, и повышение температуры, и томные вздохи сами собой рвались из груди.

Нет, Лавентин определённо умеет лишать покоя.

Вздрогнув, Вера задышала чаще, ощупью нашла меня в темноте и, крепко прижавшись, всхлипнула.

Как же я с ней без доктора Лирикири справлюсь?

***

— Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! — Перемазанный типографской краской мальчишка на съезде с моста острова длоров размахивал пачкой газет. — Семейство Эрджинбрасских расхищает средства, выделенные на войну с Черундией!

— Эрджинбрасские воруют из фондов для ветеранов! — горланил другой торговец газетами.

Прав был министр, Хлайкери решил ударить по бывшей семье.

Газеты расходились бойко. Я покачивался в своей двуколке. Химера крутила бронированной головой, до одури пугая особо впечатлительных прохожих.

Но меня больше волновало, как у недлора могла появиться наша магия. Ведь для мужчины это практически невозможно. Будь Хлайкери девушкой, вопрос решился бы браком, но где, как он отыскал неизвестный пресекающийся род длоров с готовой выйти за него женщиной?

Или он отыскал способ стать длором?

Хм… А мог бы я придумать, как украсть чужую магию? Чисто теоретически?

Неплохо бы ещё знать, какой информацией располагал Хлайкери.

В Инженерной академии его обучили стандартной механике и химии, отсюда физико-химические ловушки на его бойцах. А что касается магической составляющей, то настолько углублённо магии его в семье вряд ли учили. Он знал базу: об источнике, о распределении магии главами рода.

Длор, он должен был общаться с себе подобными, с выпускниками Быкослова, скорее всего, тоже. От них мог узнать подробности магических манипуляций.

К тому же он выкупил несколько промышленных предприятий, что открыло дорогу к изобретателям и патентным бюро, дало поле для экспериментов и почти неограниченные средства на материалы.

Опять в задаче слишком много неизвестных, трудно просчитать результат.

Нет, надо идти не от возможностей Хлайкери, ведь я их не знаю.

Надо распутывать этот клубок от самой магии.

Если бы мне понадобилось украсть магию, как бы я поступил?

С чего начал?

С источника.

Попытался бы понять, почему источник подчиняется главам рода и распределяет магию на основе родственных связей.

Ответ, в принципе, очевиден: создатели источников (хоть боги, хоть люди) желали наградить этим даром представителей конкретной семьи, поэтому магия связана с кровью, а для вошедших в семью женщин — с артефактами рода. Так через браслет или кольцо супруга женщина получает свою магию.

Но если этот способ закрыт, значит, надо… Надо заставить источник принимать твою кровь за правильную.

Изменить сам источник.

И такой изменённый источник перестанет обеспечивать магией свою изначальную семью.

Только с источником Какики что-то пошло не так.

А ещё… Хлайкери был длором, который не длор, до того, как добрался до него.

Значит, был ещё один уничтоженный род? Но чей?

Перебирая в памяти свои и заграничные семейства длоров, я не заметил, как оказался перед зданием особого отдела. Меня ждали офицеры, повели внутрь, по лестнице на подземный этаж.

«Но ведь ни один род не лишался магии. Не только в последние годы, но, кажется, никогда за всю историю. Лишь естественно угасали, и их источники строго учитывались… — Я едва различал коридор, мелькавшие двери. — Как же так? Если я прав, Хлайкери должен был подчинить минимум ещё один источник, чтобы получить магию длоров. Может, он сумел сделать это, не лишив магии остальных? Или у нас целый род лишился магии и это скрывает?»

Передо мной открыли дверь, я промчался внутрь и наткнулся на стол для вскрытия трупов.

— А, уважаемый длор почтил нас своим визитом, — усмехнулся из угла толстячок патологоанатом. — Проходите.

Он указал на одну из внутренних дверей. Но я смотрел на огромный тёмный кристалл родовой магии, торчавший из маркированной коробки, в которой некогда лежало сердце Какики. Высота кристалла достигала почти метра, он едва ощутимо фонил.

— Ого, — прошептал я и, взяв себя в руки, промчался во внутреннюю комнату.

Один из столов для вскрытия был вплавлен в горизонтально лежавший родовой кристалл. И я не сомневался: внутри находилась мумия Какики.

Глава рода сам стал источником. Здорово!

 

Глава 49

еру успокоили общими усилиями: я — уговорами, Близенда — лаской, Керл — обещаниями защитить от любой проблемы, повар — сладостями, а вовремя появившийся Лирикири — магией.

Так мы и засели: четыре взрослых напротив сжавшейся на кровати девочки с мягким земным медвежонком в руках. Взгляд у Веры просветлел и истерика, кажется, миновала, хотя слёзы ещё набегали на раскрасневшиеся щёки.

— Расскажи, — прошептала Близенда, в её голосе появилось что-то чарующее, порабощающее, и словно тёплый весенний ветерок повеял. — Расскажи о себе.

Захотелось опустить голову ей на плечо и закрыть глаза. Вера ощутимо расслабилась, а Лирикири бросил на Близенду одобрительный хитроватый взгляд.

— Мена зовут Вердла… — прошептала Вера. Из всех названных мной имён она выбрала наиболее созвучное своему. — Мы с мамой и дядей жили на улице Колодцев.

Я закусила губу, чтобы не брякнуть неуместный вопрос о том, что раздавило её дядю. Но Вера, кажется, вспомнила это и без моей помощи, вся сжалась.

— Месяц назад дядя устроился в цирк, но одна из химер вырвалась, на него упала клетка и… — Она шумно вдохнула. Лирикири коснулся её плеча, и взгляд Веры помутнел. — Через несколько дней у него началась лихорадка, и он умер. Мама… Мама все деньги потратила на хирурга и… Она работала, много работала. Днём и ночью стирала, и её руки были красные-красные, и мозоли срывались. Кровь пачкала бельё, и мама плакала. И потом… потом она тоже заболела.

Вера тяжело дышала, по щекам сильнее заструились слёзы, но Лирикири сжимал её плечо, и она, как зачарованная, продолжила рассказ:

— Мама болела… У неё тоже была лихорадка. Я просила милостыню и покупала хлеб. Но однажды утром она… стала холодная. Её руки не шевелились. Я умоляла хозяина помочь, но он сказал, она совсем мёртвая, и всё, чем он может помочь — оплатить доставку на кладбище для нищих. Но его жена была против. А он всё равно заплатил. А потом хозяйка сказала, что я должна за те дни, что мы жили в комнате, пока мама болела, и за воду, которую брала, и за плату могильщику. И что она уже договорилась отдать меня длорам, и что я должна слушаться, иначе меня посадят в долговую яму. И я пошла с ней. Она говорила, что если я буду ласковой, то меня накормят сладостями, но девочки из попрошаек рассказывали, что эта неправда, и длоры, которые покупают девочек, они…

Глаза Веры расширились, почернели — такими огромными стали зрачки. Шумно вдохнув, она повалилась на диван. Веки её опустились, дыхание стало ровным, как у спящей.

— Я её усыпил, — подтвердил мои догадки Лирикири.

И все умолкли, не глядя друг на друга.

— Наверное, надо обратиться в полицию, — предположила я, и на сердце стало нехорошо. — У вас ведь это наказуемо?

— Если покупатели были длорами, то практически нет, — признал Керл и провёл ладонью по приглаженным волосам.

Меня захлестнуло гневом:

— Они колдовали. Набросились на меня. Если не за неё, то хотя бы за нападение на меня можно их наказать?

— О, это другое дело, — звонко уверила Близенда. — Ты глава рода, за нападение на тебя подсуден даже длор. Опознаешь их?

— Запросто, — кивнула я, стараясь унять сбившееся дыхание.

— А женщина, что её продала, — добавил Керл, — если она простолюдинка, то её можно посадить, тут никаких сложностей.

— Проведаю старину Вериндера, — поднялся Лирикири. — Вердла проспит несколько часов. Успокоительные капли я передам повару, он проследит за их приёмом. Если соберётесь проводить это дело через судебную систему, постарайтесь не мучить Вердлу лишними расспросами. Впрочем, — он широко улыбнулся Керлу, — уверен, у вас получится быстро разобраться и без вовлечения свидетелей.

Откланявшись, Лирикири покинул мою спальню.

— Поможете, — я пытливо смотрела на Керла.

— Да, — хмуро согласился он. Его взгляд нервно скользил по полу. — Но дело грязное, да и на репутации девочки скажется. Лучше выяснить имя хозяйки и адрес, а там найти какое-нибудь правонарушение. Возможно, Вердла не первая проданная этой особой бедняжка.

— Надеюсь, что первая, — отчеканила я.

— Вы оптимистка, — тепло улыбнулся Керл.

И мне стало холодно от осознания, что он может быть прав. Близенда чуть подалась вперёд, заглядывая мне в лицо:

— Ведь неважно, с чьим именем будет ассоциироваться правосудие, главное, чтобы оно свершилось. Та женщина больше не сможет торговать детьми, это я тебе обещаю. А уж как мы с этим разберёмся, надеюсь, для тебя значения не имеет.

Можно подумать, я горела желанием в это лично ввязываться. Посмотрела на посапывающую Веру. Если с преступниками разберутся, не допрашивая её, — даже лучше. Незачем напоминать ей о том кошмаре.

***

Министр явился с папками и газетами под мышкой. Он был страшно бледен, а рука по-прежнему держалась на повязке. Окинув кристалл из сердца Какики мрачным взглядом, министр бросил бумаги на стол для вскрытия трупов и опустился на стоявший рядом стул.

— Оставь нас одних. — Он устало посмотрел на патологоанатома.

Тот насупился, но двинулся к выходу.

— Ты был прав, Хлайкери попытался утопить Эрджинбрасских, — я прислонился к косяку проёма между смежными комнатами.

Перед тем, как закрыть дверь в коридор, патологоанатом очень мрачно на меня посмотрел. Министр широко зевнул и подпёр щёку кулаком:

— Он и документы изобличительные мне по почте прислал. Очаровательный преступник. Длор, даже если он не длор.

— Он владеет магией длоров.

Министр настолько устал, что даже такое невероятное известие не вызвало у него отрицания. Он просто спросил:

— Как?

— Думаю, он каким-то образом научился перенастраивать источник, чтобы он давал магию не только своей семье, но и чужаку. Возможно, что-то аналогичное тому, что произошло с Какики. Я уверен, теперь Какики сам стал основой источника и питает какого-то нового длора. Возможно, Хлайкери. Или кого-нибудь из его сообщников. Но Хлайкери получил магию раньше этого случая.

— Но Какики наш первый убитый.

— Или убийство для отнятия магии было необязательно, — помедлив, я вскинул руку. — Возможно, оно было результатом вмешательства моего магоеда! Или у нас есть род без магии, который отчаянно это скрывает.

— Безумие, — почти шёпотом произнёс министр.

Глаза у него закрывались. Он выглядел настолько уставшим, что это подтачивало мой энтузиазм. Я опустил руку:

— Тебе надо поспать.

— Нужно уничтожить это, — министр указал на кристаллы. — Длоров-преступников нам только не хватало. А потом будем искать чистокровных длоров без магии.

— Зачем искать? Их ЙааЙй прекрасно чувствует. Я попросил его прогуляться по острову длоров, если он заметит нужную семью — сообщит.

— А из тебя получился неплохой сотрудник особого отдела. — Министр вытянул здоровую руку на выскобленную столешницу и склонил голову на сгиб локтя. — Разбуди меня через пять ми… нут.

Я решил дать ему полчаса и в это время внимательнее изучить кристаллы из тела Какики, разложил измерительные приборы, начертил таблицу для внесения данных. Но через пятнадцать минут к нам ворвался офицер.

— Есть данные от информаторов! — Он смутился, увидев протирающего глаза министра, и, вытянувшись в струнку, продолжил тарабанить: — Бывшие зерновые хранилища на окраине города. Там видели Хлайкери.

— Выезжаем, — министр подхватил документы. У двери оглянулся через плечо. — Знаешь что, пойдём со мной, вдруг понадобится твоя экспертная помощь.

С тоской взглянув на кристаллы нового родового источника и приготовленные для исследования инструменты, я поплёлся за министром. Я же на него теперь работаю, надо иногда подчиняться. И вдруг Хлайкери удастся расспросить о его изобретениях.

В дверях министр развернулся и поднял руку. Чёрное пламя охватило кристалл из сердца, тот заскрипел, но выдержал.

— Надо придумать, как их уничтожить, — процедил министр и вышел в коридор.

Я хотел предложить их расколоть, вдруг они не такие твёрдые, как наши родовые, всё же у патологоанатома я видел расколотые кристаллы, но потом сообразил, что в этом случае пропадёт такой интересный образец, и промолчал.

***

— Деточка, прости, что занимаю койку, — бледный и осунувшийся Вериндер лежал на огромной двуспальной кровати.

Спальню я ему сделала что надо, в дворцовом стиле с позолотами, лепниной и нимфами, убегающими от сатиров. Только теперь, глядя на обнажённые груди дев, подумала, что для чопорного мужчины с инфарктом картинки не очень.

Правда, Вериндер посматривал на роспись с явным одобрением.

— Места всем хватит, — отмахнулась я.

Он пристально оглядел моё кожаное одеяние.

— А правда, что в твоём мире все так одеваются?

— Я ещё скромно одеваюсь, — на всякий случай приврала я.

— Эх, был бы я на пятьдесят лет моложе, — вздохнул Вериндер. — Я бы показал тебе, каким должен быть настоящий длор.

«Как хорошо, что вы не на пятьдесят лет моложе», — подумала я, старательно изображая сожаление по поводу его преклонного возраста.

— А старику одна радость остаётся — на молодых посмотреть да сладеньким заесть. Тут конфеты были, ни разу таких вкусных не пробовал. Можно повторить? Я к повару обращался, но он остался глух к мольбам.

По спине поползли холодные мурашки. Я натянуто улыбнулась:

— Я спрошу у него. Вдруг ингредиентов не хватает. Со всеми этими событиями о поставках продуктов как-то не думали.

— И я ещё со своими капризами, — всплеснул морщинистыми руками Вериндер. — Но ты не беспокойся, Лирикири сказал, что завтра меня можно перевозить к себе. Буду своих духов гонять.

— Гостите, сколько потребуется, места хватает. И с продуктами я сейчас разберусь.

Уйти удалось только минут через десять повышенно вежливых расшаркиваний, я чуть не пулей залетела в кухню и постучала в пол:

— Повар… Повар, ты здесь?

Из пола высунулась жуткая ящерная морда:

— Да.

Отпрянув, я схватилась за бешено колотящееся сердце.

— Простите, хозяйка, — ящероповар потупил глаза с вертикальными зрачками.

— Ты это… предупреждай в следующий раз, — сипло попросила я. — И… — На всякий случай заговорила шёпотом: — Ты можешь сделать что-то похожее на конфеты из моего мира? Мы хотели сохранить в тайне своё путешествие, а Вериндеру они понравились, он требует ещё.

— Мм, — повар наморщил лоб зеленоватого оттенка. — Мм… ну я попытаюсь, конечно. Но для начала придётся их попробовать.

— Пробуй, конечно, только сделай, пожалуйста. Хотя бы внешне похожие. По вкусу можно будет сказать, что он ему в предынфарктном состоянии померещился. А вот внешний вид надо соблюсти.

— Сделаю всё от меня зависящее, хозяйка!

— Надеюсь на тебя.

Голова исчезла в полу.

Вот так здесь задушевные беседы с поварами-духами происходят.

Безумный-безумный мир.

На сердце вдруг потяжелело. Раньше было просто: год здесь проведу и всё, а теперь решать надо.

Плюсы и минусы взвешивать.

Ясно и чётко вдруг ощутился губами поцелуй Лавентина.

И так тоскливо от мысли, что год спустя вернусь к себе и больше его не увижу… как будто сердце разрывается. Неужели настолько привязалась за несколько дней? Или браслеты шалят? Почему родной дом кажется блеклым, скучным… чужим.

Но если останусь здесь, чем заниматься-то? Общество защиты женщин продвигать? Социальную политику стимулировать?

Я закрыла лицо руками.

Лавентин, зачем ты такой милый, добрый, отзывчивый, красивый, замечательный, соблазнительный, богатый и весёлый? Как такое сокровище оставлять?

Почему я вообще всерьёз обдумываю его предложение?

Потому что Лавентин слишком понравился, зацепил…

 

Глава 50

ывшие зерновые хранилища посерели от старости, в покатых крышах зияли дыры. Наш кэб остановился на границе складской зоны. Министр открыл шальные с полудрёмы глаза, высунулся в окошко.

Солдаты и офицеры особого отдела рассредатачивались между ветхих строений и куч мусора. Команды передавались знаками. И всё так тихо, спокойно, что закралось подозрение: а не обманул ли нас таинственный информатор?

БАХ! БАХ! БАХ! В небо взвились огонь и земля, трескуче заполыхал мусор, магия всколыхнула воздух, выпуская в него водяных хлёстких змей.

Меня отшвырнуло на стенку, министр выскочил наружу, его крик утонул в воплях раненых. Тёмная магия наполнила всё вокруг леденящим дыханием. Мне сдавило грудь, сердце бешено колотилось.

В сумраке кэба, в рыжих отблесках пожиравшего мусор огня я видел свои руки с зеленеющими венами. Стальные кольца на груди будто кто-то отомкнул. Глубоко дыша, я выскочил наружу.

Чёрные щупальца сцепились с водяными потоками, словно ветви двух тесно стоявших деревьев.

«Он сошёл с ума, — пронеслась лихорадочная мысль. — Кто же так открывается?»

Я побежал к министру. А из хлипких стен хранилищ выбивали доски и совали в отверстия дула ружей.

***

Сидя на лавочке среди кустиков, я держалась за голову.

Недели здесь не провела, а уже думаю о браке с аборигеном!

Шесть дней назад единственным мужчиной, с которым я мыслила свою жизнь и старость, был Павел. И что сегодня? Меня ломает от мысли остаться без Лавентина. А ведь при первой встрече он не впечатлил, я просто хотела домой.

Может, заболела? Или меня заколдовали?

Но я отмела эти предположения: никакого колдовства не надо, чтобы оценить Лавентина. Он хорош по самое не могу. К нему ещё чуткая, терпеливая и далеко живущая свекровь прилагается.

А если я здесь не приживусь?

Так и бегать всю жизнь от визитов во дворец?

— Не о том думаю, не о том думаю, — твердила я себе, не вполне понимая, зачем и почему, в каком смысле «не о том».

Если сейчас так пугает перспектива расставания, то что будет через год?

Если переживём все их заговоры.

Мы будем жить вместе.

Иногда просыпаться в одной постели.

Лавентин будет меня умопомрачительно целовать.

Ещё сны какие-нибудь тематические начнутся.

А ещё Лавентин будет весь такой милый, очаровательный и добрый.

Ну и какие у меня шансы устоять против него?

Никаких.

Будь Лавентин конченым мудаком или мистером «директор школы» вроде Раввера, я бы продержалась, а этот взглянет серо-зелёными глазами и всё, я даже сердиться за похищение на него не могу.

Попала. Кажется, я действительно попала.

Надо срочно подумать, что я теряю в случае согласия остаться здесь навсегда.

***

Следом за мной выскочила из засады химера.

— Пригнись! — я бежал к министру.

Застрелят ведь! И его и меня.

Министр провалился во тьму теней у себя под ногами. Химера скакнула на меня, притиснула к земле. Громыхнул нестройный залп. Над нашими головами вились, хлестали друг друга водяные змеи-плети, яростно шипели.

Солдаты и офицеры, пригибаясь, лавируя между постройками, воронками от химико-магических бомб, полыхающими сарайчиками и мусором, помчались к хранилищам.

Я лежал под химерой. Она опять вошла в режим защиты и наотрез отказывалась слушать мои приказы бежать в атаку.

В общем-то, она права. С боевыми заклятиями у меня слабо. А ещё я стал понимать план министра.

Встав под пули и выпустив магию, он заставил врагов показаться, прощупал их и прошёл через тень к кому-то из самых опасных. Судя по опадающим водяным змеям, министр оказался рядом с магом. С Хлайкери? Надеюсь.

И что я беспокоился? Министр опытный боец, он в Черундии и сам в атаку ходил, и нападениям подвергался. Умеет вести себя на поле боя. Умеет планировать. Выманивать.

Хрюкнув, химера приподнялась. Я высунулся из-под бронированного брюха. Из щелей в стенах ружья больше не торчали. Солдаты открыли широкие ворота.

Если подумать, на захват ушло меньше десяти минут. Не верится, что за это время можно справиться с серьёзным противником. На тех ли мы напали?

***

Бег помогает думать. Я бежала шестнадцатый раз вокруг дома, но с мыслями было туго. Зато развивалась паранойя: казалось, лежащее в кустах бревно переползает с места на место. Оно не делало этого у меня на глазах, но положение с каждым заходом меняло.

Подойти проверить я не решилась: вдруг оно хищное?

И зачем думаю о бревне, когда надо думать о предложении Лавентина?

Если брак с ним — осознанный выбор обоих, то восприятие ситуации меняется. Ведь одно дело жить с человеком, который тебя вынужден терпеть, потому что случайно призвал, и совсем другое, когда тебя оценили и хотят вместе прожить жизнь.

За кустами впереди взвился сигаретный дымок, блеснули драгоценности на платье.

Это же дух, который гигантского червяка с одного удара приложил! Я остановилась.

Из-за кустов послышался смех, блеснула кожа сумеречного вампира и показалась корона короля эльфов. Лицо этого мутанта моей фантазии закрыл алый букет.

То есть там за кустиками стояла родовая магия в женской форме.

А перед ней — привратный дух (форма мужская) с букетом цветов.

Они времени зря не теряли.

Я попятилась.

Развернулась и побежала в обратную сторону.

Передо мной возникла сощурившаяся Бабонтия.

Еле успев затормозить, я вскинула руки:

— Я не подглядывала.

— Знаю. Без моего согласия ты бы не смогла.

И взгляд насмешливый. Не злой. Но всё равно страшно: она с ходу такое чудище уложила. Я снова попятилась:

— Можно мне дальше бежать?

— Выслушаешь, и можно будет. — Бабонтия затянулась.

Угрозы в её голосе не было, просто уверенность, что я останусь. Ну как же не послушать того, кто тебя прихлопнуть может?

— Слушаю.

Внимательно глядя мне в глаза, Бабонтия спросила:

— Что в жизни важнее: вещи или люди?

— Люди, конечно же.

— Почему?

Несколько опешив, я пояснила:

— Потому что вещи — это просто вещи. А люди… они незаменимы. — Поморщилась. — Нет, конечно, и люди в какой-то мере заменимы, но они все такие индивидуальные. И они просто важнее вещей.

— Вот именно. — Бабонтия указала на меня мундштуком. — А теперь подумай и скажи себе честно, есть тебе к кому возвращаться или нет. Не к вещам и привычным удобствам, а именно к людям. Всё, можешь дальше бежать.

Она провалилась сквозь землю.

— Ну Бабонтия, — вздохнул из кустов привратный дух.

И всё стихло. Я осталась одна, а в груди холодело от слов Бабонтии.

Она задала страшный вопрос.

***

Едва оказавшись в помещении старого хранилища, я заметил металлический блеск деталей, проглядывающих за шторками на перегородках.

Со всех сторон доносился звон изымаемого у женщин и редких мужчин оружия, охи и вздохи, ругань, звон защёлкиваемых наручников. Хлайкери среди этих людей не было.

— Даже не пытайся! — Грозный возглас министра перекрыл прочие звуки, заставив меня остановиться на полпути к цели.

Здоровой рукой министр заламывал запястье женщине, её растрёпанные тёмные волосы стелились по грязному полу, но свободной рукой она пыталась оцарапать полицейского, тянущего к ней браслет наручника.

Тёмная магия министра не выразилась визуально, но удар я ощутил, по коже побежали мурашки. Застонав, женщина сжалась.

Все преступники разом заорали. В гвалте слышалось:

— Ублюдок!

— Длор проклятый!

— Тварь!

— Отпусти её!

— Сволочь!

— Будь проклят!

— Бей длоров!

Девицы заколотили полицейских кулаками, пинались, хватали доски, камни и лупили, кричали. Полицейские попытались унять разбушевавшихся, но тут и мужчины включились в потасовку. Кто-то страшно заорал. Над моей головой просвистел стул. Я присел.

Знакомые металлические детали манили, но вокруг бегали, кричали и дрались люди.

— Тихо!

Хранилище содрогнулось от тёмной магии министра, его волосы взвились от невидимого ветра, скулы заострились, глаза провалились, точно у мумии, и голос приобрёл потустороннее звучание:

— Прекратить сопротивление!

— Иди ты! — взревел один из арестантов и треснул лбом полицейского, потянулся к валявшемуся на полу ружью.

Чёрное пламя охватило мужчину, плоть истлела, осыпалась с сероватого скелета. Лишившиеся связок кости повалились на пол, череп отскочил в сторону и уставился на остальных пустыми глазницами.

— Клэар, — всхлипнула и заплакала одна из растрёпанных женщин.

Остальные, пряча глаза, протянули руки. Защёлкали наручники. Некоторых связывали верёвками.

Невидимый ветер больше не колыхал волосы министра, но выглядел тот бледновато и мертвовато. И вообще вёл себя так, словно ему и впрямь главой рода оставаться только до вечера.

Механизмы на столах в отгороженных каморках снова привлекли внимание, и я бросился туда.

Среди вещей преступников были современные измерительные приборы, пара микроскопов, лупы и прочие инструменты, даже для химических манипуляций, но сразу заняться неизвестными механизмами министр не дал, а со всеми сокровищами и арестованными повёз в особый отдел.

Сеть тёмной магии опутывала клетки и даже конвоиров. Меня слегка мутило от прикосновения столь чужеродной силы. И когда мы, невредимые, въехали на территорию министерства, я выдохнул с облегчением и чуть не бегом отправился в лаборатории, сопровождаемый несколькими офицерами и полицейскими с ящиками конфискованного.

— Да быстрее же! — я готов был тянуть их за руки.

Покрасневший от натуги полицейский крепче сжал ящик с медными приборами.

— Ох, — я отнял ящик и помчался дальше.

Ведь надо ещё в лабораторию спуститься, всё запротоколировать…

Ведя под локоть скованную шатенку с презрительно изогнутыми губами, министр шёл за мной. Она была бледна, а во взгляде — бешеная ненависть, от которой мурашки по спине бежали.

Надеюсь, министр вел её не в ту лабораторию, куда собирался определить меня. Несколько встревоженный, я вошёл в холл. Охранники пропустили нас и ни слова не спросили.

Министр втащил арестованную и скомандовал:

— Налево, вниз, лаборатория номер три.

Это рядом с отделением морга, где хранился источник с Какики внутри.

Войдя в эту самую третью лабораторию, министр велел:

— Зовите Хобла Нерландийского. Всем выйти. Никого, кроме него, не пускать, только по очень срочным извещениям и если будет информация о Хлайкери.

Женщина фыркнула и отвернулась.

В полминуты сопровождающие расставили конфискованные механизмы с шестерёнками и проводами по столам и исчезли.

В лаборатории мы остались втроём.

— Ничего не скажу, сволочи длорские, — женщина сплюнула на ботинок министра.

— Время покажет, — ледяным тоном отозвался тот.

На этот раз у меня не только мурашки побежали, но и внутри всё сжалось.

— Мне кажется, вы не понимаете, кто перед вами, — примирительно начал я. — Это министр внутренних дел, разящий меч империи, он в Черундии…

Арестованная вскинула голову:

— …убивал женщин, стариков и детей за то, что они хотели освободиться от гнёта империи. — Она ухмыльнулась, смело глядя ему в глаза. — Я прекрасно знаю, кто передо мной.

Ну вот, я хотел её испугать, а она уже знает все страшные мифы о министре.

— Тем лучше, — отозвался он. — Значит, вы осознаёте, что я могу с вами сделать.

— Ничего страшнее, чем моя жизнь, вы сделать со мной не можете, длор Раввер Вларлендорский.

Улыбка у неё была жуткая, сумасшедшая.

 

Глава 51

тена между комнатами — слишком тонкая преграда, я чувствовал, как за ней схлёстываются три родовые магии.

Леденящая тьма министра и убаюкивающая магия очарования Хобла Нерландийского, какого-то там родственника маминого мужа, впивались в эластичную, вёрткую водную магию рода Какики.

По имевшемуся у неё браслету и ощущениям неизвестная женщина была главой их рода, и вся магия, не рассеянная по другим членам, концентрированная, стремилась её защитить.

«Занимайся своими делами», — напомнил себе задание министра и оглядел разложенные на столе механизмы с шестерёнками и накопителями магии вроде тех, что были на людях, напавших на меня и Сашу в особняке с заложниками.

Отжал металлический лепесток, высвобождая полусферу тёмно-фиолетового камня. Он выскочил из паза, обнажив выпуклость с впаянными проводами. Что-то это напоминало… Что-то… Пазы для батареек и аккумуляторов в мире Саши!

Я стал вынимать камни из разнокалиберных браслетов и нашейных пластин, из шестерёнок (даже в них они были, как в шестерёнке из дома Какики). Многие соединялись друг с другом проводами. Камни способом крепления упорно напоминали земные батарейки в технике.

Проверил камни капсульным измерителем — фон лишь чуть повышенный. Повертел цветные полусферы, глянул на свет: камни как камни. В одном из ящиков отыскался молоток. Опустив образец на плитки пола, я ударил. Камень раскололся.

Через минуту я уже рассматривал структуру скола в микроскоп. Тонкие прожилки с завихрениями в одну сторону соответствовали кристаллам родовой магии.

У наших родовых кристаллов немного другой цвет.

И они значительно твёрже этого.

На пробу разбил ещё несколько камней: все раскалывались легко и имели структуру с завихрениями.

Возможно, кристаллы нашей родовой магии так крепки, потому что созданы из иномирян.

А тот, что из Какики, какой по твёрдости?

Схватив молоток, я выскочил из комнаты, пробежал мимо министра, Хобла и трясущейся, покрытой потом арестантки. Прежде, чем караульные сообразили, я нырнул в отделение морга и, обогнув стол, ударил кристалл из сердца Какики. Тот хрустнул. Разбился легко!

— Треснул! — Я стал бить его молотком. — Он треснул! Треснул!

Я ведь исследовал скол кристалла Какики, но даже не подозревал, что тот бьётся настолько легко.

— Что вы творите?! — Патологоанатом схватил меня за запястье и вырвал молоток. — Вы в своём уме?!

— Нет, конечно, — я помчался назад.

Министр, Хобл и арестантка находились в прежних позах. Я подбежал к пристёгнутой наручниками к стулу женщине и вгляделся в её тёмные глаза, спросил срывающимся голосом:

— Кто стал основами кристаллов магии? Какие длоры?

Её глаза расширились.

А ещё узнать бы, зачем они вставляли кристаллы в металл, словно батарейки…

— О! — Я схватился за голову. Прокрутился вокруг своей оси и приблизился к её лицу так близко, что наши носы почти столкнулись. — Это магическое оружие! Вы каким-то образом научились извлекать магию из этих кристаллов в обход ключа крови. Даа, магия длоров основана на родовом разрешении, жён — через артефакты мужа. Но вы создали артефакты, которые дают магию мужчинам, да ещё не длорам.

Её зрачки расширились, она ухмыльнулась:

— Ты ошибаешься. Мы все длоры.

Я почесал затылок:

— Так вам просто магии в семье не дали? Вы только из-за этого убивали?

По лицу женщины пробежала судорога. Мгновение она будто боролась с чем-то невидимым, и сквозь лихорадочное возбуждение я ощутил чарующее мурлыканье магии Хобла. Арестантка процедила:

— Они не дали нам не только магии. В именах и жизни тоже отказали.

— Разве длоры отказываются от своих? — выпрямился я.

Арестантка отрывисто рассмеялась. В её хохот врезался чеканный голос министра:

— Незаконнорожденные.

— В смысле? — я обернулся к министру, но ответила арестантка:

— Такой взрослый длор, неужели от тебя ещё не понесла какая-нибудь наивная простолюдинка или одна из женщин весёлого квартала?

Сначала я совместил слово «понесла» с «беременна», потом с тем, из-за чего происходит беременность и помотал головой:

— Нет, я только с женой буду этим заниматься.

— Ха-ха-ха, — нарочито рассмеялась арестантка. — Эти сказки рассказывай жене, но я-то знаю вашу подлую мужскую натуру. Вы ходите в весёлый квартал, вы покупаете женщин, а на последствия плевать, — её глаза наливались кровью, с губ брызгали капли слюны, и я попятился, а она наклонилась вперёд. — Вам плевать, что честных женщин, доверившихся вам, клеймят шлюхами, изгоняют из дома, швыряют в тюрьмы за бродяжничество. Вам плевать, что ваши дети умирают от голода, побираются на улицах, что их продают, как скот, всяким извращенцам.

Я отступал, разглядывая её покрасневшее, искажённое яростью лицо.

— Разве так бывает? — прошептал я.

— Не разыгрывай из себя невинность, ты, длор…

Её грязные ругательства смешались с резкими возгласами за дверью. До нас донеслось:

— Да пропустите же меня!

— Замолчи, — рыкнул министр на пути к двери.

— Молчать?! — дёрнулась женщина. — Да я всю жизнь должна была молчать. Молча принимать свою судьбу. И с семи лет мужиков в своей постели только потому, что моя мать была такой дурой, что позволила обрюхатить себя какому-то длору, а потом спиться и умереть! Молчать?! Да я не хочу молчать! Не хочу молчать о судьбе ваших незаконнорожденных детей.

Министр распахнул дверь, за которой слышалась возня, и рявкнул:

— Что происходит?!

— Ваш умный длор разбил кристалл! — Патологоанатом потряс крупным осколком. — Такой экземпляр! Просто взял и разбил! Молотком!

— Я никогда не буду молчать! Больше никогда! — Арестантка вырывалась, стул под ней ходил ходуном. — Пусть этот ублюдок Хлайкери сбежал, но мы остались. И мы отомстим. Всем вам отомстим, чистокровные твари! За каждого выброшенного в канаву полукровку, за каждую загубленную жизнь, слышите меня?!

— Как разбил?! — голос министра перекрыл её вопли.

Женщину трясло, она затравленно посмотрела на него.

— Он хрупкий, — пояснил я.

— Хрупкий? — Министр повернулся к патологоанатому.

Бледнея, тот чуть присел на полусогнутых ногах. Министр взревел:

— Почему мне никто не сказал, что кристаллы хрупкие?!

— Так чудо же, — пролепетал патологоанатом.

— Не разбивай, — взмолился я.

Министр шумно втянул ноздрями воздух.

— Меня окружают идиоты, — он выскочил в коридор.

— Не надо, — ринулся следом патологоанатом.

— Это научное достояние! — побежал и я. — Министр! Это наш военный потенциал!

Я выскочил в коридор. Дверь в отделение морга была открыта. Оттуда послышался грохот и звон. Проём на миг заполнило пухлое тело патологоанатома, отчаянно заоравшего:

— Да стойте же! Это же! Это такое!

Но грохот-грохот-грохот разбиваемых кристаллов был ему ответом. Меня точно ударило в грудь, я споткнулся. Сердце бешено колотилось, гудело в висках. И пришло тошнотворное, вымораживающее внутренности осознание — магия умерла.

С трудом вдохнув, я нащупал стену и прислонился к ней. Перед глазами плясали цветные точки.

— Вы в порядке? — спросил один из караульных.

— Да-да, сейчас пройдёт. — Я понял, что невыносимо будет смотреть на осколки.

Еле переставляя ноги, вернулся в комнату, где бледная, покрытая испариной арестантка беззвучно рыдала о потерянной силе. Она снова была просто женщиной. С её запястья хлопьями осыпался родовой браслет.

Хобл держался за сердце.

А у министра стальные нервы. Мне бы не хватило силы своими руками разбить кристаллы родовой магии, даже если они лишь блеклая копия наших. А уж как физически плохо находиться при этом рядом, даже думать страшно.

Из коридора доносились причитания патологоанатома. Кажется, он тоже скоро поплывёт на освоение Новой земли.

По щекам женщины катились слёзы. Её лихорадило. Она так посмотрела на вошедшего министра, что мне стало не по себе.

Как и от её рассказа о том, что случается с рождёнными вне брака детьми. Я знал, что родившие не от мужа женщины осуждаются, но что их ждёт такая судьба… это ужасно.

— Хобл, продолжай, — велел министр.

На этот раз чарующая магия Нерландийских, не встретив сопротивления, вошла в арестантку, точно нож в расплавленное масло. Глаза женщины расфокусировались, заплаканное лицо приняло дебильное выражение.

— Где Хлайкери? — отрывисто спросил министр и прислонился к столу, накрыл здоровой рукой больную.

— Он нас бросил, — бесцветно ответила женщина. — Предал нашу мечту отомстить. Он хотел уехать из страны.

— Когда он собирался это сделать?

— Как только вернулся с острова длоров, где его разоблачили. Велел нам бежать, пока порты не перекрыли.

— Все порты перекрыты, — министр потёр висок. — Где он может скрываться?

— Не знаю, у него много собственности. И на случай побега он делал схроны с деньгами.

— Почему вы не сбежали? — едва слышно спросил Хобл. — Мы ведь не знали ваших лиц, вы могли исчезнуть из страны.

— Мы должны были отомстить отцам и их семьям за всё, что мы пережили из-за их отказа от нас. Им ведь не так сложно было подкидывать бывшим любовницам немного денег. В бедных кварталах жизнь так дешева, что стоимости вашего нового фрака или трости хватило бы нам на год. Нам бы не пришлось… идти на всё, чтобы выжить.

— Как вы собирались отомстить? — громко спросил министр.

— Отнять магию у всех длоров.

— Как вы это делали?

— В момент, когда глава рода впервые сношается с женой, источник переливается в него, чтобы окончательно её принять. Если в муже замкнуть магию, он обращается в источник, подчиняющийся супруге.

Вот зачем избавлялись от жён-длорок! А старейших в роду похищали ради брачного проклятья.

— Как это осуществляется технически?! — подскочил я.

— Какими-то приборами Хлайкери. Я даже в школе не училась, не понимаю в этих вещах.

— Где приборы? — я подошёл вплотную к арестованной и сильнее ощутил давление магии Хобла.

— Хлайкери увёз их с собой.

Я почесал затылок. Министр вставил:

— От кого он получил магию?

— От семьи, он заставил их себя признать.

Значит, Хлайкери не рассказал им о себе. Министр продолжил:

— Сколько вас было?

— Девяносто четыре.

— Сколько ушло с Хлайкери?

— Сорок три.

— Где он набрал столько? — Хобл утёр покрытый испариной лоб.

— По публичным и работным домам, среди попрошаек. У него был камень, и в руке того, в ком течёт кровь длоров, он начинал искрить.

— Искрить? — Я снова подошёл к ней. — Но это невозможно, если вам не распределяли магии, то в вашей крови её быть не могло. Или… — У меня дыхание перехватило. Я пробормотал: — И когда он начал вас, незаконнорожденных, собирать?

— Первых — шесть лет назад.

В это время Хлайкери поселился на острове длоров, воспользовавшись материалами на Эрджинбрасских. Я запустил пальцы в волосы:

— Кажется, я знаю, от кого Хлайкери получил магию.

 

Глава 52

– охоже на правду, — подытожил министр мои умозаключения об источнике магии Хлайкери. — А теперь выйди.

— А вдруг он сейчас там?

Прикрыв глаза, министр раздельно, напряжённо произнёс:

— Я очень на это надеюсь. А теперь выйди. Я скоро догоню и отдам соответствующие распоряжения.

Зачарованная арестантка сидела на стуле, бессмысленно глядя перед собой. Из уголка рта стекала слюна. Жутковатая у Нерландийских магия, даже не представляю, как мама среди них живёт. Аж мороз по коже.

Я с тоской оглянулся на дверь, за которой скрывались разложенные на столах детали магических механизмов:

— А может я пока…

— Выйди, — ледяным тоном велел министр.

У него был… выворачивающий душу взгляд.

— Хорошо, — я вышел в коридор.

Закрыл дверь.

За ней полыхнула тёмная магия. Я вздрогнул.

Воздух хлынул в лёгкие лишь с третей попытки вдохнуть.

Караульные ничего не замечали. А я кожей чувствовал, как в покинутых комнатах бушует магия министра.

Даже не заглядывая, знал, что нет больше деталей. И арестантки тоже больше нет.

И никого из сообщников Хлайкери министр в живых не оставит.

И Хлайкери тоже убьёт.

Потому что все они владели интересным, но поистине страшным знанием.

Закрыв глаза, я медленно дышал и считал, стараясь не слушать хруста кристаллов из механизмов.

Но мысли прорывались.

Осознание последствий, если простолюдины пожелают стать длорами.

Если вдруг простые люди смогут активировать магическое оружие.

Я могу недолюбливать отдельных длоров, но я один из них. И мама. И Саша теперь тоже.

Медленно считал и принимал гадкую истину: эти знания должны быть уничтожены.

Странно, что министр принял такое решение в обход императора, но…

Вспомнился вдруг разговор императора с Сашей, как тот хотел выведать об оружии её мира. Хотел усилить нашу армию. Но почему министр не дал ему даже шанса вмешаться?

Я спиной ощутил, как открылась дверь и министр бесшумно вышел в коридор. Спокойный, собранный, убийственный.

Обернувшись, я встретился с его настороженным взглядом, словно он ждал осуждения.

— Пошли, — министр направился к охраняемой двери на лестницу. — У нас много дел.

Двинувшись следом, я задумался, стоит ли говорить, что убивать беззащитных женщин — это не по-длорски? Но почти сразу понял: в некоторые моменты жизни министр — это нечто большее, чем просто длор. Он — карающий меч империи, и он стоит на защите её рубежей даже такими способами, какие недопустимы для мужчины его происхождения. Он — чёрная тень императора.

А изобретений Хлайкери жалко.

Но если повезёт, при его задержании смогу что-нибудь припрятать. И даже может выспросить подробности технологии успею.

Взглянул на тёмный затылок министра, на тускло блестевшие длинные волосы, лежавшие на широких плечах.

А может и не буду выспрашивать.

Мозги есть, как-нибудь сам догадаюсь, и министр об этом точно не узнает.

Уличный воздух пахнул дымом пожарища. Но небо оставалось чистым.

— Галлардский квартал потушили? — уточнил я.

— Да. — Министр обернулся к одному из следовавших за нами людей. — Мне нужно два отряда хорошо вооружённых, надёжных офицеров особого отдела. Длоров, подписавших контракты. Всех посадить на ездовых животных. Об операции не болтать… И погонщика с десятком согров захватите.

Кивнув, мужчина бросился выполнять. Министр, морщась, снова потёр руку.

— Разрешите обратиться к уважаемому длору Бабонтийскому, — натянуто попросил полицейский в возрасте.

Я и не заметил, как он подошёл. Под взглядом министра полицейский побледнел. Холодное:

— Разрешаю.

Его не успокоило. Он вдруг уставился в землю и стал теребить каску:

— Уважаемый длор Бабонтийский, вы, наверное, запамятовали, что мой племянник по незнанию коснулся вашей супруги и теперь лишается руки, — полицейский указал в сторону. Возле здания полиции стоял молодой человек с перевязанной рукой. — Может… поспособствуете, чтобы ваша супруга его простила?

Вспомнив разговор в полицейском участке, я хлопнул себя по лбу:

— Так надо было напомнить. Саша добрая, наверняка простит. Пусть он едет к нам, поговорит. Она теперь нашу речь понимает.

Полицейский просветлел лицом, благоговейно выдохнул:

— А разрешение? — И махал рукой племяннику, чтобы тот подошёл.

Тот подбежал. Я коснулся его лба, на нём расцвёл зелёно-голубой знак.

— Спасибо, — пролепетали дядя с племянником и попятились, словно боялись, что передумаю.

Озадаченный такой реакцией, я почесал затылок. Краем глаза поймал нахмуренные брови министра и развернулся к нему:

— Что?

— Ничего.

Невольно вспомнил разговор с арестанткой, передёрнул плечами. Посмотрел на него:

— А то, что я собираюсь заниматься любовью только с женой — это странно?

— Это хорошо, — министр грозно посмотрел на ящерник, из которого выезжали и строились офицеры. — Это идеальный вариант. Доступный не каждому.

— Почему?

— Не все женятся по любви.

— Аа… Печально. И много… незаконнорожденных?

— Разумные длоры предпочитают близость с замужними женщинами, чтобы дети были пристроены. Но, да, случается и так, как говорила та… особа.

— А у тебя есть дети на стороне?

— Нет. Без моего желания такого не случится.

А, да, конечно: его стихия — смерть, он может уничтожить живородящую силу семени. Хотел спросить, были ли у него женщины на стороне, но прикусил губу. Некоторые вещи лучше не знать.

К нам подбежал плюгавый офицер, вытянулся в струнку:

— Все готовы.

Министр махнул рукой. К нам подкатил кэб. Внутренности противно сжались.

***

— Хозяйка, к вам полицейский с извинениями.

Привратный дух так неожиданно высунулся из стены, что я поперхнулась чаем. Дух выбрался целиком и похлопал меня между лопаток:

— Вы в порядке?

— Да, — хрипло выдохнула я.

Но потребовалась пара минут, чтобы успокоиться и запить стресс чаем. Жаль, все мои стрессы чаем не запьёшь и шоколадом не заешь.

— Что там с полицейским? — уточнила я.

Взгляд привратного духа поплыл, затем снова сфокусировался на мне.

— Он случайно коснулся вас во время задержания, у него теперь рука отсыхает. Спасти может только ваше прощение. Молит о пощаде. Говорит, понятия не имел, кто вы такая.

Тот роковой день вставал передо мной в мелких и крупных деталях.

Длоры, купившие Веру, были явно знакомы с полицией, обратились к ним. Да может и хозяйку дома крышевали полицейские.

Мои плечи расправлялись от нахлынувшего гнева.

— Зови его, — велела я. — В прихожую.

А сама отправилась к Близенде. По её просьбе Керл будет шевелиться охотнее.

Но, заглянув в созданную для неё кухню, никого не обнаружила.

— Привратный дух, где Близенда?

— У Вердлы.

— Аа… — я тихонько прошла к спальне.

Близенда читала в кресле, Вера спала. Заметив меня, Близенда заложила книгу пальцем и склонила голову набок. Я указала себе за спину:

— Там полицейский, который может знать напавших на меня длоров. Он меня схватил без разрешения, теперь рука отсыхает. Наверняка это сделает его сговорчивее.

— Безусловно.

— Вы попросите Керла… с ним разобраться?

— Конечно. — Шелестя платьем, Близенда поднялась. — Не переживай. Керл расчётлив, как всякий политик, но он знает, как важна для меня эта часть семьи, поэтому с преступниками разберётся. Не напрямую, чтобы не поссориться с нужными длорами, но разберётся.

Я перевела взгляд на Веру. Бедный ребёнок, она спала, свернувшись калачиком, обнимая медвежонка. Сколько ещё таких нищих бродило по улицам, скольких продавали за долги и еду не чужие люди, а свои?

Вспомнила бедный район. Разум отказывался принять такую вопиющую нищету, отличную от нищеты нашего мира, моей страны, где маленький ребёнок имел право на защиту соцслужб. Но сквозь привычные реалии, где подобные Вериной ситуации — нонсенс или следствие человеческой тупости, постепенно просачивалось осознание, что здесь такое может быть нормой.

Я ощутила, как холодеет и немеет лицо, от которого отхлынула кровь:

— Бездомных много?

— Да.

— Почему?

— Потому что много бедных.

— Почему им не оказывается социальная помощь?

— Какая помощь?

— Ну там еда, место для ночлега, бесплатное образование.

На последней фразе брови Близенды подскочили вверх. Я убито произнесла:

— Только не говорите, что у вас бедным не помогают.

— Для совсем нуждающихся есть дома работы, но бесплатное образование — это… невероятно.

Вспомнила земные работные дома и уточнила:

— И в этих домах специально поддерживаются ужасные условия, чтобы люди не вздумали задерживаться?

— Да. А как иначе заставить их изменить свою жизнь к лучшему?

Боже мой, почему я не попала в какую-нибудь космическую эру с нормальным социумом? Почему здесь напоролись на те же грабли, на которые до середины двадцатого века наступали у нас, пока не развился менеджмент с его вменяемой системой мотивации?

Просто потому, что у местных нет соответствующего опыта.

Технологическая революция, судя по всему, только начиналась. Вот когда потребуется много относительно квалифицированной рабочей силы, тогда и начнутся сначала выработка нормативов для более быстрой и качественной работы, затем осознание влияния коллектива на производительность. А там, глядишь, сообразят, что человек — главный трудовой ресурс. Лет так через сто пятьдесят.

Но этот подход обществу ещё не нужен, вот и живут так.

Вдохнув и выдохнув, я изгнала из души гнев. Улыбнулась кротко:

— А почему бы не сделать нормальные условия, не обучить людей ремеслу и не позволить достойно зарабатывать, чтобы в работном доме людям жилось хорошо и хотелось трудиться ради того, чтобы оставаться в нём?

При всей прогрессивности и терпимости Близенды ей потребовалось время, чтобы осознать сказанное. Я видела, как борется в ней заложенное обществом и внутреннее, более разумное и свободное, способное анализировать, оспаривать традиции.

В какой-то миг её глаза озарились яркой, ослепительной мыслью. Наверное, так выглядит человек в момент Просветления. Но почти сразу Близенда опустила веки, скрывая этот чудесный свет.

— Интересная идея. Противоречащая всему, что у нас думают о ленивых и злых бедняках, не желающих пальцем шевельнуть ради собственного блага, но интересная. — Близенда приблизилась и, подхватив меня под руку, повела от спальни. — Мне кажется, эта идея требует доказательств. И раз уж ты здесь застряла, как насчёт того, чтобы взять под патронаж один из работных домов и попытаться… показать на практике, возможно ли то, что ты говоришь?

— Что? — Я остановилась перед дверями в общую прихожую дома.

— Сейчас я натравлю Керла на полицейского, а потом мы поговорим здесь. — Она потянула меня в кухню. — Понимаешь ли, положение Лавентина достаточно высоко, а состояние достаточно велико, чтобы ты могла взять на себя патронаж над одним из столичных работных домов. Тебе всё равно надо чем-то заниматься, пока Лавентин возится в лаборатории, ты могла бы… эм. Оказать социальную помощь. Вообще объяснить это явление. На примере одного работного дома. Если получится, можно будет Лавентина отправить в собрание длоров идею продвигать. Император у нас человек меркантильный, выгодный проект обязательно пустит в мир. Правда, возможно, года тебе не хватит…

У меня появилось чувство, что меня обводят вокруг пальца. Не слишком хитро, явно осознавая, что я чую подвох. И взгляд из-под ресниц у Близенды лукавый.

 

Глава 53

нова перебрал в голове факты, лежавшие в основе моих выводов о том, магию какого рода получил Хлайкери.

Способность определять принадлежность к длорам — знак стихии крови. Это самое логичное объяснение, потому что сильные маги крови могут ощутить даже неактивную магическую составляющую в человеке. И семей с такой магией у нас в стране две: императорская и Индели.

Почти семь лет назад с главой рода Индели произошёл несчастный случай. После этого он разорвал отношения с семьёй, кроме своей супруги, и стал часто уезжать. Магию он раздавал, но лично ни с кем не общался.

Его видели издалека, даже я, ведь его дом расположен между моим и домом Сомсамычевых. Рядом с домом Какики. Иногда слышали, как Индели говорит с женой. Я тоже слышал. Но никаких близких контактов. Значит, любой похожей комплекции человек мог замаскироваться под главу рода.

Семья Индели была не в чести из-за конфликта с императором. Они вроде как присутствовали, но не слишком явно. Служили, ездили по стране — всё как у всех. Кузен мой даже в министерстве внутренних дел числился. В общем, ничего такого, что могло бы явно привлечь внимание. В конце концов, Индели не первый глава рода, который изволил чудить.

А вот супруга его в светской жизни себе не отказывала. И последние шесть лет была любовницей Алвера. Нашего военного министра. Длора, который почти наверняка знал о махинациях Эрджинбрасских. Просто не мог не знать, в его же ведомстве всё происходило.

Если Алвер рассказал длорке Индели о воровстве субсидий, а она передала информацию Хлайкери, он мог собрать доказательства и прижать «родственников». И продолжать через постель добывать новые сведения, постоянно удерживая Эрджинбрасских на крючке.

Свойство магии.

Затворничество главы рода.

Возможная доступность информации о Эрджинбрасских…

Достаточные ли это доказательства?

А мотив?

Возможно, Какики заподозрил, что с соседом беда. И меня могли захотеть убрать по той же причине: подозревали, что я заметил нечто подозрительное.

Кэб остановился.

Министр открыл глаза. Прикрыв рот рукой, зевнул. Расправил плечи и толкнул дверцу.

Я выпрыгнул на землю следом за ним и оглядел ажурные башенки над гладкой стеной.

— Привратный дух Индели, — позвал министр.

Никто не ответил. Служащие особого отдела спешились, заряжали ружья, занимали боевые позиции. Согры вставали в боевые стойки.

Сощурившись, министр зашагал к воротам. Я — рядом. Мы одновременно толкнули створки, и ворота поддались.

Дом был мёртв. Не встретил нас проверяющим касанием.

— Магию забрал, — озвучил я.

Министр жестом подозвал кэб, и нас довезли до крыльца.

Входная дверь пронзительно скрипнула.

Дом выглядел величественно и мрачно.

И тишина мёртвая.

— Тётушка! — позвал я, хотя знал, хозяйка ненавидит такое обращение.

Впрочем, меня она тоже недолюбливала, особенно с тех пор, как я присыпал её платье порошком, растворившим волокна ткани, из-за чего она во время приёма оказалась почти голой. Но мне же было двенадцать, я изучал магохимию, могла бы отнестись с пониманием. Министр же отнёсся…

Тихо.

До меня начал доходить ужас ситуации: источник не чувствовался совсем. Значит, весь мамин род лишился магии. И кузен тоже. Он достоин наказания за покушение на честь моей невесты и измену, но не такого же.

А тётушка… Хлайкери взял её с собой?

— Знаешь, где ход к источнику? — почти шёпотом спросил министр и знаками велел офицерам занять позиции.

Подумав, я мотнул головой:

— Нет, мама из младших, её не удостаивали визита к источнику.

— Жаль.

Мы поднялись по широкой лестнице, заглянули в расходившиеся в стороны коридоры. Лаково блестел паркет и резные завитки дверей, вычурные золотые рамы. С картин взирали мрачные предки Индели, но в некоторых я видел отражение мамы: то карие тёплого цвета глаза, то шёлковые каштановые волосы. Схожесть подбородка или носа.

И с кузеном тоже. Особенно сильное сходство было между ним и его дедом. Но ни похожее лицо, ни руки, точно такой же формы как те, что ласкали Сабельду, не вызвали у меня переживаний.

Не будь кузен женат, я бы обрадовался, что он расстроил мою помолвку. Сейчас даже удивительно, что была какая-то иная кандидатка в жёны, кроме Саши.

Нас нагнал офицер, сбивчиво зашептал:

— У ворот длор Брондельбундель Индели, требует встречи с главой рода.

А вот и помянутый кузен Буль пожаловал. Быстро он. Скоро остальные родственники подтянуться. Судя по взгляду министра, он ожидал их появления с изрядной долей ужаса.

Ещё бы нет: ещё один род остался без магии. Конечно, часть мужчин пристроится к родам матерей, а женщины будут просить принять детей в семьи своих отцов, но всё же магии будет не хватать…

— Всех прибывающих Индели собирайте в гостиной на первом этаже, — распорядился министр. — Начнут буйствовать — грозите арестом. Понадобится — арестуйте кого-нибудь.

Оставив при себе меня и трёх офицеров с пистолетами и магическими палашами, министр продолжил обход дома.

Тётушку мы обнаружили в будуаре.

Она лежала на животе в луже собственной крови, медные с проседью волосы разметались по скомканному ковру.

Я застыл, не понимая, почему она мертва. Ведь она помогала Хлайкери, как он мог так с ней поступить?

На свободном от цветастого покрытия паркете она успела начертить кровавыми буквами:

«Бег».

Министр пощупал пульс. И, мотнув головой, направился к распахнутой двери на тёмную лестницу.

А я смотрел на тётушку, в настоящее вклинивались обрывки воспоминаний, и к горлу подступала тошнота.

Закрыл глаза, но это мало помогло.

— Лавентин, сюда! — в отголосках эха прогремел призыв министра.

Я бросился к нему, хватаясь за возможность отвлечься от страшного ощущения скоротечности жизни.

Очень скоро осознал, что спускаюсь в колодец источника.

Министр стоял на краю выемки.

В отличие от моего и колодца Какики, в этом был установлен кран, позволявший вытащить снизу что-нибудь тяжёлое. А на лестнице обнаружились узкие рельсы.

Я заглянул внутрь колодца на осколки кристалла источника с кусками иссушенной плоти. Осколки торчали и в магопрочном кирпиче.

Значит, взрыв источника Какики — не следствие вмешательства магоеда в процесс похищения магии.

Министр тихо произнёс:

— У них у всех был понижен уровень магии.

— А? — я вглядывался в осколки, стараясь думать только о них, а не о разлившейся по полу будуара крови, запах которой вдруг ощутился болезненно остро.

— У всех Индели последние годы был снижен магический запас. — Прикрыв глаза, министр тёр предплечье подвязанной руки. — Не критично, но всё же. А младшим магию вовсе не давали.

Я смотрел на осколки.

Потом на кран.

На рельсы, на которые теперь смотрел и министр.

— Готов поспорить… — начал он.

А я докончил:

— …что их настоящий родовой источник был уничтожен лет шесть назад, главу рода играл какой-нибудь актёр или сообщник Хлайкери, сам глава стал источником, а Хлайкери раздавал магию остальным, чтобы никто ничего не заподозрил.

— Такое возможно?

— Почему бы и нет? Существа в наших источниках не были нашими родственниками, но раздачу магии по крови блюли чётко. Значит, настройка на нужный род как-то производится. Хлайкери нашёл, как. И подменил источник, когда Индели якобы был сильно травмирован. Тогда скачок распределения магии показался естественным, а позже все привыкли к странностям.

О том, как жена могла опуститься до такого предательства, я решил не спрашивать.

Это не тот вопрос, который стоит задавать мужчине, жена которого была убита одним любовником в постели другого, а министр был таким мужчиной.

— И где будем искать Хлайкери? — Присев, я вгляделся в осколки на дне колодца.

Часть его была очищена, и постамент для кристалла тоже. Наверное, там стоял кристалл с мумифицированным Индели.

— Об этом тебя хотел спросить, изобретатель ты наш, — протянул министр.

— А я откуда знаю, — развёл руками. — В каком-нибудь порту, наверное.

— Замечательный адрес. Лавентин, ты не забыл, что у нас островное государство? У нас много портов. Я их перекрыл, но император дал времени до завтрашнего полудня, не более, иначе стухшие продукты и нехватка дешёвой рыбы в рационе подданных приведут к бунту.

— Хлайкери может выбрать любой порт. Или отплыть незаконно.

— Знаю, — устало согласился министр. — А ты придумай что-нибудь. Лавентин, ты же всегда что-нибудь придумываешь. Когда маму твою похитили тоже взял и придумал.

— С мамой мы одной крови, я просто нашёл две похожие детали… — Меня обдало жаром.

Можно попытаться найти Хлайкери через кусочек его «родового» кристалла или через деталь от механизма.

Затем холодом: вряд ли я найду среди осколков настоящего кристалла крупицы поддельного, если тот вообще скалывался. А все детали уничтожил министр.

И снова обдало жаром: где-то у меня дома осталась шестерёнка. Если она от механизма, который сейчас у Хлайкери, она нас к нему приведёт.

— Ты только что покраснел, побледнел и снова покраснел, — министр прислонился к стене. — Выкладывай.

— Мне надо домой. Шестерёнку. Я взял в доме Какики шестерёнку. Молись Фуфуну Великому, чтобы она была от чего-то, что Хлайкери захватил с собой.

— Я буду усердно молиться, — пообещал министр. — Бегом туда. Я разберусь с Индели и приду к тебе.

Я бросился к выходу, но министр ухватил меня за рукав и, дёрнув к себе, отчеканил:

— И не вздумай активировать заклятие прежде, чем я с отрядом буду у тебя. Хлайкери опасен, мы поедем к нему вместе.

— Х-хорошо.

Министр отпустил меня. Поднимаясь, я всё оглядывался. Опустив голову, министр следовал за мной.

— Ты как? — почти шёпотом спросил я.

— Хуже, чем хотелось бы, а мне ещё вечером штурм родственников выдерживать.

— Сказал бы, что уже женат.

Он мрачно усмехнулся:

— Э нет. Я должен знать, кто чего стоит.

— В смысле?

— В прямом, — министр вскинул на меня суровый взгляд. — Лавентин, мне очень многие улыбаются в лицо, но при этом мечтают всадить нож в спину.

— Не посмеют.

— Когда я в силе — да. Но именно когда я буду слаб, их удар станет наиболее опасным. Я хочу знать, в чьих руках припасены для меня ножи.

Трудно быть министром. Очень.

— Надеюсь, таких окажется немного.

Губы министра дрогнули в подобии улыбки, он махнул:

— Поторопись. Если план с шестерёнкой не сработает, придётся искать другой, а времени мало.

Кивнув, я побежал и в будуаре чуть не налетел на кровавый «Бег». Хотелось спросить накрытую простынёй тётушку, что она хотела сказать этой надписью, но к горлу опять подступила тошнота, и я поспешил прочь.

Сбежал по лестнице.

Холл рассёк крик:

— Лавентин!

Я оглянулся на стрельчатую арку в золотой зал. На фоне обоев терялся одетый в золото златовласый Брондельбундель Индели, кузен Буль или просто кузен, спасший меня от Сабельды.

— Помоги, — кузен бросился ко мне, но офицеры удержали. В его глазах плескался ужас. — Что с моей магией, Лавентин? Почему здесь особый отдел? Где тётушка?

— Мертва, — бросил с высоты лестницы министр и стал неторопливо спускаться. На него смотрели, как на восставшего из мёртвых. — Сейчас всё объясню. Лавентин, поторопись.

Кивнув, я поспешил прочь. Кузен не посмел окликнуть.

Химера ждала позади ездовых ящеров и многочисленных пролёток, ландо, двуколок и пары карет. Я сел на шестилапку, оставив кэб министру с его сломанной рукой.

До дома было всего ничего, ворота распахнулись, знакомо зашуршал под лапами гравий.

— Привратный дух, когда приедет министр — пропускай без доклада.

Я ехал на химере, дышал воздухом и был жив, в отличие от тётушки.

Я жив.

Счастье-то какое!

Спешившись, взбежал на подросшее чаяниями Саши крыльцо, влетел в прихожую:

— Дух порядка! Мне нужна шестерёнка, которая была в моём костюме четыре дня назад. Срочно!

Из пола вырос витиеватый стебель, на конце вспух бутон, раскрылись белые лепестки, явив на подушечке сердцевины искомую шестерёнку.

В одну из дверей выглянула Саша:

— Что случилось?

— Я понял, как здорово, что я жив, а ты моя жена. — Сунув шестерёнку в карман, я подбежал к Саше, обхватил её за талию и, приподняв, закружил по прихожей. — Это прекрасно: дышать, влюбляться, кружиться в танце…

Она ошарашено смотрела на меня. И в этом недоумении было что-то на редкость милое. Ореховые глаза были широко распахнуты, придавая лицу невероятно очаровательное выражение. А приоткрытые губы, а жар её тела… Я сбился с ритма, опустил Сашу на пол.

— Ты восхитительная.

Удержаться было невозможно, я наклонился и поцеловал её тёплые, сладкие губы с запахом шоколада.

 

Глава 54

эб покачивался на ухабах. Руки выламывало рвущимся вперёд кувшином с шестерёнкой внутри. За долгую поездку мышцы свело от постоянного напряжения.

Министр был настолько мрачен, что я решил оправдаться. Ещё раз:

— Это был порыв.

— У тебя было задание, — проворчал министр. — Ты на службе.

— Шестерёнку я уже взял, так что формально…

Взгляд министра стал таким, что я подумал, как бы на мой формализм он не ответил чем-нибудь нецензурным. Ну не понравилось министру, что мы с Сашей целовались так увлечённо, что не заметили, как он вошёл. И кашлянул дважды. Про кашель — это с его слов. Я почему-то думаю, он преувеличивает. Хотя, положа руку на сердце, это самое сердце так громко колотилось, что я бы услышал только выстрел.

— Мы были дома, — напомнил я. — И она моя жена.

— Вы подтвердили брак?

Я помотал головой. Министр уставился на зашторенное окошко. Хмурился. Интересно, а он свой брак подтвердил?

— Тебе ещё нужен способ снять с жены браслет? — тихо уточнил я.

— Конечно!!!

Я отшатнулся.

Министр потёр лоб и добавил глухо:

— Конечно, нужен.

— Уверен?

— Да.

— А если попробовать наладить отношения?

— У меня другая ситуация, — процедил министр.

— Да ладно, ты достаточно богат, чтобы позволить себе брак с бесприданницей. И достаточно отдаёшься служению родине, чтобы в браке разрешить себе немного расслабиться.

— У. Меня. Другая. Ситуация. — Он затравленно посмотрел на меня. — И хватит об этом. Тебе просто надо отыскать способ освободить меня от жены как можно скорее.

Мне стало не по себе, словно на плечи надавило что-то незримое.

— Постараюсь, — пробормотал я. Кувшин в моих руках накренился. — Правее. Надо ехать правее.

Министр стукнул кулаком по правой стенке, и кэб свернул. Я взглянул вокруг глазами химеры, бежавшей в хвосте отряда между поджарых тёмных согров. Мы приближались к порту на Ларзе, впадавшей в Торговое море.

Стиснутый в моих руках кувшин завибрировал, шестерёнка скребла по дну, силясь воссоединиться с неведомым механизмом.

— Оставь хоть что-нибудь из изобретений Хлайкери, — взмолился я. — Я никому их не покажу.

— Никто не должен знать, что магию может получить любой человек, иначе люди начнут ради этого убивать. Нас убивать.

— Знаю. Поэтому никому не расскажу, но так хочется посмотреть, попробовать.

— Ещё одного Хлайкери не хватало! — стиснул кулак министр. — Лавентин, это дело государственной важности — уничтожить все свидетельства деятельности Хлайкери и его изобретений.

— А вдруг мы с помощью его приборов сможем вернуть магию Индели и Какики? Зачем уничтожать два рода, когда можно…

— Лавентин! Осознай: простые люди поймут, что для получения магии надо убить длора. Многие даже не станут разбираться в условиях, просто будут убивать. Детей. Младших. Просто потому, что не каждый дотянется до главы рода. У тебя мать живёт в человеческом городе, хочешь, чтобы ей перерезали горло в надежде, что её кровь подарит магию?

Я оцепенел, слишком ярко представляя, как маму… Замотал головой.

— И я не хочу, — доверительно сообщил министр. — Никому такой участи не хочу. Не все длоры благородны, но мы знаем их в лицо, мы можем их контролировать.

Опустив взгляд, я крепче сжал кувшин.

Если бы все могли получить магию мирным способом, я бы первый стоял в рядах сторонников распространения волшебства.

Но способ… Всё упиралось в способ.

Кэб остановился.

Донеслось глухое предупреждение:

— Дальше не проехать.

Министр выбрался первым. Я чуть не выпал — так рвался из рук подталкиваемый шестерёнкой кувшин.

Мы были в порту. По случаю запрета на выход в море сорок тяжёлых торговых парусников стояли без дела. Людей не было. Или при виде отряда и согров они разбежались.

Нас, наверное, увидел и Хлайкери.

— Почему выступаем так открыто? — я искоса взглянул на министра, смотревшего на суда.

— Кораблю не выйти из залива — сторожевые не пропустят. Порт тоже оцепляют. А незаметно к кораблю не подойти, лучше ударить сразу, пока не успели подготовиться.

— Тогда я пойду, — кивнув на кувшин в своих руках, я шагнул вперёд, но министр удержал, показал на среднего размера парусник.

— «Бегущий». Они там.

Пока он отдавал распоряжения офицерам, я разглядел смутно различимое название. Вспомнил написанное тётиной кровью слово «Бег». И хотя кувшин тянулся в ту сторону, когда министр закончил инструктаж, я уточнил:

— Думаешь?

— Хлайкери не стал бы убивать, если бы любовница не знала слишком многого. И я говорю не о технической составляющей, а о простых вещах, вроде банков, где он хранил деньги, или корабля, на котором собирался отплыть из страны.

Министр следил, как офицеры занимают позиции и наполняют магией оружие. Я зажал дёргающийся кувшин под мышкой. Когда три офицера разбили скорлупки моих экспериментальных наблюдателей, министр дал отмашку погонщику, и согры рванулись вперёд.

— Лавентин, ты сейчас заставишь корабль пустить корни до дна.

Чешуйки согров блестели на солнце, твари мощными рывками преодолели площадку, на которой в обычное время сновали грузчики с багажом, и прыгнули в воду. На поверхности закачались приплюснутые, устремлённые к «Бегущему» морды.

— Лавентииин.

— Откуда ты знаешь, что я это могу? — накрывая браслет ладонью, глухо спросил я.

Дёргающийся кувшин мешал. Министр забрал его. И я свободно вздохнул, повёл затёкшими плечами, настраиваясь на древесину корабля, нащупывая дремлющие в досках нити жизни.

— Я же министр внутренних дел. Это моя работа.

На корабле стали поднимать якоря. Команда юрко заскользила по мачтам. Длоры особого отдела отозвались ружейным залпом. Несколько человек сорвалось, но остальные продолжали работу.

Закрыв глаза, я протянул руку в браслете и начал перебирать невидимые струны. Корабль отозвался мощной дрожью, структура дерева изменилась, на миг обрела текучесть, позволяя формировать корни. Они метнулись сквозь толщу воды, вошли в илистое дно и потянули соки, разрастаясь, выпуская новые корни.

— А теперь к берегу, — скомандовал министр.

Я передёрнул плечами, ощутив в бортах корабля когти согров. Дрессированные твари взбирались на палубу.

Повинуясь моей воле, корни подгребали корабль к берегу. По ним из трюма били магией, но подпитываемая илом древесина восстанавливалась и двигалась к цели.

Корабль с громким треском врезался в деревянный настил пристани.

— Пленных не брать! — рявкнул министр.

Ощутив колебание тёмной магии, я открыл глаза. Министра рядом не было.

Ко мне, с явным намерением прикрыть от опасности, подбиралась химера.

А на корабле были всякие интересные штуки. Я бросился туда. Химера — следом.

Не сбавляя темпа, заставил её притормозить. Она села. На корабле громыхнул залп — и химера рванулась меня спасать. Я припустил, она тоже.

Согров отшвырнуло на пристань, вены животных вздулись, брызнула кровь. Умерли, не издав ни звука. Я поднял взгляд. На накренённой палубе стояли двое мужчин и женщина в масках с птичьими клювами, в медных браслетах на предплечьях и запястьях: кристаллы в них пылали алым.

Маски с клювами… а у Хлайкери всегда на одежде были перья, всегда! Иногда — перстень или булавка с птичьей головой. И как я не подумал об этом раньше?

Магия Индели ударила по моей крови. Сила главы рода пружинисто отразила хищные уколы чужого волшебства. Но многие офицеры застонали, падая на землю.

С Хлайкери должно быть сорок три человека. Надеюсь, не все они используют магию.

***

— Не переживай, — Близенда оторвалась от написания письма. — Вролди замечательный нянядух, она очень помогла мне с Лавентином, нянчилась с большей частью основной ветви Бабонтийских. И с Вердлой справится.

Я отвернулась от окна. Краем глаза уловила движение бревна в кустах, но это как-то прошло мимо сознания.

К стыду своему я вынуждена была признать, что думала не о Вере, игравшей в новосозданной детской с духом-няней, а о Лавентине. Мне показалось, разгневанный Раввер уводил того на опасное дело, и теперь сердце ныло, а браслет казался слишком тяжёлым.

— Надеюсь, — я выдавила улыбку.

Пугать Близенду не хотелось, но, судя по взгляду, она поняла, что дело вовсе не в Вере. И промолчала. Посмотрела на разложенные перед ней письменные принадлежности.

Я села в кресло. Делать решительно нечего: их письменность я не понимала, занятий, кроме воссоздания дома, не имела. Социальными преобразованиями пока тоже не пахло. К тому же…

— Простите, что отвлекаю, — я сложила руки на коленях, а тянуло скрестить на груди, закрыться. — Думаете, Лавентин поможет мне с работным домом? Ну и с подобными вещами…

— Лавентин добрый. И уступчивый очень. Но, уверена, уговаривать его не придётся. — Близенда покрутила в пальцах изящное перо. — Ещё и придумает что-нибудь в помощь. И я помогу со связями. Пока жила здесь, патронировала школу-интернат для детей рабочих.

— Думаю, мне это пригодится, — рассеянно согласилась я.

Близенда явно боролась с желанием о чём-то меня спросить. Надо было найти тему для разговора. Я огляделась, выискивая, о чём бы поболтать. Наткнулась взглядом на бутафорный телевизор и радостно ухватилась за тему ремонта:

— Даже не представляю, как смогу отстроить этот домище. У вас был хороший.

— Попробуй нарисовать. Это помогает заранее обнаружить слабые места проекта. И потом легче формировать дом.

— Я не умею рисовать.

— А лепить? Клеить макеты? Это ещё лучше, хотя требует больше времени и почти не годится для создания текстур, узоров и резьбы.

Рисовать придётся учиться и макеты клеить… Но это лучше, чем бездельничать. Близенда улыбнулась:

— Не переживай, это не так сложно, как кажется. Когда страсти улягутся, обратишься за консультацией к преподавателю по проектированию.

— Или к вам.

Близенда покачала головой:

— Не стоит. Вольно или невольно, но я буду влиять на твой проект. Лучше, если помогать будет кто-нибудь нейтрально настроенный.

Золотая свекровь. Памятник ей надо.

В гостиную быстро вошёл весь такой важный и решительный Керл, окинул нас суровым взглядом, и Близенда поднялась навстречу. Супруги церемонно, но нежно, поцеловались в щёки.

— Ну же, рассказывай, — Близенда за руку отвела Керла к дивану и усадила.

Тот вытянул длинные ноги и запрокинул голову:

— Я невыносимо устал. Пришлось обратиться к нескольким друзьям, чтобы ускорить дело. Та особа с улицы Колодцев помогала выкупать девочек у обедневших семей или подлавливала сирот, которых не успели прихватить попрошайки.

Близенда слегка побледнела. Мне тоже стало не по себе, хотя я «ЧП» смотрела и в целом чернушными новостями не брезговала.

Керл продолжил:

— Думаю, её ждёт повешение, в самом мягком случае — каторга. Мужа её — тюрьма за соучастие. С длорами сложнее. Один из них оказался Эзольи, другой — Алвер.

— Алверы — это очень высоко, — покачала головой Близенда.

— Но хоть как-то их можно наказать? — обречённо спросила я.

— На Эзольи я уже пожаловался Сарсанне, она ему весь… Кхм, — Керл слегка покраснел. — На его счёт можно не беспокоиться, воспитательная программа ему обеспечена на много лет вперёд. С Алвером сложнее. Но глава предложил лишить виновного магии. В обмен на то, что мы не подадим заявление.

Договариваться с такими ублюдками! Я до боли закусила губу. Но мне здесь жить, а если Алверы могущественны, то разумнее уступить, вдруг ещё придётся обратиться за помощью. С работным домом, например.

— Пожизненный отказ в магии, — выдавила я. — И крупное пожертвование в Фонд развития работных домов.

— Но такого фонда нет, — заметил Керл.

— Не бы-ло, — певуче возразила Близенда и погладила его по плечу. — Ты отлично справился, я и не думала, что удастся длоров достать. И так быстро.

Керл засиял, расправил могучие плечи и весь разомлел под её ласково-восторженным взглядом. Улыбаясь, продолжил:

— Документы матери девочки сохранились у хозяина дома. Адвокаты нашли остальные. Она местная. Три поколения семьи жили в столице. К сожалению, почти все погибли в прошлогоднюю вспышку волдырянки, остались только мать, младший брат её мужа и девочка. Но и те, сами знаете, прожили недолго. Свидетельство о рождении выправят к завтрашнему дню, после этого можно будет оформить опеку и устроить её в пансион.

— В пансион рано, — проворковала Близенда, поглаживая его по плечу. — Надо дать ей немного опомниться. Всё равно мне нельзя уезжать, пока не минует опасность, пусть поживёт с нами. А ты возобновишь столичные знакомства.

Минуту назад в комнату вошёл решительный мужчина, а сейчас на диване сидел довольный котяра, млеющий от поглаживаний хозяйки.

Мда… если Керл и не хотел брать над Верой опеку, возьмёт. Пожалуй, даже с радостью.

Неприятным холодком пробежала мысль: а почему у Близенды с Керлом нет детей? И, кажется, не намечается. Близенда вроде в детородном возрасте. Не хотят? Не могут? Прямо спросить об этом я, конечно, не решилась.

И хотя Керл и Близенда не делали ничего даже отдалённо интимного в моём земном понимании, вокруг них была такая аура близости, от которой я почувствовала себя лишней.

Поэтому минуту спустя оставила их, а сама пошла… За пластилином я пошла, который для Веры купила. Буду успокаивать нервы, вылепливая проект дома. Хотя бы части дома. Да не важно, главное — избавиться от изматывающей тяжести в груди.

Надеюсь, Лавентин в порядке.

 

Глава 55

то-то из особого отдела ударил огнём, и паруса загорелись. В меня срикошетило болью пробуждённого дерева. Химера догнала, накрыла собой у края пристани. По химере ударила магия Индели, кипятила кровь в венах, но благодаря маме я знал принцип этого колдовства, и часть заклятия поглощалась встроенными в химеру накопителями.

Она жалобно скулила и била хвостами.

— Потерпи.

Мой призыв утонул в грохоте выстрелов и криках. Ревело раздуваемое длорами пламя, корабль хрипел, ходил ходуном от напряжения, наваливался на деревянный край пристани, и доски с треском выламывались.

В мешанине магических вспышек не чувствовалась тьма министра. Я прополз под брюхом, выглянул между лап.

Преступники отстреливались из трюмов и орудийных портов. Хорошо, что корабль накренился, и они не могли дать залп из пушек.

Но где министр? Где Хлайкери?

БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!

Порт содрогнулся от взрывов. В ушах звенело. Я зажмурился, отдышался. Открыл глаза.

Позёмкой по земле струилась кровь согров, свивалась в нити. В кровавый голем. Ох, что сейчас начнётся! Я ещё чуть вылез из-под химеры и попытался ощутить магов огня среди офицеров, стрелявших из-за вывернутых магией земляных плит.

Искал, стараясь не думать, что магов крови слишком много, и заклятия их так сильны, словно с ними сражается глава рода, а министра, который должен его отвлекать, не чувствуется совсем!

Химеру трясло. Пользуясь её замешательством, я выскользнул между лап с вогнанными в настил когтями и побежал к торчавшей из брусчатки глыбе. Пуля чиркнула перед лбом, я нырнул вниз, прокатился, прижался к земляному пласту.

Схватил за рукав офицера, в котором ощущал рёв огненной магии, и указал на трупы согров:

— Там кровавый голем формируется, спалите их!

Офицер спал с лица, отчётливее стали видны вздувшиеся на висках вены. Похоже, удар магии крови мучил и его, две магии боролись.

БАХ! Покачнулась от взрыва земляная плита, к которой я прижимался.

Офицер вытянул руку в сторону трупов. Над сограми взвилось пламя, с шипением сгорели кровавые нити.

Высвобожденная магия крови ударила по нам.

Моя химера мучительно каталась по земле, сучила лапами, щёлкала челюстью.

Надо что-то делать. Надо с этим что-то делать…

Ну конечно!

Сдавив виски, сосредоточившись, я заставил корни тянуть корабль ко дну. С него послышались крики. Пальба по нам прекратилась. Я медленно втягивал судно в воду, ощущая, как она проникает в трюм.

Остро ощущая дерево, из которого сделан корабль.

Ощущая его частью себя.

Улавливая прикосновения посторонних.

Хотя вокруг шумели, стреляли, и меня кусала злобная магия Индели, я как никогда хорошо ощущал подчинённую мне живую материю. Как никогда тесно с ней сроднился.

Я отчётливо осязал корабль, все его трюмы и каюты, вывернутые ударом о пристань пушки, удары волн, подошвы людей. Самих людей. Словно сквозь толщу воды услышал их крики.

И ощутил кристалл родовой магии Индели в одном из трюмов — замотанный в мешковину, заложенный стружкой в ящике. А ящик был накрыт тюками с тканью.

Почувствовал министра, прижавшегося спиной к переборке, щупавшего пространство незримыми ледяными нитями своей магии.

Будто издалека ощутил, как по моей спине побежали мурашки.

И всколыхнувшее пространство соприкосновение магии министра с защитой кристалла.

— Нет! — взревел Хлайкери, спешивший в трюм с помощниками, верёвками, креплениями и колёсами. — Нет-нет-нет!

Он был теперь рыжим. Никаких перьев и чёрных ногтей. Обычный непримечательный клерк в зелёном костюме — если бы не жилет и нарукавник из медных пластин, полусфер родовых кристаллов и проводов. На трёх его сподвижниках были подобные вещи, и я ощущал, как перетекает по проводам из странного сплава магия, как она искрит.

Министр бежал к родовому кристаллу, эти четверо — тоже. Вода вливалась сквозь оружейные порты.

Снаружи офицеры палили по лезшим с палубы преступникам, и кровь раненых стекалась в кровавые, почти незаметные нити, скапливаясь, сползая в воду, но сохраняя концентрацию в ней, прорываясь к нам, свиваясь в гигантский, скрытый волнами ком у самой пристани.

Министра заметили. Он метнулся в трюм с тюками и кристаллом. В переборку и захлопнутую дверь запоздало ударили сгустки магии, слетевшие с ладоней Хлайкери и приспешников.

— Раввер! — Хлайкери бежал к нему.

Министр здоровой рукой выворачивал тюки, разрушал их магией.

Хлайкери с пинка выбил дверь:

— Раввер!

Тот развернулся — хладнокровный и собранный, окружённый едва уловимым ореолом своей магии.

— Зря ты сюда пришёл, — осклабился Хлайкери. — Родовая магия уже должна тебя отторгать. Но если прикажешь нас отпустить, останешься жив.

— Нет.

— Зря ты так, — покачал головой Хлайкери, но нападать не спешил.

Встал более расслабленно. Его люди пылали ненавистью и страхом, но молчали. Наверняка понимали, что министр — их единственный шанс уйти живыми.

По полу расползалась вода, впитывалась в тюки. Министр спросил:

— Здесь все твои люди? Все сорок три?

— Добрались до Лирели, — усмехнулся Хлайкери, но в его холодном бешенстве промелькнули нотки грусти. — Убили её?

— Это было неизбежно. Все здесь?

— Собираешься пойти с нами ко дну?

— Все здесь?

Хлайкери фыркнул:

— Надеешься, корабль утонет раньше, чем мы уговорим тебя сотрудничать? Хочешь ещё о чём-то поговорить? О моих мотивах, например?

— Мне нет дела до мотивов. Все оставшиеся люди с тобой? Кто ещё знает об этой технологии?

— Раввер, — криво усмехнулся Хлайкери, сапоги которого были по щиколотку в воде. — Ты, кажется, не осознаёшь: я тоже глава рода, и весь мой род здесь. А ты теряешь силу.

— Значит, ничего страшного не случится, если ответишь на вопросы.

— Только когда кристалл будет в безопасности. — Хлайкери вскинул руку и пошёл на министра. — Отойди, иначе подвину силой.

Министр отступил к стене. Хлайкери так развернул один из трюмовых фонарей, что под закрытыми водой стопами министра почти не осталось тени.

— Я знаю о твоём фокусе, — Хлайкери подмигнул ему и полуобернулся к своим. — Уберите тюки.

Они побросали верёвки и крепления в воду. Стали резво откидывать тюки с тканями в сторону.

У меня безумно колотилось сердце. Я перестал топить корабль. Министр устало наблюдал, как преступники освобождают ящик с кристаллом.

А ведь я могу унести кристалл. Лучше — раздавить, ведь ящик-то деревянный! Потянулся к этому дереву, нащупывал струны, но путался в струнах корабля. И едва уловил движение министра: его пальцы исчезли в тени на стене, вынырнули уже с блестящей капсулой. Она сверкнула в полёте, ударилась о ящик и разорвалась огненной вспышкой.

Министр плюхнулся на пол, прикрывая голову рукой, закутывая себя холодом тьмы, поглотившим пламя и щепки.

Кристалл треснул. Я наконец ухватил нити пылающих досок ящика, влил силу, и они прокрутились, окончательно раскалывая хрупкий источник магии.

С такого расстояния я почти не ощутил её смерть.

Вскочив, отплёвываясь от воды, министр схватил оглушённого, едва шевелящегося Хлайкери за шиворот и потащил наружу, прикрываясь им от врагов.

Преступники, оказавшись без магии, терялись, и нескольких мгновений их растерянности хватало офицерам для точного выстрела. Палубу заливала кровь.

К горлу подступила тошнота, я с трудом вырвался из плена корабельной плоти, отпустил струны сил, и корни стали распадаться. Полузатопленный корабль с треснувшим от взрыва боком дёрнулся и быстро лёг на дно, ободрав край пристани. Большая часть палубы осталась на поверхности.

Кто-то крикнул:

— Вперёд!

Офицеры побежали, стреляя на ходу, отбрасывая ружья и посылая удары магии. Я высматривал министра. Надеюсь, он ждал завершения атаки в незатопленном трюме, иначе… Страшно.

На меня что-то грохнулось. Химера. Очнулась и прибежала защищать. Вздохнув, я терпеливо ждал, когда она выйдет из режима спасения моей жизни. И молился, чтобы с министром всё обошлось.

В кэбе я сел напротив Хлайкери. Тот выглядел странно с рыжими волосами, в простой одежде. Ссадины на лице ярко выделялись, но ярче них пылали злобой глаза.

Даже лишённый магии и скованный по рукам и ногам, он казался страшным.

— Зачем убил тётю? — не удержался я. — Разве нельзя иначе? Она же просто женщина.

— Слишком много знала. Не брать же с собой длорку. — Он улыбнулся, зияя парой дырок на месте выбитых зубов. — Вы мне отвратительны, и она со своей сумасшедшей любовью отвратительна вдвойне.

Откуда столько ненависти? Я не находил разумного ответа, пришлось спросить:

— Ладно, незаконнорожденные, их можно понять, но ты-то не длор. Тебя приняли в семью, за что нас ненавидишь?

У него дрогнули губы.

— Тебе не понять, каково это — жить рядом с недосягаемой мечтой. Видеть, как люди вокруг пользуются магией, как даже младшей сестре дают искру, и она бегает по дому, поджигая свечи или наполняя комнаты запахом озона от разрядов маленьких молний. И все радуются, восторгаются, а у тебя ничего нет. Просто ничего. И никогда не будет.

Мне действительно не понять. Я оглядел его кожаный жилет со следами сорванных металлических пластин.

— Ваша система наследования магии несправедлива, — шепеляво продолжил Хлайкери. — Вы же магию украли, она вам не принадлежит.

— Откуда узнал?

— Из архива древнейшего университета Охтандии. Ваши предки поступили не лучше нас, но нас вы осудите, а их, конечно, нет. Это же предки! И магия досталась вам! — он дёрнулся вперёд, звякнули цепи. — Это несправедливо. Нечестно!

— Так получилось.

— Ты любишь это говорить, — усмехнулся Хлайкери. — Крайне удобная отговорка.

— Очень удобная. Но ты неправ. Мне не нравится, как мы получили магию, только дети не ответственны за проступки отцов. Мы не можем изменить случившееся, а ты и твои друзья сами сделали свой выбор, сами приняли решение убивать.

Снаружи громыхнуло несколько раз — это министр взорвал механизмы Хлайкери и остатки кристалла. Сверху ударил своей магией. Велел прикладами ружей добить кристаллы из приборов. И остатки швырнули в море.

Под конец ещё раз пересчитали снятые с корабля, выловленные в волнах магами воды и валявшиеся на пристани трупы.

Сорок три человека Хлайкери.

Передо мной сидел последний негосударственный служащий, знавший способ украсть магию длоров.

После допроса Хоблом Нерландийским и он будет мёртв.

Стало невыносимо грустно, что такой способный человек растратил большую часть жизни, свой несомненный талант на глупую и разрушительную месть.

Неужели данного природой и судьбой ему показалось так мало, что он возненавидел всех вокруг? Ведь многие чистокровные длоры не получали магии из-за интриг в семье или слишком большой численности рода.

Хлайкери мог прекрасно жить, жениться на простолюдинке, наслаждаться богатством, а он… Почему? Мне не понять.

И хорошо, что не понять.

 

Глава 56

эб покачивался. Мы молчали. Пылающий злобой Хлайкери, понимающий, что его ждёт смерть. Его будущий палач министр — холодный и сосредоточенный, словно морально готовившийся к своей нелёгкой миссии.

И я с мрачными думами о детях, невиновных в проступках родителей, но жестко за них наказанных.

Наверняка незаконнорожденные дети появляются не только от длоров, но и от простых людей. Сколько этих несчастных, почему им не помогают?

Кэб остановился возле особого отдела.

Открывший дверь офицер отстегнул наручники Хлайкери от сидения. Тот поднялся сам, но колени и пальцы у него дрожали.

— Прощай, — тихо сказал я.

Хлайкери фыркнул, но, ступив на землю, всё же произнёс сиплым, чужим голосом:

— Прощай.

Министр тоже поднялся, замер, глядя вслед Хлайкери.

— Я освобожусь минут через пятнадцать и тоже поеду на остров длоров. Подождёшь?

Странная просьба: министр не отличался компанейским характером. Но если хотел моего общества, то:

— Разумеется подожду… С радостью.

У министра дёрнулся уголок рта:

— Конечно.

Все, кто находился во дворе, смотрели на тёмную статную фигуру министра. Даже в окна за ним наблюдали. Мной овладело нестерпимое желание крикнуть: «Да женат он, женат!» Но столь же быстро прошло: если министр скрывает правду, да ещё при поддержке императора, это зачем-то надо.

Закрыв дверцу, я откинулся на спинку сидения. Снаружи моя химера улеглась рядом с колёсами и замурлыкала.

Скоро поеду домой. Там Саша. И мама, которой больше никто не угрожает. Мой дом. Источник краденой магии.

Жизнь.

Для сотни человек жизнь сегодня оборвалась, и хотя большая их часть преступники, ситуация от этого не менее трагична.

Зажмурившись, я ждал.

Пытался понять, как можно обречь своё дитя на существование, о котором говорила арестованная.

Как можно быть настолько жестоким? В голове не укладывалось. И мороз бродил по коже.

Дверца резко открылась, министр впрыгнул внутрь и рухнул на сидение, где около четверти часа назад сидел вместе с Хлайкери.

Кэб тронулся.

Наше молчание было не таким тяжёлым, как по пути сюда. За стенкой цокала когтями химера.

Я не удержался:

— Как всё прошло?

— Он был осторожен. Если кто из простолюдинов и знает о случившемся, то не с разрешения Хлайкери.

Вспомнил приведённый министром пример, как из крови моей мамы пытаются получить магию, кивнул:

— Хорошо, что это осталось в тайне.

Министр коротко глянул на меня и уставился на зашторенное окошко.

Мы помолчали. Я почесал затылок:

— Надо открыть приют, помощь незаконнорожденным детям оказать. Они же ни в чём не виноваты.

— Знаю.

— Тогда почему бездействуешь?

— Лавентин, — министр поводил плечом сломанной руки, погладил её. — Понимаешь ли, я не просто длор Вларлендорский, который может потакать своим капризам и мчаться воплощать в жизнь даже самые гуманные идеи. Я — первый министр империи, я выражение чаяний общества в целом, а не отдельных людей в частности. И против общества идти не могу, потому что в его поддержке моя сила. Это как солнечному зайчику угрожать самому солнцу.

— Хочешь сказать, общество не хочет помогать детям?

— Таким детям. — Он вздохнул, поёрзал, устраиваясь удобнее. — Да, это жестоко, бесчеловечно. Но общество ценит добрачную чистоту женщин, а незаконнорожденные дети — подтверждение порочности, клеймо. Ты знаешь, что незаконнорожденные девушки не имеют права вступать в брак?

У меня широко распахнулись глаза:

— Что?

— Что слышал, Лавентин, что слышал. Это древний закон, но его пока не отменили. Закон осуждает таких женщин и их детей. А я должен служить закону. Поэтому не могу им помогать. А ты, как лицо неофициальное, можешь. Попроси маму этим заняться, она разбирается в благотворительности, сможет и это устроить.

— Обязательно! — я даже приподнялся от возбуждения. — С этим надо что-то делать.

— Да-да, конечно, — устало отозвался министр и потёр переносицу.

В сумраке кэба стала заметнее его нездоровая бледность.

— Теперь сможешь отдохнуть, — подбодрил я.

— Ха, — министр покачал головой. — Я же говорил, через пару часов начнётся самое интересное.

Ах, да, у него же истекает срок, отпущенный родовыми браслетами на заключение брака.

— Неужели никто не догадался, что ты женат? — удивился я.

— За мной даже следили, чтобы я не сделал этого тайно. И за всеми подходящими столичными длороками приглядывали. Но никому в голову не может прийти, что я женюсь на иномирной простолюдинке.

— А я рад, что женился на иномирной простолюдинке.

Что-то изменилось во взгляде министра, он снова отвернулся к окошку. Я тихо произнёс:

— Прости, что так получилось.

— Я сам виноват. Но хоть буйных оппонентов подловлю. — Помедлив, министр добавил с какой-то грустью. — Да и император не против такого развития событий.

— Как твоя жена?

— Не так разрушительна, как твоя. Но время покажет. Женщины умеют притворяться невинными, когда им это выгодно.

Я решил промолчать: опыта у министра больше. Надеюсь, его разрушительная магия не избрала для него самый неподходящий из возможных вариантов.

Кэб остановился.

— Тебе пора, — сказал министр.

— Удачи, — поднявшись, я хлопнул его по здоровому плечу. — Желаю, чтобы у тебя оказалось не так много врагов, как ты думаешь. Ты отличный министр.

Когда я выпрыгнул и начал закрывать дверцу, министр отозвался:

— Спасибо.

Улыбнулся ему, засевшему в сумраке кэба, бледному и усталому.

Закрыл дверцу.

Ящеры тронулись, экипаж покатился дальше.

Химера смотрела на ворота. Я развернулся.

У гладких створок стояла заплаканная Сабельда. Ветер колыхал светлые пряди, кружева на плаще.

Жаль её, но хотелось домой. К Саше.

— Ты… ты ведь примешь меня через год? — прошептала Сабельда.

Очень её жаль, но я помнил не только о том, как она обнималась с кузеном.

Я не понимал другого:

— Ты ведь подруга его жены. Как ты, девушка, могла уехать с ним в загородный дом и позволять ему изменять супруге?

— Это была ошибка. Все ошибаются, — она шагнула ко мне, но, покосившись на створки, остановилась. — Вспомни, сколько ошибок ты совершил в своей лаборатории, сколько взрывов было по твоей вине. И никто не будет попрекать тебя этим до конца жизни, почему же меня так наказывают за одну единственную ошибку?

— Не знаю. Возможно, это несправедливо. Но я люблю жену и даже через год не смогу принять тебя из-за чувств к Саше.

Сабельда сглотнула. Её пальцы дрожали, по щекам текли слёзы.

— Прости, — я двинулся к воротам.

Они распахнулись для меня и химеры, а через мгновение отделили нас от Сабельды, от кузена, которому надо привыкать к жизни без магии. От всего мира.

Жаль, с Индели получилось так грустно.

Но грусть развеивалась на пути к дому с тепло светившимися окнами. Шуршание гравия казалось музыкой.

Там ждала Саша, и все ужасы отступали, а улыбка сама набегала на губы.

Я взбежал на крыльцо, распахнул дверь.

— Саша, я дома!

Передо мной возник привратный дух и, пуча глаза, замахал руками:

— Хозяин, не ходите к ней!

— Что? — у меня засосало под ложечкой.

— Хозяйка в гневе, — шепнул привратный дух и провёл ребром ладони по горлу, заломил руки. — Она… она…

— Да что такое?

— Уу… — Дух критично меня оглядел. Хлопнул себя по лбу. — Вы же защищены брачной магией. Ладно, идёмте. Только не попадайтесь ей на глаза, а если попадётесь — не говорите, что вас привёл я.

О том, что дух сам защищён, я напоминать не стал, пошёл за ним по новому коридору. И вскоре услышал звуки ударов.

Озадаченный, заглянул в приоткрытую дверь.

Там оказалась тускло освещённая квадратная комната, но я не успел её разглядеть — внимание приковала Саша.

Она была в коротких шортах и обтягивающей штуке, которую в их мире называют майкой. Кожа блестела от пота, заделанные в хвост рыжие волосы вздрагивали, когда она прыгала и била по груше. Саша осыпала её мощными ударами кулаков в красных перчатках.

Грациозная… Сильная… Ловкая.

Её кулаки крепко впечатывались в грушу. А удары ногами были такими хлёсткими, что звенело в ушах. Какие движения… Как перекатывались мышцы… Не видел никого красивее неё.

Теперь понятно, как она победила сообщника Хлайкери в городском особняке. А от мысли, что в наш первый разговор Саша могла меня ударить, даже челюсть заныла.

Но это — отрывочные, мимолётные мысли. Дыхание перехватывало от восхищения.

***

Я многое могла понять. Очень многое. И что давление коллектива штука серьёзная, тоже, но… Господи, как я зла на того полицейского — словами не передать.

Это ж надо было оправдать своё потворство педофилам тем, что «зато дети от голода не умирают».

Ну как так-то? Как? И это мнение полицейского в третьем поколении! Что б у него его мерзкая ручонка отсохла! Но обещала простить, если поможет этих гадов прижучить, и пришлось простить.

Кулаки гудели от ударов, но я била и била грушу. Потому что зла. Потому что не представляла, что делать.

Потому что слова Бабонтии жгли калёным железом.

И дикое ощущение несправедливости жизни смешивалось с обидой на правоту несчастного родового духа. Но ведь это нечестно! Как я умудрилась довести свою жизнь до того, что стала никому не нужна? Зачем я променяла друзей и всё на Павла?

На ресницах закипали слёзы. Я мутузила грушу до боли в суставах, но это — пустяк в сравнении с ощущением, что сердце разрывается.

Я ненавидела всё. И была невыносимо несчастна сейчас, словно опять стояла на пороге спальни и смотрела, как рушится моя жизнь.

Ещё и Лавентин пропадал неизвестно где, беспокойся тут за него!

И Бабонтия не права: мне есть к кому возвращаться. К партнёрам по спаррингам. Здесь-то не с кем тренироваться. Тут порядочные женщины должны в платьях ходить, а не кулаками махать. Придётся весь год бездушную грушу колошматить.

Била невпопад: врезала коленом, ушла в разворот, рубанула локтем.

Лавентин с приоткрытым ртом стоял в дверях. Живой!

— Это… — он шумно вдохнул. — Это непередаваемо прекрасно. У тебя такие движения… завораживающие.

В его взгляде был чистый восторг… Кровь прилила к моему лицу. Это подстегнуло гнев, и я проворчала:

— Ничего замечательного. Просто движения. Жаль, тренироваться не с кем, за год потеряю форму.

— Можешь со мной попробовать. — Лавентин почесал затылок. — Правда, придётся разрешить друг друга бить.

— Нет проблем. Иди сюда. Я разрешаю. И ты разреши.

— Разрешаю себя ударить, — он приближался, на ходу снимая фрак, рубашку…

Лавентин, что же ты красивый-то такой, а? Какой торс вечно под одеждой пропадает!

— А можно мне такие же? — он кивнул на мои руки.

Я нафантазировала ему перчатки для спарринга и увеличила свои..

И ринг. Лавентин с забавным выражением лица подёргал пружинящий канат и перебрался ко мне.

Зеркально скопировал позу.

И понеслось.

Взгляд у Лавентина был добрым, но двигался он с ловкостью хищника. Не знаю, какую военную подготовку он проходил, но суть кикбоксинга уловил быстро, и через десять минут я дралась с ним нормально. И это было… здорово! И удивительно легко, словно что-то наполняло меня силой и выносливостью.

Через четверть часа я расслабилась, понимая, что не смогу ему навредить, по взгляду чувствуя, что сама могу не бояться сильного удара, и просто отрабатывала приёмы, подстраиваясь, сливая гнев в короткие броски атак. С живым человеком состязаться — это не грушу мутузить.

Пот струился градом, пульс учащался, и на душе светлело. Я чувствовала, как становится легче дышать, как тело наполняется лёгкостью.

— Интересная техника, — кивнул Лавентин.

Мы обменялись парой ударов.

И остановились, глядя друг на друга. У Лавентина раскраснелись щёки, глаза сверкали.

— Ты самая красивая девушка в мире, — прошептал он и шагнул ко мне.

Он был горячим-горячим. К нему тянуло. Поцелуй захлестнул нестерпимым жаром.

Наши перчатки растворились, пальцы Лавентина пробежались вдоль моего позвоночника, зарылись в волосы.

Я тонула в ощущениях. Голова кружилась. И в какой-то момент бесконечно приятного поцелуя я поняла, что падаю на спину.

Разобьюсь!

Пол стал мягким, как перина, и мы утонули в его объятиях. Лавентин продолжал целовать.

А в горизонтальном положении поцелуи опаснее, чуть забудешься — и всё… Да что я теряю? Перепишу собственность на племяшку или дядю, пусть разбирается с Павлом.

Лавентин оторвался от моих губ, посмотрел в лицо. Выглядел он восторженно-ошалевшим. И вообще лежал между моих ног.

Быстро сориентировался.

— Приятно как… — тяжело дыша, прошептал он. — Очень… яркие ощущения.

— Мы ещё даже не начали.

Обхватив его шею и притянув к себе, я выбросила лишние мысли из головы. Будь что будет.

Было уже утро. А может день.

Оглядела освещённую солнцем импровизированную спальню. На краю мягкого ринга лежала лупа. Притащил всё же! Изучал меня, пока я спала.

Искоса глянула на обнимавшего меня за бёдра Лавентина. Он улыбался во сне. А я чувствовала себя немного объектом исследования. Или даже не немного.

Запустила пальцы в мягкие всклокоченные волосы Лавентина. А он хорошо справился для первого раза. Потом и для второго. И для третьего тоже. И даже что-нибудь вроде «ты лучшая полость для моего цилиндра» не сказал. Он лучшей из всех возможных жён меня назвал. Улыбнулась.

Приятно всё-таки, когда тебя ценят…

Невыносимо милый спросонья Лавентин перебрался выше, прижался к виску и прошептал:

— Как хорошо, что ты теперь никуда не уйдёшь.

Очень приятно.

Устроившись в его горячих объятиях, я решила поспать, всё равно торопиться больше некуда.

— Хозяйка, — жалобно позвал привратный дух. — Простите, что отвлекаю, но к вам длорка Сарсанна Мондербойская. Говорит, её сам император прислал учить вас этикету.

— О нет, — я уткнулась лицом в подушку.

Лавентин поцеловал моё плечо, лопатку, шею.

— Хозяин… — простонал привратный дух.

— Саша, — Лавентин обхватил меня за талию. — Преврати этого надоедливого духа в меня, а духа порядка — в себя. Пусть уважат Сарсанну, пока мы занимаемся исследованиями.

— А так можно?

— Да, — прошептал Лавентин. Провёл носом у меня за ухом. — Только это большой секрет.

От его прикосновений и поцелуев стало жарко.

Отдуваться за нас пришлось духам.

 

Эпилог

— ысота небольшая, поэтому ускорение свободного падения можно не учитывать. А вот направление ветра, его силу и скорость движения цели — обязательно, — наставлял Лавентин.

Было ветрено, я плотнее закуталась в плащ и вздохнула:

— Может, пойдём? Близенда с Вердлой скоро приедут. Нехорошо, если им придётся с малышами сидеть на вокзале.

Да и я планировала по дороге заехать к модистке за новым пристежным подолом для визита к императору и взглянуть на строительство нашего подотчётного работного дома для семей с детьми.

— Ещё минуточку, — взмолился Лавентин.

— Мог бы и поторопиться ради встречи с братьями, — проворчала я.

Ну не любила я Башню злых духов. С тех пор, как прыгнула с неё в озеро, не любила, хотя призраки меня больше не пугали.

— У нас новый вокзал, им есть на что посмотреть, — отозвался Лавентин.

— Мам, ну ещё пять минут, — попросил Сеймунд.

Оба смотрели на меня одинаковыми жалобными глазами серо-зелёного цвета. Двойного удара сердце не выдержало, я отмахнулась:

— Ладно. Но только пять минут! — и демонстративно приподняла рукав, под которым скрывались часики, подаренные Лавентином в последнее путешествие на Землю.

Не прошло и минуты, как Сеймунд радостно воскликнул:

— Едет!

— Тсс, — Лавентин приложил палец к губам. Подмигнул нашему сыну и вручил ему наполненный краской воздушный шарик.

Рано Сеймунд начал, ох рано. Я покачала головой, но наблюдала, как маленькая лохматая копия дорогого лохматого мужа перетаскивает через парапет тяжеленный для его пяти лет шар.

— Помни: ветер, скорость…

— Да знаю, пап, — Сеймунд покраснел от напряжения, но шар держал.

По мосту с острова длоров на собрание учёных мужей ехал министр науки и новых технологий Смуз Мондербойский.

Сын с силой швырнул наполненный краской шар за парапет.

Раздался хлопок.

И воздух сотряс страшный вопль:

— Бабонтийские!

Почему-то длоры всегда правильно угадывали источник неприятностей.

Была у меня мысль устроить что-нибудь этакое, чтобы хоть раз мои мальчики были ни при чём.

Но ведь я тоже Бабонтийская.

Конец

Больше книг на сайте -

Глоссарий

ВНИМАНИЕ: спойлеры.

Алверия — островная империя. Столица — г. Динидиум. В данный момент находится в состоянии войны с Галлардией за богатую полезными ископаемыми Черундию (буквально — волшебный континент).

Быкослов (Свободный алверийский университет Быкослов) — самое крупное и элитное учебное заведение Алверии. Там проходят обучение аристократы, высшие административные служащие империи, юристы и лучшие медики.

Главы рода — старший в роду длор и его законная супруга, получающие максимальный доступ к магии родового источника и регулирующие её распределение между другими членами рода.

Динидиум — столица и крупнейший город Алверии.

Длор — (др. алверийск. Dlore — господин маг, в первоначальном значении: владелец, укротитель живой магии) высший дворянский наследственный титул империи Алверия.

Магические флуктуации (флуктуации) — хаотичные изменения потенциала заряда в магических цепях, вызываемые другими физическими и магическими процессами в веществе и магическом поле.

Согр — искусственно выведенное животное, по свойством напоминающее собаку, используется для охраны. В армии своры управляемых длорами согров в броне с лезвиями и шипами применяются в первой линии атаки.

Белый профиль согра — символ полиции в память о том, что первые подразделения полиции были сформированы из полка, на знамени которого был изображён оскалившийся согр. Красный профиль согра — символ особого отдела полиции.

Травник — чайник, но в мире Лавентина нет чая, заваривают травы, поэтому он называется «травник».

Штрафы за нарушение придворного регламента впервые были введены в Алверии двести лет назад. В то время казна была опустошена затянувшейся войной с Галлардией и Охтандией. С целью её пополнения были введены запутанные правила этикета и форм одежды, меняться они могли еженедельно, а то и несколько раз за час. Желающим оставаться при дворе аристократам приходилось платить этот своеобразный налог. Когда финансовая ситуация выравнивается, о регламенте «забывают», а в тяжёлые времена вспоминают и внезапно меняют пункты, чтобы увеличить сборы.

Ящерник — помещение для содержания ящеров, обычно представляет собой постройку, разделённую на индивидуальные для каждого ящера секции.